«Полигон Колпакчи». Граница — позади. Цветы освободителям. Кортунов вызывает огонь на себя. Трамплин за Пулавой

Кажется, совсем недавно мы встречали во фронтовой землянке близ Орши новый, 1944 год, а вот уже и апрель наступил, а с ним — третья военная весна. Она внесла в наши судьбы немалые перемены. Перед летней кампанией шли большие перегруппировки войск. Управление 61-го корпуса было переброшено по железной дороге на Волынь, под Луцк. Здесь, объединив 134-ю Вердинскую, 247-ю Рославльскую и 274-ю Ярцевскую стрелковые дивизии, корпус вошел в состав 69-й армии, действующей на левом крыле 1-го Белорусского фронта.

После лютых зимних холодов, мрачных картин разоренной Смоленщины мы увидели живописные дороги, неплохо сохранившиеся усадьбы хуторян. Природа щедро раздавала свои краски. На бездонном синем небе ярко сияло весеннее солнце, вдоль дорог пробивалась к свету изумрудная травка. Неотъемлемой частью местного пейзажа были непривычные для нас высокие строгие кресты, одиноко стоящие на возвышенностях.

Места тут исторические. В годы первой мировой войны на этом направлении русскими войсками под командованием генерала А. А. Брусилова был осуществлен знаменитый прорыв австро-венгерского фронта. И хотя с тех пор прошло без малого сорок лет, на заболоченных берегах Стыри и Стохода все еще встречались остатки сооружений бывших австро-венгерских позиций. Впрочем, более памятным для нас событием, связанным с этими местами, было, конечно, танковое сражение, которое развернулось здесь 23 июня 1941 года, во второй день войны. В ожесточенных боях наши войска при поддержке авиации нанесли фашистам большой урон и задержали их на целую неделю. Тот, кто был на фронте в тяжкую пору начала войны, знает, что значил тогда такой боевой успех.

Александр Михайлович Ильин, командир корпуса, напоминая нам теперь, в апреле 1944 года, о минувших событиях, имел в виду не только познавательную, но и чисто прикладную цель. Расстелив на столе карту и потирая, по обыкновению, пальцем щеточку усов, он говорил:

— Конечно, мы здесь не задержимся, пойдем вперед. Это факт. Но сейчас главное — хорошо освоить отведенные нам позиции. Смотрите, как выдвинулся вперед левый фланг нашего фронта. А севернее Припяти сколько войск врага! Они еще в Бобруйске, на сотни верст восточнее. Да и здесь рядом, под Ковелем, крупная группировка. Где гарантия, что немцы не попытаются прорвать наш участок фронта, чтобы соединиться с этой группировкой и отрезать наши войска? Надо совершенствовать оборону, укреплять занятый рубеж!

Трудно найти более монотонное и занудливое дело, нежели земляные работы. И еще неизвестно, у кого их было больше: у матушки-пехоты или у нашего брата-артиллериста. В корпусной полосе мы оборудовали добротные наблюдательные пункты и огневые позиции батарей. Создавались и ложные позиции, чтобы ввести в заблуждение вражескую разведку. Были подготовлены места для развертывания противотанкового рубежа корпуса. Словом, много пришлось личному составу поработать лопатой, и, когда какая-нибудь рота или батарея получала новый район позиций, нет-нет да и раздавалось: «Опять нам копать!»

Почти весь апрель прошел у нас в работах по укреплению оборонительного рубежа, и, надо сказать, недаром. В канун первомайских дней на участке Свинажин, Серкизув фашистская пехота при поддержке танков и авиации попыталась совершить прорыв нашей обороны. И в последующую неделю враг неоднократно переходил в атаки на позиции 247-й стрелковой дивизии. Но крепко окопавшиеся подразделения выдержали натиск противника, и линия фронта на нашем участке надолго стабилизировалась.

В боях настала передышка, однако хлопот у нас не убавилось. Правда, теперь они были иного плана: в войска поступало пополнение. Закипела учеба. Почти ежедневно шли занятия и тренировки. По тактике чаще всего отрабатывались две темы: форсирование водной преграды с ходу и атака укрепленной позиции противника.

Темы, как видим, яснее ясного говорили о том, какие задачи ожидают нас впереди. Мы готовились к наступлению.

Нелегко на фронте организовать боевую подготовку. Война есть война, в дни затишья тоже зловеще гудят над головой вражеские бомбардировщики, то тут, то там разрывается снаряд или мина (так называемый беспокоящий огонь), а иной раз завяжется долгая перестрелка. Тем не менее командиры и начальники не упускали случая поучить подчиненных. Всемерно использовали затишье в боях и мы. Не ошибусь, если скажу, что в те дни задавали тон боевому обучению энергия и воля нашего командарма генерал-лейтенанта В. Я. Колпакчи. Он был неутомим и вездесущ, этот высокий стройный генерал с живыми черными глазами и бурным темпераментом. Потом, в июле — августе, мы увидели командарма в боях и убедились в его высоком искусстве управления войсками на поле сражения. Но тогда, в мае — июне, видя, как он отдается учениям, приходили к мнению, что этот человек создан для организации боевой подготовки. Думается, не случайно последние годы жизни, уже будучи генералом армии, Владимир Яковлевич Колпакчи возглавлял Главное управление боевой подготовки Сухопутных войск. И даже смерть застигла его в пути на очередное учение. Это случилось в авиационной катастрофе в мирные дни…

Мне, командующему артиллерией корпуса, не раз доводилось участвовать в занятиях, проводимых командармом. Владимир Яковлевич Колпакчи вел их интересно, оживленно. Он любил создавать очень сложную обстановку и требовал от каждого офицера быстрого решения, умения обосновать его строгим расчетом времени, сил и средств.

Одной из примечательных черт характера командарма было постоянное стремление выяснить степень подготовки подчиненных. Редко кто из офицеров при встрече с командующим не попадал в роль экзаменуемого. Не сумевший сразу правильно ответить на вопросы генерала тут же получал взбучку, а затем — разъяснение. Мне тоже доводилось бывать в таком положении.

Он приехал на корпусной командный пункт вскоре после получения нашими дивизиями оборонительного рубежа. Поговорив с командиром корпуса, Владимир Яковлевич Колпакчи спросил меня:

— А теперь, товарищ полковник, скажите, куда подготовили огни?

Я развернул карту, докладываю. Командарм внимательно выслушал, посмотрел на карту и вдруг спрашивает:

— А что интересного вы обнаружили у противника здесь? — И указал на квадрат желтого цвета, который лег на центр болотистого района в глубине немецкой обороны. Желтый квадрат — участок сосредоточенного огня (СО), но на болоте для такого огня подходящей цели, естественно, быть не могло. Огонь сюда ошибочно «запланировал» чертежник нашего штаба, а я просмотрел его оплошность. Пришлось выслушать довольно едкий комментарий командарма. Случай тот запомнился надолго, впредь стал скрупулезно проверять боевые документы своего штаба.

14 мая вечером мне доложили, что в полосе левофланговой 134-й стрелковой дивизии за последние дни усилилась активность разведгрупп противника.

— С утра поеду туда, — сказал начальнику штаба. — Надо проверить готовность заградительных огней.

Командир дивизии генерал-майор В. И. Марценкевич сначала решил послать со мной на позиции подполковника И. И. Бушко, возглавлявшего артиллерию дивизии, но потом и сам захотел побывать на батареях.

От одной батареи к другой мы незаметно добрались до переднего края. Генерал завел разговор с командиром стрелкового батальона, а мы с подполковником Бушко направились к сорокапятке, стоявшей на стыке двух ротных траншей. Здесь Бушко взял бинокль и выбрался на бруствер. Не успел долговязый офицер стать во весь свой рост, как кто-то схватил его за сапог и стащил в траншею.

— А, это ты, Доброванов, — благодушно сказал Бушко.

— Стреляют, товарищ подполковник, — заметил, виновато улыбаясь, сержант. — А по ночам лезут группами.

— Смотрите в оба!

По этому эпизоду я заключил, что командующий артиллерией дивизии хорошо знает людей. Не только офицеров, но и сержантов. Хорошее впечатление оставил и наводчик полковой сорокапятки С. А. Доброванов.

Вскоре мне по телефону сообщили, что командир и начальник политотдела корпуса выехали в 247-ю стрелковую дивизию — на правый фланг оборонительной полосы. Я решил направиться туда же, к ним, но по дороге узнал: машина комкора подорвалась на мине. Больше всех сострадал сам Ильин: получил несколько осколочных ранений. Водитель отделался синяками, а начальник политотдела полковник Н. И. Егоров был ранен в ногу.

А. М. Ильина в тяжелом состоянии доставили в медсанбат дивизии. Спасти его не удалось. Нелепый, в сущности, случай вырвал из наших рядов опытного боевого командира, пользовавшегося всеобщим уважением за ум и смелость, скромность и неизменную тактичность. Гроб с телом комкора доставили в Луцк. Здесь в центре города и был похоронен Александр Михайлович Ильин.

Вскоре на должность комкора к нам прибыл генерал-майор И. Ф. Григорьевский. Произошли перемены и в штабе корпуса. Жаль было расставаться с полковником М. П. Варюшиным: мы так дружно работали. Он переводился в штаб армии, на его место назначался полковник М. Г. Банный. Ушел и подполковник А. М. Баскаков, штаб артиллерии корпуса возглавил подполковник И. П. Никольский.

А жизнь шла своим чередом. Сразу после похорон А. М. Ильина генерал-лейтенант В. Я. Колпакчи приказал подготовить к концу недели учебные сборы руководящего состава армии, корпусов и дивизий. Узнал я об этом от генерал-майора И. М. Пырского, возглавлявшего артиллерию армии.

— Именинниками на сборах будем мы, артиллеристы, — сказал Иван Михайлович. — А точнее, не именинниками, а главными ответчиками. За столами сидеть придется мало, основные события развернутся на полигоне.

Конечно, никакого полигона в нынешнем понимании у нас не было. Но всю тыловую полосу армии с некоторых нор мы стали называть «полигоном Колпакчи». Следуя строгим наставлениям командарма, каждый командир, начальник в меру своих сил и сметки изощрялся в создании предметной обстановки на занятиях и учениях.

