Весь следующий день сознание Лин Бай то ускользало, то возвращалось. Ее тело неподвижно лежало на кровати, как пустая, покинутая душой оболочка. Когда она открывала глаза, то видела довольно скучную картину: потолок с бездействующим вентилятором да муха, перелетающая с тумбочки на стену, затем на потолок, на окно и опять на тумбочку. Устав от однообразного метания по замкнутому пространству палаты, муха замирала на потолке черным пятнышком.

В минуты просветления Мэй поила мать водой. Сиделка купила в госпитальном магазине новые ложки из нержавейки, белую фарфоровую чайную чашку, два небольших полотенца и таз кремового цвета с изображениями красных и желтых пионов — национального цветка Китая. Студенткой Мэй пользовалась в общежитии похожим тазом — ходила с ним в комнату для умывания и мыла свои длинные шелковистые волосы. Мэй уже не помнила в точности, какими были цвет и рисунок того таза, но в ее памяти навсегда сохранилось, как он сиял, когда мать принесла его домой из магазина. От таза словно исходил дух новизны и свежести, и такой же незапятнанной чистотой светилась тогда сама юная Мэй.

Сиделка налила в таз кипяток из термоса, когда вода немного остыла, она намочила полотенце, отжала, сложила его в несколько раз и передала Мэй. Та склонилась над матерью и осторожно накрыла ей лоб теплым влажным полотенцем.

— Что у тебя болит? — заботливо спросила она.

— Нога, — хрипло ответила Лин Бай.

Мэй приподняла одеяло — пахнуло застарелым потом. У матери распухли ступни, кончики пальцев на ногах потемнели. Вся левая часть ее туловища потеряла чувствительность. Мэй аккуратно помассировала икру, колено и бедро правой ноги.

— Теперь лучше? — спросила она.

Мать чуть кивнула и вздохнула, не говоря ни слова.

В одиннадцать часов пришла медсестра и проделала обычную процедуру: сначала уточнила дозировку капельницы, сверяясь со своими наручными часами, поправила краник; затем проверила подсоединение катетеров, измерила пациентке температуру. В завершение посветила фонариком ей в глаза, позвала: «Лин Бай!» — и, удовлетворенная ее реакцией, удалилась.

После этого Лин Бай уснула. Сиделка предложила Мэй пообедать, но та отказалась, сказав, что не голодна.

— Сестрица… — Сиделка была явно старше Мэй, но из уважения постоянно называла ее «сестрицей», а не «сестренкой», как принято при обращении к девушкам. — За двенадцать лет работы в больницах я поняла одну вещь: если есть возможность — подкрепись! Неизвестно, куда ветер подует и будет ли у вас потом время покушать.

Мэй нравилась эта женщина с простоватым лицом и коротко стриженными волосами, в поношенной темно-синей маоцзэдунке. Она улыбнулась и дала сиделке денег на еду.

— В госпитальной столовой готовят плохо, я туда не пойду! Куплю что-нибудь у лоточников возле главных ворот, — сказала сиделка, тщательно спрятала деньги в карман и вышла. А через некоторое время вернулась с тремя пирогами размером с ладонь и бутылкой минеральной воды. Мэй съела и выпила все без остатка.

После обеда Мэй пошла прогуляться по территории госпиталя. Выздоравливающие больные выползли на теплое солнышко и медленно передвигали ноги, поддерживаемые родственниками и друзьями, будто марионетки с оборванными нитями. Мужчина, сплошь замотанный бинтами, ковылял нетвердыми шагами, часто останавливаясь, чтобы перевести дыхание. Две деревенского вида женщины средних лет помогали крупному мужчине в тяжелой зимней шинели заново учиться ходить — тот плевался от боли и досады. Все пациенты двигались как заведенные, каждый со своей скоростью и ритмом. Время здесь текло неторопливо, сливаясь в бесконечные минуты и часы.

