Приключения для Восточной Европы

Жизнь каждого поколения людей, осевших в Восточной Европе, определяет одно или несколько коллективных приключений, которые нередко оказываются трагедиями или кошмарами. Наиболее важным событием в жизни моих бабушек и дедушек стала Вторая Мировая война, на фоне которой бедность, голод и страх ареста выглядели мелкими неприятностями.

Мои родители родились после войны, и самым крутым опытом в их биографии был развал Советского Союза – неуклюжей и самодовольной империи, которая гарантировала спокойную жизнь любому, кто не критиковал коммунистов, не стремился воспользоваться своими конституционными правами и не пытался достичь слишком многого. В результате родители получили возможность относительно спокойно работать, растить меня, откладывать кое-какие деньги – как тогда говорили, на «сберкнижку» – и каждый год ездить на отдых в Крым. Когда Союз развалился, социальные гарантии исчезли, а сберегательные книжки превратились в рекламные буклеты вещей, которые так и не были куплены – шестой модели «Жигулей», новой шубы из кролика и детского катера на радиоуправлении. Не менее важным опытом могла бы стать эмиграция – почти все наши родные стали жителями Израиля, США, Германии, Франции и даже Швейцарии. Родители остались – они не желали новых приключений.

Я родился в 1980-м, за 11 лет до распада СССР. У меня не было личных сбережений в «Сбербанке», я не мечтал стать космонавтом или генералом, так что единственной утратой, о которой я по-настоящему жалел, было исчезновение общего футбольного чемпионата – ежегодное противостояние киевского «Динамо» и московского «Спартака» казалось мне делом первостепенной важности, а его исчезновение выглядело покушением на смысл жизни.

Дома я любил изучать здоровенную карту мира, висевшую возле письменного стола, за которым нужно было делать уроки. Я знал, где искать Сингапур, мог назвать крупнейшие города штата Аляска и помнил, что Западный Берлин на карте не виден, но при этом отмечен цифрой. Увы, я видел мир лишь в том виде, в котором он был изображен на карте художником – грязно-коричневые Штаты, зеленая Англия и нежно-розовый СССР. О реальной жизни за темно-розовой чертой границы было известно немногое: письма американских родственников мне не читали, а привезенный дедом из оккупированной Германии резной хронометр хранил молчание и выглядел как сувенир из антикварной лавки. У родителей не было командировок заграницу, а про туристические поездки в ГДР и Чехословакию они почти не рассказывали. В общем, строгий секрет, молчание и ощущение того, что даже Болгария изображена на карте для красоты. В девяносто первом железный занавес рухнул – разрешения на поездку заграницу ушли в прошлое, а самым большим приключением моих сверстников, родившихся в Восточной Европе, стала свобода передвижений, Великое Путешествие Куда-Нибудь.

 

Каждую осень

Выбрав профессию журналиста, я ни черта не знал о ее возможностях – в тихом провинциальном городе между Киевом и Одессой, где я вырос, об этом просто не у кого было спросить. Поэтому я просто шел по пути наименьшего сопротивления – мне нравилось собирать информацию, размышлять над ней, писать статью, а затем видеть свои мысли на пахнущем типографской краской газетном листе. Я по сей день чувствую, что занимаюсь чем-то интересным и важным, когда сижу за ноутбуком и пишу очередной текст. Хостесс на шпильках, сеты ди-джеев, «эй, бармен, еще два мохито!» – все это я вижу и слышу много раз в год, однако у этих вещей мало общего с настоящей работой.

Впоследствии выяснилось, что журналистика сводится не только к созданию текстов и фотографий. У каждого из нас есть свои бонусы. Самый главный из них – Путешествия За Счет Приглашающей Стороны. Ты едешь в командировку, вкалываешь по 12 часов при 10 часовой разнице во времени и ешь всякую гадость a-la фуршет, не снимая сумки с ноутбуком и камерой. В то же время тебе удается выкроить время для посещения Metropolitan Museum, побродить по лондонскому району Temple и выпить здоровенную кружку глинтвейна на главной площади Любека, глазея на кукольный спектакль под открытым небом. Я слышал, что есть люди, которые не любят уезжать из города, в котором они выросли, но нам, родившимся по ту сторону закрытой на замок границы парням из Восточной Европы это нравится.

Каждую осень в Берлине проходит выставка потребительской электроники, репортаж с которой считался обязательным для каждого издания, которое пишет о гаджетах. Мой журнал был одним из них, так что попасть на выставку было делом чести, доблести и геройства. Раньше это было нетрудно – приглашения приходили чуть ли не за три месяца, ты летел прямым авиарейсом, неделю жил в Grand Hayatt за 400 евро в сутки, а из отеля к выставочному комплексу Messe Berlin возили исключительно на такси. После кризиса 2008 года эти времена ушли в прошлое: год спустя после окончания фестиваля бесполезной роскоши на берлинскую выставку нужно было ехать автобусом.

«Ты пойми, – убеждала меня по телефону Приглашающая Сторона, – сейчас бабок ни у кого нет. Мы рискнули, хотя за такие вещи из главного офиса можно получить по шапке. Сутки в дороге – это фигня, все будут спать или телик смотреть, зато приедете прямо на выставку, а там мы вас по квартирам раздерибаним. Плюс на карманные расходы дадим. Поедешь?»

В Москве, Амстердаме или Лос-Анджелесе сотрудника Крутой Корпорации, который предложил бы журналистам проделать три тысячи километров на рейсовом автобусе, увезли бы в психушку сразу же после окончания совещания, на котором обсуждался пресс-тур. Однако у любого предложения есть свои плюсы и минусы, на обдумывание которых у меня было около 30 секунд. К тому же мой босс задолжал мне зарплату за два месяца, так что деньги были бы очень кстати.

«Будем веселиться, как в прошлый раз?» – спрашивая я, чтобы потянуть время.

Полгода назад мы ездили на автобусе из Киева в Ганновер и обратно. Обратно получилось хуже – около Львова наш автобус сломался, мы чуть не сошли с ума от скуки, ожидая, пока его починят, и вернулись на Родину только через 36 часов после выезда из столицы Нижней Саксонии.

«Да нет, мы ж не изверги. Билеты возьмем на рейс другой компании, ЧП Шевченко или Петренко, точно не помню. У них автобусы новенькие, удобные, на рейсах кофе-чай-стюардессы, места в салоне столько, что хоть палатку ставь, границу раньше всех проходят…»

Слушая апокрифическое сказание о чудесных автобусах, перед которыми расступаются леса и пограничники, я продолжаю думать. Меня ожидает выезд из Киева, дорога через Житомир, Ровно, Львов, граница, ночной переезд через всю Польшу, затем Восточная Германия и примерно через 24 часа я в Берлине. 24 часа сюрреалистического безумия и безделья, которое можно разбавить только просмотром фильмов, чтением книг и наблюдением за обочиной. 24 часа, если автобус не застрянет где-нибудь в районе Коростышева…

«Раз на самолет нет денег, может, поездом поедем?» – спрашиваю я. Билет на поезд Киев-Берлин-Киев стоит примерно на 40 евро дороже, в дороге он столько же времени, сколько автобус, зато мы сможем как следует отоспаться и курить в тамбуре, когда захочется. Кроме этого, поезда приходят вовремя и для меня это важно – кто захочет еще раз провести в дороге тридцать шесть часов, чтобы сразу после приезда бежать на выставку.

«Не, с поездом никак – уже считали. Я ж тебе говорю – бабок совсем мало. А нам еще в Берлине висеть неделю…»

«Неделю?» – переспрашиваю я.

«Да, я ж тебе говорю – семь дней, с четверга по четверг».

Неделя в Берлине – не самая плохая компенсация за автобусный марш-бросок. На выставке мне нужно будет отработать три дня, а потом… Потом я съезжу в Потсдам, буду есть свои любимые бутерброды с селедкой в Nordsee, гулять в районе Hackesche Höfe и обязательно схожу в Исторический Музей…

«Ладно, – говорю я. – Когда выезжаем?»

 

Самый популярный McDonalds на свете

Автобус на Берлин стартует в восемь утра с Центрального железнодорожного вокзала, так что если Вы придете на сорок минут раньше, то сможете не толкаясь, зайти в McDonalds, заказать на вынос горячий шоколад и медленно выпить его, затягиваясь припасенным в дорогу Winston'ом. В конце концов, все не так уж плохо: над головой синее небо, вокруг снуют первые утренние пассажиры, а через полчаса ты свалишь в Берлин…

McDonalds на киевском вокзале – гордость мировой цитадели производства гамбургеров. По официальной внутренней статистике, он считается наиболее посещаемым заведением компании на Планете Земля. В свое время McDonalds стал первым цивильным заведением на вокзале 4-миллионного города, где до его появления можно было заказать только пиво, вареники с прошлогодней картошкой или сомнительным мясом плюс сожженную на гриле курицу. В качестве бонуса посетитель МакДи может совершенно бесплатно отлить, а если он приходит с детьми, то малыши получают красивые разноцветные шарики. Добавьте сюда адекватные цены, относительную чистоту и дружелюбный персонал, и Вы поймете, почему приехавшим в Киев детям из провинции McDonalds показывали в обязательном порядке – вместе с улицей Крещатик и Киево-Печерской Лаврой.

Впрочем, идеализировать МакДи тоже не следует, хотя в Украине он на порядок лучше, чем в Корее, Германии или США. Например, в Киеве любой грамотный человек знает, что ароматная картошка по-селянски, взятая на вынос, начинает сильно вонять уже через 15 минут после того, как продавец выдаст Вам чек, и по этой причине ее не стоит тащить с собой в дорогу. Будьте осторожны с филе-о-фиш – туда кладут столько майонеза, что как бы вы не старались, он обязательно разукрасит ваши штаны. В остальном, проблемы выбора еды в фаст-фуде не существует: нужно просто вовремя понять, что клубничный шейк вам нравится, а чизбургер лучше оставить для туристов из Луганска.

 

Ровно в 8.00

Я – старший группы из четырех оболтусов, включая меня. Трех остальных я в глаза не видел, но Приглашающая Сторона очень просила присмотреть за ними – Берлина они не знают, по-английски говорят плохо, по-немецки совсем не говорят, запросто могут застрять на львовском автовокзале во время получасовой остановки, одним словом – новички. Что ж, мне не привыкать, лишь бы не опоздали. Тем более, что билеты и страховки все равно у меня.

Докуриваю свой Winston и решительно шагаю в сторону большого белого автобуса. Да, это он, ежедневный призрак немецких автобанов и украинских заправок. На автобусе табличка «Киев –Дортмунд», так что через Берлин он идет транзитом. Мой чемодан запихивают в багажное отделение, билет отмечают и я снова вхожу из автобуса – встретить своих неизвестных солдат, получивши первые шенгенские визы для взятия Берлина.

Двое подтягиваются через несколько минут и мне достаточно беглого взгляда, чтобы оценить их просчеты при укладке багажа и выборе обуви.

Худощавый брюнет приехал с одним-единственным рюкзаком средних размеров, в котором наверняка лежат ноутбук с блоком питания и зеркальная камера начального уровня. Это означает, что уже через несколько дней у него закончатся чистые майки и ему придется стирать их, вывешивая сушиться на балкон съемной квартиры. Ждать результатов придется долго – начинается осень и в Берлине обещают дожди. Про единственную кенгурушку и говорить не стоит – уже через два дня от нее будет дико вонять потом и табачным дымом.

Брюнет упитанный явился с сумкой для ноутбука и чемоданом средних размеров. Вроде бы все в порядке, но у него на ногах новые туфли, из тех, которые одевают под костюм. Черт возьми, он их даже вычистил!

– Другой обуви не брал? – спрашиваю я.

Нет, – говорит упитанный. – А что?

Что ж, это ошибка, и ее последствия придется смывать кровью. После того, как человек в новых туфлях отходит по городу и выставке 20 – 30 километров, у него на ногах появится кровавые мозоли. На следующий день он побежит в ближайший торговый центр и купит за 6 евро мягкие матерчатые тапочки. А чтобы на них не выступала кровь, понадобится полкило бактерицидного пластыря.

– Меня зовут Сергей, – говорю я.

– Дима – говорит худой и жмет мне руку. Его рукопожатие оказалось достаточно крепким.

– Виталик – еле слышно произносит упитанный. Его рука оказалась дряблой, как старая матерчатая кукла.

– ОК, Дима и Виталик. – Я чувствую, что мне нужно произнести нечто вроде речи перед посвящением в рыцари. – Надеюсь, мы доедем вовремя, и все будет в порядке. Вот ваши билеты и страховки. Приглашающая Сторона просила вам все рассказать и показать. На самом деле рассказывать пока нечего – просто сядьте в автобус и попробуйте себя чем-нибудь развлечь. Постарайтесь не разрядить телефоны раньше времени – в Берлине они нам понадобятся. На стоянках держитесь поближе ко мне. И еще: во Львове нужно будет кое-что обсудить. Но не раньше.

Не уверен, что мое духовное напутствие им понравилось – такое ощущение, что они ждали торжественного построения и «Прощания славянки». Увы, я не слишком люблю говорить о высоких материях после подъема в пять часов утра. И потом, сейчас важно другое…

– Кто из вас знает Лешу? – спрашиваю я. Молчание, они явно никогда не слышали о человеке с таким именем. Я тоже. Даже название сайта, на который работает этот самый Леша, никому из нас ничего не говорит.

– Леша – это наш четвертый коллега, который через 15 минут должен сидеть в этом автобусе – говорю я. – Сдавайте багаж…

Ровно в 8.00 – минута в минуту – всех пассажиров загоняют в автобус, после чего водитель начинает медленно сдавать назад. Леши нет, но это его проблемы – у него должен быть номер моего телефона, но он не звонит. Чтобы развернуться, водителю нужно около 5 минут – поток машин на вокзальной площади достаточно плотный. Если в течение 5 минут человек по имени Леша не явится, то его единственным утешением станет вокзальный чизбургер…

– Стойте!

В окно я вижу какого-то длинноволосого парня со штативом для фотокамеры, спортивной сумкой и каким-то пакетом. Он подбегает к автобусу и стучит в дверь.

