1

Капитан Хесс положил тетрадку на письменный стол и уселся на скрипнувший под его крепким задом стул.

— Эта штука принадлежала одному из ваших людей, Эвансу. — Капитан указал на потрепанную тетрадку. — Он оставил ее на борту.

— И больше ничего? Никакой записки? — с легким удивлением спросил Гэлиспел.

— Нет, сэр, ничего. При осмотре мы обнаружили только этот дневник.

Гэлиспел провел пальцем по шероховатой обложке.

— Хмм... Это мне непонятно.

— А что вы думаете об Эвансе? — осторожно поинтересовался Хесс. — На мой взгляд, довольно странный парень.

— Ховард Эванс? Вовсе нет. Он был грамотным специалистом. А почему вы спросили?

Пожав плечами, Хесс попытался точнее передать свое впечатление об Эвансе:

— Я считал его немного странным, вернее, излишне впечатлительным.

— Кого? Эванса?.. — искренне изумился Гэлиспел, взглянув на дневник.

— Я позволил себе просмотреть его записи и...

— И у вас сложилось впечатление, что ом был... немного странный?

— Может, все, о чем он пишет, правда, — неуверенно проговорил Хесс, — но в каких только глухих уголках космоса я ни побывал, а ни с чем подобным не сталкивался.

— Интересная ситуация, — задумчиво произнес Гэлиспел и снова взглянул на тетрадку.

 

2

Дневник Ховарда Чарльза Эванса

Я начинаю этот дневник, не рассчитывая на скорое спасение. Я чувствую себя так, словно заново родился. Время, проведенное мною в спасательной шлюпке, было лишь подготовкой к смерти. Я плыву все дальше сквозь тьму пространства, и вряд ли смерть покажется мне страшнее, чем эта бездна. Звезды сверху, снизу, впереди и сзади. Часы остановились, и я не могу определить, сколько времени это продолжается.

Нет, не то.

Слишком много про шлюпку, тьму и звезды. В тетради не так много страниц. Они мне понадобятся, чтобы не утратить ощущение времени в этом безграничном мире. Чтобы выжить.

У меня есть свое, субъективное, представление о той драматической ситуации, в которую я угодил. Но, несмотря на слабость человеческой психики, я попытаюсь подробно описывать происходящее.

Я посадил спасательную шлюпку в самом привлекательном месте, какое только смог отыскать на этой планете. Определил состав атмосферы, ее температуру и давление, состав биосферы, затем выдвинул антенну и послал первые сигналы СОС.

Все шло как нельзя лучше. Проблемы с жильем не возникло — шлюпка послужит мне спальней, а при необходимости и надежным убежищем. Может, со временем я от скуки срублю несколько деревьев и построю хижину. Но с этим можно подождать.

Рядом со шлюпкой струится прозрачный ручеек; в запасе у меня достаточно пищевых концентратов, а когда заработают гидропонные резервуары, появятся свежие фрукты, овощи и дрожжевые белки.

Выжить казалось очень легко.

Придя к такой мысли, я совершил первую вылазку. Местное солнце было похоже на малиновый мячик и давало света не намного больше, чем полная луна на земле. Шлюпка покоилась на лугу с густой темной травой, по которой было очень приятно ступать. В направлении, которое я счел южным, луг плавно спускался к озеру с водой чернильного цвета, игравшей рубиновыми отблесками. С другой стороны луг окаймляли высокие стебли бледно-розовой растительности — с некоторой натяжкой их можно было назвать деревьями.

За «деревьями» темнели холмы, которые, возможно, переходили в горный хребет. Рассеянный красноватый свет позволял отчетливо видеть только в радиусе нескольких сот ярдов.

Казалось, покой и уединенность безраздельно царят в этом краю. Легкий ветерок, шелестевший над лугом, доносил неведомые ароматы и шепот волн. Только неуверенность в завтрашнем дне омрачала мое существование.

Я собрал гидропонные резервуары и высадил рассаду. Отныне мне не грозят голод и жажда. Озеро, с виду спокойное и мирное, так и манило искупаться, но рисковать не стоило: неизвестно, кто скрывается в его глубине. Может быть, со временем я построю небольшую лодку.

