Клео сидела на краю кровати, уставившись на стенку, испещренную жирными отпечатками пальцев. Она пыталась разобраться в своих чувствах, но, как и многое другое в жизни, они были слишком запутанные. Клео поймала себя на том, что думает о временах, которые не любила вспоминать. О прошлом, не таком уж красивом, совсем непохожем на глянцевые снимки в фотоальбоме.
Многие считали их семью идеальной. Мать, отец и двое детей — мальчик и девочка. Всей семьей они ходили в церковь. Всей семьей читали Библию и ездили на ярмарку. Они были сплочены. Но все было лишь искусно выстроенным фасадом.
Отец Клео, Бен Тайлер, был из семьи богатой и знатной. Основателей города. В семье — сплошь политики да бизнесмены. Но в отличие от выдающихся предков Бен страдал болезненной застенчивостью, что превратило его в превосходную мишень для матери Клео — Рут Диксон.
Диксоны были, пожалуй, самым неуважаемым семейством в крепко сплоченной общине Норфолка, штата Индиана. Никто из Диксонов не работал, расходуя все силы и время на мошенничество, выпивку и вранье.
Брак с Беном Тайлером, его имя и деньги позволили Рут завоевать положение в обществе, о котором она не могла и мечтать. И пока она наслаждалась тем, что даровала ей благосклонная судьба, Бен оставался где-то на заднем плане.
Он превратился в тень, так Клео всегда воспринимала отца.
Положение в обществе стало для Рут навязчивой идеей, побудительным мотивом всех ее замыслов и поступков. Поэтому, когда Клео приехала домой из колледжа в первое свое Рождество с другом, не принадлежащим к узкому кругу избранных, обернулось все как нельзя хуже. Мать набросилась на нее и на бедного, ничего не подозревающего Джордана. А ей было с ним так хорошо, он всегда умел рассмешить ее и подбодрить.
Рут отвела дочь в сторонку и стала втолковывать, что Джордан совершенно ей не подходит.
Клео уже успела убедиться, что у всякого человека есть своя жизненная программа, свои интересы, которые они ставят превыше всего. В ту минуту, когда Рут горячо убеждала ее в ничтожности Джордана, туман рассеялся, и Клео вдруг поняла свою мать, придя от понимания этого в ужас. Рут считала, что ее дети обязаны делать все ради того, чтобы она представала в наилучшем свете перед своими друзьями и обществом. Дети нужны ей лишь для того, чтобы повысить ее социальный статус. Заводить же себе друга вне пределов этого ограниченного общества не следует: в маленьком городке чужаки не приносят вам никаких очков.
— Да, жаль, что Джордан тебе не понравился, — ответила Клео на все внушения матери, — потому что мы решили жить вместе.
— Н-но… — захлебнулась негодованием Рут, не веря собственным ушам. — Я тебе запрещаю!
Ты должна слушаться меня. Я твоя мать. Я все для тебя делала! Все!
Что тоже было правдой. В детстве с Клео и ее братом нянчились даже чересчур. Позже врач объяснил Клео: мать портила их тем, что с малых лет поставила их в полную зависимость от себя, совершенно лишив их воли. Чрезмерно любя детей, Рут душила их своей заботой. Но, став взрослыми, Клео и Адриан оказались вне пределов ее досягаемости, и Рут тяжело переживала это.
— Выбирай — или Джордан, или я! — в запальчивости заявила Рут, уверенная в выборе дочери.
Сделать выбор для Клео оказалось легко.
В тот же самый день Клео покинула дом родителей и вернулась туда лишь полтора года спустя, когда ее отец ушел из этого мира, так же тихо и незаметно, как обитал в нем. После похорон Рут попыталась уговорить дочь снова поселиться дома, делая упор, как обычно, на чувство вины, но это больше не сработало.
Похороны отца было б легче пережить, если бы приехал Адриан. Он бы и приехал, попроси его Клео, но меньше всего она хотела принуждать брата к чему-то из-за чувства вины. Этого ему в жизни и так хватило. Им обоим хватило.
