1

К концу громового летнего полудня, когда солнце наконец-то прорвалось сквозь лохматые черные дождевые тучи, замок Джейнил был захвачен, а его население — уничтожено.

До последнего мгновения фракции замковых кланов ссорились по поводу того, как следует надлежащим образом встретить судьбу. Наиболее солидные и уважаемые Джентльмены выбрали полное игнорирование сих недостойных обстоятельств и занимались своими обычными делами с обычной педантичностью. Немногочисленные Кадеты, отчаявшиеся, на грани истерики, разобрали оружие и приготовились дать последний бой. Остальные же, — наверное, больше четверти общего населения, — пассивно ждали, готовые чуть ли не с радостью искупить грехи человеческой расы.

В конечном итоге, смерть пришла одинаково ко всем, и все получили ровно столько удовлетворения от своей смерти, сколько мог позволить этот в сущности непривлекательный процесс, Одни сидели гордые, переворачивая страницы своих прекрасных книг, или обсуждая качества эссенции вековой давности, или лаская любимую фану. Они погибли, не соизволив удостоить вниманием этот факт. Горячие головы устремились вверх, по грязному склону, который оскорблял всю нормальную рациональность, возвышаясь над парапетом Джейнила. Большинство было погребено под осыпающимся щебнем, но некоторые добрались до гребня, чтобы стрелять, рубить, колоть — пока сами не были застрелены, раздавлены полуживыми энергофургонами, зарублены, заколоты.

Кающиеся ждали в классической позе искупления, на коленях, склонив голову, и погибли они, как считали, от процессов, в которых Мехи были лишь символом, а человеческий грех — единственной реальностью.

В конце концов погибли все — Джентльмены, Леди, Фаны в павильонах, Крестьяне в стойлах. Были убиты все, кто обитал в Джейниле. Уцелели только Птицы, создания неуклюжие, неловкие и грубые, забывшие гордость и веру, больше озабоченные целостностью свой шкуры, чем достоинством замка.

Когда Мехи ринулись через парапеты, Птицы покинули свои загоны и, визгливо вскрикивая от оскорбления, захлопали крыльями, набирая высоту, — и полетели на восток, к Хэйджорну, теперь последнему замку на Земле...

Четыре месяца назад Мехи появились в парке перед Джейнилом, только-только после резни в Си- Айленде. Поднимаясь на башни и балконы, прогуливаясь по Солнечной Променад, из окон залов и с парапетов Леди и Джентльмены Джейнила — около двух тысяч человек — смотрели на коричнево-золотистых воинов. Настроение было сложным: веселое безразличие, легкомысленное презрение под слоем сомнений и дурных предчувствий. Все эти настроения проистекали из трех основных обстоятельств: из собственной изысканно-тонкой цивилизации; из относительной безопасности, обеспечиваемой стенами Джейнила, и из того факта, что они никак не могли изменить создавшуюся ситуацию.

Джейнилские Мехи давно уже ушли из замка и присоединились к бунту. Для создания того, что было бы пародией на карательные войска, остались только Фаны, Крестьяне и Птицы.

Пока всем казалось, что в таких войсках нет нужды. Джейнил считался неприступным. Стены в двести футов высотой были выстроены из черного расплавленного камня, удерживаемого сеткой из серебристо-голубой стали. Солнечные ячейки обеспечивали все потребности замка в энергии, а в случае крайней нужды можно было синтезировать пищу, равно как и сироп для Фан, Крестьян и Птиц, из двуокиси углерода и водяных паров.

Такой нужды не предвиделось: Джейнил был самообеспечивающимся и безопасным домом, хотя и могли возникнуть неудобства, если поломается машинерия, а Мехов для починки не окажется. Таким образом, ситуация была тревожной, но едва ли отчаянной.

Днем Джентльмены, склоненные к такого рода занятиям, принесли энергоружья и спортивные винтовки и перестреляли столько Мехов, сколько позволило крайне далекое расстояние.

После наступления темноты Мехи выдвинули вперед энергофургоны и землеройки и начали воздвигать вокруг Джейнила насыпь.

Народ замка следил за ними, ничего не понимая, пока насыпь не достигла высоты пятидесяти футов и к стенам не начала скатываться грязь.

Тогда странное намерение Мехов стало ясным и беззаботность уступила место нехорошим предчувствиям.

Все Джентльмены Джейнила были эрудитами, по крайней мере в одной области знаний. Одни были математиками-теоретиками, другие глубоко изучили физические науки. Некоторые из них, с отрядом Крестьян для выполнения грубой физической работы, пытались привести в действие энергопушку. К несчастью, пушку не хранили должным образом. Некоторые детали были повреждены. Надо думать, эти детали можно было бы и заменить из мастерских Мехов на втором подуровне, но никто из группы не имел ни малейшего понятия о механической номенклатуре или складской системе.

Уоррик Мейденси Арбан (что значит: Арбан из семейства Мейденси, клана Уоррик) предложил, чтобы группа крестьян обыскала склад, но, ввиду ограниченных умственных способностей Крестьян, ничего сделано не было, и весь план восстановления энергопушки ни к чему не привел.