На сей раз все было поставлено с особым размахом: участникам сборов на практике показывалась организация артиллерийского огня при решении целого ряда тактических задач. Саперный батальон соорудил участок оборонительной позиции с настоящим дзотом, траншеями, проволочными заграждениями. И артиллеристы должны были пробить через позиции проход, разрушить дзот, вести огонь прямой наводкой по танку. Не по какой-нибудь мишени, а настоящему трофейному «тигру». Потом — постановка подвижного и неподвижного заградительных огней артиллерийскими группами. Командарм разрешил расход боеприпасов по полной штатной норме.

Однако, прежде чем начались стрельбы, нашим командирам и начальникам пришлось попотеть и за столами: требовалось тут же, на месте, отработать все боевые документы и схемы, включая таблицы огней дивизиона, артполка и артгруппы специального назначения.

Ясно, главный экзамен держали мы, артиллеристы. Но командарм в не меньшей мере подвергал испытанию общевойсковых начальников — командиров корпусов и дивизий. Со свойственной ему дотошностью он проверял у них знание способов и методов боевого применения артиллерии, умение каждого ставить перед ней тактические и огневые задачи.

Показными стрельбами руководил полковник П. В. Зороастров, и мы не без восхищения следили за четкими и энергичными действиями этого талантливого артиллериста.

Иван Михайлович Пырский после стрельб оставил всех артиллерийских начальников еще на одно занятие. Теперь уже мы во всех деталях разбирали действия артиллерии в ходе армейской наступательной операции.

— Рекомендую такие занятия провести в дивизиях, — сказал в заключение генерал. — Особое внимание прошу обратить на подготовку минометчиков. К сожалению, минометы подчас слабо используются в бою. Спросите, почему? Думаю, иные командиры стрелковых частей недооценивают их боевые качества, зачастую рассчитывают, что все цели будут поражаться артиллерией. Надо убеждать общевойсковых командиров, что минометы — мощное огневое средство поддержки пехоты, сильнейший вид оружия ближнего боя.

— Убеждать лучше всего делом, то есть метким огнем, — проговорил полковник П. В. Зороастров. — Когда увидит комбат, что минометный огонь в короткие сроки наносит противнику большие потери, он и без наших слов поверит в силу оружия.

— Это, конечно, верно, — согласился И. М. Пырский. — Но мы, артиллеристы, должны выступать и страстными пропагандистами своего оружия. Надо настойчиво разъяснять молодым пехотным командирам боевые качества минометов. Кстати, давайте их вспомним!

Признаться, нас поначалу смутил такой поворот разговора: не в полковой школе сидим. Но пришлось по очереди отвечать:

— Минометы способны сопровождать пехоту в любых условиях местности и в любое время года могут быстро менять позиции и гибко маневрировать огнем.

— Вести огонь из-за любого укрытия, строения, из оврага.

— Устроен миномет просто, это облегчает подготовку расчетов.

— Большой угол возвышения, навесная траектория позволяют располагать минометы вблизи своей пехоты, стрелять через ее головы по ближним целям, поражать противника за гребнем укрытия. При этом осколочное действие восьмидесятидвух- и стодвадцатимиллиметровых мин превосходит действие артиллерийских снарядов тех же калибров.

— Вот и напоминайте об этом почаще командирам и политработникам, — заключил разговор командующий артиллерией армии. — По плану в каждом корпусе намечены показные стрельбы. Надо провести их интересно и поучительно. Военный совет армии придает учениям большое значение.

Для показных минометных стрельб мы взяли от каждой стрелковой дивизии корпуса батарею 120-миллиметровых и роту 82-миллиметровых минометов. В день, когда готовилась стрельба, я, по обыкновению, объезжал наш прифронтовой «полигон». Вижу чью-то машину, подъезжаю — в ней член Военного совета армии генерал-майор А. В. Щелаковский. С ним доводилось встречаться уже не раз. Скорый на слово, быстрый в движениях, Алексей Варфоломеевич порой создавал впечатление человека несколько суетливого. Он вышел из кавалеристов и не утратил свойственной им непоседливости. Но главное-то было в его недюжинных организаторских способностях и большом опыте партийно-политической работы. Член Военного совета стремился всюду побывать, встретиться с бойцами и командирами, побеседовать с ними. В его словах, будь то совет или указание, неизменно чувствовалась сердечность, простота. Говорил он всегда очень доходчиво.

Я доложил генералу о порядке проведения стрельб.

— Знаю, знаю, — сказал Алексей Варфоломеевич. — Приехал посмотреть, как стреляют минометчики.

Показные стрельбы прошли успешно. 120-миллиметровая батарея, ведя стрельбу на разрушение траншеи, накрыла ее разрывами тяжелых мин. Над траншеей мигом выросло темное облако — смесь дыма, земли, пыли. Рота 82-миллиметровых минометов вела огонь по «пехоте», сосредоточенной в овраге перед броском в атаку. Все мишени были поражены.

— Молодцы, минометчики! — похвалил бойцов генерал Щелаковский, а уезжая, напомнил: — Не забывайте мер безопасности! На учениях всякое случается. Кстати, учения такого масштаба, как у нас, в прифронтовой полосе проводятся, пожалуй, впервые с начала войны.

Действительно, подумалось мне, как основательно готовятся теперь войска к боевым действиям!

Наступил июль. С захватывающим интересом следили мы за развертыванием наступления в Белоруссии. В этой операции, одной из крупнейших стратегических операций советских войск (она носила кодовое название «Багратион»), участвовало несколько фронтов, в том числе и наш 1-й Белорусский.

Соединения правого крыла нашего фронта прорвали вражескую оборону, окружили и разгромили под Бобруйском крупную группировку немецких войск и, выйдя в районы Осиповичей и Слуцка, продолжали наступление на Минск и Барановичи. 3 июля 1944 года Минск был освобожден. При этом к востоку от него в окружение попало свыше двадцати гитлеровских дивизий.

Судя по всему, и на нашем, левом крыле фронта назревали важные события. Как-то ранним июльским утром командиры соединений и их заместители по артиллерии были вызваны на командный пункт армии в районе деревни Гончий Бруд. Оказалось, к нам приехал командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Выглядел он все таким же стройным, собранным, как и три года назад, когда я впервые увидел его в боях под Ярцевом.

Начался проигрыш армейской наступательной операции. На большом макете местности были тщательно разобраны предстоящие боевые действия войск 69-й армии. Занятием руководил командарм генерал-лейтенант В. Я. Колпакчи. Командиры соединений, начальники родов войск уяснили, как лучше выполнить свои задачи, детально отрабатывали вопросы взаимодействия.

Затем с нами, артиллеристами, занялся командующий артиллерией фронта генерал-полковник В. И. Казаков.

— Вышел в свет проект Наставления по прорыву позиционной обороны, — сказал он. — В боевом использовании артиллерии утверждаются важные новшества, в чем мы уже убедились во время нынешней игры. Эти новшества родились в ходе боев. Теперь они узаконены. Раньше при планировании наступления мы создавали артгруппы по целевому назначению. Все знали, к примеру, группа АР — это артиллерия разрушения. Теперь же группы создаются по организационно-тактическому принципу: полковые, дивизионные, корпусные, армейские. При артподготовке растет удельный вес огневых налетов. В поддержке атаки чаще будет применяться метод огневого вала. А при бое в глубине обороны надо искусно сочетать огонь орудий сопровождения с массированным огнем артгрупп.

Так сжато Василий Иванович Казаков сформулировал действительно важные перемены в тактике артиллерии. Их диктовала сама жизнь. Наш доблестный тыл все больше и больше поставлял на фронт орудий, минометов и боеприпасов. Впереди нас ожидали бои на территории, где враг не один год улучшал свои оборонительные рубежи. Вот и на ковельском направлении, где предстояло действовать нашему корпусу, противник имел довольно прочные укрепления и продолжал их совершенствовать. Ведь здесь советские войска угрожающим выступом выдавались далеко на запад, находились совсем близко от восточных границ Польши.

На артиллерию возлагалась задача надежно обеспечить прорыв сильной вражеской обороны, действия пехоты и танков в ее глубине, особенно при форсировании реки Западный Буг, а в дальнейшем и широкой Вислы.

— Как бы удачно ни складывалось наступление, — предупреждал нас В. И. Казаков, — никогда не забывайте о возможности нападения неприятельских танков. Будьте всегда готовы к их отражению. Каждому корпусу мы придаем истребительно-противотанковую артиллерийскую бригаду. Это мощное подвижное средство борьбы с танками в руках командира корпуса. Бригада должна действовать на танкоопасных направлениях, и прежде всего на флангах. Дробление их полков разрешаю только в условиях лесисто-болотистой местности. Во всех остальных — категорически запрещаю.

Итоги командно-штабной игры и занятия подводил командующий фронтом. Он подчеркнул важность тесного взаимодействия войск, необходимость вести наступление в высоком темпе, чтобы не дать противнику возможности укрепляться на промежуточных рубежах, особенно на реках. Как всегда, Константин Константинович Рокоссовский говорил четко и спокойно, заражая присутствующих своей верой в успех операции.

В это время соединения правофланговой группировки фронта овладели Барановичами, Слонимом, Пинском и приближались к Бресту. К югу от нас войска 1-го Украинского фронта вели наступление на Львов, Перемышль, Сандомир.

Можно представить, с каким нетерпением ожидали мы своего часа. На поддержку и развитие боевого порыва войск была направлена партийно-политическая работа. Политуправление фронта издало листовки и памятки с обобщением боевого опыта. В ротах проводились беседы о преимуществах форсирования рек с ходу, использовании подручных средств для переправы. Войскам предстоял выход к нашей государственной границе, а после форсирования Западного Буга они вступали на территорию союзной Польши. В связи с этим командиры и политработники усилили разъяснение воинам великой освободительной миссии нашей армии. Перед самым наступлением каждому красноармейцу, сержанту, офицеру были вручены листовки с обращением Военного совета фронта. Все это весьма положительно сказалось на моральном духе войск.

Начало операции, вошедшей в историю войны под названием Люблинско-Брестской, было назначено на 18 июля 1944 года. Главный удар наносился войсками левого крыла 1-го Белорусского фронта. Наша 69-я армия имела задачу прорвать оборону противника на участке Тарговище, Дольск, Турычаны (западнее дороги Ковель — Владимир-Волынский), а затем наступать в общем направлении на Хелм. 61-й стрелковый корпус находился в первом эшелоне и прорывал вражескую оборону по реке Турья, в районе деревни Ягодно.

