Успех или провал?

В советской истории тема Советско-финляндской войны 1939—1940 годов длительное время находилась как бы в тени, считалась «неудобной», была своеобразным «белым пятном». Почти сразу же по окончании войны ее причины, ход и итоги замалчивались. Почему? Прежде всего, такова была в тот период политика. Если во всеуслышание сказать о ней всю правду, то СССР, и в первую очередь его руководство, может потерять лицо в глазах собственного народа и международной общественности. Это — с точки зрения идеологической политики. Но были и другие обусловленности. Начавшаяся через год и три месяца жесточайшая Великая Отечественная война вытеснила «Зимнюю кампанию» из людских умов.

Как сегодня, с высоты XXI века, современные историки оценивают Советско-финляндскую войну 1939—1940 годов? По-разному. То, что в результате войны государственная граница СССР была отодвинута более чем на 150 километров от Ленинграда, несомненно, большой плюс.

К Советскому Союзу отошла территория в 40 тысяч квадратных километров. Конечно, территория не ахти какая, но на ней находилось большое количество важных предприятий, добротных коммуникаций. Например, целлюлозно-бумажное производство Энсо (в СССР почти не производилась целлюлоза и она считалась остродефицитной), гидроэлектростанции Раухала на реке Вуокса и железная дорога вдоль Ладожского озера. Приобретение ГЭС решило проблемы с обеспечением Ленинграда электроэнергией, которой городу всегда не хватало. Это также оценивается положительно.

Но чем оплачены эти плюсы? По уточненным данным, Красная армия потеряла в финскую войну: 131 476 человек убитыми, 325—330 тысяч человек ранеными, контуженными и обмороженными (из рассекреченных материалов Центрального государственного архива Российской армии — ЦГАРА). В эти цифры не включены потери ВМФ и НКВД. Следовательно, первоначальные данные были занижены в 2,7 раза — по безвозвратным потерям и в 2 раза — по потерям ранеными, контуженными и обмороженными. Сравнение потерь Красной армии и армии Финляндии дает такой результат: на одного убитого финского солдата приходилось шесть убитых советских солдат, а на одного раненого финна — семь советских. Данные еще не окончательные и продолжают уточняться.

Потери крупной техники составили: около 2500 танков (из них 650 — безвозвратно), 650 самолетов. За один день войны терялось 23 танка и 6 самолетов. Кстати, значительные потери самолетов не вяжутся со сводками радио и газет (ноябрь 1939 — март 1940 года), в которых часто сообщалось, что из-за плохих погодных условий авиация в боевых действиях участия не принимала.

 

Опыт

16 апреля 1940 года в ЦК ВКП(б) состоялось совещание, на котором были подведены итоги войны с Финляндией.

На совещании, длившемся четыре дня, выступили 46 человек — командиры соединений, командующие объединений, округов, видов и родов войск Красной армии, руководители высших учреждений РККА. Доклад «Об опыте боевых действий против Финляндии» сделал Кирилл Афанасьевич Мерецков. Приведем стенограмму этого доклада.

СОВЕЩАНИЕ ПРИ ЦК ВКП(б) НАЧАЛЬСТВУЮЩЕГО СОСТАВА ПО СБОРУ ОПЫТА БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ ПРОТИВ ФИНЛЯНДИИ

16 апреля 1940 г.

Заседание утреннее

Мерецков (командарм 2-горанга, командующий 7-йармией). Главное командование и участники совещания знают подробности хода боевых событий, поэтому я их не затрагиваю и остановлюсь только на отдельных вопросах, которые, с моей точки зрения, не получили еще полного освещения. Первый вопрос. Это об обороне и наступлении.

