Среди ночи Конрад вскочил, едва сдержав испуганный крик. Ему причудилось, что предводитель берберов схватил его за руку и тащит за собой в узкий тёмный проход между скалами.

Каюту озаряла огромная яркая луна. Феррара приподнялся на койке.

— Что, дитя моё?

Конрад взглянул на мирно спящего Дингера и успокоился.

— Ничего. Мне приснилось, что меня похитили берберы.

Он улыбнулся, чувствуя неловкость оттого, что разбудил ювелира, но Феррара повёл себя странно.

— Я так и думал, — пробормотал он сквозь зубы, встал, быстро оделся и вышел.

Конрад закрыл глаза, но спать ему расхотелось. С палубы донёсся шум. Захлопали паруса. "Вереск" накренился, ложась на другой галс.

На опущенные веки Конрада упала тень. Он подумал, что луна зашла за облака. В действительности погас кормовой фонарь, закреплённый прямо над его каютой. Феррара приказал потушить огни на случай, если берберы пустятся в погоню. Но они были уже в пути. Две шебеки преследовали "Вереск". Море сияло в лучах полной луны, и высокие мачты шнявы издалека виднелись над его переливающейся шелковистой поверхностью. Ветер к утру стал ослабевать. Берберские суда шли на вёслах. Когда в предрассветной тьме над горизонтом обозначились их узкие треугольные паруса, Феррара понял, что ненавидит Хооге. Канонир "Вереска" особым мастерством не отличался. По утрам у него дрожали руки. В команде не было настоящих бойцов, хотя иные любили рассказывать о своём участии в сражениях под началом знаменитых адмиралов, а уж о стычках с корсарами не говорили, пожалуй, только Конрад и Дингер.

Посоветовавшись, судовладелец и капитан решили повернуть к берегу, бросить судно со всем грузом на разграбление берберам и уйти на шлюпках, взяв с собой только золото, полученное за товар. Феррара был готов и на такое безумство, лишь бы не оказаться в плену во второй раз. Хооге спорил с ним, считая, что "Вереск" отлично выдержит сражение. "Приятель магрибских корсаров" предложил вступить в бой и, в случае поражения, взорвать шняву вместе со всем экипажем и обоими пиратскими судами. Эта идея никому не понравилась. Помощник капитана и боцман встали на сторону своего начальства. Пока самые влиятельные представители экипажа препирались, у простых едва не дошло до драки. Боцман навёл порядок и разогнал матросов по местам готовиться к повороту. Канонир отправился в крюйт-камеру, куда не заглядывал ни разу за весь рейс. На глазах у преследователей "Вереск" сделал неуклюжий манёвр и двинулся к берегу.

Дингер проснулся.

— Что это они там орут и топают? — недовольно заворчал он. — Вижу, и вас разбудили. (Конрад одетый стоял у двери). Ещё бы! Под такой грохот разве выспишься?!

— Нас преследуют берберы, — сказал Конрад, прислушиваясь к доносящимся с палубы голосам. — Мы идём к берегу и собираемся высадиться, так что вставай поживее.

— Столько новостей, а ведь ещё не наступило утро! Что же дальше-то будет? Вы заметили, сударь, что Бог недолюбливает итальянцев? С этим Феррарой вечно что-нибудь случается. С тех пор как мы с ним связались, нам постоянно приходится удирать от кого-то среди ночи.

Конрад не ответил. Ему давно не было так страшно. Его судьба зависела от охваченных паникой людей, готовых совершить величайшую глупость. Он предпочёл бы погибнуть в бою вместе с Хооге, чем высадиться с этими сумасшедшими на незнакомый берег.

— Феррара ополоумел от страха? — возмутился Дингер. — Бросить корабль и самим отправиться в лапы к берберам?! Я бы дрался! Лучше умереть, чем попасть в плен. Вас-то может быть выкупит либо барон, либо ваш приятель Мирослав, а я кому нужен?

— Чтоб они оба сдохли! — с ненавистью проговорил Конрад. — Прости меня, Дингер. Это я виноват, что мы оказались здесь, но ты помнишь моего папашу, черти бы его взяли! Я боялся возвращаться домой…

Слуга серьёзно взглянул на своего юного хозяина.

— Ну, сударь, если вы решились просить у меня прощения, значит, дела наши плохи. Неужели ваши бесы так боятся аллаха? Мы с вами видели его людей. Половина — бывшие христиане. Не станет он им помогать.