Благородные Леди Джейнила завороженно следили, как грязь все выше и выше наваливается вокруг них и круглый курган, похожий на кратер, все увеличивается и увеличивается. Лето приближалось к концу, и в один грозовой день грязь и щебень поднялись над парапетами и начали осыпаться во дворы и на площади. Скоро Джейнил окажется погребенным и все в нем задохнутся!

Вот тогда-то группа молодых Кадетов, у которых было больше страха, чем достоинства, разобрала оружие и бросилась вверх по склону.

Мехи сваливали на них грязь и щебень, но горстка Кадетов все же добралась до гребня, где они принялись сражаться, словно в трансе.

Пятнадцать минут бушевал бой, и земля пропиталась дождем и кровью. На один славный миг Кадеты расчистили гребень. Не будь большинство их товарищей погребены под щебнем и грязью, могло бы произойти все что угодно. Но Мехи перегруппировались и снова двинулись вперед. Осталось десять бойцов, потом шесть, потом четыре, потом один, потом — никого. Мехи хлынули вниз по склону, перехлестнули через парапет и с мрачной методичностью перебили всех, кто был в замке. Джейнил, семьсот лет бывший местом процветания галантных Джентльменов и грациозных Леди, стал безжизненным местом...

Мех, стоявший словно экспонат в музейной витрине, был человекообразным существом, обитавшим в своем первоначальном виде на планете Этамин-10. Его жесткая бронзово-ржавая шкура жирно поблескивала, будто смазанная маслом. Торчавшие из головы и шеи колечки сверкали, словно золото, — на самом деле они были покрыты бледно-розовой хромовой пленкой, Органы чувств были собраны на месте человеческих ушей. Его лицо — оно часто вызывало шок у гулявших по нижним коридорам, если они вдруг натыкались на Меха, — было сморщенным мускулом, схожим по виду с обнаженным человеческим мозгом. Его «рот» — вертикальная неровная щель в основании «лица» — был органом устаревшим — из-за вживленного под кожу у основания шеи, скромного мешочка для питательного сиропа, в результате органы пищеварения, первоначально использовавшиеся для переваривания питательных веществ из разложившихся болотных растений, атрофировались.

Обычно Мех не носил никакого одеяния, может быть, за исключением рабочего фартука или пояса с инструментами, и на солнце его бронзово-ржавая шкура имела красивый вид. Это был Мех-одиночка, существо, по сути дела столь же умелое, как и человек. Наверное, благодаря превосходному мозгу, который функционировал, как передатчик. Работая в массе, которая насчитывала тысячи особей, он казался менее ловким, менее компетентным, гибридом солнечного человека и таракана.

Соответствующие ученые мужи, а именно: Моршинглайтский Д. Р. Джардайн и Силонсон из Туанга, считали Меха мягким и флегматичным, но глубоко мыслящий Клагхорн из замка Хэйджорн проанализировал его поведение иначе. Эмоции Меха, говорил Клагхорн, отличаются от человеческих эмоций и лишь едва поддаются, пониманию человека. После тщательных исследований Клагхорн выделил дюжину мехских эмоций.

Несмотря на такие исследования, бунт Мехов оказался полным сюрпризом для Клагхорна, Д. Р. Джардайна и Силонсона — и ничуть не меньшим, чем для всех остальных.

— Почему? — спрашивали все. — Как могли столь долго бывшие послушными Мехи затеять смертоносный заговор?!

Самое разумное предположение было также и самым простым: Мех отвергал рабство и ненавидел землян, которые удалили его из естественной среды обитания. Те, кто спорил против этой теории, утверждали, что сна проецирует человеческие эмоции и категории на нечеловеческую психику, что Мехи имели все причины испытывать благодарность к Джентльменам, освободившим их от тяжелых условий Этамина-10.

На это первая группа отвечала вопросом:

«А кто теперь проецирует человеческие эмоции?»

И их противники чаще всего огрызались:

«Поскольку наверняка этого никто не знает, то одна проекция не более абсурдна, чем другая».

 

2

Замок Хэйджорн стоял на гребне черной диоритовой скалы, возвышавшейся над широкой долиной на юге. Больший по размерам и более величественный, чем Джейнил, Хэйджорн был защищен стенами в милю окружностью и триста футов высотой. Парапеты возвышались над долиной на полные девятьсот футов, с башнями, башенками и наблюдательными вышками, поднимающимися еще выше. Две стороны скалы, на востоке и на западе, круто обрывались в долину. Северный и южный склоны, чуть менее крутые, были превращены в террасы и засажены виноградом, грушами и гранатами. Напротив стояла большая ротонда, с высокими домами двадцати восьми семейств по обе стороны.

Первоначально замок, построенный сразу после возвращения людей на Землю, стоял на месте, занимаемом теперь площадью. Хэйджорн Десятый собрал огромное количество Крестьян и Мехов, чтобы построить новый замок, после чего был разрушен старый. Двадцать восемь семейств вели свое происхождение с того времени, пятьсот лет назад.

Под площадью находилось три служебных уровня: стойла и гаражи — на дне, выше — мастерские и жилые помещения Мехов; затем разные склады и спецмастерские: пекарня, пивоварня, гранильная мастерская, арсенал и тому подобное.

