Вместо предисловия

Каждому известно, что звезды падают. Особенно в теплые августовские ночи, когда на черном небе так хорошо видны созвездия с красивыми, странными названиями: Орион, Водолей, Телец, Скорпион, Козерог…

Но мало кто задумывается над тем, что происходит в это время в Галактике: останется ли на месте упавшей звезды прореха или ее можно заштопать? И куда девается исчезнувшая беглянка?!

Ответить на эти вопросы автору, естественно, трудно, тем более, что он не астроном. Но вот недавно выяснилось, что, но непроверенным данным, выпала и покатилась звездочка из созвездия Гончих Псов…

 

КАК ЩЕН НАШЕЛ РЫЖИКА

Улица была бесконечной. Щен брел по ней, слегка пошатываясь. Его оглушал скрежет, грохот, визг тормозов и множество запахов, теснивших и перебивавших друг друга. Запахи были острые, едкие, кислые, горькие, но все одинаково чужие.

Щену казалось, что прошла уже целая вечность с того момента, как он вылез из уютной ямы в городском саду, за эстрадой. Яма была устлана старыми тряпками и обрывками газет. Сколько Щен себя помнил, он находился там со своими братишками и матерью, лохматой, желто-бурой дворняжкой, от которой прекрасно пахло молоком, пылью и еще чем-то, острым и влажным. Щен любил спать, уткнувшись в ее теплый бок, а когда хотелось есть, подползал к ней под живот и насыщался до отвала. Иногда мать уходила, тогда малыши громко скулили и жались друг к дружке, но она скоро возвращалась, и опять можно было беззаботно спать и есть.

Правда, по саду шныряли бродячие коты, отощавшие и злые. Они кружили вокруг ямы, то и дело норовя дотянуться когтистыми папами до щенков, но мать бесстрашно отгоняла их, а когда она уходила, за главного оставался Щен, который вдруг обнаружил в себе Внутренний Голос.

Это началось вскоре после того, как щенки прозрели. Однажды утром Щен раскрыл глаза, и на него надвинулось синее, зеленое, черное… Потом он узнал, что это небо, трава и земля. И тогда же обнаружилось его удивительное свойство: когда Щен о чем-нибудь думал, те, кто были рядом, слышали внутри себя тоненький голосок, повторявший его мысли. Правда, Внутренний Голос появлялся только тогда, когда Щен волновался.

Вначале мать испугалась, услышав внутри себя голосок сына, потом долго и недоуменно разглядывала Щена и, наконец, промолвила ворчливо:

— У нас в роду никогда не было уродов. Но если уж ты такой, надо извлечь из этого хоть какую-то пользу. Попробуй отпугивать котов, когда я уйду.

И Щен попробовал. Как только над ямой нависла нахальная черная морда большущего кота, которого все звали Тритити, и щенки жалобно завизжали, Щен закричал Внутренним Голосом:

— Ах ты, разбойник, вор, обидчик маленьких! Сейчас же отправляйся ловить мышей и крыс! И не вздумай трогать моих братцев, а то я с тобой разделаюсь!

Услышав голос внутри себя, кот зашипел, выгнул спину и брызнул прочь — только пятки засверкали! А щенки сплясали победный танец и, когда вернулась мать, долго, перебивая друг друга, рассказывали о бегстве Тритити…

Прошло много дней. Щенки уже научились карабкаться по отлогой стене ямы и скатываться вниз, дожидаясь возвращения матери. Но однажды она не вернулась. Они ждали ночь, день, еще ночь и очень замерзли. А тут вдруг пошел сильный дождь, яма стала быстро наполняться холодной водой…

Щен подталкивал братишек носом и плечами сколько мог по скользкой стене, и когда все они наконец выбрались из ямы, то совсем ослабели и свалились тут же под дождем. Щен сразу заснул, а когда проснулся, двоих братцев не было, а один лежал рядом, твердый и холодный. Щен потрогал его, позвал Внутренним Голосом, но тот не откликался, и тогда Щен очень сильно испугался и бросился прочь.

Он промчался, не оглядываясь, по длинной аллее и выбежал за ворота. На улице его оглушил такой шум, что он, совсем растерявшись, побежал наугад и долго бежал, потом шел, потом брел… Голод все нарастал, острый, как боль, но вокруг не было ничего похожего на пищу. Он тащился по асфальту, и лапы у него уже подламывались. Небо хмурилось, снова начался дождь. Густая шерстка Щена промокла и побурела.

Стало темно, на длинных палках, расставленных вдоль дороги, зажглись маленькие солнца. Их было много, они ярко светили, но совсем не грели.

И вдруг Щен почувствовал теплый, вкусный запах. От этого запаха у него потекли слюнки. Он уселся у дверей большой булочной и стал ждать. Никто не учил его этому, но Щен понимал, что когда так сильно хочется есть, кто-то должен дать кусочек…

Однако время шло, люди входили и выходили, а никто не бросал Щену ни крошки. По нему скользили равнодушные взгляды, а одна толстая тетка наступила ему на лапу и больно пнула в бок. Щен завизжал, отлетел в сторону, с трудом поднялся и снова задрожал от ветра и дождя. Инстинкт подсказывал ему, что надо уйти, забиться в какой-нибудь угол, но у него не было сил. Он даже забыл про свой Внутренний Голос, сейчас это был обыкновенный, голодный, промокший щенок.

Дождь прекратился. Сырой туман словно окутал весь город плотным водяным одеялом.

Щен уже ни о чем не думал, а только дрожал все сильнее, когда перед ним вдруг возник высокий парень с вздыбленной рыжей шевелюрой, такой рыжей, что, даже мокрая, она горела в тумане. Он посмотрел на Щена и спросил:

— Ну что, зверь? — И бросил ему кусок свежей, сдобной булки.

Щен поймал его на лету и навсегда запомнил запах этого человека.

Рыжик (так сразу назвал его про себя Щен) бросил еще кусок и пошел. Щен чуть не подавился и побежал за ним. Они прошли еще немного по мокрому тротуару и остановились у большого дома. Рыжик вошел в подъезд. Щен проскочил следом, но его чуть не пришибла тяжелая дверь. Он очень испугался и крикнул Внутренним Голосом:

— Как не стыдно! Ведь ты меня чуть не раздавил!

Рыжик, уже поднимавшийся по лестнице, услышав внутри себя голос Щена, до того растерялся, что споткнулся и застыл на месте.

Надо сказать, что Рыжик был журналистом. Вот уже три года он работал в молодежном журнале «Зеленя», но ничего хорошего из этой работы пока не получалось. Редактор Отдела (а кроме него, у Рыжика была еще пропасть начальников — от Ответственного Секретаря до Самого, Самого Главного Редактора!) и на летучках, и в частных беседах постоянно сокрушался, что Игорь Солдатов (так звали Рыжика люди) способный человек, но пишет «не в том ключе».

— Что такое «Зеленя»? — говаривал Редактор Отдела. — Это первые всходы, зеленый шум, цвет юности и надежды… Наш журнал должен быть весенним, как распускающиеся почки! А вы, товарищ Солдатов, норовите втиснуть в него то лето, то осень, то — страшно даже вообразить — зиму!

И слушатели сокрушенно качали головами, как бы подтверждая, что «Зеленям» лето, осень и зима вовсе ни к чему…

Впрочем, Рыжик и сам был не рад, что его постоянно заносило. Он совсем не хотел огорчать Редактора Отдела, потому что тот был хороший человек, хотя иногда забывал об этом. Но Редактор обожал острые материалы, или, как их называли в журнале, «гвозди». В каждый номер он обязательно требовал «гвоздевой» материал и очень ценил сотрудников, которые вбегали к нему за стеклянную перегородку с криком: «Пал Палыч, пробейте командировку на Полюс недоступности, там обнаружены следы снежного человека!» Редактор Отдела пробивал такие командировки, как он любил выражаться, собственной головой, а было это нелегко, потому что Самый, Самый Главный Редактор строго соблюдал режим экономии и берег государственную копейку.

Рыжик никогда не взрывался, редко кричал, поэтому Редактор Отдела относил его к работникам вялым и инертным. И потом Рыжик задавал слишком много вопросов. Когда ему поручали какую-нибудь статью, он прежде всего ставил перед собой три вопроса: ОТЧЕГО? КАК? КАКОЙ? И написать мог, только получив на них ответ. А Редактор Отдела считал, что вся эта канитель вовсе ни к чему, главное — схватить «гвоздь».

Вот о чем думал Рыжик, возвращаясь из булочной. Сегодня на летучке Редактор Отдела сказал, что его статья навлечет на журнал Гром и Молнию, и Рыжик просто не знал, как быть дальше. А когда вдруг на лестнице услышал внутри себя тоненький голос, то испугался, что от неприятностей у него уже начинаются завихрения. Но тут он заметил щенка и решил, что тот просто громко скулил, а ему померещилось.

Рыжик покачал головой и стал подниматься по лестнице. Щен побежал следом, и когда Рыжик открыл дверь в свою квартиру, вошел за ним, уже не таясь. А Рыжик подумал: «Пусть пес переночует. Все-таки не так тоскливо». Он недавно получил однокомнатную квартиру, и в ней было еще довольно пусто: в комнате стояли тахта, письменный стол и стул, а на кухне — белый шкафчик для посуды, две красные табуретки, да над раковиной висела металлическая сушилка с одной чашкой, одной тарелкой, эмалированной мисочкой и множеством стеклянных консервных банок разных калибров и размеров, которые по мере надобности заменяли недостающую посуду.

Щен проскользнул в комнату, залез под секции отопления и, дрожа, начал обсыхать. Рыжик прошел на кухню, накрошил в эмалированную мисочку булку, налил туда молока и отнес Щену. Тот вылез из-под батареи отопления и принялся есть, стараясь не отрывать свой маленький мокрый зад от теплых труб. А Рыжик вылил в стакан остатки молока, отломил кусок булки и задумался.

Собственно, следовало браться за новую статью, но он очень устал и решил немного соснуть. Поэтому он допил молоко, доел булку, прошел в ванную, умылся, почистил зубы (Рыжик всегда умывался и чистил зубы перед сном!) и улегся спать.

Но только он натянул до подбородка одеяло, как услышал внутри себя негодующий голосок:

— Мне очень твердо на голом полу!

— Слушай, кто ты такой? — спросил Рыжик, садясь на тахте. Теперь он был убежден, что ему не померещилось: щенок разговаривал. — Может быть, ты звездный пришелец и прибыл из других галактик?

— Может быть, — туманно ответил Щен, который понятия не имел, что такое галактики, но точно знал, что спать на твердых досках весьма неудобно. — Ведь я совсем маленький. Откуда мне знать?

«В самом деле, откуда?» — подумал Рыжик.

— Но ты же весь мокрый и грязный! — нерешительно произнес он.

— Ну и что? Вымой меня и возьми к себе! — приказал Голос.

Рыжик встал, отнес Щена в ванную и стал его мыть шампунем. Щен вел себя тихо, только иногда ворчал и мотал головой, когда пена попадала в глаза.

Наконец Рыжик окатил Щена под душем, вытер полотенцем, завернул в свою фланелевую лыжную куртку и подошел к окну.

Туман рассеялся. В скользком осеннем небе тревожно мигали звезды. Рыжик еще в школе увлекался астрономией. Он отыскал глазами созвездие Гончих Псов, и ему вдруг почудилось, что там не хватает одной звездочки. Вместо нее темнела дыра, как после выпавшего зуба.

«Странно все это!» — подумал Рыжик и, поскольку у него больше не было сил удивляться, зевнул во весь рот.

Он улегся в постель и пристроил Щена рядом, под одеялом. Щен заворочался, ткнулся холодным носом ему в щеку, и Рыжику вдруг (впервые за последние месяцы) стало легко и спокойно.

«А ведь, пожалуй, хорошо, что я нашел его!» — подумал он.

— Ничего подобного! — возразил тоненький голосок. — Это я, Щен, нашел тебя, Рыжика, и теперь мы всегда будем вместе!

 

КАК ЩЕН ПОЗНАКОМИЛСЯ С РЕДАКЦИЕЙ

— Ну, что мне с тобой делать? — спросил наутро Рыжик.

Обычно он спал до последней минуты, отчего нередко являлся в редакцию взлохмаченным и небритым. Но на этот раз он вскочил рано, вывел Щена погулять и купил в соседнем магазине молоко, хлеб и котлеты. Котлеты он поджарил и по-братски разделил со Щеном, затем подмел пол и вытер пыль, потому что надо же подавать своему воспитаннику хороший пример. К половине девятого все дела уже были переделаны, но бросать щенка одного в пустой квартире было жалко.

— А ты возьми меня с собой, — словно отвечая на его мысли, сказал Щен. — Я маленький, буду сидеть тихо и никому не помешаю. Ты даже можешь спрятать меня в портфель, а потом выпустить.

Рыжик так и сделал. Он посадил Щена в спортивную сумку, а тот всю дорогу вертелся. Прохожие оглядывались на высокого рыжеволосого парня, у которого из сумки выглядывали два любопытных глаза и черный нос…

Редакция «Зеленей» помещалась на пятом этаже огромного здания из стекла и бетона. Здесь все было на самом высоком современном уровне — потолки низкие, окна широкие, а слышимость такая, что, когда на шестом этаже шла редколлегия солидного журнала «Урожай», в «Зеленях» сотрудники говорили шепотом — так интересно было слушать…

Отдел, в котором работал Рыжик, размещался в просторном зале, несколько напоминавшем ботанический сад, так как в стены его были вмонтированы бра в виде лилий и тюльпанов. Стеклянная стена разделяла зал на две неравные части. В меньшей сидел Редактор Отдела со своей секретаршей Ниночкой, которую почему-то называл референтом, а в большей — пятеро сотрудников.

Ходили слухи, что раньше здесь планировали устроить музыкальный салон и поставить орган, а потому акустика была такая, что слово, сказанное в одном углу, гулко отдавалось в противоположном и возвращалось нетронутым к своему хозяину. Это создавало некоторое напряжение в отделе, зато исключало всякие недомолвки и секреты. Редактор постоянно отмечал на летучках прямоту и правдивость своих сотрудников и призывал остальных следовать их примеру…

Обычно Редактор Отдела сидел в своем кабинете, как в командном пункте, и наблюдал, достаточно ли ревностно трудятся его сотрудники. Но когда он бывал занят или сердит, то задергивал огромную, как театральный занавес, штору и отгораживался от мира. Ниночка тоже оставалась по ту сторону занавеса и, выскочив покурить, шепотом сообщала прогноз настроения Редактора и все новости, какие ей удавалось выудить из телефонных разговоров…

Надо сказать, что в «Зеленях» существовали еще Ответственный Секретарь и два Заместителя, не говоря уже о Главном Редакторе, но литсотрудники вроде Рыжика общались с ними крайне редко — под праздники, когда объявляли благодарности и награждали премиями (с Рыжиком этого еще не случалось), или в черные дни «ляпов», когда всех собирали для очередной «прочистки мозгов»…

В комнате, куда Рыжик принес Щена, было до того накурено, что у Щена заслезились глаза, и он стал чихать.

Его встретили такими дружными воплями восторга, что он испугался и прижался к Рыжику. Каждому хотелось погладить Щена по шелковой шерстке и дать что-нибудь вкусное. Против угощения Щен не возражал, но в карманах у журналистов были в основном авторучки да табачные крошки. К тому же Рыжик строго сказал: «Настоящий породистый щенок берет пишу только из рук хозяина», — а Щену очень хотелось быть породистым.

Вскоре все успокоились, занялись своими делами, и Щен смог, наконец, оглядеться.

Кроме поразившей его стеклянной стены, здесь стояло много столов: за ними сидели люди, писали, читали, стучали по каким-то ящикам (Рыжик объяснил, что они называются пишущие машинки), разговаривали по телефону… Каждую минуту распахивалась дверь, кто-нибудь врывался с криком: «Послушайте!», или: «Вот я вам сейчас расскажу!», или: «Ребята, слышали?!» — и начинал излагать новости, стараясь перекричать всех остальных.

Рыжик взял лист бумаги и начал быстро писать, а Щена спустил на пол. Тот уселся у ножки стула и стал охранять хозяина.

Люди по-прежнему входили и выходили, но Рыжика никто не обижал, и Щену стало скучновато. Он лизнул было стеклянную дверь, но она вдруг качнулась, и Щен отпрянул — навстречу важно двигались толстые, тупоносые коричневые башмаки.

— Товарищ Солдатов! — услышал Щен. Рыжик поднял голову, и Щен догадался, что так зовут его на работе. — Игорь Николаевич!

Это и был Редактор Отдела. Держался он очень прямо, но голос у него был несколько сдавленный, и слова он произносил так, словно никак не мог их прожевать.

— Здравствуйте, — сказал Рыжик, не ожидая ничего хорошего, поскольку Редактор называл сотрудников по имени-отчеству только тогда, когда бывал ими недоволен.

— Разве я с вами сегодня не виделся? — удивился Редактор. — Откровенно говоря, мне кажется, что мы с вами не расстаемся, столько у меня из-за вас забот… забот… забот…

— А в чем дело? — спросил Рыжик.

— Дело в том, что мы по-прежнему не видим от вас «гвоздей»… «гвоздей»… «гвоздей»… Вам следует понять…

Но тут Редактор заметил Щена и от изумления поперхнулся. А потом вдруг закричал таким тонким пронзительным голосом, что сотрудники вытаращили глаза, а у Щена вздыбилась шерсть:

— Безобразие! Распустились окончательно! Собак водят в редакцию!

— Во-первых, не собак, а щенка, — сказал Рыжик, поднимаясь из-за стола. — Конечно, это непорядок, но он еще совсем маленький, и мне было жаль запереть его одного.

— Да вы что?! — наливаясь сизой краской, загремел Редактор и вдруг услышал внутри себя тоненький голосок:

— Ну что ты рычишь? Тебя же никто не трогал! Я сейчас уйду!

И Щен с достоинством направился к двери.

Редактор попятился. Он хотел что-то сказать, но в горле у него лишь слабо пискнуло. Он откашлялся, круто повернулся и исчез за стеклянной дверью. Через секунду там с треском задернулся занавес.

Сотрудники недоуменно переглядывались. Только Рыжик, слышавший Внутренний Голос Щена, давился от смеха.

— Что это с шефом? — спросил Борис Этенко. Он был завотделом писем и самым вежливым человеком в редакции, потому что на письма трудящихся надо отвечать тепло и деликатно. Борис увлекался народной медициной и очень любил врачевать своих знакомых. — Старик что-то стал сдавать. Надо посоветовать ему иглоукалывание.

— Да нет, — сказал Рыжик. — В общем-то он прав, конечно. Ладно, буду оставлять Щена дома.

Дверь распахнулась, и в комнату влетела референт Ниночка. Ниночка была симпатичная, беленькая, с длинными ресницами, которыми она хлопала по всякому поводу. За ней ухаживали все сотрудники журнала, но предпочтение она отдавала Рыжику, который, впрочем, не подозревал об этом.

— Кто опять взял мой телефонный справочник? — грозно спросила она и, когда Рыжик протянул ей затрепанную книгу, тихонько добавила: — Конец света! Шеф вернулся от вас, выпил корвалол, велел записать его к невропатологу и отдал мне два билета на премьеру в Дом кино. Обалденный боевик «Любовь на дирижабле»! Совершенно не могу понять, что с ним?

— С дирижаблем? — осведомился несколько оглушенный Рыжик.

— Да нет, с шефом! Так как же? Пойдем?

— Спасибо, — ответил Рыжик. Ниночка ему не нравилась, и потому он был с ней всегда очень вежлив. — К сожалению, не могу. Надо вывести щенка.

— Подумаешь, — фыркнула Ниночка. — Тоже мне собаковод! Нашел дворняжку — смех один!

И вдруг, взвизгнув, она медленно осела на стул. Рыжик услышал Голос:

— Как ты смеешь называть меня дворняжкой? Я Звездный пришелец, из созвездия Гончих Псов!

— Ой, что это? — прошептала Ниночка, неотрывно глядя на Щена.

Рыжик налил из графина воды и предупредительно подал ей.

— Бывает, — успокоил он. — Переработала, наверно? Глотни водички, пройдет.

И незаметно погрозил Щену пальцем. А тот как ни в чем не бывало подошел к хозяину и потерся об его ногу.

— Так я пойду, — слабым голосом сказала Ниночка.

— Счастливо, — ответил Рыжик.

 

КАК ЩЕН ПОДРУЖИЛСЯ С БИНДЮЖНИКОМ, ДЭЗИКОМ, ВЕЧНО БЛАГОДАРНЫМ И МУЗЫКАНТОМ

Каждый вечер граждане из окрестных домов выводили прогуливать своих псов в длинный сквер, протянувшийся на целых два квартала. Сквер славился своим красивым видом на речной вокзал и окрестные берега. Сюда стекались все счастливые обладатели породистых собак. Здесь завязывалась особая дружба, знакомая только охотникам, рыбакам и коллекционерам. И разговоры тут шли необычные: про стать, прикус, экстерьер, собачьи привычки и потребности.

Раньше Рыжик торопливо пробегал по скверу, удивляясь тому, что взрослые люди могут тратить столько времени на каких-то там псов. Но с тех пор как появился Щен, Рыжик тоже примкнул к великому братству собаководов.

С первой же зарплаты он купил Щену ошейник, поводок и даже намордник, но намордник сразу же забросил на шкаф. А ошейник надел и закрепил очень тщательно, чтобы Щена как-нибудь не подхватила страшная собачья будка.

По вечерам он выводил Щена на сквер побегать с другими псами, а сам неторопливо и солидно беседовал с их хозяевами.

Чаще всего он общался с Иваном Ивановичем и Станиславом Викторовичем. Иван Иванович работал на мясокомбинате и держал у себя бульдога по прозвищу Биндюжник, у которого грудь в три ряда была увешана медалями. Ходил Биндюжник неторопливо, держался с большим достоинством, но в общем-то был обыкновенным ленивым и неумным псом с довольно грубым характером.

Несчастьем Биндюжника, как ни странно, стали его великолепные стати. Он был так отлично сложен, так силен, так неповторимо уродлив, что, когда хозяин выводил его на выставках, члены жюри млели от восторга. Медали сыпались на Биндюжника дождем, и он очень не любил, когда хозяева снимали их и прятали в коробку.

Другой новый знакомый Рыжика, Станислав Викторович, работал в Министерстве внешней торговли. Он много разъезжал по разным странам и привез из Франции Дэзика — хрупкую, капризную левретку, пижона и франта. Дэзик ходил в мохеровых попонках и плетеных ошейниках — каждый под цвет попонки и был убежден, что мир состоит из куриных котлеток, мягких подушек и коктейлей, остатки которых он любил втихомолку вылизывать из стаканов…

По вечерам прогуливал своего дога Цезаря Павел Осипович, старший экономист большого треста. Цезарь славился примерным поведением как среди собак, так и среди людей. Даже когда хозяин иной раз вытягивал его вдоль спины поводком, Цезарь взвизгивал, а потом принимался лизать его руку. Щенкам, осуждавшим его покорность, он объяснял:

— Мы должны быть вечно благодарны хозяевам, потому что они заботятся о нас и думают только о нашем благе.

Так его и прозвали — Вечно Благодарный… Все хозяева ставили Вечно Благодарного в пример своим собакам, но щенки его не любили и обходили стороной.

А еще в сквере постоянно отирался бездомный песик, лохматый, тощий, но с веселыми глазами. Пес этот страстно любил музыку: стоило ему услышать красивую мелодию, как он садился на землю и начинал подвывать. Эта самозабвенная любовь делала его чрезвычайно рассеянным — ради музыки он готов был усесться на проезжей части улицы или броситься наперерез похоронной процессии. Его так и прозвали Музыкантом.

Кормился Музыкант объедками у ближайших кафе, выпрашивал кусочки в гастрономе, но нрав имел веселый и не унывал, даже когда бывал бит за свои рулады. Он понимал, что искусство требует жертв, и, поскулив немного, снова принимался за старое…

С тех пор как Рыжик познакомился с владельцами собак и у них появились общие интересы, он постоянно испытывал целый ряд неудобств. Самым трудным был, конечно, вопрос о породе Щена. Но Рыжик держался своей версии твердо и неуклонно. И когда его спрашивали, какой породы его щенок, он отвечал — звездной, из созвездия Гончих Псов. Это было по меньшей мере странно, но собеседники и не думали сомневаться, потому что Рыжик был журналистом, а в редакции, как известно, все возможно. Поэтому Павел Осипович и Станислав Викторович важно кивали, а Рыжик, расхрабрившись, продолжал:

— Не исключено, что где-то находится звездолет, на котором он прилетел, но я, к сожалению, его еще не нашел. В ближайшее время думаю обследовать окрестности.

В то время как хозяева обсуждали возможное местонахождение звездолета, щенки тоже мирно беседовали. Разговор шел, конечно, об еде.

— Сегодня попробовал сервелат, — прохрипел Биндюжник.

Щен, Музыкант и Дэзик уставились на него с нескрываемым интересом. Даже Вечно Благодарный, скучавший у ног своего хозяина, насторожил уши.

— А что это такое — сервелат? — облизнувшись, спросил Щен.

— Такая деликатесная колбаса с пряностями, — важно разъяснил Биндюжник. — Бутерброд упал на пол и достался мне.

— Ты ешь с пола?! — изумился Дэзик. — Это так негигиенично! И потом сервелат тяжел для желудка. По-моему, нет ничего лучше сбитых сливок. Куриная котлетка деволяй, конечно, тоже неплоха…

Щен понятия не имел, что такое сервелат, сбитые сливки или деволяй, поскольку они с Рыжиком питались в основном хлебом, колбасой, молоком и полуфабрикатами. Но, не, желая ударить лицом в грязь, сказал бодро:

— По-моему, самое лучшее, когда можно все смешать и есть сразу.

Все посмотрели на него с уважением. Такой вариант показался им неожиданным и прекрасным. А Музыкант даже завыл от восторга, как будто услышал музыку. Щену стало очень жаль голодного друга.

Но тут вдруг до собак донесся сладостный запах пирожков с ливером. Биндюжник сразу забыл о сервелате, а Дэзик — о сбитых сливках. У всех потекли слюнки, и приятели бросились навстречу запаху.

Запах наплывал, струился, дразня обоняние, и вызывал жгучие мечты о прекрасных и недоступных пирожках.

