О Век, в котором жить нам суждено, Бороться и страдать нам суждено! Ты так велик и так бесчеловечен. Ты в космос «прорубить сумел окно», Но как ты истязал нас, как калечил! Ты пьёшь из чаш бесчисленных арен, Людские страсти пьёшь из чаш арен. Мильоны этих чаш до дна ты дóпил – Сражайся гладиатором, спортсмен! Глотай тайком успеха ради допинг! О Век, в котором стольким суждено, О нашей подлой жизни суждено, Вопросы задавать тебе до гроба. О Век рекламы, гангстеров, кино, Ты сфинксом возлежишь на небоскрёбах! А если ты, о Век, предвестник туч, Обещанных Пророком грозных туч, Рождённых в землях мулл и муэдзинов? Сорвёшь ли, Век, с кувшина ты сургуч, Заклятье сняв со своры злобных джиннов? Но если ты и век, что нам пошлёт, Пришельцев нам неведомых пошлёт Из мира, обозначенного Иксом? «Век-волкодав»! Отвéть, зачем твой рот Кривится мне в ответ в улыбке сфинкса?!

В этот час над древней столицей Великой Руси единой На высоте километров тридцать Ползла какая-то чертовщина. Ползла над домишками, да над лачужками, Да над зданьями над модерновыми, На фоне которых игрушками Церкви «старыя» стоят что «новыя». А на Тверской-Ямской, да на Питерской, Да на прочих улицах и «прошпектах» Возле булочных и кондитерских, У хозяйственных и электро, Возле ГУМа да возле ЦУМа, Порастративши свои рублики, Рты раскрыв, изумляясь, угрюмо На знаменье глазели из публики. И крестились порой между враками Бабки-Фёклы да Бабки-Мавры. Молодые же – больше калякали Про пришельцев с «Альфы-Центавры». Были, впрочем, также и скептики – Потрясали своей «ерудицией» И с позиции диалектики Обзывали знаменье фикцией… А оно, не смущаясь нисколечко Популярности столь широченной, Потихонечку, полегонечку Обратно в просторы вселенной Уползло себе – неровён вдруг час Осерчают всерьёз ракетчики… Ну, друзья мои, вот и кончен сказ; Согласован он мною полностью с ТАСС. Где ж вы, други мои, газетчики?!

Я этот совет многозвёздным назвал бы – Так много у каждого было тут звёзд. Одни загорались под взрывы и залпы; Другие – зажёг занимаемый пост. И вот эти звёзды собрались в созвездия, Пророчески глядя с грудей и погон. Что звёзды сулили? Кому-то возмездие? Прочный мир? Процветание? Армагеддон? Вот, о чём говорили той ночью «светила»: Должны мы признаться, прежде всего, Что явилась на Землю какая-то сила, Непонятная людям, как колдовство. Явилась, и вскоре со страхом увидели, Что её под контроль ничто не берёт, Ничто из того, чем обычно правители, Так сказать, «контролировать» могут народ. Перед ней все военные средства пасуют, О таких «пустячках» что уж там говорить, Как зенитки-старушки, если впустую По неведомой силе ракетами бить. И поди догадайся, чем дышит она там. Тут не сможет помочь никакой соглядатай – Его не пошлёшь на таинственный борт – Наверно, тут был бы бессилен сам чёрт! Но недаром мы звёзды: у нас на примете Имеется некто Волынский Наум, Всемирно известнейший кибернетик, Двадцатишестилетний доктор наук. Похоже, что этот младенец-профессор К проблемам мастак подбирать ключи. Он с тайны, возможно, сорвёт завесу, От нас все условия получив. Живёт он в Москве, на шоссе Ленинградском; Сейчас мы отправим к нему «звезду». И трое «волхвов-чародеев» в штатском, К нему мы приставим, точно к Христу.

По весенним бульварам в неоновый час, В час, когда затихает столица, Он шагал не спеша, про себя бормоча, Гимн крамольный учёным-провидцам. «Я гимн вам пою английским, французским, Я гимн вам пою еврейским и русским, И прочим, и прочим безумникам…». Рекламы продуктов, пива, вина Загорались… горели… гасли… А с неба рекламно светила луна, Катясь, словно сыр в масле. «…Так часто нескромных, упёртых и вздорных, Так часто, как сам Люцифер, непокорных, Я вас прославляю, безумники…». Волынского злил предночной этот зов Проституток-реклам, но едва ли Сильней, чем наряд «чародеев-волхвов», Что приглядом его донимали. «…Вы гонимо-необходи́мы, Вы ранимы и вы нелюбимы И народом, и властью, безумники…». От кого же Волынского эти волхвы Охраняли столь откровенно? От чего?… От его же шальной головы? От захвата пришельцами? Плена? «…И за вами ведут непрерывную слежку, Чтоб едва, что не так, с наказаньем не мешкать – Так боятся вас власти, безумники!..». Волынского злило, что «полный вперёд» Не давала проблема чёртова, Что навстречу ему попадался народ С какими-то лицами стёртыми. «…Но вас ненавидят и скопища серостей, У которых ни нá грош таланта и смелости, Но которых мильоны, безумники!..». Окна домов, погружались во тьму, Зажигались… Казалось бы, вроде Перфокарт были стены, сигналя ему: «Завершаем, ответ на подходе!». «…Вопреки красноречию меринов сивых Будут в ваших руках, не в руках примитивов, Судьбы нашей планеты, безумники!».

