Осенняя мелодия

Зачарованные мгновения

Одиночество

Русская песня

К Родине

Из Окна

I

* * *

Святой Георгий

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Святой Георгий

II

Лунное моление

У врат

Струги закатные

Криница светлая

Моление о чуде

Голгофа малых

Крест срединный

Поводырь всех скорбящих

* * *

* * *

III

* * *

Пути волчьи

Север

[Святогор-скит]

*

*

Звездной тропой

Распятие, Воскресение, Вознесение

I

II

III

Полынь-город

*

*

*

* * *

Сердце Адама

* * *

* * *

* * *

* * *

Крови закон

Из песни о короле

* * *

* * *

* * *

Арго

* * *

* * *

Рыбацкая

* * *

Дух земли

* * *

* * *

Каменная любовь

I

Стихи

Плач Ярославны

1

2

3

4

Игоревы полки

Берлин

1923-1939

* * *

1925

Земля

1923

* * *

1929

Вечерняя звезда

1929

* * *

1929

Волхвы

Рюген

* * *

* * *

1928

* * *

1928

Тени под мостом

1928

* * *

1928-1952

Бессонница

1

2

1930

* * *

1930

Пудель

* * *

1930

* * *

1931

* * *

1931

* * *

* * *

1931-1945

* * *

1931

* * *

Гость

1931

* * *

1931

* * *

1931

Ночью

1934

* * *

1934

* * *

1936

Венеция

1937

Луна-парк

1937

* * *

1937

* * *

1937

* * *

1937

* * *

1937

Сивилла

1938

* * *

1938

* * *

* * *

1937

Стихи к Пушкину

1

2

3

4

5

6

Стихи о вдове [1]

Десятый круг

Париж

1939-1960

* * *

* * *

* * *

* * *

1939

* * *

1939

* * *

1939

* * *

1939

* * *

1940

* * *

* * *

1939

* * *

1940

* * *

1940

* * *

1940

* * *

1943

* * *

1944

Трубочист

1944

* * *

1944

Тюрьма Френ

* * *

1944

Тюрьма Френ

* * *

1945

* * *

1945

* * *

1946

* * *

1946

* * *

* * *

Вальс

1955

* * *

1952

* * *

1953

* * *

* * *

1953

* * *

1953

* * *

1953

* * *

1955

Туман

1

2

3

Воздушный змей

* * *

1944

Воздушный змей

1944

* * *

1944

Двойник

1944

Очки

1944

* * *

1944

Фрегат

1944

* * *

1944

* * *

1944

* * *

1940

Сквозняк

* * *

1937

* * *

1947

* * *

1949

Зеркальный мир

1944

Опрокинул чернильницу

1945

Ночные бабочки

1944

* * *

1943

* * *

1931

* * *

1939

* * *

1939

* * *

1948

* * *

1931

Листья

1949

Карусель

1946

* * *

1944

* * *

1944

* * *

1937

* * *

1937

* * *

1945

* * *

1946

* * *

1943

* * *

1939

* * *

1948

* * *

1939

* * *

* * *

1943

* * *

1943

* * *

1938

* * *

1945

* * *

1945

* * *

1946

* * *

1938

* * *

1949

* * *

1936

* * *

1943

* * *

1931

* * *

1937

* * *

1939

Трубачи

1931

Пена

1934

* * *

1944

Розы на снегу

1944

* * *

1945

* * *

1946

* * *

1944

* * *

1939

* * *

1949

Вальс

1944

Офелия

1

2

3

1949

Заклинания, или стихи о России

* * *

* * *

1960

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

1956

* * *

1956

Калифорнийские стихи

1961-1966

* * *

Ночь и сад

1

2

3

4

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

1964

* * *

1960

* * *

* * *

1961

* * *

* * *

* * *

* * *

Похвальба

Куманек

Метель

Сеновал

Похмелье

Стихи

I

II

Измена

* * *

Бегство

1

2

3

4

* * *

* * *

* * *

* * *

Дождь

Мщение

* * *

* * *

Рыцарь на коне

Крылья

* * *

* * *

Возвращение из Мюнхена

* * *

* * *

Скрипачка

* * *

Пегас

Черемуха

Измена

* * *

* * *

Романс

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

1

2

3

Атом

Русская

* * *

Мой город

* * *

Ева

* * *

* * *

* * *

* * *

Пан Юрий

* * *

Астронавт

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Мятеж

* * *

* * *

* * *

Усталость

* * *

* * *

Лорелея

* * *

Романс

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

* * *

Акапулько

* * *

Леди

Зимняя прогулка

* * *

Эпитафия

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

Вместо вступления

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

БЕАТРИЧЕ ЧЕНЧИ

ФРАНЧЕСКО ЧЕНЧИ – ее отец

ЛУКРЕЦИЯ ЧЕНЧИ – ее мачеха

МАРЦИО, ОЛИМПИО – наемные убийцы

МОНСИНЬОР ГУЭРРА

КАРДИНАЛ

ХУДОЖНИК ГВИДО

РИМСКИЙ ГУБЕРНАТОР

СУДЬЯ

НАЧАЛЬНИК ГОРОДСКОЙ СТРАЖИ

ПАЛАЧ

ПЬЕТРО – помощник палача

СЛУГА В ДОМЕ ЧЕНЧИ

СОЛДАТЫ ГОРОДСКОЙ СТРАЖИ

Место действия – Рим. Время – 1598 год

Гвидо

Итак, отъезд решен бесповоротно?

Беатриче Нет, не отъезд, – побег. Как жалкий узник,Что пробует железные решеткиСвоей тюрьмы, так я нетерпеливоОщупываю крепкие замкиРодного дома. Все в нем ненавистно.Меня гнетут предчувствия. Меж темМой бедный брат скрываться принужденВ трущобах генуэзских. День и ночьЕго следы обнюхивает свораШпионов подлых. Рано или поздноОни его настигнут. Блудный сынНе избежит отеческих объятий.Его приволокут живым иль мертвым,Верней всего – что мертвым.

Гвидо Он вернулся.

Беатриче Возможно ли? Он в Риме?

Гвидо Видно, кто-тоПомог ему по дружбе иль по злобе.

Беатриче Что делать с ним? Он в дерзости своейГотов переступить любую меру.

Гвидо В иных делах не худо запастисьПростым терпеньем.

Беатриче Добродетель слабых – —

Гвидо Благодарю.

Беатриче Придира невозможный!И вы могли подумать – – Как не стыдно!

Гвидо Я думаю, что вы огорчены,Расстроены сегодня.

Беатриче Это правда,Не будем ссориться. Но что же брат?

Гвидо Он строит планы. Монсиньор ГуэрраДает ему полезные советыИ, кажется, немного денег. Впрочем,Он скоро сам пожалует сюдаИ обо всем доложит вам подробно.

Беатриче А, монсиньор! Он верен мне.

Гвидо Увы,Я только предан.

Беатриче Новая обмолвка?Несчастный день! И я не ожидаю,Что станет он удачнее. Я верюВ недобрый глаз и в темные приметы,Они спешат судьбу опередить.

Гвидо Вам встретился мертвец?

Беатриче На то похоже,И виноваты вы.

Гвидо Великий Боже!Я умер иль убит?

Беатриче По счастью, нетНо этот образ, чудо вашей кисти,Способен потрясти воображенье.Какое непонятное смешенье, —Сомнение, неверие и святость – —И чуда ждет, и вводит в искушенье.

Гвидо Святой Фома не ищет легкой веры.

Беатриче Святой Фома, с двусмысленной улыбкой,До ужаса похожий на синьораФранческо Ченчи – —

Гвидо Я писал с натуры.Вас, например, я видел бы иначе:День чист и непорочен. Светлый воздух,И ряд холмов округлых в глубине.На горизонте пять иль шесть деревьевВ цвету весеннем, розовом и белом,Как свечи в алтаре. И, чуть прищурясь,Мадонна юная глядит на перстень,Сияющий на пальце обручальном – —Апостол же смотрел на кровь и раны.

Беатриче Невесел он. В такой улыбке скрытОсобый смысл. Мерцанье темной тайныПод колпаком стеклянным. Будто дверь,Заделанная наглухо в стене,Беззвучно, медленно приотвориласьИ обнажила в черной пустотеСобрание уродливых существ – —Какие-то лжелюди иль лжетрупы – —Они глядят и шепчутся. Я знаюИх мертвые слова и бормотанье – —

Гвидо Вы грезите?

Беатриче Не знаю, мастер Гвидо.Но у вещей и у людей сокрытыПод оболочкой видимой другие,Текучие и зыбкие черты.Они напоминают отраженьяВ воде прозрачной. Все в них гармоничноДо первого прикосновенья. Пальцы,Которые хотели бы ласкатьЛицо такое, лишь нарушат гладьПоверхности зеркальной, и мгновенноВсе дрогнуло, смешалось, исказилосьИ обернулось дьявольской гримасой.

Гвидо Я слушаю и молча ужасаюсь – —Я не хочу выпытывать признанья,Но стоит вам сказать одно лишь слово,Лишь приказать – —

Гуэрра (входит) Конечно, я некстати.Оборванный внезапно разговор,Уклончиво-недоуменный взор, —Вы смущены, и кавалер коситсяИ, видимо, краснеет или злится.

Гвидо Он просто-напросто спешит домой.Он, впрочем, удивлен. Прошу прощенья.(Откланивается и уходит.)

Гуэрра Мне хочется поставить точку. ОнУчтив отменно, стало быть, влюбленИль проигрался.

Беатриче С некоторых порВы мнительны, мой добрый монсиньор.

Гуэрра Я мнителен? Тем лучше или хуже, —Но он взбесился не на шутку. Право,Я обожаю легкие забавы,Похожие на истину, к тому же.

Беатриче Похожие на дерзости.

Гуэрра Вниманье!Лук напряжен!

Беатриче Я ухожу.

Гуэрра И значит —Я без вины останусь виноват?А я и сам словам моим не рад, —В конце концов – я пошутил невинно.И знаете ль? Нередко я ловлюСебя на грешной и преступной мысли,Что раздраженье вам к лицу. ГлазаСтановятся как темные озера,Зажженные огнем зеленых молний – —

Беатриче Прощайте.

Гуэрра А, молчу. Теперь ни звука,Хотя молчанье – целая наукаВсе высказать, не раскрывая рта.В любом письме – мелодия не та.

Беатриче Письмо при вас?

Гуэрра Еще бы! Впрочем – нет – —Да где ж оно? Я, помнится, запряталЕго в карман. Или оставил дома?Не может быть. Досадно. Иль – – Но, к счастью,Я помню наизусть. Через неделюВсе будет кончено. Мальтийский бригВас в Геную доставит. И синьоруЛукрецию. Знакомый капитан —Отъявленный разбойник. Он надежен.

Беатриче Конечно, так. Но вспомните, прошу вас,Быть может, вы записку потеряли?А вдруг случайность, совпаденье – —

Гуэрра СлучайНе исключен, но, если разобраться,Кому придет охота зря стараться?

Беатриче Рим славится опасным любопытством.

Гуэрра Рим разучился грамоте.

Беатриче За платуНайдется чтец. Но мне пора. Прощайте.

Гуэрра Еще мгновенье!

Беатриче Поздно. Мой уходСпособен дома вызвать подозренье.(Уходит.)

Гуэрра И вот она, награда. Маловато – —Все для других, для мачехи, для братаИ, наконец, для Гвидо. Это слишком.Мне только дружба, пресная струяИз теплого ручья благоволенья.Да, Гвидо, мальчик с личиком смазливым,Вы пишете широкими мазками,Но я силен в подробностях – – ЗапискуЯ передам Олимпио. ОнаВ цепи судеб сыграет роль звена.Сцена 2(Комната во дворце) Франческо (откладывает чертежи часовни) Земля уже как яблоко созрела.Когда-нибудь отяжелевший ветерВ последний раз протащит по землеБесформенные груды облаков,Их обесплодит, высушит и сдует,Как легкий сор, хрустящий под ногами,В какой-то затхлый уголок вселенной.Тогда из тесной глубины колодца,Где истина веками обитала,С голодным свистом выползет змея, —Какое дело ей до мертвых истин?Она посмотрит мутными глазамиВокруг себя, на черный горизонт,На скалы плоские в пустыне голой,Похожие на жертвенные камни,И обольется потом ядовитым, —И, пожирая собственное жало,Зароется в песок и околеет.Кто вспомнит там последний день Помпеи?Ты прав, мудрец, вложивший пальцы в раны,Неверный отвергающий Фома,Я долго был в долгу перед тобою;Теперь – мы квиты. Зодчий укрепилПоследний камень, плотник острогалПоследнюю доску, и живописецОстаток краски продал маляру.Твой храм готов. Лишь дернут звонариВеревку новую на колокольне,И я приду смиренно поклонитьсяТвоим мощам. Еврей из Палестины,Торгующий по праву землякаОстанками святых, заверил клятвойИ подписью их подлинность. Итак —Лишь ты один не подлежишь сомненью.Твой храм готов. И эхо в подземельеУже нетерпеливо окликаетРассеянных прохожих и тебя,Обласканная солнцем Беатриче.Когда-нибудь подвыпившие слуги,Бранясь тихонько, нас соединятПод сводами, построенными мною,И поспешат в ближайший кабачокПомин души усопшей отзлословить.И вот, на шатком мостике кредита,Качаясь меж наличностью и жаждой,Какой-нибудь находчивый лакейНайдет внезапно точку равновесья.В делах сердечных опытный и ловкий,Он сообщит хозяйке по секрету,Что в эту ночь и в этот самый час,Неистовым желаньем распаленный,Уже стучится к мертвой БеатричеЕе отец, жестокий и развратный.Что он при жизни продал душу чертуИ получил за это позволеньеВставать из гроба в полночь и бесчеститьРодную дочь – – О, если бы я могВсе языки клещами вырвать!(Стук в дверь.)

Кто там? Входите же!

(Входит Гвидо.)

А, Гвидо!

Гвидо Я с докладом,Не вовремя, быть может?

Франческо Если б знали,Как вовремя вы подоспели!

Гвидо Значит,Скучали вы.

Франческо Вы угадали точно.Скучал слегка, но, право, не нарочно.Грех невелик. С кого бы ни начать —Скучают все, – тот весело, тот скучно,Один скучает просто чтоб скучать,Другой скучает, так сказать, научно.Все, впрочем, вздор. Вот ваши чертежи,Они в порядке, я вполне доволен,А живопись превыше ожиданий.Ростовщики, банкиры и поэтыЗа вас горой. Неверный же ФомаПервейших дам буквально свел с ума, —Вам предстоит писать для них портреты.Мне этот шум нисколько не вредит,Наоборот, – чем ваша слава шире,Тем выше мой становится кредитВ финансово-художественном мире.Я ваш должник. Итак – насчет уплаты:Дворецкий, помнится, покрыл весь счет,Но я прошу вас, в знак приязни, вот —Здесь перстень мой и несколько дукатов.

Гвидо Что за расчет!

Франческо По совести. Мой дарНапомнит вам, быть может, на досугеО почитателе, о старом друге,Который, в общем, был не очень стар.Счастливый путь!

Гвидо Я тронут.

Франческо В добрый час!(Гвидо уходит. Франческо открывает другую дверь)

Франческо Вы здесь уже? Входите.(Входят Марцио и Олимпио)

Я успел Записку вашу прочитать. Не скрою,Она меня немного рассмешила.Олимпио, быть может, вы подробнейОпишете мне ваше приключенье.

Олимпио Все очень просто. Ночью, при луне,Я шел вчера (обычная прогулка),Как вдруг из тьмы ночного переулкаВыходит некто в маске, и – ко мне.Преловко сунул мне записку этуИ – за угол. Я страшно удивлен,Кричу – нахал! – бегу за ним, но онУже исчез, бесследно канул в Лету.Вот, в сущности, и весь рассказ. ЗапискаКасалась вас, и близко. НеприличноМне было бы оставить без вниманьяПодобный факт. Подумав, я, невольныйПосредник иль, еще точней, свидетель,Явился к вам без промедленья.

Франческо Гм,Необычайно – – Ба! Вот совпаденье,Зверь на ловца бежит. Подите ближе,Внимательно смотрите. У фонтана,Вы видите? Пересекает площадьКрасивый юноша в плаще коротком.

Марцио Художник Гвидо.

Франческо Он на редкость мил,Но вместе с тем опасный интриганИ заговорщик. Тайный анонимНе пощадил его в записке вашей.

Олимпио Такого поля ягоды опасны.

Франческо Да, ядовиты.

Олимпио Если обыскатьВнимательно его карманы – —

Франческо Браво!Вот мысль! Не мысль, а золото.

Олимпио ОднакоПосмотрим в корень. В случае борьбыВозможны осложненья.

Франческо Все возможно.

Олимпио Но если суть отсеять осторожноИ вылущить одно ядро? ДабыСекрет надежным охранить молчаньем,Текст, так сказать, усилить примечаньемИль попросту покончить с ним вполне?

Франческо Тогда?

Олимпио Синьор заплатит нам вдвойне.

Франческо Но при условии, что в день иль дваВсе будет кончено.

Олимпио Отнюдь не позже.Где ваша шляпа, Марцио? Пора.Почтение синьору.

(Олимпио и Марцио уходят.)

Франческо Этот плутСообразителен и лжет умело.Тем лучше. Но нелепое письмоНе выдумка. Любезный сын воскрес.Его рука. Невероятный слог,Помарки, пятна, грубые ошибки,И вместо подписи – дурацкий росчерк.Сомнений нет, здесь заговор. И ГвидоПо глупости иль по иной причинеВвязался в эту дикую затею.Как водится, беднягу кто-то предал,Верней всего – приятель, друг коварный – —О, дружба, дружба, сладкое вино,Несущее тяжелое похмелье!Нет, Беатриче, твой побег – химера,Нет в мире силы – —

Слуга (докладывает) Монсиньор Гуэрра!

Франческо Как смеешь ты? Иль все вы сговорились?Веди его, Иуда!(Слуга удаляется.)

Черт возьми, Гуэрра здесь. Проклятая лисаРазнюхала какую-то добычу.

Гуэрра (входит) Кузен, простите, я по порученью.

Франческо Прошу, прошу.

Гуэрра Мой добрый кардиналВам шлет привет.

Франческо Он был всегда любезен.

Гуэрра Отменно добр. При случае – полезен.

Франческо По-прежнему наукой увлеченИ комментирует Платона?

Гуэрра ОнСправляется, во-первых – —

Франческо Рад послушать.

Гуэрра Здоровы ль вы. Ему сказали – —

Франческо Вздор!Вполне здоров. Хотя, с недавних пор,Мой лекарь мне советует не кушать.

Гуэрра Желудок?

Франческо Нет.

Гуэрра Но печень?

Франческо Как всегда, —И ровен пульс.

Гуэрра Вы, значит, не хворали?

Франческо С чего бы вдруг? Я вылил яд. ВодаУж слишком пенилась в моем бокале.

Гуэрра В бокале яд?

Франческо Ну да. Мой бедный пес,Вы помните? Шотландская порода, —Лишь сунул в лужу любопытный нос —Вмиг скорчился и околел. УродаЯ так любил! Как сына, даже боле, —Но он погиб, и все мы в Божьей воле.

Гуэрра Неслыханно, ужасно! Я винюДомашних слуг, здесь явно месть лакея.

Франческо Иль заговор?

Гуэрра Но кто бы мог?

Франческо Не смеюПодозревать ближайшую родню.

Гуэрра Еще бы! Но какой беспутный век!Порок все глубже разъедает нравы,Как ржавчина железо. Наша жизньПодобна золоченой колеснице,Увитой терпкими цветами смутИ преступлений. Каждый встречный каменьГрозит ее мгновенно опрокинуть.Не странно ли? Всего недели триЯ по делам отсутствовал, – Ассизи,Перуджия, Сиена, – а меж темПод кровлей этой, прочной и надежной,Уже успел повеять ветер смерти – —

Франческо Так были вы в отъезде?

Гуэрра Лишь вчераВернулся в Рим к святейшему приемуИ уж затем не покидал двораИ как убитый спал до службы дома.

Франческо Итак – я жив. Но, помнится, хотелиВы что-то во-вторых?

Гуэрра Да, в самом деле,Но это мелочь, к слову. КардиналуПослышалось, что папа намекнул,Что будто в Риме беспокойно стало,И тут же вас легонько упрекнул.А уходя, заметил, что едва лиВы сына просто-напросто прогнали.

Франческо Мой блудный сын?

Гуэрра Бедняга удрученИ полн раскаянья.

Франческо Но разве онНе в Генуе?

Гуэрра Свирепая нуждаЕго недавно привела сюда.

Франческо Бездельник, мот.

Гуэрра Какой-то кредиторХотел его сгноить в тюрьме.

Франческо Забавно.

Гуэрра Святой отец сказал, что с этих порОн будет все долги платить исправно.

Франческо Кто, папа?

Гуэрра Нет, проказник наш. И выЕму поможете из сожаленья.

Франческо А если нет, к примеру?

Гуэрра Но – увы,Догадки папы стоят повеленья.

Франческо Естественно. Глубокие слова.Теперь мне ясно. Что же, признаюИ подчиняюсь. Я готов отнынеНе только исполнять догадки папы,Но каждый раз с почтительной улыбкойВыслушивать и смех его клевретов,И тайные угрозы их. ПоспешноПредупреждать малейшее движеньеРуки небрежной, подымать платокИли перчатку, брошенную на пол,Ну, словом, быть всегда слугой покорным.Но, слушайте, быть может, это шутка?И скользкая, к тому же? Может быть,Вы отыскали повод к разговору,Чтоб подчеркнуть внезапный ваш отъезд,А с ним и непричастность к покушенью?И, во-вторых, боясь, что мне известенПриют бездельника, вы, про запас,Чистосердечно тайну проболтали?Молчите же, не возражайте! МнеЗмеиное шипенье ненавистноИ предпочтительней рычанье льва,Затем, что лев не жалит, но терзает!(Выходит в ярости)

Гуэрра Каков? Глаза как угли разгорелись,Черты лица мгновенно исказились – —Он страшен в бешенстве – – И дар проклятыйУгадывать. Как будто он читаетПод черепом запрятанные мысли.Предчувствую, игра идет на все,Здесь ставка стоит чьей-то головы – —Не промахнись, рыжебородый дьявол!Сцена 3(Ночь. Пустынная площадь) Олимпио Который час? Ведь это преступленье.Так опоздать!

Марцио Луна уже взошла,Я думаю – не рано. Но терпенье,Пейзаж не плох, светло, и ночь тепла.

Олимпио Ну, да, – терпенье и смиренье. СмелоЯ признаюсь, я терпелив как мул.Но есть предел. Шататься же без дела,Держать всю ночь бессменный караул,Изнемогать от жажды и зевоты,Считать шаги, придумывать остроты, —И все затем, что кто-то не пришел?О, Марцио, я не на шутку зол.К тому же я за правило поставилВсегда быть точным. Наше ремеслоНе вяжется с неряшеством. Все злоВ небрежности и нарушеньи правил.И вот – пример. Поверите ль? ПоройЯ собираюсь даже на покой.

Марцио Немудрено.

Олимпио Лишь бедность, к сожаленью,Содействует обратному решенью.

Марцио Я вам сочувствую. Кому охотаОбречь себя случайностям труда?Пока на свете вздорят господа,Нас всюду ждет надежная работа.

Олимпио Работа – да, но заработок – реже.Увы, друзья и недруги все те же,Но скупость, скупость! Каждый норовитУрвать, урезать иль сойти на квит.Прав Цицерон, ученый правовед, —О, tempora, о, mores! Море бед!

Марцио Вы знаете изрядно по-латыни,Я, по несчастью, в этих штуках слаб,В грамматике застрял на половине,В риторике увяз в сплошной ухаб.Пустынные дороги и войнаМне заменили классиков сполна.Я офицер, мне рифма не по чину,Я варвар. Правда, некогда родняВ Болонью силой выгнала меня,Но я сбежал в Триест. Не без причины.И вот, с тех пор лишился я охотыЗапоминать цитаты и остроты.

Олимпио А чья вина? Ученые ПилатыДавно вошли с невежеством в союз,И в результате – девять наших музНе стоят греческой одной цитаты.Унылый век. Подумаешь немногоИ поневоле выйдешь на дорогу.Одно спасенье, – женщины. Для нихЯ все еще оттачиваю стих.Да, женщины. Подобного сюжетаИ классики избегнуть не могли,А между тем они с ума свелиНе одного маститого поэта.Да что поэты! Даже мудрецы,Забыв на время вечные загадки,Рядили мудрость в женские чепцыИ с ней превесело играли в прятки.

Марцио Мир так устроен. Каждый петлю ищетПо собственному горлу. Как ни жаль,И нам веревки избежать едва ль,Смерть рядышком и ползает и рыщет.

Олимпио Так вы аскет? Но, думается мне,Лишь до поры. Клянусь, наступят иды,И купидон безжалостный вдвойнеВам отомстит любовные обиды.Что до меня, – я создан, чтоб любить,Мед из улья таскать медвежьей лапой,Короче говоря, я мог бы бытьАрхиепископом и даже папой.И знаете ль? Виргилий и ГорацийПолезны для подобных операций.

Марцио А наш клиент и в ус не дует. НочьКороче носа, рассветает скоро,Того и жди – зашмыгают дозорыИ честных классиков погонят прочь.

Олимпио Скорее в тень! Укройтесь в этой нише,Вы слышите? Насвистывает он – —(Приближается Гвидо) Эй вы, свистун! Нельзя ли там потише?Что за манеры?

Гвидо Я вооружен.

Олимпио Ага, угроза! Вы никак задира?Но, сударь, здесь не частная квартира,А площадь, и на ней особый кодексПостановлений, правил и законов.

Гвидо Подите прочь, иль я на помощь крикну, —Эй, кто там? Помогите!

Марцио (выходит из засады) Нет, без шуток.

Гвидо Что нужно вам? Возьмите этот перстеньИ убирайтесь.(Бросает перстень Олимпио)

Олимпио Перстень? Где ваш стыд,Я узнаю его, – с давнишних порОн был моим. Вы, сударь, просто вор!

Гвидо А, вижу, – я в засаде. Не грабежЗадуман вами, но убийство. Кто жеВам заплатил за кровь мою?Олимпио Вопрос,Лишенный смысла. Скажем – некто в маске.

Марцио Вернее – знатный негодяй, из тех,Что сами и зарезать не умеют.Мы в этом деле – третья сторона,Мы – только случай.

Гвидо Жалкое созданье,Ты пробуешь из-под полы, украдкой,Деньгой фальшивой совести дать взятку?

Олимпио Благоразумие! Вы так кричитеИ сердитесь – – Что толку весь кварталТревожить попусту, пугать прохожих – —

Марцио Олимпио, нельзя ль угомониться?Я нападаю.

Гвидо (защищаясь) Со спины удобней!

Марцио Внимание! Удар.(Гвидо падает)

Олимпио Какая точность!Не вскрикнул даже, только захлебнулся.Такая шпага, Марцио, могла быВам обеспечить лучшую карьеруБогатство, славу – – ив конце концовНебесный дар любви.

Марцио Любовь, любовь!Кто любит здесь? Подросток сумасшедший,Мечтательный монах, пастух голодный – —Но этот малый храбро защищалсяИ зря погиб.

Олимпио Отслужим мессу завтра,Теперь бежим.

Марцио Сперва обыщем тело.

Олимпио Слуга покорный, стоит ли стараться,Еще как раз нарвешься на беду.

Марцио Вы струсили?

Олимпио Немножко. Я уйду,Мы встретимся в Прекрасной Коломбине.(Убегает)

Марцио Как молод он. Но юное лицоУспело стать и важным и бесстрастным,Как будто он внезапно облеченНепререкаемой ужасной властьюВсе нарушать иль завершать, судитьИ принимать последнее решенье, —А ты пред ним стоишь недоуменноИ в скважину замочную тайком,Как мелкий плут, подглядываешь в вечность – —

(Из-за угла показывается Гуэрра)

Гуэрра Прекрасный вечер, Марцио любезный!Ну, не сердитесь. Кстати, за угломМеня ждут слуги. Их по меньшей мереС полдюжины. Оставьте вашу шпагу.

Марцио Прекрасный вечер, добрый монсиньор,Вы здесь шпионили?

Гуэрра Какое слово!Гулял, гулял. Ба, это кто? Смотрите,Маэстро Гвидо? Вот нежданный случай!

Марцио А, черт возьми, вы слишком любопытны.

Гуэрра Мой пылкий Марцио, задира милый,И правда, с вами долго ль до беды?Но успокойтесь, я не проболтаюсь.Какое дело мне до ваших ссор?Ведь вы его убили в поединке,Не правда ли? Я, впрочем, очень радСчастливой встрече. Мне давно хотелосьВам предложить услугу за услугу.

Марцио Для этого меня вы проследили?

Гуэрра Не все ль равно? Допустим, что вчера,Столкнувшись с вами перед домом Ченчи,Я кое-что успел сообразить.Допустим также (все лишь допущенья),Что ваш приятель, классик по призванью,Порой не прочь зайти в мою читальнюПерелистать Теренция иль Плавта?

Марцио Олимпио предатель?

Гуэрра Вот упрямец!Он просто ищет места подоходнейИ помнит вас.

Марцио И оттого, по дружбе,Меня морочить вздумал на прощанье.Умно, умно.

Гуэрра Забавнейший остряк.Так вы согласны?

Марцио (равнодушно) Дело слишком ясно,И отказаться было бы опасно.

Сцена 4

(Часовня св. Фомы)

Гуэрра

Все римские художники готовы

Стать на дыбы и подбивают чернь

Поднять скандал под знаменем искусства,

Поэтому сегодня на заре

В порядке спешном схвачен и повешен

Хромой цыган, не ночевавший дома

В ночь преступленья. Два иль три еврея

За связь с цыганом брошены в тюрьму.

У них нашли к тому же векселя

Одной особы, – важное лицо,

Стоящее вне всяких подозрений.

Судья мошенников не пощадил:

Не прибегая к сложной процедуре,

Он обнаружил где-то запятую,

В которой не было ни капли смысла,

И объявил, что векселя подложны.

Он выдал их истцу. Теперь кагал

Вопит неистово и сеет слухи,

Способные усугубить волненье,

Раздуть пожар и вызвать разоренье

Других особ, не менее почтенных.

Вот хроника событий за неделю.

Беатриче Рим забавляется, и вы довольны.

Гуэрра Все эти бедствия в какой-то мереСуть следствия печальной смерти Гвидо.

Беатриче Мой бедный друг! Он лег тяжелым камнемНа сердце мне – – Скажите, так ли трудноНайти убийцу?

Гуэрра Стоит ли? Под солнцемСкопилось слишком много разных истин,И каждая из них грозит бедой.Признаться ли? Из долгих наблюденийИ я одну усвоил про запас, —Все истины известны в нужный часСекретарям особых учреждений.

Беатриче Вот истина, которую не страшноПоведать вслух, – умно и безопасно.

Гуэрра Все лучше, чем свирепый лик Горгоны.

Беатриче Напрасный страх. Она едва ли радаК секретарям врываться без доклада.

Гуэрра Не знаю, право. Лишь совсем недавноОна мне стала на ходу являться, —То локоть тронет, то в затылок дунет.

Беатриче Зачем вы ей?

Гуэрра Простое совпаденье.И я и Гвидо мыслили согласноВ одном вопросе, вам известном.

Беатриче Полно,Вы слишком нервны. Нападенья в Риме —Явление обычное. Их цель —Простой грабеж, случайная пожива.Рим голоден. Рим ищет пропитанья,Все остальное – праздные мечтанья.

Гуэрра Мне нравится ирония. ОнаСпособствует прогрессу. Грубый варварЕе боится как огня. ОднакоКто и когда поклялся вам, что ГвидоНе жертва тайной ненависти? КтоВнушил вам мысль забавную, что яБолезненно труслив, что жизнь мояОсвобожденья вашего дороже,Что смерть за мной не увязалась тоже?Так знайте же, – за каждой нашей встречейОна следит ревнивыми глазами,Подслушивает, бродит возле двериИ подбирает тихие ключиК замкам негодным. Может быть, онаИ вам уже в лицо дышала. Ночью – —Нанизывая сонные словаИ вздохи, как янтарь на четки – – ВыОбречены, давно, вам нет пощады,Я знака жду, – наклона головы,Движенья губ, уклончивого взгляда,Лишь подозренья, что согласны вы – —Не надо слов, довольно и безмолвья,Той паузы, которую потомВозможно и продлить – —

Беатриче Проклятый дом,Здесь каждый шаг готов налиться кровью – —(Выбегает.) Сцена 5(Комната Беатриче. Перед рассветом) Беатриче Сторожевая башня на гореОкрашена зарей наполовину, —Уже блестят оливковые рощи,Как рыбья чешуя. Светлее воздух.Уходит ночь. Но каждый новый день —Как новая ступень на эшафоте,Чем выше – тем страшнее, и ногаНигде опоры твердой не находит.(Входит Лукреция)

Лукреция Ты все не спишь. Ты стала словно призрак.Поди ко мне, дай руку. Ты больна,Лицо горит, а пальцы ледяные.Тебя погубят слезы.

Беатриче Я не плачу.Из глаз моих я выдавить могла бЛишь раскаленные осколки камня.

Лукреция Здесь все готово камнем обрасти,И слезы и глаза, – и даже ветерВ неосвещенных коридорах. ОнНе дует, но шагает осторожноИ рад послушать у дверей. Постой,Я посмотрю ему в лицо.(Отворяет дверь. На пороге Франческо) О! Вы?

Франческо О, запоздалый пафос восклицаний, —Любовных гроз простуженное эхо!

Лукреция Я вскрикнула случайно. Вы подкралисьТак незаметно – —

Франческо Как свирепый волк, —Не правда ли? Молчите?

Лукреция Как палач.

Франческо Подите прочь, колдунья, – и не смейтеМне попадаться под ноги. Ступайте.

Лукреция Не бойся, Беатриче. ЕгеряПод окнами седлают лошадей.(Уходит)

Франческо Ты рано встала, Беатриче. УтроЛишь рассветает. Я перед охотойЗашел тебя проведать. Будет жарко.(Молчанье)

Все говорят – любовь красноречива, Но ненависть не разжимает губ.Ты ненавидишь молча, – вдохновенно – —Что делать? Такова природа сердца.Порок и добродетель, это корниДеревьев разных, но один потокИх омывает. Ненависть ко мнеТы возвела, конечно, в добродетель.Да, все течет, и в мире нет законовНезыблемых и постоянных. Словом —Мир очень прост.

Беатриче О, простота лукавых!

Франческо Твои слова звучат как «Отче наш» – —Да, да, ты добродетельна, и дажеПронзающий преступника кинжалНи добродетелью, ни чистотойС тобой сравниться не дерзнет.

Беатриче ПозвольУйти мне в монастырь!

Франческо Нет, Беатриче.Грех не боится монастырских стен.Он следует за смертными повсюду.Я презираю херувимский лепет,Но чувствую прекрасное. ОноВ груди моей как боль. А ты прекрасна.Тебе ль вздыхать и опускать ресницы,Чтоб тешить мысль распутного монаха,Привыкшего грешить в исповедальне?К тому же, благочестие всегдаТак дурно пахнет чесноком и потом,А ты привыкла к лучшим ароматамБлагословенного Востока – – Право,Ты и сама похожа на флаконВенецианского стекла. Хрусталь,В котором кровь, вино, духи и солнце.Вот я гляжу, и в утреннем лучеТрепещет волос твой, из шелка свитый,Неуловимое движенье кровиЛаскает нежно розовую кожу,И вся ты – солнечна, и каждый дюймТвоих стыдливостью омытых членовНевинней, девственней мадонн пречистых.Как хороша была бы ты в гробу!Безгрешная, не тронутая взглядом,Ни помыслом нечистым, белый звукГармонии небесной. Не жена,Не женщина, – почти еще дитя,Блаженная в святых отроковица – —Но ты жива. И знаю, по плечамИ по глазам девически надменнымКогда-нибудь скользнет желанье. СердцеВдруг ощетинится и станет дыбом – —И эта грудь откроется объятьям?Блуждающая грубая рукаПринудит непокорные колени,Которые и платье на ходуОтталкивать готовы горделиво?О, эта плоть, которой даже ветерИ даже тень едва коснуться смеет,В захватанном наряде подвенечном,Как жертва, отданная на закланье – —

Беатриче Отец!

Франческо Нет, нет, развратница, молчи!Твой стыд – обман. Ты каждой каплей кровиДавно созрела для любви распутной – —Ты горделива с виду, но во сне,В беспамятстве, в ночном самозабвенье – —Как жалкая ночная потаскуха,Что зазывает пьяных в подворотню,Ты раскрывала втайне наготуПеред обманщиком, до тела жадным,Пускай еще покуда безымянным,Пускай еще неведомым покуда, —Что нужды в том? Он впущен, гость случайный,Любая прихоть распаленной грезы, —Оборванный матрос с широкой грудью,Иль цирковой борец, иль первый встречный – —(Хватает ее за руку.)О, берегись! Я – молния твоя,Готовая ударить и разбитьсяНа тысячи пожаров, из которыхНи одного не потушить слезами.И кто здесь плакать станет? Может быть,Лишь римские фонтаны – – Друг продажныйВ них даже рук не вымоет. Я знаюВесь этот сброд, обученный интригамВ передних разных кардиналов – – ГвидоИзведал их предательскую дружбу!(Беатриче кричит, вбегает Лукреция)

Лукреция Сюда идут! Весь дом уже в тревоге!

Франческо Проклятый труп! Ты снова на дороге?(Уходит)

Лукреция Зубами щелкает и брызжет пеной – —

Беатриче Рука моя! она зараженаСмертельным ядом – – Ногти посинели,Вся кровь от гнусного прикосновеньяБежала прочь и медлит возвратитьсяК багровым оттискам зубов змеиных – —Но погоди, – у смерти зубы крепче – —

Лукреция Ты в исступленье!

Беатриче Каждый волос мойПронизан дикой радостью убийства!

Лукреция Молчи, молчи!

Беатриче Ни страха, ни пощады,Ни жалости – – Я рада, – слышишь? Рада!Сцена 6(Корчма у дороги) Марцио В конце концов, скитанья и войнаСпособны закалить нам нравы. ЖалостьСолдату не к лицу, и часто гибельСкрывается под маской состраданья.Я сердцем груб. Ни женщины, ни детиНе властны возмутить мне душу. СлезыМне кажутся притворством, смех – обманом,А крик и стон – обыкновенной бранью.

Олимпио По многим признакам заметил я:Нет истины без легкого вранья,Но вы – злодей, и это несомненно.

Марцио Должно быть, так – и все же, признаюсь,Я испытал внезапное волненьеНад трупом Гвидо.

Олимпио Бедный малый. РокНад ним изрядно посмеялся. Но —Мы лишь кинжал, – не так ли вы сказали? —В руке преступной, – что-то в этом роде – —Мысль рождена и завтра будет в моде.

Марцио За каждой мыслью следует сомненье.

Олимпио Что до меня, я твердо убежденВ непогрешимости моих сужденийИ потому не знаю снисхождений.Я за мораль, и в предстоящем делеОна за нас. Мораль высокой цели.Подумайте, какой прекрасный случайКоварство покарать. Я представляюНегодование синьора Ченчи,Наказанного в собственной постели.Итак, чтоб не было следов насилья,Мы в глаз его вколотим тонкий гвоздь, —Для верности немного ковырнемВ мозгу и тело сбросим вниз с балкона.Балконную решетку мы сломаем.Несчастный случай – человек упалИ умер сам от сотрясенья мозга.Вы морщитесь? Вам что-то не по вкусу?

Марцио Мне неприятен монсиньор Гуэрра.Зачем вы с ним?Олимпио Я знаю кавалера,Он исполнителен и точен. ПапаУже готов его отметить шляпой.

Марцио Его все дамы прочат в кардиналы,Вы с ними заодно.

Олимпио И потомуБез колебаний уступил емуОтвагу нашу, опыт и кинжалы.Он несомненно делает карьеруЯ рад служить такому кавалеру.

Марцио Он лжец. Он ложью налит, как водой,До черепа. Она сквозь дыры глазНаружу вытекает ручейком, —Где ступит он – там лужа.

Олимпио Не беда,Когда пожар, всего нужней вода.

Марцио Зачем он женщин притянул в игру?Я не люблю жеманного бесстыдстваПод маской бешенства. Мне неприятнаИ мысль одна, что слабая рука,Которой в тягость даже украшенья,Дерзает подымать клинок. Убийство —Удел души суровой, но отважной,Оно подобно пламени. ЖелезоВ нем закаляется; могучий дубПылает яростным огнем. СоломаМгновенно истлевает в пепел. Кровь —Привычна мне. Я холодно смотрелНа эти сгустки дымные смолы,Неизъяснимо вязкие на ощупь,Но никогда не разбавлял их медомИль розовой водой. Мне нестерпимыДухи красавицы, к которым подлоПодмешан трупный запах разложенья.

Олимпио Мир требует немного исправленья.Все это так. Но женщина – сонет.

Марцио Я не люблю стихов. Стихи лукавы,В них темный смысл всегда запрятан где-то,Все рифмы лгут.

Олимпио И правда – ложь поэта.Еще глоток? Винцо у них на славу.Сцена 7(Поздний ужин. Франческо, Беатриче, Лукреция) Франческо Флоренция мне нравится. ОнаЦветет искусствами, она богата,Высокомерна, – и притом бедна,Завистлива и даже воровата.Там царствует аптекарь, и бароны,Как следствие печальное, тайкомИз-под полы торгуют порошком,Чтоб заправлять чужие макароны.Но древний Рим понятлив. Он легкоТосканскую успел усвоить модуС той разницей, что отравляет водуФруктовый сок и даже молоко.Да, да, – такие случаи возможны.К примеру – вот вино.(Подымает стакан на свет) Прекрасный цвет,Отличный вкус и запах. Чистой кровиОно подобно. Нежные рубины,Расплавленные в тонком хрустале,Не более ласкают глаз, чем этаЧарующая влага. Между тем —Что стоит повару или лакеюВ отместку за удар ничтожной тростьюВ гробнице этой, тесной и прозрачной,Которую шутя зовут бокалом,Седую вечность заточить и смертиВручить холодные ключи – – Ужасно?(Лукреции) Поверите ль, синьора, я не смеюВам предложить из этого бокала.

Лукреция Какая мысль!(Пробует его вино) Напиток превосходен.

Франческо О, смелость женская! Вы так бесстрашноОтведали возможного забвенья,Что справедливость требует и мнеПреодолеть сомненья. Беатриче,Твое здоровье!

Беатриче Яд не обнаружен!Иль очередь моя теперь отведать?

Франческо Не смейтесь, дочь моя. ПредосторожностьМне свойственна давно, но с ней и вераВ природу добродетели. Я радПризнать за вами гору ценных качествИ, в частности, примерную любовьК достойной мачехе. И вместе с тем —Я мнителен. Что делать? Но – увы!Все измениться на глазах успело,И времена и нравы. Все истлело.Семейный быт непрочен, и нередко,Припомнив кстати мнимые обиды(А может быть, и вексель безнадежный),Ближайший родственник готов услатьНас в лучший мир, откуда нет возврата – —Неустранимые плоды разврата.(Пьет) Я не педант, но твердо убежден,Что каждая жена, без исключенья,Испытывает легкое влеченьеК нелепым шалостям. А шалость женПорой не лучше худших из пороков – —Я говорю, конечно, без намеков.Мой долг – беречь от шалостей жену,В особенности – отходя ко сну.А спать пора. Вчерашняя охотаХоть и кого уложит на три дня, —Я ухожу, простите, но меняДо неприличия томит зевота.(Уходит)

Беатриче Ты слишком весел. Что же, веселись,Шути со смертью, может быть, онаОхотнее приходит к шутникам.

Лукреция Твоя ладонь запачкана немногоКакой-то пудрой.

Беатриче Сонный порошок,Он повредить тебе не может.

Лукреция ГубыЯ лишь слегка смочила, но дремотаСмыкает мне глаза – —

Беатриче Одно волненье.

Лукреция И сердце сжалось. Ледяная дрожьПронизывает члены – – Я готоваКричать от ужаса – —

Беатриче Молчи. Ни слова.Зачем последний сон тревожить плачемИль поздней жалобой?

Лукреция О, Беатриче,Лишь эту ночь, единственную ночьОставь ему! Быть может, будет чудо – —

Беатриче Ты малодушна.

Лукреция Я несчастна. Камень —И тот бы содрогнулся.

Беатриче Камень слаб, —Что знаешь ты о камне? Если онГорит внутри, но холоден снаружи —Он разрывается от напряженья.Пора дать знак.(Ставит свечу на подоконник) Смотри, свеча пылаетКак погребальный факел. Желтый воскЗастыл корой на пальцах. Столько жараВ холодном зове смерти.

Лукреция Там стучат?

Беатриче Стучат. Все кончено.

Лукреция Я ухожу.

Беатриче Покойной ночи.

Лукреция Мертвым нет покоя, —Они лишь неподвижны.(Уходит.)

Гуэрра (входит) Что за ночь!Все вымерло кругом, и небо в тучах.Мы в сад вошли со стороны оврага,Не встретив ни души. Темно, пустынно,Ни зги не видно. Близкая грозаВсех разогнать успела. Даже сторожЗапрятался куда-то в конуру.Такая ночь надежней часовых,Я буду с вами, караул не нужен.