– Стойте, остановитесь!

Водитель автобуса продолжает движение: ему нужно как можно быстрей  проехать по разворотному кругу и выехать на улицу Коминтерна. Он находит брешь в почти сплошном потоке пешеходов и жмет на газ. К счастью, длинноволосого парня заметил не только я – сидящие возле водителя пассажиры сигнализируют о человеке за бортом. Через 30 секунд водитель останавливается во втором ряду, включает аварийку и впускает длинноволосого парня в салон. Это наверняка Леша – студенты Берлинского экономического колледжа не бегают по Киеву со штативами под мышкой. Но тут я чувствую резкий запас остывшей картошки фри из МакДи и перевожу взгляд на пакет. Да, это он – хранилище дорожной еды «с собой» и худшее воспоминание о Родине, которое стоит тащить с собой.

– Чуть не опоздал, – бормочет себе под нос Леша, протискиваясь в конец салона. – Ждал, пока тройную порцию пожарят…

 

Автостанция «Дачная»

Через несколько минут автобус выезжает на проспект Победы, который ведет на выезд из города. Я по-прежнему сижу один. По какой-то счастливой случайности автобус заполнен лишь наполовину, хотя не факт, что он в таком виде пересечет границу – нас ждут остановки в Житомире, Ровно и Львове. Осматриваю свой дорожный набор и еду. У меня под рукой фотокамера, ноутбук, сигареты, несколько книг и большой целлофановый пакет с едой, который я затолкал под соседнее кресло. Рядом лежит старая, но чистая кенгурушка из плотной ткани хабэ – ночью в автобусе нежарко, однако никто не станет включать печку в начале сентября. В пакете две литровых пакета с яблочных соком и завинчивающимися крышками, шесть бутербродов с колбасой, бананы, вареные яйца, огурцы и овсяное печенье. Стало быть, моим базисом станут два бутерброда на обед, ужин и завтрак, а все остальные припасы будут выполнять функции надстройки. Кроме печенья – его можно будет съесть на длинных получасовых остановках во Львове и за польской границей. Жевать овсяное печенье, развалившись в кресле – то же самое, что есть ванильные сухари, лежа в постели. Следуя известному анекдоту, в этом случае вы гарантированно проведете незабываемую ночь с несколькими крошками. В общем, с едой порядок – Джек Керуак и все битники на свете даже мечтать не могли о подобной роскоши.

Автобус сворачивает с проспекта Победы и через несколько минут останавливается на автостанции «Дачная» – здесь он подбирает жителей Нивок, Святошина, Беличей и Академгородка, которым не слишком удобно пилить с чемоданами на вокзал. Мне снова везет – ангел, хранящий отъезжающие в Германию автобусы, желает, чтобы я мог как следует вытянуть ноги, сидя сразу на двух креслах. Оглядываюсь и вижу ребят, которых я должен эскортировать на выставку. Как и следовало ожидать, они пялятся в свои ноутбуки. Двое из них сильно подались вперед и напоминают грызунов, которые услышали дудочку гаммельнского крысолова. До тех пор, пока компьютеры не разрядятся, они не будут приставать с расспросами, а значит, у меня есть как минимум три часа, чтобы предаться самосозерцанию и спокойно почитать.

– Уважаемые пассажиры! – оказывается, этот низкий испитый голос принадлежит водителю автобуса. – Пожалуйста, минутку внимания!

Точащие над креслами головы пассажиров задвигались.

– Через три минуты мы выезжаем на Берлин. Наша задача – быть на границе к шести часам вечера и успеть раньше тех семи автобусов, которые стартуют с «Дачной» сразу за нами. Каждый автобус перед нами – лишние полтора-два часа простоя в Краковце. Поэтому на автовокзалах прошу не задерживаться – раньше уедем, раньше приедем. Всем ясно?

Колобки над сидениями понимающе закивали – почти у каждого из них был опыт многочасового бессмысленного ожидания на украинско-польской границе.

– И еще, – голос становится угрожающим и торжественным, словно говоривший учился декламации у Юрия Левитана. – Предупреждаю и прошу всех. В автобусе есть туалет, который работает во время движения. Огромная просьба – ничего в него не кидать. Совсем ничего. Потому что после каждого рейса мы выгребаем из него руками (театральная пауза) сломанные зажигалки (водитель повышает голос), презервативы и женские предметы гигиены. Надеюсь, на этом рейсе такого не будет.

После этого Левитан делает паузу, ожидая не то вопросов, не то аплодисментов. Однако в автобусе тихо – пассажиры молча переваривают обрушившиеся на них сведения об устоявшемся быте водителей автобуса.

– Всем все понятно? – спрашивает Левитан. – Тогда следующая остановка в Житомире. Счастливого пути!

 

Попутчики

Когда-нибудь о пассажирах автобусов, следующих из Украины в Германию, напишут отдельную статью в «Википедии» и мне не придется утомлять ваше внимание описанием их лиц, привычек, рода занятий, беспочвенных надежд и трагических развязок на границе. Впрочем, не думаю, что материал на «Википедии» окажется чересчур большим – на автобусах в Германию едут студенты, которые это путешествие обходится дешевле, чем перелет на лоу-косте из Киева в один из мелких немецких аэропортов и последующее путешествие куда-нибудь в Дюссельдорф или Дрезден. Много пенсионеров – тех, которые едут в Германию, чтобы навестить друзей, и тех, которые живут в Германии много лет, и каждый год копят деньги на поездку в Днепропетровск, Киев или Харьков. Там они встречаются с выжившими друзьями и одноклассниками, а также покупают турецкие шмотки на вещевых рынках, не догадываясь, что в Германии они стоят дешевле. Крайне редко попадаются сравнительно молодые люди без определенных занятий – судя по всему, они тоже живут в Германии и приехали навестить друзей. Командировочные в таких автобусах не ездят, но сейчас кризис, и нам не приходится выбирать. К тому же у нас полно времени – моему боссу не интересно, когда я уеду, и когда вернусь – лишь бы журнал, который я редактирую, был сдан в печать вовремя.

Оглядываюсь по сторонам и прислушиваюсь. Невысокая женщина средних лет все время звонит в Луганск, расспрашивает, как там погода и племянник Мишенька – судя по всему, она возвращается в Германию из Восточной Украины и едет уже вторые сутки. За спиной сидит какой-то невысокий пожилой мужчина, который рассказывает невзрачной толстой соседке о том, как 35 лет назад играл последний сезон за одесскую баскетбольную команду «Наука» («Киев рвали, Винницу обыгрывали, а в Харьков ехать никто не хотел – в одну калитку нас там выносили») и время от времени спрашивает, можно ли будет в Польше поменять злотые на евро. Чуть подальше пожилая еврейская пара с немецкими паспортами, которые они все время перекладывают – из ее сумочки в его нагрудный карман и обратно. Впереди сидит молодой парень в наушниках, напоминающий студента, и смотрит в окно.

Наш автобус выруливает с «Дачной» и двигается к выезду из города.

 

Жесть

Об украинских дорогах часто рассказывают ужасы, но трасса Киева – Житомир не относится к их числу – дорога здесь более-менее сносная почти на всем протяжении, много дорожных кафе с экзотическими названиями типа «Урарту» и «Бабушкин сад», а количество сотрудников ГАИ напрямую зависит от погоды, дня недели и времени суток. В этот раз на выезде из города было все два поста. К счастью, они пытались заработать на водителях фур, не успевших покинуть Киев до семи утра, так что на наш автобус особого внимания не обратили. Пассажиры начали засыпать, а я устроился поудобней, некоторое время изучал мелькавшие приглашения на шиномонтаж и установку бассейна, а затем достал мобильник и врубил радио. Экономить заряд батареи не было смысла – ближе к Житомиру сигнал станет едва уловимым, а звонить домой я не собирался.

– В эфире рубрика «Жесть» – сообщил мне приятный голос ведущего. – Звоните к нам в студию, рассказывайте свои истории и получайте приз – пять литров пива от Radio Roks…

Radio Roks появилось в Киеве совсем недавно и в кратчайшие сроки стало самой популярной FM-станцией в городе. Особенно выделялась его утренняя программа, которую вели говоривший по-русски бывший офицер-ракетчик и украиноязычная львовская журналистка. Идея была простой и в то же время неподражаемой – в программе крутили западный рок, а ведущие выдавали блистательные диалоги о музыке, сиськах и ежедневных проблемах постсоветского мегаполиса. Через несколько месяцев выяснилось что с утра пораньше Radio Roks слушают все – банкиры, программисты, домохозяйки, школьники, менеджеры по продажам сетевого оборудования и даже безработные. Почти каждый из них хотел рассказать свою историю в рубрике «Жесть» – сборнике абсурдных, страшных и смешных историй из жизни, которые приятно вспоминать, но нельзя рассказывать детям.

– История эта произошла с моим приятелем, – начал вещать хриплый прокуренный голос. – Они с женой овощи на продажу выращивают в Житомирской области. Осенью урожай продают, на вырученные деньги живут до нового.

– Хватает? – поинтересовался ведущий.

– Когда как, но в целом хватает – сейчас кризис, сами, знаете, а удобрения они еще по старым ценам купить успели, так что нормально. Но рассказать я хотел не об этом. Повез однажды приятель на «Москвиче» с прицепом капусту на базар продавать. Продал почти все и заработал даже больше, чем они с женой рассчитывали. Дополнительный бабки он припрятал и решил по дороге немного развлечься. Для начала заехал он на заправку, купил там водки и немного выпил. Дело шло к вечеру и захотелось ему, так сказать, женской ласки»…

– Треба було мені подзвонити, – cказала ведущая. – Одразу видно – чоловік-мрія! Добре працює, уміє відпочити, капусти повний «Москвіч». Так що там з ласкою?

– С лаской все получилось, – ответил прокуренный голос. – Недалеко от рынка была точка на трассе, где стояли девочки. Он к одной подъехал, быстренько с ней договорился и повез к себе – благо, жил он недалеко, километрах в тридцати. Дома, понятное дело, жена, но приятель не растерялся и повел подругу в гараж. Там у них была любовь – прямо на остатках капусты. Потом они допили водку и решил наш герой сгонять за добавкой. Подругу в гараже запер. Посиди, говорит, я быстро – магазин через дорогу. Ну, побежал быстро и на тебе – попал под мотоцикл.

– Ни фига себе! – было слышно, что ведущий явно заинтересовался. – И, что, на этом, закончилось? А как же Клеопатра в гараже?

– Да нет, было продолжение, – хриплый прокуренный голос явно хорошо подготовился. – Очнулся мой приятель в больнице, рядом жена с бледным лицом сидит, уколы, врачи. «Сколько я уже здесь?» – спрашивает. «Пять дней», – говорит жена. И тут он вспомнил, что у него в гараже сидит show-girl – без еды, воды и каких бы то ни было удобств, если не считать смотровую яму. Просит жену позвонить куму – у него, мол, дело к нему срочное, до аварии не успел решить. Через некоторое время приезжает кум. Приятель быстренько отправляет жену за газетой, вручает куму ключи от гаража, просит выпустить чувиху и дать ей немного денег – потом, мол, сочтемся. Однако кум выполнил свою миссию не до конца. Открыл он дверь не сразу долго возился с незнакомым замком. А когда все-таки открыл, получил сильный удар по голове тупым металлическим предметом, потерял сознание и через некоторое время оказался в той же больнице…

– Серьожа, в мене немає слів, – ведущая окончательно проснулась и поняла, что развернутый перед ней сюжет можно ставить в один ряд с трагедиями Эсхила и рассказами Конан-Дойля. – Сидиш тут, дивишся в цей несчасний монітор, а десь на Житомирщині люди переживають усі емоції життя за кілька годин! Знову ж таки, ця капуста…

– Подождите, это еще не конец, – сказал прокуренный голос. – Приятель вышел из больницы раньше кума и первым делом побежал в гараж. Двери были открыты, «Москвич» стоял на месте – кому эта рухлядь нужна? – но капусты в нем уже не было. Ее девочка с трассы съела – ничего другого все равно не было, а сидела она там почти неделю…

 

Житомир

Радио и приличная дорога выдохлись одновременно – голоса ведущих превратились в хрип, а спокойно катившийся по дороге автобус запрыгал на ухабах, как детский мячик. Я выключил радио и посмотрел в окно, где мелькнула табличка «Коростишів». Мы ехали по объездной, которая, словно конструктор, была собрана из плохо пригнанных бетонных плит. Мне часто приходилось проезжать эти места на машине, и плиты казались напоминанием о контрнаступлении танков Манштейна в 1943 году. Тогда в этих местах шли тяжелые бои, которые очень удачно вписалось в бизнес-план «Укравтодора» – организации, которая должна заниматься ремонтом и строительством дорог в нашей чудесной стране. Судя по всему, бизнес-план выглядел так: зачем тратить время на ремонт старой дороги или строительство новой, когда проблему можно решить с помощью нескольких тысяч больших кусков бетона, а затем доложить начальству, что из-за проклятого Манштейна смета на строительство превысила все допустимые нормы и… спокойно украсть разницу. Я даже представил, как защищавшие бизнес-план строительства инженеры демонстрировали слайды с изображение танков «Тигр» и, сокрушенно кивая головами, рассказывали о его огневой мощи, удельном давлении на грунт и многочисленных воронках, которые очень мешали прокладке прямого как стрела бетонного шоссе республиканского значения…

К счастью, плиты и Коростышев быстро закончились, и через 20 минут автобус подкатил к Житомирскому автовокзалу – гостеприимным воротам областного центра или, как сказали бы в Америке, столицы штата.

Мой друг Федька, гениальный бизнесмен-самородок, считает Житомир депрессивным городом ибо продажи бытовой химии, которой он торгует, здесь намного хуже, чем в соседней Виннице. Причина проста – близость столицы, куда валит все предприимчивое и трудоспособное население, не имеющее возможности открыть собственную аптеку или «ракушку» на местном рынке. Кроме этого, недалеко польская граница, за которой можно подыскать неплохо оплачиваемую работу строителя или горничной.

