Ровно в десять часов утра на следующий день входила баронесса Штернбург к начальнику тайной полиции Вурцу.

Комната было полна народа. Вурц, не предупреждая баронессу, решил устроить очную ставку.

Горничная, видевшая женщину с золотисто-рыжими волосами, кучер, отвозивший ее,  — все были налицо, чтобы установить тождественность таинственной женщины с баронессой.

При входе баронессы на нее устремили пристальный взгляд несколько пар глаз. Затем свидетели, точно сговорившись, отрицательно покачали головой.

Прежде чем приступить к допросу, Вурц попросил баронессу сделать оттиск своей руки на слегка закопченной стеклянной пластинке.

Молодая женщина удивилась столь странному желанию, но повиновалась беспрекословно, когда узнала, что это нужно для следствия.

Сделанное немедленно исследование полученного оттиска и сравнение его с тем, который имелся уже у доктора Мартенса, доказали ясно, что баронесса не была той женщиной, которая стояла у злополучного окна и оставила на нем след своей руки.

— Попрошу вас рассказать нам как можно обстоятельнее все, что вам известно о похищении бумаг,  — обратился Вурц к молодой женщине.

Баронесса откинулась на спинку кресла, собралась с мыслями и так начала свой рассказ:

— Дабы вы могли понять мой образ действий и все обстоятельства этого несчастного дела, мне придется начать издалека. Как вы, вероятно, помните, брат мой неожиданно для нас всех появился в Марконе во время маневров, был арестован по подозрению в шпионаже, в то время как находился у нас на вилле; позднее граф Гейнен с эскортом должен был доставить его в Марконе и сдать в крепость. Я в то время считалась его невестой — это было необходимо, чтобы иметь к нему свободный доступ и скрыть его настоящее имя. Граф Гейнен приходится мне двоюродным братом. Мы в родстве через моего покойного мужа. Он знал, что его пленник — мой брат. Мы все знали Гейнена как легкомысленного офицера; он не был на хорошем счету. Он постоянно обращался к моему отцу за денежной помощью — и проигрывал немедленно все деньги в макао.

Пользуясь нашими родственными отношениями, я попросила графа облегчить брату, едва оправившемуся от тяжелой болезни, трудный переход. Он согласился… и не только на это. Он обещал мне передать своему пленнику небольшой пакет, который я ему вручила. В пакете находилась небольшая пила… и чек на восемь тысяч лир, сумму, проигранную графом два дня назад. В Морпиеро транспорт пришел с опозданием и должен был заночевать. С помощью пилы брату удалось бежать… Гейнена привлекли к ответственности. Дело грозило принять для него неблагоприятный оборот, он и так был на дурном счету. Но он как-то сумел вывернуться, хотя ему все же пришлось подать в отставку.

Позднее он отыскал меня в Вене. Я была уже помолвлена с капитаном Фернкорном. Под угрозой открыть капитану, что я сестра человека, арестованного за шпионаж, он беспрерывно требовал денег. Постоянными известиями о брате — верными или нет, не знаю — он держал меня в вечном страхе. Я все время жила в ожидании того, что одно слово Гейнена погубит брата и разобьет мое личное счастье. Поэтому я имела слабость удовлетворять его постоянные просьбы о деньгах.

Наступил наконец роковой вечер. У дяди был большой раут. Гейнен снова потребовал денег. Он сообщил мне, что брат находится в Граце и собирается под именем Адольфа Штребингера приехать в Вену. В ответ на требования и угрозы Гейнена я назначила ему приехать на следующий день ко мне на квартиру.

Расстроенная и взволнованная, я попробовала незаметно удалиться от общества. Мне хотелось побыть одной. Я пришла в спальню тети и просидела здесь довольно долго, погруженная в нерадостные думы.

Вдруг внимание мое привлек слабый свет, падавший в темную комнату через полуоткрытую дверь, ведущую в рабочий кабинет дяди. Кто-то зажег электричество: я хорошо помнила, что в кабинете было темно, когда я проходила через него минут тридцать назад.

Я продолжала сидеть тихо, не желая привлекать внимание и нарушать свое одиночество.

Заглянув в дверь, я увидела Гейнена — он, по-видимому, только что вошел.

Быстро подошел он к письменному столу, вынул из кармана ключ, открыл средний ящик и достал пачку документов и удалился так же поспешно и тихо, как и вошел.

Я стояла в каком-то оцепенении. Конечно, я не была хорошего мнения о графе, но все же никогда не предположила бы, что он может стать вором.

Вы, конечно, спросите меня, почему я тотчас же не подняла всех на ноги? Или почему не сказала на другой день обо всем дяде?

Сейчас объясню. Во-первых, я боялась Гейнена, знавшего мою тайну; во-вторых, несмотря на все низости графа, я питала к нему чувство благодарности за то, что он помог брату бежать. Все же, как ни говорите, он был спасителем брата.

Когда я увидела, какое громадное значение придавали пропавшим документам, я обратилась в частную сыскную контору и поручила ей следить за Гейненом.

От дяди я узнала, что полиция подозревает моего жениха. Это был страшный удар для меня. Я изыскивала способ отвести внимание властей от этого ложного следа и направить их по нужному. Но это не так легко было сделать. Тогда я завязала переписку с доктором Шпехтом, который, как мне сообщил дядя, вел следствие.

