Глава 14

Вторая половина июля 1999 года. Волга.

На две недели Виталий полностью выпал из всякого сколь-нибудь человеческого — как бы странно ни звучало это слово в стране йети — распорядка жизни. Ирина видела его только от случая к случаю, когда требовалось точно перевести прибывшим из самых разных мест медикам-фэйри какое-нибудь особо заковыристое медицинское понятие. От йети в этом «мозговом штурме» принимали участие двое старых седых знахарей — настолько седых, что их порой бывало трудно отличить от их же собственных теней в астоме, а потому общение с ними напоминало какое-то сюрреалистическое кино.

Виталий и Ленань, исчезнув почти на трое суток, пригнали из Саратова «уазик», битком набитый медикаментами и медицинским оборудованием. Который целая бригада йети разгружала и перетаскивала по частям на остров целую ночь. Картинка была еще та — ни дать ни взять пандемониум. Огромные черные тела, а в руках так и летают коробки с ящиками.

Насчет конкретных обстоятельств сделки с продажей камушков Виталий не слишком распространялся, но Ирина с лету поняла, что без проблем не обошлось. Вместе с медицинскими грузами прибыла спортивная сумка, в которой осталось что-то около полумиллиона долларов сотенными купюрами. И камушки Виталий израсходовал далеко не все — если вообще хоть что-то израсходовал. Ирина присутствовала при диковатой сцене, когда капитан Ларькин, чья зарплата по основному и единственному месту работы составляла в лучшем случае долларов сто пятьдесят в месяц, пытался всучить представителю параллельной цивилизации, уважаемому Ахх-Ишке, как мешочек с камнями, так и эту самую сумку. Ахх-Ишке, однако, брать камни отказался наотрез, а от денег и вовсе отмахнулся как от чего-то не заслуживающего никакого внимания. И как ни убеждал его Ларькин в том, что деньги могут понадобиться на закупку тех же самых медикаментов, толку не было никакого. Если фэйри понадобятся деньги, у них найдется еще не одна такая коллекция камушков. И способы продать их людям и получить желаемое — тоже найдутся. А это все пусть будет подарком Ирине и Виталию в том случае, если все разрешится благополучно — на что уважаемый Ахх-Ишке искренне надеется — и они смогут спокойно вернуться в свой мир. Фэйри не привыкли оставаться в долгу перед теми, кто хочет и может им помочь.

Ирина с Виталием устроили небольшой военный совет, на котором постановили деньги и камни взять и отныне считать их золотом партии. ГРАС в дальнейшем сможет ни в чем себе не отказывать — начиная от самого современного оборудования и кончая миллионом долларов в любой момент на «непредвиденные расходы» — и купить Илюше приличную электробритву, сказал Виталий. Ирина поняла, что это какая-то дежурная ГРАСовская шутка, но смысла ее не поняла, а потому лишь заметила, что на сотую часть этих денег можно бесплатно брить все население земного шара в течение года. Ну отчего же только мужскую? — заметил циничный Ларькин. На этом прения по финансовым вопросам они решили прекратить. Деньги и камни остались в «землянке» у Ома на попечении у Ирины — Виталию теперь было чем заняться.

Он почти постоянно жил теперь на соседнем острове, где, собственно, и был оборудован временный медицинский центр. Фэйри доставили нескольких больных соплеменников. Сама Ирина их не видела, но Виталий рассказывал, что зрелище душераздирающее. Больной йети был только один, и с ним носились едва ли не больше, чем со всеми остальными, вместе взятыми, потому что вообще-то, как выяснилось, больной йети — это нечто вроде единорога: все слышали, но никто в глаза не видел. У йети с болезнями все обстояло до крайности просто — с инфекционными болезнями, конечно, а не недугами, вызванными возрастом или иными житейскими обстоятельствами, вроде длительной отлучки из дома. Заболевший йети либо выздоравливал сам собой через два-три дня, либо так же быстро, через два-три дня умирал. Именно поэтому, кстати, в былые времена те семьи йети, которые довольно тесно общались с людьми, всегда считались среди своих чем-то вроде группы риска. Именно поэтому скорее всего они, эти семьи, и вымерли едва ли не все в одночасье. Так что этот, уже третью неделю балансирующий на грани жизни и смерти йети был для межрасового консилиума под научным руководством академика Ларькина дороже папы с мамой. Были еще, конечно, добровольцы — как фэйри, так и йети, — на которых Ларькин испытывал вакцины. Но это было не совсем естественное течение болезни, а потому, когда к началу третьей недели больной йети пошел, наконец, на поправку, Ларькин впервые в жизни напился местным пивом вместе со всей своей смешанной бригадой до поросячьего визга и полного братания в астоме.

Ирина все эти три недели времени тоже не теряла. Ей попались два очень хороших учителя — Ом с удовольствием тренировал ее во всяческих лесных навыках, Ахх-Ишке преподавал основы магических техник.

В середине второй недели, во время занятий с Омом по технике «астоматического» глушения рыбы, Ирина обратила внимание на общее изменение тональности в генерируемых Омом картинках. Йети явно был чем-то озабочен. Или расстроен. Ирина принялась задавать наводящие вопросы, и Ом вдруг настойчиво стал предлагать ей остаться. Вообще остаться. Навсегда. По собственной воле. И — самое главное — заявить об этом своем желании ему, Ому, чтобы он мог сказать об этом другим уважаемым йети и фэйри. Ирина искренне посочувствовала неискушенному в интригах йети, который, с одной стороны, не должен был и не мог выдавать ей, чужой, всей той информации, которой, очевидно, обладал, а с другой стороны, не сумел не выдать. Самое забавное, что на следующий день они увиделись с Виталием, и тот сообщил ей, что Ленань предлагала ему то же самое. И себя в придачу, подумала Ирина, живо представив себе эту картину и забыв, что Виталий тоже за это время кое-чему научился. Ларькин прищурился, сказал: «Не стерви», и ей пришлось просить прощения.

И лечение, и учение шли своим чередом, но атмосфера по мере приближения Виталия к окончательному разрешению проблемы явно сгущалась. Ом ходил мрачнее тучи, в особенности после каждого очередного возвращения с какого-то расположенного довольно далеко от его собственной территории острова, на котором у йети находилось нечто вроде канала прямой астоматической связи с несколькими поселениями фэйри и, самое главное, с чем-то вроде координационного совета, объединявшего довольно значительное количество их общин.

А потом настала ночь великого исхода. Ирина проснулась в полной темноте как будто по команде. То есть, собственно говоря, именно по команде она и проснулась — приснился сон с водоворотом осенних листьев и с тенями Ома и Ленань, пробирающимися к ней сквозь этот запредельный листопад. Она успела встать, глянуть на часы (с подсветкой, что у Ома в берлоге было не лишним — половина третьего) и более или менее привести себя в порядок, когда через дубовый «дымоход» к ней спустились Виталий и Ахх-Ишке.