Нынешний Хэйджорн, Двадцать Шестой, был Клагхорн из Овервилей. Избрание О. К. Шарля вызвало всеобщее удивление, поскольку он был Джентльменом без всяких примечательных качеств. Его элегантность, чутье и эрудиция были лишь ординарными, он никогда не был замечен в сколь-нибудь оригинальных мыслях.

Его физический облик был хорош. Квадратное лицо с коротким костистым прямым носом, благородный лоб, серые узкие глаза. Обычно выражение его лица было несколько неопределенным, хотя критики употребляли слово «пустое». Но едва опускались веки и уходили вниз жесткие белые брови, как оно сразу становилось упрямым и угрюмым — факт, которого О. К. Шарль, или Хэйджорн, не осознавал.

Пост его, хотя и давал мало, а то и вообще не давал никакой формальной власти, тем не менее обеспечивал всепроникающее влияние, и стиль Джентльмена, бывшего Хэйджорном, воздействовал на всех. По этой причине выборы Хэйджорна были делом немаловажным, предметом для долгих размышлений, и мало у кого из кандидатов не обсуждалась со смущающей прямотой какая-нибудь старая оплошность или неловкость; так что, хотя кандидат никогда не мог открыто обижаться, дружба неизменно распадалась, вражда усиливалась, репутация разрушалась. Избрание О. К. Шарля представляло собой компромисс между двумя фракциями среди Овервилей, на каковой клан выпала привилегия выбора.

Оба Джентльмена, компромисс между которыми являл собой О. К. Шарль, были высокоуважаемыми, но отличались, в основном, полярным отношением к существованию. Первым был талантливый Гарр из семейства Цейнбельд, являвший собой пример традиционных доблестей замка Хэйджорн: замечательный знаток эссенций, человек абсолютного вкуса, без единой складки на одежде, даже характерная розетка Овервилей всегда сидела на нем идеально прямо. Он соединял в себе беззаботность и чувство собственного достоинства. Его остроумные ответы сверкали блестящими аллюзиями и поворотами фраз. При всем безудержном остроумии, его фразы были крайне едкими, Он мог цитировать все значительные литературные труды, профессионально играл на девятиструнной лютне и посему был незаменим на Обозрении Старинных Камзолов. Он не имел себе равных по эрудиции среди знатоков древностей, знал местоположение всех крупных городов Старой Земли и мог часами беседовать об истории Древних Времен. Его военное искусство было непревзойденным в Хэйджорне, и вызов ему могли бросить только Д. К. Магдах из замка Делора и, вероятно, Бруман из Туанга.

Недостатки? Изъяны? Назвать их можно было немного: сверхпедантичность, которую можно было истолковать как раздражительность, и неустрашимое упрямство, которое могло быть сочтено безжалостностью.

О. Ц. Гарра никак нельзя было отбросить как скучного или нерешительного, а его личная смелость была бесспорной. Два года назад заблудившаяся банда кочевников забрела в Люцерновую долину, перебила Крестьян, гнала скот и зашла столь далеко, что пустила стрелу в грудь иссетскому Кадету.

О. Ц. Гарр немедля собрал карательный отряд Мехов, погрузил их на борт дюжины энергофургонов и бросился в погоню за кочевниками, нагнав их неподалеку от реки Дрея, у развилки близ Берстерского собора. Кочевники оказались неожиданно умелыми и не были склонны поджимать хвост и бежать. Во время боя О. Ц. Гарр показал свое умение и образцовое поведение, управляя атакой с сиденья энергофургона, с помощью пары Мехов, стоящих рядом со щитами, чтобы отражать стрелы.

Конфликт кончился полным разгромом кочевников. От них остались разбросанные по полям двадцать семь тощих трупов в черных плащах, в то время как Мехов погибло лишь двадцать.

Соперником О. Ц. Гарра был Клагхорн, старейший из семейства Клагхорн. Как и О. Ц. Гарр, изысканные признаки Хэйджорнского общества привились Клагхорну так же легко, как рыбе — умение плавать.

Он был меньшим эрудитом, чем О. Ц. Гарр, и едва ли столь многосторонним, так как его главной специализацией были Мехи — их физиология, лингвистические формы и социальные системы. Речи Клагхорна были более глубокими, но менее увлекательными и не столь резкими, как у О. Ц. Гарра. Он редко употреблял экстравагантные сравнения и аллюзии, характерные для речи Гарра, предпочитая почти начисто лишенный словесных украшений стиль. Клагхорн не держал Фан. Четверка О. Ц. Гарра, состязавшаяся на парадах Элегантности в Газе, была встречена восторженно, а на Обозрении Старинных Камзолов выступление Гарра редко кто затмевал. Яркий контраст между двумя Джентльменами существовал и в области их философских взглядов. О. Ц. Гарр был традиционалист, преданный сторонник своего общества, безоговорочно подписывающийся под всеми его принципами. Его не мучали ни сомнения, ни чувство вины, он не испытывал ни малейшего желания изменять условия, позволяющие жить весьма богато не более чем двум тысячам Леди и Джентльменов.

