Метод более или менее современной аускультации, можно с уверенностью утверждать, куда моложе метода перкуссии.
Используемый нашими современниками метод аускультации разработал французский врач Рене Теофил Гиацинт Лаэннек, который родился через два десятка лет после того, как был опубликован труд Ауэнбруггера.
При этом также надо заметить, что основоположник усовершенствованной перкуссии – пережил первые насмешки и гонения вместо ожидаемого признания. Ко времени рождения Лаэннека чувство горечи в душе у Ауэнбруггера значительно приостыло, а его венские коллеги, быть может, успели даже позабыть о его претензиях на создание нового метода.
Медицину Лаэннек стал изучать в четырнадцатилетнем возрасте, уже в самом конце XVIII века, когда Францию сотрясали почти непрерывные гражданские войны, когда в ней, во всю свою силу и мощь, загремела слава Наполеона Бонапарта.
Здесь необходимо сразу отметить, что сам Лаэннек, начиная с самого раннего детства, страдал туберкулезом. И это обстоятельство, безо всякого сомнения, наложило на него неизгладимый свой отпечаток. Быть может, даже обусловило выбор его будущей профессии.
Как бы там ни было, обучение его началось еще в родном городе Нанте, в сердце Бретани. Однако оно затянулось по причине материальных невзгод и семейных неурядиц: мать Рене умерла еще в раннем детстве, а отец нисколько не отличался привязанностью к семейному очагу.
Свое образование юноша завершил уже в Париже, куда перебрался в двадцатилетнем возрасте и где в 1804 году, будучи всего двадцатитрехлетним, блестяще защитил диссертацию на степень доктора медицины.
Диссертация его была посвящена античному врачеванию и носила название «Учение Гиппократа применительно к практической медицине». Как видим, уже сама тема его работы свидетельствовала о весьма серьезных намерениях молодого ученого.
Появлению указанного труда предшествовали другие многочисленные публикации Лаэннека. Надо сразу отметить, что этот юноша обладал исключительным дарованием как-то мгновенно схватывать суть любого явления. Он тут же умел выделить главное в излагаемом перед ним учении или совершающемся на его глазах процессе. Обладал он также способностью, в свою очередь, передать все это исключительно простым, ясным и правильным латинским языком.
В Париже Лаэннек сразу же обратил на себя внимание наиболее выдающихся тамошних медиков, таких, как уже упоминавшийся нами Жан Корвизар, как Мари-Франсуа Биша и Гийом Дюпюитрен.
Корвизар и ввел молодого человека в «Общество медицинского взаимообучения», в которое входили тогда передовые парижские врачи, заинтересованные в обмене опытом, открытиями и просто наблюдениями.
Корвизар, как помним, высоко оценил труд своего венского собрата Ауэнбруггера, открытию которого он дал фактически новую жизнь, и как раз готовил его книгу к новому переизданию. Под руководством Корвизара Лаэннек приобрел отличное знание и умение клинического наблюдения над больными, а достижения старика Ауэнбруггера вызывали в молодом человеке какое-то чувство благородной состязательности.
Следует заметить, что уже в своих ранних работах Лаэннек поражал парижских коллег тонкостью наблюдений, точностью изложения мыслей и широтой своего образного мышления. Этими качествами отличались его труды о воспалении брюшины, о родильной горячке, а также страницы книги по клинической патологии, написанной им совместно с Гийомом Дюпюитреном и Гаспаром Норманом Бейлем, известным патологоанатомом.
Владея методом перкуссии, открытым Ауэнбруггером и возрожденным Корвизаром, Лаэннек не мог не задуматься и над другими способами обследования пациентов. Уже в который раз внимательно вчитываясь в труды Гиппократа, он заметил в них следующее: отец медицины неоднократно высказывается о звуках трения плевры, которые напоминают ему шум трения обыкновенной человеческой кожи.