Мне приходилось бывать в Житомире десять лет назад и с тех пор в городе мало что изменилось – его жителям по-прежнему нечем гордиться, кроме облупленных памятников старины и знаменитых земляков, прославивших Польщу или Россию. В городе нет и не было приличной футбольной команды, жители привыкли добираться в Киев на маршрутках или автостопом, по улицам ездят старые советские троллейбусы, которые вот-вот развалятся, да и новых бизнес-центров я не заметил. В общем, после развала Союза одна часть оставшихся жителей перешла на подножный корм, а вторая приняла посильное участие в первоначальном накоплении капитала. Символом всего это безумия стала попавшаяся мне на глаза телега, на которую были погружены останки «копейки» – первой модели знаменитых «Жигулей», которые начали выпускать еще в начале 1970-х. В телегу была запряжена пожилая гнедая кобыла, которая неспешно везла этот хлам в сторону ближайшей базы приема металлолома…

Я достал из пачки две сигареты и вышел из автобуса. Одну из них отдал подъехавшему в коляске инвалиду – я помнил его по предыдущему автобусному пресс-туру в Ганновер. Вторую закурил и приступил к осмотру редкостей и красот Житомирского автовокзала.

Как и большинство аналогичных сооружений, автовокзал представлял собой грязное и запущенное бетонное здание с обновленным на всякий случай фасадом. Десяток платформ с навесами, отдельно стоящий сарайчик с гордой надписью WC, ларьки с водой, сигаретами и сомнительными пирожками, два бигборда, регулярное сообщение с Киевом, Бердичевом, Берлином и Барселоной. У входа стояли два краснорожих парня в турецких кожаных куртках, которые потягивали свое утреннее пиво из темных бутылок и обсуждали свою раздолбанную, как этот автовокзал, жизнь.

– Ты мне скажи, – говорил первый из них, отчаянно размахивая руками, и расплескивая пиво. – Мы сюда какого приехали? Работать! Ты в Польшу не захотел, приехали сюда, я с людьми договорился, что плитку будем класть, платят нормально, а ты?

– Не гони, – резонно ответил второй. – Положим плитку. Ну, познакомились с телками, выпили немного, на завтра договорились…

– С какими телками, забудь – заорал второй, так что ждавшие автобуса на Брусилов дачники стали оглядываться. – Телки тебя просто на пиво развели, они вообще не местные, в Тернополь едут, в техникум…

К платформам подошла колонна парней в старых спортивных штанах и джинсовых куртках, ведомая лейтенантом. Судя по всему, только что призванный молодняк. Ребята явно надели одежду похуже – в части дорогие шмотки могли приглянуться кому-нибудь из «дедушек». Лейтенант огляделся, покраснел, выстроил будущих защитников Родины и строителей генеральских дач у сортира, пересчитал по головам и лишь затем отпустил на оправку, оставшись дожидаться своих бойцов в входа.

– Молодой человек, возьмите листовку!

Я и не заметил, как ко мне подошла болезненного вида молодая женщина в длинной темной юбке и с большим рюкзаком за плечами. Она грустно улыбнулась – рюкзак явно натер ей плечи – протянула квадратный кусок плотной бумаги и принялась раздавать свой товар всем остальным участникам естественного отбора.

До отхода автобуса оставалось не меньше пяти минут. Я выбросил сигарету и углубился в чтение выданного мне шедевра рекламы.

«WANTED! РОЗЫСК!»

Красные буквы заголовка отлично сочетались с ярко-желтым фоном листка и это сочетание цветов должно было вызвать у читателя безотчетное ощущение счастья и уверенности в завтрашнем дне. Я прочел об этом в статье о цветной бумаге Xerox, написанной для корпоративного журнала, который я редактировал по ночам ради дополнительного заработка. Шрифт очень напоминал логотип McDonalds – очевидно, дизайнер тоже любил клубничный шейк и картошку по-селянски. Дальше начинался короткий, но весьма лихо закрученный триллер.

«Нарокоманы! Воры! Проститутки! Алкоголики! Убийцы!»…

На карточке явно не хватило места и ее следовало перевернуть. Я задумался. Будет очень обидно, если концовка испорчена, и неизвестный копирайтер рекламирует лекарство от всех болезней или политическую партию. К счастью, финал оказался не менее точным, чем выстрелы молодого Клинта Иствуда.

«ВАС РАЗЫСКИВАЕТ ИИСУС ХРИСТОС!»

Чтобы облегчить задачу Иисусу и себе, заказчики указали внизу мобильный телефон и электронную почту Христа, открытую для историй алкоголиков и проституток.

Молодая женщина подошла к лейтенанту и выдала одну из листовок ему. Тот с интересом изучил текст, затем спрятал листок в карман, глянул на часы и стал выстраивать в шеренгу выходившее из сортира пополнение. Молодняк снова был пересчитан по головам, построен в колонну и куда-то зашагал мимо притихших пассажиров. Многие из новобранцев выглядели, как розыскиваемые житомирскими представителями Христа целевая аудитория, однако погоны лейтенанта и развевавшиеся на ветру коленки спортивных штанов указывали на то, что призванные на защиту Родины алкоголики и наркоманы смогут позвонить по указанному на листовке номеру только через год – если, конечно, доживут до дембеля и узнают номер.

 

Официант с Hackescher Markt

– Не будет у вас зажигалки?

Обращавшийся ко мне голос принадлежал похожему на студента парню с наушниками, на которого я обратил внимание еще в Киеве. Зажигалка у меня была, он прикурил и сказал, что его зовут Денис, но он привык к тому, что его называют Дэн. Я назвал себя, мы разговорились и после сигнала к отправке вернулись в автобус хорошими знакомыми.

– Учишься в Германии? – спросил я, когда автобус вырулил с парковки автовокзала. Вещи, которые были на Дэне, выглядели как привет из немецких супермаркетов.

– В Берлине, – ответил Дэн. – В колледже, на экономическом факультете.

– А почему на экономическом?

– Я денег от жизни хочу, много денег. А если хочешь денег, нужно идти учиться туда, где учат их зарабатывать. Плюс у меня способности есть, я много раз проверял.

– Подрабатываешь?

– Без этого никак. Есть один ресторанчик на Hackescher Markt, я там официантом работаю.

– Хватает?

– Вполне. Особенно, когда сезон – туристов полно, а у нас там пиво, кресла на воздухе, живая музыка. В общем, только успевай бегать.

– А когда сезон?

– Летом, когда тепло.

– А куда потом?

– Закончу – в корпорацию устроюсь. Я молодой, знаю, английский, немецкий и русский, не пропаду.

– А бизнес открыть не хочешь?

– Можно, только это непросто. Идея нужна, а ее у меня пока нет. Если у тебя есть скажи – мне в Германии пригодится.

Я кивнул и на некоторое время задумался. Идей для бизнеса у меня было сколько угодно, но я никогда не думал о том, чтобы стать предпринимателем в Украине. Это было почти то же самое, что объявить войну государству, не говоря уже про потенциальных конкурентов, а свой душевный покой я ценил намного больше денег. Впрочем, это не означает, что мне стоит подражать – в Украине хватает людей, которые сумели заработать большие деньги благодаря своему уму и таланту. Меня всегда занимал вопрос – насколько успешны они были бы в богатой и благополучной стране вроде Германии или Швейцарии, где не нужно давать взятки сотрудникам управления по борьбе с организованной преступностью, бороться с прокуратурой, жадным заместителем мэра и годами дожидаться возвращения налога на добавленную стоимость.

– Открыть бизнес в Германии легко?

– Несложно, особенно мне. Я ведь практически местный, живу там с трех лет, у меня гражданство, даже в армии успех послужить.

– С трех лет? А по-русски говоришь без акцента.

– Это все родители, ну и немного приятели. Мы ведь в Нюрнберге в русском районе жили, там сейчас каждый десятый из бывшего Союза.

– Здорово! А как в армии, не мешало?

– Нет, хотя эмигрантов там немного – немцы в основном служат. По крайней мере, у нас так было.

– Долго служить?

– Девять месяцев. Хотели меня оставить, можно было и про офицерские курсы подумать, но не захотел я – платят солдату негусто по нашим меркам. Но я не жалею, что пошел.

В биографии этого парня был один пробел, который не давал мне покоя, и я решил восполнить его немедленно.

– Слушай, ты не обижайся, но как ваша семья в Германию попала? На немца ты непохож, на еврея – тоже…

В евреях я разбирался – благо, сам был евреем.

– Тут, Сергей, военная хитрость помогла. В начале 90-х мы в Одессе жили, а мой папа машины из Германии гонял. И вот, как-то занесло его в Нюрнберг. Идет он себе по городу и вдруг натыкается на какой-то еврейский дом – не то синагога, не община. И тут он вспомнил, что читал статью о том, как определить еврейские корни. Есть такие законы?

– Есть. Для наглядности можно израильский «Закон о возвращении» почитать.

– Вот-вот. Папа еврей на одну четверть – по бабушке. И как-то так получилось, что у него были при себе документы, которые это подтверждают.

– И что дальше?

– Зашел папа в здание и видит – молитва идет. Ему дали кипу и молитвенник. Простоял он до конца молитвы и шевелил губами – как будто молился. Хотя Б-г его знает, может, и в самом деле молился, чтобы из Украины удрать получилось. А как закончилась молитва, он к раввину подошел и вопрос задал: «Правда ли, господин раввин, что у нас, евреев (Дэн подмигнул), еврейство по материнской линии определяется?» «Правда», – говорит раввин. Тут папа вывалил на стол свои документы и попросил, чтобы ему справку выписали на немецком, – что он на самом деле еврей, а никакой не русский, как в советском паспорте было написано. Раввин подумал, и справку отцу сделали.

– И что дальше?

– А дальше отец поехал в немецкое посольство в Киев, показал эту справку и нам без лишних вопросов разрешили в Германию уехать – как самым крутым евреям.

 

Разные люди

Я сделал два больших глотка из пакета с яблочным соком и занялся изучением окрестного пейзажа. Практически все пассажиры уже проснулись и чтобы развлечь их и заодно подготовить к ужасам пересечения границы, водитель врубил «Код да Винчи». Шел автобус небыстро – до самого Львова шел Великий Дорожный Ремонт, вызванный надвигающимся Чемпионатом Европы по футболу. Дорогу полировали турки, у которых по сравнению с местными работягами, было два неоспоримых преимущества – они не пили и не воровали строительные материалы. Продвигалась работа медленно – было видно, что ее начали всего несколько недель назад, хотя се знали, что по документам новую дорогую прокладывают уже полтора года. На обочинах стояли усатые турецкие мастера и желтые асфальтоукладчики,  которые выглядели как участники неизвестного Шумахеру и Алонсо Grand prix Zhitomir, где нет победителей, а про машины, которые сошли с дистанции, не говорят в новостях.

Автобус медленно приближался к польской границе 1939 года. На карте этой границы уже давно нет, а лежащие за ней города давно перестали быть польско-еврейскими островками среди моря украинских крестьян, однако в наших мозгах по-прежнему остается красная черта, которая разделяет даже тех, кто живет в городах, расположенных по соседству. Лучше всего об этом сказал мой отец, инженер-транспортник, всю жизнь возившийся с трамваями и троллейбусами.

– Там совсем другие люди, сынок, – сказал он мне, когда я усомнился в том, что жители Винницы и Тернополя так сильно отличатся друг от друга.

Ты уверен? – спросил я – Да, наша родная Винница окончательно отошла к Советскому Союзу в 1920-ом, Тернополь – в 1939-ом, но ведь с тех пор прошло столько лет, были репрессии, войны, выселение поляков и немцев, еврейская эмиграция, Украина стала независимой, дикий капитализм…

– Все это ерунда, сынок – люди не одинаковы. Однажды у нас, в Виннице, троллейбус сломался. Дело было поздно вечером, так что отбуксировать его в депо смогли только на следующее утро. И что ты думаешь – за ночь какие-то сволочи вынесли из троллейбуса все, что смогли, даже рукавицы водителя забрали. А через пару недель такая же история была в Тернополе – мне главный инженер местного депо рассказывал. Так чтоб ты знал – за ночь в троллейбусе ничего не пропало, даже мелкие деньги остались на месте. Вот так.

Нашей следующей остановкой был город Ровно, до 1939 года входивший в состав Польши. Я знал стариков, живших здесь до войны: они с удовольствием рассказывали о мирной спокойной жизни и еврейской футбольной команде «Хасмонея». К сожалению, после войны Ровно превратилось в безликий советский областной центр, главной достопримечательностью которого стали воспоминания его жителей. Более того, мои приятели, выросшие в Ровно, категорически не советовали посещать родной город в качестве туриста. Этот совет я помнил и поэтому бывал в Ровно исключительно проездом.

Когда наш автобус прикатил на ровенский автовокзал, все пассажиры уже проснулись и почти в полном составе вышли на перекур. Я тоже вышел, помахал руками, чтобы размяться, и начал изучать окрестности. Система расстановки автобусов напоминала затянувшуюся шахматную партию: небольшая площадка перед угрюмым совковым зданием была хаотично заставлена легкими и тяжелыми автобусами типа «ЛАЗ», «Богдан» и Mercedes, ларьками, пассажирами и баулами двух цыганских семей. Лозунги на окрестных бигбордах были уже другие – если на подъезде к Житомиру красные рожи на бигбордах обещали европейские зарплаты, то здесь их предлагали заменить их национальным реваншем украинского народа.

Вздохнув, я отправился в туалет. Как и в Житомире, он находился в довольно просторном сарае, планировка которого напоминала карту из Counter-Strike. Правда, единственная заложница ждала не освобождения, а денег за право отлить в атмосфере культовой игры.

Вернувшись к автобусу, я увидел Лешу, Диму и Виталика, которые потягивали взятый в ближайшей забегаловке эспрессо и наслаждались созерцанием автовокзального хаоса. Дэн тоже вышел и говорил по телефону с одесскими приятелями.