Берберы настигли "Вереск" на рассвете. До берега было далеко, и сам собой отпал вопрос о бегстве на шлюпках. Пришлось вступить в бой. Попытались натянуть над палубой противоабордажную сеть, но что-то не заладилось. Зато канонир, вопреки дурному мнению Феррары о его искусстве, умудрился обезвредить одного из противников. Первый же залп "Вереска" поразил ближайшую шебеку ниже ватерлинии. Такой удачи никто не ожидал. Люди Феррары приободрились, но пока они ликовали, вторая шебека подошла к шняве с кормы, где не было пушек. Развернуться к противнику бортом "Вереск" не успел. Берберы собирались захватить судно вместе с грузом и командой, а не потопить, поэтому их канониры действовали аккуратно. Ядра снесли часть палубных надстроек шнявы и повредили такелаж, а также заметно уменьшили численность её защитников.

Из каюты Конрад наблюдал за быстро приближавшимся берберским судном. Дингер ещё до начала сражения поднялся на палубу. В полумраке раннего утра лёгкий силуэт шебеки казался чёрным, и не было заметно, что её пушечные порты открыты, но что-то заставило Конрада отступить от окна. В последний миг он разглядел тёмный квадрат люка в носовой части шебеки и бросился на колени позади стола, прикрыв голову руками.

Полыхнула молния. Раздался оглушительный грохот и треск. Вихрь колючей пыли обжёг Конрада. Стол защитил его от обломков разбитого окна и кусков стекла, разлетевшихся вокруг. Мальчик стряхнул с волос и одежды мелкие, как песок, осколки. Кисти рук у него были точно изжалены осами, но лицо не пострадало.

В каюту ворвался утренний ветер. Он принёс с собой запах пороха, дыма и гари. Снова грохнули пушки "Вереска", но залп был каким-то неубедительным, словно цель внезапно скрылась из виду. Конрад попытался встать. У него потемнело в глазах. Он лёг на бок, сжав ладонями виски. Крики и пальба наверху растворялись в тяжёлом гудении огня. Горело где-то совсем близко, возможно, в каюте Хооге. Мысль о корзине с золотом заставила Конрада преодолеть головокружение. Он подполз к зияющей на месте окна пробоине и выглянул наружу. Шебека, обстрелявшая "Вереск", обходила шняву с правого борта, где пушки только что умолкли. Берберы готовились к захвату голландского судна.

Покинув спутников, Феррара бросился в свою каюту. Ему показалось, что туда угодило ядро. За чёрными клубами дыма не было видно огня, но гул пожара сотрясал воздух. В густой пелене, пронизанной алыми искрами, мелькали силуэты людей. Кто-то пытался тушить быстро разрастающееся на ветру пламя.

Суеверный страх нашёптывал ювелиру, что если Конрад погиб, значит, демон лишил "Вереск" своего покровительства и надеяться больше не на что.

В разгромленной каюте стоял сизый дым, но огонь не добрался до неё. Конрад растерялся, увидев Феррару, так как не мог представить, что тот способен вспомнить о нём в такой момент.

— Дитя моё, — быстро проговорил ювелир, вытаскивая из-за пояса двуствольный пистолет, — вы знаете, как обращаться с этим оружием?

Конрад взглянул на золотую насечку, украшающую рукоять, и покачал головой. Феррара показал ему, как взводить курок.

— Отдача сильная. Берегите руки. Здесь две пули. Не думаю, что вам понадобится больше. Запритесь и не открывайте никому, кроме меня и Дингера. Если будут ломиться в дверь, стреляйте… — Он взял мальчика за плечи и заглянул в его испуганные глаза. — Я доверяю вам наши вещи. Дело не в их ценности. Горько и унизительно видеть, как ваше добро делят грабители. Я так и не нашёл времени рассказать вам о себе. Мне довелось побывать в рабстве у берберов много лет назад, и это самые страшные мои воспоминания. Не отдавайте без боя того, что принадлежит нам, и постарайтесь не попасть в плен.

Оставшись один, Конрад запер дверь на щеколду. В прощальных словах Феррары он услышал совет умереть, если берберы захватят "Вереск". Наверху разгорался бой. Что-то с грохотом рушилось, море вокруг шнявы кипело от падающих обломков. Конрад огляделся. В тесной узкой каюте укрыться было негде. Незначительное по размерам помещение, которое служило им с Феррарой жильём, превратилось в ловушку, где он мог быть убит случайным выстрелом, сделанным наугад сквозь запертую дверь.

Достав нож — память о Рейне, Конрад положил его на сундук и отступил к переборке, прислушиваясь к происходящему на палубе. Стрельба внезапно прекратилась. Мгновение стояла тишина, затем прозвучал резкий голос капитана. Раздались беспорядочные выстрелы, послышался дробный топот, словно толпа пьяных пустилась в пляс. Тяжёлый гулкий удар в борт шнявы сбил Конрада с ног. "Вереск" содрогнулся и накренился. Ещё несколько лихорадочных толчков, следующих один за другим, угрожающий скрип и скрежет. Крики наверху соединились в дикий хор, сквозь который внезапно пробился и взметнулся ввысь исступлённый визгливый вопль — боевой клич берберов. Конрад вздрогнул — они были уже на палубе шнявы. "Помогите!" — умолял он своих защитников.