Друзья принюхались и двинулись вперед медленно, словно их тащили на поводке. Запах становился все ощутимее, пирожки, казалось, носились в воздухе, и тогда, сорвавшись с места, все четверо дружно кинулись вперед, к большой арке, с которой начинался сквер.

Там, у самого входа, расположилась женщина в белом халате с лотком. Вокруг стоял такой запах, что застонал даже любитель сервелата Биндюжник…

К лотку подошла дама, на которой все блестело и переливалось: платье с металлической нитью, кольца на пальцах, серьги, браслеты…

Дама купила пирожок, огляделась по сторонам, изящно отставив мизинец, откусила кусочек и нервно поежилась. Ей, видимо, очень не хотелось, чтобы тот, кого она ждала, увидел ее жующей вульгарный десятикопеечный пирожок.

И вдруг появился Он, в прекрасной канареечной куртке, с волосами такой длины, что из них вполне можно было бы соорудить свадебную прическу «фантазия». Увидев Его, дама поспешно спрятала руку с пирожком за спину.

Щен, стоявший к ней ближе всех, воспринял это как подарок судьбы. Он высоко подпрыгнул, цапнул пирожок из рук дамы и бросился наутек.

Дама завизжала, как ошпаренная. Кавалер одним прыжком перемахнул клумбу с увядающими флоксами и подбежал к ней. Мгновенно собралась толпа.

— Украли?! — слышалось со всех сторон. — Что?… Сумочку?!. Так вот же она, в руках!.. Укусила собака?… Какая?… Бешеная?!.

— Распустили собак! — визжала дама. — Представляешь, он чуть не откусил мне руку!

— Кто — он? — насторожился кавалер.

— Такой огромный страшный пес! — Дама показала рост пса размером с хорошего теленка.

— Правильно, — поддержала лотошница, которая тоже жаждала оказаться в центре внимания. — Страшилище, что твой медведь…

Подоспевшие хозяева собак переглянулись.

— Не обошлось тут без наших, — вздохнул Иван Иванович и, протолкавшись к потерпевшей, предложил: — Девушка, милая, ну хотите, я вам куплю два пирожка? Пять пирожков? Только успокойтесь!

— Вы-то чего суетесь?! — отрезал парень, а дама, уличенная в нарушении правил хорошего тона, завизжала еще громче:

— При чем тут пирожки?! Дело в принципе! Распустили диких зверей…

А «дикие звери» тем временем неслись в глубину сквера. Впереди бежал Щен с пирожком в зубах. Рядом, плечом к плечу, несся Музыкант, у которого появилась слабая надежда на ужин. Чуть поодаль поспевал толстый Биндюжник, за ним на тонких подгибающихся ножках семенил Дэзик…

У решетки, под густыми кустами сирени, все остановились. Щен опустил пирожок на землю и носом подтолкнул к нему Музыканта. А когда Биндюжник попробовал подобраться с другой стороны, Щен оскалил маленькие острые зубы и грозно зарычал.

Собравшись полукругом, щенки молча следили, как Музыкант поедает пирожок. Когда последний кусочек исчез, все трое вздохнули и облизнулись.

Музыкант хотел было мелодично провыть в знак благодарности, но в это время раздались голоса хозяев, громко звавших: «Дэзик! Биндюжник! Щен!» — и пришлось откликнуться на зов.

Когда Щен подбежал к Рыжику, тот молча взял его на сворку, чего никогда прежде не делал. Щен удивился, но промолчал. А Рыжик, пройдя несколько шагов, спросил:

— Ты не знаешь, отчего там заварилась такая каша?

— Не знаю, — ответил Щен.

— И кто выхватил у женщины пирожок, тоже не знаешь?

— Это я, — ответил правдивый Щен. — Но я его не ел.

— Тогда зачем же…

— Потому что Музыкант вчера не ужинал, а сегодня не завтракал и не обедал.

На это Рыжик ничего не ответил, и они молча дошли до дому, где их ждал ужин в виде небольшого кусочка колбасы, бутылки молока и хлеба (до зарплаты оставалось два дня). Щен уже знал, что в конце месяца надо есть все подряд и не привередничать.

Он заканчивал свой ужин, когда Рыжик сказал:

— А вот Цезарь никуда не бегал. Он очень дисциплинированный и любит своего хозяина.

— Он трусливый и жадный, — ответил Щен. — А лизать руку — это вовсе не значит любить.

Рыжик как-то странно хмыкнул и почесал у Щена за ухом. Потом он долго стучал на машинке, а Щен лежал на тахте и чувствовал, что в мире царит полная гармония. Уже отходя ко сну, он заворочался и вздохнул.

— Тебе там не дует? — спросил Рыжик.

— А пирожок, наверно, был вкусный, — мечтательно сказал Щен.

 

КАК РЫЖИК СО ЩЕНОМ ПОМОГЛИ ВОССТАНОВИТЬ СПРАВЕДЛИВОСТЬ

— Вам предоставляется возможность показать себя, — произнес Редактор Отдела.

Рыжик взглянул исподлобья. Лицо у Редактора было вдохновенное, как всегда, когда речь шла о «гвоздях».

— Имеется интересный материал на моральную тему, — продолжал Редактор. — В парфюмерном магазине номер 10 по Тополиной улице молодая продавщица похитила 25 флаконов импортного лосьона «Мери». Что она с ними сделала, можно только догадываться. Следует заклеймить ее нечестность, несознательность, стремление к наживе…

— А это точно, что украла именно она? — спросил Рыжик. Лицо у Редактора сразу стало скучное и безнадежное.

— Очевидно, имеется соответствующая компетентная информация, Игорь Николаевич. (Редактор Отдела, когда хотел, мог выражаться по-научному.) Я настоятельно прошу вас выполнять задание… задание… задание… а не задавать излишние вопросы.

— Слушаюсь, — сказал Рыжик и отправился к Ниночке за телефонным справочником.

— Ну, как твой сенбернар? — спросила Ниночка.

— Он не сенбернар, а Звездный пришелец, — обиделся Рыжик. — Это понимать надо!

— А мы вчера ходили с Борисом в Дом кино, — небрежно сказала Ниночка. — Классная картина. Обхохочешься!

Но Рыжик уже не слышал, он переписывал в записную книжку адрес магазина.

Перед заданием он забежал домой, чтобы покормить Щена, и рассказал ему о предстоящей операции. Щен неожиданно сказал:

— Возьми меня с собой.

— Новое дело! — возмутился Рыжик. — Ты же знаешь, что на работу брать щенков нельзя.

— Все равно возьми, — настаивал Щен. — А вдруг я что-нибудь унюхаю?

«В самом деле, — подумал Рыжик. — Редактор не узнает, а ему дома скучно одному».

— Только помни, — строго сказал он. — Никаких этих штучек с Голосом. Веди себя, пожалуйста, прилично.

И он взял Щена на сворку.

Магазин помещался в старом, еще дореволюционном здании из красного кирпича. Во дворе громоздились картонные коробки из-под парфюмерии, поролоновые прокладки и разные флаконы.

Рыжика провели в кабинет директора, помещавшийся в конце длинного, затхлого коридора.

В кабинете за столом сидел массивный, грузный, как сейф, мужчина. Лицо у мужчины было непреклонное, на лацкане пиджака красовался значок ДОСААФ.

Напротив него, горестно сгорбившись на кончике стула, сидела худенькая девушка с такими пышными, растрепанными волосами, что лицо ее пряталось за ними, как за ветвями плакучей ивы.

Рыжик протянул директору свое удостоверение.

— Ну вот! — воскликнул директор, воздвигнулся над столом и пожал Рыжику руку. — Дожили! Попали под огонь прессы!

При этих словах девушка зарыдала так горестно, что Щену захотелось завыть.

Расстроенный Рыжик (он не мог видеть, когда люди плачут) сказал:

— Вы не волнуйтесь, пожалуйста. Я только хотел бы уточнить некоторые факты.

Девушка откинула волосы с лица, и Рыжик увидел такие правдивые голубые глаза, что даже растерялся немного. «Ну какой же это расхититель?» — подумал он. Щен, видно, был того же мнения, потому что он пробрался поближе и лизнул ее безвольно повисшую руку.

Девушка вздрогнула, увидела Щена, машинально погладила его по голове и принялась вытирать распухшие глаза.

— Двадцать пять флаконов! — с чувством сказал директор. — И куда тебе такую прорву, Лидия? Ну, я понимаю, флакончик-другой для личного пользования…

— Не брала я их! — закричала Лида, заливаясь густой краской. — Не нужны они мне! Стала бы я из-за них совесть терять!

— Не могли же они сами уйти, — резонно заметил директор. — У них пока еще ножек нету. А на складе ты одна…

— Можно взглянуть на место происшествия? — спросил Рыжик, которому до того стало жаль убитую горем Лиду, что он готов был заплатить за все двадцать пять флаконов — хотя зарплаты бы не хватило, а гонорара не предвиделось.

— Пройдемте в склад, убедитесь лично, — сказал директор.

И они опять прошли по коридору, вышли на лестницу и спустились в подвал, где впритык стояли коробки с одеколоном, кремами, шампунями, многие с красивыми иностранными наклейками. Все это источало разнообразные ароматы, так что Рыжик даже закашлялся, а Щен затряс головой и чихнул.

— Вот, полюбуйтесь, — сказал директор.

Несколько в стороне виднелась большая картонная коробка с гнездами. Половина гнезд была пуста, в остальных виднелись пластмассовые утки, коты, пистолеты с разноцветными пробками.

— Лосьон «Мери», — директор вынул ярко-красную утку и показал Рыжику. — Можно использовать как пульверизатор. Цена четыре рубля пятьдесят копеек.

Рыжик огляделся. Вентиляции в складе, очевидно, не было, и он проветривался зарешеченным окном, находившимся на уровне земли. Решетка шла «солнышком» — широко сверху, узко снизу, большая форточка закрывалась только на ночь.

Окно выходило во двор, ограниченный с трех сторон новыми домами. Рыжик подошел к окну и задумчиво потрогал решетку. Его внимание привлекла группа ребятишек. Они сгрудились вокруг худенького малыша лет четырех, который громко ревел, повторяя:

— А я скажу-у! Я папе скажу-у!

— Чего орешь?! — зашипел на него бойкий, занозистый мальчишка лет девяти. Глаза у него так и шныряли по сторонам. — Ну, пойдем, я тебе три пачки мороженого куплю! У самого же горло заболит, врача позовут, в больницу заберут, жадина-говядина!

Услышав о столь мрачной перспективе, малыш перестал реветь и заморгал. А Щен, принюхавшись к лосьону, подошел к решетке, потянул носом, забеспокоился. И тут Рыжик услышал, как Щен сказал ему Внутренним Голосом:

— Пусти меня во двор.

— Ну, вот, начинается, — Рыжик рассердился. — Ты же обещал, что будешь вести себя хорошо!

Директор с недоумением взглянул на него, не понимая, о чем, собственно, речь.

— Я веду себя хорошо, — упрямо сказал Щен. — Но я хочу во двор. Отстегни сворку!

Рыжик, сам не зная почему, послушался. Щен проскользнул через решетку и очутился во дворе. Он подбежал к сгрудившимся в углу ребятам, обнюхал их, но они не обратили на него внимания. Бойкий мальчишка — ребята звали его Леха — уже всучил тем временем малышу сломанный перочинный ножик, и тот любовался им, соображая, как удобно будет вырезать разные штучки на полированном серванте. А Леха вкрадчиво говорил:

— Ты иди, попей молока, чтоб мама не сердилась, а потом выходи. Мы опять поиграем, как вчера, ладно?

Щен отошел от них и двинулся вдоль стены, изредка принюхиваясь.

— Щен! — крикнул Рыжик, который, записывая факты, краем глаза следил за ним. Тот повел ухом и исчез за углом.

— Симпатичный у вас щенок, — сказал директор. — Я, знаете, сам любитель. У меня на даче гончая…

— Разрешите, я схожу за ним, — перебил Рыжик. — Он такой озорной — никогда не поймешь, чего ждать…

— Пожалуйста, — сказал директор и, открыв ключом маленькую боковую дверь, поднялся вместе с Рыжиком и Лидой по истертым ступеням во двор.

— Щен, — позвал Рыжик. Никто не ответил, и он поспешно пошел вдоль стены. — Щен, где ты?

— Да вот же он, — сказал директор, заглядывая за угол, где Щен выкопал лапами в мягкой земле довольно глубокую ямку.

— Что ты там делаешь? — сердито закричал Рыжик. — Вылезай немедленно, слышишь?

— Погодите, — вдруг вмешался директор. — Песик ведь у вас не без ума… Интересный песик!

Он наклонился, взял горсть земли, понюхал и протянул Рыжику. Рыжик широко раскрыл глаза: от земли остро пахло лосьоном «Мери».

— Вот это да! — только и вымолвил он.

А Щен сказал Внутренним Голосом:

— Вот так же пахнут куртки, штаны и ботинки у этих мальчишек в углу двора.

— Сюда! — крикнул Рыжик и вслед за Щеном бросился к мальчишкам.

Директор недоуменно двинулся за ними. Лида безразлично смотрела в сторону — ей уже ни до чего не было дела…

Когда Рыжик и Щен подошли к ребятам, те сразу замолчали. Горластый Леха громко засопел.

— Ну-ка, пошли со мной, — Рыжик крепко взял за плечо Леху и повел его к ямке.

Мальчишки сразу дружно заревели в пять голосов, а сам Леха стал испускать такие рулады, какие не снились даже знаменитому тенору Козловскому…

— Признавайтесь, что вы тут делали, — приказал Рыжик.

Мальчишки попытались дать деру, но их перехватили завмаг и Лида.

— Вот я сейчас позову милиционера, он с вами живо разберется, — пообещал Рыжик.

Его слова произвели на мальчишек неожиданное действие: они разом умолкли, будто онемели.

— Так что же вы тут делали? — повторил вопрос завмаг.

— Воева-а-али… — прогудел Леха, вытирая рукавом нос.

— Выливали?! — ахнул потрясенный директор.

— Воевали! — прокричал прямо в лицо директору Леха. — Мы водичкой стреляли — будь здоров! Только в глаза попадать не надо — жжется!

— Что? — вскрикнула Лида и бросилась к мальчишкам. — Как… как вы это делали?!

Леха оглядел перепуганных товарищей, вздохнул и решил говорить начистоту.

— Тимку, маленького, запускали через решетку в подвал — он пролезает. Он вынимал пистолеты, уток, ну и все прочее. Мы забирали, а потом шли команда на команду. Кто первый отступит, тот и…

— Миленькие вы мои! — Лида подхватила Щена на руки и поцеловала в холодный нос — Хорошенькие вы мои!

— На кого я теперь спишу двадцать пять флаконов? — загремел директор. — Где ваши родители, стервецы?

Когда мальчишки услышали о родителях, они подняли такой вой, что Рыжик заткнул уши. Он едва удерживался от смеха, но понимал, что справедливость надо восстановить, а деньги возвратить в магазин. И стал расспрашивать мальчишек, где они живут, предупредив, что если начнут врать, то Щен их сразу разоблачит. Те всхлипывали, однако говорили правду, а когда случайно сбивались, Щен настораживал уши и рыЧал.

А Лида все гладила Щена и повторяла, что она никогда-никогда еще не видела такого прекрасного, такого замечательного щенка… Щен с достоинством выносил ее ласки и очень гордился, что помог Рыжику восстановить справедливость. И когда он вечером на прогулке рассказал об этом происшествии своим друзьям, радовались все — и Биндюжник, и Дэзик, а Музыкант даже провыл свою любимую песенку. «Раз подрались два щенка». Только Вечно Благодарный покрутил своей тупой мордой и сказал:

— Не наше это дело — лезть в людские дела, мы должны быть послушными и благодарными.

Но его, конечно, никто не поддержал.

С тех пор Лида стала звонить Рыжику в редакцию и приходить по вечерам в сквер, чтобы угостить Щена вкусным кусочком, который он по-братски делил с Музыкантом.

Правда, Редактор Отдела опять был недоволен и сказал, что Рыжик написал материал совершенно не в том ключе… ключе… ключе… Но когда фельетон под заголовком «Чудеса на складе» был напечатан, в редакцию пришло столько откликов, в которых люди радовались за Лиду и благодарили журналиста, что Редактор Отдела смягчился и целую неделю называл Рыжика просто Игорем.

 

КАК РЫЖИК И ЩЕН ХОДИЛИ В ГОСТИ К ВЕЧНО БЛАГОДАРНОМУ И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО

— Вот что, Щен, — сказал в воскресенье утром Рыжик. — Сегодня вечером мы пойдем в гости к хозяевам Цезаря. Ты понимаешь зачем?

— Нет, — ответил Щен и независимо посмотрел в окно, поскольку он сидел на подоконнике и дышал воздухом из форточки.

За окном сияло солнце, Щену очень хотелось побегать по скверу, но он был наказан и знал, что до вечера гулять не придется.

— Я говорю так потому, — раздельно сказал Рыжик, — что ты совершенно распустился и тебе полезно будет взять пример с Образцового Щенка. История с котлетами переполнила мое терпение. В конце концов, не для того я тебе сделал дверку, чтобы ты приводил сюда всех знакомых собак.

Дверка — изобретение Рыжика — действительно оказалась очень удобной. Рыжик сделал ее в нижней филенке входной двери. Маленькая дощечка на пружине легко поддавалась нажиму, и Щен мог приходить и уходить, когда вздумается, потому что Рыжик часто допоздна задерживался в редакции, а Щену надо было выйти по делам.

История с котлетами заключалась в том, что Щен привел домой Музыканта и скормил ему все, что Рыжик по забывчивости оставил на сковородке — пять свежих котлет. И когда Рыжик поздно вечером вернулся с работы, ужинать было нечем.

— Неужели ты пожалел для голодного Музыканта какие-то котлетки? — укоризненно спросил Щен. — У нас ведь есть еще молоко и хлеб, просто я не умею открывать холодильник.

— Ну, хорошо, — сказал Рыжик. — Бог с ними, с котлетами. А что ты сделал с моей статьей? Как это называется?

…Три дня назад Рыжик всю ночь писал статью. Щен сквозь сон слышал, как стучит пишущая машинка.

Утром осунувшийся Рыжик побрился и ушел на работу, оставив в машинке недопечатанный лист. Щен, которому было очень жаль усталого Рыжика, решил ему помочь. Он забрался на стол и начал изо всех сил колотить лапами по клавишам машинки. При этом он задел хвостом пузырек с клеем, тот опрокинулся и залил уже готовые листы. Испуганный Щен бросился исправлять беду, но — не везет так не везет! — разбил склянку с тушью.

Когда Рыжик вернулся, на столе у него был полный разгром, а Щен, перемазанный клеем и тушью, тихо лежал под стулом и смотрел на Рыжика ангельскими глазами…

Пришлось Рыжику еще ночь не спать и приводить все в порядок. А поскольку впереди было воскресенье, то он и решил, что самое время сводить Щена в гости к этому прекрасному, образцовому, неповторимому псу Цезарю…

Щен надеялся, что Рыжик забудет о неприятном визите. Но вечером Рыжик надел ему парадный ошейник из синей и красной соломки, который подарила благодарная девушка Лида. Щен не стал возражать, хотя и не любил ошейников. Дело в том, что у франта Дэзика тоже был такой, только желтый с черным, а Щен ни в чем не хотел отставать от приятеля.

И они с Рыжиком пошли.

Хозяин Цезаря был экономистом-плановиком и считал, что самое главное в жизни — это расчет и экономия. Они с женой жили по самому точному расчету.

Детей они не завели, поскольку это было нерентабельно, но зато приобрели породистого щенка Цезаря. По их расчетам, он должен был вырасти в огромного дога и охранять хозяйскую квартиру. А охранять там было что. Хозяин с хозяйкой, по своим экономическим выкладкам, 25 процентов зарплаты тратили на еду, 50-на приобретение разных вещей, а остальные откладывали на черный день, которого они почему-то ожидали всю жизнь. Они так убежденно доказывали своим знакомым, что черный день обязательно наступит, что было бы просто жестоко обмануть их ожидания…

Квартира у хозяев Вечно Благодарного была большая, но казалась тесной от всяких вещей и вещичек. Ножки столов, стульев, диванов были подбиты резиной, на лакированном полу лежали паласы, а сверху еще парусиновые дорожки, чтобы их не портить.

Вся мебель с внутренней стороны была увенчана вензелями и жестяными табличками. Хозяин дома очень любил выжигание по дереву и потому выжег с изнанки шкафов, стульев, серванта сплетенные «Н» и «П» — начальные буквы имен «Нина» и «Павел».

— Рыжик, зачем эти кружочки? — спросил Щен, снизу разглядывавший стулья.

— Какие кружочки? — вслух удивился Рыжик.

— Это вы о вензелях? — подхватил хозяин. — Правда, эффектно? — он приподнял стул и показал Рыжику монограмму. — Красиво и надежно, как в сберкассе, с позволения сказать. Гарнитуры-то нынче каковы? Стандарт, извините меня, поточная линия… Украдут вещь — и не докажешь. А так — представляете — вензель! Несмываемый! И инвентарный номер для порядка!

— Но почему вашу мебель должны обязательно украсть? — удивился Рыжик.

— Всегда надо рассчитывать на худшее, — назидательно произнесла хозяйка и тихонько охнула: Щен царапал коготками палас.

— У вас очаровательный песик, — сказала она, наступая на Щена так яростно, что он даже оскалился и зарычал тихонько. — Пусть поиграет с нашим Цезарем…

Она подтолкнула Щена ногой, и он оказался в коридоре. Там было темно и душно. Щен пошел на запах Вечно Благодарного и увидел его в закутке между кухней и ванной, лежащим на резиновом коврике. Рядом с подстилкой стояла мисочка, до того вылизанная, что даже поблескивала в темноте. Щен подумал, что у Вечно Благодарного все дни должны быть черными. Он знал, что хозяева его ели очень мало, а пса своего и вовсе держали впроголодь. Тем не менее Вечно Благодарный гордился своими хозяевами и постоянно повторял их слова: «Воздержание — путь к долголетию». Однако, когда Цезарь, случалось, заходил в гости к Щену, он никогда не отказывался от косточки, каши или, на худой конец, просто куска хлеба…

Вечно Благодарный принял гостя довольно сурово.

— Садись, — сказал он. — Только не шуми, здесь нельзя.

— А где можно? — спросил, озираясь, Щен. — Тут душно и скучно. Пойдем лучше на кухню.

Вечно Благодарный колебался, но решил, что держать гостя в закутке и вправду неудобно.

— Заходи, — сказал он. — Только не наследи, вытри лапы!

Кухня была очень белая и тоже заставленная разными шкафами, табуретками и столиками.

— Смотри, говорил Цезарь, облизываясь. — Вот это кухонный комбайн. Он делает из мяса прекрасные котлетки. Запах у них такой, что слюнки текут! Правда, я никогда не пробовал, но зато могу сколько угодно смотреть, как их готовят…

«Ну и ну! — подумал Щен. — Хорошо бы мне жилось, если бы Рыжик кормил меня только запахом…»

Словно прочитав его мысли, Цезарь сказал:

— Мы должны быть вечно благодарны нашим хозяевам за то, что они помогают нам избавляться от обжорства и других пороков…

И осекся, заметив, что на голубом кафельном полу отпечатались лапы Щена.

— Я же говорил — вытирай лапы, — заныл он. — Что теперь будет?

— Мы сейчас замоем, — успокоил его Щен, заметив стоящее в углу ведро с водой.

— Хозяйка тряпку не велит трогать, — мрачно пробурчал Цезарь.

— А я затру спиной, — сказал рационализатор Щен. Он подбежал к ведру и изо всех сил толкнул его, чтобы плеснуть немножко воды, но ведро качнулось, опрокинулось — и вода залила весь пол.

Цезарь взвыл от ужаса. Щен посмотрел на него с удивлением.

— Чего ты? — весело спросил он. — Так же гораздо лучше! Мы вымоем весь пол, твои хозяева похвалят нас и дадут по котлетке…

Не дожидаясь ответа, он бросился прямо в середину лужи и стал кататься по полу, изображая щетку.

Вечно Благодарный поглядел-поглядел и, решив, что Щен открыл ему единственный путь к спасению, принялся кататься рядом. Они стали носиться по кухне, налетая на ножки шкафа и табуреток. Цезарь был сильным щенком, поэтому с буфета слетела какая-то тарелка и разбилась вдребезги. Услышав грохот, хозяева примчались на кухню.

Щен опомнился, только услышав истошный вопль хозяйки, перекрытый пронзительным визгом Цезаря. Хозяин сорвал висящую за дверью плетку и изо всех сил огрел его по спине. Второй удар пришелся по Щену: он почувствовал, как полоснуло болью по голове и шее…

Щена за всю его жизнь еще никто никогда не бил, разве что Рыжик шлепал слегка за шалости. Но это было не наказание, а скорее упрек, так что обижаться было не на что.

Многие предки Щена (хотя и не известно, были ли они Звездными пришельцами) славились как смелые, решительные, храбрые псы. Это их бесстрашие, переданное Щену по наследству, заставило его не отступить с визгом, поджав хвост, а молниеносно подпрыгнуть и вцепиться в руку обидчика…

Хозяин взвыл от боли не хуже Вечно Благодарного, но тут опомнившийся, наконец, Рыжик схватил Щена и крикнул:

— Отпусти сейчас же руку, слышишь?!

Щен неохотно разжал зубы. Он не прочь был бы вцепиться и в хозяйку, но Рыжик крепко прижал его к себе и стал поглаживать по мокрой шерстке. Щен перестал рычать и залился лаем. А Рыжик сказал громко:

— Какой позор — бить беззащитных щенков! Они же просто расшалились!

— Безобразие! — вопила хозяйка. — Привел в дом бешеного пса, а еще журналист! Завтра же сообщим в вашу редакцию! Пава, позвони в милицию, пусть придут и застрелят этого людоеда!

— Вот я вам покажу людоеда, — сказал Рыжик. — Мещане вы несчастные, с вашими вензелями и номерами — смотреть противно! До чего вы своего Цезаря довели — ребра торчат! Вам не пса надо держать, а на живодерне работать! Пойдем, Щен, нечего нам тут делать! Залезай под пиджак, а то простынешь.

Он бережно сунул мокрого и грязного Щена под пиджак, надел пальто и вышел.

Вечно Благодарный смотрел и слушал разинув пасть. Мир буквально рушился у него на глазах. Набедокурившего щенка не высекли, его защитил сам хозяин! И еще заботится, чтобы он не простыл!

