Азовское сидение. Героическая оборона Азова в 1637-1642 г

Венков Андрей Вадимович

АЗОВСКАЯ ЭПОПЕЯ-2

 

 

Глава 5. Начало осады. Первый штурм

Турки выдвигались к Азову медленно, силы подводили с трех сторон — с крымской стороны Дона, с ногайской и — морем.

Вассальная зависимость предполагает службу на определенное время и даже в определенное время года. Поэтому власти Оттоманской Порты могли двинуть на Азов лишь войска из близлежащих областей империи, с побережья Черного и Азовского морей. Эвлия Челеби писал: «Мутесарриф Очаковского эйялета Коджа Гюрджу Кенан-паша и паша Румелии, (имея при себе) до 28 ливабеев, 40 тысяч буджакских татар, 40 тысяч молдавских и валашских всадников, 20 тысяч войска из сел Трансильвании и 80 тысяч быстрых как ветер крымских татар, выступили в поход и обложили крепость Азов». Как видим, основная масса войск была взята турками из Крыма, Молдавии и Трансильвании.

Кроме того, был двинут флот. «В падишахском флоте, где находились мы, — писал Челеби, — насчитывалось: 150 галер, калита и баштарда, 150 фыркат, 200 чаек и карамюселей. Всего 400 судов, а на них 40 тысяч полностью вооруженных моряков во главе с капуданом Сиявуш-пашой».

С Черноморского побережья Кавказа бейлербей Кафы Бекир-паша привел на соединение с этим флотом «до сорока тысяч отборного войска племен Черкесстана» и правителя Дагестана.

И позже подошли подкрепления из Анатолии — семь визиров, восемнадцать мирмиранов, семьдесят мирлива, 200 алайбеев, займы и тимариоты, «которых вместе с их джебели было 47 тысяч человек».

Общая сумма перечисленных Челеби войск составляет 267 тысяч человек без моряков, с моряками переваливает за 300 тысяч. Число по тем временам почти нереальное.

Сами донцы в «Повести об Азовском осадном сидении» сообщают: «И всего с пашами людей было под Азовом и с крымским царем по спискам их браново ратного мужика, кроме вымышлеников немец и черных мужиков и охотников, 256 000 человек».

Расхождения в исчислении боевого состава войск следующие — с крымским царем пришло крымских и ногайских татар, кроме охотников (добровольцев), 40 тысяч, «да с ним, царем, пришло горских князей и черкас ис Кабарды 10 000».

Данные, представленные казаками, подтверждают в основном цифры, названные Челеби, и все равно не верится. Но, как считает Б. В. Лунин, «есть, однако, сведения, что цифра в 240 тысяч человек соответствовала данным турецкой раздаточной ведомости на жалование».

Состав войска был, как теперь говорят, «интернациональный». Сам Челеби, как мы видим, называет буджакских и крымских татар, молдавских и валашских всадников, «племена Черкесстана» и Дагестана.

Поскольку воины Кавказа были скорее союзниками, чем вассалами Турции, и крымский хан после известных нам событий тоже претендовал на статус не вассала, но союзника, Челеби дал подробный перечень этих сил и «племен».

Он назвал «шегаке, жане, мамшуг, такаку, бузудук, болоткай, хатукай, бесней, кабартай, таустан от правителя Дагестана шамхала Султан-Махмуда». Современные исследователи видят за этими названиями натухайцев, бжедугов, темиргойцев с их князьями Болотоковыми, бесленейцев, кабардинцев Большой и Малой Кабарды и тюркоязычных кавказских горцев, которые называют себя «таулу».

Перечисляя войска крымского хана, Челеби назвал: улу-ногай, кечи-ногай, шейдяк-ногай, урмамбет-ногай, ширин, мансур, седжеут, манкыт, накшуван, дженишке, бат, ор, улан, бардак, от племен Арсланбека, Чобана, Деви, Навруза.

Улу-ногай и кечи-ногай это — Большие и Малые Ногаи, которых Челеби считал подданными крымского хана. Шейдяк-ногай и урмамбет-ногай это ногайцы, названные по имени их мурз, они тоже входили в Большой Ногай. Ширин, мансур, седжеут — знатные татарские роды. Манкыт — ногайский род, откочевавший в Крым еще в XVI веке. Накшуван, дженишке, ор и бат — отряды, выделенные крымскими городами Нахичевань, Геническ, Перекоп, а также таты — христианское население Тат-Элийского санджака Кафинского эйялета. Видимо, это как раз и были те черные мужики, которых называют казаки, не включая в общий счет боевых сил. Их задача, как мы увидим, заключалась в другом.

«Улан» и «бардак» примерно значит — сыновья и подданные, те, кто носит тамгу «трезубец» — родовой герб Гиреев. Арсланбек, Чобан, Навруз — имена ногайских мурз Малого Ногая.

Донцы, которые и так прекрасно знали татарские, ногайские и черкесские роды, обратили внимание на другую составляющую турецкого войска — на отряды из Очаковского эйялета и из Трансильвании. «А было с пашами турскими людей ево под ними розных земель: первые турки, вторые крымцы, третьи греки, четвертые серби, пятые арапы, шестые мужары, седмые буданы, осмые башлаки, девятые арнауты, десятые волохи, первые на десять митьяня, второе на десять черкасы, третие на десять немцы». Кроме того, донцы назвали наемников, знающих осадное дело. «Да с ними же, пашами, было для промыслов над нами многие немецкие люди городоимцы, приступные и подкопные мудрые вымышленники многих государств: из Реш еллинских и Опанеи великия, Винеции великие и Стеколни и француски наршики, которые делать умеют всякие пристурные и подкопные мудрости и ядра огненные чиненые». И самое интересное — с пашами были «немецких два полковника, а с ними солдат 6000».

В расспросных речах очевидцев проскальзывают сведения о наличии в турецком войске «хохлов и запорожцев». Что ж, и такие искатели приключений могли появиться под стенами Азова. Но они, конечно же, тонули в крымско-ногайском море.

Все эти громкие сотни тысяч в большинстве своем при осаде города были бесполезны. Татар, ногайцев и черкесов «городоимцами» назвать трудно. Вряд ли полезли бы на стены молдавские и валашские всадники. И под Азов все они шли неохотно. Добычу сулит захват городов на чужой территории. А возвращение своего города из лап разбойников (именно так выглядела с точки зрения турецкого руководства эта операция) никакой добычи не обещает. Буджакские татары под Азовом, видимо, вообще не появлялись, а просто откочевали западнее своих стойбищ, чтобы прикрыть Крым со стороны нейтральной Польши от запорожцев, поведение которых было для татар непредсказуемо.

Угрозу для Азова представляли войска, привезенные из Анатолии, которые наверняка получили соответствующий боевой опыт под Багдадом, и 20 тысяч «из сел Трансильвании». Возможно, среди этих 20 тысяч и были 6 тысяч солдат во главе с немецкими полковниками. Вассальные Турции правители Молдавии, Валахии и Трансильвании (на севере трансильванские земли занимали значительную часть современной Венгрии, граничили с Польшей) имели наемные отряды по европейскому образцу и могли выслать их под Азов по приказу султана. Во всяком случае, Челеби каких-либо европейцев, которые были бы неподвластны Турции, в рядах войска не называет, а у казаков в «поэтической повести» есть оговорка, что эти 6 тысяч солдат были наняты из 4-х земель.

Большую угрозу представляли «иностранные советники» специалисты по осадным работам. И рабочих рук для этих работ было предостаточно. Как писали донцы, у турок были «черные мужики» «поморские и кафимские», «которые на сей стороне моря собраны изо всей орды крымские и ногайские на загребение наше». «Тех собрано людей на нас черных мужиков многие тысящи, и не бе числа им и писма». «Черными» в России (и на Дону) называли людей подневольных, платящих государству подати. То есть, турки согнали из Крыма и всего побережья податное население, которое, как мы знаем, состояло из греков и армян. Возможно, здесь были молдаване и часть купленного у татар полона.

Турецкое войско двигалось медленно. Челеби писал, что флот, подгоняемый «то мягким, то порывистым ветром», прошел Керченский пролив. «Мы прошли этот пролив и при попутном ветре достигли гавани Балысыра. Бросив якорь, мы поставили корабли на прикол в этой гавани. Снаряжение, амуницию, боеприпасы, съестное, напитки и (разный) провиант погрузили на сандалы, фыркаты, чекелевы, зарбуны, тунбазы. Отсюда до крепости Азов — тридцать шесть миль. Однако, так как на пути от Балысыра до Азова глубина моря не более пяти аршин, до него такие суда, как галеры и чайки, пройти не могут, (для них) очень мелко». Гавань Балысыра, как писал Челеби, — место пустынное. «Однако наше многочисленное, как море, войско построило (здесь) из камыша и тростника склады и лавки, и оно стало походить на большой город. Место это служило пристанью для Азова». Туда же, к гавани Балысара, подошел бейлербей Кафы Бекир-паша с 40 тысячным войском из черкесов и с 7000 повозок. На этих повозках впоследствии были отправлены под Азов сгруженные припасы.

Высадка в 36 милях от Азова и строительство здесь лагеря, походившего по размерам на город, не могли укрыться от внимания казаков. И морские и пешие отряды донцов, конечно же, наблюдали за всеми этими мероприятиями.

В это время с запада к Азову подходило войско крымского хана. Двигалось оно волнами. Первыми, как мы помним, еще в мае подходили к Дону выше Азова «утеклецы», бывшие азовские обитатели, бежавшие ранее в Крым. Еще один отряд, возможно, «сбродный», тогда же вошел в излучину Дона и стал забирать севернее, к русским украинным городам, стремясь перехватить казну и припасы, высланные на Дон из Москвы. Перед основными силами крымчаков в качестве авангарда шли ногайцы. Они же первыми появились под стенами города.

Когда началась осада Азова — вопрос спорный. Сами казаки называли две даты — 7 июня и 24 июня. Первую они назвали, когда приехала в Москву станица во главе с самим Наумом Васильевым уже после осады Азова. Дата эта сомнительна, поскольку еще 11 июня из Азова выходили люди и вывозили в Воронеж беглых пленников для дачи показаний о турецких и татарских планах.

Дату 24 июня назвали «по горячим следам» прискакавшие с вестями в Москву гонцы из Азова, которые, собственно, и сообщили, что осада началась.

Однако и это число вызывает ряд вопросов.

Во-первых, эту дату — 24 июня — называет в своей отписке воронежский воевода Андрей Солнцев-Засекин со слов азовского гонца Беляя Лукьянова. Дескать, 24 июня в 7 часов дня пришли под Азов морем турки. Того же числа Наум Васильев с казаками выходил на вылазку и вел с татарами бой. А 25 июня, в ночь с четверга на пятницу, Наум Васильев направил Беляя Лукьянова к царю с вестями об осаде.

Во-вторых, эту дату называет в отписке из Азова, посланной с Беляем Лукьяновым, сам атаман Наум Васильев. 24 июня пришли под Азов крымский царь и царевич Нурадин с татарами и турками. Пришли полем лошадьми, а морем — судами.

Только сам гонец Беляй Лукьянов в расспросных речах немного путается. Дескать, 24 июня де пришел в 7-м часу под Азов крымский хан и осадил, а 25 июня в 6-м часу пришли под Азов морем турецкие каторги. 25-го казаки выходили на вылазку, а его с товарищами послали с вестями в Москву ночью с четверга на пятницу. Но ночь с четверга на пятницу в 1641 году это ночь с 24-го на 25 июня. И, уехав в ночь на пятницу, Беляй не мог знать, что творилось под Азовом 25 июня. И дальше он сообщает в Москве 11 июля, что прошло 2 недели и 4 дня, как турки и татары пришли и стали под Азовом. Но тогда выходит, что турки и татары пришли 23 июня.

В целом же получается следующая картина.

23 июня в седьмом часу дня пришли татары (вернее — ногайцы), сам крымский хан и царевич Нурадин. Пришли полем и стали за Доном. С ними были и немногие турецкие люди на лошадях. Это пока был лишь авангард крымских войск. Огромная орда, в которой каждый воин имел в походе 2–3 лошади, не могла вся сразу явиться под Азов, где казаки выжгли и выкосили вокруг всю траву. И казачья разведка позже подтвердила, что значительная часть орды стоит на Миусе. 24 июня войска крымского хана полностью блокировали Азов, а в шестом часу морем подошли турки, но далеко не весь флот, а только корабли с мелкой осадкой. Каторги поставили в гирле, на Очаковской косе, в 8 верстах от города, засуетились, стали сгонять лошадей, верблюдов и буйволов, чтоб припасы сгружать, а мелкие суда по Дону и протокам подошли к Азову и стали в 3 верстах. Высадившиеся турки стали сразу же рыть окопы.