Хотя причин для опасений пока не было — я не заметил никакой живности: ни рыб, ни птиц, ни даже насекомых. Мир абсолютной тишины и покоя, нарушаемых лишь шепотом волн.

Малиновое солнце застыло в небе. Я несколько раз засыпал и просыпался, пока не заметил, что оно медленно клонится к западу. После такого долгого дня какой непроглядной и бесконечной покажется ночь!

Я послал четыре серии сигналов СОС: их непременно примет какая-нибудь станция.

Моим единственным оружием было мачете, и я не рисковал отходить далеко от шлюпки, но сегодня — если можно так выразиться — я призвал всю свою отвагу и обошел озеро. Деревья походили на высокие гибкие побеги бамбука. Они выстроились вдоль озера, словно много лет назад были посажены рукой неведомого садовника. Я решил, что в привычном освещении листья и почки покажутся серебристыми. Тонкие стволы клонились под ветром, отливая малиновым с пурпурными отсветами, — чарующая и восхитительная картина, единственным зрителем которой был я.

Говорят, красота воспринимается ярче в присутствии других людей: между ними возникает некая связь, обостряющая восприятие. О, да, когда я шел по аллее багряных деревьев у озера, и за моей спиной сияло малиновое солнце, компания бы мне не помешала. Но тогда, как мне казалось, исчезли бы покой и радость прогулки по заброшенному парку.

Озеро имело форму бокала, и там, где оно сужалось, на противоположном берегу стояла моя спасательная шлюпка. Я присел под кустом, который не переставая кивал черными и красными цветами.

Озеро покрывала легкая рябь, и ветер напевал тихую мелодию.

Я поднялся и продолжил свой путь.

Миновав лес и поляну, я вернулся к шлюпке.

У гидропонных резервуаров я с удовлетворением отметил, что дрожжевая культура подросла.

Темно-красное солнце стояло по-прежнему высоко. Но с каждым днем — для ясности поясняю, что «днем» я называю промежуток между двумя периодами сна — оно все больше склонялось к западу. Близилась ночь. Долгая ночь. Что буду я делать в темноте?

Мне не с кем было сверять мои ощущения, но ветерок как будто стал холоднее. Он принес большие темные тучи, густые и тяжелые. Заморосил дождик.

В разрывах туч появились первые звезды — бледные, равнодушные огоньки.

Я подумывал о новом путешествии. Завтра, пожалуй, попытаюсь.

Я зарисовал положение всех предметов в шлюпке. Если кто-нибудь позарится на мое имущество, я легко это обнаружу.

Солнце висит совсем низко; холодный воздух покалывает лицо, и нужно поторопиться, если я не хочу заблудиться в потемках и остаться один на один с незнакомым миром — без спасательной шлюпки и резервуаров, без своего луга.

Подстегиваемый любопытством, беспокойством и опасениями я почти перешел на бег, но быстро запыхался и замедлил шаг. Гладь озера исчезла из виду. Я карабкался по каменистым, поросшим лишайником холмам. Далеко позади остался лоскуток луга с темным пятнышком спасательной шлюпки.

Наконец я достиг вершины ближайшей горы. Предо мной простиралась долина. За ней устремлялись в темное небо горные пики. Рубиновый свет заката заливал вершины и обращенные к солнцу склоны, но долина оставалась в глубокой тени; впереди на всем обозримом пространстве чередовались красные и черные полосы.

Я оглянулся на свой луг и едва разглядел его в гаснущем свете заката. Вот он, а вот озеро — бокал темно-красного вина. За ним — темная полоса леса, еще дальше — блекло-розовая саванна, затем снова лес и мазки всех оттенков красного до самого горизонта.

Солнце коснулось гор, и резко стемнело. Я поспешил в обратный путь; заблудиться в темноте — что может быть неприятнее в моем положении?

Внезапно в сотне ярдов впереди я увидел светлое пятно. По мере моего приближения, пятно превратилось в конус, затем в правильную пирамиду.

Конечно, пирамида из камней. Я уставился на нее. А когда опомнился, быстро огляделся. Никого. Я взглянул на луг. Кажется, мелькнула какая-то тень. Тщетно я всматривался в сгущавшийся сумрак. Никого.

Я быстро раскидал пирамиду. Что было под ней? Ничего.