Я достал сигарету, прикурил и начал рассматривать царившее над автовокзалом скуластое лицо истинного арийца с простой украинской фамилией. Ходили слухи о том, что он берет деньги у еврейских олигархов и партии власти, которую на словах был готов стереть в порошок. Так или иначе, главным достижением его бойцов был не индивидуальный террор против злодеев-чиновников, а борьба с памятниками Ленину, которые, как утверждал Брюс Ли, не дают сдачи.

Было видно, что Леша и Дима уже освоились в дорожной обстановке и чувствовали себя матерыми корреспондентами NY Times, которых отправили со спецзаданием на Ближний Восток. И только Виталик все время оглядывался вокруг, и любопытство на его лице сменялось отчаянием потерявшегося ребенка. В конце концов, он заметил меня и решил узнать правду:

– Что это за город, Сергей?

– Лауэнбург-на-Эльбе, земля Шлезвиг-Гольдштейн.

Ребята заржали, расплескав кофе на теплый сентябрьский асфальт, а я подумал, что за Виталиком, который стоял под вывеской «Автовокзал Рівне» нужно будет следить, как за малым дитем – во всяком случае до тех пор, пока в Берлине не передам его в руки Принимающей Стороны.

Я выбросил окурок и полез в автобус, за мною последовали ребята и Дэн. Через пять минут мы взяли курс на Львов.

 

Adult Entertainment

Автобус выехал из Ровно точно по расписанию – без четверти двенадцать. «Хороши идем, – подумал я. – Возможно, мы действительно будем в Краковце вовремя». Перспектива быть первым столичным автобусом на границе выглядела очень заманчивой – она сокращала время прохождения таможни и паспортного контроля как минимум на час.

Пассажиры зашелестели пакетами, и я понял, что в автобусе наступило время обеда. Обедать в дороге я любил – еда мирит человека с окружающим миром и путешественнику куда интересней рассматривать придорожные указатели, если у него есть несколько бутербродов с хорошей колбасой. Мне повезло: любимая жена позаботилась о том, чтобы у меня они были.

Общественное питание на украинских трассах и железных дорогах всегда напоминало азартную игру, в которой путешественник играет против отвратительных хот-догов, напоминающей поджаренный насморк рыбы и крымских чебуреков, потребление которых напоминает «русскую рулетку». Вареники с картошкой я всегда считал джек-потом Юго-Западной железки, которая соединяла Киев и Одессу – стоили они копейки и к тому же их почти невозможно испортить. На трассе дело обстояло еще хуже – за исключением нескольких хороших ресторанов вроде «Автогриля» или знаменитой на всю страну «Батьківської хати» ты можешь рассчитывать только на треугольные бутерброды, шоколадки, мороженое и кофе из автомата, который можно взять на заправках. Но даже эти скромные радости были сегодня не для нас – рейсовые автобусы останавливаются почти исключительно на автовокзалах, где самым безопасным кушаньем были продававшиеся в киосках хрустящие вафли «Артек», названные в честь самого известного детского лагеря СССР. Поэтому опытный путешественник не ждет милостей от природы и берет еду с собой.

Я отвинтил крышку литрового пакета с яблочным соком и сделал несколько солидных глотков. После этого съел вареное яйцо, пару огурцов, два бутерброда с правильной кошерной колбаской и целый банан. Весь мусор высыпал в специальный пакет – я выброшу его утром, где-нибудь между Дрезденом и Берлином. Оглянулся назад: мои бойцы жевали яблоки и домашние котлеты, а Леша мужественно доедал картошку из «МакДи», которая после четырех часов в дороге пахла, как поджаренные носки.

Перекусив, я открыл своего любимого Ремарка и углубился в чтение. Давно заметил, что перед поездкой в Лондон стоит читать англичан, в самолете «Киев – Нью-Йорк» – американцев, а в автобусе, который едет в Берлин или Ганновер – немцев. Тем более, что Ремарк некоторое время жил в Берлине, работал там репортером и даже редактировал газету с легкомысленным названием Sport im Bild – «Спорт в иллюстрациях». Именно в Берлине он написал роман «На Западном фронте без перемен», который был издан в 1929 году. Книга имела огромный успех, но воспевала поражение, а не победу, так что четыре года спустя берлинские студенты и штурмовики бросали томики Ремарка в костры на Оперной площади…

Место возле меня оставалось свободным, и через полчаса ко мне подсел Дэн – музыка в наушниках ему давно надоела, и он хотел поболтать.

– Не знаешь, скоро на границе будем? – спросил он.

– Думаю, что к семи. А что?

– Да так. Устал, домой хочется. Уже почти сутки в дороге. Я ведь не из Киева, а из Одессы еду. У нас там родня осталась, так я решил съездить и посмотреть на родной город.

– И как, понравилось?

– Да, здорово очень. Город красивый, море, диско в Аркадии, девчонки просто потрясающие – у нас таких даже по телику не показывают. В общем, я две недели там зависал. Накупался, друзья появились, так я даже уезжать не хотел. Берлин классный, но там такого нет. Папа тоже хотел бы приехать в гости. Говорит, что здесь у вас настоящий adult entertainment, а он в этом разбирается?

– В смысле?

– Ну, как тебе объяснить? Мы когда в Германию приехали, отец быстро понял, что в такси работать ему не очень хочется, да и попасть туда сложно – курсы нужно заканчивать, ждать. И решил он профиль сменить.

– Получилось?

– Еще как! Папа с видеоаппаратурой любил возиться – снимать, монтировать, в общем, фильмы делать. У нас еще при Союзе видик был. И получилось так, что сначала он свадьбы снимал, а потом стал сделать adult entertainnment. Только между нами.

Дэн понизил голос. В его глазах работа отца была приключением, очень интересным и немного опасным.

– Это легально? – спросил я и подумал, что в глазах жителя государства, где проститутки платят налоги и получают пенсию, такой вопрос выглядит приветом из дремучей постсоветской провинции.

– Да, с законом никаких проблем, просто мы это не афишируем. Соседям об этом знать не нужно. Вот если бы он программистом работал или в банке, тогда другое дело.

– Отец сам снимает? – До сих пор ни один из моих знакомых не мог похвастаться родственником с такой экзотической профессией.

– Редко, он больше монтирует. Снять сырой материал в этом бизнесе любой идиот сможет, главное – хороший свет выставить. Кровать, баба с мужиком – и поехали. Но чтобы сделать из этого кино, которое заставит человека достать кредитку, нужен монтажер-профи. Как мой папа.

Я кивнул и посмотрел в окно. На обочине стояли работяги, ремонтировавшие участок трассы Дубно – Броды, курили свой LM, потягивали свой автодорожный кофе из термосов и глазели на проезжавшие мимо машины. Ремонт продвигался медленно, как строительство пирамид – судя по всему, дорогу собирались расширить вдвое и, самое главное, сделать ровной, а в Украине это дело небыстрое. Ожидалось, что ремонт закончат почти через два года – к Чемпионату Европы по футболу. Два года в Украине – огромный срок, может произойти всякое. К тому же если сделать работу раньше срока, придется искать новую. Работяги это знали и поэтому охотно медитировали на обочине, растягивая свой, личный adult entertainment.

Часы на дисплее моего телефона говорили о том, что через полчаса наш автобус должен быть во Львове.

 

Блюз хороших сигарет

Человеку, который приезжает в Украине впервые, следует запомнить простую истину: Львов – самый красивый город нашей страны. Архитектурная жемчужина Австро-Венгерской империи, многонациональный Пьемонт украинской национальной идеи и путеводная звезда любителя хорошего кофе. О его старинных улочках, музея и ресторанах ходят легенды, а для влюбленных совместная поездка во Львов – почти обязательная этап подготовки к свадьбе.

Жителям Киева, которые приезжают во Львов поездом, везет больше – прежде, чем поезд остановится на главном вокзале, он объедет весь старый город и с высоты железнодорожной насыпи пассажиры смогут полюбоваться старинными кварталами, ломаными линиями крыш и словно парящими в воздухе куполами соборов.

Киевлянин, который приезжает во Львов на автобусе, ничего этого не увидит. Его ожидает некрасивый мрачный автовокзал, вид на девятиэтажки времен Брежнева и бедно одетые люди с сумками в красную и синюю клетку.

В те времена у меня еще не было ридера, поэтому отпечатанного на бумаге Ремарка нужно было экономить. Я достал мобильник, подключил наушники и начал слушать первую попавшуюся львовскую FM-ку.

– …зараз в нашому етері звучатиме нова пісня цього гурту. Втім, перед цим про історію створення цієї композиції розповість лідер та соліст…

Колесо автобуса угодило в яму, так что имя солиста и название группы навсегда осталось для меня тайной.

– Отже, розкажіть нашим глядачам як народилася ця пісня.

– Дякую, Андрію, – голос лидера и солиста звучал не очень суверенно. Очевидно, рассказывать о своих песнях на местном радио ему приходилось нечасто. – Власне, пісня ця не нова: наприкінці дев’яностих її написав один хлопець з Києва. Я вчився в медичному, він – в Червоному корпусі університету, в нас були спільні друзі і саме вони нас познайомили. Виявилося, що кожен з нас пише вірші і намагається підібрати до них таку-сяку музику. І от якось я зайшов до нього в універ з гітарою, пішли ми разом із ним у парк Шевченка, сіли, взяли щось випити і почали співати одне одному свої шедеври. Мені сподобалася одна річ і я про це йому сказав. Він сказав, що без питань, співай, якщо подобається. Я тоді взяв якийсь папірець і записав слова. Папірець той згодом загубився, а знайшов я його лише півроку назад. Зветься ця пісня «Блюз добрих цигарок»…

Я вздрогнул и оглянулся, как человек, собирающийся что-нибудь украсть, но на меня никто не смотрел. В мире ничего не изменилось и только неизвестные жители Львова и Львовской области собирались послушать на неизвестной мне FM-станции песню неназванной группы. Впрочем, текст песни я хорошо знал: «Блюз добрих цигарок» был написан моей рукой.

Как и многие дети из интеллигентных семей, я начал писать стихи еще в средней школе. Получились они нескладными и высокопарными, как будто их следовало декламировать с танка. В студенческие годы мои рифмы стали более точными, однако я постоянно ловил себя на том, что подражаю тому или иному русскому поэту, чьи произведения накрепко засели в моей голове. Заметив это, я решил писать на украинском. Словарного запаса мне хватало, а заимствований можно было не бояться, так как украинскую поэзию я знал намного хуже.

Написав около десятка стихотворений, я понял, что могу прочесть их только себе самому. Причина была проста – я стеснялся. Стихи получались слишком личными, и непринужденно прочесть их даже близкому другу было не менее легко, чем вывалить на стол свои внутренности, свое сердце, печень и желчный пузырь, а затем спросить, достаточно ли они изящны и хороши.

Так я стал писать тексты песен, которые было нетрудно спеть, используя пять известных мне гитарных аккордов. Песни, спетые у костра на археологической практике или в коридоре студенческого общежития, не имеют автора, зато у них всегда найдется аудитория, которая не задает лишних вопросов. Песни либо нравятся, либо нет – только и всего. Этого было достаточно: я мог петь, то, что хотел, не называя своего имени. Среди этих песен был и «Блюз добрих цигарок». Ее текст понравился худощавому студенту мединститута по прозвищу Кактус, который иногда заходил к нам в Красный корпус. Кактусом его звали из-за кожаного ошейника с металлическими шипами, который он никогда не снимал. Текст «Блюза» он записал под мою диктовку в рабочей тетради по анатомии. Я сказал, что песня моя и разрешил использовать ее по своему усмотрению.

И вот в моих наушниках врубился блюз – такой или почти такой, каким я его себе представлял, подыгрывая себе на расстроенной гитаре в коридорах общаги № 7 на улице Ломоносова.

Я вспомнил комнату, в которой я жил, заваленную мусором общую кухню, ребят, с которыми дружил, вино, сигареты и скрипучие койки с пружинными матрасами, на которых сидели гости, много гостей, в основном парни и девушки с исторического факультета. Некоторых из них я потом никогда не встречал, но их лица почему-то накрепко засели в моей памяти…

Собираясь на дни рождения или посиделки, мы пили дешевое вино и кофе, пели под гитару и много курили. Курили на общей кухне, в коридоре или просто не выходя из комнаты. Денег на хорошие сигареты не было, потому курили всякую дрянь. В своем время я даже порывался выкурить найденную в бабушкином кисете махорку 1940 года выпуска, однако на мое счастье, ее было решето использовать как средство для борьбы с молью. Тоска по хорошим сигаретам была нашим естественным состоянием. Эта тоска и заставила меня написать песню.

«Беломор» или точнее, «Беломорканал» в общаге иногда курил только я и только из желания попробовать что-то новое, в том числе и эту знаменитую на весь СССР марку папирос, названных в честь Беломорско-Балтийского канала, соединившего Белое море с Балтийским. Канал построили заключенные в начале 1930-х, и дешевые папиросы названные в его честь, выпускаются с тех самых времен. Моих ожиданий они не оправдали – папиросы оказались такой дрянью, что их отказывались курить даже мои нищие однокурсники.

После нескольких гитарных рифов мелодия оборвалась, а я сидел, погруженный в свои мысли, ничего не слышал и не желал слышать. Внезапно автобус остановился. За окном маячил львовский автовокзал.

 

Из глухих притонов Барселоны

– Уважаемые пассажиры!

Говорящий сиплым голосом водитель встал и орлиным взором посмотрел на всех обитателей автобуса, словно стараясь запомнить лицо каждого из нас.

– Нам необходимо заправить бак и вымыть автобус перед прохождением границы. Убедительная просьба – оставить вещи в салоне, дойти пешком до львовского автовокзала и подождать нас там. Автобус подъедет туда через полчаса, вы в него сядете, и мы поедем дальше.

Я быстро отхлебнул сока, засунул в сумку с компьютером пакет с овсяным печеньем и бодро выбежал на улицу. Было около шести вечера, с небольшими перерывами мы торчали в автобусе почти десять часов, так что небольшая разминка была очень кстати. Через несколько минут в салоне никого не осталось, автобус уехал на заправку, а мы нестройной колонной двинулись по улице в сторону очередного казенного дома, который ждал нас на пути в столицу Германии. Мне приходилось ходить по ней в феврале: в это время во Львове еще холодно и пассажиры вынуждены прыгать по сугробам, набираясь новых впечатлений и снега, который быстро тает в плохо зашнурованных ботинках.