— Клео, я не поеду домой, — сказал Адриан, когда она позвонила и сообщила ему о смерти отца. — Мама подумает, будто я приехал ради нее. Ты же знаешь, меня всегда возмущало, что папа был не в силах противостоять ей, но теперь я понимаю — он просто не мог. Не из таких был. Не паровой каток. — Беседа снова вернулась к похоронам. — Нет, все только между мной и папой. И пусть так и остается.
Клео расплакалась прямо в трубку. Но не из сожаления о кончине отца. Как можно жалеть о человеке, кого толком и не знал? Нет, плакала она именно потому, что не знала его.
— Прости, — виноватым тоном произнес Адриан.
— Добейся успеха, — внезапно попросила Клео. Она подразумевала, но не решилась произнести вслух следующее: «Не растрать попусту свою жизнь». — Ты обязательно должен добиться успеха!
Если Адриан не понял ее, то и ладно. Она могла сказать ему такое. Ему она могла сказать что угодно.
Возможно, в день похорон ею и были брошены матери какие-то резкие слова. А уезжая, Клео не знала, увидит ли свой родной город когда-нибудь еще.
Надеясь, что нет.
Однако полгода спустя Клео попала в аварию, результатом которой оказались сломанная рука и трещина в тазу. Й смерть Джордана. Ехать ей, когда она вышла из больницы, кроме как домой, оказалось некуда.
Самое трудное было смириться с радостью матери от такого поворота событий. Она радовалась, что Джордан погиб, и без конца твердила, как хорошо, что Клео опять с ней и что с Джорданом у нее все равно бы ничего не получилось.
— Через пару лет у тебя родился бы ребенок, а потом, может, и второй, и парень тебя непременно бы бросил, — заявила она дочери как-то утром, когда они сидели друг против друга за завтраком в той самой кухне, где маленькой Клео играла у ног матери.
Кусок застрял у Клео в горле. Она взглянула на мать, думая, что, может, она ослышалась. Но нет, все услышано верно.
— Это судьба, — разглагольствовала Рут. — Судьба вмешалась и все сама устроила.
— Мама, я любила Джордана, — едва сдерживая слезы, сказала Клео. — И у меня, возможно, вообще никогда больше не будет детей, о которых ты говоришь. — В момент аварии Клео была на втором месяце беременности. Она лишилась не только Джордана, но и их ребенка. — У меня случился выкидыш, помнишь?
Кровотечение никак не останавливалось, и, когда доктора наконец закончили с ней возиться, ей сообщили: сомнительно, что она когда-нибудь сможет иметь детей.
— Выкидыш тоже благо. Ты ведь не была замужем, — изрекла Рут. — Все, что случилось, — к лучшему! Есть и другие мужчины. А дети… ну что же, — она кинула на Клео пронзительный взгляд. — От детей только сердечные муки.
В первый раз после возвращения домой Клео почувствовала, как сквозь блаженное отупение пробивается гнев.
Заметив это, Рут поспешила спасти положение:
— Ну конечно, если тебе так уж хочется иметь детей, ты можешь усыновить ребенка. Правда, чтобы взять белого, ждать придется долго. Так я, во всяком случае, слышала. А тебе нужен белый, конечно. Хотя вон у Гранта Камингса, владельца лесопилки, трое детей. Грант премилый, хотя жена бросила его. Но я-то всегда мечтала, чтобы ты вышла замуж за врача…
«Мне обязательно нужно выбраться отсюда».
Такой была первая четкая мысль, появившаяся у Клео после аварии. В ней заключалась истина, очень важная для Клео: если она желает снова стать сама собой, ей непременно нужно отсюда уехать.
Заметив, что дочь не ест, Рут, потянувшись через стол, положила ложку клубничного варенья на ее тост и размазала по поверхности.
— Мама, я сыта. Спасибо, но я больше ничего не хочу.
Но мать не слушала ее возражений. Она вообще когда-нибудь хоть кого-то слушала?
Рут намазывала второй кусочек тоста, как будто Клео ничего и не сказала, и, отложив нож, подтолкнула тарелку дочери.
— Вот, ешь.
— Но я не могу.
— Почему?
— Я тебе уже сказала — я сыта. Ты никогда не слушаешь, что тебе говорят другие?