— Ты проснулась? — спросил Виталий, увидев в астоме ее стоящую на одной ноге фигуру.

— Что случилось? Майор Борисов пригнал на поиски дикую дивизию? — спросила она.

Виталий, вернувшись из Саратова, сообщил ей по большому секрету, что он успел позвонить в ГРАС, дорвавшись на одной из оптовых медицинских баз до телефона и улучив минуту, пока Ленань на что-то ненадолго отвлеклась. Говорить по делу он, естественно, не мог — в астоме все сразу стало бы «слышно». Но на то, чтобы произнести кодовую фразу, означающую внештатную ситуацию и необходимость задержки на неопределенный срок, — на это времени хватило. И на то, чтобы сказать еще одну фразу — «ситуация категории Бета», — Ирина эту фразу не вполне поняла, однако ясно было, что речь идет о переоценке «аномалии» по какой-то принятой в ГРАСе шкале.

— Почти угадала, — сказал Виталий. — Дикая дивизия идет. Правда, без майора Борисова. Ленань по нашей милости пошла на должностное преступление. Она единственная была на постоянной связи с каким-то их центром, и ей оттуда сообщили, что сегодня ночью принято окончательное решение. О нашей дальнейшей судьбе. Она не вдавалась в детали, но если они до нас доберутся, Саратова тебе больше не видать.

— Кто — они?

— Какая-то их группа захвата. Они, похоже, не слишком доверяют местным йети, а потому выслали сюда свою боевую команду. Ленань говорит, что ребята действительно крутые и что по сравнению с ними она — школьница. А я видел ее в Саратове в действии. Не очень было похоже на школьницу. Местным йети они, кстати, не доверяют не без основания. Как выясняется, еще неделю назад они приняли решение нас не выдавать. И Ом все это время уговаривал фэйри ничего подобного не предпринимать.

— Они бы ничего подобного и не предприняли, — вмешался в разговор Ахх-Ишке. — Но произошли некоторые весьма неприятные события, которые потребовали незамедлительной отлучки уважаемого Донна и всей его команды. А без них сторонники Балора и Морригу в совете имеют большинство. Мы с Ленань прекрасно понимаем все обстоятельства принятия этого крайне недальновидного на наш взгляд решения, а потому будем действовать на свой страх и риск. Вы очень нам помогли — Виталий позавчера закончил основную часть работы, а с остальным наши специалисты справятся и без него, — и было бы просто свинством с нашей стороны отплатить вам такой неблагодарностью. Йети тоже, кстати, все понимают, поэтому их решение не выдавать вас не будет иметь никаких серьезных последствий. То есть они не будут сопротивляться и отбивать вас у наших боевиков. Они просто переправят вас в безопасное место. А оттуда — в Саратов. В Саратов наши бойцы уже не сунутся — это было бы против всяких правил, и даже Балор с Морригу на такое не пойдут. Так что собирайтесь как можно быстрее. У нас еще есть немного времени — но совсем немного. Группа прибудет на пункт телепортации буквально через несколько минут. Йети, естественно, не поведут их сюда, но они и сами неплохо знают местность.

Собираться Ирине было собственно — только подпоясаться. То есть взять сумку с долларами и камнями. Что она и сделала и, вслед за Виталием и Ахх-Ишке, полезла вверх по дубовому лазу.

Наверху светила луна и колыхался оживленный разговор на астоме. Там была Ленань, и Ом, и еще восемь йети — все крупные и крепкие, даже для йети, мужчины. Как только Ирина выбралась на холм, йети окружили их с Виталием довольно плотным кольцом. Ахх-Ишке и Ом в телеграфном темпе забрасывали друг друга какими-то явно усеченными, для быстроты, на военный жаргон похожими картинками — почти сплошь одни пейзажи: острова, излучины проток, приметные деревья. Потом мелькнула вроде бы широкая гладь коренной Волги и какое-то село. Ахх-Ишке прихлопнул руками воздух и обернулся к людям.

— Я попрощаюсь с вами здесь. Кто-то должен встретить наших и попытаться объяснить им ситуацию — йети говорить с ними отказываются. Хотя скорее всего все мои разговоры ни к чему не приведут. Они — что-то вроде вас. Спецслужба. И они получили приказ. — Он продублировал, скорее всего по чисто переводческой привычке, свою речь в астоме — сильный толчок обеими руками вперед: группа зеленокожих фэйри, послушных движению направляющих рук.

— А что будет с вами? — спросила Ирина.

— Обо мне не беспокойтесь. Я, как это у вас называется, человек Донна. И без его ведома никто меня не тронет. Вот с Ленань сложнее. Потому что она как раз коллега тех самых ребят, которые скоро начнут вынюхивать ваши следы.

Виталий обернулся к Ленань. Она потупила взгляд и молча положила руку ему на плечо.

— Поэтому она сейчас пойдет с вами. А потом — потом разберемся.

Виталий шагнул к Ахх-Ишке и крепко пожал ему руку. Ирина взмахнула рукой. Ом рыкнул что-то маловразумительное и толкнул вперед руку. Плотная группа йети с людьми и Ленань в середине быстрым шагом направилась в глубь острова, на запад.

— Куда это мы? — шепотом поинтересовалась у Виталия Ирина.

— Фэйри первым делом станут нас искать на пути в Сеславино и в самом Сеславине, у Ольги. Поэтому нас поведут в другую сторону.

— Но там же Волга.

— Вот именно. Они переправят нас на ту сторону, а уже оттуда, через Терешку — в Саратов.

— А для Ольги это не опасно?

— Там уже заседает вся родня Ома. И не хотел бы я сейчас оказаться на месте тех приятелей Ленань, которые попробуют сунуться в дом. Впрочем, они и не станут пробовать. Как только поймут, что их обманули. Так что ни для Ольги, ни для Андрея опасности никакой.

— А зачем они взяли нас в кольцо?

— Для скорости. Там увидишь. Мы сюда шли именно таким порядком. А еще — если они будут по краям, а мы в центре, фэйри труднее будет поймать наш астом. Ладно, поговорим после. Пошли быстрее.

Йети вели их какими-то своими тропами, с такой большой скоростью, что даже тренированное тело Ирины приспособилось к ней далеко не сразу. Начался довольно густой лес. По двое йети подхватили людей и Ленань с обоих сторон под руки, и дальше был почти что полет — как будто во сне: бегущая по небу параллельным курсом луна, мелькают по бокам деревья, и земля то и дело пропадает под ногами, то на несколько секунд, то на целую минуту. Ирина бежала — то есть летела — в затылок Виталию и с удивлением наблюдала, как он, такой большой и могучий, зависает время от времени между двух огромных темных тел. Как ребенок. Как пушинка.

Иногда по дороге встречались протоки, и Ирина так до конца и не поняла, как они их перескакивали. Аки посуху. Вымокла она, конечно, по уши, но ночь была теплая, ногами — когда ноги доставали до земли — шевелить приходилось дай боже, так что замерзнуть было никак невозможно.