Об обороне. События показали, что мы не имели полного представления о том, что впоследствии встретили в обороне у противника. Если вы посмотрите на схему, то увидите, что от прежней государственной границы до Выборга тянется оборонительная полоса около 90 км глубиной. Эту полосу можно подразделить на: а) предполье к главной оборонительной полосе, идущее от границы до линии оз. Сувантоярви, Муолаярви, Куолемаярви, Финский залив. На Выборгском направлении глубина этого предполья около 40 километров, оно имеет восемь линий опорных пунктов, увязанных между собой огнем и прикрытых сильными заграждениями; б) главную оборонительную полосу с сильными передовыми и двумя отсечными позициями. Отсечные позиции связывают главную оборонительную полосу со второй оборонительной полосой. В основе оборонительных построек главной полосы были железобетонные сооружения; в) вторую оборонительную полосу, состоящую из узлов обороны с опорными пунктами между ними, также с железобетонными сооружениями; г) тыловую оборонительную полосу и, наконец, д) сам Выборг — как укрепление. Кроме того, береговая и островная система укреплений, обеспечивающая правый фланг линии Маннергейма и вход в Выборгский залив. Мы представляли себе заблаговременно подготовленную оборонительную полосу, как совокупность нескольких (двух-трех) укрепленных линий, с ярко выраженным передним краем каждой из них и зоной заграждений перед линией главного сопротивления, к которой мы после преодоления заграждений и разведки подходим вплотную и после артиллерийской подготовки атакуем. Что же представляла собой полоса обороны противника на самом деле? Во-первых. Не просто зону заграждений с местной их обороной, а предполье, развитое на большую глубину с восемью линиями опорных пунктов, связанных между собой огнем, причем все эти линии были прикрыты сильными противотанковыми препятствиями в виде бетонных и гранитных надолб, эскарпов разных видов и рвов, которые являлись препятствием не только для танков, но и для пехоты, различными проволочными заграждениями, большими участками засек, завалов и минных полей, кроме того, отдельные опорные пункты имели бетонные сооружения. Предполье по своей глубине, фортификационной развитости и силе автоматического огня являлось как бы самостоятельной полосой обороны. Во-вторых. Передний край главной оборонительной полосы искусно маскирован по местности и расположению сооружений; часто бетонные сооружения прикрывались каменно-дерево-земляными сооружениями, повышенная сопротивляемость которых против 152 и даже 203-мм снарядов не давала сразу отличать их от бетонных. В-третьих. Вся 90-километровая глубина обороны от границы и до Выборга включительно была покрыта минными полями большого протяжения, прикрывавшими основные направления по всей глубине обороны. К борьбе с минными полями такого большого масштаба мы не были подготовлены, что вызвало вначале в войсках некоторую растерянность. Однако наши ученые, получив от нас задание, в одни сутки изобрели прибор, который был быстро распределен для изготовления в ленинградской промышленности и суток через трое этот прибор мы получили в войска.

Сталин. Для выявления мин.

Мерецков. Да, для выявления мин. Вопрос оказался простым и в наших условиях быстро разрешимым. И мы его разрешили, но доморощенным порядком, в нашей ленинградской промышленности. Потери от мин были небольшие, но неподготовленность войск к преодолению минных полей породила вначале «минобоязнь». До войны мы имели противотанковые мины и противопехотные фугасы, оказалось, что в лабораторном порядке работали и над образцом миноулавливателя, но по вопросам применения мин и борьбы с ними дело дальше разговоров не шло, так как все искали лучших образцов.

Сталин. Мудрим.

Мерецков. Да, мы очень много мудрим и затягиваем решение вопросов. Это происходит вследствие излишней перестраховки и неполного уяснения характера современной войны. В-четвертых. Мы готовились к тому, что будут разрушаться дороги и мосты, но считали, что будет разрушен только определенный процент, а фактически все мосты разрушались полностью, причем во многих случаях [пролеты] мостов [разрушались] противником путем подрыва, для того чтобы усложнить восстановление. Наши саперные части не были рассчитаны на такое большое количество постройки мостов и вообще восстановительных работ. Мы представляли себе заграждения только в тактическом масштабе, а заграждения получили гораздо больший размах, и наши инженерные части оказались слабыми для борьбы с этим. В кратком докладе трудно дать полное представление о силе этой системы обороны. Для того чтобы эту силу обороны понять, надо побывать на месте, на Карельском перешейке, и там получить представление о природе этого района. Выборгское направление было сильно укреплено. Главная полоса обороны имела вполне современные железобетонные сооружения с наличием всего, что есть в современной технике обороны.

Сталин. Скоро будет фильм демонстрироваться под названием «Линия Маннергейма».

