В жизни знаменитой Санкт-Петербургской Императорской Медико-хирургической академии, в деле ее становлении как крупного медицинского центра, – исключительную роль сыграл также другой украинский «хлопец» – Петр Загорский. Так что без какого-то, более или менее основательного разговора о нем самом, – нам просто даже как-то непозволительно заканчивать разговор о становлении и развитии этого крупного отечественного очага здравоохранения.
Петр Андреевич Загорский родился в 20 (9) августа 1764 года в селе Понорница, размещенном неподалеку от Новгород-Северского. Тогда же это село относилось к Кролевецкому уезду Черниговской губернии.
Батюшке его, рядовому сельскому священнику Андрею, даже во сне не приходило в голову, что его белобрысый сынишка, который так беззаботно роется в кучах золотистого песка, рассыпанного вдоль сильно и резко проступающей проселочной дороги, станет когда-нибудь знаменитым санкт-петербургским академиком…
Что крепко запомнилось самому малышу Петру – так это курганы. Они были щедрой рукою рассыпаны сразу же за родным для него селом. Стоило только выйти ему из дома – и вот они… Все до одного…
Запомнилась также речка Богачка, которая тоже крутилась-вертелась невдалеке от села.
А больше – ничего не запомнилось ему…
Потому – не успело, вроде бы.
Он был срочно отправлен на учебу в Чернигов, в тамошний коллегиум.
* * *
И все же, стоит упомянуть, что самое первое образование, как уж водится, совсем еще юный Петро Загорский получил в родительском доме, в семье священника. А был тот священник очень сильно начитан, и была у него даже кое-какая, пусть и своеобразная, домашняя библиотека… Во всяком случае, – малец не очень скучал…
В свободное от учебы время он быстро гонял по улицам, вместе с другими деревенскими ребятишками, своими ровесниками.
Зато в двенадцатилетнем возрасте его отправили в губернский город Чернигов. В тамошнем коллегиуме, где главным предметом оставалась все та же бессмертная средневековая латынь, можно было научиться даже чему-то дельному. А еще – в тамошнем коллегиуме отлично держали в памяти слишком уж давнее: когда-то здесь занимался Данило Самойлович Самойлович, здесь он также, успел как-то одним махом, сразу же на второй даже курс…
Очевидно, в голове у юного Петра Загорского ничуть не держалось понимание того, что когда-нибудь он захочет стать врачом. Хотя не услышать чего-то подобного в губернском Чернигове – было никак невозможно. Мало того, что там прекрасно помнили об успехах в делах учебы Даниила Самойловича, даже – несмотря на то, что с той поры миновало уже немало лет, – так все еще продолжали говорить о его дальнейших дорогах. Вспоминали, как он стал врачом, а еще то, что он пропадает и сейчас где-то за рубежом, уж не во Франции ли, не в самом ли Париже…
Однако закончить этот коллегиум Петру так и не удалось: заболел его батюшка, отец Андрей. Он должен был возвратиться к себе домой. А матушка его, попадья Андреиха, как все ее называли, – ничем не могла ему помочь, хоть и все время молилась Богу, чтобы Бог милосердный снова послал ему былое здоровье. Она все еще помнила, каким он был в свои молодые годы… Силач!
Что же касается самого Петра Загорского, то он, возвратясь из Чернигова, сразу же понял: дни батюшки уже сочтены. Заметил он это хотя бы по тому, как опускаются его поминутно когда-то дерзкие плечи… Непонятная и жуткая болезнь сковывала ему все телесные силы…
Быть может, тогда и впервые проснулись в его душе какое-то смутное желание: вот бы узнать, от чего человек умирает.
Однако желание это – тут же пропало…
А вскоре отец вообще отдал Богу душу. Помер…
* * *
И снова, как в былые дни, сидел парубок на реке под курганами, перемалывал в своей голове разные прочие мысли. И снова за его спиною теснились все те же вековые курганы, все так же протекала безызвестная даже в соседнем селе речка Богачка…
Он пробовал даже служить при Понорницкой ратуше каким-то бравым ратманом… Однако из его службы толку – так и не выходило.
