Глава 1

Америкэн-Сити оказался маленьким городком. Большую часть населения составляли грубые ранчеро замеса 1870 года, мелкие землевладельцы, девочки из борделя мадам Берты Томпсон и ковбои. Последних, правда, отнести к числу постоянных жителей было сложно, ибо состав их группы регулярно менялся в виду мелких стычек между собой и с индейцами. Одни уходили, как правило на Бут-Хилл, но их пост тут же заступали другие к вящему удовольствию местного гробовщика мистера Джениша. Кроме уже перечисленных категорий граждан в городе проживали содержатели салунов, гостиниц, магазинов и прочих мест общего пользования, без коих ни один городок Дикого Запада не может чувствовать себя полноценным. Была здесь и ратуша, она же церковь католического толка, где по воскресеньям собирался муниципальный совет, дабы обсудить наболевшие проблемы.

Город состоял из одной улицы, широкой и пыльной. С одной стороны находились платная конюшня, салун Гарри Потера, уже озвученный кабаре-бордель мадам Томпсон, снова салун, церковь, игорный дом «Пиковая дама», ещё один салун, гостиница «Меткий стрелок», ресторан месье де Гурвиля и, наконец, станция дилижансов компании «Уэллс-Фарго». По другую сторону располагались жилые дома, банк, магазины, парикмахерская и кое-что по мелочи. Было ещё несколько лачуг, принадлежащих малообеспеченным гражданам, но они скрывались на задворках и внешний вид города не портили.

Я въехал в Америкэн-Сити с запада, со стороны Красных каньонов. Я — это молодой мужчина тридцати пяти лет от роду с прокопченным солнцем и выдубленным ветром лицом, в серой рубашке, чёрной шляпе и потёртых джинсах. До сегодняшнего дня я вёл бродячий образ жизни и ничуть об этом не жалел. С тех пор, как двадцать лет назад родители благословили меня в путь-дорогу, я поменял много профессий: был лесорубом, укладывал шпалы для компании «Юнион-Пассифик», охотился на бизонов, воевал с индейцами, перегонял скот, пару лет проработал ковбоем в Техасе и несколько раз прокатился охранником на дилижансах «Уэллс-Фарго» в качестве оплаты за проезд. В общем, обычный набор обычного мужчины. Но с сегодняшнего дня я решил покончить с бродяжничеством и осесть. Мысль эта пришла ко мне внезапно, вместе с мистером Паттерсоном, человеком лет шестидесяти или около того.

Ещё утром я жил нормальной полноценной жизнью, дышал воздухом свободы и думать не думал о том, чтобы остепениться. Я сидел возле костра, пил кофе и глазел на изъеденные оползнями склоны Красных каньонов. Люблю я, знаете ли, глазеть на природу. Мистер Паттерсон подъехал к моему костру, поздоровался, назвал своё имя и попросил угостить его кофе. Я не отказал. Не в моих привычках отказывать вежливым людям в гостеприимстве. Он спешился, сел напротив меня, а я достал вторую кружку, налил кофе и подвинул ему.

— Как вас зовут, молодой человек? У вас есть имя? — спросил он, отхлебнув большой глоток моего кофе.

Вообще-то, на Западе не принято спрашивать имён у незнакомцев, и я имел полное право не называть ему своего, но я назвал.

— Бенжамин Росс, можно просто Бен.

Он вновь отхлебнул из кружки и посмотрел на меня несколько другими глазами.

— Бен Росс Лаки? Верно?

Лаки меня прозвали в Вайоминге после перестрелки с бандой Блекменов. Я был один, а их пятеро. Когда барабаны моих револьверов опустели, двое бандитов были убиты, двое умирали, а ещё один ранен. Я тоже был ранен — в плечо, в грудь и дважды в бедро — но я по-прежнему стоял на ногах, а они все лежали. В тот раз мне крупно повезло, а им нет, и именно поэтому меня прозвали Лаки — Счастливчик.

— Точно, — кивнул я, — хотя и не люблю, когда меня так называют.

Какое-то время мистер Паттерсон пил кофе молча, потом спросил:

— Вы направляетесь в Америкэн-Сити?

Опять бестактный вопрос! Как меня зовут, куда я направляюсь и что собираюсь делать — моё личное дело, и я совсем не обязан сообщать об этом первому встречному. Я мог послать его ко всем чертям подальше, но почему-то опять ответил. Быть может потому, что мистер Паттерсон производил впечатление порядочного человека?

— Слышал это название. Может, проведу там пару дней, отдохну, пропущу стаканчик виски и поеду дальше.

Мистер Паттерсон снова замолчал, на этот раз надолго, и сидел, нахмурив седые брови, о чём-то сосредоточенно размышляя. Обычно люди так размышляют, когда собираются круто изменить свою жизнь. Однако в его возрасте менять что-либо было не логично. В его возрасте надо сидеть дома возле жаркого камина в окружении родственников и рассказывать внукам поучительные истории из своей молодости. А если нет ни дома, ни внуков, ни камина, то… Я не знаю что тогда…

— Не делайте этого, — наконец заговорил он после того, как я во второй раз наполнил его кружку. — Америкэн-Сити обычный ковбойский городок. Таких на Диком Западе сотни. Он и появился благодаря расположенным вокруг ранчо. Самые крупные из них «Ти-Бар» Лу Фриско и «Биг-Эн» Дэна Макклайна. Есть ещё несколько мелких, но особой погоды они не делают. Этот город таит в себе много опасностей. Настолько много, что лучше держаться от него подальше.

— Зачем вы мне это говорите?

Между нами мальчиками, слова мистера Паттерсона заинтриговали меня. Я никогда не был трусом, но дело здесь вовсе не в уровне моей смелости. Я как тот гражданин из анекдота про мост: ему говорят нельзя, а он назло всем прыгает. Для себя я уже решил, что обязательно посещу этот городишко и может даже осяду в нём. Не вечно же мне бродяжничать?

— Допустим, вы мне нравитесь. Не хочу, чтобы вы пострадали.

Теперь-то я точно знал, что ни за что не проеду мимо этого городка, даже если на его вывеске напишут: «Дорога в ад». Буду я жить там или нет — время покажет. Но уж посетить его я просто обязан. Я так и сказал мистеру Паттерсону, на что он грустно улыбнулся и пожелал мне удачи. Вот так и получилось, что я въехал в Америкэн-Сити со стороны Красных каньонов.

Всё моё имущество состояло из двух револьверов сорок четвёртого калибра марки «смит-и-вессон», старого шестнадцатизарядного винчестера, одной вьючной лошади и одного племенного бычка, которого я купил по случаю в предыдущем городе. Ещё у меня была кобыла мышастой масти по имени Сюзанна с замашками непризнанного гения и мордой коварной обольстительницы. Сюзанна строила глазки каждому встречному жеребцу, а если я делал ей замечание, она презрительно фыркала и начинала трясти задом, пытаясь уронить меня на землю. Иногда мне удавалось удержаться на ней, иногда нет. В последнем случае приходилось долго уговаривать её, чтобы она позволила вновь забраться в седло. В-общем, кобыла была с норовом.

Я подъехал к платной конюшне и спешился. Худосочный дядечка со шрамом на правой щеке и с бутылкой виски в кармане смерил мою Сюзанку недоумённым взглядом и, ухмыльнувшись, сказал:

— Вот уж не думал, что увижу подобное. Как вам на ней сидится?

Ни один уважающий себя ковбой никогда не сядет на кобылу, только на жеребца или мерина, в крайнем случае, на дилижанс «Уэллс-Фарго». Но я сел, ибо хоть Сюзанка и была порядочной стервой, однако лучшего скакуна в своей жизни я ещё не встречал. Я уважал её и никому не позволял отзываться о ней плохо. Сюзанка знала это и платила мне той же монетой.

— Имеете что-то против моей кобылы, мистер?

Револьвер был при нем, и он мог сказать, что имеет, но не сказал.

— Что вы, разве можно иметь что-то против такой красавицы!? Кобыла просто прелесть. Но я бы посоветовал вам купить жеребца и ездить на нём. Иначе наши ребята засмеют вас.

Сюзанка мне нравилась, и менять её на какого-то там жеребца я не собирался. К тому же хороший жеребец стоил хороших денег, а их-то у меня и не было. Поэтому я ответил:

— Знаете что, если кому-то захочется посмеяться над Сюзанной или надо мной, то пусть почистит оружие. Посмотрим, как он умеет стрелять.

Человек со шрамом откупорил бутылку виски и сделал маленький глоток.

— А вы с характером, мистер. Наверное, как и ваша кобыла, — он протянул мне бутылку. — Хотите глоточек? Ничего нет лучше глотка доброго виски перед дракой. У меня такое предчувствие, что в этом городе вам придётся помахать кулаками.

От предложения выпить я не отказался. Вообще-то, я не любитель алкогольных напитков; мне больше нравиться кофе, на худой конец пиво, но когда предлагают от чистого сердца отказаться грех.

— Спасибо, — поблагодарил я, возвращая бутылку. — Не подскажете, где можно снять недорогой номер с ванной?

Человек со шрамом прищурился.

— Здесь только одна гостиница, «Меткий стрелок». Парочку комнат сдаёт мадам Томпсон, но там слишком шумно для уставшего человека. Кое-кто из горожан тоже не чурается постояльцев. А ванну можно заказать в парикмахерской Фримена. Вот она, напротив.

Я вновь поблагодарил его и кинул в подставленную ладонь пятидесятицентовую монету — обычная такса платных конюшен. Он попробовал монету на зуб, не фальшивая ли, и спрятал в нагрудный карман.

— Если возникнут вопросы, мистер, вы можете найти меня здесь или в салуне Гарри Потера. Меня зовут Виски Джордж. За отдельную плату я всегда готов поделиться информацией.

Вопросы у меня были, и много, но задавать их я не спешил. Сначала лучше самому осмотреться и решить, что там да как, и только потом спрашивать. Иначе со слов других может сложиться превратное мнение о людях и событиях.

Я поставил Сюзанку в стойло, почистил её и насыпал в ясли овса. Сюзанка любила овёс и, благодарно всхрапнув, ткнулась мокрыми губами в мою щёку. Я ласково потрепал её по холке и направился в город.

* * *

Когда я вышел на улицу, солнце уже коснулось нижним краем Красных каньонов. Глядя на них теперь, я понял, почему люди назвали их Красными. Заходящее солнце раскрасило склоны кровавыми полосами, зажгло костры на вершинах и подбило снизу чёрными угольями наползающих сумерек. Красиво, чёрт побери. Вот так бы стоять, смотреть и ни о чём не думать: ни о хлебе насущном, ни о предупреждении мистера Паттерсона…

Гостиница «Меткий стрелок» представляла собой двухэтажное серое здание, вполне пригодное, чтобы в ней мог остановиться ковбой без претензий. У меня претензий не было, потому я смело толкнул дверь и вошёл внутрь. Молодой портье с усиками ala Zoppo встретил меня вежливой улыбкой, слишком натянутой, чтобы быть искренней. Я бросил седельные сумки на пол у стойки, порылся в кармане и достал серебряный доллар.

— Номер, — потребовал я. — С кроватью, чистым бельём и занавеской на окне, чтобы не просыпаться слишком рано. Знаете, я долго спал на земле у костра и теперь хочу хорошенько отдохнуть.

— Понимаю вас, — кивнул портье, открывая книгу посетителей. — Ваше имя?

Приезжая в новый город, я стараюсь не называть своего настоящего имени — уж очень много кривотолков оно начинает вызывать среди местного населения — поэтому брякнул первое пришедшее на ум:

— Адриано Челентано.

Портье записал и протянул ключ.

— Комната номер семь. Вверх по лестнице направо и до конца коридора.

Я положил на стойку ещё один доллар (такой щедрости я никогда себе не прощу) и, улыбнувшись так же вежливо, как и портье, сказал:

— Будьте столь любезны, отнесите мои вещи в номер. А я пойду нагуляю аппетит на сон грядущий.

Если искать неприятности, кои обещал мне мистер Паттерсон, то следует начинать сразу, не откладывая дело в долгий ящик. Я решил прогуляться до ближайшего салуна, выпить кружечку пива, послушать, о чём судачит народ и, может, самому вставить пару слов в разговоре. Одним словом, людей посмотреть и себя показать. Выйдя на улицу, я осмотрелся и направился к салуну, у коновязи которого больше всего стояло лошадей.

Я тут много рассказывал, какой строптивый характер у моей кобылы, какая она гадюка и проказница. В общем-то, я тоже не подарок. В штатах Вайоминг и Юта моё имя склоняли на разные лады, и часто не в самых лучших тонах. Я не задира, нет, и не бандит, и не скотокрад. Но я часто балансирую на грани закона и никогда не отказываюсь от драки, если таковая намечается. Мне очень хочется быть добрым и вежливым, но когда какой-нибудь самовлюблённый кретин, считающий себя пупком земли, начинает качать передо мной права, то у меня просто крышу сносит. Я уже не думаю о последствиях, а лишь о том, как надрать ему задницу. Именно по этой причине я долго на одном месте не задерживаюсь.

Более всего лошадей стояло возле салуна Гарри Потера. Я уже слышал это имя в связи с какими-то махинациями в Денвере. Не знаю, был ли он мошенником, но по части приготовления различных коктейлей равных ему не было. Просто волшебник какой-то. Я осторожно протиснулся к стойке, стараясь никого не задеть, и кивнул на бочонок с пивом. Толстый бармен молча наполнил кружку и профессиональным движением метнул её мне. Я взял кружку, ткнулся губами в высокую шапку пены и начал коситься по сторонам.

По образу жизни мне уже доводилось бывать в подобных заведениях, и могу сказать, что различий между ними мало. Все они похожи один на другой, словно единоутробные братья, разница заключается лишь в качестве виски, ибо попадались мне и такие, где подавали вовсе даже неплохие напитки. Посетителей было много, и значит, заведение пользовалось популярностью. Основу контингента составляли ковбои и мелкие фермеры, решившие после трудного рабочего дня отдохнуть за рюмочкой виски в компании себе подобных. Большинство из них к полуночи не сможет передвигаться самостоятельно, и в лучшем случае очнётся где-нибудь на сеновале или под столом, в худшем — на улице под забором. Света трёх больших ламп, окутанных табачным дымом, вполне хватало, чтобы разглядеть лица, но знакомых я не нашёл. Весьма странно, потому что на Западе миграционные подвижки людей постоянны, даже оседлые особи время от времени переезжают из города в город, дабы сменить обстановку. Не все, конечно, но бывает.

Я прислушался к разговорам, ведь именно за этим я сюда пришёл. Говорили обо всём: о коровах, о клеймах, о траве, о ценах на мясо, о предстоящем родео. Промелькнула пара фраз о некой мисс Белле Шют, о том какая она красавица и вообще девушка что надо. Ничего особенного в этих разговорах не было, и я подумал, что пора переходить в другой бар, как вдруг кто-то за моей спиной спросил:

— А это ещё что за фрукт? Я его в нашем огороде раньше не видел.

— Интересно, какой он на вкус?

Я медленно повернулся. Медленно, потому что побоялся расплескать пиво. Сначала я увидел два огромных соломенных сомбреро, потом две усмехающиеся мексиканские физиономии с чёрными пронзительными глазами, и, наконец, патронные ленты, крест накрест пересекающие тела этих мексиканцев.

— Осторожно, незнакомец, — услышал я торопливый шёпот бармена, — это братья Гомесы, Педро и Хулио.

Мне доводилось слышать эти имена. Оба ганфайтеры. Прославились тем, что одно время входили в банду «Калифорнийских бродяг», застрелили человека в Солт-Лейк-Сити и участвовали в войне скотоводов где-то в Небраске. Люди эти были опасны, очень опасны. Поодиночке они не представляли для меня затруднений, но вместе…

Народ отхлынул от меня, как волна от берега. Люди Запада интуитивно чувствуют надвигающиеся неприятности и стараются держаться от них подальше, дабы не стать жертвой случайной пули. Однако на этот раз они ошиблись. Перед стрельбой у меня всегда начинают чесаться кончики пальцев. Этакий зуд, от которого можно избавиться, лишь нажав на спусковой крючок, но ничего подобного в данный момент я не ощущал. Мексиканцы тоже вряд ли собирались пускать в ход револьверы, ребятам просто захотелось порезвиться, а в такой ситуации обычно обходятся кулаками, в крайнем случае, ножами. Ну что ж, можно и без револьверов. Я человек не хилого телосложения и кулаками за свою жизнь пользовался неоднократно. Опять же ножом тоже действовал уверенно, хотя мексиканцам в этом деле равных не было.

— Хотите познакомиться поближе? — спросил я.

— И попробовать тоже.

Они шагнули ко мне одновременно, но я не стал ждать, когда они начнут меня кусать. Я сделал шаг влево и коротким крюком в висок отправил ближайшего брата в глубокий нокаут. Пока второй разворачивался, я нанёс ему сокрушительный удар правой в солнечное сплетение, а когда он согнулся, добавил коленом в голову. Этого оказалось достаточно, чтобы он распластался на полу рядышком с первым и принял умиротворённое выражение лица.

Вся драка вместе с прелюдией заняла не больше двадцати секунд. На вкус я оказался горьким, так что Гомесы долго будут отплёвываться и оттирать губы. Бармен смерил их выразительным взглядом, что-то вроде поделом вам, и сказал, глядя на меня:

— Они вам этого не простят. Вам лучше уехать, пока они не очухались.

Я лишь пожал плечами.

— Всегда к их услугам.

Больше меня здесь ни что не держало. Под всеобщее, почти благоговейное, молчание я допил пиво, поставил кружку и вышел на улицу. Братья Гомесы очнуться, дай бог, к утру, так что бояться мне пока было некого. А вот потом придётся ходить оглядываясь, ибо люди такого сорта обид не прощают. В одиночку они против меня не выстоят, но в том-то и дело, что в одиночку они никогда не ходили. Если подловить меня неожиданно и расположиться правильно, то, пожалуй, шансов на победу у меня не останется. Кто-нибудь из них тоже умрёт, но умру и я, а мне умирать не хотелось. Мне ещё жениться надо.

День выдался на удивление насыщенным: поначалу мистер Паттерсон со своим рассказом, потом Виски Джордж, весьма колоритная личность, и вот теперь братья Гомесы. Я устал, веки смыкались, и я поспешил в гостиницу.

* * *

Проснулся я от неприятного ощущения опасности. Однажды у меня уже было такое. Года два назад, путешествуя по тропе Шайенов, я вдруг почувствовал странное беспокойство. Я ударил Сюзанну шпорами, от чего та подпрыгнула на месте, и именно этот прыжок спас мою шкуру. В скалу, мимо которой мы проезжали, ударила пуля. Я успел разглядеть качнувшуюся ветку куста и, не задумываясь, разрядил туда свой револьвер. Из куста вывалился молодой индеец-апач, слишком молодой, чтобы в одиночку выходить на тропу войны, и умер. Сюзанка захрапела, почуяв кровь, а я долго размышлял над превратностями жизни и над тем, что интуиция вещь всё-таки нужная.

Теперь мне тоже захотелось ударить Сюзанку шпорами, однако та сейчас заигрывала с жеребцами из конюшни Виски Джорджа, а я лежал в кровати, а не сидел в седле. Пришлось вставать и торопливо одеваться.

Каждый уважающий себя ковбой сначала надевает шляпу, потом штаны, потом оружейный пояс, поэтому мне пришлось поторопиться, чтобы успеть вооружиться до того как неприятности войдут в мою комнату. Одевшись, я некоторое время постоял у двери, прислушиваясь к звукам из коридора. Ничего не услышав, я приоткрыл дверь и выглянул наружу. Пусто. Я немного успокоился, однако ощущение опасности не исчезало. Наоборот, оно стало усиливаться. Тогда я накрыл ладонью рукоять револьвера и вышел из номера.

Уже стоя в коридоре я услышал грубые голоса и спокойный ответ портье:

— Господин Челентано отдыхают. Перед тем, как отойти ко сну, они просили не тревожить его до тех пор, пока сами не проснуться!

Портье выглядел парнишкой не сильным и не смелым, но за клиентов своих стоял горой. Я правильно сделал, что остановился в этой гостинице, а не поискал постоя где-то в другом месте. Пока он жив, он ни за что не пропустит незваных гостей наверх. Видимо, гости знали об этом его качестве и заговорили более грубо. Я услышал несколько угроз и решил, что хватит испытывать терпение и стойкость ни в чём неповинного парня, проверил, хорошо ли выходят револьверы из кобуры, и подошёл к лестнице.

Возле стойки стоял внушительного размера товарищ в длинном чёрном сюртуке и со звездой шерифа на грудном кармане. Ещё один товарищ, со звездой помощника шерифа и с дробовиком в руках, прислонился к дверному косяку, с подозрением оглядывая пустой вестибюль.

— Здравствуйте, господа! Могу чем-то помочь? — спросил я весьма наглым тоном. Не люблю, знаете ли, когда меня тревожат по утрам с заряженным оружием.

Все тот час подняли головы и посмотрели на меня. Точнее в дуло моего револьвера, ибо я, как истинный джентльмен, достал его из кобуры прежде, чем начать разговор. Я не знал, что у них на уме, а они не знали, как далеко я способен зайти, поэтому шериф громко засопел, а парень с дробовиком неловко переступил с ноги на ногу и медленно опустил ружьё. Правильно, вдруг я решу, что он хочет меня застрелить, и уж тогда ничто не помешает моему пальцу на спусковом крючке дрогнуть.

— Вы Адриано Челентано? — спросил шериф, немного придя в себя после столь эффектного моего появления.

Голос его звучал намного вежливее, чем при разговоре с портье. По его глазам я видел, что меня он нисколечко не боится, но при данном раскладе госпожа Фортуна была не на его стороне. Он верно оценил ситуацию и старался не провоцировать меня на необдуманные действия.

— Допустим. А в чём дело?

— Если вы и есть Адриано Челентано, то я должен… — он поперхнулся, — …я должен задержать вас для дачи свидетельских показаний.

Он прекрасно понимал, что задержать меня будет нелегко, и так же понимал, что стрелять я буду лишь в самом крайнем случае. Поэтому и не произнёс необратимого слова «арест». Умный дядечка.

— Что мне инкриминируют? — решил я блеснуть познаниями в юриспруденции. Шериф не понял, что я спросил, потому что слова такого не знал, но всё же ответил.

— На вас поступила жалоба от братьев Гомес. Они утверждают, что вы их зверски избили. — Он немного помолчал, оценивающе пробежавшись глазами по моей фигуре. — Никогда не думал, что их кто-то может избить, разве что Лесоруб Смит. Однако результаты у них на лицах.

Да, я постарался на славу. Я всегда так стараюсь, когда берусь за дело. За любое дело.

— Это была самозащита! — уверенно заявил я. — Можете спросить у бармена и у всех кто там был.

— Спросим, — кивнул шериф. — Обязательно спросим… Вы бы убрали свой револьвер, совсем не обязательно держать нас на мушке.

— Он вас смущает?

Конечно, он его смущал; глаза так и сочились ядом, прожигая во мне дыры сорок пятого калибра, хотя внешне он оставался спокойным и даже добрым.

— Послушай, сынок, — миролюбиво заговорил шериф, выдержав паузу, — я не знаю, что ты там себе навыдумывал, но стрелять в тебя никто не собирается. Если бы я хотел применить к тебе силу, то пришёл бы не с одним помощником, а со всей командой. Поверь, стоит мне захотеть — и самое большее через час ты будешь сидеть в камере или лежать в гробу.

Говорил он убедительно, но я видел очень много могил тех, кто оказался чересчур доверчивым. Или неосторожным. Я никогда не отличался доверчивостью, особенно к людям, защищающих бандитов, поэтому и топтал до сих пор эту бренную землю.

— Я верю вам, шериф. И если это всё, что вы хотели узнать, то не смею вас больше задерживать.

Ему не понравились мои слова, но спорить он не стал. Он кивнул помощнику, и они вышли не улицу, громко хлопнув дверью.

Мне было очень интересно узнать, почему шериф так защищает братьев Гомес. Драки в городах Запада обычное дело. На них даже дети внимания не обращают, а тут целое разбирательство. Шериф не может не знать, чем Гомесы занимались раньше, а если и не знает, то достаточно посмотреть на их физиономии и всё станет понятно. Тут что-то не так. Надо узнать, что братья делают в городе и на кого работают. Просто так, без дела, они слоняться не будут.

— Шериф Шульц очень опасный человек, — сказал портье. — На прошлой неделе он застрелил ковбоя только за то, что тот не так на него посмотрел. Будьте с ним осторожны.

— Спасибо, — поблагодарил я его. — Не скажете, где можно хорошо позавтракать?

— Зайдите в ресторан месье де Гурвиля. Он берёт недорого, а кормит отменно.

* * *

Сначала я сходил в парикмахерскую Фримена и заказал горячую ванну. Последний раз я мылся месяца два назад (не считая купания в реке) и вновь ощутить себя чистым было очень приятно. После ванны я побрился, побрызгал на лицо одеколоном, выбил пыль из шляпы и направился в ресторан месье де Гурвиля.

Посетителей в ресторане было немного, но все люди солидные. В том смысле, что при деньгах. Оно и понятно: простому ковбою вроде меня с месячным заработком в двадцать пять долларов ресторанные цены не по зубам. Однако я мог позволить себе один-два завтрака в подобном заведении, ибо в потайном кармане моей куртки лежали сто семьдесят два доллара — всё, что мне удалось скопить за двадцать лет тяжёлого труда. На эти деньги я мечтал когда-нибудь обзавестись собственным ранчо и наконец-то покончить с бродяжничеством.

Толстая официантка подала мне меню, написанное от руки на куске картона, и приветливо улыбнулась. Надеюсь, улыбка в прейскурант не входила, потому что я заказал ростбиф с картофелем, яйцо всмятку и кофе с пончиками. Ожидая пока она принесёт мой завтрак, я принялся рассматривать посетителей. За ближним ко мне столиком сидел невысокий крупный мужчина в чёрном сюртуке и девушка лет восемнадцати, наверное, его дочь. Я так решил, потому что мужчина всё время чему-то учил её. Девушка на его слова не обращала никакого внимания, целиком сосредоточившись на куске говядины в своей тарелки. Из этого я сделал вывод, что нрав у неё не лучше, чем у моей Сюзанки. Та тоже никогда меня не слушает.

Чуть дальше, возле окна, сидела ещё одна сладкая парочка: девушка и мужчина. Мужчина был примерно моего возраста, высокий, худощавый и подвижный как ртуть. Из-под полы распахнутого пиджака выглядывал краешек кобуры, а на лице навечно отпечаталась маска хищника. Неприятное лицо, но женщинам он, по-видимому, нравился. Его белокурая спутница почти не сводила с него сияющих глаз.

