С балкона Конрад наблюдал, как солнце опускалось за дальние холмы. Огромный золотой шар тускнел, багровея, небо вокруг него пылало раскалённой медью, но ровный западный ветер был не по-летнему сырым и холодным. В тревожном зареве малахитовые вершины холмов постепенно стали свинцово-серыми, а затем чёрными.

Конрад ждал решения своей участи. Он не знал, как отец накажет его за расправу над Фрицем. Всё в имении принадлежало барону Герхарду, в том числе и жизни слуг. Лишь он имел право казнить и миловать, а Фриц был его любимцем…

Но больше, чем за самого себя, мальчик беспокоился за Дингера, на долю которого выпало нелёгкое дело — рассказать барону о том, что случилось.

Несколько часов назад явились люди и вынесли мёртвое тело. Двое остались навести порядок в комнате. Работали молча, стараясь не шуметь. Конрад закрыл балконную дверь: ему не хотелось никого видеть. Он не заметил, когда слуги закончили уборку и ушли.

Солнце почти скрылось за холмами. Зарево над ними померкло. Холод и усталость вынудили Конрада уйти с балкона.

В комнате было темно. С замирающим сердцем мальчик обошёл то место, где недавно лежал убитый.

Фриц не исчез. Он незримо находился где-то поблизости, в глубине комнаты. Конрад забрался на кровать, опустил полог и прислушался, цепенея от страха, — ему почудились неторопливые шаги, тяжёлое хриплое дыхание…

Кто-то вошёл. Блеснул свет. Человек приблизился к кровати и отодвинул полог.

— Добрый вечер, моё злое дитя, — сказал Лендерт, ставя свечу на прикроватный столик. — Я в вашем распоряжении. Меня-то вы, надеюсь, не убьёте?

Конрад почувствовал, что вот-вот разрыдается. Он молча схватил старика за руку, заставил сесть рядом и уткнулся лицом ему в колени.

О гибели Фрица Лендерт услышал от Дингера. Прежде чем отправиться к барону, тот решил повидаться с голландцем. Лендерт знал, как вспыльчив и мстителен Конрад, но до чего же надо было довести мальчишку, чтобы он, не помня себя от ярости, схватился за нож?! О соломенной фигурке Дингер, разумеется, промолчал. Выпив по кружке пива и пожелав друг другу удачи, слуги расстались.

Мысли об Августе Венцеславе не давали Лендерту покоя. Очевидно, Конраду угрожала серьёзная опасность, раз душа матери явилась на землю, чтобы заступиться за него. Старик не представлял, чем может ему помочь.

Всё решилось на удивление просто. Наследнику был необходим новый слуга, и выбор барона остановился на Лендерте.

Ужиная в одиночестве, Герхард размышлял о том, что делать с сыном. Болезнь Конрада становилась слишком заметной. Среди челяди ходили слухи, будто наследник околдован. Смерть Фрица подтверждала их. Без вмешательства дьявольских сил мальчик восьми лет не смог бы убить взрослого человека ножиком для очинки перьев. Возможно, Дингер солгал, но если он сам расправился с Фрицем, то сделал это по приказу Конрада.

Герхарда не интересовало, что именно произошло в покоях наследника. Фриц был стар, жить ему оставалось недолго. За его гибель в любом случае предстояло ответить Дингеру. Но какая судьба ожидала Конрада и тех, кто его окружал, в стране, где сурово каралась любая ересь? Герхард имел все основания опасаться, что, в конце концов, его самого могут обвинить в пособничестве силам тьмы. Единственным выходом было удалить сына из Моравии. В Баварии Норденфельды владели небольшим имением. Туда, в мрачный обветшалый замок Зенен, которым много лет управлял старый мажордом, давно утративший надежду увидеть кого-нибудь из своих господ, Герхард решил сослать Конрада.

К ночи Дингер не вернулся. Конрад и Лендерт ждали уже без надежды.

За полночь мальчик уснул. Старый голландец ушёл в комнату Микулаша. Её обстановка казалась ему почти изысканной. От слуги, живущего в такой роскоши, требовалось намного больше, чем от прочей челяди. Лендерта одолевало беспокойство. Он всем сердцем желал служить Конраду, но не был уверен, что справится со своей новой должностью.