Беатриче О, нет, прошу вас. Поздно, слишком поздно, —Решенья приняты, и каждый жестЗаранее обдуман. Ваше местоВнизу, в саду.

Гуэрра Вы полотна бледнее.Вам дурно?

Беатриче Лишь мгновенное затменье,Но все прошло.

Гуэрра Да, что еще? О чем-тоЯ вам хотел напомнить и забыл.Как душно. Вот тяжелый хлынет ливень,Деревья затрещат, как парусаНа корабле разбитом – – Наш корабльУже готов. Но обещайте, еслиВсе будет так – —

Беатриче За дверью голоса,Молчите же. Есть мера обещаньям.

Гуэрра Я словно труп, заколотый молчаньем.(Стук)

Беатриче Ага, пришли! Сюда, входите оба.

Гуэрра Но только тише, тише, ради Бога.(Входят Марцио и Олимпио)

Беатриче Вам дом знаком?

Олимпио С закрытыми глазамиЯ мог бы здесь найти иглу.

Гуэрра Отлично.

Олимпио Он спит уже?

Гуэрра Должно быть. Он в постели.

Олимпио Пусть спит. Мы бодрствуем. Но вы хотели,Мне помнится, вручить остаток нам?Мы с Марцио все делим пополам.

Гуэрра Вот, здесь с лихвой.(Протягивает кошелек Марцио)

Марцио Благодарю, но мнеУплачено сполна.

Олимпио Тогда вдвойнеОбязан я вниманию синьора, —И кончим деловые разговоры.(Прячет кошелек)

Гуэрра О, вы колеблетесь?

Марцио О, нет, я тверд,Но предпочел бы разбудить беднягуИ взять его в открытую на шпагу.

Беатриче Хотите вы сказать, что я лишь вор,Трусливо жизнь крадущий, словно перстень,Забытый на столе?

Олимпио Чистейший вздор.

Беатриче И я должна принять от вас урокВысокой чести? Правила морали?И это мне, в лицо – – И я не вправеНи промолчать, ни опровергнуть – —

Гуэрра Полно,В вас говорит усталость. Эта ночьНасквозь пропитана удушьем – – СпорИ неуместен здесь, и бесполезен.

Беатриче А мне и мысль простая ненавистна,Поймите же, что я могла бы вновь,Хоть раз еще, услышать этот голос,Который словно яд сочится в ухоИ замораживает жилы – – ВоздухВокруг него готов корой засохнуть,Как гнойный струп на теле прокаженном —Вам исповедь нужна?

Марцио Я не привыкРасспрашивать.

Олимпио Он сдержан на язык,А мне вполне довольно кошелька.Но поспешим, ночь слишком коротка.

Гуэрра Да, да, ступайте. В случае тревогиЯ дам вам знак. Я буду караулитьПод деревом, у самого балкона.(Уходит)

Олимпио За дело, Марцио. Вот в эту дверь.(Уходят)

Беатриче Какая тишина. И даже сердцеНасторожилось и притихло. РовноИ мерно чередуются биеньяГолубоватой жилки у запястья – —Такая тишина, что сонный слухВ ней без труда услышит голос смерти.Она уже бормочет на пороге,Раскрыла зев – – Медлительные тениПроникли в дверь, подкрались к изголовью,Неслышно подымают покрывало.В лицо заглядывают. Ищут место,Куда бы поразить. А он, недвижныйВ мучительном своем оцепененье,Внимательно рассматривает руку,Нависшую как камень в темноте,И безуспешно ищет объясненийЗагадке страшной – – Содрогаясь, онПытается проснуться и не может.(Слышен крик. Олимпио пробегает мимо)

Беатриче О, Боже мой!

Олимпио Он сам нечистый! Вот он!(Исчезает)

(Медленно пятясь, появляется Марцио; за ним, шатаясь, показывается Франческо)

Марцио Здесь путь кончается. Ни шагу дальше.Он вырвался.

Франческо С трудом и ненадолго.

Беатриче Все это бред, и мне пора очнуться.

Франческо Постой. Ты так великолепна. ГневГорит пожаром на лице, и губыИстерзаны грехом – – Последний трепет – —

Марцио Унять его?

Франческо Не торопись, нет нужды.Назад, назад, убийца бестолковый, —Что знаешь ты о ней и обо мне?Не заслоняй ее – – О, Беатриче,Высокая заря – – Ты, нежный стебель,Пронзивший сердце мне – – Я умираю.

Марцио Все кончено, дыханье оборвалось.Я вынесу его. Нет, не смотрите.(Уносит труп)

Беатриче Я, кажется, ослепла. Этот грохот,И молнии, летящие в глаза – —И ледяное головокруженье – —(Шатается. Вбегает Марцио и подхватывает ее)

Марцио Вам дурно? Эй, сюда, на помощь! В домеЖив кто-нибудь? Откликнись!Никого – —Дом пуст, и помощь гибельна. По каплеЖизнь выльется – – Она уже не дышит,На полпути слеза остановилась,Как на распутьи. Нежная щекаБледнее лилии и непорочнейСвятых Даров. О, львиная душаВ сосуде хрупком!

Беатриче (приходя в себя) Что со мной? ЗачемЯ здесь одна? О, как слаба я стала – —

Марцио Прижмись ко мне, – вот так. Ты легче пуха.Казалось мне, что на руках моихНе тело нежное, а легкий воздух,И ты была беспомощней ребенка,Уснувшего в глухом лесу от плача.Не уходи. Ты встанешь, и с тобойВся жизнь уйдет, и без тебя я будуКак дерево, поваленное бурей.Мне кажется, тебя искал я долго,И вот – нашел, и вот – не отпускаю – —Рукам легко и радостно, как будтоЯ их омыл в ручье живой воды, —Они уже не в силах разомкнуться.Гляди, ты видишь? Кожа на ладониВся в линиях глубоких и буграх,Я изучал их темное значенье,Узнал их смысл зловещий, но нигдеНе обнаружил линии чудес.И вот, сегодня чудо совершилось.Любовно, горестно, недоуменноЯ заключил его в мои ладони,И чье-то сердце в них затрепетало.И долго я не знал, твое ль оноИли мое, и стало мне казаться,Что ты и я таинственно срослисьВ одно и стали сердцем неделимым.

Лукреция (входит) О, Беатриче!

Марцио Тише. Добрый сонНад нею сжалился и вынул память.Она проснется, может быть, иной.

Лукреция Ей нужен отдых. Следуйте за мной.Сцена 8Кардинал Я раздобыл вам это назначенье.Вы можете отправиться в ПарижИль Лиссабон, по выбору, и дажеКуда-нибудь подалее. Мой долгОберегать племянника синьорыЕвлалии от разных глупых слухов.

Гуэрра Какие слухи?

Кардинал Ну, пирожник этотИль булочник. Он хвастал в пьяном виде,Что вам обязан пышными рогами.Его зовут Лоренцо.

Гуэрра Что за ересь!Лоренцо стар и вдов. Он был женатТому лет двадцать на какой-то Кларе,Горбатой от рожденья, и онаСкончалась в кабаке, когда мне былоЛет пять иль шесть. Проверить факт не трудно.

Кардинал Какая там проверка! Дело ясно, —Галиматья, горячечный сумбур,История четыреногих кур,А на проверку – дьявольски опасно.

Гуэрра Но если факт – —

Кардинал Отнюдь не важен факт,Но слух есть слух. Представьте, что меняРевнивый муж нашел бы, скажем, в спальнеСвоей жены. Каков финал?

Гуэрра Скандал?

Кардинал Ничуть. Рим был бы восхищен проделкойДуховного лица в высоком сане,Известного и в Риме и в Милане,И главное, заметьте, мы не любимЧрезмерно откровенных рогоносцев.

Гуэрра Пожалуй.

Кардинал Факт не страшен никому,Но слух – совсем иное дело. ОнЕсть, в сущности, веретено для пряжиЧего угодно, – для убийств иль кражи,Иль совращенья крашеных старух.Вообразим, опять же для примера,Что тот же булочник пускает слух,Что смерть австрийского барона в ПизеИль Генуе, тому назад лет сорок,Весьма, весьма загадочна. НиктоНе стал бы слушать дурака. Но сразуПошел бы слух, что в деле, скажем, Ченчи(Не Ченчи именно, но все равно)Намеренно пропущено звено,Которое – и прочее. ЛоренцоМогли бы выпороть или повесить,Сослать могли бы на галеры. Мигом,Я вам ручаюсь, Рим заговорил бы,Что бедный малый пострадал невинноИ схвачен неспроста. Веретено,Раз завертевшись, стало бы жужжать,Гудеть, наматывать за нитью нить,И прочее, и прочее. Пришлось быТреть жителей столицы перевешать,Что нелегко, почти что невозможно.Нет, подходите к слухам осторожно,Подалее от них. Нет в мире местиУжаснее. Обдумайте и взвесьте.

Гуэрра О, да.

Кардинал Итак – в дорогу, и немедля.Да, между прочим, конфиденциально,В строжайшей тайне: с места назначенья,По-дружески, вы сообщите мне,Как именно погибла эта дураФранческа.

Гуэрра Клара?

Кардинал Имя ни к чему.Имен не надо, я и так пойму.И помните: у нас пока цензура.

Сцена 9

Гуэрра

Все ждут чудес, загадочных событий,

Таинственных метаморфоз. Пройдохи

Потворствуют мошенникам. Короче —

Рим ждет сенсации, готовит почву

Для дикого скандала. Древний цирк

По-прежнему пленяет нас. Недаром

Мы развлекались целые века

Войной, чумой, костром еретика

И даже собственным своим пожаром.

Так поразмыслив несколько, нетрудно

Извлечь из басни общую мораль:

Рим ждет предательства, и, как ни жаль,

Мы сами гибель дразним безрассудно.

Рим – чернь, а черни первая забота —

Кому-то льстить и предавать кого-то.

Олимпио Свидетеля, конечно?

Гуэрра Если онЗаранее, к тому же, обречен.

Олимпио Мне кое-что неясно.

Гуэрра Что? РазмерПлиты надгробной? Трели некролога?

Олимпио Нет, все не то. Но некая тревогаОб участи, допустим, например,Свидетеля второго? В жизни сейПричалит ли в Итаку Одиссей?

Гуэрра О, вас принять повсюду будут радыС фанфарами. Насмешливый Марсель,Сицилия, душистый мрак Гренады,Парижа красочная карусель – —

Олимпио Et cetera. И чрезвычайно глупоВсе променять на пошлый титул трупа.

Гуэрра Вы клоните куда-то. В чем секрет?

Олимпио Извольте. Марцио мне друг. АтлетБлистательный. В борьбе незаменим,Я без задоринки работал с ним.Он курица, которая несетМне яйца золотые круглый год.

Гуэрра Прибавьте кстати: Марцио – мечтательИ потому, в зародыше, предатель.И знаете ль? По Риму ходит слух,Что случай Ченчи несколько туманен,Не подозрителен еще, но странен,Что не мешало б приналечь на слуг, —А в случае малейшего доносаИ вам, мой друг, не избежать допроса.

Олимпио И вам?

Гуэрра Увы. По счастию, родняВ Париж по делу вызвала меня.Я этой ночью покидаю Рим.

Олимпио Вот новости!

Гуэрра Итак – поговорим.Сцена 10(Дом римского губернатора. Губернатор, Судья и Начальник городской стражи) Губернатор Доколе город будут волноватьУжасные убийства эти? Право,Порой мне кажется, что мы живемВо вражеском каком-то стане. ЖизньДешевле в Риме, чем кусок веревки,Которой мы смиряем преступленье.Что ж Марцио?Начальник стражиОн здесь, под караулом.( В дверь) Гей, стража!(Солдаты вводят Марцио) Что, каков? Молчишь, разбойник?

Губернатор Иль он сознался?

Начальник стражи Как же, и не думал.

Судья Но это все равно. Его сознаньеНам обеспечит маленькая пытка.

Начальник стражи Он так нахален.

Судья Все они нахальныДо времени, но опытный судьяВ конце концов изобличит злодея,А я почтительно признаться смею,Что не с одним уже справлялся. ВзятьОлимпио хотя бы. Тот смирился.

Губернатор Смирись и ты! Смотрите, он смеется!

Марцио Олимпио солгал. Он вида пыткиНе выдержал.

Судья Прекрасно, – а донос?Доброжелатель все нам изложилВ своем письме.

Марцио Но где он? КлеветникМстит издали.

Губернатор О, небо! УкротитеКутилу этого! Он мне противен!(Стража уводит Марцио) Чума, чума!

Судья Олимпио не лучше,Такой же гусь, но дочиста ощипан.И с этим справимся.

Губернатор Уж верно, гусь!Но гусь преступный. Как же ощипалиВы гуся вашего?

Судья О, я всегдаВеду допросы с легким экивоком,И главное – играю простачка.Естественно – покусываю ноготь,Рассматриваю молча потолок,По мелочам выматываю жилы, —То проглочу нечаянный зевок,То взбалтываю в баночке чернила – —И косвенно, сторонкой, наблюдаю.Ну, если птица мелкая, онаВ окошко так иль этак вылетает,Хоть с небольшой острасткой, натурально, —Но если я в преступнике замечуНачало лихорадки, некий зуд,Рассеянность особого порядкаИль, наконец, желанье дать мне взятку – —

Губернатор Ага! Так, так – – Что делаете вы?

Судья Я протыкаю протокол пером,Я превращаюсь в молнию и гром.И он готов. Он у меня в кармане.

Губернатор Вы и Олимпио таким манеромПерехитрили?

Судья Но, конечно, тоньшеИ остроумней. Мой болван пыхтел,Краснел, бледнел – – То пальцами хрустел,То воротник расстегивал. То носомСопел ужасно. Словом, вышло так,Что в злобе иль отчаянье дуракОплел себя подробнейшим доносом.

Губернатор Блистательно! Великолепно!

Судья ЯЛюблю психологические бури.

Губернатор О, да!

Начальник стражи Что говорить, преловко. СудВоистину есть лютый пес закона,И пусть мне горы золота дадут,Я и кота судейского не трону.

Судья Закон – замок. Судейские – ключи,И отпереть, и запереть мы властны.

Начальник стражи По мне, отмычки менее опасны.

Губернатор Где суд молчит, там правят палачи.

Судья Аминь. Так Марцио слегка поджарить?

Губернатор И поскорей. Обеих же красавицАрестовать и содержать под стражейДо нового приказа. Я теперьОставлю вас. Убийственное время!(Уходит)

Начальник стражи Да, времечко неважное. ЖитьяНе стало более. Недавно ворыНапасть посмели на мои дозоры.

Судья Дела, дела!

Начальник стражи Беда, синьор судья.Сцена 11(Тюрьма. Марцио, Судья, Палачи) Судья Послушай, Марцио. Сказать по правде —Я в запирательстве не вижу толку.Иль мало палачи с тобой возились?Подумай сам: улики налицо,Олимпио, приятель твой, к тому же,Во всем признался.

Марцио Умер он.

Судья Пустое.Свидетельство осталось. Лишь профаныОспаривать его посмеют.

Марцио ПыткойЕго добыли.

Судья Так или иначе,Но он сознался.

Марцио Ложь всегда послушна.Олимпио с рождения не могСказать и слова правды. Между прочим,Не он ли выдумал без всякой нуждыКакого-то пирожника Лоренцо,Который стал аббатом по ошибке?

Судья Дешевая схоластика. ДавноДоказано, что правде для рельефаПолезна ложь. От каждого предметаЛожится тень, и тем она длиннее,Чем выше сам предмет, чем он крупнее.В конце концов, верти иль не верти —У истины одно лицо, но частоОно слегка меняет выраженье.Что до Олимпио, то он увязНа первом слове. Пойманный с поличнымПринес повинную и стал приличным.Дальнейшее известно. Очень жаль,Что умер он. Весьма занятный враль.

Марцио Воображаю, что вы с ним творили.

Судья Тут пытка ни при чем. Скорее, некто,Замешанный сторонкой в преступленье,Помог ему с грехами расквитаться,Чтоб помешать и за него сознаться.Алхимики за грош стараться рады,Их что песку морского развелось,Так мудрено ли, если довелосьБедняге невзначай отведать яду?Но, к счастью, груду ценных показаний,Записанных со тщанием писцами,Занумерованных, подшитых к делу,Мы сберегли от злостных посягательств.Итак, что знаешь ты?

Марцио Синьор ФранческоУпал с балкона и разбился.

Судья Кто жеСказал тебе об этом?

Марцио Чистый случай.Я проходил поблизости. ОбрывБыл освещен грозой, а на балконе,Вниз перегнувшись, черный силуэтВдыхал, казалось, молнии. И вдругРаздался крик. И ясно я увидел,Как в воздухе, хватаясь на летуЗа выступ иль карниз, синьор ФранческоЗатрепетал, вернее – заплясал,Опору отпустил и головойО камни грохнулся.

Судья Пустая сказка, —С чего бы там решетка обломалась?

Марцио Не знаю.

Судья Каменщик удостоверил,Что прутья были вделаны исправно.

Марцио Он мог и ошибиться.

Судья Если так,То отчего при обыске нашлиКровавое тряпье, хотя известно,Что кровь – лишь следствие, а не причинаПаденья. Стоит лишь в детали вникнуть,И факт убийства ясен.

Марцио Я не лекарьИ не аптекарь. Может быть, простоеКровотеченье?

Судья Жалкая увертка.Олимпио вполне чистосердечноПокаялся и в разных вариантахЦитировал нам имя Беатриче.

Марцио Такое имя – как железный щит, —Олимпио хотел за ним укрыться.

Судья В тебе пропал недюжинный юрист,Ты держишь нить, по-своему речист,Но старые почтенные приемыЗдесь не в ходу. Мы не в гостях, а дома.Эй, мастера!(Входят палач и Пьетро) Входи. Вот вам задача, —Что он такое, этот человек?Обглоданная кость, пузырь дырявый,Раздавленная скорлупа. ОднакоОн возомнил, что может околпачитьИль просто за нос провести судью.Недурно, что? Я назначаю срок:Чтоб завтра же запел он соловьем!

Палач Уж как-нибудь управимся вдвоем.

Судья Чтоб соловьем запел!

Пьетро Мы сами радыПослушать ночью все его рулады.

Судья Работайте хоть до второго пота,До третьего.

Палач Тут главная забота —Найти маневр. Сообразить.

Пьетро Он скороНаучится другому разговору.

Судья И как там Беатриче?

Палач Все молчитПохоже, что она скучает малость.

Судья Подать ее сюда.(Палачи уводят Марцио) Проклятый гаер,Он мне еще заплатит, и с лихвою,Здесь честь моя задета за живое.(Входит Беатриче) Прошу, вот кресло, я безмерно рад,Мы побеседуем о вашем деле.Но вы бледны, вы даже похудели,И розы на щеках увяли – – Боже,Вы на себя сегодня не похожи!Да, эта сырость, этот воздух – – онКак пластырь клеится со всех сторон,Он не для вас. Поверьте, день и ночьЯ все ищу, изыскиваю средстваВас уберечь от подлого соседстваС опасным сбродом, как-нибудь помочь,По совести. Но совесть иногдаИдет вразрез с веленьями суда.А кто теперь не судит? Лишь судьяНе правомочен принимать решенья,И следственно – везде галиматья,Сплошной потоп, всеобщее крушенье.Тут не мешало бы слегка подумать,Пофилософствовать в часы досуга,Не правда ли? Что думаете вы?

Беатриче Я думаю, как часто униженьяСкрываются под маской уваженья.

Судья О, без числа. Для верного ответаТакая алгебра нужна, что, право,Я затрудняюсь. Всюду слезы, слезы – —

Беатриче Несчастье плачет пылью иль не плачет.

Судья Тем лучше, так ему виднее. Слезы —Как мокрая повязка на глазах,Куда ни ступишь – западня. ДорогиУ нас запущены, вконец разбиты,На них и мул привычный захромает.Приходится подпрыгивать. К примеру —Плясун канатный, – в чем его секрет?В одном прыжке. Он шествует, а гибельВнимательно сопровождает тело,Лишенное опоры и поддержки,И даже тени собственной. Но, ловкоПриплясывая и кренясь то вправо,То влево, кланяясь и приседая,И прыгая, понятно, – вытираяПлаточком пот, кончает он победой.Все прыгают. Зато обратный путьМы заменяем лесенкой удобной.Ловчимся, в общем. Слушайте, я прямоНачну с конца. Закон, конечно, строг,Но иногда как агнец мне послушен,В нем столько дыр, лазеек и отдушин,И обходных тропинок и дорог – —Лишь пожелайте, и содею чудо,Любой параграф выверну легко, —Без хвастовства, в игольное ушкоЯ протащу судейского верблюда.

Беатриче Есть у меня немало украшений,Браслетов дорогих и ожерелий,Мне их не жаль. Я рада все отдатьИ за простую жалость к обреченным.

Палач (входит) Осмелюсь доложить, – не оплошать бы,Он может кончиться как дважды два.

Судья Ступай, ступай, он выдержит и вдвое.(Палач уходит) Я продолжаю: в чем причина бед?И говорю – в отсутствии смиренья.Червь гордости приносит страшный вред,Он точит все. Я ставлю удареньеНа слове «червь». Уступчивость – как розыНа платье подвенечном. Я ценюИгры любовной милую возню,Влюбленных, так сказать, метаморфозы.В упорстве смысла нет. Оно лишь повод,Предлог для многих действий, несовместныхС понятием о женской чистоте,Оно всегда приводит к пораженью.Вот истина, которую признал быИ сам Сократ. Пример не за горами.Вы помните, как в первый раз, когда,Почти ломая кости, этот ПьетроВас обхватил обеими рукамиИ вдруг сорвал корсаж кровавой лапой,И взвыл по-волчьи, будто одержимый – —Я этой сценой лично оскорблен.Я утерял надолго мирный сон, —Сплошной позор, к несчастью, допустимый.И случаев таких у нас немало.

Беатриче Я палачей стыдиться перестала.

Судья Напрасно, право. Изверги тайкомНе прочь попрать законы каблуком.Что с них возьмешь? Понятно, я блюду,Чтоб не было бесчестия суду.

Беатриче Мне кажется, что в каждом вашем словеУгроза тайно выпускает жало.

Судья О, нет, напротив. Ваша добродетельНевольное внушает умиленье.Я предан вам. Я быть готов рабом,Всем, чем прикажете. И мне не надоНи золота, ни ценных побрякушек,Тем более что опись их известна.Что золото? Пусть монастырский скрягаИль ростовщик ему прилежно служит.Есть идолы сильней, – любовь хотя бы,Она бушует в мире как огонь,Все обращая в уголь, на которомСгорели бы и Данте и Петрарка.Любовь поэта – фимиам и дым,В ней больше рифм, чем подлинного чувства,Она вполне пригодна для искусства,Но не к лицу читателям простым.

Беатриче Мне хочется заклеить уши воском,Чтоб оградить ее от оскорблений.

Судья Все дело вкуса. Тема так обширна,Что допускает бездну толкований.Однако же – заметим: до сих порЗдесь отвлеченный велся разговор,Не делайте поспешных заключений,Запомните.

Беатриче Бесстыдные слова, —Иль я уже не дочь синьора Ченчи?

Судья Вопрос едва ль уместный. Впрочем, где он,Синьор Франческо? Помнится, он тожеБыл и гневлив, и вспыльчив свыше меры.

Беатриче Он был как буря и ушел от насПодобно буре.

Судья Вот она, разгадка!Был, значит, шум, попытка беспорядка?Воображаю, хриплый бас и стон,И театральный выход на балкон – —А там гроза! На сцене как в адуРычит герой, предчувствуя беду – —Трагедия софокловская, драма,Комедия – —(Слышен крик Марцио) Ого! Какая гамма!

Беатриче Вот крик, в котором больше торжества,Чем ужаса и боли. Он оборван – —Рабы не знают милосердья. ТрупыЗовут на пиршество живых – – Но яПресыщена, меня тошнит убийством.Виновна я. И Рим уже давноМеня оплакал. Этот плач мятежныйНа сонных площадях разбудит эхо,В котором каждый звук наполнен бурей.Чем вы смирите общее смятенье,Что скажете простосердечной черни?Что ведьма я, колдунья? Завывая,Я бегала по Риму, обращаласьВ капитолийскую волчицу, ночьюСосала кровь детей новорожденных – —

Судья Для этих дел у нас регистр особый, —Есть правила, но есть и исключенья.Излишек истины – опасней лжи,Соблазн красноречив. Святой отецВелел ему язык укоротить.Я взвешу все и за и против. Словом —Рим трижды ни при чем. Покойной ночи.Идите, вам для завтрашнего дняПолезен отдых. Эта болтовняМогла бы быть приятней и короче.Сцена 12(Тюрьма) Палач Ну, что ты скажешь, парень?

Пьетро Я скажу,Что он хвастун бессовестный. Другой,Лишь приспособишься его ломать,Враз выложит отца, жену и мать,И дочерей в придачу. ПотомуИной из нас и жалует тюрьму.А этот что? Как каменный орех,И даже скорлупа не как у всех, —Грызешь ее, орудуешь щипцами,Бьешь молотком, а все без пользы.

Палач ТутКакая-то загвоздка. Мне сдается,Что дело пахнет серой. В первый раз,Когда ее волок ты на расправуИ платье рвал как бешеный, он пенойОт злости захлебнулся. А онаТо ль подмигнула, то ли посмотрелаИсподтишка и что-то зашептала, —Она его тогда околдовала.

Пьетро Иначе – как же?

Палач Будь еще онаЛюбовница ему – я понимаю, —Иль, скажем, на худой конец, жена – —

Пьетро Так, этак ли, – но я его сломаю.

Палач Что там ломать? ни мяса, ни костей,В нем не осталось и стакана крови.

Пьетро Я с ним решил всегда быть наготове.

Палач Смешно сказать, но верь или не верь —Он мне понравился.

Пьетро А мне она.

Палач Что ж, ведьма, но как ангел сложена,И в каждом пальце знатная порода.Недаром ей положены гербы, —Вот, выложишь такую на дыбыИ думаешь – не нашего прихода.На ощупь даже косточка нежна,Как булочка похрустывает сладко,И горлышко, и крохотная пятка – —

Пьетро Я видел сон, что мне она жена.

Палач В уме ли ты? Весь Рим не сводит глазС решеток этих. Овощ не для нас.

Пьетро Подумаешь, великая беда!Ну, четвертуют, – не большое чудо,Ну, прибегут, посвищут господа, —Я сам еще подсвистывать им буду.

Палач Там засвистишь! И рак сверлит в свисток,Когда его бросают в кипяток.Но в этом промысле тебе виднее,А мне нужна невеста покрупнее.(Марцио приходит в себя и стонет)Пришел в себя? Ну, как дела, приятель?Небось – неважно? Выпей-ка воды.

Марцио Темно, не вижу. Вы глаза мне выжгли?

Палач Пустое, просто в меру постарались.Но ты держался молодцом. Послушай,Когда имеешь ты какую просьбу —Выкладывай. Обычай нам велитПоследнему желанью не перечить.

Пьетро Эх, слюни распустил – – Молчал, молчал,А тут заговорил.

Марцио Я умираю,И нет ее.

Пьетро Хо-хо! Губа не дура,Туда же, крот! А ей какое дело,Что должен ты к рассвету околеть?Где правило написано такое,Чтоб никого не оставлять в покое?И, главное, о чем тебе жалеть?О бабушке, о сломанной телеге,О дождике, о прошлогоднем снеге – —Что померещилось тебе спьяна?И что ей ты, и что тебе она?

Палач Иди, иди.

Пьетро Пойду уже. А только —Все это дурь.(Уходит)

Палач Слыхал? Железный стержень,А словно бы рехнулся. Сущий бес.

Марцио Такая боль вошла в меня сегодня – —

Палач Перетерпи, недолго остается —

Марцио Во мне уже чужое сердце бьется,А сам я труп.

Палач Не стоит толковать,Помалкивай. Словечко сохраниИ для других. Ага, идут они.Хлебни вина. Крепись. Я лучше выйдуНа случай. Парень тяжко неуклюж,И может лишнее сболтнуть к тому ж.(Уходит)

Беатриче (вбегая) Ты жив еще?

Марцио Я счастлив. Ты со мною.Нагнись ко мне. Сядь рядом. Я боюсь,Что голос мой внезапно ослабеет.

Беатриче Ты будешь жить, открыться я должна, —Нам обещают вымолить прощенье.

Марцио Но плачешь ты?

Беатриче То слезы облегченья – —Живой любви остуженные брызги,Летящие над светлой бездной Бога – —

Марцио Слова твои темны. И я не вижуТвоих страданий, потому что смертьМне застилает зрение. Дай руку.

Беатриче Я вся твоя. Скажи, что голос мойЕще ты слышишь.

Марцио Слышу, но неясно,Как будто он звучит в густом тумане.

Беатриче Зачем твоя рука похолодела?Встань, Марцио, о, встань!

Марцио (пытается приподняться) Ах, трудно. В пыткеВсе кости мне разбили, и колениНе в силах разогнуться – – Беатриче!(Падает)

Пьетро (входит) Пора кончать. Я должен отвестиТебя до света в подземелье. Там,Как водится – ни зги. Сплошная темень.Но не робей, тут самый тайный путь,Гляди, и выведет куда-нибудь.Я посвечу в дороге фонарем,А ослабеешь – на руки возьму,Как перышко.

Беатриче Он умер.

Пьетро Что ему!Нехитрая работа, все умрем.

Сцена 1

(Комната во дворце. В глубине пять ступеней в опочивальню короля)

Фома Ну, что-нибудь еще. Ты очень глупИ оттого забавен. ГоворяПо совести, мне нравится поройТвоих нападок выпады кривыеНебрежной тростью веско отражать.

Шут Слова, слова! Одна несправедливость, —И кто б еще в неравном поединкеПротиву шпаг и кованых доспеховС таким искусством мог бы защищатьсяОружием картонного закала,Дозволенным к ношенью при дворе?Увы, старик Иеремия мудр,Но неудачник от рожденья. Впрочем —И ваша милость, пресветлейший принц,Похвастаться удачей вряд ли может.

Фома Я? Почему? Смирение и скромность,Как говорят латинские отцы,Двойное украшение. Я скромен,Ну – и смиренен, да к тому же – принц.

Шут Так, так. Судьба обоим нам в насмешкуПомазала немного сладким губы:Я шут придворный и слегка советник,Но мог бы быть философом, поэтомИ мало ль чем еще? Проклятый горбОпределил иную мне карьеру.Я шут. А вы – вы только принц, не больше.Семь лет – супруг покойной королевы,Да, принц-консорт, – куда как это лестно,Потом отец, достойный короля,И регент полновластный, – что еще?Но – не король… Ученые арабы,Что выдумали алгебру, назвали бВас королем, но мнимым. Так сказать,Квадратный корень минус-короля.Бездельники к тому же утверждают,Что сам Аллах величиной подобнойПобрезгует как явно несъедобной.

Фома Все это так. Но желчи шутовскойНе следует чрезмерно разливаться, —Тем более что как-то на досугеЯ прочитал старинный переводС халдейского: «Откуда есть урод,Иль Клитово внимание о друге».В главе седьмой – «О жалостном больном,Который был изрядным болтуном» —Клит говорит, что стоит лишь проткнутьЯзык злослова острым чем-нибудь, —Стальной иглой иль штопором железным,И – «оный шут становится полезным».Цитирую на память, но дословно.

Шут Неровен час. Еще недоставало,Чтоб к титулам, и громким именам,И к прозвищам наследственным своимАптекарский ярлык вы прилепили.Легко сказать – быть пациентом принца.Мне эта штука вовсе не по вкусу;К тому же я шаблона не поклонникИ не терплю бессмысленных традиций.Проткнуть язык – всегда одно и то же —Хоть в этом бы какой-нибудь прогресс…И что за толк в лечении таком?Ведь сотни лет, наверно, неспростаМолва гласит, что за язык шутаИ господина славят остряком.Но я спешу. Мне нынче недосуг.Прощайте, принц, вы в сильном раздраженье,И кстати мне подумать о делах.(Уходит)

Фома Он прав. Судьба, насмешливая ведьма,Ко мне суровей, чем к нему. Всю жизнь,Всю жизнь так яростно мечтать о троне —И не подняться выше двух ступеней…О, так желать!Ребенок пятилетний,Предпочитающий венцам и тронамКолени няньки и игру в лошадки, —Король. А я все жду, все жду – и тщетно.Считаю дни и годы, и надежды,И мелкой знати низкие поклоны,И челяди почтительные взгляды,И знаю – все мираж. Болотный призрак – —И эта власть, убогие лохмотьяНенастоящей мантии, что милостьОбычая мне щедро подарила, —Она томит и жжет, как оскорбленье.Желать как я! Дышать одним желаньем,Все радости угрюмо заперетьВ глухой сундук несбыточных расчетовИ, медленно слоняясь по углам,Однажды ночью сердце окровавить,Зарезать жалость цепкую и трупДля любопытных опытов припрятать – —И все затем, чтоб, выгорев дотла,Золу души развеять по дорогам,Которые открыты для других.Да, может быть, пока я размышляю,Друг всех бродяг, болтливый идол черни,Филипп, ублюдок жалкий и лукавый,Подсчитывает спорные праваИ точит волчьи зубы на корону.Она уже заметно покачнулась,Вся в трещинах и в дырах. Первый ветер —И полетит она бесславно в пропасть;О, власть детей всегда полузаконна, —Ведь у ребенка руки слишком слабы,Чтоб в мяч играть свинцовой головой.В такой игре – он лишь помеха, петля,Сучок, который – должно растоптать,Чтоб в дикой скачке конь не оступился…Готов ли я? Свой замысел немой,Как мать дитя, я выносил под сердцем;Случайности предусмотрел и вычел.Из всех друзей я выбрал только двух —Расчет и точность. Эти не изменят.Переступлю. Клеймо цареубийцыНе жжет чела, венчанного короной – —Вот, за стеной, так невозможно близко,Он сладко спит, и в карусели снаВеселые игрушки оживаютДля новых игр, – а в детском горле бьетсяИ словно пляшет молчаливый призракКровавых пальцев, судорогой сжатых…Лишь дверь одна меж этим сном и мною!Я весь в поту. В висках холодный скрежет.И ноги ослабели.(Подымается по лестнице) Пять ступенейНе в силах я перешагнуть. Как будтоУже совсем решился.Полно, полно, —Спокойствие. Есть логика добраИ право зла. Жестокий узел долгаИх часто связывает вместе. Что ж,Стяну узлы, и эта дверь за мною – —(Скрывается, входит шут)

Шут Ну-с, милый принц. Я выжал на досугеТакой софизм из ваших поучений,Клянусь Венерой… Впрочем, где же он?Ага, должно быть, там, у ангелочкаВ опочивальне. Вот же, я недаромВсегда твердил, на каждом перекрестке,Что у бедняги сердце золотое:Червонец. Даже два червонца. Что?Я не скуплюсь. Он добр – я щедр.Мы квиты.

Фома (спускается по лестнице) Ты просто стар и глуп, Иеремия,И даже шутки умной не способенХоть вызубрить, как школьник, наизусть.Суди нас Бог, – но, кажется, тебеПора бы о душе подумать толком.

Шут Нам ум не чужд. Но глупость лишь однаНазло уму назойливо умна.Недурно, что? Вы завтра же ФилиппуТакую точно шутку сочините.Ведь принц Филипп – Лукулл-от-каламбура,И, может быть, светлейшая МарияРукоплескать вам станет за экспромт?Красавица давно неравнодушнаК моим орехам в вашей скорлупе…Однако? Ваша милость будто маскуПеременить успели? Вот потеха!На вас лица нет – – Правда, – вы бледны,И даже губы криво посинели.Иль мне мерещится. Великий Боже!Ваш лоб в крови… Возможно ли? И руки…Чья эта кровь?

Фома Твоя, твоя, несчастный.(Закалывает его)

Шут О, умираю!(Падает)

Фома Стража, гей, на помощь!Сюда, ко мне!(Вбегает стража и слуги)

Предательство, измена! Король убит. Настигнутый убийцаЕще хрипит. Подосланный Филиппом,Он это имя с кровью изрыгает…Вы слышите? К оружию, к отмщенью!(В толпе крики ужаса)

Сцена 2

(Площадь. Помост у собора. На возвышении – герольд)

1-й горожанин

Что он сказал? Король уже в соборе?

Идет сюда?

2-й горожанин Здесь, хоть убей, не слышно.Поверите ль? Я три часа стою,Но с каждым часом новые подходятИ норовят, без правил и без чести,Протиснуться на первые места.

1-й горожанин Да, нечего сказать, хорош обычай, —Ни к возрасту теперь, ни к положеньюВесь этот сброд не знает уваженья.(Протискивается вперед)

Торговка Послушайте, куда вас прет нечистый?Вы этак мне все юбки оборвете!

1-й горожанин Ну, тетка, не греши, скажи спасибо, —Когда еще найдешь ты лучший случайТовар лицом народу показать?(В толпе смех)

Подмастерье Каким лицом? Небось, у ней двойник!(В толпе смех)

Торговка Молчи, щенок. Ты, кажется, забыл,Что тот двойник тебе родня отчасти?Давно ли ты прыщом, мошенник, былУ матушки на этой самой части?Эй, говорю, закройся, постыдись,Хоть при честном народе не зудись.(В толпе смех)

Пьяница Так, так его. От этих цеховыхОдно лишь зло для мертвых и живых.

2-й горожанин Заткни фонтан. И как не стыдно, право,В подобный час, и на виду собора…

1-й горожанин Тсс… говорят…

Пьяница Ты сам бы помолчал.(Трубы)

Голоса Внимание, внимание! Герольд!

Герольд …И совершив обряд коронованья,Его величество, король, изволитВ знак милости явиться пред народом.(Уходит, трубы и барабаны)

Герольд Король, король!(На помост всходит Фома)

Народ Да здравствует король!

Фома Благодарю, мой доблестный народ.(Шум смолкает)

Господь и долг мне ныне возложили На голову священную коронуИ с нею бремя королевской власти.В жестокий час сердечных испытанийЯ унаследовал бразды правленья.Еще ни разу летопись злодействНе омрачалась горшим преступленьем…Но Бог помог злодея обнаружить, —Раскаяньем и муками томим,Подосланный убийца перед смертьюУспел назвать другое имя. ВыУж знаете, кто истинный виновник.Вы знаете, кто злобному шутуВложил кинжал в дряхлеющие пальцы,Чтоб с помощью кощунственного сбродаНасильственно престолом овладеть.Филипп, Филипп! Когда-нибудь ГосподьЗа эту кровь младенческую взыщет…Но скорбь – отцу, а государю – долг, —Помолимся ж, чтоб праведный судьяНаставил нас на подвиг управленьяИ претворил отцовскую печальВ веселье подданных. И пусть отнынеМне будет сыном добрый мой народ.

Мария (вбегает и падает к ногам короля) Защиты, милосердья, государь!

Фома Мария, ты ль? Зачем ты здесь?

Мария ПощадыНевинному!

Фома Невинному? Но развеВ моей стране закон уже бессилен?

Мария Что знаю я? Отец мой осужденИ может быть убит, и нет законов,Которые смягчили б палача.

Фома Увы, дитя. Есть страшные пределы,Где и любовь от ужаса немеет.Но знаешь ли, подумала ли ты,Каким злодейством совесть запятналТот, за кого ты просишь в ослепленьи?Кто, долг презрев, и родину, и Бога,И честь свою, и свой высокий сан,Дерзнул поднять свой меч на государя,На короля, помазанного Богом,Чей нежный возраст мог бы укротитьИ каменное сердце василиска.

Мария О, это смерть жестокие словаВам, государь, тихонько подсказала!Из милости, из состраданья к горюНесчастнейшей из дочерей, которойУже и слез для плача не хватает,Оставьте мне надежду в подаянье.Когда б хоть тень, хоть призрак подозреньяВ душе моей могли отца коснуться, —Я первая б злодея осудила.Но мне ли сердца близкого не знать,Чей каждый стук я слышу и теперь,Едва к земле в печали припаду?Все помыслы его и все заботы,Все радости его я с детства знала…И он был зол? Когда я каждый волос,И каждую седину в волосах,И каждую морщину и приметуНа лбу его могу пересчитать,Закрыв глаза, на память, без ошибки?Что я должна еще сказать? Быть может,Улики ненависть изобрела, —Ведь часто червь предательства и злаСверлит плоды и тайно корни гложет.Быть может, он – лишь жертва клеветы,Что подметает праведным дорогу,Быть может, судьи были слишком строгиИ не хотели видеть правоты.Не вы ль ему все тайны доверялиИ вознесли на высшую ступень?

Фома И тем черней змеиная измена.Закон и суд убийце предоставилВсе способы и средства к оправданью, —И что ж? Вина сама себя сгубила.Где голос тот, который произнесХоть звук один в защиту злодеянья?Где голос тот, который громко скажет,Что принц Филипп достоин милосердья?

2-й горожанин Смерть, смерть ему!

Голосa На плаху, под топорИзменника, предателя и вора.

Пьяница А если бы и не был он виновен, —Уж то добро, что станет принцем меньше.

Торговка Да и ее, с ее отцом проклятымВ один мешок.

Голоса В тюрьму ее, в костер!

1-й горожанин Что толковать? Отсюда видно, ведьмаРыжеволосая. Раздеть колдунью!

Фома Ты слышала сама. Народа голос,Как голос Божий, мудр и справедлив;Он подтвердил решение закона,И приговор скреплен. Но в добрый часЯ милостью начну свое правленье.

Мария О, милости!

Фома Пусть дети за отцовНе будут впредь караемы до срока.Мария, встань. Наследственный твой сан,Все титулы, и замки, и поместьяЯ обещаю словом королевскимВернуть тебе и роду твоему.

Мария А я прошу лишь сердце мне вернуть,Которое могла б я снова слушать.

Фома Мария, встань. Я тоже знаю сердце,Которое навеки замолчало.(По его знаку Марию уводят)

Фома (народу) Храни нас Бог.(Уходит. Трубы и барабаны)

Народ Да здравствует король!

2-й горожанин Что скажете? Ведь добрый наш монархИз золота чистейшего отлит.

1-й горожанин И то сказать, красавица принцессаПоистине, как ангел, хороша.

Пьяница Я, знаете, готов от умиленьяРасплакаться, хотя и трезв сегодня.Такой король – всем бедным утешенье.(Народ расходится)

Торговка (к подмастерью) А ты, бездельник, мог бы и учтивейБыть с дамами. Мы, кажется, соседи.

Подмастерье А ведь и верно, если я не вру!Тебе туда? Ну что ж, мы можем вместеПройтись квартал.

Торговка Пожалуй. Только – чур,Не приставать с руками по дороге.(Уходят)

1-й дворянин Ну вот и все. Разыграно отлично.

2-й дворянин Разыграно? Хотите вы сказать…

1-й дворянин Нет, нет, не то! Храни меня ГосподьОт мыслей тех, что в голову пришли вам.

2-й дворянин Мне в голову? Я просто убежден,Что наконец порядок обеспечен.Ведь сколько лет – то женщины, то детиНевесело играли в королей.Теперь конец, – корабль не разобьется.

1-й дворянин Я страшно рад.

2-й дворянин Я счастлив чрезвычайно.Сцена 3(Комната во дворце) Мария Вот, я пришла. И каждая ступенька,Как подымалась я, казалось, жглаПодошвы ног, и каждый встречный шорохБыл словно вздох отцовский под землей.Что хочешь ты? Зачем послал за мной?Иль, может быть, все жалобы мои,Что размягчить могли б и твердый камень,В твоих ушах звенят как горсть червонцевВ подоле скряги старого? Скажи,Каких еще упреков и укоровХотел бы ты сегодня на потеху?О, как давно тебя я разгадала.Тебе нужны мои слова и слезыДля опытов, холодных и жестоких.Угрюмый смех, пустое любопытствоТы бросишь мне в награду за труды.

Фома А если бы искал я сожаленья?

Мария Тебе ль его искать? Не для того ли,Чтоб из него надгробный сплесть венокТому, кого сгубил и трижды предал?

Фома Но твой отец виновен был.

Мария Молчи,Молчи, ты сам своим словам не веришь.

Фома Да, ты права. Быть может, он ни в чемНе виноват, но смерть непоправима.

Мария И ты во всем бесстыдно признаешься?И твой язык к гортани не прилип?Скажи, в каком железном сундукеТы спрятал сердце под семью замками?

Фома О, сердце! Есть смертельные ключи,Их выковал сам дьявол или Бог,Ключи, подобные клинку кинжала,Которые и в каменной грудиНаходят скважину и входят в сердце,Чтоб отпереть его или расплавить – —Ключи любви, ужасные ключи,Что отдирают с каждым поворотомЖивые клочья сердца.

Мария Любишь ты?О, назови мне имя той несчастной,Чтоб за нее могла я помолиться.

Фома Так помолись, Мария, за себяИ за меня немного, если можешь.

Мария Ты, ты сказал! И мне? И я должнаЕще и это вынесть оскорбленье?И в небесах нет молнии такой,Чтоб твой язык в золу испепелила?

Фома Кляни меня. За каждую мечту,За каждый грех, за каждую минуту,Что я тебя ласкал в воображенье.Кляни меня за голову отца,Погибшего на плахе без вины,За все дела мои и помышленья…Но сохрани еще одно проклятье,Прибереги еще одно, – за сына,Которого, вот этими руками,Я в темноте зарезал равнодушно.

