Этот день показался Мутхиа очень коротким — его последний день на чайной фабрике. Уйти с фабрики и никогда больше не возвращаться — нет, это было что-то непостижимое, невозможное. Пятнадцать лет его юности зачеркнуто сразу, одним махом. Даже ручки на дверях сортировочного цеха стерлись от постоянного прикосновения его рук. Он пришел в этот цех, когда ему было всего пятнадцать лет. С тех пор фабрика стала его миром и делом его жизни.

И вот три месяца назад, как раз накануне его паломничества в Мадуру, все вокруг стало действовать ему на нервы. Непрекращающийся грохот колес машины и просеивающие лотки с их монотонным движением угнетали его. Из-за этого работа казалась тяжелой и нескончаемой. Но сегодня он ощущал какой-то странный ритм в общем движении, который соответствовал биению его сердца. Вот уже все женщины и мужчины ушли домой, а Мутхиа задержался, чтобы окинуть все последним взглядом. Сортировочный цех, такой всегда серый и скучный, вдруг показался ему совсем другим. Мутхиа остро почувствовал запах пыли и свежего чая, новыми глазами увидел огромные неподвижные колеса, полные скрытой силы, готовые в любой момент прийти в движение. Пятнадцать лет его жизни прошло под стук просеивающих лотков и грохот колес машины.

«Завтра, — думал он, — другой займет мое место. И вновь в сортировочном цехе будет обычная суета, как будто ничего не случилось. Все будет на своем месте, только меня не будет. Как странно складывается жизнь! В конце концов, любого можно заменить».

С глубокой грустью, как будто он оставлял здесь частицу самого себя, Мутхиа вышел из фабрики на дорогу. Да, вот она, дорога, но без завтра, без будущего. Он смешался с толпой возвращающихся домой рабочих. Бессознательно почувствовал, что потерял ту нить, которая связывала его с этими людьми. Давно знакомая картина утратила для него свой смысл.

Воспоминания проносились перед ним. Он видел тот первый день, когда отправился в Коломбо, чтобы получить разрешение на выезд. Он вспомнил справочный стол в иммиграционном бюро и этого крепыша с бычьей шеей и грозным взглядом, который считал его диким зверем, пойманным в силки. Вспомнил он тоже, как в другой день пошел к этому чиновнику, чтобы продлить свои документы на жительство, а тот разворчался. Другие смертные, которые пришли по своим делам, съежились под его взглядом. Мутхиа протянул свои бумаги я ждал.

— Твои документы нельзя продлить, — прорычал Бычья шея. — Убирайся.

— Сэр, — запинаясь, проговорил Мутхиа, — я только совершил паломничество в Мадуру. Я родился и вырос здесь, на плантации.

— Да, — насмешливо сказал Бычья шея, — каждый нищий теперь цейлонец, а? Если тебе здесь нечего делать, так отправляйся домой и там валяй дурака.

«Отправляйся домой и валяй дурака, — мысленно повторил Мутхиа. — Что за грубая манера разговаривать? Почему эти чиновники такие недоброжелательные? Даже чиновник по гражданским правам отнесся ко мне враждебно. Он имел наглость спросить меня, была ли моя мать замужем за моим отцом».

Возникли новые воспоминания — его мать, всегда полная любви и нежности; эти темные влажные глаза, грустная улыбка. Невыразимая боль сжала его сердце и охватила его всего. Он отчетливо представил себе день ее смерти. Он тогда выплакал все глаза. Даже умирая, она говорила с ним, как всегда:

— Мутхиа, сын мой, не думай обо мне. Ты молод, не надо так сильно убиваться. Я всегда буду с тобой. — И после паузы: — Береги себя и нашу маленькую Сути. Это твой отец принес ее в дом.

Сути тогда была полным жизни маленьким созданием. Ее шерстка, плотно прилегавшая к гибкому тельцу, вся переливалась. Трудно забыть, как это крошечное существо прижимало уши и махало хвостом, извиваясь всем телом. После смерти матери Сути стала очень близка ему: прощальный подарок матери, маленький живой комочек, оставшийся от умершей.

Теперь, когда Мутхиа должен был покинуть свой дом, дядю и тетю и даже свою собачку, он был в отчаянии — вся его жизнь рушилась. Он решил отдать собаку фабричному сторожу Раману, и тетушка на это не возразила ни слова. Это трудно было пережить.

Когда Мутхиа добрался до дома, там все было готово к его отъезду. Дядя уже был дома. Тетушка сложила все пожитки в матерчатую сумку и убрала ее в угол комнатушки. И в обычные-то дни Мутхиа не отличался разговорчивостью, а теперь он вовсе не мог вымолвить ни слова.