Клагхорн, хотя и ни в коем случае не был искупленцем, был известен тем, что испытывал неудовлетворенность общим укладом жизни в замке Хэйджорн и спорил столь аргументированно, что многие отказывались его слушать, поскольку им становилось неуютно; но не поддающееся определению недомогание старого Джентльмена зашло глубоко, овладело умами, и у Клагхорна появилось немало мстительных сторонников.

Когда наконец пришло время подсчитывать голоса, ни О. Ц. Гарр, ни Клагхорн не сумели набрать достаточного их количества. В конечном итоге этот пост был предоставлен Джентльмену, который никак не ожидал его получить, даже при самых оптимистических прогнозах: Джентльмен с достоинством, но без большой глубины; без легкомыслия, но равным образом и без живости; приветливый, но не склонный навязывать свое суждение по какому-либо вопросу. Это был О. К. Шарль, новый Хэйджорн.

Шесть месяцев спустя, в темные предрассветные часы, Хэйджорнские Мехи покинули свои квартиры и отбыли, прихватив с собой энергофургоны, инструменты, оружие и электрическое снаряжение. Это была акция, явно запланированная давно, потому что таким же образом отбыли Мехи и из остальных восьми замков...

Первоначальной реакцией в замке Хэйджорн, как и повсюду, было неверие, затем — бурный гнев; потом, когда был осознан смысл и значение этой акции, — ожидание несчастий и бед.

Новый Хэйджорн, вожди кланов и другие соответствующие Нотабли, назначенные Хэйджорном, собрались обсудить вопрос в формальной палате совещаний.

Они сидели вокруг большого стола, покрытого красным бархатом: Хэйджорн во главе, Ксантен и Иссет слева от него, Оверэльф, Ор и Бодри справа, потом — другие О. Ц. Гарра, И. К. Линус, О. Г. Берналь, математик-теоретик больших способностей, В. Ф. Вайнса — сметливый антиквар, распознавший местоположение многих древних городов (Пальмиры, Любека, Занесвилля, Бертонана, Тренте, Массилии). Совет заполнили соответствующие старейшины семейств: Марук и Модук из клана Ор; Квей, Розет и Иделсия — из клана Квантан. Вегус — из клана Иссет. Клах Горн из клана Овервиль.

В течение десяти минут все сидели молча, приводя в порядок свои мысли и совершая молчаливый акт психической настройки, известный как «интрессия».

Наконец Хэйджорн заговорил:

— Замок неожиданно лишился всех своих Мехов. Нет нужды говорить, что это неудобное обстоятельство должно быть урегулировано как можно быстрее. Тут, я надеюсь, не может быть иного мнения.

Он оглядел сидящих за столом. Все толкнули вперед таблички из слоновой кости, означавшие согласие, — все, кроме Клагхорна, который, однако, не поставил свою табличку стоймя для выражения несогласия.

Иссет, строгий седой джентльмен, величественный и красивый, несмотря на свои восемьдесят лет, произнес мрачным голосом:

— Я не вижу смысла в обдумывании или проволочках — ясно, что мы должны сделать. Признаю, что Крестьяне — плохой материал для рекрутирования и превращения в вооруженных солдат, и тем не менее мы должны собрать их, снабдить сандалиями, плащами, оружием, дабы они не дискредитировали нас, и отдать их под хорошее руководство О. Ц. Гарра или Ксантена. Птицы могут отыскать этих бродяг и, когда мы их выследим, то прикажем Крестьянам задать им хорошую трепку и чтобы они пригнали их сюда рысью.

Ксантен, тридцатипятилетний, чрезвычайно молодой для вождя клана, отъявленный смутьян, покачал головой:

— Эта идея привлекательна, но непрактична. Крестьяне просто не смогут тягаться с Мехами, как их ни тренируй.

Заявление было абсолютно точным. Крестьяне, мелкие шестидюймовые человекообразные, происходившие со Спики 10, были не столь робкими, сколь неприспособленными совершать акты насилия.

За столом воцарилось мрачное молчание. Заговорил О. Ц. Гарр:

— Эти псы украли наши энергофургоны, а меня так и подмывает поехать и пригнать этих наглецов обратно хорошим кнутом.

— Затруднительный вопрос, — заметил Хэйджорн, — это сироп. Естественно, они унесли с собой все, что смогли. Когда он иссякнет — что тогда? Они умрут с голоду? Для них уже невозможно вернуться к первоначальному питанию — что там у них было?.. Болотная грязь? Э-э, Клагхорн, я не эксперт в таких делах. Могут ли Мехи вернуться к диете из грязи?

— Нет, — ответил Клагхорн. — Соответствующие органы у взрослых особей атрофировались. Если же детеныш начнет с этой пищи, то, вероятно, он выживет.

— Именно это я и предполагал. — Хэйджорн многозначительно нахмурился, уставившись на собственные стиснутые руки, чтобы скрыть полное отсутствие у него какой-нибудь конструктивной программы.

Джентльмен в темно-синем одеянии, Бодри, появился в дверях. Он остановился, высоко подняв правую руку, и поклонился собранию.