Угнетенная этим безрадостным зрелищем, Мэй повернулась и направилась к главным воротам, минуя вход в реанимационное отделение. Сюда то и дело подкатывали автомобили с людьми, нуждающимися в срочной помощи, а два охранника в форме кричали и ругались, освобождая проезд для «неотложек».

За воротами Мэй пошла вдоль ограды, отвергнув назойливые приглашения «левых» таксистов, и добрела до ресторанчика в сотне метров от госпиталя, единственного на несколько километров вокруг. Столы в нем были накрыты замасленными клеенками, а посетителей обслуживала одна неприветливая официантка. Мэй обошла ресторанчик и увидела, что ее красный «мицубиси» по-прежнему стоит на платной автостоянке. Судя по количеству припаркованных машин, владельцы заведения неплохо зарабатывали на больных и умирающих в военном госпитале.

Поставить здесь на ночь свой автомобиль посоветовала ей сиделка. Стоимость места оказалась выше, чем на автостоянке перед Пекинским театром. Но если бросить машину на улице, кто-нибудь обязательно запустит в стекло кирпичом. «Вот тебе и капитализм в действии, — подумала Мэй. — Есть спрос, есть и предложение, все по науке». Она вошла в ресторан и уплатила за вторую ночь парковки.

Вернувшись к палате двести шесть, Мэй увидела у двери двух мужчин. Она сразу узнала дядю Чэня; из-под задравшейся сзади короткой спортивной куртки бежевого цвета выглядывал потертый брючный ремень. Его спутник был ей незнаком. Высокий — не меньше метра восьмидесяти, прикинула Мэй, — чисто выбрит, в опрятном сером костюме и очках без оправы. Судя по внешности, человек он осмотрительный и педантичный — такой за всю жизнь не сделает ни одного необдуманного шага.

— Мне позвонила Лу. Я очень сожалею, что так случилось, — сказал дядя Чэнь.

— Я тоже огорчен болезнью вашей матери. — Незнакомец протянул Мэй руку. — Мы Пришли навестить Лин Бай, но она сейчас спит. Мы не стали тревожить ее.

Его голос был преисполнен сочувствия. Мэй решила, что по возрасту он ровесник матери. В его твердом рукопожатии ощущалась искренность. Возможно, замсекретаря парторганизации на маминой работе или кадровик — именно их обычно посылают навещать заболевших работников.

— Мы разговаривали с врачом, — продолжал незнакомец. — Вам не надо ни о чем беспокоиться. Партия на забывает своих преданных членов. Мы позаботимся о лечении товарища Лин Бай.

Незнакомец наконец отпустил ее руку. В молодости наверняка он был настоящим красавцем.

— Господин Сун Кайшань — наш давний товарищ, — пояснил дядя Чэнь. — Ему, мне и твоей матери довелось поработать вместе.

— Почтенный Чэнь, нам пора уходить, — перебил его господин Сун. — Пожалуйста, передайте от моего имени наилучшие пожелания вашей матери! — обратился он к Мэй и снова пожал ей руку, на этот раз коротко.

— Звони, если понадобится помощь, — бросил напоследок дядя Чэнь.

Мэй показалось, что он хотел добавить еще что-то, но, секунду помедлив, повернулся и молча последовал за господином Суном, удаляющимся легкой походкой. Мэй провожала их взглядом, пока они не исчезли в сумраке длинного коридора. Ей вдруг стало зябко, будто неизвестно откуда накатила волна холода и накрыла ее с головой.

Ближе к вечеру приехала Лу и привезла с собой Сестричку, только что прилетевшую самолетом из Шанхая. Сестричка несла в руке маленький кожаный саквояж. Ее глаза покраснели от усталости и слез.

Мэй поставила для нее пластмассовый стул и забрала саквояж.

— Сестра, я приехала, — сказала Сестричка на своем шанхайском диалекте и пожала мамину руку, которая безжизненно лежала поверх одеяла, посиневшая и распухшая.