Из последующих сообщений нам известно, что турки захватили казачьи струги под Азовом. Сразу же встает вопрос, почему при всей осторожности казаков, нападение татар и турецкого флота стало внезапным, и казаки не успели ни отогнать, ни укрыть, ни пожечь свои струги.

Того же 24 июня Наум Васильев выходил на вылазку и вел бой с турками и татарами.

Объяснение событиям 24 июня мы найдем у Челеби. «Чтобы уберечь войско от нападения извне, татарскому хану было приказано в угрожаемых местах выставить караулы. Его светлость хан выставил со всех четырех сторон мусульманского войска караулы из надежных и отборных отрядов…». Далее следует перечисление этих отрядов, начиная и заканчивая ногайскими ордами и их мурзами. В комментариях к трудам Челеби сказано: «В переводе Хаммера говорится о том, что крымский хан выставил караулы не из крымского, а из ногайского войска».

И донцы в «поэтической повести» указали: «Июня в 24 день в самый ранний обед пришли к нам паши его (султана — А. В.) и крымский царь и наступили они великими турецкими силами. Все наши поля чистые от орды нагайския изнасеяны».

Тогда же с утра шла ружейная и пушечная перестрелка.

Далее Челеби пишет: «В эту ночь мятежные казаки, осажденные в крепости, принялись так палить из ружей, что крепость Азов запылала, подобно птице саламандре в огне Немруда. И, ударив что есть мочи в свои барабаны, они наполнили крепость криками „Иисус! Иисус!“. А все крепостные башни и стены они разукрасили крестами. Оказывается, в ту мрачную ночь по реке Тен-Дон в крепость прибыли на помощь десять тысяч кяфиров! И так как они с утра без передышки принялись бить из пушек и ружей, шестьсот человек (наших) пали шехидами».

Видимо, когда ногайцы блокировали крепость, морские отряды казаков, наблюдавшие за высадкой турок в Балысыра, оказались отрезанными от города. Чтобы дать им возможность войти в Азов, донцы устроили вылазку.

То, что это были отряды, оказавшиеся на море, а не подмога из верхних городков, доказывает дальнейший текст Челеби: «На следующий день, поутру, татарский хан и паша Силиетрии Кенан-паша поставили в устье реки Дон караулы».

Таким образом, поздним вечером 24 июня была вылазка и одновременный удар казачьих стругов со стороны моря и устья Дона. По турецким данным, погибло 600 человек из лагеря осаждающих. Такое количество погибших обычно бывает после крупного сражения. Видимо, казаки напали на турок во время рытья окопов и зажали какую-то их часть меж двумя отрядами — вышедшим из города и высадившимся из стругов.

Количество осажденных, наоборот, увеличилось. Черкасские казаки, не знавшие об этом бое, считали, что в Азове обороняются три тысячи, а выбравшиеся из Азова называли тысяч пять-шесть. Таким образом, тысячи две-три казаков в Азов с моря прорвались.

Этот факт объясняет и захват турками казачьих стругов. На этих стругах казаки ночью вошли в устье Дона и бросили их на берегу, когда вошли в город.

На вылазке казаки взяли турка — языка.

Турок числа пришедшим воинским людям не знал. Знал, что главная задача — Азов «доступить». Со слов пленного, собирались турки и подкопы рыть, и вал насыпать и на лестницах на стены лезть.

Против этих приемов были у казаков свои. Если начнут турки вал насыпать, как при осаде Багдада, то подведут казаки три или четыре подкопа под этот вал, чтоб разорвать его. Если поведут турки подкопы, то казаки против этих подкопов сделают «слухи» и будут около города по рву беспрестанно ходить. Что касается лестниц, то такого штурма казаки не опасались, считали, что «тем приступом они города не возьмут».

Артиллерии у турок было много, и, зная это и опасаясь за целость крепостных стен, заранее изготовили казаки бревенчатые избы, чтобы ставить их в местах пробоев или проломов вместо террас и хрящом насыпать.

В общем, надеялись казаки отсидеться. С хлебом хотя и скудно было, но животины запасли достаточно, загнали в Азов 1200 быков и коров, чтоб резать и есть, когда хлеба не станет (сена, видимо, успели накосить), а соли и воды в Азове было много.

Отколовшиеся от азовцев черкасские казаки считали, что запасов в осажденном Азове вообще хватит на год.

25 июня, в ночь с четверга на пятницу, то есть сразу же после вылазки, допроса пленного и короткого совещания, атаман Наум Васильев послал Беляя Лукьянова и 5 казаков с вестью к царю, что Азов в осаде, хлебных запасов с Воронежа не подвезли, «хотя объявлено немало». В час пополуночи казаки выехали и поехали прямо сквозь татарские полки. Как явствует из опросных речей, крымские люди стояли близко от города, прямо за крепостным валом. Татары (а вернее — ногайцы) то ли такой наглости не ожидали, то ли просто в расплохе были после недавнего боя, но опомнились поздно и всего лишь «отгромили Демку Иванова», одного из казаков, а живого или мертвого, того казаки не знали. Да помимо Демки, уходя, потеряли они двух коней — один в яму провалился и изломался весь, другой пал под самим Беляем Лукьяновым.

Беляй Лукьянов 3 июля достиг Валуек. Из Воронежа отписка об осаде Азова пошла вместе с ним 6 июля. 11 июля Беляй Лукьянов был в Москве. 27 июля отпущен оттуда обратно на Дон.

Из «памяти» («меморандума»), направленной черкасскими казаками в верхние городки, известно, что из Азова посылали за помощью и в Астрахань, но кто и как туда прорывался, неизвестно.

К этому же времени относится приключение, случившееся с царскими гонцами Князевым и Пригариновым, посланными в Азов с царской грамотой. Отправившись 13 июня из Валуек, под Азов они явились, по их словам, на 11-й день, 25 июня, и выехали к Мертвому Донцу прямо на татарские шатры, не разглядев их в тумане. Поняв, что к чему, кинулись они уходить вверх по донскому берегу к казачьим городкам. Другого пути не было, поверни они назад, в степи бы их татары за день замотали и взяли.

Татары посланцев усмотрели и поскакали их от берега Дона отжимать. Князев и Пригаринов, расскакавшись, влетели в речку Темерник, стали переплывать и заодно царскую грамоту, «плывучи, потопили», чтоб татарам не досталась. А дальше — камышом, камышом… В тот же день, переплыв еще две речки, достигли гонцы Черкасского городка, где и пали под ними от великой гоньбы лошади — два коня и два мерина.

На другой день черкасский атаман Степан Иванов Молодой за час до полуночи направил Севастьяна Князева в Азов лодкой, дав ему в провожатые казака Леона Лукьянова. Ночью дошли они до устья Каланчи и с версту от Азова наткнулись на мелкие турецкие суда. У турок поднялась тревога, и Князев с Лукьяновым быстро погребли назад, прошли верст пять, потом, убоявшись рассвета, спрятались в камышах и сидели весь день, а в сумерках направились назад в Черкасский.

Тут Князев тоже начинает путать. Если посчитать дни, то выходит, что поздно вечером 26 июня Князев вновь попытался пробраться в Азов, а 27-го отсиживался в камышах. Но Князев в расспросных речах говорит, что в камышах сидел на Петровку, а «завтра в среду» в Черкасске слышал стрельбу, доносившуюся из-под Азова. Получается, что в камышах он прятался 29 июня, во вторник.

В Черкасском городке гонцов, по их словам, продержали 10 дней, все ждали вестей из Азова, но вестей не было, зато каждый день подходили к Черкасскому городку татары. Наконец, черкасский есаул Григорий Филиппов отпустил гонцов, сказав, что если турки возьмут Азов, то из Черкасского казаки будут уходить вверх по Дону и до Воронежа, потому что самим им в Черкасском не отсидеться — пушек нет, людей мало и с зельем скудно. Езжайте мол, служилые люди, пока вас здесь в городке не перехватили. И, поглядев на стоявшие наготове у Черкасского городка струги (чтоб бежать), Князев и Пригариновым поверили, в долг купили лошадей (кабалу на себя дали) и пустились верхом по-над Доном на Манычекий городок и на Раздоры. Судя по расспросным речам, это случилось 7 июля. 14 июля они уже были в Валуйках.

Что касается сил осажденных в Азове казаков, то цифры изначально назывались разные. Черкассцы рассказали царским гонцам Князеву и Пригаринову, что в Азове в осаде сидит тысячи три. Самих черкассцев в их городке вместе с казаками, пришедшими из верхних городков, было готово к осаде человек 500. Причем ров вокруг городка они стали копать поздно — в самом конце июня, когда Азов уже был в осаде. «А в Азов де не пошли потому что стала рознь». Беляй же Лукьянов в Москве сказал, что в Азове вместе с казаками верхних городков, с черкасами и с литовскими людьми тысяч пять-шесть. Сами казаки в «поэтической повести» назвали число — 7590 «отборных оружных» казаков. Известный специалист по истории казачества этого периода, В. Н. Королев указывает меньшее число — 5367.

Часть казаков, уходившая на стругах с Миской Тараном, оказалась отрезанной в Черном море. Обратно под Азов они пробираться не рискнули, пошли вокруг Крыма на Очаков, встретили там 5 каторг больших и 12 малых, но проскочили счастливо и вошли в днепровское устье. Но и здесь спасения не было. Устье перекрыл полковник Душинский с 1000 литовских воинских людей. Казаков он вверх по Днепру не пускал, наоборот, договорился с турками, и с двух сторон турки и поляки напали на казаков, многих побили и Миску Тарана взяли.

Сидевшим в Азове казакам силы неприятеля были известны приблизительно.

После возвращения из-под Азова Князева и неудачи его попытки пробраться ночью в город по воде черкасские казаки сами послали в сторону Азова разведку — есаула Филиппа Афанасьева и 100 казаков. Было это 28 или 30 июня. Через день разведка вернулась (30 июня или 2 июля) и привезла раненого татарина, который вскоре умер, но успел многое рассказать. Выходило, что возьмут турки и татары Азов или нет, а все равно пойдут на Русь войной. Крымцев пока подошло якобы 40 тысяч и еще 20 тысяч стали на Миусе в двух днях пути. Турок же подошло 40 каторг и много мелких судов, и ожидаются еще 20 каторг.

Так же, как и взятый под Азовом турок, татарин подтвердил, что если Азов не удастся взять при помощи обычной пушечной пальбы, то осаждающие будут насыпать вал, как это делали под Багдадом. Видимо, багдадский успех показался туркам панацеей при взятии крепостей.

И еще татарин сказал, что настроены турки и татары решительно, так как имеют приказ — не взяв города, от Азова не идти.

Военные действия развивались по нарастающей. Как писал Челеби, на следующий день после первой вылазки казаков, то есть — 25 июня, татарский хан усилил посты со стороны устья Дона, «во все концы были разосланы летучие шайки, заготовители продовольствия и кормов. Всем мирмиранам было указано место для каждого их отряда. (Войска) снова отправились на рытье окопов, и было отрыто семь рядов окопов». Одновременно строился лагерь, который, как отметил Челеби, «находился вне досягаемости для пушек кяфиров». В этот лагерь были направлены на 7000 повозок припасы из Баласары.

Когда окопы были готовы, турецкие войска заняли их. Челеби пишет так: «Утром следующего дня почетный главнокомандующий Хусейн-паша с войском, подобным морю, занял окопы со стороны тюрбе Йогуртчу-баба (могила мусульманского святого под Азовом — А. В.), а капу дан Сиявуш-паша высадил на берег войска со ста фыркат и вступил (в окопы) со стороны Водяной башни. А суда они спрятали в Олю-Тене, Дири-Тене, Канлыдже и у острова Тимурленка. Выше Водяной башни, с южной стороны, в окопы вступил анатолийский паша со своим войском, восемью пушками бал-емез и десятью ода янычар.

А паша Карамана и шесть ода (янычар) вошли в окопы против южной стены и приготовили к бою шесть пушек бел-емез. С западной стороны, со стороны пригорода Каратаяк, расположился в окопах силистровский паша Кенан-паша и с ним десять ода янычар, одна ода оружейников, одна ода пушкарей и десять пушек бал-емез. А паша Румелии укрепился в окопе с десятью пушками бал-емез со стороны Дозорной башни.