Все понятия Цезаря о послушании и благодарности рухнули. И когда взбешенный хозяин снова занес над ним плетку, Вечно Благодарный зарычал на него так, что тот попятился, а хозяйка юркнула в дверь и успокоилась, только когда закрылась в ванной на задвижку.

 

КАК РЫЖИК УЕХАЛ В КОМАНДИРОВКУ

— Щен, — сказал однажды Рыжик, вернувшись домой, — завтра я уезжаю в командировку.

— А что такое командировка? — спросил Щен.

— Ну, это такая поездка по заданию редакции. Понимаешь, в одном колхозе живет парень. Он прислал очень сердитое письмо. Надо поехать, проверить факты и, если они подтвердятся, написать о нем статью.

— А я? — спросил Щен

— У нас поживет Борис Этенко. Помнишь его? Он будет тебя кормить и выводить. Боря хороший человек.

— Не надо мне хорошего, — упрямо сказал Щен. — Я хочу с тобой.

— Но это служебная командировка! Тебе нельзя!

— В магазин тоже было нельзя. Возьми меня, Рыжик, ну пожалуйста! Может, я опять немножко тебе помогу…

— По-моему, я совсем тебя распустил. Все будет так, как я сказал. Баста.

И чтобы не видеть несчастных глаз Щена, Рыжик поскорей уселся за машинку, но работа в этот вечер у него не клеилась, и тогда, очень сердитый, он улегся на тахту и заснул.

На следующий день к ним пришел Борис Этенко с большим портфелем, от которого пахло бумагой, колбасой и клеем. Он хотел было погладить Щена, но тот так угрожающе зарычал и оскалился, что Борис отдернул руку.

— Ничего, — сказал Рыжик, — он вообще-то добрый, просто нашла на него фанаберия. Только корми его досыта, слышишь?

— Все будет в порядке, старик, — ответил Борис — К твоему приезду он превратится вот в та-акого льва!

Оба засмеялись и пошли закусить на кухню. Щен видел их из прихожей, где он пристроился возле двери.

— Пора, — сказал Рыжик, вышел в прихожую, надел плащ и, наклонившись к Щену, потрепал его за ухом.

— Счастливо, старик. За пса не волнуйся. Все будет тип-топ, — сказал Борис.

Рыжик подождал, не скажет ли ему Щен что-нибудь Внутренним Голосом, но тот угрюмо молчал. Рыжик вздохнул, взял портфель и открыл дверь.

И тут — р-раз! — Щен стрелой вылетел на площадку и припустился вниз по лестнице.

— Щен, вернись! — отчаянно закричал Рыжик, но тот уже выбежал на улицу, влетел в подворотню и, притаившись за баками с мусором, слушал, как Рыжик и Борис зовут его.

Наконец, Рыжик махнул рукой и пошел на вокзал, который, к счастью, был недалеко — за три квартала, а Борис побежал в сквер, пронзительным голосом окликая Щена.

Щен дождался, пока Борис скроется за деревьями, выскочил из своего укрытия и помчался за Рыжиком. Несколько минут он бежал по запаху и наконец увидел Рыжика, который шагал очень быстро, но все время оглядывался по сторонам.

Начиналась привокзальная площадь, народу становилось все больше. Машины шли сплошным потоком, и Щен еле успел перебежать на другую сторону.

Рыжик оглянулся в последний раз и скрылся в здании вокзала. Тогда Щен тоже взбежал по ступенькам и, путаясь среди множества чужих ног, сумок и чемоданов, поспешил за хозяином.

Рыжик вошел в вагон, бросил портфель на полку и стал у окна, оглядывая платформу. Его томила тревога об убежавшем Щене, но он успокаивал себя, что Борис все-таки найдет его в сквере: наверное, он побежал к Музыканту поделиться своим горем…

Уже из вагона попросили выйти провожающих, уже спутники Рыжика обменялись первыми неопределенными фразами насчет погоды, а радио заиграло: «Едем мы, друзья, в дальние края…»

И вдруг Рыжик увидел Щена. Он сидел на платформе у самых колес и облизывался.

Рыжик протер глаза, ринулся в коридор, спрыгнул на перрон, схватил Щена в охапку и вскочил в тамбур в ту самую минуту, как поезд плавно тронулся.

Он в сердцах крепко шлепнул Щена, но тот даже не взвизгнул, только крепче прижался к нему.

Щен очень понравился попутчикам Рыжика. Всем хотелось его погладить и угостить, но Рыжик не позволил.

— Пусть сидит в углу, — сказал он сурово, — искупает свою вину!

И Щен послушно уселся в углу полки, а сердитый Рыжик закрылся от него газетой «Советский спорт».

Позже, когда стали разносить чай и ужинать, Щену все-таки перепал кусочек вкусной колбаски от соседа-полковника. Рыжик сделал вид, что ничего не заметил. Уже перед самым сном он вытащил пирожок с мясом и дал Щену, а потом они легли спать. Щен забрался к Рыжику под одеяло, но полка была узкая, а Рыжик весь как будто состоял из одних острых углов. Поэтому Щен сказал сердито:

— Рыжик, ты опять заехал локтем мне в нос!

— Еще и не то будет, — проворчал Рыжик, а Щен продолжал обиженно:

— Уж если ты не можешь обойтись без меня даже в командировке…

Рыжик охнул и приподнялся на локте.

— Такого наглеца… — начал он, но вдруг засмеялся и закутал Щена в край одеяла.

— Все-таки, когда вернемся домой, я тебя выпорю, — пообещал он и слегка дернул его за хвост.

…На станции в райцентре «Озерное» их встретили дождь и машина, которую звали «газик». Рыжик сел на переднее сиденье и пристроил Щена на коленях, так что ему была видна и желто-серая проселочная дорога, и голубые поля льна, и упругая, зеленая стена колосьев.

Рыжик объяснил Щену, что к осени колосья созреют и станут совсем желтыми. Их соберут, обмолотят, смелют на мельнице в муку, отправят в пекарню и испекут ту самую свежую булку, которую они так любят есть с молоком. А лен тоже соберут, потеребят, обмолотят, вымочат в росе, высушат, и он превратится в волокна, из которых делают разные красивые ткани, укрывающие от холода людей.

«Как это все сложно!» — подумал Щен, ощутивший даже некоторую робость при мысли, что тот кусок булки, который Рыжик ему крошит в молоко, добывается с таким трудом.

И тут он увидел внизу, в долине, покрытой густой зеленой травой, странных животных. Они были, как показалось Щену, очень большие и разноцветные — серые, бурые, пятнистые с тяжелыми головами, украшенными двумя заостренными палками.

— Рыжик, кто это? — спросил Внутренним Голосом Щен. — И почему у них на голове палки?

— Это не палки, а рога, — пояснил Рыжик. — Они не деревянные, а костяные. Животные называются коровы; они дают молоко, которое мы с тобой пьем. А вот это, видишь, огромный участок? Там растет сахарная свекла. Из нее делают сахар, а из сахара — конфеты, которые ты вечно выпрашиваешь.

«Из свеклы — сахар, из сахара — конфеты, — думал Щен. — Наверное, это ужасно трудно. Гораздо лучше было бы сажать конфеты в землю, чтобы они росли, как вот эти колосья. Странные все-таки люди, ни до чего не могут додуматься. Тогда каждый щенок мог бы прибежать и поесть вволю!»

— Приехали! — сказал шофер, останавливаясь у двухэтажного кирпичного здания с надписью: «Дом приезжих колхоза «Маяк».

Рыжик взял портфель в одну руку, Щена в другую и взошел на крыльцо. Потом он поговорил о чем-то с толстой старухой, которую звали «дежурная», пошел с Щеном по коридору и отпер дверь.

Комната была небольшая, чистая, в ней стояли кровать, застланная белым покрывалом, стол с двумя стульями, зеркальный шкаф и вешалка. На полу лежала разноцветная дорожка. Рыжик посадил Щена на дорожку, вымыл руки, пригладил перед зеркалом волосы, достал из портфеля блокнот и кусок колбасы. Колбасу он дал Щену, налил в блюдечко воды и велел сидеть смирно и ждать, пока он не вернется.

Но только Рыжик взялся за дверную ручку, как дверь отворилась сама и в комнату стремительно вошел высокий парень с очень маленькой головой. Щен уставился на него с восторгом: парень был в голубых брюках, желтой куртке, красно-зеленом шарфе и лиловом берете, сдвинутом на правое ухо.

— Вы будете специальный корреспондент журнала «Зеленя»? — осведомился он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — В таком разе прошу меня выслушать с углубленным вниманием, поскольку я являюсь тут представителем научно-технического прогресса.

— Но… — начал было несколько ошеломленный Рыжик.

— До начальства еще успеете, начальство для специального корреспондента всегда на месте. Вы сперва послушайте голос трудящихся масс, которые режут правду-матку в глаза! — прокричал парень и, выдвинув из-за стола стул, плюхнулся на него.

Рыжик вздохнул и тоже сел.

— Режьте! — сказал он.

— Кого? — удивился парень.

— Правду-матку, — сказал Рыжик и положил перед собой блокнот.

— Представляешь, какое дело, — передел на «ты» парень и, наклонившись к Рыжику, несколько понизил голос — Не дают, бюрократы, дороги почину!

— Какому почину? — спросил Рыжик, щелкая рычажком авторучки.

— Беспропольный метод возделывания свеклы, — отчеканил парень, и Рыжик понял, что про себя он произносил эти слова не менее тысячи раз. — Соображаешь?

— С трудом.

— Чудак! Дело проще пареной репы. Весной сеют эту самую свеклу. Так?

— Ну?

— А потом сколько возни с ней, будь она неладная… Одна прополка, вторая, прореживание, шаровка… Сколько нужно рабочих рук? А в масштабе всей страны? То-то! А что я предлагаю? Посеяли — и пусть растет сама по себе, никаких обработок! Конечно, первый год урожая не жди — бурьяном все зарастет. Но какие-то экземпляры выдюжат! Их-то и надо оставлять на развод. Семя от них — вот она, беспропольная свекла!

— Минуточку, — сказал Рыжик, болезненно морща лоб. — По-моему, это просто халтура.

— Это как посмотреть, — обиделся парень. — Ты возьми в толк: произойдет естественный отбор! Не какие-нибудь там с ученых делянок сорта, на которые дунь — и завянет! А тут тебе что? Свекла — богатырь! Любые бурьяны перешибет! Вот что я предлагаю. И за такую инициативу мне — выговор! Это ли не зажимщики?!

— Ересь какая-то, — сказал Рыжик и посмотрел на часы. — И что это тебе взбрело?

— И ты, меня не понял, — сокрушенно вздохнул парень. — Пойду выше! — гаркнул он.

Почуяв угрозу в голосе незнакомца, Щен залился лаем.

— Этот еще откуда взялся? — возмутился парень. — А ну, брысь отсюда, бобик!

— Он со мной, — сказал Рыжик, сажая Щена на колени.

— Ай-яй-яй, какой песик, — мгновенно умилился парень и, сообразив что-то., шепотом спросил: — Для нюха возишь?

— Угу, — буркнул Рыжик.

— Слушай, — тон парня стал заискивающим и просительным. — Выпрут ведь меня из бригадиров. Присоветуй что-нибудь! Прополку я сорвал, между прочим…

— Ну уж, — развел руками Рыжик, — тут я тебе ничем помочь не могу. Извини, мне позвонить надо. Телефон в коридоре?

— В коридоре, — вздохнул парень. — Цивилизация до номеров не дошла…

Рыжик вышел, оставив парня наедине с Щеном. Тот, сидя на дорожке, взирал на парня с благожелательным любопытством.

— Вот такая она жизнь, песик, — сказал парень и пригорюнился. — Прихожу я к ним и говорю: где мы находимся на данном этапе? В самом что ни на есть середнем колхозе. Только что название «Маяк», а какой от нас свет? Одно достижение, что планы поставок выполнили, а иного прогресса не видно. За десять лет хотя б какой завалящий почин выдвинулся! Только и знаем, что посевные да уборочные. Дайте, говорю, моей бригаде выступить с каким-нито знаменитым начинанием! Какое, говорят, начинание, когда свекла у тебя, что африканские джунгли — без топора к ей не подберешься! Убеждал я их по-всякому. Новую агротехнику, говорю, изобрел, непреходящий почин! Смеются и руками машут… Ладно, думаю, отсмеются — поймут. Ан нет, выговор влепили! Теперь я тебя спрашиваю, песик, — какой в подобной атмосфере может быть прогресс?

Щен только таращил глаза. Он ничего не понимал из этого потока шумных слов, кроме того, что парень что-то просит, а ему не дают. Щену стало жалко парня, который так кричал и суетился.

— Ты успокойся, мы с Рыжиком, наверное, тебе поможем, — сказал он Внутренним Голосом.

У парня отвалилась челюсть. Он огляделся по сторонам и медленно стал подниматься со стула, не понимая, кто это заговорил внутри него.

— Вот ведь до чего довели! — вскричал он и бросился из комнаты.

Рыжик, говоривший в это время с председателем колхоза по телефону, проводил его недоуменным взглядом.

— Я сейчас пойду в правление колхоза, Щен, — сказал Рыжик, входя в комнату, — а ты погуляй возле дома. Только далеко не уходи, слышишь?

Он вывел Щена на улицу, погладил его и быстро зашагал к длинному двухэтажному строению под железной крышей. Это и было правление колхоза «Маяк».

Председатель оказался мужчиной средних лет, спокойным, немногословным и обстоятельным. Услышав, зачем приехал Рыжик, он усмехнулся и сказал:

— Зайдите к нашему комсомольскому секретарю Ване Зайцеву, и он вам детально обрисует всю картину с этим самым гражданином Победным. А когда разберетесь — милости просим на поля, сами увидите, как мы работаем, познакомитесь с людьми. Я ведь так полагаю, вас сюда затем направили, чтобы вы правдиво отобразили явления жизни…

Он вежливо проводил Рыжика до двери, на которой висела табличка: «Комитет комсомола», заглянул в комнату и сказал:

— Ваня, тут товарищ из центра, по письму нашего героя Победного. Разъясни ему, что и как, а я поехал. Меня в райкоме ждут.

— Здравствуйте, — сказал Рыжик, пожимая руку Зайцеву и оглядывая небольшую чистую комнату, где на стенах висели лозунги «Дал слово — сдержи!», «Ни одного отстающего рядом!» и репродукции картин «Утро в сосновом лесу» и «Письмо с фронта». — Я, собственно, уже видел товарища Победного, но…

Миловидное, круглое лицо Ивана с золотистым пушком над верхней губой потемнело.

— Опять за свое взялся, зараза, — сказал он с отвращением. — И как его только земля держит!

— Но товарищ Победный приводит в письме факты…

— Нету фактов, — перебил Зайцев. — И Победного нету. А есть Петька Размахаев, пьяница, карьерист и склочник. Он всех замучил своими письмами. Вы пятый уже приезжаете.

— Так Размахаев это и есть Победный? — изумился Рыжик.

— Он самый, — вздохнул Иван. — И псевдоним этот он избрал с намеком, — дескать, ухандокаю я вас до того, что победа все равно останется за мной.

— Извините, но я… факты, изложенные в письме, должен проверить, — сказал Рыжик.

— Такое ваше дело, — посочувствовал Иван. — Пятеро уж проверяли. Председатель точно сказал — поезжайте по бригадам, полевым станам; поговорите с людьми — все сразу прояснится.

— Пожалуй, так лучше будет, — согласился Рыжик, начиная чувствовать симпатию к этому сдержанному парню. — Только вот какой вопрос — я тут не один…

— С женой, что ли?

— Зачем с женой? Со щенком. Он со мной на вокзал увязался, — неловко объяснял Рыжик, чувствуя на себе недоуменный взгляд Ивана. — Чуть, понимаешь, под колеса не влетел…

— Какой разговор! — Иван улыбнулся, и Рыжик окончательно проникся к нему расположением. — Бери своего щенка, а я мотоцикл подгоню.

— Я мигом, — сказал Рыжик и вышел на крыльцо.

Село словно было накрыто душным голубым одеялом раскаленного неба. Ни ветерка, ни шороха не слышалось в этом знойном воздухе.

— Щен! — позвал Рыжик негромко. Никто не ответил. — Щен! — громче повторил он, но тот не появился.

«Куда он запропастился?» — подумал Рыжик.

— Щен! — закричал он изо всех сил.

Послышался пулеметный треск мотора, и к крыльцу подлетел мотоцикл. За рулем сидел Иван.

— Поехали! — крикнул он.

Ругая на все корки непослушного Щена, Рыжик сел в коляску.

— А где же пес? — спросил Иван. — Нету? Да ты не волнуйся, обнюхался небось и сбежал. У нас тут собак много. Породистый?

— Звездный, — буркнул Рыжик.

— Ишь ты, — удивился Иван. — Много пород знаю, об этой не слыхивал. Ну, да ладно, не горюй, отыщется!

Мотоцикл грохнул, рванул, выпустил струю дыма и помчался по дороге.

А Щен в это время сидел на кухне у Петра Размахаева. Перед ним на полу в фаянсовой миске лежал кусок вареной колбасы любительской. За столом Петька Размахаев тоже закусывал колбасой. Перед ним стояли пустые бутылки из-под пива.

Из сеней в кухню робко заглядывала собака Пенка, жившая на Петькином дворе, но кормившаяся уже который год по чужим мискам. Нынче у Пенки были щенки, и голод мучил ее постоянно. Она уже три раза пыталась подобраться к колбасе, но грозный хозяйский окрик заставлял ее поджимать хвост и отступать в сени, где в углу возились и скулили три щенка.

Щен давно уже решил отдать еду Пенке и ее детям, но до сих пор не мог улучить момента, чтобы схватить колбасу и улизнуть.

— Ты пойми, песик, — разглагольствовал Петька. — На тебя вся моя надежда, поскольку ты при корреспонденте. Кто я есть? Я являюсь передовик трудового фронта, которого зажимают всякие там Зайцевы…

Но Щен слушал его вполуха. Ему было жалко Пенку и ее щенят.

«Колбаску я им, конечно, отдам, — думал он. — Но ее ведь на всех маловато. Вот если бы конфеты все-таки росли на поле, как колосья, можно было бы нарвать их сколько хочешь. Маленьким полезно сладкое. И что особенного? Рыжик же говорил: посеют одно зерно, а вырастет целая горсть…»

Он не заметил, что произнес последние фразы Внутренним Голосом. В комнате стало тихо. Петька Размахаев вдруг умолк и уставился перед собой остекленевшим взглядом. Он долго сидел так, к чему-то прислушиваясь и соображая. А Щен продолжал рассуждать: «Пожалуй, ириски росли бы быстрее — они же маленькие. И помадка тоже. Можно хоть каждую неделю урожай снимать!»

Тут он вздрогнул. Петька Размахаев грохнул кулаком по столу, потом ударил себя по лбу и с криком «Аи, разлюли малина, я им докажу!» выбежал в сени так стремительно, что Пенка, взвизгнув, отскочила от двери, забилась в угол и долго еще рычала, закрывая собою щенков.

Щен извлек из миски колбасу, вежливо положил перед Пенкой и отошел, всем своим видом показывая, что этот дар принесен добровольно. Пенка не стала церемониться и накинулась на еду, забыв даже поблагодарить щедрого гостя.

А по райцентру в тот день поползли странные слухи, будто в полдень в сберкассу явился сильно выпивший Петька Размахаев, снял со своей сберкнижки двести рублей и на все деньги закупил в районном гастрономе, а также в двух продуктовых магазинах большое количество конфет, в частности ирисок и карамелек, на какой-то научный эксперимент, как он выразился. Кроме того, прикупил еще ящик пива, бутылку лимонада и пачку сигарет «Друг» с овчаркой на коробке. Сложив все это в люльку своего обшарпанного мотоцикла, он направился в сторону паровавшего поля и всю ночь пропадал там.

Утром ночевавшие неподалеку трактористы были разбужены неистовым лаем и визгом. Трактористы бросились в поле, и… о том, что они увидели, долго еще носились легенды во всей округе.

На вспаханном и проборонованном поле там и сям кучками и в одиночку виднелись конфеты — карамель и ириски. Размахаев лежал на меже, окруженный, как частоколом, пустыми бутылками из-под пива, и спал мертвым сном. А по полю ошалело носились собаки из трех окрестных деревень и торопливо приканчивали размахаевские «посевы». Им помогало множество птиц, сусликов и даже невесть откуда взявшихся коров.

…Когда на делянку примчались «скорая помощь» и «Москвич» с колхозным начальством и до крайности заинтригованным Рыжиком, Петька уже малость очухался, но соображал еще туго и только пытался отогнать собак палкой от ближних рядков.

— Петя, как дела? — ласково спросил председатель, выходя из машины и откашливаясь. — Как здоровьице, Петя?

— Садись, Николай Петрович, — сказал Размахаев, широким жестом хватая последнюю, полупустую бутылку. — Выпей пивка, за мой почин! Теперь тебе, дорогой, деться некуда. Шах и мат в три хода — вот какая моя игра!

— Поедем, Петя, домой, — ласково сказал председатель, делая знак санитарам, чтобы заходили со спины. — Отдохнешь, отоспишься…

— Времени нету, — важно ответил Петька. — Теперь вы у меня все попляшете. И сны у меня вещие, поскольку я слышу внутри себя голос, который…

Тут Рыжик ахнул и зажал рот рукой. Он заметил Щена, который скромно сидел под навесом и смотрел на него преданным взглядом.

Когда санитарная машина увезла Петьку Размахаева в город лечиться от алкоголизма, на поле наступило тяжелое молчание. Даже Ваня Зайцев, который, как известно, терпеть не мог Петра, пригорюнился и ни с того ни с сего сказал:

— А вообще-то он ничего парень, когда трезвый. Корзины из прутьев здорово плетет.

— Его бы самого этими прутьями, — вздохнул председатель. — Ничего, подлечат, глядишь, опять в разум войдет. Ладно, поехали, время не ждет.

Рыжик молча взял Щена на руки и сел с ним на заднее сиденье. Щен притих и, прижавшись к нему, закрыл глаза.

Так они молчали всю дорогу. Лишь когда Рыжика позвали обедать, Щен взглянул на него виновато и сказал:

— Ты иди, Рыжик, а я что-то не хочу.

— К даровым конфетам прихватился? — сердито спросил Рыжик.

— Я их и не пробовал, — с достоинством ответил Щен. — Но я рад, что Пенка со щенками наелись вволю. И потом… Он же был плохой и глупый, а теперь, может быть, станет лучше, как ты думаешь?

— Может быть, — ответил Рыжик.

 

КАК МУЗЫКАНТ СДЕЛАЛ КАРЬЕРУ

— Щен, — сказал однажды на прогулке Рыжик, — что-то давно не видно Музыканта. Не случилось ли с ним чего?

— Случилось, — лаконично ответил Щен и зарычал на пробегавшую мимо кошку.

— Что же ты молчал? — встревожился Рыжик. Он и сам не заметил, как привязался к этому веселому псу, и даже подумывал, не взять ли его к себе.

— Музыкант сделал карьеру, — ответил Щен и поднял лапу.

— Какую еще карьеру? — изумился Рыжик.

— Музыкальную, — ответил Щен.

— Перестань молоть чепуху, — рассердился Рыжик. — Говори толком!

— Я серьезно, — обиделся Щен. — Иди сюда!

И он подбежал к тумбе, которую опоясывала огромная афиша. На ней был изображен клоун с большим красным носом. Клоун тянул за собой на поводке широко улыбающегося песика. Да, это был он, Музыкант. А вокруг них закручивалась надпись: «Музыкальный момент».

— Расскажи, если можно, по порядку, — попросил Рыжик.

И Щен рассказал ему вот что.

Не так давно они гуляли с Музыкантом по этому самому скверу. Делать особенно было нечего, и они, набегавшись, уселись под елкой и принялись разглядывать прохожих.

Людей в тот час проходило немного, кошек вообще не было видно, и друзьям становилось скучновато.

— Хоть бы какая кошка пробежала, — вздохнул Щен. — Все-таки развлечение…

Но Музыкант ему не ответил. Его внимание привлекла мелодичная музыка. Она доносилась из ящика, который нес в руке невысокий длинноволосый человек.

Мелодия, должно быть, очень понравилась Музыканту, и он, как всегда, не удержался, чтобы не подвыть. Мужчина обернулся и задержал на нем взгляд. Музыкант продолжал самозабвенно подвывать.

Мужчина остановился и вдруг выключил транзистор. Музыкант умолк. Прохожий минуту подождал и снова включил приемник.

Музыкант снова завыл.

— Ого! — сказал прохожий, подходя к щенкам. — Да у тебя, братец, искра! Чей же ты такой?

И вдруг услышал внутри себя голос Щена:

— Он ничей, но он мой друг!

— Интересно… дико интересно, — прохожий потрепал Музыканта между ушами. — А ну-ка, посмотрим, на что ты еще способен?

И поискал в эфире вальс.

Завороженный бессмертным Штраусом, Музыкант поднялся на задние лапы и стал раскачиваться в такт вальса.

Тогда прохожий стал кружиться по аллее, взмахивая рукою с ящичком. Музыкант, словно прикованный к ящичку, принялся повторять его движения.

— Гениально! Гениально! — воскликнул неизвестный. — Вот это будет номер! Брависсимо!

Он остановился, вынул из кармана пирожок и разделил его между друзьями, которым понравились как угощение, так и общительность незнакомца. И когда он поманил их за собой, щенки дружно побежали следом.

Они пришли к огромному круглому зданию, в котором было очень много дверей и стекол. Незнакомец подошел к одной двери и сказал старику, стоящему у входа:

— Это мои гости. Прошу отнестись подобающим образом. — Потом, нагнувшись к уху сторожа, прошептал: — Не вздумай выражаться, все понимают!

Они вошли в длинный коридор, где остро пахло зверями. Запах насторожил щенков, у обоих вздыбилась шерсть. Музыкант даже визгливо тявкнул.

Незнакомец нагнулся, погладил каждого и сказал:

— Ну-ну, спокойно, ребята. Здесь все свои.

Он снова зашагал по коридору, представляя своим спутникам обитателей цирка:

— Вот наш Кумир. Существо добродушное, хотя и очень сильное. Мухи не обидит, но рычит — бр-рр-р!!! Страшно.

Огромный лев добродушно следил из своей клетки за притихшими щенками.