— Разве тебе не нравится мое клубничное варенье? — искренне огорчилась Рут. — Я его специально для тебя сварила. Когда ты была маленькой… — Лицо у нее осветилось, и Клео увидела проблеск любви, какую мать проливала на маленькую дочурку. — Помню, ты любила гулять в саду и есть клубнику. А потом мы мыли ягоду на кухне и ели ее со сливками. Помнишь, а?
— Да, — вздохнула Клео. Воспоминания эти она слышала уже тысячу раз. Но беда в том, что Клео уже не та маленькая девочка, для которой мать составляла целый мир. И Клео произнесла слова, зная, что они, конечно же, огорчат мать:
— Я уезжаю завтра.
Ни следа эмоций ни в сердце у нее, ни в голосе не появилось. Она знала, что ей необходимо так поступить, и все.
— Я возвращаюсь в Мэдисон.
— Нет, — покачала головой Рут. — Тебе надо отказаться от той квартиры и вернуться домой насовсем. Ты и здоровая-то не могла толком о себе позаботиться, а уж с твоими болячками…
— Мне двадцать лет.
— Ты не умеешь заботиться о себе.
— Завтра я уеду.
— Я не позволю.
Клео сжала губы: спорить с матерью было бесполезно. Просто уедет, и все.
И она уехала.
Вызвала такси, чтобы добраться до автобусной станции. И все время до ее отъезда мать безостановочно кричала на нее, бегала за ней по пятам по дому, пока Клео собиралась. Даже выскочила из дому и бежала рядом до конца дорожки, куда дочка вышла ждать такси. Но не помогала в сборах. Ну уж нет! Рут Тайлер ни за что не станет помогать дочери с отъездом.
Подкатило такси, водитель уложил чемодан Клео в багажник, бросая опасливые взгляды на обеих женщин, пока обходил бампер машины. Клео села на заднее сиденье. Через стекло она видела — мать стоит на обочине, и лицо у нее — настоящая маска гнева.
«И эта женщина моя мать, — подумала Клео. — Эта эгоистичная, ужасная женщина — моя мать».
А люди говорили, что они — идеальная семья.
Вернувшись в Мэдисон, в маленькую квартиру на втором этаже, которую делили они с Джорданом, Клео, открыв дверь, увидела на полу стопку почты — большинство писем было адресовано Джордану. Чуть поодаль валялся надкусанный высохший тост. В вечер аварии, перед тем как отправиться смотреть «Ужастик Роки», Клео в шутку стала кормить Джордана тостом, будто свадебным тортом. Он, откусив кусочек, схватил ее в охапку и поднял, а тост упал на пол.
Как-то, вскоре после ее возвращения в Мэдисон, приехали родители Джордана за его вещами. Они упаковывались, частенько прихватывая и ее вещи, но Клео только оцепенело, молча смотрела. Они поинтересовались, как у нее идет учеба, и Клео ответила, что все в порядке, хотя давно бросила колледж. Она раздумывала, сказать ли им про ребенка, но решила, что ни к чему. И так тяжело перенести утрату сына, и для них потеря станет еще горше.
Дошло до того, что Клео стала выходить из дому, только чтобы взять рецепт на болеутоляющие таблетки. В один из таких выходов, бредя домой из аптеки, она, проходя мимо библиотеки, решила зайти.
Побродила между стеллажей, бессмысленно глядя на заголовки книг, и вдруг наткнулась взглядом на книгу о ясновидении «Общение с потусторонним миром». И еще одну — «Перемещение во времени и пространстве».
Клео обе книги взяла, выбрав еще несколько на ту же тему.
Она читала и перечитывала их снова и снова, впитывая информацию словно губка. А когда закончила, отправилась на поиски новой информации. Отыскала все, что сумела на тему общения с мертвыми. Это было то, что ей требовалось. По этой причине ее и тянуло в библиотеку — отыскивать книги, которые привели бы ее к Джордану. Больше всего сейчас ей хотелось говорить с ним. Хотелось попросить прощения за ту ссору, что у них произошла в тот вечер…
А когда ей удалось добиться своего, Клео до конца так и не смогла понять — происходило ли все на самом деле, или она ввела себя в гипнотическое состояние и ей все причудилось.