Противник подготовил оборону из трех полос. Главная — из четырех позиций, соединенных ходами сообщения, — имела перед собой проволочные заграждения и минные поля. Вторая опиралась на населенные пункты, превращенные в узлы сопротивления. Третья полоса шла вдоль левого берега реки Западный Буг. Она оказалась особенно хорошо подготовленной в инженерном отношении.

Но все это мы знали, как говорится, по бумагам и словам, то есть по разведданным. А каждому командиру хочется еще до боя самому увидеть, как выглядят неприятельские позиции.

Исходный район нашему корпусу достался лесистый. Соорудили вышку. Саперы построили ее довольно высокой и замаскировали под вековую ель. Однако и с вышки просматривались только отдельные участки местности в стороне противника. Я выслал в каждую стрелковую дивизию офицера штаба артиллерии, чтобы иметь «свои глаза» непосредственно на поле боя.

Распределяя артиллерию между соединениями, мы стремились создать сильные артгруппы в дивизиях первого эшелона. Создана была довольно мощная корпусная группа. В полосе наступления нашего корпуса имела задачи и армейская артгруппа. Кстати, в ее состав вошли кроме советских частей две тяжелые артиллерийские бригады 1-й польской армии. Хотя эта армия находилась во втором эшелоне фронта, наши товарищи по оружию — польские артиллеристы вместе с нами готовились прорывать оборону гитлеровцев на реке Турья, громить их при форсировании Западного Буга.

Мы тщательно спланировали артиллерийскую подготовку продолжительностью в один час пятьдесят минут и сопровождение атаки пехоты и танков огневым валом. Но в последнее время немцы нередко отводили свои основные силы с переднего края, оставляя на первой позиции только прикрытие. И могло статься так: орудия почти два часа ведут огонь, расходуют уйму снарядов, а вражеских войск на позициях главной полосы нет, они отведены в глубину обороны. Закончилась артподготовка, наша пехота пошла вперед — ее и встречают вполне сохранившиеся силы противника.

Мы уже знали о таком тактическом приеме врага (он называл его эластичной обороной), потому командарм приказал сначала провести разведку боем. Рано утром 18 июля после короткого огневого налета передовые батальоны перешли в наступление. Они овладели первой, затем второй траншеями. Успех был полный, и в связи с этим наступление главных сил пошло без основной артподготовки.

Впрочем, артиллеристы не оказались «безработными». Во второй половине дня сопротивление противника стало возрастать, он не раз предпринимал сильные контратаки. В этот момент значительную часть артиллерии мы переподчинили непосредственно командирам стрелковых полков и батальонов, и те, исходя из конкретной обстановки, ставили артиллеристам огневые задачи. Это не значит, конечно, что наш штаб оставался в стороне. В каждой дивизии мы имели передовые артиллерийские наблюдательные пункты, которые по радио докладывали обо всех изменениях на поле боя. И если требовалось, штаб вводил в дело корпусную артгруппу, и она своим мощным огнем оказывала поддержку стрелковым частям.

Преодолев главную, а затем вторую оборонительные полосы противника, части 61-го стрелкового корпуса к исходу второго дня наступления вышли к реке Западный Буг.

Три года назад, памятной июньской ночью, советские воины под натиском превосходящих сил врага вынуждены были отходить отсюда. Но мы никогда не теряли веры в то, что разобьем захватчиков, вернемся к Западному Бугу. И вот мы вернулись.

Над Бугом стояла тишина. Только временами с запада доносились глухие раскаты выстрелов, и небо озарялось яркими вспышками. Неприятельские батареи обстреливали нашу сторону, как говорится, на всякий случай. Враг, видимо, не подозревал о наших намерениях.

А вокруг кипела не видимая в ночи работа. Солдатский труд беспокойный, тяжелый. Преодолевая усталость, бойцы оборудовали позиции, на руках подтягивали к берегу пушки, минометы, тащили бочки, доски, бревна — все, что может сгодиться при переправе. Полным ходом шла подготовка к форсированию реки.

Ночь на 20 июля прошла напряженно. Радостное возбуждение в связи с выходом к государственной границе сменялось тревожным беспокойством: как пойдет форсирование реки? Мы знали, что гитлеровцы имеют по западному берегу хорошо укрепленный оборонительный рубеж и они приложат все силы, чтобы не пустить наши войска за Буг. Всю эту ночь мне пришлось бродить по кочковатому, заросшему мелколесьем и кустарником берегу. Я проверял, как наши батареи заняли позиции, уточнял командирам боевые задачи. С рассветом предстояло поддержать мощным огнем переправу стрелковых подразделений. Значительная часть орудий ставилась для стрельбы прямой наводкой. Конечно, при такой стрельбе достигается наибольшая эффективность. Но, чтобы уберечь орудия от огня противника, надо хорошо подготовить технику и позицию, тщательно проинструктировать расчеты. Мы же не имели возможности сделать все это как следует. Орудия выводились на незнакомую местность в темноте, без основательной разведки противоположного берега, занятого врагом. Вся надежда лишь на то, что артиллеристы изучили карту этого района, и на чутье, которое выработалось у командиров за годы войны. И все-таки не было полной уверенности, что с данной позиции можно эффективно вести огонь в нужном направлении.

Я велел для каждого орудия выбрать две-три позиции и еще раз напомнил артиллерийским офицерам: «Как только станет рассветать, проверьте выбор позиций. И сразу же усильте разведку противника!»

Ранним утром 20 июля передовые отряды соединений первого эшелона на широком фронте ринулись через Западный Буг. Первым в 7 часов 30 минут форсировал реку в районе Кладнева батальон 274-й стрелковой дивизии генерал-майора В. П. Шульги. Отважные стрелки ловко использовали уцелевшие опоры и балки разрушенного немцами моста. Многие переправлялись на подручных средствах, а то и просто вплавь. Их прикрывали артиллеристы массированным огневым налетом по переднему краю неприятельской обороны.

В составе передовых отрядов переправлялись 45- и 57-миллиметровые пушки полковой артиллерии. С подходом этих отрядов к западному берегу мы перенесли артогонь в глубину обороны противника.

Однако, как только над передним краем рассеялся дым, с западного берега по переправе начали бить уцелевшие немецкие пулеметы. Но разработанный нами план-график предусматривал и такой оборот событий. Тут же по пулеметным точкам открыли огонь 76- и 122-миллиметровые орудия, занимавшие позиции для стрельбы прямой наводкой. А батареи противника подавлялись артиллерией, стрелявшей с закрытых позиций. Тем временем первый эшелон уже преодолел реку и переправившиеся с ним пушки вступили в бой, в упор расстреливая врага на переднем крае. Когда наши стрелки овладели на плацдарме первой линией траншей, начали переправу через Буг батареи 76-миллиметровых орудий. А 122-миллиметровые гаубицы открыли огонь по второй траншее, подготавливая новый бросок пехотинцев. Так непрерывно от рубежа к рубежу прикрывала и сопровождала пехоту наша артиллерия.

Большинство орудий 814-го артполка подполковника Б. М. Котлярского располагалось на возвышенностях как раз у переправы. Метким огнем прямой наводкой они уничтожили многие вражеские огневые точки, разрушили ряд инженерных сооружений на западном берегу реки.

— Отправляю на плацдарм с первым эшелоном батарею из дивизиона капитана Хомутова, — доложил мне командир полка. — А следом пойдет через реку и весь дивизион.

— Как с разведкой?

— Разведчики-наблюдатели высадились с передовым отрядом. Правда, пока не со всеми есть связь, но данные об обстановке пополняются.

Батарею, о которой говорил командир полка, возглавлял лейтенант И. И. Боровков. Он без потерь переправился на ту сторону Буга и сумел оказать стрелкам неоценимую помощь в захвате плацдарма. Уже к 10 часам головной полк 274-й стрелковой дивизии полностью форсировал реку, а через час и второй полк был на ее западном берегу. Левее форсировали реку части 247-й стрелковой дивизии генерал-майора Г. Д. Мухина.

В моем фронтовом блокноте записан такой эпизод. Пушки противотанкового дивизиона 247-й стрелковой дивизии, поставленные для стрельбы прямой наводкой, занимали позиции в кустарнике, на самом берегу реки южнее Ишува. Их огонь уже заставил замолчать несколько вражеских пулеметов, которые мешали продвижению нашей пехоты. Наступила короткая передышка. Командир орудия старший сержант Б. А. Смирнов продолжал зорко наблюдать за противником. От его внимания не ускользнуло, что к сараю на окраине деревни Матче периодически на короткое время подходят автомашины. «Наверное, там склад боеприпасов», — предположил старший сержант и доложил об этом командиру батареи. Затем, определив на глаз дальность до сарая, указал наводчику цель и подал команду для открытия огня. Наводчик М. М. Ильюхин старательно навел перекрестье панорамы на цель. Прогремел выстрел, за ним — второй. Стреляли гранатой с установкой взрывателя на осколочное действие. При таком разрыве образуется плотное облако дыма — хороший пристрелочный ориентир. Получив разрыв у цели, расчет перешел на стрельбу гранатой с установкой взрывателя уже на замедление. Предположения старшего сержанта Смирнова подтвердились — четвертый снаряд, попав в цель, вызвал несколько сильных взрывов. В бинокль было видно, как горели вблизи склада автомашины.

Тем временем наши войска не только цепко держались на захваченном плацдарме, но и, преодолевая сопротивление врага, постепенно продвигались вперед.

Я находился на корпусном наблюдательном пункте и, признаться, ревниво наблюдал за действиями нашего нового комкора генерал-майора И. Ф. Григорьевского. С его предшественником Александром Михайловичем Ильиным мы пробыли на фронте несколько месяцев, как говорится, притерлись, нашли общий язык, взаимопонимание. Что ж, и новый комкор быстро и прочно завоевывает высокий авторитет. В немалой мере этому способствует сама биография генерала, в общих чертах уже известная офицерам. Узнали мы и о том, что вышел он из бедной крестьянской семьи Воронежской губернии, юношей вступил в ряды Красной Армии и храбро дрался с белогвардейцами в годы гражданской войны. Незадолго до нынешней войны успешно закончил Военную академию имени М. В. Фрунзе. Командовал полком, был начальником штаба и командиром дивизии. Словом, и повоевал немало, и образование получил хорошее. Но главное, конечно, заключалось в том, что в эти дни, когда началась операция, все мы сразу почувствовали твердую волю и решительность своего корпусного командира.