Шум боя стремительно приближался. Звон клинков, тяжёлое дыхание, вскрики и брань слышались уже рядом. Конрад взвёл курок, присел за сундуком, упираясь локтями в его плоскую крышку и держа обеими руками пистолет. Узкие блестящие стволы-близнецы уставились в центр двери. Две пули — для самых неосторожных, которые первыми приблизятся к каюте. Прежде чем разбойники выломают дверь, надо успеть выпрыгнуть в море. Если кто-то попытается помешать, есть нож…

Конрад не думал о том, что через несколько мгновений умрёт. Его внимание сосредоточилось на единственной цели — убить хотя бы одного врага. Ненависть, которую он испытывал к этим смуглым дикарям, была настолько глубокой, словно он родился, чтобы уничтожать их всюду, где встретит.

У самой двери завязалась яростная схватка. Он услышал громкий торжествующий возглас: "Бисмиллах!" — и выстрелил на голос. Отдача была мощной. Пистолет выпрыгнул из рук Конрада, едва не перебив ему запястье, и соскользнул по краю сундука. Каюту заволокло пороховым дымом.

— Конрад, не стреляй! — истошно проорал за дверью Феррара, оттолкнув смертельно раненного пирата, падающего ему навстречу.

— Держитесь подальше от двери, — посоветовал ювелиру Дингер. — В руках его светлости даже вилка — оружие.

Они сражались в низком и тёмном пространстве, ограниченном запертыми дверьми. По левому борту находились каюты Феррары и Хооге, в центре — капитана, по правому борту — его помощника. Короткий трап вёл сквозь квадратный люк на палубу. Перед абордажным боем люки задраили, чтобы разбойники не проникли вниз. Но берберов было слишком много. В считанные минуты они смели все препятствия и добрались до крюйт-камеры, где канонир заперся с двумя матросами, угрожая взорвать судно. Только это временно задержало корсаров. Немногочисленные и неумелые защитники "Вереска" в самом начале сражения разбились на несколько групп. Ужас Феррары перед рабством овладел всеми, как приступ одержимости — толпой экзальтированных монашек. Никто не сдавался в плен, дрались насмерть. Владелец шнявы оставил своих людей и бросился на выручку Конраду, думая, что берберы ворвались в каюту. Дингер последовал за хозяином, и теперь они оказались вдвоём против вооружённых ятаганами и топорами бойцов, уповая на милость даже не Бога, а демона, который, вполне возможно, не собирался их защищать.

— Откройте, ваша светлость! — крикнул Дингер. — Нас убивают!

На его теле было лишь несколько царапин, хотя сам он успел прикончить двоих корсаров и ранить третьего.

— Не открывай, дитя! — прохрипел Феррара. Он получил удар ятаганом в правую ногу выше колена и едва стоял, прислонившись спиной к двери. Австриец был старше, но как боец значительно превосходил его.

Конрад поднял пистолет и, заметив скользнувшую по каюте тень, быстро обернулся к окну. Снаружи на него дико глянул мокрый бородатый урод. Каюта находилась высоко над водой, и с этой стороны мальчик не ожидал нападения. В испуге он вскинул пистолет и нажал курок. Выстрел, сделанный почти в упор, разнёс бородачу голову. Тело сорвалось вниз с громким плеском. С палубы до самой воды свисал канат, по которому бербер пытался подняться на борт.

Конрад выглянул в окно. Море буквально кишело людьми. Одни держались за деревянные обломки, другие плыли сами. Это были те, кому удалось спастись с затонувшей шебеки. С палубы "Вереска" гремели выстрелы. Люди в воде кричали. Некоторые погружались с головой и уже не поднимались на поверхность, но остальные упорно продолжали плыть в сторону сцепившихся в смертельной схватке судов.

Звон и лязг клинков за дверью внезапно сменился напряжённой тишиной, оборвавшейся сдавленным стоном и хрипом. По двери словно провезли тяжёлым мешком.

— Ваша светлость, — льстивым голосом проговорил Дингер, — не соблаговолите ли вы впустить своих верных слуг? Нас у вас осталось всего двое, если вы не собираетесь нанять берберов.

Конрад метнулся к двери, отодвинул щеколду и в ужасе отступил. Феррара весь в крови вполз в каюту и со вздохом изнеможения привалился спиной к переборке. Дингер вбежал следом, бросил позаимствованный у кого-то из убитых ятаган и поспешно запер дверь. Феррара поднял на Конрада безмерно усталый взгляд.

— Не тревожьтесь, дитя, это не только моя кровь.

Из-за двери раздались выстрелы; пули прошли между Конрадом и Дингером, не задев ни того, ни другого. Но берберы внезапно утратили интерес к людям, запершимся в каюте. На палубе послышались крики: предводители пиратов звали своих бойцов. По трапу простучали торопливые шаги, и за дверью стало тихо.

