Рано утром Володя и Саша вышли из сарая с косами на плечах и отправились обкашивать овес, чтобы подготовить путь самовязкам. Когда роса спадет, Марк и Игнат должны были выехать на этих самовязках. Они вывели лошадей из конюшни в сбруе с закинутыми на спины постромками.

Лукерья, Мария, Зинаида, Виктория и Иллона пошли на работу по дорожке через сад. В саду лежали еще на травах и ветвях сизые росы. Некоторые деревья напоминали люстры с зажженными свечами. Розовое, голубое, кремовое, сиреневое и лиловое облака проплыли между деревьями.

Выйдя на дорогу, девушки увидели вдали странную фигуру. Фигура приближалась, делая иногда несуразные жесты руками и подскакивая. Володя и Саша были на другом конце поля. Видно было, как они, ступая с левой ноги, взмахивают взблескивающими зеркально косами. Разноцветные облачка на дороге слились в общий букет. Путешественник боролся с пространством чрезвычайно сложным образом.

— Что за чучело? — сказала Иллона.

— Может быть, Марсиянин? — добавила смеясь Мария.

И действительно, чем яснее становились очертания фигуры, тем больше сходства получалось с Марсиянином.

На путешественнике был шлем с опущенной на лицо чадрой, темно-зеленый, весь в карманах, но совершенно лишенный пуговиц сплошной костюм. На ногах путешественника красовались высокие сапоги с гвоздями в подошвах. Крепко занятый выбором места для своих ног, пешеход путался, спотыкался в колее дороги, цеплялся сапогами за траву, кроме этой сложной операции ему еще приходилось отбиваться от двух ос. Следствием всего этого было то, что он увидел девушек, стоящих на его дороге, только в десяти шагах. Выражение его лица скрывала металлическая чадра, но по постановке сапог можно было предположить готовность к бегству.

Девицы рассмеялись ему в лицо, вернее в чадру. За чадрой взблескивали очки. Фигура начала извиваться и утончаться так, словно ей предстояло пролезть в узкое отверстие.

Осы с особенной назойливостью вились вокруг чадры. На вопрос Иллоны:

— Кто вы и куда держите путь-дорогу? — путник ответил сквозь сетку:

— Адвокат Бабабила, — звук его голоса показался Иллоне знакомым. Но это произошло лишь потому, что голос у адвоката был точь-в-точь таким, каким говорят спикеры во время радиопередач.

— Не есть ли вы члены общества «Крест и Лира»? если так, то вы имеете в моем лице вашего нового коллегу, — опять-таки через сетку сказал Бабабила, слегка разочарованный тем, что его протянутой руки никто не пожал.

— Неужели!? — воскликнули разом девушки. — В таком случае вы на верной дороге. Она ведет прямо к замку, часика через два вы будете у цели, — сдерживая смех, сказала Иллона. Лукерья шепнула ей на ухо.

— Волчок даст ему жару.

Над волнами хлеба показались мерно покачивающиеся головы лошадей, чуть дальше то показывалась, то пряталась голова Марты. Топот конских копыт делался все отчетливее. Бабабила вместо того, чтобы продолжать трудный свой путь, стоял и слушал, он даже про ос забыл.

— Я извиняюсь, мадмуазель, но что это за шум? — спросил он.

— Самовязки идут, — ответила Лукерья.

— Кого они вяжут? Кого? Что? — нервно восклицал адвокат, явно пытаясь защитить себя от грозной напасти телом Зинаиды.

— Овес будут косить и вязать в снопы, — пояснила Зинаида, брезгливо отстраняясь.

— А, ну это очень хорошо! — обрадовался адвокат.

Первая четверка, управляемая Марком, вынырнула из-за колосьев и показалась во весь рост на дороге, за ней и вторая шла мерным шагом, управляемая Игнатом. Машины на холостом ходу поблескивали на солнце крыльями и двигались бесшумно. В топот восьми копыт ввязался быстрый звонкий топот четырех копыт Гракха. Марта, вся радостная, сияющая, счастливая тем, что начинается жатва, сидела в седле на своем гордом жеребце, подбоченившись, словно вождь, посылающий войска в битву.

