Донские казаки во время «Саксонской кампании»

25 мая (6 июня) 1813 г., вступив в командование объединенными союзными русской и прусской армиями, М.Б. Барклай де Толли распорядился, чтобы М.И. Платов представил ему ведомость о количестве и нахождении казачьих полков. М.И. Платов составил и представил ведомость по донским казачьим полкам. Он не знал расположение лишь одного полка — Платова 5-го. «Неизвестно, где находится чрез целой год, но до того находился в Киевской губернии».

Особо отмечалось: «Все значащиеся по сей ведомости войска Донского полки казачьи, за убылью в продолжении сей войны — убитыми, от ран и болезней умершими — не имеют полного комплекта казаков».

Платов писал, что, согласно высочайшей воле, следовало из них некоторые расформировать и разместить на укомплектование других полков, так чтобы из 65 составить 50 или более комплектных полков, «если наберется». Но «за отдаленным в разных местах нахождением» полков не было возможности рассмотреть это. Согласно той же высочайшей воле, из 22 «ополчительных» полков велено было отпустить на Дон по 70 человек казаков «из отставных, престарелых, дряхлых и не могущих ездить верьхи на лошадях», и этого пока Платов не смог исполнить.

За все это время лишь два некомплектных полка, Траилина и Галицына, были сведены в один полк — Табунщикова.

Медлительность Платова понятна. Поскольку во многих полках числилось всего по 150 казаков, ему предстояло фактически ополовинить полки ополчения. Тем не менее некоторые полки расформировать было необходимо.

Таковым был находящийся при обложении Данцига полк Грекова 1-го. «Сей ополчительный полк, по немалому числу состоящих в нем престарелых и дряхлых из отставных казаков, полагается рассмотрению, и годные к службе, хотя и отставные, поступят в комплект по полкам, а прочие, совершенно неспособные к службе, будут увольнены на Дон. Ибо и полковой командир отставной генерал-майор Греков стар летами, дряхл и увечен».

Из четырех оцолченческих полков, находящихся при обложении крепости Модлина — Андриянова 1-го, Андриянова 3-го, Шамшева 2-го, Данилова 2-го, — после увольнения из каждого полка по 70 человек из отставных, престарелых и дряхлых казаков, полк Андриянова 1-го предполагалось расформировать для пополнения прочих 3-х полков, «как и сам полковой командир полковник Андрианов 1-й из отставных, стар летами, дряхл и увечен».

Еще один ополченческий полк в составе Главной армии — Кошкина 1-го — имел налицо менее ста человек, годных к службе, поскольку остальные были «в разных отдаленных откомандировках». Предполагалось, что годные к службе, хотя и отставные казаки поступят в комплект по другим полкам, а прочие «по совершенной неспособности к службе» будут уволены на Дон.

М.Б. Барклай де Толли учел данные ведомости, представленной М.И. Платовым. Приказом № 105 от 8 (20) июня 1813 г. «для лучшего порядка и устройства при армии казачьих полков» казачьи полки в каждом корпусе или отряде передавались в управление «особым начальникам или чиновникам сего же войска» — частным и бригадным начальникам, которые назначались по согласованию с Платовым и утверждались главнокомандующим. Бригадные начальники подчинялись частным, частные — корпусным, лишь «по внутренней службе» казачьи части подчинялись войсковому атаману.

В войсках правого фланга, находящихся под командованием генерала от инфантерии графа Ланжерона, состояли полки:

Грекова 8-го, Кутейникова 8-го, Селиванова 2-го, Исаева, Чикилева и Тептярский.

Частным начальником здесь был генерал-майор Греков 8-й, бригадными — полковники Кутейников 8-й и Селиванов 2-й.

При армии генерала от кавалерии графа Витгенштейна состояли полки: Родионова 2-го, Иловайского 10-го, Ягодина 2-го, Горина 1-го, Грекова 21-го, Ежова 2-го, Попова 13-го, Ставропольский калмыцкий.

Частным начальником был назначен генерал-майор Родионов 2-й, бригадными — полковники Иловайский 10-й и Ягодин 2-й.

В резерве под командой Великого князя Константина Павловича находились полки:

Атаманский, Грекова (бывший Чернозубова 4-го), Ребрикова 5-го, Иловайского 12-го, Украинский 2-й и Украинский 3-й.

Частным начальником числился генерал-майор Иловайский 12-й, бригадами командовали: полковой командир Атаманского полка полковник Греков 18-й и генерал-майор граф де Витте (Украинскими полками).

При корпусе генерал-лейтенанта барона Сакена находились полки:

Карпова 2-го, Луковкина, Чернозубова 5-го, Кутейникова 4-го, Семенченкова, Украинский 4-й, Башкирский 2-й, Калмыцкий 2-й.

Частным начальником был генерал-майор Карпов 2-й, бригадными — полковники Луковкин и Чернозубов 5-й.

При корпусе генерал-лейтенанта барона Винцингероде находились полки:

Иловайского 4-го, Барабанщикова 2-го, Пантелеева 2-го, Ребреева (бывший Белогородцева), Бугский 1-й, Яхонтова волонтерский, Уральский 3-й.

Частным начальником был назначен генерал-майор Иловайский 4-й, бригадными — подполковники Барабащиков 2-й и Пантелеев 2-й.

При прусском корпусе генерал-лейтенанта Бюлова состояли казачьи полки:

Иловайского 3-го, Быхалова 1-го, Грекова 9-го, Дячкина, Мельникова 5-го, Иловайского 5-го, Кутейникова 6-го, Ямской-Тверской.

Частным начальником здесь был генерал-майор Иловайский 3-й, бригадными — полковники Быхалов 1-й и Греков 9-й.

При корпусе генерал-лейтенанта графа Вальмодена состояли казачьи полки:

Денисова 7-го, Власова 3-го, Андриянова 2-го, Лащилина 1-го, Мельникова 4-го, Грекова 18-го, Сысоева 3-го, Иловайского 11-го, Жирова, Гревцова 2-го, Сулина 9-го, Комисарова, Башкирский 1-й.

Частным начальником был назначен генерал-майор Денисов 7-й, бригадными — полковники Власов 3-й, Андриянов 2-й, подполковники Лащилин 1-й, Мельников 4-й.

При корпусе генерала от кавалерии принца Александра Вюртембергского состояли казачьи полки:

Грекова 5-го, Грекова 17-го, Харитонова 7-го, Чернозубова 8-го, Иловайского 9-го, Сучилина, Перекопский татарский, Симферопольский татарский.

Частный начальник. — генерал-майор Греков 5-й, бригадные начальники — командир Симферопольского полка полковник князь Балатуков 1-й и командир Перекопского полка подполковник князь Хункалов.

При корпусе генерала от инфантерии Дохтурова состояли казачьи полки:

Турчанинова, Власова 2-го, Данилова 2-го, Андриянова 3-го, Шамшева, Платова 5-го, Уральский 3-й, Калмыцкий 1-й.

Частный начальник временно не назначен, бригадные начальники — подполковник Турчанинов, войсковой старшина Власов 2-й, майор Данилов 2-й.

В конвое при главной квартире всех армий и при подвижных «магазейнах» состояли полки:

Киреева, Платова 4-го, Тульский, Бугский 3-й, Табунщикова.

В конвое при главной квартире генерала графа Витгенштейна — Бугский 2-й.

В распоряжении генерал-интенданта всех армий для конвоирования транспортов и охраны «магазейнов» — Малороссийский Черниговский.

В распоряжении военного генерал-полицмейстера генерал-лейтенанта Эртеля — Попова 3-го, Украинский 1-й.

Полки Грекова 1-го, Авдриянова 1-го и Кошкина расформировывались «по давнему их служению при армии, по престарелости и не большому в них количеству людей», личный состав шел на укомплектование других полков.

Полк Слюсарева 1-го, уже расформированный, исключался из списков.

Полковники Чернозубов 4-й и Белогородцев 1-й были «за старостию лет уволены от службы на Дон».

Фактически кампания в Саксонии, начавшаяся после перемирия, велась казаками теми же силами, что и кампания 1812 г. Подкрепления с Дона прибыли позже, когда главные бои 1813 г. уже отгремели (о чем ниже).

 

Легкая кавалерия европейских армий в борьбе против казаков

«Наполеон ставил конницу очень высоко и обладал глубоким пониманием ее свойств, — писал историк кавалерии Д. Денисон. — Никто так не ценил легкую конницу при скрытии движений своей армии или для разведывания о движениях противника. Он также придавал огромное значение атакам конницы большими массами на поле сражения и умел ими пользоваться для нанесения удара целому флангу неприятеля».

Так как Наполеон сам служил в артиллерии, то он был недостаточно знаком со всеми деталями кавалерийской службы, но прекрасно знал цену кавалерии и отлично понимал задачи кавалерии по разведке и охранению.

Одной из задач кавалерии являлось нанесение сокрушающего удара по врагу на поле сражения. Но это была не единственная задача. Не менее важны были разведка, прикрытие передвижения армии и преследование побежденного противника. В соответствии с задачами и функциями кавалерия в европейских армиях подразделялась на тяжелую, служившую для ударных атак на поле сражения, и легкую, используемую для разведки, рейдов, налетов и тому подобных заданий. Кирасиры, карабинеры и конные гренадеры гвардии считались тяжелой кавалерией, гусары и конные егеря — легкой. Драгуны и уланы (носившие во французской армии название «шволежеры-лансьеры») считались «линейной кавалерией» и применялись как для атаки в сомкнутом строю на поле боя, так и для решения задач, присущих легкой кавалерии.

Идеалом обученной и маневренной конницы для того времени в Европе была прусская кавалерия Фридриха II.

«Наполеон, чувствовавший, что его коннице недостает маневренной способности конницы Фридриха, старался восполнить этот недостаток большими массами ее, что повело за собой движение в атаку рысью, так как только на этом аллюре значительные массы могли соблюдать должные порядок и сомкнутость».

Его 14 кирасирских и 2 карабинерских полка (на 1812 г.) были сведены в кирасирские дивизии (5 чисто французских кирасирских дивизий) и в решающие минуты сражения зачастую бросались в атаку одновременно всем составом.

Легкая кавалерия традиционно называлась так потому, что всадники и их кони бывали обычно меньше ростом и, соответственно, весом, чем в тяжелой кавалерии, легче и быстрее двигались и лучше маневрировали. Легкая кавалерия гораздо чаще тяжелой участвовала в боях, поскольку, предваряя сражения, неделями вела разведку и постоянно сталкивалась с легкой кавалерией противника. Такая служба вырабатывала у кавалеристов инициативность, агрессивность, способность к импровизации на поле боя. Идеалом французского легкого кавалериста был гусарский генерал Лассаль, погибший под Ваграмом в 1809 г., известный помимо боевых подвигов фразой: «Гусар, не убитый к 30 годам, дрянь, а не гусар».

«Когда вспыхивало сражение, гусары обычно находились в стороне от событий «главной сцены» и вступали в спорадические стычки на флангах с такой же легкой конницей противника.

Случались и значительные отступления от общепринятого правила, когда гусары участвовали в знаменитых ударных атаках под Фридландом и Ваграмом, а также в других местах».

Конно-егерских полков (chasseurs a cheval) во французской армии в 1812 г. было 28; они были вооружены саблями, пистолетами и мушкетонами.

Гусарских полков, богато и ярко одетых и потому дороже стоящих, в 1812 г. насчитывалось 11. Вооружены они были как и конные егеря.

В 1811 г. число драгунских полков достигало до 30, и они делились на 6 дивизий.

В 1811 г. шесть драгунских полков были переформированы в уланские («шеволежерские»). Особенностью их вооружения была пика, гусарская сабля и 2 пистолета. Наполеон предназначал их для борьбы с казаками. Еще непосредственно на французской службе были два уланских полка (7-й и 8-й) из поляков (о чем ниже) и один польско-немецкий полк (9-й).

«Наполеон отлично понимал роль конницы как при подготовительных к бою операциях, при завязке боя, для прикрытия движения пехоты и артиллерии во время сосредоточения и развертывания, так и во время самого боя для поддержания других родов оружия при атаке и для удержания натиска неприятеля. Так же хорошо умел он бросать ее в решительную минуту на потрясенного врага, чтобы этим ударом закрепить за собой успех».

Практически легкая кавалерия Наполеона занималась тем же, чем занимались в русской армии казаки. «Наполеон так же хорошо умел пользоваться конницей и для сокрытия своих движений, и результатом этого был почти постоянный успех его блестящих стратегических планов. Его способность скрывать свои намерения была не меньше способности угадывать неприятельские».

Легкая кавалерия неотступно преследовала и добивала разбитого противника. Особенно известно преследование французской кавалерией разбитой прусской армии в 1806 году. В течение 20 дней французы Мюрата прошли всю Германию, пленив большую часть прусской армии (140 000 прусских солдат и 800 орудий) и даже захватив несколько крепостей.

Организационно все полки французской армии делились на 4 эскадрона, каждый эскадрон, в свою очередь, делился на 2 роты. 1-я рота 1-го эскадрона считалась элитной и отличалась формой одежды (высокие меховые шапки, красные султаны и др.). Формально в полку числилось 980 человек и 800 лошадей, но в реальности в полках редко было более 500 всадников. Помимо 4 действующих эскадронов в каждом полку был 5-й запасной эскадрон, расположенный на территории самой империи и готовивший для полка пополнения.

Вооружение кавалеристов того времени не отличалось разнообразием. «Кавалеристы, особенно те, что служили в легкой коннице, иногда использовали пистолеты, мушкетоны или карабины. Тем не менее главным их оружием повсеместно оставалась сабля. В тяжелой кавалерии применялись массивные палаши с длинным прямым клинком, предназначенные в первую очередь для нанесения колющих ударов. Бойцы легкой кавалерии предпочитали сабли меньшего размера и веса, чьи изогнутые клинки подходили в первую очередь для того, чтобы рубить ими противника… В бою с неприятельскими всадниками, по мере нарастания скорости и сближения с целью, кавалеристы обычно поворачивали клинки горизонтально, а не держали их вертикально, поскольку так оружие легче проходило через ребра противника, снижая шанс застрять в теле. Энергии скачущей лошади вполне хватало для верного поражения врага холодным оружием. Кавалеристов учили начинать вытаскивать клинок обратно сразу же после того, как он вонзался в тело жертвы. Это надо было сделать как можно скорее, чтобы получить возможность нанести повторный удар и прикончить оппонента или же вступить в схватку со следующим врагом, если первый выходил из строя либо просил пощады. При обучении рубящим ударам кавалеристов заставляли доводить клинок как можно ниже, чтобы, если враг пригнется в седле, — обычный рефлекторный оборонительный маневр, — лезвие все равно задело бы какую-то часть тела».

Французские полки шволежеров-лансьеров (улан) имели на вооружении французскую пику образца 1811 г., или lance francaise, которая при общей длине 2,75 м имела наконечник в 21,6 см (8,5 дюйм.). «Французские шволежеры… были не слишком довольны наличием у пики матерчатого вымпела, или флюгера. Хотя развевающийся вымпел и придавал внешнему виду уланских частей этакую эстетическую утонченность, он снижал, как бы сказали мы сегодня, аэродинамические свойства оружия на скаку и служил источником лишних неудобств в походе». До французов просто не доходило, что наличие «значка» («вымпела или флюгера») делает пику в бою оружием многоразового использования, поскольку не дает острию глубоко проникнуть в тело противника и позволяет выдернуть пику после удара.

Вообще пика давала кавалеристу ряд преимуществ, в частности, возможность наносить удары, держась на большем удалении от противника. Например, в августе 1813 г. в сражении под Дрезденом, когда пошел проливной дождь и намочил у солдат патроны, французские уланы подскакивали к австрийским и русским каре и кололи пиками солдат, которые не могли ответить залпом.

Наполеон основал значительное число кавалерийских школ, где основательно подготовлялись офицеры и инструкторы для конницы. И тем не менее французская кавалерия всегда уступала кавалерии других армий Европы. Как считал гораздо позже Ф. Энгельс, французы в Европе были самыми плохими наездниками, «которые когда-либо украшали седло». И брали они за счет количественного превосходства и храбрости. Подтверждение находим мы в сочинениях «кавалерист-девицы» Надежды Дуровой, которая, вспоминая события 1812 г., пишет: «посредственность французской кавалерии давно была мне известна».

Известный военный теоретик Г. Жомини, послуживший во французской армии, писал: «Когда я говорю о блестящей французской кавалерии, я имею в виду ее отчаянную храбрость, а не безупречность действий, потому что она не может сравниться с русской или германской кавалерией ни в искусстве верховой езды, ни в организации, ни в уходе за лошадьми». Да и лошади французские были слабее казачьих, что казаки заметили в первых же стычках. После одного из боев весной 1807 г. А.К. Денисов считал, «что французские лошади весьма слабее наших, то самое и пленные доказывали тем, что не более как человек 15 или 20 спаслись».

Русские отдавали должное храбрости французов — «у французов лишь атака, офицеры, подняв сабли, летят впереди фронта и первые врубливаются молча, ни слова, грациозно, эффектно, как духи непобедимые…»

Но в целом, как показала практика, французская легкая кавалерия не могла состязаться с казаками на равных. И Жомини предупреждал о недопустимости легкой кавалерии драться с казаками в рассыпном строю, в тех же порядках, что и казаки: «…Ни в коем случае не следует делать вывод, что отряд легкой кавалерии, развернутый подобно стрелкам в цепи, может действовать столь же успешно, как казаки или другая нерегулярная кавалерия. Очевидно, что последние привыкли двигаться беспорядочной массой, в то же время все они и каждый в отдельности неуклонно устремляются к общей цели. Самые опытные гусары никогда не смогут действовать в такой манере, которая инстинктивно присуща казакам, черкесам и туркам».