И вот подобно морю мусульманское войско, заняв семьдесят окопов с семьюдесятью пушками — кулевринами, шахи, зарбазанами, — с семи сторон обложило крепость. И тогда началась по всем правилам военного искусства битва между презренными кяфирами, что сидели внутри крепости, и знаменитыми победоносными войсками, стоявшими у ее стен».

Этот текст нуждается в целом ряде пояснений. Окопы рылись специальными отрядами. Траншея рылась под углом к другой траншее, и в идеале этот зигзаг должен был тянуться от лагеря или какого-то удаленного места как можно ближе ко рву или стене крепости, которую предстояло штурмовать. Цель рытья окопов — сосредоточить в них и укрыть от губительного огня перед штурмом как можно больше войск и подвести их без потерь непосредственно ко рву или к другим укреплениям. Казаки, когда в 1637 году осаждали Азов, подвели свои траншеи, как мы помним, на бросок камня к крепостной стене. Турки, видимо, стремились к тому же.

Не надо путать описываемые Челеби окопы с окопами периода 1-й и 2-й мировых войн, в которых русские и другие войска сидели по году, спали в них, ели и зимовали.

В окопах под Азовом основная часть турок не сидела, она располагалась в лагере. Окопы охранялись специальными передовыми отрядами. А вступление больших масс войск в окопы означало непосредственно начало штурма.

Чтобы отрыть семь рядов зигзагообразных окопов, сходящихся с семи сторон к Азову, нужно время. И казаки, естественно, не смотрели, сложа руки, как передовые отряды турок подрываются поближе к азовским стенам. Несомненно, были вылазки и стрельба по осаждавшим.

Что касается времени, когда турки вступили в окопы и начали сражение, то слова Челеби «утром следующего дня» относятся не к 26 июня (следующий день после того, как после казачьей вылазки продолжили рыть окопы), а ко времени окончания рытья этих окопов. А на рытье окопов и на сосредоточение войск вокруг крепости потребовалось несколько дней.

В сражении участвовали войска, подошедшие на помощь из Анатолии. В комментариях к Челеби пишется, что помощь из Анатолии пришла через четыре дня после начала осады. Осада началась 21 числа месяца шабана, а помощь подоспела — 25 шабана. И дата осады, и дата прихода помощи указаны неверно, виной тому, возможно, непривычный мусульманский календарь, поэтому нас интересует лишь временной зазор между этими событиями. Таким образом, если осада началась 24 июня, то помощь из Анатолии пришла не раньше 28-го.

Севастьян Князев слышал, сидя в камышах, на Петровку, т. е. 29 июня, как за два часа до рассвета били два часа из ружей, затем два раза выстрелили из пушки, и снова два часа шла стрельба из «мелкого ружья», затем ударили 8 пушек, и далее из ружей и пушек били весь день попеременно.

На следующий день, в среду, 30 июня, с утра «били из большого наряду» до полудня. Потом пальба из пушек, слышимая в Черкасском городке, пошла каждый день.

Это «звуковое сопровождение» позволяет предположить, что 29 июня турки закончили рыть окопы и придвинули войска к крепости, а 30-го с утра и началось само сражение. Дальнейшее цитирование источников подтвердит наше предположение.

Казаки в «поэтической повести» указывают, что вступление в окопы и сражение начались через час после восхода солнца. Челеби пишет: «Начавшись чуть свет, в течение семи часов шла такая драка и свалка, что битвы, подобной этой, еще не видело, вероятно, око судьбы». И Севастьян Князев говорит, что 30 июня «били из большого наряду» с утра и до полудня. Это, видимо, и есть те семь часов, о которых пишет Челеби.

Сражению и штурму предшествовали переговоры и демонстрация турками своей силы. Происходило это, вероятнее всего, 29 июня.

Казаки в «поэтической повести» признавали: «Страшно нам добре стало от них в те поры и трепетно и дивно несказанно на их стройный приход бусурманской было видети». Турецкие войска открыто, не боясь огня, подошли на полверсты к городу. Двенадцать янычарских военачальников развернули свои шеренги, и они в восемь рядов протянулись от Дона и до моря и стояли так плотно, что могли взяться за руки.

Войско было готово к бою, и фитили янычарских ружей горели в сумерках как свечи. Огненно-красная одежда янычар и светящиеся «яко звезды» шишаки у них на головах производили должное впечатление. Тем не менее, вояки-казаки профессиональным взором отметили, что «пищали у них у всех долгие турские з жаграми» (с запальниками), и «подобен строй их строю салдацкому». Среди янычар в тех же боевых порядках стояли 6 тысяч солдат с двумя полковниками.

В тексте Челеби при описании войск паши Карамана, стоявших против южной крепостной стены, слово «янычары» взято в скобки, оно вставлено переводчиком, редактором или издателем. В оригинале этого слова нет. Там просто: «А паша Карамана и шесть ода вошли в окопы против южной стены…». Возможно, эти не названные конкретно «шесть ода» и есть шесть тысяч наемных солдат.

От турецких рядов отделилась группа и направилась к городу. Казаки писали потом, что к ним прислали янычарского голову и толмачей «бусурманских, перских и еллинских» (то есть жителей одного из кварталов Стамбула и греков).

О содержании этих первых переговоров известно из «поэтической повести». Янычарский начальник от имени четырех пашей и крымского хана передал казакам предложение сдать город. Перед этим он якобы долго рассказывал казакам, какой вред они нанесли турецкому султану, взяв Азов. «Очистите вотчину Азов город в ночь сию не мешкая, — звучал турецкий ультиматум. — Что есть у вас в нем вашего серебра и злата, то несите из Азова города вон с собою в городки свои казачьи, без страха, к своим товарищам. А на отходе ничем не тронем вас. А естли толко вы из Азова города в нощ сию не выйдете, не можете уж завтра у нас живы быти». Кроме того, казакам было предложено принести султану «свои головы разбойничьи в повиновение на службу вечную», и тогда султан обещал их жаловать «честию великою» и обогатить «неизреченным богатством».

В ответ казаки обозвали турецкого султана собакой смрадной, обещали биться с ним как с «худым свиным наемником» и вскорости самим явиться под стены Царьграда.

Позже в «поэтической повести» они значительно облагородили свой ответ и поэтизировали его, но суть осталась той же.

Получив ответ, янычарский голова с толмачами уехал. В турецком лагере начали трубить в трубы, потом «после той трубли почали у них бить в громады их великие и набаты и в роги и в цебалги почали играть добре жалостно». То есть в лагере били в огромные барабаны и сигнальные бубны, трубили в рога и играли на цимбалах.

«А все разбирались оне в полках своих и строилися ночь всю до свету. А как на дворе в часу уже дни (через час после рассвета — А. В.), почали выступать из станов своих силы турецкие. Знамена их зацвели на поле и прапоры, как есть по полю цветы многие. От труб великих и набатов их пошол неизреченный звук дивен и страшен».

Вот так 30 июня началось первое сражение под Азовом, первый штурм города.

В «поэтической повести» и в повествовании Челеби есть одно принципиальное отличие. Казаки писали, что первый штурм был один день, затем на день было объявлено перемирие, а потом, на третий день, турки приступили к правильной осаде и стали насыпать вал. Челеби же растягивает первое сражение на семь или даже на десять дней, после чего турки вновь начинают рыть окопы, то есть приступают к земляным работам.

Попробуем пойти по порядку.

Челеби не дает деталей первого сражения, первого штурма. Он пишет: «От грохота пушечной стрельбы сотрясались земля и небо. Начавшись чуть свет, в течение семи часов шла такая драка и свалка, что битвы, подобной этой, еще не видело, вероятно, око судьбы. После того как на рассвете (обнаружилось, что) семьсот человек из семи отрядов войска испили чашу смерти, имущество (погибших) было передано в казну». Перед нами лишь время протекания сражения, указание на то, что была рукопашная — «драка и свалка», названо количество убитых — 700 человек — и признана исключительность боя, «битвы, подобной этой, еще не видело, вероятно, око судьбы».

Заранее скажем, что взятый в скобки текст Челеби — версия переводчика или редактора. Если читать без этих слов, смысл будет другой, что мы и увидим позже.

Донцы со своей стороны признавали, что «окроме болшова приступа первого, такова жестоко и смела приступа не бывало к нам. Ножами мы с ними резались в тот приступ». Но они, в отличие от Челеби, оставили детальное описание этого первого штурма.

«Приход их к нам под город. Пришли к приступу немецкие два полковника с салдатами. За ними пришел строй их весь пехотной яныческой — сто пятьдесят тысяч. Потом и орда их вся пехотою ко граду и к приступу, крикнули стол смело и жестоко».

Как видим, в первой колонне шли наемные войска из Трансильвании, за ними янычары, далее — остальная пехота.

«Приход их первый. Приклонили к нам они все знамена свои ко граду… Почали башни и стены топорами сечь. А на стены многие по лестницам в те поры взошли. Уже у нас стала стрельба из града осадного, до тех мест молчали им». То есть, наклонением знамен войскам было показано направление атаки, после чего специальные войска стали рубить топорами деревянные составляющие стен и башен. Это было возможно, поскольку целью атаки был «Топраков» — Топрак-кале, земляной город. Многие по лестницам полезли на стены. Тогда казаки, до того времени молчавшие, открыли огонь в упор.

«Во огни уже и в дыму не мочно у нас видети друг друга. На обе стороны лишь огнь да гром от стрельбы стоял, огнь да дым топился до небеси… Которые у нас подкопы отведены были за город для их приступного времене, и те наши подкопы тайные все от множества их неизреченных сил не устояли, все обвалились, не удержала силы их земля. На тех то пропастях побито турецкия силы от нас многия тысящи. Приведен у нас был весь наряд на то место подкопное и набит был он у нас весь дробом сеченым».

Первое впечатление после прочтения этого отрывка — турки нарвались на систему «волчьих ям». Там же, в этой системе «волчьих ям», казаки собрали «наряд», то есть пороховые заряды, и «зарядили» это место сеченым в дробь металлом.

Не совсем ясно, почему турки, подводя окопы к городу, не наткнулись на «волчьи ямы», и не сказано, как сработал пороховой заряд.

Ответ найдем в показаниях свидетелей. Астраханский стрелец Куземка Федоров рассказывал впоследствии, что турки с первого приходу взяли «Топраков город» (земляной) и у церкви Иоанна Предтечи поставили 8 знамен, у казаков в Топракове был подкоп и в подкопе стояло зелье — бочки с порохом. Турки вошли в Топраков, и тогда казаки взорвали их, причем погибло тысячи три или больше. В прикрытые каменными стенами Ташкалу и Азов турки не вошли. Камышом и землей они завалили ров у стены и хотели идти на приступ. «И азовские де казаки обливали… (их) с городовые стены человечьим калом и многих турских людей побили».

То есть, вся эта система ловушек была не за городом, а в самом «Топракове». Казаки угадали направление главного удара турок и заранее подготовились.

После мощного взрыва, вероятно, в сражении наступил перелом, и казаки перешли в контратаку, поскольку потом они заявляли: «В тот же день, вышед, мы вынесли болшое знаме на выласке, царя турского, с коим паши ево перво приступали к нам турские…».

Казаки-эмигранты в 20-е годы XX века много писали о донской истории и об Азовском сидении в том числе. По их мнению, штурм шел с утра до полудня. К полудню турки захватили юго-западную часть укреплений, но Осип Петров с резервом их отбил.

Потери противника казаки определили так: «Убито у них под стеною города на приступе том в тот первый день турков шесть голов однех янычееких да два немецкия полковника с всеми своими солдатами с шестью тысящи». Янычар якобы побили двадцать две с половиной тысячи.

Разница между 700 погибших у Челеби и 22 500 в «поэтической повести» огромная. Прав, видимо, астраханский стрелец «Куземка», который определил потери турок в три тысячи или больше. Столько якобы погибло в «Топракове». А 700 «испивших чашу смерти» «на рассвете», о которых пишет Челеби, это, видимо, погибшие в самом начале штурма, в прямом смысле — «на рассвете». В сумме же набирается около четырех тысяч.

По версии Челеби, следующим «утром с молитвами и восхвалениями (Аллаху) снова был открыт огонь из пушек».

У казаков версия иная: «На другой день с зарею светлою опять к нам турские под город прислали толмачей своих, чтоб нам дати им отобрати от града побитой их труп, который у нас побит под Азовом, под стеною города… В тот другой день бою у нас с ними не было».