— Что за человек? — подумала Марта, заметив Бабабилу, — это безусловно тот, кто избавит меня от бумажного ужаса, — своей догадке Марта тут же постаралась найти подтверждение. — Кто с вами!? — спросила она подруг.

— Говорит, что он адвокат Бабабила, — крикнула Лукерья.

Марта хотела подъехать к нему, чтобы его приветствовать с седла. Но лошадь захрапела и чуть было не повторилась история с зонтиком. Так что ей пришлось удовлетвориться отдаленным приветствием.

— Он не умеет ходить по земле! — крикнула Иллона с хохотом.

— Волчок его загрызет, — добавила Лукерья.

— Займитесь господином Бабабилой, — отдала распоряжение Марта, а сама поскакала к косарям.

— Володя, брось косу, беги домой, запряги Машку в бегунки и приезжай сюда. Нужно адвоката отвезти.

— Чем его занимать? — недоумевали девушки.

— Прежде всего прогоним ос, — предложила Виктория.

Сняв головные платки, девушки стали обвевать адвоката со всех сторон. Осы в панике исчезли в солнечном сиянии.

Адвокат надавил на своем шлеме одну из кнопок, стальная чадра поднялась. Девушки увидели топор в очках.

Марта, отдав приказанье Володе, подскакала к самовязкам.

— С Богом, хлопцы, начинайте! — крикнула она.

Самовязки тронулись. Крылья медленными оборотами зашагали по глади золотых колосьев овса, ножи застрекотали. Стебли срезанного овса стали падать на полотняный элеватор, который поднимал их в вязальный аппарат. Там собирался первый сноп. Из-под самовязки, вместо только что стоявшего высокого овса, выходила колкая щетина. Первый сноп упал почти на дорогу. Коснувшись земли, он свалился набок и зашептал, подобно тому, как сраженный воин шепчет свою последнюю молитву. И пошли падать снопы за снопами. Вторая самовязка бросала снопы вторым рядом уже на стерню.

Девушки стали сносить снопы и ставить копны.

— Двенадцать снопов складывайте крестом, тринадцатый кладите сверху, как крышу, — учила Марта.

Солнце уже начинало припекать. Марк и Игнат сидели на железных седлах впереди вязальных аппаратов, в руках они держали вожжи, набок, словно удочки, свисали кнуты. Они прошли всю длину поля и, повернув, пошли в ширину. Над гладью колосьев медленно вертелись крылья, а впереди виднелись только головы и спины лошадей. Золотая пыль поднималась за самовязками. За новым поворотом, когда снова пошли в длину, только она и обозначала потонувшее в овсе движенье машин. Самовязка забирает полтора метра. Сколько раз нужно объехать поле, чтобы его скосить? Какое терпение, выдержка, настойчивость нужны хлебопашцу! Всех этих качеств негде больше человеку взять. Новые машины прогнали людей с земли их предков. Шумные веселые сестры и братья не собирают снопов в копны, не свозят их потом на арбах к молотилке, один человек сидит в новой машине, которая тут же косит, молотит, веет и отбрасывает солому. Пыхтит, дымит, гремит трактор. Фабрика пришла и заглянула в самые тайные уголки земли. И нет больше воодушевления, нет радости, радости творческой, того азарта, с которым хлебопашец собирал свой урожай. Скучно и дико стало на полях. Но здесь у Марты было иначе.

Марта спешилась и подошла к застывшему в ужасе адвокату. Все, что он видел тут, унижало его достоинство.

— Вам не жарко в такой закупорке? — спросила она, протягивая ему руку.

Но адвокат был так поглощен присутствием Гракха, так боялся, что губы его дрожали так же, как руки и ноги. Кроме этого на него мучительно действовал запах конского пота. Для него он был подобен кадильному дыму, которого адвокат от роду не выносил.