Дингера, без сомнения, постигла та же участь, что и Микулаша.

Разобрав аккуратную постель Фрица, Лендерт лёг, задул свечу и некоторое время ворочался на непривычно мягком тюфяке.

Удивительный звук нарушил тишину. Голландец прислушался: Конрад смеялся во сне. Покряхтывая от боли в пояснице, старик встал, приоткрыл дверь в комнату наследника. Мальчику снилось что-то далёкое от событий минувшего дня. Он снова тихонько засмеялся. Угрызения совести были ему неведомы, он не ощущал себя убийцей. Но что заставило его нанести смертельный удар добряку Фрицу?

Грустно покачав головой, Лендерт вернулся в постель…

…На берегу лесного ручья наследник Норденфельда беседовал с женщиной, похожей на ангела. Она была восхитительна. Её тело светилось сквозь лёгкую, полупрозрачную одежду. Мир вокруг сиял золотисто-оранжевыми переливами то ли заходящего солнца, то ли далёкого пламени.

— Уходи, — сказала мать, — тебе нельзя находиться здесь долго.

— Ты сможешь выполнить мою просьбу? — спросил Конрад, обнимая её. — Спаси моего Дингера.

— Зачем? Он заслужил свою участь. Жизнь его была отнюдь не праведной.

— Я не хочу, чтобы он погиб из-за меня. Герхард казнит его.

— И будет прав. Фрица убил не ты… Не спорь! Ты ранил его, а Дингер добил.

— Я не видел этого.

— Дингер обманул тебя.

— И пусть. Я не сержусь на него. Если бы не он, я бы, наверное, умер с голоду.

— Нет, конечно. Поверь, он не заслуживает благодарности.

Конрад опустился на колени.

— Прошу тебя, спаси его!

Развенчанный бог недовольно поморщился.

— Встань, сын мой. Я верну его тебе.

Весь следующий день Конрад и Лендерт провели вдвоём. Их уединение ненадолго нарушил врач, явившийся проведать своего пациента.

Дингер возвратился вечером. Барон помиловал его, продержав почти сутки взаперти, в подземелье замка.

Циничный ум Дингера с трудом принимал происходящее. Случилось чудо, но бывший солдат не привык доверять чудесам. Он думал, что для него всё кончено. Лёжа в темноте на полу сырого, пропитанного омерзительными запахами карцера, он задыхался от ненависти к Норденфельдам. Бессильная злоба переполняла его. Он не боялся ни пыток, ни смерти, но невозможность отомстить господам — и отцу, и сыну, была для него настоящим мучением.

Прошло много времени, а судьба его оставалась неизвестной. Никто не приходил за ним, никто не приносил ему ни еды, ни питья. Крепкий замок на тяжёлой, окованной железом двери был его единственным, абсолютно надёжным сторожем. Наконец, когда Дингер уже начал подозревать, что обречён на голодную смерть, сам мажордом в сопровождении двоих слуг явился, чтобы отвести его к барону.

За высокими окнами замка синели сумерки. Герхард сидел в своей комнате. Презрительно оглядев Дингера, он приказал ему немедленно возвращаться к наследнику. Солдат не пытался угадать причину перемены настроения барона. Он чувствовал, что Герхард что-то замыслил.

Так и было. Ночь подарила владельцу замка надежду на счастье. Ему приснился большой праздник. Герхард сидел во главе стола с молодой невестой — дочерью одного из моравских дворян. Альжбета, так звали девушку, была просто прелесть: изящная фигурка, тёмные локоны, нежные щёчки. Герхард не мог налюбоваться на свою возлюбленную.

Он пробудился в беззаботном настроении, совершенно позабыв о Конраде, словно того не было на свете. Впрочем, жизнь сына Августы Венцеславы действительно перестала что-либо значить для барона Норденфельда, окрылённого мечтой о новом браке. Герхард верил в свой сон, как в доброе предзнаменование. Альжбета была на двадцать лет моложе него, но барон не сомневался, что со стороны её родителей отказа не последует. К сожалению, Августа Венцеслава оказалась недолговечной. Альжбета, разумеется, далеко не так благородна, умна и красива, но её дети, возможно, будут сильными и здоровыми…

Дингер не ожидал увидеть Лендерта в покоях наследника и пришёл в ещё большее изумление от того, как был встречен обоими — юным господином и его новым слугой. Они так искренно радовались его возвращению, что австриец почувствовал раскаяние. Он не думал, что Конрад обеспокоен его судьбой.