— А вот это — Тигр Петрович, личность подозрительная и нервная. От него лучше держаться подальше, особенно при первом знакомстве.

В ответ на его слова грозный полосатый тигр презрительно зевнул, повернулся к ним спиной и медленно направился в угол клетки.

— А вот и госпожа Пантера. Особа строгая, но справедливая и с большим вкусом…

Щен остановился как завороженный: с сухого сука дерева, стоявшего в клетке, на него смотрели два зеленых светящихся глаза. Пантера была черная как ночь.

— Добрый день, малыш, — промурлыкала Пантера.

— Вы понимаете наш язык? — удивился Щен.

— Язык живых понятен всем живым, — ответила Пантера и слегка наклонила голову, чтобы лучше разглядеть Щена.

Но тут незнакомец обернулся и сказал:

— Вперед, друзья, еще успеете осмотреться. Я хочу показать вам манеж.

— Навести меня, малыш, — промурлыкала Пантера. — У меня есть что тебе рассказать.

— Обязательно! — крикнул Щен на ходу. — Обязательно приду, госпожа Пантера!

Но тут Музыкант слегка куснул Щена в ухо, подтолкнул его носом, и они неожиданно оказались на манеже.

Незнакомец уже держал в руках какой-то странный предмет, который, растягиваясь, издавал звуки, совершенно приворожившие Музыканта. Он взвыл не своим голосом.

— Та-та-та, — сказал незнакомец. — Солист, а даешь петуха. Ну-ка, еще раз!

И тут Музыкант, овладев собой, показал, на что он способен. Щен только диву давался, глядя, как самозабвенно он пел и плясал.

— Ну что ж, — складывая гармошку, сказал Иван Никифорович (так звали клоуна). — Если ты не против, то я зачислю тебя в свою труппу. Условия следующие: угол в моей комнате, завтрак, обед и ужин по цирковым нормам, два часа репетиций в день, а также оплаченный отпуск с поездкой на море. А главное — слава, которая неминуемо ждет тебя… Согласен?

— Он согласен, — Внутренним Голосом сообщил Щен.

Иван Никифорович опять вздрогнул и посмотрел на него очень пристально. А Музыкант завилял хвостом и потерся о ногу клоуна.

— Ну, вот, — довольно улыбнулся Иван Никифорович. — Контракт заключен. Я бы с удовольствием занялся и твоим другом, но у него, судя по ошейнику, есть хозяин…

— А дальше что? — спросил Рыжик.

— Дальше я не знаю, — вздохнул Щен. — С тех пор мне не удавалось попасть в цирк. Туда не пускают…

— Ну, что ж, — сказал крайне заинтригованный Рыжик. — Надо сходить посмотреть. Я куплю билет на завтра.

 

КАК ЩЕН ПОДРУЖИЛСЯ С ГОСПОЖОЙ ПАНТЕРОЙ

Цирк был переполнен. Над рядами стоял многоголосый гул, словно жужжала тысяча пчел.

Щен, сидя рядом с Рыжиком, непрерывно вертел головой — отмахивался от шума.

Но вот началась программа, и в зале стало тише. Тут были летающие гимнасты, жонглеры, наездники, но Щен не обращал на них внимания. Всякий раз, как шталмейстер объявлял номер, Щен взглядом спрашивал Рыжика: «Сейчас выйдет Музыкант?»

— Потерпи немного, — отвечал Рыжик. — Смотри на сцену.

Но Музыкант так и не вышел. Его вынесли на арену поразившим Щена способом.

Музыкант сидел на шесте. Шест был водружен на лбу у человека с огромным красным носом, в костюме, на который Щен даже зарычал — такой он был разноцветный, броский, неожиданный.

Щен сначала испугался за Музыканта, но вдруг узнал и в пестро одетом, размалеванном человеке Ивана Никифоровича. Он держал в руках тот самый поющий, растягивающийся предмет, на котором играл в день их знакомства. Когда он, Иван Никифорович, заиграл, Музыкант, встав на широкой планке, делавшей шест похожим на букву «Т», принялся раскачиваться в такт музыке и подвывать.

— Браво, браво! — похвалил Рыжик Музыканта. — Смотри, какой акробат. И еще поет!

— Он и не то умеет! — гордо сказал Щен. — Когда мы гонялись за котами, он прыгал на них, как тигр!

— То-то ты вечно ходишь ободранный, — недовольно сказал Рыжик. — И чем тебе кошки мешают?

— Смотря какие, — сказал Щен, вспомнив госпожу Пантеру. Рыжик не мог знать, какое глубокое впечатление она произвела на Щена.

Тем временем поющий предмет в руках незнакомца заиграл другую мелодию, и Щен вдруг услышал песенку, которую они с Музыкантом очень любили и часто тихонько выли:

Через минуту эту озорную, простенькую песенку уже мурлыкал весь зал.

Только директор в своей ложе сверкал глазами и грозил пальцем клоуну, потому что песенка не была предусмотрена в программе — ну просто свалилась как снег на голову!

Когда наконец зал затих, Иван Никифорович произнес: «Алле-гоп!» Музыкант спрыгнул с жердочки, сделал двойное сальто и оказался в ловких руках клоуна.

Зал зааплодировал изо всех сил. Музыкант в белой манишке с черным галстуком-бабочкой шел на задних лапках по барьеру и церемонно раскланивался. Это был его триумф. Мог ли он, бродячий щенок, перебивавшийся с корки на корку, мечтать о столь громкой славе? Вот уж действительно, как говаривал Щен, никогда не знаешь, что тебя ждет за углом!

Добежав до Рыжика и Щена, Музыкант остановился, поклонился и коротко, ласково тявкнул, как будто хотел сказать: «Друзья мои, я помню о вас всегда, даже в зените славы!»

В ответ раздался радостный лай Щена. В рядах засмеялись. Рыжик сердито дернул Щена за хвост.

Музыкант в сопровождении клоуна удалился за кулисы.

— Вот видишь, Щен, — сказал Рыжик, — чего можно добиться упорством и трудолюбием.

— Но ведь тут нужен еще и талант, — возразил Щен.

— Если бы ты поменьше озорничал, из тебя тоже могло бы что-нибудь выйти, — вздохнул Рыжик.

Знал бы он, чем окончится это невинное назидание!

— Рыжик, а пантера — тоже кошка? — вдруг ни с того ни с сего осведомился Щен.

— Вечно ты с глупостями, — рассердился Рыжик. — Смотри лучше на акробатов!

Акробаты были слабостью Рыжика. И эта слабость обошлась ему в тот вечер довольно дорого. Когда номер окончился, он вдруг обнаружил, что Щен исчез.

«Побежал, наверное, поздравить Музыканта!» — подумал Рыжик. Но объявляли номер за номером, а Щена все не было.

Беспокойство Рыжика возрастало. Его начали тревожить мрачные предчувствия. Он уже поднялся, чтобы пройти за кулисы, как вдруг в зале погас свет и ведущий громогласно возвестил:

— Двадцать минут в ночных джунглях! Заслуженный артист всех цирков, знаменитый дрессировщик хищников Евдоким Бигудимов!

На арене возник тропический лес. Он окаймлял поляну, покрытую мягкой травой, в которой сверкали огромные светляки.

Зажглись два прожектора. Они осветили длинный коридор из стальных прутьев, по которому важно шествовали львы. За ними, увешанный какими-то диковинными птицами и обезьянами, шел Евдоким Бигудимов с бичом в руке. Став посреди поляны, он щелкнул бичом. Арену огласило рычание львов, верещание обезьян и крики попугаев.

В лучах прожекторов черной молнией мелькнула пантера. И к ужасу своему, Рыжик увидел на ее плече Щена.

Мрачные предчувствия сбывались на глазах!

Рыжик похолодел. Ему хотелось выбежать на арену, кричать, звать на помощь, но он боялся, что звери начнут волноваться, и тогда Щену придется плохо.

«Как он попал туда? Как?!» — твердил про себя Рыжик, будто это и было самое главное. Но слова сейчас не имели никакого значения — они просто выражали его ужас и смятение. Между тем публика, заметив Щена на плече пантеры, решила, что это очередной трюк, и разразилась громкими аплодисментами.

Растерявшийся дрессировщик шагнул к пантере. Он хотел было снять Щена, но пантера оскалила зубы и ударила лапой по хлысту.

Зал замер. Глухо и тревожно зарычал любимец дрессировщика, лев Кумир.

А Рыжик вдруг услышал внутри себя голос Щена:

— Видишь, я тоже кое на что способен!

Дрессировщик стоял в нерешительности, не зная, что предпринять. По программе все звери должны были прыгать через костер Охотника, которого изображал дрессировщик. Но даже такой точный и меткий зверь, как пантера, вряд ли удачно прыгнет через огонь со щенком на плече. А допустить неудачу, срыв дрессировщик никак не мог. И выдать свою растерянность — тоже. Потому что звери, как и люди, не любят растерянных и жалких.

Но тут все решилось в один миг. Несмотря на свой гордый и строптивый нрав, пантера знала, что на арене нужно работать. Иначе потом будет плохо, а зверям ведь бывает ничуть не лучше, чем людям, когда их наказывают. И тогда она промурлыкала:

— Тебе, пожалуй, пора, малыш. Мы славно с тобой поболтали. Приходи еще, я буду ждать.

И прежде чем Щен успел ответить, она выпрямилась, напружинив свои могучие мускулы. Щен, словно камень, выброшенный катапультой, пролетел между прутьями через барьер прямо в зрительный зал и плюхнулся на колени к Рыжику.

Что тут только началось! Зрители решили, что это — часть представления, и вскочили с мест. Рыжик схватил Щена и прижал его к себе так, что тот чуть не задохся. А пантера улыбнулась, показав дрессировщику ярко-розовую пасть и страшные белые клыки, которые дробили кости так же легко, как мы с вами ломаем спички, и прыгнула через костер. Представление началось.

Но Рыжик со Щеном его уже не видели. Рыжик бежал по улицам, держа на руках Щена, а тот все норовил облизнуть ему лицо. Они молчали и очень любили друг друга.

И только уже дома, когда Щен съел свою вечернюю котлетку, попил воды и вытянулся на тахте рядом с Рыжиком, он сказал:

— Знаешь, я очень рад, что побывал у госпожи Пантеры. Она так интересно рассказывала про джунгли! А хлопали мне ничуть не меньше, чем Музыканту, ведь верно? Давай навестим ее завтра. Госпожа Пантера хочет с тобой познакомиться. Она очень умная и совсем не страшная. Рыжик, а кто такие крокодилы? Они тоже водятся в джунглях и умеют бить хвостом…

Рыжик приподнялся на локте и посмотрел на Щена.

— Завтра, — сказал он с облегчением, — я закрою твою дверку, и ты будешь выходить только со мной. Хватит с меня пантер и крокодилов.

— Но почему? — удивился Щен. — Ты же сам сказал Борису, что нужно все время видеть и узнавать новое.

— Я говорил про людей, а не про щенков, — буркнул Рыжик. — И вообще, кончай философствовать. Сказано — завязано.

После этих слов он закрыл глаза и уснул. А Щен тихонько подошел к своей дверке и сунул в пружину огрызок карандаша, который как-то подобрал под столом у Рыжика и любил катать по полу.

— Вот теперь посмотрим, завязано или развязано, — пробормотал он и, растянувшись на своей подстилке, стал вспоминать волнующие события этого вечера.

 

КАК ЩЕН СТАЛ СОЦИОЛОГОМ

Неожиданно в сквере появился новый щенок. Это был эрдельтерьер, породистый, но с какими-то шалыми глазами. На нем болталась модная мохеровая попонка, нарядная и очень грязная, а ошейник с серебряной чеканкой был, по-видимому, рассчитан на сенбернара. Кличка у него была тоже странная — Опрос.

В первый же вечер, когда щенки обнюхались, Опрос поразил всех. Из него, как из дырявого мешка, сыпались вопросы, один чуднее другого. Почтительно оглядев все медали и бляхи Биндюжника, он спросил:

— Как по-вашему, стимулируют ли награды интеллектуальный рост щенка?

Биндюжник ничего не понял, но, чтобы сохранить достоинство, рявкнул так, что Опрос отскочил шага на три. Однако это его ничуть не обескуражило, и он тут же пристал к Дэзику, разглядывавшему его как невесть какое чудо:

— Что вы думаете по поводу демографического взрыва среди кошек? Каково мнение футурологов?

Щенки совершенно растерялись, но Дэзик не ударил лицом в грязь. Он поднатужился, вспомнил любимое словечко своего хозяина, которое тот произносил к месту и не к месту, и ответил с достоинством:

— Мнения следует экстр-раполир-ровать.

От радости Опрос стал ловить собственный хвост. Когда он докружился до того, что закатил глаза и грохнулся на землю, к нему подошел Щен, державшийся поодаль.

— Слушай, что это значит? — спросил он. — Почему ты так… странно выражаешься?

— Подворотня вы, подворотня, — вздохнул Опрос — Что здесь странного? Просто социологические термины…

Тут Биндюжник, у которого лопнуло терпение, налетел на Опроса и задал ему хорошую трепку за «подворотню» и вообще. Опрос выдержал ее молодцом и нисколько не обиделся. Когда Биндюжник, вывалив язык, уселся отдохнуть, Опрос привел себя в порядок и спросил задумчиво:

— Вы не замечали, что после физических упражнений разыгрывается аппетит? — И повел своих новых знакомых к задней двери домовой кухни, о которой даже Музыкант не имел понятия.

Кухня эта открылась всего три дня назад, и в низких баках было полным-полно сокровищ: костей, объедков мяса, даже птичьих потрохов. Хозяевам в этот вечер пришлось долго звать своих питомцев — они до того увлеклись, что ничего не слышали.

С тех пор щенки подружились. Опрос оказался хорошим товарищем: когда ему перепадало много кусочков, он всегда приносил что-нибудь лакомое для друзей. А когда в его жизни наступала черная полоса (это случалось всякий раз, как хозяйка погружалась в пучину своей кандидатской диссертации, с утра до вечера глушила кофе, дымила, как паровоз, и совершенно забывала про пса), друзья тащили ему кто что мог и таким образом избавляли от мук голода.

Но если Опрос произвел большое впечатление на щенков, то хозяйка его Люся просто потрясла всех собаковладельцев.

Это была красотка — зеленоглазая, черноволосая, белозубая. Фигуру имела тонкую и гибкую, как плеть, одевалась по самой последней моде и вообще выглядела так современно, что люди рядом с ней начинали ощущать некую неловкость — то ли за себя, то ли за нее.

Первое ее появление в сквере вызвало сенсацию. Все хозяева щенков постарались познакомиться с ней немедленно и преуспели, потому что она очень любила общаться и производить впечатление.

Когда Люся удалилась, ведя на поводке Опроса, хозяин Биндюжника сложил пальцы щепотью, словно собирался перекреститься, но вместо этого послал ей вслед воздушный поцелуй.

— Пупочка! — сказал он таким тоном, что все мужчины сочувственно хмыкнули.

А хозяин Дэзика промолвил сладко и таинственно:

— Поп-арт!

Теперь по вечерам в сквере значительно прибавилось народу, а щенкам стало жить куда вольготнее, потому что хозяева совершенно забывали о них до момента возвращения домой.

Люся воспринимала поклонение как должное. Однако со свойственной социологам практической сноровкой она быстро сумела разобраться в основном пункте несоответствия собаковладельцев ее требованиям: все они, кроме Рыжика, были женаты всерьез и надолго. Тогда Люся полностью сосредоточилась на Рыжике. Она стала появляться в очень выразительных блузках без рукавов, с разрезом почти до талии, и в мини-юбочках, больше похожих на шорты, разговаривала исключительно на социологические темы, но, даже рассуждая о проблемах бытового обслуживания, смотрела на Рыжика так, что он краснел и отводил глаза.

Щену Люся совсем не понравилась — ее запах, голос, смех. Он чихал от ее крепких духов, кашлял от сигарет, ему все время хотелось убежать и увести Рыжика. Люся Щена тоже не жаловала, хотя и называла «лапушка». А главное, Щен видел, как разговоры Рыжика с Люсей огорчают Лиду.

Вскоре после того как Рыжик со Щеном выручили Лиду из беды, она ушла из магазина и поступила учиться в педагогический техникум. Занятия кончались в семь, а в половине восьмого Лида ежедневно появлялась в сквере. Приходила и в воскресенье, когда занятий не было. Она застенчиво здоровалась с Рыжиком, которого называла «Игорь Николаевич», потом минут десять играла со Щеном и уходила, а Щен провожал ее до входной арки. Это был ежедневный ритуал, которым дорожили оба.

Иногда Рыжик задавал Лиде вопросы про учебу или жизнь. Лида радостно вспыхивала и отвечала: «Все хорошо!» — так что беседы эти страдали некоторым однообразием.

С тех пор как появилась Люся, Рыжик совсем перестал обращать внимание на Лиду. Он рассеянно здоровался с ней и продолжал свои ужасные, трескучие разговоры с Люсей, в которых Щен не мог понять ни единого слова. Напрасно Лида приходила в новом брючном костюме и задерживалась в сквере вдвое против прежнего: Рыжик лишь рассеянно улыбался ей издали. Зато Щен приветствовал Лиду особенно шумно и, норовя лизнуть ее в нос, прыгал так высоко, словно он был воспитанником знаменитого спортсмена Бубки…

И вдруг Лида исчезла. Ее не было целую неделю. Все эти бесконечных семь дней Рыжик до позднего вечера расхаживал с Люсей по скверу, обсуждал животрепещущие социологические проблемы, а Щен угрюмо тащился за ними.

За ужином, когда Рыжик рассеянно жевал котлету, Щен вдруг поднял голову от своей мисочки и спросил:

— Рыжик, что такое социология?

— Тебе зачем? — изумился тот.

— Просто интересно, — уклончиво ответил Щен.

— Ну, как тебе сказать… социология — это наука, которая пытается разобраться во взаимоотношениях человека и общества, выяснить мнения, суждения людей в целом ряде вопросов.

— А потом что?

— Потом? Ну, в зависимости от общего мнения может измениться ситуация. Как бы это тебе попроще объяснить? Понимаешь, ну вот, допустим, десять щенков спросили, нравится ли им ливерная колбаса? Восемь ответили «нет», два — «да». Значит, колбасы нужно выпускать меньше…

— Интересно, какому щенку может не понравиться ливерная колбаса? — задумчиво сказал Щен. — Наверное, только очень глупому. Или очень объевшемуся — вроде Биндюжника.

— Так я же к примеру, — сказал Рыжик.

— Я тоже, — отозвался Щен.

На следующий день была суббота, но Рыжик, вместо того чтобы выспаться за всю неделю, поднялся неожиданно рано и принялся за генеральную уборку. Он вытер всюду пыль, вымыл полы и даже протер окна, после чего они стали голубыми и веселыми. Щен принимал в уборке посильное участие, бросаясь Рыжику под ноги или норовя унести в угол и запихнуть под секции отопления пыльную тряпку, так что Рыжик в конце концов рассердился.

— Перестань вертеться под ногами, — строго, сказал он. — Приведи-ка лучше в порядок свой угол — у нас сегодня гости.

— А пирожки с мясом будут? — спросил Щен, связывавший появление гостей с этим исключительным лакомством, которое Рыжик в дни получек и гонораров приносил из ближайшей кулинарии. — Кто придет в гости, Борис или Лида?

Рыжик вдруг начал усиленно тереть тряпкой совершенно чистый стол.

— Щен, — каким-то умильным, заискивающим голосом сказал он. — Придет Люся. Пожалуйста, веди себя хорошо.

— А зачем ей приходить? — спросил Щен. — Не надо, Рыжик, от нее так пахнет, что я чихаю. Она совсем не купает Опроса, а это очень неудобно, потому что блохи прыгают на всех нас.

— Перестань молоть чепуху, — рассердился Рыжик. — Распустил я тебя, вот что!

После этого он быстро закончил уборку и собрался в магазин. Он позвал было Щена, но тот обиделся и, растянувшись на тахте, сделал вид, что спит. Даже когда Рыжик, вернувшись, протянул ему слоеный пирожок с мясом, Щен стал его есть не сразу, а немного повозил по полу…

Люся явилась ровно в семь. Она была в сиреневых брюках и желтой блузке без рукавов. От нее пахло такими терпкими духами, что у Рыжика защекотало в носу и он подумал: «А ведь Щен-то, пожалуй, прав!»

— У вас очень миленько, — сказала Люся, оглядываясь, — хотя, конечно, чувствуется отсутствие женской руки. Но ведь холостяк — объект деградирующий. Фрустрация личности, которую он перманентно стремится компенсировать… Впрочем, об этом после. В этом доме кормят гостей?

— Конечно, — ответил Рыжик, выставляя на стол пирожки, колбасу, зефир в шоколаде и кофейник.

— Опять кофе, — поморщилась Люся. — И даже без ликера…

— Простите, — смутился Рыжик, у которого оставалось три дня до зарплаты и пятерка в кармане. — Вы что предпочитаете?

— «Бенедектин», — небрежно бросила Люся. — Или «Черный буйвол», ну этот, бразильский…

Сказать по правде, Люся никогда еще этих марок не пробовала, только читала в книжках их волнующие названия. Но Рыжик-то этого не знал.

— Одну минутку, — сказал он, вскакивая. — Вы тут поиграйте со Щеном, я сейчас…

Он вышел, и слышно было, как он громко позвонил к соседям.

Щен выжидательно смотрел на Люсю, но та и не думала с ним играть, а поднялась и стала неторопливо обходить квартиру, бормоча: «Сервант… телевизор… тахту переставить в угол…» Потом она вышла на кухню, Щен последовал за ней. Не нравилась ему эта гостья!

Но и в кухне Люся не делала ничего особенного, только тыкалась во все углы, что-то вымеряла, а услышав шаги Рыжика, поспешно вернулась в комнату.

Рыжик явился, запыхавшись. Он поставил на стол затейливую коробку шоколадного набора «Ассорти», виновато промолвив:

— «Черного буйвола» нет, но это тоже вкусно.

И принялся разливать кофе в две чашки, составлявшие предмет его особой гордости, потому что Рыжику их дала с собой мама, жившая в маленьком городке на берегу большой реки Двины. Чашки были старинные, фарфоровые, в нежных полевых цветах. Заворачивая их в посудные полотенца, мама сказала: «Из этих чашек пили бабушка с дедушкой, потом мы с отцом. Надеюсь, что они послужат тебе и твоей будущей жене».

Рыжик очень любил бабку с дедом, не говоря уже об отце с матерью, которые, по его мнению, были самыми честными и хорошими людьми на свете. Он всегда держал эти чашки отдельно в посудном шкафчике, а сегодня вдруг почему-то вынул.

— Мейсен? — спросила Люся, разглядывая хрупкую чашечку.

— Кузнецов, — ответил Рыжик.

Люся опять сморщила носик:

— Все-таки мейсенский фарфор лучше кузнецовского, вы не находите?

— Возможно, — согласился Рыжик, которому совсем не хотелось с ней спорить. Он шутливо приподнял свою чашку и сказал: — За хорошие встречи.

— За фрустрацию, — задумчиво ответила Люся. — Фрустрация конвертирует индивидуальность…

— Все-таки удивительно, — вздохнул Рыжик, — что при желании можно сделать из великого и могучего русского языка…

— Вы какой-то несовременный, но это приятно. Садитесь сюда, — сказала Люся, указывая место рядом с собою на тахте.

— Щен, — странным голосом произнес Рыжик, — ты бы пошел погулять. Там внизу ждет Опрос. Отнеси ему колбаски и сам поешь.

Он сгреб с тарелки колбасу, завернул ее в бумажную салфетку, перевязал веревочкой, но Щен только плотнее вжался в угол и зарычал.

— Прискорбно, — сказала Люся. — Впрочем, когда индивидуум снимает фрустрацию конформистскими методами, то может создаться фрустрация высокого порядка, то есть приспособленчество. Уверяю вас, вы ведете себя по отношению к псу совершенно оппортунистически…

Щен рычал не переставая. Тогда Рыжик покраснел и закричал:

— Раз ты такой скверный, я тебя проучу!

Он наклонился было к Щену, но тот так яростно оскалил маленькие острые зубы, что рука Рыжика застыла на полдороге.

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в прихожей вдруг не раздался звонок. Рыжик открыл дверь и удивленно отступил, увидев Лиду.

— Здравствуйте, — растерянно сказал он, от всей души желая, чтобы у Люси хватило такта прикрыть дверь в комнату.

Раздался радостный лай Щена, который вылетел в прихожую и заплясал вокруг Лиды, всем своим видом выражая восторг и преданность. Но Лида уже увидела накрытый стол, девушку в броской желтой блузке, и лицо ее померкло.

— Игорь Николаевич, — произнесла она, стараясь говорить весело, — я ведь на минутку. Вижу, в сквере ни вас, ни Щена, вот и подумала — может, захворали?…

— Нет, мы здоровы, — ответил Рыжик таким ненатурально бодрым голосом, что ему самому стало тошно. — Совершенно здоровы, правда, Щен? — повторил он, спиной чувствуя ироническую Люсину улыбку и невольно отмечая про себя, какая нежная и строгая Лида в своем сером костюме.

— Так я пойду, — сказала Лида, упорно не замечая Люсю. — Извините за беспокойство, Игорь Николаевич. Счастливо оставаться.

Впоследствии, вспоминая эту сцену, Рыжик не в силах был объяснить, как он мог говорить и действовать подобным образом. Он понимал, что Лида ждет от него совсем немногого — теплого взгляда или хорошего слова, но в голове у него шумело, а язык будто отсох.

— До свиданья, — с трудом выговорил он. — Заходите, когда сможете.

Лида быстро взглянула на него, погладила Щена и, отвернувшись, побежала вниз по лестнице. Щен с лаем устремился за ней.

— «Ромашки спрятались, поникли лютики», — сказала Люся, появляясь на пороге. — Однако вы, оказывается, опасный мужчина… — И, взглянув на хмурое лицо Рыжика, добавила: — Индивид с центростремительными ориентациями не способен к селективной перцепции…

— Мы будем или не будем ужинать? — сухо спросил Рыжик и направился в комнату, забыв даже закрыть входную дверь на защелку.

А Щен в это время сидел у подъезда и внимательно слушал Лиду.