— Вы не бойтесь, он вас не съест. Вы, конечно, привыкнете ко всему, знаете, в некотором роде тут у нас будет вам не плохо, вы будете заниматься канцелярией общества. Дела у вас будет немало, — говорила Марта, прислушиваясь к звуку приближающихся бегунков.

Машка вынырнула из-за кукурузы, рядом на своих высоких ногах прыгал и резвился ее сын Грамаш.

Володя воспользовался местом, где был скошен овес, чтобы повернуть. Задев первый сноп передним колесом он остановился.

— Это для вас, шеф, экипаж, — сказала Марта.

— Благодарю покорно, но как же я сяду? — спросил Бабабила.

— Очень просто, на среднюю часть вашего уважаемого тела, — отозвался Володя, хлопая рукой сзади себя.

Адвокат тяжело вздохнул, голова его поникла. Он надавил кнопку, стальная сетка закрыла его лицо. Нужно было сесть на бегунки верхом. Так он и сделал, сел верхом, но только после того, как Марта подбодрила его словами:

— Вообразите, любезный друг, что перед вами мотоциклет.

Между тем Грамаш, подсунув морду под живот Машки, пробовал молочко.

— Что он делает? — спросил адвокат.

— Как, вы этого не знаете? — удивился Володя, — он слушает радиопередачу, видите, как ходят его уши.

— Шутите! — воскликнул Бабабила, но тут Володя тронул Машку вожжей, и она побежала. Жеребенок отскочил и пошел козлить, потом вдруг остановился как вкопанный и разразился веселым, напоминающим колокольчик ржаньем.

— Видите, — крикнул, заглушая треск колес, Володя, — как он доволен полученными новостями.

Но адвокат ничего не ответил, он думал свои думы, вцепившись руками в перчатках в линейку.

Бегунки прыгали с рытвины на рытвину. Иногда кренились то вправо, то влево. Бабабиле казалось, что нежное тело его вот-вот рассыпется на части. Ветка хлестнула его по шлему. За спиной послышался топот, быстро приближающийся. Все эти напасти требовали стойкости и героизма. Во дворе, как и следовало ожидать, Волчок пришел в бешенство при виде Бабабилы. Бронислава с криком бросилась на собаку и по совету Володи посадила ее на цепь.

Когда адвокат сошел на землю и увидел старинный замок, после проявленного героизма во время езды на него напала совершенно естественная радость, радость победителя. Поэтому он стал разглядывать окружающее и его заинтересовала некоторая странность. С крыши замка спускались водосточные трубы в подземный бассейн. (Хранилище на случай засухи). Труб этих было две.

— Почему тут у вас две трубы? — осведомился приезжий.

Володя в карман за словом не полез. Он брякнул:

— Одна с холодной водой, другая с горячей

— А-а-а, скажите!? Значит, все же до некоторой степени дряхлая эта построечка модернизировалась.

— Безусловно, — лаконически подтвердил гипотезу Володя.

Прискакав, Марта привязала Гракха к специальному кольцу в стене замка и сама бросилась устраивать Бабабилу. Пока Бронислава варила кофе, Марта привела адвоката в его будущую комнату. Принесла ему из гардероба покойного дяди Васи новенький костюм. Бабабила покорно переоделся ввиду того, что в доме, пожалуй, не так уж много опасностей.

После кофе Марта провела его в канцелярию. Увидев казенные бумаги, Бабабила воспрянул духом.

С жадностью пустынника, истомленного жаждой, он кинулся к источнику. У Марты создалось впечатление, что адвокат, роясь в документах, ищет нечто ему знакомое. Как-то так вышло, что он сразу выудил из кучи писем приговоры суда по делам Марка. Прочтя их, он принял чрезвычайно серьезный вид и напал на Марту, жестикулируя и даже покрикивая, причем Марта все отступала от той вони, что шла из его рта, а он, не понимая причины, все наседал.