— Если моя жизнь дорога вашей светлости, — сказал Дингер, заметив, что стол в комнате накрыт к ужину, — осмелюсь попросить вас о небольшом одолжении: я зверски голоден.

— Ну, так иди сюда! — Конрад схватил его за руку и усадил за стол. — Ешь всё, что хочешь.

Дингер не заставил уговаривать себя.

— Не каждому человеку выпадает удача сидеть за одним столом со своим ангелом-хранителем, — пошутил он, принимаясь за жаркое.

Конрад не улыбнулся.

— Не смейся, я действительно твой ангел-хранитель. Я просил за тебя… сам знаешь, кого. Она больше не сердится, хотя ты обманул меня.

Дингер едва не поперхнулся. Сделав несколько судорожных глотков, он кое-как протолкнул в желудок не прожёванный до конца кусок мяса.

Конрад кивнул Лендерту:

— Налей ему вина.

Голландец охотно повиновался, не забыв отхлебнуть из горлышка бутыли.

Дингер был суеверен, но не богобоязнен и редко задумывался о том, что находилось по другую сторону видимого мира. Живя одним днём и мало заботясь о будущем, тем более, о посмертном, которое вообще представлял себе очень смутно, он не рассчитывал стать фаворитом дьявольского создания.

За первой бутылкой невесть откуда появилась вторая. Лендерт охотно составил компанию австрийцу. Конрад наблюдал за ними, сидя по-турецки на кровати среди белоснежных подушек.

Захмелев, Дингер попытался уснуть за столом, но голландец решительно сгрёб его в охапку, перетащил в комнату Микулаша и уложил в постель.

— На койке спал Фриц, а Дингер — на полу, — сказал Конрад, заглянув в приоткрытую дверь. — По-моему, тебе не стоило уступать ему своё место.

— Я беру пример с вас, ваша светлость, — улыбнулся Лендерт, — вы отдали Дингеру свой ужин, я — постель. Разве это не справедливо?

— Нет. Я не могу есть много, а тебе нельзя спать на полу — у тебя болит спина.

— Моя спина привыкла и к более простому ложу. Не беспокойтесь обо мне, ваша светлость.

— О ком же мне ещё беспокоиться? Ты единственный, кто у меня остался. Даже Лизи, и ту отняли.

— А Дингер? Ведь вы, ваша светлость, ждали его и рады его возвращению.

Мрачное выражение на лице "светлости" недвусмысленно сообщило Лендерту, что он ошибается.

— Ты ничего не знаешь. Дингер ненавидит меня так же, как моего отца. Для него мы оба — проклятые Норденфельды, которых он с удовольствием придушил бы, если бы мог.

Лендерт был удивлён. Он считал Конрада наивным, искренним и доверчивым, но дети растут…

— У меня гадкое настроение, — пожаловался наследник Норденфельда. — Хочется плакать, но вы с Дингером меня не поймёте. Вы ведь, как и все, думаете, что я просто капризный и злой.

Лендерт достал из кармана и протянул ему сверкающую золотом пластину на длинной цепочке.

— Возьмите. Может быть, это утешит Вас.

— Мой медальон? — Конрад схватил драгоценную вещицу. — Ты сохранил его! Спасибо тебе, Лендерт!

— Не за что, это такой пустяк.

— Пустяк? Нет, для меня это очень важно!

Лендерт мягко перевёл разговор на другую тему:

— Ваша светлость, уже поздно. Позвольте, я помогу вам раздеться.

Мальчик неохотно кивнул.

— Хорошо, но сегодня ты ляжешь вместе со мной. Я не хочу, чтобы ты спал на полу.

Голландец рассмеялся.

— Не очень-то я приятный сосед. Мой храп не даст вам уснуть. Вдобавок я пропах табаком и вином, и ваш чувствительный носик вряд ли сможет с этим примириться.

— Не беспокойся, мой нос не заболит от табака, и уши не оглохнут от твоего храпа. Лендерт, неужели я должен сказать тебе, что мне страшно одному в этой комнате?! Мне всё время чудится, что вот-вот войдёт Фриц!