— Похоже, что нам дали небольшую отсрочку, — сказал Дингер. — Грех ею не воспользоваться.

Конрад присел рядом с Феррарой, не решаясь прикоснуться к нему. Одежда ювелира была вся иссечена и превратилась в кровавые лохмотья. Австриец с пренебрежением взглянул на обоих хозяев.

— Не стал бы я учиться фехтованию у итальянцев. Ну-ка, ваша светлость, помогите мне перевязать его, пока он не истёк кровью. Он затащил нас на свой треклятый корабль. Пусть и в рабство идёт вместе с нами, а не отсиживается в преисподней.

— Я не пойду в рабство, — сухо возразил Конрад.

— А куда вы денетесь, ваша светлость? Повеситесь на верёвке, сплетённой из обрывков его штанов? — Дингер кивнул на Феррару. Тот словно уснул. Глаза его были закрыты. Боясь, что он умрёт, Конрад не стал препираться со слугой. Вдвоём они раздели ювелира, разрезали холщёвую скатерть, сделали ему перевязку и кое-как перетащили его на кровать. Конрад накрыл его простынёй.

— Стараетесь, ваша светлость? — усмехнулся Дингер, осматривая немногочисленные царапины и порезы у себя на руках. — Забыли, как он держал нас впроголодь в Амстердаме? Я вот что хочу вам сказать. Вы ведь не такой уж преданный христианин. Что вам стоит уверовать в аллаха? Какой-никакой, а всё же он бог, а не дьявол. Будете жить в Берберии. Из вас получится отличный корсар. Может и мне разрешат остаться при вас. Мы с вами, конечно, кое-кого прикончили, ну да этого ведь никто не видел. Скажем, что итальянец поработал, а покойники нас не выдадут.

Конрад молча спрятал свой рейнский нож за голенище сапога. Спорить с австрийцем не имело смысла.

Если бы не Альфред Хооге, шнява была бы захвачена. Он сумел объединить самых храбрых из команды "Вереска" и с ними прорвался на палубу шебеки. Большая часть пиратов находилась на голландском судне, и оставшиеся не ожидали, что их самих возьмут на абордаж те, кого они уже считали побеждёнными. Гребцы обрадовались возможности получить свободу. На это, в сущности, и рассчитывал Хооге. Корсарам пришлось защищаться всерьёз. Пока их абордажный отряд добивал защитников шнявы, голландцы и примкнувшие к ним рабы грабили шебеку, расправляясь с её командой, а затем озверелая толпа перепачканных кровью оборванцев хлынула на "Вереск". В считанные минуты берберы были перебиты. Уцелевшие прыгали за борт. Иных выбрасывали в воду силой. Раненный капитан "Вереска" предпочёл временно уступить командование Альфреду Хооге, которого бывшие рабы кое-как слушались. "Приятель магрибских корсаров" охотно принял бремя власти. В его руках мирная торговая шнява превратилась в орудие жестокого возмездия.

Конрад и Дингер прислушивались к шуму на палубе, не понимая, что происходит. Было похоже, что берберы проиграли сражение. Среди общего гвалта чаще других звучал голос Хооге. "Вереск" лежал в дрейфе, накрепко сцепленный с пиратской шебекой, но разбойники, оказавшиеся в воде, плыли не к судам, а в сторону берега.

Внезапно шнява пришла в движение. Загудел ветер в парусах. "Вереск" стал медленно разворачиваться. Плывущие в ужасе завопили. Из воды судно, надвигавшееся на них, казалось огромным, как гора.

Конрад бросился к окну, но Дингер схватил его в охапку и удержал.

— Осторожнее, ваша светлость. Не хватало, чтобы вас пристрелили.

Из глубины каюты им было видно достаточно, чтобы оценить происходящее. "Вереск" сделал широкий полукруг, обогнул странно безлюдную шебеку и, оказавшись между ней и берегом, открыл огонь. Четыре его пушки, наведённые в одну точку, разнесли корпус шебеки ниже ватерлинии. В пробоины с рёвом рванулась вода. Пиратское судно накренилось. Вскоре с ним было покончено. Шебека опрокинулась и ушла под воду, потянув за собой часть неудачливых пловцов, находившихся поблизости. Впрочем, у остальных было мало возможности добраться до слишком далёкого берега.

Ночью Феррара окликнул Конрада и попросил пить. Дингер курил на верхней палубе и болтал с вахтенными. Мальчик встал с постели, нашёл флягу с водой. От раненого пахло потом и кровью. Конрад приподнял ему голову и поднёс флягу к его губам.

— У тебя холодные руки, — тихо сказал Феррара, утолив жажду. — Ты ел что-нибудь сегодня, или твой добрый слуга забыл о тебе?