Мария Ты болен, да? Ты бредишь в лихорадке?Молчи, молчи… Гляди в глаза мне прямо…Иль ты убил и вправду? Говори,О, отвечай же, Каин, Каин!

Фома Каин.Так, это он, но только без печати.И верь – он так спокоен, что сам БогЗавидовать ему на небе может.Да, Каин я. Но сердце не зоветРаскаянья, не молит о пощаде.Мой путь суров, но ясен до конца:Пересеку спокойно и неспешноШирокие пустыни, и когдаВ предсмертный час шаги отяжелеют, —Без жалобы я лягу на песок.Лишь лунный свет, холодный и бездушный,Осеребрит зыбучие путиИ оживит кочующие тени…И будет все безмолвно, и никтоМоей ладони плачем не согреет.

Мария И я могла любить его когда-то…О, Господи, мой Боже! Сотвори,Чтоб это стало только сном минувшим!Что хочешь ты? Какую гору мукНа плечи мне еще свалить задумал?

Фома Хочу любви, твоей любви, Мария.

Мария Да, да, возьми и выпей эту душу!

Фома И ты меня не ненавидишь?

Мария УжасУбил во мне и ненависть и злобу – —О, что мой мрак перед такою ночью?О, что мой плач перед таким страданьем?Что боль моя перед таким признаньем – —Сцена 4(Исповедальня короля) 1-й слуга Послушай-ка, ты думал ли случайно,Что насморк с пылью особливо дружен?Я до рожденья как-то был простуженИ склонен к насморку необычайно.Поверишь ли, едва возьму метелку,Лишь прикоснусь к обоям иль ковру, —И вмиг в носу зачешется без толку,И словно черт откроет там дыру.Тут я уже одно спасенье знаю:Что мочи есть сморкаюсь и чихаю.

2-й слуга У нашего аптекаря я виделПретонкие духи; рискни, пожалуй,Когда придется выбивать ковры,Слегка попрыскать снадобьем под носом.

1-й слуга Ты думаешь?

2-й слуга А отчего бы нет?Сам принц Филипп их покупать изволил, —Да с той поры, как черт его попуталНа гнусное злодейство, весь запасНепроданным остался на прилавке.

1-й слуга Так полагаешь ты, что в самом делеНаш дорогой малютка государьЗарезан был подосланным от принца?

2-й слуга Ну, вот еще! Своими же ушамиЯ слышал, как хрипел Иеремия,Что именно Филипп его послалИ дал приказ ужасный, и в наградуЧетыре бочки золота сулил.

1-й слуга Четыре бочки! Кто бы мог подумать,Что у злодея столько лишних денег.

2-й слуга Глупец. По-твоему корона вздор?Ну подведи-ка счет такой короне,Как наша.

1-й слуга Гм, ты, может быть, и прав,И я бы сесть на трон не отказался.

2-й слуга За чем же стало? Благо у тебяЕсть чем сидеть, и на два трона хватит.Но только помни, для такой игрыЕще бы несколько голов в запасеИметь не худо. Добрый наш корольОсобый взгляд на этот счет имеетИ шулера всегда обрить сумеет.Уж сам Филипп, на что играл отлично,В конце концов обрит до плеч публично.А за него ль прилежно день и ночьСветлейшая Мария не просила?И что ж? Пока он держит банк в могиле,Здесь по ночам обыгрывают дочь.

1-й слуга Ты все смеешься. Это потому,Что у тебя на грош воображенья.Чуть что – сейчас на плаху, иль в тюрьму,Иль на галеры, иль куда в сраженье.Я не терплю всех этих «но» и «если», —Эх, посижу хоть в королевском кресле.(Садится) Послушай, право же, недурно. Мягко.И голова в каком-то просветленье…Подай-ка мне подушку для спины.

2-й слуга Каков болван! Лишь задом прикоснулсяК величию, а мнит себя великим.Да я тебя…

1-й слуга Тсс… Онемей. Король…(Поспешно подбегают к двери. Входит Фома)

Фома Что, мыши, шепчетесь? Метете щели?Шпионите? Все нюхаете жадно,Не пахнет ли где падалью подгнившей?Кыш, прочь, долой, бесовское отродье!(Слуги уходят)

Везде, везде шушукаются, жмутся, Услужливо заглядывают в мыслиИ, преданно цепляясь за колени,Готовы все царапины и раныУ короля по-песьи зализать.Куда бежать от верности такой?Весь воздух вкруг проклеен тусклым взглядом,Почтительно грязнящим исподлобья.Король… Раздетая душа, что каждый,Благоговейно локоть засучив,Нечистым пальцем тянется потрогать…О, скучно жить, когда и преступленьеНе смеет быть самим собой под солнцем.Что мне осталось в этом заточенье,Где жертвы даже ласковы со мной?Мария! Легкое зерно под ветром,Ты, что должна бы это сердце резатьПрикосновеньем каждым, каждым словом, —И ты лишь сон, бесшумная Мария.

Мария (входит) Ты звал меня? А я, как раз, случайноПо лестнице спускалась и тотчасУслышала твой голос.

Фома Нет, иди,Почудилось тебе, должно быть.

Мария Правда?Ты так давно со мною не бываешь, —А без тебя мне как-то неспокойно,И хочется все думать и грустить,И хочется, чтоб ты опять со мноюБыл ласковым и добрым, как когда-то.

Фома Я очень ласков. Только не сегодня,Я несвободен. Вечером, быть может.

Мария Так ты придешь? Ты не забудешь? Нет?О, Господи, я целый день мечталаИ все ходила мимо этой двери…Ты хмуришься? Прости меня, я скоро,Я ухожу. Я знаю, я болтлива,Но так давно не видела тебя – —

Фома (обнимая ее) И ненависть погасла в этих стенах,И самый бред рассудком обескровлен…Порой не прочь мы ухо преклонить,Чтоб выслушать скрипучие обидыСвоих глухих душевных тайников, —Но я во всем одни удачи знаю,И ни обид, ни даже огорченийЗаботливый судья не отпустилНа долю мне.Убийственный отпорГотовил я для Бога и людей.Я, как пружину, волю закалял,Чтоб отпустить ее в лицо преградам;И вот она разжалась. Но кругомЛишь пустота податливо качнулась.Все напряженье, весь закал и мощь,И натиск мой – погибли бесполезно.Так ощупью по лестнице бредетСлепой, и вдруг, не рассчитав ступеней,Еще одну перешагнуть готовый,Срывается и падает, нежданноСтупив на гладко вымощенный пол…(Входит духовник)

Духовник Простите, государь.

Фома (не замечая его) А дни проходят…Душа молчит, покорно дремлет совесть,И только мысль, как каторжник, томится.Как некий зодчий, на песке зыбучемОна бесплодные вопросы строитИ разрушает легким мановеньемРуки нетерпеливой. И опятьВозводит к небу шаткие подпорки.Но небо пусто. Старый Бог уснул.Иль глух. Иль нем. Иль умер незаметно.

Духовник Он только ждет.

Фома Ты знаешь?(Быстро оборачивается) Кто здесь? Что?Ах, это вы.

Духовник Смиренный ваш слугаЯвился к вам исполнить долг Христов.

Фома Да, да, я и забыл. Я стал забывчив.Сегодня исповедь. Ну что ж? Быть может,И вправду он лишь подтвержденья ждет,Чтоб правый суд свершить без замедленья.

Духовник Никто не знает часа, государь,Когда весы Всевышнего склонятсяПод тяжестью греховных наших дел.Быть может, чаше груза не хватает,И медленно качается онаМеж пропастью и райской высотой.

Фома А, груза? Так. Какое же злодейство,По-вашему, я должен совершить,Чтоб переполнить чашу ожиданья?

Духовник Что есть злодейство? Горние путиДо срока смертным взорам недоступны.Что знаем мы о Промысле священном?Быть может, то, что слабому умуПокажется ужасным преступленьем, —Лишь сделанный поденщиком заказПо замыслу и воле Господина.

Фома Итак, отныне нет такой руки,Которая могла б карать виновных?

Духовник Единственно – помазанный от Бога,Приявший бремя власти в Божьем даре,И те, с кем власть делить ему угодно.

Фома Король?

Духовник Один лишь он.

Фома Так. То для них,Для подданных. Но если сам корольПоследнего убийцы недостоин,А Бог молчит, и все пути закрытыК его делам, и замыслам, и воле?Где, где оно, такое преступленье,Чтоб и себе я вынес осужденье?Какую гирю бросить на весыМне надобно, чтоб чаша опустиласьИ раздробила это сердце в прах?Иль нет совсем грехов для государей,Которых бы не отпустили вы?Иль малый груз – зарезанный ребенок,Которому мы оба присягали?

Духовник О, Боже!

Фома Что, задумался, дрожишь?Смирение и кротость содрогнулись?

Духовник О, Боже мой. Безмерно тяжелыТвоих детей земные испытанья,Но нам ли знать твои предначертанья?Закон твой благ, и каждое паденьеДа будет нам как хрупкое стекло,На коем ты душевного алмазаУглы и твердость мудро испытуешь.(Королю) Мужайтесь, сын мой. Может быть, ГосподьВас милостью особою отметилИ в небесах особую наградуВеликому страданью положил.

Фома Не много ли? Простого отпущеньяМне было бы достаточно. Довольно.Уйди, старик. Уйди, ты гадок мне.Ишь, как глаза змеиным огонькомПод черепом облезлым разгорелись!Прочь, дьявол, прочь! Или, клянусь, мой мечЯ о твое притворство замараю.(Духовник уходит, пятясь задом) И небеса к убийце благосклонны!Сцена 5(Комната во дворце. Ночь) Фома (глядя на спящую Марию) Мария. Вот она, с лицом счастливым,С полураскрытыми губами, грехЗабывшая в объятиях убийцы – —Продавшая отца, и стыд, и гордостьЗа краткое мгновенье ложных ласк.Так сладко спать! И так дышать спокойно,Как будто сам Господь благословилЕе любовь. И все вокруг спокойно.(Опускает полог, отходит.) Когда бы камень, дерево, железоИли иной предмет, участник нашихЗлодейств и преступлений, слез и горя,Имел живую душу и сужденья, —Какая б в мире буря бушевала.Нашлась бы где такая пядь земли,Где наша мысль могла бы одинокоВыкраивать томительные бредниИ ткать из сумерек протяжных сны,Одни лишь сны, без радости и муки?Но камень мертв и все вокруг мертво.В спокойствии, в бездействии, в томленьи,Пятно кровавое покрылось пыльюИ плесенью, и стало незаметным.И тень моя, забрызганная кровью,Не прячется, не бьется, не трепещет…Беззвучная, ложится на ковер,Безмолвная – колышется спокойно.Лишь изредка опередит шаги,Подымется, коснется потолкаИ вновь падет, покорная, к ногам.Спокоен я. Ни отклика, ни шумаПредсмертный стон ребенка не родил.Я, кажется, уже его забыл.(Идет к окну) Там мутный дым и мутная заряПлетутся, не спеша, в сыром тумане;Быть может, дождь заклеит стекла оконИ смоет грязь на площади. И все.(Открывает занавес)

Голос Ай-ай, нельзя ль немного осторожней!

Фома Ого, как будто кто-то посторонний?(Пронзает занавес шпагой)

Голос Ну, так и знал. Опять меня проткнулиСвоей проклятой шпагой! Бедный горб!Он и за гробом вынужден служитьДля развлечений ваших неуместных.

Фома Да кто здесь? Кто бы ни был ты, клянусь,Я проучу тебя, бездельник.

Голос Кто!Конечно, я, старик Иеремия.(Показывается из-за занавеса)

Фома А, значит, мертвецы и вправду могутРазгуливать в преображенном виде?

Шут Мой бедный принц, иль, виноват, король, —Вам очень бы хотелось в это верить?Недурно, что? Старик ИеремияИз гроба встал, запасся пышным слогом,Пришел в ночи окровавленной теньюИ, длань подъяв, длиннейшим монологомПотребовал преступника к отмщенью!Увы, увы. Как можете вы видеть —Я незлоблив, безвреден и учтив.(Непринужденно садится в кресло)

Фома Проклятый шут! Уж верно говорят —Горбатого могила не исправит.Зачем ты здесь?

Шут Да так, и сам не знаю.Должно быть, от тоски. Что делать мнеВ сыром гробу, где я уж год скучаюВ однообразном и нелепом сне?

Фома Однако же, признайся, думал ты,Что я умру от ужаса при видеТвоих ушей, что некогда трепал я?

Шут Ну, как сказать. Вы очень романтичныИ любите, пожалуй, эти штуки, —Ведь только что, наперекор науке,Казалось мне, серьезно вы хотели,Чтоб все кругом одной служило цели:О мщении неистово кричатьИ каждый шаг злодея обличать.И под конец, охваченный обидой,Не вы ль хотели с девой НемезидойДелить до гроба сплин и геморрой?А все затем, чтоб, сокрушив каноны,Богиню мести, судей и законыМог выпороть воинственный герой.Все ужасы вы мрачно перебрали,Но в поисках оригинальных сценЛишь мой камзол убогий оборвали…Нет, вы просты, сердитый мой кузен.

Фома Но кто же ты, что здесь сидишь и пляшешьНа этом кресле?

Шут Привиденье ночи.Дыра души, заштопанная наспех,Скользящая лениво в пустоте,В загадочной среде без измерений,В объеме странном, что упруг и плотенИ, как пружина, в действии своемСжимается. Но сжатия предел —Здесь некий нуль, науке не известный.Он, сокращаясь, всасывает душиИ все тела для новой обработки.Я – только школьник, получивший отпуск,Чтоб в сад чужой забраться на досуге.А впрочем, может быть, мужайтесь, друг, —Я – лишь обман, рожденный лихорадкой,Галлюцинация, мечта. Не больше…

Фома Ты лжешь, ты лжешь, проклятое отродье,Мечта не может быть такой нелепой.

Шут Ну, утешайтесь. Я же вас насквозьИ поперек, и вдоль давненько знаю.И мне вас жаль. Обидно ведь – свершитьУжасное злодейство, да такое,Что вся земля должна бы содрогнуться, —А в результате – вовсе ничего.Ни отклика, ни шума. Все спокойно…Да и злодейству нужен резонанс,Чтоб стать трагическим, а так – не стоитИ начинать. Какая-то дыраИль топь беззвучно камень проглотилаИ даже не пустила пузырей.Герой туда, герой сюда – все спит;Глядишь – и он уснул. И нет героя.Осталась только жалкая нелепость,Как здравый смысл иль физики законы.

Фома Так сгинь же, бес!

Шут Какие выраженья!Au revoir, я с нервами не лажу;Вы раздражаетесь, и мне пораУйти в туман, расплыться, раствориться.(Расплывается в воздухе)

Фома Обман, обман. Я бодрствую и грежу,Как девочка, забытая в потемках – —

Мария (просыпаясь) Ты все не спишь? Послушай, я дрожу, —Престранный сон мне душу потревожил.Привиделось мне, будто кто-то третийБыл здесь, одетый сумраком туманным,И кровь мою заворожил со смехом,И, наклонясь ко мне, рукой косматойДуши коснулся и бессмертье вынул…

Фома Бессмертье – Боже мой, как это мало!То дух отца пришел к тебе неслышно,Чтоб дочери преступную любовьВ пустую чашку бросить на весы,Где взвешивает Бог его страданья,И посмотреть, какая перетянет.

Мария Жестокий! Ты опять меня терзаешьСвоим презрением и смехом. О,Но этот грех я для тебя свершила.(Плачет)

Фома Да, я не прав. Прости, я был жесток,Но призраки и мой покой смущаютИ, может быть, подслушанные сныМне губы горькой желчью обжигают.Но все пройдет. Я более не стануЛюбви твоей испытывать страданьем;Прости меня. Не плачь и спи спокойно.(Задергивает полог) Не много ласки нужно всепрощенью,Чтоб утолить сухой обиды жажду – —Так просто все, как мой последний вывод…Да, да, пора еще одну забавуИспробовать, хотя б из любопытства.(Достает порошки и рассматривает их.) Стакан вина, да этот порошок,Аптекарем для вкуса подслащенный,Да что еще? Пожалуй, завещанье?А там и смерть, отличная развязка,Нехитрая загадка для живущих.(Всыпает порошок в вино и пьет) А ведь недурно – плут ИеремияОбязан мне карьерой привиденья.(Склоняется в кресле и умирает)

Сцена 1

(Двор Донны Анны. Ночь)

1-й слуга

Приятель, эй! Откройтесь, наконец,

Вы человек иль статуя немая?

Клянусь Мадонной, я на помощь крикну, —

Вы выйдете?

2-й слуга (входит с улицы) Диего, это ты?Но что за шум?

1-й слуга Послушай, мне сдается,Мне показалось, будто кто-то ходитТам, за колоннами. Зайди, пожалуй,Да обыщи, не спрятался ль и впрямьЗа ними кто, а я покараулюСреди двора.

2-й слуга Прошу, слуга покорный, —Я не охотник подставлять бока,Когда меня не трогают.

1-й слуга Боишься?

2-й слуга Каков храбрец. Попридержи язык,Ты сам, как лист, дрожишь.

1-й слуга Да, задрожишь, —Я мог бы присягнуть, что слышал крикИ в темноте знакомые шаги – —Шаги – – но нет, подумать даже страшно.

2-й слуга Да чьи шаги? Ври толком!

1-й слуга Командора – —

2-й слуга Ты что ж? Вконец рассудок потерялИль заложил за воротник не в меру?Покойный командор (Господь помилуй!)Небось уже успел в раю обжиться, —Сочти по пальцам, сколько дней прошло,Как он погиб от шпаги дон ЖуанаИ вдовий траур сшила донна Анна?

1-й слуга Оно и так, а все же будто жутко —Так ясно мне привиделось, что онПрошел, звеня, тяжелый и огромный,И словно врос в колонну тенью серой.

2-й слуга И правда, жутко стало. Все ли слугиВернулись?

1-й слуга Нет, я первый. По дорогеОдиннадцать пробило, а сегодняВсех донна Анна отпустила к часу.

2-й слуга И двор так пуст – – Уйдем, пожалуй.

1-й слуга Да,Пройдемся, брат, я, право, весь дрожу.Поверишь ли, на лбу холодный пот,И волосы под шляпой шевелятся.(Убегают. Входит Лепорелло)

Лепорелло Давно пора, а дон Жуан не вышел.Что ж, подожду. Проклятое житье.Ни дня покоя. Шпаги да кинжалы,Да мертвый хрип на темных перекрестках,И здесь, и там, – Лаура, донна Анна,И кто еще? А ты броди до утра,И для чего? Зачем, подобно вору,Я вынужден дрожать за каждый шаг,Скрывать лицо под маской, извиваться,Не спать ночей, худеть, носить запискиИ твердо знать, что рано или поздноИспанский гранд или злодей наемныйНечаянно проткнет тебя кинжалом?Ну-ну, судьба. Проклятое житье!(Задумывается) И то сказать, красавицы, как дуры,Бегут к нему. А что в нем? Только то,Что худ да зол. Нахален и неглуп – —А донна Анна? Грустная вдова,Печальная красавица, что мужа,Едва похоронив, забыть успелаВ объятиях убийцы? Грешный ангел – —Да будь я познатней да побогаче —Все быть могло бы несколько иначе.(Из дому слышен крик донны Анны) Ого, кричат? Создатель, с нами силаГосподняя. Там душат или режут!(Выбегает донна Анна)

Донна Анна О, Боже мой, о Боже, умираю…(Падает на руки Лепорелло)

Лепорелло Ай, ай, да что случилось, донна Анна?

Донна Анна Вы? Кто вы? О!

Лепорелло Не бойтесь, это я.Здесь Лепорелло, друг, оруженосец,Поверенный, посыльный дон Жуана.

Донна Анна Его слуга?

Лепорелло Гм, скажем – брат молочный, —Не в этом суть. Вам лучше? Да присядьте, —(Усаживает ее) Где дон Жуан? Очнитесь, наконец,Вы мертвеца бледнее.

Донна Анна Ах!

Лепорелло Вам дурно?Где дон Жуан?

Донна Анна О, Боже мой, я гибну…

Лепорелло (про себя) Ну женщина, вот пытка: все свое, —(К ней) Где дон Жуан?

Донна Анна Не знаю, он погиб.Он был, ушел, и снова воротился,И вдруг вскричал, и в двери командораЯ статую увидела. Мадонна!Зачем еще живу я? Для чегоНе умерла в то страшное мгновенье?

Лепорелло Но где же он?

Донна Анна Не знаю, в этот мигКазалось – смерть мои глаза закрыла,Лишь кровь в ушах звенела и стучала,Да этот звон его шагов тяжелых,И этот крик, – о, как его забуду!

Лепорелло (облегченно) И это все? Но можно ль так шутить?Ух, вы меня до смерти напугали.

Донна Анна Но дон Жуан?..

Лепорелло Да, да, конечно, верю,Был – и ушел. Обычная манера.Вам было дурно? Невидаль какая!Да есть ли женщина в Мадриде целом,Которая без обморока можетРасстаться с дон Жуаном? Удивили!

Донна Анна Нет, нет, я не шучу, – мне стало дурно,Но…

Лепорелло Вам привиделось. Одно волненье.Ужасный сон, тяжелая мечтаВас потрясли внезапно на прощанье.Поверьте, так бывает. Очень частоПустой предмет – за шкафом полотенце,Что сразу не приметишь в полутьме,Иль тронутая ветром занавеска,Иль старый шлем, иль что-нибудь еще —Рождает ночью страшное виденье.Но подойдешь, ощупаешь, утрешьХолодный пот, переведешь дыханье —И все поймешь, и видишь – все пустое,Лишь ночи тень, одно воображенье.Что говорить? Поверите ль? И мне,Не дальше чем сегодня, показалосьВ монастыре, где вы молились, будто,На мой поклон учтивый, ваш супруг,Хотел сказать я – памятник почтенный —Мне головой кивнул. И что ж? Конечно, —Всему есть объясненье. Это былоДвиженье тени, легкая играВетвей и солнца на челе гранитном.

Донна Анна Все может быть, – но сердце бьется, бьется – —

Лепорелло А дон Жуан небось уже храпитИ видит сны блаженные, счастливец – —Да, кстати, вспомнил я, – из подворотни,Когда я шел, шмыгнула тень и скрылась.Кому б здесь прятаться? На то в МадридеЛишь дон Жуан причины изобрел.(Из-за крыши выходит луна) Ну вот, теперь вам лучше, вероятно, —Взошла луна, и стало все понятно.Пора домой. На башне бьет двенадцать.(Часы бьют)

Донна Анна О, нет, останьтесь: – этот призрак страшныйЛишь притаился, может быть, и слугиВернуться не спешат.Ай, что там?

Лепорелло Где?За той колонной? Будто ничего.А впрочем – есть. Посмотрим…(Идет) Иисусе!Здесь труп. Как угораздило? Молчите,Молчите же, я мигом все устроюИ сволоку его на перекресток,Подалее – —(Вглядывается в труп) Проклятье, донна Анна!Ведь это он, здесь дон Жуан! Он мертв!(Донна Анна падает с криком) Сцена 2(Статуя Командора. Стена часовни с расписным окном) Голос Дон Жуана Ни день, ни ночь. Туман и липкий воздух,И мертвый шум, и непонятный ветер.Ни жизнь – ни смерть. Хочу себя пощупать —Но ни руки, ни уха, – ничего.Но все кругом – и солнце, и деревья,Антоньев монастырь и командор,Ревнивый муж, мне вывихнувший руку, —Все как всегда, на месте и в порядке.Но так нельзя. Без тела непривычно,Душа зудит и жаждет воплощенья.Гей, командор! Любезный дон Альвар,Прошу тебя, смени вражду на милость,Я новичок еще в делах загробных, —Скажи, могу ли я, печальный духБеспечного когда-то дон Жуана,Примерить плоть по мерке и по росту?Хоть чью-нибудь, хоть не из очень важных —Один костюм, железный иль бумажный,Из дерева, гранита иль стекла?Облечь мечту вещественной сорочкой,Чтоб хоть на миг оформиться моглаДуша моя предметной оболочкой?(Статуя указывает на окно) Что, как? Окно? Вскочить на подоконник?Какой намек! Я был всегда поклонникЧужих балконов, окон и супруг,Но можно ли обрамить скорбный дух?Что делать там бесплотности и мгле?Перебродить, очиститься в замазке,Войти в стекло, расплавиться в стекле,Приклеиться к заплесневелой краске?(Статуя кивает утвердительно) В стекло? Ах, так, уже соображаю, —Поблекший образ снова оживить,Стать росписью, святым и, может быть,Сопутствовать красавицам из рая – —Невинных дев вести стезей эфира?Ну что ж, и то, была бы лишь квартира!(Краски оконной росписи оживляются и принимают очертания дон Жуана)

Дон Жуан Уф! Вот и я. Устроился. Отлично.Какой пейзаж! Кладбище, лес, Мадрид,А за спиной – иль перед носом? Впрочем, —Где нос и где спина? Я сплошь прозрачен!Ну, в общем, – там Мадрид, а здесь часовня.Ба, похороны, тут уже хоронят!Кого бы это! Господи помилуй…Послушай, командор, какая шутка, —Возможно ль? Похороны дон Жуана.Ну и дела! Пойми, меня хоронят,А сам я здесь, стою, гляжу и плакатьГотов от умиления. Ей-ей,В носу щекочет. Право, я от скорбиГотов чихнуть пометом голубиным,Что на усах невежливо засох.Но тсс… Идут… А ладан не из важных,Я думаю, по случаю купили.(Входят Он и Она)

Он Один лишь поцелуй, не будь жестокой, —Ужель тебе несчастного не жаль?Лишь поцелуй, я буду очень скромен,И больше – ни гу-гу…

Она Так и поверю!Рассказывай! Сначала поцелуй,Потом другой, потом еще пристанешь,Ну, а потом – кто знает вас, коварных?Быть может, ты подумаешь, что яМогла бы стать такою, как другие?

Он Ага, любить меня ты перестала,Теперь все ясно. Если так – прощай.Сегодня же я в семь, нет, ровно в шестьПришлю тебе записку с извещеньем,Что эта грудь уже нашла могилу.

Она Ах, нет, не смей! Я вовсе не хочуБрать на душу греха самоубийства.В уме ли ты?

Он Спасение моеВ твоих руках.

Она Скажи – в губах, негодный!(Целует его) Нет, нет, ступай, ни столечко, ни больше.И где твой стыд? Грешить у самой церкви?Я говорю – не тронь. Приди попозжеДа постучи тихонько, я услышу.(Замечает дон Жуана) Ах, Боже мой! Смотри, с каким укоромГлядит святой! И так всегда, во всем,Один лишь грех ты водишь за собою.(Преклоняет колено перед дон Жуаном) Ну, вот и легче.(Из часовни доносится пение) Что там? Отпевают?Как хорошо. Кто умер? Говорят,Какой-то гранд, и даже знаменитый,На площади приятелем убитый – —И будто бы тот самый дон Жуан…

Он Ну, как не знать? Он самый, дон Жуан.Все девушки помешаны на нем,С ним и во сне грешат.

Она Молчи, бесстыдник!

Он Ну, не сердись, я только пошутил, —Ты всех невинней.

Она Тише, там идут, —Твой смех всегда не к месту и некстати.(Уходят)

Дон Жуан (Командору) А? Каково? Что скажешь, дон Альвар?(Входит донна Анна, ее поддерживает Лепорелло)

Донна Анна Уже прошло. Теперь – меня оставьте.

Лепорелло Вам лучше? Эти слезы, донна Анна,Быть может, облегчат слегка страданье.Храни вас Бог! Идите. А за васЗдесь я поплачу. Бедный дон Жуан…Как он любил вас! Всей его любвиВместить и вынесть сердце не могло,И вот оно от счастья разорвалось.

Донна Анна Благодарю, мой добрый Лепорелло,Вы так умеете утешить горе…

Лепорелло О, донна Анна, верьте, видит небо,Я б отдал все за вас и дон Жуана – —Я был почтен им дружбой и любовью,Почтите же и вы меня доверьем.

Донна Анна О, вы его без просьбы заслужили;Прощайте же, прощайте, Лепорелло.

Лепорелло Счастливый путь. Я плачу… До свиданья.(Донна Анна уходит. Входит монах)

Монах Мужайтесь, сын. Не плачьте через меру,Предел скорбей – Создателю упрек.На все, на все Его святая воля;Лукавый бодрствует и часто в слезыЗакидывает пагубные сети.

Лепорелло Да, мой отец, но как же не поплакать?Покойник был приятелем моим,Мы с ним росли и с детства вместе жили,Как братья. Даже лучшие друзьяНас иногда не различали. Помню,Он говорил: мой друг, мой милый брат,Мой Лепорелло! Если воля небаКогда-нибудь разделит нас, клянись,Что нашей дружбы годы не нарушатИ даже смерть сама не одолеет.

Монах Редчайший друг!

Лепорелло Какое! Нежный брат…

Монах Так, так. Я вас отлично понимаю,Но, может быть, все к лучшему.

Лепорелло Не спорю,Все к лучшему, но, право, очень жалко.Конечно, может быть, он умер кстати;Король давно сердит на дон Жуана.

Монах Как? Дон Жуан? Тот самый соблазнитель,Бессовестный, безбожный дон Жуан?Лепорелло Увы, Жуан. Несчастный мой приятель.Но будем ли к усопшему суровы?Тем более что стоило лишь выждать —И он бы стал безгрешнее монахинь.Да, мой отец, пыл молодости бурнойВ нем отцветал и блекнул с каждым днем.Ведь страсть и грех проходят с волосами, —А он лысел. Крепился – но лысел.Лишь год еще иль много два, не больше,И, верьте мне, искуснейший цирюльникНе справился б с прической дон Жуана.Мир мертвым!

Монах Amen!

Дон Жуан Более молчать —Не в силах я. Каков наглец?

Лепорелло ВопросИзволили вы, кажется, задать мне?

Монах Я? Нет. Но ваши мысли мне приятны,В них сочетается с рассудком мудрость.Какой урок полезный получитьУ вас могла бы ветреная юность!

Лепорелло (скромно) Я изучал науки в СаламанкеИ философии не вовсе чужд.(Уходят, дружелюбно беседуя) Сцена 3(В часовне. Гробница дон Жуана. На стекле – дон Жуан в виде росписи) Дон Жуан Мне кажется, я таю от лучей.В сороковой, в последний этот деньЗов двух миров сливается в единыйНеведомый поток. Заходит солнце,Закат поит меня багряной кровью…В последний раз на выцветшем стеклеПрозрачной плотью вспыхну и погасну.Усну и все оставлю, что любил,И все уснет и станет неживым.Быть может – сонная – еще придетПролить слезу заутра донна Анна,Но дремы не стряхну и вновь не встану.Последние земные ощущеньяСтираются и блекнут. СохраниласьЛишь память, да руки окаменелойГлухая боль в потемках серых бродит.Как сжал он руку мне, ревнивый камень,Мертвец надменный, мстительный и злобный,Когда пришел послушно на мой зовОберегать любовное свиданье!Как бросил навзничь яростно меняИ заскрипел гранитными зубами – —Вот он стоит, суровый и безмолвный,И, верно, ждет цветов от донны Анны.Что ж, смерть вражду, как шпагу, притупила,Миримся мы, и каждому из нас —Ему и мне – по равному букетуВ часы молитв приносит донна Анна.(Стучат засовы. Входят Монах и Лепорелло)

Монах Пожалуйте, пожалуйте, мой сын,Достойно всех похвал усердье ваше.Я рад служить, молитесь на здоровье, —Что может быть полезнее молитвы?Когда бы все так часто посещалиНаш монастырь, живущий подаяньем,Нам не пришлось бы думать о ремонтеВетшающей обители Христовой.

Лепорелло Нет, мой отец, моей заслуги малоВ том, что вношу я лепту в этот храм.Когда б не друг мой, бедный дон Жуан,Я был бы сам бедней церковной крысы.Уж как-нибудь, когда позволит время,Вы за него особо помолитесь.

Монах О, я ценю и это побужденье!

Лепорелло Могу ль забыть того, с кем так был близок?

Монах И много ли, осмелюсь я спросить,Оставил вам ваш друг по завещанью?

Лепорелло Порядочно. Он был чудак немного,Но голова и сердце – золотые.К тому же был он одинок совсемИ не в ладах с суровою роднею,Ну, то да се, и, словом, сделал так,Что ваш слуга наследником остался.Признаться – я и сам не ожидал,Что дар его посмертный так обширен.Сказать ли вам? Я стал почти богат,И не почти – но именно богат.При случае я мог бы потягатьсяИ кое с кем из грандов родовитых.

Монах Благой Господь все делает со смыслом.

Лепорелло И то сказать, я заслужил добро.Я беден был, но дух имел высокий,Да и родством обижен не совсем.Мой древний род всегда был благороден,Я дворянин по праву и по чести;А в верности, а в скромности – едва льПревозойти меня кому удастся.Но будучи судьбою вознесен —Я не могу унять сердечный стон…

Монах Что слышу я? Какая же причина?Ужель вам так далась его кончина?

Лепорелло Я одинок. А в случае такомИ сам король живет холостяком.Подумайте, – легко ли, в самом деле,Всю ночь вздыхать, ворочаться в постели,А тут еще бесовская ордаТакой пейзаж распишет иногда – —И вот – учтя и те и эти знаки,Святой отец, – я думаю о браке.

Монах Так с вами Бог! За чем же остановка?Всем праздник есть, была бы лишь обновка.

Лепорелло И да, и нет. И хочется – и страшно.У сердца свой, двусмысленный, закон,Порой ему рассудок не указ,И не всегда оно послушно воле.Но я терплю. Кую узду желаньям,Но между тем – и шпоры полирую.

Монах Такая мысль – червонец полновесный;Истратишь ли, иль дашь взаймы, иль спрячешь —А все добро и выгода прямая.Мне кажется, что с мудростью такойВы путь прямой наверное найдете…А женщина – что мягкая перчатка:Умей надеть, и вмиг обтянет гладкоИ примет форму нужную руки, —Так говорят в Севилье старики.Да, да, мой сын, я в вас вполне уверен;Почаще лишь молитесь да поститесь,Да Божий дом усердно посещайте.Но мне пора в трапезную. Прощайте.(Уходит)

Лепорелло (подходит к гробнице и кланяется весьма почтительно) Мой господин, преславный дон Жуан.Не обессудьте верного слугу;Я кое в чем, быть может, и виновен,Но каждый день за вашу честь молюсьИ – видит Бог – на свечи не скуплюсь.Покойтесь же без ропота в гробнице,Не омрачайте гневом сна живых,И пусть земля вам будет легким пухом.(Входит донна Анна с цветами)

Донна Анна Вы снова здесь? Я вам не помешаюСвоею скорбью?

Лепорелло Вы ли, донна Анна,Сомненьями терзаете мне сердце?Вы, что его последнее дыханьеТак бережно и свято сохранилиИ чьей любви я был свидетель скромный…

Донна Анна Ах, Лепорелло, не напоминайтеМне о счастливых, о минувших днях.С тех пор, как он навеки завернулсяВ свой черный плащ и руки сжал крестом —Одна печаль душе моей близка.И в сновиденьях радости бегу я.Что делать мне с веселыми мечтами?Немой тоске навек обречена,Вдова вдвойне – один лишь жребий знаю:Не жалуюсь, молчу и умираю.(Возлагает на гробницу цветы)

Лепорелло О, как печаль такая мне понятна!Недаром вам он сердце завещалИ после смерти верен оставался.Поверите ль? Тогда, в тот страшный час,Когда его, своим плащом укутав,Я, плача, нес на темный перекресток,Чтоб вашу честь спасти от подозрений, —Мне кажется, шептал он ваше имя.Быть может, то был бред воображенья,Но мне почудился знакомый голос.Он говорил: «запомни, Лепорелло,Я на тебя оставил донну Анну,Клянись ее до гроба защищать»…Сударыня, и я ему поклялся…

Донна Анна Мой добрый друг, хранитель вдовьей скорби,Я вашу верность в сердце оценилаИ не стыжусь пред вами даже плакать…(Плачет)

Лепорелло (растроганно) О, ангельские слезы, донна Анна!Когда б я смел служить вам до могилы!

Донна Анна Молчите, друг… Не здесь, не в этом храме…(Уходят)

Дон Жуан Последний луч на башне городскойКак погребальный факел пламенеетИ вот – погас. Спешит за горы солнце,В садах, где шелестит нагретый воздух,На слабый шум ленивого фонтанаПриходит ночь под вдовьим покрываломВздохнуть прохладой. В синей тишинеЗвучит гитары лепет приглушенный.В пустынной улочке влюбленный ворИль каверзный студент в дырявой шляпеНырнул в окно, распахнутое настежь,Как око вечности – – Прощай, мой друг!И ты прощай, пустой сосуд, что мноюНаполнен был и пересох до дна.Все кончено. Рассыпься, донна Анна!(Стекло раскалывается и падает со звоном)

Посетитель

Прошу прощенья. В неурочный час

Я прихожу но важная причина

Меня принудила к тому.

Пушкин Пустое, —Все знают, ночь придумал часовщик,Но подмастерье переставил стрелки.Не спится мне. Присядьте. Снег и блескВ мой кабинет бессонницу загнали.Вы в экипаже?

Посетитель Нет, пешком.

Пушкин Вот славно, —Я думаю, Нева до дна промерзла.

Посетитель Над Петербургом белый пар и мгла,Чугунные решетки расцвелиСверкающими розами. МостыЗвенят под каблуком, как струны. Скрип,Безлюдье, тишь. И только у Сената,На площади пустынной так же скачетВаш бронзовый гигант с лицом суровым.

Пушкин Вы любите наш благородный город?

Посетитель О, да. Когда-то, помню, он возникКак каменный цветок среди болот,Потом расширился и вырос. ЛесКолонн гранитных, исполинских шпилей,Ширь набережных, стройный бег проспектов, —Он повзрослел, наш городок болотный.

Пушкин Вы помните его другим?

Посетитель Я стар,Как этот плащ.

Пушкин Забавное сравненье, —Оно мне нравится. И я люблю,К тому же, мод старинных отпечаток.Вот, например, хотя бы эта шляпа,Она к лицу вам. Рыжие поляЕще хранят неуловимый запахРомантики немецкой. Горный воздухНа щеки лег загаром полнокровнымИ каплями росы. Шальной студентКочует по дорогам ГейдельбергскимИ проповедует пивной поход.Пронизанный цветочной пылью ветерНе торопясь вращает флюгераНад готикой правительственных зданий,Где спит в подвалах рейнское вино.Счастливый мир устойчивых событий,Стремительный полет воздушных стрел,Гармония надежных перекрытий,Высоких истин и полезных дел.А мы глядим влюбленными глазамиВ большое небо северных пустынь,Как будто ищем в нем воспоминанийИль в тайные пророчества глядим.Мне грустно думать, что наступит день,Когда я этих улиц не увижуНе растянусь под темными дубамиЛужаек царскосельских – – Летний вечерНад озером, бывало, шелестелПрозрачной веткой – – Дельвиг благосклонныйЧитал мои стихи – – А ныне в гостиКо мне все чаще забредает старость,Болтливая предвестница молчанья – —Ну вот, извольте, – я договорился,И неспроста. Мне в третий раз приснилсяСегодня Ленский, мой поэт убитый,Давным-давно читателем забытый.Небось, вам скучно стало за двоих – —Итак, давайте править корректуру, —Там Бенкендорф нашел какой-то стих,Царапнувший высокую цензуру.Приказ: убрать. Не мудрствовать. ЗаконПовыше разных штатских поучений.У нас и смерть приходит на поклонК чиновникам особых поручений – —Так повелось, и музыка все та же, —Священных рощ певучие стволы,Кастальский ключ, Зевесовы орлы, —Все под опеку полицейской стражи!Такой концерт – —(Ударяет по клавишам фортепиано и извлекает фальшивый аккорд)

Посетитель Ужасный диссонанс!Так резать ухо может только гений.Но, впрочем, в это столкновенье звуковВошла одна пронзительная нота,До странности знакомая. Позвольте,Я повторю ее. Один лишь звук, —Прислушайтесь. Не правда ль? Вот он дрогнул,Пропел, вибрируя, затих и умер.Но слушайте. Сожмите крепче векиИ слушайте. Ага, он возвратился,За ним другой. Виолончель и флейта,Теперь орган. Пылающие звездыВздымаются в эфире возмущенном,Здесь голос бурь и эхо без конца,Глубокий трепет скрипки совершенной,И, может быть, планеты – лишь сердца,Запевшие симфонию вселенной.Молчанья нет. Есть пауза смычка,Ритмическое замедленье звука,Немой порыв божественного ГлюкаИль Моцарта уставшая рука.

Пушкин Я слушаю и смутно вспоминаю, —Такой же плащ и хриповатый голос – —Мы, кажется, уже встречались где-то,Тому назад лет десять. Но тогдаВы были старше иль верней – моложе – —Был поздний вечер. Вы вошли без стука,Как близкий друг, уставший от разлуки,С каким-то свертком типографским. ЯНе мог, однако, вспомнить ваше имяВ необычайном возбужденьи. НочьТекла, текла, и мы разговорились.Я слушал вас внимательно. И выМне подсказали замысел Пророка!

Посетитель Я только шум Поющего Потока,Я мерзлый пар, идущий от Невы.(Исчезает. Входит Данзас)

Данзас Ты все не спишь? А я почти случайноНа огонек позарился, и кстати, —Вот уложу тебя в постель. На завтраДовольно дел. Твой дикий поединокВсех вымотал.

Пушкин Послушай, что за сонЯ видел наяву. Есть у меня —Ты помнишь? Моцарт. Странный господинПришел к нему однажды, заказалУчтиво Реквием – и скрылся. ОнСейчас был здесь, мой черный незнакомец.Вошел чуть сгорбленный, в плаще потертом,И растворился в зеркале.

Данзас Вот бредни!Тебя давно усталость караулит.

Пушкин Не знаю, но мне грустно и легко,Как будто я помолодел внезапноИли готов закончить труд, которыйЗадумал тайно с юношеских лет.

Данзас Еще бы! Все рождает вдохновеньеВ душе поэта, даже проза. К слову, —Противник будет ждать у Черной Речки.

Пушкин Язык примет, – Зловещее названье.

Данзас Ничуть, – какое-то воспоминанье,Не помню точно, – мало ль их у нас?Теперь ложись. Мой кучер на морозеНебось заснул. Придется дать на водку.Но что за ночь! Хоть волком вой. Все костиНасквозь промерзли. Стужа, лед, сугробы,Такая ночь – – Прощай!

Пушкин У Черной Речки.

Сцена 1

(Ночь. У театрального подъезда. Критик и театральный слуга)

Слуга

Осмелюсь доложить – сплошной провал.

Какой-то гробовщик в цилиндре рыжем

Иль сочинитель виршей перед носом

Перехватил последний экипаж

И укатил, бесчувственный к угрозам

И доводам учтивым. За углом,

Да и подальше – никого.

Критик Досадно,К тому же – дождь.

Слуга Ничуть, – простая сырость;Лишь кое-где еще стекают каплиС деревьев мокрых.

Критик Побреду пешком.

Слуга Вы слишком задержались. МузыкантыИ те уж разошлись.

Критик Концерт не стоилВсех осложнений.

Слуга Спора нет, – тоска.Театр не дал и половины сбора.

Критик Партер – молчок, и в ложах ни хлопка.

Слуга Да и галерка зла на дирижера.

Критик Естественно. Недаром знатокиБранят его, не слушая. ВельможиНа этот раз не поддержали тоже.

Слуга Однако есть на свете чудаки,Которые болтают втихомолку,Что знатоков – давно пора на полку.

Критик Сброд неучей.

Слуга Я, кстати, не таковИ в меру сил стою за знатоков.

Критик Вполне логично. Опера, балет, —Он и не смел писать в подобном роде,А симфонический весь этот бред,По счастию, у нас еще не в моде.Что натворил он в зале сгоряча!Запутал счет, смахнул с пюпитра ноты,Загнал оркестр. Рубил, рубил сплеча —И всех довел до пота иль зевоты.Я сам творю. Последний мой этюдВ кругу друзей был признан образцовымИ с честью принят в ведомстве дворцовом.

Слуга Там без причин отличий не дают.

Критик Он сам в своих несчастьях виноват.

Слуга Он на ухо, я слышал, туговат.

Критик Не утверждаю, но вполне возможно.Он слушает чрезмерно осторожно,Внимательно, но странно свысока.Вдруг – переспросит.

Слуга Глух наверняка.

Критик До крайности придирчив. Весь колючий.Где ни коснись его, повсюду иглыТорчат наружу.

Слуга В песенке поется:Брюзга несносен и в гостях, и дома.

Критик Вы разгадали, неудачник глух.А в музыке (простая аксиома)Все дело в ухе. Музыка – есть слух.

Слуга Осмелюсь, сударь, предложить вопрос:Как рассудить изволите вы ныне?Я разумею – будет ли разнос,И если нет – то по какой причине?

Критик Ответ несложен. Впрочем, кое-гдеОн проявил и блеск, и пониманье.Там был мотив, не помню, две-три нотыПронзительных и страшных… Долго ль онТам будет бегать в темных коридорах?