Конрад отвернулся со слезами на глазах. Лендерт подошёл и положил ладони ему на плечи.

— Я знаю, ваша светлость, как это тяжело, но, наверное, Фриц заслужил то, что вы с ним сделали. Слуги должны угождать своим господам, а он рассердил вас.

— Он всё время злил меня. Я терпеть его не мог. Он был такой… честный… прямо как святой. Всё знал, во всё лез и обо всём доносил Герхарду. Мне даже казалось, что, когда я перебираю чётки, он считает мои молитвы.

— Возможно, он молился вместе с вами, ваша светлость.

— Погоди! — Конрад испуганно взглянул на Лендерта.

В нескольких шагах от них послышался звук, похожий на вздох. Пламя свечей дрогнуло, качнулось, словно от сквозняка.

— Он здесь, — прошептал Конрад. — Я его вижу. Вон он, за твоей спиной. — Уведи меня отсюда, Лендерт!

Стараясь держаться в пределах освещаемого канделябром пространства, они обошли не убранный после ужина стол и бросились из спальни наследника в комнату слуги. Лендерт захлопнул дверь.

В комнате Микулаша было темно, как в погребе. Могучий храп Дингера перекликался с другими звуками ночи: шелестом ветра за окном, далёким лаем собак, поскрипыванием флюгера на соседней башне. Сжимая тонкое запястье Конрада, Лендерт чувствовал, как бешено пульсирует кровь под нежной прохладной кожей.

Они осторожно пробрались между столом и небольшим шкафом к тюфяку, брошенному у стены, и повалились на него, толкаясь и шурша соломой.

— Уютно, — оценил Конрад свою новую постель. — Как ты думаешь, Фриц не найдёт нас здесь?

— Надеюсь, что нет. Он был убит в другой комнате, а призраки обычно появляются там, где совершилось преступление.

— Да, но иногда они преследуют своих убийц… Лендерт, не засыпай, поговори со мной!

— Не бойтесь, ваша светлость, я обниму вас покрепче и прочитаю молитву.

Голландец крепко прижал к себе своего маленького хозяина. Конрад вздохнул.

— Хорошо, что ты теперь со мной… Лендерт, ты бывал когда-нибудь в Праге?

— Да, ваша светлость, бывал и не раз. Это большой красивый город.

— В Праге живёт один человек, — медленно проговорил Конрад, будто размышляя вслух. — Он очень богат, у него огромный дом, много слуг, но нет ни жены, ни детей. Это так его огорчает, что он носит чёрную одежду и не любит ни музыки, ни праздников. В его доме всегда тихо и темно.

— Почему же этот человек не женится? — спросил Лендерт, решив, что мальчик фантазирует. — Наверное, он так безобразен, что ни одна девушка не хочет стать его женой, несмотря на его богатство?

— Нет, — с неожиданным волнением возразил Конрад, — он очень красив. У него чёрные волосы и синие глаза, такие яркие, что кажется, будто они светятся.

Лендерту хотелось спать, он зевнул.

— Простите, ваша светлость, устал я сегодня. Вы уж не гневайтесь, если я ненароком задремлю.

Маленькая ладонь ласково коснулась его щеки, заросшей колючей бородой, погладила крепкую скулу, скользнула по жёстким вьющимся волосам.

— Спи, — тихо произнёс Конрад, — я больше не буду тебе мешать…

…Лендерт открыл глаза. Тьма в комнате была уже не беспросветно-чёрной, а густо-фиолетовой, в ней угадывались очертания предметов.

Конрад спал, съёжившись в немыслимой позе: колени почти у подбородка, руки обнимают худые плечи. Тоже ещё, будущий владелец замков Норденфельда и Зенена! Голландец тронул его за плечо.

— Проснитесь, ваша светлость, уже утро.

Мальчик перевернулся на спину, откинул с лица пряди длинных волос и, дрожа, придвинулся к Лендерту:

— Как холодно!

— На рассвете всегда холоднее, чем ночью. Будет лучше, если вы вернётесь к себе в комнату. Фрица там наверняка уже нет. Со вторыми петухами вся нечисть разбегается. Зато может явиться кто-то из прислуги или, что ещё хуже, господин доктор.