Итог противостояния двух конниц подвел французский генерал Моран: «Этим диким всадникам совершенно неизвестны наши подразделения, наше правильное равнение, наша сомкнутость, которым мы придаем такое значение. Они крепко держат лошадь ногами и упираются в широкие стремена, которые служат им точкой опоры при действии оружием. Они умеют с места мчаться карьером и на карьере круто останавливаться; лошади кажутся одним телом с ними. Люди всегда бдительны, поворотливы, нетребовательны и исполнены военного честолюбия. Какой прекрасный вид представляла французская конница, когда она стояла на берегах Немана, освещенная лучами июньского солнца, блестя золотом и сталью и полная мужества! Какое глубокое прискорбие возбуждает воспоминание о маневрах, которые ее напрасно утомляли в борьбе с казаками, ранее презираемыми, сделавшими для спасения России больше, чем все ее регулярные армии! Каждый день они появлялись на горизонте длинными линиями, а их смелые наездники подъезжали к самым нашим рядам. Мы строились и шли этим линиям навстречу; в ту минуту, как мы к ним подходили, они пропадали и перед нами оказывались только сосны и березы; но час спустя, когда мы кормили лошадей, нападение возобновлялось и опять появлялись эти черные линии, повторялись те же маневры и с теми же результатами. Таким образом, утомилась и растаяла храбрейшая и прекраснейшая конница в борьбе с людьми, которых она презирала, но которые сумели спасти родину, истинными защитниками и освободителями которой были они. Мы должны еще прибавить, что наша конница была многочисленнее казаков, что она была поддержана самой легкой и храброй артиллерией, которая когда-либо существовала! Вождь ее, предмет удивления для героев, поддерживал ее маневры самой неустрашимой пехотой; и, несмотря на это, казаки вернулись на берега Дона со славой и добычей, а все поля России были усеяны телами и оружием наших смелых несравненных воинов!»

Кавалеристы французской армии, набранные в 1813 г., были еще менее способны бороться с казаками, нежели их предшественники в 1812 г.

По воспоминаниям генерала Марбо, костяк будущей кавалерии имелся. «Прежде всего каждый из 108 существовавших в то время департаментов на протяжении нескольких лет имел кавалерийскую часть, именуемую департаментской. Это было нечто вроде гвардии господ префектов, которым нравилось, чтобы в этой гвардии служили солдаты с самой лучшей выправкой. Эти солдаты никогда не покидали главных городов департамента, где они находились в хороших казармах, получали хорошее питание и обмундирование. Служба их не была обременительной, и у них было время увеличивать физические силы, поскольку большинство солдат департаментской гвардии вели подобную жизнь на протяжении 6—7 лет. Они регулярно учились владению оружием, участвовали в проведении маршей и маневров, им не хватало только боевого крещения, чтобы превратиться в самые отборные воинские части. В зависимости от размера того или иного департамента эти кавалерийские части состояли из 150—200 или 250 человек. Император послал все эти подразделения в армию, где они растворились в линейных полках».

По эскадрону от каждого из 108 департаметов и набираются 27 полков, которым «не хватало только боевого крещения, чтобы превратиться в самые отборные воинские части». Эти «департаментские» кавалеристы, видимо, и составили первые 16 000 кавалеристов новой армии Наполеона.

Что касается еще 30 тысяч кавалеристов, которых Наполеон ожидал получить в мае, то с ними дело обстояло гораздо хуже. «Большинство купленных и поспешно приведенных в депо лошадей не годилось для кавалерийской службы. Кавалеристы, прозванные «увальнями, падающими со своих лошадей как дождь», в начале кампании не умели перестраиваться на ходу и совершать групповые эволюции, не могли уверенно владеть личным оружием и ездить всеми тремя видами аллюра (шагом, рысью и галопом), а нередко даже не знали, как оседлать лошадь. Из 15 000 человек только 3000 в действительности способны служить в кавалерии. Придется ждать девять месяцев, чтобы новобранцы смогли наконец научиться управлять лошадьми!»

И все же к окончанию перемирия, к августу 1813 г., Наполеон имел достаточно многочисленную конницу. «В 1813 г. вся французская конница была сведена в 5 корпусов, имевших по окончании перемирия, с августа по октябрь, следующий состав:

I корпус Латур-Мобура: 2 легкие и 2 кирасирские дивизии (по 8 и 10 полков) — 34 полка, 10 000 человек;

II корпус Себастиани: 2 легкие и 1 кирасирская дивизии (по 6 и 7 полков) — 19 полков, 6000 человек;

III корпус Арриги: 2 легкие и 2 драгунские дивизии (по 8 и 10 полков) — 36 полков, 8000 человек;

IV корпус Келлермана: 3 смешанные дивизии (по 9, 3 и 2 полка) — 14 полков, 5000 человек;

V корпус Мильо: 1 легкая и 2 драгунские дивизии — 5000 человек.

Кроме того, имелись:

Гвардейская конница Нансут: 3 дивизии — 5000 человек;

Распределенная по пехотным корпусам конница — 10 000 человек.

Таким образом, на поле боя французы выставили 49 тысяч всадников, разделенных на 118 полков. Непосредственно французских полков (набранных на территории империи, включавшей немецкие, голландские, швейцарские, итальянские земли) было 93, кавалерия союзников и иностранцев на французской службе насчитывала 25 полков.

Более половины союзников — 15 полков — составляли немцы, 4 полка выставили итальянцы. Организационно кавалерийские полки союзников Франции были неоднородны. Итальянские полки организационно копировали французские и состояли из 4 эскадронов. Баварский легкоконный полк (иных не было) имел 7 эскадронов по 129 человек. Саксонский легкоконный полк имел 4 эскадрона, всего в полку числилось 718 человек (таких полков было четыре), а в единственном гусарском — 1002 человека. Вестфальские полки имели по 3 сильных эскадрона, численность полка — 829 человек. Вюртембергские конные егеря и шеволежеры имели по 4 эскадрона, в каждом полку — 500 человек. Баденский гусарский полк имел 6 эскадронов и насчитывал 678 человек. Наиболее слабым звеном здесь были итальянцы, и пример тому — судьба 4-го итальянского конно-егерского полка, уничтоженного в первом же бою казаками Бенкендорфа (о чем выше).

Немецкая кавалерия, более дисциплинированная и обученная, чем французская, имевшая лучший конский состав, уступала французам в «порыве», в своеобразной удали. Она хорошо зарекомендовала себя в боях 1812 г. и «растаяла» позже французской. Баденцы и гессенцы на Березине стремительной атакой по метели опрокинули русскую пехоту и почти все погибли в схватке с русской кавалерией. Но в 1813 г. немецкая союзная кавалерия не проявила должной надежности.

В сражении под Лейпцигом 25-я кавалерийская (вюртембергская) бригада генерала Нордмана (2-й лейб-шеволежерский и 4-й королевский конноегерский полки) прямо на поле боя перешли к союзникам. Маршал Мармон вспоминал: «Вот уже четыре часа шел ожесточенный бой. Неприятель понес огромные потери благодаря превосходящей численности нашей артиллерии и сокрушительному действию, которое она произвела в его рядах, когда он попытался атаковать. Эта попытка, как и все предыдущие, окончилась неудачно и сильно нарушила порядок его построений. Я отдал приказ бригаде вюртембергской кавалерии, находящейся в распоряжении генерала Норманна, атаковать пехоту, пребывающую, на мой взгляд, в наибольшем смятении. Поначалу кавалерия отказалась выполнить мой приказ, а спустя короткое время уже поздно было что-либо предпринимать. Тем не менее, получив второй приказ, бригада пришла в движение, но, вместо того, чтобы устремиться на противника, они двинулись на батальон 1-го морского артиллерийского полка и разгромили его; противник тем временем восстановил порядок в рядах и продолжил наступление».

Воспоминания английских офицеров, военных наблюдателей в армии союзников, и наградные документы дают представление о том, как после окончания перемирия казаки стали истреблять французскую кавалерию.

7 (19) августа 1813 г. полковник Быхалов получил приказание произвести с донским казачьим полком рекогносцировку по направлению на Люкенвальде. «Французские пикеты начали отходить при его приближении, и мы получили возможность вполне ясно видеть поля, лежащие к северу и востоку от Люкенвальда, — вспоминали англичане. — Как раз в это время сильный отряд конницы поспешно двигался из города прямо на нас и, подойдя, построился в сомкнутую эскадронную колонну; фланкеры пристроились к флангам. Затем французы двинулись рысью, плотно сомкнувшись, чтобы не дать русским возможности прорваться в интервалы, прямо на наш центр, который немедленно раздался, и казаки бросились на тыл и фланг колонны. Французы, не встречая с фронта никакого сопротивления, остановились, а их мучители начали колоть фланговые ряды и стрелять в густую массу, где скоро возник совершенный беспорядок, лишивший возможности сделать какое-либо перестроение. Казаки даже и не пытались произвести общую атаку и продолжали колоть и стрелять, производя частные нападения, где представлялась к тому возможность. Между тем фланговые ряды французов повернули кнаружи, так что получилось нечто вроде каре, и открыли стрельбу из карабинов, продолжавшуюся около получаса. Наконец появились головы французских пехотных колонн, и, как только артиллерия их открыла огонь, конница была освобождена из тяжелого положения. Полковник Быхалов отошел по дороге на Шарфенбрик, никем не преследуемый».

Второй англичанин описывал бои в Силезии близ Мюльберга 6 (18) сентября 1813 г., где 1200 казаков генерала Иловайского атаковали 2000 французских драгун: «Французы окончили перестроения, пока казаки развертывались; они построились в одну линию en muraille, с небольшим резервом. Казаки бросились, были встречены огнем из карабинов и повернули назад; французы совсем не обнажали сабель. Они заехали в колонну, взяли полные интервалы и вторичным заездом построились во фронт. Мы каждую минуту ожидали атаки, но, как кажется, намерение их состояло просто в удлинении протяжения фронта, чтобы не подвергнуться охвату — обыкновенному образу действия казаков… После того, как обе стороны окончили почти одновременно приготовления к бою, казакам было строго приказано не поворачивать назад перед огнем неприятеля, а офицерам — рубить первого, кто повернет. Несколько сотен получили приказание атаковать противника во время боя с тыла и флангов. Все эти приказания были исполнены в точности. Казаки наскочили на французов и окружили их; я видел при этом собственными глазами, что многие из драгун, выстрелив, не успели вынуть сабли, как были зарублены или заколоты. Французы сначала сопротивлялись упорно, насколько это возможно для стоящей на месте конницы, против такого деятельного противника, наседающего со всех сторон; затем некоторые одиночные люди повернули назад, их примеру скоро последовали прочие. Резерв, вместо того чтобы восстановить бой, также обратился в бегство: все скакало по направлению к Якобсталю, и вся равнина была покрыта бегущими всадниками. Не было ни одного взвода, отступавшего в порядке; это была настоящая охота; многие падали с лошадей и затем захватывались в плен. Наконец, мы наскочили на линию кирасир, выходивших из леса, и ее сомкнутость остановила нас без всякой команды. Мы, впрочем, были довольны одержанной нами победой и ушли назад в Мюльберг».

19 сентября (1 октября) отряд генерал-майора И.Д. Иловайского 4-го, напав в Гросенхайне на 8-й и 19-й конно-егерские полки, взял в плен 17 офицеров и 500 рядовых.

Наградные документы показывают, как это произошло. Список отличившихся в бою 19 сентября «при разгроме у деревни Бораки неприятельских конных егерей» показывает, что в бою участвовали полки Иловайского 3-го, Иловайского 5-го, Быхалова, Кутейникова 6-го.

Полка Иловайского 3-го есаул Петр Тарасов: «Командуя полком, повел быстро оный в атаку на неприятельские колонны в правый фланг оных»;

Полка Иловайского 5-го есаул Григорий Кошкин: «Командуя полком, с примерною храбростию бросился с оным в центр неприятельских колонн»; есаул Иван Пимонов: «Бросился с сотней в колонну, стоявшую в центре, и тем принудил оную ретироваться в беспорядке»;

Полка полковника Быхалова есаул Лев Денисов: «Командуя полком ударил в центр колонн неприятельских и опрокинул оные»; хорунжий Леонов: «Был с фланкерами впереди и сам изрубил нескольких егерей»;

Командир полка своего имени Василий Кутейников 6-й: «Командуя полком, удачным нападением на левый фланг неприятеля решил сие дело в нашу пользу и принудил неприятеля ретироваться»; его полка сотники Иван Греков и Федор Попов: «С сотнями врубились в неприятельский левый фланг и взяли многих егерей в плен».

 

Недавние враги и нынешние союзники

В 1812 г. на стороне Наполеона в походе на Россию участвовали Австрия и Пруссия. Но участвовали без большой охоты и воевали «спустя рукава».

Прусская кавалерия считалась хранительницей традиций Фридриха Великого, но в кампанию 1806—1807 гг. потерпела ряд поражений и подверглась резкому сокращению (примерно наполовину) после проигранной войны.

В 1809 г. Пруссия располагала следующим составом кавалерии. Всего 19 полков — 4 кирасирских (в том числе garde du corps № 3), 6 драгунских, 6 гусарских и 3 уланских, все по 4 эскадрона, и 1 эскадрон лейб-улан (всего 77 эскадронов).

Эскадроны по штату имели 125 коней, и, кроме того, в каждом из них должно было быть наготове еще 25 человек (в том числе 3 вице-унтер-офицера) для пополнения рядов в случае мобилизации.

В походе в Россию приняли участие по 2 эскадрона от 4 драгунских, 6 гусарских и 2 уланских полков, сведенные в 6 полков (2 драгунских, 3 гусарских и 1 уланский) и 3 бригады; всего около 4000 человек (вместе с пехотой — 14 тысяч).

В 1813 г., выступив против Наполеона, Пруссия начала формирование многих новых конных частей, из которых некоторые были чисто временного характера.

1(13) февраля был сформирован гвардейский казачий эскадрон, который вместе с гвардейским уланским и двумя учебными эскадронами образовал легкий гвардейский кавалерийский полк из 4 эскадронов.

Весной на основании разрешения короля от 27 марта в провинциях стали формироваться так называемые национальные полки. Первыми их выставили Восточная Пруссия (3 полка, вооруженных пиками, в одежде наподобие гусарской, по 5 эскадронов в полку), Померания (1 конно-егерский в 3 эскадрона) и Силезия (1 гусарский в 2 эскадрона). Позднее, с развитием операций и возвращением прежних областей, были созданы еще 2 гусарских полка: эльбский и бергский.

На основании того же воззвания только на время войны начали формировать вольные егерские команды при всех конных полках (включая национальные) — на каждый полк по эскадрону в 204 всадника. Всего набралось около 2350 человек.

Кроме того, на время войны была сформирована ландверная кавалерия. К августу 1813 г. 6 старых провинций выставили 31 полк — 12 054 человека. Впоследствии, к концу года, были сформированы еще 10 эскадронов, или 2 полка, в возвращенных Пруссии ее старых провинциях.

Кроме того, появилось значительное число вольных отрядов (Шилля, Гельвига, Лютцова и др.), имевших по нескольку эскадронов гусар. Больше всего конницы было в отряде Лютцова, который начал создаваться с 6 (18) февраля 1813 г. (2 гусарских, 1 егерский и 2 уланских эскадрона).

Всего эти вольные отряды (Freischaaren), именовавшиеся также «черными егерями» или «ночными разбойниками», насчитывали 5 тысяч человек.

Вооружена прусская кавалерия была карабинами, пистолетами, саблями и пиками.

Кирасирские и драгунские полки имели по 20 карабинов на эскадрон и по 48 винтовок на полк; прочие люди в этих полках были вооружены пистолетами. Гусары были все вооружены карабинами.

Прусский карабин имел следующие характеристики — длина 100,7 см, приклад — 62, 5 см. Вес 4,54 кг, калибр от 14, 64 мм до 16,42 мм. Прусский пистолет для кавалерии образца 1787 г. имел длину 41 см, длину ствола 23, 5 см.

В легкой кавалерии в вольных корпусах применялся британский карабин — длина 78 см, ствол 40 см, калибр 17 мм — и британский пистолет — калибр 17 мм, длина 40 см, длина ствола 23 см.

Кирасиры и драгуны имели на вооружении палаши, но после 1811г. драгуны получили вместо палашей сабли английского образца, подобные гусарским. Сабли имели длину 875 мм, ширину 40 мм на 7/8 и 50 мм на конце, пика, бывшая на вооружении только у улан, а также в национальных и ландверных полках, имела длину 2, 53 м.

Заметно распространение пики, которой до кампании 1806 г. в Пруссии был вооружен только один полк — легкоконный полк №9.