Вот уже несколько часов я почти неотлучно нахожусь рядом с ним. Напряжение огромное, но на лице Григорьевского нет и тени усталости и тревоги. Все так же нетороплив он в движениях, говорит спокойно, тихо, но неизменно твердо, властно. Для меня особенно важно, что Иван Федорович проявляет глубокое понимание возможностей разных видов артиллерии. Значит, работать под его командованием будет интересно.

С большим вниманием комкор следил за ходом сражения на той стороне Буга. Батальоны 274-й стрелковой дивизии медленно продвигались через большак Дубенка — Скрыбишин, идущий вдоль западного берега реки. Враг стремился любой ценой воспрепятствовать расширению нашего плацдарма. Как докладывал комдив генерал-майор В. П. Шульга, его подразделения за истекшие часы отразили восемь сильных контратак.

— И вот снова из леса, что юго-восточнее Янострува, — возбужденно говорит комдив, — до батальона пехоты при поддержке танков контратакует наш правый фланг.

А через несколько минут мы получили доклад, что под сильным натиском танков и автоматчиков противника наши подразделения стали отходить за большак.

— Надо помочь пехоте, — сказал, обращаясь ко мне, генерал-майор Григорьевский. — Подключите корпусную артгруппу.

— Но она сейчас поддерживает левофланговую дивизию южнее Скрыбишина, там тоже очень трудно.

— Надеюсь, не вся, — спокойно заметил Григорьевский. Он, конечно, знал, как расчетливо штаб артиллерии планирует огонь корпусной артгруппы.

Немедленно связался с подполковником Шаповаловым — командиром 56-го гвардейского минометного полка. Толковый и расторопный офицер с полуслова понял задачу. Буквально через несколько минут дивизион «катюш» дал залп. Он удачно накрыл атакующую группу противника в районе Янострува. Положение на правом фланге 274-й стрелковой дивизии было восстановлено.

И все-таки меня одолевало желание самому побывать в этой дивизии. Грешным делом подумалось, а нет ли там «рассогласовки» между комдивом и его командующим артиллерией. Последнего — полковника С. Е. Судиловского — знал уже давно, мы с ним еще в 1942 году встречались на Западном фронте. Тогда он командовал артполком большой мощности (БМ) и как нельзя лучше подходил к этой должности. Но служба в тяжелой артиллерии наложила отпечаток на характер человека, и без того по натуре неторопливого, спокойного. Его крупнокалиберные системы (один снаряд весил сто килограммов!) привлекались к стрельбе по особым целям — мощным бетонным укреплениям, командным пунктам. Все там делалось основательно, с солидными расчетами.

А теперь Судиловский возглавил артиллерию стрелковой дивизии. Тут только поворачивайся, успевай за пехотой и танками, перестраивайся на ходу, с ходу и огонь веди. Конечно, нелегко пришлось человеку, не хватало ему опыта постоянного взаимодействия со стрелковыми частями. Не все поначалу получалось гладко, и это сказывалось на отношениях с командиром дивизии. Чувствовалось, генерал-майор В. П. Шульга не особенно благоволил к своему артиллерийскому богу. Но надо отдать должное полковнику Судиловскому: он не обижался, а терпеливо постигал новое дело, воевал и учился.

Командир корпуса отпустил меня в 274-ю. Полковника С. М. Судиловского я нашел на наблюдательном пункте. Он кратко доложил обстановку. Настроение у офицера было приподнятое: дивизия первой преодолела Западный Буг и вступила на польскую землю. И, понятно, в этом успехе немалую роль сыграла его артиллерия.

Зашла речь об отражении недавней контратаки.

— Конечно, не подкинь корпус «катюши», было бы нелегко, — сказал Судиловский. — Но, пожалуй, и сами бы справились. Отлично действует восемьсот четырнадцатый артполк. Его командир Котлярский настоящий ас-артиллерист. Присмотрелся и к полковой артиллерии. Там тоже молодцы, все время с пехотой, огнем и колесами ее сопровождают. Ну а за помощь спасибо: на плацдарме каждый снаряд на счету.

Было приятно все это слушать: наш бээмовец успешно врастал в дело. Подтвердил такое мнение и Василий Павлович Шульга.

— Доволен Судиловским, — коротко сказал он. — Посмотрел его в бою. Вполне доволен!

На корпусной наблюдательный пункт я возвратился к ночи. В это время приступила к форсированию Западного Буга и третья наша дивизия — 134-я. Она переправлялась на правом фланге — севернее Кладнева. Хотя фашисты продолжали оказывать сильное сопротивление, захваченные плацдармы расширялись, соединялись и к вечеру 21 июля 1944 года советские войска на шестидесятикилометровом фронте продвинулись на 15–20 километров в глубь территории Польши.

Вместе с советскими войсками вступили на родную землю и воины 1-й польской армии. Встречая их, невольно вспоминал, как десять месяцев назад у местечка Ленино видел польских солдат впервые. С того времени многое изменилось. Тогда бои велись на границе Смоленщины и Белоруссии, а теперь мы за Бугом! Тогда была единственная польская дивизия, а в ней — единственный артполк. Теперь в боях участвовала уже польская армия со значительным количеством артиллерийских частей.

Как-то мне повстречался офицер-артиллерист, на его фуражке блестел польский орел. Он вытянулся и лихо козырнул. Присмотревшись, я узнал в нем того самого капитана, с которым беседовал на Смоленской дороге.

— Поздравляю с прибытием на родную землю!

— Спасибо! Да, мы, поляки, дождались радостного дня. За это благодарны Красной Армии.

Таких встреч с польскими товарищами случалось немало. Но, надобно сказать, обстановка в Польше тех дней была непростой. Реакционные силы по указке своих лидеров, находившихся в Лондоне, вели враждебную по отношению к нам пропаганду, всячески препятствовали сплочению и мобилизации поляков на борьбу с нашим общим врагом — фашистскими захватчиками. Однако пропаганда, построенная на лжи и обмане, не могла пустить глубокие корни в сознании народа.

24 июля был полностью очищен от гитлеровцев один из древнейших польских городов — Люблин, который стал до освобождения Варшавы временной столицей возрожденной Польши.

Повсюду нас встречали толпы ликующего народа. Впервые в истории Польши армия другой страны вступила на ее землю как освободительница. Сколько искренней, душевной благодарности было в радостных возгласах: «Нех жие Червона Армия!» Жители протягивали солдатам букеты цветов, обнимали, целовали, наперебой приглашали в дома.

Вспоминая те дни, не могу умолчать о фашистском лагере смерти Майданеке под Люблином. Осмотрев лагерь, мы покидали его с чувством глубочайшего сострадания к замученным людям и жгучей ненависти к тем, кто творил здесь страшное дело. Видел я печи, где фашисты сжигали своих узников, видел трупы, наспех закопанные в больших ямах на окраине лагеря. Видел мешки, до отказа набитые женскими волосами, педантично подобранными по цвету. Смотрел и толстые книги учета. Много страшного довелось там увидеть. Но почему-то особенно жуткое впечатление производил склад обуви. Кроме громадного барака, доверху заваленного всякой обувкой, рядом стояли еще и навесы, под которыми она высилась грудами. Обувь всех фасонов и размеров. Вместе с изношенным бедняцким сапогом лежал новый лакированный ботинок. Рядом с изящными дамскими туфлями валялись простенькие стоптанные босоножки. И тут же детская обувь разного цвета. Тысячи штук башмаков лежали навалом: их гитлеровцы еще не успели разобрать. А рядом — уже обработанные: штабеля подметок, каблуков, задников. Все тщательно сортировалось, складывалось, готовилось к вывозу.

Жуткая, никогда не забываемая картина!

Жгучая ненависть к врагу прибавляла нашим воинам сил. Войска левого крыла 1-го Белорусского фронта, выйдя на рубеж Лукув, Люблин, главными силами двинулись к Висле. 25 июля 1944 года передовые соединения 2-й гвардейской танковой армии вырвались к реке. Танкисты овладели на восточном берегу Вислы городами Демблин и Пулавы, а затем устремились вдоль реки на северо-запад — к восточному предместью Варшавы.

Наша 69-я армия получила задачу выйти к Висле на рубеже Пулавы, Юзефув и захватить плацдармы на ее левом берегу. Рассчитывая упредить гитлеровцев и не дать возможности их резервам, а также отходящим частям занять оборону по реке, командарм генерал-лейтенант В. Я. Колпакчи приказал выслать к Висле от корпусов усиленные передовые отряды.

61-й стрелковый корпус наступал в направлении Майдан Ментовски, Карчмиска, Вилькув. К исходу 27 июля мы должны были занять рубеж Подгуж, Лупки на восточном берегу реки, а в ночь на 28 июля — передовым отрядом форсировать Вислу и захватить плацдарм в районе Бжесце, Люцимя. Справа от нас действовал 91-й стрелковый корпус, а левее — 25-й стрелковый корпус.

Генерал-майор И. Ф. Григорьевский приказал сформировать передовой отряд корпуса из подразделений 247-й стрелковой дивизии.

— Сейчас до Вислы восемьдесят пять километров, — напутствовал он комдива генерал-майора Г. Д. Мухина. — Главная задача передового отряда — как можно быстрее прорваться к Висле. Идти форсированным маршем, по пути в бои не ввязываться, по возможности конечно.

— Пожалуй, часов за десять управимся, — заметил, вынимая из кармана свою любимую трубку, Григорий Денисович Мухин. — С транспортом у нас худо, тылы отстали, горючего не хватает.

— Даю восемь часов, — твердо сказал комкор. — Сам поеду вслед за передовым отрядом.

Григорий Денисович Мухин занялся формированием передового отряда. В него включили лучший батальон 909-го стрелкового полка, усиленный гаубичной и двумя истребительно-противотанковыми батареями, самоходно-артиллерийскими установками и ротой саперов с легкими переправочными средствами.

Отряд посадили на автомашины, срочно собранные из разных частей. Большое затруднение возникло с горючим. Ожидать его подвоза было некогда. Поэтому командир корпуса приказал слить горючее у оставшихся машин и передать его транспорту передового отряда.

— Пошлите с отрядом группы общевойсковых, инженерных и артиллерийских разведчиков, — добавил он. — Нужно побыстрее взять «языка», пощупать оборону, выбрать участки для переправ.