На берегу Волги их ждала, как ни странно, обычная лодка — приличных размеров дощаник, с уключинами и веслами, все как положено. Ом объяснил на астоме, что такого добра весной половодье каждый год несет в изобилии. И каждый год йети ловят пару лодок — на всякий случай — причем не моторных, а вот таких, гребных. Так привычней. В моторах они все равно ничего не понимают. А ближе к зиме оставляют их где-нибудь на берегу, повыше. Унесет по весне вода — ничего, другие будут. Не унесет — значит, напрягаться не надо. Обычно они плавают на тот берег своим ходом — так и быстрее, и проще. Но иногда нужно переправлять грузы. Например, ту же соль. Соляные озера есть только на левом берегу Волги, а несколько семей живут на правобережных островах. А одна — и вовсе в лесах между Волгой и Терешкой. Так что, хочешь не хочешь, приходится пользоваться человеческими приспособлениями.

Восьмерка йети осталась на берегу. В лодку сели только люди, Ленань и Ом. Гребли Виталий и Ом, по очереди. На самой середине реки пришлось остановиться и пропустить идущий по фарватеру, ближе к правому берегу, сухогруз. Ом на всякий случай включил астом, но это была чистой воды перестраховка. Ночью, на Волге — кто там будет к ним с борта присматриваться. Да, собственно, если даже и присмотрятся от скуки. Ну, сидят в лодке люди. Вышли в лунную ночь половить леща на кольцо. Ну, один из них в мохнатом полушубке. Не греет деда кровь, дрожат старые кости, вот и кутается как зимой. Опять же — комары через овчину не кусают.

Пропустив сухогруз, прижались к правому берегу — а вернее, к идущему вдоль берега длинному острову, и пошли по течению. Потом свернули в протоку. Водой идти было теперь выгоднее — дорогу Ом, конечно, нашел бы самую выгодную, но прежней скорости им в лесу, понятное дело, не видать. А другая команда йети, из местных, должна была их ждать только на том берегу, в лесу под Кошелями.

Потом был длинный залитый лунным светом пляж и на нем пять огромных, показавшихся Ирине такими родными фигур, и рядом — пять раскланивающихся седых копий. И моментальный взлет вверх по тридцатиметровому едва ли не отвесному склону, туда, где чернел лес. И снова — полет, на сей раз долгий, на полчаса, не меньше. А потом неглубокий брод через Терешку на окраине той самой деревни, которую в астоме Ом показывал Ахх-Ишке. (У Ирины в памяти всплыло название. Букатовка. Точно, Букатовка. Когда-то с родителями ездили сюда за грибами.) И пять фигур, оставшихся на левом берегу. И царский способ переправы — не замочив ног, верхом на кавалерах. Ленань на Виталии, Ирина на Оме.

На правом берегу нужно было прощаться. До шоссе оставалось метров триста, не больше. Виталий повернулся к Ленань, начал было что-то строить в астоме, потом махнул рукой и сказал:

— Послушай, может — с нами?

— Неет. С вами нне нель'ййа. Так буу'дет соссем ллоххо.

— Но Ахх-Ишке говорил…

— Ахх-Ишке тоййе нее ссе нна'йет.

— Ленань…

— Ви-али.

Ирина отвернулась, повисла на шее у Ома и чмокнула его в приплюснутый обезьяний нос, потом в щеку, а потом в широкие — почти что негритянские губы. И, едва дотянувшись, гладила, гладила его по голове.

— Спасибо тебе.

— Аа-ии-оо. И-иии-мааа.

И Ирина от души порадовалась, что Ольга, даже если бы сейчас здесь и была, не смогла бы понять всего, что говорилось в астоме.

* * *

8 августа 1999 года. Саратовская область. Вольский район. 06.23.

Машину они поймали — для столь раннего часа — на удивление быстро. Белая грузопассажирская «Газель» шла из Вольска в Саратов с каким-то мелкооптовым товаром, и водитель, уже успевший соскучиться на пустынной утренней трассе, с удовольствием подсадил не обремененную излишним багажом молодую парочку. А когда за любезность и за скорость ему сунули стодолларовую бумажку (других просто не было), он настолько очумел от счастья, что даже и трепаться перестал, а только жал и жал на газ, не заботясь уже ни о чем, кроме заказанного безумно расточительными пассажирами «с ветерком». При такой скорости до Саратова они должны были добраться максимум за полтора часа.

Самое сложное было вроде бы позади. Оставались только кое-какие мелочи: созвониться перед отъездом с местными коллегами, сделать им ручкой и слезно попросить, чтобы забрали из Сеславино стоящую там на приколе машину с аппаратурой. А аппаратуру — по возможности — переслали в Москву по такому-то адресу. Ирина поинтересовалась: а как же ГРАСовские фирменные секреты, плоды неуемного Ренатова творчества, навряд ли предназначенные для глаз саратовских чекистов.

— Не беспокойся, — ответил Виталий, — все схвачено. Ом послал к Ольге своих. А завтра наведается туда сам. Я объяснил ему, что представляет ценность, а что нет. Он отберет все необходимое и спрячет где-нибудь у себя в берлоге. А потом как-нибудь на досуге, ну, скажем, в свой очередной отпуск, ты сюда наведаешься и вывезешь Ренату на радость, а нам на утешение всех его железных друзей.

— О чем еще ты с ними договорился по дороге?

— Не столько я с ними, сколько они со мной. О неразглашении, как и следовало ожидать. Они нормальные — хотел сказать «люди», забавно, да? — и прекрасно понимают, что от нас потребуют отчета о проделанной работе. И что несмотря на отсутствие астоматических практик в порядке составления отчетности, отделаться банальным «искали-искали, ничего не нашли» у нас не получится.

— Ну и?

— Ну и придется отделять зерна от плевел. Свободу выбора — что говорить, а о чем молчать — они, в общем-то, предоставили нам, понимая, что более надежных гарантий требовать не имеет смысла. Раз уж они нас отпустили за здорово живешь. Так что придется нам с тобой помозговать — что давать на группу, что давать выше, и вообще — давать ли что-нибудь выше. Я так считаю, что делать этого не стоит. Нам, по большому счету, наши параллельные друзья спасли жизнь. И было бы свинством с нашей стороны подставлять их под конторские интересы.

Ирина покосилась на водилу. Но тот был занят, во-первых, дорогой, а, во-вторых, судя по тому, как у него шевелились губы, какими-то сложными финансовыми подсчетами, и на окружающую действительность не реагировал. А если бы даже и реагировал — мало ли о чем у его случайных и более чем щедрых попутчиков могла идти речь.

— Ладно, — сказала она. — Будет еще время поговорить. Что-то у меня глаза слипаются. Давай подремлем до города, а? Ночка сегодня была еще та. Спала себе спокойно, никого не трогала. И тут — на тебе — труба, гроза, свистать всех наверх, выходить с вещами поодиночке.

