Мэй бодро шагала вдоль стен древней молельни. Утренний воздух еще не успел прогреться после прохладной ночи. В парке занимались гимнастикой старики и больные, в основном махали руками. На открытой площадке несколько женщин среднего возраста проделывали упражнения с мечами. На краю беседки возле озерца стоял молодой человек и пел какую-то оперную арию.

Неяркое солнышко, воробьи, порхающие меж деревьев, чуть слышный звон колокольчиков в храме Ламы создавали сказочную обстановку.

— Доброе утро!

— Доброе! Птичек выгуливаете?

Двое мужчин разговорились, то и дело поднимая и опуская клетки с птицами. Оба были в белых рубашках со стоячими воротничками и черных брюках.

Мэй отыскала дядю Чэня на площадке за деревьями с висящими на ветвях птичьими клетками и распевающими в них голубенькими сойками и желтыми канарейками.

Он и еще человек пятьдесят занимались гимнастикой тайчи. Издалека они напоминали участников соревнований по очень медленному кроссу. Вот все присели на корточки. Тренер выполнял упражнения, повернувшись спиной к ученикам, словно забыл о них, а те старательно и молча повторяли его движения.

Бежевый спортивный костюм дяди Чэня туго обтягивал его солидный живот, затрудняя дыхание. Заметив Мэй, он перестал «ткать шелк», отвесил извиняющийся поклон и, лавируя между собравшимися, выбрался за пределы площадки.

— Тетушка Чэнь сказала, что я найду вас здесь, — объяснила Мэй.

— Кстати, это она заставила меня заняться тайчи! Мол, пора сбросить лишний вес! По мне, лучше бы поспать лишний час в воскресенье! — Дядя Чэнь вытер потный лоб рукавом спортивной куртки.

— Мы не могли бы поговорить где-нибудь?

— Конечно! Ты завтракала?

Мэй отрицательно покачала головой.

Они зашагали к Восточным воротам между волнами движущихся рук. Дядю Чэня время от времени приветствовали вслух или кивком, и он вежливо отвечал, гордо поглядывая вокруг. Рядом с Мэй он держался так, словно разом похудел и подрос.

Лоточники расставили свои печки вдоль улицы Прекрасной Еды. Прямоугольные кусочки фасолевого творога и острой говядины шипели и потрескивали на круглых противнях. В воздухе висел дым от горящего угля. Знакомые дружески приветствовали друг друга, продавцы и покупатели общались громкими криками.

— А что Диди, до сих пор мочится в постель?

— Слава небесам, он всего лишь мой внук!

На горячем противне шкварчали красные стручки и черные горошины перца, вызывая у окружающих оглушительные приступы кашля.

— Командир, ты бы поаккуратней с перцем, отравишь ведь! — Мужчина отгонял рукой дым от лица.

— Нет остроты — нет вкуса! — отвечал из-за печки черноглазый любитель острого.

— Пошли в чайную! — Дядя Чэнь потянул Мэй за руку. — Жена не разрешает мне есть на улице, говорит, негигиенично.

Стены чайной осели и покосились, краска на них облупилась. Заклинившую дверь пришлось толкать плечом. Внутри было сыро и дымно.

— Это государственная чайная. Еда дорогая, зато никакой заразы, — пояснил дядя Чэнь.

Они сели за свободный стол в углу. Дядя Чэнь пошел к прилавку и через пять минут вернулся с двумя мисками каши с яйцом, двумя пароварками с пельменями «драконьи ушки» и тарелочкой маринованных овощей.

Он сел напротив Мэй и подвинул к ней пароварку:

— Вы, молодые, должны хорошо питаться, чтобы расти сильными!

Дядя Чэнь говорил невнятно и торопливо, обжигаясь горячей кашей.

— Ты нашла нефритовую печать? — спросил он, пристально глядя на Мэй.

— Вообще-то я хотела поговорить с вами совсем о другом.

— А-а, я-то думал… — Дядя Чэнь откусил от пельменя. Из уголка рта вытекла маслянистая струйка, и он быстро вытер ее рукой. — Так о чем ты хотела со мной поговорить?

Мэй потыкала палочками для еды в засоленные яйца, вдавливая их в кашу. Есть не хотелось. Она смотрела, как дядя Чэнь уписывает за обе щеки «драконьи ушки», потом напрямик спросила:

— Кто оплачивает счета за лечение моей матери? Секретная служба?

Дядя Чэнь чуть не подавился маринованной редиской.

— С чего ты взяла? — откашлявшись, удивился он.

Мэй нахмурилась:

— Дядя Чэнь, я знаю. Сестричка нам все рассказала. И то, что вы один из них, тоже. — Она отодвинула от себя пароварку с пельменями. — И вы все время были в курсе, ведь так? Вот почему вы ничуть не удивились, когда я вам сказала, что маму перевели в другой госпиталь!

Дядя Чэнь уткнулся в миску с кашей. Долгое молчание повисло в воздухе, как невесомое перышко.

— Сун решил позаботиться о ней, — наконец едва слышно произнес дядя Чэнь.