Даже матушка и промолвила однажды ему:
– Лучше бы занялся ты хозяйством…
Перечить ей он не стал…
Наоборот, тут же направился в хижку. Там, причем давно уже, собирался приколотить какую-то убогую клямку Вспомнил, что это слово, если перевести его на кондовый русский язык, означает – обыкновенную щеколду…
Он пытался переводить на русский язык все свои слова, произнесенные им когда-либо… Просто – на всякий случай… Потому что давно уже собирался в Санкт-Петербург. Однако – старался никому не говорить ничего об этом…
Лишь в начале 1784 года, на двадцатом году своей жизни, попрощавшись с матушкой, которая начала сразу же начала слезно горевать, дескать, на кого ты меня оставляешь, – парубок все же решил отправиться в этот город. Он надеялся, что встретит там тоже добрых людей.
Как добирался до сказочного в его мечтах Петербурга – стоит особого разговора. Бывало всего. И на волах, и на конях… Пока добрался он до петербургской заставы – всего с ним было. Но едва увидел он эту полосатую слишком заставу – так захотелось ему неумолимо спать. Да так, что не доведи Господь… Растянулся на первой же грядке, показавшейся ему очень приветливой. А потом оказалось…
Но мы умолчим о том, что с ним было в дальнейшем.
Ограничимся тем, что он попросил указать ему ближайший госпиталь. Ему показали какие-то прохожие люди.
И правда.
В Генеральном сухопутном госпитале, под руководством уже знакомых нам профессоров Фомы Тихорского, Никона Карпинского, Фомы Тереховского, Яна (Ивана) Саполовича, – своих земляков, он приступил к изучению медицинского дела.
Через полгода он получил уже звание подлекаря и был привлечен к работе при госпитале на штатной должности господина прозектора. Затем, уже в звании лекаря, он также продолжал работать прозектором, получая за все свои труды довольно приличное вознаграждение – целых 250 рублей в год (жалованье, правда, было отнюдь, не лекарским, а всего лишь – подлекарским).
А дальше – наступила какая-то жизненная катастрофа. Возможно, отсутствие лекарской вакансии и вынудило Петра Загорского вообще уволиться из врачебной службы. В официальных бумагах об этом случае было сказано очень уж просто – ради «поправления своего здоровья».
Все это происходило еще в начале 1790 года, когда лекарю Загорскому не исполнилось даже двадцати шести лет. Однако, уже осенью указанного нами года, он снова поступил на службу в Шлиссельбургском уезде, неподалеку от Санкт-Петербурга. Некоторая удаленность от столицы не помешала молодому человеку опубликовать свои научные труды – притом в разных столичных журналах.
Труды его трактовали об одном и том же, об анатомии. Короче говоря, все они относились к анатомии сердца.
* * *
Однако вскоре Загорский вообще оставляет гражданскую службу и определяется в армию, где, к тому же, гораздо проще было подыскать какое-нибудь подходящее, вакантное место.
Кирасирский полк, с которым была теперь связана тесно его судьба, дислоцировался на Украине, в городе Хороле.
Это был довольно тихий, провинциальный городок, к тому же наполненный сказанием о прежнем своем «величии», которое заключалось в том, что когда-то он, этот городок, относился непосредственно к так называемому Киевскому наместничеству. Обладал он в ту пору и своим особым статусом.
Отсюда – кичился и собственным особым гербом: на нем, на ярко-красном, прямо залитом красным же цветом фоне, красовалась перевернутая острием книзу острая сабля, перекрещенная такой же красной стрелою…
Когда-то, говорили, Хорол выставлял даже свою отдельную сотню. Вместе все они воевали в Полтавском сражении на стороне Петра Великого, не Мазепы с его королем Карлом XII…
Однако дело заключалось вовсе не в этом. В городке Хороле его чуть не женили. Его просто-таки покорили местные, хорольские красавицы. В нем они были одна другой краше. Особенно, когда они появлялись на фоне своих белоснежных хат…
И была среди них одна… Его незабвенная Софьюшка…
И если он не поддался всеобщему их очарованию, так только потому, что совсем неожиданно объявили новый военный поход…
Вместе с бравыми кирасирами он выступил в поход, а там… Все постепенно забылось как-то. Забылось, как он выстаивал – ночи напролет, вплоть до наступления синего утра, лишь обагренного кровавыми облаками…
С кирасирами, такому же бравому и молодому в ту пору лекарю, довелось принимать участие в польской военной кампании 1794–1795 годов, в очередном разделе этого упрямого шляхетского государства, предпринятого его слишком энергичными соседями… Вплоть до того времени, когда на сцене, совсем неожиданно, появился великий Тадеуш Косцюшко, лишь недавно приехавший откуда-то из-за моря…
После завершения военных действий, когда сам Косцюшко попал в русский плен, – лекарю Загорскому было бы обеспечено вполне безбедное существование где-нибудь в волынской глуши. Там настоящие врачи ценились на вес золота, а из лишившихся польских магнатов своих лучших земель – можно было сколотить круглое свое собственное имение…
Однако – подобного рода будущее нисколько не прельщало Петра Андреевича Загорского, которому, к тому времени, перевалило уже за тридцать лет. Во время войны, безусловно, он еще острее почувствовал все несовершенство состояния тогдашней медицинской теории, да и тесно связанной с нею такой же практики.