Договаривала последнюю фразу она уже с закрытыми глазами, проваливаясь в суматошную круговерть дорожного сна, которому не мешают ни тряска, ни кочки-колдобины, ни повороты, ни самые немыслимые положения спящих тел. Собственно, затухание тряски по кочкам-колдобинам ее и разбудило — как будто некие неведомые силы грубо нарушили условия игры.

Машина остановилась, тихо съехав на обочину шоссе. Ирина спросонья подумала было, что и шофер, глядя на спящих пассажиров, тоже заразился вирусом сна и решил немного покемарить, но тут же какая-то другая, трезвая и бдительная часть ее рассудка обратила внимание на странные цвета стоящих вдоль дороги деревьев. Астом. Это астом. Где-то глубоко-глубоко, в самом дальнем закоулке ее души начал раскручиваться тугой клубочек паники. Водитель, глядя прямо перед собой, сидел за рулем и спал с открытыми глазами. Через пятнадцать минут он проснется и поедет дальше. И даже не вспомнит, что к нему подсаживались двое странных пассажиров. А потом будет долго удивляться, откуда это у него в бардачке взялась стодолларовая купюра.

Сидевший с краю Виталий, не открывая глаз, открыл на ощупь дверцу и принялся выбираться из машины. Паника захлестнула Ирину с головой, она вцепилась в него обеими руками и закричала, но он, могучий, не реагирующий ни на что и неостановимый как слетевший с тормозов бронепоезд, даже и внимания не обратил ни на крики, ни на впившиеся ему в локоть Иринины пальцы. Ирина краем глаза заглянула в астом и увидела там Виталия, краснокожего, как и должно, оплетенного с головы до ног уходящими в лес веревками. И веревки были натянуты. И они волокли его в лес. А с опушки ползла, извиваясь, еще одна свора — скользких, всепроникающих, бесконечно протяженных, и Ирина знала, к кому они ползут.

Она обернулась еще раз к Виталию, чтобы в последний раз попытаться его разбудить, и ошалело уткнулась в радужной астоматической реальности в два выложенных поперек дороги из красного кирпича русских слова, огромными, ну то есть совершенно огромными буквами — НЕ СУЕТИСЬ.

Ирина покорно дала веревкам-змеям оплести себя и, похожая на статую Лаокоона, начала медленно, неохотно выбираться из машины. Встав на прохладный и чуть влажный асфальт (перед тем как уснуть, она скинула обувь и с ногами забралась на сиденье), она тихо пошла к лесу, глядя прямо перед собой в широкую спину Виталия, и прикидывая про себя и выписывая каждую мысль отдельной строчкой, курсивом, по-русски:

Они не могут знать, насколько мы владеем астомом.

Они вообще не должны, по идее, знать, что Виталий хотя бы видит астом.

Но если он на самом деле спит, а буквы сложили они специально для меня, чтобы я подумала…

Главное, чтобы они не поняли, что я иду сама, главное до них добраться, пока они этого не поняли.

Интересно, насколько они крутые в драке.

Интересно, сколько их здесь.

Интересно, пользуются ли они хоть каким-то оружием.

Потом она их увидела. Двоих серолицых фэйри в ставших уже привычными красно-зеленых балахонах, с той разницей, что балахоны были еще более бесформенными, чем обычно, а по левому рукаву у каждого шел какой-то сложный витой кант.

Да, астом не слишком густой, скорее всего их только двое.

Да, это просто засада.

Они на всякий случай прикрыли все ведущие в Саратов дороги.

И, наверное, не только ведущие в Саратов.

Тоже, черт возьми, профессионалы, а йети казалось, что они их перехитрили.

Черта едва они их перехитрили. Все схвачено.

Ну, ничего, с двоими мы как-нибудь постараемся справиться.

Хотя, конечно, черт их знает, какие у них в запасе прибамбасы.

Виталий говорил про Ленань, что она…

Дописать последнюю строчку она так и не успела. Виталий уже поравнялся с крайним фэйри, который вынул из складок балахона нечто вроде длинного осиного жала — второй уже тянул откуда-то настоящую, не астоматическую веревку — и сделал еще один шаг вперед. Веревки в астоме прыснули во все стороны и натянулись паутиной, удерживая его на месте. Первый фэйри шагнул к Виталию и приготовился всадить ему жало, как шприц с лекарством (а может, это и был шприц?) под лопатку. Второй тоже двинулся вперед, отматывая веревку. Пора, решила Ирина. Они заняты Виталием. Далековато немного. Сразу не допрыгну. Но — ничего не поделаешь.

И тут она оценила школу. Веревки на краснокожей фигуре Виталия как висели, так и остались висеть. Душа его, его астоматическая тень пребывала во сне и связана была по рукам и ногам. Но рядом с этой отсвечивающей красноватым сиянием копией вдруг появился оригинал — тело без души, работающее как будто само по себе, на голых рефлексах. И это тело нанесло два удара. Всего два. Вернее, и удар-то был один, вот только направлен он был одновременно в обе стороны — и вперед, и назад. Тело Виталия закрутилось вокруг своей оси, перевернулось в воздухе и выстрелило разом рукой — назад, ибо этот фэйри стоял поближе, и ногой — вперед, в челюсть второму. Рука с растопыренными, торчащими вперед пальцами угодила фэйри в переносицу и в оба глаза, снизу вверх, под углом градусов в семьдесят к горизонтали, и пальцы сразу ушли под надбровные дуги. Фэйри не издал ни единого звука — если не считать жуткого чавканья входящих в плоть пальцев. Голова у него дернулась назад, и он упал. Виталий, приземлившись на все четыре, тут же прыгнул еще раз — на отлетевшего от удара ногой и попавшего спиной на ствол акации второго фэйри, который, похоже, получил небольшое сотрясение мозга (Ирина вспомнила тренировочные лагеря, там это называлось — «поймать мутного») и никак не мог теперь сориентироваться в пространстве. Ларькин приземлился рядом с ним на обе ноги и аккуратно, как будто щепу колол, навесил ему ребром ладони по шее, под ухо. Фэйри как-то странно икнул и прилег отдыхать.

— Профессионалы хреновы, — обернулся к Ирине Виталий, сделал круговое движение головой, хрустнув шейными позвонками, и встряхнулся с ног до головы, как собака. — Привыкли, что людей можно морить астомом, как тараканов дустом, и вовсе нюх потеряли. Как, вашу мать, на скотобойне — один колет, другой оттаскивает. Нельзя — это я тебе как старший товарищ младшему по сроку службы говорю, — нельзя недооценивать противника. Ну, что ж, будем надеяться, что по крайней мере один из них в конце концов оклемается. И дотащит другого до своей телепортушки. Иначе может получиться скандал. Агроном колхоза «Красная заря» Евгений Андреич Сидоров, отойдя поутру в кустики отлить, наткнулся на два захолонувших трупа. При ближайшем вскрытии трупы оказались пришельцами из космоса. Каждому, кто сможет оказать помощь в идентификации отпечатков пальцев, оставленных неизвестным землянином на глазных яблоках правого трупа, будет выплачена денежная премия в размере на выпить-закусить.