Конрад ограничился односложным "да", стыдясь признаться, что пока владелец шнявы лежал один в каюте, они с Дингером пировали вместе с Хооге и обновлённым экипажем "Вереска", празднуя победу. Запасы провианта и воды значительно пополнились за счёт захваченных на шебеке. В трюме пиратского судна нашлось и спиртное. Как видно аллах многое позволял своим воинам в священном походе против неверных.

— Я защищал тебя, сын, — Феррара перешёл на полушёпот. — Мне было страшно потерять тебя. Но я слышал, как Дингер предложил тебе остаться в Берберии и предать меня. Неужели ты мог так поступить?

— Нет, конечно. Дингер болван. Вернее всего эти варвары и слушать бы нас не стали — выбросили бы меня за борт, а его посадили на вёсла.

Феррара погладил мальчика по руке.

— Кто знает. Магрибские корсары ценят храбрых воинов, согласившихся принять их веру. Возможно, мимо вас сегодня прошло настоящее богатство, которое я никогда не смогу вам обеспечить.

— Плевать мне на богатство, — пробормотал Конрад. За минувший день он до одури насмотрелся на кровь и трупы. Пиратов, раненных и мёртвых, выбрасывали за борт. Убитых из команды "Вереска" сложили на палубе, готовя к погребению, назначенному на утро. Живые грабили покойников — чужих и своих.

Дингер тоже поживился. Не смущаясь присутствием Конрада, вынул золотые серьги из ушей светлобородого корсара, застреленного у двери каюты владельца шнявы: "Рыбам его добро не пригодится".

— Этого я знал, — заметил, проходя мимо, Альфред Хооге. — Он из Гамбурга. Служил на голландском судне. Берберы захватили их неподалёку от Мальты. Во время боя на него снизошло благословение аллаха, и он убил нескольких голландцев. Впрочем, он всегда был скотиной…

Дингер ухмыльнулся.

— Мир его праху.

Каюта Хооге была разгромлена попавшим туда ядром. Пожар уничтожил мебель и вещи, но корзину с золотом ещё до начала сражения заперли в тайнике в трюме, где до того хранили контрабандный груз. "Приятель магрибских корсаров" поселился вместе с помощником капитана. Дингер окончательно перебрался к своим хозяевам, поскольку и тот и другой нуждались в опеке и защите.

— Почему Хооге распоряжается на судне? — с беспокойством спросил Феррара, услышав голос владельца фрахта, донёсшийся с палубы. — Нельзя позволять ему хозяйничать здесь. Он не тот, с кем можно делить власть.

Но о разделе власти речь уже не шла. Альфред Хооге командовал "Вереском". Капитан умирал в своей каюте, а его помощник не мог справиться в одиночку с разноязычным сбродом, из которого теперь на две трети состояла команда шнявы.

Следующий день подарил Конраду неприятное приключение. Возле трапа его схватил за горло обезьяноподобный вонючий человек и сорвал с него медальон. Когда мальчик опомнился, рядом никого не было. Как ни странно, грабитель не нащупал вторую цепочку на его шее и не снял с него крест, но Конрад предпочёл бы расстаться с подарком пана Мирослава, чем с медальоном матери. Он ничего не сказал ни Ферраре, ни Дингеру и сразу же пошёл к Хооге.

— Золотой медальон? — заинтересовался владелец фрахта. — Этот человек не из старой команды. Сможете ли вы его узнать?

Конрад попытался представить грабителя, которого толком не успел рассмотреть.

— Он очень грязный, похож на нищего. От него ужасно воняло.

Хооге улыбнулся.

— Таких здесь много.

Тем не менее, к вечеру вор был найден. Хооге потребовал его в свою каюту. Помощник капитана позвал Конрада. Когда тот вошёл, вор даже не попытался скрыть испуга. Стоя вполоборота к ним обоим, Хооге о чём-то спросил вполне мирным тоном. Бывший гребец ответил, беспокойно косясь на мальчика, и тут же получил удар кинжалом в живот. Движение Хооге было настолько точным и быстрым, что Конрад не успел заметить клинок в его руке. Вор с приглушённым возгласом наклонился вперёд и мешком повалился к ногам владельца фрахта. Хооге перевернул раненого, разорвал на нём рубашку и снял медальон, висевший под ней на шнуре. Цепочку грабитель куда-то дел, возможно, обменял на что-нибудь более полезное в плавании.

Хооге взглянул на медальон и удивлённо повёл бровями.

— Ваша мать аристократка?

— Да, но она давно умерла. Я не знал её живой, — быстро проговорил Конрад, не в силах совладать с предательски дрожащим голосом. Человек, обокравший его, корчился рядом, заливая кровью доски палубы. Помощник капитана вынул шпагу и прикончил раненого.