27 июля передовой отряд вышел к Висле. Вслед за ним в район Застув Поляновски прибыл на Вислу командир корпуса с небольшой группой офицеров. В их числе был и я. Скрытно, через сады, мы подошли к берегу, стали наблюдать из-за деревьев. Перед нами простиралась широкая гладь великой польской реки.

— Скорость течения — один-два метра в секунду, глубина — четыре — шесть метров, — докладывал генерал-майору Григорьевскому корпусной инженер подполковник Василий Михайлович Завьялов. — Ширина Вислы — от шестисот до тысячи метров. Но здесь, как видите, она местами сужается. Так что нам повезло.

Всматриваясь в левобережную сторону, мы отчетливо видели в бинокли, что за урезом воды и желтой полоской берега росли мелкие кусты ивняка и начиналось укрытое осокой болото. Далее, вдоль широкой поймы, чернела высокая дамба, а за ней вырисовывались на голубом небе деревья, окружившие колонию Бжесце.

— Отсюда, из низины, многого не увидишь, — заметил командир корпуса, разворачивая крупномасштабную карту.

На ней двумя жирными красными линиями была обозначена корпусная полоса наступления шириной 10 километров — от Подгужа на севере до Лупок на юге. Мы находились чуть южнее Подгужа, то есть на правом фланге. Иван Федорович Григорьевский достал из планшетки карандаш и обвел треугольником отметку 208,5 восточное берега Вислы.

— Пожалуй, это самая высокая точка над рекой, сказал он и, обращаясь ко мне, добавил: — Надо проверить.

Так я попал на высоту 208,5. Отсюда в обширном секторе на несколько километров в глубину просматривался завислинский берег — от каменных руин старинного замка Яновец справа и до расположенной в низине деревни Люцимя слева. На первый взгляд казалось, что на противоположной стороне все спокойно, нет никаких признаков противника. Но это только казалось. Живописно разбросанные деревни, хутора, сады, рощи и особенно лесные массивы, несомненно, служили неприятелю хорошей маскировкой.

Живописная панорама на той стороне напомнила мне родной Липецк. Там весной во время разлива реки Воронеж с Соборной горы открывался такой же замечательный вид.

Как часто, находясь вдали от родного края, я вспоминал наш тихий курортный городок, раскинувшийся

Вспоминал старинные тенистые парки и чудесную русскую реку Воронеж с удивительно чистой водой, спокойным течением и прекрасными, то крутыми лесистыми, то пологими песчаными, берегами.

Но обстановка не позволяла увлекаться воспоминаниями. Вскоре на высоте 208,5 появились артиллерийские разведчики. Мы организовали постоянное наблюдение за противоположной стороной. На другой день здесь был оборудован корпусной НП.

Наши надежды упредить врага, к сожалению, не сбылись. Как показала разведка, хорошо подготовленная оборона на западном берегу Вислы была уже занята войсками. Командир корпуса приказал ускорить выход к реке наших главных сил. К утру 28 июля в район Застув Поляновски на машинах прибыл еще один усиленный батальон 247-й стрелковой дивизии. В течение дня к Висле вышли головные батальоны 134-й и 247-й стрелковых дивизий. Полным ходом развернулась подготовка к форсированию реки.

Переправочных средств не хватало, и наш корпусной инженер В. М. Завьялов сокрушался:

— Больше пяти комплектов А-3 на дивизию пока дать не могу, а на полк — две деревянные саперные лодки.

Можно было понять Василия Михайловича: трехтонная лодка-понтон А-3 поднимала 20 бойцов или трехдюймовку с расчетом. Но, как всякий расчетливый инженер, подполковник Завьялов к началу операции кроме табельных переправочных средств располагал и другими. Еще до подхода к Висле саперы стали собирать и ремонтировать простые рыбацкие лодки, в подразделениях был организован сбор подручного материала. Из бревен и бочек бойцы сооружали плоты, покрывая их сверху досками. Набивались мешки и плащ-палатки сушняком, сеном, соломой.

От каждой дивизии к форсированию готовился стрелковый батальон, усиленный противотанковыми и полковыми пушками. Горючего по-прежнему не хватало, и нам с большим трудом удалось лишь к вечеру подтянуть артиллерию. Прибывали и артиллерийские части, поступившие на усиление корпуса. Докладывая мне в полдень уточнения к схеме-графику огней, начальник штаба артиллерии подполковник И. П. Никольский восхищенно заметил:

— Вот это плотность! Пятьдесят восемь орудий и минометов на километр фронта форсирования. Противотанковая артиллерия — по стволу на полтораста метров. Дадим жару!

— График хорош, но надо ускорить вывод всей артиллерии в позиционные районы и обеспечить ее готовность к открытию огня, — вмешался в наш разговор командир корпуса. — Займитесь, Николай Николаевич, этим сейчас же. А к вечеру поедем к Мухину, посмотрим на месте, как идет дело.

Солнце клонилось к горизонту, когда мы попали в 247-ю стрелковую дивизию. Комдив генерал-майор Г. Д. Мухин, с неизменно дымящейся трубкой, внимательно слушал доклад командира 290-го стрелкового полка полковника Я. И. Телегина. Его 2-й батальон с наступлением темноты приступал к форсированию Вислы. Тут же был и майор Чупрына — командир 2-го стрелкового батальона.

— Первой пойдет рота капитана Васадзе, — докладывал Телегин. — Это офицер горячий, азартный, но достаточно опытный. На него можно положиться.

— Как на себя! — подтверждает Чупрына.

Вечерело. Темнота быстро спустилась на землю. Мы — в районе переправы. Тишина. Мерно плещут о берег воды реки. Справа от нас периодически взвиваются вверх немецкие ракеты.

Первым начал переправу взвод старшего лейтенанта Килина. Три большие рыбацкие лодки скрылись в темноте. Обмотанные ветошью весла работали бесшумно. Очевидно, уже добрая половина реки осталась позади, когда фашисты открыли минометный огонь. Но, судя по всему, враг бил наугад.

О том, что взвод Килина успешно овладел первой траншеей, мы узнали несколько позже. А тогда, стоя на берегу и слыша стрельбу, с напряжением всматривались в темноту. И когда с противоположного берега взлетела ввысь условного цвета ракета, все облегченно вздохнули. Сигнал означал, что стрелковый батальон майора Чупрыны ворвался в Бжесце.

Полным ходом пошла переправа и других стрелковых подразделений. Вместе с ними на плотах — батальонные и полковые пушки, ротные минометы.

К утру 29 июля 1944 года 61-й стрелковый корпус, первым из советских войск форсировавший Вислу, захватил на западном ее берегу плацдармы в районе Бжесце, Люцимя и в районе Гняздкув, Хотча-Дольна.

Иван Федорович Григорьевский, радуясь и тревожась, не мог довольствоваться докладами, которые поступали на НП по телефону и радио. Он рвался к реке, желая лично удостовериться в успехе и, коли есть возможность, ускорить дело. Утром мы побывали на правом фланге — на участке 134-й стрелковой дивизии — у генерал-майора В. Н. Марцинкевича, а после полудня снова возвратились к генерал-майору Г. Д. Мухину, в 247-ю дивизию.

— Николай Николаевич, — сказал мне комкор, — посмотрите, как идет тут переправа орудий и минометов. Если что, подтолкните да помогите.

Направился к реке. Еще издали увидел на берегу под деревьями массивную фигуру полковника Агафонцева, командующего артиллерией дивизии.

— Первыми на западный берег, — докладывал он, — переправились, разумеется кроме батальонной и частично полковой артиллерии, противотанковая батарея лейтенанта Пасечника — это из триста шестого дивизиона — и командир третьей батареи семьсот семьдесят восьмого артполка капитан Судаков. Так что на плацдарме уже есть представители дивизионной артиллерии!

— А что, с Судаковым и его орудия переправили?

— Пока нет, — ответил полковник. — Но огонь они уже ведут, поддерживают пехоту на пятачке.

— Значит, Судаков корректирует огонь с того берега?

— Точно. Молодчина! Соорудил плот, взял двух разведчиков и радиста. И переправился. Гребли лопатами.

Мы пошли с Агафонцевым к переправе. Из-за Вислы доносился гул боя, а на самой реке то тут, то там поднимались огромные водяные фонтаны от разрывов тяжелых снарядов и бомб.

— Вот видите, на чем только не переправляется пехота — на связках бочек, бревен. И умудряются брать с собой пулеметы и минометы. А для орудий нужны паромы. Мало их, — вздохнул полковник. — Артналеты и бомбежки с воздуха участились. И знаете, больше всего достается паромам с пушками. Между прочим, видите, все больше рвутся снаряды крупного калибра.

Нетрудно понять, на что намекал Агафонцев. Ведь подавлять мощные батареи противника должна столь же мощная артиллерия, а бороться с авиацией — дело зенитных орудий. Ни того, ни другого в распоряжении начарта дивизии не было. Вывод для меня был ясен: надо подталкивать не здесь, а у себя, в штабе артиллерии корпуса.

С наблюдательного пункта дивизии я вызвал на связь своего начальника штаба.

— Тяжелый дивизион и «катюши» готовы к открытию огня, — доложил подполковник И. П. Никольский. — Зенитчики Фомина заняли огневые позиции.

Речь шла о корпусной артгруппе, в которую вошли дивизионы 62-й армейской пушечной бригады и 56-го гвардейского минометного полка, а также о батареях приданного корпусу 594-го армейского зенитного артполка. Начальник штаба сообщил, что получили задачи и полки 35-й отдельной минометной бригады. Вскоре все эти мощные огневые средства были пущены в дело. Они вели огонь с закрытых позиций главным образом по батареям, командным пунктам, скоплениям пехоты и танков противника.

— Теперь снова поедем на правый фланг, к Марцинкевичу, — сказал командир корпуса.

Увы, командира 134-й стрелковой дивизии генерал-майора Владимира Николаевича Марцинкевича мы в живых не застали. Уже с самого утра участок, на котором дивизия форсировала реку, подвергался ожесточенной бомбежке с воздуха. Часов в десять, когда началась переправа 1-го батальона 629-го стрелкового полка, налетела большая группа немецких самолетов. Генерал-майор Марцинкевич сам следил за форсированием реки. В нескольких шагах от него разорвалась бомба. Комдив был тяжело ранен и по дороге в медсанбат скончался. В командование дивизией вступил Герой Советского Союза полковник А. Г. Бойцов.