— Ты что, действительно его убил?

— А черт его знает. Я не в курсе, какие у них черепа. Характерного хруста не слышал. Значит, переносица должна быть на месте. Но вот читать газету «Фэйри таймс» он теперь, боюсь, будет только по Брейлю. Хотя — у них же есть астом. Пусть смотрит мультики. Его пример — другим наука.

— Но Боже мой, какая сука… — продолжила Ирина.

— Не выражайтесь при наших гостях, лейтенант. Это невежливо. Гости могут обидеться и перестать баловать нас своим вниманием. Ладно, по коням. А то что-то наш рулевой совсем заспался. Для того ль рубли платили, чтоб ямщик, зараза, дрых. Тем более что платили мы ему не рубли.

 

Глава 15

9 августа 1999 года. Москва. 07.10.

Москва встретила их мелким, как через сито, дождичком. Мокрый перрон на Павелецком вокзале, торопливая толпа, беспокойные лица встречающих. Ирина и Виталий, в отличие от большинства пассажиров, шли налегке. Одна-единственная спортивная сумка у Виталия через плечо. У Ирины не было с собой ничего. Даже косметички. Даже кошелька. Поезд пришел без двух минут семь. В Хлебников, по идее, можно было ехать прямо сейчас, но въедливый железнодорожный запах, казалось, пропитал все тело насквозь, и представить себе впереди целый день во всем ЭТОМ было просто немыслимо.

— Виталь?

— Что.

— Как ты смотришь на то, чтобы первым делом съездить по домам. Помыться, переодеться, а потом уже — пред светлы очи, а?

— Исключительно положительно. С одной поправкой. Едем в одну сторону. Или к тебе, или ко мне. Тебя одну я сегодня никуда не отпущу. Да и мне одному с этой сумкой мотаться как-то не очень охота.

— Тогда ко мне. Хотя, конечно, далековато. Но нас сегодня все равно никто не ждет. Можем опоздать хоть на полчаса, хоть на целых — страшно выговорить — тридцать пять минут.

Ехали они в купе, в обществе двух весьма разговорчивых и активных дам. Так что сразу, как только поезд отъехал от Саратова и проводница собрала билеты, оба не сговариваясь завалились спать. Благо обе полки были верхние. И продрали глаза за полчаса до прихода поезда, когда проводница начала требовать от них сдать постельное белье. Так что планы на будущее были не слишком определенные.

— Договорились. А переоденусь я тогда прямо в конторе. У меня там есть во что.

Виталий заметно повеселел. Выйдя на площадь перед вокзалом, он остановил первое попавшееся такси и, не торгуясь с водилой, открыл для Ирины заднюю дверцу.

— Шикуешь?

— Не имеем права?

— Золото партии.

— Да, но кто гнул спину в рудниках? К тому же сумма еще не оприходована. И вообще. Если бы приехали не утром, а вечером, накупили бы мы с тобой нормальной человеческой жратвы, нормальной человеческой выпивки и устроили бы себе отходняк. А уже с утра поехали бы в ГРАС.

— Отходняк еще устроим. А вот есть, честно говоря, охота. Ну, ничего. У меня там, прямо под домом, маленький гастроном на все случаи жизни.

— Прошу прощения, — обратился Ларькин через спинку сиденья к водителю, — если мы заплатим вам в долларах, вы сможете дать нам сдачи в рублях?

— Какой разговор, — был ему лаконичный ответ.

— Ну вот, — Виталий вернулся к Ирине. — И не надо искать обменный пункт. Тогда — полный вперед.

* * *

9 августа 1999 года. Москва. 10.35.

Через два с половиной часа, позавтракав купленными в гастрономе деликатесами, искупавшись, переодевшись (Ирина) и побрившись (Виталий), а также накупив на обратном пути полные пакеты всякого буржуйства для перебивающихся, как обычно, с кофе на бутерброды сослуживцев, лейтенант Ирина Рубцова и капитан Виталий Ларькин вошли в Хлебников переулок со стороны Мерзляковского и, пройдя мимо книжного магазина «Англия», направились к штаб-квартире ГРАСа.

Ворота, как обычно, были не заперты, садик, буйный по московским меркам, после месяца, проведенного на волжских островах, показался чахлым и выцветшим, как будто был выткан сто лет назад на пыльном гобелене. В беседке сидел Большаков и спокойно смотрел на них, потягивая из пластикового стаканчика кофе.

— Загорели, посвежели. Отожрались на деревенской сметане. Короче говоря, пока ты грелся у доменных печей, я замерзал на продовольственных складах.

— Смотри, стервец, — буркнул Ирине Ларькин, — сам рад до черта, что мы вернулись живые и невредимые, а понты колотит. Ты погоди, это еще только начало. Пока не достанет, не успокоится.

— Ой, гляньте, люди добрые, — не унимался Илюша, — капитан шепнул на ухо ей запретные слова. Нет-нет, я все понял. Это ситуация класса Бета. Молниеносный роман на фоне южной ночи. События вышли из-под контроля и потребовали от наших полярников задержаться еще на ночь-другую. А ночь была, понятное дело, полярная, а бригада была, понятное дело, ударная…

— А в рыло ты, понятное дело, хочешь прямо сейчас или после наряда по камбузу?

— А что, поесть чего принесли? — сразу оживился Большаков. — Ну, так бы сразу и сказали. А то — мы вернулись, мы вернулись. Флаги, вымпелы, серпантин, цветы все в заднюю машину. Чайник ставить?

— Мажор дома?

— А где ему быть? Так — чайник ставить или нет?

— Ставь, ставь. Только боюсь, перерыв на обед у нас случится не раньше обеда.

— Так значит, вы не только жратвы привезли? Значит, есть что-то и по делу?

— А ну, мухой отсюда, старший лейтенант Большаков! Научили его мама с папой в родном Новогребеневе говорить — на свою и на нашу голову.

— Понял, понял, — Илюша быстрым шагом пошел к веранде. Ирина, шутки ради, пустила стервецу вослед журчащий ручеек в астоме — и вздрогнула сама, когда тот в середине шага вдруг запнулся, остановился неловко, потом мотнул головой и взлетел на крылечко. Ирина обернулась на Ларькина. Тот пожал плечами. Большаков. Чего хочешь жди в любое время дня и ночи.

Борисов ждал их в кабинете. Самое забавное, что действительно ждал. И даже устроил маленькую, совершенно несерьезную выволочку за то, что приехали в семь, а на работу опоздали аж на полчаса. Откуда узнал — да вот, узнал. Ладно, ладно. Илюшина интуиция, как обычно. Проверили на всякий случай списки пассажиров — и надо же. Вагон седьмой, места четырнадцатое и шестнадцатое.

