Мадди потеряла чувство собственного достоинства. Помимо этого, она утратила свою девственность.

Куча людей сказали бы, что давно пора. Давным-давно. Но она всегда гордилась своей непохожестью с Энид. Ее девственность всегда была реальным, физическим тому подтверждением.

Как она позволила произойти такому?

Теперь, день спустя, сидя за кухонным столом Энид, она даже не получала удовольствия от воспоминаний, в любом случае немногочисленных воспоминаний. Она была слишком возбуждена и разгорячена. Все что осталось после — это распухшие губы и болезненное ощущение. Там. Она в считанные секунды перестала быть фригидной ханжой и превратилась в сексуальную маньячку.

Что на нее нашло?

Она занималась с ним сексом. Не говоря уже о том, что это был незащищенный секс. На сегодняшний день, в двадцатом веке — это глупейший поступок, который может совершить человек.

Она, которая не имела секса ни с одним из ее парней. Даже с Харрисоном, который просил и умолял.

Эдди Берлину даже не надо было просить. Он всего лишь коснулся ее и она буквально взорвалась.

Энид. Она превратилась в Энид.

В довершение ко всему, Эл требовал с нее тридцать процентов от выручки.

— Не заставляй меня посылать за тобой одного из моих парней.

И это сподвигло ее к решению еще более неотложной проблемы.

Она была разбита.

И несмотря на почти неодолимое желание запихать Хемингуэя в машину и свалить ко всем чертям, судя по всему, ей придется застрять в Честере на некоторое время.

Она собиралась запихать в дальний угол своей памяти случай с Эдди и поискать работу.

Она собиралась найти работу.

Стоило начать с внимательного чтения раздела для тех, кто ищет работу, в газете.

Она просмотрела первую колонку. «Телефонный агент».

Она их терпеть не могла и всегда бросала трубку, не дослушав предложения услуг. Как она могла стать одной из них?

«Сделай деньги на подкладывании бюллетеней». Звучит как жульничество.

«Водитель автобуса.» Нужна специальная лицензия. «Водитель грузовиков». Специальная лицензия. С ее любовью к дороге, она могла бы попробовать.

«Няня». Она мало что знала о детях.

«Официантка»

Она была однажды официанткой. И получала много чаевых.

Она досмотрела предложения до конца и перешла с раздела «Требуются работники!» на раздел «продается». Вот так. Она ни на что не пригодна.

Она еще раз заглянула в объявления о работе, вернувшись к «официантке» и на этот раз вчитываясь в детали.

«Нужна официантка для коктейлей в один из Небрасковских клубов. Возможность заработать чаевыми до двухсот долларов за ночь»

Две сотни долларов?

Она позвонила и назначила встречу с менеджером.

Мясистый, потный, с засаленными волосами менеджер Стадса развалился на своем месте, наблюдая, как Мадди читает листок с правилами и постановлениями.

Первое, что она заметила — грамматика. ‹…› She’d never gotten the hang of the lay/lie thing. or the drink/drank/drunk. the swim/swam/swum, но по крайне мере она старалась избегать двойного отрицания.

‹ короче она почитала листочек и до нее дошло, что возможно в ее обязанности будет входить не только работа официанткой›

Окей.

Она опустила лист. Вместо того, чтобы передать его менеджеру, она просто уронила его на стол.

— Вы соглашаетесь со всем пунктами? — он шумно глотнул из банки с надписью Испанская муха, его глаза прилипли к ее вспыхнувшим щекам.

— О, конечно, — вежливо ответила она — никаких проблем.

Когда же она наконец-то поймет, что ничего не достается просто так. Есть причина для двухсот долларовых ночных чаевых.

— Вот это ты наденешь.

Он наклонился, выдвигая ящик стола.

На одном его пальце болтался клочок красного сатина — трусики "танга". Затем она полез обратно и начал еще что-то вытаскивать.

— У меня здесь где-то были декоративные накладки на соски.

Она не наденет такого рода вещи под свою одежду. Иначе она будет более голой, чем просто голой. Ее высоконравственность резко упала, но она не настолько отчаялась.

— Я думаю, что мне пора идти. — сказала Мадди.

Она пошла, и звук изобретательных ругательств мужчины преследовал ее до самой двери.

Может быть телефонный маркетинг не так уж плох, говорила она себе, направляясь к машине. По крайней мере одежда будет при себе.

Она могла бы заявить о том, что безработная и получать талоны на еду, но она уже прошла этот унизительный опыт раньше, и теперь скорее заложит все вещи Энид, чем пойдет в Департамент социального обеспечения еще раз.

Этим же вечером она отметилась в сервисе по устройству на работу, где она прождала 2 часа, поговорила с кем-то, кто не знал с какой он планеты, не говоря уже о том, какая работа доступна для жителей земли. (понимаю, звучит как бред, но там непереводимая игра слов). Затем она вернулась обратно домой — а точнее в дом Энид.

Она выскользнула из машины и попыталась пробраться в дом, не разбудив Эвелин, но у домовладелиц, судя по всему есть чутье на такие вещи. Она поймала Мадди на пол пути к дому и передала ей грабли.

— Лучше разрыхли участок, прежде чем трава совсем засохнет.

Мадди взяла грабли, начиная ощущать себя кем-то вроде раба.

— Я не уверена, что смогу сделать это.

— О, держу пари, ты управишься со всем вовремя.

Было ли это завуалированной угрозой? Мадди провела немало неприятных минут, пытаясь постигнуть эту женщину. Все, что ей было известно это то, что их приоритеты кардинально отличались и она разговаривали на совершенно разных языках.

Ускользнув, Мадди прочесала дом в поисках вещей под залог и появилась с двумя уродливыми абажурами, автоответчиком и телефоном. Ее желудок громко бурчал и голова стала подозрительно легкой от недостатка еды. Она оглядела магнитофон — в ломбардах любят такого рода вещи — но потом решила оставить его на потом.

Десять баксов. Это все, что дал ей тот парень. Десять жалких баксов.

Ее желудок перешел от стадии грохотания к стадии «больше невозможно уменьшаться». Она взяла деньги и направилась в ближайший продуктовый универмаг. Упаковка кошачьей еды, арахисовое масло и буханка хлеба. Это все, что она могла себе позволить.

«Хемингуэй не знает, как ему повезло» — подумала она, становясь в очередь в экспресс кассу за женщиной вместе с маленькой девочкой.

Мадди не жалела о своей одинокой, бездетной жизни, но иногда, когда она видела детей со своими матерями, она чувствовала сладостно-горький материнский инстинкт.

Ребенок напротив выглядел на пять-шесть лет. Длинные шелковистые волосы. Невинные глаза, которые в данный момент смотрели не иначе как в самое сердце Мадди. О, эта милашка собирается что-то ей сказать.

— У меня есть вагина.