— Вы очень похожи на мать, — Хооге протянул Конраду медальон. — Я не знал, что господин Феррара был женат на знатной даме. Пока ваш отец нездоров, вам нужна защита. Можете рассчитывать на меня.

Феррара болел не долго. Уже на третий день он начал вставать с постели и сразу попытался вернуть себе власть на судне, но "Вереск" больше не принадлежал ему. Бывшие рабы плевать хотели на законного владельца шнявы и подчинялись только Альфреду Хооге. Тот снисходительно улыбался. Что поделать, так вышло. Разве он виноват, что эти дикие наивные люди, которым он дал свободу, избрали его капитаном? Надо ли напоминать господину Ферраре, кто спас "Вереск" от разграбления, а его самого и дорогого ему мальчика от плена?

Конрад был благодарен Хооге и не разделял мрачного настроения своего наставника. Владелец фрахта обращался с ними обоими как с близкими друзьями. Ни тот, ни другой не подозревали, что ему известна их история. Дингер за хорошее вознаграждение предал хозяев.

Из-за многочисленных повреждений "Вереск" не мог нагнать караван. Идти в Смирну пришлось в одиночку. Погода была ясная, море тихое. Однажды утром вдали заметили парус. Началась паника: кому-то из бывших рабов показалось, что это галера тунисского корсара, который захватил его в плен и продал берберам. Даже невозмутимого Хооге проняло. Новое сражение грозило "Вереску" неминуемой гибелью. Феррара выбрался на палубу, опираясь на руку Дингера. Оставшись один в каюте, Конрад опустился на колени и в отчаянной молитве обратился наконец-то не к демону, а к Богу. Но, каясь в жестокости к слугам и в том, что предал отца, он ни слова не сказал о своей любви к потустороннему существу.

Вероятно, на встречном судне тоже не были готовы к бою. Галера резко изменила курс, и вскоре её паруса скрылись за горизонтом. В тот день Конрад впервые увидел своего наставника совершенно пьяным. Феррара и Хооге набрались, как последние матросы, одичавшие за время долгого рейса. Команда получила по двойной порции рейнвейна.

Капитан умер. Гроб делать не стали, жалея доски и ткань. Хоронили покойного, зашив в парусину и привязав к ногам груз. Феррара позволил Конраду выйти на палубу вместе с Дингером, но затем решил присоединиться к ним, чтобы лишний раз напомнить о себе новой команде. Капеллана на "Вереске" не было, поэтому заупокойную службу проводил Альфред Хооге. Конрад стоял рядом с ним в ярко-синем камзоле с золотым галуном и шляпе, украшенной белой атласной лентой, стараясь не глядеть на толпу оборванцев, хмуро внимавших новому капитану. Мавры, негры, греки, испанцы, сицилийцы, вряд ли понимали хоть половину из того, что говорил Хооге. Нидерландцы и немцы — остатки прежнего экипажа шнявы — держались отдельно от бывших рабов. Боцман с плетью в руках и пистолетами за поясом наблюдал за порядком.

После смерти капитана Феррара взялся вести судовой журнал. Альфреду Хооге пришлось уступить, хотя он не скрывал своего недовольства тем, что не мог контролировать ежедневные записи владельца шнявы.

Борьба за судовой журнал произвела на Конрада такое впечатление, что он сам тайком начал записывать всё, что видел и слышал в течение дня, но его описания заметно отличались от тех, которые выходили из-под пера его наставника. Судовладелец и владелец фрахта не подозревали, что у них появился биограф, которого им следовало опасаться больше, чем друг друга.

Вынужденное бездействие и затворничество в постоянном окружении воды увеличивало способность Конрада к ясновидению. Он не догадывался о том, что с ним происходит. Его внутренний мир наполнился новыми звуками и образами. В полусне он слышал, о чём разговаривают матросы на баке, и понимал их, хотя говорили они на незнакомом ему языке.

В Смирну прибыли в мае. Встали на рейде. Ожидания Конрада не оправдались — на берег его не пустили. Как и во время плавания, он в основном находился в каюте и не появлялся на палубе один. Из разговоров Феррары и Хооге он знал, что в Смирне им не рады и не очень-то стремятся иметь с ними дела.

Местные жители-мусульмане недружелюбно встретили голландский корабль, выдержавший бой с их единоверцами, пусть даже пиратами. Бывшие рабы присмирели. Каждому пришлось выучить наизусть имя одного из погибших членов команды, под которым он теперь значился в судовых документах, но уроженцев Африки, Аравии и Греции было невозможно выдать за голландцев. Альфред Хооге запретил экипажу сходить на берег. Исключение составили те, кто занимался закупкой провианта и ремонтом судна. Торговые дела Феррара вёл сам, досадуя, что вынужден советоваться с Хооге. Новый капитан "Вереска" был энергичен, предприимчив, полон авантюрных замыслов и очень мешал судовладельцу. После ранения Феррара ещё не успел восстановить силы. Работать с таким человеком ему было трудно. Конрад беспокоился, видя своего наставника усталым и раздражённым.