Хэйджорн поднялся на ноги:

— Подождите. Б. Ф. Роберт, какие у вас новости?

Поклон новоприбывшего означал важные вести.

— Новость-послание, переданное из Хальциона. Напали Мехи. Они подожгли строения и всех перебили. Радио смолкло пять минут назад.

Все круто обернулись, некоторые вскочили на ноги.

— Перебили?! — прохрипел Клагхорн.

— Я уверен, что ныне Хальциона больше нет.

Клагхорн сел, уставившись в пространство, смотря невидящим взглядом. Другие обсуждали страшную новость осипшими от потрясения голосами.

Хэйджорн, опомнившись, призвал совет к порядку:

— Это крайняя ситуация — и тягчайшая. Наверное, за всю нашу историю. Я честно заявляю, что не могу предложить никаких серьезных контрмер.

— Что насчет других замков? — спросил Овервиль. — Они в безопасности?

Хэйджорн повернулся к Б. Ф. Роберту:

— Не будете ли вы настолько любезны, чтобы установить общий радиоконтакт со всеми другими замками и спросить, каково их положение?

— Другие столь же уязвимы, как и Хальциои, — ответил вместо него Ксантен. — В особенности Снайдион и Делора, да и Маравиль, пожалуй, тоже.

— По-моему, — вышел из своей прострации Клагхорн, — Джентльменам и Леди этих мест следует подумать об укрытии в Джейниле или здесь, пока не будет подавлено восстание.

Другие вокруг стола удивленно и озадаченно посмотрели на него. О. Ц. Гарр осведомился самым что ни на есть шелковым голосом:

— Вы можете себе представить благородных людей этих замков, удирающих, чтобы укрыться от обнаглевших и невесть что возомнивших о себе существ низшего порядка?

— Безусловно, могу, если они пожелают уцелеть, — вежливо ответил Клагхорн. Джентльмен весьма солидного возраста, Клагхорн был человеком коренастым и сильным, с черно-седыми волосами, манерой, предполагавшей строго контролируемые эмоции и большую внутреннюю силу. — Бегство определенно влечет за собой соответствующее уменьшение достоинства, — продолжал он. — Но если О. Ц. Гарр может предложить более элегантную манеру «взять ноги в руки», я буду рад узнать о ней, и всем прочим следует также поинтересоваться этим вопросом, потому что в грядущие дни эта способность может оказаться полезной для всех.

— Давайте не отклоняться от темы, — вмешался Хэйджорн, прежде чем О. Ц. Гарр успел ответить. — Признаться, я не вижу этому конца. Мехи показали себя убийцами. Как мы можем взять их обратно на службу? Но если мы не можем этого сделать, то, мягко говоря, условия будут нелегкими, пока мы не сможем отыскать и обучить новых техников!

— Космические корабли! — воскликнул Ксантен. — Мы сейчас же должны осмотреть их!

— Это что еще? — осведомился Бодри, Джентльмен с твердым, как скала, лицом. — Что вы имеете в виду под словом «осмотреть»?

— Их нужно защитить от повреждений! Что же еще? Они — наша связь с Родными планетами. Мехи-ремонтники, вероятно, не бросили ангары, поскольку если они собираются уничтожить нас, то они захотят лишить нас космических кораблей.

— Наверное, вы хотите отправиться в поход с ополчением Крестьян и взять ангары под твердый контроль? — несколько высокомерным тоном предположил О. Ц. Гарр. Между ним и Ксантеном существовала давняя вражда.

— Это, может быть, наша единственная надежда, — ответил Ксантен, — И все же, как можно сражаться с ополчением из Крестьян? Лучше я слетаю к ангарам и разведаю. В то время как вы и другие, с военным опытом, возьмите на себя, в свои руки, набор и обучение ополчения Крестьян.

— Относительно этого, — заявил О. Ц. Гарр, — я подожду исхода нашего текущего обсуждения. Если окажется, что это и есть оптимальный курс, я, естественно, в полной мере применю свою компетентность. Если ваши способности лучше всего подходят для слежки за деятельностью Мехов, я надеюсь, вы будете великодушны сделать то же самое.

Два Джентльмена обожгли друг друга взглядами.

Годом раньше их вражда чуть не кончилась дуэлью. Ксантен, высокий, стройный, нервно-деятельный Джентльмен, был одарен большим природным чутьем, но равным образом выказывал характер, слишком легкий для абсолютно элегантного Джентльмена. Традиционалисты считали его «атроссом», указывая на его манеру, затемненную изъянами почти невоспринимаемой небрежности, и отсутствие педантичности, — не самый лучший выбор из всех возможных для вождя клана.

Ответ Ксантена О. Ц. Гарру был мягко-вежливым:

— Я буду рад взять эту задачу на себя. Поскольку время не ждет, то я рискну подвергнуться обвинению в нелепости и отбываю сейчас же. Надеюсь, что завтра вернусь с докладом.

Он поднялся, отдал церемониальный поклон Хэйджорну, другой полупоклон совету — и вышел...

 

3

Он пришел к дому Элсдюн, где имел квартиру на тринадцатом уровне: четыре комнаты, меблированных в стиле, известном как стиль Пятой Династии, в честь исторической эпохи Родных Планет Альтаира, с которых человечество вернулось на Землю.