Он  – Наум Волынский, доктор физико-математических наук. Она  – Ирина К., girl friend Волынского.

Ты отрешённый какой-то, Наум! В тебе…как-то всё стало немо. И тёмным предчувствием скован мой ум…

Я болен… решённой проблемой…

Немедленно в отпуск! На месяц, на два. Давай отдохнём на Кавказе, И пусть эти три неотлучных «волхва» За нами повсюду полазят. Вот только не даст нам треклятый конвой Забыть о «летающих блюдцах», Что ночью и днём над планетой-Землёй, Точно над молнией шаровой, Нечистью адской вьются.

Проблема поставлена и решена, Но только всего на минуты Забыть о себе позволяет она, Снимает с меня свои путы. Как над падалью гриф, Со вчерашнего дня Надо мною круги она чертит. О круженье зловещее! Для меня Каждый круг, как «Помни о смерти»!

Ох эти гении! Ну и народ – Каждый слегка шизофреник! Ну хватит нытья, готовься в поход. Ты – мой «кавказский пленник».

Сотни мильонов лет назад… Наяву мне те годы снятся… Оазисы рая, вкраплённые в ад – Это формула жизни вкратце… Это они! Понимаешь, они, Существа всесильные эти, Разбросали в те далёкие дни Её семена на планете… И жизнь началась…

Под Дианой-Луной. Ох эта жизнь окаянная! Баюкал её океан молодой, Под пение древневулканное. Серой прокуренные басы Рычали не слишком тихо. Баюканьем «нежным» по горло сыт, Ребёночек вырос психом. А создатели наши с библейских времён Платят Всевышнему ренту, За то, что планета, считай полигон, Дана им для эксперимента.

В иронии этой есть истины соль, И она разъедает мне разум. У нас на Земле их тотальный контроль, И не было сбоя ни разу. С каких-то надёжно запрятанных баз Существа с планеты «Алгола» Уже тысячи лет насылают на нас Эпидемии, войны, голод… Мне случай открытием выстрелил в мозг – В науке такое не редко. И сорван с меня гениальности лоск – Я только марионетка. Я был предназначен вещать языком Существ, породивших живое. Но, к счастью, им тоже просчёт знаком, Их система на грани сбоя. Ведь стоило им не заметить на миг Повреждений в защитном поле, Как хакерный вирус в систему проник, В программах стерев все пароли.

Но как получил ты к святая святых, К их связи космической доступ?

У всех есть враги, а у разных крутых Всегда ненавистников вдосталь.

Какой у космической драмы исход?

Он мутен, но, может статься, Закончится всё на Земле через год.

Как это понять? Что нас всё-таки ждёт?

Возможно, и ликвидация… Одна лишь надежда на вирусный сбой – Мой вирус отлично придуман. Творцы потеряли контроль надо мной, Над зомби, Волынским Наумом. Мне взять остаётся последний аккорд, Но взять его ох как непросто – Вторым моим вирусом должен быть стёрт Их дьявольский план Холокоста, Живого всего на планете Земля В какой-то забытой галактике, В далёких краях, облюбованных для Безбожных науки и практики. Но, верю, конец у планеты иной – Меня не зовут дрозофилой, И это докажет задуманный сбой… Вот только конвой мой постылый… Они суперзомби для тех и других. И роль не по мне Джеймса Бонда, Но если удар через этих троих…

Покойный мой дедушка с фронта Привёз этот ствол, чтобы мне показать –

Любимому крепко дитяте. Отец мой рискнул пистолет не сдавать, И вышло весьмá-таки кстати. Я болен со школы различной стрельбой, Фанатик я этого спорта, Да вот только парни конторы цепной, Ребята особого сорта. В конторе велели меня охранять, И верю я им безусловно, Да только проклятая пришлая рать Внушить им иное способна… Осталось разрушить лишь главную цель, Используя новый мой вирус, Но может при этом случиться дуэль, И кто-нибудь будет на вынос.

Боюсь, началось! Кто-то ломится к нам. Похоже, народ из конторы…

Ирина, и ты?!

Не позволю! Не дам! Безумны твои разговоры!

Ирина, твои ли я слышу слова?!

Мои!

Так прости тебя Боже!.. Мне первый удар нанесли существа, Убив твою душу, похоже.

По трупам я сей перешёл Рубикон.

Простите! Ирина! Стражи! Мне шаг лишь остался, затем прямиком Я следом за вами… Туда же…

Последние дни доживая, Лежал он в тюремной больнице… Решётки на окнах… Феня блатная… Печать преступлений на лицах… Предсмертные хрипы, жестокие боли… Жизненный путь, «как говорится, исперечен»: Рак, порожденье враждебной воли, Орлом легендарным терзал его печень…