Боевое содружество прусской кавалерии и казаков проявилось еще до перемирия, что явствует из рапорта генерала Чаплица о бое под Гайнау от 15 (27) мая 1813 г.: «13-го числа сего мая, ночевав в селении Кренбау, поутру неприятель 14-го числа начал на нас наступать. Отступая к Гейнау на преследующую нас кавалерию, генерал-майор Иловайский с генерал-майором Грековым 8-м с казачьими полками ходили 2 раза в атаку, причем взято 8 человек в плен и много истребили. При приближении моем к Гейнау получил я от генерала Блюхера извещение удерживать неприятеля, сколь возможно будет, и потом понемногу отступать, стараясь заманивать неприятеля подалее от города в то время, как он со всей своей кавалерией и артиллерией ударит с флангов и в тыл неприятеля. Условием между нами было положено, что, когда стоящая на высоте ветряная мельница загорится, мне со всей моей кавалерией ударить во фрунт неприятеля, а генералу Блюхеру — во фланг. Неприятель вывел на возвышение 12 орудиев под прикрытием пехоты и кавалерии, открыл по мне канонаду. Отступлением моим, будучи обманут, подавался вперед за мною. В 6 часов пополудни положенный знак был подан, мельница загорелась, и я приказал немедленно всей моей кавалерии и казакам атаковать неприятеля. В то самое время прусские войска пустились тоже в атаку. Храбрость соединенных войск была необыкновенная, неприятель, устрашенный атакой, мнил спастись бегством. Нашей кавалерией отнято у неприятеля 2 орудия, убито много и в плен взято 62 рядовых и 3 офицера».

Австрия позже вступила в войну с Наполеоном, но имела более длительный опыт союзных отношений с Россией. Вместе с австрийцами русские воевали против французов и еще раньше против турок.

К началу описываемых событий в австрийской коннице было полков: 8 кирасирских, 6 драгунских, 6 легкоконных, 12 гусарских и 3 уланских. Тяжелые полки (кирасиры и драгуны) имели по 6, легкие — по 8 эскадронов; кроме того, в военное время еще по одному резервному эскадрону, на который возлагалось пополнение полка людьми и лошадьми.

Полки тяжелой кавалерии (кирасиры и драгуны) имели 3 дивизиона, или 6 эскадронов по 133 коня, всего 788 строевых; полки легкой кавалерии (легкоконные, гусары, уланы) — 4 дивизиона, или 8 эскадронов по 149 коней, всего 1192 строевых человека в полку. Всего было в линейной коннице — 11 172 и в легкой — 25 032 человека.

Юго-восточные провинции австрийской империи славились своим коневодством и во время войны могли выставить конное ополчение. «В Венгрии, Трансильвании и Хорватии Австрия имела ресурсы, которыми обладали немногие другие государства», — писал по этому поводу Жомини. Так, венгерская конная «инсуррекция» в 1809 г. выставила до 98 эскадронов (15 107 человек).

В 1813 г. количество австрийской кавалерии увеличилось. Галиция выставила 4-й уланский полк, а в Венгрии были навербованы из охотников дивизионы велитов, которые были приданы по два каждому гусарскому полку.

В 1814 г. австрийская кавалерия была усилена 7-м легкоконным полком, сформированным в Ломбардии.

Лучшей легкой кавалерией Европы до начала XIX века считались венгерские гусары, входившие в состав австрийской армии.

«Венгерская поговорка так определяет роль гусар в войне: «Гусары первыми приходят на поле боя и последними с него уходят». То есть в задачу гусар входила разведка, нанесение беспокоящих ударов, устройство засад, проведение внезапных набегов, а также преследование отступающего противника. Гусары первыми устанавливали контакт с противником, вели фуражировку, обстреливали аванпосты противника. Небольшие рейды и засады расстраивали планы противника. Перехват курьеров противника часто давал гусарам очень важную информацию…». Гусары часто сопровождали артиллерийские конные батареи, поддерживая их в атаке и обороне. С конца XVIII в. гусары часто поддерживали действия тяжелой конницы, создавая локальное численное превосходство или проводя маневренные атаки.

«Слово "гусар" происходит от латинского cursarius, означавшего "участник набега". Так обычно именовались балканские мародеры. Позднее слово попало в венгерский язык, где стало обозначать легкую конницу».

Гусары формировались на территории современных Венгрии, Словакии, Румынии, Сербии, Хорватии, Словении. Подавляющее большинство составляли венгры, пришедшие в Европу в X веке из Азии в составе орды кочевников. Местное ополчение, формируемое на этих территориях, составляло корпус легкой кавалерии, который быстро создавали с началом войны, а в мирное время расформировывали, чтобы сберечь средства. К концу XVII века это ополчение приобрело структуру европейских кавалерийских полков. Первый регулярный гусарский полк (Надасдь) был сформирован в 1688 г.

По закону, принятому в 1715 г., гусарские полки комплектовались исключительно на добровольной основе. Рекрут должен был быть в возрасте от 18 до 30 лет, рост желателен не менее 168 см. Критерием здоровья служило отсутствие седых волос.

Добровольцы подписывали договор на службу в течение двух-трех лет или на время войны. Реформа 1802 г. определила службу в кавалерийских частях сроком в 12 лет, а в 1811 г. этот срок увеличили до 14 лет. До 1781 г. рекруты получали премию при поступлении на службу в размере 1 дуката (8 флоринов или гульденов). В дальнейшем премию увеличили до 5 дукатов.

«На службу шли из чувства патриотизма, любви к выпивке, желания избежать проблем гражданской жизни, стремления к безделью, нежелания заниматься общественно-полезной деятельностью, под давлением родителей, желанием испытать себя, надеясь получить в армии свободу, из опасения попасть под суд за совершенные прежде преступления, а также множества других причин, обычно называемых бездельниками. Но для большинства азарт добычи и возможность носить красивую униформу вместо серого крестьянского тряпья служило достаточным стимулом для поступления на службу».

Один из полков составлял исключение — 11-й секлерский. Он набирался из племени секелей, связанного с мадьярами, жившего у восточных карпатских перевалов. В рапорте, составленном в 1792 г., о секелях содержался следующий отзыв: «прекрасные и сильные люди, коренастого и нормального телосложения. Обычно у них овальные лица, основные их черты: плоский лоб, маленький кривой нос, маленький рот с выступающими вперед губами, совершенно круглый подбородок… пара свирепых глаз. Они смуглые, волосы их обычно черные, хотя среди выходцев из Верхнего Цика встречаются и блондины… Простой образ жизни обеспечивает им изрядное долголетие. Простые люди… очень суеверны, упрямы и честны. Вместе с тем они добродушны, трудолюбивы, верны, смелы, сочетая в себе осторожность и отвагу». Служба секелей была отнюдь не добровольной. Семьи получали во владение земельные наделы, обязуясь взамен нести военную службу. Все мужчины записывались в армию. Жители пограничных округов обязывались нести военную службу с 14 лет, но в одно время призывался на службу только один мужчина от семьи. Откупиться от службы было невозможно, но в тяжелых случаях существовала возможность выставить вместо члена семьи другого добровольца». Офицерский состав полка состоял из немцев, секелей и венгров.

До 1751 г. гусарские полки формировались и финансировались магнатами (Inhaber). Во главе полка стоял полковник (Oberst), которому помогал подполковник (Oberstleutnant). Дивизионами командовали первый и второй ротмистр (Rittmeister), которым помогали обер-лейтенант и лейтенант (Oberleutnant и Leutnant). В каждом эскадроне имелся вахмистр (Wachtmeister), восемь капралов (Korporal) и два младших капрала (Vize-Korporal). Эскадрон подразделялся на два крыла (Fluegel), которые в свою очередь подразделялись на два взвода (Zug). Взводы состояли из двух капральских отрядов (Korporalschaft), а те — из трех отделений (Kameradschaft). Отделение состояло из солдат, живущих в одной палатке. В каждом дивизионе имелся знаменосец (Estandartenfuehrer), который нес дивизионный штандарт.

В отличие от пехотных частей, в кавалерии большинство кандидатов в офицеры выдвигались из числа рядовых.

Обучение предусматривало на первом этапе пехотную (zu Fuss) подготовку, которую гусары проходили без лошадей. В ходе первого этапа новобранцы также учились обращаться с огнестрельным оружием и нести боевое охранение. Гусары также отрабатывали строевые упражнения: построение в шеренги и повороты. Далее гусары учились приемам рукопашной борьбы, отрабатывали навыки заряжания оружия и стрельбы залпами и попеременной стрельбы (Lauffeuer). Кроме того, отрабатывались построения в две и три шеренги из построения маршевой колонной, повороты и развороты.

Рекруты, не умевшие ездить верхом, сначала тренировались на деревянных козлах, отрабатывая правильную посадку в седло. Далее учения проводились с живыми лошадьми.

После того как новобранцы в полной мере овладели искусством верховой езды, приступали к строевой подготовке верхом (zu Pferd). Строевая подготовка верхом заключалась в отработке построения в шеренги, посадку в седло и спешивание, а также действия в составе небольших подразделений. Затем проводились учения «на плацу». Рекруты перестраивались, удваивая или, наоборот, сплачивая ряды, совершали повороты и развороты, вынимали сабли из ножен, заряжали карабины и пистолеты, стреляли залпами и по очереди, двигались вперед и назад, отрабатывали остановку и эшелонированное наступление, а также развороты. Отрабатывались перестроения из двух шеренг в одну, а также развертывание в цепь. Практиковались учения по посадке и спешиванию.

После отработки движений с саблей и пистолетами, начинались упражнения с «турецкими головами» — чучелами из дерева и соломы. Как правило, упражнение предусматривало поражение поочередно нескольких целей за один заход. По турецким головам сначала стреляли, потом, приблизившись, рубили их саблями. Здесь просматривается главное отличие от обучения казаков. Казаки рубили и кололи на полном скаку. Гусары, выстрелив по мишени, приближались к ней галопом, но «в 6—8 шагах от первой цели гусар переходил на шаг и наносил три удара по первой "турецкой голове"».

К рассматриваемому периоду гусары были вооружены саблей образца 1803 г., полностью откованной из стали. Длина клинка 84 см. Клинок офицерских сабель часто был шире, чем у рядовых. Ножны полностью железные, подвешены на двух ремнях к поясу ташки. Красный кожаный темляк на рукоятке общей длиной 45 см.

Гусары имели карабин образца 1798 г., который при длине 85,2 см весил только 2,45 кг и представлял собой укороченный вариант полноразмерного ружья образца 1798 г., его носили на перевязи прикладом вниз. Кроме того гусары имели пистолеты образца 1798 г. Пистолетные кобуры прикреплялись к седлу. К пистолетам полагался небольшой патронный ящик на восемь патронов.

С 1788 г. в каждом эскадроне назначались шесть снайперов, которых вооружали нарезными штуцерами. Штуцер представлял собой вариант егерской винтовки с семью нарезками в канале ствола калибром 5/4. Кавалерийский штуцер образца 1798 г. при длине 69 см весил 2,5 кг, его подвешивали к стандартной карабинной перевязи.

Гусары предпочитали венгерских и трансильванских лошадей в возрасте от четырех до семи лет, высотой в холке 14—15 ладоней. Лошадей закупали централизованно, на уровне полка или военного министерства. Каждый эскадрон старался по возможности держать лошадей одной масти. При покупке старались отбирать животных с «живым темпераментом, быстрых и выносливых. Узкая голова и шея, живые глаза, ровные плечи и мускулистые ноги однозначно характеризуют лошадь положительным образом», — отмечалось в уставе 1807 г..

«Лошадь — неотделимый товарищ всадника, разделяющий с ним самые важные моменты жизни», — гласил устав 1807 г. «Лошадь делит со всадником славу, помогает ему одерживать победу, спасает в случае опасности». Коня полагалось кормить в 5 и 8 часов утра, в полдень, в 4 и 8 часов вечера. Кони получали соль, каждые восемь дней лошадей осматривал полковой ветеринар. С 1 ноября и до конца апреля лошадей кормили сухарями, тогда как летом их пасли на лугах. С июля начиналась заготовка фуража (Pferdfutter). Лошадей кормили смесью, на треть состоящей из старого сена, на треть — из соломы и на треть из ячменя или пшеницы. Устав 1807 г. гласил: «Всадник должен знать характер и темперамент своего коня, и обращаться с животным соответственно. Он не должен плохо обращаться с животным, но стараться пресечь дурные привычки с терпением и любовью… После каждой напряженной поездки или в жаркую погоду всадник должен сперва поводить животное по кругу, освободив уздечку и другую упряжь, промыть лошади глаза и не кормить и не поить ее до тех пор, пока она не остынет».

Униформа гусар основывалась на костюме куманов — тюркского племени, прибывшего в Европу вместе с мадьярами. Куманы заселяли верхнее течение Тисы, их костюм был популярен среди мадьярской знати.

Устав 1751 г. (Regulament und Ordnung filer gasammte k.k. Husaren-Regimenter) прописал единообразную гусарскую униформу, которая получилась весьма эффектной, и вскоре была скопирована большинством европейских армий.

Любимой тактикой гусар была внезапная атака, которую они начинали, стреляя из карабинов и пистолетов, а потом вынимая сабли. В атаку гусары шли полным галопом, сея панику и смерть среди солдат противника. Первая тактическая директива для гусар была издана в 1722 г. Она определяла furor hungarius — умелый и быстрый охват противника с фланга и нарушение его боевых порядков: «Венгерский кавалерист в бою предпочитает действовать саблей. Он сближается с противником, действуя спокойно и мужественно. Гусар срывается с исходной позиции, направляется к противнику со скоростью пули. Он атакует прямо, рубя врага саблей. Если противник обращается в бегство, гусар преследует его, пока не поразит из пистолетов или карабина, не давая врагу шанса повернуться лицом к лицу. Если же противник повернулся, гусар вынимает саблю, сберегая заряды в карабине и пистолетах как можно дольше. Если противник пытается перегруппироваться, гусар снова атакует врага, ведя огонь из карабина, и снова пытаясь опрокинуть противника и обратить его в бегство. Если же противнику удалось закрепиться, гусар отступает, сохраняя порядок».

Устав 1751 г. определял, что гусары должны сражаться, построившись в три шеренги, хотя практиковалось построение и в две шеренги. С 1807 г. обычным построением гусар стало построение в две шеренги. В первую шеренгу ставили самых сильных и рослых гусар, вторую шеренгу составляли менее способные солдаты. В третьей шеренге находились старшие и славнейшие воины. Наиболее решительных гусар ставили на фланги (распределение бойцов в построении напоминает казачью лаву. — А.В.). Гусары всегда образовывали плотный строй, исключая возможность прорыва строя противником.

Со времен введения устава 1751 г. фланговые эскадроны обеспечивали огневую поддержку атаки, стреляя из карабинов по противнику с расстояния 35 м, тогда как основные силы полка атаковали в центре. Эскадроны строились с интервалом 3 конских корпуса (Pferdlaengen) или 9 шагов (Schritte) между собой. Атака велась на большой скорости. Начиная с шага (Schritt — примерно 100 м/мин) гусары переходили на рысь (Trab — около 210 м/мин), а затем в галоп (Galopp — около 300 м/мин).

Сигнал к атаке (Signal zur Attacke) подавался полковым горнистом (Stabstrompeter), после чего его дублировали эскадронные горнисты. Затем полковой горнист подавал сигнал Trompetenstoss (einfache Stoss), по которому командиры дивизионов подавали команду «Im Schritt, Marsch!» («Шагом, марш!»), по этому приказу гусары начинали движение. Затем следовал двойной сигнал «doppelte Stoesse» («Удвоить шаг»), который командиры дивизионов дублировали приказом «Im Trab, Marsch» («Рысью, марш!»). По этому приказу гусары переходили на рысь. Сблизившись с противником на 200 шагов, следовал тройной сигнал «doppelte Stoesse», который командиры дивизионов дублировали приказом «Im Gallop, Marsch» («галопом, марш!»). Через 40 шагов подавалась новая команда «марш!», а на удалении 80 шагов от противника эскадронные горнисты трубили сигнал «Alarm», командиры дивизионов подавали команду «Marsch, Marsch!». В этот момент все гусары кричали «Ratja!» («Атака!»), давали шпоры лошади и поднимали сабли над головами. Хотя при этом гусары несколько ослабляли вожжи, кони продолжали нестись во весь опор. Все гусары старались поддерживать одинаковую скорость, чтобы не смешивать строй.

После того как атака достигла своей цели, горнисты трубили «Стой!», и часть перестраивалась. Из каждого эскадрона капрал вел восемь рядовых из третьей шеренги в преследование (совсем как «маяк» у казаков. — А.В.). За этой восьмеркой следовал остальной эскадрон. Если приходилось отступать, полк отступал en chequier («в шахматном строю»). Эскадроны с нечетными номерами отходили первыми. Если приходилось отступать под давлением превосходящих сил противника, или если полк приходил в беспорядок, подавался сигнал «Vergatterung» («Отход»), и полк рассыпался, отходя на заранее определенные позиции.

В походе гусары могли проделать суточные переходы до 60 км в сутки при движении по открытой ровной местности. При движении рысью каждые полчаса гусары делали краткую остановку.

В составе основных сил гусары получали суточный паек. В 1793 г. под Кобленцем гусарам выдавали в сутки два фунта хлеба, полфунта мяса, овощи, две пинты пива или пинту вина, удерживая за это 8 крейцеров из жалованья. Кони получали шесть фунтов овса, десять фунтов сена и три фунта соломы за 18 крейцеров. Но находясь в самостоятельном походе, гусары могли брать с собой запасов только на два-три дня, поэтому им приходилось самостоятельно обеспечивать себя провиантом, часто прибегая к мародерству.