— Чёртов пират, — ворчал Феррара, имея в виду Хооге. — Мы ещё хлебнём с ним горя.

"Приятель магрибских корсаров" не обращал внимания на недовольство компаньона. Он часто заходил к Ферраре с бутылкой рейнского, угощал Конрада фруктами и сладостями.

Дингера перемена власти на судне вполне устраивала. Хооге поделился с ним своими планами. По возвращении в Голландию он собирался купить "Вереск" за приемлемую для себя цену. История похищения наследника Норденфельда и живой свидетель — слуга Конрада были достаточно серьёзными аргументами, позволявшими Хооге диктовать любые условия сделки. В принципе, он мог заставить венецианского авантюриста отдать ему "Вереск" бесплатно, но, как это ни странно, не желал выглядеть негодяем в собственных глазах.

Хооге настоял на том, чтобы Феррара взял Конрада на берег: "Пусть мальчик прикоснётся к земле. Третий месяц в море, а впереди ещё обратный путь".

Отправились в город отрядом человек в двадцать. Все только из старой команды. Помощник капитана и боцман остались на судне в тёплой компании бывших рабов. Феррара должен был навестить кого-то в еврейском квартале, и не хотел, чтобы Хооге шёл туда с ним.

Грязный многоязычный город был охвачен деловитой суетой. Жаркое солнце прогрело влажный воздух, наполненный запахами большого порта. В дыхании ветра не ощущалось ни капли прохлады. Кресты мачт на фоне ослепительно-синей бухты и стрелы минаретов над крышами убогих домишек, кружевные восточные дворцы и древние руины — наследие иной культуры равнодушно соседствовали, не замечая друг друга. Город напоминал огромный, шумный базар.

На берегу отряд сразу же распался на три группы. Часть матросов отправилась искать сочувствия у местных шлюх. Кто-то остался на причале охранять шлюпку. Феррара поручил Конрада Дингеру и ушёл, приказав им ждать его на пристани через час-полтора.

Хооге и Дингер прошлись по лавкам, находившимся поблизости от гавани, но не купили ничего более или менее нужного. Австриец приобрёл у торговца-грека какой-то дурацкий амулет из ракушек и намотал на запястье, чтобы не потерять. У Конрада не было денег, поэтому лавки его не интересовали. Он плёлся за своими спутниками, томясь от жажды, и разочарованно оглядывался по сторонам. Город откровенно раздражал его. Стоило ли тащиться сюда через моря и океан, рискуя попасть в плен к берберам, чтобы увидеть эти узкие грязные улочки, потных людей в пёстром тряпье, услышать протяжный тонкий голос, льющийся с минарета?

Дингер захватил с собой на берег флягу с вином и демонстративно прикладывался к ней на зависть своим спутникам. Конрад злился, думая о том, что утолить жажду сможет не раньше, чем они возвратятся на "Вереск". Гордость не позволяла ему попросить у слуги глоток вина.

Неутомимый Хооге привёл их на шумный базар. Их окружила пёстрая крикливая толпа, горы товаров, резкие, перебивающие друг друга запахи. Здесь торговали всем, что только могло законным или контрабандным способом попасть со всех концов света на рынок одного из самых оживлённых приморских городов Османской империи.

В нестерпимой жаре навязчивый аромат фруктов, пряностей, жареного мяса, смешанный со зловонием, исходящим от людей, животных, даже от самой земли, напоминал об ужасах преисподней. Конрад жадно вдохнул свежий морской ветер, чудом пробившийся сквозь это адское смешение запахов, и с удивлением заметил, что вокруг стало быстро темнеть. Солнце превратилось в плоский бурый диск на ржаво-рыжем небе и погасло. Из наступившей тьмы и тишины мальчика вывела тяжёлая пощёчина, за которой последовала вторая, не менее ощутимая. Дингер довольно потёр руки.

— Видел бы ваш отец, как я обращаюсь с его наследником! Старика хватил бы удар!

Конрад с удивлением обнаружил, что стоит, прильнув к Хооге и крепко держась за его камзол. Колени подгибались, голову покалывали ледяные иглы. Мальчик отстранился, пробормотав извинение.

— Пора возвращаться, — сказал Хооге. — Думаю, нас уже ждут.

Феррара стоял на пристани. Гребцы собрались возле шлюпки.

Отчалили.

— Что это вашу светлость так развезло на рынке? — тихо спросил Дингер, наклонившись к Конраду. — В море вам было худо, теперь и на суше не лучше? Корабль стал домом родным? Ничего, скоро двинемся в обратный путь. Будут вам опять и штормы, и мерзкая бурда, от которой крысы отворачиваются.