Обе девушки были просто красавицы. Та, что сидела с хищником, казалась милым белокурым ангелочком, только что спустившимся на землю. Она всё время хлопала длинными ресницами и складывала губки в наивную улыбку. Другая, возле чёрного сюртука, напротив, была сама серьёзность, хотя серьёзность эта была показная. Раза два я поймал на себе любопытный взгляд небесно-чистых голубых глаз, и мне показалось, что чертей в них не меньше, чем в глазах моей кобылы. Впрочем, с Сюзанкой я её уже сравнивал.

В ресторан вошёл шериф Шульц, увидел меня, сделал вид, что не узнал и уткнулся носом в меню. Официантка подала мне мой завтрак, положила вилку, нож и потопала к нему.

Поедая ростбиф, я прислушался к разговорам. Чёрный сюртук терпеливо объяснял дочери, что она не должна принимать участия в родео. Родео — это исключительно игры для мужчин, и мужчин сильных. Я был полностью с ним согласен и мог бы добавить от себя, что не каждый сильный мужчина способен пройти через это испытание. Но девушке было до самого глубокого каньона на все объяснения отца и на мои мысли; она излучала такие волны упрямства, что ни о каких уговорах и речи быть не могло.

Я уже второй раз слышал об этом родео. Надо сказать, знакомые считали меня вполне приличным ковбоем. Я не плохо метал лассо, ловко орудовал клеймом и ещё лучше объезжал диких мустангов. Родео являлось самой любимой забавой жителей запада после театра и стычек с индейцами. Победителя ждала слава, его обсуждали во всех салунах и борделях, им восхищались и превозносили до небес, а девушки вешались на шею, словно груши на яблоню. Но кроме всего перечисленного, победитель получал приз в виде зелёных шуршащих бумажек или серебряных монет, порой достигавших суммы в три-четыре тысячи долларов. Мне бы этого с лихвой хватило, чтобы завести ранчо.

— Извините, что вмешиваюсь в разговор, — поворачиваясь к сюртуку, заговорил я, — но не могли бы вы просветить меня по поводу намечающихся соревнований?

Чёрный сюртук посмотрел на меня так, будто впервые увидел, хотя когда я входил в зал, все на меня обернулись и он в том числе. В его взгляде было что-то тяжёлое, тягучее. Определённо, этот мужчина обладал суровым и твёрдым характером. Теперь понятно в кого пошла его дочь.

— А вы, собственно, кто?

Ответил шериф.

— Адриано Челентано. Тот самый, кто отделал братьев Гомес.

Теперь весь ресторан смотрел на меня с вниманием, достойным картин Леонардо да Винчи. Смотрели даже официантка и мыши из кладовки. Невероятно, не прошло и суток, а моё новое имя получило почти такую же известность, как и старое. Нехороший показатель.

— А-а, это другое дело, — протянул сюртук и тут же представился. — Дэн Макклайн, ранчеро. А это моя дочь Ленни.

Взгляд мистера Макклайна потеплел, из чего я сделал вывод, что братьев-мексиканцев он не жалует.

— Хотите принять участие в родео?

Я кивнул. Страсть как хотелось заработать лишнюю тысячу баксов. Или попытаться.

— Тогда вам надо найти мистера Фримена. Он наш мэр и он же регистрирует заявки. У него дом напротив конюшни Виски Джорджа.

Я знал, где это находится. Не далее как полчаса назад мэр собственноручно побрил меня, а его жена приготовила ванну. Но я всё равно поблагодарил Макклайна.

— Вы здесь проездом, мистер Челентано?

Голос донёсся от окна, и сразу мне не понравился. Такой же хищный, как и физиономия. Если суровость Дэна Макклайна заключалась в его образе жизни, что для жителя Запада являлось естественным, ибо и сам край был не менее суровым, то в этом хищнике у окна проглядывала волчья жестокость. Такому всё равно кого бить, лишь бы было кого.

— Ещё не решил, — сказал я, жуя пончик. Пончики месье да Гурвиль готовил просто замечательные, и вслед за первым я отправил в рот второй. — Как только решу, сразу вам сообщу. Вы как предпочитаете: письменно или устно?

Я вовсе не задира и никогда не ищу неприятности, неприятности сами меня находят. Но уж если человек мне не нравиться, то я непременно даю ему это понять.

Лицо хищника потемнело. Он считал себя крутым парнем, и наверняка не раз доказывал местным жителям эту свою крутость. И уж по любому не привык, когда с ним разговаривали подобным образом. Он стал медленно подниматься, но наивный ангелочек мгновенно схватила его за руку и пропела:

— Не надо, Лу! Пойдём, ты обещал показать мне свою новую упряжку.

Ага, значит это Лу Фриско, владелец ранчо «Ти-Бар». А этот ангелочек не такой уж и наивный, быстро сообразила, что здесь может произойти.

Лу Фриско стиснул зубы, и лицо его вновь приобрело хищное выражение. Он взял девушку под локоть и направился к выходу.

— Надеюсь, вы умеете стрелять, — сказал он, проходя мимо. — Братья Гомес не из тех, кто забывает обиды.

Я лишь вздохнул. В чём в чём, а в этом он был прав.

 

Глава 2

Распрощавшись с Дэном Макклайном и с Ленни, я отправился к мистеру Фримену. Завтрак оказался очень уж плотным, зря я заказал пончики, из-за этого я шёл медленно, степенно переваливаясь с ноги на ногу. Будто медведь какой-то. А может быть, я шёл так потому, что ожидал встречи с братьями-мексиканцами? Не спеша, внимательно поглядывая по сторонам… Нет, эти вряд ли появятся на улице раньше, чем заживут их разбитые физиономии, иначе рейтинг понизиться. Впрочем, после встречи со мной он у них и так резко пошёл на убыль…

Увидев меня второй раз за утро, парикмахер занервничал. Вероятно, подумал, что мне не понравилась ванна, и я пришёл на разборки. Когда же я объяснил истинную причину моего прибытия, он облегчённо вздохнул и жестом пригласил меня в дом.

— Видите ли, молодой человек, — усаживаясь в глубокое кресло, заговорил он, — по нашим правилам участие в родео может принять любой желающий. В этом плане мы не используем никаких ограничений. Однако по тем же правилам участники должны быть жителями нашего округа. То есть, вы должны быть владельцем какой-либо недвижимости либо являться наёмным работником одного из местных предприятий, неважно какого. Собственности, как я понимаю, у вас нет. Что ж, устраивайтесь на работу и приходите. Я с удовольствием зарегистрирую вас.

— А у вас нет работы?

— Извините, — развёл он руками, — чего нет, того нет. Сам справляюсь.

Действительно, судя по отсутствию очереди в парикмахерскую, в наёмной силе он не нуждался. Думаю, другие собственники тоже вряд ли нуждались в моих услугах, поскольку сезон клеймения скота ещё не начался, а иных сезонов, когда бы требовались дополнительные рабочие руки, в этой местности не существовало. Приз в виде шуршащих баксов принял очертания призрака…

— В таком случае, я являюсь владельцем ранчо! — заявил я.

Года три назад один траппер рассказал мне о ручье Тёща Бизона в предгорьях Красных каньонов. Ручей стекал с гор, сварливо журча, словно тёща при виде зятя, и впадал в небольшую реку, которую ещё местные племена индейцев прозвали за медлительный спокойный бег Бизоном. Траппер говорил, что там хорошие пастбища и что они никем не заняты. Я взял это на заметку, потому что рано или поздно рассчитывал покончить с бродяжничеством. Я и ехал-то в эти места, чтобы посмотреть на Тёщу, а тут ещё мистер Паттерсон со своими наговорами…

Фримен воспринял моё заявление с улыбкой.

— И где же это ваше ранчо?

— Милях в тридцати к северу, у ручья Тёща Бизона.

А вот это ему уже не понравилось. Улыбка сползла с его лица, и он подался вперёд, дырявя меня пронзительным взглядом.

— У Тёщи Бизона? — переспросил он.

— Да, — ничуть не смущаясь, ответил я. — Насколько мне известно, эти земли никем не заняты. Так что можете считать, что они мои.

Какое-то время Фримен молча поглаживал чисто выбритый подбородок, потом спросил:

— И какое у вас клеймо, позвольте узнать?

— То же, что и на моей лошади — «сорок четыре».

Фримен ещё немного помолчал, продолжая гладить подбородок, и, наконец, утвердительно кивнул:

— Это очень интересно… не представлял… Хорошо, я зарегистрирую вас. Родео состоится через три недели, так что не опаздывайте.

Чего-то он не договаривал, а я не стал спрашивать. Но если здесь не всё чисто, то скоро я об этом узнаю.

* * *

Я вывел Сюзанку из конюшни, оседлал и уселся на бревно возле коновязи, ожидая, пока Виски Джордж пригонит моего бычка и вьючную лошадь из корраля. Моё внимание привлёк пожилой индеец в одежде белого человека, в смысле, в брюках и в рубашке. Он стоял, повернувшись ко мне своим орлиным профилем, и смотрел в небо. Я тоже туда посмотрел, но ничего не увидел, даже облаков. Мне уже доводилось встречать индейцев подобного типа. Как правило, это были отщепенцы, изгнанные собственным племенем за пьянство либо за воровство. Они собирались в банды и творили беспредел везде, куда могли добраться, или прибивались к какому-нибудь городку и жили за счёт мытья посуды в баре или промышляли поисками украденного скота для ранчеро и преступников для шерифов. Этот на пьяницу не походил, на мойщика посуды тоже. Но кто его знает, у этих индейцев такой обманчивый вид.

Индеец почувствовал мой взгляд и обернулся. Да, этот пьяницей не был. Глаза ясные, чистые, как у младенца, не затуманенные никакими пороками цивилизованного человека. Он внимательно осмотрел меня с ног до головы, потом перевёл взгляд на Сюзанку и удовлетворённо поцокал языком. Индеец смог увидеть в ней то, чего почти никто никогда не видел. Сюзанке это понравилось, и она завиляла хвостом, словно собака.

— Хорошо! — многозначительно произнёс он, подходя к Сюзанке.

— Да, хорошая кобыла, — подтвердил я и встал.

— Лет мала-мала пять, — продолжил он расхваливать кобылу. — Молодой, сильный!

Сюзанке и вправду было около четырёх лет или чуть больше. Я выменял её у переселенцев на Запад за две коробки патронов и старенький дробовик. Я лично объездил её и с тех пор она никому, кроме меня, ездить на себе не позволяла. Да и меня-то иногда скидывала. Но мы всё равно с ней ладили, потому что любили друг друга. А то, что иногда ссорились… Так мало ли чего не случается между близкими людьми.

— Моя Крадущийся-в-Ночи, — представился индеец. — Здесь моя называть Джо. А твоя Рос Лайка.

Откуда-то он знал моё настоящее имя. Я покопался в памяти, извлекая на свет божий образы всех знакомых индейцев, но этого среди них не было. Честно говоря, не так уж и много я знал индейцев, да и тех лишь в связи с перестрелками в Вайоминге и Нью-Мексико. Тот факт, что он меня знает, а я его нет, мне не понравился, и я передвинул руку поближе к кобуре. Может пристрелить его? Так, на всякий случай?

Индеец понял мои опасения.

— Твоя не надо бояться. Джо видеть твоя Эль-Пасо. Твоя давать Джо доллар.

Действительно, лет семь назад или восемь в Эль-Пасо у меня случилась перестрелка с Эдом Конни, и я дал какому-то индейцу доллар, чтобы тот похоронил его. Вот ведь как судьба сводит людей! У индейцев отличная память, они никогда не забудут человека, которого когда-либо видели. А ещё они отличаются безмерной собачьей преданностью, если считают тебя своим другом…

И тут мне в голову пришла замечательная мысль.

— Слушай, Джо, а тебе, случаем, работа не нужна?

Если уж я решил обзавестись ранчо, то сделать это одному будет сложно. А с помощником всё-таки легче.

— Джо любит кофе, но нет доллар купить. Шериф Шульц не давать работа, Гарри Потер не давать мыть посуда. Джо хочет работать за кофе. Три кружка день!

В это время появился Виски Джордж с моим бычком и вьючной лошадью. Вид у конюха был запыхавшийся. Бычок никак не желал идти, и всё упирался рогами в землю. Видимо понравилось жевать местное сено, а может корова какая приглянулась и ему не хотелось её покидать, так что Джорджу приходилось тащить его силой.

— Ну и животные у вас, мистер Челентано, — отдуваясь, сказал он. — Сущие дьяволы! Не от вас ли они этого набрались?

Я не стал ничего говорить. Закинул на вьючную лошадь седельные сумки, скатку одеял, потом подошёл к Сюзанке и запрыгнул в седло.

— Виски, а на кого работают братья Гомес?

Конюх помолчал минутку, ждал, что я кину ему пару центов, но платить я не собирался. Я же не банк, деньги не чеканю.

— На Лу Фриско, — наконец ответил он, поняв, что ничего не дождётся. — Только я ни разу не видел, чтобы они подходили к коровам. Они их, наверное, боятся.

Надо думать. Эти мексиканцы за всю свою бандитскую жизнь не заклеймили ни одного бычка, а если и заклеймили, то только для того, чтобы подделать старое клеймо. И если Лу Фриско нанял их, значит что-то намечается. Не об этом ли предупреждал меня мистер Паттерсон? Когда кто-то нанимает ганфайтеров, стало быть, жди стрельбы.

— Джо, у тебя есть лошадь?

Индеец кивнул.

— У Джо есть два лошадь! — гордо произнёс он.

Для индейцев количество лошадей имело значение — чем их больше, тем выше престиж. Индейская скво никогда не войдёт в вигвам воина, у которого совсем нет лошадей или есть только одна. Для белых людей ту же роль играют деньги. Две лошади — это тоже не вот какое состояние, Джо зря так сильно задирал подбородок. Однако я не индейская женщина и жить в его вигваме не собирался, так что количество лошадей меня не смущало. Поэтому я сказал:

— Седлай своих лошадок, Джо. Теперь ты работаешь на меня.

* * *

Я не торопился. Тридцать миль это не много и уже к вечеру мы могли быть на месте, но я хотел осмотреться. Как ни как я собирался здесь жить. В городском магазинчике мы закупили продукты, патроны, инструменты и погрузили всё на вьючную лошадь Джо.

Земля, лежавшая на север от Америкэн-Сити, мне нравилась. По обе стороны дороги лежало нетронутое житейскими бурями море травы — рай для скотовода. Бизон делал здесь крутой разворот, вбирал в себя несколько ручьёв, стекающих с Красных каньонов, и медленно уходил на юго-запад, так что проблем с водой быть не могло. Разве что в особо засушливые годы, но в этом случае скот можно было перегнать ближе к реке. На следующее утро, когда мы подъезжали к Тёще Бизона, справа появилась длинная гряда холмов, покрытых отличным сосновым лесом. Холмы отходили от каньонов и скрывались за горизонтом, постепенно забирая к востоку. Я сразу прикинул, что на ручье можно поставить лесопилку и таким образом обеспечить хозяйство строевым материалом. Это было бы очень неплохим подспорьем для моего кошелька, и проезжая мимо холмов я мысленно подсчитывал доходы от этого предприятия.

Тёща Бизона оказался нешироким бурным ручьём, я бы сказал, слишком бурным. Его возмущённый гомон мы услышали задолго до того, как вышли к берегу. Слева и справа протянулись высокие скальные выступы, отроги Красных каньонов, образующие уютную долину, которую так и называли — Тёщина долина. Тот траппер, который рассказал мне об этих местах, говорил, что долина тянется вглубь каньонов мили на четыре, а в самом широком месте достигает полутора миль. Если поставить дом у входа в долину, а между отрогами протянуть ограду, тогда можно не беспокоиться о стаде. Скот сам будет пастись и нагуливать жир без вмешательства человека.

Мы сразу взялись за дело. В первую очередь надо было построить коррали и дом. Мне надоело спать под открытым небом и в платных ночлежках, хотелось иметь собственный дом, в который я мог бы привести жену. Ведь должен же я когда-нибудь жениться? В долине мы заметили следы дикого табуна. В работе со скотом требуется три-четыре сменных лошади, так что тех, что у нас были, явно не хватало. При случае я решил заарканить десяток молодых мустангов, а Джо обещал объездить их за пару дней. Я не сомневался в его способностях. Индейцы хорошо ладили с лошадьми и были прекрасными наездниками. За свою долгую жизнь я мало встречал белых, которые могли бы сравниться с ними в искусстве верховой езды.

К концу второй недели строительство подошло к концу. Дом вышел не ахти какой, никто из нас профессионалом в этой области не был, но на первое время, до того, как я построю лесопилку и смогу запастись материалом, этого будет достаточно. Стены мы сложили из скальных обломков и накрыли их на индейский манер жердями и лапником. Получилось две небольших комнаты: кухня и гостиная. Много народу не поместиться, но для меня и Джо места вполне хватало. Два узких оконца похожие на крепостные бойницы смотрели в сторону равнин, а дверь мы повернули к долине. Я не ждал неприятностей: враждебно настроенных индейцев здесь не наблюдалось, главные индейские тропы проходили севернее и восточнее ранчо — но на всякий случай подстраховался. В жизни, знаете ли, чего только не бывает.

Слева от дома мы построили корраль, приткнув его задней стороной к скале, и взялись возводить ограду между отрогами. Дело это было хлопотное, камни приходилось собирать по всей округе, и, пройдя ярдов семьдесят, я понял, что строительного материала нам не хватит. Большая часть камней ушла на постройку дома и чтобы набрать нужное количество надо было идти в горы. Однако время собирать камни ещё не пришло, и я отправил Джо в холмы на поиск мустангов, а сам занялся мелкими хозяйственными делами: полку приделать, табуретку сколотить. На следующий день, когда я вот так сидел перед домом и сколачивал табуретку, со стороны Америкэн-Сити появилось лёгкое облако пыли, едва видимое на фоне молочно-светлого неба.

Я отложил молоток и взял винчестер. Оружие я всегда держу под рукой, и это уже вошло в привычку. Тех, кто к этому не привык, я лично отвозил на кладбище — и неоднократно. На границе неосвоенных земель человек без оружия быстро превращается в прах. Выживают только самые осторожные, и я пока числился среди них.

Положив винчестер на колени, я принялся ждать. Облако пыли само по себе не появляется, и значит, кто-то вздумал навестить меня. Хорошо бы друзья, но друзей у меня было мало, а уж в этих местах они и вовсе отсутствовали. Судя по величине облака, всадников было десять или двенадцать, и ехали они быстро, торопились видать. Ну что ж, стало быть, ждать мне не долго.

День выдался жаркий и тихий, даже неугомонный ветер, всё время дующий с холмов, успокоился и едва раскачивал тонкие ветви ракиты у ручья. Высоко в небе по-над краем Красных каньонов парила тень одинокого канюка. Я потянулся за ним глазами, завидуя его свободе, и оторвался только тогда, когда топот конских копыт стал перебивать сварливый ропот Тёщи Бизона.

Их действительно оказалось двенадцать. Впереди на высоком вороном жеребце ехал Лу Фриско, и по выражению его лица было ясно, что лицезреть меня он не очень-то рад. Остальные, по виду простые ковбои, но ребята крепкие, жжёные, смотрели на меня не менее радушно. Двоих я уже встречал в салуне Гарри Потера, лица остальных были незнакомы. Или знакомы? Да, кажется, вон того с густой рыжей шевелюрой я где-то видел… не помню где.

Каждый был вооружён так, словно вышел на охоту на гризли, причём на старого, мудрого и с больным зубом. Как-то мне удалось встретиться с таким на узкой тропинке. Хорошо Сюзанка успела развернуться и дать дёру. В тот раз, думаю, мы побили с ней все рекорды по скорости, иначе гризли пришлось бы устраивать званный ужин. В одиночку бы он нас не переварил.

Ребята Фриско взяли меня в полукольцо, и мне это не понравилось. Когда кто-то вот так тебя обходит, значит на уме у него всякие нехорошие мысли. Например, из чего ты сделан или как глубоко ты мечтаешь быть похороненным. Я не показал вида, что разгадал их замыслы, но затвор винчестера передёрнул.

А это уже не понравилось им. Не знаю чего они там себе навыдумывали, быть может, что я начну напрашиваться к ним в друзья, однако оружие их лежало в кобуре — и сейчас они об этом пожалели.

— Когда мне сказали, что ты тут поселился, я не поверил, — заговорил Фриско, натягивая поводья. — Теперь, вижу, правда.

По природе своей я человек очень чувствительный и крайне болезненно отношусь ко всякого рода неприязненным интонациям в голосе собеседника — они меня расстраивают — и именно такие интонации почудились мне в голосе Лу. Поэтому ответил я в том же духе.

— Вас, господа, никто в гости не звал, так что проваливайте, пока я сердиться не начал! Я тут по пальцу молотком попал и настроение у меня скверное!

Кто-то из ковбоев захихикал, а Фриско вздрогнул, будто кнутом по спине схлопотал.

— Это моя земля! — раздувая ноздри, заявил он. — Убирайся отсюда!

— Да что ты говоришь? — изображая удивлённую невинность, воскликнул я. — Что-то я не вижу тут вывески с твоим именем. А может, ты пострелять хочешь? Так я не против, давай!

Он тоже был не против, это я понял по его газам. Численное превосходство было не в мою пользу, однако мой винчестер смотрел точнёхонько на вторую пуговицу его рубашки, а пули сорок пятого калибра оставляют весьма заметные дырки. Ни одна швея потом не заштопает.

— Босс, ты только шепни, мы его махом свинцом нашпигуем, — сказал рыжий. Ох уж мне эти рыжие, всюду-то они суются.

— Давайте, ребята, — кивнул я и похлопал ладонью по прикладу. — У меня тут шестнадцать зарядов, так что каждому хватит. Даже останется.

Зря я это сказал. Если они возьмутся за дело всерьёз, то Джо придётся закопать меня где-нибудь под деревом и написать, что жил, мол, такой-то, никому не мешал. Хотя… писать он вряд ли станет, он неграмотный, так что лежать мне в безымянной могилке — без креста, без покаяния… Но браться за меня всерьёз они не стали. Винчестер — хороший аргумент, и кроме моей могилки Джо пришлось бы копать ещё пару-тройку, а никому из них рядом со мной лежать не хотелось. Особенно Фриско. Они думали на испуг меня взять, а я взял да не испугался. Теперь они не знали, что делать.

— Ладно, мы уходим, — скрипнув зубами, сказал Фриско. А что им ещё оставалось? Не сидеть же возле меня под прицелом винчестера?

— Скатертью дорога, — откликнулся я. — Если кто-то из вас, ребята, научится свинец переваривать, так милости прошу. Я здесь часто бываю.

— Мы вернёмся, — пообещал рыжий. — Мы вернёмся, когда ты не будешь этого ждать.

Они развернули коней и помчались обратно тем же аллюром, каким приехали, а я смотрел им вслед и думал, что эти обязательно вернуться. Команда на «Ти-Бар» подобралась крутая, Лу Фриско абы кого к себе не брал. В большинстве своём это были хорошие люди, но работа на ранчо накладывает на ковбоя некоторые обязанности, и одна из них — блюсти интересы хозяина. Если Лу Фриско сказал, что эта земля его, значит, они пойдут и выгонят отсюда кого угодно. Даже президента наших соединённых штатов. Только вот я сильно сомневался, что Тёща Бизона принадлежит «Ти-Бар». Ранчо Фриско находилось много южнее, по ту сторону города, и претендовать на эти земли он не мог. Вот Дэн Макклайн другое дело, но он-то своих людей ко мне не прислал. Почему бы так?..

Слева от меня ярдах в тридцати возникла плотная фигура Джо. Он тоже смотрел вслед ковбоям с «Ти-Бар», прижимая к бедру старенький однозарядный шарп. Я мог поклясться, что ещё секунду назад его здесь не было, но на счёт индейцев никогда и ни в чём нельзя быть уверенным. Эти черти могут курить трубку в двух шагах от тебя, а ты даже не почувствуешь запаха табачного дыма. Впервые я понял это, когда воевал с апачами в Нью-Мексико. Тогда мы потеряли половину отряда только из-за того, что не удосужились внимательней смотреть по сторонам.

— Ты что здесь делаешь?

— Моя видать пыль, моя приходить.

Ну ещё бы, неужели этот старый воин откажется от возможности приобрести парочку свежих скальпов. Интересно, а сколько их у него вообще?

* * *

На следующий день я оседлал Сюзанку и направился на ранчо Дэна Макклайна. Дэн Макклайн слыл человеком жёстким, но справедливым, в чём я уже успел убедиться. Мистер Паттерсон в случае нужды советовал обращаться именно к нему. Стычка с Лу Фриско меня сильно расстроила. Я никак не думал, что из-за ранчо у меня так быстро могут возникнуть проблемы, но они возникли и мне срочно нужен был добрый совет. Однако главная причина моего визита к Макклайну всё же заключалась не в разногласиях с ковбоями с «Ти-Бар» и не в их угрозах. Любому даже самому маленькому хозяйству требуется скот, и я собирался приобрести его у Макклайна. Надеюсь, он мне его продаст.

Ранчо «Биг-Эн» находилось в двенадцати милях к юго-западу от моего, возле ручья Сломанной Сосны. Дорогу туда я ещё не успел протоптать, а до меня никто не догадался этого сделать, так что я двинулся прямо по целине, напрямую. Если кто-то думает, что равнины Дальнего Запада это ровная гладкая, словно доска, земля, то он жестоко ошибается. На самом деле равнина — это изломанное холмами и глубокими оврагами пространство, местами заросшие непроходимым колючим кустарником и соснами. Встречаются и другие деревья, но это скорее исключение, лишь подтверждающее правило. Воды здесь мало и вся жизнь сосредотачивается вдоль ручьёв, небольших озёр и родников. Без воды скот не будет набирать вес, потому что в поисках источников он забывает о еде и в результате сильно худеет, а худой скот это прямое разорение. Так что если ты владеешь водой, значит ты царь, бог и мишень для тех, кто этой водой не владеет. А желающих завладеть ей, поверьте, очень много. Лу Фриско, наверное, по этой причине и напал на меня. Вернее, пытался напасть.

К ранчо «Биг-Эн» я подъехал, когда солнце зависло высоко над головой и принялось нещадно жечь мои плечи. Дом у Макклайна был далеко не ровня моему — двухэтажный, с широкой покатой крышей и пристроем. Прямо за домом располагались коррали и несколько длинных приземистых строений: амбары и зимние конюшни. Дэн Макклайн строился широко, со знанием дела и надолго, но не это было удивительно. Справа от дома я увидел несколько фруктовых деревьев — яблоньки и груши. В этих местах фрукты обычно встречаются либо в сушёном, либо в консервированном виде, а свежие только во сне снятся. Но спелое сочное яблочко, согласитесь, вкуснее порезанного на куски и засушенного в печке, вдобавок оно приятно согревает душу и делает тебя чуточку счастливее.

Из трубы над пристроем поднимался сизый дымок, значит, повар готовил обед. Пахло картофельным супом и пирожками, может быть даже с фруктами из сада. Я остановил Сюзанку возле раскрытой двери и принюхался. Я был страшно голоден, дорога и тряска в седле только усиливают аппетит, и я вовсю наслаждался запахами из кухни.