Мерецков. Все вместе составило сплошную оборонительную полосу большой глубины, о которой мы ясного представления не имели. Как могло случиться, что это оказалось для нас неожиданным, что мы не имели ни практического, ни теоретического представления о возможности построения таких полос? Наши уставы основаны на опыте маневренного периода мировой войны и совершенно не давали представления о войне в позиционных условиях при наличии долговременных сооружений. Мировая война на Западе развивалась в позиционных условиях, и там, в этом направлении, имеется богатый опыт, который получил большое развитие после мировой войны, но этот опыт до нас полностью не дошел. Немцы и французы давно издали свои архивы мировой войны, но когда они будут изданы у нас, совершенно неизвестно, а это привело к опаздыванию изучения богатого опыта, особенно в позиционной войне. Нет систематизированной литературы по опыту войны в Испании и Китае. Если мы находились в таком положении, что не могли изучать иностранную литературу и знать, как развивается за границей военное дело, то нам должны были помочь в этом отношении разведчики, чего они не сделали, и только когда началась вторая империалистическая война, нами было установлено, что не только финны, но и западные государства имеют глубокие полосы обороны. Несмотря на то что мы запоздали с изучением опыта Запада, нам все же нужно скорее иметь документы и материалы, которые дают опыт современных войн. Сейчас идет война в Европе, мы не получаем зарубежных газет и журналов и не знаем, что там пишут, только из наших газет получаем краткие сводки. Вот это, товарищ Сталин, и мешает нам следить за развитием военного дела за рубежом.

Сталин. Нетерпимое положение.

Мерецков. Нашей разведке нужно широко нас ориентировать. Я думаю, что можно нам давать информацию о том, что делается у наших соседей. Эти материалы есть, но они к нам не попадают.

Сталин. Была брошюра, где были данные, как будет Финляндия действовать. Эта брошюра была дана за семь лет до начала войны. В ней описывался финский бой, война, методы, которые будут применяться финнами. Все это было сделано на [основе] военных и литературных документов. Семь лет она пролежала в Наркомате обороны и через две недели после начала войны была издана, а до этого не обращали на нее внимания.

Мерецков. Причем нам нужно иметь сведения не только по Финляндии, но, конечно, и по другим странам. По сведениям, которые имеются, нам надо знать, что из себя представляют современные полосы обороны в Европе, можно ли сравнить полосу Зигфрида с полосой Маннергейма. В период войны больше возможностей получить данные о системе обороны так называемой линии Зигфрида. На линию Зигфрида, вероятно, можно съездить посмотреть и понять, что они имеют, с тем чтобы знать — с чем мы можем встретиться в будущем. Если сравним линию Мажино с линией Маннергейма, то мы встретим небольшую разницу. Там в основном крупные сооружения прикрыты мелкими железобетонными точками; в Финляндии в связи с недостатком бюджета и не особенно большим желанием хозяев давать деньги на их оборонительную работу бетонные сооружения прикрываются каменно-дерево-земляными сооружениями, но почти той же прочности.

Сталин. Там линия беспрерывная, а у финнов узлы имеются.

Мерецков. Линия Маннергейма не хуже, а может быть, и лучше, так как местность Финляндии позволяет создавать сильную оборону с системой узлов.

Сталин. У Мажино развиты подземные сооружения.

Мерецков. И больше подземных казарм. Вот, в основном, характеристика укрепленной полосы, с которой мы повстречались. Финская укрепленная полоса нашими войсками разгромлена, но нам необходимо немедленно сделать соответствующие выводы, для того чтобы учесть все новое, с чем мы встретились во время наступления. Первое, что нам необходимо учесть: в будущих войнах, в начальный период войны, мы, как правило, будем встречаться с сильными оборонительными полосами позиционного типа, с наличием бетона, причем эти полосы будут большой глубины и только после преодоления их войска будут иметь возможность вести маневренную войну.

Сталин. Теперь все государства устраивают по этому образцу. Румыния, Турция, Германия, Франция, Италия — все эти страны окружают себя большими полосами укреплений.

Мерецков. Правильно. Значит, главное, основное, с чем мы не встречались в свое время и о чем не получили в свое время настоящего представления, это будут глубокие оборонительные полосы с наличием бетона и других технических средств современной обороны. Все это должно лечь в основу оперативной подготовки начальников и тактической подготовки войск. Второе. Необходимо полученный опыт использовать при постройке наших укрепленных районов.