— Кто он?

Дядя Чэнь положил палочки поперек миски с кашей и ладонями вытер испарину с лица.

— На этот простой вопрос нелегко ответить, — наклонился он к Мэй. — Ты никогда не увидишь в газетах его фотографию или даже имя. Глядя на Суна, можно подумать, что он бюрократ среднего уровня в каком-то учреждении или на предприятии. Но это не так. На самом деле в его власти решать — казнить или миловать.

Посетители за соседним столиком собрались уходить, шумно отодвигая стулья и громко переговариваясь. Дядя Чэнь дождался, когда они скроются за дверью, и продолжил:

— Я последовал за твоей матерью в Пекин и, как она, поступил в университет. Мы оставались хорошими друзьями, но Лин Бай за годы учебы обогнала меня и вырвалась вперед. Женщины в том возрасте гораздо быстрее становятся зрелыми личностями. Когда ее взяли на работу в министерство государственной безопасности, наши дороги разошлись. Может быть, поэтому я так отчаянно боролся за право попасть на работу в то же министерство. За всю свою жизнь не припомню другой ситуации, в которой действовал бы так же решительно и целеустремленно. Я думал, если мы с Лин Бай окажемся в одной конторе, мне удастся возобновить близкие отношения, существовавшие между нами в Шанхае, а однажды, возможно, она увидит во мне больше, чем просто друга.

Дядя Чэнь отвернулся, в его голосе зазвучало раздражение.

— Но министерство, конечно, слишком большое. Мы с твоей мамой работали, мягко говоря, не совсем вместе. В действительности она жила и трудилась на территории главного комплекса в Западном Саду, а меня сначала направили в специализированное подразделение недалеко от Сада Пурпурного Бамбука, а затем в агентство новостей «Синьхуа».

И все же наша дружба возобновилась именно потому, что мы работали в одном министерстве и выполняли сходные обязанности. Иногда мы вместе проводили воскресенья. В то время в Китае была рабочая шестидневка, и единственный выходной приходился на воскресенье. Твоя мать пользовалась успехом у мужчин и имела много друзей. Постепенно мы все перезнакомились. Так я узнал Суна, который тогда руководил отделением, в котором служила Лин Бай.

Сун был на два года старше ее. Высокий, красивый, преуспевающий по службе. Я его, естественно, недолюбливал. Вероятно, мне инстинктивно мерещился в нем соперник — впрочем, я ревновал Лин Бай ко многим потенциальным соперникам. Но Сун, помимо ревности, вызывает во мне непонятное беспокойство. Он все время будто следил за мной. Я понимаю, это ненормально, но что поделаешь, так мне казалось. Словно у него есть третий глаз, который неизменно за мной подглядывает.

Через три года началась «культурная революция» и всеобщее умопомрачение. Старые секретные папки рассекречивались, новые создавались. Людей обвиняли в чем угодно, особенно если расценивали их высказывания как контрреволюционное выступление. Вскоре начались жесточайшие массовые убийства. Я лично знал человека, которого забили насмерть за ношение импортных кашемировых свитеров. Вот такое безумие тогда творилось!

Твоей матери «культурная революция» нанесла тяжелую душевную травму. Когда мы были в Лояне, ее потрясло то, что там происходило.

— Вы же говорили, что поехали туда один?

— Просто не хотелось упоминать имя твоей матери в связи со всем этим, но теперь ты сама знаешь. «Красная охрана», вооружившись пулеметами, забаррикадировалась мешками с песком на крыше библиотеки и прорыла подземные ходы для подноса боеприпасов. Многие погибли тогда. Хунвейбины с молодой горячностью хранили верность председателю Мао и партии. Твоя мать закрывала глаза рукой при виде окровавленных трупов с лицами, похожими на белые маски. Визг сотен пуль сводил ее с ума. Она совсем недавно родила тебя. Ты была восхитительна — росток новой жизни!

Вскоре все мы, как мелкие мошки, запутались в липкой паутине революции, доносили на людей, те доносили на нас, и все вместе отправлялись в трудовые лагеря. На некоторое время я потерял из виду твою мать и ничего не знал о Суне. Но спустя несколько лет о нем стали говорить. Пока мы копошились в грязи, он пролез в высшее руководство министерства. Но ближе к концу «культурной революции» Суна сместили. В то время было очень трудно удержаться на плаву в бурных политических течениях, то и дело меняющих направление. Вчера Дэн Сяопин считался героем нации, а сегодня он уже враг народа номер один. Поэтому неудивительно, что события на каком-то этапе развивались вопреки расчетам Суна. Он проиграл, а его сын очутился в ссылке в горах Дунбэя, где чуть не погиб, как я слышал.

Потом при загадочных обстоятельствах умерла его жена. Похоже, причина смерти так и осталась невыясненной. Насколько я понимаю, Сун мог сам отправить ее на тот свет, ведь его холеная внешность всего лишь оболочка, под которой скрывается холодная, безжалостная натура. Иногда одного взгляда на человека достаточно, чтобы понять — этот способен без колебаний нанести жесточайший удар.