На земле остался едва заметный прямоугольный след со стороной три фута. Я отступил в замешательстве. Никакая сила не заставила бы меня заняться раскопками.

На юге и севере сгущались тени. Солнце опускалось все быстрее, оно почти зашло. Что же это за солнце, сутками висящее в зените и потом так быстро убегающее за горизонт?

Я поспешил вниз по склону, но темнота надвигалась быстрее. Малиновое солнце исчезло, лишь на западе догорали яркие полосы. Я споткнулся и упал, а поднявшись, увидел, что па востоке разгорается таинственный голубой свет.

Я смотрел на него, стоя на четвереньках. В небо ударили голубые лучи. Мгновение спустя местность озарилась сапфировым светом. Взошло новое солнце цвета густого индиго.

Мир остался прежним, и все же казался новым, незнакомым для моих глаз, привыкших ко всевозможным оттенкам красного.

Когда я вернулся на луг, ветерок с озера принес новые звуки: отчетливо различимые аккорды, которые почти сложились в мелодию. Я замер, наслаждаясь музыкой. В дымке, которая окутывала луг, мне чудились фигуры танцоров.

С таким вот странно возбужденным мозгом, я забрался в шлюпку и уснул.

Проснулся я в голубом, словно наэлектризованном мире.

Я прислушался и вновь явственно услышал музыку — ее принесло ласковое перешептывание ароматного ветра.

Я спустился к озеру, голубому, как кобальтовая чаша, как сама голубизна.

Музыка зазвучала громче; я уже улавливал мелодию — стремительную, ритмичную. Я зажал ладонями уши: если у меня галлюцинации, музыка останется. Звук ослабел, но не исчез совсем. Значит, мне не чудится. А там, где есть музыка, должны быть и музыканты... Я бросился вперед с криком: «Эй! Кто вы?! Привет!..»

«Привет!..» — откликнулось эхо на том берегу.

Музыка на секунду смолкла, как замолкает сбившийся хор, затем зазвучала вновь — далекая, неясная, «рогов земли эльфийской трепетные звуки».

Я перестал что-либо понимать. И остался на своем лугу под голубым солнцем.

Опомнившись, я умылся, вернулся к шлюпке и послал очередной СОС.

Вероятно, голубой день короче красного, хотя это трудно определить без часов. Но для меня, увлеченного музыкой и поисками ее источника, он пролетел быстро. Я не обнаружил никаких следов музыкантов. Возможно, звуки издавали деревья или невидимые глазу прозрачные насекомые?

Однажды я поглядел на другой берег и — о чудо! — там стоял город. Стряхнув оцепенение, я сбежал к кромке воды и стал всматриваться в него.

Город колебался и переливался словно нарисованный на бледном шелке: беседки, аркады, фантастические здания... Кто жил в этих дворцах? Пытаясь получше рассмотреть город, я зашел по колено в воду, затем сломя голову помчался вдоль берега. Цветы с бледно-голубыми бутонами ломались под ногами, я казался себе слоном в посудной лавке.

Что я увидел, добравшись до противоположного берега?

Ничего.

Таинственный город исчез. Я устало присел на камень. На мгновение музыка стала громче, будто кто-то приоткрыл дверь.

Я вскочил как ужаленный. Но вокруг ничего не изменилось. Я оглянулся на озеро. Там, на моем лугу, двигалась процессия призрачных просвечивающих фигур, точно майские жуки, скользящие по глади пруда.

Когда я вернулся, луг был пуст. Противоположный берег тоже.

Так проходит голубой день. Теперь мое существование наполнилось смыслом. Откуда звучит музыка? Что такое эти порхающие призраки и волшебные города? Иногда я чувствовал, что схожу с ума... Если в этом чужом мире действительно существует музыка, если она реальна и вызвана колебаниями воздуха, почему она так похожа на земную? Почему кажется столь привычной? Ее исполняют на земных инструментах. И мелодии почти знакомы... А эти расплывчатые тени, которые я едва успеваю поймать краешком глаза, похожи на веселых луговых человечков. Они двигаются в такт музыке.