Сам доклад — а собралась на него, естественно, вся группа, включая мрачного, матерящегося вполголоса Рената, который, конечно, так и знал, что непременно что-нибудь поломают или забудут, но чтобы все на свете, до единого винтика, нет, такого он от Виталия не ожидал — сам доклад занял примерно семь с половиной часов. Еще в Саратове, перед поездом, Ирина с Виталием решили переложить ответственность за принятие решения о разглашении-неразглашении на всю группу в целом. А потому выдать всю информацию, какая у них была, до мельчайших подробностей. А Борисова, Большакова и мало-помалу забывающего о потерях и переходящего в по-мальчишески эйфорическое состояние Рената интересовали именно мельчайшие подробности. От габитуса и социальных норм обеих «параллельных» рас до механики астома.

— И что, вы, значит, оба теперь можете говорить между собой на этом вашем астоме, а ни люди, ни техника вокруг — ни слухом ни духом? — У Рената горели глаза, и было видно, что, дай ему волю, он сегодня же помчится на вокзал за билетом, а, добравшись до Сеславина, не слезет с Ольги с живой до тех пор, пока она не познакомит его, «ближайшего друга и почти что родственника» и Ирины, и Виталия, с этим, как его, Омом, или, еще лучше, с хорошенькой девушкой из фэйри, чтобы проще было научиться языку.

— Во-первых, астом не наш, — покорно разъяснял Виталий. — А во-вторых, как выясняется, научиться этим техникам в состоянии далеко не всякий человек. Вот у Иришки это получилось как-то само собой. А со мной и она, и наши параллельные друзья мучились чуть не весь месяц, пока не начал хоть что-то понимать. Да и то — если Иришка или кто-то еще — создаст астом, я его вижу и могу говорить. А чтобы сам… Два раза всего получилось, и то случайно. Один раз был очень злой, а в другой раз — очень пьяный.

После перерыва на обед кончилось время рассказов и приколов и начался собственно анализ. И Ирина с удивлением обнаружила, что Виталий имеет на результаты «проведенного полевого исследования» точку зрения совершенно иную, нежели ее собственная. Он, на правах старшего, дал сперва высказаться ей. И она, естественно, изложила ту версию происхождения обеих рас и нынешнего положения дел внутри каждой из них, между ними, а также во всем, что касается их отношений с людьми так, как считала единственно возможным и правильным. То есть так, как ей об этом рассказывали Ахх-Ишке и Ом.

Потом взял слово сам Ларькин.

Он начал издалека. С того, что в ходе работ по созданию эффективных методов лечения представителей обеих параллельных рас от ряда разновидностей вируса, известного как возбудитель гриппа, он позволил себе одновременно провести ряд исследований клеточной ткани представителей обеих рас на предмет совместимости с… Дальше был целый залп весьма наукообразных терминов, но общий смысл был понятен. Воспользовавшись редкой возможностью и накупив на дармовщинку сложнейшего исследовательского оборудования, он, втирая коллегам по работе очки насчет того, что проводит молекулярные и генетические исследования вируса и пораженных вирусом клеток, в действительности проводил молекулярные и генетические исследования клеток здоровых. На предмет выяснения, хотя бы предварительного, кто же такие на самом деле все эти фэйри и йети. То есть прямую свою работу он выполнил честно и, главное, результативно. Глобальная пандемия гриппа им теперь и в самом деле не угрожает. Но для себя он решал совершенно иные задачи. И вот что он нарешал.

Наряду с тем, что версия о происхождении обеих рас от общего предполагаемого предка с человеческой расой, а если быть точным, от так называемого «недостающего звена» получила по ряду параметров подтверждение, он не стал бы подписываться под этой версией обеими руками. И причина в следующем. Если исходить из данных, полученных по ряду других параметров, то можно с известной долей вероятности утверждать, что обе расы имеют внеземное происхождение. И лично ему, как исследователю, эта последняя гипотеза кажется наиболее вероятной.

Ирина посмотрела на него с удивлением. Ларькин спокойно выдержал ее взгляд и продолжил — почти без паузы.

Сопоставив ряд прямых и косвенных данных, он пришел к выводу, что легенда о взаимном происхождении людей, йети и фэйри от общего предка является не чем иным, как именно легендой, рассчитанной на человеческое восприятие. Причем на восприятие именно современного человека, у которого теория Дарвина во многом подменила былые магические и религиозные схемы. В действительности йети и фэйри являются агентами некой внеземной цивилизации, которая имеет конечной целью колонизовать нашу планету. Или, вернее, имела некогда подобную цель. Потому что, вероятнее всего, в какой-то момент по неким неведомым для нас причинам контакт между базовой цивилизацией и уже высаженным на Землю «десантом» был прерван, и с тех пор обе группы внеземного населения продолжают жить в состоянии постоянного «фронтира».

При этом йети, очевидно, были изначально рабочей расой, предназначенной — если и не впрямую выведенной — хозяевами для выполнения самых трудоемких, вредных и даже откровенно опасных работ. За время, проведенное в земных условиях, то есть в условиях фактической неопределенности, отсутствия прямого управления извне и нарастающей анархии, раса йети обособилась от бывшей расы хозяев, выработала свою собственную культуру и, более того, заставила бывших хозяев признать себя в качестве более или менее равноправных партнеров. На что бывшая раса господ, то есть нынешние фэйри, была вынуждена пойти хотя бы по той простой причине, что индекс адаптации к земным условиям у йети оказался куда более высоким и что нынешняя цивилизация фэйри во многом зависит от своих прежних рабов и слуг.

Тем не менее стратегической целью фэйри является, вероятнее всего, постепенная инфильтрация в господствующую на планете человеческую расу и — в конечном счете — ее подчинение. Если бы эта цель была реально достижима хотя бы в более или менее обозримом будущем, он, Виталий Ларькин, не задумываясь провел бы ситуацию по классу альфа и постарался бы как можно быстрее мобилизовать все возможные силы на борьбу с этой угрозой. Однако все не так просто.

Проанализировав обрывочные данные, поступавшие, кстати сказать, в основном от более дружественно настроенных по отношению к «коренной» расе йети, а именно данные о неких почти непрерывных и жестоких войнах, которые ведутся между фэйри и йети, с одной стороны, и некой таинственной и могущественной третьей силой — с другой, он пришел к следующим выводам.

Во-первых, вторжение на Землю длится, мягко говоря, уже не год и не два. А вероятнее всего, срок прибытия первой и единственной волны переселенцев на нашу планету действительно имеет смысл отнести на многие десятки, если не сотни тысяч лет назад. За это время пришельцы не только адаптировались — как сумели — к местным условиям. И не только выработали свои — зачастую весьма изощренные — формы сосуществования с местными коренными расами. За это время их культуры успели пережить не один период спада и не один период подъема. И выстроить не одну мифологическую по своей природе систему, объясняющую их генезис и роль в дальнейшей истории планеты. Так, например, он совершенно уверен в том, что нынешние йети искренне верят в общее с человеком происхождение. О фэйри он этого сказать не может. Присутствующая здесь Ирина Рубцова может сколько угодно смотреть на него страшными глазами или — если найдет достойные аргументы — возражать по существу. Однако ее опыт общения связан в первую очередь именно с представителями расы йети, а уже во вторую очередь — с представителями расы фэйри. В то время как в его случае все было с точностью до наоборот.