За этим деянием и застала меня Ленни Макклайн. Она вышла на веранду, приникла плечиком к резному столбу и принялась наблюдать за мной.

— Кого-то ищите, мистер Челентано? — услышал я её бархатный голос.

Мы обернулись. Мы — это я и моя Сюзанка. Мы всегда вместе оборачиваемся, если кто-нибудь окликает нас со спины. Жуть как волнуемся, когда нас застают врасплох.

— Добрый день, мисс Макклайн, — поздоровался я, демонстрируя своё воспитание. — Вот, заехал по-соседски в гости. Познакомиться, так сказать, поближе.

Вообще-то, в общении с женщинами я не очень силён: теряюсь, смущаюсь и всё такое прочее. Я и с Сюзанкой общий язык нахожу с трудом, а тут настоящая живая леди! Но если дело не касалось межличностных отношений, то я был, что называется, на коне. Хотя говорить с Ленни Макклайн и не думать о других отношениях было тяжело.

— Так вы наш сосед?! — воскликнула девушка, вскидывая брови. На её губах играла загадочная улыбка, я бы даже сказал — блуждала. Однажды мне довелось побывать в Новом Орлеане, и в отеле я увидел нарисованную женщину в тяжёлой рамке. Служащий объяснил мне, что это картина известного художника Леонардо да Винчи. Нарисованную женщину звали не то Джоконда, не то мона Лиза, точно не помню, но вот улыбка её один в один была такая же, как сейчас у Ленни. Мужчина, увидавший такую улыбку, должен немедленно бежать на край света, потому что никто не знает, что твориться в голове женщины улыбающейся так загадочно.

— Представьте себе, — вздохнул я, — повезло…

Я сильно сомневаюсь, что мне повезло иметь в соседях такую девушку, но я должен был что-то сказать, вот я и сказал.

— Что ж, заходите в дом. Мы как раз собираемся обедать.

От обеда я ещё никогда не отказывался, даже если бывал сыт. Кто знает, когда в следующий раз удастся перехватить кусок насущный? Я поблагодарил её, привязал Сюзанку к коновязи и поднялся на крыльцо.

— Папа будет рад вашему приезду, — сообщила она мне как бы по секрету и добавила. — Тогда в ресторане вы ему понравились.

Обедали Макклайны в гостиной с камином за крытым белой скатертью овальным столом. Стол был не грубой топорной работы, что сколачивают по случаю под навесом на заднем дворе, а самый настоящий, из мастерской уважаемого мастера откуда-то с Востока. Кроме мистера Макклайна за столом сидела его жена — худая женщина чопорного вида в чёрном платье и белом накрахмаленном чепчике. Сидела она так, будто кол проглотила, и только голова на тонкой высохшей шее немного двигалась. При моём появлении она состроила такое удивлённое лицо, будто самого дьявола увидала. Или нищего из городской подворотни, что для неё было одно и то же.

Согласен, мой внешний вид не вполне соответствовал чистоте помыслов моей души: рубашка старая, джинсы на коленях протёрты до дыр, сапоги запылились. Но это не значит, что я плохой. А если миссис Макклайн не нравиться моя одежда, то пусть даст мне денег и я куплю новую.

Дэн Макклайн прореагировал на меня по-другому.

— Рад видеть тебя парень, присаживайся, — указал он рукой на свободный стул. Стулья были подстать столу, с тонкими ножками и изогнутыми спинками. Садиться на такой страшно — вдруг сломается? Но я сел, а он не сломался.

Толстая мексиканка поставила передо мной тарелку и налила того самого картофельного супа, запах которого я с таким наслаждением вдыхал возле кухни. Я не стал ждать, когда мне предложат отведать этого яства, а быстренько схватил ложку и принялся стучать ей по тарелке. За супом последовал рис с изрядным куском оленины, за рисом снова рис с таким же куском, и снова рис… Мистер Макклайн с одобрение смотрел на меня, и каждый раз, когда мексиканка накладывала мне добавки, удовлетворённо кивал и улыбался.

Обед прошёл в полном молчании. Только когда подали кофе и пирожки с яблоками, мистер Макклайн сказал:

— Слышал, ты в Тёщиной долине обосновался?

Похоже, уже вся округа знала, где я пустил корни. Уж не мистер ли Фримен постарался?

— Да, сэр, — кивнул я. — Давно мечтал построить свой дом.

— И как?

— Спросите у Фриско. Вчера он заезжал ко мне в гости вместе со своими ковбоями. Не знаю как дом, но приёмом они остались недовольны.

Упоминание имени владельца «Ти-Бар» семья Макклайнов встретила удручающим молчанием. Видимо, Лу Фриско в этом доме не жаловали.

— Он хотел, чтобы я убрался отсюда, — сообщил я.

— Фриско не имеет прав на эти земли, — теребя подбородок, задумчиво произнёс Макклайн. — Но если он чего-то хочет, то обязательно добивается. Тебе надо быть осторожней…

— Я с пятнадцати лет только тем и занимаюсь, что стерегусь.

Мистер Макклайн посмотрел на меня с явным неодобрением. По его мнению, люди, особенно моего возраста, должны прислушиваться к словам старших и выполнять все их наставления. Почему-то таким как он всегда кажется, что мы, молодёжь, не умеем постоять за себя и ни на что не способны. Моё нынешнее имя ничего ему не говорило, он просто никогда его не слышал. Возможно, оно когда-нибудь и прославиться и люди с восторгом будут произносить его, но только не здесь и не сейчас и не благодаря мне. А вот если бы он знал, как на самом деле меня зовут, тогда бы не вздыхал, словно по покойнику. Без ложной скромности скажу, что моё настоящее имя широко известно на Западе и стоит в одном ряду с такими именами как Док Холлидей, Бешеный Билл Хиккок, Вес Хардин и Уайт Эрп. Обо мне часто говорят у походных костров и в барах, обсуждая очередную выходку, но в лицо я почти никому не известен. Да я и не стремлюсь к этому. Такая известность может убить. Сделавших себе имя стрелков частенько поджидают зелёные юнцы, мечтающие о славе ганфайтера, либо менее знаменитые ганмены, жаждущие повысить свою репутацию в глазах окружающих, так что нарваться на случайную пулю совсем даже просто.

— Надеюсь, что так, — ничуть на это не надеясь, ответил Макклайн. — Ну ладно, ты ведь не просто в гости заехал. Хотел чего-то?

— Хочу купить коров, голов двести, — кивнул я. — Но денег у меня нет. — Я немного помолчал, ожидая, какое впечатление произведут на него мои слова, потом продолжил. — Мне нужны молодые тёлки не старше двух лет беломордой породы. Думаю, семь долларов за голову вас устроит.

Он по-прежнему не верил, что я проживу дольше, чем того захочет Лу Фриско, но в то же время он видел, что настроен я серьёзно и готов работать. На Западе человека оценивают не по одежде или цвету глаз, а по характеру и делам. С характером у меня было всё в порядке, а вот в делах я пока ещё никак себя не проявил. Но я очень надеялся, что он посчитает меня порядочным человеком.

— Как будешь расплачиваться?

— Возьму на родео главный приз и выплачу всё до цента. Сколько там в банке?

— Около трёх тысяч. Но их ещё взять надо.

— Возьму, не беспокойтесь. А если не смогу, тогда женюсь на вашей дочери, и как зятю вы простите мне все долги.

Миссис Макклайн едва пирожком не подавилась, а Ленни улыбнулась. Точно так, как на крыльце.

— Ну ты наглец! — мистер Макклайн от души расхохотался. — Видал я проныр на своём веку, но такого!.. Молодец. — Он вытер выступившие из глаз слёзы и кивнул. — Хорошо, ты получишь своих коров. Завтра же мои ребята пригонят стадо. Скажу, что б отобрали самых крепких.

То, что я наглец, я и без него знал. Но вряд ли я осмелился так разговаривать с ним, если бы Ленни заранее не предупредила меня, что я ему понравился.

— Спасибо, сэр.

За время разговора миссис Макклайн не произнесла ни слова и это хорошо, потому что, судя по её лицу, ей я нисколько не понравился.

Я поблагодарил хозяев за гостеприимство, попросил мистера Макклайна оформить купчую на коров с его клеймом и вышел на улицу. Сюзанка покосилась на меня недобрым взглядом (в отличие от меня её никто пирожками не угощал) но я ласково потрепал её по холке и она вроде бы сменила гнев на милость.

— Мистер Челентано! — услышал я голос Ленни. — Хочу вас заранее уведомить, что я тоже приму участие в родео! И я не собираюсь никому уступать!

Что ж, я слышал, что в Солт-Лейк-Сити женщина смогла победить в родео, причём с большим отрывом, так что у Ленни есть все шансы обскакать меня на повороте. И если она победит, то я буду только рад.

— Желаю успеха, — вполне искренне сказал я. — Только не очень-то усердствуйте, иначе мне действительно придётся жениться на вас.

Она раздула ноздри как норовистая кобыла, но, думаю, мои слова её ничуть не обидели.

— Мой отец прав — вы наглец! Для меня дело чести победить вас!

— В таком случае предлагаю перейти на «ты». К чему эта официозность, если мы собираемся пожениться?

Она начала какую-то длинную тираду о том, почему мы не можем быть вместе, но я не стал слушать её. Я вскочил в седло и отправился в обратный путь. Ленни — девушка очень красивая, я бы сказал — мечта всей моей жизни. Едва увидев её тогда в ресторане, я сразу понял, что пропал навсегда и не будет мне успокоения до конца дней моих. Я так же понял, что в нынешнем моём положении мне ничего не светит. Но, чёрт побери, а вдруг?!

 

Глава 3

Подъезжая к ранчо, я всё ещё думал о ней. Черноволосая красавица с голубыми глазами и с таким завораживающе-проникновенным именем — Ленни — никак не выходила из моей головы. Её лицо стояло у меня перед глазами призрачным видением, и как я не гнал его прочь, оно отказывалось исчезать. Это плохо, потому что когда думаешь не о том, о чём надо — жди беды. Вот я и дождался…

Когда я очнулся, то почувствовал, как влажные губы Сюзанны осторожно касаются моего лица. Я открыл глаза, и Сюзанка радостно всхрапнула. Всё же она любит меня, несмотря на свой змеиный характер. Я попробовал пошевелиться: руки и ноги действовали, но в голове стучали барабаны, большие и очень громкие. Настолько громкие, что заглушали стрёкот кузнечиков.

В меня стреляли, это я понял сразу. Ощупав голову, я обнаружил на темени длинную борозду, уже запёкшуюся под воздействием солнца. Значит, я пролежал часа два или три. Стрелок наверняка решил, что убил меня и ушёл. А что ему ещё делать, если я лежу и не шевелюсь?

Я ухватился за стремя и попытался встать. Барабаны в голове сменились колоколами, яркий летний пейзаж цветущей прерии подёрнулся туманом, а в висках яростно стучала кровь. В груди начал зарождаться тяжёлый комок недовольства к самому себе: Чего тебе надо? Лежи, не двигайся! Но мне надо было встать, и не просто встать, а сесть в седло. И я встал, и сел, и поехал. До ранчо оставалось миль пять, с такого расстояния Джо вряд ли мог слышать выстрел, и на помощь ко мне он не спешил, так что приходилось рассчитывать только на собственные силы. Ближе к ночи он, конечно, забеспокоится, если такое вообще возможно с индейцем. Во всяком случае, его начнёт разбирать любопытство: куда это я подевался? И он обязательно меня найдёт, потому что ничто так не снедает душу индейца, как любопытство. Но кто знает, что за это время со мной может произойти? Эта пустынная прерия оказалось такой многолюдной, что Кони-Айленд в Нью-Йорке может с чистой совестью краснеть от зависти.

Забравшись в седло, я почувствовал себя лучше. Намного лучше. Я даже позволил себе глубоко вздохнуть и оглядеться. Откуда в меня стреляли? Дорога, которую я начал протаптывать на ранчо Макклайнов, проходила ярдах в четырёхстах от линии холмов. Расстояние большое, но для хорошего стрелка с хорошей винтовкой это не проблема. Скорее всего, стрелок следил за мной с самого утра, и когда увидел, что я отправился на ранчо к Макклайну, залёг на вершине холма, дождался моего возвращение и выстрелил. Подойти ко мне и проверить, насколько точен оказался выстрел, он побоялся. Его могли заметить, ведь, как я только что говорил, здешние прерии отличаются многолюдством. Он подождал, увидел, что я не встаю и посчитал свою работу выполненной. Но кто он, кто мог в меня стрелять? Кому понадобилась моя многострадальная душа?

Вряд ли это кто-то из старых моих знакомых. Направляясь в Америкэн-Сити, слежки за собой я не заметил, и, стало быть, засаду организовали местные ребята. За своё недолгое пребывание в здешних местах я успел нажить изрядное количество врагов. Во-первых, братья Гомесы. Работая на ранчо, я совершенно забыл о них, и выходит, что зря. Хотя нет. Братья Гомесы — те ещё головорезы, но стрелять из засады не станут. Они были бандитами, скотокрадами, наёмными стрелками, могли остановить дилижанс или поезд, но ремесло наёмного убийцы не их стезя. Какие-то понятия о чести у них ещё сохранились. Во всяком случае, ничего подобного за ними раньше не наблюдалось.

Тогда может Рыжий? Он же обещал вернуться за моим скальпом, так почему бы не он? Он знает, что Лу Фриско считает эти земли своими, вот и решил помочь хозяину. Я круто с ними обошёлся, заставил отступить перед одним-единственным человеком, и им это не понравилось. Так что… А шериф Шульц? Насколько я понял, он человек опасный, самолюбивый, а я и с ним вёл себя не совсем корректно. Вот он и взял винтовочку, прицелился и нажал на спуск. Делов-то! Хотя зачем это надо шерифу? Если ему захочется меня пристрелить, то он найдёт какой-нибудь приличный повод и сделает это, когда я приеду в город. С револьвером, как я понял, он обращаться умеет…

Мысли мои роились подобно взбесившемуся осиному рою, и чем больше они роились, тем больше возникало вопросов. Ответы на некоторые из них мог дать тот неизвестный стрелок, или, точнее, его следы. Я не считал себя хорошим следопытом, но кое-что в этом деле смыслил, поэтому дёрнул поводья и направил Сюзанку к холму, на котором, по моему предположению, и сидел снайпер.

У подножья холма я спешился. Голова по-прежнему отзывалась на каждое движение колокольным звоном; мне бы вернуться на ранчо, упасть на постель и полежать недельку-другую не шевелясь, однако я должен был найти ответы на свои вопросы.

Я внимательно осмотрел холм, скрупулёзно изучая каждый квадратный дюйм зелёных насаждений, и попытался представить, где бы залёг я сам, если бы устроил на кого-нибудь засаду. Устраивать засады и стрелять в спину, конечно, не в моих правилах, но если вы хотите найти кого-то, то лучше всего поставить себя на место этого человека и попробовать думать так же, как он. Я вынул винчестер из седельной кобуры и полез вверх по склону, предварительно велев Сюзанке дожидаться меня здесь.

Склон уходил вверх под углом примерно сорок градусов, так что подъём был не особо сложным. Мне доводилось влезать и на более крутые стены. Ещё внизу я отметил несколько мест, где мог бы залечь снайпер и собирался осмотреть их в первую очередь. В принципе, удобных площадок здесь не было и стрелять можно было просто приладив винтовку к сосновому суку, но моё внимание привлёк короткий выступ почти у самой вершины. Сосны там росли не так густо, не загораживая радиус обстрела, зато кусты полностью скрывали от взгляда весь выступ. Именно туда я и поднимался, не забывая, однако, оглядываться по сторонам.

Главное правило следопыта — обращай внимание на то, что кажется тебе подозрительным. Или неправильным. Например, красной глины не может быть там, где голые камни. Если она есть, значит, её кто-то принёс. Ещё надо быть очень внимательным к мелочам и знать особенности того или иного следа. Когда человек идёт по целине, то примятая трава указывает направление, в котором он ушёл, а следы лошади — откуда пришла. Это азы, без них в этой стране не выжить. Поднимаясь к вершине, я старался не упустить ни одной мелочи, но земля пока молчала. Мне попались следы койота, решившего отдохнуть в корнях старой сосны, однако следов человеческого присутствия я не нашёл.

Подобравшись к выступу, я присел на корточки и прислушался. Если я прав и снайпер выбрал именно эту позицию, то прежде, чем идти дальше, надо немного обождать. Я не сомневался, что тот человек ушёл, но бережёного, знаете ли, бог бережёт. Минут через двадцать я двинулся дальше, держа винчестер прямо перед собой и стараясь не наступить ненароком на сухую ветку. Если вы услышите в лесу хруст ветки, знайте, где-то рядом с вами человек. Зверь никогда на ветку не наступит.

Я не пошёл прямо к выступу, а поднялся чуть выше, ещё раз осмотрел его и только потом спустился. Я сразу увидел продольную вмятину от человеческого тела. Площадку покрывал толстый слой хвои и поэтому отпечаток получился расплывчатый. Но по нему я сразу определил, что стрелявший в меня человек невысокий и худой. Там, где, стрелок упирался в землю локтями, лежало несколько окурков. Я поднял один и понюхал. Сам я не курю, но по запаху могу определить сорт табака. Этот оказался обычный индейский, которым торгует большинство магазинов на Западе. Судя по количеству окурков, ждал он меня долго. Разумеется, путь до ранчо Дэна Макклайна, обед и возвращение, заняли у меня немало времени…

— Босс!

Я мгновенно развернулся и упал набок, направляя винчестер на голос. Палец лёг на курок, потянул его… Но всё же удержался, и хорошо. Иначе пришлось бы искать нового работника.

— Чёрт тебя побери, Джо! Что ты здесь делаешь?!

Сердце моё билось ничуть не тише, чем колокола в голове. Я думал, что один, и только Джо знал, что это не так.

— Мой слышать выстрел и шёл смотреть, откуда стрелять.

Я уже говорил про индейское любопытство? Это их порок. Ради него они способны на всё и даже на всё остальное. Я слышал историю об одном индейце, который ради того, чтобы узнать, где прячется по ночам солнце, совершил кругосветное путешествие. Не знаю, правда это или нет, но люди у костров рассказывали…

— Джо, я мог пристрелить тебя!

В душе у меня всё так и кипело, и я собрался выплеснуть этот кипяток на него, но Джо меня не слушал. Пружинистым шагом он подошёл к площадке и осмотрел её. Индейцы лучше белого человека разбираются в следах. Вся их жизнь проходит на лоне природы, они дружат с ней, любят её и полностью подчиняются её законам, чего нельзя сказать о нас. Наше отношение к Природе потребительское — нам бы взять все, что можно, а потом хоть трава не расти. Индейцы подобного себе не позволяют.

— Маленький и худой, — подтвердил Джо мои догадки, потом изучил окурки и добавил. — Старый, зуб сточенный.

Когда неизвестный стрелок курил, то прикусывал кончик сигареты зубами, однако определить состояние зубов по нему вряд ли было возможно. Но я поверил безоговорочно, ибо если индеец говорит — так, стало быть, так оно и есть.

Джо ощупал руками траву справа от следа и вытащил на свет божий гильзу от спенсера пятьдесят шестого калибра. Я всё хвастал, что мой винчестер оставляет большие дырки, ни одна швея, мол, потом не заштопает, но со спенсером он даже рядом не стоит. Спенсер оставляет не просто дырки, а целые пещеры. Посмотрев на гильзу, я понял, что мне крупно повезло. На волосок правее — и от моей головы остались бы одни воспоминания.

Я подошёл к краю выступа и навёл винчестер на то место, где меня подстрелили. По прямой тут было ярдов четыреста или чуть больше. Надо иметь очень зоркий глаз, чтобы попасть хотя бы в лошадь, а уж в голову человека… Что и говорить, этот мой тайный недоброжелатель был стрелок что надо!

Я попробовал вспомнить всех маленьких и худых людей в зрелом возрасте, которые попадались мне за последние две недели. Вообще-то, под это описание подходило человек десять. Парочку я заприметил среди ковбоев Лу Фриско, потом этот мэр-парикмахер Фримен, небезызвестный мистер Паттерсон, месье де Гурвиль и даже Дэн Макклайн. Хотя нет, Дэн Макклайн крепкий широкий мужчина с изрядным брюшком. К тому же, он при всём желании не мог одновременно обедать со мной и ждать меня в засаде. Да и не из той он породы людей, которые любят стрелять в спину, так что он отпадает. Тогда кто?

Гадать и думать, кто же этот нехороший человек, можно было сколь угодно долго. Ещё можно тыкать пальцем в небо или носить воду в решете, но ответов на все вопросы всё равно не получишь. Я вспомнил, что у меня болит голова, а на пороге родео, от которого зависит моё обеспеченное будущее, и решил, что на сегодня с меня приключений достаточно. Будет совсем неплохо, если я немного отдохну и приведу себя в порядок. Джо остался, чтобы ещё раз осмотреть холм и найти место, где стрелок привязывал свою лошадь, а я спустился вниз, забрался в седло и поехал на ранчо. Джо прекрасный следопыт, разберется, что к чему, я ему только мешать буду.

* * *

Джо вернулся под утро. Лёжа в кровати, я услышал, как он разводит огонь в печке и гремит чайником. Проголодался наверно.

С едой у нас было туго. Те припасы, которые я купил в магазине, заканчивались, и нам приходилось экономить на всём. Оставалось четверть мешка бобов, немного муки и пакет кофе. При условии, что индейцы способны съесть в три раза больше белого человека, этого могло хватить не более чем на неделю. Ну да ладно, скоро родео, возьму первый приз и сразу запасёмся продуктами…

И тут до меня дошло: Джо никак не может греметь посудой на кухне! Дело в том, что Джо считал себя выше кухонных обязанностей, и готовить всегда приходилось мне. Он даже не мог сам заварить кофе, хотя очень любил этот напиток и ради одной кружки готов был отрезать собственное ухо. Я частенько ругал его, но Джо оставался непреклонен. Он же упрям, как и все индейцы.

Я мгновенно поднялся, выхватил из кобуры револьвер и как был босиком и без штанов подкрался к дверному проёму. Дверь между комнатами мы навесить не успели, не из чего было сделать, так что заглянуть на кухню мне не составило особого труда. Я и заглянул. Возле печки копошилось что-то бесформенное и сварливое, будто Тёща Бизона. Оно довольно-таки умело развело огонь, подкладывая в топку сухие веточки и кору, но при этом что-то недовольно бубнило себе под нос. На какой-то момент оно повернулось ко мне боком и я разглядел красный орлиный профиль и морщинистую щёку.

Это была женщина. Индейская женщина!

Если бы я увидел на своей кухне Лу Фриско и всю его команду, я, наверное, удивился бы меньше. Что здесь делала индейская скво? Забрела на огонёк? Или это какой-нибудь каприз Джо, решившего, как и я, остепениться? Я быстро оделся и выбрался на улицу через окно. Не хотелось беспокоить женщину и отвлекать её от приготовления завтрака.

Джо сидел на корточках возле корраля, прижавшись спиной к жердям, и дымил трубкой. При моём столь оригинальном выходе он не пошевелился, даже глазом не повёл, словно я целыми днями только тем и занимаюсь, что выхожу из дома в окно.

— Твоя скво? — спросил я, присаживаясь рядом.

— Мой, — кивнул он. И ни слова объяснения.

Ладно. Я ничего не знал о его личной жизни. В принципе, это не моё дело, но я всё-таки хозяин ранчо и я просто обязан знать, что твориться в моём доме.

— Джо, этот скво твой жена?

— Мой, — опять кивнул индеец.

Он не был настроен на разговор, и я оставил его в покое. В конце концов, у меня появился шанс отдохнуть от обязанностей повара, и я хотел этот шанс использовать.

Завтрак оказался выше всяких похвал. Я всегда говорил, что только женщина знает, что мужчине надо. Эта индейская скво напекла тонких лепёшек с луком, наварила бобов и сдобрила их беконом, так что я ел и нахваливал. В коррале я заметил гнедого мерина в чёрных чулках и с белой полосой во всю морду. Видимо на нём скво и приехала.

После завтрака я намеревался осмотреть Тёщину долину; действительно ли она так хороша, как о ней рассказывали. Я вывел Сюзанку из корраля, накинул седло и стал затягивать подпругу. Сюзанка любила, когда её седлали, потому что это означало поездку, а ездить ей очень нравилось. Она была самая настоящая скаковая лошадь. Не знаю, кто были её родители, иногда мне кажется, что гадюка с обезьяной, но в любом случае характер у неё был бойцовский. Несколько раз мы участвовали с ней в скачках, и нам доводилось выигрывать.

Голова моя болела по-прежнему, хотя и не так сильно, как накануне. Индеанка заставила меня выпить ужасного на вкус отвара, я бы врагу такого пить не пожелал, но самочувствие моё улучшилось. Ещё пара литров этого пойла и, глядишь, к родео я окончательно оправлюсь. Или отброшу копыта. Надо отдать должное этим индейцам, я травах они толк знали.

Ко мне подошёл Джо.

— Всадник, два, — сказал он, указывая пальцем в сторону дороги.

День стоял жаркий, глянцевые волны марева поднимались к небу, до неузнаваемости искажая видимое пространство, но всё же я сумел различить две тёмные точки на светло-коричневом фоне прерий. Разглядеть что-либо конкретно не удалось, всадники находились слишком далеко.

— Один скво, — уверенно заявил Джо.

Я не стал подвергать сомнению его слова. Если индеец говорит скво — значит скво. Откуда он может это знать, ведомо лишь ему одному, а спорить — только ставить себя в дурацкое положение. Я однажды пробовал возразить, и с тех пор больше этого не делаю. Тем более что убедиться в точности выводов Джо я вскоре смогу без всяких споров.

Всадники приближались. С той стороны мог приехать кто угодно, даже мадам Томпсон со всей своей кавалькадой девиц подозрительного поведения. Так что если все дороги ведут в Рим, тогда Рим — это моё ранчо, ибо других дорог кроме этой здесь не было. Индейские тропы я не считаю.

Я отвёл Сюзанку к ручью, что б попила перед дорогой, а сам встал в тени широкой ракиты, но так, чтобы незваные гости, кем бы они ни были, могли видеть и меня и мой винчестер сорок пятого калибра. Никогда не знаешь, что на уме у некоторых гостей. Вот Лу Фриско, например, оказался весьма колоритной личностью с тёмными мыслями, которые без труда могли довести его до могилы, но мой шестнадцатизарядный друг одним своим видом убедил его, что кончать жизнь самоубийством ему нет никакого резона. Хотя, как мне кажется, зря он его в этом убедил. Что-то мне подсказывало, что разговор наш ещё не закончен, и какой будет концовка этого разговора тоже пока не известно.

Однако вновь демонстрировать миротворческую силу винчестера мне не пришлось. Один из всадников действительно оказался женщиной, и не просто женщиной, а Ленни Макклайн.