По образцу казаков, гусары питались группами из одного котла. Котелок образца 1769 г. был рассчитан на приготовление пищи для 5—8 человек, при необходимости его можно было использовать в качестве сковородки. Изготовленный из чугуна, котелок имел 25 см в высоту в собранном состоянии. Традиционным венгерским блюдом был гуляш — мясо, тушенное с овощами и острым перцем.

Совместные бои казаков и венгерских гусар против французов подтвердили прекрасные характеристики венгерской легкой кавалерии.

М.И. Платов докладывал главнокомандующему Богемской армии Шварценбергу 5 (17) октября: «По воле Вашего сиятельства, находившиеся под начальством моим, два эскадрона венгерских принца Палитина полка гусар, под командою полковника Иллиши сегодняшний день отправлены мною к своей команде… Я справедливейшим долгом поставляю донесть Вашему сиятельству об отличной храбрости как сих двух гусарских эскадронов, и командирах их г. полковника Иллиши с офицерами, так и о находящихся со мною для прикрытия артиллерии по неимению у меня пехоты, двух же драгунских эскадронов полков Левенера и графа Клейнау, а также эскадронных командиров их, ротмистров Пухнера Наста со всеми г[осподами] офицерами, что они, быв в делах при Алтенбурге, Хемнице и при селении Меклеберхе, поражали неприятеля, несмотря на сильное сопротивление его и превосходство сил с отличным мужеством. В деле же, бывшем вчерашнего дня, когда неприятельская в большом числе кавалерия повела стремительную атаку на правый фланг наш… эскадроны сии отличили себя и тут особенною храбростию. Будучи предводимы командирами своими, врубались они в густые неприятельские колонны и вместе с казачьими полками дважды оного опрокидывали, чем самым и удержали неприятеля до самой ночи».

 

Польская кавалерия (уланы, шеволежеры) — главный противник казаков на поле боя

Перед войной с Россией Наполеон, знавший цену казакам, сделал ставку на союзную польскую кавалерию, которая, наряду с венгерской, считалась лучшей кавалерией Европы. Сам Платов считал, что польские кавалеристы «служат великой подпорою» французам.

Польская кавалерия имела огромный опыт борьбы с легкими степными войсками. В XVII веке, когда русские отгораживались от Крымской и Ногайской орд системой полевых укреплений — засек, Польша охраняла свои степные границы посредством конного патрулирования — «обороны поточной».

В XVIII веке выковался тип универсального конного воина, вооруженного пикой, способного драться один на один с легким татарским воином и в то же время способного ударом в тесной шеренге смести, опрокинуть противостоящий отряд.

Польша (как, впрочем, и Венгрия) отличалась обилием мелкого дворянства (шляхты), численность которого доходила до 5% населения страны. Дворяне же не знали иного применения своим способностям, кроме службы, и к службе готовились с детства.

Одной из форм организации конных воинов в Польше был уланский полк. Уланы — слово тюркское, означает «дети, младшие члены семьи». В официальных грамотах Крымского царства термин «дети и подданные» звучал как «улан и бардак».

После 3-го раздела Речи Посполитой многие польские воины оставили Родину и поступили на службу в армии других стран. Больше всего их оказалось в войсках Французской Республики.

Польский кавалерийский полк был создан в Дунайском легионе французской армии в 1798 г.

В 1800 г. в сражении под Гогенлинденом поляки отличились, взяли 800 пленных и принца Лихтенштейна. Рядовому Трандовскому обещали бутылку вина за любого пленного, тот выехал из строя и схватил генерала принца Лихтенштейна (впоследствии Лихтенштейна разменяли на польского генерала Фишера).

5 августа 1806 г. польские полки во французской армии были сведены в легион под названием «Польско-итальянского» и числились на службе у короля Неаполя Жозефа Бонапарта. Король Неаполя Жозеф Бонапарт очень хотел иметь при себе польский эскорт. Но началась война Наполеона с Пруссией, и поляки стали проситься на фронт, поскольку Пруссия недавно участвовала в разделе Польши и присвоила себе большие польские территории (Варшаву, например).

2 февраля 1807 г. выступивший на фронт кавалерийский полк (400 улан, 250 лошадей) был переведен с неаполитанской службы на французскую. С 31 марта 1808 г. он стал именоваться «полк улан Легиона Вислы».

В первом же бою в Силезии 2 эскадрона поляков (240 улан) опрокинули прусский отряд майора фон Лостина (8 рот пехоты, эскадрон гусар, эскадрон драгун, эскадрон босняков из полка «Товарищи», 1400 человек, 4 орудия), взяли 4 орудия и 830 пленных, сами потеряли 7 убитых, 15 раненых. После того полк участвовал в боях под Данцигом и Зальцбруном.

После Тильзитского мира 11 ноября 1807 г. «Легион Польско-Итальянский» был определен на службу в Вестфальское королевство, где правителем был брат Наполеона Жером Бонапарт. Но 20 марта 1808 г. полк опять перевели во французскую армию, поскольку предстояла оккупация Испании и Наполеону там нужна была хорошая легкая кавалерия.

В Байонне, на испанской границе, полк прошел перед Наполеоном, и французские офицеры сказали императору, что это лучший кавалерийский полк во всей французской армии, не исключая гвардейской кавалерии.

По штату уланский полк был приравнен к французским конно-егерским полкам — 4 эскадрона по 2 роты. В роте 4 офицера, 13 унтеров, 2 трубача, 108 рядовых, 1 кузнец.

На вооружении уланы имели кавалерийские сабли с латунными гардами. Сабля имела три дужки в эфесе, длину клинка 107,6 см и полностью железные ножны. Из огнестрельного оружия — французский кавалерийский карабин (мушкетон) An DC, кавалерийские пистолеты An К и An ХIII. Каждый эскадрон имел фланкеров с карабинами из числа лучших улан. Отличительным оружием была пика длиной 2,65 м (к 1814 г. длина этого оружия пришла к отметке 2,85 м). Древко пики делалось из ясеня, пропитанного смесью льняного масла и дегтя. Единственными металлическими элементами были наконечник и пятка на другом конце древка. Древко было окрашено черным и имело белый кожаный ремень (темляк) немного выше центра. С помощью этого ремня пика одевалась на руку, вставлялась в кожаный бушмат, прикрепленный к стремени, и закидывалась за плечо. Флюгер на пике был в форме «ласточкина хвоста», имел длину 73 см, ширину 38 см и от древка до выреза 37 см. Верхняя часть флюгера кармазиновая (темно-малиновая), нижняя — белая.

В романе С. Жеромского «Пепел» описывается система подготовки молодого улана, попавшего с полком в Испанию. Прежде всего это был навык владения пикой. Молодой улан Кшиштоф Цедро «очень ловко выделывал ею все maniements (приемы — франц.), вольты и пируэты и в схватках обнаружил хорошую выучку. В горах, окружавших Сарагосу, он прежде всего научился на всем скаку поддевать на пику простых мужиков, а теперь упражнялся в приемах борьбы с регулярной конницей. Уже тогда он был непобедим в обычном приеме по команде "На руку!" — выбить противника из седла, в атаках по команде "En-avant-pointez!" (Вперед, коли! — франц.), в отражении ударов слева и справа, в предательских, жестоких и неотразимых ударах в тыл или в бок. Под Туделой он научился у своего ментора Гайкося еще только самым трудным приемам нападения, ударам par le moulinet (волчком, быстро вращая — франц.), наносимым сверху, над головой, когда солдат между пальцами легко держит пику и вся сила удара сосредоточена в одном указательном пальце. Это были молниеносные легкие удары в лицо, переносицу, в горло врагу, вернее — врагам. Гайкосю каждый день представлялась возможность показывать ученику, как раздавать эти "щелчки" в окружении неприятеля. Для того чтобы поучиться, попрактиковаться и показать пример, они вдвоем или втроем бросались в самую гущу испанской конницы, гверильясов или регулярной пехоты сразу же после залпа, когда те еще не успевали перезарядить ружья. На своих татарских конях уланы врезались на всем скаку в толпу испанцев. Они не боялись ни штыка, ни сабли. Искусство боя с противником, который во сто раз превосходил их численностью, заключалось в том, чтобы достать испанца острием пики и, на расстоянии шести локтей от своей груди, сокрушить его. Испанский солдат, чтобы нанести удар, должен был приблизиться к улану на два-три шага. Свистел значок пики, сверкало ее острие, и вскоре улан расчищал себе круг. Около троих всадников получалось три свободных круга, а первый прорыв играл такую же роль, как первая брешь в крепостной стене. Под Туделой можно было наблюдать в это время поистине небывалые картины. Батальоны испанской пехоты и эскадроны конницы, как ватага ребятишек, бросались врассыпную перед горсточкой улан, мчавшихся на них во весь опор».

В Испании уланский полк действительно проявил себя во всем блеске и был прозван испанцами «адскими пикинерами» — «Los infernos picadors». В 1808 г. полк участвовал в осаде Сарагосы, в сражении при Осера (28 июля 1808) и Туделе (23 ноября 1808), где прорвал атакой центр испанской позиции.

Позже под Талаверой 390 поляков столкнулись с английским 23-м легким драгунским полком (450 драгун). Англичане потеряли 207 человек, и в плен сдались 105.

16 мая 1811г. под Альбуэрой уланы сбили 3 английских пехотных полка, потери которых составили 65—80% личного состава.

В феврале 1811 г., когда начал формироваться еще один уланский полк, «полк улан легиона Вислы» был назван «1-й полк улан Вислы». А в апреле 1811 г., когда Наполеон начал на базе драгунских полков создавать легкоконные («шеволежеров»), 1-й полк улан Вислы был переименован в 7-й легкоконный (7-й полк шеволежеров-лансьеров). Командир полка Ян Конопка стал шефом-инспектором новых шеволежерских полков французской армии.

В 1812 г. легион Вислы, переименованный в «Легион великого Герцогства Варшавского» (с марта 1812 г.), принял участие в походе на Россию в составе Молодой гвардии Наполеона, но большая часть поляков из 7-го легкоконного полка остались в Испании, маршал Сульт оставили их там как свой конвой и держал до марта 1813 г. Много ветеранов полка перевели в гвардию.

1-й и 2-й его эскадроны 7-го шеволежерского полка сражались под Лютценом (5 мая), Бауценом (20—21 мая), Райхенбахом (22 мая), Дрезденом (26 мая), в осажденном Дрездене (7 октября — 11 ноября).

В форму полка входила уланская шапка, черная с синим верхом и белой окантовкой, впереди крепились Мальтийский крест и французская кокарда. С 1811 г. на шапке была какарда типа «солнечный восход». До 1811 г. султан на шапке был белый, затем вместо султана носился помпон, в 1-м эскадроне — красный, во 2-м — голубой, в 3-м — оранжевый, в 4-м — фиолетовый. В 1807 г. элитная рота имела меховые шапки.

Уланы носили синюю куртку с желтым воротником, желтыми лацканами и погонами. С 1812 г. погоны носились синие с желтым кантом. Элитная рота носила белый эполет на правом плече и белый аксельбант на левом. Отвороты на фалдах куртки сзади желтые, окантовка куртки синяя. Брюки синие с двумя желтыми лампасами. Походные штаны с одним лампасом и леями.

Кони в полку были подобраны разномастные. Лишь в элитной роте были подобраны в масть вороные кони.

В 1811 г. был организован 2-й полк Вислинских улан под командованием полковника Томаша Лубенского, а затем преобразован соответственно в 8-й полк шеволежеров французской армии.

8-й шеволежерский полк участвовал в Русской кампании в составе II корпуса Великой армии под командованием маршала Удино. Полк сражался под Якубовом, Клястицами, Полоцком, Борисовом. Шеволежеры 8-го полка Лубеньского разведали брод через Березину у Студянки и первыми переправились на правый берег Березины вместе с взводом 7-го шеволежерского полка лейтенанта Богуславского, а также частью 18-го полка литовских улан полковника К. Пжездецкого и эскадроном 20-го полка французских конных егерей.

Капитан шеволежеров гвардии Юзеф Залуский пишет: «Первый брод на Березине на наших глазах испытал офицер 8-го полка Лубеньского с помощью нескольких улан; это был прославленный позднее российский литератор Булгарин!».

Полк улан Вислинского легиона представлял собой первый и единственный до 1809 г. в армии Наполеона полк, вооруженный пиками. Под впечатлением побед, одержанных «вислинцами», пиками были вооружены ряд полков французской гвардии, а в июне 1811г. Наполеон постановил создать 9 полков линейных шеволежеров-улан.

«Всем известно огромное преимущество пики. Несомненно, в небольших столкновениях вооруженные пиками уланы не будут более эффективными, чем гусары, но при атаке в шеренге дело принимает совсем другой оборот. Как много храбрых кавалеристов стало жертвами предубеждения, которое они имели в отношении пики, потому что носить ее несколько более обременительно, чем саблю!», — писал Жомини.

Вторым полком французской кавалерии, получившим на вооружение пики, стал полк шеволежеров гвардии.

Этот полк был создан по политическим соображениям, чтоб сблизить польскую аристократию и французское руководство. Талейрану, находящемуся в Варшаве, Наполеон дал директиву об организации сначала эскадрона польских кавалеристов для гвардии.

«Я желаю иметь не позже чем через две недели эскадрон, — пишет Наполеон, — я послал в Познань офицера моей гвардии, который быстро доставит в Варшаву сабли, карабины и пистолеты. Денежное содержание эскадрона будет, как у моих гвардейских конных егерей. Я желаю, чтобы в эскадроне служили только люди, получившие образование, привычные к кавалерийским упражнениям, а не крестьяне, которым требуется сбросить вес, что заняло бы слишком много времени».

Затем 16 апреля 1807 г. появляется декрет, что для зачисления в полк «необходимо быть собственником или быть сыном собственника; возраст не может быть менее 18 и более 40 лет; кандидат должен иметь лошадь, обмундирование, экипировку и полную конскую упряжь согласно утвержденному образцу». То есть на службу во французскую гвардию поляки снаряжались за свой счет. Так были набраны первые 350 кавалеристов.

Полк был организован по образцу гвардейских конных егерей. В полку — 4 эскадрона, в эскадроне — по 2 роты, в роте —125 человек. Но набирался полк поэскадронно и сразу отправлялся во Францию. 1-й эскадрон (125 человек под командованием Лубенского) прибыл туда из Кенигсберга в октябре 1807 г. 2-й эскадрон набирался дольше обычного из-за отсутствия денег. К счастью, «за исключением трубачей и старших рабочих», полк состоит большей частью из «благородных молодых людей», достаточно обеспеченных, так что уже 18 сентября 2-й эскадрон из 219 человек смог отправиться во Францию. 29 октября гвардейские драгуны и отборные жандармы, прибывшие из Берлина, устроили для него большой прием во Франкфурте.

В январе 1808 г. за вторым эскадроном последовал третий, но, когда он проходил через Шалон, офицеры и кавалеристы вызвали осуждение комиссара полиции. «Каждый кавалерист делает, что хочет, — написал он в рапорте, — устроили скачки по улицам, пьянство достигло высшего предела. Часть кажется очень недисциплинированной».

В должности полковника-командира (colonel-commandant) полка был утвержден граф Винцентий Корвин-Красинский, заместителями его стали два французских майора: начальники эскадрона Дотанкур из отборных жандармов и Делетр из мамелюков. Офицеры в полк набирались в первую очередь из офицеров, бывших прежде для поручений при французских маршалах.

Сначала это был самый грамотный полк в гвардии, поскольку состоял из варшавского дворянства и из дворян «из Старой Польши». Затем он пополнился ветеранами других польских полков. Среди рядового состава встречались литовские татары-мусульмане.

Форма полка состояла из темно-синей куртки с малиновыми лацканами; уланской шапки того же цвета с эмблемой «N»; из эполет и белых аксельбантов с правой стороны; у офицеров — серебряных.

На трехцветных кокардах уланских шапок серебряный мальтийский крест — польская национальная эмблема. «Еще в XVH в. знаменитые "крылатые гусары" Речи Посполитой нередко помещали изображение мальтийского креста на своих нагрудных кирасах, а в 1790—1794 гг. этот крест в качестве эмблемы носили на строевых головных уборах (шапках-конфедератках) офицеры и солдаты польской национальной кавалерии. Именно от последних и позаимствовали знак мальтийского креста для своих кокард шеволежеры гвардии».

При парадной форме на шапке носился белый султан, лацканы на куртке отворачивались и надевались синие брюки с малиновыми лампасами. При походной форме чехол надевался на кивер и на значок на пике, лацканы закрывались и надевались походные штаны с леями.

Первоначально предполагалось, что парадная форма будет состоять из белой куртки и малиновых брюк. Несколько  офицеров даже успели пошить ее, но для всего полка ее так и не сделали. Впоследствии похожую парадную форму носили бергские уланы, тоже включенные в состав гвардии.

Оружие шеволежеров состояло из сабель, пистолетов, карабинов со штыками, сначала прусского производства, потом французского.

Майор Фредро (поляк по происхождению) предложил в качестве оружия пику. Майор Дотанкур предлагал вооружить ей лишь 1-ю шеренгу, иначе всадники 2-й шеренги могут поранить первых.

Известно, что в Вене в 1809 г. на устроенном состязании на глазах Наполеона один шеволежер, вооруженный пикой, дрался с 2 драгунами гвардии и победил обоих.

Пика, которую они получили в конце 1809 г., была длиной 275 см, имела черное древко, петлю из венгерской кожи, стальной наконечник и двухцветный (бело-малиновый) матерчатый флюгер.