Львовский автовокзал – последняя остановка перед Краковцом, пропускным пунктом на украинско-польской границе. Пересекая ее, пассажир автобуса «Киев – Дортмунд» может легко вывезти из Украины компоненты для создания нейтронной бомбы, картины Альбрехта Дюрера и запчасти для автомобиля Opel Vectra 1995 года выпуска – их не будут искать ни украинские, ни польские таможенники. Единственным проблемным грузом считались сигареты – в Украине они были в несколько раз дешевле, чем в Польше, и контрабанда приняла такие размеры, что поляки запретили провозить через границу больше двух пачек. У меня их было шесть – чуть меньше, чем по пачке на день.

Я закурил и подозвал Лешу, Диму и Виталика.

– Ребята, через час мы будем на границе. От автовокзала не уходите – автобус ждать не будет. А теперь неожиданный, но вполне уместный перед границей вопрос – кто из вас курит?

– Я, – ответил Леша и тоже закурил. – У меня с собой блок.

– Приятно иметь дело с умным человеком, который готов рискнуть ради возможности глотать дым отечества в странах Евросоюза, – сказал я. – А как насчет вас, благородные доны Дима и Виталик?

Благородные доны Дима и Виталик слегка краснеют – как я и предполагал, они не курят и поэтому без лишних слов засовывают в карманы протянутые им четыре пачки сигарет.

– Если кто спросит, сигареты ваши, – говорю я, и угощаю коллег овсяным печеньем. – Кто хочет есть, возьмите в ларьке кофе с пирожками.

Львов – кофейная столица Украины, но знаменитые на всю Восточную Европу уютные маленькие кафе с божественным напитком находятся в центре города, в то время как посетители автовокзала могут рассчитывать лишь на эрзац, по сравнению с которым эспрессо из автомата кажется напитком богов. Зато он горячий, а это именно то, что нам нужно после десятичасовой тряски в автобусе. Подумав об этом, я тоже становлюсь в очередь, вытряхиваю их карманов последнюю мелочь с украинским гербом и получаю взамен обжигающий ладони пластиковый стаканчик с черной бурдой. Я ставлю его на каменный парапет, чтобы поскорее остыл, достаю пряник и через несколько минут начинаю есть, пить и рассматривать вечернее львовское небо. Мы уже проехали полпути, но впереди граница…

На львовском автовокзале тихо: оживляют пейзаж только пассажиры нашего автобуса и два агрессивных араба, которые размахивают руками перед лицом раскормленного флегматичного милиционера с красным лицом и погонами сержанта.

– Дибильный, дибильный страна, – один из арабов сильно размахивал руками, как будто пытаясь сорвать с милиционера его лычки. – Куда этот жюлик ехать? Где автобус Барселона?

– Мы кушать, мы ему сказать, что кушать идем. Там вещи, компьютер, все, – второй араб даже присел на корточки. – Барселона, ехать Барселона… Мы покушать ходить, а он ехать, не ждать, совсем не ждать…

Люди не любят небогатых иностранцев, путешествующих на автобусах. Они и богатых не жалуют, однако с богатыми примириться намного легче – ведь они летают самолетами, привозят с собой баксы или евро, красивые улыбки, твидовые пиджаки или рубашки от Marc O’Polo, дают хорошие чаевые, не претендуют на твое рабочее место и дают объявления о приеме на работу маркетинг-менеджеров и директоров по развитию. На самое главное – они почти всегда более цивилизованы, чем наши собственные богачи, еще не забывшие девяностых, когда они ездили на стрелки с автоматами в багажниках.

С бедными иностранцами все по-другому – по крайней мере, в Украине. Они приезжают из Узбекистана, Нигерии, Сирии и Вьетнама, власть делает вид, что их не существует, и эти люди крутятся, как могут, стараясь выбиться из нищеты или уехать в столицу Каталонии, надеясь получить место в небольшом ресторанчике, который держат земляки в Готическом квартале. Как правило, они носят китайские джинсы цвета грязной морской волны, редко моются, платят милиции за то, чтобы их не трогали, а если дают объявления, то исключительно о желании снять недорогую квартиру на окраине Киева, Харькова или Одессы. Но, самое главное – их здесь ненавидят. Ненавидят за все вместе и на за что в отдельности. Ненавидят за другой цвет кожи, разрез глаз, за привычку держаться вместе, за то, что они существуют и приехали в страну, где о них никто никогда не слышал. Их цивилизованность никого не интересует – по мнению большинства, они просто должны свалить отсюда в свою сраную Азию или Африку.

Для украинской милиции отставший от автобуса араб – это бесплатный аттракцион. Сержант сразу вызывает по рации своих напарников – положительные эмоции в конце рабочего дня еще никому не вредили. К сержанту подходят еще два мента и начинают расспрашивать арабов о том, что оставили в автобусе, куда едут и на что способны ради Великой Европейской мечты.

В конце концов, им объясняют, что нужно позвонить водителю автобуса и попросить, чтобы он их подождал. Кроме этого, им придется догонять автобус на такси и заплатить за эту гонку преследования немалые по украинским меркам деньги – около 30 евро. Они набирают водителя, долго объясняют ему, кто они и почему их нужно ждать, а затем останавливают старый Ford Scorpio и уносятся вдогонку своей каталонской мечте, похожие на провинциальных гангстеров.

Между тем, приезжает наш автобус, и перекусившие пассажиры быстро топают к нему. Однако водителю сейчас не до нас – во Львове он должен подобрать около десятка новых пассажиров, проверить билеты и расчистить место для их багажа. Таким образом, у нас еще пять-семь минут для того, чтобы смотреть в вечернее львовское небо и выкурить еще по одной сигарете.

Ко мне подходят Леша, Дима и Виталик. Мы с Лешей чиркаем зажигалками и нам нами плывут облака табачного дыма. Дима и Виталик молчат. И тут я вспомнил о том, что мои орлы кое-чего не знают.

– Ребята, минутку внимания, – говорю я. – Максимум через час мы будем на границе…

– Так быстро? – судя выражению лица Виталика, ему казалось, что мы будем добираться в Германию не меньше месяца.

– Не перебивай. На границе со всех пассажиров попытаются собрать деньгу – для украинской таможни и пограничников. Будут говорить, что если заплатим, сумки не будут досматривать и автобус вне очереди пропустят. Так вот, мы едем в командировку, так что никому ничего не платить: автобус все равно будет стоять на границе долго или очень долго, а обыскивать сумки никто не будет. Все ясно? Тогда поехали.

Как ни странно, вопросов больше никто не задавал, и мы полезли в автобус. Рядом со мной села девушка лет 20, которая ехала в Германию на учебу и, не переставая, говорила по телефону. Дэн уговорил ее поменяться с ним местами и через минуту оказался возле меня.

 

Краковец

Если вы верите в существование чистилища и хотели бы убедиться в своей правоте, я рекомендую вам приехать в наш милый уголок Восточной Европы, накупить сигарет, детских игрушек и сравнительно недорогих золотых цепочек, сделанных на Винницком ювелирном заводе «Кристалл», а затем уложить все это барахло в клетчатую дорожную сумку, сесть в автобус и отправиться на нем через украинско-польскую границу домой – в Германию, Испанию или Италию. Для чистоты эксперимента ваша поездка на автобусе должна быть первой – ведь, насколько мне известно, никто не проходит сквозь чистилище дважды и, следовательно, не может похвастаться необходимым опытом.

Наше чистилище перед зоной Шенгенского соглашения, известное под именем контрольно-пропускной пункт «Краковец», находится примерно в семидесяти километрах от Львовского автовокзала. Хлипкая дорога разбита фурами, автобус неспешно трясется на ухабах, а клонящееся к закату солнце и заглядывающие в окна католические статуи Христа и Девы Марии заставляют неопытных пассажиров вспоминать по Апокалипсис и даже каяться в своих грехах.

– Зятю три блока сигарет взяла, – шепчет на весь автобус пожилая женщина. – Говорили добрые люди – не бери столько, нельзя, а я взяла. Господи, да как не взять, в Чернигове это «Мальборо» по одному евро за пачку, а у нас в Бремене все десять. Господи, хоть бы забрали, в жизни больше не возьму…

Ее более молодая соседка, постоянно звонившая в Луганск, все время перекладывает из кармана в карман небольшую коробочку, в которой лежит купленное к 16-летию старшей дочки жемчужное ожерелье.

– Куда ж его спрятать, – в отчаянии женщина готова просить совета даже у случайных попутчиков. – В багаж сдать боюсь, в автобусе не оставишь, на личный досмотр с ним идти – опасно, могут заставить платить…

Волнуется даже Дэн – на украинско-польской границе он в первый раз. Правда, говорит, что ему бояться нечего, кроме нескольких пачек сигарет он ничего не везет.

Конечно, этих людей можно спасти от лишних волнений. Можно сказать им, чтобы они не парились, что сданные водителям пять евро решат все проблемы на свете и что беспокоиться не о чем. Но я молчу – мы едем к украинской границе, а на границе бывает все.

В крохотном городке у самой границы автобус неожиданно останавливается. Даже в сумерках я хорошо вижу, как водитель открывает багажное отделение и прячет туда две больших сумки, которые он принял от двух мужчин в черных кожаных куртках. В сумках может быть все, что угодно – сигареты, коллекция полотен русских передвижников и запчасти для вечного двигателя. Это хороший знак – значит, водители надеются проскочить границу без лишних формальностей. Лишний раз они подставляться не будут, но зарплата у них небольшая, а семьи нужно кормить.

Было около половины седьмого, когда мы подъехали к пропускному пункту. За полгода там ничего не изменилось – ожидая своей очереди, перед границей выстроилась огромная очередь легковых машин, мотоциклов и фур, которая почти не двигалась. Нам повезло больше – для общественного транспорта имелась отдельная линия. Было хорошо видно, что перед нами стоит только один автобус. До него было не больше ста пятидесяти метров.

– Уважаемый пассажиры! – водитель с низким голосом Левитана снова вспомнил о нашем существовании. – Мы открываем двери, но не выключаем двигатель. Все желающие могут выйти на перекур, выпить чай или кофе. Туалет во время стоянки работать не будет. От автобуса далеко не отходить – на погранконтроль он должен подъехать вместе с пассажирами…

– Все? – нетерпеливо спросил Дэн. Ему явно хотелось выпить кофе, перекурить и вообще насладиться закатом на украинско-польской границе.

– Нет, не все, – Левитану явно не понравилось, что ему перебили, и он посмотрел на Дэна как прапорщик на грязный сортир. – Если мы хотим пройти границу более-менее быстро и без лишних проблем, нужно кое-что собрать, и я советую сделать это прямо сейчас. Если кто в первый раз едет, ему все объяснят.

Левитан сел, а между рядами побежала юркая, как молодой хомячок, женщина неопределенного возраста, сидевшая в первом ряду. В руках она держала непрозрачный целлофановый пакет, и казалось, что сейчас она расскажет всему салону о том, что сама неместная, что работы никакой нет, а детей нужно кормить, а затем попросить подать ради Христа…

– По пять евро, – приговаривала женщина, – по пять евро. Чтобы в сумки не лазили, не обыскивали, не придирались…

Дэну я велел ничего не платить, а сам встал и слегка помахал рукой ребятам. Они кивнули – ОК, сигнал принят. Тем временем женщина добежала до нашего ряда и посмотрела на мои руки.

– Извините, но мы ничего не дадим, – сказал я и подумал о том, что было бы неплохо заказать футболку с аналогичной надписью. – Мы журналисты, едем в командировку, а по деньгам нужно отчитываться.

Женщина удивленно посмотрела на меня, но спорить не стала – пассажиров в автобусе хватало, и при самых скромных подсчетах она собрала не меньше 160 евро. После этого, кулек был вручен водителям, а мы вышли на улицу и закурили. Я даже остатки пряников прихватил – в следующий раз мы сможем перекусить только в Германии.

Нет ничего лучше, чем курить Winston, стоя на еще теплом асфальте последних 150 метров украинской трассы, глядеть на закат, маячивших впереди пограничников и огромное количество людей, которые тоже собирались ненадолго вырваться из цепких объятий Родины. И мы курили, рассматривали стоявшие в очереди тачки и подталкивали друг друга локтем, когда замечали среди них заляпанные грязью мотоциклы с колясками, которые сошли с конвейера еще во времена Брежнева. А еще мы слушали рассказ Дэна о том, что в жизни каждой немецкой домохозяйки есть место подвигу.

– Я в Украину тоже на автобусе приехал, – говорил Дэн. – И ехала вместе со мной жещина, лет под шестьдесят, с украинским паспортом. Не то украинка, не то русская – не разобрать. Страшно нудная. До самой польской границы мозг выносила…

– Чем? – Лешу это история явно заинтересовала.

– Рассказами своем сыне, который в Вестфалии живет. И дом у него офигительно большой, и работает программистом в крупной страховой компании, и жена у него красавица, и дети вежливые – короче, не жизнь, а мечта эмигранта. Про невестку тоже много чего – мол, хоть она и приехала из Кировограда, но выглядит как немка, в доме порядок, выйдет на улицу – все соседи завидуют И, главное, очень вежливая, ни одного плохого слова. Сначала я решил, что эта баба врет: она за полдня так всех в автобусе достала, что человек, не пославший ее подальше через три часа, должен был иметь терпение арктического снайпера. К тому же она хвасталась, что торчала у сына очень долго – и там была, и здесь, и еще к каким-то друзьям в гости ездила… Приехали мы на польскую границу. Ночь, все спать хотят, злые как собаки. Заходит в автобус пограничник и собирает у всех паспорта. Штампов не ставит – только просматривает, для штампов паспорта куда-то уносят. Подходит к ней, берет ее паспорт и говорит: «А известно ли вам, пани, что вы находились в странах Евросоюза дольше, чем разрешает закон?» А тетка растерянно так лопочет: «А невестка мне сказала, что я могу еще месяц погостить…»

– И чем кончилось?