Его последняя супруга, Араманта, Леди из семейства Оннейн, отсутствовала по своим делам, что вполне устраивало Ксантена. Доняв его вопросами, она дискредитировала бы его после простого объяснения, предпочитая подозревать свидание в его загородном доме. По правде говоря, Араманта ему порядком наскучила, и он имел причины считать, что она испытывает сходные чувства; или, наверное, его повысившийся ранг давал ей куда меньше возможностей покрасоваться, председательствуя в блестящих светских раутах, чем она ожидала. Дочь Араманты, от предыдущей связи, была отнесена на ее счет. Ее второго ребенка пришлось бы уже отнести на счет Ксантена, не давая ему зачать еще одного.

Ксантен снял свое желтое парадное облачение. С помощью юного Крестьянина он одел темно-желтые охотничьи бриджи с черной строчкой, черную куртку, черные сапоги. Нахлобучил на голову шапку из мягкой черной кожи, перекинул через плечо сумку, в которую положил оружие: спираленож и энергопистолет.

Покинув квартиру, он вызвал лифт и опустился на первый уровень, в оружейную, где в нормальных условиях его обслужил бы дежурный Мех.

Теперь Ксантен, к своему огромному отвращению, был вынужден сам пройти за стойку и порыться там. Мехи забрали большую часть спортивных винтовок, все шарометры и тяжелые энергоружья.

«Зловещее обстоятельство...», — подумал Ксантен.

Наконец он нашел стальной бичекнут, запасные энергозаряды для своего пистолета, связку зажигательных гранат и медную стереотрубу.

Он вернулся в лифт, поднялся на верхний уровень, уныло обдумывая восхождение, когда в конечном итоге механизм поломается и не будет под рукой Мехов, чтобы произвести ремонт. Он подумал об апоплексической ярости жестоких традиционалистов, таких, как Бодри, и засмеялся. Впереди их ждали дни, полные событий!

Остановившись на верхнем уровне, он прошел к парапету и направился дальше, в радиорубку. Обычно три Меха-специалиста, соединенные аппаратом, прикрепленным к их колечкам проводами, сидели, печатая прибывающие послания. Теперь перед механизмом стоял Б. Ф. Роберт, неуверенно крутя ручки, скривив рот от недовольства и отвращения к этой работе.

— Есть какие-нибудь новости? — спросил Ксантен.

Б. Ф. Роберт кисло улыбнулся ему:

— Люди на другом конце знают об этой путанице не больше, чем я. Я слышу случайные голоса. По-моему, Мехи атакуют замок Делора.

За Ксантеном в рубку вошел Клагхорн:

— Я не ослышался, замок Делора пал?

— Еще не пал, Клагхорн. Но можно сказать, что он пропал. Стены Делора немного лучше живописных развалин.

— Тошнотворная ситуация! — пробурчал .Ксантен. — Как можно разумным существам совершить такое зло? После всех этих веков выяснилось, сколь мало мы по-настоящему знаем о них!

Говоря это, он вдруг понял всю бестактность своего замечания: ведь Клагхорн посвятил так много времени изучению Мехов.

— Сам по себе этот факт не поразителен, — кратко ответил Клагхорн. — Он тысячу раз происходил в человеческой истории.

Слегка удивленный тем, что Клагхорн ссылается на человеческую историю, при случае, связанном с субординированием, Ксантен спросил:

— Неужели специалисты никогда не обнаруживали этого злобного аспекта в природе Мехов?

— Нет, никогда. В самом деле, никогда!

«Клагхорн, оказывается, неподобающе чувствителен», — подумал Ксантен.

В обшем-то, это было вполне понятно. Основная доктрина Клагхорна, выдвинутая во время выборов Хэйджорна, ни в коем случае не была простой, и Ксантен не понимал ее, но и не одобрял полностью того, что, по его представлению, было ее целью. Но было ясно, что бунт Мехов выбил почву из-под ног Клагхорна. Вероятно, к несколько горькой радости О. Ц. Гарра, который, должно быть, чувствовал себя реабилитированным в своих традиционалистических доктринах.

— Жизнь, которую мы вели, не могла длиться вечно, — сжато резюмировал Клагхорн. — Удивительно, что она длилась так долго.

— Наверное, так.... — утешающим тоном произнес Ксантен. — Ну, неважно все меняется. Кто знает, быть может, Крестьяне планируют отравить нашу пищу?.. Я должен идти, — он поклонился Клагхорну, который ответил ему твердым кивком, затем — Б. Ф. Роберту и покинул комнату.

Он взобрался по винтовой лестнице, почти отвесно уходящей вверх, в загон, где в невообразимом беспорядке жили Птицы, занимаясь игрой в ссоры, в свою версию шахмат, с правилами, непонятными для Джентльменов, пытавшихся в ней разобраться.

Замок Хэйджорн имел сотню Птиц, которых обслуживала группа измучившихся Крестьян; к последним Птицы относились с крайним неуважением. Это были крикливые создания, пигментированные красно-желтым и синим, с длинными шеями, дергающимися любопытными головами и наследственной непочтительностью, которую не смогли преодолеть никакие воспитатели. Завидев Ксантена, они разразились хором грубых насмешек:

— Кто-то хочет прокатиться! Тяжелая штука!