Слуга Осведомлюсь немедля.(Исчезает за дверью)

Критик (один) НенавистенМне этот род отшельников. УгрюмыйСамолюбивый взгляд. Сухая бледностьНе в меру острых скул с налетом желчи —Все в нем молчит. На пыльных сундукахВаляются наброски черновые,На подоконнике – подсвечник медныйВ зеленых пятнах. На столе овальном —Гусиное перо. Один рояльСверкает холодом. И в каждом дюймеУбогой комнаты, в заплатах старыхЗаношенного сюртука, и дажеВ свисающей обильно паутине —Предчувствие необъяснимой славы —Слуга (вбегая) Идет, идет!(Он широко распахивает дверь. С непокрытой головой, волоча по земле свой плащ, стремительно проходит Композитор)

Критик Львом бросился к порогу!Седая грива дыбом. Бровь – кустом —Весь мрак залег на лбу его крутом,Вся ночь за ним рванулась на дорогу —

Слуга По совести – чудак не очень стилен.

Критик Как черный плащ он проволок во тьму!Лишь ветер свистнул —

Слуга Недобитый филинС одним крылом.

Критик Я подойду к немуНе скрылся бы.(Исчезает в темноте)

Слуга Вприпрыжку через лужи —Уж эти мне писаки. Всюду ихНасеяли. А что до чаевых —То нет и не было на свете хуже.Сцена 2(Городской парк. Ночь. Критик и Композитор)Критик Я не унижусь до сведенья счетов;Но есть вопросы общего значенья,Есть выводы, которыми не вправеМы пренебречь. Искусство для немногих,Искусство для себя – нелепость. МыОкружены средой, как рыба влагой;Вода определяет форму рыбы,Наружный мир обтачивает формыЖивого творчества. Наш скромный гений —Лишь каменщик, усвоивший заданье.Искусство – есть прекрасная полезность.Полезно все, что нравится. Я знаю, —Вы скажете, что мир еще в зачатке,Он неустойчив; что придут другие,С иными вкусами; что времяСовсем не то, что отмечают стрелкиЧасов карманных, – может быть, не спорю.Но где критерий? Все непостоянно,Все зыбко и текуче. Лишь успех,Один успех, являет нам опоруВ неясных опытах. Что, право, толкуВ сужденьях глупого студента, в том,Что через двести лет поэт голодныйНа чердаке своем, в кругу таких жеБездельников, сболтнет меж двух глотков,Что этот, мол, был крот, а тот, забытый,Был соколом, орлом, был важной птицей,И не взлетел затем лишь, что не могСквозь узкие проломы тесной клеткиПроволочить крыло? Куда как жалко!О, правнуки! Сомнительная честь, —Судачат вслух, а судят много тише;Пора понять, что публика – и естьНародный суд, и ничего нет выше.Ваш неуспех (в том разногласий нет)Лишь подтверждает истину. ГазетыДавно уже давали вам советы.Порой полезно слушаться газет.(Раскат грома) Вы дремлете? Быть может, я некстатиЛомаю копья? Между тем туманСгущается. Уж поздно в ресторан,Но самый час добраться до кровати.

Композитор (как бы просыпаясь) Послушайте, как странно. В темноте,Там, за деревьями, играет скрипка.

Критик Не может быть. А впрочем – точно. Кто-тоПиликает на скрипке. Дикий случай.Но нет, пустое. Здесь не разобратьсяВ нагроможденье разных звуков. СлухВаш утомлен. Я утверждать готов,Что и меня вам слушать не под силу.

Композитор Один лишь звук, но райской чистоты,Но нежности такой, что нет названья.Вот он умолк, и эхо не посмелоЗа ним последовать. Из сфер иныхОн пал на землю, но не умер. КорниДубов и елей бережно впитаютЕго в себя, и по стволам могучим,Как по органным трубам, он взнесетсяВ высокую небесную лазурь.И будет музыка. Исчезнет вес.Все станет легким и летучим. КамниОт быстрых птиц в полете не отстанут.На утренней заре, вослед туману,Вдруг уплывут щебечущие рощи,И полный медленного шума лесОтдаст свою прохладу синим звездам —

Критик Вы шутите?

Композитор Послушайте, – опять.Когда б не ночь, не этот зябкий ветер,Что с голых прутьев отряхает брызги,Я думал бы, что некий светлый духНаполнил мир своей певучей дрожью.А может быть, и правда. В этот час,Когда за низким облаком незримоЛетят обид крылатые рои,Когда земля безмолвно предаетсяНевыразимой горечи и тленью, —Там где-нибудь, у темного пруда,Среди опавших листьев по дорожкамНеузнанный проходит Ариэль,Мечтатель светлоокий. Он играетНа легкой скрипке; шевелит струнуИз водоросли тонкой и беспечноНочную стужу заклинает.

Критик Полно, —Не стыдно ли так нервы распускать?Вас этот день злосчастный утомил,Вы весь во власти грез и лихорадки,Как женщина. Живые спят давно,А мертвые пугать живых не смеют.Верней всего, какой-нибудь бродягаШатается вокруг…(Из-за деревьев показывается Глюк) Да вот и он,Ваш Ариэль. Его весь город знает:Пропившийся столярный подмастерьеБез имени, безродный попрошайка,Он ходит там и тут, слегка воруетИ развлекается за стойкой. В шуткуЕго прозвали Глюком. Вероятно,За склонность к музыке.Ну, как, приятель, —Зачем ты здесь?

Глюк Пришел взыскать должок.

Критик Недурно, право. Кто же твой должник?

Глюк Да вы хотя бы.

Критик Ты не пьян?

Глюк Нисколько, —Два крейцера за вами, и давненько.

Критик Не помню что-то.

Глюк Где же все припомнить?А между тем, тому, пожалуй, с месяцВы пили пиво в «Золотом Бычке».И я был по соседству. Выпил кружку,Другую, третью, может быть, и вышлоДва крейцера. Хозяин по привычкеПристал ко мне, но я не растерялсяИ указал на вас. Итак, за вамиДва крейцера.

Критик Послушай-ка, приятель,Вот мой совет: проваливай.

Глюк Не смеюМозолить вам глаза.

Критик Пошел, пошел!(Глюк уходит) На каждый час всему есть объясненье.Вы мистик? Фокусы столоверченьяТеперь повсюду в моде. Бургомистр,Поспоря с кем-то, выписал из РимаКостлявого певца, в широкой шляпеС пером высоким, с профилем таким,Что женщины заранее готовыПоверить в ад. И все заговорилиПо-итальянски.(Композитор встает) Вы домой? Пожалуй,Нам по дороге?

Композитор Добрый вечер.(Неожиданно уходит в другую сторону)

Критик Славно, —Урок учтивости. И ночь какая!Сцена 3(Городской парк. Ночь. Скамья над озером. Глюк и Композитор)Композитор Как ваше имя?

Глюк Подмастерье Глюк.Я по земле гуляю там и тутСчитаю птиц, ночую где придется.

Композитор Не правда ли, есть странная отрадаВ ночных скитаньях.

Глюк Знаю. Влажный ветерСмычком широким водит по верхушкамДеревьев голых. Выцветший фонарьСкрипит мечтательно в ключе скрипичном,А вы да я – мы слушаем прилежно.И спутник ваш.

Композитор Нет, это тень.

Глюк Конечно, —Я и сказал – ваш спутник. С ним я дружен.Бывало, ночью, в поздний час, при звездах,Он свесится в окно, падет на площадь,Замрет и слушает. Слепой прохожийЕго ногой небрежно попирает,Иль сонная телега переедет,А он молчит и слушает. СегодняОн дирижировал в концерте. ЯСквозь мутное окошечко на крыше,Забытое билетным контролером,Внимательно следил за ним весь вечер.Рожденный в пламени и взятый мраком,Он был похож на кормчего и бурю;То вырастал под купол величаво,То накренялся вдруг и падал в пропасть.Все было в нем гроза и совершенство.Он дал вступленье, и взлетели скрипки,Задумчиво взошла виолончельЗвездой прозрачной в сумерках кларнета.Он поднял руки медленно, – и громОбрушился, – и кончики волосЗатрепетали вдруг и ужаснулись.Он хмурился. Качая львиной гривой,В шумящий ветер обращал лицо,Вздымал до звезд бунтующие волныИ, одичалый, в океане звуковГнал яростно свой челн. Под ним оркестрУж надрывался. Где-то в глубине,Разбившись вдребезги о черный камень,В водовороте погибали скрипки.Все рушилось. Истерзанный оркестрНе выдержал ужасного полета,Рванулся и умолк. И захлебнулся.Растерянно смотрели музыкантыВ немую пасть пустынного партера;С высокого утеса, шелестя,Испуганные ноты соскользнулиИ пронеслись над заревом барьера,Как стая птиц, гонимых зимней бурей…А он, в своей священной глухоте,Отдавшись тайнам нового звучанья,Уже вступал в запретные миры,Где наше солнце робко затерялось,Как нотный знак в обширной партитуре.

Композитор Я слушаю. Как непривычно внятенВаш голос. Будто плотная завеса,Отъединявшая меня от звуков,Разорвалась, раздвинулась, взвилась,Как театральный занавес. Но странноМне темное значенье ваших слов.Вы музыкант? Искатель тайной славы?О, берегитесь. Тяжкая свободаДана художнику. Не всем под силуТащить ярмо высокого искусства.Как часто в хоре тайных голосовМы слышим истины враждебный голос, —Ревнивая и строгая хозяйка,Она не терпит буйных постояльцев,Ночных глашатаев с душой строптивой.

Глюк Что истина и что есть ложь? не разИ спрашивали мы и отвечали,И на полях тетрадей отмечалиО близнецах запутанный рассказ.Но грубый опыт выяснил, что намУже с рожденья ненавистны обе, —Мы ключ искали к темным письменам,Но как-то сбились на простые дроби.

Композитор Я слушаю. И кажется мне, право,Что мне знаком ваш голос. Он иль очень,До крайности, похожий где-тоПозвал меня однажды. В раннем детстве,Иль ночью, иль в толпе. Во сне, быть может.Зачем вы здесь? В каком краю далекомВы изучали речь косноязычья?

Глюк Давно, в пустыне, в зареве песков,Среди камней, расколотых сомненьем,Я формулу вершин и облаковОбъединил крылатым уравненьем.Я взял число. Таинственно звуча,Оно легло основой вдохновенья, —Я вымысла ликующие звеньяСкрепил винтом скрипичного ключа.И было все гармония и смысл,Прекрасное влекло и волновало,Но в музыке фантазии и числЧего-то мне еще недоставало.Быть может, слез. Иль мутных истин зла,Иль бреда совести недоуменной, —Иль глухоты, в которой бы моглаВновь зазвучать симфония вселенной.

Композитор Еще одно ночное наважденье, —Как ваше имя?

Глюк Множество именЕсть у меня, но все они чужие.Я – поздний гость, зашедший ненароком,Бессонницы случайный собеседник.Когда меня бранят, я не сержусь,А тем, кто темным шорохом взволнован, —Я говорю: покойной ночи…(Исчезает за деревьями)

Посвящение

Лица

БЕАТРИЧЕ ЧЕНЧИ

ФРАНЧЕСКО ЧЕНЧИ – ее отец

ЛУКРЕЦИЯ ЧЕНЧИ – ее мачеха

МАРЦИО

ОЛИМПИО

МОНСИНЬОР ГУЭРРА

ХУДОЖНИК ГВИДО

РИМСКИЙ ГУБЕРНАТОР

СУДЬЯ

НАЧАЛЬНИК ГОРОДСКОЙ СТРАЖИ

ПАЛАЧ

ПЬЕТРОЮ КОЗИМО – помощники палача

СЛУГА В ДОМЕ ЧЕНЧИ

СОЛДАТЫ ГОРОДСКОЙ СТРАЖИ

Место действия – Рим. Время – 1598 год. Сцена 1(Часовня св. Фомы. Гвидо складывает кисти) Гвидо Итак, отъезд решен бесповоротно?

Беатриче Отъезд? Как вор иль площадной убийца,Что пробует железные решеткиСвоей тюрьмы, – так с тайным содроганьемЯ пробую замки родного дома.Нет, не отъезд, – побег, побег! ДушаГотова грызть медлительное время,Чтоб сократить неволю заточенья…Вы видели Кристофоро?

Гвидо ВчераЯ передал ему письмо и слепокС замочной скважины.

Беатриче Он не раздумал?Все так же ли настойчив и отважен?

Гвидо И терпелив.

Беатриче Ага, вот добродетель,Убийственно похожая на трусость.Вы хмуритесь? Я, кажется, сказалаНелепость или дерзость? Боже мой, —Я, в самом деле, слишком безрассудна.

Гвидо Я не сержусь, и вы не безрассудны,Но нетерпенье – всадник без коняИли кинжал без рукоятки…

Беатриче Полно,Помиримся. Но что сказал мой брат?

Гвидо Его ответ вам должен передать,Еще сегодня, монсиньор Гуэрра.

Беатриче А, монсиньор? Он верен мне.

Гвидо Увы,Я только предан.

Беатриче Новая обида?Несчастный день. Уж, видно, сужденоМне попросить у вас прощенья. Но —Я и сама не знаю, что со мной…Меня гнетет зловещее волненье,Предчувствие, душевная усталость…(Указывает на образ) Признаться ли? Быть может, этот образМеня наполнил страхом непонятным.

Гвидо Святой Фома задумчив, но не страшен.

Беатриче Святой Фома, с сомнительной улыбкой,До ужаса похожий на синьораФранческо Ченчи? – – О, скажите, Гвидо,Кто выдумал двойную эту пытку, —Быть дочерью врага и звать послушноВрага отцом?Вот он… Молчит. НасмешкаЖестокий рот надменно искривила – —Не правда ли? В такой улыбке скрытОсобый смысл; мерцанье темной тайныПод колпаком стеклянным. Будто дверь,К которой мы давно привыкли, вдругСлегка раскрылась, и за ней, во мраке,Неясно проступили очертаньяЗнакомых, но волнующих предметов.

Гвидо Но как чело вознесено высоко,Какая мысль во взоре непокорном!

Беатриче Оставьте, мастер Гвидо. Есть черты,Подобные неверным отраженьямВ воде прозрачной. Все в них гармоничноДо первого прикосновенья. Пальцы,Которые хотели бы ласкатьЛицо такое, лишь нарушат гладьПоверхности зеркальной, и глядишь —На месте, где качался дивный образ,Дрожит урода гнусная гримаса.

Гвидо Так яростно отца возненавидеть!Я слушаю и молча ужасаюсьИ, видит Бог, – любуюсь вашим гневом.О, если бы я мог на полотнеЗапечатлеть мятежный этот пламень!Эринния, Сивилла…А, теперьВы улыбнулись? Узнаю, – Мадонна,Зовущая вечернюю прохладуПоцеловать младенца Иисуса.Невинный взгляд девически задумчив,И золото волос, и пурпур губ,Еще не тронутых земною страстью,И неба золотистая лазурь…На горизонте – пять иль шесть деревьевВ цвету весеннем, розовом и белом,Как свечи в алтаре – —О, сколько разВ своих мечтах я видел этот образИ поверял бессоннице глухойНесмелые и дерзкие признанья!В час отдыха и в творческом бредуЯ пил прохладу легкого дыханьяС незримых уст, внимал летучей тени,Ловил одежд невыразимый шорохИ леденел в предчувствии голодномПоследнего блаженства…(Входит Гуэрра)

Беатриче Ах!

Гуэрра Конечно,Некстати я? Молчанье… Влажный взор,Оборванный внезапно разговор,И вы бледны – – и кавалер коситсяИ видимо краснеет или злится…

Гвидо Прошу прощенья.(Холодно кланяется)

Беатриче Погодите, Гвидо, —Иль нет, идите.(Гвидо уходит) С некоторых порВы мнительны, мой добрый монсиньор.

Гуэрра Я мнителен? Тем лучше или хуже, —Но он взбесился не на шутку. Право,Я обожаю легкие забавы,Похожие на истину к тому же.

Беатриче Похожая на дерзости. ИзвольтеВести себя приличней.

Гуэрра Как строга!Лук напряжен…

Беатриче Послушайте, довольно.Я ухожу. Не стыдно ли?

Гуэрра Останьтесь.Я пошутил. Пожалуй – невпопад,Но верите ль? Нередко я ловлюСебя на грешной и преступной мысли,Что раздраженье вам к лицу. ГлазаСтановятся как темные озера,Зажженные вдруг молнией зеленой,И ноздри тонкие вдыхают жадноСоленый ветер налетевшей бури…

Беатриче Вы замолчите?

Гуэрра А, теперь – ни звука,Или и вправду разразится буря.

Беатриче Письмо при вас?

Гуэрра Еще бы. Впрочем – нет…Да где ж оно? Я, помнится, запряталЕго в карман. Или оставил дома?Иль потерял? Или – – досадно. Впрочем,Я помню наизусть.Через неделюВсе будет кончено. Корабль надежныйВас в Геную доставит. И синьоруЛукрецию. Знакомый капитанУж посвящен в подробности побега.

Беатриче Конечно, так… Но вспомните, прошу вас, —Быть может, вы записку потеряли?А вдруг случайность, совпаденье…

Гуэрра СлучайНе исключен, но если разобраться, —Кому придет охота нагибаться?

Беатриче Рим славится опасным любопытством.

Гуэрра Рим разучился грамоте.

Беатриче За платуНайдется чтец. Но мне пора. Прощайте.

Гуэрра Еще мгновенье!

Беатриче Поздно, – мой уходСпособен вызвать дома подозренье.(Уходит)

Гуэрра Всегда одно, всегда одно и то же, —Все для других. Ума очарованье,И быстрый смех, и важное молчанье,И даже гнева темная стрела;Мне только дружба – – Пресная струяИз теплого ручья благоволенья.Так этот мальчик стал мне на дороге?Тропа узка, – посторонитесь, Гвидо;Вы пишете широкими мазками,Но я силен в деталях. Капля к капле —И собирается поток…ЗапискуЯ передам Олимпио. ОнаВ цепи судеб сыграет роль звена.Сцена 2(Комната во дворце) Франческо (откладывает чертежи часовни) Пройдут века. Отяжелевший ветерВ последний раз протащит по землеБесформенные груды облаковИ распадется в мутной тишине.Тогда, вздохнув, песок пустынь огромныхБез ветра встанет, сам собой, и хмуроОбрушится у черных горизонтов,Дымящихся болотным испареньем.Адам Ева завершенных дней —Песок и топь болотная – сомкнутВ последний раз бесплодные объятья,И, выкидыш их хилый, на землеВзойдет цветок печали и сомненья…Соль мудрости на жадном языке,Как ты горька! Но, содрогаясь, лижутТебя седые псы тысячелетий,И только смерть откроет им обманЛукавой истины и обнаружит,Что истина – лишь тени на закате,Колеблемые дуновеньем бурь.Ты прав, мудрец, вложивший пальцы в раны,Неверный отвергающий Фома, —Я долго был в долгу перед тобою;Теперь мы квиты. Зодчий закрепилПоследний камень, плотник острогалПоследнюю доску, и живописецОстатки красок продал маляру – —Твой храм готов. Лишь дернут звонариВеревку новую на колокольне,И я приду смиренно поклонитьсяТвоим мощам. Еврей из Палестины,Торгующий по праву землякаОстанками святых, заверил клятвойИ подписью их подлинность. Итак —Лишь ты один не подлежишь сомненью…Твой храм готов. И черный склеп в подвалеУже готов принять немых жильцов,Пока их тени молят о бессмертьи.Все будем там, бесславная добычаЧервей могильных, тлена и забвенья – —И ты отпразднуешь в нем новоселье,Обласканная солнцем Беатриче!Когда-нибудь подвыпившие слуги,Бранясь тихонько, нас соединятПод сводами, построенными мною,И поспешат в ближайший кабачокПомин души усопшей отзлословить.И вот, – на шатком мостике кредита,Качаясь меж наличностью и жаждой,Какой-нибудь находчивый лакей,От зависти и ревности бледнея,Шепнет хозяйке, что сегодня ночьюУлегся рядом с мертвой БеатричеЕе отец жестокий и развратный.Что он при жизни продал душу чертуИ получил за это позволеньеВставать из гроба в полночь и бесчеститьРодную дочь… О, призрак неотступный!(В дверь стучат) Ага, стучат?(Входит Гвидо) Войдите, добрый Гвидо.Я ждал вас. Все ль исполнено?

Гвидо РаботаЗакончена.

Франческо Прекрасно. Я как разПросматривал от скуки чертежи.Да, есть, должно быть, сладостное чувствоВ осуществлении мечты высокой,В порывах творческих. Увы, давноВосторги стали жребием завиднымЛишь схимников в обители искусства.Вы счастливы?

Гвидо Порой. Но и печальДуше художника знакома. ТрудПринадлежит нам лишь наполовину,И часто образ, выношенный в сердцеС тоской и мукой, вынуждены мыЗа золото, за почести, за славуБезжалостно вручать чужим заботам;И бродят наши вымыслы и грезы,Как матерью заброшенные дети.

Франческо Мой бедный Гвидо!

Гвидо Редкие словаВам нравятся, синьор Франческо?

Франческо Что ж,Я полюбил вас, право. В этом домеЛишь вы один умели согреватьВорчливой старости холодный опыт,Я ваш должник… Итак, насчет уплаты, —Дворецкий, помнится, покрыл весь счет,Но я прошу вас, в знак приязни, вот, —Здесь перстень мой и несколько дукатов.

Гвидо Нет, нет, синьор!

Франческо Ни слова. Этот дар,Быть может, вам напомнить на досугеО чудаке скучающем, о друге,Который быль не то что глуп, но стар.Счастливый путь.

Гвидо Прощайте.

Франческо В добрый час!Простите мне невольные обиды.(Гвидо уходит) Да, он влюблен. Тревожный пламень глазИ эти жалобы… Мой глупый Гвидо!(Подымает портьеру) Вы здесь уже? Тем лучше.(Входят Марцио и Олимпио) Я письмоПеречитал и вывел заключенье.Олимпио, быть может, вы подробнейРасскажете мне ваше приключенье.

Олимпио Все очень просто. Ночью, при луне,Я шел вчера (обычная прогулка),Как вдруг из тьмы глухого переулкаВыходить некто в маске – и ко мнеПреловко сунул мне записку эту —И за угол. Я страшно удивлен(Каков нахал!) – хочу за ним, но онУже исчез, бесследно канул в Лету.Вот, в сущности, и весь рассказ. ЗапискуЯ передал, конечно, вам. ОнаМне подозрительна немного. Впрочем, —Я в этом деле лишь посредник.

Франческо Гм,Необычайно. Марцио любезныйИ вы, Олимпио, подите ближе,Сюда к окну. Налево у фонтана,Вы видите? пересекает площадьКрасивый юноша в плаще коротком.

Марцио Художник Гвидо?

Франческо Да. Его бумагиМне очень бы хотелось прочитать.

Олимпио Для этого их следует достать?

Франческо Притом – без промедленья.

Олимпио Все понятно.(Марцио и Олимпио уходят)

Франческо (рассматривает записку) Рука Кристофоро. Я узнаюЕго запутанный неровный почерк,Сомненья нет. Так заговор? И ГвидоПо глупости иль по иной причинеВвязался в это дикую затею…Но кто-то бедняка бесстыдно предал, —Соперник? Или враг? Иль друг коварный?О, дружба, дружба, сладкое вино,Несущее жестокое похмелье!Нет, Беатриче, твой побег – химера;Я крепко запер выходы и входы,Замазал наглухо все щели. СердцеПоставил я стеречь твои пороги,И нет прилежней сторожа, и нетЛютее пса. И мне он выгрыз душу!О, даже я порой изнемогаю…Кровь – как поток, в который пали скалы,Вздымается, бурлит, и жжет, и душить, —Я задыхаюсь – —(Входит слуга)

Слуга Монсиньор Гуэрра.

Франческо Ты снова здесь? Иль все вы сговорились?Я задушу тебя, шпион проклятый!(Слуга отступает) Веди его, Иуда!

Слуга Иисусе!(Выбегает в ужасе)

Франческо Как жарко мне. Как страшно сердце бьется – —Я, кажется, забылся, – скверный признак.Так здесь Гуэрра? Хитрая лисаЗашла ко мне, конечно, неспроста…

Гуэрра (входит) Кузен, простите, я по порученью.

Франческо Прошу, прошу.

Гуэрbра Мой добрый кардиналВам шлет привет.

Франческо Да, кстати, – я ведь знать,Что быть сегодня странному стеченью:Ряд обстоятельств вынудил меняПредугадать визит ваш за три дня.

Гуэрра Я поражен.

Франческо Но что же ваш патрон?Корпит над Плинием? Постится?

Гуэbрра ОнСправляется, во-первых…

Франческо Рад послушать.

Гуэрра … Здоровы ль вы. Он слышал, будто – —Франческо Вздор.Хотя, пожалуй – – С некоторых порМне лекарь строго запрещает кушать.Но он чудак. Язык мой – как всегда,И ровен пульс – —

Гуэрра Вы, значит, не хворали?

Франческо С чего бы вдруг? Я вылил яд. ВодаУж слишком пенилась в моем бокале.

Гуэрра В бокале яд?

Франческо Увы. Мой бедный пес,Вы помните? – шотландская порода, —Лишь сунул в лужу любопытный нос —Вмиг скорчился и околел. УродаЯ так любил – – как сына, даже боле, —Но он погиб. И все мы в Божьей воле.

Гуэрра Неслыханно, ужасно! Я виню,Конечно, слуг. Здесь, явно, месть лакея.

Франческо Иль заговор.

Гуэрра Но кто бы мог?

Франческо Не смеюПодозревать ближайшую родню.

Гуэрра Еще бы! Но какой беспутный век!Порок все глубже разъедает нравы,Как ржавчина железо. Наша жизньПодобна золоченой колеснице,Увитой терпкими цветами смутИ преступлений. Каждый встречный каменьГрозит ее мгновенно опрокинуть.Не дико ли? Всего четыре дняЯ проскучал в дороге, а меж темПод кровлей этой, прочной и надежной,Уже успел повеять ветер смерти.

Франческо Так были вы в отъезде?

Гуэрра Лишь вчераВернулся в Рим к святейшему приему,И уж затем не покидал двораИ, как убитый, спал до службы дома.

Франческо Итак, я жив. Но, помнится, хотелиВы что-то во-вторых?

Гуэрра Да, в самом деле,Но это мелочь, к слову. КардиналуПослышалось, что папа намекнул,Что будто в Риме неспокойно стало,И тут же вас легонько упрекнул.А уходя, заметил, что едва лиВы навсегда Кристофоро прогнали.

Франческо Кристофоро?

Гуэрра Бедняга удрученИ полн раскаянья.

Франческо Но разве онНе в Генуе?

Гуэрра Свирепая нуждаЕго недавно привела сюда.

Франческо Бездельник, мот.

Гуэрра Какой-то кредиторХотеть его сгноить в тюрьме.

Франческо Забавно!

Гуэрра Святой отец сказал, что с этих порОн будет все долги платить исправно.

Франческо Кто, папа?

Гуэрра Нет, Кристофоро. И выЕму поможете, из сожаленья.

Франческо А если нет, к примеру?

Гуэрра Но – увы,Догадки папы стоят повеленья.

Франческо Естественно. Глубокие слова.Теперь мне ясно. Что же? ПризнаюИ подчиняюсь. Я готов отнынеНе только исполнять догадки папы,Но каждый раз с почтительной улыбкойВыслушивать и смех его клевретов,И тайные угрозы их. ПоспешноПредупреждать малейшее движеньеРуки небрежной, подымать платокИли перчатку, брошенную на пол,Ну, словом, быть всегда слугой покорным.Но слушайте, быть может, это шутка?И глупая к тому же? Может быть,Вы отыскали повод к разговору,Чтоб подчеркнуть внезапный свой отъезд,А с ним и непричастность к покушенью?И во-вторых, боясь, что мне известенКристофоро приезд, вы, про запас,Чистосердечно тайну проболтали?Молчите же, не возражайте. МнеЗмеиное шипенье ненавистноИ предпочтительней рычанье льва,Затем, что лев не жалит, а терзает!(Выходит, задыхаясь) Гуэрра Ублюдок гнусный! Губы посинели,И все черты мгновенно исказились – —Он страшен в бешенстве. И угадать,Так угадать! Как будто он читаетПод черепом запрятанные мысли…Предчувствую, – игра идет на все,Здесь ставка стоит чьей-то головы – —Твоей, твоей, рыжебородый дьявол!

Сцена 3

(Часовня св. Фомы)

Гуэрра

Он знает все.

Беатриче И все теперь погибло.

Гуэрра О, нет еще!

Беатриче Побег немыслим.

Гуэрра Да,Но есть еще надежда. СоберитеВсе мужество, и ненависть, и гнев, —Иль гибель нам… Я буду ждать сигналаСегодня в полночь, под окном – – ПоставьтеЗажженную свечу на подоконник,Спустите шнур – – Я по стене взберусьБез шороха, без шума. Если надо, —Я запасусь отравленным кинжалом.Вы вздрогнули? Молю вас на коленях, —Мы лишь обсудим замысел, не больше, —Знак, знак один, чтоб мог я догадаться,Что вы согласны! Слово или звук,Движенье губ, одно движенье глаз, —Не медлите, очнитесь – —

Беатриче Боже, Боже,Здесь каждый шаг готов налиться кровью – —Проклятый дом!(Выбегает)

Гуэрра Проклятая условность!Что стоит дело выслушать спокойно?Итак, она как будто согласилась.Расчет мой верен. Волею судебМы связаны до гроба. Нераздельно.Сцена 4(Ночь. Пустынная площадь) Олимпио Который час? Ведь это преступленье,Так опоздать.

Марцио Луна давно взошла,Я думаю – не рано. Но – терпенье,Пейзаж неплох, светло, и ночь тепла.

Олимпио Терпенье! Заповедь стара. Я смелоМогу сказать, что терпелив, как мул,Но, черт возьми, шататься так, без дела,Держать всю ночь бессменный караул,Изнемогать от жажды и зевоты,Считать шаги, придумывать остроты,И все затем, что кто-то не пришел?О, Марцио, я чувствую, что зол.К тому же я за правило поставилВсегда быть точным. Наше ремеслоНе мирится с неряшеством. Все злоВ небрежности и нарушеньи правил.И вот – пример. Поверите ль, поройЯ собираюсь даже на покой.

Марцио Немудрено.

Олимпио Но бедность, к сожаленью,Содействует обратному решенью.

Марцио Я вам сочувствую. Кому охотаОбречь себя случайностям труда?Пока на свете вздорят господа,Одна лишь есть надежная работа.

Олимпио Работа – да, но заработок – реже.Увы, друзья и недруги все те же, —Но скупость, скупость! Каждый норовитУрвать, урезать иль сойти на квит – —Прав Цицерон. Вы помните стихи?О, tempora, о, mores, – вы плохи.

Марцио Вы знаете изрядно по-латыни,Я, к сожалению, в науке слаб,В грамматике застрял на половине,В риторике – увяз в сплошной ухаб.Пустынные дороги и войнаМне заменили классиков сполна.

Олимпио И женщины? Подобного предметаИ классики избегнуть не могли.Прелестницы! Они с ума свелиНе одного маститого поэта.Да что поэты! Даже мудрецы,Забыв на время вечные загадки,Рядили мудрость в женские чепцыИ с ней превесело играли в прятки.Да, древние являют нам пример,Что истина – лишь сборище химер,А добродетель – зеркало кокоток.

Марцио Решительно, не выношу красоток.

Олимпио О, вы Катон? Но, думается мне,Лишь до поры. Клянусь, наступят иды,И Купидон безжалостный вдвойнеВам отомстит любовные обиды.

Марцио Так значит, за любовью никогдаНе признавали чести и стыда?

Олимпио Порой и девственность имеет правоНа снисхождение, но лишь затем,Чтоб, исчерпав запас серьезных тем,Мы получили тему для забавы.

Марцио Быть может. Но – я просто не любил,Я слишком груб для тонких ощущений,Для разных жалоб, вздохов и прощений – —

Олимпио Прощенье? Вздохи? Господи, дай сил, —Ведь он дитя, мечтатель! Да скажите, —Вы девственник? Не правда ль?

Марцио Замолчите,Мне неприятен этот разговор.

Олимпио Так вот оно! Мне лично невдомек,Какой возможен в аскетизме прок.

Марцио А наш клиент и в ус не дует. НочьКороче носа, рассветает скоро,Того и жди, зашмыгают дозорыИ честных классиков погонят прочь.

Олимпио Клиент? Отличное определенье,Пожалуй, он и не поймет такогоПоистине изысканного слова.

Марцио Я склонен думать так же, к сожаленью.

Олимпио Век неучей. Ученые ПилатыДавно вошли с невежеством в союз,И в результате – наши девять музНе стоят греческой одной цитаты.А уж, конечно, грубая натураНе ценит ни острот, ни каламбура.

Марцио Что делать? Я и сам наполовину —Лишь варвар. Правда, некогда родняВ Болонью силой выгнала меня,Но я сбежал в Триест – – не без причины.И вот, с тех пор лишился я охотыЗапоминать цитаты и остроты.

Олимпио О, вас в виду я вовсе не имел.

Марцио Тсс… звон шагов. Послушайте немного – —

Олимпио Как будто кто-то перешел дорогу.

Марцио Вновь – – Станьте в тень. Готовьтесь.

Олимпио Это он.(Из-за угла выходит Гвидо. Замечает убийц)

Гвидо Ни шагу дальше!

Марцио (приближаясь) Э, да вы задира?Но только здесь вам, сударь, не квартира,А площадь всем принадлежит равно.Мы здесь гуляем.

Олимпио И уже давно.

Гвидо Назад, назад, иль я на помощь крикну, —Эй, кто там? Помогите!

Марцио Черт возьми,Я вынужден вам глотку запечатать.

Гвидо (вынимая шпагу) Засада? Слушайте, – ведь жизнь мояВам не нужна. Возьмите этот перстеньИ уходите. Кажется, меняВы приняли случайно за другого.

Олимпио Увы, мой друг. Вы дьявольски похожиНа молодца, которого мы ждем.

Гвидо Ах, ты решил во что бы то ни сталоДобиться драки? Что же, получай!(Нападает)

Олимпио (увертываясь) Благоразумие! Вы так кричите – —Prudentia! Что толку весь кварталТревожить попусту?

Марцио (обнажая шлагу) Какое делоВас привело на этот перекресток?Гвидо О, негодяи! Кто вам заплатилЗа кровь мою?

Олимпио (заходит сзади) Патрон.

Марцио Один почтенныйИ с виду незлобивый господин,Я думаю – его вы оскорбили.

Олимпио Манерами дурными.

Марцио (нападая) Или взглядом.

Олимпио Иль грубостью.

Марцио (нападая) Иль скверным любопытством.

Олимпио Ignotum est, incertum.

Марцио ПредлагаюПеременить позицию. ЛунаВам бьет в глаза и ослепляет зренье,Я не хочу чтоб вы нас упрекнулиВ нечестности.(Заставляет его переменить место)

Олимпио [2] Вот так. Теперь – удар!(Выбивает шпагу)

Гвидо Ну, режь, собака. Я обезоружен.

Марцио Эй вы, клиент, – нельзя ли поучтивей?

Олимпио А мы еще любезностью хотелиУкрасить нашу встречу.

Марцио Дать ответНа все его вопросы.

Олимпио ПосвятитьВ один секрет!

Марцио Предупредить, на случай,О замысле одном коварном.

Гвидо Ты,Чудовище! Из подлого убийстваТебе хотелось бы скроить потеху?

Олимпио Ничуть, ничуть! Какое наслажденьеВы можете доставить кавалерам?

Марцио Но просто долг – —

Олимпио Принцип!

Марцио Принцип диктуетНам вас уведомить, не лицемеря – —

Олимпио Не лицемеря, с простотой суровой – —

Марцио О том, что вас преследуют враги.Как знать? Быть может, в странном заблужденьи,Вы лицемера почитали другом,И в смертный час – —

Олимпио Убийственный курьез!

Марцио За изверга помолитесь всерьез?

Гвидо О, Господи, прости мне прегрешенья!(Закрывает лицо руками)

Марцио Итак, наш долг – —

Олимпио Принци;п – —

Марцио Велит назвать, —Вы слушаете? – подлинное имя – —

Олимпио Как бишь его?

Марцио Ну да, – его зовут – —

Олимпио Внимание!

Марцио Синьор Франческо Ченчи.По справедливости, он заслужилИ гнев, и брань. Мы – только нож слепойВ руках убийцы.

Олимпио Исповедь бандита?О, Марцио, меня вы взволновали!

Гвидо Одно мгновенье! Заклинаю вас,Во имя смерти! – —

Олимпио Э, пора и кончить!(Поражает его кинжалом в спину)

Гвидо О, Беатриче!(Падает)

Марцио Черт возьми, вот штука,Что вздумал вспомнить перед смертью – —ДажеНеловко стало.

Олимпио Малый был влюблен.

Марцио Но что за имя – – Беатриче – – ВсплескМорской волны – – Он славно защищалсяИ, видимо, был добрый человек.

Олимпио Пора бежать.

Марцио Сперва обыщем тело,При нем должны быть письма.

Олимпио Если так, —Я обожду в сторонке. МертвецыМне неизменно действуют на чувства.Вот, кажется, он подмигнул.

Марцио Пустое, —Вы бредите? Но я вас не держу.

Олимпио Тогда бегу. До скорого свиданья!(Указывая на труп) Бедняжка! Он достоин состраданья.(Убегает)

Марцио (наклоняется над трупом) Уж посинел. Глаза остекленели.Давно ли это строгое челоПереживало радость и заботы?И вот – молчат холодные устаИ никогда уже не потеплеют – —Да, Марцио, недаром ты ведешьПодробный счет своей суровой жатве, —Есть в этих лицах, важных и бесстрастных,Какая-то неясная загадка – —Иль все вопросы просто разрешимы?Зачем же ты стоишь недоуменноИ в скважину замочную тайкомПодглядываешь вечность? Впрочем – нет,Ты только ищешь нужные бумаги.(Из-за угла выходить Гуэрра)

Гуэрра Прекрасный вечер, Марцио любезный!Ну, не сердитесь. Кстати, за угломМеня ждут слуги. Их по меньшей мереС полдюжины. Оставьте вашу шпагу.

Марцио Прекрасный вечер, добрый монсиньор;Вы здесь шпионили?

Гуэрра Какое слово!Гулял, гулял – – Ба, это кто? Смотрите,Маэстро Гвидо? Вот нежданный случай!

Марцио (делая решительный жест) А, черт возьми, вы слишком любопытны!

Гуэрра Мой пылкий Марцио, задира милый,И правда, с вами долго ль до беды?Но успокойтесь. Я не проболтаюсь.Какое дело мне до ваших ссор?Ведь вы его убили в поединке,Не правда ли? Я просто очень рад,Что встретил вас. Давно уж мне хотелосьВам предложить услугу за услугу.

Марцио Ага, я прав, – меня вы проследили?

Гуэрра Не все ль равно? Допустим, что сегодняСтолкнувшись с вами перед домом Ченчи,Я кое-что успеть сообразить?Что ваш приятель, классик по призванью,Порой не прочь зайти в мою читальнюПерелистать Теренция иль Плавта?

Марцио Олимпио предатель?

Гуэрра Вот упрямец!Он просто ищет места подоходнейИ помнит вас.

Марцио Так вот зачем внезапноОн изобрел чувствительное сердце!Умно, умно!

Гуэрра Забавнейший остряк.Так вы согласны?

Марцио (равнодушно) Дело слишком ясно,И отказаться – было бы опасно.Сцена 5(Комната Беатриче. Перед рассветом) Беатриче Святая Дева, помоги, я гибну – —Отчаянье грызет мне душу. КровьУже готова обагрить мне руки.В висках стучит бессонный грех – – А солнцеВсе медлит, медлит. Утренней рассветЗабыл окно мое. Со всей землиПолзут ко мне извилистые шумыИ шорохи. Безумие и страхПод видом ночи бродят в коридорах.Где взять мне сил?Вот двери завалю,Закрою вход вещами – —(В другую дверь входит Лукреция)

Лукреция Беатриче!

Беатриче Ай!

Лукреция Это я!

Беатриче Почудилось мне вдруг,Что он вошел – —

Лукреция Поди ко мне, дай руку;Ты вся дрожишь в ознобе, ты больна;Лицо горит, а пальцы словно лед – —Ну, ободрись, не плачь. Смотри, и солнцеУже скользить по стеклам.

Беатриче Я не плачу.Из глаз моих я выдавить могла бЛишь раскаленные осколки камня.

Лукреция Ты видела опять недобрый сон?

Беатриче Я не спала. То были только грезы;Так грезят в долгом ожиданьи казни.Заснут, – а в двери тук-тук-тук, и входитПалач с засученными рукавами.Вот и сейчас мне показалось, будтоПоникшая медлительная теньПрошла по комнате, как черный ангел,И даже ветерок холодный дунул.

Лукреция Постой, я дверь плотней закрою.(На пороге показывается Франческо) Ах!

Франческо Как странно вы встречаете супруга.

Лукреция Я вскрикнула случайно. Вы подкралисьТак незаметно.

Франческо Как свирепый волк,Не правда ли? Молчите?

Лукреция Как палач – —

Франческо Подите прочь!

Лукреция Я не уйду!

Франческо ИзвольтеНемедленно убраться вон! Колдунья – —

Беатриче Уйди, уйди – —

Лукреция Храни тебя Господь!(Уходит)

Франческо Ты рано встала, Беатриче. УтроЛишь рассветает. Я перед охотойЗашел тебя проведать. Будет жарко.(Беатриче кивает утвердительно) Скажи, меня ты очень ненавидишь?Что делать! Такова природа сердца.Порок и добродетель – это корниДеревьев разных, но один потокИх омывает. Ненависть к отцуТы, кажется, возводишь в добродетель?Да, все течет, и в мире нет законовНезыблемых и постоянных. Вывод —Как будто прост – —

Беатриче О, простота лукавых!

Франческо Твои слова звучать, как «Отче Наш» – —Да, да, ты добродетельна. И дажеПронзающий преступника кинжалНи добродетелью, ни чистотойС тобой сравниться не дерзнет.

Беатриче ПозвольУйти мне в монастырь!

Франческо Нет, Беатриче,Грех не боится монастырских стен,Он следует за смертными повсюду.

Беатриче Молю тебя!

Франческо И слишком ты прекрасна,Чтоб тешить мысль распутного монаха.К точу же благочестие всегдаТак скверно пахнет чесноком и потом, —А ты привыкла к лучшим ароматамБлагословенного Востока. Право,Ты и сама похожа на флаконВенецианского стекла. Хрусталь,В котором кровь, вино, духи и солнце – —Вот я гляжу, и в солнечном лучеТрепещет волос твой, из шелка свитый;Неуловимое движенье кровиПозолотило розовую кожу,И вся ты – девственна, и каждый дюймТвоих стыдливостью омытых членовНевинней, девственней Мадонн пречистых.Как хороша была бы ты в гробу!Безгрешная, не тронутая взглядом,Ни помыслом нечистым, белый звукГармонии небесной – – Не жена,Не женщина – – Почти еще дитя,Блаженная в святых отроковица – —Но ты жива. И знаю, по плечамИ по глазам, девически надменным,Когда-нибудь скользнет желанье. ГрудьПод легкой тканью сладостно сожмется,Жемчужной влагой заблестят зрачки,И в сердце – вспыхнет черный пламень страсти,Сжигающей и девственность, и стыд – —И эта грудь откроется объятьям?Блуждающая грубая рукаПринудит непокорные колени,Которые и платье на ходуОтталкивать готовы горделиво?О, эта плоть, которой даже ветерИ даже тень едва коснуться смеет,Подымет гору мускулов тугих,Испариной любовной разогретых,И все ключи, все тайны, как раба,К чужим ногам положит исступленно?

Беатриче Отец!

Франческо Нет, нет, развратница, молчи!Твой стыд – обман! Ты каждой каплей кровиДавно созрела для любви распутной – —Ты горделива с виду, но во снеСкольких любовников уже ласкала?Как жалкая ночная потаскуха,Что зазывает пьяных в подворотню,Ты раскрываешь в грезах наготуПеред обманщиком, до тела жадным, —Пускай еще покуда безымянным,Пускай еще неведомым покуда, —Что нужды в том? Он впущен, гость случайный,Любая прихоть распаленной грезы,Бандит, матрос, цыган, фигляр проезжий,-Их сотни, тысячи, и все ониЖивут в тебе и тешатся тобою!И только мне противиться ты смеешь?(Хватает ее за руку)

Беатриче Пусти, пусти меня!

Франческо Из состраданья,Из жалости ко всем, кого ты любишь, —Не отвергай меня – —Постой, я знаю,Ты замышляла бегство – – Негодяй,Любовник твой или союзник, ГвидоПогиб другим в предупрежденье!

Беатриче О!Пусти, пусти меня – – Убийца!(Вырываясь, бежит к выходу) Гей,Ко мне, на помощь!(Вбегает Лукреция)

Франческо (Лукреции) Прочь с дороги!(Уходит)

Лукреция Изверг!Зубами щелкает, и брызжет пеной,И рвет когтями – —(Обнимает Беатриче) Он тебя ударил?

Беатриче (вырывается) Рука, рука моя! Холодный гадПрополз по ней, она совсем застыла, —Гляди – дрожит, и ногти посинели,Вся кровь от гнусного прикосновеньяБежала прочь и медлит возвратитьсяК» багровым оттискам зубов змеиных – —Но погоди, – у смерти зубы крепче!

Лукреция О, тише, тише!