— Щен, — говорила она дрожащим голосом, — я тебя очень прошу, не бросай ты его! Он же чисто дите неразумное, его кто хочешь обведет вокруг пальца…

Щен был свято убежден, что Рыжик — самый умный и сильный человек на свете. И все-таки он понял, что хотела сказать Лида, а поняв, коротко взлаял. Лида снова взяла его на руки, и Щен почувствовал, что на нос ему вдруг закапал теплый дождичек. Ему ужасно хотелось утешить Лиду, но он не знал, как это сделать, и только лизал ей лицо и руки. Лида в последний раз прижала Щена к себе, вынула из сумки голубую мисочку с большим куском жареной печенки, поставила перед ним и пошла не оглядываясь. Щен был так расстроен ее уходом, что совсем забыл про печенку, и очнулся, только увидев перед собой Опроса, Дэзика и Биндюжника.

— Как чудесно пахнет! — умильно сказал Опрос. Дэзик молча смотрел на печенку, глаза его увлажнились.

— В общем-то я… э-э… устал от сбитых сливок, — задумчиво протянул он. — Простая грубая пища куда здоровее.

А Биндюжник спросил напрямик:

— Можно нам тоже попробовать?

— Ешьте все, — разрешил Щен. — Мне что-то не хочется. Друзья мгновенно опорожнили мисочку до последней крошки. Опрос даже перевернул ее вверх дном и спросил участливо:

— А ты не заболел, Щен? Кто же может отказаться от печенки?

— Я здоров, — сумрачно ответил Щен. — Но у меня к вам очень важное дело. Понимаете, мы должны помочь Рыжику…

А Рыжик в это время маялся. С дивана он пересел на стул, потом отошел к окну… Перед ним все еще стояли голубые, печальные глаза Лиды и ее храбрая улыбка. На улице начался дождь, стекло перечеркнули длинные брызги… Он представил себе, как она скрывается за пеленой дождя, и ему стало очень грустно.

Люся что-то трещала у него за спиной. Рыжик понимал, что ведет себя невежливо, но ему не хотелось оборачиваться. «Куда это запропастился Щен? — с тревогой подумал он. — Еще простудится».

Люся решительно выпрямилась и допила кофе.

— Мне холодно… — капризно протянула она.

Рыжик снял пиджак и на вытянутой руке протянул его Люсе.

— Набросьте. Может, в кухне открыта форточка? Я посмотрю.

«Сейчас улизну», — подумал он, но Люся поспешно вцепилась в его руку и принялась тянуть его к себе, как в игре «кто кого перетянет». Рыжик уперся было, но, сообразив, что выглядит смешно, неохотно сделал несколько шагов.

И тут он вдруг ощутил ветерок на своем лице и почувствовал, что дверь позади него приоткрылась. В тот же миг Люся выпустила руку и уставилась расширенными глазами куда-то за его спину. Рыжик обернулся.

В комнату чинно, друг за дружкой вошли собаки. Впереди выступал Биндюжник, за ним семенил Дэзик. Следом шел Опрос, боязливо косившийся на свою хозяйку. Шествие замыкал Щен. Щенки уселись в ряд у стены и стали молча разглядывать Рыжика и Люсю.

— Что это значит? — растерянно спросил Рыжик. — Щен, я тебя спрашиваю: вы что, с ума сошли?!

Люся не стала задавать никаких вопросов. Она просто расстегнула широкий ковбойский пояс с металлическими бляхами и решительно направилась к щенкам. Рыжик перехватил ее.

— Постойте, — приказал он и сердито повторил: — Щен, что за фокусы?

Наступило молчание, но вдруг Люся ахнула, потому что она, как и Рыжик, услышала внутри себя тоненький голосок:

— Рыжик, я спросил, нравится ли им Люся. Все ответили «нет», даже Опрос. Теперь ты должен прислушаться к нашему мнению. Это же гораздо важней, чем ливерная колбаса…

— Господи! — произнес Рыжик. — Господи! — повторил он и, рухнув на стул, захохотал так, что по всей квартире пошло эхо.

Лицо Люси вдруг перекосилось, она схватила со стола чашку, шваркнула ее об пол и, пнув ногой завизжавшего Опроса, выскочила из комнаты.

Наступило молчание. Рыжик и щенки молча смотрели друг на друга. Потом Рыжик перевел дух и поднялся со стула.

— Ну что ж, социологи, — сказал он. — Давайте ужинать. Колбасы и хлеба хватит на всех. Опрос, будешь сегодня ночевать у нас. Что ты там делаешь, Щен? Смотри не порежься. Жаль, хорошая была чашка. А вы молодцы. Получайте, что заработали.

И он выложил на газету перед щенками горку свежей, вкусно пахнущей колбасы.

 

КАК РЕДАКТОР ОТДЕЛА ОЦЕНИЛ ЩЕНА

Каждый день в редакцию приносили корреспонденцию. Ее складывали на стол Борису Этенко, и он, зарегистрировав письма, говорил Щену:

— Ну-ка, старик, не ленись, разнюхай тему.

Щен не знал, что такое тема, но, чтобы доставить удовольствие Борису, который дружил с Рыжиком, тыкался носом в разноцветные конверты. От них пахло бумагой, клеем и еще чем-то странным и острым — людьми, которые их писали. Эта волна запахов будоражила Щена, он тихонько ворчал и зубами вытаскивал за край какой-нибудь конверт. По странной случайности вытащенные им письма всегда оказывались интересными, и скоро сотрудники стали просить Бориса:

— Слушай, не жмись, подкинь парочку Щениных.

Особенно много почему-то приходило стихов. Обычно, читая их, Борис только хмыкал, но порой хватался за щеку, словно у него вдруг заболели зубы… Щен в таких случаях сочувствовал Борису и начинал озабоченно кружить вокруг его стола до тех пор, пока Этенко не говорил:

— Ничего, старик, отлегло.

Накануне почта пришла очень большая. Борис погрузился в нее с головой, но внезапно подскочил на стуле и застонал так громко, что все сотрудники подняли головы.

— Шедевр? — сочувственно спросил Рыжик.

— Слушайте! — обморочным голосом проскрипел Борис:

Грянул такой хохот, что Редактор Отдела вышел из своей капитанской рубки и тоже стал слушать. Стихи были про несчастную любовь и кончались эпически:

— Да, — молвил Редактор Отдела, — пожалуй, надо вам выписать молоко за вредность.

Все еще долго смеялись, а Щен, который очень любил молоко, задумался. В самом конце рабочего дня он сказал Рыжику:

— Рыжик, а если я сочиню стихи, нам тоже выпишут молоко?

— Смотря какие, — ответил Рыжик. И Щен прочитал с выражением:

Афоризм этот так понравился сотрудникам, что его написали на большом листе бумаги и прикнопили к доске объявлений. А Щен получил в виде гонорара целый пакет сливок…

Вообще, все в редакции настолько привыкли к Щену, что, когда он отсутствовал, то и дело машинально поглядывали в пустой угол и складывали вкусные кусочки в стенной шкаф. Кусочков было много, но Щен принимал их только из рук Рыжика, да иногда, украдкой, от Ниночки, которая приносила удивительные вещи: ливерную колбасу, мозговые косточки, блинчики с мясом, — так что отказаться не было никаких сил. За последние полгода Щен округлился, шерстка у него лоснилась, и вообще он выглядел веселым и упитанным. Рыжик даже стал отмечать, что Щен подолгу разглядывает свое отражение в зеркальных витринах магазинов, а однажды он с достоинством ответил Ниночке, пенявшей ему на какую-то шалость:

— Может быть, я и не очень хороший, но зато такой породистый!

Только Редактор Отдела упорно игнорировал Щена. Даже когда тот возникал прямо на его пути, Редактор начинал косить и сворачивал в сторону, бормоча что-то о совершенно распустившихся сотрудниках.

Рыжик, уходя на задание, безбоязненно оставлял Щена в редакции и только просил Бориса присмотреть, чтобы он не путался под ногами у посетителей.

Это было трудновато, потому что посетителей Щен просто обожал. Стоило появиться в отделе незнакомому человеку, как он садился напротив и начинал его изучать.

Посетители приходили поодиночке и группами. Иногда они бывали веселые, но чаще — грустные или взвинченные. Некоторые кричали так громко, что Щен начинал лаять, и тогда из-за стеклянной перегородки выбегала Ниночка, хватала его в охапку и совала ему какой-нибудь особенный кусочек. Но Щен не любил, когда его уносили, и очень скоро понял, что лаять в редакции нельзя, а надо сидеть тихо и, как говорил Борис, сопереживать. Иногда, когда посетитель говорил особенно долго и жалобно, Щен, подобравшись к самым его ногам, начинал подвывать. Человек вдруг стихал и тянулся погладить Щена или начинал улыбаться.

— Не пес, а психотерапия! — говорили сотрудники «Зеленей» и очень гордились, что даже в редакции мощного «Урожая» нет такого симпатичного щенка.

…В то утро Рыжика срочно послали делать репортаж с совещания, и он ушел, строго наказав Щену сидеть тихо и охранять Бориса. Насчет охраны он придумал нарочно — боялся, что Щен, соскучившись, отправится бродить по коридорам издательства. Но тот и не думал никуда отлучаться: сразу после ухода Рыжика пришли юные следопыты.

Следопытов Щен уважал: они всегда были веселые, от них пахло ветром и травой. В редакции любили этих ребят и их руководителя, молодого токаря Женю Ермашова, который часто приносил интересные материалы о неизвестных героях Отечественной войны. Но особенно привечал их Редактор Отдела, у него начинали как-то особенно блестеть очки и голос становился мягким и теплым. Щен однажды слышал, как Борис говорил Рыжику, что Редактор Отдела во время войны был майором артиллерии. И хотя слова были непонятные, Щен почувствовал, что майор — это что-то хорошее.

На этот раз следопыты явились в редакцию с грудой оружия, обнаруженного ими в дальнем овраге, где партизаны приняли смертный бой с фашистами. Здесь были два автомата, винтовки, пробитые пулями каски и целая груда патронов.

Редактор Отдела пригласил к себе следопытов и Бориса и попросил Ниночку поставить чайник. Один из следопытов, маленький, бойкий, чернявый, которого все называли Жучком, не мог усидеть спокойно — он все время подскакивал, перебивал товарищей и вообще, как говорится, мельтешил перед глазами.

Щен, который всегда любил общество, проскользнул в кабинет и первым делом принялся обследовать то, что лежит в углу.

От непонятных предметов пахло землей, прелью и холодным едким дымом. Запах был тусклым — Щену стало скучно. Поэтому он подошел к сидящим и от нечего делать принялся обнюхивать их. Здесь ничего интересного тоже не предвиделось. От Бориса пахло, как всегда, одеколоном и клеем, от редактора — трубкой и ветчиной, а от мальчишек — чем попало…

Вдруг Щен насторожился. Он оказался у ног того самого парнишки, которого товарищи называли Жучком. Карман его брюк был оттопырен и оттуда пахло холодом, жутью и пустотой.

У Щена на загривке вздыбилась шерсть, он тихонько зарычал, но его никто не услышал, поскольку в это время Женя Ермашов рассказывал что-то интересное.

Щен зарычал громче и зубами потянул Жучка за край штанины. Тот вздрогнул от неожиданности. Все заглянули под стол и дружно заулыбались, заметив Щена.

— Это щенок нашего сотрудника Солдатова, — страдая от беспорядка, сказал Редактор Отдела. — Безусловно, Солдатов будет наказан в административном порядке… Борис, уберите собаку из комнаты!

Но Щен, не обращая внимания на суровую речь начальника, изо всех сил тянул Жучка за брюки.

— Слушай, старик, — наклоняясь к нему, сказал Борис — Ну что ты хулиганишь? Ступай побегай…

Щен выпустил штанину и, залившись громким лаем, стал царапать Жучка коготками. Ермашов нахмурился.

— Пес не зря волнуется… Слушай, Жучок, что у тебя в карманах?

— У меня? — пролепетал растерянно Жучок. — Ничего особенного, честное пионерское…

— Опять чего-нибудь заначил? — сурово спросил Женя. — Ах, Жучок, Жучок, настоящий ты Плюшкин… А ну, выворачивай карманы!

— Ничего я не заначил, — заныл Жучок. — Кому она нужна, такая ржавая?!

Он отчаянным жестом сунул руку в карман и вырвал оттуда комок ржавого железа. Но наверное, это все-таки был не простой комок, потому что Редактор закричал не своим голосом:

— Стой! Ни с места!

И тут произошло маленькое чудо. Редактор Отдела, который всегда не ходил, а шествовал, одним прыжком очутился рядом с Жучком и протянул ему свою широкую ладонь.

— Спокойно! — приказал он. — Сейчас ты осторожно переложишь гранату мне на ладонь. У нее проржавела чека, просто чудо, как она до сих пор не взорвалась… Остальные ложатся на пол лицом вниз. Женя, проследите. Борис, очистите большую комнату, коридор и позвоните куда следует. Я отнесу гранату в ящик с песком. Понятно?

Борис на цыпочках направился к двери и осторожно прикрыл ее за собой. Он что-то громко сказал в соседней комнате, послышался Ниночкин визг, голоса, топот ног — и все стихло.

Щен с удивлением увидел, как все следопыты, а потом и Женя, улеглись на ковер. Сначала он решил, что это такая игра и неплохо бы в нее включиться, но ощущение общей тревоги было столь сильным, что он уселся у ног Редактора Отдела и уставился на гранату. Горло его раздувалось, в нем непрерывно что-то глухо клокотало…

Редактор, убедившись, что все возможные предосторожности соблюдены, поставил ковшиком свою ладонь к ладони Жучка и ловко перекатил гранату.

— Ложись! — приказал он, и Жучок повалился, как подкошенный.

Стеклянная дверь приоткрылась.

— Готово! — сказал Борис, с ужасом и восхищением глядя на начальника.

— Хорошо, — сказал тот. — Откройте пошире обе половинки. Когда я выйду, немедленно закройте двери и оставайтесь в комнате. Все.

Ступая широко и плавно, он вышел в большую комнату, где уже никого не было, а на электрической плитке бушевал чайник.

— Возьмите щенка и выключите плитку! — прошипел Редактор.

Борис протянул было руку, но Щен ловко отскочил и вильнул в коридор. Редактор Отдела вдруг услышал внутри себя тоненький голосок:

— Не отсылай меня! Может, я тебе пригожусь!

На этот раз Редактор не испугался, а даже почувствовал некоторое облегчение.

Коридор был безлюден, двери закрыты наглухо, но тревога и возбуждение сочились, казалось, сквозь стены.

Редактор Отдела знал, что поступил хорошо и правильно, но нести в руке гранату, которая может взорваться от любого сотрясения, — все равно не очень-то приятное занятие. Он никогда не обращал внимания на этот коридор, по которому ходил вот уже семнадцать лет, а теперь ему в память врезалась каждая трещинка на паркете, каждая царапина на стене…

Он покосился на Щена. Тот чинно шагал «к ноге», как учил его Рыжик. И у Редактора Отдела внезапно возникла глубочайшая внутренняя уверенность, что этот пес поймет все, что ему скажут.

— Слушай, — произнес он. — За углом, в конце коридора, — ящик с песком. Беги туда и вырой ямку. Живо!

Щен поднял ухо и вихрем помчался вперед, а Редактор Отдела продолжал медленно идти.

До ящика оставалось сотни две шагов. «Какая тишина!» — подумал Редактор. Он не знал, что новость молниеносно распространилась по всем этажам и десятки людей, затаив дыхание, медленно проходят рядом с ним этот бесконечный коридор…

Наконец, он свернул за угол и увидел Щена, который уже выкопал в песке глубокую ямку.

— Спасибо, друг! — сказал Редактор Отдела. — Век не забуду. А теперь было!

Щен выскочил из ящика, но убегать не стал, а отошел в сторонку и принялся отряхиваться.

«Куда же я уйду? — как будто говорил он. — Мало ли что может случиться!»

Редактор Отдела медленно наклонился и осторожно опустил гранату в ямку. Когда он выпрямился, лицо у него было мокрое, словно он стоял под душем.

— Да беги же, дурачок, — ласково сказал он. — Все в порядке. Я покараулю.

Щен не двинулся, лишь коротко тявкнул. Редактор услышал, как хлопнула дверь в другом конце коридора. Он быстро выглянул и увидел, что к ним направляются двое военных.

…Гранату давно уже увезли, а все шестиэтажное здание издательства гудело сверху донизу. В кабинете Редактора Отдела стоял такой гул, что в нем гасли даже телефонные звонки. Взволнованно, все враз говорили юные следопыты, счастливые, что увидели настоящего героя. Хлюпал носом Жучок, выслушавший не менее сорока нотаций. Сотрудники редакции, каждый в своем ключе, уточняли детали чрезвычайного происшествия.

Все новые и новые люди протискивались сквозь толпу, чтобы пожать руку Редактору Отдела и взглянуть на Щена, который лежал на письменном столе у телефона в позе отдыхающего льва. Его положил туда сам Редактор, и Щен жалел только, что его не видят на этом почетном месте Биндюжник, Дэзик, Музыкант, а особенно Вечно Благодарный.

«Да, если я герой, — казалось, говорил весь его вид, — что же в этом удивительного?»

Рабочий день уже кончался, когда в кабинет Редактора Отдела ворвался Рыжик. Увидев Щена на столе начальника, он обмер. А Щен радостно залаял и, мигом утратив свою геройскую стать, бросился к нему, как самый обыкновенный щенок, соскучившийся по хозяину.

— Что случилось? — не своим голосом спросил Рыжик. — Что он тут опять натворил?

Редактор Отдела встал. Он уже совсем собрался ответить, как всегда, сурово и многозначительно, но вдруг широко улыбнулся, отчего сразу стал красивее и моложе, и сказал:

— Знаете, Игорь, у вас замечательный пес. Настоящий боевой товарищ.

И он передал боевого товарища с рук на руки Рыжику.

 

КАК ЩЕН И РЫЖИК ПОПАЛИ К «МЕТАЛЛИСТАМ» И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО

— Щен, — сказал Рыжик, — я тебя не понимаю.

Щен потупился и вильнул хвостом в надежде, что неприятный разговор пройдет мимо. Но не тут-то было.

— Ты являешься ночью, лаешь, будишь соседей, не говоря уже обо мне…

— Но ты же закрыл мою дверку!

— Я закрыл ее потому, что хочу приучить тебя к дисциплине. После обеда до моего прихода ты должен сидеть дома. Интересно, где ты шлялся?

Щен попятился было к двери, но Рыжик встал и плотно прикрыл ее. Услышав щелчок замка, Щен вздохнул и смирился.

— Я был у Дэзика, — объяснил он. — Я… Он… То есть мы…

— Что «мы»? — терпеливо спросил Рыжик.

Щен беспокойно шевельнулся, и Рыжик вдруг заметил, как в его густой шерсти что-то блеснуло.

— Ну-ка, поди сюда! — произнес он.

Щен неохотно подошел, и Рыжик снял с его шеи белую металлическую цепочку с толстой блямбой.

— Та-ак… — протянул он. — Интересный подарочек! Откуда он у тебя?

Щен снова вздохнул, но Рыжик не сводил с него глаз, так что соврать было невозможно.

— Такие цепи носят только «металлисты», — наконец выдавил он. — Рокер сказал…

— Что-о? — Рыжик потряс перед его носом подвеском. — Какой еще рокер? Выкладывай немедленно все как есть!

Он поднял Щена, посадил его рядом на тахту и погладил по голове. Глаза у Рыжика были строгие, а рука — твердая и добрая. Щен прижался к ней и начал свой рассказ.

…Еще зимой, в начале февраля, хозяин Дэзика, Станислав Викторович, с женой укатили в очередную загранкомандировку, оставив пса и квартиру на бабушку, Нину Васильевну, и сына Гену. Гена учился в восьмом классе, никогда еще не разлучался с родителями и, когда они уехали, целую неделю грустил, тем более что бабушка оказалась строгая и спуску ему не давала. Он исправно ходил в школу и в бассейн, выводил и кормил Дэзика, бегал за продуктами — успевай только поворачиваться! Как-то перед сном он даже принялся сочинять жалобное письмо родителям насчет того, что нехорошо и нечестно взваливать все трудности на единственного ребенка. Однако письмо так и осталось недописанным, потому что бабушку забрали в больницу с воспалением печени и ситуация круто переменилась.

Болезнь у Нины Васильевны оказалась сложная, с трудным названием, посетителей к пей не пускали, только принимали передачи. Над Геной вдруг, впервые в жизни, не оказалось старших. И тут, узнав, что он, хоть и на время, стал хозяином большой квартиры, к нему хлынули гости — друзья по школе, товарищи по бассейну, друзья друзей и товарищи товарищей. Гена сам не заметил, как его уютный, ухоженный дом превратился не то в кафе, не то в дискотеку, где день и ночь гремела музыка, клубился едкий табачный дым и плясали до упаду малознакомые парни и девчонки, нещадно терзавшие дорогую японскую аппаратуру. Холодильник опустел, во всех углах валялись окурки, книги в шкафу таяли, как снег весной, Дэзик бродил по комнатам очумелый, лохматый и голодный.

Большинство этих странных гостей называли себя «металлистами» — они носили браслеты на руках и лодыжках, цепи, кресты и подвески на шее, увлекались тяжелым роком, музыкой, под которую вертелись, метались и извивались как одержимые. Руководил ими рокер, парень лет двадцати, увешанный цепями, пластинами, подвесками… Его боялись: когда он входил в комнату, металл на танцорах начинал угрожающе шевелиться и звенеть. Кроме того, никто из ребят не выдерживал его мерцающего, неподвижного взгляда. Рокер неустанно повторял своим подопечным, что они, «металлисты», существа особенные, избранные и стоят неизмеримо выше остальных, непосвященных. Он учил их общаться жестами, узнавать друг друга в толпе, контачить со своими и жестоко «срезать» чужаков…

Вначале Гене нравилась такая необычная жизнь, но книги в шкафу все таяли, а вчера пропала бронзовая статуэтка Будды, которую особенно ценил отец. Гена испугался, потребовал вернуть книги и Будду, но «металлисты» засмеялись ему в лицо, а главарь выразительно повертел на запястье тяжелый браслет с острыми шипами… Гена испугался и замолчал. Заметив Дэзика и Щена, рокер и на них надел подвески, объявил их классными псами и стал дрессировать с помощью хлыста. Такая дрессировка привела друзей в смятение. Дождавшись удобного момента, Щен улизнул, а Дэзика перехватил Гена, и тот остался дома, испуганный и голодный…

Рыжик внимательно слушал Щена. Как сотрудник молодежного журнала, он знал, кто такие «металлисты», и даже однажды заглянул в кафе, где они собирались. Это были, как правило, ребята лет четырнадцати-восемнадцати, в темных очках, подчеркнуто фирменных брюках и куртках, увешанные металлическими побрякушками. Держались они вызывающе, любили обмениваться таинственными знаками и балдеть под тяжелый рок — музыку под стать их нарядам. Этот рок приводил их в исступление, они корчились в танце, выпи, вихлялись, пока с остекленелым взглядом, обливаясь потом, не забивались в какой-нибудь угол, дыша, как загнанные животные…

Все это, с точки зрения Рыжика, было нелепо и противно, но он понимал, что нельзя запретить людям плясать, как им нравится, или слушать какую угодно музыку. Запрет лишь усиливает сопротивление, поэтому нужно искать какие-то другие пути общения и воздействия на этих ребят. Но какие именно, Рыжик представлял себе с трудом, а кроме того, у него постоянно было столько важных и неотложных дел, что все это откладывалось куда-то на потом и забывалось.

Однако сейчас он встревожился по-настоящему: ему не раз приходилось встречать Гену вместе с отцом, беседовать с ними, шутить, обмениваться новостями. На взгляд Рыжика, Гена был нормальный, хороший парень, но кто знает, до чего он дойдет, если вовремя не вмешаться? Весь этот балдеж совсем не столь невинен, как может показаться на первый взгляд. И вообще, если «металлисты» так ведут себя в общественных местах, например в кафе, то что же происходит в отдельной квартире, без посторонних?

Он не заметил, как Щен умолк, и очнулся, только когда тот ткнулся холодным носом в его ладонь.

— Рыжик, а ведь Дэзик голодный, — тревожно произнес Щен. — Они только сами едят и пьют, а его не кормят. И вообще, этот… рокер… они его знаешь как боятся! Потому что он повелитель металла и умеет читать мысли. Правда, мои мысли он почему-то не прочел…

— Хорошо, — сказал Рыжик. — Сегодня вечером мы пойдем в гости к Генке и сами увидим что к чему. Сейчас мне пора на работу, а ты поешь и поспи, чтобы быть в полной форме.

Щен принялся за суп. «Хорошо бы, все люди были похожи на Рыжика! — думал он. — Тогда никто бы не горевал и не боялся, а все шли друг к другу и говорили просто: «Помоги!»

В этот день вся редакция журнала «Зеленя» только и говорила что о Генке и «металлистах». Сотрудники подходили к Рыжику и предлагали свою помощь, но он отказывался и уверял, что они вполне справятся вдвоем со Щеном. Уже в конце дня его вызвал Редактор Отдела. Вид у него был озабоченный.

— Что это за история с «металлистами»? — сурово спросил он и, когда Рыжик объяснил, сказал вдруг неожиданно тепло: — А вы не попадете, часом, в беду? У них ведь, кажется, не только тяжелый рок, но и браслеты с шипами?

— Не могу я бросить парнишку в беде, — вздохнул Рыжик. — Дай Дэзика жаль, хороший пес. Ну, а в случае чего — я же все-таки самбист-разрядник, прилично смыслю и в каратэ…

— Надеюсь, пса вы оставите дома? — спросил Редактор, испытывавший с того самого дня вполне понятную слабость к Щену.

— Ну зачем же, — ответил Рыжик, — пусть закаляет волю и мужество.

— Но он такой маленький, — возразил Редактор. — Может, все-таки возьмете парочку наших ребят? Подстраховка, знаете ли…

— Нет, — решительно отверг Рыжик, — подстраховка в данном случае может все испортить. В том числе и гвоздевой материал для журнала, — добавил он, лукаво взглянув на Редактора. — Так что, как говорили наши предки, вперед без страха и сомненья!

— Вперед-то вперед, — вздохнул Редактор… — Слушайте, а вы случайно не знаете, в каком состоянии Генкина бабушка? Кстати, в какой она больнице?

— Понятия не. имею. Я ее и не видел никогда.

Когда Рыжик ушел, Редактор долго, насупясь, листал справочник, потом снял телефонную трубку.