Рядом с Ленни ехал пожилой седоусый ковбой в потёртой кожаной безрукавке и в шляпе с высокой тульей. Такие шляпы называют «мечтой стрелка», потому что редкий подвыпивший ковбой, считающий себя крутым, удержится от соблазна, чтобы не вытащить кольт из кобуры и не сбить её с головы хозяина. В шляпе седоусого не было ни одной дырки, и значит, желающих сбить её до сих пор не нашлось. Или нашлось, но не успели. Я никогда раньше не видел этого мужчину, но имя, думаю, слышал.

— Здравствуйте, мистер Челентано, — поздоровалась Ленни, останавливая лошадь в трёх шагах от меня.

Помниться, мы договорились перейти с ней на «ты», но, то ли она забыла об этом, то ли подобным обращением стремилась подчеркнуть разницу между нами; одним словом, начинать дружеские отношения со мной она не хотела. Ну что ж, я никогда и никому в друзья не набивался, и не буду набиваться. Дружба — дело сугубо добровольное, насилью неподвластное.

— Очень рад видеть вас, мисс Макклайн, — ответил я, делая шаг навстречу и беря её лошадь под уздцы. — Какими судьбами в наших краях? Пожелали осмотреть будущие владения?

Она не услышала сарказма в моём вопросе. А если и услышала, то не обратила на него внимания.

— Мистер Челентано, — глядя на меня в упор, заговорила она, — кто-то украл наших коров. Беломордых тёлок-однолеток, которых отец собирался передать вам. Следы ведут в вашу сторону.

Я присвистнул. Скотокрадство в районах интенсивного разведения скота вещь не редкая. Порой оно приобретает промышленные масштабы, и тогда ранчеро несут колоссальные убытки. С этим явлением борются, как могут: иногда верёвкой, чаще револьвером. Причём, неважно, украли вы одну корову или тысячу, наказание в случае поимки будет одинаковое. Я никогда такими вещами не занимался. И не потому что боялся возмездия, а потому что всегда старался жить честно. Так, говорят, спится спокойнее.

— Вы же не хотите обвинить меня?

— Нет, не хотим, — ответил седоусый. — Угнали стадо голов семьдесят. Скотокрадов четверо. Мы прошли по их следам до холмов, дальше они уходят на север в сторону Красных каньонов. Думаю, они хотят перегнать стадо в Аламос или Денвер. Здесь им его не продать.

Теперь, наверное, следует объяснить, что собой представляют Красные каньоны ввиду их частого упоминания. Красные каньоны — это часть огромного горного массива, отмеченного на всех картах под названием Скалистые горы. Начинаются они точнёхонько на запад от Америкэн-Сити и тянутся с юга на север по направлению к Юте. Потом они постепенно поворачивают на восток, а в том месте, где находится моё ранчо, плавно уходят к северо-востоку. На западе они представляют собой высокие горные вершины, между которыми тянутся узкие долины, а на северо-востоке это уже истрёпанные ветром и иссушенные солнцем каменистые холмы, где из всей растительности встречаются только кактусы да виргинская ветреница. Это уже пустыня, почти полностью охватывающая Юту, Неваду и часть Калифорнии. Мне доводилось бывать в тех краях, и надо сказать, выжить там весьма проблематично.

— И вы вдвоём решили догнать воров и поставить их на путь истинный? Похвально. Надеюсь, они вас послушают и вернут стадо.

Четверо против двоих это много, тем более что один из двоих — девушка. В таких случаях обычно собирают команду из семи-восьми человек. Дэн Макклайн так и должен был поступить. Те, кто ворует скот, люди опасные, они сначала стреляют и лишь потом разговаривают. Согласитесь, не каждый хочет, чтобы его повесили.

— Я думала, вы захотите помочь нам, — немного помолчав, сказала Ленни. — Всё-таки эти тёлки должны составить часть вашего стада.

— А у вашего отца людей не хватает?

— Отец со вчерашнего вечера уехал на дальние пастбища, и с ним почти все наши ковбои. Мы с Гуром хотели осмотреть… Да что я с вами говорю! — вдруг вспыхнула она. — Поехали, Доминик!

Так вот кто он… Гур… Доминик Гур. Я действительно слышал это имя. Ганфайтером он не был, зато из винтовки стрелял получше многих наёмных убийц. Впервые я услышал о нём, едва научился ходить на коленях. Сначала он был охотником на бизонов, потом подряжался перегонять стада из Техаса в Канзас. Отец рассказывал, как однажды Гуру пришлось в одиночку отбиваться от военного отряда сиу где-то в Моголлонах. Он держался три дня и вынудил индейцев отступить. С тех пор сиу не трогали стада, которые сопровождал Гур. Дэну Макклайну повезло, что он заполучил такого работника.

Я всё ещё держал лошадь Ленни под уздцы, так что уехать без моего желания она не могла.

— Что ж вы так торопитесь… Я же не сказал «нет», дайте подумать.

— Думайте, только скорее!

А что тут думать? Едва она появилась на горизонте, я сразу решил, что поеду за ней хоть на край света, пусть только попросит. Но должен же я был немного покочевряжиться?

— Если вы подождёте, пока я наполню флягу и возьму кое-что из припасов, тогда я поеду с вами.

* * *

След стада мы нашли быстро, сразу, как только перемахнули через седловину и вышли на ту сторону холмов. Скотокрады скрыть след не пытались, да и смысла не было: семь десятков коров в карман не положишь. Тёлки бежали ходко, размер шага мало уступал конскому, и нам приходилось торопиться. По самым скромным подсчётам воры опережали нас часов на шесть. Если им удастся пересечь Каменный ручей и углубиться в пустыню, догнать их будет ещё сложнее.

По эту сторону холмов я ещё ни разу не был. Земля была похожа на те же прерии, что окружали Америкэн-Сити: слева красовались Красные каньоны, справа и чуть позади виднелись остроконечные пики Сьерра-Бланка, а прямо передо мной лежал цветной ковёр неоглядных Больших равнин. Трава здесь зеленела ничуть не хуже, чем на моём ранчо, но уже чувствовалось горячее дыхание северо-западных суховеев. Где-то впереди, милях в сорока, находился небольшой городок Карсон. Я знал об этом, потому что мой дядя по матери сложил там свою непутёвую голову. Это случилось ещё до моего отъезда из дома. Мама, помню, сильно переживала из-за преждевременной кончины дядюшки, и, напутствуя меня в дорогу, просила держаться от этого города подальше. Ей казалось, что Карсон самый плохой город на Западе, что целыми днями там только и делают, что убивают наших родственников. Если бы она знала, что стреляют не в одном Карсоне, а по всему Дикому Западу, то ни за что бы ни отпустила меня, и я бы не стал тем, кем стал.

А кем я, собственно, стал? Вопрос не столько риторический, сколько философский. То, что я обычный ковбой-бродяга, перекати-поле и птаха перелётная — это понятно без всяких объяснений. Люди, знающие меня, говорят, что в-общем-то человек я неплохой, хотя довольно резкий и вспыльчивый. Я честный, справедливый, и если когда-нибудь умру, то уж точно не от скромности. Я романтик, мечтатель, немного наивный, несмотря на свой возраст, и часто приписываю людям качества, которыми те не обладают. Это происходит оттого, что мне очень хочется, чтобы все были честными и справедливыми, и именно поэтому многие друзья обманывают меня, а женщины бросают. Но я на них не обижаюсь, ибо нет смысла обижаться на тех, кто тебя предал. Но я верю в свою Звезду, я верю, что когда-нибудь она взойдёт и засияет. Я найду настоящих друзей и настоящую женщину и буду по-настоящему счастлив! Эх, быстрей бы наступило это время, а то уже сил моих нету терпеть всё это…

Вдалеке я заметил стадо бизонов, а значит, цивилизация ещё не успела добраться до этих мест. Не надо думать, будто западные равнины сплошь и рядом усеяны скотоводческими ранчо и фермами. Свободной земли здесь предостаточно, но далеко не каждому по силам её освоить. Прежде чем получить приплод от коров или снять с нивы хороший урожай необходимо вложить в эту землю немало пота и времени, и при всём при этом помнить об индейцах, и ходить, оглядываясь, с винтовкой в руках. Апачи только и ждут случая, чтобы ограбить вас и по возможности снять скальп, дабы хвастать победами перед соплеменниками в родных деревнях. Мне частенько доводилось видеть обгоревшие и разрушенные останки домов и обезображенные пытками тела поселенцев, не слишком внимательно смотревших по сторонам.

Следы повернули к северу, и мы повернули за ними. Я надеялся, что воры остановятся на привал возле Каменного ручья и мы нагоним их, однако не сильно уповал на это. Те, кто угнали стадо, люди опытные, и знают, что рано или поздно за ними организуют погоню. Следы они оставили заметные, по ним ребёнок пройдёт, а уж взрослый человек даже на землю смотреть не будет. Но, возможно, они решат, что хозяева спохватятся слишком поздно, чтобы что-то предпринять, и им удастся уйти. Мне бы очень хотелось, чтобы именно так они и думали.

— Вы когда-нибудь угоняли скот? — вдруг спросила Ленни.

С чего это она? Неужели я похож на вора? Последний раз, когда я смотрел в зеркало, я видел лицо честного и приятного молодого мужчины. Не красавца, конечно, но и не вора, в этом я могу поклясться даже на Библии.

— Нет мэм, как-то не доводилось, — ответил я вежливо. — Догонять — догонял, а вот убегать не пробовал. Не люблю я бегать.

Доминик усмехнулся краешком губ, бросив в мою сторону быстрый взгляд. Мужчины такие вопросы друг другу не задают. Это весьма скользкая тема, способная завести собеседников на опасный путь, в конце которого один из них может оказаться на кладбище. Но Ленни девушка, очень красивая девушка, и время от времени имеет право поддеть кого-нибудь. Если мужчина ей не нравится. Или нравится. Или просто у неё настроение язвительное.

— Я слышала, — спустя минуту заговорила Ленни, — что некоторые ковбои не прочь подделать клеймо…

— Мэм, если вы пройдётесь по округе и осмотрите подпружные кольца у каждого встреченного вами ковбоя, то убедитесь, что все они окажутся обожжёнными. Но никто не признается, что он когда-либо подделывал чужое клеймо.

— И вы тоже?

— Разумеется.

В её глазах горели искорки лукавства, она явно пыталась выбить меня из седла. Но я всегда крепко держался за луку, и чтобы свалить меня, ей нужно договариваться с Сюзанкой.

— А вы никогда…

— Не надо копаться в моём прошлом, мэм, — попросил я, поднимая руки в защитном жесте. — Если я и совершал в жизни плохие поступки, то к вам они не имеют никакого отношения. Ни к вам, ни к вашей семье. И поверьте, более безобидного существа на этой грешной планете, чем я, вы не найдёте.

Она промолчала. В то, что я безобидный, она не поверила, ибо моя драка с братьями Гомес до сих пор обсуждалась и в городе и на ранчо, а о том, как я отшил Лу Фриско и его ковбоев, я сам ей рассказывал. В её глазах прыгали озорные чёртики; она явно настроилась на продолжение темы о подпружных кольцах, но бог меня спас — на а горизонте появились искомые тёлки.

Я оказался прав. Похитители, встали у Каменного ручья и разбили лагерь. Стадо разбрелось вдоль по берегу, соблазнившись сочной травой, а скотокрады развели костёр и готовили ужин. Ещё мили за две я уловил устойчивый запах бекона с бобами. На мой вкус, они слегка пережарили бекон и добавили больше масла, чем следовало. А вообще, я люблю, когда в бобы кладут немного обжаренного лука и помидоры, и по возможности всё это посыпают сыром. Очень вкусно, если не верите — попробуйте.

Мы немного свернули вправо, к холмам, чтобы не маячить посреди прерии как бельмо на глазу, а заодно поразить их своим внезапным появлением. Я не люблю сюрпризов, они, думаю, тоже, но им придётся это стерпеть.

Как и сказал Гур, воров было четверо. На вид — тёртые парни и, несомненно, знающие с какой стороны заряжаются ружья. Двоим было за сорок, ближе к пятидесяти, третий примерно моего возраста, а четвёртый совсем мальчик, лет семнадцати. Но возраст на Западе значения не имеет. Если ты считаешь себя достаточно взрослым, чтобы взять в руки оружие и украсть чужой скот, то и судить тебя тоже будут как взрослого. А верёвке всё равно, чью шею обнимать.

Мы выехали из-за холма и остановились шагах в тридцати от них. Они нас не сразу заметили, были заняты ужином, зато когда заметили, то уж не отводили глаз ни на секунду. Двое, те, что помоложе, встали. Юноша отошёл к лошадям и сделал вид, что возится с упряжью. Двое других остались сидеть возле костра. Все четверо были вооружены револьверами, винтовки стояли сложенными в козлы позади них.

— Это наши коровы! И мы их забираем! — не сдерживая эмоций, воскликнула Ленни. Я бы предпочёл сам вести переговоры и постараться уладить дело без шума. Мне удавалось решать подобные дела мирным путём. Согласитесь, совсем не обязательно убивать человека только за то, что он имел неосторожность оступиться. Именно поэтому я не вытащил винчестер из седельной кобуры. Но разве кто-нибудь может удержать женщину, когда ей хочется поговорить? Нет конечно, и потому я всегда считал, что язык — их враг… Мой, впрочем, тоже.

— Вполне возможно, мэм, — усмехнулся тот, которого я посчитал своим ровесником. Он был высок, худощав, а рукояти его револьверов сияли зеркальным блеском. Один револьвер он носил в кобуре справа, второй за поясом. Из такого положения выхватить их ничего не стоит, и очень трудно угадать, за которым он потянется. Так что за худощавым я решил присматривать внимательней, хотя остальные выглядели не менее опасно.

— Вполне возможно, мэм, — повторил худощавый. — Хотя я сильно сомневаюсь в этом.

Нас было двое против четверых — Ленни я не считаю — поэтому он и вёл себя столь вызывающе. Гур чуть подал вперёд, прикрывая Ленни собой, а я положил правую ладонь на бедро.

— Осторожно, Сэм, — вдруг сказал один из тех, кто сидел у костра.

Худощавый скосил глаза.

— В чём дело, Дик, ты испугался? Их всего-то двое. И одна женщина.

Он хорошо обращался с шестизарядником и знал это. Но он не знал меня, а я его вспомнил — Сэм Гриффин, ганмен из Техаса. Одного человека он убил на перегоне где-то в Неваде, ещё троих в шахтёрском городке в Калифорнии. Поговаривали, что он застрелил Длинноволосого Джимми Картрайта, но, думаю, Джимми ему не по зубам, слишком уж он дёрганный, этот Гриффин. Я видел Картрайта в Денвере и видел, как он стреляет. Хотя… Никто не застрахован от ошибок: револьвер может зацепиться за кобуру или под ногу попадёт камень и пуля уйдёт в небо. Все мы смертны; ты можешь промахнуться, а твой противник не промажет. Я ещё не слышал, чтобы кто-то из ганменов умер своей смертью, поэтому, думаю, и меня тоже когда-нибудь застрелят. Например, в спину, как Хиккока… Если не успею вовремя отказаться от этой профессии и уйти в тень.

— Твой друг, Сэм, хочет сказать, что двое иногда значит больше, нежели четверо, — заговорил я. — Законы математики никогда не противоречат законам жизни.

Сомневаюсь, что он знал, что такое математика, но о цифрах, надеюсь, слышал. А уж считать умел наверняка. Однако иногда считать надо не то, что видишь, а то, что подразумевается. А вот с этим правилом он явно знаком не был.

— Хочешь назвать меня неучем, мистер? — сразу насупился Гриффин. Пальцы его правой руки сыграли волну и нацелились на рукоять револьвера. Ему страсть как хотелось пострелять. Ну просто страсть как. Лишний раз показать свою крутость, дать новый повод для разговоров и повысить свой рейтинг в глазах окружающих. Он даже подался вперёд, искушаемый жаждой убийства.

— Нет, Сэм, я не хочу назвать тебя неучем, — покачал я головой. — Я просто хочу забрать коров, которых ты украл у Дэна Макклайна, но которые принадлежат мне. Я не буду объяснять тебе, что такое математика или школа вообще. Я просто заберу коров и вернусь на ранчо, а ты поедешь дальше. Если ты этого не сделаешь, тогда один из нас умрёт, а может и ещё кто-нибудь. Но ведь ты не хочешь, чтобы кто-нибудь умер, Сэм? Особенно ты, правда?

Он не хотел умирать. Думаю, этого никто не хочет. Но и отступать он тоже не хотел. Он настроился на драку, был уверен в себе, однако мои рассуждения о смерти ему не понравились и, кажется, в его голову впервые закралась мысль о том, что он тоже не бессмертен. Если собираешься стрелять, то такие мысли надо гнать из головы прочь, иначе очень легко сыграть в ящик…

— Осторожно, Сэм, — вновь сказал Дик. Потом добавил, глядя себе под ноги. — Это Бен Росс Лаки.

Сказал он не слишком громко, но услышали его все. Сэм вдруг побледнел; пальцы, уже коснувшиеся револьвера, сжались в кулак, а рука медленно, осторожно пошла вниз и в сторону. Он не был трусом, но моё имя звучало как приговор. Всё, что он обо мне слышал — а он обо мне слышал — ставило меня в разряд неприкасаемых. Достаточно той истории, когда я, нашпигованный свинцом под завязку, расстрелял банду Блекменов.

— Мы совершили ошибку, мэм, — обращаясь к Ленни, заговорил Дик. — Если вы позволите, мы заберём свои вещи и уберёмся отсюда. Обещаю, вы никогда больше нас не увидите.

Ленни кивнула. Она тоже обо мне слышала, ибо разговоры о ганфайтерах были любимой темой девушек романтического возраста, и потому взгляд её рассеяно метался между мной и Домиником. Шутка ли! Человек, над которым она только что потешалась, вдруг оказывается знаменитым ганменом, почти легендой Дикого Запада, а она так… Невежливо? Ну ничего, пройдёт немного времени и она опять станет сама собой, такой же насмешливой, дерзкой и… прекрасной.

Гур смотрел на меня настороженно, но без вызова. Не ему тягаться со мной на револьверах, и он понимал это. Хотя силой духа и боевыми качествами он вряд ли мне уступал. А может в чём и превосходил. Где-нибудь на глухой тропе, среди скал, деревьев или в голой прерии, когда вокруг раздаются вопли вышедших на тропу войны индейцев, я бы предпочёл, чтобы рядом со мной был он. Именно такие люди, как Доминик Гур, делали эту страну цветущей. Именно они шли впереди всех, осваивали новые земли, гибли в схватках с индейцами и бандитами, побеждали и шли дальше. А всякие мастера револьверов вроде меня — это отжившие своё реликты, которым давным-давно пора исчезнуть. Пару раз я работал шерифом в небольших скотоводческих городках. Меня нанимали, потому что знали, что я не спасую перед бандой набравшихся виски молодчиков и если надо вышвырну их за черту города, восстанавливая на улицах покой и порядок. Порой было достаточно одного моего имени, чтобы самые буйные драчуны успокаивались и шли домой. Горожанам это нравилось. Но как только проблемы заканчивались, люди тут же начинали коситься на меня и спрашивать, когда я уеду. Подобные мне граждане просто притягивают неприятности. Всегда найдётся какой-нибудь недомерок, мечтающий посостязаться в искусстве стрельбы, а горожанам стрельба не нравиться. Шальные пули имеют особенность попадать не туда, куда надо, вот и приходиться кочевать по стране, переезжать с места на место. Найдётся ли когда-нибудь земля, способная принять меня таким, какой я есть на самом деле, а не таким, каковым сделали меня обстоятельства? Посмотрим…

— Лаки значит?! — усмехнулся Гур. — Ну ладно, Лаки, давай сгонять коров. Это-то ты умеешь?

* * *

Три недели пролетели быстро, быстрее, чем мне того хотелось. По сути, предстоящее родео интересовало меня мало, лишь в качестве приза, способного оплатить купленный у Дэна Макклайна скот. На первом плане у меня стояло ранчо — моё ранчо. На пару с Джо мы построили дом, конюшню, собрали небольшой табун мустангов, загнали стадо коров в Тёщину долину и пристрелили одного койота. Настоящего койота, не двуногого. Этот дикий пёс всю первую неделю своими воплями терроризировал мою Сюзанну и не давал ей спокойно спать. Пришлось выследить его и сделать из его шкуры трофей, который теперь в виде флага красовался над моим домом.

Впервые за последние двадцать лет я мог хоть что-то назвать моим кроме коня, седла и револьверов, и это было здорово. Мой дом, мой скот, моё ранчо — приятно звучит, чёрт возьми! У меня была кровать, был камин, была кухня. Правда, не было повара, но ведь и Нью-Йорк не сразу строился. Наступит время, появиться и повар. Главное, была печка, возле которой он мог трудиться.

А ещё у меня была головная боль. Тот выстрел, который едва не стоил мне жизни, по-прежнему не давал мне покоя. Кто его сделал? Кто нанял стрелка? На Лу Фриско я не думал. Хозяин «Ти-Бар» не походил на человека, способного выстрелить в спину. Он сильный, хитрый, очень расчётливый и честолюбивый, но не подлый. К тому же, он знал, как пользоваться револьверами. В крайнем случае, он дал бы команду своим ковбоям, тому же Рыжему, например, чтобы они зажали меня где-нибудь в городе и под видом пьяной ссоры напичкали свинцом. Но на убийство из-за угла он не пойдёт, нет. То же касается и братьев Гомес… Может, в городе есть ещё кто-то, кто желает моей смерти? Но кто? Дорогу я, вроде бы, никому пока не перешёл, кроме Лу… Одни вопросы и ни одного ответа, а мне бы очень не хотелось, чтобы во время родео кто-то стоял у меня за спиной с винтовкой в руках. Весьма трудно, знаете ли, сосредоточиться на деле, когда тебя выглядывают в прицел спенсера пятьдесят шестого калибра.

Я оседлал Сюзанну и направился в город. Завтра родео и мне надо прибыть заранее, чтобы дать Сюзанке отдохнуть до начала состязаний. Моя Сюзанка хорошая лошадка. По виду она ничего особого из себя не представляет, но только по виду. На самом деле она неплохо знакома с работой ковбоя и прекрасно идёт на дистанции в четверть мили. Её рекорд — двадцать четыре секунды. Это не самое лучшее время на Западе, ибо я видел лошадей, проходящих эту дистанцию за двадцать три и даже за двадцать одну секунду, но, надеюсь, таких в Америкэн-Сити нет. А вот на длинных дистанциях в сто или пятьсот миль, равных ей я пока ещё не встречал. Она очень вынослива и амбициозна, настоящий боец. Стоит ей увидеть перед своим носом чужой зад, как она начинает злиться, рваться изо всех сил, и именно поэтому мы побеждаем. Иногда.

Я остановился перед конюшней Виски Джорджа. Хозяин по обыкновению сидел возле коновязи с неразлучной бутылкой виски и наслаждался тёплым солнышком. Странное дело, сколько бы он не прикладывался к горлышку, пьяным не выглядел. Обычный потрёпанный жизнью мужчина лет шестидесяти, невысокий, морщинистый, но твёрдый как вулканическое стекло. Завидев меня, он приветственно махнул рукой и встал, принимая поводья. У меня сложилось впечатление, что он очень рад меня видеть, и, возможно, он единственный из всего города, кто рад мне по-настоящему.

— Ну, мистер, навели вы тут шороху! — воскликнул он, улыбаясь во всю ширь своего щербатого рта. — Я здесь, пожалуй, с самого основания, но такого не видел!

Я удивился. Меня не было в городе почти три недели, и никакого шороху, соответственно, я навести не мог. Просто был не в состоянии. Но Джордж продолжал улыбаться, и я почувствовал неуверенность. Может я лунатик? Брожу во сне и всё такое?

— Что случилось, Виски? Ты меня не с кем не спутал?

— Вас спутаешь… Эта девица, дочка Дэна Макклайна, примчалась позавчера в город и давай болтать на каждом углу, как вы отбили стадо у воров, какой вы крутой и как вас зовут на самом деле! Кто-то из ребят Лу Фриско сказал, что Росса Лаки ещё месяц назад убили апачи где-то в Скалистых горах, а она рассмеялась и посоветовала сказать это вам…

Я не на шутку разозлился. Вот ведь женский язык, уж точно без костей! Ничего доверить нельзя! А я ещё собираюсь на ней жениться!

— Видели бы вы, как перекосило Шульца, когда он узнал ваше имя, — продолжал веселиться Виски. — Вот было зрелище! До сегодняшнего дня он считал себя самым крутым в городе и вдруг — вы! Что-то теперь будет.

Да, что-то будет. Шериф Шульц был таким же ганфайтером, как и я. Причём ганфайтером высокого уровня. На его счету было человек десять, это рассказал мне Гур, когда мы со стадом возвращались на ранчо. И среди этого десятка трое-четверо тоже умели пользоваться револьвером, так что стрелять он действительно умел. Имя его не приобрело той популярности, каковой пользовалось моё, но это ещё ни о чём не говорит. На Западе немало людей умеющих хорошо стрелять, но при этом почти никому неизвестных. Многих это вполне устраивает, меньше неприятностей, но есть такие, которые из кожи вон лезут, чтобы прославиться и получить свой листик от лаврового венка. Шульц относился к последней категории и потому был опасен.

— Мне нужен помощник на родео, Виски. Джо остался на ранчо присматривать за хозяйством. Ты как, не против?

Улыбка Джорджа стала шире.

— Помощником самого Бена Росса Лаки? Шутите, мистер? Конечно согласен! — он отхлебнул из бутылки. — Кому расскажешь потом — не поверят!

— Только мне нужен трезвый помощник, — назидательно сказал я.

Виски сделал ещё глоток.

— Не сомневайтесь, мистер Росс. Завтра трезвее меня не будет никого в целом свете.

Он аккуратно закупорил бутылку, убрал её под скамейку и с сожалением вздохнул.

— Вот, уже завязал.

— И ещё…

Я немного помолчал, думая, можно ли доверять этому конюху, и решил, что можно. В конечном итоге, иных знакомых, расположенных ко мне более-менее лояльно, кроме него, у меня в этом городишке не было. Дэна Макклайна и Джо я не считаю.

— Несколько дней назад в меня стреляли. Невысокий человек, в возрасте, весом килограммов шестьдесят. У него спенсер пятьдесят шестого калибра и привычка много курить. Есть здесь что-то похожее?

Виски прищурился, и этот прищур показался мне слишком уж знакомым. Голову даю на отсечение, что в своё время Джордж немало побродил по свету в поисках приключений, и на его совести, может быть, не одна загубленная душа. Очень он походил на старого разбойника, ушедшего на покой. Ну да то не моё дело. Дикий Запад тем и отличается от любого другого места на земле, что человек здесь всегда может начать жизнь заново, с белого листа, были бы желание и возможность.