Во-вторых, в указанном выше вторжении на Землю участвует скорее всего не одна раса (если считать йети и фэйри одной расой), а как минимум две, причем находящиеся между собой в перманентном состоянии конфликта. Следовательно, в ближайшие задачи ГРАСа имеет смысл включить обнаружение следов этой — третьей — цивилизации (если считать цивилизации йети и фэйри единой цивилизацией) и возможное налаживание контактов с ее представителями. Хотя бы для того, чтобы получить более или менее адекватную и уравновешенную картину происходящего. А затем — в зависимости от того, какая из рас представляет для человечества наименьшую угрозу, — кооперироваться с ней и договариваться либо о нейтралитете, либо даже о совместных действиях против общего врага. Либо же просто, в лучших традициях спецслужб, натравливать чужаков друг на друга до полного взаимного поедания, с тем, чтобы воспользоваться потом плодами победы. А пользоваться, судя по их с Ириной опыту, есть чем. И если те, третьи, богаты хотя бы в той же степени, что фэйри и йети, то вопрос приоритета — то есть вопрос о том, какая из спецслужб какого конкретного государства первая до них доберется, — есть вопрос отнюдь не праздный.

И третий вывод. По всей вероятности, внутри самой цивилизации фэйри-йети далеко не все в порядке. И скорее всего, даже если бы не существовало выраженной внешней угрозы, она все равно была бы обречена на постепенное вымирание. В силу чисто внутренних причин. И дело даже не в том, что они постоянно балансируют на грани гражданской войны, которая скорее всего регулярно перерастает из войны холодной в войну вполне горячую. Это, конечно, выживанию не способствует. Но есть ряд факторов, которые весьма недвусмысленно указывают на близкий призрак быстрой и окончательной дегенерации обеих половинок расы. Проще говоря — они в генетическом тупике. И постоянное стремление йети и фэйри к смешанным бракам с людьми — один из симптомов. А вернее — один из вариантов выхода. Вот только в подавляющем большинстве случаев рождаются от таких браков отнюдь не герои — что бы они тебе там, Ира, не понарассказывали. Дауны, лиллипуты — это их след в нашем генофонде. Гномы — обратный вариант. И не самый худший. Ты знаешь, Ира, каков генетический след человека у йети? Нет? Этого они тебе не сказали? Так вот, я это знаю. Генетический след человека в расе йети — это маугли. Дети-маугли. Каспер Хаузер и компания. Йети постепенно вырождаются в изначальное животное состояние, из которого когда-то, судя по всему, в результате какого-то широкомасштабного генетического эксперимента, их вывели фэйри. И женщины-йети не очень падки на человеческих мужчин вовсе не потому, что не надеются на взаимность. Вкусы встречаются самые неожиданные. Просто в девяноста пяти процентах случаев рождаются дети-маугли. Животные с телом человека, пригодные для элементарной дрессуры, но не претендующие на какие бы то ни было зачатки разумности. Вот так-то. И это — только один из множества симптомов грозящего этим расам весьма мрачного будущего.

Поэтому, кстати, наиболее трезво мыслящая часть фэйри и йети твердо настроена на постепенный «выход из подполья», на легализацию и завязывание приличных межрасовых отношений с нами. Это ведь тоже отчасти было бы выполнением их главной цели. Они должны были инфильтроваться, и они инфильтруются. А насчет господства — ну что ж, колесо повернулось иначе. Не случись что-то с их базовой цивилизацией триста — или сколько там — тысяч лет назад, были бы мы сейчас на положении йети. Или — как там у Свифта? — йеху? Вот-вот, этих самых йеху. Поэтому, кстати, Ирочка, я и замочил тех двоих спецназовцев в лесопосадке с совершенно чистой совестью. Как спел когда-то на вашем, на аглицком языке Фрэнк Заппа — Them or Us. Они или мы. Извини за произношение. Кстати, в последнем слове мне откровенно антипатично его сходство с аббревиатурой другого потенциального противника, которого нам следовало бы по всем вышеперечисленным позициям опередить, а лучше вообще не подпускать к переговорному устройству. Them or GRAS. Вот это мне больше нравится.

На том и порешили. Информацию дальше себя никуда не пускать. Пока. До тех пор, пока она не будет представлять из себя более или менее четкую картину, а из картины можно будет делать ясные выводы, а на выводах основывать свою позицию и рекомендации к действию. Режим секретности блюсти строжайшим образом — тем более что, как выяснилось, за время отсутствия Ирины и Виталия в ГРАСе было пресечено несколько попыток взлома, как компьютерного, так и самого банального, с проникновением в слабоохраняемое помещение. С какой целью? С очевидной. Информация. Кому-то (кому — пока не выяснили; или же Борисов пока предпочитал темнить, не слишком доверяя в данном случае Ирине) нужно что-то (есть соображения), что есть у ГРАСа. Или нужно просто посмотреть, что в ГРАСе знают, а чего не знают.

Просидели они в тот день в Хлебниковом переулке чуть ли не до полуночи. Обсуждая детали, и планы дальнейших действий, и распределяя — кому что. На ближайшую, не совсем ближайшую и на вовсе отдаленную перспективу. И купленная с утра Ириной и Виталием еда более чем пригодилась. Как, кстати, и деньги. Суммы на непредвиденные расходы нужны бывают всегда, и часто немалые. Где хранить золото партии, в ГРАСе знали. В самом же ГРАСе. Это надежней, чем в швейцарском банке — поскольку над тайником постарались одновременно Ренат и Илья. Виталию и Ирине, как и всякому порядочному вернувшемуся с Чукотки с полной сумкой денег командировочному дали премиальные — вне всяких ведомостей, естественно. Виталию — триста долларов. Ирине — двести. Будет охота устроить отходняк — как раз хватит.

Но охоты устраивать с Виталием отходняки у Ирины ближе к ночи не осталось вовсе. А осталась одна охота — добраться поскорей до собственной постели. Что она и сделала примерно к часу ночи. И завалилась спать. Но перед сном сняла трубку и набрала номер — Лесника, чей же еще.

* * *

10 августа 1999 года. Москва. 12.40.

— Ты это серьезно? — спросил Лесник.

Они сидели в маленьком ресторанчике на Пятницкой — Ирина, Лесник и еще какой-то незнакомый Ирине человек, при котором, как сказал Лесник, говорить можно все, что Ирина сказала бы при самом Леснике. Ну что ж, ему видней. Погоняло у этого незнакомого коллеги было то еще — Штази.

— Совершенно серьезно, Лесник. Я была — то есть мы оба были — у них в плену чуть меньше месяца. Иначе я бы так не задержалась.