Прав, видимо, все же Челеби. По мусульманскому обычаю мертвых надо было похоронить в тот же день. Бой шел с рассвета семь часов. После обеда, когда стало ясно, что штурм отбит, оставалось время на переговоры и на похороны убитых. И Севастьян Князев, сидевший в камышах неподалеку от Азова подтверждает, что с 30 числа пушечная пальба, слышимая даже в Черкасском городке, шла каждый день без перерыва.

О переговорах Челеби вообще не упоминает. Видимо, в мусульманском мире, где убитых хоронят в день смерти, такие переговоры после каждого сражения были самым обычным явлением, и на них перестали обращать внимание.

По версии казаков, турки предложили им по золотому червонцу за каждого убитого янычарского воеводу и по сто талеров за полковников. Казаки денег не взяли: «Не продаем мы никогда трупы мертвые, но дорога нам слава вечная». Но трупы забрать разрешили — была середина лета, и от разложения трупов могла сразу же начаться какая-нибудь эпидемия.

В «поэтической повести» написано: «Отбирали они свой побитый труп до самой до ночи. Выкопали ему, трупу своему, глубокий ров от города три версты и засыпали ево тут горою высокою и поставили над ним многие признаки бусурманские и подписаны на них языки розными».

С 1 июля осада Азова продолжилась.

 

Глава 6. Осада Азова

В это же время подходили к Черкасскому городку татары, всадников — как показалось царским гонцам Князеву и Пригаринову — 500, атаман с казаками выходил им навстречу, человек десять татар убили и захватили 4 лошади. Зато из самого черкасского городка бежали два местных татарина и угнали с собой 45 лошадей.

В Черкасском городке от этих событий духом не падали. Двое суток, проведенные в степи разведкой Филиппа Афанасьева, показали не только сильные, но и слабые стороны турок и татар. Все силы были собраны под Азовом. Татарские отряды если и выходили в излучину Дона, окончательно связи низовых и верхних городков все равно не прервали. Низовые казаки посылали Доном разведки вверх к Донцу, брали там языков, которые подтверждали, что все силы орды собраны под Азовом. А потом пришел в Черкасский городок «чепай» Абыз — сбили его татары в степи — и рассказал, что в верхних городках сидят казаки по-прежнему.

Из Черкасска в верхние донские городки была послана пресловутая «память» от имени Черкасского, Манычского и Бессергеневского городков, что от татар пока «докуки не было никакой», что подходили 200 татар к Среднему острову, но были отбиты. Зная службистость верховцев и приверженность их из-за происхождения к Москве, написали в «памяти» соответственно — если «верховые помнят Бога и хотят постоять за Дом Пречистые Богородицы и за Московских чудотворцев, и за государское многолетнее здоровье, и они б шли к нам в Черкасский, и прося у Бога милости и у Пречистой его матери, станем промышлять, заодно в походы ходить». Указывался и объект совместных походов — «А крымские люди живут оплошно: лошадей гонят табунами» и на Миусе стоят оплошно же, коней гоняют табунами человек по 5–10.

Пока черкасцы подбивали казаков верхних городков напасть на татарские табуны, под Азовом турки вели осадные работы и начали бомбардировку города, которая в целом продолжалась 16–17 дней и перемежалась попытками турок захватить тот или иной участок крепости.

Сопоставляя данные Челеби, «поэтической повести» и немногих уцелевших очевидцев, можно восстановить события этих дней, причем события на разных участках.

Челеби, например, находился среди «собственных» войск главнокомандующего Хусейн-паши, на фланге позиции, около рва с могилой мусульманского святого. В своих воспоминаниях он описывает поведение в бою только одного из всех турецких пашей — Хусейна. «А главнокомандующий, красивый человек, с неподдельно веселым лицом и смехом, ходил от окопа к окопу, поддерживал мусульманское воинство и побуждал его к войне. Своими благодеяниями и милостью он являл войску благородство и ласку. Каждый раз он посылал (войску) необходимые припасы из государственного арсенала. Его собственное войско причинило ущерба крепости больше, чем все другие войска. За какое дело он ни брался, оно удавалось, так как он делал его, советуясь (с другими)», — писал Челеби.

Казаки же главное внимание уделяли южной стороне, центру турецких позиций, откуда турки подводили насыпной вал. Челеби об этом вале вообще ничего не пишет.

Бомбардировку города и противодействие ей казаков Челеби описывает так: «Ворота и стены крепости были разбиты и разрушены, а дома в ней разнесены в щепы. Но башни и укрепления, сооруженные генуэзцами, выстояли, так как были прочны и основательны. В тех же местах, которые были разрушены выстрелами наших пушек, кяфиры отправились на тот свет, чтобы гореть адским огнем. Но в следующую ночь кяфиры совершенно неожиданно наставили кабаньих капканов, щитов, заостренных кольев, окопались, и бой начался с новой силой».

Все это время турки насыпали вал. В «поэтической повести» говорится: «Зачали ж их люди пешие в тот день вести к нам гору высокую, земляной великой вал, выше многим Азова города. Тою горою высокою хотели нас покрыть в Азове городе своими великими турецкими силами. Привели ее в три дни к нам…». Разместив на валу артиллерию, турки могли теперь сверху расстреливать лежащий перед ними как на ладони город.

Казаки поняли всю опасность, исходящую от вала. «… И мы, видя ту гору высокую, горе свое вечное, что от нее наша смерть будет», решились на вылазку.

«…Попрося у Бога милости и у пречистые Богородицы помощи и у Предотечина образа, и призывая на помощь чюдотворцы московские, и учиня меж себя надгробное последнее прощение друг з другом и со всеми христианы православными, малою своею дружиною седмью тысящи пошли мы из града на прямой бой противу их трехсот тысящ».

Из города они, как видим, ударили всеми силами.

Передовые турецкие отряды не ожидали, очевидно, такой дерзости. «…Не устояли впрям ни один против лица нашего, побежали все и от горы своей высокия. Побили мы у них в те поры на выходу, на том бою у той горы, шестнадцать знамен одних яныческих да двадцать воем бочек пороху. Тем то их мы порохом, подкопався под ту их гору высокую, да тем порохом разбросали всю ее. Их же побило ею многия тысящи, и к нам их янычаня тем нашим подкопом живых в город кинуло тысячу пятьсот человек!».

Прервемся и проанализируем ситуацию. Чтобы подкопаться под гору, установить в подкопе 28 бочек пороха, отойти и взорвать, нужно время. Это первое. Почему, захватив 16 янычарских знамен и 28 бочек пороху, казаки не упоминают ни об одной захваченной или испорченной пушке? Это второе. Как в момент взрыва на горе, захваченной казаками, оказались полторы тысячи янычар, которых якобы взрывом потом забросило в город? Это третье.

Возможно, вал еще не был закончен, когда казаки пошли на вылазку. Турки не успели втащить на него пушки, а только разместили боеприпасы (28 бочек пороху). Передовые отряды янычар были сбиты, а рабочие — «черные мужики» с крымского побережья — дружно разбежались. Казаки с трофеями вернулись в город и уже из города подвели подкоп под вал (этому есть подтверждение в той же «поэтической повести»), а в подкопе поставили 28 бочек пороха. Взрыв же, подбросивший на воздух полторы тысячи янычар, произошел через несколько дней после вылазки.

Вылазка была 3 или 4 июля, поскольку вал турки насыпали за три дня. Но 3 или 4 июля никто из немногочисленных свидетелей каких-либо особых событий не отметил. Зато в день отъезда из Черкасского городка Князева и Пригаринова (за две недели до 21 июля, то есть 7 июля) под Азовом начался такой бой и поднялся такой грохот, что в Черкасском городке испугались («и учало де у них в городке быть ужасно»), приготовились бежать вверх по Дону на стругах и выпроводили из городка царских гонцов. Конечно, если взорвать одновременно 28 бочек с порохом, грохот будет такой, что и в Черкасске испугаются.

Примерно в это же время, возможно, от досады или отчаяния турки повторили попытку ворваться в крепость. А может быть, решили, что стены ее и так достаточно разрушены.

Челеби, который не пишет ни о казачьей вылазке, ни о взрыве, разметавшем вал, а говорит только об артиллерийском огне турок, сообщает следующее. «И таким образом в течение семи дней беспрерывно в крепости возникали разрушения, открывались все новые и новые бреши… Наконец, несколько газиев, бросившись в достаточно широкие бреши, пробитые в (стенах) крепости пушками, водрузили там знамена. Однако казаки увидели, что (те газии), которые сначала их преследовали, не подошли вплотную к проломам. Хитрые кяфиры, воспользовавшись создавшейся обстановкой, ударили по тем газиям перекрестным огнем, так что сразу же сотни их испили чашу смерти. Оставшиеся же, воскликнув: „Поворачивать назад не пристало чести мусульманской!“ — три дня и три ночи вели бой с кяфирами на крепостных укреплениях, то беря верх, то терпя неудачу, и стояли против ударов пьяных кяфиров. Но в конце концов они с боями отошли назад, оставив на крепостных сооружениях множество знамен и шехидов.

Все газии выразили им свое уважение и утешение, говоря: „Этой победе предназначено свершиться в другой день“.

И снова войска начали битву и еще шесть дней, не давая кяфирам открыть глаза, они с усердием рыли окопы вокруг крепости».

Снова прервемся и снова проанализируем ситуацию. Челеби дает нам возможность восстановить события по дням. Семь дней артиллерийского огня — это бомбардировка с 1 по 7 июля. Во время этой бомбардировка, по версии казаков, они сделали вылазку и взорвали насыпной вал. Затем три дня и три ночи турки ведут бой на развалинах крепостных стен — с 8 по 10 или 11 июля. Затем шесть дней вновь усердно роют окопы — с 11 по 17 июля. Скорее под рытьем окопов Челеби подразумевает просто земляные работы. И казаки в «поэтической повести» отмечают, что турки начали возводить другую гору, больше прежней. В длину она протянулась на три полета стрелы, в ширину на два броска камнем, а в высоту была много выше Азова. Если первый вал они насыпали за три дня, то на второй им, видимо, понадобилось вдвое больше времени. У Челеби это и есть — шесть дней рытья окопов.

Одно не совсем понятно — почему казаки названы «пьяными»? По казачьим обычаям за пьянство на войне и в походе карали смертью. Что здесь не так?

Поищем у казаков описания других приступов, кроме первого.

После бомбардировки, пишется в «поэтической повести», «почали оне нас осиливать и доступать прямым боем своими силами. Почали они к нам приступу посылать на всяк день людей своих, яныченя. По десяти тысящей приступают к нам целый день до нощи, а нощ придет, на перемену им придет другая десять тысящ. И те уже к нам приступают нощ всю до свету. Ни часу единого не дадут покою нам. А оне бьются с переменою день и нощ, чтобы тою истомою осилеть нас».

Да, все совпадает. Челеби пишет о трех днях и ночах непрерывного боя, и казаки пишут, что турки, сменяя друг друга, приступали к ним день и ночь. Только в «поэтической повести» многие события перемешаны, и при прочтении создается впечатление, что этот штурм был ближе к концу осады.

Эти трое суток казаки были близки к отчаянию. «И от такова их к себе зла и ухищренного промыслу, от бессония и от тяжких ран своих, и от всяких лютых нужд, и от духу смрадного труплова отяхчели мы все и изнемогли болезньми лютыми осадными. И все в мале дружине своей уж остались, переменитца некем, ни на единый час отдохнуть нам не дадут». От себя добавим июльскую жару и разлагающиеся по той жаре турецкие трупы, которые не убирали все три дня. «В те поры отчая ли уже мы весь живот свой и в Азове городе и о выручке своей безнадежны стали от человек, только себе и чая помощи от вышнего Бога».

Далее в «поэтической повести» пишется, как казаки плакали у образа Иоанна Предтечи и особо жаловались на турок: «Поморили нас безсонием; дни и нощи безпрестани с ними мучимся. Уже наши ноги под нами подогнулися, и руки наши от обороны уж не служат нам, замертвели. Уж от истомы очи наши не глядят, уж от беспрестанной стрельбы глаза наши выжгли, в них стреляючи порохом. Язык уш наш во устах наших не воротитца на бусурман закричать».

Теперь понятно. Измученные, с красными от бессонницы глазами и с неверными от усталости движениями казаки казались туркам пьяными.