— У меня замёрзли нос и щёки, — Конрад уткнулся лицом в грудь Лендерта. — Согрей меня. Я никуда не пойду. Мне лучше здесь, с тобой и Дингером.

Что поделать? Голландец встал, морщась от ноющей боли в спине, поднял упрямого мальчишку на руки, перенёс в его комнату на роскошную пышную постель и закутал в покрывало. Конрад не сопротивлялся, но на него было жалко смотреть.

— Не уходи, пока совсем не рассветёт, — он со страхом поглядывал туда, где накануне видел привидение, — или возьми меня с собой.

— Я должен убрать со стола и принести вам воды, — тихо ответил Лендерт, — иначе ваш отец решит, что я не справляюсь со своими обязанностями.

— Хорошо, но подожди немного. Посмотри, как быстро светает.

Светало и в самом деле быстро. Ночь таяла на глазах. Где-то далеко перекликались петухи.

"Сегодня опять не будет дождя", — подумал Лендерт, глядя в окно на розовеющее небо.

В этот миг Конрад вздрогнул, словно его толкнули.

— Смотри!

На столе, среди не убранной после ужина посуды, стоял канделябр с огарками догоревших за ночь свечей. Лендерт не увидел ничего необычного.

— Крест, — сказал Конрад.

Возле канделябра белел крестообразный след. Видимо одна из свечей, догорая, слегка наклонилась, и воск капал на скатерть.

— Это плохой знак, — Конрад безнадёжно смотрел на стол.

Лендерт понимал, что должен сказать что-то утешительное, но не находил слов. Слишком многое ему самому казалось странным: и его неожиданное назначение, и удивительное милосердие, которое барон проявил к Дингеру, оставаясь при этом равнодушным к своему сыну. Виданное ли дело, чтобы в комнате наследника с вечера до утра стояла грязная посуда, а на всех предметах лежала пыль?! Очевидно, кроме Фрица, здесь никто не убирал. Значит, барон не желал допускать к Конраду никого, кроме двух постоянных слуг, капеллана и врача. Но ведь мальчик не мог провести в заточении всю жизнь. Вероятно, отцу требовалось время, чтобы решить его дальнейшую участь. Лендерт чувствовал, что развязка будет неожиданной, но не подозревал, насколько она близка.

Когда рассвело, он оставил Конрада под присмотром выспавшегося всласть Дингера и принялся за работу: убрал со стола, потребовал на кухне два ведра горячей воды и корыто и заставил своего подопечного вымыться.

— Смотри, как бы он не простудился, — ворчал Дингер, — тогда барон нас обоих утопит.

За неимением полотенца Лендерт укутал мальчика простынёй и бережно расчесал ему волосы гребнем. Дингер ухмылялся, наблюдая за приятелем.

— Из тебя вышел бы отличный папаша. И чего это ты не обзавёлся семейством?

— Если тебе нечем заняться, пойди вылей воду, — сердито огрызнулся Лендерт. — Не люблю болтливых дармоедов…Вам бы, ваша светлость, переодеться в чистое, да только где хранится ваша одежда?

Конрад с недоумением пожал плечами.

— Не знаю. Мне её приносят…

Лендерт отправился к мажордому и скоро вернулся с чистой и тщательно выглаженной одеждой для маленького хозяина. Помогая мальчику одеваться, старик улыбнулся: волосы Конрада, почти высохшие после купания, распушились и начали виться.

Дингер всё-таки усовестился: вынес корыто и протёр пол. Лендерт сходил в свою каморку и принёс оттуда хлеб, сушёные яблоки и немного мёда. Неизвестно, кто больше обрадовался угощению: Конрад или Дингер. Припасы разделили и съели, запивая водой. Затем слуги продолжили уборку. Чтобы не мешать им, Конрад вышел на балкон. Над парком с грубым карканьем кружили две вороны. Возле пруда расхаживал, заложив руки за спину, врач. Его фигура и неторопливые движения напомнили Конраду другого человека, таинственного друга, живущего в Праге.

Это произошло ещё до смерти Бертрана. Конраду было семь лет, когда он познакомился с паном Мирославом. Развенчанный бог свёл их в отдалённом углу парка, куда мальчик убежал от наскучивших ему слуг. В тот день у Герхарда были гости, поэтому он не сразу хватился своего младшего сына. Зная по горькому опыту, что будет жестоко наказан, Конрад не спешил домой. Побродив по парку, он зашёл в беседку, прилёг на скамью и задремал.