Сначала пики раздали всем, затем все равно оставили в 1-м ряду. Во 2-м ряду стояли шеволежеры с саблями и карабинами. По другой версии, пики имели обе шеренги, но фланговые ряды не имели их.

Известны размышления Жомини наиболее оптимальном вооружении конницы: «В атаках строем очень эффективна пика; в ближнем бою сабля намного лучше: отсюда возникла идея использования пик в первой шеренге, что обеспечивает первый удар конницы, а саблю во второй шеренге, что завершает столкновение (обычно в индивидуальных боях). Стрельба из пистолета применяется очень редко, разве что у сторожевых охранений или когда легкая кавалерия хочет раздразнить пехоту и вызвать ее огонь до атаки. Я не знаю, насколько хороши карабины, поскольку вооруженный ими кавалерийский отряд должен останавливаться, чтобы стрелять более или менее метко, а тогда кавалеристы оказываются в условиях благоприятных для атаки противника. Немного найдется метких стрелков, которые могут сколько-нибудь точно вести огонь из ружья верхом на лошади на полном скаку». Видимо, французское командование стремилось оптимально вооружить этот гвардейский полк.

Таким образом, в 1809— 1813 гг. было два типа комплектов вооружения — шеволежеров-пикинеров и шеволежеров-карабинеров. Соотношение пикинеров и карабинеров было примерно 3:1.

Шеволежеры-пикинеры имели пику, саблю, карабин, штык и пистолет. Обычно карабин носился притороченным к седлу слева, чтобы уравновесить вес пики, удерживаемой правой рукой. Шеволежеры фланговых рядов имели карабин, штык, саблю и пистолеты, в связи с чем и назывались шеволежерами-карабинерами. У карабинеров карабин носился справа на перевязи или притороченным у седла.

Лошади в эскадронах подбирались в масть: в 1-м эскадроне — каштановые; во 2-м — «краснокоричневые с черными ногами, гривой и хвостом»; в 3-м — вороные; в 4-м эскадроне — темносерые. Высота в холке — 14 ¼ — 14 ½ ладоней (142—145 см). В 1813 г. лошади в полку были набраны из немецких княжеств и 600 из Ганновера.

Марш шеволежеры проводили несколько иначе, чем казаки. Время на марше рассчитывалось следующим образом — 1 час идут шагом, 10 минут отдых, слезают, поят и проверяют седловку, подтягивают подпруги. Садятся, несколько сотен шагов опять идут шагом, затем 2 часа рысью.

Боевой путь полка начался в Испании. Но прежде, чем попасть на войну, молодой полк был отдан для обучения под командование лучшего гусарского командира французской армии — генерала Лассаля.

Летом 1808 г. полк участвовал в победоносном сражении под Медина дель Риосеко, затем под Бургосом. Особенно отличился он под Сомосьеррой.

Во время наступления на Мадрид Наполеон с корпусом Виктора, гвардией и кавалерийским резервом проходил через Аранду и перевал Сомосьерру в горах Гвадаррамы. В день 30 ноября при императоре дежурил третий эскадрон польских шеволежеров Игнация Стоковского, которого временно заменял Ян Лев Ипполит Козетульский, командир 2-го эскадрона.

Противостоящие испанцы укрепили перевал Сомосьерру. Дорога через перевал тянулась три километра и петляла между скалистыми холмами. На всех четырех поворотах были установлены испанские батареи. Французам противостояли 9000 пехотинцев генерал-майора дона Хосе Бенито де Сан-Хуана. Для непосредственной защиты перевала и северных подступов к нему испанский генерал выделил около 3 тыс. милиционеров и волонтеров и всю имеющуюся у него артиллерию. Главные силы испанцев (6 батальонов регулярной пехоты из полков Королевы, Короны и Кордовы, а также два батальона милиции из Толедо и Алькасара) располагались во второй линии на южных склонах Сьерра-Гвадаррамы, у местечка Робрегордо.

Испанская артиллерия была разделена на четыре батареи, из которых три, поставленные одна за другой на дороге, поднимающейся вверх по горному склону, имели по 2 орудия, а четвертая, или основная, батарея, занимавшая огневую позицию на самом перевале (перед Сомосьеррой), насчитывала 10 орудий. Дистанция между передовой батареей, находившейся сразу за каменным мостом на ручье Пенья-дель-Чорро, и второй батареей, стоявшей сзади, составляла примерно 700 м, такое же расстояние разделяло вторую и третью батареи.

Дивизия Рюффена из корпуса Виктора (9-й легкий, 24-й и 96-й линейные полки) атаковала испанские позиции. Бой затянулся. Через два с половиной часа Наполеон приказал своему эскорту атаковать испанские позиции галопом.

С саблями наголо в колонне по четыре 150 шеволежеров бросились вверх по дороге и поочередно захватили три батареи. Лейтенант Неголевский с последним юводом захватил последнюю батарею и упал с одиннадцатью ранами. Унтер-офицер 7-й роты (в 3-й эскадрон входили 3-я и 7-я роты) Доминик Цихоцкий захватил испанское знамя. Атака длилась семь минут.

В прорыв по дороге были брошены другие полки гвардейской кавалерии, и испанцы побежали.

Потери 3-го эскадрона — 83 шеволежера (из них 12 убитых и 2 умерли от ран), из 9 офицеров 7 были убиты или ранены.

Утром 1 декабря Наполеон сказал перед строем полка: «Вы достойны моей Старой гвардии. Слава храбрейшим из храбрых!»

В 1809 г. полк участвовал в сражениях под Эслингом и Ваграмом. Под Ваграмом шеволежеры атаковали, чтобы прикрыть выезд гвардейской конной артиллерии, она должна развернуться влево и с фланга открыть огонь по австрийцам, которые атакуют позиции маршала Массена.

В атаке шеволежеры столкнулись с уланами Шварценберга (этническими поляками) и драгунами Латура, захватили 150 пленных и среди них герцога Ауэрсберга. Сами потеряли 26 убитых и раненых. В ходе атаки трофеями полка стали пики вражеских кавалеристов. Этими пиками шеволежеров и вооружили в декабре 1809 г.

В 1812 г. полк принял участие в походе на Россию и прошел от Вильно, через Могилев, Смоленск, Бородино, Малоярославец, Красное до Березины.

I эскадрон был в эскорте у маршала Даву, 1 в эскорте у самого императора. Под Смоленском Наполеон специально послал дежурный эскадрон шеволежеров прогнать видневшихся казаков. Видимо, решил проверить, справятся ли его любимцы с казаками.

Поляки двинулись, но попали под орудийный огонь, и казаки сразу сами атаковали их, «поймали момент атаковать». Скоротечная стычка закончилась ничем — «наскочили — отскочили», но поляки отметили: «Казачьи пики длиннее наших, и в ближнем бою ими труднее драться».

Именно шеволежеры гвардии сопровождали Наполеона, когда тот бежал из России. «Я на вас рассчитываю, — сказал им император. — В случае опасности убейте меня, но не дайте меня схватить». «Мы дадим изрубить себя на куски, но не дадим кому-либо приблизиться к вам», — ответили поляки. 7-я рота, герои Сомосьерры, сопровождала Наполеона через Литву. Остальные сопровождали казну и багаж Наполеона.

Кроме того, в эскортировании Наполеона приняли участие два эскадрона уже известного нам 7-го шеволежерского уланского полка под командой полковника барона Игнация Фердинанда Стоковского и сформированный в Данциге 5-й эскадрон 1-го полка шеволежеров-улан гвардии во главе с начальником эскадрона Северином Фредро. Все эти польские уланы входили в состав 10-го маршевого кавалерийского полка (полковника И.Ф. Стоковского). 5 декабря полковник Стоковский с отрядом своих улан и эскадроном Фредро выдвинулся между Сморгоныо и Ошмянами, чтобы ожидать там императора, которого он должен был эскортировать. В Ошмянах обязанности императорской охраны перешли к неаполитанской кавалерии.

В апреле 1813 г. в полку оставалось 3 эскадрона, 531 человек. В таком составе шеволежеры гвардии участвовали в боях при Люцене, Бауцене, Рейхенбахе.

В мае, преследуя русский арьергард у Рейхенбаха, поляки последовательно сбили: 1) 4 русских эскадрона (2 драгунских и 2 уланских); 2) русский уланский полк; 3) полк украинских казаков; 4) перестроившись на галопе перед фронтом неприятельской кавалерии, сбили русских гусар; 5) вместе с конными егерями и мамелюками атаковали гусар и кирасир, те ушли за 2-ю линию.

Под Гайнау и Лигницей шеволежеры столкнулись с прусским гвардейским кавалерийским полком из драгун, гусар, улан и казаков.

Во время перемирия полк пополнился. В августе он имел 7 эскадронов, 1380 человек.

16 сентября 1813 г. полк под Петерсвальде вел бой с прусскими гвардейскими гусарами, в котором был ранен и взят в плен полковник Блюхер, племянник фельдмаршала,

К сожалению, попытки развернуть во французской гвардии несколько полков, подобных польским шеволежерам, не удались.

В 1810 г. Наполеон присоединил Голландское королевство к Франции, и голландский гвардейский гусарский полк был включен в состав французской гвардии. Из голландских гусар сформировали еще один полк, вооруженный пиками и одетый в уланскую форму. С 13 сентября 1810 г. польский полк стал называться 1-м полком шеволежеров-улан, а голландский — 2-м. В обиходе его из-за цвета курток и брюк называли «красными уланами». Цвет воротника, лацканов, обшлагов, обкладки фалд и выпушки по швам куртки, а также двойных лампасов на брюках был синим. Эполеты и аксельбанты, окантовка шапок и этишкеты носились желтого цвета (у офицеров золотые), пуговицы — из латуни (у офицеров золоченые). Кавалеристов 2-го полка шеволежеров-улан (голландского) вооружили пикой другого образца, общей длиной 226,8 см (более короткой) и с бело-красным флюгером.

Но ни покрой одежды, ни пика не сделали голландцев настоящей легкой кавалерией. Казаки устроили за ними настоящую охоту. Под Малоярославцем они поймали целый взвод голландских улан. И, отступая из России, поляки, по воспоминаниям Хлаповского, даже отдавали свои плащи голландцам, чтоб обмануть казаков.

В июле 1812 г., проходя по территории Литвы, Наполеон «подписывает декрет о немедленном создании 3-го шеволежерского полка гвардии из пяти эскадронов двухротного состава. Новая воинская часть будет сформирована из «польских помещиков или сыновей помещиков», способных экипироваться за собственный счет и приобрести себе лошадей ростом от 1,37 до 1,45 м в холке. Полк будет иметь тот же статус, что у 2-го полка, и иметь такую же форму, как 1-й полк, но его приборные отличия будут желтыми или золотыми вместо белых или серебряных. Генерал Конопка, назначенный полковником-майором, должен заняться организацией этой воинской части.

В октябре 1812 г. барон Остен-Сакен отправил отряд генерал-майора Чаплица из Пружан, с предписанием захватить формировавшийся в Слониме из 2000 мятежных литовцев гвардейский полк, под командой Конопки.

В Слониме располагались 1-й и 2-й эскадроны 3-го (литовского) полка шеволежеров-улан гвардии (500 гвардейских кавалеристов). Кроме того, в Слониме, родном городе командира полка, бригадного генерала барона Яна Конопки, находились жена последнего, итальянка Доминика Флоринда (урожденная Пьердилукка), и супруга польского дивизионного генерала Й.Х. Домбровского Барбара.

Генерал-майор Чаплиц выступил с отрядом, состоящим из Павлоградского гусарского полка, Донского казачьего Дячкина полка, 3 эскадронов Тверского драгунского, 28-го и 32-го егерских полков и конной артиллерийской роты № 13. Отряд шел «чрезвычайно скоро». Последний переход в 70 верст был сделан за сутки. Естественно, пехота отстала, и 7 (19) октября в 5 часу пополуночи генерал-майор Чаплиц приблизился к Слониму лишь с гусарами Павлоградского гусарского полка, казачьим полком и 4 орудиями конной артиллерии. На дороге часть неприятельских пикетов была схвачена, часть бежала в город.

Конопка узнал о приближении русских заранее, в 3 часа ночи, и приказал трубить тревогу. Обе генеральши вместе с частью 3-го гвардейского уланского полка (4 офицера и 250 солдат) и полковой кассой направились в Голынку, к паромной переправе через реку Щару. Сам Конопка собрал остатки полка и пошел на Дзенциолы.

Согласно польским источникам, поляки долго сопротивлялись, трижды выбивали русских гусар из города, но не смогли противостоять всему отряду Чаплица. Согласно рапорту Чаплица, «генерал Конопка с новоформированной польской конной гвардией выбежал из города и после был преследован нашими войсками верст до 30».

Отряд Чаплица разделился. Отряд конно-артиллерийского капитана И.К. Арнольда (100 гусар и 50 казаков) погнался за генеральскими женами и их конвоем. «С большим трудом генеральским женам удалось переправиться на пароме за реку (22 октября они благополучно добрались через Деречин до Вильно), однако из их эскорта, пытавшегося остановить русских в восьми километрах от Голынки, мало кто спасся. Во время погони отряд Арнольда взял 202 пленных (включая двух офицеров) и захватил под Голынкой полковую кассу, в которой было 34 662 франка (5062 злотых)». Чаплиц догнал самого Конопку и рассеял его отряд. «Те, кто сумел уйти от погони, проскакали до самого Вильно, сея по пути панику. Всего в плен к русским попали 247 человек: сам генерал Ян Конопка (легко раненный пикой, он был сбит с лошади и пленен казачьим полковником Г.А. Дячкиным), 13 офицеров (среди них майор Юзеф Хлусович, начальники эскадрона Адам Бержинский и Адам Солтан), 42 унтер-офицера, 5 трубачей, 170 рядовых и 16 нестроевых. В бою 19 октября погибло не более 14 литовских кавалеристов, тогда как русские потеряли лишь 7 человек (одного убитым и шесть ранеными). Следует иметь в виду, что недоформированный кавалерийский полк, разбитый при Слониме, имел молодой и совершенно необстрелянный рядовой состав, хотя его командные кадры, взятые из 1-го полка шеволежеров-улан Императорской гвардии, обладали немалым боевым опытом».

«Лишившись своего начальника, весь волонтерный полк разбежался, что имело важные последствия и на остальные формирования в Литве, —отмечал А.Л. Михайловский-Данилевский. — Они приведены были в тем больший страх, что полк Коношей почитался ядром сих скопищ, состоя из офицеров лучших фамилий и таких, которые в Испанской войне, особенно при осаде Сарагосы, приобрели себе известность и поляками почитались за неодолимых витязей».

Более удачно сложилась судьба формируемой в это время в Вильно татарской кавалерийской части под командованием литовского татарина Мустафы Мурзы Ахматовича. Ахматович организовал первый эскадрон татарской кавалерии (4 капитана, 7 лейтенантов, около 100 унтер-офицеров и рядовых), включенный в гвардию.

«Его солдатам в качестве головного убора полагается желтый тюрбан, отделанный зеленым и малиновым цветами, а в качестве форменной одежды — синяя куртка с желтым сутажом, малиновый жилет, желтый пояс, синие широкие штаны. Они должны иметь на вооружении пику с бело-зеленым флюгером и саблю в железных ножнах».

Во время боев под Вильно 10—11 декабря 1812 г. татарский эскадрон потерял 90 человек убитыми и ранеными, включая всех офицеров. Был убит и его первый командир, начальник эскадрона Ахматович.

В конечном итоге в марте 1813 г. татарская рота (50 человек) под командованием капитана Самуэля Мурзы Улана вошла в состав 1-го шеволежерского уланского полка и вместе с этим полком приняла участие во всех сражениях 1813 г..

Как видим, на французской службе было три польских кавалерийских полка, которые Наполеон мог противопоставить казакам. Этого явно не хватало. Существовал еще один полк шеволежеров, 9-й, сформированный из поляков и жителей Гамбурга и носивший романтическое название «красные уланы Гамбурга», но во время похода 1812 г. он себя особо не проявил. Шесть французских полков шеволежеров (наспех переученные драгуны) сразу же были распределены по кирасирским дивизиям. «Антиказачьими» эти полки можно было считать весьма условно. Основную массу кавалерии, имевшей опыт борьбы с казаками, поставило Наполеону герцогство Варшавское — часть Польши, после 3-го раздела отходившая Пруссии, а затем расширенная за счет австрийской Галиции.

Во время войны Наполеона с Пруссией польские патриоты опубликовали 3 ноября 1806 г. манифест о созыве Посполитого рушения — всеобщего конного шляхетского ополчения. В ответ на призыв под Ловичем к 25 декабря собралось около 4 тысяч кавалеристов.

Традиционно ополченцы делились на хоругви по сто шляхтичей. Эти сто шляхтичей выбирали трех офицеров. Шляхтичи, выступавшие в качестве рядовых, именовались «товарищами» и составляли первую шеренгу, их крепостные, называвшиеся «пахолками», находились во второй шеренге. Вооружение каждого кавалериста состояло из сабли и пистолета или карабина. Традиционным оружием была пика длиною 3 метра.

1 января 1807 г. ополченцы приняли торжественную клятву, но затем примерно половина их разошлась по домам. За счет одних дворян и их «пахолков» сформировать многочисленную кавалерию было невозможно, и ее набрали за счет так называемых «дымовых» наборов, когда община либо деревня обязывались выставить одного рекрута с конем с 40 домов либо дворов.

