Через несколько вечеров Аврор де Нант вернулся к нашему разговору. Он прекрасно помнил, на каком месте оставил нас вдвоем с Ивонной.

— Итак, где-то в дебрях этого навеки ушедшего прошлого, — совершенно неожиданно начал он, — запрятан год тысяча де— вятьсот двадцать девятый, и жили в то время два дурака по имени Андерс и де Нант, которые на свои деньги накупили бу— маги, словно в насмешку названные кем-то ценными. Но тут случилась биржевая паника, и их денежки испарились. — Он ис— коса посмотрел на меня, словно ожидая чего-то.

— И было бы очень неплохо, если б им удалось вспомнить, что произошло за период, ну, скажем, с декабря тысяча де— вятьсот двадцать девятого года по июнь следующего, тысяча девятьсот тридцатого. — В его голосе вдруг послышалась твер— дость: — Тогда они смогли бы вернуть свои деньги!

— Только вряд ли это возможно, — засомневался я.

— Возможно! — порохом взорвался он. — Возможно!

— Но как?

Понизив голос, заговорщическим тоном он едва слышно про— изнес:

— Гипнотизм! Джек, ты, помнится, проходил у меня курс па— тологической психологии, ведь так?

— При чем здесь гипнотизм! — возразил я. — Все психиатры пользуются гипнозом в процессе лечения, и пока что никто не вспоминал о своих прежних воплощениях или о чем-нибудь в этом роде.

— Ну разумеется. Потому что они дураки — твои доктора и психиатры. Помнишь, ты учил, что есть три стадии гипнотичес— кого состояния?

— Сомнамбулизм, летаргия и каталепсия.

— Правильно. В первом случае субъект может разговаривать и отвечать на. вопросы, во втором случае он погружен в глу— бокий сон. В последнем, при каталепсии, тело субъекта коче— неет, становится несгибаемым, и тогда его, как дерево, можно класть между двух стульев, сесть на него — в общем, проде— лать всю эту чепуху.

— Я помню. И что из того?

Он мрачно усмехнулся:

— На первой стадии субъект может вспомнить все, что с ним произошло на протяжении всей жизни. Над сомнением доминирует подсознание, а оно никогда ничего не забывает. Правильно?

— Так нас учили.

Не отрывая пристального взгляда, он чуть наклонился впе— ред:

— На второй стадии, при летаргии, согласно моей теории он может вспомнить все, что случилось с ним во время других воплощений. Он вспоминает свое будущее!

— Ого! Тогда почему этим никто не занимается?

— Вспоминать можно только во время сна. Когда просыпаешь— ся, все забываешь — вот почему. Но я убежден, что после со— ответствующей тренировки можно преодолеть и это.

— И вы намерены проверить свою теорию на деле?

— Не я. Я слишком слабо разбираюсь в финансах и не смогу должным образом рассказать о своих воспоминаниях.

— А кто сможет?

— Ты! — Он, как ножом, ткнул меня своим длинным указа— тельным пальцем.

Мне даже дурно стало.

— Я? Ну нет! Ни за что!

— Ну, Джек, — ворчливо загнусавил он, — ты же проходил на моем курсе теорию гипноза. Неужели ты не понимаешь, что это совершенно безопасно? Ты-то должен знать, что дилетантская болтовня о подчинении одного разума другому — сущая чепуха. Ты ведь знаешь, что решающую роль здесь играет самогипноз и невозможно загипнотизировать человека против его воли. Чего ты боишься?

— Я… в общем… — Я не знал, что ответить. — Я не бо— юсь, просто мне это все не нравится.

— Ты боишься!

— Да нет же!

— Боишься! — Старик разволновался не на шутку. В этот мо— мент в коридоре послышались шаги Ивонны. Его глаза недобро сверкнули, в их выражении промелькнула тень коварства. — Я не люблю трусов, — зловеще прошептал он. И добавил чуть громче: — Ивонна, кстати, тоже!

Девушка вошла и, увидев состояние профессора, мигом оце— нила обстановку.

— Отец! — Она нахмурилась: — Разве можно принимать так близко к сердцу разговоры о каких-то теориях?

— Теориях? — взвился он. — О, да! У меня есть теория, что когда идешь по тротуару, то на самом деле стоишь на месте, а тротуар движется в обратном направлении. Или нет. Ведь если два человека пойдут навстречу друг другу, его, пожалуй, ра— зорвет посередине… или, может быть, дорога имеет эластич— ную основу? Ну, конечно, эластичную! Вот почему последняя миля всегда самая длинная! Она просто растянута больше дру— гих!

Ивонна увела его в постель.

В общем, он меня уговорил. Не знаю, что тут сыграло реша— ющую роль: моя ли природная доверчивость или темные бездон— ные глаза Ивонны. Старик потратил еще целый вечер на споры со мной, пытаясь убедить в правоте своей гипотезы, но, ду— маю, решающим доводом послужила его скрытая угроза запретить Ивонне встречаться со мной. Она не посмела бы его ослушать— ся, даже если бы его отказ разбил ее сердце. Видите ли, эта девушка родилась в Новом Орлеане, и в ее жилах текла кровь креолов.

Тренировочный курс доставил мне массу неприятностей, и я бы не хотел задерживаться на подробностях. Необходимо было развить навыки по овладению самогипнозом, и, как при любом обучении, они приобретались довольно медленно. В отличие от бытующего мнения, у людей с низким интеллектом и слабоумных развить их невозможно. Самогипноз требует глубокой сосредо— точенности, ключом к успеху здесь является умение концентри— ровать внимание (о гипнотизере я пока вообще не говорю).