Когда, по казачьим расчетам, сил осталось на два дня («3 два дни, чаю, уже не будет в осаде сидения нашего»), осажденные попрощались друг с другом и, подняв на руки чудотворные иконы Иоанна Предтечи и святого Николая, пошли на вылазку, контратаковали. «Их (икон — А. В.) милостью явною побили мы их на выласке, вдруг вышед, шесть тысящей. И, видя то, люди турецкия… с тех то мест не почали уж присылать к приступу к нам людей своих. От тех смертных ран и от истомы их отдохнули в те поры».

Итак, трехдневный штурм 8–11 июля был отбит. Во время него турки пытались захватить развалины стен примерно 20 раз. Казаки указывали, что отбили 24 приступа. Мы знаем о первом штурме, самом страшном, и Челеби позже напишет о последнем двухдневном бое за азовские развалины, который произошел незадолго до ухода турок. Таким образом, получается, что в течение трехсуточного непрерывного боя 8–11 июля турки пытались атаковать развалины стен около двадцати раз.

Далее турецкие войска в течение шести дней возвели новый вал, который позволил бы им артиллерийским огнем разрушить город. Но город уже был разрушен. Да и пороху, видимо, у турок осталось мало. Часть его была захвачена казаками и использована при разрушении первого вала.

Как писали казаки, «после тово бою, три дни оне погодя, опять их толмачи почали к нам кричать, чтоб им говорити с нами. У нас с ними уже речи не было, потому и язык наш от истомы нашей во устах наших не воротится! И оне к нам на стрелах почали ерлыки метать».

В «ерлыках» турки предлагали казакам выкупить город. По версии Федора Порошина, турецкие парламентеры предлагали за «пустое место азовское» «по 300 тарелей серебра чистово, да по 200 золотых червонных арапьских» на каждого участника осады. «И в том паши наши и полковники клянутся душою турецкой, что не тронут вас при отступлении. Идите с серебром и золотом нашим в свои городки к товарищам своим, а нам отдайте пустое место азовское». Возможно, это была попытка разложить гарнизон и выманить казаков из города на чистое место.

Казаки якобы написали в ответ: «Не дорого нам ваше собачье серебро и золото, у нас в Азове и на Дону своего много. Дорога нам, молодцам, слава вечная по всему свету, что не страшны нам паши ваши и сила турецкая».

Эмигранты приводят такие слова казаков: «Когда нам нужен был Азов, то мы его взяли, не торгуясь и не платя денег; когда нам понадобятся деньги, мы за ними сами придем, а коли тебе нужен Азов, попробуй его взять, как брали мы».

В целом казаки отрицают свое участие в переговорах на каких бы то ни было условиях. Но, как видно из других источников, после первых отбитых штурмов новая попытка переговоров все же была.

30 августа в Астрахани разведка, посланная под Черкасск и взявшая там ногайца, доложила со слов последнего, что переговоры были, и казаки согласились уйти из Азова в городки, но требовали, чтобы им отдали захваченные турками под Азовом струги. Однако турки и татары настаивали, чтоб казаки уходили из Азова «степью пеши и без ружья». Естественно, казаки на это не пошли, справедливо опасаясь измены и нападения в степи многократно превосходившего их турецкого и татарского войска. На стругах же им достаточно было миновать мелкие турецкие суда, вошедшие в Дон, а дальше они были бы неуязвимы.

По версии астраханского сына боярского Острикова, которую приводит Н. А. Мининков, казаки соглашались на «почетную (по более поздним понятиям) капитуляцию», хотели уйти из города «з женами, з детьми, и з животы». Турки же предлагали уходить «без ружей, и без жен, и без детей».

Возможно, инициатива уйти из города принадлежала той части казаков, которая, как мы помним, не возлагала на этот город больших надежд и готова была отдать его либо царю, либо султану. Последний трехдневный штурм, измотавший казаков бессонницей, конечно же, прибавил этой группе сторонников. Но турки, все еще уверенные в успехе осады, поставили невыполнимые условия — уходить без жен и без детей, пешими степью и без оружия. Как сообщали русские послы в Крыму, казаки «у царя (хана — А. В.) и у турских людей прошаютца, вольно Азов отдают, и турские де люди заупрямились, казаков выпускать не хотят, а начаютца взяти их вскоре».

Турецкие условия привели к тому, что казаки заявили: Войско решило «Азова не отдавать и помереть всем заодно». Одновременно турок предупредили относительно будущих штурмов — если «будет де им сидеть в Азове не в мочь, и они де… наставят в городе под стенами бочки с зельем, и те бочки запалят и городовые де стены взорвут, хотя де их, донских казаков, и побьет, а живы де им не дадутца».

Как мы видим и увидим еще, и турецкие и донские источники не пишут или очень мало пишут о поражениях, зато много пишут о победах. В «поэтической повести», возносящей героизм осажденных, которые только и говорят о «славе вечной», просто неуместно было писать о переговорах с иным содержанием. Челеби же вообще ни о каких переговорах не пишет. Для него переговоры с казаками, видимо, были тем же, чем являются в современном мире переговоры с террористами, удерживающими заложников.

После переговоров, как пишут казаки, «полегче нам стало, приступов больше не было». Начался новый этап осады и пошли события, которые датировать гораздо труднее.

Челеби, например, рассказав о трехдневном штурме и о последующих шести днях земляных работ, переходит к описанию случая, который не датирует: «Однажды четыре тысячи воинственных, храбрых как быки, казаков пришли по реке Дон на сорока фыркатах, чтобы оказать подмогу крепости Азов. Тогда силиетровский вали Кенан-паша двинул по реке на эти суда газиев мусульман своего войска, которые стояли наготове в засаде вместе с пушками бал-емез. Всех их раненых они потопили и уничтожили, а тех, которые выбрались на берег, думая: „Ну, вот я и спасен!“ — они забрали в плен, связанных и сокрушенных. Все войско захватило большую добычу. Тогда глашатаи принялись кричать: „Добыча — мусульманским газиям!“.

В ту ночь все газии были счастливы; совершив полное омовение, они до утра оживляли (своим весельем) ночь».

В комментариях к тексту Челеби читаем, что в переводе Хаммера говорится о тысяче убитых казаков.

Интересно, что встретил казаков не капудан Сиявуш-паша, спрятавший свои суда в рукавах реки, а войска силистрийского паши, и огонь велся из тяжелых осадных орудий, то есть с берега. Следовательно, сражения на воде между судами не было, был огонь из засады, после чего турки добили и утопили раненых и связали уцелевших, выплывших на берег с разбитых ядрами стругов. О том, что были разбиты и потоплены все казачьи струги, не говорится, да этого, наверняка, и не было. Накрыть с берега реки огнем растянувшийся караван в сорок судов невозможно. Видимо, был расстрелян лишь авангард этой флотилии, а остальные отступили.

Казаки об этой попытке прорыва к ним помощи на судах ничего не пишут. Но по времени — примерно, вторая половина июля — к Азову должна была подойти помощь из верхних донских городков.

Интересно, что казаков встретили в засаде войска Кенан-паши, занимавшие окопы к западу от Азова у пригорода Коротояк. Выходит, что казачьи «фыркаты» подходили к Азову со стороны моря. Вряд ли это были запорожцы (хотя образ «храбрых как быки» казаков напоминает почему-то именно их, толстошеих, с бритыми головами), в источниках нет и намеков на попытку помощи запорожцев Азову извне. Скорее это казаки-верховцы выбрались в море окружным путем (может быть, по Миусу), а оттуда, с неожиданной стороны, пытались прорваться к Азову. Неудача, как показало будущее, их не остановила.

Челеби пишет, что казаки каждую ночь стали пробираться в крепость по пятьсот-шестьсот человек, «которые, раздевшись и погрузившись в воды реки Дон, (плыли), дыша с помощью взятой в рот камышинки. Таким образом они прибыли в крепость Азов, и она стала набираться свежих сил».

Так же подошедшие на помощь верховцы пытались подкрепить Азов снаряжением и оружием, «укладывая их на большие и малые бурдюки и пуская по течению реки Дон». Турки, наконец, догадались об этой уловке и устроили запруду, чтобы перехватывать подобные «посылки».

Под Азовом же в это время началась «минная война». Челеби писал: «В те дни от крепостных сооружений остались только одна башня на берегу реки Дон, одна башня со стороны суши, на участке (гробницы) Йогуртчу-баба, и одна башня на западной стороне. Другие башни были разбиты и разрушены до основания. Однако, так как осажденные в крепости кяфиры, подобно пробивающему горы Фархаду, зарылись в земле и устроили там свою ставку, они укрылись таким образом от (нашего) пушечного огня и обеспечили неприступность крепости. С какой бы стороны к ним не подбирались с подкопом и миной, они, как кроты, отыскивали подкопы и за ночь забрасывали вырытую из окопов землю обратно. Наконец, их знатоки (минного) дела прибегали ко всяким ухищрениям и сами устраивали подкопы. В искусстве делать подкопы они проявили гораздо больше умения, чем земляные мыши. Они даже показали мастерство проведения подкопов под водой реки Дон, используя для этого просмоленные, обитые варом лодки».

Тот же Куземка Федоров сообщал, что турки подвели шанцы и привели к городской стене земляной вал и из пушек сбили городские стены и башни до подошвы. Но казаки за «сбитыми стенами выкопали в городе ров, за рвом поставили острог (частокол) и заметали его выброшенной землей и сами вкопались в ямы». Артиллерийский огонь этот укрепленный внутри частоколом земляной вал не брал. Разрушить его можно было только взрывом снизу. Федоров рассказывал: «И турские люди подводили под них подкопы, а азовские де казаки у турских людей подкопы перекапывали, а иные подкопы азовских казаков турских людей подкопы сходились, и многих турских людей побили». Турки якобы вели 17 подкопов, казака навстречу им выкопали 28.

Донцы в «поэтической повести» заявляют, что инициатива в этой войне принадлежала им. «И мы в те поры зделали себе покои великия в земле под ними, под их валом, дворы себе потайные великие. И с тех мы потайных дворов своих под них повели 28 подкопов, под их таборы». Выходит, что они подкопались под новый вал, но не взорвали его, а устроили там под ним «покои великие». Это было естественно, так как с вала турки из-за нехватки пороха пока не стреляли, да и у донцов, видимо, стала сказываться нехватка пороха. Далее донцы, расположившись под землей уже за турецкими траншеями, повели многочисленные подкопы к турецкому лагерю. Фактически это был переход в контрнаступление.

«И тем мы подкопами учинили себе помощ, избаву великую. Выходили ношною порою на их пехоты янычана, и побили мы множество. Теми своими выласками нощными на их пехоту турецкую положили мы на них великий страх, и урон болшой учинили мы в людех их». Подобную тактику казаки однажды успешно применили, когда в войсках Лжедимитрия I сидели в осаде в Кромах.

В Повести князя И. М. Катырева-Ростовского об этом говорится так: «Царевы же воеводы и начальницы поидоша со всем воинством под городок Кромы и тамо его облегоша, понеже седоша казацы в нем Растригины и много пакости творяше царевым люд ем. Царевы же воеводы стояше под городком три месяца и брани бесчислены творяше, и ис пушек из великих и из огненных непрестанно стреляху, и городок той запалиша, людие же городка того никако о сем ужасашася, но и паче укрепляхуся и людей царевых бесчисленно побиваху». Перед нами буквально копия азовского сидения, только отсиживаются казаки не от турок, а от войск Годунова.

Это была традиционная русская тактика, отработанная в многочисленных сидениях. Челеби связывает эти нападения с прибытием казакам помощи — «День ото дня воинственность (казаков) росла, они стали совершать налеты на наши окопы и предпринимать ночные нападения, а потом укрываться под землей». Подобная тактика не требовала больших запасов или особого оружия. Челеби пишет, что «они без всякого страха ходили по подземным ходам, проделывали отверстия в частоколах, в завалах и убивали выдвинувшихся вперед членов общины Мухаммеда».

Теперь, как видим, турки стали отгораживаться в своем лагере частоколами и завалами, а неосторожно высунувшихся казаки убивали из засад.

«И после того паши турецкия, глядя на наши те подкопные мудрые осадные промыслы, повели уже к нам напротиву из своего табору сем подкопов своих, — пишется в „поэтической повести“. — И хотели оне к нам теми подкопами прийти в ямы наши, да нас подавят своими людми велими. И мы милостью Божиею устерегли все те подкопы их, порохом всех их взорвали, и их де мы в них подвалили многие тысящи. И с тех то мест подкопная их мудрость вся миновалась. Постыли уже им те подкопные промыслы».