О наступлении. Неправильное представление о силе и системе обороны противника повлекло за собой вначале неправильную организацию наступательного боя. Какие были недостатки во время наступления, что нужно нам учесть и что нужно исправить в наших уставах? Первый вопрос. Это об использовании вторых эшелонов. Первый период наступления в полосе предполья показал, что мы были подготовлены наступать слишком схематично. Когда при преодолении заграждений авангард задерживался и наступление теряло темп, то сейчас же развертывали главные силы и полностью их вводили в бой. В результате, пробив одну оборонительную линию, войска подходили ко второй в невыгодных боевых порядках, требовалась перегруппировка, на что затрачивалось лишнее время и в связи с чем суточное продвижение ограничивалось 5—7 километрами вместо 10. В процессе боев мы убедились, что преждевременный ввод в бой главных сил, вызванный не слабостью авангарда, а задержкой его для организации наступления, был вреден. Происходило это потому, что командиры, наученные строить боевой порядок по шаблону, с обязательным наличием второго эшелона, который применяется в случаях потери темпа наступления или для развития прорыва, несмотря на то, что встретились с такой обороной, когда нельзя было допустить механический ввод в бой вторых эшелонов, продолжали наступать по схеме устава. Все это вызывало нарушение боевого порядка и приводило к наступлению без предварительной обработки и детальной разведки противника. Войска наступали сразу массой в развернутом порядке, за что товарищ Сталин неоднократно нас упрекал, но мы, приученные к шаблону, этой ошибки быстро выправить не могли, и только боевая практика постепенно изжила этот недостаток. Некоторые товарищи хотят все недостатки отнести за счет качества войск, все неполадки сваливают на войска. Это будет несправедливо. В первый период войны на выборгском направлении наступали кадровые войска, которые были хорошо подготовлены к бою, были дивизии тройного развертывания, но они шли во втором эшелоне. Нечего на войска пенять, надо выявить ошибки, недостатки начальников и недостатки в обучении войск. Как мы наступали на УР (укрепленный район. — Н. В.)? Неправильно говорят, что мы пробовали УР брать с ходу, это неверно. Атака укрепленного района была подготовлена в соответствии с нашими уставными нормами. Много поработали над вопросами взаимодействия, и, в частности, нам много в этом помогли товарищ Павлов и товарищ Воронов. Взаимодействие было прочно организовано, люди работали хорошо, это подтверждают те, кто сам непосредственно видел это на поле боя. Артиллерийский огонь был дан такой мощный, что противник из траншеи бежал, но наступление все же было отбито. Почему? Потому, что не сделали главного, не был разрушен бетон. Защитники обороны оставались в бетоне и пулеметным огнем отрезали пехоту, наступающую за танками. Мы видели героизм танкистов, прорвавшихся через УР, но благодаря тому, что бетон не был разрушен, разрыва между танками и пехотой мы ликвидировать не могли. Поэтому, для того чтобы взять укрепленную полосу, надо сперва разрушить бетон, а разрушить бетон можно только тогда, когда предварительно потрясешь всю систему обороны на участке прорыва. После этой попытки прорыва было получено указание от главного командования, что нужно подойти к вопросу прорыва по-другому. Мы были вызваны в Москву и получили инструкцию лично от товарища Сталина о том, как нужно подойти к решению задачи прорыва. Это указание сводилось к следующему: во-первых, нужно рвать противника на широком фронте. Главное командование решило вести наступление одновременно на всех фронтах, причем отдельные армии должны были наступать в разное время, с тем чтобы лучше растащить резервы противника. При подготовке операции прорыва учить войска на частных операциях и этими частными операциями вскрыть систему обороны противника. Следующее указание: резервные войска обучать на фронте, а не в тылу; обучать должны командиры, уже участвовавшие в боях. До начала общего наступления разрушить бетон и обработать хорошенько передний край обороны противника, а также хорошо оборудовать исходный плацдарм для наступления. В соответствии с этими указаниями товарища Сталина мы и вели подготовку к прорыву. Мы выделили на каждый полк первого эшелона четыре дня на обучение. В эти четыре дня была проведена с каждым полком репетиция атаки. Я считаю, что успехи 7-й армии произошли именно потому, что мы полученные указания добросовестно выполнили. О развитии прорыва. Если мы обратимся к истории, то увидим, что в мировую войну удачные прорывы были, но, как правило, развить эти прорывы не удавалось. Например: сражение на реке Эн (операция Нивеля) — французы всего на фронте имели 176 дивизий, германцы — 144 дивизии. Ширина фронта прорыва 40 километров. Для прорыва французы привлекли 59 пехотных дивизий и 7 кавалерийских против 22 пехотных дивизий немцев. Операция закончилась захватом нескольких выгодных тактических пунктов. Это произошло потому, что немцы могли использовать свободные силы с не атакуемых участков для ликвидации прорыва. Верденская операция в 1916 году — германцы имели 105 дивизий, французы — 141, прорывали на участке 10 километров, десятью дивизиями против восьми французских, прорыв и его развитие не удались, так как французы подвезли последовательно к месту прорыва 65 дивизий, а немцы 56 дивизий. Глубина прорыва всего 7—9 километров. Опыт других прорывов примерно такой же. Нам удался прорыв потому, что в соответствии с указаниями товарища Сталина одновременно атаковали весь фронт финнов, сковали все силы противника, растащили резервы и, когда получили прорыв, то смело, не боясь фланговых ударов со стороны приморской отсечной позиции и позиции севернее озера Муолаярви, приступили к развитию прорыва.