Такие суждения и такие выводы отец медицины мог сделать только в результате прикладывания своего уха к грудной клетке тщательно изучаемого им пациента. Не иначе. Более того, – в сочинениях великого древнего грека говорится о звуках кипящего уксуса, а еще, в одном месте, сказано у него о шуме трения селезенки, – и тут уже пропадают всяческие сомнения, каким именно образом это можно было услышать.
Лаэннек доподлинно убедился, что как раз в прямом, а не переносном смысле следует понимать слова Гиппократа о том, что больного следует выслушивать голым ухом.
Что же, в подобных заключениях нет ничего удивительного. Такая возможность, действительно, нисколько не противоречит духу писаний основоположника медицинских знаний, а лишь подтверждает его наставления в том духе, что «умение исследовать – это главная часть искусства врачевать».
Для Лаэннека лично все это означало лишь то, что врачам необходимо решительно отыскивать более точные способы наблюдения за своими пациентами, более точные методы их изучения. Данному убеждению он оставался верным на протяжении всей своей жизни.
Мысль о возможности и даже о необходимости вслушиваться работу и состояние внутренних органов, волновала не только Лаэннека. Эта тенденция усилилась после того, как был окончательно апробирован метод перкуссии, и метод Ауэнбруггера получил значительное распространение.
И все же выстукивание чужого тела – это одно, а выслушивание его ухом, путем прижатия последнего к чужому телу, порою потному, грязному, издающему неприятные запахи…
Справедливости ради следует заметить, что люди Средневековья, особенно – эпохи Возрождения, да и новых времен, – чистотою в обыденной жизни нисколько не отличались. Даже в очень богатых городских домах, даже во дворцах высокой знати и коронованных особ, ванные комнаты размещались где-то далеко внизу, в сырых полуподвальных помещениях, заглядывать куда ни у кого не наблюдалось особого рвения, особенно, если вспомнить все компоненты гигиены, вернее – отсутствие ее самой. А что говорить о средних слоях общества, а тем более о бедных и даже беднейших прослойках населения, выходцы из которых как раз и являлись основными пациентами городских больниц. Какой дипломированный врач без содрогания пошел бы на подобный подвиг и приложился бы ухом к немытому телу бедняка, доставленного к нему прямо со скотного двора?
Но мысль о всестороннем обследовании любого человека так и не оставляла Лаэннека ни днем, ни ночью. И, как бывает в подобных ситуациях, все сгруппировалось вокруг одного, вроде бы очень обыденного, а вместе с тем – неожиданного происшествия.
* * *
По словам самого Лаэннека, однажды, торопясь в больницу, он заслышал в парке крики мальчишек, собравшихся у какого-то каменного забора, из недр которого торчал конец длинного деревянного шеста. Мальчишки по очереди ударяли руками по этому шесту, а их сверстники, на противоположной стороне забора, с веселым хохотом воспринимали каждый поданный звук и посылали в ответ такой же. Деревянный шест служил озорникам отличным проводником.
Увиденная картина мгновенно навела Лаэннека на спасительную для него мысль. Добравшись до больницы, он тут же свернул трубочкой обложку старого журнала. Один конец полученного таким образом схожего сооружения он прижал к грудной клетке больного, у которого подозревал болезнь легкого, а второй – к своему собственному уху. Эффект превзошел все его ожидания. Он услышал четкую, многократно усиленную работу чужого сердца, как будто Кто-то ударял перед ним чем-то твердым непосредственно по барабанной перепонке. Передвинув конец бумажного сооружения по поверхности грудной клетки, – он услышал рвущиеся оттуда жесткие звуки, как если бы его самого усадили вдруг на простую деревенскую телегу, а затем повезли на ней по нагромождениям гравия…
Лаэннек сразу же сообразил, что отличным передатчиком звуков способен служить слой воздуха, заключенный между стенками бумажной трубки, что эту трубку можно сделать куда более удобной, составной, что ли…
Но все это уже ничего не значило. Он понял, что совершил открытие, быть может, по своему значению не уступающее открытию Ауэнбруггера, и в растерянности опустился на стул.