Хооге истолковал обморок Конрада как следствие истощения и вечером угостил своих спутников обильным ужином, после которого они долго приходили в себя. Не только Конрад отвык от берега и сытной пищи.

— Благодаря вам, дитя, я умру раньше времени, — пожаловался Феррара, добравшись, наконец, до желанной постели. — Разве можно столько есть? Этот Хооге просто чудовище, соблазнитель. Откуда он взялся на мою голову?

Конрад улыбнулся. Тяжесть в желудке нисколько не мешала ему чувствовать себя очень уютно под воздушным, изумительно красивым шёлковым покрывалом, купленным в Смирне. Он смотрел, как мерно качается под потолком на цепи потушенный фонарь и скользит по переборке полоска лунного света.

Корабль — дом родной? Временами Дингер бывал удивительно проницательным или, может быть, просто хорошо знал своего младшего хозяина. В море Конрад мечтал о береге, и лишь оказавшись в чужом, ярком, неопрятном городе, понял, что успел полюбить маленькую тесную каюту на "Вереске", где прожил бок о бок с Феррарой три месяца.

Утром выяснилось, что ночью сбежали двое негров — бывших берберских рабов. Пока перепившаяся команда "Вереска" спала, они спустили на воду маленькую шлюпку. Большую парусную взять не решились. Как видно, в их планы не входило длительное путешествие в обществе друг друга.

Побег матросов удивил Феррару и Хооге и заставил задуматься о дисциплине. Вахтенных, проглядевших беглецов, наказали, хоть и не слишком сурово.

Конрад не понимал причины беспокойства, охватившего его наставника из-за сбежавших негров. Двумя плохими матросами меньше — не велика потеря. Пропажу шлюпки он считал более неприятным событием.

Ферраре вспомнилось собственное бегство на шхуне Годсхалка в компании Хасана. Теперь эта давняя история повторилась с другими участниками, и он благодарил Бога за то, что негры ограничились кражей шлюпки, не прикончив никого напоследок. Однако их удачный побег мог послужить примером для других членов экипажа. Кроме того, Феррара боялся, что на берегу эти двое что-нибудь натворят, попадутся и расскажут, как освободились из алжирского плена и на каком судне прибыли в Смирну, но Бог миловал бывших рабов и их спасителей.

В Амстердам "Вереск" возвращался вместе с караваном. Погода наладилась, даже в Атлантике было относительно тихо. Морская болезнь почти не досаждала Конраду. Он окончательно помирился с Дингером. Австриец вёл себя на удивление прилично, изображая образцового слугу, но Ферраре не давало покоя дурное предчувствие. Он подозревал, что Дингер проболтался о них с Конрадом. По тому, как держал себя с ними Хооге, было невозможно определить, посвящён ли он в тайну своего компаньона и его мнимого сына. Только перед самым прибытием в Амстердам новый капитан "Вереска" предъявил права на спасённое им судно. Беседовал он с Феррарой наедине. Конрад и Дингер поднялись на палубу. Мальчик видел, что слуга чем-то обеспокоен, но не догадывался, что это связано с Хооге.

— Сегодня переберусь от вас на своё старое место, — словно бы невзначай бросил Дингер. — Надоело спать, как собаке, на полу.

Возвращаться в каюту вместе с хозяином он не захотел, сказав, что ещё покурит. Конрад ушёл с палубы один. Феррара сидел, тяжело облокотившись на стол и обхватив голову руками. Хооге уже покинул его. Недопитая бутылка и два кубка на столе напоминали о том, что судовладелец только что принимал гостя.

— Вот и конец, дитя, — устало произнёс Феррара. — Хооге знает о нас с вами всё. Дингер рассказал ему, кто вы и как очутились в Голландии.

Конрад молча присел на крышку сундука.

— Хооге предлагает мне продать ему "Вереск" примерно за половину стоимости такого судна, — ровным голосом продолжал Феррара. — Если я соглашусь на эту сделку, он готов дать мне своё рыцарское слово, что сохранит в тайне услышанное от нашего слуги. Я вынужден согласиться…

— Рыцарское слово? — недоумённо повторил Конрад.

— Да, дитя. Наш любезный друг и спаситель принадлежит к старому дворянскому роду, впрочем, как и мы с вами.

— И вы тоже?!

Феррара усмехнулся.

— Ну, разумеется. Неужели вы думали, что тот, кто хотел дать вам своё имя и сделать вас наследником своего состояния, доверил бы вашу жизнь простолюдину? Я никогда не считал бесчестьем для себя жить так, как мне нравилось, не оглядываясь на ханжей и законников. Никто не мог бы обвинить меня в подлости. Я желал, чтобы ваши мечты сбылись, но надежды на это нет, а со мной вас ждёт беда. Как только мы вернёмся в Амстердам, я напишу в Норденфельд и отвезу вас домой, пусть даже это будет стоить мне головы.