Получается, что семь из семнадцати подкопов — турецкие контрмины, которые они вели из своего лагеря против казачьих подкопов.

Видимо, турки пытались провести подкоп под земляные валы Азова и вели десять подкопов, но потерпели поражение в подземной войне, после чего казаки сами перешли в контрнаступление и осложнили жизнь всему турецкому лагерю.

Минная война ведется небольшим количеством людей. Но набеги казаков из их «нор» беспокоили весь турецкий лагерь. Челеби писал: «Пока дела шли таким образом, воины ислама бездействовали. И тогда в армии стали возникать разные толки и пересуды… В окопах постепенно зрело недовольство. На мусульманских газиев напал страх, и они говорили: „Разве можно вести войну таким позорным способом?“. Возникли многочисленные слухи, будто московский король идет с двухсоттысячным войском. Люди лишились рассудка. В действительности эти сплетни распространял враг. Однако в то время они наводили страх на войско».

Многим ошалевшим от страха туркам, татарам и но гаям во время вылазок даже были видения. Видели они «мужа храбра и млада в одеже ратной, с одним мечом голым по бою ходяше, множество бусурман побиваше». И раны были страшные — «пластаны люди турецкие, а сечены наполы». То ли во время редких переговоров, то ли еще каким путем, но турки якобы спрашивали казаков: «Хто от вас выходит из града на бой с мечем?». Казаки ничего такого не видели, но на всякий случай отвечали: «То выходят воеводы наши».

 

Глава 7. Последний штурм. Конец осады

Турецкое командование опасалось, что войска вскоре могут оказать открытое неповиновение: «(Надо помнить, что) янычары в один прекрасный день взбунтуются и уйдут из окопов, говоря: „Нет такого закона, чтобы мы оставались (в окопах) более сорока дней!“».

Прекрасно зная обычаи янычарской службы, главнокомандующий именно к этому времени — 40 дней начала осады — обратился к султану.

9 августа в Константинополе было получено письмо — Хусейн-паша описывал ход осады и просил подкреплений.

15 августа к туркам подошло это подкрепление — 16 каторг с людьми и припасами.

Астраханский конный стрелец Иванов (крещеный татарин или ногаец), посланный лазутчиком в турецко-татарское войско, сообщал впоследствии о прибытии «прибылых людей с зелейною казною». Эти «прибылые» со своим «нарядом» «стреляли по Азову семнадцать ден днем и ночью, и достальные три башни збили по зубцы, а городовую стену выбили до подошвы, а в редких местах оставалось стены збито по зубцы».

Донцы в «поэтической повести» говорят, что на второй «горе» турки поставили весь свой пушечный «наряд», подтянули туда пехоту и даже спешили ногайскую орду. «И почели с той горы из наряду бить оне по Азову городу день и нощь беспрестанно. От пушек их страшный гром стал, огнь и дым топился от них до неба. Шеснадцать дней и шеснадцать нощей не премолк наряд их ни на единый час пушечной. В те дни и нощи от стрельбы их пушечной все наши азовские крепости распалися — стены и башни все и церковь Предтечева и полаты збили все до единые по подошву самую.

А и наряд наш пушечной переломали весь. Одна лишь у нас во всем Азове городе церков Николина в полы осталась, потому и осталася, што она стояла внизу добре, к морю под гору. А мы от них сидели по ямам. Всем выглянут нам из ям не дали».

Таким образом, до первых чисел сентября турки, тратя подвезенную «зелейную казну», добивали азовские строения, и все их войско любовалось этим зрелищем.

Однако нужного результата эта повторная бомбардировка не достигла. Казаки отсиделись по ямам, хотя и лишились последней артиллерии.

Осада такими силами и при таком климате не могла быть продолжительной. Терский служилый татарин Теребердеев, посланный в Малый Ногай для проведывания вестей, 11 сентября сообщил, вернувшись в Терский городок, что под Азовом на «турских и крымских людей… пришли болезнь великая и голод».

Да и казакам в Азове было не легче. Они крепились, как могли. «А в сидение свое осадное имели мы, грешные, пост в те поры и моление великое и чистоту телесную и душевную», — говорится в «Поэтическом сказании». Но от жары, голода и вынужденной бессонницы бывали им видения. «Многие от нас люди искусные в осаде то видели во сне, и вне сна, ово жену прекрасну и светлолепну, на воздусе стояще посреди града Азова, ини — мужа древна власы, в светлых ризах». Прекрасная и светло лепная женщина бесспорно была признана казаками за Богородицу и многим из них говорила «умильным гласом»: «Мужайтеся, казаки, а не ужасайтеся!», пеняла «агарянам» за их работорговлю и обещала исстрадавшимся донцам: «А души ваши примет Бог, имате царствовати со Христом во веки».

Атаманы были покрепче, но и им виделось, как из очей Иоанна Предтечи на иконе текли слезы всякий раз, как турки шли на приступ. И во время первого приступа слез набралась полная лампада.

Наступала осень. По закону в конце октября войска османской империи должны были возвращаться на зимние квартиры. Чтобы взять Азов оставалось последнее средство — штурм.

Челеби пишет, что турецкие военачальники собрали совет. Указывая на приближение «безжалостной, как сабля, зимы», они поставили вопросы, где найти укрытие для войск, где зимовать, заявили, что зимой невозможно получить подкрепления. Каждый подавал «тысячу советов».

Вот какое было принято решение: «В заключение Коджа Кенан-паша и кетхуда морского арсенала Пияле-ага распорядились: „Верное решение таким будет. Пусть глашатаи объявят о нем сегодня же, и пусть они предупредят: „Утром — общий приступ. Пусть приходит всякий, кто хочет (получить) тимар, зеамет и звание сипаехия. Пусть от (всех) семи отрядов войска будут записаны семь тысяч самых достойных и самоотверженных мужей“. (Вы же) расставляйте для боя моджахидов из мусульманских газиев! Посмотрим, что покажет нам волшебное зеркало судьбы“. На этом они закончили совет и прочитали Фатиху».

То есть, обещая повышение по службе, земельные наделы и причисление к привилегированному сословию, командование распорядилось набрать 7 тысяч лучших воинов, по тысяче от каждого отряда. Они должны были составить штурмовой отряд. Как видим, желающих идти на штурм становилось все меньше и меньше. Если на первый штурм двинулось все пешее войско, то на второй бросались попеременно по десять тысяч человек. Теперь же в штурмовой отряд набрали семь тысяч.

Странным кажется механизм принятия решения. Почему «распорядились» командующий силистрийскими войсками Кенан-паша и кетхуда морского арсенала Пияле-ага? Почему умалчивается о главнокомандующем?

«(И тогда) настали среди газиев ликование и радость, — пишет Челеби.

— Согласно войсковому реестру, из падишахского арсенала мусульманам было роздано семь тысяч сабель, две тысячи щитов, две тысячи ружей, сорок тысяч стрел, пять тысяч луков, шесть тысяч пик, пять тысяч ручных бомб-бутылок, а также припасы к самому различному оружию».

Отличительная черта профессионала — умение драться любым оружием, любыми подручными средствами. Профессионал бережет свое оружие. Оно дорого стоит. А он надеется вернуться из сражения и дальше зарабатывать себе на хлеб сохраненным оружием. Поэтому он охотнее и не менее успешно будет драться любым оружием из падишахского арсенала. К слову сказать, у казаков тоже не было своего оружейного производства, все их оружие было «чужое» — купленное или трофейное. И вряд ли оно служило так долго, что передавалось по наследству.

Итак, под занавес осады турки отобрали лучших, которые должны были в рукопашном бою (семь тысяч сабель, шесть тысяч пик и всего две тысячи ружей) взять развалины города.

«Затем, в час добрый, с семи сторон ударили пушки и ружья, и из стана (мусульманского) войска раздался клич: „Аллах!“. От ружейного огня и клубящейся черной пыли воздух стал темнеть. Но сильный ветер все разогнал, и стало видно, где друзья и где враги.

Войска мусульман острыми мечами вонзились в крепость. Круша кяфиров направо и налево, они погнали их в цитадель. И вот в течение восьми часов шла такая же отчаянная битва, как битва при Мохаче».

В битве при Мохаче в 1526 году турецкие войска Сулеймана Второго разбили венгерско-чешские войска, после чего захватили часть Венгрии. Событие это было широко известно в Турции.

Далее Челеби приводит некоторые детали штурма.

«Бывалые воины, увидев такое положение кяфиров, пробрались к кабаньим капканам, установленным в подземных проходах, и устроили засаду. Однако проклятые (кяфиры) взорвали подземные заряды, применив дьявольскую хитрость, чтобы как ласточку швырнуть в воздух войско ислама». То есть турки, ворвавшись в город, обнаружили вход в подземный лабиринт, который казаки прокопали и из которого постоянно тревожили турецкий лагерь (центр его, как мы помним, был за городом, под насыпным валом). Естественно, они возликовали. Так радовались бы солдаты любой современной армии, захватив подземный командный пункт противника. Некоторые отряды стали распространяться по подземным галереям и даже пытались устроить там засады. Видимо, часть казаков во время турецкой атаки не отступила к цитадели, а ушла под землю и беспокоила турок оттуда.

Но подземные галереи оказались заминированными казаками, и мины сработали, вышвырнув турецких смельчаков из подземелий «как ласточку».

«Свинец крушил тех, которые приближались к бойницам, — продолжает Челеби. — Час от часу войско ислама стало нести (все большие) потери убитыми. А с тыла подмога не приходила, и газии увидели, что настал решающий час».

Взрыв в подземельях, как явствует из сообщения Челеби, разрезал войска атакующих на две части. Одни уперлись в бойницы, другие, опасаясь новых взрывов, не рисковали перейти огромную воронку, образовавшуюся на месте взрыва, швырнувшего в воздух «войско ислама».

Далее Челеби живописует, как мучились газии под стенами азовской цитадели — «душа и мозг их (были измотаны), их желудки были пусты, движения стали медлительными, от ужасной жары и жажды они дошли до грани гибели».

Как только настало время заката, алай-чавуши (командиры отрядов) отозвали газиев из-под стен Азова. «Они же забрали с поля боя военную добычу — головы (кяфиров), ружья, разное оружие и прочие вещи, нагрузили тела погибших (мусульман) на пленных, и каждый их отряд направился к своему месту. Дав залп из ружей и залп из пушек, они совершили молитву по павшим в бою и погребли их тела. Раненым выделили средства на пропитание и прислали лекарей-хирургов».

По турецким данным, было убито 3000 казаков и 1600 взято в плен. У турок, по их же данным, погибло 1200 человек, из них 700 янычар.

Уцелевших щедро награждали. «Тому, кто принес вражескую голову, было пожаловано сто курушей, кто привел языка — один пленный, а на шапку таким прикрепляли иеленки, жаловали (также) повышением в чине тимары, зиаметы. А имущество тысячи двухсот мусульман, павших на поле брани, было сдано в государственную казну».

Отбив штурм ценой тяжелых потерь (если верить турецким данным), казаки не пали духом. «В ту ночь кяфиры снова трудились, как Фархад, — пишет Челеби, — и разрушенные стены крепости сделали столь же прочными и крепкими (как прежде). Они восстановили (тайники для) засад и бойницы и воздвигли как бы новую стену Искандера. Газии-мусульмане, увидев все это, пришли в уныние… И снова там и сям начался бой. Однако он уже не велся со всем сердцем и желанием, от души, как это было раньше. Как бы то ни было, они не проявляли теперь (прежнего) усердия и рвения, а передышки от сражений не было ни днем, ни ночью».

По последующим строкам Челеби можно определить хотя бы приблизительно время штурма. «(Между тем) до дня Касыма оставалось около сорока дней», — пишет он. День Касыма — 26 октября по старому стилю — знаменовал собой начало зимы. После него все военные действия в Оттоманской империи прекращались. 40 дней до Касыма — 16 сентября. «Около 40 дней до дня Касыма» — видимо, все же первая половина сентября, поскольку войска под стенами Азова ждали начала зимы и окончания военных действий с нетерпением. На это нетерпение набавим еще недельку, и, как увидим чуть позже, будем правы. Так что штурм и последующие вялые бои мы можем датировать 1–10 сентября.

Верхушка турецкого войска стала советоваться — «все везиры, векили, знатоки своего дела собрались вместе», — пишет Челеби.

Решение было следующим: «…Послать Бахадыр-Гирей-хана с семидесятитысячным войском и всадниками на разграбление страны московского короля до самой его столицы».