— Мутхиа, — сказал дядя, — я понимаю, это тяжело, тяжело для нас и для тебя. Мы покинули деревню, когда был еще жив твой дедушка. Может быть, ты найдешь там кого-нибудь из дальних родственников. Кто знает? Доверься богу, он единственное прибежище обездоленных. Не забудь документы.

— Да, дядя. Да, дядя, — повторял Мутхиа много раз, как будто эти слова вмещали все, что он хотел выразить в этот момент.

Вот и настало время расставания. Мутхиа взял свою нехитрую поклажу и, подхватив на руки Сути, молча вышел из дома. Пока он проходил по плантации к дому сторожа, рабочие в бараках обсуждали его вынужденный отъезд. Им казалось, будто одного из них отправляли на бойню.

Сути жалась к Мутхиа, иногда терлась носом о его лицо. Она не знала, что они расстаются навсегда. А Мутхиа задумался, почему от собак не требуют свидетельства о гражданстве? Может быть, у них есть какие-то свои права? Иначе их жизнь тоже была бы в опасности. Он надеялся, что то, что произошло с ним, не случится с Сути.

Мутхиа увидел поджидавшего его Рамана. Времени на разговоры у них не оставалось.

— Я запру ее в той каморке, — сказал Раман, показывая на комнатушку за кухней. — Она скоро привыкнет ко мне. Не беспокойся, я присмотрю за ней.

— Да, хорошо, — сказал Мутхиа, направляясь к двери.

Сути побежала за ним. Он остановился и стал звать ее в комнату. Она съежилась. Он стал ее уговаривать. Она не двигалась и смотрела на него жалобно, как будто ожидала побоев. Он отнес ее в комнату, оставил там и, уходя, закрыл дверь на щеколду. Маленькое существо начало отчаянно царапать дверь и выть. Не говоря ни слова, мужчины торопливо пошли к железнодорожной станции. Был поздний вечер. Жалобный вой Сути доносился издалека и замирал, подобно плачу ребенка ночью. Мутхиа казалось, что эти жалобы исходят как бы из могилы матери.

На станции была обычная вокзальная суета, шум, крики. Мутхиа направился к окошку железнодорожной кассы и купил билет до Тричи. Последний звонок.

— Иди, Мутхиа. Не беспокойся ни о чем, — сказал Раман.

Мутхиа прошел на перрон. Подали поезд. Тут и там мужчины и женщины всхлипывали, а то и плакали прощаясь. Но никто не оплакивал отъезд Мутхиа. Он вошел в купе и сел в углу около молодой женщины. Он был слишком взволнован и не замечал ничего. Поезд дал свисток и тронулся. Раман стоял, опершись на ограду, подпирая рукой подбородок. Мутхиа выглянул в окно и увидел его. Поезд набрал скорость и пошел с мерным постукиванием. Этот стук колес был пыткой для Мутхиа. Да, вся его жизнь была как бы придатком этой машины, этих колес. В последний раз он выглянул и увидел свет в окнах фабрики. Освещенные фабричные окна, плачущие женщины на станции и вой Сути… Он тяжело вздохнул. Вдруг он увидел, как из тьмы ночи ухмыляется ему Бычья шея из иммиграционного бюро. «Я сказал ему правду, что ездил на паломничество. Сегодня у меня самый длинный в жизни день», — подумал он.

Поезд ускорял ход. Он опять посмотрел в окно и заметил мерцающие звезды. Раньше ему никогда не приходило в голову смотреть на звезды. Но сегодня, сам не зная почему, он загляделся на них. Жалобное поскуливание Сути почудилось ему в свете холодных звезд и проникло в самое сердце. Молодая женщина подвинулась к нему, и он ощутил тепло ее тела. Он взглянул на нее рассеянно… Поезд шел все быстрее. Стук колес… сортировочный цех!

На следующее утро Сути прибежала к своему прежнему дому, мокрая и грязная. Тетушка вскричала:

— Нет, вы посмотрите на эту паршивую собачонку! Она сбежала.

Сути начала тереться о ноги тетушки, когда услышала вновь крик:

— А ну, пошла отсюда, дрянь ты этакая!

Сути подошла к веранде и посмотрела на свой уголок, где было ее место. Теперь там стояла клетка с курами.

— А ну, убирайся, грязнуля! — послышался грубый голос.

Собака улеглась, рядом с клеткой. Она ждала Мутхиа. Но он так и не вышел из дома. Она не знала почему.

На следующий день народ с фабрики и плантаций шел домой на обеденный перерыв. Маленькая Сути сидела около дома, глядя на дорогу. Пришел дядя Мутхиа. Она бросилась к нему, обнюхала его ноги и завиляла хвостом. Он молчал, странно взволнованный. Собака жалобно скулила, заглядывая ему в лицо.

День клонился к вечеру. Темнело. Сути сидела по-прежнему около дома, глядя на дорогу.