После окончания войны в 1807 г. по распоряжению генерального инспектора кавалерии генерала Александра Рожнецкого конные полки основательно почистили, многих солдат перевели в другие рода войск. А для пополнения кавалерии было постановлено проводить регулярный набор рекрутов.

С 1808 г. набор осуществлялся путем жеребьевки среди приписанных мужчин в возрасте от 21 до 28 лет. Срок службы определялся в 6 лет. От набора можно было откупиться, уплатив установленную сумму. Лошадей также набирали принудительно — сорок домов должны были предоставить по одному коню, годному для службы, с полной экипировкой.

К 1809 г. удалось сформировать 6 полков: 1-й, 4-й и 5-й конно-егерские и 2-й, 3-й и 6-й уланские.

После победоносной войны 1809 г., когда к Герцогству Варшавскому отошла часть земель Австрийской империи, населенных поляками и украинцами, в польской армии были сформированы новые полки: 8, 11, 12, 15, 16 уланские, 14-й кирасирский, 13-й гусарский. На территории Герцогства Варшавского дополнительно набрали еще три полка — 7-й и 9-й уланские и 10-й гусарский.

30 марта 1810 г. саксонский король Фридрих-Август (Герцогство Варшавское входило в состав королевства Саксония. — А.В.) утвердил новую организацию польской армии, согласно которой по штату в войске Герцогства Варшавского должно было быть 15 полков легкой кавалерии, состоящих из 4 эскадронов, по две роты в каждом, в роте по 100 чел., и одного полка кирасир, состоящего из двух эскадронов. Всего кавалерия насчитывала 124 роты, общей численностью 12 400 чел..

Таким образом, кавалерийский полк имел 54 офицера, 112 унтер-офицеров, 8 кузнецов, 16 трубачей и 632 кавалериста. Общая численность составляла 832 чел. и 16 воспитанников.

В феврале 1812 г., готовясь к войне с Россией, численность роты увеличили до 120 чел.

Всю войну 1812 г. польские кавалеристы провели в первых рядах наполеоновских войск. «Поляки неизменно сражались в авангарде, сдерживали противника, находясь в арьергарде, охраняли коммуникации. И, наконец, когда от Великой армии остались лишь толпы деморализованных, сбитых в кучки голодных бродяг, едва способных держать оружие, польские кавалеристы остались одними из немногих солдат, сохранивших хоть какую-то боеспособность, благодаря своему несгибаемому характеру и бережному отношению к своим лошадям… Сражаясь бок о бок с французскими кавалеристами, поляки с ужасом отмечали, что те практически не заботятся о своих лошадях. Это привело к огромному падежу лошадей буквально с первых дней войны…

Самой первой из наполеоновских войск в Москву вступила 2-я дивизия легкой кавалерии (которой прежде командовал Себастьяни), в том числе 16-я «иностранная» бригада, которой в тот момент командовал полковник Толиньский и в которую входил 10-й польский полк «золотых гусар».

Когда начались холода, выяснилось, что только польская кавалерия готова драться в зимних условиях. «Из всей Великой армии 1812 г. только лошади польских кавалерийских полков (не только уланских, но и всех прочих), а также артиллерийских и обозных войск великого Герцогства Варшавского имели подковы с шипами, позволяющие передвигаться по льду».

Стойкость польской кавалерии отмечал М.И. Платов. В рапорте П.И. Багратиону от 28 июня при препровождении пленных он писал: «Что все они переранены, то это от того, что по упорству их до тех пор, пока не собьют с лошади, они не сдавались».

И все же польская кавалерия не могла справиться с казаками. П.И. Багратион писал М.И. Платову 2 июля 1812 г.: «Вы не слабее неприятельской кавалерии и в лучшем духе, а сверх того и открытые места дадут все Вам выгоды». Первые серьезные бои под Миром и Романово подтвердили превосходство казаков. «Это дело имело большие последствия в нравственном отношении, — писал известный русский полководец И.Ф. Паскевич. — В кавалерии или бьют всегда, или всегда же бывают биты. Все зависит от первого успеха. Платову необходимо было разбить неприятеля под Миром, чтобы остановить хвастовство и наглость поляков. Еще раз только под Романовым арьергард наш был атакован, но истребил совершенно первый конноегерский и один гренадерский полк неприятеля, и зато армия после того и не слыхала о страшной, как говорят, польской кавалерии, которой у Наполеона было до 20 тыс. Авангард его не преследовал уже, а только наблюдал за 2-й армиею».

В помощь польской кавалерии началось формирование кавалерийских полков из польского населения Литвы:

17-й уланский полк в Купишки — полковник граф Михаил Тышкевич;

18-й уланский полк в Несвиже — полковник граф Кароль Пшездецкий;

19-й уланский полк в Новогрудеке — полковник Констант Раецкий;

20-й уланский полк в Пинске — полковник Ксаверий Обухович;

21-й полк конных стрелков — полковник Игнаций Манюшко.

В начале 1813 г. эта кавалерия, как уже говорилось, была разгромлена казаками отряда Чернышева.

После разгрома в России и понесенных потерь самым сильным кавалерийским полком герцогства был 3-й уланский — 20 офицеров, 719 солдат и 594 коня. Самыми пострадавшими оказались кирасиры, их насчитывалось 5 офицеров и 76 солдат при 31 лошади. Лучше сохранились литовские кавалерийские полки: 17-й уланский — 1109 чел., 19-й уланский — 779 чел..

В Польше был объявлен чрезвычайный набор в кавалерию — по одному снаряженному кавалеристу «от каждых 50 дымов» или дворов. Но набранные отряды таяли, стоило лишь войску отойти с их родной территории.

Первый боевой опыт они получили в стычке 12 февраля 1813 г. под Калишем, куда отошли вместе с саксонским корпусом. В бою полковник Бернацкий, командир калишского ополчения, потерял 350 чел., а сам попал в плен. В итоге под знаменами удалось удержать только 2 тыс. всадников.

9 февраля 1813 г. Понятовский разбил уцелевшие польские кавалерийские полки по бригадам, но эти полки и бригады по боль шей части являлись кадрами для будущего пополнения. В конце марта кавалеристов в них насчитывалось 4205, из них в строю 2907 всадников.

Вторая группировка польских войск, располагавшаяся в крепости Глогау под командованием Домбровского, имела 2 уланских полка (2-й и 4-й), созданные из остатков семи кавалерийских полков.

После заключенного перемирия Наполеон принял меры по усилению польской кавалерии.

Польские части образовали VIII армейский корпус Великой армии, количество кавалерийских полков Понятовского сократили из-за некомплекта личного состава, и из них формировались 6 полков в полные три эскадрона. Каждый полк имел тот же штат, что и полки французских конных егерей. Сохранились пополненные за счет других полков: 1-й полк конных стрелков, 3-й уланский полк, 6-й уланский полк, 8-й уланский полк, 13-й гусарский полк, 16-й уланский. Большая часть польской кавалерии (8 полков) была передана в IV резервный кавалерийский корпус под командование генерала Ф.Э. Келлермана.

Особым случаем была попытка Наполеона создать формирования «польских казаков». Оказавшись в центре России и будучи окружен со всех сторон тучами казаков, Наполеон отдавал себе отчет, что наличная кавалерия его армии с казаками справиться не может. Еще находясь в Москве, он направил указание в Великое Герцогство Варшавское организовать части «польских казаков».

По воспоминаниям генерал-адъютанта Наполеона графа А. Коленкура, Наполеон до последнего момента ждал подхода из Польши затребованных им формирований. «Ему казалось, что прибытие польских казаков (он по-прежнему ожидал их и надеялся, что в ближайшие дни получит 1500—2000 этих всадников) полностью изменит наше положение и весь ход дел, так как они возьмут на себя нашу охрану и дадут нашим солдатам возможность отдохнуть и раздобыть продовольствие».

Естественно, «польских казаков» в 1812 г. никто создавать не стал. Но император от своего не отступился. Особые надежды он возлагал на сбор всеобщего шляхетского конного ополчения — «посполитого рушения» и особый рекрутский набор «с 50 дымов» (т.е. крестьянских домов) по одному всаднику «на здоровой и суровой деревенской лошади». Указанные меры оказались безрезультатными: вместо планируемых 12 600 кавалеристов с огромными трудностями набрали менее 6 тыс. «"хлопов" — мужиков на прескверных низкорослых меринах, называемых "конья"…».

В ходе отступления из-за неудачных боев началось дезертирство, сократившее число ополченцев до 2 тыс. чел. Их распределили в старые кавалерийские полки и частично в пехотные. Из тех, чьи лошади оказались ниже требуемых стандартов и кто не имел военной подготовки (а это были крестьяне, «дымовые всадники»), создали отряды легкой конницы, предназначенной для аванпостной службы.

На 19 апреля 1813 г. уже имелось 3 кавалерийских полка численностью около 500 человек, которые именовались «полками передней (передовой) стражи». Военной формы они не имели, носили простые крестьянские сермяги и шапки с меховым околышем и четырехугольной тульей. Подавляющее большинство имело на вооружении пики без флюгеров. Когда они двинулись в поход через Богемию в Саксонию на соединение с Наполеоном, численность полков была такова: 1-й — 339 чел., 2-й — 372, 3-й — 150.

27 июня 1813 г. полки передней стражи были переформированы в 1-й сводный полк передней стражи со штатным составом в 4 эскадрона по 220 кавалеристов, всего 880 человек (налицо — 754 чел.).

30 июня 1-й сводный полк передней стражи получил название «кракусы». «Его солдаты происходили из познаньского, калишеского, радомского и в основном краковского департаментов, к тому же 2-й и 3-й полки, сформированные из завербованных людей в период дислокации польских войск в Кракове, носили название "кракусов", да и большинство личного состава носило головные уборы — "кракуски" и верхнюю одежду, распространенные среди краковян».

Холодное оружие было разнообразным, чем кракусы очень походили на казаков; сабли попадались самых произвольных типов (вплоть до кирасирских палашей). Все кракусы вооружались пиками казачьего типа без флюгеров. Огнестрельное оружие состояло из пистолетов тоже различного происхождения.

«На указанный период встречались следующие вариации обмундирования:

шапка с лопастью или без, "сукман" с меховым воротником, серые рейтузы, овчинный чепрак с цветным галуном по краю, пика без флюгера;

шапка-"кракуска", "сукман" с цветными обшлагами и воротником, серые рейтузы, простои получепрак из овчины».

Вместо кавалерийских труб кракусы использовали «бунчуки» — пики с пучками разноцветных конских волос на конце, которыми подавали визуальные сигналы друг другу.

Боевой путь кракусов отмечен славными подвигами. Среди них есть прорыв к австрийскому дивизионному обозу и штабу и захват в плен генерала.

В бою 9 сентября 1813 г. под Страхвальдом кракусы, по версии О.В. Шереметева, захватили полковое знамя полка П.М. Грекова 8-го либо полка А.Е. Грекова 9-го (вопрос нуждается в дальнейшем исследовании).

«25 сентября 1813 г. император французов приехал с намерением провести инспекцию в бригаду У минского, дислоцирующуюся в Гроссхартау. При первом взгляде на кракусов, восседавших на низкорослых лошаденках, Наполеон назвал их "пигмейской кавалерией" и чуть не покатился от смеха. Мнение полководца кардинально изменилось, когда весь полк исполнил команды по движениям бунчуков, галопировал, одновременно переменяя фронт, развертывая и свертывая ряды и производя атаки с пиками наперевес. Представление продолжилось демонстрацией индивидуальной подготовки кракусов, закрутившихся в настоящей карусели, причем они на полном скаку подхватывали шапки с земли, горсти песка, камни, бешено вращали саблями и совершали другие "акробатические" манипуляции. "Император не помнил себя от радости, — вспоминал очевидец, — особенно от вида новых изобретательных оборотов. Он сказал, что это шутка, что они не могут быть новобранцами. Наверно, выбрали солдат из старых полков. Когда убедился, что это самые молодые солдаты, поблагодарил командира полка и солдат. Затем вызвал перед фронтом этого полка всех собранных командиров французской кавалерии и заявил: "Посмотрите на этих польских почти детей, которые в столь короткое время устроены, как вы здесь видели, ныне покрыты славой, захватив штандарт, взяв в плен генерала и значительное число казаков". В заключение Наполеон спросил французских офицеров, кто из них может похвалиться тем же. Подтверждения не последовало».

Впрочем, внешний вид кракусов сыграл злую шутку со всей французской армией. 7 (19) октября, в заключительный день сражений при Лейпциге, разбитая французская армия уходила из города на запад через реки Плейсе и Эльстер. Одним из последних уходил польский корпус Понятовского. Вместе со своим штабом, небольшим эскортом из взвода кракусов и эскадрона польских кирасир Понятовский отходил в арьергарде. «Надеясь перейти по мосту через Эльстер, польский командующий и его свита направились туда, осыпаемые неприятельскими пулями и ядрами. Неожиданно мост взлетел на воздух и поляки оказались отрезанными от своих. Позднее говорили, что французские саперы ошибочно приняли кракусов за их внешний вид за казаков и подожгли фитили». Несколько корпусов наполеоновской армии оказались отрезанными и либо сдались, либо окончательно рассеялись, перебираясь вплавь.

Как видим, во всей наполеоновской армии нашлось мало кавалеристов, способных противостоять казакам.

Своеобразным экзаменом стал случай, позволивший сойтись в бою лучшей польской легкой кавалерии и казакам М.И. Платова.

 

Разгром французской гвардейской кавалерии казаками Платова под Альтенбургом

После перемирия, как мы помним, союзники, усиленные присоединением Австрии, изменили свою стратегию. Используя численное превосходство, они охватили французские войска с трех сторон, уклонялись от столкновений с самим Наполеоном, но нападали на его маршалов. «Французы идут по опустошенной местности вслед за исчезающим врагом. Это та же Русская кампания, только без снега», — комментирует ситуацию А. Лашук.

Наполеон, закрепившись в Саксонии, разрывался между желанием разгромить русско-австрийские войска, укрывающиеся на территории Чехии, и желанием вывести из войны Пруссию, для чего, как он считал, надо было взять Берлин. Но стоило Наполеону двинуться на Берлин, как русские и австрийцы (Богемская армия) через Рудные горы вторгались из Чехии в Саксонию, а когда Наполеон возвращался на юг, русские, пруссаки и шведы (Северная и Силезская армии) начинали давить на его маршалов с севера и все туже сжимать полукольцо. «Как следствие этого, его (Наполеона) собственные планы все время откладывались, и не был нанесен ни один решающий удар».

Помня опыт 1812 г., союзники широко использовали партизанские отряды, которые выходили на коммуникации французов, громили их тылы.

Прологом рассматриваемого нами боя были действия под Лейпцигом союзнических партизанских отрядов Менсдорфа и Тилемана

Отряд графа Менсдорфа, полковника австрийской службы, в составе двух казачьих полков под командованием Дениса Давыдова и двух эскадронов 3-го гусарского эрцгерцога Фердинанда полка выступил 10 (22) августа 1813 г. из района Эгры и вышел к Лейпцигу с юга через Плауэн, Цвикау, Альтенебург, Борну. В ночь на 16 (28) августа отряд совершил налет на Лейпциг. «Ночью сделали мы нападение на Лейпсиг и вскакали в предместье, но, будучи встречены орудиями и пехотой, обратились назад. Между тем другая партия наша, посланная в обход, ворвалась также в предместье, напала на гошпиталь и истребила всех больных, в нем находившихся.

Утром мы отступили в Борну», — вспоминал Денис Давыдов.

В Борне партизаны узнали о неудачном для союзников сражении под Дрезденом, а затем о том, что против них победители-французы выслали сильные кавалерийские отряды. Уклоняясь от боев, они ушли обратно в Чехию, куда прибыли 22 августа (3 сентября) к вечеру.

В то время как Менсдорф и Давыдов еще возвращались из рейда, в тыл французам был послан отряд генерал-лейтенанта Тильмана в составе двух казачьих полков, Ребрикова и Ягодина, 2 эскадронов венгерского 4-го гусарского полка Гессен-Гамбург и 2 эскадронов 5-го легкоконного полка Кленау. «19 августа… Генерал-лейтенант Тиллеман командирован с 1500 чел. легкой кавалерии и 2-мя пушками к стороне Лейпцига для дальнейших разведаний о неприятеле и нанесения по возможности вреда его секурсам и коммуникациям» — отмечал журнал военных действий Главной армии союзников.

Генерал-лейтенант Тильман, в прошлом гусарский офицер саксонской службы, сделал в свое время карьеру в войсках Наполеона, в 1812 г. на Бородинском поле он командовал саксонской кирасирской бригадой, которая, по одной из версий, собственно, и захватила батарею Раевского атакой с тыла. В 1813 г. он был принят на русскую службу. Появление военачальника такого ранга в тылу французов не могло их не встревожить.

Отряд же Менсдорфа в Чехии узнал о победе союзников над корпусом генерала Вандама под Кульмом, а затем партизаны «получили курьера от фельдмаршала Шварценберга с уведомлением, что партия наших пленных следует из Дрездена на Лейпсиг, Наумбург и Ерфурт», и в ночь на 25 августа (6 сентября) снова пошли на Лейпциг.

27 августа (8 сентября) партизанские отряды установили между собой связь и договорились о взаимодействии.