Посылать татар в поход на Москву в начале осени, не взяв Азова, было неразумно и просто нереально. Это, как мы увидим сейчас, была обыкновенная мистификация. «Когда Бахадыр-Гирей-хан со своим войском из татарских племен на четырнадцатый день после отправки вновь появился под стенами крепости Азов и присоединился к армии ислама, (доставив) сорок пять тысяч пленных, двести тысяч захваченных коней, несчетное число ценных предметов из меди, олова и фарфора, в угасших сердцах мусульманского воинства зажглась новая жизнь. И они устроили под крепостью Азов такой парад татарских (войск), подобного которому мир не видел со времен (утверждения) рода Чингизидов».

За четырнадцать дней орда при всем желании могла дойти до Воронежа, но никак не до Москвы. А нужно еще было время на сам грабеж и на возвращение. Просто турки заставили крымского хана подвести под Азов основную массу непосредственно крымских татар, которая все это время под городом не появлялась, поскольку не смогла бы там прокормиться. Под Азов, как мы помним, первыми явились ногайцы — крымский авангард. Остальная орда все это время кочевала где-то на Миусе. О массовых набегах татар в это время на русские земли или хотя бы на зесечную черту русские источники не сообщают. О разорении татарами казачьих городков тоже нигде не говорится. Да и не набрали бы там татары сорок пять тысяч пленных, и пятой доли не набрали бы.

Однако приход под Азов огромного количества всадников, которые якобы только что возвратились из удачного похода на Москву, должен был поднять дух турецкого войска. Отсюда и парад, «подобного которому мир не видел».

Татары якобы даже торговали добычей. «Ввиду того, что татарское войско пришло с большой добычей и добра было много, конь продавался за один, а незамужняя девушка за пять курушей.

И за благополучие татар был дан троекратный залп из пушек и ружей».

На казаков этот приход тоже произвел впечатление. Боевой дух осаждающих турок был подорван, их казаки не боялись, но свежее победоносное семидесятитысячное татарское войско могло просто захлестнуть волной, завалить своими телами разрушенные азовские укрепления.

Казаки заколебались. Челеби сообщает: «В ту же ночь из крепости вышла и была схвачена группа голодных и несчастных людей. Одни из них были одарены, другие — удостоены принятия в ислам». В комментариях к Челеби сказано, что из крепости вышло 70 казаков. Остальные уцелевшие продолжали удерживать азовские развалины.

Перебежчиков одарили. Видимо, теперь снова пытались подкупить защитников. Но время ушло. «Татарский парад» не сработал.

«Между тем, уже начиналась сказываться беспощадная зима Азовского моря. Все боялись жестокой зимы и снова собрались на совет, — пишет Челеби. — Все сведущие в делах мужи и татарские старейшины, при полном единодушии и согласии, составили прошение на высочайшее имя, приложили к нему триста печатей и отправили в столицу государства. Содержание его было таково: „В этом году завоевание этой крепости невозможно. Наступила зимняя пора. Грабежи и опустошения произведены до самой древней столицы московского короля. Взяты в плен до семидесяти тысяч кяфиров. Сто тысяч их порублено саблями. Московский король как следует получил по заслугам“».

После того как было отправлено это послание, двум пленным, понимавшим по-турецки, была по (нарочитой) небрежности дана возможность сбежать в крепость. Оказавшись внутри ее, они сообщили укрывшимся в крепости: «Турки говорят: „Была бы нашей главной целью крепость, мы бы взяли ее в течение месяца. Но мы хотели только дать урок московскому королю, разграбить и опустошить вон сколько его земель и областей, взять в полон его людей. И мы сделали это“».

Таким образом, неудачную осаду Азова лживое донесение турецкого командования в Стамбул превратило в победоносную войну со всем Московским государством. А что касается многочисленных трофеев, то пусть султан и его приближенные расспросят о них у татар.

И посылка двух пленных с дезинформацией в Азов имеет целью не оправдание — «почему мы вас не убили и город не взяли», — а очередное запугивание, чтобы казаки из Азове не напали на турецкие войска, когда те начнут отступление.

«О Божья мудрость, — восклицает Челеби, — в ночь, когда гонцы отправились к Порогу (в Стамбул — А. В.), был такой жестокий мороз, что войско ислама едва не полегло в землю. После этого (воины) поняли, что в Кыпчакской степи и на Черном море нет им безопасного пристанища. В конце концов войско отчаялось.

Когда же в согласии знать и простолюдины отказались от ее завоевания, то и правое и левое крыло войска заиграли на трубах отбой, и, погрузив свое снаряжение на суда, оно двинулось от крепости, не добившись победы и говоря: „Такова, видно, воля Божья, таково Божье предначертание“.

(Войска) прибыли в Балысыра, а там их дожидался падишахский флот. Воины всех эйялетов были отпущены и разъехались кто сушей, кто морем».

Вот так. Коротко и быстро.

На самом деле, чтобы вывести армию из-под Азова и распустить ее по домам, надо было провести большие подготовительные работы. Одна погрузка снаряжения на суда, чтобы сплавить его по Дону до основной части флота, должна была занять много времени. Видимо, эти подготовительные работы начались, когда крымскому хану отдали приказ начать фиктивный набег на Москву, то есть около 10 сентября. Сам же отход надо было провести быстро и организованно, чтобы сразу оторваться от противника и беспрепятственно сесть на морские суда в Балысыра.

Эта операция была проведена турками профессионально. Казаки до самого конца не догадывались о времени, когда будет снята осада. В ночь, когда ушли турки, казаки наблюдали за валом, где стояла турецкая артиллерия (видимо, турки не снимали ее с позиций до последнего), и было им чудесное видение: «А нам, казакам, в ту же нощь, с вечера в виде се всем виделось: по валу бусурманскому, где их наряд стоял, ходили тут два мужа леты древны. На одном — одежда иерейская, а на другом — власяница мохнатая. А указывают нам на полки бусурманские и говорят нам: „Побежали, казаки, паши турецкие и крымской царь ис табор. И пришла на них победа Христа, сына Божия с небес от силы Божия“». То есть, по казачьей версии, сведения об уходе турок из лагеря они получили в ту же ночь с вечера от чудесного видения.

Казаки-эмигранты в журнале «Родимый край» приводят другую версию. Защитники Азова якобы были на грани отчаяния. В ночь с 27 на 28 (?) сентября они собрались у часовни иконы Иоанна Предтечи всю ночь молились и утром решили выйти в из города и пробиться к Дону. Утром они действительно вышли с иконой из города и хотели двинуться вверх по Дону, но оказалось, что турки уже ушли.

В «Поэтической повести» говорится: «А сентября в 26 день в нощи от Азова города турецкие паши с турки и крымский царь со всеми силами за четыре часа до свету, возмятясь окаянные и вострепетась, побежали, никем нами го ними… И мы, как послышали отход их ис табаров, ходило нас, казаков, в те поры на таборы их тысяча человек. И взяли мы у них в таборех в тое пору языков, турок и татар живых, четыреста человек, а болных и раненых застали мы з две тысящи».

То есть, турки ушли не преследуемые, бросив в лагере всего лишь одну сотую часть войска больными и отсталыми. Воистину это была первоклассная армия!

Возможно, что турки и отступили как раз в ту самую морозную ночь, когда отправили гонцов в Стамбул. Решение принято. Чего ж еще ждать?

Не случайно пленные турки «в распросех и с пыток говорили все единодушно» казакам, что в ночь их ухода было и им, туркам, видение: «В нощи с той с вечера было нам страшное видение. На небеси, над нашими полки бусурманскими шла великая и страшная туча от Руси, от вашего царства Московского. И стала она против самого табору нашего. И перед нею, тучею, идут по воздуху два страшные юноши, а в руках своих держат мечи обнаженные, а грозятся на наши полки бусурманские… От тово-то страшново видения бег пашей турецких и царя крымского с таборов».

Два юноши с мечами в руках могли, конечно, туркам привидеться, но великая и страшная туча с севера явно знаменовала собой наступление осеннего похолодания, заморозков. Да и казаки, возможно, особо не преследовали, потому что прятались от холода под землей.

 

Глава 8. Судьба Азова. Казаки временно оставляют город

Итак, в ночь с 25 на 26 сентября турки ушли.

По расспросу первых языков выходило, что у турок и татар побито 20 тысяч человек. 2 октября с этими сведениями отправился в Москву со станицей сам Наум Васильев.

9 октября вышли казаки в море за языками. Языков взяли и те рассказали, что турки, отплыв от азовского берега, стали «смечать» оставшихся, и потери их составили 70 тысяч.

7 февраля Осип Петров направил от Войска отписку, что потери у турок и татар составляют 70 тысяч человек. Сослался при этом на данные морской разведки, выходившей в море 9 октября, сослался на татарские языки, те тоже подтверждали, что общие потери — 70 тысяч, а сам хан умер, не доезжая Крыма, на Молочных Водах, да 29 января приезжал татарин разменивать пленных родственников и ту же цифру назвал — 70 тысяч. А 20 тысяч убитых, что явствовало из расспросов первых языков, выходило числом ошибочным.

Сомнения вызывают и число погибших врагов и сама система подсчета. Турки, выйдя в море, могли подсчитать только количество перебитых турок. Вряд ли татары и черкесы отчитывались перед ними о числе своих убитых, да и не могли татары и черкесы потерять столько, поскольку в крупных боях практически не участвовали.

И для турок такие потери чересчур уж велики. Бросить в оставляемом таборе 2400 человек (это количество назвали сами донцы) — каждого сотого — в подавляющем большинстве больных — это реально, и это показатель высокой боеспособности турецкой армии (русская армия, покидая в 1812 году Москву, оставила в ней более 10 тысяч раненых — каждого десятого). Но растерять после этого по дороге в 36 верст, пока не дошли до кораблей, еще 50 тысяч — в это верится с трудом.

Скорее всего, татары, ногайцы и черкесы в боях почти не пострадали, потери понесли в основном от болезней (и то, если в таборе вместе с турками находились, а не кочевали поблизости). А сами турки и вассальные войска из Трансильвании, штурмовавшие Азов, копавшие подземные ходы и отбивавшие круглосуточно казачьи вылазки, действительно могли понести потери в 20 тысяч убитыми и умершими в таборе от болезней.

Так что турецкие потери в отписке сознательно донцами завышены. Этой отпиской давили донцы на Москву, показывали, что потери турок невиданно огромны, и в ближайшее время ждать нового турецкого похода не приходится.

Казаки, оборонявшие Азов, потеряли две трети своего состава. Остальные многие были переранены. Видимо, та тысяча казаков, бросившаяся в опустевший турецкий лагерь, и составляла весь гарнизон Азова.

После снятия осады и ухода турок и татар победители-донцы сразу же отправились с радостными вестями в Москву. Как мы уже писали, 2 октября отправился Наум Васильев с есаулом Федором Порошиным и 24 казаками. В Москву он прибыл 1 ноября и оставался в столице аж до 4 июля 1642 года. Создается впечатление, что он не хотел или боялся вернуться на Дон.

Наум Васильев привез грамоту, написанную 28 сентября (хотя помечена она была ошибочно 28 октября). В грамоте казаки писали, что осада началась 7 июня, описывали ее ход, писали, что турки разбили три «города», а казаки «отсиделись от них в четвертом в земляном городе и в земляных избах с великою нужею и терпением». Царю сообщали, что город отстояли, но сами «разорены до основания» и город могут бросить — «а люди де у них вольные, великую такую нужу терпев, многие пошли врознь, а иные многие побиты и переранены, а они достальные покинуть тово места не смеют». Опять предлагали царю взять Азов себе в вотчину или в вотчину царевичу Алексею, поскольку Азов они у турок отобрали «на счастье» Алексею Михайловичу и «отсиделись своею ж кровью на ево ж государское счастье, им государем в вечную славу и в вотчину». В заключение просили прислать к Рождеству в Азов царского воеводу, иначе грозили город бросить, поскольку у них «перераненых, без глаз, и без рук, и без ног стало много».

Естественно, победа казаков над столь многочисленным турецким войском произвела в Москве фурор. Царь и бояре медлили с ответом месяц.

2 декабря 1641 года на Дон было отправлено послание, в котором перечислялись и подтверждались все сообщенные казаками сведения, и за все сделанное, «за тое вашу службу и за радение…, — писал царь, — милостиво похваляем и станичников ваших атамана Наума Васильева да есаула Федора Порошина с товарищи пожаловали нашим царским великим жалованием».