— Алло! Это справочная первой городской больницы? Пожалуйста, номер терапевтического отделения…

Ровно в шесть часов вечера Рыжик со Щеном отправились в путь.

Дом, в который они пришли, был новый, но уже какой-то потрепанный: стены исписаны и изрисованы, стекла в дверях заменены фанерой…

Едва они вошли в подъезд, сверху донеслось глухое клокотание, похожее на отдаленный рев водопада.

Лифт, тоже новый, был уже весь исцарапан, с покореженными кнопками и указателями. Когда они стали подниматься, рев усилился.

На площадку верхнего этажа выходили четыре двери — грохот доносился из правой, приоткрытой. Рыжик толкнул ее, и они оказались в темной прихожей, где на полу навалом лежали плащи, куртки, сумки. Раздался тоненький лай — навстречу выскочил лохматый, отощавший Дэзик и радостно запрыгал вокруг друзей. Рыжик сунул ему приготовленный кусок колбасы, в который тот с жадностью вцепился.

Оставив Дэзика утолять голод, Рыжик со Щеном двинулись по длинному коридору в дальний конец квартиры, откуда доносилась тяжелая, оглушающая музыка. У Щена вздыбилась шерсть, но Рыжик строго сказал: «Держись!» — и тот послушно подобрался.

Коридор упирался в плотно закрытую дверь. Рыжик повернул ручку и решительно шагнул в комнату.

Хотя на город еще только наплывали светлые весенние сумерки, здесь было почти темно от тяжелых, плотно задернутых штор. Лишь на журнальном столике горела свеча в причудливом подсвечнике. По потолку и стенам метались цветные пятна — японская стереосистема была запущена на полную мощность. Посреди комнаты извивались, вихлялись, крутились три парня и две девчонки лет тринадцати-четырнадцати, бренчащие бесчисленными браслетами и подвесками. Пахло духами и потом.

Но самое любопытное зрелище, пожалуй, представлял собою парень, восседавший, скрестив ноги, на тахте. Худой, с мелко завитыми, струившимися по плечам и спине волосами, в застегнутой до подбородка оранжевой куртке, покрытой металлической сеткой, он выглядел фантастически и устрашающе. Лоб его опоясывала латунная полоса с изображением не то птицы, не то дракона, на руках поблескивали браслеты с острыми шипами… Полузакрыв глаза, он покачивался в такт музыке.

— Видишь? Это рокер! — услышал Рыжик внутри себя тоненький голос Щена.

Поглощенные пляской, ребята не заметили вошедших, но главарь (так назвал его про себя Рыжик) выпрямился. Горевшая сбоку свеча высветляла его лицо с глазами, посаженными так глубоко, что Рыжику вдруг показалось: на него глядит пустыми глазницами череп…

— Что надо? — неожиданно густым голосом, перекрывая грохот, спросил рокер.

Пятеро танцоров застыли, ошалело уставившись на пришельца. Щен невольно прижался к ноге хозяина.

— Я к Геннадию, — ответил Рыжик, пристально разглядывая ребят и пытаясь в зыбкой полутьме определить, кто же из этих распаленных мальчишек тихий голубоглазый Гена. — А, вот и ты! Здравствуй!

— Здравствуйте, — буркнул Гена, неохотно отрываясь от своей партнерши, высокой девахи в открытом коротеньком платье, напоминавшем купальник. — Вам, наверное, папу? Он в отъезде. Или бабушку? Так она в больнице.

— Нет, я к тебе, — сказал Рыжик, вглядываясь в его растерянное лицо. — Поскольку ты сейчас живешь один, и вообще…

— Он не один, — раздался тот же властный голос — Здесь его друзья и единомышленники.

— Довольно странные единомышленники, — пробормотал Рыжик.

Музыка гремела, не переставая, он чувствовал, как в комнате нарастает напряжение. Рокер вдруг поднялся и танцующей походочкой направился к нему.

— Отчаливай отсюда, папаша, — процедил он. Поскольку «сынок» был моложе его всего года на три,

Рыжик невольно улыбнулся. Тот заметил усмешку, глубоко посаженные глаза его сузились. Он повернулся к ребятам, и вдруг на мальчишках и девчонках затрепетали их цепи, подвески, кресты…,

«Черт возьми! — изумился Рыжик и взглянул на Щена. Тот уже не жался к его ноге, а стоял твердо и прямо, как солдат, готовый к бою. — Почему весь этот металл шевелится, как живой?»

И тут его вдруг осенило! Он вынул из кармана подвесок, который снял со Щена, и протянул главарю. Подвесок дернулся и чуть не выпрыгнул из его руки. Их взгляды встретились, и рокер понял, что Рыжик догадался! Он шагнул к нему, Щен беспокойно тявкнул, Рыжик наклонился и погладил его.

— Не трожь пса! — тихо и зловеще приказал главарь.

Рыжик пожал плечами.

— Это мой щенок, — спокойно ответил он.

— Врешь! — повысил голос тот, медленно расстегивая свой страшный браслет. И вдруг чуть не выронил его, потому что услышал внутри себя тоненький голос:

— Это правда! Рыжик мой, а я — его!

Наверное, голос Щена услышали все, потому что девчонки дружно ойкнули, а у сбившихся в кучу мальчишек буквально глаза полезли на лоб. Никто не заметил, как в комнату вошел Дэзик и робко остановился у порога.

— А ты, папаша, оказывается, фокусник, — криво усмехнулся главарь. — Чревовещатель! Ну-ка, выйдем на пару слов в коридор.

— Зачем? — Рыжик пожал плечами. — Тут веселее, все-таки компания. Да и фокусник-то, пожалуй, не я, а ты!

И вдруг, шагнув к рокеру, он одним стремительным движением раздернул «молнию» на его куртке сверху донизу. Куртка распахнулась, и все увидели висящий на толстой цепи большой металлический брусок.

— Магнит, — пояснил Рыжик. — Вот и все волшебство. Эх вы, «металлисты», чему вас только в школе учат?!

Не давая прийти в себя онемевшим подросткам, он шагнул к окну и раздвинул тяжелые шторы. В комнату ворвались мягкий свет и прохлада весеннего вечера. Заметался, угасая, язычок свечи.

И сразу оборвалось наваждение — духота, страх, таинственность… Музыка все еще гремела, но уже не опьяняла и не пугала — просто чужеземная мелодия, необычные звуки, непривычные ритмы…

И тут рокер, поняв, что его власть шатается, бросился на Рыжика.

— Руби агента! — крикнул он, и в его занесенной руке блеснул браслет с шипами.

В то же мгновение Щен бесстрашно рванулся вперед и мертвой хваткой вцепился в ненавистную руку. Браслет покатился по полу. А на другой руке главаря повис Дэзик!

Рокер взвыл от боли. Он попытался стряхнуть щенков, но те висели, как приклеенные. Рыжик перевел было дух, но тут на него налетел сзади один из «металлистов», потом другой… Девчонки визжали, как резаные. Только Гена бестолково топтался у стены, не зная, к кому присоединиться. Главарь, потрясавший руками, понял, что щенков не стряхнуть, и попробовал расшибить их о стенку…

Вот когда пригодилось Рыжику самбо и каратэ! Испытанным приемом он свалил рокера и уложил на него двух «металлистов». Оглушенные падением, Щен и Дэзик разжали челюсти. Рыжик мгновенно отправил их под тахту, схватил упавший браслет и прислонился к стене.

Мальчишки поднялись, на их лицах не было заметно желания продолжать драку. Рокер тоже встал, потрясая искусанными пальцами.

— Ответишь! — прохрипел он. — По судам затаскаю, а псов на живодерню! Нет такого закона кусать граждан!

— Надо же, знаток законов, — удивился Рыжик и спрятал в карман браслет. — Заходи, когда заживет, потолкуем…

— Что здесь происходит?!!

Все обернулись, как по команде. В дверях стояла высокая седая женщина в пальто и берете. Увидев ее, Гена отступил за спины приятелей, а Дэзик залился радостным лаем, потому что это была бабушка, Нина Васильевна, которая выписалась из больницы значительно раньше, чем рассчитывал любящий внук…

Не будем подробно описывать немую сцену, связанную с появлением бабушки, и все, что за ней последовало. Скажем только, что «металлисты» во главе с рокером пулей вылетели из дому. Ушли и Рыжик со Щеном, оставив растерянного Генку и счастливого Дэзика, который из голодной, запуганной собаки снова превратился в домашнего, жизнерадостного пса…

Рыжик со Щеном медленно шли по вечернему скверу и дышали воздухом. Рыжик что-то тихонько насвистывал, а Щен то и дело поглядывал на него.

— Что ты все смотришь на меня? — наконец спросил Рыжик.

Щен ответил не сразу:

— Я и не знал, что ты такой…

— Какой «такой»?

— Ну, так здорово дерешься, и вообще… Теперь они нас будут обходить за три улицы!

— Вот этого бы как раз и не надо, — вздохнул Рыжик, а Щен немедленно отозвался:

— Почему?

— Потому что мы дрались не столько с ними, сколько за них. Если они этого не поймут, значит, мы зря старались. Но какой молодец Дэзик! Я всегда думал — он хлипкий…

— Этого никогда не знаешь, пока не проверишь, — назидательно заметил Щен. — А за рокера тоже, по-твоему, надо драться? Он же нас чуть не убил!

— Ну, тут уж не столько за него, сколько с ним, — пробормотал Рыжик и, вынув из кармана браслет с шипами, взвесил его на ладони. — Ничего себе игрушка!

— А что ты с ним будешь делать?

— Сдам в редакционный музей. Экспонат что надо! Слушай, а ты не ушибся, когда упал? Может, взять тебя на руки?

— Нет, — ответил Щен, выпрямляясь и принимая бравый вид. — Просто я никак не могу понять…

— Чего?

— Почему так вовремя появилась бабушка? — задумчиво сказал Щен.

 

КАК ЩЕН С ИЗОТОПОМ ОТПРАВИЛИСЬ В СНЫ

Ранней весной у Рыжика и Щена появились новые соседи. На их этаже кто-то поменялся, и в квартиру напротив въехал парень чуть постарше Рыжика с золотисто-шоколадным сеттером. Парня звали Володя, по профессии он был кибернетиком и работал в области электронной техники, а пес откликался на кличку Изотоп и отличался крайней замкнутостью. Переезжали они в воскресенье, и Рыжик невольно обратил внимание на то, какая у соседа своеобразная меблировка. Даже самые обычные вещи — тахта, шкаф, письменный стол — были созданы по каким-то своим, особым законам. В изголовье тахты, например, была вмонтирована панель с телефоном, транзистором и будильником; секции огромного комбинированного шкафа раскрывались и закрывались нажатием разноцветных кнопок, а на кухне все кастрюли, чайники, сковородки свистели и пели каждая на свой лад, извещая хозяина о степени готовности еды и питья… Трудно представить, сколько приборов и приспособлений вмещала эта небольшая квартира! Правда, чудеса эти постоянно портились — возникало короткое замыкание, перегорали предохранители, отказывали смесители, и тогда весь подъезд оставался без света или вызывал аварийную службу, чтобы унять льющуюся с потолка воду…

Словом, через неделю после переезда Володю знал уже весь дом, а особенно контора ДЭЗа, куда жильцы звонили не переставая…

Однако Володе повезло: начальник ДЭЗа Тимофей Еремеевич был страстным поклонником новостей науки и техники и к экспериментам жильца относился с сочувствием и уважением. А потому бесконечные жалобы на Володю аккуратно складывал в особый ящик письменного стола, запирал его двойным поворотом ключа и втайне мечтал, что в местной газете «Вечерние новости» появится большая статья о том, как он, Тимофей Еремеевич, бескорыстно и преданно содействовал прогрессу науки…

Однако главным чудом Володиной квартиры был Робик — маленький робот, похожий на Буратино, в синей курточке, красных штанишках и желтой шапочке с помпоном, из-под которой выбивались нейлоновые кудряшки. Робик был гордостью Володи, он создавал его целых два года и еще несколько месяцев потратил, чтобы придать ему вид веселого мальчишки. Робик умел вытирать пыль, мыть посуду, включать и выключать электроприборы, промывать и натирать паркетные полы. Первое время в квартире у Володи постоянно толпился народ, особенно дети и подростки: каждому хотелось поглядеть на это диковинное существо и, если удастся, потрогать его руками. Разговаривать Робик, к сожалению, не умел, но в его глазах, на лбу, на руках и ногах то и дело загорались разноцветные лампочки, обозначавшие действия, которые он совершал или готовился совершить. Этот маленький металлический слуга был настолько интересным и необычным, что даже самые солидные жильцы, которым больше всех доставалось от Володиных изобретений, в конце концов прекратили писать жалобы и искренне гордились, что в их доме живет такой удивительный и яркий парень. Авторитет Володи особенно возрос после того, как в его квартиру сунулись какие-то неизвестные, скорее всего даже не жулики, а просто мальчишки, желавшие взглянуть на чудеса, о которых толковал весь микрорайон. Визит этот закончился довольно драматически: Робик отдубасил непрошеных гостей электрополотером, а Изотоп разорвал на них одежду и напугал до того, что они, распахнув окно, стали громко звать милицию…

Надо сказать, что самым несчастным и озлобленным существом в механизированном Володином царстве был Изотоп. Он ненавидел даже свою кличку, не говоря уже обо всем прочем. Дело в том, что пес этот органически не выносил механизмы, приборы и устройства. Он грыз электрополотер, бросался на телевизор и поднимал неистовый лай, когда включалась стереосистема.

Не раз он пытался сокрушить своих врагов в открытой и честной борьбе, но, получив несколько ударов, ссадин и сильных электроразрядов, перешел к глухой обороне. Даже к хозяину своему он относился настороженно, поскольку тот не только на работе, но и дома жил в мире приборов, расчетов, экспериментов.

Отдыхал Изотоп только во сне. Растянувшись на своей подстилке, он вздрагивал, рычал, тихонько повизгивал, и Володя, немало дивившийся характеру своего питомца, смутно ощущал, что пес его не рядом с хозяином, как другие порядочные собаки, а далеко-далеко, в каком-то своем, особом мире…

На Щена Изотоп тоже вначале глядел как на врага, не понимая, чему можно радоваться в этой печальной жизни? Но однажды Щен привел его к себе в лоджию, где в ящиках сверкали всеми красками заботливо выращенные Рыжиком цветы. Цветы были слабостью Рыжика — они напоминали ему дом с палисадником на берегу северной реки Двины, деревню с серебристыми от старости домами, в одном из которых жили его бабушка с дедушкой. Цветы бабушки были знамениты на всю округу, к ее палисаднику сходились стар и млад, не уставая радоваться этой хрупкой, душистой красоте… Когда Рыжик на каникулы приезжал к бабушке и деду, он часами с интересом наблюдал, как бабушка колдует с южными, непривычными здесь семенами, как обихаживает рассаду, лелеет и холит каждый цветок… Он всегда с удовольствием помогал ей, и среди гостинцев, которые увозил в город, вместе с рябиной, брусникой, клюквой и грибами всегда бывали семена цветов, которые мама высаживала на балконе в их городском доме. Здесь, в большом городе, в однокомнатной квартире Рыжика не было модных излишеств, поскольку он все свободные деньги тратил на книги и диски, но цветы в ящиках и горшках не переводились в его доме круглый год. Мало-помалу Щен привык к ним настолько, что стал воспринимать их как добрых приятелей, с которыми можно было при случае перемолвиться словечком-другим, и очень огорчался, когда они увядали и исчезали насовсем…

Впервые попав в лоджию квартиры, где жили Рыжик и Щен, Изотоп не поверил своим глазам. Он вставал на задние лапы, чтобы дотянуться до ящиков с цветами, и обнюхивал их так долго, что Щен встревожился.

— Ты все-таки осторожней, — сказал он. — Они же маленькие, а ты вон какой верзила…

Но Изотоп в этот момент знакомился с розовыми маргаритками и не обратил на Щена никакого внимания. Наконец, он опустился на передние лапы, чихнул и глубоко вздохнул.

— Как странно, — задумчиво сказал он. — Они совсем, как в моем сне…

— В каком сне? — спросил Щеп, сны которого всегда были продолжением реальной жизни, так что он там либо гулял с Рыжиком, либо грыз косточку, либо дрался с котами. Изотоп пбмотал головой.

— Понимаешь, — сказал он, внезапно проникаясь доверием к Щену, — каждую ночь я вижу удивительные сны. И если бы не они… — Он понурился, зарычал и направился к выходу.

Через три минуты Щен услышал, как он яростно сражается в своей квартире с Робиком.

Несколько дней Щен не видел Изотопа, но понимал, что лед сломан. И почти не удивился, когда он возник однажды утром у его двери, хриплым лаем приглашая выйти на совместную прогулку.

Они хорошо пробежались по скверу, загнали черного кота Тратата на дерево, причем Щен спел озорную песенку:

Напрасно Тратата мяукал и шипел на дереве, призывая на голову Щена всевозможные бедствия и кары. Щен плясал под деревом победный танец, а Изотоп, растянувшись на яркой, не успевшей еще пожухнуть траве, поглядывал на кота снизу такими глазами, что тот невольно начинал цепляться когтями за ветку…

В тот день, после того, как новые друзья по-братски разделили суп с сосисками, который Робик поставил перед Изотопом, он поведал Щену свою тайну.

Тайной Изотопа были его сны. Они приходили, как только он закрывал глаза, и долго еще бродили в его мозгу, после того как он просыпался.

В этих снах он видел вещи удивительные и непонятные: множество деревьев, уходивших вдаль, так что не было им ни конца ни края, широкие поляны с зеленой травой, посреди которых бежала — не из крана, а просто так! — свежая, вкусная вода, и цветы, и далекие синие горы, и еще много разного, чего он не знал и не умел назвать… По снам Изотопа бродили удивительные животные, то добрые, то свирепые; иногда он храбро сражался с ними, но чаще все жили весело и дружно. Он защищал их малышей и беседовал на равных со старшими, а спал, как все они, на траве под деревьями или в глубоких ямах и дышал, дышал, дышал удивительным воздухом, от которого у него раздувались ноздри, а шерсть становилась легкой, чуть влажной и атласной… Иногда, когда приходил голод, он гнался за добычей, преследовал ее, настигал последним, мощным прыжком… и просыпался в душной комнате, где вечно что-то звонило, трещало, гремело и бродил со щеткой или тряпкой постылый Робик…

Щен внимательно слушал рассказ Изотопа. Этот угрюмый пес возбуждал в нем сочувствие, да и сны его были понятны, потому что Щен знал: они существуют на самом деле. Он ведь ездил уже с Рыжиком в командировку в деревню, видел лес, зверей и птиц, правда, не таких, какие снились Изотопу, но, может быть, в других лесах, которых он не знал, водились и такие существа?!

Изотоп замолчал и хмуро огляделся вокруг. За оградой сквера звенели трамваи, неслись сплошным потоком машины, троллейбусы, автобусы… Он очень боялся, что Щен поднимет его на смех. Но тот задумчиво сказал:

— Знаешь, а ведь твои сны есть на самом деле! То есть, я хочу сказать, что, когда мы с Рыжиком ездили в командировку, я все это видел — траву, деревья и многое другое. Деревья называются лесом, трава — поляной, а звери…

У Изотопа вдруг засветились глаза, он оживился и стал похож на большого, неуклюжего щенка.

— Слушай, — сказал он, и голос у него как-то странно, тоже по-щенячьи, переломился. — Я хочу туда!

— Куда? — недоуменно переспросил Щен.

— Ну, туда, где деревья, звери и эта… поляна. Как туда добраться?

— Не знаю, — озадаченно отозвался Щен. — Мы с Рыжиком ехали на поезде, потом на машине, и еще…

Изотоп нетерпеливо засопел.

— Слушай, — вдохновенно сказал он. — Мы как-то с хозяином ходили гулять на пристань. Там есть такой речной трамвай, он весь белый и везет далеко-далеко. Что, если мы…

— Собак без хозяев туда не пускают, — рассудительно возрази;! Щен. — И потом, откуда мы будем знать, где выйти?

— Какая разница? — перебил Изотоп. — Главное, что там не будет ни Робика, ни телевизора, ни полотера! Мы будем делать, что захотим, и обязательно попадем в сны!

— Не знаю, — вздохнул Щен. — Надо спросить Рыжика, если он позволит. И вообще…

— И вообще ты трус, — резко сказал Изотоп, и глаза у него снова стали угрюмыми и безнадежными. — Ты просто боишься, а сваливаешь на Рыжика! Этого Щен перенести уже не смог.

— Хорошо, — сухо сказал он. — Я согласен. Когда ехать?

— Сейчас! — Изотоп так воспрянул духом, что даже слегка подпрыгнул. — Прямо сейчас побежим на пристань!

— Может, все-таки лучше завтра? — осторожно заметил Щен. — Рыжик вернется, и…

— Разве он тебя спрашивает, когда уходит или уезжает? — вкрадчиво спросил Изотоп. — Люди с нами совсем не считаются, почему же мы должны считаться с ними?

Как ни странно, этот нехитрый аргумент решил дело. «В самом деле, почему?» — подумал Щен и решительно направился за Изотопом к выходу из сквера.

На речном вокзале скопилось много народу — было душное летнее утро, людям хотелось освежиться и отдохнуть. Щен вопросительно взглянул на Изотопа, не представляя, как проскочить по узкому трапу мимо матросов на речной трамвай.

Но Изотоп оказался неожиданно ловким и смекалистым. Он немного постоял, приглядываясь к пассажирам, облюбовал пожилого мужчину, увешанного сумками и сетками, с детским велосипедом в руках, и решительно пошел по трапу вслед за ним. Матрос, проверявший билеты, решил, что это собака нагруженного гражданина, и пропустил Изотопа на палубу, где тот мгновенно устремился на корму и спрятался за большим черным ящиком, в котором хранились спасательные пояса. После этого маленькому, быстрому Щену уже не оставалось ничего другого, как юркнуть на трап и, скрываясь за ногами входивших пассажиров, проскочить на трамвай. Тут он мгновенно учуял Изотопа и через минуту уже лежал рядом с ним за ящиком.

Пока снимали трап и отдавали концы, оба щенка старались не дышать. Но вот звякнул колокол, застрекотал мотор, по палубе пронесся свежий ветерок, и речной трамвай двинулся в таинственную даль, унося с собой оробевших, но возбужденных друзей.

Поездка была долгой: трамвай подходил к берегу и отчаливал, бойко бежал по реке и снова останавливался у пристани… Мало-помалу Изотоп и Щен осмелели и, сообразив, что до конца пути их все будут считать хозяйскими собаками, улеглись на палубе.

Пассажиров становилось все меньше, солнце уже поднялось высоко, теплый и нежный ветерок стал горячим, когда трамвай пришел к конечной остановке. Все пассажиры вышли, и хотя Щен с удовольствием вернулся бы тем же путем домой, Изотоп решительно направился к сходням, и Щен волей-неволей побрел за ним.

Они очутились на песчаном, круто вздымавшемся в гору берегу, где наверху виднелись деревья и раскинувшиеся там И сям домики. Это была дальняя ферма большого совхоза. Изотоп со Щеном поднялись по широкой тропинке и увидели, что улица поселка заросла травой, во многих домах закрыты ставни, но в некоторых открыты окна и двери, и оттуда плывут запахи разнообразной пищи.

— Хорошо бы подкрепиться! — сказал Изотоп Щену, который давно уже подумывал об этом.

Они направились было к ближайшему дому, откуда доносился вкусный запах жареного мяса, но у калитки, загораживая ее своим телом, лежал здоровенный черно-серый пес неизвестной породы и без всякого энтузиазма глядел на проголодавшихся путников.

— Здравствуйте, мы из города. Не найдется ли у вас… э-э… чего-нибудь подкрепиться? — вежливо спросил Щен.

Пес смерил его взглядом и нахально зевнул, обнажив мощные желтые клыки.

«Ну и убирайтесь в свой город! У нас тут дармоедов не любят!» — казалось, говорил весь его вид.

И тут произошло неожиданное. Изотоп, нервы которого были сильно взвинчены поездкой, новыми впечатлениями и недоеданием, оттолкнул Щепа и зарычал, а пес вдруг вскочил и бросился на Изотопа. Тот взвизгнул от боли и неожиданности, но не отступил и дал такой отпор, что они, сплетясь в клубок, рухнули на траву.

Напрасно Щен кричал им Внутренним Голосом, чтоб они перестали. Драка все разгоралась, и неизвестно, чем бы закончилась, если бы из дома не выскочил мужчина в желтой майке с ведром воды в руке. Он выплеснул воду на дерущихся, Изотоп и пес мгновенно разлетелись в разные стороны, а мужчина швырнул вслед Изотопу камень, но угодил в Щепа, который завертелся на месте от боли и тут же бросился к темневшей неподалеку опушке леса. Изотоп — за ним.

Собственно, это был не лес, а небольшая, порядком вырубленная роща. Изотоп стал зализывать укусы, а Щен трясти подбитой лапой. Был уже полдень, цветы до вечера закрылись, травы поникли, но щенки стали искать такие, которые смогли бы заживить укусы и снять боль. Они не ведали, откуда у них это знание — то был дальний, сильный голос их предков, сохранивший для своих наследников все самое важное и лучшее, что они успели приобрести за свою жизнь…

Первым нашел свою траву Изотоп; он принялся поедать молодые листочки и цветы с такой жадностью, словно был не щенком, а теленком или жеребенком. Щен, у которого лапа распухала прямо на глазах, ковыляя, побрел вдоль рощи, пока не наткнулся па заросли маленьких желтых цветов, источавших успокоительную прохладу. Он погрузил в них нос и лапы, и ему стало легче. После этого друзья попили водички из протекавшего по роще ручейка и, растянувшись под кустами с зелеными еще ягодами ежевики, заснули.

Когда они проснулись, солнце уже клонилось к закату. Изотоп потянулся и заворчал от радости: все было, как в его снах — деревья, трава, цветы… Не хватало только вкусной, сытной еды. Но раз уж здесь было так хорошо, еда должна была появиться!

Они побежали дальше, вдоль рощи, пока не уткнулись в длинный зеленый забор, из-за которого доносился упоительный запах чего-то наваристого и сдобного.