— Какая судьба! — тяжело вздохнул Иван Федорович Григорьевский. — Знаете, Марцинкевич в сорок втором командовал сначала девятой, а затем двадцать четвертой армиями, но стал комдивом. Его дивизия все время отличалась в боях, всего две недели назад удостоилась ордена Красного Знамени. На новом взлете был человек. И вот…

Стрелковый батальон, который провожал тогда за Вислу комдив Марцинкевич, отбивал сейчас на плацдарме ожесточенные контратаки. На плацдарме находился и командир 629-го стрелкового полка полковник А. К. Кортунов. Он высадился на западный берег Вислы с батальоном майора Шехунова еще в ночь на 29 июля. Той же ночью батальон атаковал вражеские позиции на дамбе, овладел траншеей. Изучив окрестности, полковник Кор-тунов решил занять оборону на холмах с ветряными мельницами. Он передал по радио координаты своей позиции и возможные направления контратак противника. Командующий артиллерией дивизии подполковник И. И. Бушко спланировал заградительный огонь.

Гитлеровцы конечно же ожидали форсирования реки, но, видимо, не предполагали, что это случится так быстро.

Однако, опомнившись от потрясения и увидев малочисленность нашего передового отряда, фашисты попытались выбить советских автоматчиков с холмов и сбросить их в реку. Сначала по холмам открыли огонь орудия и минометы, потом в контратаку пошли танки. С воздуха позиции отряда обстреливали и бомбили самолеты. Танки были остановлены заградительным огнем нашей артиллерии с восточного берега. Но контратаки пехоты продолжались одна за другой. Сгорели ветряные мельницы, по которым ориентировались наши артиллеристы. Земля на высотках была перепахана минами, снарядами и бомбами. Майор Шехунов доложил командиру полка о потерях: они составляли половину батальона. И тогда Кортунов передал по радио с плацдарма на командный пункт: «Прошу накрыть огнем „катюш“ всю линию холмов».

По существу, Алексей Кириллович Кортунов вызывал огонь на себя. Потом он рассказывал: «Чтобы удержать плацдарм, иного выхода не было. А надежда остаться в живых была: гитлеровцы, сознавая свое превосходство, шли в атаку чуть ли не во весь рост. А мы зарылись в землю, хорошо окопались. И еще, верили, что наши бьют точно. Ведь я сообщил все координаты».

Все это так, но можно представить себе состояние Ивана Ивановича Бушко, получившего приказ дать залп из «катюш» по линии ветряных мельниц. То была ювелирной точности работа, и гвардейцы с нею справились. Испепеляющие разрывы реактивных снарядов легли в десятках метров от траншей, в которых горстка советских автоматчиков удерживала плацдарм до подхода подкреплений.

Забегая вперед, скажу, что полковник Алексей Кириллович Кортунов стал Героем Советского Союза, довел свой 629-й Краснознаменный, ордена Суворова стрелковый полк до Берлина и Эльбы. В боевом Знамени этого полка 126 пробоин от осколков и пуль. Три года спустя после великой Победы отозвали А. К. Кортунова из армии на строительство нефтепромыслов в Башкирии. Так он вернулся к своей мирной профессии. Почти двадцать лет Алексей Кириллович Кортунов был членом правительства, возглавлял газовую промышленность, а с сентября 1972 года и до своей преждевременной кончины в 1973 году был министром строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР.

Но вернемся к событиям того драматического дня 30 июля 1944 года. Командир корпуса генерал-майор И. Ф. Григорьевский, видя, как велики потери на переправах от беспрерывных бомбежек, приказал отложить переброску войск на западный берег до наступления темноты. Это было трудное решение, оно усложняло положение наших батальонов на плацдарме, но иного выхода не было. К сожалению, надежно прикрыть все переправы с воздуха мы пока не могли. Аэродромы нашей истребительной авиации находились еще далеко на востоке, и лишь отдельные группы самолетов прилетали к нам на поддержку. С огромным напряжением сражались с воздушным противником зенитчики 594-го армейского полка. И все же вражеская авиация наносила нам немалый урон.

Ночью возобновилась переправа войск корпуса на оба плацдарма. С напряженным вниманием следили мы за ходом сражения на левом берегу. Хотелось, конечно, и самому побывать на плацдарме.

— Скоро все будем за Вислой, — сердито отрезал ком-кор, когда речь зашла об этом. — Вот переправишь всю дивизионную артиллерию — и тогда пожалуйста.

И все-таки Иван Федорович позволил мне подскочить на плацдарм и самому узнать, что это значит — под обстрелом находиться в лодчонке посередине широкой реки.

Советские воины крепко зацепились на завислинской земле и стойко отбивали все удары врага. Драться становилось все труднее. Не хватало боеприпасов. Роты несли значительные потери. Положение бывало критическим, но стойкость и героизм бойцов решали все. В отражении контратак большую роль играли расчеты батальонных и полковых пушек.

Там, на плацдарме, мне рассказали о многочисленных фактах самоотверженности наших артиллеристов. Кое-какие фамилии я сразу записал в свой фронтовой блокнот, а иные подробности стали известны позже.

Только за один день отбила пять контратак батарея противотанковых пушек под командой лейтенанта Пасечника — та самая батарея, о которой мне докладывал полковник Агафонцев. Сразу же после переправы артиллеристам пришлось вступить в бой. Они поставили орудия в боевых порядках стрелкового батальона и точным огнем прижали контратакующих автоматчиков к земле. Тогда гитлеровцы бросили вперед самоходки. Лейтенант Пасечник сам встал к пушке и с первых же выстрелов подбил головную машину. Храбро сражался с врагом орудийный расчет старшего сержанта Смирнова. Когда кончились снаряды, артиллеристы взяли автоматы, карабины и вместе с пехотинцами отражали вражеские атаки.

Так было на плацдарме. Но и на подступах к нему, во время переправы, бойцы и офицеры действовали смело, самоотверженно, постоянно рискуя жизнью. В составе передового отряда 134-й стрелковой дивизии на надувной лодке А-3 переправлялся расчет сорокапятки старшего сержанта Бандуревского. До левого берега оставалось около ста метров, когда осколком снаряда лодка была пробита. Наводчик Такенов бросился в воду и стал заделывать пробоину. Остальные бойцы во главе с сержантом вплавь тянули полузатонувшую лодку к берегу. И расчет через несколько минут уже вел огонь по врагу.

На переправу налетела эскадрилья пикирующих бомбардировщиков, когда реку форсировала противотанковая батарея лейтенанта Тайбеля. Офицер получил семь ранений, но покинул паром последним. Истекающего кровью командира подхватил на воде солдат Ивакин. Вдвоем они добрались до западного берега, хотя восточный был не дальше.

На плацдарме мне рассказали о подвигах артиллеристов полковой батареи 738-го стрелкового полка. Она тоже переправлялась под сильным огнем и бомбежкой. Расчет сержанта Голованова, выгрузив свою пушку, на руках докатил ее до деревни Бжесце и сразу же вступил в бой. На другой день во время отражения десятой по счету вражеской контратаки орудие осталось без снарядов, и немецкие автоматчики стали окружать артиллеристов. Алексей Голованов с автоматом в руках вступил в схватку с гитлеровцами. Следуя примеру сержанта, бойцы дрались отчаянно и отстояли свою пушку.

Второй орудийный расчет той же батареи, когда понтон стал тонуть, сумел вытащить пушку на берег. При этом особенно отличился сержант Семен Доброванов. Он же во время боя на плацдарме метким огнем прямой наводки подавил три пулемета, одно 37-миллиметровое орудие и уничтожил большую группу фашистских автоматчиков. А когда кончились снаряды, сержант Доброванов храбро дрался с врагом в рукопашной схватке.

Таких эпизодов было много, не о всех остались свидетельства, и я рад теперь, что хоть несколько имен рядовых героев-артиллеристов попали тогда мне на заметку.

Тяжело было на плацдарме, но, возвращаясь с него на правый берег, подивился я и мужеству наших саперов — скромных и беззаветных тружеников войны.

Чем, к примеру, располагала к началу форсирования Вислы 134-я стрелковая дивизия? 6 лодок А-3, 6 ДСЛ, комплект ТЗИ и 2 лодки НЛП. А что это за средства?

1 лодка А-3 поднимала 3 тонны, то есть 20 бойцов с оружием и боеприпасами или 76-миллиметровую пушку с расчетом. Деревянная саперная лодка (ДСЛ) —1,5 тонны, то есть 10–12 бойцов. Комплект ТЗИ — труднозатопляемого имущества, состоящий из 32 поплавков, — поднимал 8 тонн, на его плотиках могли переправиться 80 человек. Лодка НЛП поднимала 3,5 тонны — 25 бойцов. Паром из 2 таких лодок мог одновременно переправлять 2 пушки калибра 57 мм или 2 орудия калибра 76 мм. А ведь в дивизия 5–6 тысяч человек, десятки орудий, минометов, автомашин.

Но беда заключалась в том, что после первых авиационных налетов почти все табельные переправочные средства оказались выведенными из строя. Только благодаря мужеству и умению саперов 5 лодок ДСЛ и 2 лодки НЛП удалось спасти и отремонтировать. Из лодок НЛП сделали паром, на котором была затем переправлена артиллерия и обозы полков. Паром совершал до 24 рейсов за ночь. Кому-кому, а саперам в те дни было не до сна. И многие из них погибли на переправе. Всем им мы обязаны тем, что плацдармы шили и расширялись.

На корпусном наблюдательном пункте, куда я вернулся уже к ночи, внимание сосредоточилось на действиях левофланговой 274-й стрелковой дивизии. Ее первый эшелон приступил к форсированию реки. Генерал-майор В. П. Шульга в донесении особо отметил разведчика коммуниста старшего сержанта Николая Меньшикова. Переодевшись в гражданское платье, он вплавь преодолел Вислу близ деревни Гняздкув и, выполнив задание, благополучно вернулся обратно. С наступлением темноты Меньшиков, взяв с собой четырех бойцов 340-й отдельной разведроты (Соловьева, Селиверстова, Шепилова и Астапенко), снова, теперь уже на рыбацкой лодке, переправился на завислинский берег.