Беатриче Каждый волос мойПронизан дикой радостью убийства!

Лукреция Молчи, молчи – —

Беатриче Не сказано ль? ГосподьПростер ладонь – и тварь затрепетала,И плоть на плоть, и кровь на кровь – восстала – —Сцена 6(Корчма у дороги) Марцио В конце концов, скитанья и войнаСпособны закалить нам нравы. ЖалостьСолдату не к лицу, и часто гибельСкрывается под маской состраданья.Я сердцем груб. Ни женщины, ни детиНе властны возмутить мне душу. СлезыМне кажутся притворством, смех – обманом,А крик и стон – докучной бранью.

Олимпио Вы —Злодей.

Марцио Охотно допускаю.

Олимпио Варвар,Бегущий, как чумы, любви красавиц.

Марцио Но вот недавно, в первый раз, быть можетЯ испытал случайное волненьеНад трупом Гвидо – —

Олимпио Бедный малый. РокНад ним изрядно посмеялся. Но —Мы лишь кинжал, – не так ли вы сказали?В карающей руке. Вина не наша.

Марцио Быть может, так.

Олимпио Я твердо убежденВ непогрешимости моих суждений,И оттого – не знаю снисхождений.Но вы не в духе, мрачный мой философ?

Марцио Мне неприятен монсиньор Гуэрра,Зачем вы с ним?

Олимпио Я знаю кавалера,Он исполнителен и точен. ПапаУже готов его отметить шляпой.

Марцио Его все дамы прочат в кардиналы,Вы с ними заодно.

Олимпио И потомуБез колебаний уступил емуОтвагу нашу, опыт и кинжалы.Он, несомненно, делает карьеру,Я рад служить такому кавалеру.

Марцио Как вам сказать – – Но он проговорился,Что женщина замешана в игру, —Подобная примета не к добру.Я не люблю бессильного коварстваПод маской бешенства. Мне неприятнаИ мысль одна, что слабая рука,Которой в тягость даже украшенья, —Дерзает подымать клинок.Убийство —Удел души суровой, но отважной.Оно подобно пламени: железоВ нем закаляется; могучий дубПылает яростным огнем, солома —Мгновенно истлевает в пепел.Кровь —Привычна мне. Я холодно смотрелНа эти сгустки дымные смолы,Неизъяснимо вязкие на ощупь,Но никогда не разбавлял их медомИль розовой водой. Мне нестерпимыДухи красавицы, к которым гнусноПодмешан трупный запах разложенья.

Олимпио Не возражайте! Вы – Савонаролла,Иль циник, иль отъявленный прозаик, —А женщина – сонет.

Марцио Стихи лукавы.В них темный смысл всегда запрятан где-то.Все рифмы лгут.

Олимпио И правда – ложь поэта.Но будем пить, Фалернское на славу.Сцена 7(Поздний ужин. Франческо, Беатриче, Лукреция) Франческо Да, да. Такие случаи нередки.Сегодня жив, а поутру – глядишь,Холодный труп бессмысленной улыбкойПриветствует наследника. ПричиныВнезапной смерти лекари не ищут.Зачем? Покойник нем, а узел жизниУже развязан щедрою рукой,И все в порядке. Словом – неизменноПричина в несварении желудка.Поди-ка, докажи, что за обедомИль ужином бесцветным порошкомДля вкуса сдобрили навар куриныйИли в стакан пустили капли двеНевинного, но крепкого настоя.К примеру, вот вино.(Подымает стакан на свет) Прекрасный цвет,Отличный вкус и запах. Чистой кровиОно подобно. Нежные рубины,Расплавленные в тонком хрустале,Не более ласкают глаз, чем этаЧарующая влага. Между тем,Что стоит повару или лакею,В отместку за удар ничтожный тростью,В гробнице этой, тесной и прозрачной,Которую, шутя, зовут бокалом, —Седую вечность запереть и смертиВручить холодные ключи? Ужасно – —(Лукреции) Поверите ль, синьора? Я не смеюВам предложить из этого бокала.

Лукреция Я не боюсь.(Пробует его вино) Напиток превосходен.

Франческо О, смелость женская! Вы так бесстрашноОтведали возможного забвенья,Что справедливость требует и мнеПреодолеть сомненья. Беатриче,Твое здоровье!(Пристально смотрит на нее)

Беатриче Яд не обнаружен?Иль очередь моя теперь отведать?

Франческо Не смейтесь, дочь моя. ПредосторожностьМне свойственна давно, но с ней и вераВ природу добродетели.(Пьет) Конечно,Вам взгляды ваши строго запретятОпасный опыт с жизнью материнской,Вы так благочестивы – – Я всегдаГотов признать за вами целый ворохПрекрасных качеств, в частности – любовьК достойной мачехе. Отец не в счет – —Я мнителен, что делать? Но – увы,Наш век распутный рабски перенялОбычаи всех варваров. НередкоПри помощи щепотки тонкой ядуБлижайший родственник готов услатьНас в лучший мир, откуда нет возврата.Печальные последствия разврата – —Я не педант, но твердо убежден,Что каждая жена, без исключенья,Испытывает легкое влеченьеК нелепым шалостям; а шалость женПорой не лучше худших из пороков.Я говорю, конечно, без намеков.Мой долг – беречь от шалостей жену,И особливо – отходя ко сну.(Встает) Почтение синьорам. Райский сонУже готов смежить мои ресницы;Святым и грешникам отлично спится,А я, к тому же, будто утомлен.(Уходит)

Беатриче Ты слишком весел. Что же, веселись,Шути со смертью, может быть, онаОхотнее приходит к шутникам.

Лукреция Ты подмешала?

Беатриче Сонный порошок,Тебе он повредить не может.

Лукреция ГубыЯ лишь слегка смочила, но дремотаМеня томит – —

Беатриче Одно волненье.

Лукреция СтрахСжимает сердце, ледяная дрожьПронизывает члены – – Я готоваКричать от ужаса.

Беатриче Молчи, ни слова.Пойду, послушаю.

Лукреция О, Беатриче,Лишь эту ночь, единственную ночьОставь ему! Быть может, будет чудо.

Беатриче Ты малодушна.

Лукреция Я несчастна. КаменьИ тот бы содрогнулся, Беатриче.

Беатриче Мы счастливы. Мучительные срокиИсполнились. Душа, как нищий странник,Блуждала слишком долго, и невмочьЕй продолжать ужасные блужданья,Пусть эта ночь несет одни страданья, —Я счастлива. Благословенна ночь.(Уходит)

Лукреция Он так смотрел сегодня, будто знал,Что смерть к нему уже подкралась – – О,Я не забуду этих глаз! НасмешкаИ ужас в них боролись исступленно.

Беатриче (входит) Как быстро он уснул. Пора дать знак.(Ставит свечу на подоконник) Гляди, свеча горит светлей и ярче,Воск растопился. Желтая кораЗастыла на руке. Как грозный факел,Отчаянья и гибели сигналь,Она дорогу помощи осветит.(Молчание)

Лукреция Еще возможно замысел оставить.(Стучат в дверь)

Беатриче Стучат?(Подбегает к двери)

Лукреция Могильщики о крышку гробаЛопатой стукнули.

Гуэрра (входит) Они со мною.

Беатриче Сюда, сюда, но тише, ради Бога.(Марцио и Олимпио задерживаются у порога)

Лукреция Я ухожу.

Беатриче Покойной ночи, мать!

Лукреция (целуя ее) Храни тебя Господь.(Уходит, плача)

Гуэрра Я долго ждалСигнал. Ночь темна, и воздух душен,Сбирается гроза.

Олимпио (тихо) Она мила,И, по наружности, отнюдь не зла.

Марцио Молчите, вы!

Гуэрра Я думаю, пора.

Беатриче Постойте – – Я как будто ослабела,Весь дом качается, в глазах туман – —

Гуэрра Вам дурно?(Бросается к ней на помощь)

Беатриче Нет, прошло. Лишь на мгновеньеЯ содрогнулась.

Гуэрра Я останусь.

Беатриче Нет, —Простая слабость женская не вправеМенять решений. Вы сойдете внизДержать дозор. Я вновь спокойна.

Олимпио ЭтаСимпатия похожа на любовь,Я ожидал подобного сюжета.

Марцио Я попросил бы, сударь, вас молчать.

Беатриче Вы ссоритесь?

Олимпио Мы думаем начать.

Гуэрра Пора, пора. Входите же. Но ссораБыла бы неуместна.

Олимпио (входит) В добрый час!

Марцио (входит) Спокойствие, спокойствие, сеньора.

Гуэрра Вы знаете расположенье?

Олимпио Как же, —Я здесь бывал частенько гостем. В домеНет никого?

Беатриче Все слуги спят внизу

Марцио Мы слушаем.

Беатриче За этой дверью, там,Пройти две лестницы, и на постелиНайдете вы – —

Марцио Он спит?

Олимпио Но вы хотели,Мне помнится, вручить задаток нам?

Беатриче Вот золото.(Протягивает Марцио кошелек)

Марцио Благодарю, но мнеЕго не нужно.

Олимпио Но тогда вдвойнеОбязан я вниманию синьоры.(Берет кошелек) И кончим деловые разговоры.

Беатриче (Марцио) Что с вами? Вы колеблетесь?

Марцио Я тверд,Но предпочел бы разбудить беднягуИ в поединке честно выбить шпагуОлимпио дорезал бы.

Олимпио (насмешливо) Он горд.

Беатриче Хотите вы сказать, что я убийцаБез проблеска стыда и чести? Вор,Трусливо жизнь крадущий, словно перстень,Забытый на столе?

Олимпио Он мелет вздор.

Беатриче Иль объяснить причины я должна,Зачем, как гада, жалость раздавилаВ душе моей и на смерть осудилаТого, кем даже смерть оскорблена?Ступайте прочь! Я справлюсь и сама.Мужчины стали слишком осторожныИ добродетельны – – Уйдите! О,Мне нестерпима даже мысль, что яМогла бы вновь услышать этот голосКоторый, словно яд, сочится в ухоИ замораживает жилы – – ВоздухВокруг него готов корой засохнуть,Как гнойный струп на теле прокаженном.Ни дня, ни часу, ни мгновенья жизни!Вам надобны причины? Но языкНе в силах их назвать!

Марцио Я не привыкРасспрашивать.

Олимпио Нам хватит кошелька.

Марцио Но поспешим, ночь слишком коротка.

Гуэрра Да, да, ступайте. Я среди двораПокараулю. Помните, сомненьеНевыгодно в известном положеньи.

Олимпио Итак, чтоб не было следов насилья,Мы в глаз его вколотим тонкий гвоздь,Для верности немного ковырнемВ мозгу, и тело сбросим вниз, с балкона.Решетку не мешает обломать:Несчастный случай, – человек упалИ умер сам, от сотрясенья мозга.

Марцио Довольно болтовни. Идем.(Направляется к выходу)

Олимпио ЛунаСегодня в отпуску, свеча нужна.(Берет свечу и уходит следом)

Гуэрра Пойду и я. Не бойтесь, лишь стенаОтделит нас на краткое мгновенье – —Да, что еще? Постойте, я хотелНапомнить вам, и вдруг забыл.Как душно – —Вот грянет гром, и хлынет тяжкий ливень,И затрещать деревья, словно парусНа корабле разбитом – —Беатриче!Корабль готов. Я светлой бирюзойИ жемчугом твое осыпал ложе – —О, если буря бросится на нас, —Я задушу ее, – мне нет запрета…Нарушу все законы и обеты,Все растопчу за день один, за час.Ты не уйдешь! Нет в мире преступленья,Перед которым в страхе отступлю,Пусть я жесток, но я тебя люблю,И полюбив – не знаю сожаленья!

Беатриче Молчи, молчи, и в этот час он смеетНапоминать о плате!

Гуэрра Это страстьУста мои насильно разомкнула!Но вот – я снова глух и нем. Довольно,Я ухожу. Но помни, я вернусь!(Уходит)

Беатриче Да, Беатриче, ты совсем одна…Прислушайся. Что скажешь, сердце? РовноИ мерно чередуются биенья,И под запястьем легкая волнаВсе так же катится неторопливо.А между тем привычная душаНаемного убийцы ужаснулась.Что он сказал? Слегка замялся? КровьУдарила в лицо волной загара,Да искра прыгнула в зрачке глубоком – —Он промолчал, но бросил осужденьеИ отказался от завидной платы.О, совесть, совесть, твой ли это голос?А ночь летит. Зловещее безмолвье,Как зверь немой, насторожилось в страхе,Глядит, не верит. Медленные тениПроникли в дверь, подкрались к изголовью,Тихонько подымают покрывало,В лицо заглядывают – – Ищут место,Куда бы поразить. А он, быть может,В своем мучительном оцепененьиВнимательно рассматривает руку,Настойчиво скользящую во тьме,И безуспешно ищет объясненийЗагадке страшной. И открыть глазаПытается сквозь липкий ужас смерти – —(Слышен крик) О, Боже, крик!( Пробегает Олимпио) Остановитесь!

Олимпио Ожил – —Он сам нечистый!(Исчезает. Медленно входит Марцио, он бледен.За ним, шатаясь, показывается Франческо)

Марцио Стой, ни шагу дальше!

Беатриче Ты встал, ты встал?

Франческо С трудом и ненадолго – —Постой, – ты так великолепна – – ГневГорит пожаром на щеках, и губыИстерзаны грехом – – О, Беатриче,Одно лобзанье, – я изнемогаю…(Падает)

Олимпио Он падает! Безумье говоритЕго устами.

Беатриче Бешенство и злобаЕго грызут – – Добей его!Франческо (пытается встать) Нет нужды,Назад, синьор любовник иль убийца, —Я умираю. Помоги мне встать…Покойной ночи, Беатриче.(Умирает)

Марцио (бросается к трупу) СердцеОстановилось. Кончено, он умер.Нет, не смотрите, отвернитесь, – яЕго лишь вынесу – —(Уносит труп)

Беатриче Ужасно – – ЗвонНаполнил уши. Трепетные рукиЛетают в воздухе, как стая птиц,Забрызганных холодной кровью. С крыльевСтруится пот… О, этот стон предсмертный!

Марцио (возвращается) Там каменный овраг. Я обломалРешетку на балконе. Он упалНа дно…

Беатриче В овраг? И камни не кричали?Постой, он, кажется, зовет на помощь – —

Марцио Нет, тихо все.

Беатриче Послушай, этот звон,Как погребальный колокол – – Мне душно,Я умираю.(Падает на руки Марцио)

Марцио Помогите! А, —Дом пуст, и помощь гибельна – – ДыханьяСовсем не слышно. Губы посинели,На полпути слеза остановилась – —Какие длинные ресницы – – ЛоконЗавит по-детски – – Нежная щекаБледнее лилии и непорочнейСвятых Даров. О, львиная душаВ сосуде хрупком! Что со мной? Все телоЗатрепетало вдруг и ужаснулосьВ тоске и жалости – – О, Беатриче,Проснись, проснись!

Беатриче (тихо) Бьет полночь – —

Марцио Ты жива?Еще, еще хотя бы слово!

Беатриче Кто ты?

Марцио Прижмись ко мне, вот так – – Ты легче пуха, —Казалось мне, что на руках моихНе тело нежное, а легкий воздух,И ты была беспомощней ребенка,Уснувшего в глухом лесу – —

Беатриче Ты плакал?Твои глаза еще блестят.

Марцио Не знаю.Но высшего блаженства никогдаМоя душа еще не испытала.

Беатриче Да, Марцио? Тебя ведь так зовут?

Марцио Да, Беатриче.

Беатриче (приходя в себя) Погоди, ты смотришьТак странно – – Что со мной? Пусти, пусти!

Марцио Не уходи. Ты встанешь, и с тобойВся жизнь уйдет, – и без тебя я буду,Как дерево, поваленное бурей.Мне кажется, тебя искал я долго,И вот – нашел, и вот – не отпускаю – —Рукам легко и радостно, как будтоЯ их омыл в живой воде. ТеперьОни уже не в силах разомкнуться.Гляди, ты видишь? Кожа на ладониОт преступлений стерлась, огрубела;Здесь каждая извилина и тень,Бугор и впадина, хранят угрюмоЗловещие следы воспоминаний.Наедине с самим собой, упорноЯ изучать их форму, но ни разуНе обнаружить линии чудес.Мой путь был пуст. И вот, сегодня чудоСвершилось. Нежно и недоуменноЕго я принял в жесткие ладони,И вдруг в них сердце трепетно забилось.И долго я не знал, твое ль оноИли мое, и стало мне казаться,Что ты и я таинственно срослисьВ одно и стали сердцем неделимым – —

Беатриче Ты говоришь – и сердце замираетИ падает в стремительную бездну,Где нет ни памяти, ни дня, ни ночи…Лишь ветер носит в воздухе пустынномРассыпанное время и слова,Не воплощенные в земное имя.

Марцио Люблю тебя.

Беатриче О, замолчи! Так стыдноИ сладко мне, беспомощное телоКакой-то новой слабостью томится.Так я спала? И в первый раз проснуласьВ мужских объятьях – —(Стремительно вбегает Гуэрра)

Гуэрра Беатриче, ты?

Марцио Оставь ее.

Гуэрра Возможно ли?

Беатриче Уйди.

Гуэрра Проклятая! Ты смеешь? Посмотри,Он замарал твои колени кровью!Змея, змея – —

Марцио Уйди!

Гуэрра Отцеубийца,Я растопчу тебя!(Выбегает в бешенстве)

Беатриче Твое дыханьеМне пламенем ложится на ресницы.

Марцио Прижмись ко мне – – Вот так – —

Беатриче Он все откроет.

Марцио О, Беатриче, – имя… Светлый всплескМорской волны – —(Склоняется над нею)

Сцена 8

(Дом римского губернатора. Губернатор, Судья и Начальник городской стражи)

Губернатор

Доколе будут город волновать

Ужасные убийства эти? Право,

Порой мне кажется, что мы живем

Во вражеском каком-то стане. Жизнь

Дешевле в Риме, чем кусок веревки,

Которой мы смиряем преступленье.

Что ж Марцио?

Нач. стражи Он здесь, под караулом.(В дверь) Гей, стража!(Солдаты вводят Марцио) Что? Каков?

Губернатор Молчишь, разбойник?Иль он сознался?

Нач. стражи Как же, и не думал.

Судья Но это все равно, его сознаньеНам обеспечит маленькая пытка.Нач. стражиОн так нахален!

Судья Все они нахальныДо времени. Но опытный судьяВ конце концов изобличит злодея,А я почтительно признаться смею,Что не с одним уже справлялся. ВзятьОлимпио хотя бы. Тот смирился.

Губернатор (Марцио) Смирись и ты! Смотрите, он смеется!

Марцио Олимпио солгал. Он вида пыткиНе выдержал.

Судья Прекрасно! А донос?Гуэрра все подробно изложилВ своем письме.

Марцио Но где он? КлеветникМстит издали.

Губернатор О, небо! УберитеОтродье это с глаз моих долой!(Стража уводит Марцио) Чума, чума.

Судья Олимпио не лучше,Такой же гусь, но начисто ощипан, —И с этим справимся.

Губернатор Уж верно, гусь,Но гусь преступный. Как же ощипалиВы гуся этого?

Судья О, я всегдаВеду допросы с легким экивокомИ, главное, играю простака.Естественно, кусаю долго ноготь,Молчу, смотрю бесцельно в потолок,Некстати рву ненужные бумаги – —Ну, если птица мелкая, онаВ окошко так иль этак вылетает,Хоть с небольшой острасткой, натурально, —Но если я в преступнике замечуНачало лихорадки, странный зуд,Или смущенье, или просто бледность —Конец. Я выверну его наружу.

Губернатор Вы и Олимпио таким манеромПерехитрили?

Судья Но, конечно, тоньшеИ остроумней. Мой болван пыхтел,Краснел, бледнел, то пальцами хрустел,То воротник расстегивал. То носомСопел ужасно… Словом, вышло так,Что в злобе иль отчаяньи дуракОплел себя подробнейшим доносом.

Губернатор Великолепная удача!

Судья ЯОт радости готов был негодяяОбнять!

Нач. стражи Что говорить, преловко. СудПоистине есть лютый пес закона,И пусть мне горы золота да дут —Отныне я судейского не трону.

Судья Закон – замок, судейские – ключи,И отпереть, и запереть мы властны.

Нач. стражи По мне – отмычки менее опасны.

Губернатор Где суд молчит, там правят палачи.

Судья Аминь. Так Марцио слегка подвесить?

Губернатор Сегодня же. Обеих женщин срочноАрестовать и содержать под стражейДо нового приказа. Я покаОставлю вас. Убийственное время!(Уходит)

Нач. стражи Да, времечко неважное. ЖитьяНе стало более. Недавно ворыНапасть посмели на мои дозоры!

Судья Дела, дела – —

Нач. стражи Беда, синьор судья.Сцена 9(Тюрьма. Марцио, Судья, Палачи) Судья Послушай, Марцио. Сказать по правде,Я в запирательстве не вижу толку,Иль мало палачи тебя терзали?Подумай сам: улики налицо,Олимпио, приятель твой, к тому жеВо всем сознался.

Марцио Умер он.

Судья Пустое, —Свидетельство осталось. Лишь профаныОспаривать его посмеют.

Марцио ПыткойЕго добыли.

Судья Явная нелепость.Олимпио увяз на первом слове,Запутался, попал в тупик, завралсяИ сгоряча в убийстве сам сознался;Прелюбопытный казус.

Марцио Он погиб – —

Судья Тут пытка ни при чем. Скорее – некто,Замешанный сторонкой в преступленье,Помог бедняге с жизнью расквитаться.Ведь он бы мог и за других сознаться?Алхимики за грош стараться рады,Их, что песку морского, развелось,Так мудрено ли, если довелосьБедняге невзначай отведать яду?Но, к счастью, груду ценных показаний,Записанных со тщанием писцами,Занумерованных, подшитых к делу, —Мы сберегли от злостных посягательств.Итак, что знаешь ты?

Марцио Синьор ФранческоУпал с балкона и расшибся.

Судья Кто жеСказал тебе об этом?

Марцио Я случайноСтоял поблизости и слышал крик,И видел, как, стараясь на летуСхватиться за решетку, он сорвался,Опору отпустил и головойО камни грохнулся.

Судья Пустая сказка, —С чего бы вдруг решетка обломалась?

Марцио Не знаю.

Судья Каменщик удостоверил,Что прутья были вделаны исправно.

Марцио Он мог и ошибиться.

Судья Если так,То отчего при обыске нашлиКровавое тряпье, хотя известно,Что кровь – лишь следствие, а не причинаПаденья. Если же наоборот —То факт убийства ясен.

Марцио Я не лекарьИ не аптекарь.

Судья Жалкая увертка;Иль ты шутить со мной задумал? Ладно,Я в свой черед еще отвечу шуткой – —Скажи, тебе велела БеатричеУбить отца?

Марцио Синьору в первый разУвидел я в тюрьме.

Судья Великий Боже,Дай мне терпенья. Этот негодяйПоклялся уморить судью. Довольно,Я издевательства не потерплюНад правосудием. Палач, в кнуты,В кнуты его, чтоб глупое бахвальствоС него со шкурой слезло!БеатричеПозвать ко мне.(Палачи уводят Марцио) Непостижимый случай – —Здесь, кажется, нашла коса на камень;Конечно, дело слишком очевидно,Но честь моя задета за живое.(Входит Беатриче) Почтение синьоре. Вы печальны?Вы нездоровы, может быть? ГлазаКак будто потускнели – – Этот воздухПропитан насквозь гибельной заразой,Он не для вас. Поверьте, день и ночьЯ одержим единственной заботойСпасти вам жизнь.

Беатриче К чему? Я в смерть не верю,Мне новый мир таинственно открылся,Невыразимо светлый и прекрасный.Когда впервые каменный застенокЯ обагрила кровью, в тот же часИз берегов своих, скупых и ржавых,Река страданий выступила грозноИ растеклась, журча, в необозримыйВолнующийся океан любви.В нем чье-то сердце высилось, как остров,Омытый влагой радости. Круша,Валы его любовно поглощали.И вдруг пронзил меня мечом крылатымВосторг, и поняла я, что страданье —Лишь тень любви, остуженные брызги,Летящие над светлой бездной Бога.Придя в себя на краткое мгновенье,Я ощутила на ресницах слезы,Соленую и горькую росуНо тело билось в сладком содроганьи,Летело ввысь и пело от страданья.

Судья Самообман. Напуганная мысль,Не видя выхода иного, бурноПо высохшему ложу устремилась.К тому же, эта новизна событийИ потрясений – – Слушайте, я прямоНачну с конца:Закон, конечно, строг,Но иногда, как агнец, мне послушен;В нем столько дыр, лазеек и отдушин,И обходных тропинок и дорог – —Лишь пожелайте, и содею чудо,Любой параграф выверну легко, —Без хвастовства, в игольное ушкоЯ протащу судейского верблюда.Я стар? Но опыт обновляет силы,Седая страсть надежна и верна;Как жар, под сердцем тлеет сединаИ, вспыхнув раз, пылает до могилы – —

Беатриче Слова любви на мертвом языке…Что знаешь ты о музыке беззвучной?Пустой предмет, бездушный и жестокий,Ты был рожден не женщиной. Природа,Творя тебя, должно быть, оступилась.

Судья Гей, берегись!

Беатриче Молчи, трои угрозыНе страх во мне рождают, но презренье;Как жалок ты в своей бессильной злобе,Могильщик ненасытный!

Судья И моглаПоверить ты, что я тобой прельщен?Не догадалась, что игрой искуснойЯ только выведать хотел признанье?Прочь, прочь, обманщица, мне ненавистноТвое притворство. Праздной болтовнейТы лишь задумала отвлечь допрос.(Слышен крик Марцио) Ого?

Беатриче Кричат? Его пытают снова?

Судья Что делать нам с упрямцем?(Входит Козимо)

Козимо Дело плохо,Он может кончиться, как дважды два.

Беатриче О, Марцио!(Бросается в застенок)

Судья Назад!(Грубо ее оттаскивает) Не твой черед.

Беатриче Ах, вижу я, здесь жалобы бессильны,Рабы не знают милосердья… ТрупыПриходят в мир, чтоб жрать живых – —Но смертиНо этой смерти ты не опозоришь.Виновна я! Глотай же это слово,Пока оно на плахе не остыло.

Судья Заговорила? Благо, есть свидетель,Я запишу. Иди.(Козимо уводит Беатриче) Итак – созналась – —А, право, жаль, – бездельник будет рад,Что одолел судью. На всякий случай,Я удовольствие его разбавлю.(В дверь) Ну, что, молчит?

Голос палача Молчит.

Судья А ну-ка, малостьЕму крючок за жилы зацепиДа подтяни легонько, вроде лютни.

Голос палача Осмелюсь, сударь, доложить, что вряд лиПреступник выдержит такую пытку,Он очень плох.

Судья Тем хуже для него.(Отходит) Ни проблеска раскаянья. И каменьДавно заговорил бы!(Слышен крик) А, добрались?Немудрено, такого испытаньяНе выносил еще никто из смертных,И сам палач как будто оробелПриказ исполнить.(В дверь) Что, сознался?

Голос палача ОбмерИль умер он.

Судья Еще разочек дерни,Быть может, он в беспамятстве откроетСундук упорства.

Голос палача Бесполезно. ТелоБолтается, как кожаный мешок,Наполненный обломками скелета.

Судья Он дьявол. Снять его.(Палачи вносят Марцио)

Палач Он дышит.

Судья УтромЯ вновь приду. Замойте кровь на плитах.(Уходит)

Палач В нем не осталось и стакана крови.Ну что ты скажешь, парень?

Пьетро Я скажуЧто Беатриче взглядом или словомЕго околдовала, это ясно.Вы помните, как в первый раз, когдаЕй волосы к веревке прикрутили, —Он зарычал неистово и пенойОт злости захлебнулся? А она —Заметил я – так странно посмотрелаЕму в глаза и что-то прошептала.Она его тогда околдовала.

Палач На то похоже.

Пьетро И не диво разве,Что за нее он вынес? Что емуДевчонка эта? Если б хоть женаИли любовница… Другой, наверно,Оговорил бы и родную мать.

Палач Поверишь ли? Мне даже надоелоЛомать ему суставы. Я не знаю,Где бить, где резать, где крючком поддернуть, —Все, кажется, испробовали мы.Смешно сказать, но мне порой сдается,Что он способен вызвать жалость – —

Марцио (стонет) О!

Палач Пришел в себя? Ну, как дела, приятель?Небось, неважно? На, хлебни воды.

Марцио Темно, не вижу – – Вы глаза мне выжгли?

Палач Какое! Просто в меру постарались.Но ты держался молодцом. Послушай,Когда имеешь ты какую просьбу —Выкладывай. Обычай нам велитПоследнему желанью не перечить.

Марцио О, Беатриче!

Пьетро Ха, губа не дура, —Вот захотел! Она хоть и убийца,Но знатная. Какое дело ей,Что должен ты к рассвету околеть?

Палач Ступай, не рассуждай!(Пьетро уходит)

Марцио Мне очень больно – —

Палач Терпи, теперь недолго остается.

Марцио Я словно труп, а сердце все же бьется,Так странно мне – —

Палач Не стоит толковать,Ты очень слаб, побереги слова.Ага, идут… Крепись. Я лучше выйду,На случай. Парень глуп и неуклюж,И любит лишнее болтать к тому ж.(Уходит)

Беатриче (вбегает) Ты жив еще? Мой Марцио – —

Марцио Я счастлив – —Нагнись ко мне, дай руку. Я боюсь,Что голос мой внезапно ослабеет.

Беатриче О, как они терзают!

Марцио За тебяЯ умираю, – есть ли жребий выше?Так вот оно, последнее блаженство,Превозойти в страданьях и любвиВсе степени, и меры, и пределы,Отпущенные Богом человеку,И умереть, благословляя имя,Которое всех мер огромней – —

Беатриче РозыСтекают с губ твоих мне в душу.

Марцио ТыМеня все так же любишь? Не забыла,Не проклинаешь памяти жестокой?

Беатриче Одна любовь, одна любовь с тобой – —Что смерть и пытки? Даже честь и стыдМне кажутся летучим заблужденьем…Я долго шла по лестнице крутой,Нащупывая шаткие ступени,Обломки гибели, и, спотыкаясь,Дошла во тьме до ледяного круга, —И оглянулась… Каждая ступеньПреобразилась в радуги и звуки,И каждый камень под ногой поет,Как нежная сияющая скрипка…Теперь я знаю, – гибелью дыша,Я в бурю шла по лестнице спасенья.

Марцио Но плачешь ты?

Беатриче Случайное волненье – —Быть может, все дано нам в испытанье,И бремя трудное – легко… Не так лиПлясун канатный, прыгая над бездной,Чтоб выпрямить неверный шаг, несетТяжелый шест в руках обеих? ГибельВнимательно сопровождает тело,Лишенное опоры и поддержки,И даже тени собственной. Но мерно,Раскачивая ношей, шаг за шагом,Он достигает пристани заветной…

Марцио Мне кажется, меня ты утешаешь?

Беатриче О, я сама утешена тобой!Круша меня в ту благостную ночь,Три крови влил в меня ты, и под сердцемЯ три ручья в один соединила.Звон горных вод и мутный шум потока,Далекие чужие имена, —Ты выпил их, но снова дал началоНеиссякаемому бегу волн…

Марцио Слова твои темны. – Иль ты могла быСтать матерью? Ты плачешь? Я не вижуТвоих страданий, потому что смертьМне застилает зрение. Дай руку.

Беатриче Мой Марцио, скажи, что голос мойЕще ты слышишь.

Марцио Слышу, но неясно,Как будто он звучит в густом тумане.

Беатриче Холодный пот с чела его струится – —Встань, Марцио, о, встань!

Марцио (пытается встать) Ах, трудно. В пыткеВсе кости мне разбили, и колениУже бессильны выпрямиться снова…(Падает)

Пьетро (входит) Светает. Ночь прошла, пора.

Беатриче Он умер!

Пьетро (пожимая плечами) Нехитрая работа, – все умрем.

8 ноября 1926 г. 3 ноября 1928 г.

Кремль. Царские палаты. Царь и князь Шуйский

Царь Недобрый сон я видел. Будто раноПроснулся я, зашел в какой-то сад,Там малость погулял вперед-назадИ вдруг ступил ногой в Терапиано.Как он попал, зачем валялся там?Приснится же такое. Стыд и срам.

Шуйский Дозволь мне молвить слово, государь, —То, говорят, вернейшая примета,Что клад богатый по соседству где-тоНеведомой рукой положен встарь.

Царь Рукой?

Шуйский Ну да, рукой. И не иначе,Что быть тебе счастливей и богаче.

Царь Гм… Что же Марков?

Шуйский Он, по слухам, хвор.Кряхтит и жмется. С некоторых порИз терема совсем не кажет носу.Боится, видно, козней иль доносу.

Царь Донос? Так он повинен и в крамоле?

Шуйский Кто не повинен в ней? А он тем боле.

Царь Ага! Я так и знал. Недаром онИ с Корвиным якшается, и с этим, —Как бишь его?

Шуйский Вердюк.

Царь Ну да, Вернон,Тот самый, что давно объявлен в нетях…Не пишут, вишь…

Шуйский Все ни гу-гу

Царь Добро, —Я вставлю им при случае перо.Так, значит, Марков плох?

Шуйский Молчит как пень.

Царь Но ты писал ему?

Шуйский Писал. И почтаУ нас исправно ходит каждый день.

Царь Нечисто, князь.

Шуйский Нечисто.

Царь Слушай, – вот чтоНадумал я: зайди-ка ты в приказ,Поговори с Дерюгиным, с Хрущевым,Дай им понять, что, дескать, много разЯ поминал их всех крылатым словом.Да заодно при случае шпигниИ Кожина, и графа Воронцова, —Сей гусь отпетый смылся образцово, —Я думаю – все в сговоре они.Пугни их. Царь сердит. Таких затейНе терпит царь. Царь, мол, разматерился,Всех разогнал намедни. ЗатворилсяВ хоромине своей, а это знак,Что Маркова и марковских собакОн угольком для памяти отметил.Ты ж знай: еще не кукарекнет петел,Как доберусь до друга твоего.

Шуйский Помилуй, царь! Да мне совсем егоНе надобно. Тем более что слухДошел до нас, что пишет он за двух.

Царь Что пишет он?

Шуйский Помилуй, царь, беда…

Царь А, с ляхами связался?

Шуйский Много хуже…

Царь Не мямли, раб, выкладывай!

Шуйский К тому жеВердюку он читает иногда.

Царь Ври толком, пес! О чем твои намеки?Что пишет?

Шуйский (в сильнейшем волнении, заикаясь) Он-пи-пишет одностроки – —

Царь Ох, душно мне!(Падает)

Шуйский Гей, стража!(Вбегает стража, бояре и несколько Эллисов) Божий гнев!Царь занемог. Он, несколько осев,Вдруг хлопнулся о каменные плитыИ умереть готов без волокиты.Но я тут ни при чем, наоборот…Да что стоите вы, разиня рот?За лекарем! Святителя зовите, —Иль нет, отставить! Вагнера скорейЗа шиворот хотя бы притащите, —Он где-то там болтался у дверей…Уж если он не вылечит царя —Тогда капут!(Входит Марков в сопровождении литовского иеромонаха)

Марков Все это, в общем, зря.

Литовский иеромонах (безмолвствует)

Я ел мясо лося, млея…

Рвал Эол алоэ, лавр…

Те ему: «Ого! Умеет

Рвать!» Он им: «Я – минотавр!»

Февраль 1939 Париж

Владимир Львович Корвин-Пиотровский – вероятно, наименее известный из значительных русских поэтов XX века. Имя его знакомо прежде всего тем, кто занимался литературным наследием русской эмиграции. Он играл немалую роль в период краткого расцвета «русского Берлина», входя непосредственно в круг Владимира Набокова, однако и позднее оставался заметной фигурой в других центрах русской диаспоры – Париже и Соединенных Штатах [3] . Не слишком большое по объему наследие Корвин-Пиотровского отмечено несомненным мастерством. Прежде всего он был поэтом, хотя писал и прозу; опубликовал также трагедию «Беатриче» и четыре короткие драмы. Сознательно следуя русской классической традиции, Корвин-Пиотровский избегал авангардных экспериментов: его творчество в целом укладывается в рамки постсимволизма, имеет параллели с акмеизмом, однако связано и с некоторыми более поздними направлениями, в том числе с литературой экзистенциализма (здесь, вероятно, следовало бы говорить не о влиянии, а о конвергенции). Стихам его свойственна установка на интертекстуальность и некоторую «вторичность», которая иногда оценивалась как эпигонство, но может быть понята и в ключе постмодернистской игры. Следует сказать, что они обычно отличаются точностью метафорического мышления, четкостью и гибкостью ритма и интонаций, органичностью архитектоники.

Двухтомник Корвин-Пиотровского, подготовленный автором и его вдовой Ниной Алексеевной Каплун (1906-1975), вышел посмертно. Первый его том составляют стихи, второй – поэмы и драмы (во второй том включены также статьи о творчестве поэта, некрологи и воспоминания современников) [4] . Сейчас эта книга стала библиографической редкостью. Эмигрантская литература о поэте сравнительно обильна; кроме рецензий на отдельные книги, ряд статей, а также рецензий на двухтомник появился после его смерти [5] .

Ценимый еще при жизни критиками и немногочисленными читателями – в том числе Бердяевым, Буниным, Набоковым [6] , – Корвин-Пиотровский пока что не обрел в истории русской литературы места, которое он несомненно заслужил. Некоторые его стихи дошли до читателей на родине, они появились в нескольких антологиях последнего времени [7] . В России были также напечатаны две его драмы [8] . Настоящая книга представляет собой первое относительно полное и комментированное издание поэтических сочинений Корвин-Пиотровского. В нее не входят прозаические произведения, статьи и письма, издание которых – дело будущего.

Владимир Корвин-Пиотровский – мало исследованный писатель. О многих периодах его биографии сохранились лишь скупые, неточные и отрывочные сведения. Загадки этой биографии отчасти объясняются характером поэта. В русской эмиграции он занимал обособленное положение. «Он мог быть сух и даже заносчив, но иной раз обжигал своей горячностью, упорством убедить оппонента в правильности своих воззрений, которые, кстати сказать, не всегда бывали устойчивыми. Некоторыми это свойство может быть принято как слабость или как избыток упрямства, но, может быть, именно эта его “поэтическая вольность" и питала его вдохновения» [9] ; «…иногда чувствовал он остро и свою “инородность" и “безродность". И потому, конечно, в отношениях с другими бывал он часто и труден и странен» [10] . Многие современники скептически или даже с раздражением относились к «чудачествам» Корвин-Пиотровского, в частности к его подчеркнуто высокому (хотя в общем обоснованному) мнению о своем таланте [11] .

Детство и ранняя юность поэта восстанавливаются в основном по семейной традиции. Они связаны с украинским городком Белая Церковь неподалеку от Киева. Пейзаж и история этого городка играют в творчестве Корвин-Пиотровского немалую роль. По словам Кирилла Померанцева, все его поэмы «исходят как бы из одной географической точки – из Белой Церкви, точно так же, как все картины Шагала исходят из другой такой точки – из Витебска» [12] . Дата и место рождения Корвин-Пиотровского ранее указывались следующим образом: «1891, Белая Церковь». Однако архивные материалы позволяют эти данные уточнить. Несколько французских документов, выданных поэту освобожденному из нацистского концлагеря, определяют дату его рождения как 15 мая 1891 года. В качестве места рождения несколько раз указан Киев (лишь в одном случае – Фастов) [13] . В Белой Церкви Корвин-Пиотровский видимо, провел детство и посещал гимназию.

Согласно воспоминаниям сына поэта, отец Владимира Корвин-Пиотровского, Лев Иосифович, был поляком, а мать – смешанного польско-русского происхождения. Будущий поэт имел двух сестер и двоюродного брата. Его любимым школьным предметом была история, но он рано стал интересоваться и математикой, к которой имел склонность всю жизнь [14] . Интерес к поэзии в нем пробудила мать. Семнадцати лет Корвин-Пиотровский пытался поступить во флот, но мать не дала на это своего разрешения. Год спустя (видимо, в 1909) он стал служить в артиллерийских частях [15] .

Утверждается, что семья поэта была дворянской и даже аристократической. «Внебытовую окраску придавало ему еще и то, что носил он фамилию двойную Корвин-Пиотровский и все не мог приспособиться, какой половинкой звучнее называться. Остановился, наконец, на второй, и первые сборники так у него и появились: Вл. Пиотровский», – пишет Юрий Офросимов [16] . Вплоть до 1945 года, иногда и позднее поэт подписывался второй частью фамилии. Однако со временем он стал настаивать и на торжественной первой части. «Шутя любил поговорить о древности рода Корвиных, напомнить о венгерском короле Матвее Корвине (1458) и о “правах" его, Владимира Корвина, на венгерский престол» [17] . Свою фамилию он связывал даже с историческими фигурами древнего Рима – то возводил ее к «некоему римскому консулу Метеллу Корвинусу» [18] , то «вел свой род от римского сенатора Марцелла Корвуса, отмеченного Сенекой за красноречие и упомянутого Горацием» [19] . Современники относились к этой родословной без особого доверия [20] .

Перед Первой мировой войной, в 1913 году, двадцатидвухлетний поэт совместно с Виктором Якериным издал в Киеве книгу «Стихотворения. Вып. 1» тиражом в 500 экз. Это подражательные и слабые, ученические стихи, о которых он позднее никогда не упоминал. Однако друга юности Якерина Корвин-Пиотровский не забыл и в конце жизни, в 1960-е годы, тщетно пытался разыскивать его в Советском Союзе через знакомую Анну-Лизу Бетцендерфер (Anne-Lise Betzenderfer) [21] . К Виктору Якерину («Кирику») обращено вступление поэмы «Золотой песок» [22] :

К концу вступительной главы [23] .

По словам самого поэта, в Первую мировую войну он был артиллерийским офицером [24] . Позднее, согласно свидетельству Романа Гуля, участвовал в Гражданской войне на стороне белых – в войсках генерала Бредова, потом в отряде есаула Яковлева [25] . Об этом периоде его жизни сохранилось несколько отрывочных рассказов. Утверждается, что он быстро достиг звания подполковника (на фронте присвоение очередного звания ускорялось), а в Гражданскую войну болел тифом и должен был «уползти из госпиталя на четвереньках», спасаясь от красных [26] . После этого был взят в плен и «чрезвычайно неумело […] расстрелян красными партизанами» [27] . Роман Гуль со слов поэта рассказывает, что белый офицер Корвин-Пиотровский спас от расстрела своего гимназического товарища, коммуниста Лифшица, который в 1920-е годы, приехав по делам из Советской России в Берлин, помог ему в издании книги стихов [28] . Все эти сведения трудно или невозможно проверить [29] .

Из письма Корвин-Пиотровского (4 июня 1931) к сестре Людмиле, жившей в Харбине, мы узнаем, что он оказался в польском лагере, после побега оттуда в 1921 году был интернирован в Германию, получил право работы и некоторое время учился в Берлинском Университете [30] . Поначалу пытался жить случайными литературными и окололитературными заработками, познакомился и подружился с Романом Гулем, Юрием Офросимовым, Федором Ивановым, Ниной Петровской, а также с Набоковым [31] . «Облачен он был в военную шинель разнообразных оттенков, не снимавшуюся и в моей комнате», – пишет Офросимов [32] . Затем Корвин-Пиотровский стал работать шофером такси. «Долгое время я очень нуждался, как и большинство русских за границей, нуждаюсь и теперь, но не так. [… ] Я, как тебе известно, пишу стихи, критики и издатели относятся ко мне хорошо, но денег это почти не приносит, и потому для более солидного заработка я езжу шофером на извочищьем [sic!] автомобиле. Как видишь, работа эта не очень почетная, но это единственное, чем могут заниматься за границей русские, вроде меня. Впрочем, мои знакомые не чуждаются меня и при встрече очень вежливо со мной раскланиваются, к огромному удивлению моих немецких пассажиров. Вообще, немцы, едущие в моем автомобиле (автомобиль, конечно, не мой, а чужой), часто обращаются ко мне с расспросами: кто я таков, чем был раньше и пр. Чаще всего, чтобы избавиться от этих расспросов, я отвечаю, что я венгр и плохо понимаю по-немецки. Само собой разумеется, что работа эта очень меня утомляет, но я не падаю духом и думаю рано или поздно купить когда-нибудь собственный автомобиль, тогда можно будет передохнуть», – писал он Людмиле (29 апреля 1931) [33] .

При этом Корвин-Пиотровский стал одним из видных деятелей берлинской литературной эмиграции. Он не только публиковался в периодике, читал свои произведения в кафе и др., но и был редактором издательства «Манфред», руководил отделом поэзии в журнале «Сполохи» (ноябрь 1921 – июль 1923). Некоторое время он обладал «двойственным статусом» полуэмигранта – работал метранпажем в газете «Накануне» [34] , сотрудничал в литературном приложении к ней, по-видимому, ездил в Зааров (Сааров) к Горькому [35] . Эти «примиренческие» настроения могут быть объяснены стремлением увидеть мать и других родственников, оставшихся под советским режимом. «Я все время думал и думаю о своих родных. Все время собирался в Россию, но мне не разрешили въезд на родину» [36] ; «…я очень рвался в Россию, и главным образом из-за матери, т. к. из Берлина я ничем не мог ей помочь. Но в Россию меня не пустили и не пустят» [37] .