А поэтому, при первой же возможности, воспользовался протекцией волынского губернатора Михаила Павловича Миклашевского, чтобы, как можно скорее, снова попасть в какой-либо научный центр, если уж и не прямо в Санкт-Петербург, то хотя бы в Москву.
И действительно.
1797 год застает Петра Андреевича уже в первопрестольной русской столице, преподавателем анатомии в тамошнем медико-хирургическом училище. Там, в Москве, он и женился. Как говорится, «охомутала» его профессорская дочь…
Однако затем, учитывая ходатайство профессора, члена ученого Совета еще только будущей Императорской медико-хирургической Академии Никона Карповича Карпинского, его прежнего учителя на берегах тихоструйной Невы, – Петра Загорского переводят на аналогичную должность в петербургском лекарском училище. Вполне возможно, что к этому приложил руку его тесть, сам профессор Карпинский…
И снова закипела его научно-исследовательская работа, благо возможности для этого изменились в самую лучшую сторону: училище, как уже нам известно, стало частью Медико-хирургической академии.
В новосозданной академии анатомические познания Загорского ни у кого не вызывают сомнения.
В 1800 году его, всего лишь тридцатишестилетнего, избирают профессором по данному предмету, по анатомии, учитывая то, что уже в 1799 году в «Трудах» академии, именно – в их XV томе, Петр Андреевич напечатал результаты своих тщательных анатомических изысканий. Они лишний раз засвидетельствовали о его широкой научной компетентности, притом – в области исключительно анатомии.
* * *
Масштабы исследований, между тем, расширяются.
В 1801 году уже тридцатисемилетний ученый завершает свое, чуть ли не главное сочинение, которое издает под названием «Сокращенная анатомия, или руководство к познанию строения человеческого тела».
Эта капитальная, итоговая книга, была издана в 1802 году в типографии Государственной медицинской коллегии. Она составляла два тома (в общей сложности – 950 страниц).
С самого начала ее признали очень толковым учебником в самой Императорской Санкт-Петербургской медико-хирургической академии, а затем – и в Харьковском и Казанском университетах, где также готовили к выпуску врачей. А потом – она уже триумфальным маршем прошествовала и по всей неоглядной Российской империи.
Это был фактически первый оригинальный русский учебник анатомии, послуживший ценнейшим пособием для многих поколений отечественных эскулапов.
Книга выдержала 5 изданий, начиная с 1802 года и по 1830. В предисловии к ней он написал: «Дознал я на опыте, сколько великому подвергались учащиеся затруднению за неимением достаточной по сему предмету классической книги. Они беспрестанно принуждались заниматься списыванием переходящих из рук в руки письменных тетрадок, грубыми, нередко, погрешностями наполненных, и теряют через то <учащиеся> постоянно <драгоценное> время» <свое>»…
Книга стала как бы продолжением прежних, неоднократных подобных попыток отечественных анатомов. Причем – по своему научному уровню, по мастерству и четкости изложения материала в ней, по своей исключительной логике, – она ни в чем не уступала своим иноземным аналогам.
Книга эта, ко всему прочему, стала также показателем весьма высокого уровня отечественной медицинской школы, достигшей, после создания собственной Императорской медико-хирургической академии – небывалых успехов…
У современников своих он пользовался воистину необыкновенным успехом. Достаточно сказать, что когда они отмечали пятидесятилетний его юбилей, то на это торжество удалось собрать порядка 30 тысяч рублей…
* * *
В последние годы своего земного существования он получал от Российского правительства весьма значительную пенсию.
Умер Петр Андреевич Загорский уже довольно почтенным старцем.
Это печальное событие случилось 1 апреля 1846 года.
Было ему в ту пору 81 год.