Впоследствии отстранение от власти и страдания, выпавшие на долю его семьи, сделали Суна мучеником «культурной революции». После смерти председателя Мао дела у него снова пошли в гору.

Дядя Чэнь тяжело вздохнул.

— Вот ведь как получилось. Когда мы пришли в министерство, Сун был всего лишь начальником отделения. Теперь же он заместитель министра, имеет большую квартиру, служебную машину с шофером и огромную власть!

— Но почему Сун захотел помочь моей матери?

— Надо отдать ему должное, с Лин Бай он ни разу не поступил по-свински, насколько я знаю. Было даже время, когда все ждали, что они поженятся.

Но Лин Бай познакомилась с твоим отцом. Тогда он считался многообещающим молодым писателем, достиг определенного успеха в поэтическом творчестве. И еще был неисправимый идеалист, не в пример нам всем, шпионившим за другими людьми. Возможно. Лин Бай уже тогда подсознательно недолюбливала свое занятие и сообщество, которое представляла. Наверное, это также привлекало к ней твоего отца.

Из подсобного помещения, шаркая ногами, вышла упитанная девочка в замызганном фартуке, с пластмассовым подносом под мышкой и принялась сгребать со столов грязную посуду, громыхая пустыми мисками и тарелками. Она настолько пропиталась кухонным духом, что даже лоснящееся лицо напоминало заветренную жареную сосиску, покрытую слоем застывшего жира. Под взглядом Мэй девочка неспешно переходила от стола к столу, кое-как вытирала их тряпкой и всем своим видом показывала, как ей скучно и тошно заниматься этим делом.

— Хотите чаю? — предложила Мэй дяде Чэню и, не дожидаясь ответа, пошла к прилавку, чувствуя, что голова идет кругом.

Женщина величиной с небольшого слона с размаху хлопнула по прилавку полотенцем.

— Вот тебе! — победно воскликнула она, щелчком сбивая на пол убитую муху. — Чего вам? — сердито обратилась она к Мэй, вытирая полотенцем руки.

— Чайник улуна и две чашки, — ответила та, вынимая бумажник.

Слоноподобная женщина достала из жестяной банки несколько чайных листов и сунула в коричневый заварочный чайник. Потом сняла с плиты другой, алюминиевый чайник гигантских размеров, и залила листья кипятком.

— Четыре юаня! — Она со стуком закрыла чайничек крышкой и придвинула к Мэй две пустые чашки.

Мэй поспешно отдала деньги, не дожидаясь, когда в нее плюнут. Возвращаясь с чаем к столу, она увидела, как дядя Чэнь торопливо запихивает в рот последний пельмень. Мэй только сейчас по-настоящему разглядела складки жира, выпирающие у него по бокам; голову, напоминающую перевернутое яйцо; широкую пухлую спину, согнувшуюся над столом. И этот человек любил ее маму?! Желудок судорожно сжался от отвращения. Потом она вспомнила стройную фигуру и легкую походку Суна, обладавшего мощной харизмой.

Мэй глубоко вдохнула и выдавила улыбку:

— Улунский чай!

Она села и разлила по чашкам дымящийся напиток. Они одновременно потянулись за одной и той же чашкой и разом сказали, испытывая неловкость:

— Прошу прощения.

— Вам известно, что произошло в трудовом лагере? Как мама сумела вытащить нас оттуда? И почему не удалось освободить отца? — Мэй выжидающе смотрела на него.

Дядя Чэнь покачал головой:

— Я не знаю. Лин Бай никогда не говорила со мной об этом. Она вообще не любила вспоминать о своей жизни в то время. — Он посмотрел на Мэй с мольбой в глазах: — Мне очень жаль, что так получилось, Мэй. Если теперь ты откажешься от поисков нефритовой печати, я отнесусь к этому с полным пониманием.

— Я не откажусь и найду ее! — решительно отрезала Мэй.

Однако тут же сникла. Над столом повисло молчание.

Работницы чайной удалились в подсобку. Других посетителей не было. В воздухе висел застарелый запах кухни.

— Вы знаете, что такое нефритовый глаз? — прервала молчание Мэй.

Вчера она задала тот же вопрос Пу Яню, но он не смог ответить, пообещав расспросить коллег и перезвонить ей, если что-то узнает.

Лицо дяди Чэня приняло озадаченное выражение. Он поджал губы и отрицательно покачал головой.

— А почему ты спрашиваешь?

— Да так, пытаюсь кое-что выяснить, — уклончиво ответила Мэй. — Мне пора, да и вас я слишком задержала. Тетушка Чэнь решит, что вас похитили!

Мэй поднялась, аккуратно отставив стул. Дядя Чэнь угрюмо смотрел на нее снизу вверх пустыми узкими глазками.

— Я позвоню…

Дверь опять застряла в перекошенном проеме, и Мэй, выбив ее плечом, оставила открытой. Солнце взорвалось ей навстречу мириадами белых вспышек.