Наконец я вызвала Гейнена к себе и потребовала, чтобы он вернул бумаги, пригрозив все открыть дяде.

«Ты этого не сделаешь, многоуважаемая,  — ответил он мне со своим обычным невозмутимым спокойствием.  — Ты будешь молчать и не станешь сама накликать несчастье на свою голову. Я взял бумаги, чтобы заключить сделку с твоим братом. Запомни это! Если ты выдашь меня, он погиб».

«Не верю,  — возразила я,  — если ты сегодня же не возвратишь бумаги, я все сообщу доктору Шпехту, полицейскому комиссару, с которым давно состою в переписке».

И, чтобы доказать ему, что я говорю правду, я протянула ему одно из писем комиссара. Он с улыбкой положил его в карман.

«Эта записка может сослужить мне службу,  — сказал он.  — Делай что хочешь, моя милая. Донеси на меня, если найдешь это выгодным для себя. Но помни, ты погубишь не только меня».

С этими словами он ушел. На следующий день был маскарад. Я назначила свидание доктору Шпехту. Я, правда, должна была встретиться на маскараде с капитаном Фернкорном, но хотела до поры до времени оставаться неузнанной, чтобы спокойно переговорить с комиссаром. Я поехала к своей подруге, госпоже фон Зельгейм. Она согласилась сопровождать меня.

Мы сели в ожидавший меня автомобиль и поехали в магазин, где купили два новых домино. Теперь нас никто не мог узнать. После разговора с доктором Шпехтом я собиралась переодеться и снова вернуться на маскарад. От сыщика той частной конторы, которой я поручила следить за Гейненом, я узнала, что граф был на прошлой неделе три раза на Грилльхоферштрассе, номер 46, и решила, что он ездил туда, чтобы сбыть бумаги. Два раза он пользовался моим автомобилем, который был к его услугам, когда не был нужен мне.

Я переговорила с доктором Шпехтом, сообщила ему, что полиция находится на ложном пути, намекнула на действительного виновника похищения и только успела заговорить про номер 46 по Грилльхоферштрассе, как к нам подбежала моя подруга и сообщила, что час назад брат мой был убит в своей квартире.

Госпожа фон Зельгейм от скуки гуляла по залу. Внимание ее привлек граф Гейнен, который, видимо, кого-то искал. Она заговорила с ним, и он попросил ее немедленно сообщить мне о смерти Джиардини.

Сначала я подумала, что Гейнен, видя, как я оживленно беседую с полицейским комиссаром, вздумал меня запугать. Я немедленно отправилась на Грилльхоферштрассе, но, не доезжая, велела шоферу остановиться и послала его узнать, в чем дело. Он вернулся с известием, что молодой человек по имени Адольф Штребингер действительно стал жертвой преступления.

Печальная истина не подлежала сомнению! Я вернулась к себе и стала укладываться. Мне хотелось прежде всего подготовить отца к ужасному известию, а затем исчезнуть самой из города, где разыгралась кровавая драма, где меня могли вызвать на допрос… и заставить сказать больше, чем я хотела.

Из Венеции я написала графу Гейнену письмо. Я просила его приехать в Венецию и указать мне безопасное место, где бы мы могли поговорить. Гейнен знал Венецию хорошо. Он приехал и назвал маленькую харчевню около Риальто. Я последовала его указаниям, хотя и не без отвращения. Здесь он рассказал мне следующее.

Он был у брата, чтобы переговорить с ним относительно документов. Брат сидел у окна, ярко освещенный горевшей лампой.

Гейнен стоял около него. Вдруг послышался звон разбитого стекла, и в ту же секунду брат соскользнул со стула на пол. Гейнен бросился поднимать его, но было уже поздно, так как струйка крови бежала из его левого виска. Выстрела Гейнен не слыхал, ничего, кроме звона разбитых стекол. Когда граф убедился, что помочь брату нельзя, он пустился бежать. Поджидавший его автомобиль привез его в маскарад: шофер знал, где я находилась. Остальное вам известно.

В Венеции мы с графом Гейненом быстро сторговались. За тридцать тысяч крон я купила у него бумаги, чтобы вернуть их дяде и тем замять это злополучное дело. Вот все, что я знаю.

Комиссар Мартенс записал показания баронессы.

— Вы все сказали, баронесса? — осведомился Вурц.

— Все. Я, может быть, поступала неправильно, но меня вынудили к тому обстоятельства. Только опасность, грозившая жениху, заставила меня открыть тайну, которую я столько лет носила в своем сердце. Не будь я невестой Фернкорна, я ни секунды не колеблясь донесла бы на графа. Но поймите, счастье моей жизни было поставлено на карту.

Вурц поднялся с места:

— Повторяю вам то, что уже однажды обещал. Ни жених ваш, ни кто другой не узнает ни слова из того, что вы нам здесь сообщили. Дело о пропаже документов после подписания вами этого протокола можно считать ликвидированным. Но мне придется еще не раз, вероятно, потревожить вас: не забывайте, что нам еще остается раскрыть убийство на Грилльхоферштрассе.