Согласно мемуарам маршала Мармона, 30 августа (11 сентября) «Тильман прибыл в Вайссенфельс и безрезультатно атаковал обоз на дороге в Лейпциг. Ему повезло больше в Наумбурге, который он захватил. Он взял затем Мерсебург и 500 человек по капитуляции».

А.А. Подмазо пишет о другой последовательности событий: «Отряд генерал-лейтенанта барона И.А. Тильмана, взорвав мост через р. Заале в г. Мерсебурге, двинулся к г. Наумбургу», но это принципиальной роли не играет.

Действия русских партизан западнее Лейпцига совпали с активизацией австрийских и прусских партизанских отрядов западнее Дрездена, «в это время дорога из Дрездена в Шемниц была перехвачена австрийской бригадой Шайлера, который захватил во Фрайберге 300 вестфальских гусар, а генерал Кляйст также проводил демонстрации с той же стороны», Это встревожило Наполеона и «он отправил в Фрайберг II корпус, чтобы сохранить эту территорию», а против русских партизан, действующих западнее Лейпцига, был послан сильный отряд кавалерии.

31 августа (12 сентября) отряд Менсдорфа стоял в Колдице. «Около Колдица партии наши схватили двух курьеров Наполеона, посланных одного в Париж, а другого — в Лейпсиг, с объявлением, что он предписал образовать в Торгаве корпус партизанов под командою генералов Лефевра-Денуэтта и Красинского для действия противу нас и обеспечения совершенно тыла его армии. Корпус сей был составлен из резервных эскадронов гвардии и состоял от 6 до 7 тысяч человек с 8 конными орудиями», — вспоминал Д. Давыдов.

По данным А. Лашука, Лефевр-Денуэтт тогда имел под своим командованием 2-ю дивизию гвардейской кавалерии в составе 1-го полка шеволежеров-улан (4—7-й эскадроны), гвардейских конных егерей (6— 9-й эскадроны) и гвардейских конных гренадеров (5—6-й эскадроны). Эти части считались «молодой гвардией» и, согласно строевой ведомости от 15 сентября, насчитывали 100 офицеров и 1682 солдат. Кроме гвардейской кавалерии в отряд Лефевра-Денуэтта входила гусарская бригада генерала Ипполита де Пире из 1-й легкой кавалерийской дивизии Корбино (1050 всадников) и конно-егерская бригада генерала Луи Валлена из 3-й легкой кавалерийской дивизии Шателя (около 1000 сабель). Видимо, позже к отряду присоединился один временный кавалерийский полк из Лейпцига (около 400 всадников) и два батальона пехоты (980 человек).

На следующий день произошло первое столкновение казаков отряда Менсдорфа с отрядом Лефевра-Денуэтта. Менсдорф уклонился, но «Лефевр-Денуэтт, — по воспоминаниям Д. Давыдова, — имея повеление во что бы то ни стало разбить и взять ген<ерала> Тильмана (Тильман был в службе саксонской, находился начальником в крепости Торгау, откуда бежал в нашу службу), не заботился о нас и продолжал путь свой на Гримму к Лейпсигу».

Примерно через две недели пикеты Менсдорфа «схватили курьера Лефебра, посланного в Лейпсиг с известием, что Тильман разбит и бежит к Цейцу». Согласно мемуарам маршала Мармона, Лефевр-Денуэтт атаковал и разбил Тильмана в Мерсебурге, откуда тот «ретировался к Цайцу и Цурхау, но лишь после того, как освободил своих пленников».

Менсдорф поспешил на помощь Тильману, отряды соединились, подошли два отрезанных ранее от Тильмана казачьих полка под командованием полковника М.Ф. Орлова. 12 (24) сентября соединившиеся отряды были атакованы Лефевром-Денуэттом.

«Тут я увидел, что ген<ерал> Тильман никуда не годится для командования отдельною частию, — вспоминал Д. Давыдов. — Дело началось у Алтенбурга. Наша линия простиралась от Алтенбурга до Котерица, а неприятель под прикрытием 8 орудий спускался на Алтендорф большими массами. Вначале мы стали отступать за деревню Мюкерн, где находится каменный мост чрез речку Плейс, и уже переправили чрез него 2 орудия и 5 эскадронов, но когда я с двумя моими казацкими полками и 2-мя эскадронами венгров стал переправляться, польские уланы атаковали Орлова. Тильман велел мне воротиться и поддержать его. Орлов в смятении отступал к мосту и замешал мои полки, которые с трудом я мог выстроить. Однако ж уланы остановились, поджидая более силы. Я пошел в атаку, опрокинул передние эскадроны, но будучи взят во фланг другими эскадронами, в смятении принужденными, нашелся переправиться чрез реку в ином месте вброд, а в другом — вплавь. К щастию потеря моя не была велика».

Разбитые партизаны отступили в Цвикау. Французы остались в Альтенбурге.

Пока французская кавалерия гонялась за партизанами, в Главной квартире союзников оформилась идея перенести центр своих устремлений западнее, с Дрездена на Лейпциг.

24 августа (5 сентября) с меморандум к Александру I, главному действующему лицу у союзников, обратился главнокомандующий союзными армиями фельдмаршал К.-Ф. Шварценберг. «Император Наполеон, кажется, желает удерживать линию Эльбы самым настойчивым образом, — говорилось в меморандуме. — Весьма важно бросить соединения легких войск на его коммуникации, чтобы воспрепятствовать удаленным областям предоставить ему продовольствие, недостаток которого уже ощущается во всех его лагерях. 3 тыс. чел., находящихся под командованием генерала Тильмана и полковника Менсдорфа, крайне недостаточно для достижения этой большой цели. Весьма необходимо усилить их всеми казаками из армии генерала Блюхера. Эта армия не располагает условиями для успешных партизанских действий и ей достаточно своих регулярных легких войск для службы аванпостов и преследования разбитого неприятеля.

Корпус генерала графа Кленау начнет продвижение через пару дней, чтобы поддержать партии, угрожающие коммуникациям неприятеля. Он будет предназначен для энергичной атаки всех подкреплений, которые смогут прибыть к противнику».

В Силезской армии Блюхера, которая прикрывала берлинское направление, был 21 казачий полк. Решением Военного совета союзников в Теплице, который проходил 28 августа (9 сентября), Блюхеру надлежало отправить 6 казачьих полков к Главной армии кратчайшим путем. «Потом их надлежит послать на коммуникации неприятеля между Лейпцигом и Эрфуртом».

31 августа (12 сентября) с докладной запиской о плане наступательных действий союзных войск к Александру I обратился М.Б. Барклай де Толли. В записке говорилось о необходимости принудить Наполеона к отступлению, «действуя значительными силами на его коммуникациях. Однако это должны быть не только партизаны, но и главные силы, которые представляли бы реальную угрозу и вынудили бы его к опасном)' рассредоточению своих армий или же к отступлению».

И, наконец, генерал-лейтенант Жомини, военный теоретик, недавно перешедший из лагеря французов на русскую службу, 2 (14) сентября советовал Александру I направить «6—7 тыс. партизан на Мейссен, Охац и Вурцен, с одной стороны, и на Альтенбург — с другой».

Решение было принято. 5 (17) сентября начальник Главного штаба генерал-лейтенант князь П.М Волконский обратился с письмом к донскому атаману, генералу от кавалерии графу Платову.

М.И. Платов с января по сентябрь 1813 г. специальной команды под своим началом не имел. Причиной или поводом к такой ситуации была смерть жены Платова, о чем он узнал в январе 1813 г., осаждая Данциг. С тех пор М.И. Платов числился при Главной квартире и лечился.

Текст письма гласил:

«Милостивый государь граф Матвей Иванович!

Государь Император, зная, сколь великую пользу приносят отдельные корпуса, действующие под управлением и личным руководством искусных начальников в тылу неприятеля тем, что они уничтожают его сообщения, истребляют его запасы и, переносясь с быстротою с одного места на другое, затрудняют каждое его предприятие, наносят ему нечаянные удары, и, основываясь на том, что войско Донское преимущественно способно к составлению таковых корпусов, повелел прибыть сюда из Силезской армии 6 казачьим полкам, кои высочайше назначены, присоединив к ним Атаманский полк, составить отдельный корпус, с тою целию, чтобы, независимо от движений главных армий, действовать в тылу неприятеля. А дабы подать случай сим полкам войска Донского явиться пред целым светом в новом блеске, Его Императорское Величество назначил Ваше сиятельство в предводители оных, но предварительно высочайше повелеть мне соизволил узнать, приятно ли будет Вашему сиятельству принять начальство над сим корпусом?

Исполняя сию Монаршую волю, честь имею быть с истинным почитанием и совершенною преданностью Вашего сиятельства, милостивый государь, покорнейший слуга к[нязь] Петр Волконский».

М.И. Платов давно ожидал такого вызова. Еще в мае 1813 г., когда было объявлено перемирие и стали подсчитывать наличные войска, Платов обратился к царю с таким рапортом: «Осмеливаюсь Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше донесть, по опыту моему, в продолжение более 40-летней службы моей и на шести войнах, заметил, что нужно при Главной армии для генерального дела иметь казаков более число, нежели теперь есть; а потому и полагаю я, что из находящихся при разных крепостях полков возможно собрать 30 или и более.

Из них 15 полков могут быть и по частям, как и теперь находиться в разных местах по армии, а другие 15 — своим корпусом, на тот случай, когда Бог благословит победою над неприятелем, оный корпус может нанести неприятелю по их уловкости большой вред. В случае ж неудачи может прикрывать все и раненых забирать. Кроме того, еще может оный корпус по примеру своему действовать как в денное, а более в ночное время и наносить неприятелю большой вред разными своими манерами, которые все описывать теперь нахожу лишними, а по обстоятельствам дела можно будет предпринимать оные».

Естественно, получив письмо от М.П. Волконского, Платов согласился. Это ясно из второго письма князя М.П. Волконского М.И. Платову от 7 (19) сентября:

«Милостивый государь граф Матвей Иванович,

Государь Император, получив от меня сведение, что Ваше сиятельство намерены, по высочайшей воле, прибыть в Теплиц, повелеть мне изволил объявить Вам, милостивый государь, чтобы Вы постарались поспешить Вашим сюда приездом, что принято будет от Его Величества с особенным удовольствием».

Затем последовала реакция М.Б. Барклая де Толли. Барклай де Толли летом 1812 г. писал Александру I о Платове: «Его бездеятельность такова, что мне приходится постоянно держать одного из моих адъютантов при нем или на его аванпостах, чтобы добиться исполнения предписанного». И теперь, 11 (23) сентября, Барклай де Толли пишет Платову:

«Милостивый государь граф Матвей Иванович!

Отправляя с сим к Вашему сиятельству состоящего по армии полковника Энгельгардта, покорнейше прошу употребить его, по рассмотрению Вашему, на службу при войсках Вами командуемых.

С истинным почтением и совершенною преданностью иметь честь быть Вашего сиятельства, милостивого государя, покорнейший слуга

Барклай де Толли».

Видимо, 11 (23) сентября М.И. Платов уже вступил в командование, и Барклай де Толли, верный себе, направил к Платову одного из своих адъютантов.

Тогда же, 11 (23) сентября, Платов получил предписание от Барклая де Толли о направлении действий: «В предназначенной экспедиции Ваше сиятельство должны иметь главнейшею целью действовать на коммуникации неприятеля из нескольких пунктов, между Хемницы и Дрездена лежащих, в направлении к Мейсену, не упуская, однако же, из виду неприятеля ныне около Дрездена, Пирны и Петерсвалде расположенного». То есть Платов должен был действовать гораздо восточнее отрядов Тильмана и Менсдорфа — на коммуникации французов между Дрезденом и Лейпцигом и на сам Дрезден. Однако в постскриптуме Барклай де Толли указал Платову местонахождение обоих указанных отрядов:

«P.S. К сведению Вашего сиятельства нахожу нужным присовокупить, что ген[ерал] -лейт[енант] Тилеман с отрядом своим по последним известиям находился в Цейсте, австрийский полковник гр[аф] Мерздорф, который сделал экспедицию к Лейпцигу, должен к нему присоединиться…»

К Платову же должен был присоединиться отряд генерал-майора князя Н.Д. Кудашева — 1-й Черноморский и донской Иловайского 12-го полки, — который действовал в том же районе, где надлежало действовать Платову, и имел предписание выдвигаться к Вальдхайму.

13 сентября Барклай де Толли поторопил Платова: «Для лучшего успеха в предполагаемой экспедиции Вашего сиятельства нужно начать сколь можно поспешнее действовать на коммуникации неприятеля во многих пунктах, а потому, не останавливая отряда генерал-майора князя Кудашева, извольте следовать поспешнее за ним и старайтесь скорее с ним объединиться, дабы в случае надобности могли его подкрепить.

На следующий день, 14 (26) сентября, начальник Главного штаба князь Волконский переориентировал Платова от окрестностей Дрездена на окрестности Лейпцига: «Неприятель в числе 3500 человек кавалерии атаковал 12-го числа при Альтенбурге генерала Тилемана, который, избегая сражения, отступил на Цвиккау. Сие, вероятно, сделал неприятель для того, чтобы освободить от партизан наших Лейпцигскую дорогу. Извещая Ваше сиятельство о сем, прошу покорнейше позволить предложить мне свое мнение. Поелику неприятельская армия по всем известиям нуждается не только в провианте и фураже, но и в снарядах, то и, вероятно, что транспорты со снарядами идут от Эрфурта к армии, которые весьма бы полезно было перехватить и уничтожить, и для того полагаю я, что движение Ваше от Одерана через Валугейм, Гримму на Вурцен было бы весьма полезное».

Бумага эта была получена Платовым 16 (28) сентября у Альтенбурга, когда он уже вел бой.

Итак, М.И. Платов возглавил 6 казачьих полков, прибывших из Силезской армии, присоединил к ним свой Атаманский полк, два небольших прусских партизанских отряда и 13 (24) сентября выступил из г. Зайды к г. Хемницу, где назначено было собраться всему его легкому корпусу. Выступая в поход, М.И. Платов открыл новое делопроизводство и направил 14 (26) сентября Барклаю де Толли рапорт № 1 о своем выступлении.

В Хемнице и на подступах к Хемницу к Платову присоединились 3 эскадрона 2-го венгерского гусарского полка Палатина и 900 пехотинцев полковника Иллеши.

Пройдя 40 верст по горам, на подступах к Хемницу 14 (26) сентября Платов узнал о поражении отряда Тильмана, «что генерал-лейтенант Тилеман отретировался из города Альтенбурга в местечко Цвикау» и 15 (27) сентября отправил об этом рапорт № 2 Барклаю де Толли. «Я дал ему знать чрез нарочного с тем, что завтра я из местечка Пенига, а он должен из Цвикау идти к городу Алтенбургу, в коем находится неприятель, чтобы в одно время остановить оного. И что последует, Вашему сиятельству донесу. По известиям неприятель в пяти тысячах с шестью орудиями, но большая часть его в кавалерии», — рапортовал Платов.

Последняя фраза звучит успокоительно — неприятеля много, но это кавалерия. Не только М.И. Платов, но и другие известные кавалеристы после кампании 1812 г. французскую кавалерию особо не ценили. Видимо, М.И. Платов еще не обнаружил, что перед ним гвардейская кавалерия, лучшая кавалерия Франции.

Под № 3 в указанном делопроизводстве идет приказание генерал-майору Кудашеву, командующему платовским авангардом, но по смыслу оно относится к ночи с 14 (26) на 15 (27) сентября. Видимо, неувязка во времени датировки происходит от того, что мы имеем дело с черновиками.

«Господину генерал-майору и кавалеру князю Кудашеву.

Я сегодня не успел дойти до Хемница и ночую близ оного, завтра по утру, пройдя Хемниц, буду на ночь в местечке Пених, надеюсь, что и Ваше сиятельство там же будет.

По полученному мною сейчас известию от генерал-лейтенанта Тилемана, я возвратил его нарочного с тем, чтобы он из Цвинкау, а я из Пенига пойдем к городу Альтенбургу и в одно время атакуем неприятеля в Альтенбурге.

Поручаю Вашему сиятельству открыть неприятеля к городку Альтенбургу, не тревожа онаго, а единственно для одного дознания, и также направо к Альтенбургу.

Я сего уведомления буду ожидать от вас завтра в Пените.

От нас нет ли оного там другой части, кроме той, которая действует против генерала Тилемана и ко[тора] я может быть неприятелю сикурсом».

Как видим, Платов повторно упоминает о договоренности с Тильманом о совместных и одновременных действиях и беспокоится о возможном подходе новых сил французов «направо», с севера, от Лейпцига.

15 (27) сентября Платов выступил к г. Пенигу. Разведка донесла, что дополнительные силы французов действительно движутся к Альтенбургу с севера и дошли до Фробурга. Платов лично написал об этом Тилеману из Пенига (документ № 4) и отметил: «Сие обстоятельство не заставляет меня никак отменять предпринятые уже меры к атаке неприятеля в Альтенбурге, и потому Вашему превосходительству для выполнения сего в точности предлагаю быть непременно к 10 часам завтрашнего числа, то есть 16-го, по дороге, которой вы находитесь теперь». Французов во Фробурге Платов предполагал «занимать… партиен), посланной по сей дороге от меня, и 2 эскадронами венгерских гусар, посланных из Рохлица к Фробургу на сей же самый случай» (в Рохлице стоял авангард Кудашева). «…Сам же с остальными войсками, следуя за авангардом и открыв настоящее положение неприятеля у Алтенбурха, начну атаку со своей стороны обще с Вами, к которому времени, сближась с Вами и имея уже сношение, действовать буду согласно обстоятельствам», — предполагал Платов. Примечательно, что о победе под Альтенбургом Платов пишет как о деле уже решенном, его больше занимают французы во Фробурге — «и тогда я, если неприятель оставаться будет еще в Фробурге, то, обратясь к ним, буду действовать равным образом».