Первая стадия — аутогипноз.
Вечер за вечером Клео упорно практиковалась, скрупулезно следуя инструкциям. Садилась на пол в гостиной, зажигала большую белую свечу и пристально, неотрывно смотрела на подрагивающее пламя. Натренировалась она так, что уже могла вводить себя в транс почти сразу же. Но это и все, чего она достигла.
Пока однажды вечером…
Впадая в транс, она все повторяла и повторяла имя Джордана: беззвучно двигались ее губы, мысленно представлялось его лицо. Она истово желала, чтоб он пришел к ней.
И тогда случилось это.
В голове у нее возник оглушительный гул. Закружилась вокруг комната. Ее будто засасывало в черный туннель.
Потом все прекратилось.
Тихо. Похоже на немой фильм, только она не была зрителем в зале, а находилась внутри его.
…Она стоит у обочины дороги. Темно. Нахлестывает дождь. Позади нее тянется узкий мост. А впереди, вдалеке, стоит двухэтажный домик с освещенными масками Хеллоуина. Мимо дома к ней едет машина, лучи фар прорезают дождевую завесу.
Клео точно приросла к месту — там, где дорога круто поворачивает на мост. Она стоит и смотрит, а машина подъезжает все ближе, ближе. Клео пытается отступить, но не может даже шевельнуться. Не может даже моргнуть глазом.
Неожиданно машина оказывается совсем рядом. Свет ее отражается от белой блузки Клео. Она видит лицо водителя, видит удивление на нем и слышит его крик. Стараясь объехать ее, водитель выворачивает руль резко, круто. Машину заносит, задний бампер описывает полукруг. Раздается треск, скрежет металла, звон бьющегося стекла. Основной удар пришелся на место водителя, оно ударяется о бетонное ограждение.
В ушах у Клео звенит тишина.
Она пытается шагнуть. На этот раз получается. Шажок, другой, и каким-то образом она оказывается у машины, заглядывает внутрь…
В машине — двое.
Джордан и она сама…
Очнулась Клео на полу своей квартиры. У нее раскалывается голова, болят глаза, ноет все тело. Она моргнула, моргнула другой раз, стараясь сфокусировать взгляд на свече. Та уже догорела. Остался только наплыв воска с квадратиком металла в центре, удерживавшим фитилек.
К горлу подкатывает горечь, ощущение знакомое, но она никак не могла определить — что же это. Предвестие чего-то дурного… И тут же всплыл ответ.
Ее сейчас вырвет.
Пошатываясь, Клео поднялась. Пол кренился под ногами, точно палуба корабля. Клео с трудом доковыляла до ванной, едва успев в последнюю минуту. Потом, умывшись и выпив воды, она с трудом добрела до кровати. Проснулась она только на другой день.
Вспоминалось то, что произошло, пока она находилась в трансе, совсем иначе, чем обычные сны. Сон отчетливо помнится сразу после того, как просыпаешься, но потом быстро тускнеет, и вспомнить его уже невозможно. А происходившее в трансе остается в памяти, словно события дня, прожитого накануне. То, что ты делала на самом деле.
«Боже мой, — подумала Клео. — Что, если это я — причина аварии? Что, если это я убила Джордана и нашего ребенка? Может, это Джордан увидел на дороге меня и круто повернул машину, чтобы не задеть?»
Клео прижала дрожащую руку ко рту, стараясь подавить рвущиеся из груди рыдания. Она мысленно перебирала ночь аварии, проигрывая сцену снова и снова. Они в машине, едут домой.
Завязался спор насчет уборки квартиры. Джордан совсем не участвовал в этом, нарушая заключенный договор. Он вообще ничего по дому не делал. Оба они работали и учились, так что было справедливо поделить домашние обязанности. Джордан обещал помогать, но, когда наступала его очередь, у него как-то никогда не находилось времени, и всегда кончалось тем, что Клео выполняла и его часть работы.
В какой-то момент спора Джордан оглянулся на нее. Всего-то на долю секунды! И опять перевел взгляд на дорогу. И тут же вскрикнул, будто что-то напугало его. Клео показалось, что она заметила что-то белое, и сразу же перед ними выросло бетонное ограждение.