Так и проходил голубой день. Синее небо, темносиняя земля, ультрамариновая вода и ярко-синяя звезда на западе... Как долго я живу на этой планете? Я регулярно шлю сигналы СОС. Скоро сядут батареи. Пища и вода у меня в изобилии, но какой смысл влачить существование в этом мире красного и голубого?

Голубой день подходит к концу. Захотелось взобраться на вершину и посмотреть на заход голубого солнца, но воспоминание о красном закате вызывает у меня спазмы в желудке. Поэтому я встречу закат на лугу, а потом, когда стемнеет, залягу в шлюпку, как медведь в берлогу, и буду дожидаться рассвета.

Голубой день еще продолжается. Сапфировое солнце опускается к лесу, небо темнеет на глазах, звезды похожи на далекие окна чужих домов.

Музыка больше не слышна; возможно, я настолько привык, что перестал ее замечать.

Голубая звезда погасла, резко похолодало. Думаю, на этот раз действительно наступает глубокая ночь...

Я слышу трубный звук и оборачиваюсь. Восток разгорается бледно-жемчужным. В ночи всплывает огромный серебряный шар, раз в шесть больше земной луны. Солнце это, спутник или остывшая звезда? С какими чудесами природы столкнула меня судьба!..

Серебряное солнце — придется называть его солнцем, хотя оно излучает холодный свет — как жемчужина в раковине окружено перламутровым ореолом. Вновь сменились краски планеты. Озеро блестит словно ртуть, а деревья кажутся выкованными из металла. Серебряное солнце разгорается над грядой облаков, и музыка взрывается громкими аккордами...

На противоположном берегу озера вновь возник город. Он кажется более реальным. Я различаю подробности, которых не видел раньше, — спускающуюся к озеру широкую лестницу, спиральные колонны, ряды усыпальниц. Но очертания города, похоже, не изменились: мерцающие отраженным светом роскошные беседки, колонны из полированного камня, просвечивающие, как молочно-белое стекло, непонятные удивительные сооружения... По серебряному озеру скользят барки с огромными парусами, с оснасткой, похожей на паутину. На мачтах горят огни... Внезапно, повинуясь какому-то импульсу, я оглянулся на свой луг. Я увидел ряд шатров, как на старинных ярмарках, круг, выложенный из камней и мелькание туманных теней.

Я осторожно двинулся к шлюпке. Музыка становилась все громче. Я сосредоточился на движениях одной из теней. Это она танцевала в такт музыке или музыка возникла от ее движений?

Продолжая эксперимент, я с криком бросился вперед. Видение не исчезло. Одна из теней оказалась рядом, и я попытался разглядеть ее лицо. Внезапно я обо что-то запнулся. Моя нога стояла на мраморном круге, он оказался реальным. Я направился к шатрам. Они ломились от всевозможных одежд и украшений, но как только я начал их рассматривать, слезы застили мне глаза.

Музыка отдалилась... Луг лежал предо мной тихий и пустынный. Под ногами была темно-серебристая почва, в небе висел темно-серебристый шар.

Я сижу спиной к спасательной шлюпке и всматриваюсь в другой берег озера, которое по-прежнему блестит как зеркало. Голова пухнет от догадок.

Моим исходным предположением является то, что я в здравом уме — это необходимая предпосылка; почему следует думать иначе? Тогда все, что я вижу и слышу — реально. Но — заметьте! — эти видения и звуки не подчиняются известным законам природы, они во многом субъективны. Я убеждаю себя, что так и должно быть, на мое восприятие влияют как объективные, так и субъективные факторы. Мозг получает непривычные впечатления и загоняет их в привычные рамки. То есть, обитатели этого мира все время находятся рядом, танцуют вокруг меня, а я и не подозреваю об этом, прохожу сквозь них, сквозь их дворцы и аркады. Когда чувствительность мозга повышается, я начинаю видеть их мир и даже осязать его. Точнее, зрительный отдел моего мозга в состоянии воспринять эти изображения. Их переживания, сцены их жизни порождают вибрации, которые мозг трансформирует в музыку... Наверное, я никогда не смогу понять, насколько реальны эти существа. Они призрачны, а я — из плоти и крови; они живут в мире духа, я топчу землю тяжелыми сапогами.

В последние дни я не посылал сигналов бедствия — батареи почти разрядились.