Сталин. Какие орудия сыграли решающую роль?

Мерецков. Артиллерия, танки и авиация.

Сталин. А сколько максимум снарядов выпустили в день?

Мерецков. 7-я армия в день прорыва 149 985.

Сталин. А 13-я?

Мерецков. Примерно то же. В день прорыва по всему фронту армии мы дали массу артиллерийского огня. Артподготовка шла по всему фронту, и противник не знал, где будет главная атака, поэтому сам прорыв получился неожиданным. Во время частных операций, еще до прорыва, у нас бывали артподготовки с расчетом до 20 тысяч снарядов на подготовку. Противник тогда уже считал, что это начался главный прорыв. И не только считал, а был такой день, когда после неудачного действия одного нашего батальона (он отошел) противник решил, что мы разбиты, и перешел в контрнаступление. Жаль, что он в дальнейшем мало повторял такие контрнаступления. Нашими неожиданными частными операциями противник сильно изматывался, он считал каждое наше частное наступление за главную атаку и писал, что мы ведем генеральное наступление, меняя дивизию за дивизией, а на самом деле дивизии вели частные операции отдельными ротами и только в некоторых случаях батальонами. Все это обеспечило внезапность главной атаки.

Голос из зала. И противника изнуряли этим делом.

Мерецков. Противника изнуряли. Мы допрашивали военнопленных, и офицеров в том числе; был один унтер-офицер, который хорошо владел русским языком, он рассказывал, что у них в результате работы нашей артиллерии и авиации появился новый тип санаториев — для психически расстроенных людей. Он говорил, что он только что пришел из госпиталя, и рассказывал, как только он вновь услышал такие канонады, то его всего в дрожь бросило. По его же признанию, он, как защитник, был слабым, физически и морально сломанным человеком.

Сталин. Полукалекой стал.

Мерецков. Поэтому вопрос о мощной артиллерийской обработке при прорыве обороны противника является главным. Авиация с применением крупных калибров бомб играла также большую роль при обработке обороны противника. Когда мы получали указания у товарища Сталина — как рвать укрепленную полосу, то он говорил, что надо бить артиллерией по всему фронту, не жалея снарядов, что найдется более слабое место и в этом месте и следует развивать прорыв, нанося удар по флангам противника. Это верно. Когда мы били противника только с фронта, то имели перед собой напольные стенки его оборонительных сооружений, которые были значительно усилены, а когда прорвались, развертываясь вправо и влево, то получили возможность бить бетон с флангов и с тыла, что значительно легче. Здесь некоторые товарищи, в частности комиссар 50-го корпуса, как будто бы отрицательно относились к тому, что когда нам удалось сделать прорыв, то мы начали развертываться и направо, и налево, вводя в прорыв по одной дороге пять стрелковых дивизий, три танковые бригады и одну стрелково-пулеметную бригаду. Вводить в прорыв такое большое количество войск — дело непростое, но я не мог дожидаться, когда противник подготовит мне большое количество дорог. Развитие прорыва требует большого искусства, и это удалось нам потому, что мы применили указания товарища Сталина. Второй вопрос. О танках и самостоятельных действиях мехсоединений. Я хочу сказать о танках, товарищ председатель Совета народных комиссаров. Танки исключительно доблестно вели себя в бою, но некоторое замешательство у нас с ними было. Мы неправильно ориентировались на потери. У нас был лозунг, что нужно завоевывать победы с малой кровью. Это очень хорошо. Но нельзя завоевывать вовсе без потерь.

Сталин. С малой кровью, но с большим расходованием снарядов.