– Триллер был! Бабу эту просят из автобуса выйти, она в слезы! Сколько ей на границе сидеть, никто не знает, водитель ей даже сумку из багажного отделения отдал. Правда, ей еще повезло: поляки быстро разобрались, поставили ей запрет на въезд в течение пяти лет и отпустили, она даже автобус на попутке догнать успела. Почти до самого Киева сидела тихо, как мышь… А невестка у нее в самом деле умная: потерпела лишний месяц, зато теперь как минимум пять лет видеть ее не будет…

Обсудить эту историю мы не успели – водитель велел лезть в автобус и приготовить паспорта. Через минуту мы были на границе. Еще через пятнадцать минут наши паспорта были отданы пограничникам, а собранные в салоне пятерки – таможенникам. В результате проверка багажа была превращена в пустую формальность: водители открыли борта багажного отсека, мимо которых медленно прошла равнодушная пожилая овчарка. Понятию не имею, на что ее могли натаскивать: вывоз нескольких бутылок украинской водки разрешен законом, работы Бруно Шульца и Сергея Шишко уже давно не пахнут, а сигареты интересуют только поляков. Остается оружие и наркотики, но в Украине даже малые дети знают, что такой товар никто не возит в багажном отделении автобуса «Киев – Дортмунд».

Овчарка сделала вокруг автобуса круг почета и куда-то исчезла вместе с хозяином и водителями. Паспорта должны были принести в течение часа и чтобы хоть чем-нибудь себя занять, мы с Дэном начали играть в шахматы. Сначала я предлагал ему сдаться после восемнадцатого хода, затем – после двадцать пятого, а потом проиграл несколько партий кряду и начисто утратил интерес к процессу. Время тянулось медленно, как в камере пыток, секунды стучали в лоб тяжелыми каплями, минуты давили на позвоночник. Сами того не заметив, мы все очутились в середине 80-х – все ноутбуки на борту автобуса были разряжены, телевизор не работал, а туалет заперли еще перед границей – не ровен час, кто-нибудь в нем запрется и попробует нелегально пересечь границу. Выходить не разрешали, разве что для посещения пограничного туалета, размещенного в сером казенном доме с тризубцем на фасаде. Из-за плохого освещения нельзя было даже читать и нам оставалось только смотреть в окно, оставляя отпечатки своих носов на теплых стеклах.

Пограничник, вернулся почти через час. Нам роздали паспорта, подняли шлагбаум и разрешили ехать дальше. Правда, отъехали мы недалеко – через 200 метров автобус остановился на нейтральной полосе, после чего мы получили относительную свободу передвижений и вышли на перекур.

 

На нейтральной полосе

Французский роялист, маркиз Астольф де Кюстин, посетивший Россию в 1839 году и оставивший очень интересные воспоминания о своем путешествии, описывает свою беседу с хозяином гостиницы в немецком городе Любек. Узнав о цели путешествия своего гостя, трактирщик принялся его отговаривать

«Разве вы так хорошо знаете Россию? – спросил Кюстин.

– Нет, но я знаю русских, – отвечал хозяин гостиницы. Их много проезжает через Любек, и по физиономиям этих путешественников я сужу об их стране…»

Немец рассказал своему гостю, что у жителей России два разных лица. Вырвавшись из своего государства, они становятся веселыми и беспечными, как школьники, которых отпусти на каникулы раньше положенного срока. И наоборот, возвращаясь домой, многие из них становятся мрачными, «разговор резок и отрывист, во всем видна озабоченность и тревога».

 Украина XXI века отнюдь не Россия XIX столетия, однако, если бы Астольф де Кюстин торчал на нейтральной полосе вместе с нами, то смог бы лишний раз убедиться в том, что немец говорил дело.

Хотя мы еще не прошли польскую границу и не оказались на территории Европейского союза, пассажиров словно подменили. В воздухе витали осторожное веселье, тотальная вежливость и возвышенная любовь к ближнему. Даже те, пассажиры которые раньше не могли говорить без русского мата, стали похожи на образцы нравственности и совершенно перестали сплевывать себе под ноги. За девушкой, которую мы уговорили поменяться местом с Дэном, ухаживали сразу два отставных полковника. Обладатели немецких паспортов  – в основном, бывшие граждане СССР – сбились в кучу и напоминали императорских пингвинов, которые не желают иметь ничего общего с прочими жителями Антарктиды.

Я, Дэн, Леша, Дима и Виталик отошли в сторону и выпустили в небо облако средних размеров.

– И что – так каждый раз? – в вопросе Димы чувствовалось смятение. – С каждого автобуса?

– Ты о чем? – спросил Дэн.

– О деньгах. Пять евро с носа. Тут же куча автобусов проходит каждый день. Выходит, им зарплата не нужна.

– Нет, ты все не так понял, – Леше явно хотелось развлечься. – Таможня ведь не все себе берет. Начальству отстегивать надо, с погранцами поделиться, с внутренней безопасностью. Да мало ли людей хороших. Плюс у них расходы большие – дома денег требует, семья, дети, машина нужна с полным приводом… Да и вообще, таможенник без понтов – беспонтовый таможенник.

– Да ты не волнуйся так, – Дэн дружески хлопнул Диму по спине с такой силой, что тот начал икать. – В Европе та же хрень – он махнул рукой на маячившую впереди надпись Rzeczpospolita Polska. – Когда из Германии в Киев ехал, в нашем автобусе тоже по пять евро собирали, только для поляков. Я сначала не хотел сдавать, но мне сказали, что если соберем мало, они всех обыскивать будут, а если денег им дать, таможню пройдем быстро. Ну, я и сдал. Поляки никого не обыскивали, но на границе мы торчали почти два часа, хотя приехали ночью, и перед нами никого не было.

– А почему так долго? – Двести евро, собранные с пассажиров одного автобуса  выброшенные на ветер, явно не укладывались в Диминой голове.

– Не знаю. Те, кто часто ездят, говорили, что нам просто не повезло – у них как раз пересменка шла, вот мы и ждали..

 

В стране гномов

На польской границе все шло так же долго, как на украинской – по моим прикидкам, польские пограничники тратили на проверку 50 паспортов, собранных в одном автобусе, не меньше часа. За это время я успел выслушать все известные Дэну анекдоты о поляках и сменить SIM-карту украинского оператора на Travel SIM. Номер знали только два человека – жена и представитель Приглашающей Стороны. Таким образом, в моем телефоне был ключ к новой, более спокойной и одновременно более суетливой жизни. В течение недели, которую мне предстоит провести в бегах и с полной выкладкой журналиста на горбу, мне не будут звонить бесконечные пиар-менеджеры, курьеры, коллеги и знакомые знакомых, которые хотят подобрать себе новый смартфон, но при этом понятия не имеют, что им нужно. Родина попрощалась со мной SMS-кой от розничной сети Foxtrot – несколько лет назад я неосторожно купил там холодильник и, в ожидании оформления заказа, заполнил какую-то дурацкую анкету. С тех пор их предложения о 50-процентной скидке на каждый третий товар в чеке постоянно напоминали мне о том, что сделанная однажды глупость чревата многими последствиями.

В конце концов, нам раздали паспорта со свежими польскими штампами на немецких визах, и автобус, как птица, вылетел за пограничный шлагбаум. Ехали недолго – минут через двадцать автобус притормозил возле какой-то автозаправки недалеко от Ярослава.

– Стоим полчаса, – объявил водитель. – Освежитесь, погуляйте, следующая остановка будет уже в Германии.

Мы вылезли из автобуса и оказались на большом асфальтовом плацу, который одинаково хорошо годился для автобусных маневров и церемониального марша взвода украинских туристов, счастливо преодолевших препятствия паспортного контроля на пути к немецкой мечте. С одной стороны плаца стояла автозаправка, с другой – тянулись низкорослые здания небольших магазинчиков с платным туалетом, игрушками, сувенирами, батарейками, закусочными и прочими дорожными радостями. Рядом с магазинчиками расположились статуи гномов, в синих или зеленых рубашках и красных колпаках. Гномы стояли, лежали и сидели в креслах. Они мечтали о тех временах, когда их вытащат из приграничной глуши и поставят во дворе большого дома с маленьким садиком, в котором будут жить веселые дети, папа, мама, бабушка, дедушка и большая собака; в доме, где радостей больше, чем печалей, где на Дни рождения собирается вся семья, а книги сказок не покрываются пылью лишь потому, что ребенку купили iPad. Однако то ли таких домов в Польше осталось не слишком много, то ли в индустрии сказочных игрушек наметился кризис перепроизводства, но ждать гномам приходилось долго. Слишком большие для городских квартир среднего класса, гномы стояли возле каждого крохотного торгового центра на польском участке трассы Восток – Запад, молча ждали, когда за ними придут, и смотрели, как под дождями медленно облазит краска на их товарищах…

Вольный ветер Европы, свободной от милиции, таможенников и пограничников, оказывал магическое воздействие даже на пенсионеров. Люди смеялись громче обычного, громко рассказывали незнакомым попутчикам о ганноверском карнавале и вальяжно бросали билетерше платного туалета два евро вместо двух злотых – сдачи не надо! Впрочем, сдачи у нее все равно не было. Кто-то побежал в магазинчик на автозаправке, принес несколько бутылок пива и угостил всех, кто находился рядом. Хозяйка спасенного от таможенников ожерелья показывала его соседкам. Виталика поразил туристический вирус – он бродил между автозаправкой и придорожным сортиром с видом человека, который осматривает Колизей, и старательно фотографировал закрытые на ночь магазинчики скромной цифровой фотокамерой. Даже прагматичного Дэна накрыла волна всеобщего счастья: он сидел на лавочке возле той самой девушкой, которую мы уговорили поменяться с ним местами, и что-то рассказывал ей, жестикулируя, как итальянский футбольный комментатор.

В дальнем конце освещенного несколькими фонарями плаца стоял Леша. Заметив меня, он помахал рукой. Я подошел к нему.

– Будешь? – Лешин голос неожиданно изменился и теперь напоминал шепот контрабандиста.

С этими словами он протянул мне измятый, но еще вполне пригодный к употреблению косяк.

В русском языке, на котором говорят жители постсоветских стран, слово «будешь», произнесенное с вопросительной интонацией, означает высшую форму симпатии к малознакомому человеку и одновременно указывает на предложение расширить сознание при помощи спиртных напитков, легких наркотиков или яблок из собственного сада. С употреблением этого слова нужно быть осторожным – иногда после него приходится доставать деньги. Однажды в поезде «Киев – Санкт-Петербург» слово «будешь?» стало предложением немного выпить с работягами из Киевской области, которые ехали со мной в одном плацкартном вагоне. Поезд стоял на минском вокзале, читать и смотреть в окно мне надоело, и я согласился. Выпить мы не успели: в вагон зашел белорусский омоновец, оглядел наше застолье и быстро оштрафовал всех участников за распитие спиртных напитков в общественном транспорте.

– Если бы нас прогнали через рамку, тебя могли бы, как минимум, депортировать – сказал я.

– Знаю, но я ж не специально. – Леша смотрел на меня глазами ребенка, который сожалеет о том, что его застукали при попытке стащить из холодильника шоколадку. – Приехал троюродный брат из Чернигова, привез коробок травы. Мы почти все выкурили, только этот ништяк и остался. Я его сунул в задний карман и забыл. А сейчас начал зажигалку искать и нашел. Выбрасывать жалко…

Марихуана, трава, или как говорят в странах бывшего Союза, план, выращенный в окрестностях Чернигова – вещь почти безобидная и во многом заменяет статьи о пагубном воздействии легких наркотиков. Если выкурить слишком много, неподготовленный человек начинает много и без причины смеяться, съедает огромную миску поджаренной кровяной колбасы, а затем ложиться в кровать и пытается заснуть. Спит он плохо: ему кажется, что кровать положили на винт вертолета, который начинает раскручиваться – сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее. Человек встает и нетвердым шагом направляется к ближайшему туалету. Там он отдает водной стихии всю съеденную в угаре развлечений кровянку, после чего дает себе торжественное обещание никогда не курить план – по крайней мере, отечественного производства.

– В автобусе может стошнить. – Я отвел его руку, достал обычную сигарету и прикурил. – Ехать с ним дальше не советую. Если перенервничал, лучше шоколадку на заправке купи и съешь пару кусочков – лучше спать будешь. – Купил бы, да нет у меня злотых, только евро.

– А карточка?

– Только зарплатная, но на ней ничего нет.

– Ладно, давай сюда свой косяк, обменяю на витамины.

Я забрал у Леши изделие черниговских натуралистов, и выдал ему последнее яблоко, одиноко лежавшее в моем кармане. Потом разорвал косяк и выбросил обе половинки в траву. Стоявший рядом гном в зеленой рубахе, коричневых штанах и красном колпаке посмотрел на нас с благодарной улыбкой – если у польских гномов есть тайная жизнь, сегодня ночью он сможет оттянуться по полной программе.

Между тем водитель завел мотор, и пассажиры медленно потянулись к автобусу. Через несколько минут наш дом на колесах вздрогнул и двинулся в сторону автомагистрали Восток – Запад.

Дороги, которые мы выбираем, не всегда бывают ровными. На протяжении первых двадцати лет независимости в Украине был только один приличный участок трассы с безукоризненным дорожным покрытием и четырьмя полосами движения в обе стороны. Эта дорога и сейчас дает возможность быстро доехать из Киева в аэропорт «Борисполь» и заслуженно получила прозвище «20 минут Европы». В остальном пути Господни в нашей части Восточной Европы состоят из ям, выбоин, кочек и протоптанной фурами лыжни, которую в наших краях зовут колеей, и которая особенно хорошо заметна на скромных однополосных трассах регионального значения, вроде тех, которые соединяют Кременец и Белую Церковь. Неудивительно, что до польской границы нас сильно трясло, однако на это никто не жаловался – this is Ukraine, baby. В Польше автобус практически перестает трясти, исчезают ямы и населенные пункты на автомагистрали – поляки проложили ее так, чтобы водителям не пришлось снижать скорость каждые 10 километров. В Германии дороги становятся идеальными, из-за чего у некоторых пассажиров идущих из Украины автобусов начинаются приступы рвоты – ездить без ям они просто не привыкли.