А через несколько минут Джордан испустил последний вздох.
На последние деньги Клео купила свечи и попыталась снова войти в транс.
Но ничего не случилось.
Она пыталась снова и снова. Целых две недели.
Ничего.
Ничегошеньки.
В эти дни звонил и звонил телефон, пока наконец Клео не выдернула шнур, заставив его умолкнуть. В те дни она забыла обо всем, забывала вымыть голову и поесть.
А потом однажды в дверь так громко постучали, что она испугалась. Сердитый стук. Настойчивый.
Дверь она открывать не стала. Не посмела подойти.
Стук прекратился. Потом шаги удалились, стихли, но скоро кто-то поднялся по лестнице, и Клео услышала, как в замке поворачивается ключ. Дверь рванули, но цепочка не позволила ей открыться совсем. Кто-то позвал ее в узкую щель. Мужской голос. Знакомый.
— Адриан? — Клео поднялась с пола, но к двери не сделала ни шагу. — Адриан, это ты?
— Клео, отопри же!
— Как ты тут очутился?
Адриан жил в Сиэтле, а Сиэтл очень далеко от Мэдисона, штат Висконсин.
— Я никак не мог дозвониться до тебя — вот и приехал. Открой же!
Не сразу — она так ослабела, что пальцы не слушались ее — Клео наконец удалось снять эту чертову цепочку. При обычных обстоятельствах Адриан обнял бы ее, тем более что не виделись они почти год. Он было и кинулся обнять, но резко остановился. Она поняла, что брат ошеломлен.
— О господи, — пробормотал он.
Клео тронула свои волосы, давно не мытые, спутанные, опустила глаза вниз: блузка с длинным рукавом, когда-то белая, теперь в пятнах копоти от свечи. Из-под бахромы брючин видны босые ступни.
Адриан тихонько прикрыл дверь, как будто опасаясь, что лязг щеколды спугнет ее. Он был не очень рослый, хотя, конечно, все-таки крупнее Клео, но теперь показался ей просто огромным.
Клео так гордилась братом.
Она была так рада, что он — ее брат.
Вместе они пережили многое: превращение детей во взрослых, период самопознания, превращения бессмысленного в осмысленное. Пережили много всего и выжили.
— Я приехал забрать тебя. — Адриан ласково взял ее за руки.
Клео кивнула, не совсем понимая, о чем он вообще говорит и куда собирается забрать ее.
— Ты поедешь со мной в Сиэтл.
— В Сиэтл?
— Да.
— Но я не могу. — Она не может оставить эту комнату. Тут она входит в контакт, комната — составная этого процесса.
Адриан оглянулся на хаос, царящий вокруг, застывший свечной воск на полу. Снова обернулся к Клео:
— Чем ты тут занималась?
Она чуть улыбнулась, припоминая.
— Перемещалась во времени и пространстве. Адриан поймет. Адриан еще будет гордиться ею.
Клео не поняла, каким образом, но внезапно она очутилась за кухонным столом, а перед ней стояла чашка супа. Золотистого цвета, с черненькими какими-то точками.
— Ешь, — приказал Адриан.
Она уставилась на суп. Вгляделась пристальнее. «Что это за пятнышки?» Пока Клео разглядывала, он поднял ее руку, сжал ее пальцы вокруг холодного металла ложки.
— Ешь, — повторил Адриан. — Не то я стану кормить тебя силой.
И стал бы.
Поэтому Клео принялась есть сама, стараясь не зачерпывать темные катышки. Дело шло хорошо, пока она не опустошила чашку наполовину, и тогда темных катышков стало больше, чем жидкости. Случайно Клео проглотила один.
Острый вкус.
Грибная мякоть.
Грибная… Она ест грибной суп.
Зазвенев, стукнулась об пол ложка, а Клео кинулась в ванную, где ее вырвало.
Так начались ее проблемы с едой.
Адриан помог ей упаковать вещи. В сущности, и упаковывал-то один Адриан. Клео просто сидела, глядя в пустоту.
Она не понимала, почему он возится с ней, а не уедет в свой Сиэтл один.