Мерецков. Это верно. Когда танки понесли потери, некоторые слабые волей стали терять веру в свой род войск. У некоторых командиров был надлом, но товарищ Павлов быстро их перестроил. Если бы не было массы танков, конечно, все сражение по-другому выглядело бы. Другое дело, что мы не совсем умело применяли танки. При прорыве нужно было иметь танки с толстой броней. К концу войны такие танки появились, причем некоторые из них были вооружены 6-дюймовыми пушками. Нужно сказать, что танки играли исключительную роль в войне.

Сталин. Они всегда будут играть.

Мерецков. И будут играть всегда. Я не сторонник защищать мехкорпуса, но я сторонник действия отдельных механизированных и танковых частей. Когда мы входили в прорыв, то мы посадили пехоту на танки и целое соединение пустили вперед самостоятельно. Такой способ был забракован, но я считаю, что в бою нужно разумно использовать всё. Танки действовали самостоятельно и сыграли исключительную роль, овладев станциями Перо и Кямяря. Другой пример. Действие танков в тылу 19-го стрелкового корпуса и на станции Лейпясуо. Третий пример. Выход танкового батальона на Хуумола в тыл противнику открыл возможность двигаться 7-й стрелковой дивизии. Я считаю, что мы не должны отказываться от самостоятельных действий танковых соединений. Механизированный корпус тяжел, малоподвижен, его нужно заменить дивизией, которая должна иметь 200—250 танков, плюс два стрелковых полка своей пехоты. Третий вопрос. О пехоте и ее вооружении.

Сталин. О щитках вы ничего не говорите.

Мерецков. Щиток — это оборонительное средство, он для наступления не нужен, мешает. Наступление пехоты должно обеспечиваться хорошей артиллерийской обработкой и прикрываться плотным огневым валом. Часто требуется перебрасывать пехоту вперед при наличии у противника в обороне отдельных очагов сопротивления, в этом случае можно применить специальный бронированный транспорт. В условиях войны мы часто применяли переброску пехоты на танках, это значительно ускоряло продвижение пехоты по глубокому снегу. Некоторые командиры считали, что к танкам для прикрытия пехоты можно приделать броневые боковины, которые позволят перебрасывать пехоту на танках и под стрелково-пулеметным огнем противника. О перевозке пехоты на поле боя надо подумать и дать решение этому вопросу. Я считаю, что товарищи не правы, когда говорят, что пехота у нас плохая. Такое понятие неверное. Мы должны расшифровать, что такое пехота. Пехота — это значит бойцы, а разве у нас плохие бойцы? Должен сказать, что бойцы у нас прекрасные, но обучены они недостаточно хорошо. Вот об этом, мне кажется, мы и должны будем сказать. Надо отметить при этом, что к войне с Финляндией мы в пехоте оказались плохо вооруженными.

Сталин. Ко всякой другой войне мы были бы плохо вооружены.

Мерецков. Мы имели станковый пулемет — старый «максим», с водяным охлаждением, на катках. Мы имели легкий пулемет. Из обоих в лесах стрелять трудно, потому что они тонут в снегу. Мы имели нашу винтовку и гранаты. А противник имел легкие автоматы, и, по существу, в лесах наша пехота при движении вперед дралась винтовкой против автомата. Если вы посмотрите на использование минометов, то в этом отношении мы выступили неподготовленными. Минометы и мины мы получали на походе. Только к концу войны минометы получили должное применение. О пехоте я делаю вывод, что вообще мы имеем материал прекрасный. Но он был у нас недоучен и вооружен не по-современному. Мы здесь предлагаем: помимо того, что должен быть пистолет-пулемет, а он обязательно нужен, — нужно иметь ручной пулемет, но такой, из которого можно было бы стрелять с руки, прислонившись к дереву. И в будущей войне основным оружием будет не штык, а автоматическое оружие. Штык нужен для того, чтобы физически бойца развивать и развивать в нем смелость, а не для того, чтобы строить борьбу на штыке. Нашей пехоте нужно автоматическое оружие, я имею в виду автоматическую винтовку, пистолет-пулемет, облегченный ручной пулемет, имеющийся легкий пулемет сохранить и вместо «максима» дать более легкий станковый пулемет. Нужна хорошая ручная фаната. Нам нужно больше тяжелой артиллерии, скорострельные пушки и много снарядов. Тогда пехота будет хорошая. Я считаю, что более правильно будет так поставить вопрос о пехоте. Четвертый вопрос. О дисциплине. Дисциплина у нас была очень слабая, и я думаю, что здесь виноваты командиры. Я считаю, что командующие могут многое сделать в наведении порядка и дисциплины. Бойцы правильно говорят о себе: «Что вы на пехоту говорите, что плохая дисциплина, а посмотрите — кто умирает на доте — пехота, кто лежит у дота — пехота, кого больше бьют в ближнем бою — пехоту, чего же вы насчет дисциплины толкуете!» Человек обиделся. Он дерется, а им недовольны. Но вот что сказал тот же пехотинец: «У нас нет младших командиров!»