Кончилось тем, что хозяйке пришлось подписать два чека на имя Богатого. Два больших разорительных чека!

Он приказал тотчас же их отправить. Для этой цели был мобилизован Володя.

С необычайной радостью Марта рассталась со своим Бабабилой. Отвязав Гракха, она поскакала назад в поле.

Близился полдень. Овес на корню, снопы и копны были совершенно такого же цвета, как и обливающее поля своим жаром высокое солнце. Девушки показались Марте разноцветными огнями негаснущего фейерверка. Они носят снопы. Склоняются. Черная тень снопа вырастает и исчезает у коричневых ног. Они насунули платки на глаза и половина лица у них черная. Самовязки идут навстречу. Марк и Игнат слезли с раскаленных железных седел, идут пешком, держа в руках вожжи. Машины стрекочут, стригут. Гракх под Мартой грациозно переступает с ноги на ногу, выгибает шею. Он чрезвычайно хорошеет, чтобы показаться рабочим лошадям в блеске своей высокой породы.

Дойдя до поворота, Марк остановился.

— Пора выпрягать!? — спрашивает он Марту.

Глянув на солнце она отвечает:

— Да, пожалуй!

Под животами коней вырастают черные в розовых пятнах трубочки, они начинают по очереди мочиться. Марк и Игнат посвистывают. Запах конской мочи, смешиваясь с запахом раскаленной земли и колкой овсяной щетины, распространяясь в горячем воздухе, напоминает запах горячего пшеничного калача. Лошади, закончив поливку, тянутся к колосьям овса. Чубарый схватил сноп и поднял его, стараясь растрепать.

— Подожди, сейчас получишь, — говорит Марк вырывая сноп. Но у Чубарого кое-что остается, он хрумкает зубами и помахивает головой.

К меже под тени лип подъезжает воз, запряженный Машкой. На возу сидят Бронислава и Саша.

— Полудновать идите! — кричит Бронислава с интонациями иволги в голосе.

Девушки спешат по колкому жнивью, пригиная его подошвами сандалий так, чтобы оно не кололо ног. Иллона бежит босиком. Ей все нипочем. Колко, и пусть. Хочет приучить свои маленькие ножки ко всему тому, чем богата земля. Грамаш звенит своим колокольчиком, из приоткрытой пасти жеребенка льется призывное ржанье. Как гармонирует оно с ясным полднем! Кажется, будто бы в самом воздухе пробегают волны зыби. Так бегут тени волн по песчаному дну, или тени рыбок серебристых, когда солнце купает свои горячие лучи в прозрачной воде.

В жаркий день только начни пить и не остановиться! Прежде всего вода. И она, пойманная в ведра из привезенного бочонка, колышется в них, как живая. Синеет небо, темнеют отражения листвы лип, отражение покачивается, и к нему склоняется лицо человеческое. Жаждущий сначала видит свое отражение, потом пьет, уже не видя его. В спину, в затылок бьет горячее солнце. Губы хватают колышущуюся в ведре волну, которая то захлестывает нос, то отходит от губ. Только тут, в поле, на солнце осознается в полном своем объеме благо того дара, что проходит незамеченным, когда вода льется из крана в городской квартире.

Да и вода какая? Холодная, чистая, родниковая, прямо из земли, прямо из сокровищницы, так заботливо кем-то уготовленной для всего жаждущего мира.

И хлебы огромные, душистые лежат на возу и котел с галушками дымится, и тут же груда свежих хрустящих огурцов лежит, и арбузы горой, и яблоки. И запах от всего идет такой, что текут слюнки.

А тут уже отсыпается овес в торбы, уже стоят, помахивая хвостами и головами, лошади, и ходят по их натруженным телам прохладные тени листьев.

С чем сравнить этот краткий полуденный отдых в поле, когда из тени деревьев видится труд рук своих? Вот эти копны, сложенные крестами, эти застывшие в зное жатки, эта даль еще не скошенного овса…