* * *
Это случилось в 1816 году, а в 1818 Лаэннек представил медицинской общественности, а, в конце концов, – и грозной Французской медицинской академии, свой труд, озаглавленный Traite de l´auscultation mediate et des maladies du poumons et du coeur («Изучение путем непосредственного выслушивания заболеваний легких и сердца»). Этот труд и явился обобщением его многолетнего практического опыта и собственных теоретических изысканий.
Молодой ученый предлагал метод аускультации, то есть, метод медицинского исследования внутренних органов путем выслушивания звуков, возникающих в их недрах. В предложенном труде дано было описание условий и способов выполнения приемов аускультации на практике, более того, там приводилась классификация дыхательных шумов и хрипов, дано было объяснение причин их происхождения.
Правда, крен во всем этом сделан был в сторону легких, и не только потому, что самого автора, страдавшего недугом дыхательных органов, больше всего интересовали как раз именно эти проблемы, но еще потому, что к указанному времени человеческое сердце было недостаточно изучено.
Своему новому изобретению Лаэннек дал название стетоскоп, образовав новый термин на основании древнегреческого имени существительного στηϑος — «грудь» и древнегреческого же глагола σκοπέω – «смотрю, заглядываю».
* * *
Что же, даже самая, что ни на есть, прогрессивная Французская медицинская академия не сумела признать выдающихся достижений Лаэннека на ниве медицинской науки. Не помешали этому ни поражение, ни ссылка, ни даже смерть Наполеона Бонапарта, которого он в свое время лечил, равно как и прочих членов его семейства.
В 1825 году Академия избрала Лаэннека своим членом. Он был также членом Парижского медицинского факультета, а с 1822 года – даже его профессором. Он внес немало нового в изучение различных болезней, в том числе туберкулеза, которому, по преданию, дал даже его современное название, распространившееся впоследствии во всем мире.
И все же, что касается пропагандируемой Лаэннеком аускультации, – Французская медицинская академия ни за что не соглашалась с его предложением признать ее достойным диагностическим методом. А коли так, то его новшество никак не могло стать вполне узаконенным.
Лаэннек сражался, как мог, предчувствуя скорый и неизбежный конец своего земного существования. Он скончался в сорокапятилетнем возрасте. Его сразил туберкулез, возможность излечения которого была им теоретически доказана.
* * *
Научное обоснование метода аускультации, как и метода перкуссии, дано было венским врачом Йозефом Шкодой, уже в 1839 году. Бумажный стетоскоп, одна из первых моделей которого хранится в музее Лаэннека в Нанте, вскоре был заменен его деревянным подобием, кстати – очень удобным, выполненным из ценных пород дерева.
Один из очень талантливых учеников Лаэннека, Пьер Пиорри, усовершенствовал конструкцию своего учителя, придав ее ушному окончанию вид небольшого блюдечка, – и в такой модификации прибор дошел до наших дней.
В 1895 году русский врач Иосиф Александрович Бендерский предложил принципиально измененную конструкцию аппарата, состоящего теперь из звукоприемного устройства в виде своеобразной капсулы с очень чувствительной мембраной, от которого к ушам врача тянутся два резиновых звукопровода, снабженных оливкообразными вставками.
В России, надо сказать, об открытии Лаэннека заговорили очень рано, задолго до его официального признания на родине, во Франции. В стенах Санкт-Петербургской Медико-хирургической академии, еще в 1815 году о нем рассказывал профессор Петр Александрович Чаруков; в 1828 году он написал по этому поводу большую статью. В Москве такую позицию популяризатора занял профессор Григорий Александрович Сокольский.
Однако особого расцвета аускультация, как метод исследования больных, получила во времена деятельности Сергея Петровича Боткина, выдающегося врача-диагноста. О нем мы поговорим в подходящем для того месте.