Поэт считался «веретенцем», т. е. был членом писательского содружества «Веретено», основанного Александром Дроздовым (1895-1963), и входил в его совет, но в декабре 1922 года из содружества вышел [38] (оно окончательно распалось в 1923 году, когда Дроздов уехал в СССР). Летом 1922 года содружество издало альманах под тем же названием «Веретено», в котором Корвин-Пиотровский принял участие вместе с Буниным, Иваном Лукашем, Сергеем Маковским, Пильняком, Ремизовым, Сириным и др. В 1923 году в Берлине под маркой «Манфреда» и под редакцией Корвин-Пиотровского выходил альманах «Струги» , собравший подлинное созвездие имен: в нем Корвин-Пиотровский печатался рядом с Айхенвальдом, Балтрушайтисом, Андреем Белым, Пастернаком, Ремизовым, А. Толстым, Ходасевичем, Цветаевой, Эренбургом…

Чтения Корвин-Пиотровского в Берлине отмечены с 5 марта 1922 по 17 июня 1932 года [39] . Несколько раз (22 октября 1922, 8 февраля 1931, в конце декабря 1931) он выступал вместе с Сириным, а 26 апреля 1924 и с Маяковским (это произошло в ателье А. Гумича и Н. Зарецкого, «Кружок художников» которых был связан со сменовеховцами; в тот же вечер исполнялась баллада Брехта и эпилог пьесы Арнольда Броннена «Отцеубийство»).

Покинувшие «Веретено» писатели – В. Амфитеатров-Кадашев, Сергей Горный (Александр Оцуп), Сергей Кречетов, Лукаш, Сирин и другие 8 ноября 1922 года на квартире Глеба Струве основали «тайный» литературный кружок «Братство Круглого Стола», который посещал и Корвин-Пиотровский [40] . Утверждается, что он участвовал и в других берлинских литературных кружках [41] .

«До последней войны… я успел выпустить шесть сборников стихотворений, которые ничего кроме досады во мне не вызывают», – писал Корвин-Пиотровский в 1966 году [42] . На самом деле он опубликовал три сборника для взрослого читателя – «Полынь и звезды» (1923), «Святогор-скит» (1923) и «Каменная любовь» (1925). Они отнюдь не заслуживают столь резкой оценки, хотя в них поэт не всегда самостоятелен. В книгу «Полынь и звезды» входят стихи, написанные под явным воздействием Бальмонта («Я не знаю любви, я любви не хочу. .. »), Блока («Ты живешь в омраченной долине. .. »), Гумилева, а также Клюева и Есенина («Пути волчьи», «Север», «Голгофа малых», «Крест срединный») [43] . «Святогор-скит» состоит из трех религиозных поэм в духе сектантского фольклора. В сборнике «Каменная любовь» заметны переклички с «адамизмом» Городецкого («Сердце Адама», «Я вырезал его из дуба. .. »), сильны экзотические «степные» мотивы, есть отзвуки гражданской войны на Украине. Многие, особенно религиозные стихотворения следует назвать любопытными по содержанию – далекими от ортодоксального православия, часто «францисканскими», – выразительными по образам и ритму. Кстати, все три книги отличаются метрическим разнообразием (анапест, хорей, логаэдический, тонический, свободный стих), которое противостоит единообразию зрелого творчества поэта. Кроме того, Корвин-Пиотровский издал в Берлине несколько книжек для детей – «Светлый домик», «Погремушки» (обе 1922), «Веселые безделки» (1924), «Волшебная лошадка» (1925). По-видимому, все они сочинены вместе с Офросимовым, хотя это указано только на третьей из книжек. «Одно крупное русское зарубежное издательство купило у немецких издательств серию книжек-картинок для детей, и надо было немецкое “пересоздать" на русский лад. То есть, к иллюстрациям, бывало, по-настоящему хорошим, но порою типично немецким, сочинить нечто подходящее в русском духе в стихах, иногда целые поэмы. Случалось, что заказы давались на несколько книжек и к определенному сроку, тогда в помощь призывался Корвин. Я ложился на постель, а он – на кушетку, и, упиваясь кофе уже не ячменным, а настоящим, мы, кто скорее, изготовляли книжку, не очень много думая о целях воспитательных и утешая свою совесть тем, что такие упражнения способствуют технике стиха и, стало быть, как-то все же идут на пользу истинной поэзии» [44] .

Впоследствии автор счел возможным перепечатать лишь несколько поэтических текстов этого периода (в том числе, в сильно переделанном виде, стихотворение «Игоревы полки»). Однако в свое время они имели успех. Вместе с Сириным Корвин-Пиотровский упоминался в числе лучших молодых берлинских поэтов [45] . По словам Офросимова, Саша Черный прочил Корвин-Пиотровского в продолжатели традиции А. К. Толстого [46] . К. Мочульский в рецензии на «Полынь и звезды» сказал, что «в этическом пафосе поэта [нет] ни одной фальшивой ноты» [47] . О «Каменной любви» положительно отозвалась и тогдашняя, еще относительно либеральная советская критика (Н. Смирнов в «Новом мире» назвал автора книги лучшим из эмигрантских поэтов) [48] .

Хотя в начале 1920-х годов Корвин-Пиотровский занимал «сменовеховскую» позицию, одно время у него, по утверждению Офросимова, «были планы героической поэмы о Колчаке и нечто вроде плача Иова Многострадального – поэмы о Николае Втором» [49] . Он также писал прозу, которая, согласно тому же Офросимову, давалась ему с трудом и не была им особенно любима [50] . В целом она уступает его стихам, хотя в ранний берлинский период Корвин-Пиотровского – вместе с Сергеем Горным, Амфитеатровым-Кадашевым и Лукашем – определяли как прозаика (в противовес Набокову, который считался по преимуществу поэтом) [51] . Проза, в отличие от поэзии, обычно рассматривалась им как несерьезное занятие заработка ради. В 1922 году вышел сборник его рассказов «Примеры господина аббата», который современники сочли фривольным [52] , и, возможно, не обнаруженная до сих пор книга прозы «Крик из ночи». В журнале «Веретеныш» (1922) печатался сатирический роман «Заграничные приключения Ивана Сидоровича Башмачкина», который должны были писать четырнадцать авторов (Корвин-Пиотровскому досталась вторая глава), но это сочинение осталось незавершенным [53] . По-своему любопытен фантастический роман «Атлантида под водой» (1928), который Корвин-Пиотровский написал вдвоем с Овадием Савичем. Это остросюжетное произведение в духе «Аэлиты» Алексея Толстого (1922), но несравненно более ироническое, подчеркивающее условность повествования. По основному мотиву оно сходно с известной повестью Артура Конан-Дойля «Маракотова бездна», которая, однако, была опубликована только в 1929 году. Атлантида, согласно роману, сохранилась на дне океана под огромным искусственным куполом: туда попадают несколько землян, корабль которых в начале Первой мировой войны подорвался на мине. В Атлантиде они находят общество, управляемое тиранической кастой инженеров-священников. Не без помощи землян происходит революция, которая терпит поражение, но землянам удается вернуться в обычный мир. В романе заметно воздействие Свифта – в сюжете дана прямая ссылка на «Путешествия Гулливера»; многочисленны «свифтианские» сатирические ходы (церковь в Атлантиде обладает монополией на презервативы, общественное равновесие поддерживается тем, что властителей время от времени подвергают ритуальной порке). Ранее, чем в эмиграции, а именно в 1927 году, роман под видом перевода с французского был издан в СССР: как автор был указан некто Ренэ Каду, а Савич и Пиотровский – как переводчики [54] . По странному совпадению, французский поэт с таким именем действительно существовал (Ренэ Ги Каду, 1921-1951), но в момент написания романа ему было всего шесть лет. В последнее время роман был дважды переиздан в России (1991 и 1992) [55] .

Особенно важным для Корвин-Пиотровского было участие в берлинском Клубе поэтов (1928-1933), основанном Михаилом Горлиным [56] . Членами этого клуба были Ассад-бей, Раиса Блох, Офросимов, София Прегель и многие другие; в нем бывал Борис Вильде, приехавший в Берлин из Тарту (позднее герой французского Сопротивления), с клубом связана была и Лидия Пастернак, сестра поэта. В объединение входил Набоков, тогда еще выступавший как Сирин [57] . Вместе с ним Корвин-Пиотровский почитался в клубе лидером – только его Сирин принимал как равного [58] . Видимо, здесь сыграл роль не только талант Корвин-Пиотровского, но и свойства его характера: «…он был на редкость верным товарищем, и это чувство товарищества, понятия уже почти исчезнувшего из нашего обихода, никогда его не покидало» [59] .

В архиве поэта сохранился рукописный журнал клуба, в который входят протоколы (писанные Горлиным), письма, стихи, рисунки и т. д. [60] Материалы этого журнала дают представление о непринужденной атмосфере, царившей в кружке. Приведем оттуда некоторые выдержки. В протоколе восьмого заседания (15 мая 1928) находим:

Поэт Рабинович прочел перевод из Фауста (Пролог в театре, Сцена самоубийства). Перевод вызвал оживленные прения. Поэт Пиотровский выставил тезис: «Либо Гете плох, тогда перевод хорош. Либо Гете хорош, тогда перевод плох». Сам он считает второе свое предложение более вероятным, однако настаивать на этом не осмеливается ввиду «недостаточного знания немецкого языка». Поэт Сирин поддерживает поэта Пиотровского и также признается в своем незнании немецкого языка. Ввиду того, что оба вышеупомянутых поэта о своем незнании немецкого языка говорили не с пристойной стыдливой самоуничтоженностью, а с некаким [sic!] горделивым высокомерием, постановлено было дать им титул поэтов мракобесов. […]

...

На одиннадцатом заседании (25 июня того же года) стихотворение Ю. Джанумова привело «к сложному, глубокому и не весьма для других вразумительному спору п. Пиотровского и п. Рабиновича о ясности в искусстве». На двенадцатом заседании (9 июля) было предложено устроить «шествие на слонах и верблюдах по Курфюрстендамму провозглашение здравия всем членам клуба поэтов на Wittenbergplatz в присуствии президента Гинденбурга, министра народного просвещения Беккера, Юзи Левина и других именитых личностей». Здесь же намечены будущие праздники клуба – день его основания, день лицейской годовщины, а также 28 июля (15 июля по старому стилю) – «день тезоименитства обоих метров [sic!], Владимира Пиотровского и Владимира Сирина». «Политическая программа клуба поэтов определяется единственно отношением его к магарадже Бенаресскому Отношение это отрицательное». В журнале можно найти «Клубную азбуку»:

С азбукой сходны по духу куплеты, воспевающие участников кружка (15 мая 1928):

Разумеется, было бы неверно считать, что заседания клуба сводились к подобным непритязательным шуткам. Его члены читали там и вполне серьезные вещи: так, 5 марта 1928 года Корвин-Пиотровский прочел драматическую поэму «Король», 2 апреля – стихи «В гавани» и «Ямбы», а 9 июля – «неотделанную и незаконченную еще трагедию “Франческа да Римини", произведшую весьма сильное впечатление» [62] .

После выхода книги «Каменная любовь» стихи Корвин-Пиотровского печатались в эмигрантской периодике и в коллективных сборниках Клуба поэтов – «Новоселье» (1931), «Роща» (1932), «Невод» (1933). «Стихи у Корвина выливались с легкостью поразительной, но с тем большим упорством работал он над отделкой», – писал Офросимов [63] . Поздние берлинские стихи, многие из которых поэт в старости счел достойными включения в итоговый сборник, отличаются установкой на лирику начала XIX века, особенно на Пушкина (среди них есть цикл «Стихи к Пушкину»). В них вырабатываются черты поэтики Корвин-Пиотровского, свойственные ему и в дальнейшем – горькая и сухая тональность, причудливость образов, игра на стыках реального и ирреального, натурализма и патетичности, простая метрика, строгость словаря («Вечерняя звезда», «Зверь обрастает шерстью для тепла…»). Среди эмигрантов Корвин-Пиотровский относится к «архаистам» и в этом, как и во многом другом, сходен с Ходасевичем, которого, по мнению А. Бахраха, «не очень-то любил, но все же к нему бессознательно тянулся» [64] . Жизнь города он часто изображает в гротескных тонах с подчеркиванием мотивов неприкаянности, преступления, дьявольщины («Тени под мостом», «Пудель», «Когда с работы он идет…», «Сивилла»). Ущербный, обманчивый мир оборачивается адом и пустотой («Десятый круг»); в любовных стихах присутствует тема самоубийства («Как часто на любовном ложе … »), являются картины надвигающейся войны и мировой катастрофы («Так ясно вижу – без сигнала. .. »). По-видимому, воздействие на эти стихи оказала не только русская поэзия, но также Гофман и немецкий экспрессионизм.

В 1929 году вышла книга «Беатриче», в которую поэт включил четыре драмы. Все они написаны пятистопным, местами рифмованным ямбом, стилизованы под Шекспира и «Маленькие трагедии» Пушкина (согласно Офросимову, «Пушкина знал он досконально, слышал каждую его интонацию и ритм» [65] , Шекспира «холодновато чтил, но изучил основательно» [66] ). Критика отмечала нигилизм и скепсис драм Корвин-Пиотровского, напряженность их действия, своеобразие персонажей, а также ясный, отточенный язык. Заглавная трагедия основывается на истории Беатриче Ченчи – теме, которую до Корвин-Пиотровского уже разрабатывали Стендаль и Шелли, а позднее Антонен Арто и Альберто Моравиа. Изобилующая острыми сюжетными ходами, трагедия описывает Италию конца XVI века как аналог современного мира; в этом мире господствует порок, интрига, насилие и смерть, и лишь неожиданная вспышка любви рождает ощущение катарсиса.

Восторженную рецензию на «Беатриче» опубликовал Набоков [67] . Он оценил «пронзительную талантливость всей вещи», «чудесную, переливчатую выпуклость действующих лиц», «великолепн[ую] медлительность речей, важность и суровость эпитетов, полнозвучность и прозрачность стиха» и закончил свою статью словами: «У Пиотровского можно научиться ясности, чистоте, простоте, но есть, правда, у него одно, что мудрено перенять, – вдохновение». Впрочем, заглавной трагедии Набоков предпочел две следующие за ней, гораздо более короткие пьесы. Первая из них, «Король», написана в духе, в определенной степени предвещающем драматургию экзистенциализма: ее герой – властитель, совершивший тяжкие преступления и кончающий с собой от сознания бессмысленности и пустоты жизни. Вторая, «Смерть Дон Жуана», есть как бы продолжение пушкинской трагедии «Каменный Гость»: в ней торжествует пошляк Лепорелло. Пьеса «Перед дуэлью», завершающая сборник, есть краткий поэтический этюд о гибели Пушкина.

Впоследствии Корвин-Пиотровский основательно переработал все четыре драмы, особенно «Беатриче» и «Перед дуэлью» (название которой было изменено на «Ночь»). В его итоговом сборнике «Поздний гость» к ним присоединена драма «Бродяга Глюк», впервые опубликованная в 1953 году и изображающая фантастический эпизод из жизни Бетховена.

В 1930 году (по-видимому, в июне) Корвин-Пиотровский женился на Нине Алексеевне Каплун, которой посвящена трагедия «Беатриче» [68] . Этот брак был счастливым и способствовал творческому расцвету; заслугой Нины Алексеевны является и сохранение архива мужа. О своей женитьбе поэт писал сестре: «10 месяцев тому назад я женился на очень хорошей девушке (зовут ее Ниной), она хорошо знает иностранные языки, служит во французском посольстве в Берлине и зарабатывает больше, чем я. Это дает нам возможность сводить концы с концами, но мне очень жаль ее, бедняжка работает до 7 часов вечера в посольстве, потом дома, и очень устает. […] Она умница, добрая и любит меня. Она не только хорошая жена, но и верный друг, хотя и значительно моложе меня (ей 23 года). Знакомство наше началось со стихов. Она полюбила мои стихи и еще не зная меня, а потом уже мы познакомились. Пять лет были знакомы и теперь женились, несмотря на разные препятствия» [69] . «Препятствия», по-видимому, заключались в нежелании родителей Нины выдавать дочь за бедного эмигранта [70] . Брак позволил Корвин-Пиотровскому бросить ремесло шофера [71] . 13 декабря 1935 года у Владимира и Нины родился сын Андрей.

Берлинский Клуб поэтов распался с приходом к власти Гитлера. Многие его участники покинули Германию, что не всегда могло их спасти (Михаил Горлин и его жена Раиса Блох были арестованы во Франции во время оккупации и погибли). Ближайший друг Корвин-Пиотровского Офросимов оказался в Белграде. Сам Корвин-Пиотровский оставался в Берлине до 1939 года. По свидетельству сына, семья перебралась из Берлина в Париж перед самым началом Второй мировой войны вместе с французским посольством, где Нина работала. Впрочем, уже в феврале-мае 1939 года поэт находился в Париже – возможно, временно. Встречи с ним в промежутке от 7 февраля до 5 мая упоминаются в «камер-фурьерском журнале» – дневнике Ходасевича [72] . 4 марта был устроен его вечер, на котором присутствовали Адамович, Вейдле, чета Горлиных, Георгий Иванов с Ириной Одоевцевой, Набоков, Прегель, АннаПрисманова, Ходасевич и другие [73] . На этом парижском вечере Корвин-Пиотровский читал не только лирику, но и «Смерть Дон Жуана» [74] . Париж указан как место написания многих его стихов, относящихся к марту и апрелю 1939 года – это видно из рукописей.

Как уже было сказано, Корвин-Пиотровского ценили видные фигуры французской диаспоры – Бердяев [75] и Бунин [76] . Видимо, он общался и с Цветаевой. В книге воспоминаний Одоевцевой «На берегах Сены» Корвин-Пиотровский упомянут как участник встречи нескольких русских парижан с Цветаевой перед самым ее отъездом в Москву [77] . Но по утверждению Юрия Терапиано (впрочем, враждовавшего с Корвин-Пиотровским), он «…не сумел занять среди парижских поэтов того места мэтра, которое […] привык занимать в Берлине. Парижане, судившие его […] даже слишком сурово, нашли его поэзию провинциальной и внешней, а его погоня за формальным блеском противоречила […] одному из основных положений "Парижской ноты"» [78] . «Близости с русским поэтическим Парижем у Корвина не могло выйти – упал он в этот Париж действительно “телом инородным". Наполненный страстями воздух, веющий в его драматических поэмах, самый размах их явились полной противоположностью царившему сравнительно долгое время модному парижскому учению о поэзии “малых форм", упершемуся в конце концов в интимные дневниковые записи. […] В Париже Корвин болезненно чувствует безвоздушность окружающего пространства и одинокость в своем творчестве, и это тем тяжелее, что жизнь продолжает даваться нелегко» [79] . Некоторое время Корвин-Пиотровский публиковался в газете младороссов «Бодрость!». В свой французский период он сблизился с Анной Присмановой и ее мужем Александром Гингером, которые противопоставляли себя как салону Мережковского и Гиппиус, так и поколению «Чисел». Он вошел в группу «формистов» – впрочем, неясно, до или после нацистской оккупации [80] . Присманова посвятила ему стихи «Сирена», напечатанные в ее сборнике «Близнецы» (1946). Тем не менее, с несколько эксцентрической поэтикой «формистов» он имел мало общего.

Автограф В. Л. Корвин-Пиотровского с его рисунками. АКР, Box 7, Folder 125

Когда нацисты оккупировали Париж, Корвин-Пиотровский, как многие русские эмигранты, стал участником Сопротивления. Он был арестован гестапо на авеню Фош в Париже и с 3 января по 21 августа 1944 года находился в тюрьмах, в основном в крепости Монлюк (Fort de Montluc) в окрестностях Лиона; по непроверенным сведениям был приговорен к расстрелу, но перед самой экзекуцией его вместе с другими обменяли на пленных офицеров СС [81] . После освобождения Корвин-Пиотровский провел около месяца в госпитале. Стихи, написанные в тюремной камере, он позднее восстановил по памяти. Об этом периоде своей жизни поэт не любил рассказывать, но в автобиографической справке 1966 года заметил, что «удостоился смертного приговора и симпатии своих товарищей по тюрьме» [82] . Эта симпатия и уважение подтверждаются известным французским писателем Андрэ Фроссаром, который был заключен вместе с ним [83] . В его книге «Дом заложников» («Lamaison des otages», 1945) Корвин-Пиотровский описан как староста камеры, «славный товарищ, получивший это место после смерти двух переводчиков […] Был он обаятелен, исполнен благородства, с даром юмора […] Кроме того, он был удивительно смел, и я никогда не замечал в нем ни малейших признаков моральной слабости» [84] .

Автограф В. Л. Корвин-Пиотровского с его рисунком. АКР, Box 7, Folder 130

В октябре 1944 года мы опять встречаем Корвин-Пиотровского в Париже. Он упомянут в «Черной тетради» Нины Берберовой: «Собрание поэтов в кафе "Грийон", в подвале. Когда-то собирались здесь. Пять лет не собирались. Все постарели, и я в том числе. Мамченко далеко не мальчик, Ставров – почти седой. Пиотровский. Появление Раевского и Гингера, – который уцелел. Почтили вставанием Юру Мандельштама, Воинова, Кнорринг и Дикого [Вильде]» [85] . Еще в ноябре 1944 года Корвин-Пиотровский был избран в правление Объединения русских писателей и поэтов во Франции и вошел в состав его «Коллегии по проверке деятельности отдельных лиц в годы оккупации» [86] . В июне 1948 года он был награжден французской медалью Освобождения за участие в движении Сопротивления [87] . После войны семья жила трудно, зарабатывая на жизнь раскрашиванием шелковых платков [88] . Этим Корвин-Пиотровский платил за обучение сына в Англии. На некоторое время он примкнул к группе «возвращенцев», публиковал в их печати стихи и просоветские статьи [89] ; в давнее стихотворение «Плач Ярославны», варьирующее мотивы «Слова о полку Игореве», ввел упоминание «конницы Сталинграда» [90] . Советский паспорт Корвин-Пиотровский, однако, не взял и вскоре отошел от группы [91] . В письме к старому приятелю Роману Гулю (31 октября 1953) он писал: «Ты прав: я много наглупил, но видит Бог – сердце мое и руки мои – всегда были чисты. Я о многом сожалею, но ничего не стыжусь» [92] .В это время Корвин-Пиотровский принимал участие в неформальных парижских литературных кружках. По субботам он посещал квартиру Сергея Рафальского, где собирались Гингер, Присманова, Шаршун, Кирилл Померанцев и другие [93] . В первой половине 1950-х годов на собраниях в квартире Анны Элькан, где жил Сергей Маковский, поэт встречался с Адамовичем, Ивановым, Одоевцевой, теми же Гингером и Присмановой [94] . Участие его в литературных вечерах, чтения и выступления в Париже – как индивидуальные, так и с другими авторами – отмечены с 16 декабря 1944 года по 9 февраля 1960 года [95] . С 1945 до 1950 года он нередко печатался в журнале «Новоселье», основанном в Нью-Йорке и позднее перенесенном в Париж; был включен также в несколько антологий и коллективных изданий – «Встреча» (1945), «Русский сборник» (1946), «Эстафета» (1948), «На Западе» (1953), «Муза Диаспоры» (1960). В 1950 году опубликовал сборник лирики «Воздушный змей» (куда вошли и тюремные стихи), в 1960 году – книгу «Поражение», состоящую из четырех поэм и небольшого числа стихотворений. Обе книги подтвердили его поэтическую репутацию [96] .Парижские стихи Корвин-Пиотровского написаны в метафизическом ключе, по-прежнему ориентируются на Пушкина, но также и на философских поэтов XIX века – Баратынского, Тютчева. В них ощутима и лермонтовская традиция: так, во многих стихотворениях («На дымный луг, на дол холмистый…», «Терзаемый недугом грозным…», «Я освещен закатом бурным…» и др.) использованы мотивы «Демона». Нигилизм, опустошенность, отрешенность от мира выражены особенно в ранних стихах этого периода («Непрочное апрельское тепло…» и др.). Парижские пейзажи отмечены эмигрантской тоской по России («Дырявый зонт перекосился ниже…»). С Ходасевичем Корвин-Пиотровского связывает интерес к острым стыкам «низкого» быта и вечности, вторжениям чуда – или небытия – в каждодневный мир («Бредет прохожий, спотыкаясь…», «Очки», «Фрегат», «Сквозняк»). В центре тюремных стихотворений («За дверью голос дребезжит…», «Нас трое в камере одной…») – столкновение неволи и внутренней свободы, приобретающей трансцендентное измерение. Репертуар тем и топосов поэта невелик, часта традиционная символика двумирности (полет ангела, воздушного шара, бабочка, зеркало, дым, туман). Отмечалось также метрическое однообразие Корвин-Пиотровского [97] . После раннего периода, закончившегося в 1923 году, он отдавал явное предпочтение четырехстопному ямбу [98] . Из 197 стихотворений, включенных в первый том сборника «Поздний гость», только 40 используют иные размеры (обычно хорей и амфибрахий); четырехстопным ямбом написаны и все четыре поэмы [99] . Однако эта монотонность искупается разнообразием ритмических форм, умелой звукописью. Рифмовка Корвин-Пиотровского обычно проста, он отнюдь не избегает грамматических рифм. С годами в его поэзии нарастает странность и загадочность, появляются почти сюрреалистические образы, причудливые искажения перспективы, смысловые и/или грамматические сдвиги, многочисленные эллипсисы, иногда оттенок пародийности («Чиновник на казенном стуле…»). Не вошедшее в «Поздний гость» стихотворение «Астронавт», развивающее тему смертной космической пустоты, пожалуй, предсказывает Бродского. Все чаще литературные отсылки, особенно к Шекспиру («Леди Макбет в темной ложе», «Офелия» и др.).Следует заметить, что поэт был взыскателен к себе: в его архиве сохранилось много стихов, не включенных в сборники (кстати, в них он сплошь и рядом употребляет иные размеры, чем четырехстопный ямб, вплоть до свободного стиха). Стихотворения часто перерабатывались, имея по несколько вариантов.Критики отмечали тяготение Корвин-Пиотровского к большим формам, нечастое у эмигрантских поэтов [100] . Некоторые (например, Ю. Иваск) говорили, что ему больше всего удавались поэмы [101] . Они посвящены детству в Белой Церкви («Золотой песок»), военным и эмигрантским воспоминаниям («Поражение», «Ночная прогулка»), истории еврейского мальчика, который предстает как бы двойником автора («Возвращение»). Все эти произведения отличаются легкостью и непринужденностью интонаций (автор часто вводит отступления, использует переносы, скобки и т.п.), а также некоторой смутностью и невнятностью сюжета, как бы случайностью образов, не только отсылая к пушкинской традиции, но и напоминая, скажем, поэмы Кузмина из его книги «Форель разбивает лед» [102] . Поэт продолжал печатать и прозу – рассказы, которые часто развивали мотивы, сходные с мотивами стихов и поэм (детство, война, впечатления искусства) [103] .С 1953 года Корвин-Пиотровский был постоянным сотрудником «Нового журнала». Примерно с этого времени он стал планировать переезд в Америку, хотя старый приятель Роман Гуль предупреждал его о сопряженных с этим политических сложностях («Твое послевоенное "совпатриотство", участие в газете этой гнусной – вероятно, вам всем очень повредило в смысле возможности переезда сюда. Ибо, как всегда в таких случаях, – из мухи часто делают слона и к[акие]-н[ибудь] русские настрочат на тебя такие доносищи – что надо годами разматывать будет всю эту беллетристику» [104] ). В начале 1961 года (видимо, в феврале) поэт с семьей все же переселился в США, куда еще в 1938 году переехали из Берлина родственники Нины Алексеевны (сестра Люси Росс и ее муж). Здесь он принял американское гражданство. Семья жила на французские сбережения, с 1963 года родителям помогал и Андрей (ставший профессором математики Андрэ де Корвином). Жили в Сан-Хосе, позднее в Лос-Анджелесе. «Я – вне быта!» – писал Корвин-Пиотровский Офросимову [105] . У него появились новые друзья, в том числе известный славист, выходец из СССР Владимир Марков.К калифорнийскому периоду в итоговом сборнике отнесены несколько десятков пейзажных и философских стихов (некоторые написаны еще в Европе). Они отмечены дневниковой интимностью, нередко – ощущением приближающейся смерти («Бессонница и задыханье…», «Не от свинца, не от огня…»). Среди них тематически (и ритмически) выделяются стихотворения о Дмитрии Самозванце и Марине Мнишек [106] («Налево, направо – шагай без разбора…», «Замостье, и Збараж, и Краков вельможный…»), а также о прибытии праха эмигранта на крейсере в Россию («Для последнего парада…»):

Час желанного возврата

(Столько звезд и столько стран), —

В узком горле Каттегата

Северный залег туман.

И до Финского залива,

Сквозь балтийский дождь и тьму,

Бьет волна неторопливо

В молчаливую корму.

И встают, проходят мимо

В беглой вспышке маяка

Берега и пятна дыма,

Острова и облака.

Умер Корвин-Пиотровский в Лос-Анджелесе 2 апреля 1966 года, в Вербную Субботу. Там (в Голливуде) он и похоронен. Причиной смерти была аневризма аорты [107] . В гроб поэта был положен мешочек с киевской землей, который привезла девушка-француженка, побывавшая в Киеве туристкой.

За помощь в работе над данной статьей и комментариями к книге автор выражает искреннюю благодарность Андрэ де Корвину, Николаю Богомолову, Александру Воронцову-Дашкову, Ирине Лукка, Федору Полякову, Карен Роснэк, Василию Рудичу, Габриэлю Суперфину, Роману Уткину, Лазарю Флейшману, Бену Хеллману.

Томас Венцлова

Дом семьи В. Л. Корвин-Пиотровского в Лос-Анджелесе

Могила поэта

Могила Н. А. Корвин-Пиотровской

Вид кладбища в Голливуде, где похоронен поэт и его жена

За основу книги принят посмертный двухтомник Владимира Корвин-Пиотровского Поздний гость, составленный его вдовой Ниной Корвин-Пиотровской (в отборе текстов и композиции которого, возможно, участвовал сам поэт). Редакции стихотворений, поэм и драматических поэм, напечатанные в этом сборнике, полагаются окончательными . Сохранен порядок текстов, данный в двухтомнике.

Кроме сборника Поздний гость в книгу включены три более ранних сборника поэта – Полынь и звезды, Святогор-скит и Каменная любовь. Включены также юношеские тексты Корвин-Пиотровского из книги Стихотворения, изданной вместе с Виктором Якериным. Те стихи из сборников Полынь и звезды и Каменная любовь, которые вошли в Поздний гость (а именно, Игоревы полки, Снова хмель загулял во сне, Земля), публикуются в составе Позднего гостя и по его тексту. Стихотворение Каменная любовь, одинаковые тексты которого вошли в Полынь и звезды и в Каменную любовь, публикуется только в составе второго из названных сборников.

Особый раздел составляют стихотворения Корвин-Пиотровского, не вошедшие в книги. Они сохранились в различных печатных изданиях, а также в архиве поэта (Vladimir Korvin-Piotrovskii Papers, Beinecke Rare Book and Manuscript Library, Yale University, GEN MSS 598) – в виде черновиков, беловых рукописей (иногда рукой поэта и его жены, иногда переписанных женою), машинописных копий. Для данного издания выбраны архивные тексты, которые представлялись нам хотя бы относительно цельными; из нескольких вариантов выбирался наиболее завершенный. Поэт часто датировал свои стихи: эти даты приведены в комментариях (слова «с пометкой» означают, что дата, указание места и пр. даются дословно по архивному тексту). Произведения, не вошедшие в книги, расположены хронологически; те из них, даты которых не установлены, даются в конце раздела в том порядке, в каком расположены в архиве.

Раздел «Дополнения» включает первый вариант драмы Беатриче (1929), сильно отличающийся от варианта, вошедшего в Поздний гость, шуточную драму без названия, сохранившуюся в архиве поэта, и шуточное же стихотворение Казак – плод сотрудничества Корвин-Пиотровского и Набокова.

В данное издание не включены детские книжки Корвин-Пиотровского (обычно написанные вместе с Юрием Офросимовым), его эпиграммы (которые редко можно назвать удачными), пародия на Анну Присманову и др. Не включено также его достаточно обширное прозаическое и эпистолярное наследие. Вполне возможно, что в различных изданиях и архивах со временем найдутся и другие стихи поэта. Однако настоящее издание можно считать дающим представление о всем его творческом пути – от ранних опытов до смерти.

В публикуемых нами текстах исправлены явные ошибки и опечатки. Орфография и пунктуация в основном приведены в соответствие с современными нормами, однако сохранены некоторые особенности, характерные для Корвин-Пиотровского (например, его пристрастие к двойным и даже тройным тире).

Поэт печатался во многих эмигрантских периодических изданиях (Дни, Сполохи, Веретено, Жар-птица, Струги, Накануне, Руль, Наш век, Современные записки, Русские записки, Бодрость!, Русские новости, Советский патриот, Новоселье, Возрождение, Мосты, Грани, Новый журнал), а также в антологиях и коллективных сборниках Деревня в русской поэзии (1922), Из новых поэтов (1923) , Новоселье (1931) , Роща (1932) , Невод (1933) , Встреча (1945) , Русский сборник (1946) , Эстафета (1948), На Западе (1953), Муза диаспоры (1960), Содружество (1966). Эти публикации отмечены в комментариях, указаны также и разночтения (не считая мелких орфографических и пунктуационных).

АКП – Архив Корвин-Пиотровского (Vladimir Korvin-Piotrovskii Papers, Beinecke Rare Book and Manuscript Library, Yale University, GEN MSS 598).

Б – Беатриче (Берлин: Слово, 1929).

ВЗ – Воздушный змей (Париж: Рифма, 1950).

КЛ – Каменная любовь (Берлин: Волга, 1925).

П – Поражение (Париж: Рифма, 1960).

ПГ 1 – Поздний гость, т. 1 (Вашингтон: Виктор Камкин, 1968).

ПГ 2 – Поздний гость, т. 2 (Вашингтон: Виктор Камкин, 1969).

ПЗ – Полынь и звезды (Берлин: Книгоиздательство писателей в Берлине, 1923).

С – Владимир Пиотровский, Виктор Якерин, Стихотворения, выпуск первый (Киев: Типография Р. К. Лубковского, 1913).

СС – Святогор-скит (Берлин: Манфред, 1923).

Стихотворения

С. 9 . Осенняя мелодия. – С, с. 5.

С. 9 . Зачарованные мгновения. – С, с. 7.

С. 10 . Одиночество. – С, с. 9-10.

С. 11 . Русская песня. – С, с. 18-19.

С. 13 . К родине. – С, с. 21-22.

С. 14 . Из окна. – С, с. 24.

Полынь и звезды

Елизавета Борисовна Маковская – неустановленное лицо, возможно, жена издателя Дмитрия Яковлевича Маковского (1858-1933).

С. 17 . Я променял уют надежной кровли… – ПЗ, с. 9.

С. 17 . Святой Георгий (Святой Георгий! Лунный щит…). – ПЗ, с. 10-11.

С. 18 . Я сжег себя на медленных кострах… – ПЗ, с. 12.

С. 19 . Сушит губы соленая мгла… – Дни, 1923, 28 янв. (№ 75), с. 11, под названием Стихотворение. – ПЗ, с. 13. В обеих публикациях явная опечатка вс. 11: «крыло» вместо «чело».

С. 19 . Ты живешь в омраченной долине… – ПЗ, с. 14.

С. 20 . Вновь в мою неприбранную келью… – Сполохи, 1992, № 13, с. 13, в группе семи стихотворений под общим названием Из цикла «Святой Георгий» (II), без деления на четверостишия. – ПЗ, с. 15. Рукописный вариант с датой «16/IV-24 г.» и с разночтением:

с. 1:

опубликован в статье: Федор Поляков, «Русский Берлин в архиве Рейнгольда фон Вальтера», Vademecum: К 65-летию Лазаря Флейшмана, Москва: Водолей, 2010, с. 297.

С. 20 . Дышу сухим песком пустыни… – Сполохи, 1922, № 13, с. 13, в группе семи стихотворений под общим названием Из цикла «Святой Георгий» (I), без деления на четверостишия. – ПЗ, с. 16.

С. 21 . Через пропасти – к горным вершинам… – ПЗ, с. 17.

С. 21 . Ты хотел. Я лишь вызрел на ниве… – ПЗ, с. 18.

С. 21 . Я не знаю любви, я любви не хочу… – Сполохи, 1922, № 13, с. 13,в группе семи стихотворений под общим названием Из цикла «Святой Георгий» (III), без деления на четверостишия. – ПЗ, с. 19.

С. 22 . Как-то свеж, но по-новому горек… – ПЗ, с. 20.

С. 22 . На тебе снеговую парчу… – ПЗ, с. 21.

С. 23 . Вижу в блеске далекой зарницы… – ПЗ, с. 22.

С. 23 . Есть такая Голубая долина… – ПЗ, с. 23.

С. 24 . И вновь приду к тебе небитыми путями… – ПЗ, с. 24.

С. 24 . На запад солнца иду в пустыне… – Дни, 1922,24 дек. (№48), с. 2, без деления на четверостишия, с разночтениями:

с. 4:

с. 15:

с. 20:

– ПЗ, с. 25-26.

С. 25 . Быть может, мне завещаны печали… – Сполохи, 1922, № 13, с. 13, в группе семи стихотворений под общим названием Из цикла «Святой Георгий» (VII), без деления на четверостишия. – ПЗ, с. 27.

С. 25 . Тебя я видел, но не помню… – Сполохи, 1922, № 13, с. 13, в группе семи стихотворений под общим названием Из цикла «Святой Георгий» (V), без деления на четверостишия. – ПЗ, с. 28.

С. 26 . Я не верю, не верю, не верю… – Сполохи, 1922, № 13, с. 13, в группе семи стихотворений под общим названием Из цикла «Святой Георгий» (VI), без деления на четверостишия. – ПЗ, с. 29.

С. 26 . Ты летишь к неживому созвездью… – ПЗ, с. 30.

С. 27 . Святой Георгий (Вьюжной ночью, в вихре оргий…). – Жар-птица, 1922, № 7, с. 3, без деления на четверостишия, с разночтением:

с. 14:

– ПЗ, с. 31-32.

С. 28 . Лунное моление. – Жар-птица, 1922, № 7, с. 14, без деления на четверостишия. – ПЗ, с. 35.

С. 28 . У врат. – Сполохи, 1922, № 9, с. 2. – ПЗ, с. 36.

С. 29 . Струги закатные. – Сполохи, 1921, № 2, с. 2, без названия, с делением на четверостишия, с разночтениями:

с. 3-4:

с. 6-7:

с. 9:

с. 18:

с. 25-27:

с. 29:

с. 31:

с. 33:

– ПЗ, с. 37-39.

С. 30 . Криница светлая. – ПЗ, с. 40-41.

С. 31 . Моление о чуде. – ПЗ, с. 42-43.

С. 32 . Голгофа малых. – ПЗ, с. 44-46.

С. 33 . Крест срединный. – ПЗ, с. 47-48.

С. 34 . Поводырь всех скорбящих. – ПЗ, с. 49-51.

С. 35 . Скучно смотреть, как дождь… – ПЗ, с. 52.

С. 36 . Быть может, есть заветные границы… – Сполохи, 1922, № 13, с. 13, в группе семи стихотворений под общим названием Из цикла «Святой Георгий» (IV), без деления на четверостишия. – ПЗ, с. 53.

С. 37 . В поле водном месячный серп… – ПЗ, с. 61.

С. 37 . Пути волчьи… – ПЗ, с. 62-63.

С. 38 . Север. – ПЗ, с. 64.

Святогор-скит

С. 41 . Святогор-скит. – Струги, 1923, № 1, с. 113-118, с указанием: Берлин, 1921. – СС, с. 5-14.

С. 46 . Звездной тропой: Распятие, Воскресение, Вознесение. – Сполохи, 1922, № 4, с. 21-24. – СС, с. 15-32.

С. 54 . Полынь-город. – Веретено, 1921, № 1, с. 33-36, без даты, без деления на главки, с разночтениями:

с. 5-6:

– СС, с. 33-38 (дата неверна).

Каменная любовь

С. 61 . Не кровь моя, а древняя смола… – Накануне. Литературная неделя, 1924, 20 апр. (№ 90), с . 1, без деления на четверостишия. – КЛ, с. 7.

С. 61 . Сердце Адама. – КЛ, с. 8.

С. 62 . Что делать мне с моей тяжелой кровью… – Накануне. Литературная неделя, 1924, 8 июня (№ 129), с . 1, с разночтениями:

с. 7-9:

– КЛ, с. 9.

С. 62 . Я вырезал его из дуба… – Накануне. Литературная неделя, 1924, 20 апр. (№ 90), с . 1, без посвящения, без деления на четверостишия. – КЛ, с. 12-13. Борис Бродский (1901 – не ранее 1951) – эмигрантский литератор из круга Корвин-Пиотровского, в 1951 г. выслан из Франции в СССР за просоветскую деятельность.

С. 63 . Ты рада горькому куску… – КЛ, с. 15.

С. 64 . Песок и соль. В густых озерах… – Накануне. Литературная неделя, 1924, 1 янв. (№ 1), с. 1, с разночтениями:

с. 11:

с. 19:

– КЛ, с. 16-17.

С. 64 . Крови закон. – КЛ, с. 18-19.

С. 65 . Из песни о короле. – КЛ, с. 20-21.

С. 66 . Для слепого – одна стезя… – Накануне. Литературная неделя, 1924, 8 июня (№ 129), с. 1. – КЛ, с. 22.

С. 67 . Мой круглый щит из дерева и кожи… – КЛ, с. 23.

С. 67 . Так гони же сквозь ветер кобылу… – КЛ, с. 24.

С. 68 . Арго. – Накануне, 1923, 19 авг. (№ 412), с . 9, с разночтениями:

с. 1:

с. 10:

– КЛ, с. 25. Арго – в греческой мифологии корабль участников похода за золотым руном (аргонавтов).

С. 68 . Уже не радует, не тешит… – КЛ, с. 26-27.

С. 69 . Плечо – бугром, и сердце – в два обхвата… – КЛ, с. 28.

С. 70 . Рыбацкая. – КЛ, с. 29.

С. 70 . О, зверь лесной и ночью водопой… – Накануне, 1923, 19 авг. (№ 412), с . 9, под названием Костер, с разночтениями:

с. 9:

с. 15:

– КЛ, с. 30-31.

С. 71 . Дух земли. – КЛ, с. 32-33.

С. 72 . Скалит зубы – такая ль плаха… – КЛ, с. 34-35.

С. 72 . Затравила в яру лисицу… – Накануне. Литературная неделя, 1924, 1 янв. (№ 1), с. 1, с разночтениями:

с. 5:

с. 8:

с. 15:

– КЛ, с. 36.

С. 73 . Каменная любовь. – Сполохи, 1922, № 11, с. 1. – ПЗ, с. 65-67. – КЛ, с. 41-44. Стихотворение завершает оба сборника.

Поздний гость

Для эпиграфа к сборнику использованы строки из стихотворения Гость.

С. 77 . Плач Ярославны. – Руль, 1928, 15 апр. (№ 2245), с. 2, с разночтениями:

1, с. 15-16:

2, с. 22:

3, с. 19:

3, с. 28:

4, после с. 20:

4, с. 33-34:

–  Советский Патриот, 1945, 9 июня (№ 33), с. 2, тот же текст, что в ПГ 1. – ПГ 1, с. 13-17.

С. 81 . Игоревы полки. – КЛ, с. 37-40, несколько отличающийся вариант. – Новоселье, № 26 (апр.-май 1946), без даты, с разночтением:

с. 75:

– ПГ 1, с. 18-20.

С. 84 . Снова хмель загулял во сне… – Из новых поэтов, с. 85, без названия, без даты – ПЗ, с. 60, под названием Хмель, без даты. – КЛ, с. 14, без даты. – ПГ 1, с. 21 (дата неверна).

С. 84 . Земля (Ярится степь, – уже не дева…). – Сполохи, 1922, № 14, с. 1, с делением на четверостишия, с разночтением:

с. 4:

– ПЗ, с. 57-59, без даты, с тем же разночтением. – КЛ, с. 10-11, без даты, с тем же разночтением. – ПГ 1, с. 22-23.

С. 86 . Глухая ночь. Фонарь, зевая… – ПГ 1, с. 24.

С. 86 . Вечерняя звезда (На обозленный и усталый…). – Руль, 1929, 29 сент. (№ 2689), с. 2. После пятой строфы следуют еще три, отсутствующие вПГ 1:

– ПГ 1, с. 25.

С. 87 . В холодный дым, в туман морозный… – ПГ 1, с. 26.

С. 88 . Волхвы (Взошла звезда над каменной трубой…). – Руль, 1929, 9 июня (№ 2593), с. 2, с разночтениями:

с. 10:

с. 14-15:

– ПГ 1, с. 27.

С. 89 . Рюген (На горизонте редкий мрак…). – ПГ 1, с. 28. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «о. Рюген», без деления на четверостишия, с разночтением:

с. 10:

Рюген – остров в Балтийском море, принадлежащий Германии. Аркона – город и религиозный центр полабских славян на Рюгене (до XII в.).

