Около 1585-86-87 гг. Шекспиръ оставляетъ Стратфордъ и уѣзжаетъ въ Лондонъ. Къ числу вѣроятныхъ мотивовъ отъѣзда — необходимости изыскать средства для поддержки собственной и отцовской семьи и желанія приложить свои пробуждающіяся силы къ чему-нибудь крупному и яркому, преданіе прибавляетъ еще одинъ, несомнѣнно имѣющій за собою извѣстную фактическую подкладку. Первый біографъ великаго драматурга — Роу сообщаетъ, что Шекспиръ, "какъ это часто бываетъ съ молодыми людьми, попалъ въ дурное общество, между прочимъ занимавшееся браконьерствомъ, и вмѣстѣ съ товарищами онъ не разъ охотился за дичью въ Чарльзкотскомъ паркѣ близъ Стратфорда, принадлежавшемъ сэру Томасу Люси. За это онъ подвергся преслѣдованію со стороны владѣльца, по мнѣнію Шекспира слишкомъ суровому. Чтобы отомстить, Шекспиръ сочинилъ на него балладу. И хотя эта баллада — можетъ быть, первая поэтическая попытка Шекспира — потеряна, но, судя по разсказамъ, она преисполнена такой ѣдкости, что Люси удвоилъ свои преслѣдованія, которыя дошли до того, что Шекспиръ долженъ былъ бросить семью и всѣ свои дѣла въ Варвикшайрѣ и спастись въ Лондонъ".

По другому старому разсказу, принадлежащему умершему въ 1708 г. глостерскому священнику Дэвису, сэръ Люси "часто подвергалъ побоямъ и тюремному заключенію" молодого браконьера, "за что тотъ впослѣдствіи изобразилъ его въ видѣ дурака-судьи".

Этотъ эпизодъ браконьерства Шекспира и преслѣдованій владѣльца великолѣпнаго Чарльзкотскаго заика по настоящее время пользуется большою извѣстностью. Пробовали оспаривать достовѣрность разсказа Роу тѣмъ, что въ XVI вѣкѣ въ Чарльзкотѣ еще не было охотничьяго парка. Но y сэра Люси было иного другихъ лѣсныхъ угодій кругомъ Стратфорда и это не можетъ служить препятствіемъ къ тому, чтобы признать за разсказомъ большую долю правдоподобія. Несомнѣнно, во-первыхъ, что Шекспиръ былъ страстнымъ спортсменомъ — объ этомъ свидѣтельствуетъ одна изъ раннихъ его литературныхъ попытокъ — поэма "Венера и Адонисъ" показывающая въ немъ превосходнѣйшаго знатока охоты и лошадинаго спорта. Вполнѣ вѣроятно, поэтому, что вообще шибко жившій Шекспиръ предавался любимой всей тогдашней молодежью (въ томъ числѣ и университетской) «шалости» — браконьерству, которое, правда, тогда уже преслѣдовалось, но общественнымъ мнѣніемъ не клеймилось. Но правдоподобіе превращается почти въ увѣренность благодаря отмѣченному еще Дависомъ литературному воспроизведенію сэра Люси. И во II части «Генриха» ІV" и въ "Виндзорскихъ Кумушкахъ" фигурируетъ одинъ и тотъ же глупый, старый судья, Шалло, т. е. Пустозвонъ или Безмозглый, который все жалуется, что y него воруютъ дичь. "Въ Генрихѣ IV" специфическія черты сходства Шалло и реальнаго сэра Люси еще не ясно выражены. Но въ "Виндзорскихъ Кумушкахъ" нападеніе ведется уже совершенно открыто. И въ дѣйствительномъ гербѣ сэра Люси и въ гербѣ Шалло имѣются luces — щуки, которыя въ коверкающемъ англійскія слова произношеніи одного изъ дѣйствующихъ лицъ "Виндзорскихъ Кумушекъ" — валисца Эванса превращаются въ «lowses», т. e. вшей. И такъ какъ, въ добавокъ, по англійски слово coat обозначаетъ и платье и поле герба, то получается забавнѣйшій каламбуръ: вмѣсто того, чтобы сказать — щуки очень идутъ къ старому гербу, — Эвансъ на своемъ коверкающемъ нарѣчіи говоритъ: вши очень идутъ къ старому платью. Этотъ каламбуръ, видимо, создалъ Люси комическую извѣстность и что ударъ попалъ въ цѣль, можно судить потому, что въ Чарльзкотской библіотекѣ изъ всѣхъ современныхъ изданій отдѣльныхъ пьесъ Шекспира отыскалось только одно — "Виндзорскія Кумушки".

Если припомнить, что въ сохранившихся о немъ отзывахъ Шекспиръ рисуется намъ человѣкомъ очень добродушнымъ и корректнымъ, то становится яснымъ, что y него вышло когда-то очень крупное столкновеніе съ владѣльцемъ Чарльзкотта, разъ онъ не забылъ его даже чрезъ 10–12 лѣтъ и на высотѣ славы.