Было уже за полночь. Дэн, Дима, Виталик и Леша уже спали – также как и все остальные. Мне не спалось: большую часть дня я смотрел в окно и поэтому не успел устать, как следует.

Возле моих ног лежал целлофановый кулек с едой, и при помощи светящегося дисплея смартфона я устроил небольшую ревизию. В кульке остались два бутерброда с колбасой, яйцо, огурец и полпакета сока – сойдет за легкий немецкий завтрак. Яблок уже не было – последние из них стали огрызками на площади гномов.

В автобусе становилось холодно. Я натянул припасенную для такого случая кенгурушку, накинул капюшон и уперся головой в оконную раму. Вообще-то на польском участке трассы Восток – Запад нет ям, однако в жизни бывает всякое и если автобус случайно тряхнет, капюшон поможет вам приехать в Германию без синяков на лбу.

Если хочешь скорее заснуть – думай о хорошем. Размышления о трудностях, кредитах, болезнях и увеличении стоимости страховки автомобиля заставляют человека ворочаться, вскакивать и метаться по квартире в поисках решения проблем, которые невозможно решить ночью. В автобусе метаться негде. Я порылся на задворках своего сознания, вытряхнул из него все триллеры и боевики, разыскал кой-какие запасы позитива и закрыл глаза…

Самым хорошим и радостным в моей жизни была семья – Ира, Полина и Саша. Дочь Полина была очень занятой особой: в свои пять с половиной лет она посещала кружки рисования и лепки, ходила на танцы и коллекционировала игрушечных лошадок. Через год ей нужно было идти в школу. Сыну Саше вот-вот исполнится два года, у него темные волосы и большущие голубые глаза, мимо которых не может спокойно пройти ни одна женщина. Если я прихожу домой не слишком поздно, мы с ним играем в футбол, а перед сном я пою ему колыбельные, заимствованные у русских бардов и рокеров, которых нет ни в одном сборнике детских песен. Если же мне нужно работать допоздна – а сейчас, в разгар кризиса, такое бывает часто, – с детьми возится моя жена Ира…

Я проснулся оттого, что автобус сбавил ход и остановился. За окном была непроглядная тьма, в которой не было ничего кроме травы, асфальта, сверчков и рассыпанных по дороге красных огней. Это были габаритные фары автомобилей, которые застряли в огромной пробке на трассе Восток – Запад и которым не оставалось ничего, кроме долгого ожидания перемен. Часы на экране смартфона показывали три часа утра.

– Где мы? – спросил Дэн. Он проснулся на несколько секунд позже меня и слегка поеживался от холода.

– Хрен его знает, – ответил я. – Судя по всему, в Польше. Пропусти-ка меня – сейчас узнаем.

Я перелез через несколько сумок и встал во весь рост в проходе между сиденьями. Было хорошо видно, что многие водители заглушили моторы и вылезли из своих машин. Вместо габаритных огней за окном были хорошо видны огоньки зажигалок и сигарет. Автобус стоял без движения – ни одна из стоявших впереди машин не могла продвинуться вперед даже на полметра.

Я подошел к поближе к водителям и посмотрел на экран GPS-приемника, закрепленного на лобовом стекле. Легче мне после этого не стало – на дисплее была видна трасса и название придорожной польской деревни.

– Где мы? – повторил я вопрос Дэна?

– Километров пятьдесят от Вроцлава отъехали, – ответил водитель куда более вежливым тоном, чем следовало ожидать. Судя по всему, я подошел к нему первым. – Езжу тут шесть лет, но такое в первый раз. Нужно подождать.

Я вернулся на свое место и сообщил Дэну о результатах разведки. Затем подошел к Леше и попросил объяснить ситуацию Диме и Виталику – если, конечно, они проснутся. Никаких идей у меня не было – тем более, что из автобуса все равно никого не выпускали.

– Как думаешь, это надолго? – Леша понимал, что у меня нет ответа на этот вопрос, но сидеть молча ему не хотелось.

– Не знаю. Если хочешь совет, то советую спать. У нас нет выбора. Бери пример с меня, иначе завтра весь день будешь ползать по своему ресторану, как сонная муха.

Я вернулся на свое место, плюхнулся в кресло, закрыл глаза и начал прикидывать варианты действий. Если в трех километрах к западу не лежит перевернутый бензовоз, через несколько часов дорогу должны расчистить. В самом деле, трассу могла заблокировать фура или крупное ДТП с участием десятка машин. Если же на дорогу пролилась какая-нибудь мерзость из второй части «Терминатора», нас не ожидало ничего хорошего. Правда, в этом случае власти наверняка попробовали бы предупредить водителей.

Я услышал вой сирен и открыл глаза. По встречной полосе пронеслись два полицейских автомобиля с мигалками, которые двигались в сторону возможной аварии. Это хороший знак – значит, поляки уже в курсе и попытаются все разрулить как можно быстрее. В конце концов, пробка на трассе Восток – Запад – это ЧП европейского масштаба. Оставалось ждать и еще раз ждать.

Я снова закрыл глаза и постарался вспомнить все, что знаю о Вроцлаве – в случае чего, до него можно было добраться на попутке.

Во-первых, из Вроцлава в Киев можно попасть на поезде. Мне даже приходилось в нем ездить, хотя в его купе я ни разу не пересекал границу. Впрочем, эта информация почти наверняка не пригодится – мы приехали в Европу не для того, чтобы удрать из нее после первых же ночных приключений на автостраде.

Во-вторых, во Вроцлаве жила моя подруга Малгожата, которая при необходимости могла бы помочь советом. Жизнь Малгожаты выглядела как зеркало глобализации: высокая симпатичная полька, получившая диплом слависта в Московском Государственном университете и прекрасно говорившая по-русски, она долгое время жила в Киеве и работала маркетинг-менеджером в представительстве крупной тайваньской корпорации. Впоследствии она ушла на аналогичную должность в менее крупную японскую компанию, которая разрешила ей уехать во Вроцлав и бывать в Украине наездами. Закончилась эта история тем, что в Польше Малгожата вышла замуж за грузина, взяла двойную польско-грузинскую фамилию и родила двоих детей. Впрочем, к делу это не относилось – если нам суждено ехать во Вроцлав, нужно будет ехать не в гости к старой знакомой, а на железнодорожный вокзал.

Кстати о вокзалах. Два года назад я познакомился в Мадриде с польским журналистом из Вроцлава. Выпив бутылку сухого испанского вина, он стал жаловаться, что в мире железных дорог нет справедливости – из Вроцлава в Варшаву поезд шел целых шесть часов, а из Вроцлава в Берлин – всего четыре. Увы, на берлинские презентации его приглашали крайне редко, и в погоне за новостями ему приходилось тратить на дорогу в оба конца двенадцать часов. Выходило, что в из Вроцлава до Берлина можно довольно быстро доехать на поезде, а при необходимости и на машине – тем более, что водительские права я захватил с собой…

Внезапно автобус тронулся и начал медленно набирать скорость. Еще через 10 минут я вырубился и заснул без всяких снов.

 

St. Pauli – Dynamo Dresden

Спать довелось недолго – примерно через два с половиной часа автобус начала снижать скорость и, наконец, остановился у скромного придорожного сортира. Это сооружение было сделано из практичного серого бетона и благодаря узким окошкам в мужской и женской части напоминало бункер времен Второй мировой. Рядом с ним можно было увидеть небольшой паркинг, несколько бетонных лавочек и остатки утреннего тумана. Проголодаться я еще не успел, поэтому сделал несколько глотков сока, достал сигареты и вылез на воздух – умыться, размять ноги и подымить. Следом за мной вылезли Дэн и Леша.

Бункер оказался не слишком гостеприимным, однако у него было и неоспоримое достоинство – в каждой из двух половин находился работающий умывальник. Вымыв руки и закурив, я принялся рассматривать Европу и европейцев, которые проносились мимо в «мерседесах», «опелях» и «фольксвагенах». Потом перевел взгляд на сортир, и увидел на нем надпись Dynamo Dresden, сделанную черной краской.

– Не люблю Дрезден – сказал Дэн и выпустил из носа небольшое облако никотинового тумана.

– Дрезден или «Динамо»? – уточнил я.

– «Динамо», конечно. Это команда штази. Те из них, кто еще жив, глорят за нее до сих пор – ГДР забыть не могут. Но штази – это не страшно, скоро они вымрут, как мамонты. Многие ультраправые за них болеют. А мне с ультраправыми не по дороге – для них мы почти то же самое, что турки или индусы. Кстати, а ты, Сергей, за кого в Германии болеешь?

– За St. Pauli, – ответил я. – Мне их фанаты нравятся – антифашисты, панки, металлисты, ультралевые, портовики…

– Это правильная команда, – Дэн широко улыбнулся. – Я, правда, не за них, но выбор достойный. St.Pauli, кстати, с «Динамо» постоянно воюет – вернее, с хулиганами из «Дрездена». Ты слышал?

– Слышал, – я кивнул и выбросил окурок. – И даже видел один раз – в Гамбурге…

Я видел St. Pauli в деле один-единственный раз – как раз на игре против Dynamo Dresden, в Гамбурге, на стадионе Millerntor. На дворе было начало декабря, шел дождь, но я все равно вышел из отеля пораньше. На домашних играх Millerntor заполняется на сто процентов, а между тем билета у меня не было, и я был не слишком уверен в том, что смогу его купить.

Я прыгнул в метро, доехал до Feldstrasse и вместе с бело-коричневой толпой двинулся к стадиону мимо мокрого парка аттракционов. Возле арены было весело – спид-метал в динамиках, пиво в пластиковых стаканах и ничего похожего на билетные кассы. И тут я увидел плотного парня, который размахивал куском картона с эмблемой клуба и что-то кричал. Я не говорил по-немецки, он не говорил по-английски, однако в некоторых случаях деньги помогают лучше любого словаря, и, заплатив 15 евро, я оказался в секторе уже через пять минут. Там не было кресел и защиты от дождя, но это не имело большого значения – футболисты St.Pauli уже выходили на разминку и, хотя до игры оставался целый час, их приветствовали как минимум 10 000 фанатов, включая тех, кто сидел в отдельном секторе для родителей с маленькими. Игроки St. Pauli сделали круг почета, и зрители аплодировали им стоя, как будто они выиграли Лигу Чемпионов или, как минимум, вышли в первую бундеслигу. Я и окружавшие меня портовые работяги в дождевиках были счастливы как малые дети. И тут я увидел человека, которого не забуду до конца моих дней.

Прямо передо мной стоял маленький толстенький бюргер – в очках и с добродушной улыбкой на красном лице. Судя по всему, он был сотрудником маленького магазинчика или железнодорожным кондуктором – в противном случае ему бы не пришлось в свой выходной день покупать билет в самый дешевый сектор. Хотя на улице лил дождь, а ртутный столбик градусника крайне неохотно преодолел нулевую отметку, на бюргере не было ни шапки, ни капюшона. Поседевшие волосы и усы этого человека выглядели так, как будто на него вылили ведро воды, однако он не обращал на это никакого внимания. Согревала его только легкая куртка и… желто-черный фанатский шарфик дрезденского «Динамо» – злейшего врага клуба St. Pauli.

Сначала я решил, что из-за своей близорукости толстенький человек в неправильном шарфике ошибся сектором. Однако беглый осмотр стадиона показал, что сколь-нибудь значимого представительства на стадионе у фанов Дрездена не будет – чахлые желто-черные флажки, под которыми ютилось не более десяти человек, были замечены только в одном секторе. Тогда я решил, что гость из Саксонии просто решил умереть смертью героя – возможно, ему просто надоело тащить на своих плечах давно повзрослевших детей с готическим макияжем и считающую каждый евро супругу. Смерть бюргера в желто-черном шарфике была бы почти мгновенной – почти каждый из портовых работяг, которые стояли рядом со мной в стояке, и потягивал из пластиковых стаканчиков пиво полам с дождевой водой, мог убить этого коротышку одним ударом. Однако этого не произошло.

Я уже давно не принимал всерьез слово «толерантность», но болельщики St. Pauli доказали мне, что в Гамбурге оно еще не стало ругательством. Маленького человека с храбрым сердцем хлопали по плечу. Его угощали сигаретами, пивом и воспоминаниями о великих игроках былых времен. Ему улыбались. И даже когда за 20 минут до конца игры футболисты из Дрездена открыли счет, никто не швырнул в него окурком, не облил пивом и не обругал.

Футболисты St. Pauli выиграли тот матч со счетом 3:1, осчастливив как минимум одиннадцать миллионов своих фанатов во всех уголках мира. Когда матч закончился, стадион затянул песню победы, а на стеклах очков храброго бюргера из Саксонии застыли дождевые капли, скрывшие отчаяние человека, потерявшего последнюю надежду. К слову, большую часть игры он не видел – дождь заливал стекла его очков, так что каждые тридцать секунд ему приходилось снимать их и протирать размокшей бархатной тряпочкой.

 

Гранильщик алмазов

Водитель завел двигатель, и мы снова полезли в автобус – в последний раз перед тем, как выйти на берлинском автовокзале. Я не выспался и хотел отвернуться к стеклу, но сидевшему рядом Дэну хотелось поговорить.

– Сергей, я все хотел спросить…

– Спроси.

– Чем ты занимаешься?

– Пытаюсь заснуть.

– Нет, серьезно, – на лице Дэна застыло выражение ребенка, которому не дают разобрать на части новую игрушку. – Ребята говорят, что вы на выставку едете, а зачем – я так и не понял.

– Я журналист, Дэн. Пишу о гаджетах – смартфонах, ноутбуках, планшетах и прочей ерунде.

– Здорово! И поэтому много ездишь?

 Я кивнул.

– Класс! Я бы тоже так хотел, наверное. Но у меня способностей нет – пишу неважно.