— Почему бы этим самопомазанникам двуногим самим не отрастить себе крылья?

— Друг мой, никогда не доверяй Птице! Мы поднимем тебя в небо, а потом швырнем вниз, на камни!

— Тихо! — крикнул Ксантен. — Мне нужно шесть быстрых и молчаливых Птиц, для важного дела. Пригоден ли кто-нибудь из вас для такой задачи?

— Он спрашивает, есть ли кто-нибудь, способный на такое! Когда никто из нас уже давно не летал!

Молчание.

— Мы дадим тебе молчание... Гробовое!

— Тогда ступайте: ты; ты; ты, с мудрыми глазами. Ты, с вздернутой головой и плечами. Вот ты и ты, с зеленым хохолком. К корзине.

Отобранные Птицы, ворча, глумясь и ругая Крестьян, позволили заполнить их сиропные мешочки, а затем зашлепали к плетеной корзине, где их ждал Ксантен.

— К космопорту в Ринсене, — велел он им. — Летите высоко и молча. Враг рядом. Мы должны узнать, какой вред был причинен космическим кораблям, если он вообще был причинен.

— Тогда к порту!

Каждая из птиц схватила длинную веревку, привязанную к раме наверху. Кресло дернулось вверх рывком, с расчетом на то, чтобы Ксантен клацнул зубами, — и они взлетели, смеясь и ругая друг друга по поводу того, кто из них несет больший вес, — но в конечном итоге приспосабливаясь к задаче и летя скоординированным хлопаньем тридцати шести пар крыльев. К облегчению Ксантена, их болтливость уменьшилась, и они молча летели на юг со скоростью пятьдесят-шестьдесят миль в час.

Перевалило за полдень. Древняя сельская местность, сцена стольких приходов и уходов, стольких побед и поражений, пересекалась длинными черными тенями. Глядя вниз, Ксантен размышлял что, хотя человеческая порода и происходила с этой почвы и что хотя его непосредственные предки семьсот лет назад имели здесь свои владения, Земля все еще казалась людям чужой планетой.

Причина, конечно, ни в коем случае не была таинственной и не коренилась в парадоксе. После Шестизвездной войны Земля пребывала под паром три тысячи лет, не населенная, за исключением кучки настрадавшихся бродяг, которые как-то пережили этот катаклизм и стали полуварварскими кочевниками.

Затем, семьсот лет назад, некоторые богатые лорды Альтаира, поступок которых мотивировался до некоторой степени политическим недовольством, но и в не меньшей степени своими прихотями, решили вернуться на Землю. Таково было происхождение Девяти великих твердынь, местожительства благородных людей и штата специализированных человекообразных.

Ксантен пролетел над районом, где один антиквар руководил раскопками, открыв вымощенную белым камнем площадь, сломанный обелиск, сваленную статую.

Это зрелище стимулировало в голове Ксантена поразительное видение, столь простое и все же столь величественное, что он поглядел вокруг, во всех направлениях, новыми глазами.

В данный момент эти образы были притянуты, и Ксантен, наблюдая за проплывающими внизу мягкими тротуарами старой Земли, размышлял о бунте Мехов, с такой поразительностью внезапно изменившем его жизнь.

Клагхорн давно утверждал, что еще никакие условия человеческого существования не пребывали вовеки, — с выводом, что, чем сложнее условия, тем больше их чувствительность к изменениям.

В данном случае семисотлетняя жизнь в замке Хэйджорн, столь искусственная, экстравагантная и запутанная, какой только могла быть человеческая жизнь, стала сама по себе поразительным обстоятельством. Клагхорн проводил свой тезис и дальше. Поскольку перемена была неизбежна, он утверждал, что благородным людям следовало бы смягчить удар, предвидя и контролируя изменения, — доктрина, на которую некогда нападали с большой энергией.

Традиционалисты называли все идеи Клагхорна очевидными заблуждениями и ссылались на саму стабильность замка как на доказательство жизнеспособности старой системы. Ксантен склонялся сперва к одной стороне, потом к другой, не связанный эмоционально ни с какой партией. Если что-нибудь и подталкивало его к взглядам Клагхорна, так это только сам факт традиционализма О. Ц. Гарра.

Теперь, казалось, события словно реабилитировали Клагхорна. Перемены пришли с ударом максимальной резкости и силы.

Конечно, нужно было еще ответить на некоторые вопросы — почему Мехи выбрали для бунта именно данное время? Условия пятьсот лет ощутимо не менялись, а Мехи прежде никогда не открывали своих чувств, хотя как-то никто и не трудился их исследовать, кроме Клагхорна...

Птицы свернули на восток, чтобы избежать Баллордских гор, к западу от которых лежали развалины большого города, так никогда и не исследованного до конца. Ниже лежала Люцерновая долина, одно время — плодородная фермерская земля. Если смотреть с большой сосредоточенностью, то иногда можно было различить контуры различных владений. Впереди были видны ангары космических кораблей, где техники-Мехи ремонтировали четыре звездолета, являвшихся совместной собственностью Хэйджорна, Джейнила, Туанга, Норинглайта и Маравала, хотя по разным причинам кораблями никогда не пользовались.