Забор принадлежал совхозному детскому саду, куда ребятишек вывозили на все лето загорать, купаться и радоваться. Изотоп и Щен без труда нашли удобную лазейку и выскочили прямо на игровую площадку, где ребятишки под руководством воспитательниц водили хороводы и пели… Увидев Изотопа и Щена, дети окружили их, каждый норовил с ними познакомиться и устроить веселую возню. Даже воспитательницам, обычно недолюбливавшим кошек и собак, понравились приветливые щенки — один большой, другой маленький, которых словно вынули из витрины игрушечного магазина… Они всей гурьбой направились к поварихе, тете Дусе, и та вынесла две мисочки пшенной каши, обильно политой мясным соусом… Потом детишек увели на полдник, а щенки проскользнули в ту же щель и снова улеглись на теплой траве.

Изотоп блаженствовал — его мечты сбылись! Мир прекрасен, таким и останется. Он был убежден, что теперь всегда будет солнце, трава и вкусная еда, которой их накормила добрая тетя Дуся.

Его блаженство нарушал только Щен. Он лежал, опустив голову на передние лапы, ушедший в себя, и не откликался на призывы Изотопа побегать и поиграть.

День между тем клонился к вечеру. Солнце уже скатилось за деревья, подул пронзительный ветер, звонки речных трамваев стали доноситься все реже, и Изотоп почему-то вдруг вспомнил Володю, свою квартиру, даже Робика… Он вовсе не хотел домой, но с наступлением вечера мысли эти окружили его с какой-то пугающей отчетливостью…

И вдруг он увидел, что Щен решительно поднялся и отряхнулся.

— Ты что? — тревожно спросил Изотоп. — Проголодался? Пойдем снова на кухню…

— Иди один, — коротко ответил Щен. — Я спешу. Надо успеть на последний трамвай.

Изотоп от огорчения даже весь как-то съежился.

— Щен, — пробормотал он, — ты же не бросишь меня одного! Здесь так хорошо, красиво, и… Наконец-то я попал в свои сны!

— Оставайся, а я не могу. Мне надо вернуться к Рыжику, и обязательно сегодня, потому что он будет волноваться.

— Но зачем тебе туда? Разве здесь плохо? Мы сыты, нам весело, а спать можно на площадке под навесом — нас уже знают и не прогонят!

Щен нетерпеливо вздохнул.

— Я ведь говорю — оставайся, — повторил он. — А я должен вернуться к Рыжику.

— Но почему?!

— Ну как тебе объяснить? Потому что он любит меня, а я — его.

— Не понимаю… — Изотоп уставился на него. — Что это такое — любит?

— Это… — Щен в затруднении почесал у себя за ухом. — Это… ну, когда без кого-то не можешь.

— То есть как не можешь? Почему?

— Потому что без него не так светит солнышко, и не так дует ветер, и даже мозговая косточка становится поперек горла… Ну, не знаю я, как объяснить!

— По-моему, ты и вправду не знаешь, — сочувственно отозвался Изотоп. — При чем тут солнышко, ветер и косточка?

— При том, что пока я не встретил Рыжика, я был один! А теперь мы вместе, и никого другого мне не надо ни во сне, ни наяву!

Наступило долгое молчание. Изотоп тяжело вздохнул.

— Наверное, ты говоришь правду, хотя я этого не понимаю. У меня все иначе. Мне кажется, здесь, в этом поселке, я впервые увидел свет. Мне нравятся деревья, трава, дети… Я не хочу уходить!

— Хорошо, — сказал Щен. — Поживи тут, а мы с Рыжиком приедем тебя навестить. Если тебе будет плохо или грустно, мы заберем тебя обратно. А теперь я побежал!

Он махнул Изотопу хвостом и начал быстро спускаться по тропинке, ведущей к причалу.

Изотоп долго смотрел ему вслед, потом вздохнул и направился к знакомой дыре в заборе. Когда он пришел на кухню, там все уже было закрыто, но у крыльца стояла миска с густым супом, а на ступеньке сидела тетя Дуся, немолодая женщина с добрым, печальным лицом.

— Явился? — сказала она. — А где же твой дружок? Ну, ладно, вернется, накормим и его. Ешь!

Благодарно взглянув на нее, Изотоп съел всю миску и, чувствуя приятную тяжесть в желудке, растянулся тут же на земле, у ног женщины.

— Нет, — сказала она. — Тут не место. Пошли ко мне!

Изотоп послушно последовал за ней. Они пришли к маленькому крыльцу с обломанными перилами. Тетя Дуся открыла дверь и поманила Изотопа. Он очутился в просторных сенях и настороженно огляделся, но нигде не было ни полотера, ни пылесоса, ни Робика. Пахло травами, пылью и мышами.

— А ты, видать, породистый, — задумчиво сказала тетя Дуся. — На картинках, помнится, таких видела. Ну, ладно, живи, коль хозяева не отыщутся. Веселее мне будет, да и спокойнее… Звать-то тебя как? Помню, был у нас пес Марс…

Она постелила на пол старый ватник и приказала:

— Ложись, Марс!

И тут Изотоп окончательно понял, что сны его сбылись. Даже ненавистная кличка ушла от него навсегда. Завтра опять будут деревья, дети, цветы и эта женщина с добрыми руками — его новая хозяйка. Он повалился на ватник и крепко уснул.

Вот тут-то все и началось…

В первые же мгновения сна Изотоп увидел Робика, натирающего паркетный пол. Взвизгнув от ярости, он проснулся, оглядел сени, ощутил милые сердцу запахи и успокоился. Но не успел он закрыть глаза, как перед ним, словно из-под земли, выросли телевизор и пылесос. И хотя вокруг было тихо, в ушах Изотопа зазвучал бурный мотив, который особенно любил и всегда напевал Володя…

Изотоп вскочил, отряхнулся и снова лег. И сейчас же увидел установку цветомузыки, стремительно бегущие по стенам и потолку разноцветные пятна…

И тут Изотоп понял, что покоя и счастья не будет! Он поднял голову и завыл так жалобно и протяжно, что с огорода прибежала тетя Дуся и с изумлением уставилась на своего беспокойного питомца…

А Щеп тем временем ехал на речном трамвае обратно в город. Он торопился и нервничал, ему казалось, что трамвай еле ползет. На берегу уже зажглись фонари, из городского сада доносились звуки музыки, когда он вихрем взлетел по откосу в знакомый сквер и промчался по нему к дому.

Рыжика и Володю он заметил сразу. Они стояли у подъезда, вид у них был озабоченный и встревоженный, как у людей, которые не знают, куда двинуться и что предпринять.

— Вот и он! — с облегчением воскликнул Рыжик, когда Щен с разбегу бросился ему в ноги. — Где ты был, паршивый пес? Бегал с Изотопом? Вот видишь, — обратился он к Володе, — не волнуйся. Сейчас явится и твой красавец.

Они с Рыжиком поднялись в свою квартиру, а Володя остался дожидаться Изотопа. В прихожей Рыжик основательно шлепнул Щепа.

— Я потерял из-за тебя два часа, — сердито сказал он, — а у меня на счету каждая минута! Завтра мы улетаем в Западную Сибирь. Сперва я хотел оставить тебя с Борисом, но ты такой неслух, что у меня там не будет минуты покоя. Поэтому… Ну что ты расцвел, как майская роза? Там ты у меня узнаешь, что такое дисциплина! Я буду держать тебя только на коротком поводке!

— Это далеко — Западная Сибирь? — осведомился Щен, дипломатично отводя вопрос, о коротком поводке. — Что там случилось?

— Это очень далеко, — объяснил Рыжик. — Там тайга, огромный лес, где ищут нефть.

— А что такое нефть?

— Ну, это такая темная маслянистая жидкость. Ею пахнут все автомобили, мотоциклы и самолеты. Вернее, не ею, а бензином, который из нее получается. Моя зажигалка, например, тоже пахнет бензином.

— Бр-р, — проворчал Щен, который терпеть не мог запах зажигалки. — А что там еще есть, в этой тайге?

— Звери разные.

— И пантеры?

— М-м… не думаю. Зато много других: медведи, волки, зайцы и эти, как их… соболя. И я очень советую тебе держаться от них подальше.

В это время раздался звонок в дверь. Рыжик пошел открывать и вернулся с Володей, таким усталым и расстроенным, что Щену стало его жалко.

— Обегал сквер, улицы, пристань, — печально сказал он. — Я уж думаю, не подхватила ли его собачья будка? Завтра с утра туда помчусь. О, господи!

— Давай, — сказал Рыжик. — Я бы, конечно, поехал с тобой, но мы завтра рано утром уезжаем.

— Удивительно к ним привязываешься, — вздохнул Володя, глядя на Щена, который растянулся на подстилке и крепко зажмурил глаза. — Полный дом техники, ни минуты свободной, а без него тоскливо. Вот открою сейчас дверь — этот чертовый Робик мигнет своими лампочками! А Изотопа нет…

«Вот те на, — подумал Щен. — Оказывается, Володя тоже любит Изотопа, просто тот не понимает. Жаль, я не знал этого раньше».

— Ну что ж, счастливо, старик, — после долгой паузы сказал Володя. — Смотри не заблудись в тайге и его не потеряй.

Он как-то странно махнул рукой и вышел. Рыжик задумчиво глядел ему вслед.

— Щен, ты не знаешь, где Изотоп? — спросил он.

Щен задышал изо всех сил, изображая глубокий сон. Рыжик встал, наклонился к нему и выключил свет. Но Щен не спал.

«Конечно, жаль Володю, — думал он. — Но ведь Изотоп его не любит, а там, где он сейчас, ему хорошо. Когда вернемся из тайги, я все расскажу Рыжику, мы вместе поедем и посмотрим, как ему живется. Может, он тогда захочет вернуться? А пока пусть остается в своих снах».

Приняв, наконец, такое решение, Щен решительно повернулся на бок и засопел уже по-настоящему.

 

КАК РЫЖИК СО ЩЕНОМ ОТПРАВИЛИСЬ В ТАЙГУ

Утро выдалось пасмурное и дождливое. Щену очень хотелось сбегать в цирк, попрощаться с Музыкантом и хоть на минутку заглянуть к Дэзику, но Рыжик следил за ним, не спуская глаз, и, даже когда выходил на кухню, закрывал его в комнате. Щен обижался, но терпел, потому что Рыжик брал его с собой в тайгу, а это, конечно, было прекрасно.

И вот наступил момент, когда Рыжик затянул «молнию» на своем чемодане, взял Щена на сворку и они поехали в аэропорт на автобусе, очень сильно пахнувшем тем самым бензином, который делали из нефти.

Аэропорт оказался огромным стеклянным залом, где сидело, стояло и ходило множество людей. Кроме того, сверху постоянно раздавались гулкие голоса, услышав которые люди срывались с места и куда-то бежали. Щен сначала рычал на эти голоса, но Рыжик спокойно сидел в кресле, и Щен тоже затихал.

Наконец Рыжик поднялся, сказал: «Пора!» — и они вышли на главную площадь, где ужасно дуло со всех сторон. Вокруг было много людей. Все они двинулись к странному длинному чудовищу, которое стояло в центре поля. От чудовища так едко несло бензином, что Щен расчихался.

— Держись, — строго сказал Рыжик. — «Держись, геолог, крепись, геолог, ты ветру и солнцу брат»!

С этими словами он взял Щена на руки и внес по лестнице в длинную комнату, где вдоль узкого прохода в креслах сидели люди.

— Вот мы и в самолете, — сказал Рыжик. — Теперь ты если не Звездный, то воздушный пришелец, это уж точно!

Рыжик посадил Щена к себе на колени, и тот задремал. Проснулся Щен от ужасного ощущения, что летит куда-то вниз, потом круто взмывает вверх и снова катится в бездну…

Щен взвыл не своим голосом и прижался к Рыжику, который ласково чесал ему за ухом и говорил:

— Ну что ты, глупый? Ничего страшного. Обычные воздушные ямы.

«Ничего себе ямы!» — подумал Щен, но тут самолет стало так шатать и раскачивать, что он забыл обо всем и лишь изредка лизал руку Рыжика, чтобы убедиться, что хоть Рыжик на месте…

Сколько это длилось? Щену казалось, что вечность. Но в тот самый момент, когда страх и неизвестность достигли предела, самолет подпрыгнул, ударившись обо что-то твердое, потом долго бежал вприпрыжку и наконец остановился.

Едва Рыжик с Щеном спустились на землю, к ним подбежал какой-то человек, весь пропахший тем же ужасным запахом, и закричал:

— Игорь! Солдатов!

— Славка! — воскликнул Рыжик, после чего они стали обниматься, хлопать друг друга по спине и приговаривать: — Ну как, старик?!

Щен скромно отошел на несколько шагов и сидел до тех пор, пока новый знакомый не закричал:

— А это твой Джульбарс ?

Щен не понял, что такое Джульбарс, но на всякий случай дружески тявкнул. Слава наклонился, погладил его и сказал:

— Сила! С ним только на медведя ходить!

— А это мы еще посмотрим, — ответил Рыжик. — Жилье у тебя есть?

— О чем разговор? Здесь общежитие. В нашей комнате пять коек заняты, шестая — для тебя.

В комнате, где жил Слава, стояло шесть коек, шесть тумбочек и стол, покрытый простыней. Рыжик сунул чемодан под кровать, уложил Щена на специально припасенную куртку и велел никуда не отлучаться. Но Щен и сам не хотел бегать, потому что после самолета его все еще покачивало. Он крепко заснул и проснулся от вкусного запаха.

У стола сидели пятеро парней и ужинали. Щена замутило от голода, он потянулся и сел.

— Смотри, проснулся, — сказал высокий парень с дерзким насмешливым лицом. — Тю-тю, тузик! На колбаски!

«Сам ты тузик», — подумал Щен, твердо усвоивший наказ Рыжика — от чужих ничего не брать. Под стол шлепнулся кусок колбасы, но Щен отвернулся и стал смотреть на дверь.

— Ух ты! — изумился парень (Щен узнал потом, что его звали Федором). — Принципиальный!

— Он приучен не брать у чужих, — раздался от двери голос, и в комнату вошел Рыжик. — А кроме того, у собаки должна быть миска или хотя бы бумага… Сейчас будем ужинать, Щен!

Он достал из портфеля колбасу, сыр, сардины, поставил все это на стол, потом отрезал кусок колбасы, положил на чистый лист бумаги и подвинул Щену.

Щен деликатно принялся за еду. За столом одобрительно зашумели.

— Махонький, а культурный, — сказал второй парень, тонкий, смуглый и кудрявый. — Слушай, а какой он породы?

— Звездной, — ответил Рыжик, и все засмеялись.

— Эх, — сказал Федор, — лучше бы лайку с собой привез. Вон у соседей, на Синем озере, есть такая, на нефть натасканная. Чангой зовут.

— А своими силами не получается? — спросил Рыжик, задетый тем, что над Щеном смеялись.

— Не очень-то им Чанга помогает, — сказал большой, бородатый дядя, начальник сейсмопартии, которого почтительно величали Эм Эн, что означало начальные буквы его имени Михаил Николаевич. — Просто пошла невезуха. Пять месторождений за нами, а тут в лужу сели и крышкой накрылись. Профиль, видишь, простреляли неправильно. Так что ты, корреспондент, зря к нам приземлился. Изображать нас сейчас можно, строго говоря, только со знаком минус…

— Погоди, Эм Эн, не каркай, — сказал Федор. — День на день не приходится. Ведь есть же она здесь где-то, плавает под землей, окаянная…

— Ну и что же, — сказал Рыжик. — Если вы найдете нефть — это будет прекрасно. А если не найдете, я напишу о ваших трудностях — и тоже, вероятно, с пользой для вас. Только я хочу все увидеть, вникнуть, так сказать, в суть…

— А ты вроде ничего, — сказал Эм Эн, внимательно присматриваясь к Рыжику. — Ну что ж, поедем завтра. Только пса твоего, извини, брать нельзя. У нас там динамит, тол, взрывы, сам понимаешь…

— Нет-нет, что вы, — перебил Рыжик, с ужасом представивший себе Щепа в зоне взрывов. — Он останется здесь и будет вести себя хорошо, правда, Щен?

Щен хотел было возмутиться, но Рыжик посмотрел на него выразительно, и он промолчал. «Чего зря спорить? — рассудил он. — Все равно я как-нибудь сумею увязаться за Рыжиком!»

Но утром на рассвете, когда за взрывниками пришла машина, Щену так и не удалось в нее пробиться. Сколько он ни бегал вокруг, сколько ни упрашивал Внутренним Голосом Рыжика, машина заурчала, рванулась и исчезла в тайге.

Щен понуро вернулся в дом и для развлечения зубами стянул одеяло со сладко спавшего Славы. Слава работал корреспондентом в областной газете и приехал в отпуск к геологам, потому что хотел написать о них книгу. Но вставать на рассвете было выше его сил, поэтому он добирался до партии на попутках, уже выспавшись, часов в одиннадцать. Щен ничего этого, конечно, не знал, но он жаждал сочувствия и утешения хотя бы от Славы. Поэтому одеяло свалилось па пол, Слава сонно замычал, открыл глаза и увидел Щена, стоявшего рядом с его кроватью и всем своим видом приглашавшего поиграть.

— Привет, Джульбарс! Охраняешь границы нашей Родины? — спросил Слава и спустил ноги на пол. — А хозяин где? Уехал? Скучаешь небось? Вижу, вижу. Не беда, мы его сейчас догоним. Пошли в столовую!

В столовой Слава заказал три шницеля — два себе, один — Щену. Хотя Рыжик с утра уже покормил Щена, он благосклонно принял шницель, решив про себя, что впереди много приключений и следует подкрепиться.

Если бы Щен только знал, как недалек он был от истины!

После завтрака Слава взял Щена на руки и уселся в кабину грузовика, рядом с водителем.

Дорога шла через тайгу. Сотни незнакомых острых запахов обступили Щена, он глухо ворчал и норовил высунуться из окна.

На повороте водитель затормозил.

— Дальше — все. Взрывная зона, — сказал он.

— Ясно, — сказал Слава и направился к сейсмопартии.

Щен бодро бежал за ним.

В сейсмопартии между тем работа шла полным ходом. Только что заложили снаряды и удалили всех из зоны взрыва. Слава, знакомый с правилами взрывных работ, остановился неподалеку от красного флажка и хотел снова взять на руки Щена. Но Щеп, почуявший запах Рыжика, вдруг взвизгнул, проскользнул у пего между руками и помчался наперерез…

— Назад! — не своим голосом закричал Слава.

В ответ ему раздались крики рабочих, видевших, как маленький шелковистый комочек мчится по пространству, где уже догорал шнур… Голос Рыжика перекрыл всех остальных:

— Щен, назад! Назад!!

Но вместо того, чтобы послушаться, Щен продолжал бежать. Тогда Рыжик вскочил и бросился навстречу.

— Куда?! — заорал Эм Эн. — Жизнь надоела?! — Но тут Рыжик подбежал к Щену, накрыл его собой и упал.

В то же мгновение грохнул взрыв. На Рыжика и Щена обрушилась земля. Они лежали полузадушенные, придавленные здоровенными комьями…

Едва взрыв отгремел, все бросились к ним. Что тут только началось! Ругань, смех, крики… Побелевший Эм Эн то клялся, что он больше ни одного корреспондента на порог не пустит, то бормотал: «Вот это мужик!» Оглушенного Рыжика подняли, отряхнули, поставили на ноги. Щен терся об его ботинок. Подбежавший Слава чуть не плакал.

— Я же не знал, что он у тебя такой дикий, — говорил он. — Ну, прихватил с собой, отчего, думаю, псу не прокатиться? А он и вправду Джульбарс! Тигр степей!

Рыжик ничего не ответил. Он приподнял тигра степей за холку и всыпал ему десяток увесистых шлепков. Потом взял валявшийся поодаль шнур и привязал один его конец к ошейнику Щепа, а другой — к высокой сосне.

— Ты меня в гроб вгонишь, негодяй, — сказал он Щену дрожащим голосом. — Сидеть — и чтоб ни с места! Если сделаешь хоть один шаг, я тебя так выпорю…

Он повернулся и ушел, а Щен остался в одиночестве, возмущенный несправедливостью. Ведь Рыжик отшлепал его на глазах у всех! И за что же? За преданность!

«Ну, что же, — скорбно решил Щен. — Раз Рыжик такой плохой, я убегу от него в лес и никогда не вернусь. Пусть он заведет себе другого щенка и привязывает его сколько хочет!»

Так думал Щен, провожая глазами уходившего Рыжика, которого еще слегка пошатывало. А когда тот скрылся за деревьями, Щен вцепился зубами в шнур и стал его трепать. Это было нелегко, но на Щена никто не обращал внимания, и работа в конце концов увенчалась успехом: шнур лопнул и Щен, волоча отгрызенный конец, бросился в лес.

Он бежал, как ему казалось, очень долго и остановился, только чтобы полакать воды из ручейка. Ручеек пробивался между корнями большой сосны, и Щен увидел вдруг, как на стволе мелькнул рыжий зверек с черными глазками и пушистым хвостом.

— Здравствуй, — сказал он Внутренним Голосом. — Я — Щен. А ты кто?

— Я — Белочка! — ответил зверек и, распутна хвост — р-раз! — перескочил с ветки на ветку. — А что ты здесь делаешь?

— Убегаю от Рыжика, — горестно ответил Щен. — Он меня очень обидел. Не найдется ли у тебя чего-нибудь заморить червячка?

— Пожалуйста, — ответила Белочка, и на Щена посыпался град маленьких твердых шариков.

Щен схватил один, но тут же выплюнул: шарик оказался деревянный.

— Да нет же! Не так! — закричала Белочка. Она соскользнула на землю, взяла в лапки орех, разгрызла и протянула Щену ядро. — Вот теперь ешь.

Ядрышко оказалось вкусным, только очень уж маленьким. Щен пригляделся и принялся помогать. Кр-рах! Кр-рах!.. Вокруг стоял такой треск, что всполошились птицы на деревьях и даже старый крот высунулся из своей норы узнать, что происходит.

— А теперь давай попрыгаем по веткам, — сказала Белочка, когда Щен наелся, и мигом взлетела на дерево.

Щен печально покачал головой.

— Я не умею лазить по деревьям, — сказал он. — Рыжик еще меня этому не научил… — И тут, вспомнив про Рыжика, он заторопился: — My, мне пора, спасибо за угощение.

— Куда же ты идешь? — спросила Белочка, которой жаль стало расставаться с этим приветливым щенком.

— Не знаю, — грустно ответил Щен. — Куда-нибудь.

— А ты оставайся, — сказала Белочка. — Я тебя познакомлю со всеми нашими. У нас тут очень приятное общество: заяц со своей семьей, еж с ежихой, сорока-белобока… Правда, она очень болтлива, но у кого же нет слабостей! Иногда заглядывают бурундуки и множество других соседей. Появляются, правда, и волки, но нас им не достать. Гораздо труднее с совами, никогда не знаешь, откуда она набросится. Мы подыщем тебе теплую норку, а ты их будешь облаивать. Как они испугаются! — И она перелетела на другое дерево от радостного предвкушения.

— Спасибо, — ответил Щен. — Я подумаю. Но только мне сейчас надо побыть одному.

— Хорошо, — сказала Белочка. — Запомни это дерево. Я на нем живу. — И она умчалась прочь — только мелькнул пушистый хвост.

А Щен, волоча обрывок веревки, побежал дальше.

Небо над тайгой тем временем нахмурилось. Издалека зловеще и тревожно прокатился гром.

Щен поднял голову. Его чуткий нос уловил приближение грозы. Все живое в тайге попряталось. Было очень тихо и напряженно.

Щен затрусил быстрее по тропинке, на ходу соображая, куда бы укрыться. Он инстинктивно боялся глухой черно-зеленой стены деревьев по обеим сторонам тропинки.

Легкий шелест пронесся по веткам, и вдруг, как показалось Щену, перед самым его носом вспыхнул ослепительный блеск, а вслед за ним грянул такой удар, что, оглушенный, ослепленный, он метнулся в сторону и помчался прочь, уже не разбирая дороги…

Он бежал, натыкаясь на деревья, обдирая шерсть о кустарники, а вокруг все сверкало, гремело, грохотало…

Неизвестно, сколько бы еще продолжался его отчаянный бег, как вдруг он ощутил под ногами пустоту, судорожно дернулся и рухнул в глубокую яму, где на дне плескалась мутная жидкость, пахнущая, как зажигалка Рыжика…

Щен ослеп и оглох от неожиданности, а когда, отчаянно барахтаясь, выбрался наконец на поверхность, то ощутил, что его что-то держит, — это конец шнура зацепился за куст и не дал ему захлебнуться в зловонной жиже. Но этот же конец заклинило так прочно, что вырваться было совершенно невозможно. А тут еще над тайгой повисла сплошная стена ливня и начался настоящий потоп… Гремел гром, сверкали молнии, но Щену было уже не до того. Выбиваясь из сил, он зубами и когтями зацепился за корни какого-то дерева, напрягся, подтянулся и пристроился в развилке корня, лихорадочно соображая, как быть дальше.

Что-то внезапно треснуло — Щену показалось, что под ним качнулась земля. Не помня себя, он снова рванулся — шнур наконец отцепился от куста, и Щен полез вверх, по уступам и выбоинам, как заправский скалолаз. Если бы сейчас Дэзик, Опрос и Музыкант увидели его, они бы подивились ловкости и сноровке своего друга…

Наконец он выбрался кое-как из ямы и, обессиленный, рухнул на землю. Дождь продолжал хлестать, но Щен только высовывал язык, стараясь утолить жажду, и бока его ходили ходуном… Совершенно невозможно было бежать под этим ливнем, в мокрой насквозь траве, но Щен все равно побежал, стремясь уйти подальше от этого страшного места. Он бежал долго, наконец силы оставили его, он упал на землю и выключился, а когда открыл глаза, дождя уже не было, над тайгой сияло жаркое солнце, от земли поднимался пар, а прямо над ним, свесив голову, стояла большая пушистая собака и с удивлением разглядывала странную находку.

— Здравствуйте, — сказал Щен, с трудом поднимаясь и чувствуя, что у него болит каждая косточка, каждый мускул.

Собака все еще молча его разглядывала, но в это время послышался мужской голос:

— Чанга, алло! Куда ты пропала?!

Кусты захрустели, и под деревья вышел человек в высоких сапогах, глухом костюме болотного цвета, называемом энцефалиткой, потому что он защищает от страшных энцефалитных клещей, и в шляпе с накомарником. Через плечо у него висела тяжелая брезентовая сумка. Он подошел к Чанге (так звали собаку) и, увидев Щена, коротко присвистнул:

— Надо же! Ты-то откуда здесь взялся?