По сути казачьих предложений ответ был таков: на Дон с жалованием в 5 тысяч рублей и с милостивыми словами были посланы дворянин Афанасий Желябужский и подьячий Арефий Башмаков; хлебные запасы, порох, свинец и сукно обещали выслать весною, когда будет возможен водный путь — «ныне зимним путем послати к вам немочно, то вам мочно и самим знати, и вы б о том не оскорблялись». Что касается самого города, то Желябужскому и Башмакову было приказано Азов «досмотрети и переписать и на чертеж начертить, и о том наш, царского величества, указ и повеление будет вскоре». Казаков просили послов (Желябужского и Башмакова) не удерживать, но побыстрее отправить в Москву, а сами б казаки и впредь «своей чести и славы не теряли, за истинную православную христианскую веру и за нас, великого государя, стояли по-прежнему крепко и неподвижно и на нашу государскую милость и жалованье во всем были надежны».

Желябужский и Башмаков добирались до Азова долго, прибыли только 25 января. Они пересмотрели, где какие вокруг города укрепления и в каком они состоянии. Азов имел вид плачевный. О внешних стенах на 526 сажен и речи не было Ров вокруг города весь был засыпан камнем этих обрушившихся стен. Из 11 прежних башен сохранилось всего 3, да и те были испорчены.

В Таш-кале сохранилась на 10 сажен стена со стороны Дона, которая тянулась от наугольной башни к степи. Но зубцы были на ней сбиты и сама она кое-где проломлена. Наугольная башня была сбита и городовые стены «сбиты ж».

В Тапрак-кале «палаты» были сбиты. Средняя городовая стена меж Азовом и Тапрак-кале и меж Азовом и Таш-кале — сбита до середины, «а кое-где и много, а кое-где до земли».

Желябужский и Башмаков пришли к выводу, что начертить тут ничего нельзя, все разбито, испорчено, да и чертежника нет.

Казаки же уверенности не теряли и предлагали на старом месте возвести земляной город. Такой «нарядом не разобьют». А здания построить по казачьему обыкновению, благо «дёрну и хворосту и камышу много и блиско».

Желябужский и Башмаков с казаками не спорили и в разоренном Азове не засиживались, 7 февраля выехали и 8 марта уже представили отчет царю и боярам. Вместе с ними с Дона в Москву отправились атаман Абакум Сафонов, есаул Роман Родионов и 15 казаков. Чтобы не смущать московских людей насчет будущего Азова, казаки обещали в посланной с ними грамоте оставить в Азове только московский гарнизон, а самим разойтись по своим старым городкам.

Но пока царские посланцы ездили в Азов и обратно, измеряли засыпанные рвы и разрушенные стены, вопрос был практически решен.

Турция была потрясена поражением под Азовом еще больше, чем Москва. Донские казаки, желая показать, что турки отныне не опасны, доносили о репрессиях, которые обрушились на турецкое командование, шли вести, что «турский царь на них ополчился и многих пашей четвертовал и вешал». На самом же деле молодой султан не был пока так силен, чтобы казнить своих неудачливых военачальников. Главнокомандующий сухопутными силами Дели Хуссейн-паша впоследствии был назначен наместником Румелии, а затем — главнокомандующим всем османским флотом. Сиявуш-паша, командовавший под Азовом турецким флотом, действительно был смещен, но вскоре вновь возвысился, стал наместником Силистрийско-Очаковского эйялета. Его заместитель Пияле-ага стал командовать флотом, и казнили его только в 1644 году, когда молодой султан «вошел в силу» и стал окорачивать всех, кто мог бы только попытаться «затмить солнце вселенной». Хан Бахадыр-Гирей умер своей смертью через два дня после возвращения из похода.

Да и в разрастании конфликта с Москвой Турция не была заинтересована. Впереди турок ждала война с Венецией из-за господства в Средиземноморье. Поэтому 30 декабря 1641 года в Москве получили присланный молдавским воеводой проект нового русско-турецкого соглашения.

Но и отказываться от предлагаемого казаками Азова было жалко.

Как водится в таких случаях, московские люди решили посоветоваться. 3 января 1642 года в Москве собрался Земский Собор. На Соборе поставили вопросы: разрывать ли с турецким и крымским царями из-за Азова и принимать ли Азов от донских атаманов и казаков? Если принять Азов и начать многолетнюю войну с Турцией, то где брать великие деньги и многие запасы на эту войну?

Многие дворяне и дети боярские были за войну с турками и татарами и за оставление Азова за Москвой. Большинство же жаловалось на скудость и разорение и новой войны боялось. Но и против не высказывались — «в том его государева воля». От Соборного акта 1642 года конца не сохранилось, и что Собор решил — неизвестно. Царь же и бояре решили Азов туркам отдать. Как писал впоследствии С. М. Соловьев, «все внимание было обращено на запад, все силы государства были направлены туда». То есть, не до Азова было.

А тут как раз явились Желябужский и Башмаков из Азова, а с ними Сафонов и Родионов, с вестями, что Азов держать некем и нечем…

30 апреля на Дон отправили грамоту, в которой, как обычно, расписывали «предысторию» всего дела, что просили казаки царя город принять, а если царь города не примет, то разойдутся, а царь де послал своих людей город посмотреть, а Желябужский и Башмаков якобы донесли, что «город Азов от турских и от крымских людей разбит и разорен весь до основания; а вскоре того города поделати никоторыми мерами нельзе, и от приходу воинских людей сидети не в чем». Да и приехавшие с Желябужским казаки привезли в грамоте отписку, что Азов де держать некем. С другой стороны, узнали де на Москве, что турецкий султан Ибрагим идет на Азов с многими силами, больше прежних, хотят осадить Азов и идти дальше воевать украинные московские города.

После такого вступления в грамоте говорилось: «И ныне нам города Азова принять и воевод и ратных людей послать не к делу, и быти им в таком разоренном месте не мошно…». Далее вызвали де бояре Наума Васильева и всех казаков, что были на Москве, и передали им такие царские слова: «И жалея мы, великий государь, о вас, атаманах и казаках, и о всех православных христианах, чтоб кровь христианскую уняти, город Азов велели покинуть и из него вам вытти на старые свои места, в которых местах преж сего жили, чтоб вас неверные бусурманы, пришедши, не побили. А мы, великий государь, и вперед учнем вас, атаманов и казаков, жаловати нашим царским жалованием по-прежнему, как учнете жить на прежних своих местах».

И Наум Васильев с товарищами якобы сказали боярам, что рады исполнить любую царскую волю, а чтоб быстрее эти вести дошли и чтоб турки и татары казаков в Азове врасплох не застали, пустят степью через Валуйки своих товарищей, 15 казаков с есаулом Романом Родионовым. И казакам тем дано по 30 рублей на лошадей, чтобы было у них по две лошади добрых. А с этими казаками и с грамотой послан дворянин Михайло Засецкий.

Заканчивалась грамота предупреждением: «А только вы, атаманы и казаки и все Донское Войско, нашего государского повеления не послушаете, из Азова до прихода турских и крымских воинских людей ныне вскоре не выйдете, и которое над вами учинится кровопролитие, и то вам будет самим от себя, и нашего государского жалования и запасов никаких вам в Азов не пошлют потому, что вам в таком разоренном месте пробыти от таких многих турских и крымских воинских людей немочно…

Да как вы из города Азова на старые свои места выйдете, и вы б о том тотче отписали к нам к Москве с Михайлом Засецким и проводити его велели».

Засецкий, Родионов и 15 казаков помчались из Москвы в Азов, а Наум Васильев и Абакум Сафонов с остальными казаками еще долго, целых два месяца, оставались в Москве, не решаясь, видимо, вернуться на Дон после провала своей миссии.

Примерно в это же время, около 1 мая 1642 года, большинство казаков, бывших в Азове, покинули город, оставив там в качестве передовой заставы небольшой отряд. После страшных потерь во время осады Войско Донское резко сократилось и по количеству людей было отброшено, видимо, до уровня начала XVII века, когда на Низу насчитали 1888 казаков. Удерживать такими силами Азов против нового нашествия казаки не могли.

А Засецкий с Родионовым как ни спешили, а добрались до Азова только 28 мая. По дороге на Северском Донце перехватили их черкасы, то есть, запорожские казаки. Запорожцы были, конечно же, против оставления донцами Азова. Пока донцы держали Азов, была дополнительная возможность вместе с ними выходить в море, если турки или поляки низовья Днепра перекроют. Это во-первых. А во-вторых, пока донцы держали Азов, невозможен был союз Москвы и Турции с Крымом против Польши, и крымчаки ходили бы за полоном на московские города, а не на Украину.

Черкасы московское посольство «погромили и побили» и грамоту у Засецкого отобрали. Но сам Засецкий с остальными казаками смог уйти на Дон, где и объявился 28 мая без грамоты, однако сказал все устно. Видимо, целью запорожцев было отобрать царскую грамоту, иначе вряд ли они выпустили живым Засецкого со товарищи. А те, конечно же, были у запорожцев в руках. Как бы те по-другому грамоту отобрали?

Понадеялись черкасы, что донцы без грамоты Засецкому не поверят. Но донцы поверили. А если б и не поверили, сил удержать Азов все равно не было.

На глазах Засецкого остатки донцов покинули Азов и ушли на Махин остров.

Впоследствии донцы сложили об оставлении Азова легенду. Дескать уходили оттуда 500 казаков из них 100 были переранены. Уходили с обжитого места с женами и детьми. Шли медленно — две недели и два дня. А отойдя, поставили монастырь во имя Иоанна Предтечи и Николая Чудотворца и в нем две церкви деревянные, а игуменом в нем служил черный поп Серапион.

С Засецким в Москву отправили атамана Степана Иванова и есаула Герасима Иванова с отпиской, что Азов оставили и ушли на Махин остров.

В опустевший Азов через два-три дня вошел небольшой татарский отряд, но, покрутившись среди развалин, быстро вышел. А 11 июня к Азову подошла и вся турецкая армия во главе с родственником султана Джуван-капуджибаши Мехмед-пашой, а известный Пияле-паша подогнал турецкий флот.

Турки три дня «отдыхали», не приближаясь к развалинам. Страшно им было, и, помня прошлую минную войну, подозревали они, что Азов не так уж и пуст, и здесь, «вероятно, замешана какая-нибудь хитрость и дьявольская проделка кяфиров». Но развалины города действительно были безлюдны, и, наконец, собравшись с духом, турецкие войска вступили в оставленный казаками Азов…

Все начиналось сначала. Царь отпустил на Дон засидевшееся на Москве посольство и прислал грамоту, в которой обещал держать казаков на жаловании по-прежнему «и смотря по вашей службе». Было прислано и жалование — двести поставов сукон «настрафилю и англинских» и две тысячи рублей денег. Особо жаловался Осип Петров, для которого с Москвы передавали «сукно лундыш да камку добрую». Помимо этого из Воронежа должны были прислать 2500 четь хлеба да 200 ведер вина, а из Тулы 250 пудов «зелья ручного» да 500 пудов «зелья пушечного» да еще 300 пудов свинцу.

Казакам наказывалось встречать и провожать, как и обычно, московских и турецких послов, и чтоб «с турскими людьми, которые ныне в Азове будут, помирилися, и жили с ними смирно, задоров никаких не чинили, и на море не ходили, и судов не громил, и сел и мест турского не воевали».

В 1643 году новое посольство в Турцию — князь И. Д. Милославский и дьяк Л. Лазаревский — в лучших традициях вновь отказалось от казаков и поругало их, обозвав ворами и разбойниками.

Со времени оставления Азова и до весны 1644 года войсковым центром становятся по-прежнему Раздоры. А 30 апреля 1644 года войско переносит свою главную квартиру в Черкасск, поближе к азовским стенам, и начинает новый этап своей истории.

В 1645 году начнется турецко-венецианская война. А казакам в том году предстоит выдержать долгую и мучительную осаду Черкасска. Будет войско на грани исчезновения, и на следующий 1646 год «кликнут клич по всей Руси Великой», чтоб шли вольные люди на Дон в казаки. И явится тех около трех тысяч, и в тот же год уйдут они со старожилыми казаками мимо Азова в море жечь и разбивать турецкие суда и грабить приморские города и деревни.

А отстроенный турками Азов казаки возьмут через полвека вместе с русским царем Петром Первым, который чуть позже пустит донским казакам столько крови, сколько не пускали им ни турки, ни татары вместе взятые…

Но это уже другая история, не менее интересная и не менее трагическая.