Речь идет о субъекте воздействия. Гипнотизеру делать с ним абсолютно нечего, разве что дать необходимую установку «спать… спать… спать». И то не обязательно, если как следует разобраться в методике этого фокуса.

Я усваивал эту науку почти каждый вечер в течение получа— са и более. Признаюсь, то было весьма утомительное занятие, и не однажды, дойдя до полного отупения, я клялся не участ— вовать больше в этом фарсе. Но каждый вечер, убив очередные полчаса на то, чтобы ублажить де Нанта, я видел Ивонну и раздражение бесследно исчезало. Мне кажется, старик нарочно оставлял нас после занятий наедине, вознаграждая меня таким образом за тяжкий труд, и держу пари, что отпущенное нам время мы проводили гораздо интереснее, чем он.

Мало-помалу я стал делать успехи. Наконец, по прошествии трех недель самоистязаний, настал момент, когда я смог пог— рузить себя в состояние легкого сомнамбулизма. Я помню, как слабый блеск дешевого камня в кольце профессора де Нанта вдруг стал усиливаться, пока не залил все вокруг ослепитель— ным светом, и как звучал в моих ушах его голос, невнятный, словно всплески речной волны в тихую погоду.

К концу ноября мы овладели второй стадией летаргии, а по— том, не знаю почему, но во мне проснулся вдруг бешеный азарт. Дела я забросил. Мне стало невыносимо скучно видеть унылые лица клиентов, которым я вынужден был бесконечно объ— яснять, почему акции, купленные до кризиса, — сейчас обесце— нились наполовину и более. Спустя некоторое время я стал заглядывать к профессору уже и днем, и мы, как пара сумас— шедших, снова и снова повторяли наши бесконечные эксперимен— ты.

Ивонна лишь отчасти была посвящена в наши безумные планы. На время опытов она всегда выходила из комнаты и потому лишь смутно догадывалась о конечной цели нашего предприятия, не говоря уже о способах ее достижения. Не думаю, чтобы она особо верила в успех, однако всячески поддерживала отца.

И вот однажды в первых числах декабря в моем мозгу воз— никли первые воспоминания. Поначалу они носили бесформенный, неясный характер: смутные ощущения, которые я никак не мог заключить в жесткие словесные рамки.. Я пытался описать их де Нанту, но безуспешно.

— Видимо, таково твое восприятие окружности. Или нет, не совсем так, скорее ощущение спиральности… Черт, опять не то. Замкнутость пространства? Никак не могу вспомнить — сов— сем вылетело из головы.

Он весь сиял.

— Наконец-то! — прошептал он — борода торчком, в выцвет— ших глазах яркий блеск. — Началось!

— Но что толку от таких воспоминаний?

— Наберись терпения. Со временем они станут четче. Конеч— но, не все из того, что ты вспомнишь, нам пригодится. Воспо— минания будут бессистемны и разбросаны во времени. В своих воплощениях за всю немыслимую бесконечность замкнутого в ок— ружность времени ты не всегда сможешь остаться брокером Дже— ком Андерсом. Могут всплыть воспоминания из тех времен, ког— да ты как личность существовал лишь частично, то есть когда по воле закона вероятности появлялось существо, состоящее не только из тебя, но и еще из кого-нибудь. Среди бесконечных миров, которые возникают, развиваются и умирают на протяже— нии Вечности, возможно абсолютно все.

Но при этом где-то, когда-то, из тех же атомов, при тех же обстоятельствах должен появиться ты. Ты — это та самая черная песчинка среди триллионов белых песчинок, а так как время бесконечно, тебя уже вытягивали, и не раз.

— Значит, вы полагаете, — прервал я его, — что человек на Земле живет дважды? Вторичное воплощение, как в буддизме?

Он издевательски рассмеялся:

— Возраст Земли — один-три миллиарда лет. Что это значит по сравнению с Вечностью?

— Ничего. Нуль.

— Именно! И тот же нуль представляет собой вероятность повторного появления из тех же атомов того же человека за один планетарный цикл развития. Но я уже говорил, что трил— лионы или триллионы триллионов лет назад уже была другая Земля, другой Джек Андерс и, — в его голосе послышались жа— лобные нотки, — другой кризис, разоривший Джека Андерса и старика де Нанта. Именно этот фрагмент ты и обязан вспом— нить.

— Но что можно вспомнить, будучи в состоянии каталепсии?

— А Бог его знает. Что-нибудь да вспомнишь.

И тут я не выдержал:

— Но это же абсурд! Нонсенс! Бред сумасшедшего! А мы оба

— два спятивших идиота! — Но, как оказалось, я ошибся в вы— боре определений.

— Сумасшедший? Спятивший? — он уже визжал. — Старик де Нант — сумасшедший, так по-твоему? Дырявый Нуль спятил? Ты не веришь, что время движется по замкнутому кругу, не ве— ришь, да? А ты хоть знаешь, что такое круг? Нет, конечно! Так слушай же!

Круг — это математический символ нуля! Время — это нуль, и время — это круг! Я разработал теорию, по которой стрелки часов на самом деле вовсе не стрелки, а носы, потому что они находятся на лице часов и принюхиваются ко времени; а пос— кольку время — это круг, они все время ходят по кругу, по кругу, по кругу…

В комнату неслышно скользнула Ивонна. Подойдя к отцу, она несколько раз мягко провела ладонями по его лбу в глубоких морщинах. Похоже, она все слышала.