Я улыбнулся – не каждый день удается вызвать минутный приступ зависти у человека, который живет в Германии. Впрочем, завидовать мне не стоило – у меня было мало общего с высоким уровнем жизни и уверенностью в завтрашнем дне.

– Ты слышал о гранильщиках алмазов из Антверпена? – спросил я.

– Нет, – удивленно ответил Дэн. – А почему ты спрашиваешь?

– Антверпен – один из крупнейших в мире алмазных центров, камни продают сразу на четырех биржах. Гранят алмазы там же, в Антверпене. Долгое время профессия гранильщика считалась очень престижной – спрос на алмазы велик, платят гранильщикам хорошо, а овладеть профессией нетрудно. В общем, все было хорошо до кризиса: спрос на алмазы упал, а многие гранильщики ушли в мелкую торговлю или начали ремонтировать велосипеды. С журналистами та же история – сейчас никто не знает, чей журнал будет закрыт следующим.

– Почему? – спросил Дэн. – В Германии, конечно, тоже сейчас не сахар, но журналов о технике полно и вроде никто не закрылся.

– Рынок такой. У вас журнал может спокойно жить за счет продаж. Журнал покупают – отлично, хватит на налоги, зарплаты, содержание офиса, печать, распространение плюс кое-что останется владельцу. Есть реклама – красота, прибыль растет. Нет рекламы – ничего страшного, денег будет чуть меньше. В Восточной Европе эта схема не работает – либо у тебя есть реклама и твой журнал в плюсах, либо нет, и ты будешь искать работу.

– А если в Интернет все перевести? – спросил Дэн.

– Можно, но это не гарантия. У сайтов нет расходов на бумагу и печать, но есть расходы на продвижение. Плюс им тоже нужна реклама – если, конечно, основатели хотят зарабатывать.

– А уволить могут? – по лицу Дэна было видно, что в его голове вырисовывается картина мира, о котором он ничего не знал.

– Могут. Первого из моих знакомых уволили за неделю до начала кризиса – мы с ним как раз в Берлине были, на очередной презентации. Ему просто позвонили из Москвы и попросили забрать документы.

Некоторое время мы молчали. Потом Дэн повернулся ко мне:

– А все-таки гранильщиком алмазов быть лучше.

– Почему?

– Этот рынок быстрее восстановиться – нам в колледже рассказывали. Производство предметов роскоши. Их время от времени трясет, но потом все равно появляются богатые русские, китайцы или американцы, которым нужны брюлики. А как быть с журналами, я не знаю…

 

Моя Германия

До Берлина оставалось не больше часа, и я решил поспать. Однако мой  мозг был недоволен, что его разбудили ни свет, ни заря. Чтобы отомстить, он активизировался и, словно капризный ребенок, начал думать, не обращая ни малейшего внимания на то, что его хозяин повернулся на бок и закрыл глаза. Думал он о Германии.

Почти каждый раз, когда я еду по немецким автобанам, железным дорогам либо лечу над Германией на самолете, я размышляю о том, какое место занимает эта страна в моей жизни.

Я – из немецких евреев. Об этом напоминает моя фамилия, сто раз слышанный в детстве идиш – диалект немецкого, родной язык моих бабушек и дедушек, а также старые журналы, в которые немецкие слова записаны ивритскими буквами. Моя семья переселилась в Украину примерно 450 лет назад – на общеевропейском фоне отношение к евреям поляков, которым тогда принадлежала эта земля, было далеко не самым плохим. Выбор страны оказался неудачным – начиная с XVI века, нас слишком часто пытались убить.

Я вырос, рассматривая боевые награды своих дедов, полученные во время Второй мировой. В семейных альбомах их пожелтевшие фронтовые снимки и фотографии уничтоженных немцами родственников стояли рядом. Я знал, что Германия и немцы – это война, концлагеря и гетто, ямы с трупами на окраинах украинских местечек, расстрелянные в Калиновке прадед и прабабка, множество уничтоженных дальних родственников, сгинувший на фронте брат моего деда по матери… Это невозможно простить, забыть и сбросить со счетов. Те из моих родственников, которые во время Второй мировой войны были детьми, до сих пор не в состоянии слушать немецкую речь – даже если это речь диктора телеканала ZDF. «Как ты можешь смотреть на этих фашистов!» – кричала моя бабушка, увидев, как ее внук смотрит по телевизору матч Чемпионата Европы по футболу 1988 года между командами СССР – ФРГ.  В 1941 году, по дороге в эвакуацию у нее на руках умерла трехлетняя дочь Фаня. После этого она два года не писала своему мужу – боялась, что от отчаяния он полезет под немецкую пулю…

Мне понадобилось совершить более десяти поездок в Германию, чтобы отделить прошлое от настоящего настолько, насколько это вообще возможно для человека с хорошей памятью. Я понял, что мне нравятся чистые улицы, ухоженные города, приходящие вовремя поезда, сидящие в кафе старики, бутерброды с селедкой, спокойно живущая еврейская община и первоклассные музеи. На улицах стоят мемориальные доски с именами погибших евреев, а возле многих еврейских домов хорошо видны металлические тротуарные плитки, на которых можно прочесть еврейские имена и фамилии, а также узнать дату депортации этих людей в лагерь уничтожения. Черт знает почему, но в Восточной Европе всего этого нет – за исключением музеев, в которых вы не увидите ничего, что было бы связано с еврейской общиной. Не верите – сходите в Музей истории Украины или в Музей истории Киева – там нет места для моего народа. Зато на стенах наших домов рисуют свастики и магендавиды в петле, которых я ни разу не видел в Берлине, Франкфурте, Ганновере, Гамбурге, Дортмунде, Мюнхене, Билефельде, Любеке…

Год назад я даже купил бэушную зимнюю куртку бундесвера. Куртка была солдатской, с прожженной у костра подкладкой, однако в моей жизни было немного приобретений, которые я мог бы назвать более удачными. Подкладку зашили, куртку не продували ветра, я не мок в ней под снегом и ливнями, она практически не пачкалась, а при необходимости верх и подкладку можно было носить отдельно. В общем, идеальный вариант для командировок. Черно-красно-желтый флаг ФРГ я решил оставить на месте – из песни слова не выкинешь.

Мое душевное равновесие было окончательно восстановлено ужином в Берлине. Это было в начале октября 2008-го – за две недели до финансового кризиса. Пригласившая меня компания была настолько любезна, что прислала мне райдер, в котором, кроме всего прочего, можно было выбрать тип питания. Увидев опцию «кошерное», я решил, что организаторы шутят, однако на всякий случай поставил галочку в нужном месте. В Германии выяснилось, что райдер читали очень внимательно и в результате на всех обедах и ужинах мне приносили огромные тарелки с едой, спрятанные в герметичные целлофановые пакеты с печатью главного раввина Берлина. Коллеги из Украины и России поглядывали на них с завистью – от еврейских блюд пахло новыми кулинарными впечатлениями. Закончилась эта история в ресторане на крыше рейхстага: я ел привезенное специально для меня кошерное мясо, запивал его кошерным вином и жалел, что не могу рассказать об этом своему деду Толе – в 1945 году рейхстаг штурмовали бойцы его родной 3-й ударной армии. Правда, дед мой в тех боях не участвовал: за год до взятия Берлина он получил третье ранение и после этого целый год ходил на костылях.

Сегодня Берлин – это уютный и симпатичный город, в котором не бывает скучно, даже если ты был здесь десятки раз. Тем не менее жить в нем и вообще в Германии постоянно я не хочу. Когда ранним берлинским, ганноверским или франкфуртским утром я накладываю тфиллин и читаю молитву «Шма, Исраэль» – «Слушай, Израиль», то всякий раз вижу себя Христофором Колумбом, который сходит на американский берег, устанавливает на берегу грубо обтесанный символ веры и смотрит вдаль, не надеясь встретить там ни одного единоверца. И хотя в Берлине, как и любом крупном немецком городе, есть синагога, еврейский культурный центр и даже недавно открытый еврейский музей, я физически чувствую, что на несколько километров вокруг я последний, кто помнит о том, что основа мудрости – трепет пред Господом. Впрочем, нечто похожее здесь наблюдали еще двести лет назад, когда один из берлинских раввинов с горькой иронией говорил, что столицу Германии можно считать самым святым городом на земле, ибо каждый религиозный еврей, который сюда приезжает, оставляет в в столице Пруссии всю свою святость. Обаяние европейской цивилизации по-прежнему очень велико, и вера крайне редко находит свой путь между скалами Демократии и Достатка. Однако по всем счетам приходится платить, и поэтому уехавшие в Германию евреи получают покой и пособие, однако им не суждено увидеть еврейских внуков.

 

Берлин

Автобус подкатил к автовокзалу, и мы выкатились из автобуса, словно конфеты из бумажного кулька. Первым делом я наскоро попрощался с Дэном, хотя при других обстоятельствах я бы охотно выкурил с ним последнюю сигарету, записал номер телефона и сказал какие-то добрые слова. Но краткое прощание не хуже всякого другого – нужно лишь сохранить файл человека в свою память.

Берлинский автовокзал вряд ли произведет впечатление на человека, приехавшего из Восточной Европы. Это примитивная «стекляшка» с аккуратными платформами для парковки автобусов, камерами хранения, общественным туалетом в подвале и грустными эмигрантами всех народов мира. В общем, если вы видели потрясающий берлинский Hauptbanhof – центральный железнодорожный вокзал, многоуровневый город рельсов, стекла и бетона, то вряд ли задержитесь на автовокзале более 30 секунд. Однако мы не могли разбежаться так быстро – хотя бы потому, что моя золотая рота просто не знала куда бежать.

Мы быстро выгрузили из автобуса наши дорожные сумки и сложили их на захваченной лавочке. Сумки нужно было оставить в камере хранения. Деньги для этих целей мне выдали, но их надо было разменять.

Я попросил ребят подождать и двинул в сторону расположенной по соседству автозаправки – ибо разменять деньги на автовокзале практически невозможно. Справился я довольно быстро и, вернувшись через пять минут, увидел, что мои ребята начин осваиваться – сонный Леша курил, Дима жевал яблоко, с любопытством рассматривая стройных пассажирок автобуса «София – Берлин», а Виталик бродил по платформам с открытым ноутбуком в руках. На крышку ноутбука была прикручена web-камера размером с гранату Ф-1.

– Снимает, – объяснил Дима, проследив за моим удивленным взглядом. – У него фотокамера разрядилась.

Мы присмотрели две свободных камеры хранения, распихали по ним наши сумки и оплатили это удовольствие выменянными на заправке монетами. После этого нужно мы отправились на выставку, где ребят нужно было сдать на руки принимающей стороны.

Каждая глобальная выставка напоминает штурмовую атаку – сколько бы их не было на твоем счету, как бы ты не был подготовлен, увидев знакомый силуэт выставочного комплекса, ты вздрагиваешь, судорожно глотаешь прохладный утренний воздух, непроизвольно ускоряешь шаг и крепче сжимаешь ручку зеркальной камеры со сменной оптикой.

Мы пересекли Masurenalee, зашли в старое здание выставки и вытащили свои пресс-бейджи, заранее присланные по почте заботливыми пиарщиками выставочного комплекса Messe Berlin. Затем подошли к стойке регистрации, взяли пластиковые холдеры с металлическими фиксаторами, прикрепили наши пресс-бейджи к одежде и с гордым видом предъявили их контролерам.

Писк устройства для считывания штрих-кодов, традиционное danke, и группа ребят из Восточной Европы уже топает к месту встречи – в 17-й павильон.

Приглашающая Сторона уже расхаживала возле нужного стенда, разговаривая по телефону и поглаживая усы. Увидев нас, она изобразила на лице не слишком искреннюю радость. Мы приехали, и это было хорошо. Нам следовало дать денег, и это обстоятельство немного портило радость встречи.

– Все нормально? – спросила Приглашающая Сторона.  – Мы ждали вас раньше.

– Мы тоже, – ответил я. – Но украинский автобус не всегда может договориться с польскими дорогами.

– А что случилось? – Приглашающей Стороне явно хотелось выслушать историю наших приключений.

– Вечером расскажу, – ответил я. – Давай к делу. Что у нас в обязательной программе?

– Стенд и прессуха основного спонсора плюс разная мелочевка. Список вышлю вечером на почту – время есть.

– Сколько всего компаний? – уточнил я. Эта информация была у меня и перед отъездом, однако выставка – время горячее, и за сутки кое-что могло измениться. В этом случае изменения пахли дополнительным заработком.

– Три – столько же, сколько и было.

– Какой объем?

– Для одной – полоса, для двух остальных – полуполосники.

– Что дают?

– Четыреста. Плюс семьдесят командировочных от главного спонсора.

Мы находились в Германии, поэтому я не спрашивал о какой валюте идет речь – хотя мы оба приехали из Украины, все расчеты здесь велись исключительно в евро.

– Договорились, – после секундного раздумья говорю я. – Мы должны только стенды обработать?

– Нет. Еще будет встреча с топ-менеджером на стенде и ужин для журналистов. Сегодня вечером все расскажу. Встречаемся на автовокзале в шесть тридцать. Оттуда на квартиру поедем.

– Ладно, – говорю я. – Давай деньги.

Я забрал у принимающей стороны бабки, напомнил ребятам о том, где и когда мы встречаемся вечером и оставил их в умелых руках Принимающей Стороны. Время на выставке дорого: если я хочу съездить в Потсдам, нужно быстро бегать по нужным залам, щелкать затвором камеры и благодарить Б-га за то, что после каждого стенда тебе не нужно сетевым хомячком трусить в пресс-центр, доставать ноутбук и долбить по его клавиатуре, набрасывая текст очередного репортажа с места событий. Пока ты пишешь, фотографии и видео заливается на файлообменник – если, конечно, полторы тысячи твоих коллег, сбежавшихся в пресс-центр со всех уголков Messe Berlin, не положили сеть. Очевидно, в будущем у меня все будет именно так, но сейчас я все еще пишу для журнала и этим нужно пользоваться – тем более, что список нужных стендов и давно лежит в отдельном кармане сумки и, на всякий пожарный, сохранен в почте. Но перед этим нужно было найти местечко потише и помолиться.