С. 89 . Зверь обрастает шерстью для тепла… – Руль, 1928, 18 марта (№ 2223), с. 2, как первое стихотворение цикла Ямбы, с разночтением:

с. 5:

–  Невод, с. 43, с тем же разночтением. – ПГ 1, с. 29. Беловая рукопись-АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «Berlin», без деления на четверостишия.

С. 90 . И дождь, и мгла. Не все ль равно?.. – Руль, 1928,23 сент. (№ 2380), с. 2, с разночтениями:

с. 1-2:

с. 8:

с. 11-12:

с. 21-22:

– ПГ 1, с. 30. Ян Кубелик (1880-1940) – известный чешский скрипач и композитор.

С. 91 . Порой, как бы встревоженный слегка… – Руль, 1929, 25 дек. (№ 2762), с. 2, как второе стихотворение цикла Ночные прогулки (с общим указанием места «Берлин»), с делением на четверостишия, с разночтением:

с. 14:

-ПГ 1, с. 31. АКП (Box 7, Folder 114), дата 1929.

С. 91 . Тени под мостом (Где ночи нет, а день не нужен…). – Руль, 1928, 29 июля (№ 2332), с. 2, с посвящением Н. К. [Нине Каплун], с разночтениями:

с. 2:

с. 4-6:

с. 24:

–  Невод, с. 39-40, с тем же посвящением и разночтениями. – ПГ 1, с, 32.

С. 92 . Когда прожектор в выси черной… – Руль, 1928,25 дек. (№ 2458), с. 2, под названием Из ночных прогулок, в другой редакции, начиная со с. 6:

–  Невод, с. 41-42, под тем же названием и в той же редакции. – ПГ 1, с. 33. АКП (Box 7, folder 115) – с пометкой: «переделано в 1952»; там же (Box 4, Folder 108) – пометка «авг. 1952».

С. 93 . Бессонница. – Руль, 1931, 20 сент. (№ 3289), с. 2, под тем же названием, но без части 1, с разночтениями:

с. 15:

с. 24:

– ПГ 1, с. 34-36. АКП (Box 4, Folder 109) – часть 1 с датой 1930.

С. 95 . Я полюбил Берлин тяжелый… – Руль, 1930, 21 сент. (№ 2986), с. 2, под названием Из «Ночных прогулок», без даты. – ПГ 1, с. 37.

С. 96 . Пудель (Да, есть, о – есть в обычном мире…). – Руль, 1930, 16 февр. (№ 2805), с . 2, как первое стихотворение цикла Ночные прогулки, с разночтениями:

– ПГ 1, с. 38-39. В Фаусте Гете под видом пуделя герою является дьявол.

С. 97 . Иду по набережной черной – Наш век, 1931, 20 дек. , № 7, с. 6, с разночтением:

с. 9:

–  Роща, с. 39, с тем же последним четверостишием и иным вариантом третьей строфы:

– ПГ 1, с. 40. АКП (Box 7, Folder 133) – дата 1930.

С. 98 . Чуть подует ветер влажный… – ПГ 1, с. 41. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 6.IV1931.

С. 98 . К прохладе гладкого стола… – Современные записки, 1933, № 51, с. 184, как первое стихотворение цикла Стихи о моем столе. – ПГ 1, с. 42. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Берлин 1931».

С. 99 . В тот день отчетливей и резче… – ПГ 1, с. 43. АКП (Box 7, Folder 129) – машинопись с пометкой «Берлин» и записью: «Прочитано в клубе берлинских поэтов как стихи Н. Корвин-Пиотровской, после чего она была единогласно принята членом клуба».

С. 100 . Должно быть, нá море туман… – Руль, 1930, 1 июня (№ 2891), с. 6. – Советский патриот, 1945, 26 окт. (№ 53), с. 3, под названием Стихи, без даты. – ПГ 1, с. 44. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «1931-43».

С. 101 . Сегодня снег. Окно вагона… – ПГ 1, с. 45.

С. 102 . Бреду в сугробе, и без шубы… – ПГ 1, с. 46.

С. 102 . Гость (Колоколец не звучит…). – Руль, 1931, 18 янв. (№ 2994), с. 2. – Новоселье, с. 42-43, как шестое стихотворение цикла Стихи к Пушкину, без названия. – ПГ 1, с. 47. АКП, (Box 4, Folder 109) – дата 18.I.1931.

С. 103 . Так ясно вижу – без сигнала… – Руль, 1931, 26 апр. (№ 3166), с. 2. – ПГ 1, с. 48.

С. 104 . Я грезил в сонной тишине… – ПГ 1, с. 49.

С. 105 . Ночью (Поздней ночью зажигаю…). – ПГ 1, с. 50. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Берлин 12. 10. 34».

С. 106 . Зима. Трубящая эстрада… – ПГ 1, с. 51. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Берлин 1934».

С. 107 . Где с вечера прожектор скудный… – ПГ 1, с. 52. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 6. VII. 1936.

С. 107 . Венеция (Здесь тайны строгие забыты…). – ПГ 1, с. 53. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 6. VII. 1937.

С. 108 . Луна-парк (Взлетела яркая ракета…). – ПГ 1, с. 54. АКП (Box 7, Folder 126) – с пометкой «2 июль 37».

С. 109 . На шумных братьев непохожий… – ПГ 1, с. 55. АКП (Box 7, Folder 126) – с пометкой «2 июль 37». АКП (Box 4, Folder 109) – дата 4. VII. 1937.

С. 109 . Как часто на любовном ложе… – ПГ 1, с. 56. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «8. 7. 37 Berlin», без деления на четверостишия, с разночтениями:

с. 6:

с. 16:

С. 110 . На берегу большой реки… – ПГ 1,с. 57. Беловая рукопись-АКП (Box 3, Folder 98), с датой 31. III. 1937, без деления на четверостишия и без двух последних строк.

С. 111 . Когда с работы он идет… – ПГ 1, с. 58. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), без деления на четверостишия, с пометкой «11. 7. 37 Berlin». АКП (Box 4, Folder 109) – под названием Демон.

С. 112 . Сивилла (Весь день молола нянька вздор…). – ПГ 1, с. 59. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Берлин 11. 2. 1938».

С. 113 . В зеленом зареве листа… – Руль, 1928. 14 окт. (№2398), с. 2, как второе стихотворение цикла Октябрьские строки с общим посвящением Н. К., с делением на четверостишия. – ПГ 1, с. 60 (дата неверна).

С. 113 . Бегу пустыней переулка… – ПГ 1, с. 61.

С. 114 . Недаром целый день вчера… – ПГ 1, с. 62.

С. 115 . Стихи к Пушкину

1. Не спится мне. Не знаю почему… – Руль, 1928, 5 февр. (№2187), с. 4, как первое стихотворение цикла. – Новоселье, с. 38, как второе стихотворение цикла, с делением на четверостишия. – ПГ 1, с. 63.

2. Шарлоттенбург, Курфюрстендам, – не верю… – Руль, 1928, 5 февр. (№ 2187), с . 4, как второе стихотворение цикла. – Новоселье, с. 39, как третье стихотворение цикла, с делением на четверостишия. – ПГ 1, с. 64.

3. Не мудрено. Ведь рифма не в фаворе… – Руль, 1928, 5 февр. (№ 2187), с. 4, как третье стихотворение цикла. – Новоселье, с. 40, как четвертое стихотворение цикла, с делением на четверостишия. – ПГ 1, с. 65.

4. Час замыслов. Работа бьет ключом… – Руль, 1928, 5 февр. (№ 2187), с. 4, как четвертое стихотворение цикла, с последним четверостишием, изъятым в ПГ 1:

–  Новоселье, с. 41, как пятое стихотворение цикла, с делением на четверостишия и тем же последним четверостишием. – ПГ 1, с . 66.

5. Да, им легко. Одна забота … – ПГ 1, с. 67-68.

6. Гляжу на смуглые черты… – ПГ 1, с. 69-70.

С. 119 . Стихи о вдове (Под вдовьим покрывалом черным…). – ПГ 1, с. 71-72. АКП (Box 7, Folder 136)-два машинописных варианта под общим названием «Вдова».

Вариант 1:

Далее (со строки «Я не люблю, но может быть») – как в печатном тексте, с незначительными пунктуационными разночтениями. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 1939.

Вариант 2 – с пометкой «Берлин-Париж», с разночтениями:

с. 6:

с. 20:

Там же – переписанная Ниной Корвин-Пиотровской выдержка:

...

При сем прилагаю стихи о вдове. Это, конечно, неправильно, ибо первая строфа нехороша. Придется править и третью строфу (и это будет сделано), но … шлю вдову, как доказательство, что времени зря не теряю. Заметь: первый цикл был о любви, второй – о вечности. Вдова – синтез того и другого: любовь – это связь между нашим вещным миром и вечностью, поэтому она отражает и жизнь и смерть.

С. 120 . Десятый круг (И я сошел безмолвно и угрюмо…). – ПГ 1, с. 73-74.

С. 123 . Не надо вечности. Томится… – Современные записки, 1940, № 70, с. 124, с иным вариантом первой строфы:

– ПГ 1, с. 75. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «Май 39. Paris», без деления на четверостишия. АКП (Box 7, Folder 132) – с пометкой «апрель 39 Париж», в варианте Есть страх бессмертья… пометка «5/4/39 Париж».

С. 123 . Влюбленных парочек шаги… – ПГ 1, с. 76.

С. 124 . Дырявый зонт перекосился ниже… – ПГ 1, с. 77.

С. 125 . Всю ночь парижская весна… – Русские записки, 1939, № 17, с . 10-11, без даты, с разночтением:

с. 19: Но порознь видим, порознь слышим

– ПГ 1, с. 78. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «39 Paris», без деления на четверостишия. АКП (Box 7, Folder 133) – дата 3. III. 1939.

С. 125 . Ты будешь помнить ветер встречный… – Встреча 2, с. 9. – ПГ 1, с. 79. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «Paris 39», без деления на четверостишия. АКП (Box 7, Folder 128) – дата 30. VI. 1939.

С. 126 . Твоя ленивая вражда… – ПГ 1, с. 80. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «39. Paris», без деления на четверостишия.

С. 127 . Бродяга праздный на мосту… – Бодрость!, 1940,14янв. (№ 257) , с дополнительными строфами после с. 12:

– ПГ 1, с. 81. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98) с пометкой «38 Paris», тот же текст, что в Бодрости!, без деления на четверостишия. АКП (Box 7, Folder 133) – с пометкой «3/ III/ 39 Paris».

С. 128 . Бредет прохожий спотыкаясь… – ПГ 1, с. 82. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «12.8.40 Paris», без деления на четверостишия. АКП (Box4, Folder 109) – две даты: 31.III.1937 и 12.VIII.1940.

С. 128 . Прощальной нежностью не скоро… – ПГ 1, с. 83.

С. 129 . Крикливых дачниц голоса… – ПГ 1, с. 84. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «39», без деления на четверостишия.

С. 130 . Моих разомкнутых ресниц… – ПГ 1, с. 85. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), без деления на четверостишия, с пометкой «23. 10. 40 Paris», с разночтением:

с. 1:

С. 131 . Покрыта лужица ледком … – Бодрость!, 1940,15 февр. (№259 ) , с делением на четверостишия. – ПГ 1, с. 86. АКП (Box 7, Folder 136) – с пометками «4. 2. 40 Paris» и «7/I – 40».

С. 131 . На дымный луг, на дол холмистый… – ПГ 1, с. 87. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), без пробела перед завершающим четверостишием, с пометкой «20. 10. 40 Paris».

С. 132 . Какой свободы ты хотела… – ПГ 1, с. 88. АКП (Box 4, Folder 109) дата 25.V1943. АКП (Box 7, Folder 131) – вариант с пометкой «Париж 29/3/1939», без строк 1-4, с разночтениями:

с. 5:

с. 20:

С. 133 . Струится солнце вдоль ствола… – Встреча, с. 10. – ПГ 1, с. 89. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Fresnes март 44».

С. 134 . Трубочист (На крыше острой, за трубой…). – ПГ 1, с. 90. АКП (Box 4, Folder 109) с пометкой «12 ноябрь 44 Париж».

С. 135 . Решеткой сдавлено окно… – ПГ 1, с. 91.

С. 136 . В тюрьме моей, во мраке черном… – ПГ 1, с. 92. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Fresnes февраль 44».

С. 137 . По ветра прихоти случайной… – ПГ 1,с. 93. Машинопись – АКП (Box 7, Folder 122), с датой 14.XII.1945, с разночтением:

с. 8:

В рукописи там же – посвящение Роману Гулю.

С. 137 . Предвестник осени туманной… – ПГ 1, с. 94. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 21.XL 1945.

С. 138 . Жестокой верности не надо… – ПГ 1, с. 95. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 21.VI.1946.

С. 139 . В раю холмистом, меж сиреней… – ПГ 1, с. 96. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 17.IV1946.

С. 139 . Я вам признался, против правил… – ПГ 1, с. 97.

С. 140 . Упала чашка с тонким звоном… – ПГ 1,с. 98. АКП (Box 7, Folder 137) – дата 1955.

С. 141 . Вальс (А, вальс Шопена – – Нотный лист…). – ПГ 1, с. 99. АКП (Box 7, Folder 137) – дата 27-28.VII.1955.

С. 142 . С плащом и палкой кое-как… – Новый журнал, 1954, № 36, с. 121, как первое стихотворение цикла Ночные прогулки, с делением на четверостишия, без даты, с разночтениями:

с. 1:

Между с. 20 и 21 дополнительная строфа:

– ПГ 1, с. 100. АКП (Box 7, Folder 137) – дата 23.VIII.1952.

С. 142 .Мой вечер тих. Невидимых ветвей… – ПГ 1,с. 101. АКП (Вох 4, Folder 108), без деления на четверостишия, с датой 17.III.1953.

С. 143 . Король глядел без удивленья… – ПГ 1, с. 102.

С. 144 . Леди Макбет в темной ложе… – ПГ 1,с. 103. Беловая рукопись в АКП (Box 4, Folder 108), без деления на четверостишия, с датой 18.III. 1953. Черновик там же, с пометкой «25 / IX / 50 Paris».

С. 145 . За кружкой пива дремлет повар… – Новый журнал, 1954, № 36, с. 123, как третье стихотворение цикла Ночные прогулки, без даты, с разночтением:

с. 13:

– ПГ 1, с. 104.

С. 146 . День завершен, как следует, как надо… – Новый журнал, 1954, № 36, с. 122, как второе стихотворение цикла Ночные прогулки, без даты, с разночтениями:

с. 1-2:

с. 11-12:

с. 21-24:

– ПГ 1, с. 105.

С. 147 . Над дверью вычурной фонарь… – ПГ 1, с. 106. АКП (Box 7, Folder 137) – с пометкой «Париж 1955».

С. 148 . Туман

1. На Эйфелевой башне флаг… – Новоселье, 1950, № 42-44, с. 30. – ПГ 1, с. 107. АКП (Box 4, Folder 108) – текст рукой Нины Корвин-Пиотровской, без деления на четверостишия, с датой 17.XI.1948, с разночтениями:

с. 9-10:

с. 13-14:

2. Туманной ночью вдоль канала… – Новоселье, 1950, № 42-44, с. 30-31. – ПГ 1, с. 108.

3. Во всех садах приглушены… – Новоселье, 1950, № 42-44, с. 31. – ПГ 1, с. 109. АКП (Box 7, Folder 137) – рукопись двух последних стихотворений с датой 1950.

С. 151 . Стоим, обвеянные снами… – ВЗ, с. 7.-ПГ 1,с. 111. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Fresnes, март 44».

С. 151 . Воздушный змей (Змей уходил под облака…). – Советский патриот, 1945, 19 мая (№ 30), с. 3 , с указанием «Тюрьма Френ, 1944». – Русский сборник, 1946, № 1, с. 140, без деления на строфы, без даты, с разночтением:

с. 5:

–  Эстафета, с. 52, без деления на строфы, без даты, с разночтением:

с. 21:

– ВЗ, с. 8-9. – На Западе, с. 156, без даты. – ПГ 1, с. 112.

С. 152 . В трубе большого телескопа… – ВЗ, с. 10-11. – ПГ 1, с. 113. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Март 44 Fresnes».

С. 154 . Двойник (Весенний ливень неумелый…). – ВЗ, с. 12-13. – Грани, 1959, № 44, с. 50, без даты. – Муза диаспоры, с. 180-181, без даты. – ПГ 1, с. 114. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Fresnes».

С. 155 . Очки (На письменном столе блистают…). – Встреча, с. 11, без названия. – Эстафета, с, 53, под названием Дверь , без даты, с разночтением:

с. 25: Весь освещенный нашей болью

– ВЗ, с. 14-15. – ПГ 1, с. 115. АКП (Box 4, Folder 109) – без названия, с пометкой «Fresnes».

С. 156 . На пыльной площади парад… – Новоселье, 1947, № 35-36, с. 56-57, под названием Сад, с указанием «Fresnes 1944», с разночтением:

с. 5:

–  Эстафета, с. 54, под названием Сад, без места и даты, с тем же разночтением. – ВЗ, с. 16-17. – ПГ 1, с . 116 .

С. 157 . Фрегат (На рынке пестром и крылатом…). – ВЗ, с. 18-19. – ПГ 1, с. 117. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Fresnes март 44».

С. 158 . Под вечерок, с женой поджарой.. – ВЗ, с. 20-21. – ПГ 1, с. 118. АКП (Box 7, Folder 134) – с пометкой «Fresnes 1944».

С. 159 . Из подворотенной дыры… – ВЗ, с. 22-23. – ПГ 1, с. 119. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Fresnes 44».

С. 160 . В большом шкафу библиотечном… – ВЗ, с. 24. – ПГ 1, с. 120. АКП (Box 7, Folder 134) – с пометкой «20/ VII/ 46 Paris».

С. 160 . Сквозняк (Стаканы в зеркало швыряя…). – ВЗ, с. 25. – ПГ 1, с. 121. Беловая рукопись – АКП (Box 4, Folder 108), без названия, с датой 12.IX.1949.

С. 161 . На землю пала ночь глухая… – ВЗ, с. 26. – ПГ 1, с. 122. АКП (Box 7, Folder 126) – дата 28.V.1937.

С. 162 . Глядится в зеркало чудак… – ВЗ, с. 27. – ПГ 1, с. 123. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 18.IV1946. АКП (Box 7, Folder 133) – с пометкой «20/ 4/ 46 Париж».

С. 162 . Лазурь воскресная чиста… – ВЗ, с. 28. – Грани, 1959, №44, с. 50, без даты, с разночтением:

с. 15:

–  Муза диаспоры, с. 182, без даты, строфа 3 разделена на два четверостишия. – ПГ 1, с. 124.

С. 163 . Зеркальный мир (Я заблудился ненароком…). – Советский патриот, 1945, 19 мая (№ 30), с. 3 , с указанием «Монлюк, тюрьма Гестапо, 1944». – Эстафета, с. 51, без деления на строфы, без даты. – ВЗ, с. 29. – ПГ 1, с. 125.

С. 164 . Опрокинул чернильницу (Писец, бумаги разбирая…). – ВЗ, с. 30-31.-На Западе,с. 157, без даты.-ПГ 1, с. 126. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 24.VII.1946.

С. 165 . Ночные бабочки (На площади клубится пар…). – ВЗ, с. 32. – ПГ 1, с. 127. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «11. 11. 44 Париж».

С. 166 . В ночном молчанье, в некий час… – ВЗ, с. 33. – ПГ 1, с. 128. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), без деления на четверостишия, с пометкой «39. Paris напеч. в 43» (эту публикацию нам обнаружить не удалось), с другим вариантом строк 13-20:

АКП (Box 7, Folder 132) – дата 8.IV1939. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 23.VI.1943.

С. 167 . Дождь сечет. Фонтан кирпичный… – Руль, 1929, 25 дек. (№ 2762), с. 2, как первое стихотворение цикла Ночные прогулки, без четвертой строфы, с разночтением:

с. 9:

–  Роща, с. 37-38. – ВЗ, с. 34-35, с той же датой, что в ПГ 1. – ПГ 1, с. 129 (дата неверна).

С. 168 . Непрочное апрельское тепло… – Русские записки, 1939, № 17, с . 10, без даты. – ВЗ, с. 36. – ПГ 1, с. 130. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «Апрель 39. Paris», без деления на четверостишия. АКП (Box 7, Folder 133) – дата 4.III.1939.

С. 168 . Еще не глядя, точно знаю… – Русские записки, 1939,№ 17, с. 11, без даты. – ВЗ, с. 37. – Грани, 1959, № 44, с. 50-51, без даты. – Муза диаспоры, с. 183, без даты. – ПГ 1, с. 131. Беловая рукопись в АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «Paris 39», без деления на четверостишия. АКП (Box 7, Folder 133) – дата 11.IV1939.

С. 169 . Уже ноябрь туманит фонари… – ВЗ, с. 38-39. – ПГ 1, с. 132. Беловая рукопись – АКП (Box 4, Folder 108), без посвящения, с пометкой «14 / XI – 48». Над с. 4 – незачеркнутый вариант:

Люси Росс (Lucy Ross, ок. 1900 – ок. 1980, Лос-Анджелес) – сестра Нины Алексеевны Корвин-Пиотровской, познакомившая ее с поэтом. Перед второй мировой войной выехала с мужем Джоном Россом в США и позднее уговорила семью поэта перебраться из Парижа в Лос-Анджелес.

С. 170 . Поздно, поздно. В бороде… – Руль, 1929, 25 дек. (№ 2762), с. 2, как третье стихотворение цикла Ночные прогулки. – Новоселье, с. 37, как первое стихотворение цикла Стихи к Пушкину. – ВЗ, с. 40. – ПГ 1, с. 133.

С. 171 . Листья (Сырые листья вдоль дороги…). – Русские новости, 1948, 2 дек. (№ 235), с. 4, без названия. – ВЗ, с. 41. – Грани, 1959, № 44, с. 51, без даты. – Муза диаспоры, с, 184, без даты. – ПГ 1, с. 134. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 1944. Евгения Юдифовна Рапп (1875-1960) – сестра Лидии Юдифовны Рапп-Бердяевой, близкий друг и издатель Н. А. Бердяева.

С. 171 . Карусель (Кусты сирени и свобода…). – Русские новости, 1948, 9 янв. (№ 136), с. 4, под названием Весна на карусели. – ВЗ, с. 42-43. – ПГ 1, с. 135. АКП (Box 7, Folder 133) – дата 25.IV.1946.

С. 172 . За дверью голос дребезжит… – Советский патриот, 1945, 24 авг. (№ 44), с . 4, как первое стихотворение цикла Тюремные строфы (с общим указанием «Тюрьма Френ. 1944»), с разночтением:

с. 12:

– ВЗ, с. 44. – ПГ 1, с. 136.

С. 173 . Нас трое в камере одной… – Советский патриот, 1945, 24 авг. (№ 44), с. 4, как второе стихотворение цикла Тюремные строфы. – ВЗ, с. 45. – ПГ 1, с. 137.

С. 174 . Терзаемый недугом грозным… – ВЗ, с. 46-47. – ПГ 1, с. 138. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «Апрель, 37. Berlin», без деления на четверостишия.

С. 175 . Нас обошли и жали с тыла… – Русские записки, 1939, № 18, с. 61, под названием День, без даты, с разночтениями:

с. 7:

с. 24:

– ВЗ, с. 48-49. – ПГ 1, с. 139. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «37. Berlin», без деления на четверостишия.

С. 176 . Мой сад наполнен влагой дождевой… – ВЗ, с. 50. – ПГ 1, с. 140.

С. 176 . Лазурь безоблачно мутна… – ВЗ, с. 51. – ПГ 1, с. 141. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «26 / VII – 46 Paris».

С. 177 . Играл оркестр в общественном саду… – ВЗ, с. 52. – ПГ 1, с. 142. Анна Присманова (1892 – 1960) – эмигрантская поэтесса, входившая вместе с Корвин-Пиотровским в группу «формистов».

С. 177 . Звезда скатилась на прощанье… – ВЗ, с. 53. – Грани, 1959, № 44, с. 51, без даты, с разночтением:

с. 5:

–  Муза диаспоры, с. 185, без даты. – ПГ 1, с. 143. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), с пометкой «39. Paris», без деления на четверостишия, с разночтением:

с. 5:

АКП (Box 7, Folder 128) – дата 30.VI.1939.

С. 178 . Прохладных роз живая белизна… – ВЗ, с. 53. – ПГ 1, с. 144. АКП (Box 4, Folder 108) – с пометкой «август 48».

С. 178 . Пройдет трамвай, и в беге колеса… – Современные записки, 1934, № 56, с. 209, без посвящения. Вместо второй строфы – две другие:

–  Встреча, с. 10, с датой 1932, без посвящения. – Эстафета, с. 56, без даты, без посвящения. – ВЗ, с. 54. – ПГ 1, с. 145 (дата неверна). Сергей Маковский (1877-1962) – поэт, критик, мемуарист, редактор журнала Аполлон (1909-1917), с 1920 года в эмиграции.

С. 179 . Горят широкие листы… – Руль, 1930, 1 окт. (№ 2994), с . 2, с разночтением:

с. 7-8:

–  Встреча 2, с. 9, с датой 1943, с тем же разночтением. – Эстафета, с. 55-56, с тем же разночтением. – ВЗ, с. 55. – ПГ 1, с. 146.

С. 179 . Не обвиняй. Любовь не обвиняет… – Встреча, с. 10. – ВЗ, с. 56. – ПГ 1, с. 147. АКП (Box 7, Folder 134) – с пометкой «8 апрель 1943».

С. 180 . Июльский мрак, полночная прохлада… – Встреча, с. 10. – ВЗ, с. 57. – ПГ 1, с. 148. АКП (Box 7, Folder 133) – с пометками «25/ 6/ 43» на одной рукописи и «Paris» на другой.

С. 181 . Сентябрь блистает и томится… – ВЗ, с. 58. – ПГ 1, с. 149. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), без деления на четверостишия, с пометкой «26.8.38 Берлин». Между строфами 2 и 3 – дополнительная строфа:

С. 181 . Ноябрь туманный за окном… – ВЗ, с. 58. – ПГ 1, с. 150.

С. 182 . Глухая осень движется на нас… – Встреча 2, с. 9. – ВЗ, с. 59. – ПГ 1, с. 151. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «31 августа 45 Париж».

С. 182 . На склоне городского дня… – Русские новости, 1947, 31 янв. (№ 90), с. 4, под названием Стихотворение, с посвящением . – Эстафета, с. 55, без даты, без посвящения. – ВЗ, с. 60. – На Западе, с. 159, без даты, без посвящения. – ПГ 1, с. 152. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 23.XI.1946.

С. 183 . Весь день вдыхаю с дымом папирос… – Руль, 1928, 14 окт (№ 2398), с. 2, как первое стихотворение цикла Октябрьские строки с общим посвящением Н. К., с разночтением:

с. 15:

– ВЗ, с. 61. – ПГ 1, с. 153 (датаневерна).

С. 184 . Вздыхает эхо под мостом… – Русские новости, 1948, 16 сент (№ 224), с. 4 , с разночтениями:

с. 12-13:

– ВЗ, с. 62. – ПГ 1, с. 154. АКП (Box 7, Folder 122) – машинопись без деления на строфы, с датой 11.ХП.1945, с разночтениями:

перед с. 1:

с. 5-7:

Е. Гризелли – жена итальянского скульптора Итало Гризелли (1880-1958), друга семьи Корвин-Пиотровских, создавшего портреты поэта и Нины Алексеевны.

С. 184 . Огни пустынного залива… – ВЗ, с.6З.-ПГ 1,с. 155. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 31.VII.1936. Беловая рукопись – АКП (Box 7. Folder 125), с разночтениями:

с. 5-12:

с. 15:

С. 185 . Темнеет небо понемногу… – ВЗ, с. 64. – ПГ 1, с. 156. Беловая рукопись – АКП (Box 3, Folder 98), без деления на четверостишия, с пометкой: «39. Paris напеч. в 43» (эту публикацию нам обнаружить не удалось), с разночтениями:

с. 7-8:

с. 13-16:

АКП (Box 4, Folder 109) – дата 20.VI.1943. АКП (Box 7, Folder 132) – даты 7.IV.1939 и 8.IV1939.

С. 186 . Заря уже над кровлями взошла… – Руль, 1930,14 сент. (№ 2980), с. 2, под названием Последняя отрада, без даты. – Роща, с. 40-41, под тем же названием, без даты. – Советский патриот, 1945, 21 сент. (№48), с. 3 – ВЗ, с. 65. – ПГ 1, с. 157 (дата неверна).

С. 186 . Сколько грохота и грома… – ВЗ, с. 66. – ПГ 1, с. 158. Машинопись – АКП (Box 7, Folder 126), без посвящения, без деления на четверостишия, с датой 5.VII.1937, с разночтением:

с. 15:

С. 187 . Дождь, дождь и дождь. И ночь. В окно… – Бодрость!, 1939, 31 дек. (№ 256). – ВЗ, с. 67. – На Западе, с. 160, без даты. – ПГ 1, с. 159. АКП (Box 7, Folder 133) – с пометкой «Middelkerke 25 июля 39».

С. 188 . Трубачи (На летнем взморье трубачи…). – Наш век , 1931,8 нояб. (№ 1), с. 4, под названием «Стихи», с разночтениями:

с. 4:

с. 10:

–  Невод, с. 37-38, без названия, с разночтениями:

с. 11:

с. 13-16:

с. 21-22:

День отплывал – огнем и светом

Вливались сумерки в него, —

с. 25-26:

Иль в ослепительном просторе,

Быть может, только весел стук,

– ВЗ, с. 68-69. – ПГ 1, с. 160. С. 189 . Пена (Гляди на клочья легкой пены…). – ВЗ, с. 70.-ПГ 1, с. 161. АКП (Box 7, Folder 134) – дата 26.V1943. С. 189 . Чиновник на казенном стуле… – Новоселье, 1945, № 21, с. 32, как первое стихотворение цикла Розы на снегу, с общим указанием «Тюрьма Френ, 1944», без деления на четверостишия. – ВЗ, с. 71. – ПГ 1, с. 162. С. 190 . Розы на снегу (Дымятся розы на снегу…). – Новоселье, 1945, № 21, с. 32-33, как второе стихотворение цикла Розы на снегу, с общим указанием «Тюрьма Френ, 1944», без названия, без деления на четверостишия, с разночтениями: с. 5:

Все разбрелось, мороза ради, —

с. 12: [отсутствует]с. 20:

Гроб гулко охает и стонет,

– ВЗ, с. 72-73. – На Западе, с. 158, без даты.-ПГ 1, с. 163. С. 191 . Большие звезды недвижимы… – Новоселье, 1949, № 39-40-41, с. 33, в составе цикла Ночь, с общим указанием «Посв. Н.» , без даты, с разночтением: с. 27:

Лишь дальний вопль в пустынном поле,

– ВЗ, с. 74-75. – ПГ 1, с. 164. АКП (Box 7, Folder 109) – с пометкой «Посвящается моей жене Нине» и датой 20.11.1945. С. 192 . Был музыкант – и больше нет… – Новоселье, 1949, №39-40-41, с. 32, в составе цикла Ночь, с общим указанием «Посв. Н.» , без даты, с разночтениями: с. 7:

Метель клокочет вдоль дорог,

с. 17:

Зовет до хрипа высота,

– ВЗ, с. 76. – ПГ 1, с. 165. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 22.VII.1946. С. 193 . Скрипят подошвы в тишине… – Новоселье, 1945, № 21, с. 33-34, как третье стихотворение цикла Розы на снегу, с общим указанием «Тюрьма Френ, 1944», без деления на четверостишия. – ВЗ, с. 77. – ПГ 1, с. 166. С. 194 . О, Боже мой, какая синева!.. – ВЗ, с. 78. – ПГ 1, с. 167. АКП (Box 7, Folder 133) – с пометками «апрель 39 – Париж» и «30/ IV/1939 Paris». С. 194 . Опять со мной воспоминанья… ВЗ, с. 79. – ПГ 1, с. 168. С. 195 . Вальс (Он ловко палочкой взмахнул…). – Новоселье, 1947, № 31-32, с. 39, с указанием «Fresnes, 1944», с разночтениями: с. 8:

Слезой отчаянья и гнева

с. 20: Я заклинаю лес и море,– ВЗ, с. 80-81. – ПГ 1, с. 169. АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Fresnes, март 44».С. 196 . Офелия 1. Ночь ломится в мое окно… – Новоселье, 1949, № 39-40-41, с. 34, в составе цикла Ночь, с общим указанием «Посв. Н.» , без даты. – ВЗ, с. 82-83.-ПГ 1,с. 170. АКП (Box 4, Folder 108) – дата 16. VII. 1946. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 22.VII.1946. 2. На берегу туманный луг.. – ВЗ, с. 83-85. – ПГ 1, с. 171. 3. Измятый куст в пыли тяжелой.. – ВЗ, с. 85-87. – ПГ 1, с. 173. С. 200 . Ночь, посвященная мечте… – Новый журнал, 1957, № 49, с. 46, как первое стихотворение цикла Стихи о России. – П, с. 72. – ПГ 1, с. 175. С. 201 . Тебя еще как будто нет… – Мосты, 1960, № 5, с. ПО, под названием Эхо (2). – ПГ 1, с. 176. С. 201 . Всю ночь, всю ночь, всю ночь мело… – Новый журнал, 1957, № 49, с. 50, как шестое стихотворение цикла Стихи о России. – П, с. 66, с разночтением:

Вот-вот и выдавит стекло,

– ПГ 1, с. 177. АКП (Box 4, Folder 103) – с пометкой «24 / авг. 56». С. 202 . Слепая лошадь без седла… – Новый журнал, 1957, №49, с. 46-17, как второе стихотворение цикла Стихи о России. – П, с. 69, с разночтениями: с. 10:

Пальто, изъеденное молью,

с. 20:

И может быть, бежать не надо.

– ПГ 1, с. 178. С. 203 . Босыми быстрыми ногами… – Новый журнал, 1957, № 49, с. 47-48, как третье стихотворение цикла Стихи о России. – П, с. 64. – ПГ 1, с. 179. Элоим (Элохим) – одно из древнееврейских имен Бога. С. 204 . Не ожидая, на ходу… – Новый журнал, 1957, № 49, с. 48-49, как четвертое стихотворение цикла Стихи о России, с разночтением: с. 3:

Два-три листа в глухом саду,

– П, с. 67, с тем же разночтением. – ПГ 1, с. 180. С. 204 . Во мгле сплошного снегопада… – Новый журнал, 1957, № 49, с. 49-50, как пятое стихотворение цикла Стихи о России. – П, с. 68. – ПГ 1, с. 181. С. 205 . Забудь ее, – большим потоком… – Новый журнал, 1957, № 49, с. 50-51, как седьмое стихотворение цикла Стихи о России, без посвящения. – П, с. 65. – ПГ 1, с. 182. Кирилл Елита-Вильчковский (1904-1960) – литературный критик, участник движения младороссов. С. 206 . О, понимаю, понимаю… – Новый журнал, 1959, №58, с. 112-113, как второе стихотворение цикла Фарфор. – ПГ 1, с. 183. АКП (Box 7, Folder 137) – с пометкой «июль 1955». С. 207 . В таком же точно, горделивом… – Новый журнал, 1959, № 58, с. 112, как первое стихотворение цикла Фарфор. – ПГ 1, с. 184. АКП (Box 4, Folder 108), с делением на четверостишия, с пометкой «30/ VII – 55», с разночтениями: с. 8:

Мир проявляется в окне

с. 11-16:

И кожура пустая пенки

В загаре желтом, как у всех,

Воспоминанье иль примета?

Особенная полоса?

Или у каждого предмета

Есть жизни тайных полчаса

с. 18:

Весь обозначен, окружен

С. 207 . Корделия, – могла бы ты ползком… – Новый журнал, 1959, № 58, с. 113, под названием Корделия. – ПГ 1, с. 185. АКП (Box 7, Folder 137) – с пометкой «27/ 5/ 57 Paris». С. 208 . И все же знал, – пускай не точно… – Новый журнал, 1956, №44, с. 69-70, как часть цикла Заклинания. Объединено (вероятно, вследствие опечатки) в один текст со стихотворением В заносы, в бунт простоволосый… – П, с. 70, с посвящением Л. Росс. – ПГ 1, с. 186. С. 209 . В заносы, в бунт простоволосый… – Новый журнал, 1956, № 44, с. 68-69, как третье стихотворение цикла Заклинания. Объединено (вероятно, вследствие опечатки) в один текст со стихотворением И все же знал – пускай не точно… – П, с. 71, с посвящением «Н. А. К.-П.» [Нине Алексеевне Корвин-Пиотровской], без третьей строфы, с разночтением: с. 13:

Уже иная, не своя,

– ПГ 1, с. 187. Беловая рукопись – АКП (Box 4, Folder 103), с пометкой «23 /I/ 56», с разночтением: с. 26:

Не верить и молить, – хоть раз,

С. 210 . Над Росью, над моей рекой… – Новый журнал, 1956, № 44, с. 67-68, как второе стихотворение цикла Заклинания, с разночтением: с. 18:

Персидской зацвела сиренью, —

– П, с. 60-61, с тем же разночтением. – Содружество, с. 253, с разночтением: с. 22:

И льется легкая истома

– ПГ 1, с. 188. На труп зарезанного сна… – отсылка к «Макбету» Шекспира. С. 211 . И если так, и если даже… – Новый журнал, 1956, № 44, с. 66-67, как первое стихотворение цикла Заклинания, без посвящения, с разночтениями: с. 3:

Пятно пустое, – та же, та же, —

с. 5:

Вся в шуме листьев, в ветре, в громе,

с. 8:

В глазах заплаканных, и в том

с. 18-19:

Неузнавающей, но вот —

Уже в костях, уже под кожей,

с. 23:

И только ставень ржавым стуком

с. 25-26:

Пускай иная, – не забуду,

Одну тебя – за каждый год,

– П, с. 62-63, с посвящением, с теми же разночтениями. – ПГ 1, с. 189. Беловая рукопись – АКП (Box 4, Folder 103) без посвящения, с датой 18. VIII. 1955, с разночтениями: с. 8:

В глазах заплаканных, и в том

с. 18-19:

Неузнаваемой, но вот —

Уже в костях, уже под кожей,

с. 26:

Не разлюблю – за каждый год,

София Прегель (1897, Одесса – 1972, Париж) – эмигрантская поэтесса, близкая знакомая Корвин-Пиотровского. С. 212 . Среди вокзальных наставлений… – Возрождение, 1956, № 53, с. 55, с разночтением: с. 13:

Но вскрикнуть и твердить потом

– ПГ 1, с. 190. АКП (Box 4, Folder 108) – дата 9.VIII.1955. С. 213 . Подходит смерть, и странно мне прощанье… – ПГ 1, с. 191. Боярка – городок вблизи Киева. С. 214 . Ночь поздняя черным-черна… – Новый журнал, 1955, № 41, с. 136, под названием Ночь, с разночтением: с. 20:

И словно плачет на прощанье.

–  Содружество, с. 247, с делением на четверостишия, с разночтением: с. 20:

И долго плачет на прощанье.

– ПГ 1, с. 193. С. 214 . Ночь и сад. Весь цикл – Новый журнал, 1964, № 77, с. 43-45. Илларион Воронцов-Дашков (1918-1973) – знакомый поэта, сосед семьи Корвин-Пиотровских в Лос-Анджелесе. Поэт часто читал стихи в его доме. 1. Не знаю, ласточки иль ноты… – Новый журнал, 1964, № 77, с. 43. – Содружество, с. 248, без посвящения. – ПГ 1, с. 194. 2. Твой мир, с его туманным дном… – Новый журнал, 1964, № 77, с. 43 – 44. – ПГ 1, с. 195. 3. Медлительно и многоствольно… – Новый журнал, 1964, № 77, с. 44, с разночтением: с. 5:

Из тех, что ловят находу

– ПГ 1, с. 196. 4. Ты болен, болен. Этот сон… – Новый журнал, 1964, № 77, с . 45, с разночтениями: с. 9-10:

Таинственным прикосновеньем

Невыявленного штриха,

–  Содружество, с. 250. – ПГ 1, с. 197. С. 217 . Бессонница и задыханье… – Новый журнал, 1962, № 67, с . 64-65, как первое стихотворение цикла Стихи о звездах с общим посвящением Л. Росс, с разночтением: с. 4:

Разрежет молнией окно.

– ПГ 1, с. 198. С. 218 . И все о нас, и все о нас… – Новый журнал, 1962, № 67, с. 65, как второе стихотворение цикла Стихи о звездах, с разночтением: с. 10:И нежным сумракам в ответ – ПГ 1, с. 199. Видимо, первый (сильно отличающийся) вариант под названием Лунная – АКП (Box 8, Folder 145). С. 218 . Когда окно в саду тревожном… – Новый журнал, 1962, № 67, с. 66, как третье стихотворение цикла Стихи о звездах. – Содружество, с. 246. – ПГ 1, с. 200. С. 219 . Цветы и молнии, – в саду… – Новый журнал, 1962, № 69, с. 20, как первое стихотворение цикла Тени, с разночтением: с. 13:

Не вспомнить ни одной приметой, —

– ПГ 1, с. 201. С. 220 . Письмо, которое не скоро… – Новый журнал, 1962, № 69, с. 20-21, как второе стихотворение цикла Тени, без деления на четверостишия, с разночтением: с. 15:

Внезапный перечень падений

–  Содружество, с. 249, без деления на четверостишия, с разночтениями: с. 14-15:

Терзающих тебя во сне, —

Жестокий перечень падений

– ПГ 1, с. 202. С. 220 . Любви второй, любви бесплодной… – Новый журнал, 1962, № 69, с. 21, как третье стихотворение цикла Тени. – ПГ 1, с. 203. АКП (Box 8, Folder 145) – дата20.III.1962. С. 221 . Вступленье к осени, – на пляже… – Новый журнал, 1962, № 69, с. 21-22, как четвертое стихотворение цикла Тени. – ПГ 1, с. 204. С. 221 . Еще без темы и без плана… – Новый журнал, 1962, № 69, с. 22, как пятое стихотворение цикла Тени. – ПГ 1, с. 205. АКП (Box 8, Folder 145) – пометка «Лос Анжелес». С. 222 . Двойник, поэт иль кто-то третий… – Новый журнал, 1962, № 69, с. 23, как шестое стихотворение цикла Тени, с разночтением: с. 20:

Что медлит за его плечом?

– ПГ 1, с. 206. АКП (Box 8, Folder 145) – дата 20.III.1962. С. 223 . Все реже всплески водяные… – Новый журнал, 1962, № 70, с. 8. – ПГ 1, с. 207. В рукописи (АКП, Box 3, Folder 95) пометка «L.[os] A.[ngeles] 1/2 окт. 62». Анастасия Германовна Воронцова-Дашкова (урожденная Генкель, 1927-1982) – жена Иллариона Воронцова-Дашкова, соседка поэта в Лос-Анджелесе. С. 223 . Под топот беспокойных ног… – Новый журнал, 1963, № 72, с . 112-113, как второе стихотворение цикла Посвящения, с первой строфой, отсутствующей в ПГ 1:

Еще о музыке. В саду

Мечтатель принимает позу, —

Кармен бросает на ходу

Свою растрепанную розу.

Разночтение: с. 9:

И соблюдая такт и меру

–  Содружество, с. 251, в той же редакции, что ПГ 1, но с делением на четверостишия. – ПГ 1, с. 208. АКП (Box 8, Folder 145) – дата 10.1.1963. А. Н. Кожина – знакомая поэта, соседка его в Лос-Анджелесе. С. 224 . Беззвездный мир и тишина… – Новый журнал, 1955, №42, с. 109, как второе стихотворение цикла Сад. – ПГ 1, с. 209. С. 225 . Влюбленный в ночь, я ночи жду… – Новый журнал, 1955, № 42, с. 108-109, как первое стихотворение цикла Сад. – ПГ 1, с. 210. С. 226 . Туманной осени пора… – Новый журнал, 1963, № 72, с. 112, как первое стихотворение цикла Посвящения. – ПГ 1, с. 211. АКП (Box 8, Folder 145) – с пометкой «15/12/ 62 Los Angeles». И. Б. Дерюгина – знакомая поэта в Лос-Анджелесе. С. 226 . Я выйду ночью как-нибудь… – Новый журнал, 1963, № 72, с. 113-114, как третье стихотворение цикла Посвящения, с разночтением: с. 11:

Вздыхая, ветка на меня

– ПГ 1, с. 212. В. Н. Осипьян – Варвара Осипьян, одна из первых русских знакомых поэта в Лос-Анджелесе. С. 227 . Не правда ль, – вечером, когда… – Новый журнал, 1963, № 72, с. 114, как четвертое стихотворение цикла Посвящения. – ПГ 1, с. 213. Е. Б. Хрущова – знакомая поэта в Лос-Анджелесе, сестра И. Б. Дерюгиной. С. 228 . Когда рояль дрожит струнами… – Мосты, 1960, № 5, с. 109, под названием Эхо (1), с разночтениями: с. 7:

Не ты, мой друг, но та, другая, —

с. 15:

Летать и падать, и томиться,

– ПГ 1, с. 214. С. 228 . Здесь близок океан. Сюда… – Новый журнал, 1961, № 65, с. 62, как четвертое стихотворение цикла Калифорнийские стихи. – ПГ 1, с. 215. АКП (Box 3, Folder 94) – дата 22.V.1961. С. 229 . Давай немного постоим… – Новый журнал, 1961, № 65, с . 63-64, как третье стихотворение цикла Калифорнийские стихи, с дополнительной (первой) строфой:

Ты слабо дышишь. Я едва

Тебя во мраке различаю,

Я на невнятные слова

Лишь стуком сердца отвечаю.