Серебряное солнце по-прежнему высоко и движется к западу. Что будет дальше? Снова красное солнце? Или тьма? Безусловно, этот уголок космоса уникален, орбита планеты должна напоминать докоперниковы эпициклы.

Похоже, чувствительность моего мозга повышается, он постепенно настраивается на волну этого мира. Если моя теория верна, природная жизненная сила воздействует на мой разум посредством музыки. На Земле для обозначения этой энергии использовали бы слово «телепатия». В последнее время я тренировался, сосредотачиваясь и открывая сознание новым ощущениям. Опытные моряки никогда не смотрят прямо на яркий свет, он может ослепить. Я использую тот же прием — никогда не смотрю прямо на призрачных существ. Я позволяю им появиться и оформиться, тогда они становятся очень похожи на людей. Порой мне кажется, что я различаю черты лиц женщин: они очень красивы и похожи на сильфид. Мужчины — ни одного я не разглядел, но телосложение, манера держаться не оставляют сомнений в их принадлежности к сильному полу.

Музыка всегда служит частью представления, как шелест листьев — неотъемлемая часть леса. Настроение этих созданий меняется с каждым новым солнцем. Соответственно меняется музыка. Красное солнце ввергает их в глубокую печаль, голубое — в веселье. Под серебряной звездой они учтивы, мечтательны и задумчивы.

Серебряный день подходит к концу. Я сижу у озера, окруженный филигранными деревьями, и наблюдаю за скользящими мотыльками барок. Кто эти создания? В чем смысл их существования? Может ли жизнь, подобная этой, быть разумной в нашем понимании? Сомневаюсь. Опыт нашего мира здесь совершенно неприменим. Разве человеческие особенности не присущи исключительно человеку, и разве интеллект не является свойством только человеческого мозга?.. Вблизи проплыла величественная барка с горящими фонарями на такелаже, и все гипотезы вылетели у меня из головы. Я никогда не узнаю правду, и, вероятнее всего, эти создания подозревают о моем существовании не более, чем я поначалу подозревал об их.

Время идет; я вернулся к спасательной шлюпке. Призрачная молодая женщина скользила мимо. Я остановился, ее взгляд встретился с моим, она кивнула и скользнула дальше...

Скорее по-привычке — батареи наверняка сели — я послал очередной СОС.

Батареи и вправду сели.

Серебряная звезда похожа на рождественскую елочную игрушку, круглую и блестящую. Она садится в лес. Небо темнеет, наступает ночь.

Я смотрел на восток, прижавшись спиной к шершавому борту шлюпки, и ждал.

Ничего.

Темнота, безвременье. Где-то проходят секунды, минуты, часы — я стою неподвижный, как каменное изваяние, и всматриваюсь в ночь, охваченный лихорадочным жаром, словно огнепоклонник в ожидании чуда.

В темноте музыка почти смолкла. Последний одинокий стон, затихающие аккорды...

Восток вспыхнул зеленым. В небо поднимается зеленый шар — средоточие изумрудных оттенков, густых и глубоких, как море.

Всплеск звуков — громкая ритмичная музыка, стремительная, вибрирующая.

Зеленый свет заливает планету, и я готовлюсь к встрече нового дня.

Я вновь среди этих эфемерных созданий. Бреду мимо беседок, останавливаюсь у шатров, разглядываю одежду и украшения: блестящие медальоны, ожерелья и серьги из витого металла, кубки из легких переливчатых сплавов, сверкающие разноцветными бликами — смесь цветов, ароматов, ярких отблесков, мимолетных ощущений. Есть тут бусы из зеленого стекла, драгоценные заколки в виде бабочек, зеркальные шары, кажется, вобравшие в себя небеса, облака и звезды.

Со всех сторон меня окружают призраки: женщины кокетливо улыбаются мне, мужчины — по-прежнему смутно различимы. Но я сведу себя с ума подозрением, что все это — плод моего больного воображения, его попытка объяснить незнакомые ощущения... И это непереносимо, ибо нет создания более прекрасного, чем та, что я встретил. У меня сжалось сердце, я кинулся вперед, чтобы поймать ее взгляд, увидеть ее глаза, которые, возможно, не были глазами...