Итак, общая атака, как видим, была назначена на 10 часов утра 16 (28) сентября.

Денис Давыдов подтверждает: «Тильман уведомил Платова, что он будет ему содействовать со стороны Цвикау и что на другой день, 11 сентября (на самом деле 16 сентября. — А.В.), в 10 часов, начнет атаку».

Силы противоборствующих сторон:

Объединенный отряд Тильмана и Менсдорфа:

— донские казачьи полки Ребрикова, Ягодина, Горина, Иловайского 10-го;

— 2 эскадрона 4-го венгерского гусарского полка Гессен-Гамбург, 2 эскадрона 3-го венгерского гусарского полка эрцгерцога Фердинанда, 2 эскадрона 5-го австрийского легкоконного полка Кленау;

— 4 прусских гусарских эскадрона принца Бирона Курляндского;

— 2 орудия Донской артиллерии.

Российское командование оценивало силы этих двух отрядов в три тысячи сабель, но после боев с французской гвардейской кавалерией вряд ли в них было более двух с половиной тысяч.

Летучий корпус М.И. Платова, включая авангард Кудашева:

— донские казачьи полки Атаманский, Иловайского 12-го, Чернозубова 5-го, Грекова 1-го, Чикилева 1-го, Костина 10-го, Желтоножкина;

— казачьи полки Черноморский и 1-й Тептярский;

— 6 орудий 1-й роты Донской конной артиллерии;

— 3 эскадрона 2-го венгерского гусарского полка Палатин, 1 эскадрон 4-го австрийского драгунского полка Левенера, 1 эскадрон 5-го австрийского легкоконного полка Кленау;

— батальон пограничной пехоты (валахи);

— 2 орудия;

— партизанские отряды майора Ф. А.П. фон Коломба и ротмистра графа фон Пюклера.

Сам М.И. Платов оценивал свои силы в две тысячи человек. Такими его силы увидел и Денис Давыдов. А. Лашук оценил объединенные силы отрядов Платова, Тильмана и Менсдорфа в 4700 всадников.

Силы французов (по А: Лашуку):

— 2-я гвардейская кавалерийская дивизия — 100 офицеров и 1682 солдат;

— гусарская бригада генерала Ипполита де Пире из 1-й легкой кавалерийской дивизии Корбино — 6-й, 7-й и 8-й гусарские полки (8 эскадронов, 1050 всадников);

— конноегерская бригада генерала Луи Валлена из 3-й легкой кавалерийской дивизии Шастеля — 8-й, 9-й и 25-й конноегерские полки (6 эскадронов, около 1000 всадников), в бою не участвовала;

— временный кавалерийский полк из Лейпцига — около 400 всадников;

— два батальона пехоты — 980 человек.

Без конноегерской бригады получаем 4212 человек.

М.И. Платов оценивал силы противника в 8 тысяч с 8 орудиями и утверждал, что в ходе сражения к французам подошло подкрепление «из 3 тысяч человек состоявшее, от стороны Лейпцига под командою дивизионного генерала Делоржа, 2 кавалерийские дивизии и более 600 пехоты с бригадными генералами Мерти и Кинстом». В реальности 5-я легкая кавалерийская дивизия генерала Лоржа (если допустить, что она участвовала в сражении) имела вскоре после боя 1289 сабель (6 слабых полков, 10 эскадронов).

15 (27) сентября после полудня отряды Тильмана и Менсдорфа выступили в поход из Цвикау к местечку Мерану, верстах в 10 от Альтенбурга, где остановились на ночлег. Денис Давыдов командовал авангардом Тильмана.

На рассвете 16 (28) сентября Денис Давыдов услышал пушечную пальбу около Альтенбурга. Платов начал атаку. «…Атаман, желая взять на себя всю славу победы и не веря Тильману в силе неприятеля, решился один атаковать Лефебра на рассвете», — объясняет Денис Давыдов.

М.И. Платов в письме А.А. Аракчееву, написанном 17 (29) сентября, несколько иначе объясняет свою раннюю атаку. Вопреки договоренности начать бой в 10 часов, он «надеялся на Тилимана, что и он со мною пред светом соединится для поражения неприятеля у города Альтенбурга. Но он по отдаленности ли, или не помышлял того, чтобы я так скоро прибыл к Альтенбургу, не успел, однако ж, я его дважды уведомлял до сего и уверял, что я иду непременно и буду продолжать марш во всю ночь в намерении том, чтобы напасть со светом вместе нечаянно».

Как видим, отряд Тильмана становился на ночлег, а отряд Платова шел всю ночь безостановочно, покрыл 20 верст и вышел к Альтенбургу в 7 часов утра, что, видимо, было неожиданно для самого Платова.

«Подойдя к Альтенбургу, открыл я неприятеля в лагере. Тильмана — нет и ни с какой стороны не видно. Стоять мне в виду неприятеля без дела не годится, а тем еще хуже возвращаться от него назад. Призвав Бога на помощь, решился атаковать» — пишет Платов.

Французы были прикрыты рекой Плайсе, в своем лагере, судя по всему, нападения не ожидали, и тянуть время, давать им возможность опомниться было бы неразумно. И Платов атаковал.

«Неприятель сколь упорно ни защищался, но с Божиею помощию и храбростию войск выбит из первой позиции и по отрезании ему дороги, ведущей отсель в Борно, сбит с трех выгодных для него позиций и преследован с стремительностью и поражением до мест. Мейзельвиц…», — докладывал Платов Барклаю де Толли.

Захваченным врасплох французским кавалеристам надо было поймать и оседлать лошадей и построиться для оказания сопротивления. Построиться же они могли, оторвавшись от Платова или имея какое-то прикрытие. Лефевр-Денуэтт пытался дать им время и занял позицию на высотах позади Альтенбурга. Скорее всего, в его распоряжении были несколько дежурных эскадронов. Два казачьих полка и один австрийский эскадрон стали обходить французскую позицию и заняли деревню Виндиш, чем отрезали французам дорогу на север в сторону Лейпцига, в Борно. И французы бросились к Мейзельвицу. А Мейзельвиц лежал в 12 верстах…

Денис Давыдов, услышав стрельбу, сообщил о бое Тильману, а сам «поднялся с авангардом и большою рысью побежал к Альтенбургу, но, пришедши к Алтендорфу, узнал, что Платов сбил Лефебра до местечка Мейзельвица. (Так в цитируемом источнике. — Примеч. ред.) Я сей час взял влево полями и деревнями, переправился чрез речку Шнаудер и явился в тылу Лефебра. Вскоре прибыл и ген<ерал> Тильман с остальными войсками».

Платов писал Аракчееву, что Тилеман подошел через 2 часа после начала боя: «В продолжение 2 уже часов с обеих сторон пушечной канонады и ружейной стрельбы с сильным криком, насилу прибыл ко мне с левой стороны флегматическим маршем генерал Тилиман». Барклаю де Толли Платов рапортовал, что Тильман и Менсдорф прибыли к Мейзельвицу в 2 часа пополудни.

За Мейзельвицем протекает река Шнаудер и расположены несколько озер. Сюда, как сообщал Платов, подошла от Лейпцига подмога, в том числе и более 600 пехотинцев. Здесь Лефевр-Денуэтт и попытался закрепиться.

«Атаки Платова были удачны до Мейзельвица, — вспоминал Денис Давыдов, — но у местечка сего Лефебр опомнился и обратился снова на Платова. Все казацкие полки поодиночке ходили в атаку, даже и Атаманской, но безуспешно». Видимо, казаки не могли охватить или обойти укрывшихся меж озер французов и полк за полком бросались в лоб.

Перелом в ходе боя Денис Давыдов приписывает себе: «В то время как Лефебр ударил на два орудия Платова и к<нязь> Кудашев с последним резервом австрийских легкоконцов пошел в атаку на выручку орудий, я, желая сделать диверсию, двинулся с Горина полком между деревнями Лоича и Сабицы (видимо, Денис Давыдов воспринимал названия немецких селений на слух, на пути его следования лежит селение Добичин. — А.В.), имея Иловайского полк в резерве. Но едва поднялся я на отлогость, лежащею за сими деревнями, как увидел 6 эскадронов в лощине передо мною, лицом к Мейзельвицу. Хотя они немедленно начали строиться против меня, я не дал им время окончить построение, ударил, опрокинул и, к нещастию их, пригнал к большому рву, так что им невозможно было ни бежать, ни выстроиться. Поражение не столько было бы велико, если 6 резерв, состоящий в 2 эскадронах, сделал свое дело. Но он, оставя своих товарищей, обратился в бегство от несколько казаков на него посланных, что дало мне время управиться с моими эскадронами так, что едва 50 человек из них спаслось.

Между тем вся кавалерия Лефебра начала отступление к Цейцу, преследуемая к<нязем> Кудашевым».

Платов о маневре Дениса Давыдова не упоминает, он рапортовал Барклаю де Толли, что неприятель «при всем сопротивлении его 6 орудиями Донской конной артиллерии и ударами донских полков, 2 эскадронов венгерских гусар, а также гусар прусских, сбит с позиции уже при местечке Мейзельвице, опрокинут и прогнан с поражением до города Цейц и за оный, более 5 верст».

Поражение кавалерии Лефевра-Денуэтта и ее преследование во всех деталях описал Денис Давыдов: «Арьергард ее хотел было держаться перед деревнею Глейна и Путендорф. Но движение Тильмана между Гесницем и Глейной к Цейцу, и атаки к<нязя> Кудашева, моя и Орлова, прибывшего из Шмолена, принудили его обратиться в бегство. В сем случае целая рота французской пехоты была изрублена прусским эскадроном.

Лефебр, отступивши в Цейц, поставил перед городом 3 орудия, а город занял находившимся у него баталионом пехоты. Сам же с кавалериею и 5 орудиями перешел на левый берег Ельстера и вздумал располагаться для ночлега.

Наши партии, соединясь при Цейце, так были расстроены, что мы принуждены были по крайней мере полчаса собираться. Ген<ерал> Тильман даже намеревался располагаться на ночлег, хоть еще было 3 часа дня для преследования. Надо отдать справедливость князю Кудашеву, что он всех уговорил продолжать далее преследование и, схвативши несколько эскадронов венгров и австрийских легкоконцов, ударил на пушки, которыми овладел немедленно».

Атаке Кудашева предшествовала артиллерийская подготовка — Кудашев поставил донскую артиллерию на флангах, и она перекрестным огнем заставила французскую артиллерию сняться, а тогда уже Кудашев поскакал и захватил ее.

«Сей час г<енерал>-майор принц Бирон бросился в город с черноморцами и спешенными драгунами, — продолжает Денис Давыдов, — и после довольно горячей перестрелки, где он был легко ранен, овладел городом и гарнизоном.

Между тем казацкие полки Кудашева переходили вброд Ель-стер вправо, а я со своими — слева от Цейца и вытягивались на гору, где было расположился ген<ерал> Лефебр. Но отпору нам уже не было никакого. Лефебр, можно сказать, более бежал нежели ретировался. Орлова и Кудашева полки остановились за Флос-Грабен, а я преследовал неприятеля до деревни Мейнсвей, пославши партии для надзору за неприятелем, который ночевал в Вейзенфельсе».

Отряд Лефевра-Денуэтта был разгромлен и отброшен на 40 верст (расстояние между Альтенбургом и Вейзенфельсом).

По данным А. Лашука, французы потеряли под Альтенбургом 1481 человек, включая 589 кавалеристов (из них 220 гвардейцев) и 832 пехотинца. В частности, был потерян целый батальон баденской пехоты (9 офицеров и 408 солдат), который сдался в плен без сопротивления.

Денис Давыдов вспоминал: «Взято в сем деле в плен до 1200 чел<овек>, 3 орудия, баталион пехоты и весь обоз. Потеря наша немаловажна».

М.И. Платов рапортовал: «Отбито с бою 5 пушек, из коих 3 — авангардом генерал-майора князя Кудашева и 3 гвардейские эстандарта, а 2 пушки — отрядом генерал-лейтенанта Тилемана… С нашей стороны, благодарение богу, урон не так велик, но по сведениям, есть убитых и раненых чиновников и казаков, а также венгерских и прусских гусар всего до 200 человек… Войска наши дрались, как львы, не взирая на сильное сопротивление неприятельской гвардии польских улан, а особливо мемелюков и так называемых гвардейских тартар. Командовавший мемелюками полковник Мюзо убит».

Через четыре дня после боя, 20 сентября (2 октября), М.И. Платов в рапорте Барклаю де Толли точно указал число пленных: «штаб-офицеров — 2, обер-офицеров — 42, унтер-офицеров и рядовых 1701 человек, кроме таких, кои за тяжелыми ранами не могли идти далее и коих не на чем было везти, брошены в Альтен-бурге и близ оного, всего более 300 человек».

Участники разгрома элитной французской кавалерии не остались без наград. «Платов за сие дело получил Андреевскую ленту и орден Марии-Терезы, Тильман — Владимира 2-го, Кудашев — Анну 1-го класса. Менсдорф — Владимира 3-го, Орлов — Владимира 3-го, а я — славу первого виновника победы и похвалу товарищей», — вспоминал Денис Давыдов. Но представлял Тильмана, Менсдорфа и Орлова не Платов.

Барклаю де Толли 17 (29) сентября 1813 г. М.И. Платов представил список отличившихся, в котором из перечисленных Давыдовым героев есть лишь Кудашев, а остальные — казачьи офицеры: «В сем важном поражении неприятеля особенно отличились мужеством, храбростию и благоразумным распоряжением командовавший авангардом генерал-майор князь Кудашев, который во все время поражения [неприя]теля находился с донскими полками впереди и распоряжался как искусный генерал; командующий Атаманским полком полковник Греков 18-й; командующий частьми донских полков Грекова 1-го и Чернозубова 5-го подполковник Костин; командир Черноморского казачьего полка есаул Плохий. Все они находились впереди полков и были примером храбрости подчиненным своим. Командир же 1-й роты Донской конной артиллерии подполковник Тацын 4-й с отличною храбростию поражал неприятеля картечными выстрелами. О состоящих в полках и артиллерии чиновниках, отличившихся в сем сражении, как выше объяснено, имею я долг донесть Вашему высокопревосходительству особенно».

Дело было действительно славное, и на донцов удивительно и неожиданно быстро по тем временам пролился дождь наград. Князь П.М. Волконский уже 1 (13) октября сообщал Платову: «Государь император в воздаянии отличной храбрости и неустрашимости, оказанной в сражении, бывшем минувшего сентября 16-го числа при г[ороде] Альтенбург и м. Цейц всемилостивейше пожаловать соизволил войска Донского казацких полков, а именно: Горина 1-го полка, войскового старшину Горина, есаула Ефремова, урядника Куприянова, Сюмикина, Маслова и Горина в следующие чины; Сотников Белогородцева орденам Св[вятого] Владимира 4-й степени, Карасева хорунжих Суравцева, Пузанова, Горина орденами Св[вятой] Анны 3-го класса, Иловайского 10-го полка есаула Карпова, урядников Загудаева, Коновалова и Стюденикова — в следующие чины; есаула Русина, сотника Мамбетова орденами Св[вятого] Владимира 4-й степени, есаула Дробышева и хорунжего Ребина орденами Св[вятого] Анны 3-го класса».

На следующий день после боя, 17 (29) сентября, М.И. Платов писал А.А. Аракчееву: «Сегодня отправляю я своих раненых, а также и пленных, и пойду до города Фробурга, ибо известился я, что там еще есть неприятель. Если Бог мне поможет и оного сбить, тогда уже на коммуникацию, что от Дрездена до Лейбцига, свободно будет действовать… Ах! Как жаль, что у меня команда небольшая, можно б гораздо более успевать».

Еще через день, 18 (30) сентября, Платов предлагал не подчиненному ему генералу Тильману идти на Вюрцен, а сам брался занять Мейсен. Это были крупнейшие населенные пункты, связывающие Лейпциг и Дрезден. Захват их изолировал бы столицу Саксонии (Дрезден) от крупнейшего города страны (Лейпцига)….

Французская кавалерия под Лейпцигом не смогла отстоять свои коммуникации, она была разгромлена и потеряла до половины состава. Это сказалось на общем стратегическом положении армии Наполеона. Французские войска начинают оттягиваться к Лейпцигу. 18 (30) сентября Платов столкнулся с неприятельским корпусом князя Понятовского, который отходил от Дрездена к Лейпцигу, чтобы прикрыть коммуникации.

22 сентября (4 октября) П.Х. Витгенштейн рапортовал М.Б. Барклаю де Толли: «Лейб-гусарского полка ротмистер Бок, которой находится в отряде господина генерал-лейтенанта Тиллемана, мне доносит от 21-го сего сентября из дер. Мозел, что у Цвиккау: все предвещает и утверждает, что неприятель намеревается сделать большое отступательное движение, два дни тому назад приготовили квартиру для Наполеона в Лейпциге, где его ожидали всякой час».

Наполеон, действительно, «попятился». Союзники его преследовали и наконец оттеснили к Лейпцигу, где и произошла решившая участь кампании «Битва народов».