Голос из зала. А в школах штат сократили вдвое.

Мерецков. Это сделано неправильно. Товарищ Мехлис нам много помогал в округе, но мы все-таки просмотрели один вопрос — это соцсоревнование на лучшее выполнение приказа. Вот, скажем, два бойца заключили соревнование на взятие огневой точки. А потом начался бой, сильный огонь, один из них человек храбрый и лезет в бой, а другой думает: на этот раз пусть я соревнование проиграю, а он пусть наступает. Следующий раз, может, огонь противника будет слабее, тогда я пойду вперед и тоже выиграю соревнование, но с меньшим риском.

Мехлис. Нужно с толком соревноваться.

Мерецков. Нет, это вредно. Если соревнуются на лучшее выполнение приказа, то это неправильно. Приказ подлежит обязательному выполнению всеми. Кто его не выполняет — тот изменник.

Голоса из зала. Правильно.

Мерецков. У нас народ сознательный, это знает. Между прочим, нас никто не может обвинить в том, что мы над соревнованием не работали. 123-я дивизия серьезно работала. Можно привести такой пример, когда боец в атаке на соревнование доходил до дота, ставил на него флаг, вставал во весь рост и погибал. Пренебрегали своей жизнью. Командир — есть старший начальник и должен отвечать за своего подчиненного, но ему нужно дать такую власть, чтобы он, когда пойдет на войну, мог заставить своих подчиненных выполнять приказы. Все должны быть пронизаны одной мыслью — выполнить приказание командования, потому что приказ командования — есть приказ правительства, есть приказ нашей партии. Необходимо потребовать большей ответственности от всех командиров за воспитание своих подчиненных, оградив их от излишней опеки.

Мехлис. Когда в Москве получают сводку, что пять танков подбиты, думают, что черт знает что случилось.

Мерецков. У нас многие не хотели драться за дисциплину, не хотели ссориться, но, видимо, без ссоры нам не обойтись. Некоторые в своих выступлениях увлекались старой фельдфебелыциной. Я откровенно скажу: не был «унтером» и фельдфебеля не любил. Увлекаться муштрой нам не следует, у нас сознательные бойцы, они без нас в бою выставляют лозунги «За Родину», «За Сталина». Мы это видели на поле боя, причем это относится ко всем национальностям нашей великой страны.

Кулик. Но мастерами они должны быть.

Мерецков. Поэтому-то и нужно правильно политически воспитывать и хорошо обучать. Муштрой не следует увлекаться, это будет вредно. Нам нужно иметь хорошего командира — преданного, грамотного, культурного, и тогда дисциплина быстро будет налажена.

Пятый вопрос. Об агентурной разведке. Мы обвиняли агентуру в том, что она нам не дала самых детальных сведений. Тут надо меру знать, агентуру нельзя всегда обвинять. У нас, например, был альбом YP противника, по нему мы и ориентировались.

Голоса из зала. Где он лежал?

Мерецков. У меня на рабочем столе, с левой стороны.

Сталин. В архиве.

Мерецков. Нет, одних данных агентуры мало, нужна хорошая войсковая разведка. Вот пример: 123-я дивизия неоднократно проводила частные мелкие операции по овладению высотой 65,5, считая, что на этой высоте имеется одно дерево-земляное сооружение, но всякий раз частные атаки отбивались. Мы с товарищем Ватутиным приехали в 123-ю дивизию, организовали бой разведкой при поддержке большого количества артиллерии, а сами наблюдали бой метров с 800 от переднего края на командном пункте командира полка товарища Титова. Противник вел такой сильный огонь, что невозможно было головы поднять из землянки, и все-таки, несмотря на потери, нам не удалось установить — какие укрепления у противника на переднем крае. Потребовалась длительная разведка боем отдельными мелкими партиями и постоянное наблюдение, чтобы выявить бетонные сооружения, а как только их выявили, то артиллерия быстро их разбила. Войсковая разведка требует опытных командиров, а мы, к сожалению, разведке укрепленных полос почти не обучались. Агентура не всегда может дать точную точку расположения бетонного сооружения. Поэтому рассчитывать только на агентурную разведку нельзя. Я считаю, что всеми мерами нужно добиться научить войска вести разведку.