Установив слабо охраняемые участки побережья, разведчики подали сигнал для начала переправы стрелковых подразделений. Первый батальон 965-го полка ворвался на окраину Гняздкува, а второй батальон 961-го полка закрепился на дамбе. Старшего сержанта Н. И. Меньшикова, уже получившего к тому времени за разведку восемь наград, командир дивизии представил к еще одной.

В кратком донесении комдива в числе особо отличившихся значился и артиллерист — командир полковой батареи капитан П. П. Ильин. Когда переправлялся первый батальон, он поставил свои 76-миллиметровые пушки на прямую наводку и успешно подавлял пулеметные точки на западном берегу. А затем его батарея первой из артиллерии дивизии переправилась на плацдарм и участвовала в отражении контратак.

Вскоре на вражеском берегу был и начальник артиллерии 965-го стрелкового полка капитан Николай Бараненко. Он не только умело руководил маневром скромной пока артгруппы плацдарма, но и успевал передавать на правый берег данные о вскрытых огневых точках противника. Этот храбрый офицер, когда требовалось, сам становился к орудию, чтобы бить по врагу.

Нередко складывались ситуации, когда огнем батарей приходилось управлять сержантам. И они делали это умело благодаря той школе, которую прошли наши артиллеристы на «полигоне Колпакчи».

В противотанковой батарее 961-го стрелкового полка в боях на плацдарме вышли из строя все офицеры. Тогда сержант Алексей Лебедев принял на себя командование батареей. Он успешно руководил огнем и вместе со стрелками отбил три вражеские контратаки.

Геройски дрался за удержание захваченных позиций командир сорокапятки из этого же полка младший сержант Василий Сорокин. В бою весь его расчет вышел из строя. Оставаясь у пушки, сержант сам заряжал ее, наводил и стрелял. Когда же кончились снаряды, он продолжал отбиваться от вражеских солдат огнем автомата и ручными гранатами до тех пор, пока на выручку не подошли наши пехотинцы.

Вернувшись с плацдарма, я настойчивей стал добиваться, чтобы как можно скорее и как можно больше огневых средств переправлялось на западный берег Вислы. На связь был вызван командующий артиллерией 274-й стрелковой дивизии полковник С. Е. Судиловский.

— Полковая вся за Вислой, — доложил он. — А дивизионная ведет огонь с правого берега. Спасибо за поддержку — чувствуем помощь корпусной артгруппы, особенно «катюш». Но связь с тем берегом пока хлипкая. Раций маловато, слышимость плохая.

— Ниточку протянуть надо, — посоветовали Судиловскому.

— Котлярский этим уже занимается, — ответил он. — Пошлем добровольцев.

Мы знали, что значит протащить провода под огнем, и потому понимали намерение командира 814-го артполка подполковника Б. М. Котлярского отобрать для этого дела добровольцев. Как потом выяснилось, первым справился с заданием комсорг 2-го дивизиона сержант Федор Солоп. Он вплавь потянул провод на западный берег и с большим трудом добрался до островка на середине реки. Там ему удалось найти рыбацкую лодку. На ней сержант добрался до плацдарма. Связь была установлена. Но потом комсоргу пришлось двадцать семь раз под огнем противника переправляться через реку, чтобы срастить перебитый кабель или проложить новую линию. За это время он вывез на правый берег двадцать одного раненого бойца. Кроме того, в каждый рейс брал в свою лодчонку боеприпасы для пехоты.

В ожесточенных схватках с врагом наши войска постепенно расширяли оба захваченных плацдарма — и в районе Бжесце, Люцимя, и в районе Гняздкув, Хотча-Дольна. К исходу третьих суток они имели по фронту четыре-пять километров, а в глубину около двух километров.

Когда Иван Федорович Григорьевский доложил об этом командарму, тот темпераментно заметил:

— Молодец, шестьдесят первый, опережаешь соседей. Буду вас усиливать.

На языке тактики это означало, что в полосе нашего 61-го стрелкового корпуса армия наносит главный удар, а значит, намечается массирование сил и средств для развития достигнутого успеха.

И действительно, вскоре к нам на усиление стали прибывать полки 35-й отдельной гвардейской минометной и 8-й отдельной истребительно-противотанковой артиллерийской бригад. Наращивалась мощь корпусной артгруппы: теперь в нее входили 56-й и 303-й гвардейские минометные полки и два дивизиона 62-й армейской пушечной бригады.

К этому времени советское командование хорошо освоило методы перегруппировок артиллерии. Бывало, за сутки целые артиллерийские соединения совершали маневр с одного участка фронта на другой.

Командиры приданных корпусу бригад — гвардии полковник Н. Г. Ушаков и полковник Н. М. Забелло первым целом изучили тактическую обстановку на плацдармах, ознакомились с порядком переправы техники и людей, побывали на нашем НП. Как раз офицер-разведчик докладывал комкору только что полученные сведения о подходе к противнику подкреплений.

— Противостоящие нам на плацдармах части двести четырнадцатой и двадцать шестой пехотных дивизий понесли значительные потери, — говорил офицер. — Взяты «языки» из двести девятого запасного полка и тридцать первого резервного батальона. Они только что подошли к Висле.

— Но откуда у них танки? — спросил генерал-майор И. Ф. Григорьевский. — Дивизии-то все пехотные.

— Пленный офицер показал, что их штаб получает боевые приказы от командира пятьдесят шестого танкового корпуса, — ответил разведчик. — Он предполагает, что общее руководство боевыми действиями по обороне вислинского рубежа здесь осуществляет командующий четвертой танковой армией.

— Вот видите, кто нас пытается сбросить с плацдармов в Вислу? — сказал Иван Федорович, обращаясь к командиру противотанковой бригады полковнику Н. М. Забелло. — Истребители танков нужны на том берегу. За сутки надо переправить туда хотя бы один полк.

Смелый и энергичный комбриг справился с поставленной ему задачей. К полудню 1 августа батареи одного противотанкового полка заняли позиции на плацдарме в районе Бжесце. А через двое суток на западном берегу Вислы отражали танковые атаки врага все три полка 8-й артбригады. Полковник Н. Г. Ушаков, командир 35-й гвардейской минометной бригады, тоже не задерживал свои батареи на восточной стороне, благо для них на переправах всегда открывалась, как говорится, зеленая улица. Гвардейцы-минометчики поддерживали своим весьма эффективным огнем правофланговые части на обоих наших плацдармах.

А бои там продолжались с нарастающим ожесточением. Фашистское командование подбрасывало к Висле новые подкрепления. В их числе были и маршевые батальоны, и самые, на первый взгляд, неожиданные формирования, вроде 11-го полицейского полка СС и учебного батальона унтер-офицерской школы в Берлине.

Мы понимали, что сражение за плацдарм можно выиграть, лишь усиливая огневую мощь и повышая боевую активность находившихся там войск. И потому с воодушевлением восприняли решение командующего 69-й армией генерал-лейтенанта В. Я. Колпакчи о наступлении с целью соединения корпусных плацдармов в один и дальнейшего его расширения. Главный удар, как мы и предполагали, наносился силами 61-го стрелкового корпуса в общем направлении на северо-запад — на Шляхетски Ляс. В полосе нашего корпуса на западном берегу Вислы было три ее притока: на юге Илжанка, в центре Зволенька и на севере Плевка. Русла их расположились почти параллельно. Основные события должны были развернуться в междуречье Зволеньки и Плевки. Севернее Илжанки, на левом фланге, вели бои части 25-го стрелкового корпуса.

Как всегда перед наступлением, нашему немногочисленному штабу артиллерии во главе с подполковником И. П. Никольским пришлось трудиться с огромным напряжением. Особенность этого наступления заключалась в том, что оно планировалось и проводилось в ходе продолжающихся ожесточенных боев на плацдармах. Одновременно с ними шла большая перегруппировка огневых средств — какие-то полки и дивизионы надо было перебросить на новые направления, другие — принять на усиление. В кратчайшие сроки требовалось определить районы позиций, наладить связь, увязать вопросы взаимодействия артчастей между собой и со стрелковыми подразделениями, наконец, обеспечить их переправочными средствами.

Пока И. П. Никольский со своими помощниками отрабатывал боевые документы, я побывал вместе с командиром корпуса на участке 134-й стрелковой дивизии. Полковник А. Г. Бойцов, исполнявший обязанности комдива, и подполковник И. И. Бушко, командующий артиллерией, доложили комкору обстановку и план боевых действий. Дивизии предстояло преодолеть Плевку и в районе села Яновице соединиться с частями нашего правого соседа — 91-го стрелкового корпуса.

Не довольствуясь разговором на командном пункте, Иван Федорович велел мне внимательно посмотреть план артиллерийского наступления на участке дивизии. Подполковник И. И. Бушко повел в свой штаб. Честно говоря, мне думалось, этот непоседливый офицер недолюбливает бумаги. Но план оказался и по сути, и по оформлению отличным боевым документом. Хорошо была отражена специфика использования дивизионной артгруппы. Видя мое удовлетворение, Иван Иванович Бушко поспешил внести ясность:

— Тут руку приложил мой начштаба Иванов.

Но, слушая комментарий к плану, я убеждался, что и Иван Бушко работал над ним немало.

— Помимо надежного подавления переднего края и огневых средств в ближайшей глубине обороны противника, — докладывал он, — мы спланировали огонь по трем высотам, по опушке леса южнее Яновице. Замысел — лишить гитлеровцев пунктов наблюдения.

Присутствующий при докладе майор И. К. Иванов спросил меня:

— У противника есть батареи за границей наших огней, что с ними делать?

— О них мы позаботимся сами, поставив задачи корпусной артгруппе, — ответил я. — И армейская артгруппа нам поможет.

— Разделаем как по нотам, — встряхнул вихром рыжеватых волос подполковник Бушко.

Ему не терпелось показать свою артиллерию на позициях, и вскоре мы покинули штаб.

Признаться, я еле поспевал за быстрым в движениях офицером и невольно любовался им. Энергии и деловитости поровну! На мои замечания он реагировал немедленно:

— Это мы с Ивановым еще раз обдумаем и сделаем все как надо…

Он то и дело ссылался на Иванова. А я без него знал, что Игорь Константинович Иванов — прекрасный боевой офицер, на которого всецело можно положиться.

Еще в 1938 году он закончил Рязанское артиллерийское училище, командовал взводом разведки артиллерийского полка, батареей, дивизионом. У него не только солидная теоретическая подготовка, но и большой боевой опыт, о чем свидетельствуют хотя бы три боевых ордена на груди, а также две нашивки за ранения. Сейчас, при подготовке к наступлению, он снова показал свою высокую штабную культуру. Разработанные им документы пронизывала пытливая, творческая мысль.