— А почему они вас отпустили? Или они вас не отпускали?

— Отпустили. Одна партия в пику другой партии. За то, что мы — вернее, мой старший из ГРАСа — нашел для них способ борьбы с очень их беспокоившей эпидемией.

— Стоп-стоп-стоп, — сказал вдруг Штази. — Ты говоришь, он медик? А медикаменты и всякую там прочую медицинскую чухню на дело исцеления этих твоих йети-фэйри он в Саратове, часом, не закупал? В большом количестве?

— Закупал. В большом количестве.

Лесник и Штази переглянулись.

— Дело в том, Оленька (Лесник называл ее при Штази одним из кодовых имен — еще один повод для беспокойства), что в то самое время, когда вы, как ты говоришь, были в плену у этих твоих обезьян и безвылазно сидели на островах, кто-то очень профессиональный угробил нам операцию, которую коллеги нашего друга Штази вели на протяжении последних двух лет. Они, понимаешь ли, отслеживали каналы нелегального вывоза из страны бриллиантов, необработанных алмазов и прочих драгоценных камней. И даже умудрились внедрить в преступную группу своего человека. И вот, когда они уже совсем было собрались всю эту братву повязать, явился кто-то, на «уазике», очень похожем на тот, на котором вы разъезжали по заволжским просторам — только с другими номерами — и дважды наследил. Сначала перестреляв и перерезав всех наших подопечных, включая двоих воров в законе — Беса и Мальчика. Причем, знаешь, что забавно? Забавно, что наш тамошний эксперт голову на отсечение дает — вор в законе по кличке Мальчик сам перерезал себе горло. Представляешь? Самый крутой рэкетир во всем Нижнем Поволжье. Это до чего же нужно было довести человека, чтобы он в присутствии уже схлопотавших свое товарищей пошел на такое. А ведь перерезать самому себе горло, кстати, очень непросто. И не только потому, что это почти невозможно с чисто психологической точки зрения. Проблема в том, что режешь-режешь, а потом вдруг натыкаешься на пищевод. А его перерезать довольно трудно. Так вот, нашего друга Мальчика это не смутило. Справился и с пищеводом. И, судя по всему, очень быстро. Что, сама понимаешь, вызывает массу недоуменных вопросов.

— И еще один повод для массы недоуменных вопросов, — подхватил Штази. — С одной стороны, впечатление такое, что люди — или человек, поскольку все свидетели видели в кабине «уазика» только одного мужчину, — работали очень профессионально. Если он был один — это вообще высший класс. Завалить всю бригаду, которая была вооружена по полной программе и, похоже, была к визиту готова — это просто Голливуд какой-то. А с другой стороны, ни единого контрольного выстрела. В результате трое из потерпевших остались в живых. В том числе, слава Богу, и наш человек. На нем вообще ни единой царапины — он был у них на внешнем периметре, а проще говоря, на воротах, и его каким-то образом выключили, не прибегая к физическим методам воздействия. Так вот, профессионалы, сама понимаешь, таких ляпов не допускают. И свидетелей после них обычно не остается. Хотя все трое, по большому счету, не свидетели. Они ничего не помнят. Даже наш агент — по нулям. Они даже не помнят, как и зачем в тот день оказались у Беса в особняке. Хотя все остальные предшествующие дни могут восстановить едва ли не по минутам. Такое впечатление, что к ним применили какое-то неизвестное нам пока психотропное вещество, способное стирать избирательные блоки памяти.

— А во второй раз он наследил, когда объехал на том же «уазике» несколько оптовых медицинских баз и закупил медикаментов и оборудования на общую сумму примерно в двести пятьдесят тысяч долларов. И расплачивался именно долларами. А из особняка нашего покойного друга Беса исчезла крупная сумма денег — где-то от шестисот тысяч до миллиона долларов. И номера некоторых купюр были у нас на контроле. И часть из этих номеров всплыла на оптовых базах. Ваши комментарии, коллега.

— Это был Виталий. И Ленань.

— Кто такая Ленань?

— Я же вам говорила. Женщина из фэйри. Из тамошнего ГБ. Ее отправили с Ларькиным в город продавать бриллианты, которые фэйри откуда-то достают. Сами. Не из наших промышленных источников. И Виталий, вероятно, по случайности, вышел на этих ваших воров в законе. А они попытались его кинуть. Причем не просто кинуть, а убить. А вышло, сами видите, наоборот.

— А как насчет памяти и перерезанного горла?

— Это Ленань. Астом. Я вам тоже говорила. С перерезанным горлом — это нечто вроде гипноза. Когда тебе вроде как снятся веревки, и они опутывают тебя с ног до головы и заставляют тебя делать то, чего тебе делать вовсе не хочется. С нами на обратной дороге пытались проделать то же самое.

— Ну и как?

— Мы тоже кое-чему научились.

— Бред какой-то, — Штази откинулся на спинку кресла. — Какая-то малонаучная фантастика. Лесник, и ты, что, на самом деле ей веришь?

Ирина наскоро сотворила астом, протянула к Штази веревочки и заставила развернуться к себе. А потом аккуратно приложила его головой об стол. Лицом. Но не слишком сильно.

— Твою мать! — глаза у Штази были чуть не на затылке.

— Не ушиблись? — сочувственно спросила Ирина. — А то могу повторить. Для особо тупых.

— Тихо, тихо, девочка, — вмешался Лесник. — Ты поосторожней со старшими по званию. И сильно, надо сказать, старшими. Хотя аргумент, конечно, убойный. Ну что, Штази, она тебе внятно объяснила. Заметь, еще месяц назад я наизусть знал, что она умеет и чего не умеет. Ничего подобного она не умела. Я ее такому не учил. Потому что сам не умею.

Он обернулся к Ирине.

— Ладно, Оленька. Мы все поняли. Связь как обычно. Если что-то срочное, я сам тебя найду. Спасибо. И — до свидания.

Ирина встала, подчеркнуто церемонно отдала старшему по званию честь и вышла на улицу. Воздух был несвеж и влажен — такое впечатление, что им уже несколько раз дышали, — и московская давящая городская жара только-только набирала обороты. На душе у Ирины было неспокойно. Только вчера договорились не пускать информацию никуда — ни выше, ни ниже, ни в сторону. И первое, с чего она начала свой нынешний день, это встреча с Лесником. И ладно бы только с Лесником. Еще этот Штази. Ирине он совсем не понравился. Леснику, конечно, виднее, но что-то тут не так. Что-то тут не чисто.

Ох, нахлебаюсь я с этой двойной лояльностью, подумала Ирина, шагая вниз по Пятницкой, в сторону ближайшей станции метро. Так все было просто. Был Лесник, и никого кроме Лесника. А теперь… Ну что ж, поживем — увидим.

Главное, чтоб Штази и ему подобные не влезли туда, куда им лезть совсем не надо.

А если влезут — что тогда ты станешь делать? Рано или поздно придется выбирать.