Голос из зала. Почему ее нет?

Мерецков. Вы мне скажите, товарищ замнаркома Проскуров, кто ведает у нас войсковой разведкой?

Голос из зала. Никто не ведает.

Мерецков. У вас есть представители и в Генеральном штабе, и в Управлении по боевой подготовке, а кто отвечает за руководство и обучение войсковой разведки — неизвестно. Нет у нас настоящей войсковой разведки, так же как, к сожалению, и агентурной. У меня есть пожелание, чтобы в течение ближайших двух-трех месяцев предложить нашим людям крепко заняться учетом опыта, но беспристрастно, без этого могут погибнуть ценные данные».

 

Пошли бы уроки впрок

В заключительный день совещания произнес речь Сталин. Она долгие годы оставалась засекреченной и была открыта лишь в 1996 году.

Выступление генсека имело оптимистический настрой и начиналось так:

«Сталин. Я хотел бы, товарищи, коснуться некоторых вопросов, которые либо не были задеты в речах, либо были задеты, но не были достаточно освещены.

Первый вопрос о войне с Финляндией.

Правильно ли поступили правительство и партия, что объявили войну Финляндии? Этот вопрос специально касается Красной армии.

Нельзя ли было обойтись без войны? Мне кажется, что нельзя было. Невозможно было обойтись без войны. Война была необходима, так как мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обеспечить, безусловно, ибо его безопасность есть безопасность нашего Отечества. Не только потому, что Ленинград представляет процентов 30—35 оборонной промышленности нашей страны, и, стало быть, от целостности и сохранности Ленинграда зависит судьба нашей страны, но и потому, что Ленинград есть вторая столица нашей страны. Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское, — это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти.

Вот вам оборонное и политическое значение Ленинграда как центра промышленного и как второй столицы нашей страны. Вот почему безопасность Ленинграда — есть безопасность нашей страны. Ясно, что, коль скоро переговоры мирные с Финляндией не привели к результатам, надо было объявить войну, чтобы при помощи военной силы организовать, утвердить и закрепить безопасность Ленинграда и, стало быть, безопасность нашей страны.

Второй вопрос: а не поторопились ли наше правительство, наша партия, что объявили войну именно в конце ноября — в начале декабря, нельзя ли было отложить этот вопрос, подождать месяца два-три-четыре, подготовиться и потом ударить? Нет. Партия и правительство поступили совершенно правильно, не откладывая этого дела, и, зная, что мы не вполне еще готовы к войне в финских условиях, начали активные военные действия именно в конце ноября — в начале декабря. Все это зависело не только от нас, а скорее всего, от международной обстановки. Там, на Западе, три самые большие державы вцепились друг другу в горло, когда же решать вопрос о Ленинграде, если не в таких условиях, когда руки заняты и нам представляется благоприятная обстановка для того, чтобы их в этот момент ударить.

Было бы большой глупостью, политической близорукостью упустить момент и не попытаться поскорее, пока идет война на Западе, поставить и решить вопрос о безопасности Ленинграда. Отсрочить это дело месяца на два означало бы отсрочить это дело лет на двадцать, потому что ведь всего не предусмотришь в политике…»

В речи генсека раскладывается всё по полочкам: политические вопросы, военные вопросы. Сталин дает положительную оценку общим итогам войны. Он говорит: «К чему свелась наша победа… Вот мы 3 месяца и 12 дней воевали, потом финны встали на колени… Финнов победили. Но не это самое главное в этой войне. Финнов победить — не бог весть какая задача. Конечно, мы должны были финнов победить…» Далее он развивает мысль шире: СССР победил не только финнов, но и их европейских учителей. Мы «победили и технику передовых государств Европы, их тактику, их стратегию. Вся оборона Финляндии и война велась по указке, по наущению, по совету Англии и Франции».

Что касается военного анализа, здесь Сталин делает большое количество критических замечаний, связанных с неудачами первого периода войны и явными провалами командования.

Будут ли извлечены уроки из опыта Советско-финляндской войны — покажет время.