— Ну, мистер, дали вы задачку… Под это описание подходит человек двадцать. И я, кстати, тоже… Стреляли, говорите? — его рука автоматически потянулась к бутылке, но он тут же себя одёрнул. Обещал, как-никак. — Такое ружьё есть у меня, и у мистера Фримена, мэра нашего… Спенсером многие охотники пользуются. Хорошее мощное ружьё, не то, что ваш винчестер… Хотите, чтобы я нашёл этого человека?

— Нет, Виски, но поглядывай по сторонам. Если заметишь что, дай мне знать.

Я кинул ему доллар, один из трёх оставшихся, завёл Сюзанку в конюшню и хорошенько почистил. Завтра ей выступать, и я хотел, чтобы она выглядела достойно.

 

Глава 4

Я сходил в гостиницу, забронировал номер, и направился в кабаре-бордель мадам Берты Томпсон. У меня оставался последний доллар, и я собирался потратить его с наибольшей выгодой.

Кабаре-бордель мадам Томпсон находился возле салуна Гарри Потера. Это было серое двухэтажное здание с плоской крышей и длинной верандой с фасада, одновременно играющей роль балкона, на котором девочки сушили своё бельё. Над входом висела красочная вывеска с милыми улыбающимися рожицами всё тех же девочек, глядевших на проходивших мимо мужчин с томным ожиданием в широких глазах. Названия на вывеске не было, но и без того становилось ясно, что скрывается за резными качающимися дверьми. Время было вечернее, и двери качались не переставая.

На верхней ступеньке сидел пьяный ковбой и, обнимая руками столб, о чём-то говорил сам с собой. Из разговора я понял, что ковбою очень хорошо, потому что он принимал столб за какую-то Люсинду, видимо, любимую девушку, и говорил ему какой он, в смысле Люсинда, красивый и сексуальный. Если эта неизвестная мне Люсинда действительно выглядела как столб, то я сильно сомневаюсь, что она столь сексуальна. Я вообще предпочитаю женщин высоких, крутобёдрых, а этот столб смотрелся словно высохший кактус у дороги.

Я вошёл внутрь. Длинный просторный зал оглушил меня звуками настоящего оркестра и гомоном разгулявшейся публики. На сцене выплясывал кордебалет, молоденькие официантки со сноровкой пустынных ящериц сновали между столиками, разнося клиентам пиво и виски, и жеманно улыбались в ответ на шлепки по их вихлястым задницам. Народу было много, и официантки едва успевали вертеться. В углу за баром несколько человек играли в покер, но большинство не отводило глаз от сцены, где дюже бесстыжие девки задирали ноги под озорные аккорды канкана. Выкаблучивались они весьма забористо, и мне стоило большого труда, чтобы оторвать взгляд от их чёрных кружевных чулок.

Я подошёл к бару, попросил кружку пива и принялся разглядывать посетителей. Женатые мужчины старались не посещать подобных заведений во избежание домашних скандалов. Я женат не был, а вот мистер Фримен, парикмахер и мэр, был. Правда, он не смотрел на девочек, а играл в карты, но сильно сомневаюсь, что жена его в это поверит. Братья мексиканцы тоже были здесь. Меня они не видели, целиком поглощённые событиями на сцене, и я не стал отвлекать их от этого занятия.

Рядом с Фрименом сидели Лу Фриско и ещё двое незнакомцев. Один был одет во всё чёрное, словно соблюдал траур. Всё в нём выражало безысходное горе, даже худощавое лицо с длинным крючковатым носом, казалось, хранит печать невосполнимой потери. Второй наоборот улыбался, без конца балагурил и, видимо, собирался прожить две жизни. Когда я подошёл к бару, Фриско тут же обратил в мою сторону взор своих хищных глаз.

— Не хотите присоединиться, Росс? — воскликнул он, криво усмехаясь. И добавил с сарказмом. — Удостойте чести, сыграйте пару партий. Буду потом хвастать, что играл в покер с самим Беном Лаки!

Я не люблю играть в карты, хотя умею. Одно время я водил дружбу с Гойко Мюллером, лучшим игроком в покер на западе. Он показал мне, как придержать нужную карту и правильно подснять колоду. Показал, как определить шулера, ибо бог шельму метит, и объяснил, когда лучше всего выходить из игры. Если карта не идёт — уходи, говорил он. Никогда не жадничай, бери мелкие банки, а при крупных сбрасывай, даже если у тебя хорошая карта. И никогда никого не обвиняй в шулерстве, если не можешь этого доказать. Гойко работал в Новом Орлеане, в Денвере, иногда шерстил богатых туристов в Миссури. Я бродил за ним как телок за мамкой, но когда его пристрелили, смылся в Вайоминг.

— Я бы с удовольствием, — ответил я, — но, к сожалению, мой кредит исчерпан.

— С кредитом, думаю, у вас проблем не возникнет, — отмахнулся Фриско. — Достаточно будет вашего слова, и мистер Каллахен, наш банкир, ссудит вам необходимую сумму, — он кивнул на человека в чёрном. — А мистер Джениш выделит дешёвый гроб, если вы вдруг не сможете расплатиться и застрелитесь. В крайнем случае, я сам заплачу за этот гроб.

Это, наверное, было шуткой, но я почему-то не засмеялся. Банкир и гробовщик тоже не изъявили желания веселиться, и только мистер Фримен оскалил свои мелкие зубки. Но я так глянул на него, что он едва не подавился своим смехом.

— Спасибо, не люблю играть в долг.

Я старался держаться вежливо. Я всегда стараюсь держаться вежливо с людьми, которые мне не нравятся. Иначе, если я начинаю выпускать свою злость наружу, кто-то может умереть.

— Что ж, мистер Росс, раз кишка тонка, тогда не смею вас больше задерживать.

Давно прошли времена, когда меня можно было развести на «слабо». С тех давних пор я вырос, стал шире в плечах и уже не жаждал доказывать каждому встречному свою состоятельность. Пусть зелёные юнцы доказывают это, пока жизнь не вобьёт в их пустые головы немного мозгов. Я уже собирался повернуться и уйти, как вдруг увидел её… белокурого ангела, которого я уже видел в компании с Фриско в ресторане. В день моего приезда.

Не буду лукавить, в тот раз она понравилась мне ничуть не меньше Ленни Макклайн. Но Ленни поразила меня своей внутренней силой, и образ ангелочка немного мерк на её фоне. Мне всегда нравятся сильные женщины. Это как необъезженный жеребец: дикий, гордый, свободолюбивый. Одно удовольствие объезжать его; никогда не знаешь, чем закончиться попытка взобраться в седло. Так и с женщиной — чем она сильнее, тем интереснее. Но сейчас Ленни не было, а ангелочек был, и мне почему-то показалось, что она смотрит на меня с каким-то непонятным сожалением.

Звали её Белла Шют, и многие в городе считали её самой красивой девушкой в округе. Надо думать, что проблем с поклонниками у Беллы не было, недостатка в предложениях руки и сердца тоже. На ранчо за кофе я выпытал у Джо всю информацию о ней, насколько это было возможно выпытать у индейца. В Америкэн-Сити Белла приехала месяца три или четыре назад, устроилась певичкой к мадам Томпсон, но поселилась у дока Вульфа. Вроде бы как она приходилась доктору дальней родственницей. Из-за неё уже случилось несколько перестрелок и одна поножовщина, а драки происходили по десятку в день. Но Белла не благоволила никому. Несколько раз её видели с Лу Фриско, однако даже он не мог сказать с полной уверенностью, что Белла его девушка. Складывалось впечатление, что она ищет своего принца, единственного и неповторимого, но найти его в этом богом забытом уголке было крайне сложно. Может быть, я могу стать её принцем?..

Мне нельзя думать о таких вещах. Я уже нарисовал в воображении себя на белой Сюзанке, с рыцарским мечом в руке. Образ Ленни погас, беломордые тёлки пошли гулять в прерии, голос разума растворился в волнах золотистой влюблённости…

— Что ж, пожалуй, я сыграю партию-другую. В кредитах я не нуждаюсь. Как насчёт моего ранчо? Кажется вы, Фриско, очень желаете заполучить его?

Лу Фриско выпучил глаза. На лучшее он и не надеялся.

— Тысяча долларов вас устроит? — тут же предложил он.

— Я построил дом, кое-какую мебель, провёл ограду между отрогами и загнал в ущелье две сотни тёлок беломордой породы… Две тысячи?

— Согласен! — Лу хлопнул ладонью по столу, от чего лежавшие на нём золотые монеты подпрыгнули и мелодично зазвенели. Золото всегда звенит мелодично, потому что оно — золото, и по-другому звенеть просто не может. — Не желаете написать закладную?

Я написал, хотя интуиция так и кричала в оба уха, чтобы я этого не делал. Лу Фриско быстро взял бумагу, перечитал её и протянул печальному человеку.

— Вы примите это, мистер Каллахен?

Человек в чёрном, пробежался глазами по бумаге, аккуратно сложил её и спрятал во внутренний карман сюртука. Потом бросил на стол пачку банкнот и сказал:

— Играйте, мистер Росс. Ваш залог принят.

Первым сдавал весельчак Джениш. Судя по его манипуляциям, он понятия не имел, как сдать карту снизу или придержать нужную, но всё же мне пришли две девятки. Я прикупил три карты, однако ничего хорошего они мне не принесли. Лу повысил ставку сразу на сто баксов, и я пасанул. Блефовать было рано, к тому же, по первой партии я понял, что все четверо играют против меня, и рисковать я не стал.

Я играл спокойно, как и учил меня Гойко Мюллер. За полчаса я проиграл около двухсот долларов, но паниковать не спешил. В следующий раз, когда настала моя очередь сдавать, я припрятал в рукав бубновую даму, пометил ногтём двух тузов и сдал себе три восьмёрки. Никто из моих противников рисковать тоже не спешил, поэтому я снял банк долларов на семьдесят. Немного, но для начала неплохо.

— Повезло, — поморщился Фримен.

Вокруг нашего столика стали собираться люди. За спиной Лу Фриско стояла Белла Шют, чуть склонившись к нему и касаясь его щеки своими белокурыми локонами. Она смотрела в его карты и бросала на меня оценивающие взгляды. Несколько человек встали сбоку от Фримена и среди них братья Гомес. Видимо пляски на сцене им поднадоели. Теперь они пялились на меня, как две гремучие змеи на мышку — две голодные гремучие змеи.

Рядом со мной остановился громилоподобный дядечка с бугристыми плечами и кулаками каждый с хорошую кувалду. Квадратная челюсть походила на кузнечную наковальню, а мощному лбу мог позавидовать даже мой племенной бычок. Но глаза были на редкость добродушные и немножечко наивные, будто у школьника. Кто-то окликнул его, назвав Лесорубом Смитом, и я тут же вспомнил, как шериф Шульц говорил, что только Лесоруб Смит может справиться в драке с братьями Гомес. Для себя я решил разговаривать с ним повежливее. Я тоже справился с этими мексиканцами, но для Лесоруба Смита одного меня, думаю, будет маловато.

— Ваше слово! — потребовал Лу Фриско.

У меня на руках были три девятки и два валета. Я малость потянул время, слегка напустив на себя озабоченность, потом бросил на стол пятьдесят долларов. Расклад у меня был хороший, но я намеренно напускал на себя неуверенность, чтобы позволить им поломать голову и погадать, какая карта у меня на самом деле. Фриско пасанул, Каллахен тоже, но Фримен и Джениш ответили. На втором круге Джениш всё же бросил карты, а Фримен положил в банк сразу двести долларов.

Я задумался. Парикмахер не казался мне хорошим игроком, он даже не мог скрыть нетерпение, сквозившее в его глазах и движениях. За всю игру он ни разу не выиграл, а теперь ему, видимо, пришла неплохая карта, и он торопился взять реванш. Но мне почему-то казалось, что расклад у него слабее моего, и я увеличил ставку. Он сразу заволновался, закусил губу и повернул голову к Фриско, словно прося совета. Фриско только пожал плечами, сам, мол, играй, и Фримен задумчиво раздул ноздри.

Теперь я точно был уверен, что карта у него слабая. Он и сам это понимал и жалел, что ввязался в спор, но отступать не хотел. У меня на руках могла оказать жалкая пара, а двести баксов — чистый блеф. Он тяжко вздохнул, но всё же покрыл ставку и положил карты на стол.

— Две пары, — не вполне уверенно произнёс он.

— Фулл хаус, — ответил я и сгрёб деньги.

Публика вокруг нас зашумела. Кто-то издал сиплый смешок, а Лесоруб Смит отвесил в адрес парикмахера тяжёлую шуточку. Фримен покраснел, встал из-за стола и, пробурчав что-то на прощание, поспешил к выходу.

Я нарочито медленно разложил банкноты и монеты перед собой и с вызовом посмотрел на Фриско.

— Продолжим?

Теперь я был в выигрыше. Я не только вернул потерянное, но и обогатился на три сотни долларов. Капризная леди Фортуна наконец-то повернулась ко мне лицом, что бывало не часто, и я не собирался разочаровывать её.

Мы сыграли ещё несколько партий, прежде чем Фортуна вновь заявила о себе. С первой сдачи ко мне пришли валет, восьмёрка, девятка и два туза. Тузов я сбросил не раздумывая, а когда получил шестёрку и десятку понял, что мой час вновь пробил. Я вдруг зашёлся в приступе кашля и незаметно присовокупил к ним припрятанную в рукаве даму, а шестёрку убрал на её место. Теперь у меня собрался смолл стрит, и я собирался взять банк.

Я стараюсь зря не рисковать, а блефовал за всю жизнь не более раза или двух. Вот и сейчас я намеревался спокойно и непринуждённо обыграть своих партнёров. После третьего круга торгов Каллахен и Джениш ушли в сторону, и мы остались один на один с Лу Фриско. Лу сразу положил сто баксов, а потом ещё сто.

Фриско знал, как играть в покер, и знал, как получить пять тузов из четырёх. Но в этот раз сдавал Джениш и я сильно сомневаюсь, что тот передёргивал. К тому же, помеченные мной тузы по-прежнему находились в колоде, и если у Лу нет в запасе другой, то на руках у него сейчас максимум стрит, на худой конец флеш или каре, но не больше. Фриско играл спокойно, но я заметил, что как только к нему попадает сильный расклад, уголки губ у него начинают мелко подрагивать, хотя глаза и руки хранят холодное высокомерие — обычное его состояние. Сейчас губы у него не дрожали, и я, не колеблясь, покрыл ставку и выложил на стол пачку банкнот.

— Пять сотен.

Кто-то позади меня тяжко вздохнул, а красавица Белла, кажется, впервые за вечер посмотрела на меня задумчиво. Шутка ли! Простой ковбой год не будет слазить с седла и то не заработает таких денег. Да что там ковбой, даже управляющий ранчо и наёмные стрелки — и те получали меньше! Каллахен покачал головой и мигнул Фриско, чтобы тот сбрасывал карты. Фриско задумался, посмотрел на меня, чуть прищурившись, и сказал:

— Думаю, ты блефуешь, Росс. Сидишь с какой-нибудь парой и строишь из себя героя. Карты — это не поединки на револьверах, тут голова нужна. Я давно тебя просчитал, лучше сбрасывай.

В поединках на револьверах головой работать тоже нужно. Если бездумно хвататься за рукоять и дёргаться по каждому случаю, пожалуй, долго не протянешь. Поэтому я ответил:

— Я не блефую, Лу. Когда я что-то делаю, то делаю это осознанно и наверняка. Так что сам сбрасывай.

Какой-то умный человек высчитал однажды, что шанс получить в игре простой флеш сводиться один к пятистам, фулл хаус один к семи сотням, а смолл стрит, что собрался у меня, вообще приходит один раз из ста тысяч партий. Это если не передёргивать. Если передёргивать, то можно и флеш ройал каждый кон набирать. Фриско не передёргивал, потому что сдавал Джениш, и, стало быть, я ничем не рисковал.

— Как хочешь, — покривился Лу. — Только не говори потом, что я тебя не предупреждал, — и выложил тысячу баксов.

К этому моменту возле нас собрался почти весь кабаре-бордель. Сначала мужчины забыли про выпивку и танцовщиц, потом сами танцовщицы заинтересовались тем, что происходит возле бара, а потом и бармен оставил стойку и слился с толпой. Даже невозмутимая мадам Томпсон, высокая дородная женщина лет пятидесяти, покинула свои апартаменты и спустилась в зал, что за всё время существования заведения случалось лишь однажды. В тот раз она спускалась, чтобы задать взбучку шерифу Шульцу, почему-то решившему, что коль он шериф, то обслуживать его должны бесплатно.

Я покрыл ставку. Это всё, что я мог сделать, ибо на данном этапе мои финансовые возможности себя исчерпали. Я положил карты на стол и театральным движением, насколько позволил талант, вскрыл их одну за другой. Зал изумлённо ахнул: смолл стрит! Я уже говорил, что подобная комбинация выпадает один раз на сто тысяч? Увидав это, Фриско покачал головой. В банке лежало больше четырёх тысяч долларов, так что сожалеть было о чём. Будь у меня изначально такая гигантская сумма, я бы давно поднялся сам и поставил на ноги всех своих тёлок беломордой породы…

Фриско небрежно бросил карты, разметав их по всему столу.

— Флеш ройал. Попрощайтесь со своим ранчо, мистер Росс.

Он произнёс это тихо, с лёгким оттенком пренебрежения, и я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног. Если бы я стоял, а не сидел, то непременно упал бы. Как?! Почему?! Я не верил глазам, но где-то в глубине души уже укоренился холодок потери — проиграл!

— У вас есть месяц, чтобы оплатить закладную, — сказал Каллахен. — Надеюсь, вы найдёте деньги…

Если только ограблю ваш банк, хотел ответить я, но в горле пересохло, и вместо слов я изверг протяжный хрип. На большее моё горло не сподобилось.

У меня оставалось долларов двадцать. Я сгрёб их в кучу, засунул в карман и, не видя обращённых ко мне сочувствующих лиц, двинулся к выходу. Я проиграл всё: ранчо, свободу, надежду на будущее. Осталось только то, с чем я приехал. Нет, даже меньше. Когда я сюда приехал, у меня в кармане было сто семьдесят два доллара, а осталось двадцать. В кругленькую сумму обошёлся мне этот городок. Лучше бы я послушал мистера Паттерсона и проехал мимо…

Я вышел на улицу и глубоко вдохнул прохладу вечернего воздуха. Дневной зной спал, но мне по-прежнему было жарко. Виски повлажнели, вены набухли, несколько капель пота скатились по подбородку и упали на грудь. Колени дрожали, и я прислонился плечом к столбу…

Это меня и спасло.

Вечернюю темноту разорвала вспышка выстрела, и что-то тяжёлое с придушенным всхлипом ударило в дверной косяк. Брызнули щепки, дико заржала испуганная лошадь. Я бросился на пол, одновременно выхватывая револьвер и посылая пулю за пулей в чёрный проулок напротив. Стрелял я до тех пор, пока не опустел барабан. Потом быстро вскочил, перемахнул через перила, нырнул за угол и затаился.

Вокруг было тихо. Стрелок, как и в прошлый раз, сделал лишь один выстрел. Я перезарядил револьвер, убрал его в кобуру и шагнул на дорогу. Пусто. Если грохот выстрелов и привлёк чьё-то внимание, то исключительно бродячей собаки, облюбовавшей себе место для ночлега под крыльцом гостиницы. Из заведения мадам Томпсон по-прежнему лилась музыка, и публика уже наверняка позабыла обо мне. Обо мне и моём проигрыше…

— Это в вас стреляли?

Она подошла так тихо, что я вздрогнул, услышав её голос.

— В меня, — кивнул я.

— У вас кровь на щеке, — с участием произнесла Белла. — Вы ранены. Я могу помочь.

Я был рад её помощи. Проигрыш, падение в бездну, выстрел — и добрые женские руки, несущие облегчение. Что может быть лучше? Да, я был рад. Вот только Лу Фриско не спешил радоваться.

— Так-так, голуби воркуют! — Он стоял на веранде, уперев руки в бока, и сверлил меня взглядом ревнивого мавра. За его спиной ухмылялись братья Гомес и, кажется, Каллахен. Всё же я был не прав, выстрелы привлекли внимание. Следом за ними на веранду высыпало ещё несколько человек.

— Босс, отдай его нам. Мы с ним разберёмся, — услышал я скрипучий голос с мексиканским акцентом. Кто именно это сказал, Хулио или Педро, разбираться я не стал; да и зачем, если они для меня на одну морду. Но я внимательно следил за обоими, и если кто-нибудь из них потянется за револьвером — выстрелю не задумываясь.

— Он ещё по закладной не расплатился, — с какой-то садистской удовлетворённостью сказал Фриско. — А ты, — это он уже Белле, — иди сюда. Не приближайся к нему, ты моя девушка!..

Белла фыркнула, как рассерженная кошка.

— Твоя девушка?! С каких это пор, Лу? Разве я тебе что-то обещала?

Лу Фриско относился к той категории людей, которые ужас как не любят, когда с ними спорят или не подчиняются. Когда я прогнал его с моего ранчо, он очень расстроился. Но у меня был весомый аргумент — винчестер, и он проглотил мои слова. У Беллы не было ничего, кроме того, что она женщина. Но поверьте мне — на Западе это самое действенное оружие. Оскорбить или, не дай бог, ударить женщину, значит подписать себе смертный приговор. Я видел, как одного наглеца, осмелившегося обругать женщину, в две минуты повесили на дереве. Поэтому Лу только сверкнул глазами.

— Потом поговорим, — прошипел он и, развернувшись, вернулся в кабаре.

Братья Гомесы последовали за ним, взглядами пообещав мне скорую встречу. Что ж, если ребята мечтают о потустороннем мире, то это их проблемы, и я с радостью помогу им эти проблемы решить. Мистер Каллахен, банкир с грустными глазами, не пообещал мне ничего, хотя мог бы. Например, мог бы сказать, что мой долг аннулирован и мне больше не о чём беспокоится. Но не сказал. Он просто ушёл. Ладно, пусть это останется на его совести.

Долг мой вырос. Теперь я должен был не только Дену Макклайну за тёлок, но ещё и мистеру Каллахену по закладной на ранчо, что в итоге составило три с половиной тысячи баксов. Если вернуть Макклайну его тёлок, то долг уменьшится на полторы тысячи, однако сделать этого я как раз и не мог. Закладная составлялась с учётом этим самых тёлок. Я даже не имел права вытащить гвоздь из табуретки, потому что этот гвоздь теперь так же принадлежал владельцу закладной… Будь она неладна…

— Пустяковая рана, — сказала Белла, прикладывая к моей щеке свой белоснежный платочек. — Царапина.

Я уже и забыл, что она стоит рядом. Беды, так внезапно свалившиеся на мою глупую голову, завладели всем моим вниманием и не позволяли думать о чём-то ином. Я выпал из реальности, позабыл об осторожности и жил теперь одними мыслями. Если так пойдёт и дальше, то Лу Фриско в самом деле придётся покупать для меня гроб у мистера Джениша…

— Да… царапина, — произнёс я рассеяно.

Белла отняла платок от моего лица, и мне вдруг стало холодно. Не знаю откуда взялось это ощущение. Назвать вечер холодным у меня язык не поворачивался. Ещё минуту назад я изнывал от жары, а теперь трясся в ознобе и понимал, что тёплый плащ, окажись он под рукой, вряд ли поможет. И холод, и дрожь были вызваны чем-то другим, чем-то, что к внешнему миру не имело никакого отношения. Наверное, это пришло изнутри, из глубины того, что люди иногда называют душой. Мне показалось, что я вновь стал маленьким мальчиком, тем самым мальчиком, который много раз прижимался к тёплым материнским коленям, когда чувствовал себя одиноким… Но это было давно, в другой жизни, не в моёй жизни…

— Кто стрелял?!

Грубый голос шерифа прошёлся по моим натянутым нервам как напильник по железу. Шульц стоял справа от меня, и мне пришлось развернуться, чтобы встать к нему лицом.

Он оказался хитрее, этот Шульц. Учитывая опыт нашей первой встречи, он пришёл с тремя помощниками, причём все трое были вооружены дробовиками и теперь держали меня под прицелом. Дробовик — страшное оружие. При стрельбе с близкого расстояния заряд картечи способен разорвать человека пополам, а уж три заряда… Шульц смотрел на меня, как бульдог на кошку. На кошку, которую зажали в угол и вынесли смертный приговор. Оставалось лишь спровоцировать драку, что, учитывая мой взрывной характер, сделать было не сложно.

— Это, конечно, ты, Росс! Почему-то везде, где ты появляешься, сразу возникают беспорядки. Придётся всё-таки арестовать тебя. Посидишь в камере месяц-другой, поумнеешь.

Я не собирался его разочаровывать, хотя прекрасно понимал всю невыгодность своего положения. В тот раз, в Вайоминге, когда я стоял один против банды Блекменов, шансы мои были ничуть не выше. Правда, у них не было дробовиков, только кольты, но зато их было пятеро.

— Тебе придётся сильно постараться, Шульц.

— Ты сумасшедший, Росс, — усмехнулся Шульц. — Нас четверо…

— Ничего, я выкопаю могилу побольше.

Я — самоубийца, и теперь этого никто не сможет опровергнуть. Что ж, видимо, такова моя планида — сгинуть бесславно в этом дрянном, богом забытом городишке. Обидно. Вроде только жить начал, о женитьбе задумался. Да и городишко-то, действительно, дрянь. Вот если б в Денвере или в Эль-Пасо, или, на худой конец, в Карсон-сити… Тогда об этом поединке слагали легенды! Говорили бы, какой я смелый, отважный и глупый, коль не побоялся выступить против четверых, трое из которых были с дробовиками… Ладно, не в славе счастье…

И тут мой взгляд упал на Беллу. Она по-прежнему стояла рядом со мной, сжимая в кулачке белый платок, и по-прежнему походила на белокурого ангела, такого нежного и прекрасного… Если я начну стрелять, они тоже начнут стрелять. Терять им есть чего. Но тогда пули могут попасть в Беллу. Белла! И зачем только она вышла следом за мной…

Я боялся шелохнуться. Любое моё движение, даже банальный чих, мог быть истолкован Шульцем как приглашение к перестрелке, и тогда случится непоправимое. Белла то ли не понимала что происходит, то ли не хотела отдавать меня на растерзание этой банде убийц с полицейскими значками. В любом случае, она стояла на линии огня и была отличной мишенью. В том, что Шульц не побоится выстрелить в девушку, я не сомневался. Потом всё можно будет списать на меня. Дескать, я первый начал перестрелку, не подумав о безопасности окружающих… И самое страшное — люди, зная мой характер, поверят этому…

— Отстань от него, Шульц! — разрезал темноту повелительный голос, и Шульц вздрогнул.

Голос принадлежал мадам Томпсон. Я догадался об этом. Никогда раньше я не слышал его, но догадался. И обрадовался. Хотя с чего хозяйке борделя защищать меня — не понял.

— Мадам Томпсон, занимались бы вы своими де…

— Отстань, говорю! — ещё жёстче повторила женщина. — Не тебе с ним тягаться. И вели своим псам опустить ружья. Может тебе не видно оттуда, но у меня в руках спенсер, и он направлен в твою сторону! Ты знаешь, Шульц, какие отверстия оставляют пули пятьдесят шестого калибра?!