Ему снилось безоблачное небо. Он лежал в густой голубоватой траве иного мира, наслаждаясь тишиной. В этот мир не было доступа никому из тех, кто досаждал ему на земле. Здесь жила его мать. Она была где-то рядом. Конрад чувствовал, что она вот-вот появится, и ждал, вспоминая прошлые встречи с ней. Она приходила к нему в различных образах, человеческих и ангелоподобных.

— В моём мире есть немало существ, — говорила она, — которые будут принимать мой облик, чтобы обмануть тебя. Ты должен научиться узнавать меня всегда и везде.

И он узнавал её по особому ощущению, словно его сердце откликалось её сердцу…

В этот раз она появилась не одна. С ней был красивый незнакомец в тёмном костюме для верховой езды. Легко ступая по голубой траве, мать приблизилась к Конраду, наклонилась над ним, погладила его по щеке.

— Проснись, милый, я привела к тебе друга.

Прикосновение разбудило Конрада. Рядом с ним сидел тот самый человек. Наяву он был точно таким, как во сне: статный, черноволосый. Он смотрел на мальчика с напряжённой улыбкой.

— Значит, ты друг моей матери? — спросил Конрад.

Брови незнакомца изумлённо дрогнули. В глазах отразилась боль.

— Да, милый, — произнёс он тихим, взволнованным голосом. — Я очень давно ищу тебя…

Несколько мгновений Конрад изучал его внимательным взглядом, затем привстал и смело обнял. Тело мужчины сотрясала лихорадочная дрожь. Конрад забеспокоился.

— Ты заберёшь меня отсюда?

— Не сейчас. Когда-нибудь я непременно возьму тебя к себе, но пока ты должен остаться дома.

— Почему? — разочарование Конрада едва не обратилось в слёзы.

— Мне некуда увезти тебя, — незнакомец был откровенен, чувствуя, что этому ребёнку нельзя лгать. — Мы не сможем скрыться. Я постараюсь навещать тебя чаще. Потерпи, мы обязательно будем вместе.

Конрад глубоко вздохнул.

— Сегодня меня опять накажут… Ты идёшь туда? — он с презрением кивнул в сторону замка. — Отведи меня домой и скажи Герхарду, что я купался в пруду.

— Зачем, милый? Отец рассердится на тебя.

— Он всё равно накажет меня за то, что я ушёл в парк один, не спросив разрешения. Но если меня приведёшь ты, Герхард будет тебе благодарен.

В течение года пан Мирослав не раз приезжал в Норденфельд, но не имел возможности повидаться с Конрадом: Герхард не допускал младшего сына к гостям. Письма, которые Конрад, с невероятным количеством ошибок, писал по-чешски, доносила до адресата Лизи. Ей не возбранялось бегать, где угодно. По обе стороны ограды Норденфельда её ждали с нетерпением. Когда собачка возвращалась, Микулаш вынимал из её ошейника ответную записку и отдавал Конраду. Это была ещё более интересная игра, чем путешествия по подземелью или запретное купание в пруду. Мальчики не подозревали, что для одного из них она окончится пыткой и смертью, для другого — мучениями экзорцизма…

Думая о Мирославе, Конрад не заметил, как вошёл отец. Лендерт и Дингер прекратили работу и с почтительными поклонами отступили, давая дорогу владельцу замка. Герхард жестом приказал им выйти и направился на балкон.

Никакие беды не могли заставить барона Норденфельда пренебречь присущей ему аккуратностью. Траурный костюм подчёркивал стройность его высокой сухощавой фигуры, светлые, с годами немного поредевшие, волосы были зачёсаны ото лба к затылку. В торжественных случаях Герхард надевал парик, но в домашней обстановке предпочитал обходиться без него.

Конрад прижался к перилам балкона.

— Сын мой, — голос Герхарда был холоден, бесстрастен, — я сделал всё, что мог для спасения вашей души, но Господу угодно, чтобы мои старания не возымели успеха. Вам нельзя оставаться в Норденфельде. Завтра же вы уедете в Баварию, в Зенен. Надеюсь, что там, в уединении, под охраной верных мне людей, вы будете в безопасности.