— Я не могу уехать, — как заведенная твердила Клео.
— Тебе нельзя здесь оставаться, — терпеливо отвечал он.
Он ее старший брат. Ему виднее. И она согласно кивнула, понимая, что он прав. Во всяком случае, пока ей тут нельзя оставаться.
Пока они собирались, Адриан выяснил, что Клео может пить молочные коктейли, если в них нет твердых добавок, и поил ее коктейлями, так что у нее даже случилась диарея, и она полдня просидела в ванной.
Спустя два дня после его приезда все ее вещи были упакованы и отправлены на хранение, и они полетели в Сиэтл.
Проснувшись на следующее утро, Клео увидела перед собой маленькую девочку. Та стояла, глядя на нее во все глаза, засунув пальчик в пухлый ротик.
— Ты Мейси? — неуверенно спросила Клео хрипловатым со сна, слабым голосом: слабость теперь она чувствовала постоянно.
— Это моя кроватка.
Кроха вынула пальчик изо рта и ткнула в матрац под простынями с Винни-Пухом.
— Мое. — И она похлопала по розовому одеялу, сползавшему с ее плеча. — Мое.
— Не беспокойся. Я не возьму. Сосредоточенно-серьезно Мейси стянула одеяльце со своего плечика и подложила его — розовое, мягкое — под щеку Клео.
Клео сморгнула слезы и попыталась улыбнуться.
Проволочек Адриан не любил и в то же самое утро повел Клео к своему доктору.
— Она очень хорошая, — убеждал он Клео. Лично я больше не испытываю комплекса вины из-за случившегося, если был не в силах помешать этому.
— То есть ты хочешь сказать: теперь ты в состоянии простить себя за то, что не живешь по программе мамы?
— Тут и прощать нечего, — пожал плечами Адриан.
— А ее ты можешь простить за то, что у нее такая программа?
— Я же сказал, доктор у меня очень хорошая. Но не говорил, что она творит чудеса.
Клео рассказала врачу о том, что ей удалось перемещаться во времени и пространстве.
— Несчастье, — отозвалась Мэри Портер, — способно сотворить много странностей с мозгом человека. Вспомни, ведь в тот период ты сидела на болеутоляющих таблетках, у тебя была бессонница, и, скорее всего, еще не миновал посттравматический стресс.
Они много чего обсуждали, но часто беседа снова и снова сворачивала на сны, которые Клео видела в детстве. И один сон в особенности: он, хотя прошло уже столько лет, прочно сидел в ее памяти.
«Я маленькая. И я одна в лесу, — рассказывала Клео доктору Портер. — Но я совсем не боюсь. Я бегу, подпрыгивая на ходу, распевая считалочки. На мне красное бархатное платьице и черные лакированные туфельки. Кожу мне холодит ветерок. Мне хорошо, я счастлива. И вдруг я натыкаюсь на троих людей — двух мужчин и женщину. Они стоят в самой чаще леса. Один мужчина оборачивается и орет на меня. У него красивое и одновременно отвратительное лицо. И тут я вижу в руке у него пистолет».
После этого сна маленькая Клео просыпалась вся в поту. Сон казался таким реальным. Таким живым.
— Как вы думаете, откуда вдруг такой сон? — допытывалась Клео у врача. Хотя она уже несколько лет не видела этого сна, он запечатлелся в памяти до мельчайших подробностей.
До конца всех хитросплетений человеческого сознания не понимает никто, — ответила доктор Портер. — Но лично я думаю, что сны, в том числе и сны наяву, — это подсознательный способ излечивать себя. Способ исправлять реальность. Возможно, в твоем детстве что-то произошло, о чем ты сейчас уже не помнишь, но подсознательно стремишься поправить это. Ну а раз ты перестала видеть этот сон, значит, твоя тревога насчет этого события уже прошла.
Ответ доктора показался Клео достаточно убедительным.
Регулярные сеансы у психоаналитика и прием лекарств помогли Клео преодолеть ее проблемы с едой и ее горе. Единственное, в чем Клео никак не могла убедить доктора Портер, что тем январем она перенеслась во времени в прошлое. А доктору Портер не удалось переубедить Клео, что такого никак не могло случиться.