Щен хотел было ответить и попросить, чтобы его скорее отправили к Рыжику, но вдруг обнаружил, что от усталости и потрясения у него пропал Внутренний Голос. Человек взял Щена на руки, оглядел его и воскликнул:

— Да ты, видать, побывал в хорошей переделке — вон сколько шерсти выдрано! Ну-ка, подкрепись!

Он вынул из сумки кусок вареного мяса, отрезал ножом ломоть и положил перед Щеном. Тот накинулся на еду, ощутив вдруг зверский голод. Чанга тоже потянулась было к мясу, но человек сказал строго, не повышая голоса:

— Ты, между прочим, с утра поела, но еще ничего не заработала. Ну-ка, давай, ищи!

Чанга покорно вздохнула, попятилась и исчезла в чаще. Человек подождал, пока Щен доест угощение, снова взял его на руки и зашатал вслед за Чангой, задумчиво бормоча:

— Откуда ты тут такой взялся? Терьер не терьер, спаниель не спаниель…

— Я Звездный, — сообщил Щен, с радостью вновь ощутив в себе Голос.

Человек вздрогнул, споткнулся и ошалело поглядел на Щена. А тот как ни в чем не бывало разглядывал тайгу. Ему стало интересно, что же будет дальше? Конечно, Рыжик уже ищет его и беспокоится, но пусть поволнуется, будет знать, как обижать маленьких!

Человек между тем быстро шагал вперед, изредка останавливаясь, чтобы перевести дух и разглядеть Щена. Но, поскольку тот молчал, Василий Иванович (так звали незнакомца) решил, что он просто ослышался. Изредка он подзывал Чангу, собака подбегала к нему и, виновато покрутив хвостом, снова исчезала в тайге…

Они шли часа два или три. Щен успел задремать на руках у Василия Ивановича, когда вдруг ощутил запах дыма и людей и увидел большую поляну, на которой стояли вразнобой палатки. У палаток сновали или сидели люди; некоторые из них возились с какими-то странными приборами, другие собрались у костра, где на треножнике был подвешен большой закопченный котел.

Увидев Василия Ивановича со Щеном на руках, они окружили его. Он сказал, криво усмехаясь:

— Единственное достижение дня.

Геолог (а это была стоянка геологов-поисковиков) спустил Щена на землю и строго сказал Чанге:

— Позаботься о нем, он еще маленький.

— Где ты его нашел? — спросил один из геологов, Олег, светловолосый и светлоглазый, с такими густыми золотистыми бровями, что казалось, над глазами у него выросли два пшеничных колоса. — Он же совершенно городской!

— Вот и мне так кажется, — сказал Василий Иванович. — Лежал в траве почти бездыханный. Вижу, Чанга сделала стойку. Ну я и…

— Лучше бы вместо него нефть нашли, — вздохнул высокий, тонкий грузин по имени Тенгиз. — Щенки — это, понимаешь, на сегодняшний день не проблема…

«А вот посмотрим, проблема или нет», — подумал Щен и пошел за Чангой. Та привела его на свою подстилку и, растянувшись рядом, принялась рассказывать о своих печалях.

Чанга была настоящая сибирская лайка и жила со своим хозяинсТм Василием Ивановичем в далеком городе Томске. Все предки Чанги отличались исключительным нюхом и способностью к поиску, а ее с малых лет начали тренировать на нефть. Это было очень трудное дело, поскольку нефть залегала глубоко под землей, но каким-то особым, необъяснимым образом Чанга порой умела ощущать ее.

— Как же ты это делаешь? — спросил очень заинтересованный Щен, вообразив, как было бы здорово, если бы он тоже научился находить и открывать эту неприятную, но, очевидно, очень нужную людям жидкость. «Вот бы обрадовался Рыжик!» — подумал он и снова ощутил тревогу, потому что пора было возвращаться: ему все-таки не хотелось, чтобы Рыжик сильно волновался и переживал…

А Рыжик со Славой и Федором все это время метались по лесу в поисках Щена.

Рыжик совсем охрип, голос его срывался, но он упорно продолжал кричать. Федор и Слава кричали тоже, а Слава, кроме того, махал большим фонарем: кто-то ему сказал, что собаки особенно реагируют на электрический свет…

Гроза уже прошла, ливень кончился, вышло солнце, и в лесу стало так нарядно и празднично, как бывает только после хорошего, теплого дождя.

Но Рыжик, ничего не замечая, все звал и звал Щена. Лицо у него обтянулось, словно после долгой болезни, скулы заострились…

— Ну что ты так убиваешься? — говорил Федор, зоркими, как у ястреба, глазами оглядывая каждую кочку. — Подумаешь, дворняжка! Другого найдешь, еще лучше.

— Замолчи! — закричал Рыжик. — Это же самый прекрасный щенок на свете! Другого такого нет и быть не может! — И вновь позвал отчаянным, срывающимся голосом: — Щен, вернись, вернись, пожалуйста!

Он все время ждал, что внутри его отзовется знакомый тоненький голосок, но все было тихо.

Наконец, Федор и Слава, осипшие и усталые, повернули к партии. Рыжик не хотел идти с ними.

— Вы ступайте, я еще немного поищу, — умоляюще говорил он, но Слава решительно взял его за плечо.

— Нет уж, извини, тайга — дело нешуточное.

— Нам Эм Эн голову снимет, если мы тебя тут одного бросим, — добавил Федор. — И вообще, может, он уже прибежал назад?

Это решило дело. Рыжик молча повернул. Но когда в сейсмопартии оказалось, что Щен не возвращался, Рыжик поспешно ушел и спустился вниз, к реке. Река была неширокая, но быстрая. Рыжик сел на плоский камень и уставился на воду.

Но не сверкание солнечных бликов на перекатах видел он. Перед ним как живой вставал его веселый, лохматый дружок, и сердце Рыжика разрывалось от горя. Он вспоминал, какой Щен был добрый и верный, как храбро боролся за справедливость и защищал своих друзей — людей и щенков, как смешно лукавил и старался быть породистым, хотя был он воистину Звездным — выше всех чистых пород и голубых собачьих кровей…

Он вспоминал, как горячо любил его Щен, как примчался на вокзал, чтобы не расставаться с хозяином даже на один день… Рыжик снова видел, как маленький шелковистый комочек — воплощенная преданность — мчится через зону взрыва, и ощущал такую тоску, какой еще не знал в жизни.

Он вдруг почему-то вспомнил Лиду и увидел ее так ясно, словно она подошла и стала рядом, стройная и легкая в своем сером костюме. Голубые правдивые глаза, пушистые, пронизанные светом волосы, застенчивая улыбка…

Щен всегда встречал ее с ликованием, словно они были одной — звездной — породы… А может, и в самом деле?… Есть ведь люди и животные, которые словно несут в себе отблеск чистых и далеких звезд…

Он снова представил себе сцену с Люсей и даже застонал от стыда и угрызений совести. Щен и Лида. Лида и Щен…

Чья-то рука легла ему на плечо. Рыжик поднял голову. Над ним стоял Слава, глаза у него были сочувственные и печальные.

— Пошли, старик, — мягко сказал он. — Ночью тут не место для раздумий. Медведи наведываются, не говоря уже обо всех прочих. Завтра с утра, обещаю, снова начнем поиски…

Рыжик молча встал и позволил увести себя в палатку, отведенную ему вместе со Славой. Он не стал есть, выпил только кружку горячего чая и провалился в тяжелый сон. Слава вздохнул, покачал головой, поскольку никогда не видел, чтобы люди так убивались по собаке, и в задумчивости вышел покурить…

А Щен в это время лежал на подстилке рядом с Чангой, но не спал. Он тосковал по Рыжику, ругал себя за вспыльчивость и почему-то тоже вспоминал Лиду. Если бы она была рядом, он бы ей все рассказал, она бы поняла и объяснила Рыжику. И они все втроем снова были бы вместе…

Он стал представлять себе, как это было бы замечательно, его мысли перенеслись к сегодняшнему утру, к глубокой яме, в которую он упал, и он вдруг отчетливо вспомнил запах зажигалки, плотно обступивший его со всех сторон… Ливень начисто смыл с него потом всю мутную жижу, но Щен вдруг подумал: может, эти люди — геологи ищут что-то вроде жидкости, плескавшейся в яме? Он напрягся, закрыл глаза и вдруг увидел, как под ямой, под землей, глубоко-глубоко, насколько хватает глаз, колышется тяжелое море зеленовато-черной, пахучей жидкости… Видение было таким четким, что Щен хоть сию минуту готов был вскочить и бежать туда, в лес, который люди зовут тайгой…

Он вздохнул и решил, что все-таки лучше дождаться утра, а сейчас заснуть, чтобы набраться сил. Но видение не давало ему покоя, и тогда он легонько куснул Чапгу за ухо. Та, заворчав, открыла глаза и увидела Щена, который сказал ей Внутренним Голосом:

— Вставай! Мне кажется, я знаю, где нефть!

Чанга испытующе взглянула на него, но, поскольку собаки гораздо доверчивее людей, а потому гораздо умнее, поверила Щену сразу.

Она встала и пошла к палатке хозяина. Щен последовал за ней.

Вход в палатку был затянут сеткой от комаров. Чанга осторожно приподняла сетку и, подойдя к матрацу хозяина, потянула край его одеяла. Тот мгновенно проснулся и сел.

— Что случилось? — строго спросил он Чангу. — Ты чего притащилась среди ночи? Заболела, что ли?

Но Чанга все тянула одеяло и поглядывала на выход из палатки. Василий Иванович решительно встал, натянул брюки и куртку, вышел наружу и только здесь рядом с Чангой заметил Щена.

— Что за глупости? — сердито спросил он. — Нашли время для баловства! Вот я вас…

— Я знаю, где искать нефть, — Внутренним Голосом сказал. Щен.

У Василия Ивановича от неожиданности подломились ноги. Он плюхнулся в сырую от росы траву, подозвал к себе Щена и, взяв на руки, принялся его разглядывать. Щен безмятежно облизывался, но с каждой секундой Василий Иванович проникался к нему все большим доверием. Он поднялся и пошел за своим другом Олегом.

Небо тем временем начало светлеть, за деревьями вспыхнула широкая малиновая полоса, переходящая в дымчатое и огценное, словно там разгорался огромный пожар… Двое мужчин и Чанга вошли в зеленоватый сумрак тайги, а впереди, словно шелковистый шарик, бежал Щен, безошибочно указывая дорогу к той самой яме…

Рыжик проснулся оттого, что его трясли за плечо. Над ним склонился Слава. Рыжик увидел его и, сразу вспомнив все, что было вчера, ощутил себя разбитым и несчастным.

— Вставай, старик, — возбужденно говорил Слава. — Только что пришла — радиограмма: в ста пятидесяти километрах восточнее Синего озера геологи вроде бы наткнулись па нефтяное месторождение. Причем открыла его собака, похожая на Щена…

— Что?! — Рыжик подлетел с матраца, как будто его сдуло ветром. — Где… эта… партия? Как… туда… добраться?!

Слава не успел ответить, потому что в палатку вбежал Федор.

— Слушай! — еще с порога заорал он. — Нашли! Собака учуяла! Может, это твой?!

У Рыжика перехватило горло, он молчал.

— Поехали! — нетерпеливо сказал Слава. — Представляешь, какой материал? Мне для газеты, тебе — для журнала!

Оба вскочили в фырчащий «уазик», машина рванула с места по корням, колдобинам и тяжелой чавкающей грязи. Солнце било прямо в лицо. Рыжик прикрыл глаза — его обожгла страшная мысль: а если это не Щен? Что тогда?

Но тут он вспомнил о «Зеленях» и подумал, что, как бы то ни было, человек должен выполнять свой долг и свою работу. Его ведь послали сюда за интересным материалом для журнала, и никто не просил брать с собой Щена. Наоборот, если бы Редактор Отдела узнал об этом, он бы, наверное, очень рассердился. И еще пришли ему на ум слова из знаменитой военной песни Константина Симонова о журналистах: «Жив ты или помер, главное, чтоб в номер вовремя доставить материал…» Но все равно, какая же это жизнь без Щена?!

Машина круто подскочила на ухабе, нырнула, выпрямилась и въехала по расчищенной просеке в лагерь геологов. Рыжик спрыгнул на землю, и вдруг ему в ноги бросился знакомый шелковистый комок… Рыжик подхватил на руки Щена и уткнулся в него лицом. В то же мгновение внутри него зазвучал тоненький голосок:

— Рыжик, не сердись! Я никогда больше не буду убегать!

Тактичный Слава заслонил Рыжика и Щена, хотя сделать это было непросто, потому что их сразу же обступили геологи и наперебой принялись рассказывать, как вчера Щен привел Чангу, Василия Ивановича и Олега к глубокой яме, где вода густо отдавала нефтью. Теперь необходимо прострелять профиль, и, если догадка подтвердится…

— Мы его тогда увековечим, у Каслинских мастеров статую закажем, — сказал Василий Иванович, и Чанга, ласково вилявшая хвостом, потянулась к Щену, который прочно сидел на руках у Рыжика, — Всю жизнь говорю: хорошая собака — это чудо!

А через несколько дней в «Последних известиях» передали: в Западной Сибири открыто новое нефтяное месторождение, и открытию этому способствовали литературный сотрудник журнала «Зеленя» Игорь Солдатов со своей собакой Щеном…

 

КАК РЫЖИК И ЛИДА НАШЛИ ДРУГ ДРУГА

— Ну вот, — сказал Редактор Отдела Рыжику. — Вот вы и привезли гвоздевой материал… Гвоздевой материал. И кроме того, совершили народнохозяйственное открытие.

— Это не я, это Щен, — честно сказал Рыжик.

— Не будем… не будем сбиваться на мелочи, — возразил Редактор. Вы принадлежите «Зеленям», а пес принадлежит вам, не так ли? Кстати, я думаю, его следует поставить на штатное довольствие. Ведь если он будет делать открытия хотя бы два раза в год…

— Что вы! — испугался Рыжик. — Это получилось совершенно случайно.

— Следует переходить от случайности к закономерности, — возразил Редактор Отдела. — Мы стимулируем вас морально и материально, но открытия необходимы… совершенно необходимы. Кроме того, я буду рад, если вы как-нибудь навестите меня дома и ваш Щен поделится опытом с моей Найдой. Ужасно, знаете ли, глупая псина! Прожила на свете пять лет и ничего не открыла… решительно ничего! А вы, оказывается, молодец! «Зеленя» возлагают на вас большие надежды.

Вот как похвалил Рыжика Редактор Отдела. Но и это еще не все! Репортаж из Западной Сибири был признан лучшим материалом номера, после чего Рыжика принял Самый, Самый Главный Редактор. А на другой день вывесили приказ, из которого следовало, что литературный сотрудник Солдатов И. Н. с такого-то числа назначается старшим литературным сотрудником с соответствующим повышением зарплаты. По этому поводу Рыжик со своими друзьями и Щеном побывали в кафе «Синяя птица», где за Щена поднимали стаканы с фруктовыми коктейлями и называли его выдающимся щенком современности… Пирушка закончилась рано, поскольку завтра с утра предстояла летучка, к которой всем присутствующим надлежало готовиться.

— Ну что ж, — сказал Рыжик, когда они вышли на улицу. — Раз ты у нас сегодня герой, я должен исполнять все твои желания. В кафе тебе перепало мало, и потому мы пойдем сейчас в кулинарию. Чего бы ты хотел? Слоеный пирожок с мясом? Или парочку бифштексов?

— Я хочу того, чего хочешь ты, — туманно ответил Щен.

— А чего хочу я? — удивился Рыжик.

— Ты хочешь рассказать Лиде про мои подвиги.

— Да? — переспросил Рыжик и молчал так долго, что Щен на ходу поднял голову и заглянул ему в лицо.

— Но ведь мы не знаем ее адреса.

— Журналисты могут узнать все, если захотят, — наставительно молвил Щен.

— Может быть, — пробормотал Рыжик и, остановившись, достал из кармана записную книжку.

Он долго листал ее, потом вошел в телефон-автомат и снял трубку. Щен примостился у его ноги.

— Здравствуйте, — сказал Рыжик таким странным, охрипшим голосом, что Щен удивленно повел ушами. — Можно попросить Лиду Лебедеву? В больнице? А что с ней? И давно? Как туда проехать? Минутку, повторяю: первая городская, третье терапевтическое, палата семь. Да, ее знакомый. Конечно, спасибо.

Он повесил трубку и стоял, прислонившись к стене. Щен тревожно тявкнул.

— В больнице, — сказал Рыжик. — Двусторонняя пневмония… положение тяжелое. Сейчас я отведу тебя домой и поеду туда.

— Возьми меня с собой! — взмолился Щен. — Она так обрадуется, что ей сразу станет легче!

— Но собак не пускают в палату!

— А ты посади меня в сумку и задерни «молнию». Оставь только щелочку. Я выгляну, и она засмеется!

Поколебавшись, Рыжик рассовал по карманам бумаги, усадил Щена в сумку и влез в автобус. Щену было жарко, душно, хотелось пить, но мысль, что он скоро увидит Лиду, была так прекрасна, что остальное по сравнению с ней не имело значения…

Больница помещалась в огромном многоэтажном корпусе, построенном в виде буквы «П». В вестибюле Щену ударил в нос какой-то странный плотный и тяжелый запах. Это был запах Беды, и Щену стало от него не по себе. Шерсть его вздыбилась, ноздри задрожали, он тихонько заворчал, но Рыжик предостерегающе постучал пальцем по сумке, и Щен затих.

Лифт вознес их наверх, потом Рыжик быстро прошел по коридору, который в глазах Щена слился в сплошную серую полосу, спросил что-то у сидевшей за столом женщины в белом халате и снова зашагал. Скрипнула дверь. Рыжик остановился на пороге и негромко сказал:

— Здравствуйте, Лида.

Услышав, что Лида здесь, Щен, забыв об осторожности, высунулся в щель и увидел небольшую комнату, широкое окно и две кровати с тумбочками. На одной сидела женщина в яркой пижаме, а на второй, разметавшись под одеялом, лежала Лида с очень красным лицом и ярко блестевшими глазами. Глаза были какие-то неживые, будто стеклянные, и Щену стало страшно. Наверное, Рыжику тоже, потому что он коротко вздохнул, как всхлипнул. Лида услышала, взглянула, и стеклянные глаза ее вдруг утратили свою неподвижность.

— Это я, — сказал Рыжик, подходя к кровати и осторожно дотрагиваясь до ее тонкой, горячей руки. — Как вы себя чувствуете?

— Жарко, — прошелестела Лида, не отрывая глаз от Рыжика. — А… где Щен?

— Я здесь! — крикнул вдруг Внутренним Голосом Щен так громко, что Лида ойкнула, улыбнулась растрескавшимися губами и попробовала приподняться, но тут же откинулась на подушку.

— Да что ж это такое? — всполошилась соседка, дородная женщина, которая в своей зеленой с черным пижаме напоминала несколько арбузов, поставленных друг на друга. — Доктор строго-настрого приказал лежать, а ты вертишься! Вы бы, молодой человек, чем зря тревожить больную, лекарство ей достали дефицитное!

— Какое лекарство? — спросил Рыжик, наклоняясь к Лиде.

— Цитарин, что ли… или ципарин… Пойдемте, я вас к врачу провожу, он все объяснит! — И, наклонившись к Рыжику, шепотом добавила: — Плоха ведь она, совсем никуда!

Лида, наверное, услышала, потому что вдруг сразу сникла. Рыжик подавил в себе желание зажать соседке рот.

— Проводите, — сказал он и быстро поставил сумку за стулом, у самой постели Лиды. — Я сейчас, ладно? А вы тут пока…

Лида молча кивнула. Едва соседка с Рыжиком вышли, Щен, ободрав себе бок о «молнию», мгновенно выбрался из сумки и прыгнул на одеяло. Лида стала нежно гладить его пушистую шерстку, а Щен лизал ей лицо, и каждый раз Лиде казалось, что ее овевает прохладный ветерок… Был час посещений, врачи и сестры в палаты не заглядывали, но Щен мгновенно сообразил, что В случае чего можно будет шмыгнуть под кровать…

А Рыжик тем временем с рецептом в руках носился по аптекам. Лекарство действительно было дефицитное — везде только качали головами и возвращали бланк.

Вспоминая потом этот вечер, Рыжик не мог бы назвать ни улиц, по которым он мчался, ни троллейбусных и автобусных маршрутов. Только ломкий, какой-то стеклянный ужас и неистовое желание, чтобы Лида не умерла…

Кажется, в шестой по счету аптеке девушка-провизор, взглянув на его бледное, напряженное лицо, сочувственно спросила:

— Кто болен-то? Мать?

— Невеста, — неожиданно ответил Рыжик.

Девушка вздохнула, и Рыжик заметил, что, хотя она совсем некрасива — худая, горбоносая, сутулая, — глаза у нее просто замечательные: карие, добрые и печальные. Мгновение она пристально смотрела на Рыжика, потом взяла рецепт, решительно поднялась и вышла.

Ее не было довольно долго. У окошка собралась очередь. Люди спешили, ворчали, грозились позвать заведующего… Рыжик ждал, замирая при мысли, что ему снова вернут эту окаянную бумажку, а там, в больнице, Лида, про которую соседка сказала «совсем плоха».

Наконец девушка вернулась и молча протянула ему плоский стоячок с ампулами.

— Спасибо… сколько платить? — спросил Рыжик, не слыша своего голоса.

— Нисколько, — ответила девушка. — У моей подруги отец болел, у него осталось. Она тут рядом живет, я позвонила. На сегодня и завтра хватит, а рецепт оставьте. Я сама наведу справки, а вы мне позвоните…

Очередь притихла. Никто уже не ворчал, все терпеливо слушали этот разговор. Рыжик каким-то краем сознания отметил, как потеплели и разгладились лица людей.

Что было потом? Кажется, он под носом у кого-то перехватил такси, пронесся по больничному двору и, сунув вахтеру вместо пропуска стоячок с лекарством, ринулся в лифт.

В кабинете, где был пост дежурного врача, никого не оказалось. Рыжик бросился в палату, распахнул дверь и онемел.

Вокруг койки Лиды сгрудились врач, две сестры, нянечка, соседка. Лида крепко спала, ровно и глубоко дыша. Лицо ее уже не пылало жаром, а было бледным и спокойным. Рядом с Лидой поверх одеяла лежал Щен. Лида прижимала его к себе так крепко, что он боялся пошелохнуться.

Врач, сестры, нянечка и соседка тоже боялись шелохнуться, чтобы не нарушить этот внезапный крепкий спасительный сон…

— По-моему, температура упала, — одними губами сказал врач.

Старшая сестра кивнула. Рыжик обошел маленькую толпу и стал в ногах кровати. Щен скосил на него глаза и поднял одно ухо, словно хотел сказать: видишь, какая ситуация…

— Но как сюда попала собака?! — прошипел врач.

Старшая сестра только закатила глаза и замахала руками, приказывая нянечке убрать Щена. Та нерешительно протянула руку, но в этот самый момент Лида вздохнула и открыла глаза. Рыжику даже жарко сделалось от счастья: глаза были усталые, обведенные темными тенями, но ясные, добрые — живые!

— Почему… столько народу? — спросила Лида и чуть расслабила руку (Щен воспользовался этим и мгновенно юркнул в сумку, вызвав всеобщий переполох и смятение). — Игорь Николаевич, вы здесь… И Щен?! Я думала, мне приснилось…

— Мы здесь, Лида, — сказал Рыжик, отстраняя врача и подходя к изголовью кровати. — Я достал лекарство, и вы теперь совсем скоро поправитесь.

Они молча смотрели друг на друга и не заметили, что все куда-то исчезли. Даже Лидина соседка, пробормотав что-то, вышла в коридор. Рыжик придвинул стул, сел возле койки и осторожно отвел с Лидиного» лица пышные разметавшиеся волосы.

— Я думала… никогда больше вас уже не увижу, — прошептала Лида.

Рыжик тихонько погладил ее пальцы.

— Как говорит Щен, я был плохой и глупый. Простите меня, Лида. Теперь все будет иначе.

Они долго молчали. Так долго, что осмелевший Щен снова вылез из сумки и забрался к Рыжику на колени.

«Все-таки странные эти люди, — думал он. — Молчат и молчат. Лизнул бы он ее в нос, ведь это так приятно!»

Ну, а дальше все было совсем хорошо. Через две недели Лида выписалась из больницы, и Рыжик пришел знакомиться с ее семьей — мамой и младшим братишкой Борькой, который немедленно подружился со Щеном и принялся его дрессировать. Было решено, что к осени Рыжик с Лидой поженятся и уедут в отпуск в Крым, чтобы окончательно укрепить слабые Лидины легкие.

А еще ходят непроверенные слухи, что Лидин лечащий врач опубликовал в «Медицинском вестнике» чрезвычайно интересную и новаторскую статью о влиянии биополя щенков на лечение некоторых легочных заболеваний. И Рыжик даже пришел брать у него по этому поводу интервью, которое наделало много шума…

Однажды вечером, перед тем как лечь спать, Щен, которому не давали покоя мысли об Изотопе, рассказал Рыжику тайну своего друга. Рыжик отругал Щена за скрытность, и в первый же свободный день они с Володей поехали навестить беглеца.

Они застали Изотопа веселым и довольным, он вполне прижился за городом, полюбил тетю Дусю, откликался на кличку Марс и возвращаться не захотел. Правда, по ночам ему по-прежнему снились пылесос, полотер и Робик, но он примирился с этим, справедливо рассудив, что пусть лучше будет плохо во сне, чем наяву…

Володя хоть и огорчился, но не стал возражать и завел себе другого щенка, пуделя по кличке Барбарис, который превосходно чувствовал себя в его механической квартире.

Лето кончилось, наступила осень, а с нею день свадьбы Рыжика и Лиды. Щену с утра на шею повязали большой белый бант, и он важно уселся рядом с Рыжиком в длинную машину, которую звали «Волга». Это была машина Редактора Отдела, но ему самому в ней не хватило места и пришлось ехать во Дворец бракосочетания на такси.

Все было очень хорошо и красиво: цветы, поздравления, друзья Рыжика и подруги Лиды… В торжественный момент, когда Лида и Рыжик обменялись кольцами, Лида взяла Щена на руки, чтобы он тоже чувствовал себя членом семьи и участником праздника…

А затем произошли события странные и удивительные, но о них мы расскажем как-нибудь в следующий раз.