С подполковником Бушко мы побывали на позициях всех частей, передовых наблюдательных пунктах.

Возвратившись на командный пункт дивизии, мы еще раз обменялись мнениями о предстоящих боевых действиях. Самое главное — добиться, чтобы артподготовка не прошла впустую. А для этого нужно, чтобы не только артиллеристы хорошо спланировали огонь и метко поразили цели, но и пехота точно по времени поднялась в атаку, быстро овладела первой траншеей и, не задерживаясь, продвигалась вперед. Значит, командирам-артиллеристам надо быть в боевых порядках пехоты.

— Это у нас отработано, — говорил И. И. Бушко и начинал перечислять офицеров, главным образом командиров батарей и дивизионов, которые искусно сопровождают пехоту огнем и колесами. — Налаживаем взаимодействие и с большими штабами. Полковник Забелло, комбриг восемь, здорово помогает дивизии, с ним у нас полный контакт.

Приятно было слушать такой отзыв о Николае Михайловиче Забелло, которого я успел узнать как сметливого и решительного артиллерийского командира, прошедшего на войне большой и нелегкий путь.

Все эти детали подготовки к операции хорошо запомнились потому, что они характеризовали сложившиеся к тому периоду войны методы основательной работы наших командиров и штабов. Мы научились планировать боевые действия в сжатые сроки. Пункты управления войсками, включая армейские инстанции, были максимально приближены к переднему краю.

Накануне наступления к нам на корпусной наблюдательный пункт прибыл командующий 69-й армией генерал-лейтенант В. Я. Колпакчи. Он потребовал от меня доклада о созданных группировках артиллерии, внимательно рассмотрел карту с огнями, план артнаступления.

Командарм проверил у ряда командиров, вызванных на НП, огневые планшеты и поинтересовался, как нами используются аэрофотоснимки обороны противника.

— Ни одна выявленная цель, — потребовал он, — не должна остаться вне ударов нашей артиллерии.

Привыкший дотошно вникать во все детали, Владимир Яковлевич не обошел стороной и вопросы снабжения. Надо сказать, трудности тут были немалые, особенно с доставкой снарядов и мин на западный берег Вислы. Личный состав артснабжения трудился напряженно, не зная отдыха. Особенно энергично и четко действовал помощник начальника артснабжения корпуса капитан В. И. Канищев. Много сил уходило на подвоз боеприпасов к реке и переправу их через Вислу. Но еще труднее было доставить снаряды и мины на позиции. Часто их подносили вручную. Командир 303-го гвардейского минометного полка подполковник Н. Н. Бежалов рассказывал мне, как под обстрелом противника боец-комсомолец из 3-го дивизиона Сергей Коновалов совершал километровые рейсы с реактивными снарядами для «катюш». Он сумел перенести снаряды для четырех залпов БМ-13. А бои требовали много снарядов. Тот же 303-й полк только за двое суток дал по врагу девятнадцать залпов.

Рассвет 2 августа застал меня на высоте 208,5, где по-прежнему размещался корпусной наблюдательный пункт. Шли последние приготовления к наступлению. Иван Федорович Григорьевский хмурился — он еще не получил доклада об окончании перегруппировки войск. Сержанты из взводов управления проверяли связь с командными и передовыми наблюдательными пунктами. Проверка радовала: захваченный разведчиками у немцев и проложенный по дну реки четырехжильный кабель надежно связывал нас с западным берегом. Батальон связи корпуса потрудился на славу.

Настал час — и загремела канонада. Артподготовка была короткой — всего двадцать минут, но весьма мощной. Орудия прямой наводки расстреливали огневые точки противника на переднем крае, артполки дивизий и переправившиеся на плацдарм батареи из состава отдельных бригад разрушали оборонительные сооружения, подавляли огневую систему. Артиллерия усиления шквальным огнем с восточного берега била по немецким батареям в глубине обороны и уничтожала резервы.

Когда стрелковые батальоны первого эшелона пошли в атаку, артиллерия сопровождала пехоту методом последовательного сосредоточения огня. Сначала противник, подавленный мощным артогнем, не мог оказать организованного сопротивления, но позднее подошедшими резервами попытался задержать наше наступление. На всех участках завязывались ожесточенные схватки. И все-таки части 61-го стрелкового корпуса к исходу суток вышли на рубеж восточнее сел Шляхетски Ляс, Анджегов, Гурна.

В ночь на 3 августа гитлеровские войска внезапно, без артиллерийского огня, но при поддержке танков и самоходок с трех сторон контратаковали 909-й стрелковый полк, который лишь несколько часов назад овладел восточной окраиной Анджегова. Под натиском превосходящих сил наши батальоны отошли. Ареной боя стал район полкового НП. Командир полка подполковник В. Р. Коваленко был тяжело ранен. Вскоре и НП командира 247-й дивизии на высоте 148,7 стал обстреливаться пулеметным огнем с нескольких направлений. Положение, можно сказать, критическое!

Орудия 306-го отдельного противотанкового дивизиона капитана Д. Т. Иванова в упор расстреливали немецкую пехоту и танки. Патроны и снаряды подходили к концу. Тогда комдив генерал-майор Г. Д. Мухин дал приказание на расход снарядов из НЗ. Батарея «катюш» удачно накрыла наступающих автоматчиков. Расходуя последние снаряды, с новой силой ударили по врагу батареи 778-го артполка подполковника Г. В. Тарасова. Так артиллеристы помогли стрелкам 909-го полка восстановить положение.

И в последующие дни напряженные бои продолжались. Однако переправы, несмотря на обстрелы и бомбежки, работали почти непрерывно, подбрасывая сражавшимся на западном берегу артиллерию и боеприпасы, подкрепляя людьми. К утру 4 августа там уже находилось 317 орудий и 296 минометов. Преодолевая упорное сопротивление противника, 61-й стрелковый корпус к 5 августа сумел значительно расширить свои плацдармы в районах Люцимя и Хотча-Дольна, объединить их в один. Это был большой успех.

У нашего правого соседа, 91-го стрелкового корпуса, продвижение оказалось незначительным. В его полосе местность на левом берегу Вислы была весьма выгодной для противника. С 50-метровой башни Яновецкого замка и с соседних господствующих высот фашисты просматривали всю пойму реки и держали под сильнейшим огнем переправы соседа.

Командарм генерал-лейтенант В. Я. Колпакчи решил переправить одну дивизию из 91-го стрелкового корпуса на западный берег Вислы в полосу 61-го корпуса. Сменив на плацдарме наши правофланговые части, 312-я стрелковая дивизия при поддержке полка САУ — самоходных артустановок — атаковала противника и после упорного боя овладела возвышенностью с Яновецким замком. Позже были заняты и соседние господствующие высоты.

Сразу же после объединения плацдармов саперы приступили к строительству моста через Вислу южнее деревни Люцимя. Противник отлично понимал роль такого моста и предпринимал отчаянные усилия, чтобы помешать строительству. По стройке то и дело била дальнобойная артиллерия. Участились и налеты авиации. Приходилось по два-три раза в сутки восстанавливать разрушенные участки моста. В те дни Висла бурлила от взрывов снарядов и бомб. Саперы несли большие потери.

Надо было как-то снизить эффективность вражеских артиллерийских и воздушных налетов. Решили применить дымовые завесы. Все роты химзащиты корпуса были объединены в один отряд. Очаги гигантской дымзавесы химики поставили на обоих берегах Вислы на фронте в два с половиной километра с интервалами в пятьдесят метров. Хитрость заключалась в том, что при любом направлении ветра переправа полностью прикрывалась дымом.

6 августа мне довелось побывать на строительстве моста. Корпусной инженер подполковник В. М. Завьялов говорил:

— Сам видишь, дым ест глаза, работать нелегко. Но потери сократились.

А через сутки по мосту уже двигались почти непрерывным потоком наши танки, самоходки и артиллерия.

Весь август 1944 года на западном берегу Вислы шли непрерывные бои. Сначала в течение недели наши войска отражали вражеские контратаки, а затем почти две недели вели активные боевые действия по расширению плацдарма. И к концу месяца 69-я армия уже располагала плацдармом до 30 километров по фронту и до 10–12 в глубину. Это был отличный трамплин для нового броска вперед — уже к самим пределам третьего рейха. В историю войны плацдарм вошел под названием пулавского, а начавшаяся с него и с двух других завислинских плацдармов — магнувшевского и сандомирского — Висло-Одерская операция привела к полному освобождению Польши. Советские войска пошли на Берлин.

В этих великих сражениях и в самой Берлинской операции участвовали войска ставшего мне родным 61-го стрелкового корпуса под командованием Героя Советского Союза генерал-лейтенанта И. Ф. Григорьевского. Но лично мне не суждено было до великой Победы остаться в рядах славного соединения.

Как-то погожим утром — дело было в начале сентября — я приехал в Казимеж, старинный живописный польский городок, где размещался штаб 69-й армии. Здесь меня ждали новости. Во-первых, вызывают в Москву. Во-вторых, прочитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении большой группы генералов и офицеров нашего фронта полководческими, как их тогда называли, орденами. Почему-то прежде всего бросилась в глаза фамилия Ивана Ивановича Бушко — командующего артиллерией 134-й Краснознаменной стрелковой дивизии. Он награждался орденом Кутузова II степени. Ордена Суворова I степени удостаивался наш командарм В. Я. Колпакчи. В числе награжденных орденом Суворова II степени были начальник штаба корпуса М. Г. Банный, комдивы Г. Д. Мухин и В. П. Шульга, корпусной инженер В. М. Завьялов и автор этих строк.

Как ни радостна была эта весть, мысли невольно возвращались к первой новости. Что ожидает в Москве?

Путь мой в штаб фронта лежал через Люблин. Остановил машину на центральной площади, которая еще носила следы недавних боев, прошел в городской сквер. Взору предстал высокий каменный обелиск, украшенный гербами Советского Союза и Польши. Под склоненными знаменами на бронзовой доске прочитал слова благодарности польского народа советским воинам-освободителям.

Ну что ж, куда бы ни забросила теперь меня фронтовая судьба, все равно ведь буду в рядах войск, уже освободивших почти всю нашу родную землю и несущих счастье избавления от фашистского ига всем народам.