Шульц знал, и теперь уже он боялся шелохнуться, а его дружки быстренько опустили дробовики.

— Вы забыли, мадам Томпсон, — вновь заговорил Шульц. — Я шериф этого города и я обязан…

— Я тебя не выбирала, Шульц! — резко ответила мадам Томпсон. — Так что заткнись и проваливай! А если ты ещё раз сунешь нос в моё кабаре или, не дай бог, посмеешь обидеть одну из моих девочек, я тебя найду и пристрелю как бешеную собаку! Ты никогда не нравился мне, Шульц, и мне будет приятно наблюдать за тем, как ты корчишься в луже собственной крови.

Мадам Томпсон не шутила. Она действительно собиралась сделать то, что обещала. Но Шульц не был бы Шульцем, если бы ушёл просто так.

— Не стоит нервничать, я ухожу, — и посмотрел на меня. — Поговаривали, что месяц назад апачи сняли с тебя скальп где-то в Моголлонах… Ты везучий, Лаки. Но везение твоё не вечно… Увидимся.

Он ушёл так же быстро, как и появился, а я долго вслушивался в звук его удаляющихся шагов и никак не мог снять напряжение с руки, застывшей возле кобуры. Кажется, впервые я почувствовал ответственность за чью-то жизнь — и это чувство мне не понравилось. Стыдно в таком признаваться, но против правды не пойдёшь.

— Он не посмел бы стрелять, — тихо сказала Белла, будто услышав мои мысли.

— Ещё как бы посмел, — ответила мадам Томпсон.

* * *

Я возвращался в гостиницу. Америкэн-Сити погрузился в темноту, и только огоньки в окнах домов да фонари возле салунов указывали мне путь. Людей не было. Добропорядочные обыватели давно разошлись по своим норам пить вечерний чай, а весёлые ковбои ещё не успели набраться виски, чтобы начать колобродить по улицам и переулкам, распевая похабные песенки. Представляю, какой концерт они устроят, когда дойдут до кондиции. Предстоящее родео сорвало с насиженных мест всю округу в радиусе сто миль, и ранчо ныне стояли пустые и холодные. Рай для скотокрада! Но скотокрады тоже сидели сейчас где-нибудь в барах, ибо тоже были людьми и тоже любили спорт. По неписанным законам прерий на время родео прекращались все войны, все раздоры, и никто, даже самые отъявленные головорезы не отваживались заниматься разбоем.

Я возвращался в гостиницу и думал, что завтра нам с Сюзанкой придётся здорово постараться, чтобы победить. Нам это было необходимо, иначе нас могли разлучить. В том смысле, что мою Сюзаночку, мою горлицу ненаглядную, мой свет в окошке банк мог отнять за долги. Я сильно сомневался, что за выделенный мне месяц я заработаю такую прорву денег иным способом, нежели победив в родео. Можно, конечно, ограбить этот самый банк, а потом вернуть ему его же деньги, но тогда я становился бандитом, чего мне ну никак не хотелось. Всю свою сознательную жизнь я стараюсь соблюдать законы, даже если они беззаконные, так что становиться преступником не в моих правилах. Тем более, в мои годы. Мне о доме думать надо… Эх, дом…

Она стояла возле дверей гостиницы и сверлила меня своими бесподобными голубыми глазами. Глазищами, я бы сказал. Два эдаких океана, в которых по случаю плохого настроения бушевала гроза. Или ураган. Или буря. А ещё лучше — шторм!

— Доброй ночи, мисс Макклайн, — делая реверанс, поздоровался я. Реверансы меня научил делать Гойко Мюллер, светлая ему память. Пару лет спустя, встав на собственный путь развития, я научил этому Сюзанну, а Сюзанка попыталась научить жеребца Вольфа Зонненберга. Жеребцу это не понравилось, Зонненбергу тоже. Нам пришлось стреляться, и после того как Зонненберга унесли на кладбище, я долго и совсем не вежливо объяснял Сюзанке, чтобы она ни с кем больше своими познаниями в области этикета не делилась. Мне кажется, Сюзанка меня не послушалась, ибо при встрече с очередным жеребцом она всегда сначала строит ему глазки, а потом кланяется, премило переступая передними ногами. Наверное, именно из-за этого у меня такое огромное количество недоброжелателей.

Но я отвлёкся. Мисс Макклайн стояла возле дверей гостиницы, сверлила меня своими глазищами и делала вид, что прогуливается. А иначе зачем ей раскрывать зонтик над головой? На ней была шляпка со страусовым пером и великолепное платье шоколадного цвета, зауженное к низу по последней парижской моде. Керосиновый светильник над дверью яркостью не отличался, однако мне всё равно довелось разглядеть обтянутые шёлком крутые бёдра и дерзко выпяченную грудь. Разглядеть и вздохнуть: Господи, ну за что ты меня сегодня не любишь?!

В ответ на мой поклон и пожелание доброй ночи, я смел надеяться, что буду осчастливлен тем же или почти тем же… Куда там! Церемонится со мной Ленни не собиралась.

— И где, позвольте спросить, вы так долго шлялись?!

Вот те раз! И это вместо спасибо. Вообще-то, за то, что я спас её коров, которые моими ещё не были, мне полагался как минимум блеск в океанах и нежная улыбка из кораллов. А что я слышу? Да и какое она имеет право задавать мне подобные вопросы? Она мне ни мать, ни жена, ни племянница. Какое ей дело до моих ночных шатаний? Я человек свободный, независимый и отчёты кому попало давать не собираюсь… Нет, про «кому попало» лучше не думать. У женщин есть одна примечательная особенность — они умеют разгадывать мысли. И если Ленни разгадает, что я думал о ней, как о ком попало… Ой, опять подумал…

Тем временем, расценив моё молчание как трусость, она насела на меня ещё сильнее.

— Вместо того чтобы сидеть в номере и готовиться к завтрашним состязаниям, он, понимаете ли, бегает по борделям, играет в карты, пьёт пиво, заглядывается на танцовщиц!..

Я вздохнул — мысленно — и напустил на себя вид неприступного форта. Да, я был в кабаре мадам Томпсон. И что с того? Да, я играл в карты. Да, я пил пиво. Нет, я не засматривался на танцовщиц, скорее, танцовщицы на меня засматривались. А почему бы и нет? Я ещё очень даже ничего, почти совсем не потрёпанный…

И тут меня осенило.

— Вы всё-таки решили принять моё предложение?

— Какое предложение? — опешила она.

— Ну, чтобы выйти за меня замуж.

Сначала я подумал, что она хочет дать мне пощёчину. Потом мне показалось, что она хочет меня убить. Потом — что хочет сделать и то, и другое и желательно самым мучительным способом, чтобы подольше наслаждаться моим запоздалым раскаяньем. Она даже подалась вперёд и занесла руку для удара…

Спас меня Виски Джордж. Что-то все меня сегодня спасают. Сначала Белла, потом мадам Томпсон, теперь вот Виски. Я не привык к такому. Обычно я всех спасаю, а не наоборот. Если так пойдёт и дальше, то я, пожалуй, привыкну, расслаблюсь, потеряю осторожность и таки нарвусь на незаслуженную пулю.

Виски вынырнул из темноты, словно приведение — с всклокоченными волосами и выпученными глазами — и сразу с порога выпалил:

— Я думал, вас убили!

Он дышал как загнанная лошадь, видимо, бежал долго и быстро. В эту минуту он показался мне похожим на койота, которого гнали по прерии, но не догнали.

— Как видишь, жив, — скромно ответил я.

— Вижу, — кивнул Виски, переводя дыхание.

Ленни сначала подозрительно посмотрела на Виски, потом перевела взгляд на меня, и глаза её приняли выражение испуганной растерянности. Ну наконец-то! Как долго я ждал этого! Неужели она всё-таки ко мне не равнодушна?..

— В вас стреляли?!

Океаны потеряли берега. Шторм больше не бушевал в них; они, скорее, походили на подёрнутое лёгкой рябью небесное отражение, такое прозрачное и безграничное… Мне захотелось скинуть сапоги и нырнуть в это безграничье и плавать в нём, плавать…

Ответил Виски.

— Ещё как стреляли! В упор, из-за угла, из крупнокалиберной винтовки!..

Виски не стоило выдавать такие подробности. Ленни, как любая другая девушка Запада, имела весьма серьёзные познания об оружии и стрелках, и хорошо знала, что может произойти в подобной ситуации.

— И не попали? Промазали? Да что ж это за стрелок такой! Нет, это определённо не наши, это какой-нибудь приезжий с Востока, который понятия не имеет, как надо обращаться с оружием. Наш бы ни за что не промахнулся! Вот если бы в вас стреляла я… Впрочем, это не имеет значения. Вопрос в другом: почему в вас стреляли?

— Ну-у, — начал я неопределённо, — люди с подобной репутацией, я имею в виду себя, всегда пользуются повышенным вниманием со стороны обиженных ими когда-либо людей. Встать лицом к лицу в честном поединке эти люди не могут или боятся вот и стараются пустить пулю в спину. Помните, как окончил свои дни Дикий Билл Хиккок? И некоторые особы своим болтливым язычком помогают им в этом предприятии, разглашая то, о чём их говорить не просили. В частности, моё имя…

Я покривил душой. Тот, кто стрелял в меня возле кабаре и тот, кто стрелял в холмах, скорее всего, один и тот же человек, а значит, имя моё здесь не при чём, и язычок этой голубоглазой обольстительницы ему помочь не мог. Зря я это сказал. Но уж больно мне хотелось поддеть её.

— Вы намекаете на меня? — возмущённо воскликнула Ленни. — Ну, знаете ли!.. Такого я от вас никак не ожидала! — она развернулась и бросилась прочь.

— Надеюсь, завтра вы проиграете! — крикнула она уже из темноты.

Я посмотрел на Виски, а Виски на меня. А что ещё оставалось нам, после её ухода? Только смотреть друг на друга.

* * *

Утро следующего дня выдалось солнечным. Как только вершины Красных каньонов окрасило золотом, город ожил, и жители потянулись на восточную окраину, где плотники в течение последних нескольких дней возводили… нет, не возводили — творили арену для состязаний и трибуны для зрителей. Трибуны получились большие, но всё же мест всем желающим не хватило, многим пришлось довольствоваться узкими проходами меж загонов и площадками у стартовых ворот. Однако, несмотря на неудобства, атмосфера вокруг царила праздничная и неприхотливая. Небольшой инструментальный оркестр, созданный усилиями местных граждан, веселил народ заводными мелодиями; парочка клоунов с красными носами смешила детишек забавными ужимками; девушки из кабаре-борделя мадам Томпсон радовали мужчин откровенными вырезами на платьях. Позади трибун предприимчивые предприниматели установили фургоны и прямо с колёс торговали дешёвым индейским виски, пивом и лимонадом. Утро, как я уже говорил, выдалось солнечным, и торговля шла успешно.

В одном клоуне я признал мистера Джениша. То, что этот человек не чужд чувству юмора, я понял ещё за карточным столом, но что б до такой степени… Хотя, может быть именно такие люди, которые чаще остальных сталкиваются со смертью, знают настоящую цену весёлой жизнерадостной улыбке? Не знаю… наверное… может быть…

Участники родео выстроились вдоль по улице, готовые по первому требованию зрителей выйти на арену. Я стоял почти в самом конце этой очереди и вздыхал. Я всегда вздыхаю, когда приходится ждать. А вот Виски Джордж, в отличие от моей кислой физиономии, светился как новенький серебряный доллар. Он очень гордился тем, что выступает у меня помощником. Ради такого случая он надел коричневый пиджак в ёлочку и побрился, а сапоги начистил до зеркального блеска. Сюзанка, эта кокетка в серой шкуре, то и дело заглядывала в это новоявленное зеркало и скалилась. Нравилось, видно, своё отражение.

Впереди всех на гнедом мерине моргановской породы восседал Рыжий Спайк, ковбой Лу Фриско. Сам Лу участвовать в родео не пожелал. Может быть, побоялся, а может, просто не счёл нужным, предпочитая тряскому седлу прочную скамью зрительской трибуны. Я не стал его осуждать. Многие ранчеро также решили пополнить ряды зрителей, предоставив защиту своих тавро своим ковбоям. Взять, к примеру, Дэна Макклайна. Сейчас он вместе с миссис Макклайн сидел где-то на трибунах, а за ранчо должна была выступить Ленни. Я не видел её, вереница всадников впереди скрывала её от моих глаз, но я не сомневался, что она здесь. Ленни такая девушка, которая всегда добивается того, чего хочет.

Наконец, на середину арены вышел мистер Фрэнк Фримен, и праздничный гул начал стихать. Сначала замолчал оркестр, потом успокоились зрительские трибуны и последними утихли поклонники девушек мадам Томпсон. Мэр заложил руки за спину и начал что-то говорить. Что именно он говорил, я не слышал, так как находился слишком далеко от арены, от чего суть его речи до меня не добралась. Впрочем, я на это не обиделся — было бы на что обижаться — а Сюзанку его речь вообще не печалила. Она всё никак не могла оторвать глаз от сапог Виски Джорджа, и крутилась перед ними и так, и эдак, и в профиль, и в фас, и даже сзади с поворотом головы на девяносто градусов. Эти её кривляния несколько беспокоили очередь, и вскоре дошло до того, что кое-кто из участников родео начал оборачиваться в нашу сторону и просить меня успокоить лошадь. Они решили, что Сюзанка нервничает, переволновалась, бедная, перед состязаниями. Но дело в том, что моя Сюзанна никогда не нервничает — она либо радуется, либо злится. Сейчас она радовалась, и мешать её маленькому счастью я не собирался. Я указал парочке чересчур настойчивых ковбоев на свой револьвер и взглядом предложил отойти в сторонку и обсудить поведение моей кобылы без свидетелей. После этого недоброжелательные реплики в адрес Сюзанны прекратились.

Минут через пятнадцать мистер Фримен закончил говорить и махнул рукой. На этот жест оркестр откликнулся аккордами «Янки дудл», и вереница участников двинулась к арене. Сапоги Виски Джорджа сразу запылились, и Сюзанка потеряла к ним интерес. Самое время. Пришла пора думать о состязаниях, а не любоваться собой в чужой обуви.

Если верить моим познаниям в математике, то участников состязаний было где-то сорок пять-сорок шесть. Это приблизительно. Мы выстроились на арене в несколько рядов, и мне удалось, наконец, разглядеть всех своих соперников. На всех я не смотрел, не интересно было. Я смотрел на Ленни. Только на Ленни. Впрочем, смотрел не только я, смотрели и зрители, и соперники, ибо тут действительно было на что посмотреть! Тоненькая, лёгкая, в голубой, явно тесной, рубахе; в чёрной с серебряным позументом ковбойской шляпе; в чёрных обтягивающих джинсах… Куда там царице Савской! Или, как там её… Клеопатре! Да что там — даже моя Сюзанка покраснела от зависти, а уж она-то точно разбирается в женской красоте!..

Но — прочь! Прочь дьявольский образ этой искусительницы! Сейчас нужно думать лишь о состязаниях, и ни о чём больше. Это она специально так вырядилась, чтобы сбить нас, мужчин, с толку, завладеть нашими сердцами, лишить разума — и обыграть. Ах она коварная! Я раскусил её чёрный замысел, раскрыл её хитрую игру!.. Но я не поддамся, ни за что не поддамся её колдовским чарам!..

Вы не поверите — но я плакал, когда отворачивался. Не вслух, конечно, и без слёз. Внешне я оставался абсолютно равнодушным, но пока я поворачивал голову в другую сторону, душа моя рыдала и билась в истерике. Борьба с самим собой дело трудное и неблагодарное. Легко сказать: у меня есть сила воли, я со всем справлюсь. На самом деле занятие это тяжёлое и почти невыполнимое, и порой приходится прикладывать массу усилий, чтобы добиться какого-то результата.

Я добился. Со слезами напополам с кровью, но добился. Я выкинул Ленни из головы и стал слушать то, что говорили судьи…

Что же там говорят судьи?..

Смысл слов судей долго искал дорогу к моему возбуждённому мозгу. По сути, никакого смысла в этом смысле не было, потому что говорили они то же, что и везде: соблюдать, не нарушать, быть вежливым — и далее по списку. Когда этот список закончился, мы покинули арену и родео началось.

Я спешился, кинул поводья Виски Джорджу, а сам подошёл к ограждению, чтобы понаблюдать за действиями соперников. Никого из них я раньше не видел в работе, и теперь мне предстояло определить, кто из них действительно чего-то стоит, а кто вышел на арену просто ради удовольствия. Это было важно, потому что следовало сразу очертить круг людей, способных составить мне конкуренцию. Мне не хотелось думать, что Ленни может войти в этот круг. Я встречал женщин, хорошо держащихся в седле и ловко управляющихся с лассо, но родео — игры взрослых мужчин. Можно упасть с лошади, можно попасть под копыта разъярённого быка — а это чревато серьёзными травмами. Бывало, что люди погибали, а я не хотел, чтобы с Ленни что-то случилось. Очень не хотел! Сама мысль, что она может пострадать, была невыносима. Я переживал за неё…

В первом состязании надо было поймать годовалого бычка. Для хорошего ковбоя это двенадцать секунд делов. В среднем. Садишься в седло, догоняешь бычка, бросаешь лассо, спускаешься на землю, связываешь бычку ноги — и всё. Но сказать легко! Догнать бычка, всё равно, что догнать поезд, который удирает от толпы улюлюкающих индейцев. Вы когда-нибудь пробовали догнать такой поезд? Если пробовали, значит, вы знаете, что такое первый этап родео.

Мистер Фримен ударил в колокол, и на арену выехал Рыжий Спайк. Вернее, не выехал, а вылетел пулей, потому что одновременно с сигналом на арену выпустили бычка. Бычок не стал долго обдумывать ситуацию и ждать, когда его завалят, и во все четыре копыта ударился в бега. Бежать особо было некуда, площадь арены не давала возможности для бега на длинные дистанции, зато возможностей для маневра было хоть отбавляй. И бычок принялся скакать и петлять, и выделывать такие кренделя, которым позавидовали бы даже цирковые гимнасты. В-общем, бычок Спайку попался с большой выдумкой и огромным запасом энергии.

Спайк, однако, не спасовал. Под ним была хорошая ковбойская лошадка, точно знавшая, что от неё требуется, да и сам Спайк изучал работу ковбоя не по книгам в колледже. Он ловко накинул петлю на шею бычка, а потом спеленал его точно младенца, и когда вновь ударил колокол, мистер Фримен громко произнёс:

— Одиннадцать и три десятых секунды!

Трибуны разразились аплодисментами, но я лишь поморщился. Время, конечно, неплохое, но на победу не тянет. Мы с Сюзанкой такие вещи проделываем быстрее. По кислой физиономии Рыжего я понял, что он тоже недоволен результатом. Ну ничего, впереди ещё три этапа, так что у него будет возможность отличиться.

Вслед за Спайком выступила целая плеяда ковбоев, которая ни меня, ни зрителей ни чем не порадовала. Увы. Итоги их выступлений были более чем скромными, и надеяться они могли разве что на дружеское похлопывание по плечу. Впрочем, в отличие от того же Спайка, эти ковбои никак не проявили неудовольствия. Это были обычные ребята, коровьи пастухи прекрасно осведомлённые о своих возможностях и ни на что не претендующие. Кто-то хотел покрасоваться перед своей девчонкой, кто-то вспомнить былые деньки. Люди на трибунах встречали их радостными криками, а провожали добрыми шутками. И никто ни на что не обижался.

Как и на любом родео в любом западном городке, в Америкэн-Сити заранее знали имена вероятных победителей. Их не могло быть больше трёх-четырёх; все остальные участники лишь составляли свиту фаворитов, призванную добавить состязаниям зрелищность. Ещё до начал родео я слышал, как люди говорили, что главными претендентами на победу являются Рыжий Спайк и Доминик Гур. Возможно, в борьбу между ними вмешается Лесли Хайт из Карсона. Лесли уже выступил, но ничего серьёзного не показал. А Доминик Гур вообще отказался от участия в родео. Честь ранчо «Биг-Эн» сегодня защищала Ленни Макклайн, а Гур пошёл к ней помощником. Что ж, посмотрим, как выступит эта девчонка, и тогда всё станет на свои места.

Я ждал, когда на арену выйдет Ленни.

— Добрый день, мистер Росс.

От неожиданности я едва не подпрыгнул. Шутка ли: человек наслаждается спортивными состязаниями, ни о чём плохом не думает, расслабился — а к нему подкрадываются сзади и пугают. Это не по-джентельменски! Моя ладонь легла на рукоять револьвера, а тело подалось вперёд, занимая классическую стойку ганфайтера…

— Не стоит так волноваться, мистер Росс, — улыбнулся незнакомец и коснулся пальцами своей шляпы. — Доктор Вульф, с вашего позволения.

Я слышал о нём. Встречаться пока не доводилось, а вот слышать слышал. Если память мне не изменяет, доктор Вульф — это какой-то родственник Беллы Шют. Дядя, кажется. Или ещё кто-то. Он походил на человека воспитанного и умного, я бы даже сказал — интеллигентного, что выражалось не только в его манере говорить вежливо — «Добрый день, мистер Росс», «Не стоит так волноваться, мистер Росс» — но и в одежде: дорогой костюм, белая рубашка, котелок, тросточка в левой руке. Я ничего не имею против интеллигентов. В Техасе мне доводилось пасти коров с бывшим профессором из Гарварда, а на перегоне в Канзас с нами бок о бок трудился литератор из Нью-Йорка — и хочу вам сказать, это были настоящие мужчины. Но доктор Вульф чем-то настораживал. Какой-то он… Какой-то он лукавый… Однако первое впечатление иногда бывает обманчивым, поэтому я не стал торопится с выводами.

— Приятно познакомиться, — ответил я, протягивая руку.

Его рукопожатие оказалось крепким, и это мне понравилось. Довольно часто приходится сталкиваться с людьми, которые в ответ на приветствие протягивают не руку, а нечто среднее между дохлой рыбой и вялым огурцом. Можно подумать, они одолжение делают, что поздоровались с вами за руку. Доктор Вульф одолжения не делал.

— Извините, что отрываю вас от столь увлекательного зрелища, — кивнул док на очередного ковбоя, с большим энтузиазмом гоняющего бычка по арене, — но вы сами видите, что ничего сверх ординарного здесь не происходит. Да и вообще, — он покривился, — всё это сильно смахивает на шоу параноиков с суицидальным наклоном. Вы не находите?

Я не находил. Во-первых, я понятия не имел, что такое «параноиков с суицидальным наклоном», но, судя по тону дока Вульфа, это было что-то нехорошее. Во-вторых, я считал себя неотъемлемой частью этого шоу, ибо тоже принимал в нём участие. Поэтому я пожал плечами, и постарался перевести разговор в другое русло.

— У месье де Гурвиля корова отелилась. Ну, вы же знаете, он держит парочку молочных коров для нужд ресторана. Вы, кстати, пробовали пончики, которые он готовит? Нет? Обязательно попробуйте. Замечательные пончики!

Док посмотрел на меня с таким вниманием, как будто хотел отыскать что-то внутри, какую-то сломавшуюся детальку; при этом в его глазах светился вопрос: «С вами всё в порядке?». Но задавать свой вопрос он не стал. Думаю, постеснялся.

— Вообще-то, я хотел поговорить не об этом, — он кашлянул в кулак. — Коровы месье де Гурвиля меня как-то мало волнуют. Меня больше беспокоите вы и ваша репутация.

Он помялся, думая, стоит ли говорить мне то, что собирался сказать, решил, что стоит, и продолжил:

— Как это ни прискорбно, но за весьма короткое время вы сумели вооружить против себя многих жителей нашего городка: шерифа, к примеру, кое-кого из ранчеро, нашего мэра. Уж на что Фрэнк терпелив, но и он от вас не в восторге…

— Что вы говорите?! — изумлённо воскликнул я, начиная заводится. — Надо же, а я и не подозревал! Мне почему-то казалось, что мэр настроен ко мне дружелюбно. Скажу больше: мне казалось, он боготворит меня!

Док неодобрительно покачал головой.

— Не юродствуйте, мистер Росс, вам это не идёт. В конце концов, вы не клоун, и пришли сюда не развлекаться, — он помолчал. — Так я продолжу. Вчерашний инцидент возле заведения мадам Томпсон лишний раз показал, что иметь с вами дело весьма рискованно. Любой человек, волей или неволей попавший в сферу вашего влияния, подвергается серьёзной опасности. Вы — ходячая угроза для общества, ибо всё, к чему вы прикасаетесь, превращается в прах. Вы понимаете, куда я клоню?

Я понимал. Я всё прекрасно понимал. Он беспокоился за свою племянницу, хотя и пробирался к этой мысли какими-то закоулками. Если бы ночью у борделя мадам Томпсон Шульц открыл пальбу, Белла непременно бы пострадала, к гадалке не ходи. Но виновником вчерашнего происшествия был не я. Это шериф начал крутить передо мной своими амбициями; я всего лишь стоял на улице и дышал свежим воздухом. Да и Белла сама ко мне подошла, я её не звал… Короче, если кто и был виновен в той ситуации, то это не я, и потому всякие намёки дока Вульфа на мою угрозу обществу я не разделял. А к племяннице его я был равнодушен. Ну, не то, чтобы совсем равнодушен — она нравилась мне, но не так как Ленни, поэтому я спросил:

— Вы хотите, чтобы я перестал ссориться с Шульцем?

Он вспыхнул.

— Я хочу, чтобы вы оставили Беллу в покое! Вы ей не пара!

— Это угроза?

— Это просьба, — немного смягчился док. — И я очень надеюсь на ваше понимание.

Я покривился. Надо же, как изыскано — он надеется на моё понимание! А я могу надеяться на его понимание? Или понимать должен только я, а он может на это надеяться?!

— Ладно, док, будет время, я подумаю над вашим предложением, — ответил я не совсем дружелюбно.

Честно говоря, мне стало обидно — чертовски обидно! Почему люди хотят, чтобы их понимали, но сами совершенно не стремятся к тому, чтобы понять других? Это что, какая-то особая тактика выживания или им просто на всё плевать? Почему никто ни разу не сказал: «Бен, дружище, мы тебя понимаем! Ты классный парень, с тобой не соскучишься!». Уж поверьте, после таких слов со мной точно бы ни кто не соскучился! Но вместо этого я слышу только: «Вы приносите одни неприятности!». Ну и как после этого я должен относиться к людям?

Доктор Вульф поклонился, прощаясь, и направился к трибунам, а я украдкой проследил за ним взглядом и отметил, что сел он рядом с банкиром. Ну конечно, это же одна шайка-лейка: Джениш, Каллахен, док Вульф, Фримен, Лу Фриско. Наверное, и мистер Паттерсон входил в эту команду, только его почему-то изгнали. А может, и сам сбежал. Не выдержал, добрый человек, всей этой интеллигентно-надменной канители. Я бы тоже сбежал, но мне нельзя, у меня ранчо. И Ленни… И долгов целая куча.