Сегодня я заключил ее в объятья, ожидая поймать пустоту... и с удивлением почувствовал плоть. Тогда я стал целовать ее: щеку, подбородок, рот... Никогда, ни у кого на свете я не видел такого удивленного лица; Бог знает, что подумала она о моем поступке.

Она пошла своей дорогой, но музыка зазвучала громче и торжественнее: голоса корнет-а-пистонов с затихающими низкими басами.

Рядом прошел мужчина. Что-то в его походке и фигуре показалось мне странно знакомым. Я шагнул вперед, пытаясь рассмотреть его.

Он отпрянул, словно карусельная лошадка. Одет он был в развевающиеся шелковые ленты с помпонами из блестящей ткани. Я встал на его пути. Он отступил, отвел взгляд, и я увидел его недовольное застывшее лицо.

Это было мое лицо!

У него были мое лицо, моя походка. Он был мною!..

Похоже, зеленый день кончается.

Зеленое солнце двигается по небосклону, и музыка ширится, становясь все торжественнее. Теперь она не стихает ни на секунду, но в ней слышится напряженное ожидание...

Врывается далекий судорожный стон, подобный скрежету заевшей коробки передач, нарастает, грохочет...

... И обрывается.

Зеленое солнце исчезает, оставляя на небе след, похожий на петушиный хвост. Звучит медленная величественная музыка.

Запад гаснет, восток разгорается. Музыка переносится к востоку, к полосам розового, желтого, оранжевого, бледно-лилового. Перистые облака вспыхивают отблесками пламени. Небо охватывает золотое сияние.

Музыка набирает силу. Восходит новое солнце — великолепный золотой шар. Музыка превращается в победный гимн света, возрождения, воплощения...

Что это?! Вновь музыку заглушил неприятный скрежет.

Диск солнца медленно пересек силуэт космического корабля. Корабль завис над моим лугом, из брюха выдвинулись посадочные опоры, напоминающие султан из перьев.

Корабль сел.

Я уловил глухое бормотание голосов — человеческих голосов.

Музыка оборвалась; мраморная резьба, расписные шатры, чудесные блистающие города пропали.

 

3

Гэлиспел потер подбородок.

— И что вы об этом думаете? — обеспокоенно спросил капитан Хесс.

Гэлиспел долго смотрел в окно.

— Что случилось потом, когда вы его обнаружили? Вы видели какие-нибудь необычные явления?

— Никаких, — капитан Хесс отрицательно покачал большой круглой головой. — Несомненно, скопление битком набито звездами, крупными планетами и сгоревшими солнцами; возможно, они сыграли шутку с его мозгом. Парень был не слишком-то рад нас видеть, это точно. Он уставился на корабль так, словно мы вторглись в его частные владения. «Мы поймали ваш СОС, — крикнул я ему. — Залезайте на борт и приготовьтесь как следует закусить!» Он очень медленно приблизился к кораблю, будто у него ноги не в порядке.

Ну, в конце-концов он все-таки взобрался на борт. Мы погрузили его шлюпку и стартовали.

В пути он ни с кем не общался — замкнулся в себе и только расхаживал взад-вперед.

У него была привычка сжимать ладонями виски. Однажды я спросил, не болен ли он и не нужен ли ему врач. Он ответил, что нет, с ним все в порядке. Вот, пожалуй, и все, что я знаю об этом человеке.

Мы обогнули Солнце и приближались к Земле. Сам я не видел, как это случилось, потому что был в рубке, но мне все рассказали.

Когда Земля показалась на экранах, Эванс забеспокоился, стал вскакивать, без конца мотать головой. А когда мы были в тысяче миль от поверхности, он внезапно затрясся и закричал: «Шум! Какой чудовищный шум!» — с этими словами он кинулся на корму, залез в свою шлюпку, отстрелился от корабля и, как рассказывают, исчез в направлении, откуда мы летели.

Это все, что я могу доложить, сэр. Жаль, конечно, что Эванс решил отдать концы, и все наши труды по его розыску пошли насмарку, но так уж получилось.

— Он улетел обратно по вашему курсу?

— Так точно. И если хотите знать, сможет ли он отыскать ту планету, я отвечу, что вряд ли.

— Но надежда есть?

— Конечно, — ответил капитан Хесс. — Надежда всегда есть.