– ПГ 1, с. 216. С. 229 . Какая жалкая забава… – Новый журнал, 1961, № 65, с . 63, как второе стихотворение цикла Калифорнийские стихи. – ПГ 1, с. 217. С. 230 . Не от свинца, не от огня… – Новый журнал, 1955, № 42, с. 107-108, под названием Баллада. – ПГ 1, с. 218-219. АКП (Box 4, Folder 109) – текст рукой Нины Корвин-Пиотровской под названием Баллада, с разночтениями: с. 5-8:

И вспышка мутная штыка

Не обжигала тоже, —

Меня убьет удар смычка

В застенке душной ложи.

с. 13:

Скрипач, усмешку затая

вместо с. 25-32:

И вдруг нахлынет тишина,

Все захлестнет волною, —

И люстры желтая луна

Погаснет надо мною.

С. 230 . Налево, направо – шагай без разбора… – Новый журнал, 1958, № 55, с. 110, под названием Сцена у фонтана, без деления на четверостишия, с разночтениями: с. 15:Струя как змея в говорливом фонтанес. 17-18:

Ночь музыкой душит, – и петли и трубы,

И в черных лучах соловьи,

–  Содружество, с. 252, с разночтением: с. 7:Серебряной шпорой иль тем, что не волен– ПГ 1, с. 220. АКП (Box 3, Folder 100) – беловая рукопись под названием Сцена у фонтана, с датой 15.V.1958, без деления на четверостишия, с разночтениями: с. 5:

Ты именем бредишь, ты памятью болен,

с. 9:

Как дробь барабана гремит на паркете

с. 11:

Мазурка до муки, до смерти – и эти

с. 15:

Струя как змея в торопливом фонтане

с. 17-18:

Ночь музыкой душит, – и петли и трубы,

И в черных ручьях соловьи, —

с. 21:

Я гибну, я предан, недаром мне снится

АКП (Box 4, Folder 108) – черновик с датой 24.VII.1955. Самбор – город на Западной Украине. С. 232 . Замостье, и Збараж, и Краков вельможный… – Новый журнал, 1965, № 79, с. 116-117, без деления на четверостишия, с разночтениями: с. 21:

О, польская гибель в сугробах сирени,

с. 25:

Все музыкой будет, – цыганской гитарой,

– ПГ 1, с. 221. Замостье (Замосць) – город на востоке современной Польши. Збараж – город на Западной Украине. С. 233 . Повторный осторожный стук… – ПГ 1, с. 222-223. АКП (Box 8, Folder 145) – с пометкой «San Jose». Грааль – легендарная чаша с кровью Христа, символ трудно достижимой цели. С. 234 . Когда, возникнув для распада… – ПГ 1, с. 224. С. 234 . В закатном небе, в летней роще… – ПГ 1, с. 225. С. 235 . Меня обманывали дети… – ПГ 1, с. 226; в предпоследней строке явная опечатка: «Стоит» вм. «Стоишь». АКП (Box 8, Folder 147) – посвящение Р. Гулю. С. 236 . На нашем маленьком вокзале… – ПГ 1, с. 227. АКП (Box 3, Folder 94) – дата 2.VI.1961. С. 236 . Для последнего парада… – Новый журнал, 1961, № 65, с. 62, как первое стихотворение цикла Калифорнийские стихи, с разночтениями: с. 3:

Легкий крейсер из Кронштадта

с. 7:

Гроб к нему плывет, качаясь,

с. 18:

Сколько звезд и сколько стран, —

с. 23-28:

Будут волны торопливо

Мчать безмолвную корму —

Там проходят мимо, мимо

Берега и острова, —

Голубые пятна дыма,

Сон, намеченный едва.

–  Содружество, с. 254, с разночтениями: с. 4:

Входит в незнакомый порт.

с. 18:

(Сколько звезд и сколько стран!),

– ПГ 1, с. 228.

Из стихов, не вошедших в книги

С. 241 . Твои миндалевые очи… – Сполохи, 1922, № 7, с. 2.

С. 242 . Ты ль коса моя, кудрявая коса… – Деревня в русской поэзии, с. 92.

С. 242 . Похвальба. – Деревня в русской поэзии, с. 93.

С. 243 . Куманек. – Сполохи, 1922, № 6, с. 3, с делением на четверостишия, с разночтениями:

с. 18:

с. 20:

–  Деревня в русской поэзии, с. 94.

С. 243 . Метель. – Деревня в русской поэзии, с. 95.

С. 244 . Сеновал. – Деревня в русской поэзии, с. 96.

С. 245 . Похмелье. – Накануне, 1923, 23 сент. (№ 442), с. 7.

С. 245 . Стихи (I. Я себя не жалею давно…; II. Давно моей бессоннице знаком…). – Руль, 1928, 12 февр. (№ 2193), с . 2.

С. 246 . Измена. – Руль, 1928, 26 февр. (№ 2205), с . 2.

С. 247 . Я не ищу с врагами примиренья… – Руль, 1928,25 марта (№ 2229), с . 2, как второе стихотворение цикла Ямбы.

С. 247 . Бегство. – Руль, 1928, 1 апр. (№ 2235), с . 2.

С. 250, 251 . Уже в постели, отходя ко сну…; Я точно вывел формулу страстей… – Руль, 1928,6мая(№2262),с.2. АКП(Box7,Folder 126)-дата 25.IV.1937, вместо последнего четверостишия – два других:

С. 251 . Еще коплю для будущего силы… – Руль, 1928, 13 мая (№ 2268), с. 2, под заглавием Стихи. I.

С. 252 . Что знаешь ты об этой тишине?.. – Руль, 1928, 24 июня (№ 2302), с. 2.

С. 252 . Дождь. – Руль, 1928, 28 окт. (№ 2410), с. 2.

С. 253 . Мщение. – Руль, 1929, 20 янв. (№ 2478), с. 2.

С. 254 . Сквозь мирный быт – рассказы о былом… – Руль, 1929, 17февр. (№ 2502), с. 2.

С. 255 . Россия, Русь. Я долго не хотел… – Руль, 1929, 3 марта (№ 2514), с. 2.

С. 255 . Рыцарь на коне. – Руль, 1929, 30 июня (№ 2611), с. 2.

С. 256 . Крылья. – Руль, 1929, 18 авг. (№ 2653), с. 2.

С. 257 . На улице и мрак и мгла… – Руль, 1930, 16 февр. (№ 2805), с. 2, как второе стихотворение цикла Ночные прогулки.

С. 258 . Январь и ночь. Но мостовая… – АКП (Box 4, Folder 109), с датой 1930.

С. 259 . Возвращение из Мюнхена. – АКП (Box 7, Folder 119), с датой 1931. В с. 16 и 18 не зачеркнуты варианты: «Несется к пропасти она», «Я к солнцу поднимаю взгляд».

С. 259 . Недомоганья легкий бред… – Современные записки, 1933, № 51, с . 184-185, как второе стихотворение цикла Стихи о моем столе. АКП (Box 4, Folder 109) – дата 1931.

С. 260 . Кто я? Студент средневековый… – АКП (Box 7, Folder 120), с пометкой «Берлин» и датой 17.II.1932.

С. 261 . Скрипачка. – АКП (Box 7, Folder 123) – машинопись с датой 19.IX. 1934, рукопись с пометкой Нины Корвин-Пиотровской «Берлин 7, 8 октябрь 34». В рукописи разночтения:

с. 23-24:

АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Берлин 10. 10. 34».

С. 262 . Да будет так. Пусть не увижу… – АКП (Box 7, Folder 116). Текст рукой Нины Корвин-Пиотровской – Box 7, Folder 134, с датой 31.III.1937. Машинописный текст с той же датой – Box 7, Folder 126, без пробела между с. 4 и 5, с разночтением:

с. 6:

С. 262 . Пегас. – Новый журнал, 1955, № 40, с. 92, как первое стихотворение цикла Из ненаписанного дневника. Более обширный вариант, без названия и деления на четверостишия – АКП (Box 7, Folder 118), с датой 28.IV.1937. Разночтения:

перед с. 1:

с. 3:

с. 5-6:

с. 9-11:

после с. 12:

с. 14-16:

с. 17-19:

с. 23:

АКП (Box 4, Folder 109) – с пометкой «Берлин».

С. 263 . Черемуха. – АКП (Box 7, Folder 118), после предыдущего стихотворения, под номером 2. Шенкель (нем.) – обращенная к коню часть ноги всадника, служащая для управления.

С. 264 . Измена. – АКП (Box 7, Folder 118), после предыдущего стихотворения, под номером 3.

С. 265 . Прости-прощай, счастливый путь… – АКП (Box 7, Folder 126), с датой 25.IV.1937.

С. 266 . Черт ли с нами шутки шутит… – АКП (Box 7, Folder 118), с датой 27.IV1937.

С. 267 . Романс (Молчи, цыганская гитара!..). – АКП (Box 7, Folder 126), с датой 1.V.1937. АКП (Box 4, Folder 109) – под названием Гитара, с той же датой. Возможно, первый вариант стихотворения Вздуваю угли, воду грею…

С. 268 . Пройди сквозь муки и обиды… – АКП (Box 7, Folder 126), с датой 3.VII.1937.

С. 268 . Треск и грохот, дым фабричный… – АКП (Box 4, Folder 109), с датой 4.VII.1937.

С. 269 . Вздуваю угли, воду грею… – АКП (Box 3, Folder 98), с датой 6.VII.1937 и пометкой «Берлин».

С. 269 . Поэзия, безволье, разложенье… – АКП (Box 4, Folder 109), с пометкой «Париж» и датой 25.II.1937.

С. 270 . Походкой трудной и несмелой… – АКП (Box 4, Folder 109), с датой 11.II.1938.

С. 270 . Такая правда не терзает… – АКП (Box 4, Folder 109), с датой 16.IV1941.

С. 271 . Шуршит, ползет, неуловимым телом… – АКП (Box 7, Folder 121), с датой 16.IV1941.

С. 271 . О родине последние слова… – АКП (Box 7, Folder 121), с датой 17.IV1941. Незачеркнутые варианты:

с. 7:

с. 9:

С. 272 . Противоречий не ищи… – АКП (Box 7, Folder 121), с датой 17.IV1941.

С. 272 . Впервые я узнал желанье… – АКП (Box 4, Folder 109), с датой 10.V1943. АКП (Box7, Folder 134) – дата 10.IV1943.

С. 272 . Ты нежности просила у меня… – АКП (Box 4, Folder 109), с датой 12.IV1943.

С. 273 . Я освещен закатом бурным… – АКП (Box 7, Folder 139), с датой 12.IV1943.

С. 274 . Шурша, коляска подъезжала… – АКП (Box 4, Folder 109), с датой 12.IV1943.

С. 275 . Атом. – АКП (Box 7, Folder 139), помещено среди стихов 1943 года. Виши – французская минеральная вода.

С. 276 . Русская. – АКП (Box 7, Folder 139), помещено среди стихов 1943 года.

С. 277 . Зажал на черный день копейку… – АКП (Box 4, Folder 109), с пометкой «Fresnes».

С. 277 . Мой город. – АКП (Box 4, Folder 109), с пометкой «Fresnes

44».

С. 278 . Под пальмой на песке горячем… – АКП (Box 4, Folder 109), с пометкой «октябрь 44».

С. 279 . Ева. – АКП (Box 7, Folder 122), с датой 1944. Там же другие варианты.

С. 279 . Освобожденья от другого… – АКП (Box 4, Folder 109), с датой 14.ХП.1945.

С. 280 . У девочки прелестные глаза… – АКП (Box 4, Folder 109), с датой 24.VII.1946.

С. 280 . Опавший лист, скамью сырую… – АКП (Box 7, Folder 121), с датой 28.VIII.1947.

С. 280 . Как весело он бьет мячом… – АКП (Box 4, Folder 108), с датой 13.I.1950.

С. 281 . Пан Юрий. – АКП (Box 8, Folder 150). В черновике дата 25.VII.1955. Юрий (Ежи) Мнишек (ок. 1548-1613) – сандомирский воевода, отец Марины Мнишек. Поездка его с Мариной в Москву относится к 1606

году.

С. 283 . Подснежником белым и клочьями снега… – АКП (Box 8, Folder 150). Как и другие стихотворения о Самозванце и Марине Мнишек, видимо, написано во второй половине 1950-х годов. В рукописи незачеркнутые варианты:

с. 4:

с. 17-19:

Для женского сердца, для рыцарской славы

Александр Корвин-Гонсевский (конец XVI в. – 1639) – польский вельможа, комендант московского Кремля в 1610-12 годах. Лев (Леон) Сапега (1557 – 1633) – дипломат Речи Посполитой, выступал против авантюры Самозванца, однако принял в ней участие.

С. 284 . Астронавт. – АКП (Box 4, Folder 108), с датой 3.VIII.1955.

С. 285 . Когда-то мельница стучала… – АКП (Box 7, Folder 121), с датой 4.II.1956.

С. 286 . Я, засыпая, плащ дорожный… – АКП (Box 7, Folder 137), с датой 4.III.1956. Там же более обширный вариант с той же датой и с разночтениями:

перед с. 1:

между с. 4 и 5:

с. 7:

с. 16:

Там же вариант без даты:

В АКП (Box 3, Folder 100) этот вариант помечен датой 9.V.1958 и помещен среди материалов к поэме Ночная прогулка. Все эти тексты связаны с ключевым для поэта стихотворением Для последнего парада… и, по-видимому, представляют собой его ранние редакции.

С. 287 . Я сердце опустил в сосуд… – АКП (Box 7, Folder 137), с датой 6.XII.1956.

С. 287 . На холмике под свежей елью… – П, с. 59, первое в разделе Стихи о России.

С. 288 . Мы едем на рыбную ловлю с утра… – АКП (Box 8, Folder 147). К рукописи приложено письмо [Роману Гулю]:

...

АКП (Box 3, Folder 94) – дата 1.VI.1961 и пометка «Los Angeles».

С. 288 . Мятеж. – АКП (Box 8, Folder 145), с несколькими не зачеркнутыми вариантами и пометкой «14/ III62 L. Angeles».

С. 289 . Горами отраженный звук… – АКП (Box 8, Folder 145), среди стихотворений 1962-63 годов.

С. 290 . Вот ласточка с оторванным крылом… – АКП (Box 8, Folder 145), с датой 3.III.1963.

С. 290 . Безумец, ересью прельщенный… – АКП (Box 4, Folder 108), без даты.

С. 291 . Усталость. – АКП (Box 4, Folder 108), без даты.

С. 292 . Он тебя одарил дорогими каменьями… – АКП (Box 4, Folder 109), без даты. Текст рукой Нины Корвин-Пиотровской, почти без пунктуации.

С. 292 . Бьет полночь колокол соборный… – АКП (Box 4, Folder 109), без даты.

С. 293 . Лорелея. – АКП (Box 4, Folder 109), без даты.

С. 293 . Я ночью площадь городскую… – АКП (Box 4, Folder 109), без даты. В с. 7 речь идет о берлинской статуе Победы в парке Тиргартен.

С. 294 . Романс (Дверь на ключ, от глаз нескромных…). – АКП (Box 7, Folder 121), без даты. Возможно, пропущена строка.

С. 294 . Двенадцать пробило, соседи уснули… – АКП (Box 7, Folder 121), без даты, почти без знаков препинания. В конце строка «На горле жгутом простыня» – возможно, завершение текста.

С. 295 . Уже не странные стеченья… – АКП (Box 7, Folder 121), без даты.

С. 296 . Каким огромным напряженьем… – АКП (Box 7, Folder 121), без даты.

С. 296 . Закат, закат. Мой тихий сад… – АКП (Box 7, Folder 121), без даты.

С. 297 . Сегодня море не шумит… – АКП (Box 7, Folder 122), без даты. Незачеркнутый вариант с. 2:

С. 297 . Надышал звезду живую… – АКП (Box 7, Folder 122), без даты.

С. 298 . Если вечер в доме, если… – АКП (Box 7, Folder 122), без даты. Слова «заметней» и «подкрашенного» в с. 17-18 восстановлены по черновику.

С. 299 . Акапулько. – АКП (Box 7, Folder 122), без даты. Акапулько – город-курорт в Мексике, на берегу Тихого океана,

С. 299 . День разгорался над туманами… – АКП (Box 7, Folder 122), без даты. Слова «рдяными» в с. 3 и«древле»вс. 11 восстанавливаются по черновику.

С. 300 . Леди. – АКП (Box 7, Folder 122), без даты.

С. 301 . Зимняя прогулка. – АКП (Box 7, Folder 129), без даты.

С. 301 . Знать не хочу – ни рифмы, ни размера… – АКП (Box 7, Folder 131), без даты. Публикуется по машинописи, слово «домашним» восстановлено по черновику. Тема стихотворения – евангельская история о воскрешении Лазаря.

С. 301 . Эпитафия. – АКП (Box 7, Folder 137), без даты, с пометкой рукой Нины Корвин-Пиотровской: «Это написано, по-видимому, в Париже».

Четыре поэмы – Золотой песок, Поражение, Ночная прогулка, Возвращение – писались в 1950-е годы в Париже (Поражение, видимо, начато еще в Берлине). Корвин-Пиотровский вложил в них много труда: в его тетрадях (АКП, Box 3, Folder 99, 100; Box 4, Folder 102, 106, 107; Box 7, Folder 143) сохранилось множество черновых вариантов и отброшенных строф. От поэм, видимо, «отпочковались» некоторые лирические стихотворения – и наоборот, некоторые стихотворения были включены в поэмы. Здесь тексты публикуются по окончательной редакции, зафиксированной в ПГ 2.

С. 305 . Золотой песок. – Новый журнал, 1956, № 46, с. 25-34, с разночтениями:

I, с. 23:

II, с. 13:

III, с. 10:

IV, с. 19:

VII, с. 25, 27, 28

[нет курсива]

VIII, с. 28:

X, с. 22:

– П, с. 7-19, с теми же разночтениями и еще двумя:

X, с. 19:

X, с. 21:

– ПГ 2, с. 9-18.I, с. 1: Кирик – имеется в виду Виктор Якерин (см. предисловие). IV, с. 24: Кук – известное западное агентство путешествий. IX, с. 1: Александр Гингер (1897-1965) – эмигрантский поэт, муж Анны Присмановой, знакомый Корвин-Пиотровского; с. 5: Роман Гуль (1896-1986) – эмигрантский писатель, друг Корвин-Пиотровского; с. 6: Марк Слоним (1894-1976) – эмигрантский писатель. X, с. 16: Под небом европейской ночи… – вероятно, отсылка к знаменитому циклу В. Ходасевича «Европейская ночь».

С. 315 . Поражение. – Новый журнал, 1958, № 53, с. 12-21, без части «Вместо вступления» и главки 10 («Шумит гражданская гроза. . .»), с опечаткой в главке 7 (вместо с. 12 повторена с. 11), в остальном без разночтений. «Вместо вступления» опубликовано под названием Русалка как второе стихотворение цикла Из ненаписанного дневника – Новый журнал, 1955, № 40, с. 93-94, с делением на четверостишия, с разночтениями:

с. 5:

с. 12:

– П, с. 20-33. – ПГ 2, с. 19-31. АКП (Box 3, Folder 98) – черновик «Вместо вступления», без названия, с пометкой «37. Berlin». В черновике вариант заглавия Ротмистр.

С. 326 . Ночная прогулка. – П, с. 34-42. – ПГ 2, с. 32-39.

С. 333 . Возвращение. – П, с. 43-55. – ПГ 2, с. 40-50. В черновиках имело несколько вариантов заглавия: Молчание; Возвращение (поэма о Хаиме). Беспечный свист и смех развязный… – В тексте ПГ явная опечатка: продажный вм. развязный. К тому же неточная рифма не характерна для позднего творчества В. К.-П).

С. 345 . Беатриче. – Частично, под заглавием Беатриче: Отрывок из драматической поэмы: Руль, 1929, 17 марта (№ 2526), с. 2-3. Полный текст – Б, с. 5-112, с датами «8 ноября 1926 г. – 3 ноября 1928 г.». Драма была основательно переработана автором под конец жизни, см. рукописи в АКП (Box 3, Folder 89, 90; Box 8, Folder 147) и авторский экземпляр Б (Beinecke Rare Book and Manuscript Library, Yale University, GEN MSS 56). Здесь печатается по переработанному варианту: ПГ 2, с. 53-137. Первый печатный вариант, имеющий определенное историко-литературное значение, публикуется в Дополнениях.

С. 424 . Король. – Руль, 1928,20 мая (№2273), с. 2-3; 22 мая (№ 2274), с. 2; 27 мая (№ 2279), с. 2-4; 3 июня (№ 2284), с. 2 , с подзаголовком «Драматическая поэма», без посвящения. – Б, с. 113-158. Печатается по переработанному варианту: ПГ 2, с. 139-172. Юрий Офросимое (1894-1967) – эмигрантский писатель, близкий друг Корвин-Пиотровского.

С. 456 . Смерть Дон Жуана. – Руль, 1928, 22 янв. (№2175), с. 2-4; 24 янв. (№ 2176), с. 2-3, с подзаголовком «Драматическая поэма», без посвящения. – Б, с. 159-186. Печатается по переработанному варианту: ПГ 2, с. 173-194.

С. 476 . Ночь. – Руль, 1928, 10 июня (№ 2290), с. 4 , под заглавием Перед дуэлью, с подзаголовком «29 января 1837 г.». – Б, под заглавием Перед дуэлью, с. 187-194. Печатается по сильно переработанному варианту: ПГ 2, с. 195-200. Рукописи – АКП (Box 3, Folder 97; Box 7, Folder 143).

С. 482 . Бродяга Глюк. – Новый журнал, 1953, № 32, с. 117-125. – ПГ 2, с. 201-215. Черновая рукопись – АКП (Box 7, Folder 143). Машинопись с исправлениями – АКП (Box 4, Folder 105), с пометкой: «1934-1947, Берлин-Париж».

С. 499 . Беатриче. – Печатается по изданию 1929 г.

С. 579 . [Шуточная пьеса]. – АКП (Box 8, Folder 148), с пометкой «Написано в San Jose». Дата – вероятно, 1962 или 1963. К тексту приложена копия письма с пометкой «Дукельскому»:

...

Дукельский Владимир Александрович (1903-1969) – русско-американский композитор и поэт, автор популярных музыкальных комедий, писавший под псевдонимом Вернон Дюк (Vernon Duke); знакомый Корвин-Пиотровского. Речь в письме идет о его книге стихов Страдания немолодого Вертера (1962). Владимир Федорович Марков (р. 1920) – русско-американский славист и поэт, профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе; опубликовал «Трактат об одностроке» (1963) и сам писал одностроки (моностихи). Юрий Константинович Терапиано (1892-1980) – эмигрантский поэт, литературный оппонент Корвин-Пиотровского и Дукельского. Вагнер, Дерюгин, Вячеслав Хрущев (Хрущов), Сергей Кожин, Илларион Воронцов-Дашков – знакомые и друзья семьи Корвин-Пиотровских в Лос-Анджелесе. Владислав Валентинович Эллис (1913-1975) – поэт-эмигрант второй волны, живший в Калифорнии.

С. 583 . Казак. – Набоков В. В., Стихотворения (СПб.: Академический проект, 2002), с. 512 («Новая Библиотека поэта»). Шуточное палиндромическое стихотворение, сочиненное, видимо, коллективно Корвин-Пиотровским и Набоковым. Нами внесено очевидное уточнение в третьей строке.

Примечания

1

В «Каменном госте» Пушкин (до него и другие) привел дон-Жуана перед его гибелью к вдове (донна-Анна).

Рассуждая отвлеченно, дон-Жуан мог бы погибнуть и в другом положении, напр. у Лауры (там ведь тоже произошла дуэль). Почему же именно вдова оказалась последним увлечением дон-Жуана? Не потому ли, что Пушкин (скажем просто поэт) чувствовал, что из всех женщин, в плане метафизическом, вдова является существом особым? Что она уже в себе самой носит отраженный свет смерти?

Т. е. раз речь идет о каком-то трагическом столкновении двух миров («двух бездн»), то вдова как бы является живой связью между этими мирами, живой носительницей того начала, которое оба эти мира проникает. Потому (для дон-Жуана) особая и «влекущая сила» с особой полнотой воплощена именно во вдове. Я уверен, что Пушкин не думал об этом, но также уверен, что образ донны-Анны-вдовы – не случаен в творчестве. Тут было что-то «подсознательное».

Я сначала написал стихи, а потом уже вспомнил о Пушкине, но, думается мне, Пушкин подтверждает правильность моей «установки».

Из письма В. Л. Корвин-Пиотровского жене.

2

В тексте сборника явная опечатка: Гвидо.

3

Обширные литературные связи Корвин-Пиотровского отражены в его архиве (Vladimir Korvin-Piotrovskii Papers, Beinecke Rare Book and Manuscript Library, Yale University, GEN MSS 598; далее – АКП). Среди его корреспондентов – Г. Адамович, Л. Алексеева, В. Андреев, Н. Андреев, А. Бахрах, Н. Берберова, Р. Блох,

A. Гефтер, А. Гингер, М. Горлин, Р. Гуль, В. Дукельский (Вернон Дюк), Б. Зайцев, Л. Зуров, Г. Иванов, Ю. Иваск, А. Ладинский, С. Маковский, В. Мамченко, B. Марков, Н. Набоков, Н. Оцуп, С. Прегель, А. Присманова, С. Рафальский, О. Савич, Г. Струве, Ю. Терапиано, Тэффи, В. Ходасевич, М. Цетлин, С. Шаршун и др.

4

Владимир Корвин-Пиотровский, Поздний гость, т. I – II (Вашингтон: Victor Kamkin, Inc., 1968-69).

5

Татьяна Фесенко. «Памяти большого поэта», Новое русское слово, 15 апреля 1966 (перепеч.: Поздний гость, II, 232-234); К. Померанцев, «Вл. Корвин-Пиотровский и его поэзия», Русская мысль, 9 июня 1966 (Поздний гость, II, 235-240); Глеб Струве, «Памяти В. Л. Корвин-Пиотровского», Русская мысль, 11 июня 1966 (Поздний гость, II, 241-245); Роман Гуль, «В. Л. Корвин-Пиотровский», Новый журнал, 83 (1966), 290-293 (Поздний гость, II, 246-248); Ю. Офросимов, «Памяти поэта», Новый журнал, 84 (1966), 68-90 (Поздний гость, II, 249-270); Вяч. Завалишин, «Переоткрытие поэта», Новое русское слово, 4 августа 1968; Ю. Терапиано, «Новые книги», Русская мысль, 12 сентября 1968; Сергей Рафальский, «Демоны глухонемые», Новое русское слово, 20 апреля 1969; О. Можайская, «Полуночная душа», Возрождение, 207 (1969), 122-125; «\'Позднийгость\', том II», Возрождение, 213 (1969), 125-128; Валерий Перелешин, «Живое творчество распада», Грани, 73 (1969), 201-205; В.В. [рец. на \'Поздний гость\', т. II], Часовой, октябрь 1969; Merril Sparks, «Pozdny gost’», New York Poetry, 1 [1969?], 8-10; AleksisRannit [рец. на \'Поздний гость\', т. I], The Slavic and East European Journal 3 (1970), 361-363; Валерий Перелешин, «Элегия и эпопея», Новое русское слово, 5 марта 1972; Борис Нарциссов, «Поздний гость», Новый журнал, 107 (1972), 277-279; Валерий Блинов, «Поэтическая реальность Вл. Корвин-Пиотровского», Новый журнал, 138 (1980), 42-19.

6

Набоков утвреждал, что Корвин-Пиотровский – «удивительно одаренный поэт». См. Набоков о Набокове и прочем: Интервью, рецензии, эссе, сост., предисл., коммент, подбор иллюстраций Н. Г. Мелникова (Москва: Независимая газета, 2002), 596.

7

См. хотя бы Строфы века (Минск-Москва: Полифакт, 1995), 207-209; «Мы жили тогда на планете другой…»: Антология поэзии русского зарубежья, 1920-1990 (Первая и вторая волна), в 4 т. (Москва: Московский рабочий, 1995), кн. 1, 320-332.

8

Владимир Корвин-Пиотровский, «Смерть Дон Жуана», «Ночь», предисл. иподгот текста Е. Витковского, Современная драматургия, 2 (1990), 214-227.

9

Александр Бахрах, По памяти, по записям: Литературные портреты (Париж: La Presse Libre, 1980), 165.

10

Офросимов, op. cit, 259.

11

Ibid. Г. Адамович в письме к Ю. Иваску от 17 апреля 1960 отмечает: «Пиотровский (с самолюбованием)». См. «Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску (1935-1961)», публ. Н. А. Богомолова, Диаспора: Новые материалы, вып. 5 (Париж-Санкт-Петербург: Athenaeum-Феникс, 2003), 536. Ср. неприязненные замечания Иваска, который встретился с Корвин-Пиотровским по совету Адамовича: «Корвин-Пиотровский – громко звучащая фамилия, не настоящая. Маленький, носатый, юркий – из Гомеля, Могилева… Манерный шут […] все суета, еврейско-иронический смешок» (запись 18 июня 1960). Н. А. Богомолов, ред., «Проект Акмеизм\'», Новое литературное обозрение, 58 (2002), 165. О возможном еврейском происхождении поэта см. письма Ю. Терапиано В. Маркову в кн. Минувшее. Т. 24. С.-Петербург: Феникс, 1998. Следует заметить, что еврейские мотивы, хотя и не частые в творчестве Корвин-Пиотровского, присутствуют в его поэме «Возвращение» и ненапечатанном стихотворении «День разгорался над туманами…».

12

К. П.[омеранцев], «Поражение» [рец.] Мосты, 4 (1960), 327.

13

АКП, Box 9, Folder 182.

14

О математических способностях Корвин-Пиотровского см. Офросимов, 254.

15

Частное сообщение сына поэта Андрэ де Корвина (André de Korvin), профессора математики в Хьюстоне (Техас).

16

Офросимов, 251-252.

17

Роман Гуль, op. cit, Поздний гость, II, 246. Матвей Корвин, занимавший престол в 1458-1490, был одним из наиболее выдающихся средневековых властителей Венгрии; в частности, он установил дипломатические отношения с Русским государством.

18

Бахрах, op. cit, 162.

19

Офросимов, 259. Имеются в виду полулегендарный герой IV в. до н. э. Марк Валерий Корв, воевавший с этрусками, самнитами и др., и консул времен Октавиана Августа – Марк Валерий Мессалла Корвин, друг Горация, покровитель Тибулла и Овидия.

20

Ср., напр., Бахрах, 161-162; Юрий Терапиано, Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924-1974) (Париж – Нью Йорк: Альбатрос – Третья волна, 1987), 239.

21

В АКП (Box 1, Folder 7) сохранилась копия письма Корвин-Пиотровского к Бетцендерфер (б. д.), связанного с поисками Якерина.

22

См. упомянутое письмо, а также письмо (б. д.) Корвин-Пиотровского к Роману Гулю (Roman Gul\' papers, Beinecke Rare Book and Manuscript Pibrary, Yale University, GEN MSS 90, Box 8, Folder 173).

23

Вероятно, именно «Кирик» в 1920-е годы сотрудничал в Красной нови и Новом мире: именем Виктора Якерина подписаны не лишенная юмора статья «Об использовании имени Ленина» (Красная новь, 9(1925), 280-281), рецензия на «Донские рассказы» Шолохова (Новый мир, 5 (1926), 187) и др.

24

Вл. Корвин-Пиотровский, «Автобиографическая справка», Поздний гость, II,217; впервые опубликовано в сборнике Содружество (Вашингтон: Victor Karnkin, Inc., 1966), 527.

25

Гуль, 246.

26

Частное сообщение Андрэ де Корвина.

27

«Автобиографическая справка». Это утверждение повторяется в большинстве опубликованных биографий Корвин-Пиотровского.

28

Гуль, 246-247.

29

Биограф Набокова Эндрю Филд говорит, что Набоков считал военные истории Корвин-Пиотровского выдумками. Он же утверждает, что Корвин-Пиотровский мог послужить одним из прототипов Смурова, героя набоковской повести «Соглядатай» (которого, как известно, ловят на «мифотворчестве», связанном с участием в гражданской войне). См. Andrew Field, Nabokov: His Life in Part (New York: The Viking Press, 1977), 166; он же, VN: The Life and Art of Vladimir Nabokov (New York: Crown Publishers, Inc., 1986), 137. Ср. еще E. Каннак, «Памяти поэта», в ее кн. Верность: Воспоминания, рассказы, очерки (Paris: YMCA-Press, 1992), 244.

30

Копия письма сохранилась в АКП (Box 2, Folder 64).

31

Роман Гуль, Я унес Россию, I (Москва: Б.С.Г.-Пресс, 2001), 115, 172,257; II, 169; Field, Nabokov: His Life in Part, 165-166.

32

Офросимов, 251.

33

Копия письма – в АКП (Box 2, Folder 64). Здесь и в некоторых других письмах нами исправлены мелкие пунктуационные неточности. Ср. Каннак, op. cit, 243-244. Гротескную историю о приключении Корвин-Пиотровского – шофера приводит Набоков в письме к Эдмунду Вильсону (20 января 1945), см. Simon Karlinsky, ed., Dear Bunny, Dear Volodya: The Nabokov-Wilson Letters, 1940-1971, rev. and exp. ed. (Berkeley: University of California Press, 1979), 164-165.

34

Гуль, Я унес Россию, I, 182.

35

Офросимов, 262-263.

36

Письмо к сестре Людмиле 29 апреля 1931 (см. сноску 31).

37

Письмо к сестре Людмиле 4 июня 1931 (см. сноску 28).

38

См. Новая русская книга, 1922, 10, 32.

39

Karl Schloegel u. a., Chronik russischen Lebens in Deutschland, 1918-1941 (Berlin: Akademie Verlag, 1999), 96, 131-132, 173, 217-218, 223, 342, 346, 429, 432, 446; Amory Burchard, Klubs der russischen Dichter in Berlin 1920-1941: Institutionen des literarischen Lebens in Exil (München: Otto Sagner, 2001), 231, 234-235, 275.

40

Глеб Струве, «Из моих воспоминаний об одном русском литературном кружке в Берлине», Три юбилея Андрея Седых: Альманах 1982, 189-194; Schloegel, op. cit, 135.

41

Александр Долинин, «Доклады Владимира Набокова в Берлинском литературном кружке», Звезда 4 (1999), 8; Burchard, op. cit., 233-234.

42

«Автобиографическая справка».

43

Ср. Офросимов, 256: Есенина и Клюева Корвин-Пиотровский «в те времена и знать [ … ] не мог уже потому, что очень мало читал, не выходя из своего “круга чтения"». Это утверждение сомнительно. С Есениным поэт был знаком и присутствовал на его берлинском вечере (см. Гуль, Я унес Россию, 206).

44

Офросимов, 261-262.

45

Сборник «Полынь и звезды» рецензировался в Новой русской книге (22 февраля 1922), Новом времени (22 апреля 1923) и др.; «Святогор-скит» в Днях (29 июля 1923); «Каменная любовь» во Времени (17 ноября 1924), Руле (26 ноября 1924), Сегодня (13 декабря 1924) и др.

46

Офросимов, 252.

47

К. Мочульский, «Полынь и звезды», Звено, 9 (1923), 3.

48

Н. Смирнов, «На том берегу», Новый мир, 6(1926), 141. В отзыве эмигранта, подписывавшегося «Ренэ Санс», Корвин-Пиотровский был объявлен «юродствующим во славу III интернационала версификатором» и «рыжим чекистом», при этом живущим в России. См. Ренэ Санс [К. Я. Шумлевич], «Каменная любовь», Новое время (2 ноября 1924).

49

Офросимов, 257-258.

50

Ibid., 256.

51

Глеб Струве, «Памяти В. Л. Корвин-Пиотровского», Поздний гость, II, 242.

52

Ср. ibid.

53

В первом номере «Веретеныша» есть шарж на Пиотровского, сделанный С. А. Залшупиным.

54

В АКП (Box 2, Folder 44) хранится письмо Корвин-Пиотровского к Савичу (2 июля 1927), касающееся получения гонорара из СССР с помощью В. Лидина и Н. Тихонова.

55

См. Энциклопедия фантастики: Кто есть кто, под ред. Вл. Гакова (Минск: Галаксиас, 1995), 260-261.

56

Об этом литературном объединении см.: Е. Каннак, «Берлинский кружок поэтов (1928-1933)», Русская мысль, 25 марта 1971, «Берлинский “Кружок поэтов"» (1928-33)», Русский альманах, 1981, 363-366; Burchard, op. cit., 239-283; Thomas Urban, Russische Schriftsteller im Berlin der zwanziger Jahre (Berlin: Nicolai, 2003), 212-225.

57

Согласно биографу, который ссылается на письмо Набокова к матери, Набоков впервые встретил Корвин-Пиотровского в Клубе поэтов в 1928 году после пятилетнего перерыва. Вначале он относился к нему с недоверием, памятуя о его «сменовеховском» прошлом, но вскоре оба писателя сблизились. См. Brian Boyd, Vladimir Nabokov: The Russian Years (Princeton, N. J.: Princeton University Press,1990), 277-278, 564.

58

Каннак, «Берлинский кружок…», Русская мысль, 25 марта 1971; Верность, 216, 244; Field, Nabokov: His Life in Part, 166; VN: The Life and Art of Vladimir Nabokov, 137-138.

59

Бахрах , 161.

60

АКП (Box 6, Folder 113).

61

Клод Фаррер (1876-1957) – французский прозаик.

62

Об этой трагедии мы знаем только из протокола клуба. Кстати, именно ее, видимо, пародирует «Марта Фабриччио, трагедия» (там же).

63

Офросимов, 252. Ср. ироническое замечание Георгия Иванова в письме 25 января 1956: «Я не Корвин, что[бы] из кожи лезть, чтобы поражать всякими "чеканками"». Георгий Иванов, Ирина Одоевцева, Роман Гуль, Тройственный союз (Переписка 1953-1958 годов), публ., сост., коммент. А. Ю. Арьева и С. Гуаньелли (СПб.: Петрополис, 2010), 318.

64

Бахрах, 163. Андрэ де Корвин утверждает, что его отец ценил Ходасевича весьма высоко. После смерти Ходасевича Корвин-Пиотровский написал о нем доклад, прочитанный на вечере памяти русских поэтов в Париже 20 ноября 1948 года: см. Русское зарубежье: Хроника научной, культурной и общественной жизни, 1940-1975, Франция, под общей ред. Л. А. Мнухина, т. I (5) (Париж: YMCA-Press, Москва: Русский путь, 2000), 278.

65

Офросимов, 258.

66

Ibid.

67

В. Сирин, «“Беатриче" В. Л. Пиотровского», Россия и славянство (11 октября 1930); перепеч.: Владимир Набоков, Собрание сочинений в пяти томах: Русский период, т. III (Санкт-Петербург: Симпозиум, 2000), 681-684. Ср. также Ю. Офросимов, «Беатриче», Руль, 17 апреля 1929.

68

Ей было также посвящено стихотворение «Тени под мостом» (1928).

69

См. цитированное письмо от 29 апреля 1931.

70

См. Каннак, «Памяти поэта», 246.

71

Ibid.

72

Владислав Ходасевич, Камер-фурьерский журнал (Москва: Эллис Лак, 2002), 327-331. См . также Русское зарубежье: Хроника научной, культурной и общественной жизни, 1920-1940, Франция, под общей ред. Л. А. Мнухина, т. III (Москва: Эксмо, 1996), 540, 563.

73

Ibid., 328.

74

Русское зарубежье…, т. III, 540. Ср. Валентин Булгаков, Словарь русских зарубежных писателей (New York: Norman Ross, 1993), 112.

75

Ср. письма К. Вильчковского к Корвин-Пиотровскому от 6 и 27 января 1947 (АКП, Box 2, Folder 59).

76

Ср. А. Звеерс, публ., «Письма И. А. Бунина к Г. В. Адамовичу», Новый журнал, 110 (1973), 169.

77

Ирина Одоевцева, На берегах Сены (Paris: La Presse Libre, 1983), 125-133. Воспоминания Одоевцевой, как известно, не слишком точны: достаточно сказать, что отъезд Цветаевой в них отнесен к лету 1938 года.

78

Терапиано, Литературная жизнь…, 133.

79

Офросимов, 265.

80

Ср., в частности: Ренэ Leppa , Они унесли с собой Россию: Русские эмигранты – писатели и художники во_Франции (1920-1970) (Санкт-Петербург: Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ», 2003), 307-308.

81

Ср. «Автобиографическаясправка»;Field, Nabokov: His Life in Part, 166. Документы об участии Корвин-Пиотровского в Сопротивлении, его пребывании в тюрьмах, тюремные записки и др. находятся в АКП (Box 9, Folder 182). Ср. еще рассказ об армянине-маляре, которого поэт спас в заключении – Гуль Р., «В. Л. Корвин-Пиотровский», 247.

82

См. также письмо Корвин-Пиотровского к Прегель (копия, б. д.) – АКП, Box 1, Folder 41.

83

Андрэ Фроссар (André Frossard, 1915-1995) – писатель-католик, член Французской Академии с 1987.

84

André Frossard, La maison des otages (Paris: Éditions duLivreFrançais, 1945), 115-116. Беллетристическая природа книги не дает уверенности в реальности всех описываемых событий. Так, Корвин-Пиотровский в ней назван татарским князем, не знающим немецкого языка. Впрочем, здесь нельзя исключить «мифотворчество» поэта, которое могло способствовать его выживанию в нацистской тюрьме.

85

Н. Берберова, Курсив мой: Автобиография, 2 изд., том II (New York: Russica, 1983), 513-514. Ср. Русское зарубежье…, т. I (5), 63.

86

Русское зарубежье…, т. I (5), 64.

87

Ibid., 265.

88

Офросимов, 264-266. В 1946 Корвин-Пиотровский с Романом Гулем собирались создать фильм о Мусоргском «La Chanson Fatale» («Роковая песня»). См. письмо от 30 мая 1946, Roman Gul\' papers, Box 8, Folder 170.

89

См., в частности, Русское зарубежье…, т. I (5), 70, 96, 101, 202, 227. Ср. Андрей Чернышев, ред., «“Этому человеку я верю больше всех на земле": Из переписки И. А. БунинаиМ. А. Алданова», Октябрь 3 (1996), 131.

90

Стихотворение опубликовано: Руль, 15 апреля 1928; перепечатано с изменениями: Советский патриот, 9 июня 1945, и в Поздний гость, I.

91

Ср. Герра , 318.

92

Roman GuP papers, Box 8, Folder 170.

93

Герра, 143-144.

94

Кирилл Померанцев, Сквозь смерть: Воспоминания (London: Overseas Publications Interchange Ltd., 1986), 86. Ср. Русское зарубежье…, т. I (5), 374.

95

Русское зарубежье…, т. I (5), 66, 152-153, 187, 194, 229, 269, 278, 283, 382, 420, 522; т. II (6), 381, 394.

96

О «Воздушном змее» писали Н. Андреев (П. Тверской, «Полет по "ломаной кривой"», Грани, 12(1951), 168-169, перепеч.: Поздний гость, II, 221-222); Ю.Иваск, «Воздушный змей», Новый журнал, 25 (1951), 303. См. еще К. Вильчковский, «Литературные заметки о поэзии В. Корвин-Пиотровского», Возрождение, 53 (1956), 129-135, перепеч.: Поздний гость, II, 223-231. О «Поражении» писали Г. Адамович, «Стихи Вл. Корвин-Пиотровского», Новое русское слово, 10 апреля 1960, перепеч.: Поздний гость, II, 218-220; Ю. Офросимов, «Против течения», Новый журнал, 61 (1960), 154-159.

97

См., напр., Бахрах, 163.

98

Ср. в этой связи известные стихи Ходасевича «Не ямбом ли четырехстопным…».

99

См. G. S. Smith, „Stanza Rhythm in the Iambic Tetrameter of Three Modern Russian Poets," International Journal of Slavic Linguistics and Poetics 24 (1981), 135-152.

100

Ср. Вильчковский, op. cit, 226.

101

Юрий Иваск, «Поэзия \'старой\' эмиграции», Русская литература в эмиграции: Сборник статей под ред. Н. П. Полторацкого (Питтсбург: Отдел славянских языков и литератур Питтсбургского университета, 1972), 61.

102

В АКП сохранились также произведения «легкого жанра» – эпиграммы, наброски шуточной пьесы.

103

В письме к Роману Гулю от 22 апреля 1954 упоминается и о замысле романа (Roman Gul\' papers, Box 8, Folder 170).

104

Письмо от 14 августа 1955 (АКП, box 8, folder 39).

105

Офросимов, 249.

106

Видимо, поэт предполагал написать о них обширный цикл или даже поэму. В АКП (Box 8, Folder 145, Folder 150 и др.) сохранились многочисленные фрагменты, посвященные теме Самозванца. Иногда с этой темой связываются и другие романтические мотивы польской истории. Стихи о Самозванце и Марине хронологически предшествуют переезду Корвин-Пиотровского в США.

107

О последних днях и смерти поэта подробно говорится в письмах его вдовы к Офросимову (АКП, Box 2, Folder 77-78).