* * *

Участники продолжали выходить на арену, но пока никто не мог перекрыть результат Рыжего. Большинство не укладывались даже в двенадцать секунд, и я с чистой совестью вычёркивал их из числа конкурентов. Однажды, правда, у меня ёкнуло сердечко, когда какой-то вислоусый ковбой повязал бычка за одиннадцать с половиной секунд. Я даже подумал, что вот он, ещё один претендент на мои баксы. Но — нет. Ковбой выглядел запыхавшимся и, похоже, сам не верил в свой результат.

А потом к воротам подъехала Ленни.

Трибуны ахнули. Нет, не правильно. Ахнула мужская половина трибун, а женская половина заскрипела зубами. Наверное, от зависти. В трещащей по швам рубашке Ленни выглядела как царица амазонок, которой только что надели на голову корону, отчего она вся так и светилась. Она повела плечиками, поправила выпавший из-под шляпы локон и улыбнулась — чуть-чуть, как тогда на ранчо. После этого даже Виски Джордж раскрыл рот и задышал часто-часто. И я вдруг понял, что стоит Ленни щёлкнуть пальчиками, как все мужчины тут же повалятся на колени… И, возможно, тот бычок, которого она должна связать.

Мне повезло, щёлкать пальцами она не стала. Отрадно. Но бычок ей всё равно попался вялый. Я смотрел, как он нехотя бегал по арене, и мне пришла в голову мысль, что судьи специально подобрали для Ленни такого неактивного бычка. Или напоили его маковым отваром перед стартом. В-общем, Ленни уложилась ровно в одиннадцать секунд, и когда мистер Фримен объявил результат, мужчины зарыдали от счастья.

Я тоже хлопнул пару раз в ладоши, так, для проформы, чтобы не выделяться. И чтобы Ленни не подумала, будто я не рад её успеху, если она вдруг посмотрит на меня. Но она на меня не смотрела, так что старался я зря.

— Здорово она его захомутала! — воскликнул Виски, комментируя действия этой девчонки. И бросил на меня лукавый взгляд. — Интересно, кто у неё на очереди?

Я поморщился, ибо не понимал его радости. Вот к чему, спрашивается, все эти намёки — «очерёдность», «захомутала»? Ему что, моя личная жизнь спать спокойно не даёт? Пусть лучше делом занимается: Сюзанку к выезду подготовит или молитву прочитает. Серьёзнее надо быть, серьёзней! Я собрался сказать ему это, но тут мистер Фримен выкрикнул:

— Бенжамин Росс!

Я поправил шляпу. Что ж, вот и мой черёд. Виски сразу стал серьёзным, как я того и хотел, взял Сюзанну под уздцы, подвёл ко мне. Сюзанка тихо всхрапнула, ткнулась мне в плечо носом…

Едва я успел сесть в седло, как соседние ворота распахнулась и на арену вылетел бычок. Я сразу догадался, что судьи настроены ко мне недоброжелательно. Другим участникам они давали время оглядеться и подобрать поводья. Мне не дали. Хорошо хоть Сюзанка ушами не хлопает. Заметив мелькнувший перед глазами бычий хвост, она рванула следом. Сюзанка у меня молодец, в родео мы с ней участвовали раз десять, и она уже привыкла, что бычка необходимо догнать. Жизненно необходимо! Мне оставалось только накинуть петлю, что я и сделал. Бычок кувыркнулся через голову, попытался вскочить, но Сюзанка подала назад, натягивая лассо, а я быстро спрыгнул на землю и ловко связал бычку ноги сыромятным ремнём.

— Одиннадцать секунд, — грустным голосом объявил мистер Фримен.

Я посмотрел на Ленни. Я очень хотел увидеть в её глазах восхищение — искреннее и солнечное. Или раздражение, что тоже можно считать проявлением чувств. В конце концов, не столь суть важно какие именно чувства испытывает к тебе любимая девушка. Главное — что б испытывала. А она… она даже не повернулась в мою сторону. Она о чём-то болтала с Генри Каллахеном, сыночком банкира, и не обращала на меня никакого внимания.

Это она мстит мне за вчерашнее. Женщины очень мстительные натуры; в этом плане они сродни кошкам, те тоже никогда обид не забывают. Я обидел — хоть и не очень сильно — и меня следовало наказать. Ладно, наказывай. Только палку не перегибай.

Состязания продолжались. До конца дня я ещё дважды выходил на арену. Первый раз мне удалось усидеть на разгневанном мустанге, которому, по всей видимости, обещали свободу, если он меня сбросит. Не сбросил. Зрители этого не ожидали, соперники тоже. Ленни даже закусила губу от огорчения. Ну наконец-то! По её глазам я догадался, что она ещё сильнее обиделась на меня. Но в данном случае ей следовало обижаться не на меня, а на Сюзанку, ибо только благодаря своей кобыле я научился крепко держать в седле.

Во второй раз пришлось расстреливать пустые бутылки. Занятие, признаюсь, малодостойное ганфайтера моего уровня. И не потому, что в этом деле я был выше всех на голову, нет. Просто доставать револьвер ради каких-то там бутылок — кощунство! Вот если бы ради Шульца или, скажем, братьев Гомес — тогда я согласен. Но доставать всё же пришлось, и в результате после первого дня соревнований я оказался на первом месте. Приятно.

Вот только Ленни расстроилась окончательно. В общем зачёте я опережал её на тридцать очков, очень солидный отрыв. А что она хотела? Что я ей поддамся? Но она первая запустит в меня камнем, если узнает, что я поддаюсь. К тому же, в свете моих последних финансовых махинаций мне ничего другого не оставалось, как только выигрывать. Рыжий Спайк отставал от меня на сорок очков. Он проигрывал даже Ленни, но разница между ними была небольшой. День грядущий вполне мог дать ему возможность выйти вперёд, благо, в финале предстоял поединок с большим диким быком, где у Спайка было неоспоримое преимущество. Но вот догнать меня… Чтобы догнать меня, им обоим надо надеяться на чудо. Или на мою ошибку, что, в общем-то, сродни чуду…

Подводя черту под итогами первого дня соревнований, я испытывал удовлетворение. Преимущество в сорок очков — это вам не ёжиков пугать. Это, если так порассуждать, возможность и с долгами расплатиться, и хозяйство своё расширить, и женится. Я хоть и говорил Дэну Макклайну, что женюсь на его дочери, но вряд ли Дэн воспринял моё заявление серьёзно. Ни один нормальный ранчеро не отдаст дочь за нищего ковбоя. А если у ковбоя ещё и репутация ганмена — тем более не отдаст. Не враг же он дочкиному счастью. А вот если нищий ковбой-ганмен становится уважаемым ранчеро, тогда совсем другое дело. Тогда ему честь, почёт и пирожки с яблоками. Правда, чтобы стать уважаемым ранчеро, необходимо лет пять пахать с утра до вечера — но об этом я сейчас старался не думать.

Ко мне подошёл Доминик Гур.

— Хорошо выступил.

Сказано это было как бы между прочим, но услышать похвалу от такого человека весьма приятно. И не потому что Доминик прекрасно разбирался во всех ковбойских хитростях — на Западе в этом и грудные дети разбираются — просто чьим-то словам доверяешь больше, а чьим-то вообще не доверяешь. Ни звания, ни награды значения тут не имеют: пусть даже Конгресс наградил тебя медалью за заслуги в животноводстве; если нет к тебе доверия — извини. Можешь сколь угодно бить себя в грудь и звенеть регалиями — не в регалиях дело.

— Старался, — пожал я плечами, делая вид, что его похвала ничуть меня не растрогала. С моей стороны это было чистым хамством, за которое не грех и по морде получить. Однако Доминик не обратил на это внимания.

— Не моё, конечно, дело, Бен, но люди поговаривают, что на тебя идёт охота. Так?

Действительно, не его это дело. Если у человека проблемы и он хочет поделиться ими с окружающими, он идёт и делится. Или не идёт. Я со своими проблемами никогда никуда не ходил, потому что мои проблемы — это мои проблемы и не чьи больше. Мне и так последнее время что-то много помогать стали. Привыкну, не дай бог, начну надеяться на других — и Бут-Хилл моё пристанище.

Тем не менее, я кивнул:

— Так, — и, не скупясь на подробности, выложил всю историю с покушениями.

Доминик долго молчал, приводя к общему знаменателю мой рассказ и свои мысли, и пока он молчал, я успел подумать, что зря открылся ему, не надо было, ещё смеяться начнёт, не поверит. Но он поверил.

— С четырёхсот ярдов, говоришь? Пожалуй… не много найдётся людей, кто с такого расстояния в голову человека попадёт. Да ещё на лошади. В нашей округе… Нет, в нашей округе таких нет. Если только случайно. Но для случайного выстрела он слишком сильно рисковал.

Доминик опять помолчал, задумчиво разглядывая мои сапоги. Я не могу точно утверждать, что разглядывал он именно мои сапоги, может, и не разглядывал вовсе, но взгляд его был направлен именно на сапоги.

— Нет, это точно не местный, — уверенно заявил Гур. — Невысокий, в годах… Что-нибудь слышал о Дэне Стэмкосе? На прошлой неделе один из наших ковбоев видел его в Форт-Джексоне. Вроде бы слонялся без дела. Съезди туда…

— Вряд ли, — я изобразил на лице сомнение. — Стэмкос не пользуется спенсером. Я встречал его в Солт-Лейк-Сити. И один раз в Лас-Вегасе. У него спрингфилд с удлинённым стволом и золотой насечкой на цевье и прикладе.

— Ну, мало ли чем мы не пользуемся. А Дикобраз Гейтс?

Я невольно вздрогнул. Несколько лет назад это имя гремело по всей стране от Техаса до пустынных пляжей Калифорнии. Гейтс убивал только за деньги — за большие деньги. Рассказывали, что какой-то пьяный ковбой плеснул ему в лицо виски и при всех назвал трусом. Гейтс молча утёрся. Ковбой, протрезвев к утру, кинулся к нему с извинениями, но Гейтс лишь отмахнулся и сказал, что не собирается убивать его из-за такого пустяка. Ничего себе пустяк! Да если бы меня назвали трусом или лжецом!.. В-общем, среди его жертв числились два известных ганмена, политик из Сакраменто и женщина с ранчо «Три звезды». Все они были убиты из засады, с большого расстояния и в голову. За Гейтсом охотились техасские рейнджеры, полиция Денвера и ребята Пинкертона. Уайт Эрп объявил его своим личным врагом, руководство компании «Юнион-Пассифик» предложило три тысячи за его голову — но всё впустую. А потом Гейтс примкнул к банде Блекменов…

— Только не он, — покачал я головой.

— Ладно, гадать тут можно до бесконечности. Давай подумаем над тем, кому понадобилась твоя смерть? Жизнь человека с твоей репутацией стоит очень дорого, не каждый в состоянии оплатить подобный заказ. Значит, кому-то пришлось раскошелиться. Кто у нас на такое способен? Первый кандидат — Лу Фриско. Второй — Каллахен. Этот может нанять самых лучших бойцов. Потом, месье де Гурвиль, мадам Томпсон, хотя нет, ты же говорил, что она тебя защищала. Фримен тоже отпадает. Док Вульф…

— А Фрэнк не мог стрелять сам? — остановил я череду размышлений Гура. — По внешним данным он подходит. Виски сказал, что у него и спенсер есть.

— У половины жителей этого города есть спенсер. К тому же у мэра плохое зрение. Очки он не носит, но все в Америкэн-Сити знают, что Фрэнк Фримен слеп как наша Фемида.

Для меня это было новостью. В своём внутреннем расследовании я всё больше склонялся на сторону мэра, но теперь приходилось вычёркивать его имя из списка потенциальных кандидатов на моё убийство.

— Хорошо, Фрэнка пока отложим. Тогда Шульц?

— Шульц? Нет. Шульц не будет нанимать кого-то, чтобы убить. Он сделает это сам. Он ганфайтер, а ты знаешь, как ганфайтеры берегут свою репутацию.

Да, я знал. Вот только не слишком-то он берёг её у кабаре мадам Томпсон. Так прям змеёй и вертелся, что б я дал ему повод… Ладно, ускакали.

— А ковбои Фриско? У Рыжего на меня зуб.

— Спайк? Отпадает. Даже сложившись, ковбои Лу Фриско не наберут столько денег, чтобы заказать тебя. А под твоё описание подходит лишь Морган Хани. Но я хорошо знаю Моргана, стрелять из засады он не станет.

— Кто же тогда?

Доминик вздохнул.

— Знаешь, Бен, съезди всё-таки в Форт-Джексон, найди Стэмкоса. Даже если это не он, вдруг узнаешь что-то интересное.

 

Глава 5

Я не стал тянуть с поездкой; когда твоя жизнь маячит в прорези винтовочного прицела, лучше не медлить с принятием решений. К тому же нет необходимости повышать благосостояние мистера Джениша, у него и без меня клиентов хватает.

Форт-Джексон находился в десяти милях к югу от Америкэн-Сити. Добраться до него я мог самое большее за два часа. Солнце, этот навязчивый попутчик всех путешественников, коптилось довольно высоко, так что никаких преград для встречи с Дэном Стэмкосом я не находил. Вот только Сюзанку пришлось оставить в конюшне, дабы не утруждать её перед завтрашним рывком к победе. А чтобы дорога не показалась слишком долгой, я взял напрокат у Виски длинноухого солового мерина. Сюзанка недовольно храпела, пока я перекидывал седло на спину ушастого, но тут уж ничего не поделаешь — финал родео для меня важнее её капризов.

Кто-то — не помню кто — назвал Форт-Джексон городом. Прибыв на место, я понял, что этот «кто-то» явно поторопился с оценкой. Назвать городом два шалаша и три сарая очень смелый поступок. И дело здесь не в количестве зданий, а в их обличии. Ну согласитесь, землянка и город… это не серьёзно. Единственное здание, которое могло претендовать на звание городского, представляло собой длинный бревенчатый дом с узкими бойницами вместо окон. Я никогда не интересовался историей этого поселения, но слышал краем уха, что до войны с Мексикой здесь располагался отдельный пограничный эскадрон, который после присоединения Техаса к Штатам отправили дальше на юг. Здание форта сохранилось, название тоже, а вот значение поменялось. Теперь это был салун и гостиница, где по сходной цене можно было получить стаканчик индейского виски и топчан.

У коновязи перед салуном стояли две лошади, а значит, посетителей было не много. И не удивительно — подобные места у добропорядочных граждан спросом не пользуются, уж очень легко нарваться здесь на неприятности. Но меня неприятности не пугали, я с ними сроднился, так что двери я открыл смело.

Стэмкос сидел за столиком слева от входа и раскладывал пасьянс. Не смотря на то, что официально мы знакомы не были, я узнал его сразу. Он тоже меня узнал, хотя вида не показал. Но пальцы дрогнули, и очередная карта легла на стол криво, не как все остальные. Других посетителей в салуне не было, если не считать двоих пьяниц у стены справа. Оба мерили глазами дно своих пустых стаканов и скучали.

Не выпуская Стэмкоса из поля зрения, я прошёл к барной стойке. Толстый бармен со штампом во весь лоб: «Разыскивается» — сосредоточенно тёр стаканы серым полотенцем. Бросив на меня косой взгляд, он потянулся к полке за пивной кружкой.

— Хорошо тут у вас, прохладно, — сказал я, облокачиваясь на стойку.

Бармен не был настроен на разговор. Он молча налил пиво и поставил кружку передо мной. Потом вынул из стенного шкафчика тарелку и насыпал в неё калёных орешков — всё как я люблю. Выяснять, откуда бармен знает мои вкусы, я не стал. Я просто поставил тарелку на кружку, кружку поднял левой рукой и двинул к столику Стэмкоса. Мы можем сколь угодно долго строить из себя незнакомцев, но приехал я в эту дыру ради разговора с ним. Так чего откладывать?

— Не занято? — спросил я, ставя пиво на стол.

Стэмкос сгрёб карты в кучу, не спеша, словно проверяя моё терпение, стасовал колоду и положил её в карман. Потом поднял руку, подавая знак бармену, и сказал:

— Присаживайся, Бен.

Я подвинул стул так, чтобы не оказаться спиной ко входу, и сел. Да, таких людей, как Дэн Стэмкос, надо знать, ибо невозможно предположить, каким боком и как повернётся к тебе в дальнейшем тётушка Фортуна. И уж если поворот будет не в твою пользу, то лучше знать этот поворот в лицо. Стэмкос выглядел образцово: невысокий, поджарый, в костюме от портного с Восточного побережья. Седые усы, чуть закрученные на концах, придавали ему вид задумчивой одухотворённости, более присущей людям творческим или бесцельно бредущим по тропе жизни. Глядя на него, никогда не подумаешь, что перед тобой стрелок. Скорее, аристократ на отдыхе, великовозрастный денди, плейбой… только не киллер.

— У меня к тебе пара вопросов, Дэн, — заговорил я. — И мне нужны на них ответы.

Я сказал это очень вежливо, без демонстрации оружия и намёка на произвол, потому что менее всего хотел обидеть профессионального убийцу. Мне, конечно, тоже палец в рот не клади, но с ружьём, в прерии — я ему не противник. Вот с Гуром ему пришлось бы помучаться, а у меня лично выбор небольшой: либо убить его сразу, пока вижу, либо говорить вежливо. Я выбрал второе.

Стэмкос откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— Бен, ты всегда мне нравился. Особенно после того, как пристрелил этого никчёмного Зонненберга. Открою тебе маленькую тайну: мы с Зонненбергом не очень-то ладили. Рано или поздно нам пришлось бы выяснить отношения и, боюсь, моё ружьё не поспело бы за его кольтом.

Ружьё Стэмкоса стояло рядом, справа, и именно в том виде как я описал его Гуру. Хорошее ружьё. Однако в схватке один на один кольт или револьвер надёжнее, на мой взгляд. Хотя бывало и по-другому.

— Рад, что оказал тебе эту маленькую услугу.

— Да, Бен, спасибо.

Подошёл бармен с подносом и поставил перед Стэмкосом чашечку чая и сахарницу. Меня это немного удивило. Чай в наших краях не самый частый гость, но всё же встречается. А вот где бармен достал такую изящную чашечку… и эту сахарницу с красными цветочками на боку…

— Спасибо, Томас, — поблагодарил Стэмкос бармена, и добавил. — Будь добр, заказ мистера Росса отнеси на счёт заведения.

— Да, сэр.

— Надеюсь, — посмотрел он уже на меня, — ты позволишь себя угостить?

Я позволил. Последнее время деньги со мной не очень-то дружились, так что я был совсем не против, чтобы Стэмкос заплатил за моё пиво и орешки. Тем более что по всем приметам у него-то денег было вдоволь. Я даже ненароком подумал, не одолжить ли мне пару-тройку тысчонок на оплату закладной, но тут же отказался от этой мысли. В моей ситуации неважно кому отдавать, если всё равно отдавать.

— Вернёмся к твоим вопросам, Бен. Итак, что тебя интересует?

— Да, вернёмся, — согласился я и выдохнул. — В меня стреляли. Из засады. Дважды.

Я почему-то думал, что моё сообщение ошарашит его. Или, хотя бы, заставит задуматься. Не каждый день в наших краях устраивают охоту на ганфайтеров! Однако для Стэмкоса моё сообщение особым откровением не прозвучало. Хоть бы глаза от удивления не выпучил.

— Бен, если ты решил, что тот стрелок — я, то ты ошибаешься. Промахнуться два раза… Ведь если ты сидишь передо мной, значит он промахнулся? Верно?

— Не совсем. Один раз я споткнулся и пуля прошла мимо, а один раз он попал, — я продемонстрировал ему шрам на голове. — Но, признаться, я и не думал тебя обвинять. У того ружьё другой марки.

Стэмкос положил в чашку кусочек сахара и принялся помешивать чай ложечкой.

— А если я поменял ружьё?

— Профессиональный стрелок? Дэн, ты знаешь, я плохо стреляю на длинных дистанциях, но даже я не стану менять перед боем свой старый проверенный винчестер на другое оружие. Это глупо.

— Спасибо, Бен, — кивнул Стэмкос. — Спасибо, что не обвиняешь меня. Честно говоря, когда ты вошёл, я подумал, что без стрельбы дело не обойдётся. У тебя было такое лицо, будто ты ударился головой о притолоку, причём несколько раз, — он улыбнулся. — Ты уж прости меня за эту шутку. А если серьёзно — я слышал об этом происшествии. У меня не так много друзей, но кое-какие справки я навёл. Я не сомневался, что рано или поздно ты пожалуешь ко мне. Видишь ли, в моём возрасте люди начинают задумываться о своём месте в жизни, и мне показалось, что я нашёл своё место здесь, в Форт-Джексоне. Я прикупил по случаю этот салун, нанял Томаса, пару ребят для охраны и начал приглядывать участок для дома. Так что неприятности — это последнее, что меня сейчас интересует, тем более неприятности вроде такого человека как ты…

Пока он признавался мне о своём месте в жизни, я смотрел по сторонам. Интересно, зачем он купил этот сарай? Бизнес, если я хоть немного разбираюсь в бизнесе, здесь не сделаешь. Гойко Мюллер часто повторял: чем больше людей, тем больше денег. Здесь людей не было, почти не было. Значит есть что-то другое. Что? Ведь не будет же такой человек, как Дэн Стэмкос, профессиональный стрелок и убийца, вкладывать деньги ни во что. Или будет?

— Ты не веришь мне, Бен?

Видимо, мои мысли отразились на моём лице. Я поджал губы: слишком уж часто они начали отражаться — однако отвечать на такие вопросы всё равно надо, и я ответил:

— Я не считаю тебя лжецом, Дэн, если ты об этом. Но согласись, человек твоего уровня…

— Я понял тебя, — кивнул Стэмкос. Он опустил голову, усмехнулся, грустно так, невесело, и снова обратился ко мне. — Скажи, Бен: тебе никогда… никогда не хотелось положить револьвер на полку и навсегда забыть о нём? Вот так вот просто, без всяких условностей. Ты же умный парень и ты понимаешь, что наша с тобой жизнь — это… это… это не то, что… правильно. Это… Мы ничего не создаём, только отнимаем — жестоко, беспощадно, ничуть не задумываясь о будущем. Что будет после нас…

Я вскинул руки в защитном жесте.

— Дэн, Дэн, остановись! Не надо забивать мои извилины страдальческой философией. Решил уйти на покой? Так бы и сказал. Это и есть «без всяких условностей». Значит, ты купил этот барак, чтобы тихо, мирно жить до глубокой старости и почивать на лаврах. Хвалю. У меня тоже есть такое желание. Но пока кто-то за мной охотиться, у меня нет такой возможности. Так что давай поговорим о том, что мы можем, а не о том, чего нам хочется.

— Да, — мотнул он головой, вспоминая о цели моего прихода. — Хорошо, с моим участием в этом деле мы разобрались. Теперь разберёмся с твоим. Я не знаю человека…

Я недаром сел так, чтобы одновременно видеть и дверь и окна. Это многолетняя привычка, уже спасавшая меня от неприятностей. Спасла она и на этот раз, ибо в окно я увидел Шульца.

— Извини, Дэн, давай ненадолго прервёмся, — сказал я, поднимаясь. — Есть неотложное дело…

Стэмкос проследил за моим взглядом и кивнул.

— Я подожду.

Шульц шёл медленно, внимательно оглядывая каждое строение. Правую руку он держал возле бедра, у кобуры. Раза два ему что-то чудилось, и тогда он вздрагивал всем телом, мгновенно накрывая ладонью рукоять кольта. Чего он так боялся? Или сомневался в чём-то? Мне было смешно наблюдать за ним. Если уж ты вышел на тропу войны, так зачем нервничать? Господь у себя на небе давно решил, кто из двоих окажется победителем, осталось только воплотить его решение в жизнь. Точнее — в смерть, ибо один сегодня обязательно умрёт. Хватит, мы уже два раза разговаривали, третьего раза не будет. В том, что Шульц приехал по мою душу, я не сомневался ни мгновения. Едва я увидел его в окне, как в кончиках пальцев начался зуд, а это верный знак.

Своего мерина Шульц оставил у въезда в город. Я увидел его краем глаза, когда шагнул на крыльцо салуна. Мерин явно скучал, уныло оглядывая прерии, а значит, Шульц приехал один, без помощников. Или с помощниками? Эти оглоеды могли приехать раньше и занять позицию где-нибудь… где-нибудь… да вон хотя бы за тем шалашом у колодца. Или залечь в травке за мерином. Нет, в травке не могли, мерин всё время топчется и сбивает с прицела. Тогда у колодца… если, конечно, приехали. Но он ганфайтер, как сказал Гур… Ладно, сейчас узнаем.

— Ищешь кого-то, шериф?

Шульц снова вздрогнул и потянулся к кобуре. Но я стоял, скрестив руки на груди и ни чем не проявлял своей воинственности. Поэтому он малость успокоился и даже повеселел.

— Тебя, Росс. — Он остановился, расправил плечи и чуть подался вперёд и влево, занимая удобную позицию для стрельбы. Люблю таких противников. Сразу понятно, что стрелять он будет с правой, потому что быстро выхватить кольт левой рукой из такого положения не получится. А вот я никогда не даю врагам шанса понять, за которым из двух своих револьверов потянусь. В общем-то, я и сам этого никогда не знаю, всё происходит на уровне интуиции, подсознательно. Благо, что я одинаково хорошо стреляю с обеих рук.

— Ну нашёл ты меня. Дальше что? Опять будешь рассказывать о беспорядках или придумал что-то новенькое? Давай, не стесняйся. Мадам Томпсон здесь нет, её ружья тоже, так что никто тебе не помешает…

Говоря это, я спустился по ступенькам на дорогу и встал напротив шерифа. Теперь нас разделяло не более тридцати ярдов. Идеальное расстояние для поединка. Двум хорошим ганфайтерам есть что показать на такой дистанции. Это понял не только я, но и местные жители. Они высыпали из своих нор и преудобненько устроились на крылечке салуна Стэмкоса — все четверо. Стэмкос тоже вышел на крыльцо. И Томас вышел. И пьяницы. На западе редко отказываются посмотреть подобное представление; оно сродни театру — начинается как комедия, а заканчивается драмой.

Шериф не задержался с ответом.

— Нет, Росс, на этот раз никаких разговоров. Я просто убью тебя. Убью — и поеду домой ужинать. Знаешь, что у меня на ужин? Телячьи отбивные. Отправляясь сюда за тобой, я отбил несколько кусков свежей телятинки и бросил их в молоко. Пусть пропитаются. А когда вернусь, то обваляю их в яичном белке, потом в муке и как следует прожарю на раскалённой сковородке. Некоторые любят недожаренное мясо, любят, что б из него текла кровь. Но мне так не нравится. Зачем издеваться над едой? Я всегда предпочитал хорошо прожаренный кусок полусырому, потому что…

И выхватил кольт.