— Только не эту! — Мэй взяла Сестричку за запястье и направила к здоровой правой руке мамы. — К ней подсоединены все капельницы. — Она убедилась, что ни одна из игл в левой руке не выпала и лекарство продолжает поступать. Сестричка стала нежно гладить пальцы Лин Бай.

— Держись, сестра, не сдавайся! Вот поправишься, и мы вместе поедем в Шанхай! Завалимся там в ресторан «Новый мир» и закажем по большой порции супа с пельменями! В деревню съездим, к маме на могилку… — Голос Сестрички прервался, потому что ее начали душить слезы.

Лин Бай с трудом подняла веки.

— Сестричка, — произнесла она чуть слышно. Ее рот опять приоткрылся, но не произвел ни звука.

— Сестра, я приехала, чтобы позаботиться о тебе, как ты заботилась обо мне долгие годы. Ты обязательно поправишься! — убежденно сказала Сестричка. Она осторожно опустила руку Лин Бай на одеяло, взяла свой саквояж и поднялась со стула. Три женщины отошли в сторонку и остановились у двери возле шкафчика больной.

— Спасибо, что приехали, — улыбнулась Сестричке Мэй. — Надеюсь, у вас из-за этого не возникнет проблем на работе?

— Нет, в лаборатории сейчас затишье. Я на целую неделю отпросилась! — Сестричка работала инженером в лаборатории Шанхайского института биологических исследований.

В палату вошел ассистент Лу и доложил, что для ее тети в госпитальной гостинице забронирован номер сроком на неделю.

— Комната без особых удобств, но все необходимое имеется, — добавил он деловым тоном, протягивая Лу ключ с номерком. — Багаж уже там.

Лу подсела к матери и рассказала о последних событиях — сборах мужа Линина в очередную командировку в Америку и своей новой телепрограмме. Потом вместе с ассистентом пошла переговорить с лечащим врачом. Мэй познакомила Сестричку с сиделкой и научила ее поить маму водой с ложечки. Не забыла упомянуть также, что Лин Бай жалуется на боль в ноге, и показала, как делать массаж.

Вскоре вернулась Лу и сообщила, что доктор особых изменений в состоянии пациентки не отмечает.

— Говорит, что будет продолжать наблюдение, — добавила она.

— Ступайте-ка обе отдыхать, — сказала Сестричка, усаживаясь на пластмассовый стул. — Вам завтра на работу. Я теперь здесь, так что не волнуйтесь!

— Тетя, если что, сразу звоните по мобильнику, который я вам дала! — напомнила ей Лу.

— Не беспокойся! — кивнула Сестричка.

— Хорошо, что Сестричка сумела приехать так быстро! — сказала Мэй, выходя вместе с Лу из госпиталя.

— Я тете сказала по телефону, что деньги для меня не проблема, оплачу ее расходы: авиабилет, гостиницу и питание. Труднее всего выкроить свободное время. Если бы она сегодня не прилетела, мне или тебе пришлось бы остаться с мамой. Тебе-то проще, ты сама себе начальница, а у меня все распланировано заранее — съемки, переговоры.

Мэй вместе с сестрой дошла до машины, на которой та приехала. Ассистент уже дожидался ее.

— Лу, ты когда-нибудь слышала, что мама и дядя Чэнь работали вместе? — спросила Мэй.

— Нет, а что?

— Дядя Чэнь в разговоре обмолвился, что вроде бы они когда-то были коллегами.

— Нет, невозможно, — твердо заявила Лу. — Мы бы обязательно знали об этом.

Мэй согласно кивнула. Лу права, наверное, она не так поняла дядю Чэня. Но по дороге домой ее не оставляло непонятное беспокойство. Ей то и дело вспоминался элегантный спутник дяди Чэня, смутной тенью омрачая все другие мысли.