Я ничуть не поддался на его рассказы о телятине. Я сразу понял, что он заговаривает мне зубы и был начеку, но всё равно стрелял он быстро, этот Шульц. Чертовски быстро. Однако кроме быстроты нужна ещё и меткость, а вот тут он не преуспел. Пуля из его кольта легла под подошву моего сапога, взбив лёгкое облачко пыли, а моя пуля ударила точно в край левого кармана его сюртука. Он стоял, с удивлением глядя на опускающееся дуло своего кольта, и силился вновь нажать на курок. Но пальцы ослабли. Они даже не смогли удержать оружие, кольт выскользнул из его ладони и упал в пыль. Он тоже упал. Сначала он опустился на колени, отказываясь верить в происходящее. Попытался встать, не смог, вновь попытался, демонстрируя силу воли… Но смерть сильнее воли человека; шериф повалился на бок, что-то прохрипел, судорожно дёрнулся и затих. Всё, нет больше Шульца.

Вот тебе и телячьи отбивные. Я крутанул револьвер на пальце и ловким движением сунул его в кобуру. Дешёвый трюк, но на многих он производит сильное впечатление. Особенно на людей нервных и трусливых. Зрители нашего поединка не были ни трусливыми, ни нервными. Едва стих грохот выстрелов, они уже обшаривали карманы шерифа и даже успели подраться из-за его новой шляпы. Я не стал их разгонять грозными окриками вроде «пошли вон, шакалы». Шакалы, да, но это их хлеб. Обшарив карманы и поделив добычу, они честь по чести похоронят шерифа и прочтут над ним молитву. Так что Шульцу в какой-то степени повезло. А вот прочтут ли молитву надо мной, когда придёт время…

— Бен, — окликнул меня Стэмкос. — Бен, я не знаю человека, стрелявшего в тебя. Никогда с ним не встречался… Но раньше его звали Дикобраз Гейтс.

* * *

Я попытался вспомнить тот день, когда вышел против банды Блекменов. Если память мне не изменяет, день был пасмурный. Бог как будто чувствовал, что должно произойти что-то неладное и наслал на землю мелкий занудливый дождик. Мне нравится шум дождя, нравится, когда пузатые капельки стучат по деревянному настилу крыши, по ступенькам крыльца, по широким полям моей шляпы. Звук лёгкий, расслабляющий, немного шершавый. Под такой звук хорошо мечтать сидя у жаркого камина и наблюдать, как язычки пламени выплясывают перед тобой зажигательный канкан. Но это если сидеть у камина. А если идти по грязной улице навстречу банде негодяев… Если идти по грязной улице навстречу банде негодяев, то дождь мешает. Те же самые пузатые капельки проникают за воротник, холодят тело, заставляют отвлекаться…

Вру, ничего они не заставляют. Я шёл, вода стекала по щекам, попадала за воротник, но ни холода, ни чего-то там ещё я не чувствовал, не до того было. Перед глазами стояли четыре фигуры в длинных плащах — отец и сыновья Блекмены. Гейтс залёг с винтовкой на козырьке салуна и первую пулю я послал ему. Не знаю, куда я попал, но этого оказалось достаточно, что б из игры он выбыл. Я не видел его ни до схватки, ни после. Доктор, осматривавший раненых, сказал, что один выживет, но не сказал, кто. Значит — Гейтс.

Невысокий, худощавый, в возрасте… Скорее всего, Гейтс и в городе-то ни разу не появлялся. Устроил себе схрон в каком-нибудь каньоне, сидит там и ждёт новой возможности. А нанять его мог кто угодно, мало ли у меня недоброжелателей по всей Америке. И месть не подходит. Гейтс не мститель. И не альтруист. Бесплатно он даже в сторону мою не посмотрит. Но если он принял заказ, то у меня только два выхода: или найти и застрелить его, или просить у мистера Джениша дешёвый гроб. На дорогой у меня денег не хватит.

* * *

Вернувшись в Америкэн-Сити, я сообщил местным властям в лице Фрэнка Фримена о скоропостижной кончине шерифа Шульца, пообещал никуда не исчезать из города до выяснения всех обстоятельств дела и отправился в гостиницу. Совесть меня не беспокоила, так что я юркнул в кровать и всю ночь проспал как младенец — спокойно и крепко. Мне снились яблоневый сад, Ленни, Сюзанка и стадо тёлок беломордой породы. Всё это хозяйство куда-то брело, даже яблони, один я величаво сидел на вершине горы, обозревая окрестности. Что мог означать этот сон я не понял, но когда ночь прошла и я открыл глаза, то в душе у меня царил покой.

Я встал.

Давно меня не посещало ощущение покоя. Казалось бы, от неприятностей отбоя нет: тут и Гейтс с его спенсером, и закладная на ранчо, и дух шерифа, за который ещё не известно что потребуют — но внутри ни червоточинки. Как будто только что родился. Отрадно, особенно учитывая тот факт, что на сегодня намечается финал родео.

Я оделся, проверил оружие и вышел на улицу.

Народу было немного. Судя по солнцу, большая часть горожан уже должна стоять в очереди к местам на трибуны, остальные готовились к этой очереди присоединиться. Я услышал отклики модной ковбойской песенки, гул голосов, лошадиное ржание. По дороге мимо меня прокатила фермерская повозка, полная счастливых ребятишек, следом промчались двое верховых… Ещё один верховой не спеша подъезжал гостинице. Он сдвинул шляпу на глаза, пряча лицо от солнца и посторонних взглядов, но я всё равно узнал его — Доминик Гур. Я вскинул руку в приветствии, с таким человеком не зазорно поздороваться первым — и вдруг почувствовал, как утренний покой уходит в прошлое. На рубахе Гура тусклым серебром отливала звезда шерифа.

Ага, вот и замена Шульцу. Не думал я, что Фримен так быстро найдёт кого-то на это место. Должность вроде бы выборная, решать такие вопросы в одиночку мэр не может… Хотя, какая мне, собственно, разница? Гур так Гур. Это даже лучше, чем, к примеру, Спайк.

— Доброе утро, Бен, — поздоровался Доминик.

— И тебе того же, — настороженно отозвался я и добавил. — У тебя новая работа.

— Это временно, пока не выберут другого шерифа.

— Вот как… А ко мне ты по поводу старого?

Гур не ответил. Он достал из кармана кисет, не торопясь скрутил сигаретку, чиркнул спичкой. Судя по запаху, табак был так себе, из дешёвых. Ветерок немного тянул в мою сторону, и в нос ударило горечью. Сам я не курю, бросил, но по запаху могу определить сорт табака. Этот был явно не с виргинских плантаций.

— Бен, — заговорил Гур выпуская в небо струю сизого дыма, — вечером зайди ко мне в офис. Сейчас я съезжу в Форт-Джексон и опрошу свидетелей. Я не сомневаюсь, что Шульц сам напросился на драку, слишком уж он этого добивался…

Я облегчённо вздохнул. Я тоже не сомневался, что Шульц сам напросился на драку. Да у него на лбу с рождения написано: «Хочу пристрелить Бена Росса Лаки!». Но поди ты докажи это олухам вроде Рыжего и ему подобным. Они бы и разговаривать со мной не стали. А вот Доминик сразу вошёл в суть дела, без всяких объяснений. Хорошо, что Фримен взял в шерифы именно его. Может зря я придираюсь к меру? Не такой он и плохой как я погляжу.

— Как скажешь, Доминик.

— Тогда до встречи, — кивнул Гур.

Я пожелал ему удачи и бодрым шагом двинулся к конюшне. Надо было торопиться. Финал вот-вот начнётся. Виски, наверное, волнуется, Сюзанка тоже. Может, думают, что я ранен, я же им вчера после возвращения из Форт-Джексона даже «здрасти» не сказал. А новости в маленьких городах расходятся быстро, так что о моём поединке с Шульцем уже легенды слагают… Кстати, как его имя? А, не важно. Главное, что б последствия этого поединка не помешали моему выступлению. Шульца в городе недолюбливают, многие горожане его сторонятся, но всё-таки он для них свой. В какой-то степени. А я…

А я уже понял, что дуэль с Шульцем была лишь разминкой перед настоящим сражением. Они меня всё-таки подловили. Ведь думал, говорил себе — смотри по сторонам, оглядывайся. Но не усмотрел, не оглянулся. А они выжидали — и выждали. Один Гомес стоял слева, у банка, второй вышел из-за церкви и уставился на меня взглядом недобитого койота. Я так и не разобрался который из них кто, уж больно они одинаковые на морды, зато третьего, вставшего посреди дороги, смог назвать без запинки — Сэм Гриффин. Вот уж не ожидал. Этот-то что здесь потерял? Не понравился урок математики? Или недопонял чего?

Я обвёл глазами улицу: нет ли ещё кого-нибудь? Рыжий и кое-кто из ковбоев Фриско тоже обещали мне свинцовый подарок устроить. Другое дело, что Гомесам Рыжий без надобности. Им и Гриффин-то особо не нужен, разве что для кучности… Нет, Спайка не видно. И то верно: на кой чёрт ему эти неприятности с перестрелками? У него финал на носу. Ему о победе думать надо. Тем более что заключительная часть родео, по всей видимости, пройдёт без главного претендента. Дааа…

Я закусил губу: удачно они расположились. Гомесы — это не банда Блекменов. Те встали рядочком, друг от друга на шаг — будто мишени в тире, а эти разошлись по сторонам света, и не сообразишь так сразу за которого сперва браться. Оба хороши. Да и Гриффин не промах… Одного не пойму: почему Фриско их с цепи спустил? Боится, что я финал выиграю и расплачусь по закладной? Правильно боится… Боялся.

Тот, что у церкви… Если шагнуть вперёд, то между нами окажется столб коновязи. Ему тоже придётся делать шаг — а это время. Гриффин, Гриффин… В этого придётся стрелять сразу, в первую очередь, потом в того Гомеса, что у банка. Значит: шаг вперёд, Гриффин, банк, шаг влево. Нет, не успеваю. Пока я тут расхаживать буду, второй Гомес из меня кастрюлю для промывки спагетти сделает.

Я опустил руки и потряс ладони, расслабляя. И постарался выкинуть все мысли из головы. Мысль сковывает сознание, заставляет его концентрироваться на одном моменте, а это смерти подобно. Всё должно происходить само собой, по установленному сверху плану. Я имею ввиду бога. Как я уже говорил, бог для каждого написал его историю судьбы, и каждому свой конец определил. Так что если на сегодня мне уготована встреча с создателем… Но я, в общем-то, с такой концепцией не согласен. Богу богово, а Бену беново! Или по-другому: на бога надейся, а сам сопротивляйся. Ибо, по моему мнению, бог даже в очень сложной ситуации даёт человеку маленькую лазеечку. Это для того, чтобы он, человек, тоже принимал участие в своей судьбе. Вот я и поищу эту лазеечку.

— Eres tu… hijo de la puta, — сквозь зубы прошипел Гомес у церкви.

— Мы же обещали, — оскалился второй.

Вот те на, поговорить захотели?! Нет, мои дорогие, в сложившейся обстановке разговоры только вредят здоровью. Это мы с Гриффином могли о математике разговаривать, потому что был шанс уладить дело миром. Или с Шульцем, дабы соблюсти ритуал. А о каком ритуале можно говорить сейчас, когда трое против одного? Разве только о погребальном…

Я шагнул вперёд.

И в голове сразу стало пусто. Ладонь левой руки удобно легла на рукоять револьвера, локоть согнулся, а указательный палец плавно потянул спусковой крючок. Лёгкий толчок — и Гриффин сжался, держась за живот. На лице отразилась смесь удивления и беспощадной боли. И страха. И сожаления: предупреждали же! Да, предупреждали.

Справа обозначилось движение. Я сделал шаг назад, вновь уходя за столб, и всем телом развернулся к банку. Гомес метился в меня, держа кольт в вытянутой руке, но мой поворот сбил его с прицела и пуля прошла стороной. Я только почувствовал, как обожгло щеку, и дважды нажал на курок. Гомес приподнялся на носочках, судорожно всхлипнул и опрокинулся на спину. Два-ноль.

Они не ждали от меня такой прыти, а я на полную использовал внезапность. Теперь наши шансы уравнялись, мы остались вдвоём со вторым Гомесом. Один только факт смущал меня: я стоял к мексиканцу спиной. Очень неприятный факт, ни одному врагу такого не пожелаешь.

Поворачиваться я не стал, всё равно бы не успел. Я уже чувствовал, что Гомес вышел из-за столба и его кольт ищет мой затылок. Я прыгнул вперед, как прыгают в реку, и в прыжке пообещал господу, что непременно зайду в церковь и поставлю свечку за его здоровье, если только он… Не помогло. Первая пуля ударила в предплечье. Рука омертвела, револьвер упал на дорогу. Я попытался схватить его и поднять, но пальцы отказались смыкаться на рукояти. Следующая пуля прошла вдоль рёбер и ткнулась под лопатку. Третья взрыхлила землю возле лица. Перекатившись на бок, я вытянул револьвер из правой кобуры и выстрелил.

Промах.

Гомес шёл на меня, что-то крича в исступлении и стреляя с двух рук. Пули выбивали из дороги пыль и раз за разом ложились ближе ко мне. Ещё одна пуля прошла наискосок по груди и застряла в плечевой кости. Боли я не чувствовал. Почти не чувствовал. Боль придёт потом, когда наступит момент осознания того, что произошло, а сейчас мне было не до боли. И не до момента. Сейчас я должен выстрелить и попасть. Обязательно попасть, иначе никогда больше не смогу чувствовать боль.

Я поднял револьвер, взвёл боёк большим пальцем и выстрелил — один, два, три… Гомес продолжал идти. Я видел, как пули дырявят его рубаху, как вздрагивает тело от ударов… Четыре, пять… Боёк щёлкнул по отстрелянной гильзе, патроны кончились. Какое же яркое сегодня солнце.

Привычным движением я откинул барабан и принял вытряхивать гильзы из ячеек. На Гомеса я больше не смотрел. Он не шёл, он стоял на коленях, опустив зад на икры и уронив голову на грудь. Он так и замер в этой позе, не дойдя до меня каких-то три ярда. Он слишком торопился, но в бою нужна не торопливость, а быстрота — это правило, которым нельзя пренебрегать.

Я зарядил один револьвер, поискал глазами второй, нашёл, но дотянутся не смог. Встать я тоже не смог. Левая рука умерла, голова раскалывалась, в горле першило. Нет, это не Блекмены. Не Блекмены. Из груди вырвался хрип. Что-то не так. С самого начала пошло не правильно, или правильно, но не со мной. Старею. Жарко. Устал…

* * *

Некоторые ведут счёт своим победам, делая зарубки на рукояти револьвера или ложе винтовки. Они думают, что это придаёт им вес в глазах окружающих, хотя в действительности вес придают дела, а не зарубки. Я же веду свой счёт в памяти. Я помню их всех, каждого. Первым был индеец, которого я застрелил на нашей ферме. Я не хотел убивать его, но так было нужно, и потому он стал моим первым. Вторым — тот долговязый старатель со смешным прозвищем Банни. Он умел хорошо говорить, но стрелял плохо, и это его погубило. Потом сразу пятеро… Нет, четверо: папаша Скунс Блекмен и трое скунсов поменьше. Потом вверх по наклонной, один за другим. А всего… вместе с Шульцем… и вот сейчас… шестнадцать… Шестнадцать. Почему они смотрят на меня? Почему они на меня смотрят? Я не давал им такого права, не давал. И не дам. Никогда… И этот, с перебитым носом… как его?.. Всегда забываю имя, всегда… особенно ночью… Ночью…

 

Эпилог

Два долгих месяца доктор Вульф пользовал меня своими средствами. Именно средствами, потому что иного слова к тому, что он в меня вливал, я подобрать не могу. По запаху это напоминало что-то среднее между коровьим навозом и дохлым койотом. По виду тоже не отличалось. Да и по вкусу, думаю, недалеко ушло. Но я безропотно позволял внедрять это в себя — точнее, на себе — и не умер только потому, что очень хотел жить. Всё время, пока я валялся в постели, возле меня сидела Белла. Она читала мне романы Диккенса, потом что-то из Харта, Клеменса. Мне нравилось слушать её голос, те интонации, которыми она передавала чувства героев, но я жаждал видеть Ленни — её глаза, волосы, плавный изгиб шеи…

Однако Ленни меня не навестила. Ни разу. За все два месяца. Как будто забыла.

Зато не забыл Доминик. Он долго мялся в прихожей, боясь затоптать сапогами чистый пол, пока Белла не заставила его войти в комнату, где я лежал.

— Ну, как ты? — спросил он. — Выздоравливаешь? — и положил на одеяло большое яблоко. — Мистер Макклайн велел тебе передать.

На вид яблоко выглядело очень вкусным, но интересовало меня не оно.

— Кто взял приз на родео?

Этот вопрос закрутился у меня в голове сразу, как только я очнулся. Я предполагал, конечно, кто стал победителем, но одно дело предполагать, и совсем другое…

— Ленни, кто ж ещё, — ухмыльнулся Гур. — Видел бы ты её физиономию, когда объявили результат последнего состязания. Рыжий проиграл ей всего лишь два очка.

Я бы с удовольствием посмотрел на её физиономию, однако ходить я пока не мог, а сама она ко мне не шла. Интересно, а что она почувствовала, когда узнала, что я выбыл из соревнования?

Виски тоже навестил меня. Это произошло через неделю после того, как я выбрался из забытья. Белла отлучилась куда-то, наверное, в магазин, и в это время он зашёл. Он прислонился плечом к косяку, держа под мышкой винтовку, но смотрел не на меня, а на стену. Это было странно, потому что Виски никогда не боялся смотреть мне в глаза.

— Я уезжаю, — сказал он и наконец-то повернулся ко мне. И я понял, почему он отводил взгляд. Это был не Виски. Не тот Виски, которого я знал.

— Надолго? — стараясь подавить дрожь в голосе, спросил я.

— Навсегда. У меня есть немного денег, этого хватит, чтобы купить небольшую ферму где-нибудь в верховьях Миссури и попробовать ещё раз начать всё сначала.

— Удачи тебе и… не надо было, я не искал тебя.

— Ты бы всё равно догадался, потом, хотя бы по этому шраму, — он провёл пальцем по щеке. — Это от той твоей пули, — и шагнул к двери. — Ты действительно счастливчик, Бен.

Когда он вышел, в комнату вбежала Белла. В руке у неё был револьвер, а в глазах решимость. Думаю, если бы Виски навёл на меня винтовку, она бы выстрелила.

И под конец, когда я уже мог передвигаться без посторонней помощи, они пришли ко мне всей толпой, всем своим муниципальным советом: Фримен, Макклайн, Вульф, Каллахен, Джениш и… мистер Паттерсон. Я сидел на скамеечке перед домом, наслаждаясь последними минутками заката, а они обступили меня, как няньки малое дитя, и мне сразу стало неуютно.

— Здравствуй, Бен, — заговорил мистер Макклайн. — Я гляжу, ты совсем поправился, ходишь…

Заговорил он вроде бы по-дружески, но что-то я не услышал в его голосе тех самых ноток, которые можно назвать дружескими. Слова выходили неуверенные, расплывчатые, даже грустные, будто не друзья разговаривали, а незнакомцы в дилижансе.

— Если вы о тёлках… — начал я, но ранчеро вскинул руку.

— Всё в порядке, Бен, о тёлках забудь. О закладной тоже.

— Значит я могу вернутся на ранчо?

Фримен хмыкнул, а Каллахен недвусмысленно скривил губы. Могли бы и не делать этого, и без их кривляний я прекрасно понимал, что не могу. Но я хотел услышать ответ мистера Макклайна. И он ответил.

— У тебя нет ранчо, Бен, — и поспешно добавил. — И долгов тоже нет.

— Понятно. Тогда, может, объясните?

— Для того мы и пришли, — ранчеро вздохнул. — Позволь, я присяду?

— Хотите сказать, разговор затянется?

Мистер Макклайн пожал плечами:

— Как получится, Бен. Надеюсь, что нет.

Он опустился на скамью рядом со мной, склонился, опершись локтями о колени, и зачем-то принялся разглядывать ладони. Люди так делают, когда не знают, с чего начать разговор, или когда волнуются. Дэн Макклайн волновался, я видел это, и мне было жаль его.

— Это началось два года назад. Сначала в городе появились Гомесы, потом Фриско, но с первого взгляда было понятно, что это одна команда. Лу принялся скупать небольшие ранчо, а те ранчеро, которые отказывались продавать ему свою землю, бесследно исчезали. Гур нашёл тело Курта Бардла, хозяина ранчо «Восьмёрка». Его застрелили в упор из кольта, а потом бросили в овраг. Скорее всего, это дело рук мексиканцев, но доказать их причастность к убийству не удалось. К тому же шериф Шульц полностью стоял на стороне Фриско. Мы были бессильны. Ковбои Фриско устроили в городе несколько потасовок и заставили замолчать тех, кто в открытую возмущался поведением Фриско.

— Лу подобрал очень крутую команду, — кивнул мистер Паттерсон. — Ты был первым перед кем они спасовали.

— Да, всё шло к тому, что Фриско собирается прибрать к рукам все пастбища в округе. Чтобы противостоять ему, нужен был человек, способный убрать Гомесов. Именно мексиканцы составляли костяк этой команды, без них она бы попросту развалилась. Но если бы мы стали нанимать стрелков, Лу бы занервничал, и ещё не известно, каким мог быть его следующий шаг.

— А тут прошёл слух, что в Моголлонах апачи застрелили Бена Лаки, — вновь вступил в разговор мистер Паттерсон.

— Ещё не родился такой апач…

— Вот и мы так подумали. «Друзья, — сказал я, — ещё не родился апач, который сможет снять скальп с Бена Росса Лаки! Давайте найдём его и привлечём на свою сторону».

— Я не продаю свои револьверы.

Мистер Паттерсон посмотрел на меня так же, как при первой встрече.

— А никто и не собирался тебя нанимать.

Прозвучало это так, что и без посторонней помощи можно было догадаться, что меня… развели как кролика. Я уже рассказывал анекдот про мост? Так вот это обо мне.

— Значит, — мне приходилось выдавливать из себя каждое слово, — значит, вы заранее знали, кто я такой… и лгали мне в лицо…

Я начал распалятся. Я всегда распаляюсь, когда кто-то обманывает меня. Неприятно это — ощущать себя обманутым. Где-то глубоко в душе возникает двоякое чувство стыда и жалости к себе; оно поднимается к горлу, жжёт внутренности адским огнём, травит ядовитой кислотой. Больно, очень больно, куда как больнее, нежели от пули.

Я встал. Нет, стреляться с ними я не собирался, не хватало ещё лишить город его комитета. Хотя вот бы Фриско обрадовался! Памятник бы мне при жизни поставил. Однако помощь Фриско в мои планы не входила. Но я очень хотел сказать им всем кто они такие, где бы я хотел их видеть и что они в том месте должны делать. Однако они оказались умнее. Ко мне тут же подошла Белла, и это подействовало на меня отрезвляюще. Воспитанный мужчина никогда не станет выражаться при женщине. Я думаю, они специально велели Белле держаться где-нибудь поблизости и в случае неадекватного моего поведения сразу же прийти ко мне на помощь. Вернее к ним, но это уже не столь суть важно.

Ладно, пусть это останется на их совести. Я сел, а мистер Макклайн встал, уступая место Белле. Она не стала садится, но встала так, чтобы чуть-чуть касаться коленом моего колена. Краем глаза я взглянул на доктора Вульфа и заметил, как его перекосило. Вот и хорошо, пускай нервничает! А будет возмущаться, так я сам к ней прижмусь, что б он думал иногда, что творит…

— Бен, поверь, никто из нас не желал тебе зла, — вздохнул мистер Макклайн. — Нам было неприятно ломать перед тобой эту комедию, но… Будь у нас был иной выход… Сам понимаешь…

Опять эта история с пониманием. Опять должен понимать я. Господи, почему ты уродил меня таким понятливым? И почему все видят эту мою понятливость, и только я не вижу ничего? И неужели, господи, я настолько непонятлив, что не понимаю своей понятливости! Нет, так больше нельзя, надо выпить.

Но док Вульф запретил мне пить, а Белла поддержала этот приговор, поэтому я спросил устало:

— Чего вы хотите?

Мы перешли к деловой стороне вопроса и ведение переговоров взял на себя Каллахен. Вот уж не думал, что банкиры умеют разговаривать. Тем не менее он сказал:

— Мы отказываемся от своих претензий по вашим долгам, выплачиваем вам компенсацию за физический ущерб в размере двухсот долларов, а вы покидаете наш город. Согласитесь, это весьма щедрое предложение. Вы должны быть довольны.

Да, я был доволен. В общем-то, с потерей ранчо я уже смирился. Лёжа в постели, я думал, что уж если приз на родео достался не мне, значит и ранчо больше не моё. Я волновался за Сюзанку, боялся, что её могут отнять за долги. Слава богу, Сюзанку оставили, да ещё и денег предлагают…

— У меня только один вопрос: а если бы я не заложил ранчо?

Они ничего не ответили, они не знали, что сказать на это.

* * *

Едва они ушли, я стал собирать вещи. Мне больше не хотелось оставаться в этом городе, здесь меня обидели, расстроили, разочаровали и выставили на посмешище. Нет, я не хочу здесь оставаться. Я взял винчестер, скатку одеял и вышел из дома. Белла и доктор Вульф сидели в гостиной, пили чай, но я не зашёл к ним попрощаться. Доктор Вульф был мне неприятен, а Белла… Белла… Белла очень хорошая девушка, я рад что познакомился с ней.

Конюшней Виски Джорджа теперь заправлял Лесоруб Смит. Мы пожали друг другу руки, как старые приятели, хоть и виделись всего пару раз. Смит отправился в корраль за моей вьючной лошадью, а я оседлал Сюзанку и вывел её на улицу. Сюзанка соскучилась по мне. Она презрительно фырчала, трясла головой и отворачивалась в сторону, демонстрируя полное ко мне пренебрежение. Но именно это и означало, что она очень рада меня видеть. Я тоже был рад, несмотря на то, что в душе у меня гнездилась стая гарпий, стая старых, противных, злобных гарпий, готовых растерзать любого, кто косо на них посмотрит. Глядя на выкрутасы Сюзанки, я пообещал себе, что обязательно укрощу эту стаю, а по возможности удавлю и выброшу за ненадобностью. Хватит, пора взрослеть. И отправляться дальше.

В Америкэн-Сити я въехал со стороны Красных каньонов. Куда же направится теперь? Может к Тёще Бизона? Проехать старой дорогой, мимо хозяйства Дэна Макклайна, посмотреть напоследок на бывшее моё ранчо… Нет, только не туда. Да и не на ранчо я хочу посмотреть, а на Ленни. Ленни. И с чего я взял, что дочка богатого ранчеро обратит внимание на бродягу вроде меня? Глупый, глупый, Бен. Что ж, не судьба. Может в следующем городе мне повезёт?