Солнце садилось. Оранжевый свет мерцал и переливался на металлических стенах.

Ксантен крикнул Птицам:

— Снижайтесь, делая круг! Приземляйтесь за той линией деревьев — но лететь низко, чтобы никто не увидел.

Снижение на жестких крыльях согнуло Птиц, шесть нескладных шей вытянулись к земле. Ксантен был готов к толчку. Казалось, Птицам не была свойственна ловкость и они не могли и не способны были приземляться легко, когда они несли Джентльмена. Однако когда груз был чем-то, лично их заботящим, то толчок не потревожил бы их одуванчика.

Ксантен привычно сохранил равновесие, вместо того чтобы вывалиться, покатившись по земле на предпочитаемый Птицами манер.

— Вот вам сироп, — сказал он. — Отдыхайте и не шумите, не ссорьтесь. Если меня не будет здесь к завтрашнему закату, то возвращайтесь в замок Хэйджорн и скажите, что Ксантен убит.

— Не бойся! — крикнула одна из Птиц. — Мы будем ждать вечно!

— Но во всяком случае до завтрашнего заката!

— Если тебе будет угрожать опасность, если тебя прижмут — а рос, рос, рос! Позови Птиц!

— А рос! Мы свирепы, когда возбуждены!

— Желал бы я, чтобы все это было правдой, — усмехнулся Ксантен. — Птицы — завзятые трусы, это всем известно. И все же я ценю ваши чувства. Помните мои инструкции, — продолжал он, — и прежде всего ведите себя тихо! Я не желаю подвергнуться нападению и быть заколотым из-за вашего шума!

Птицы издали звуки оскорбленного достоинства.

— Несправедливо, несправедливо! Мы тихи, как мыши!

— Хорошо, — Ксантен поспешно удалился, чтобы они не проорали ему вслед новые советы и уверения...

 

4

Пройдя через лес, он вышел к открытому лугу, на противоположном краю которого, наверное, в ста ярдах, была задняя стена первого ангара. Он остановился подумать. Заслуживали внимания несколько факторов. Во-первых, Мехи ремонтировали корабли, огражденные металлическими стенами от радиоконтакта, и поэтому могли еще не знать о бунте.

«Едва ли это вероятно, — решил он, — ввиду тщательного планирования во всем прочем».

Во-вторых, Мехи со своими товарищами действовали в постоянной связи, как коллективный механизм. Агрегат функционировал совершенней, чем его части, и инвалид был не склонен к инициативе.

Следовательно, вряд ли бдительность была такой уж сильной.

В-третьих, если они ожидают, что кто-то попытается осторожно приблизиться, то они обязательно будут внимательно следить прежде всего за тем направлением, которое он скорее всего изберет.

Ксантен решил подождать в тени еще минут десять, пока заходяшее солнце эффективно и прицельно ослепит тех, кто мог стоять на страже. Прошло десять минут. Ангары, отполированные меркнущим светом солнца, стояли длинные, высокие и совершенно тихие. На промежуточном лугу колыхалась высокая золотистая трава, подергиваясь рябью под прохладным ветерком.

Ксантен глубоко вздохнул, повесил на плечо сумку, поправил оружие и сделал широкий шаг вперед. Ему и в голову не пришло ползти по траве.

Он беспрепятственно достиг задней части ближайшего ангара. Прижавшись ухом к металлу, ничего не услышал. Тогда он подошел к углу и выглянул из-за него: никаких признаков жизни. Ксантен пожал плечами: что ж, тем лучше — и двинулся к двери.

Ксантен пошел вдоль ангара. Заходящее солнце отбрасывало впереди него длинную черную тень.

Он подошел к двери, ведущей в административный отдел ангара. Поскольку терпением Ксантен не отличался и пока своим осторожным наблюдением ничего не добился, то он попросту толчком распахнул дверь и вошел.

Кабинеты были пусты. Столы, где раньше веками сидели служащие, подсчитывая закладные и счета, были голыми, отполированные и седые от пыли. Компьютеры и блоки информации, черная эмаль и стекло, белые и красные выключатели выглядели так, словно они были оставлены только вчера.

Ксантен перешел к застекленному окну, выходящему к ангару, затемненному громадой корабля.

Он не увидел Мехов. Но на полу ангара были аккуратными рядами разложены отдельные элементы и собранные части механизма управления кораблем. Пустые проемы широко зияли в корпусе, показывая, откуда были извлечены панели с этими устройствами.

Ксантен спустился из кабинета в ангар.

Космический корабль был выведен из строя, он стал непригодным для полетов. Ксантен взглянул вверх, вдоль аккуратных рядов извлеченных частей.

Соответствующие ученые из разных замков были экспертами по теории пространственно-временного перехода. С. К. Розенхокс из Мараваля даже вывел ряд уравнений, которые, если их перевести в машинерию, уничтожали беспокоящий эффект Хомуса. Но ни один из Джентльменов, даже если бы он забыл о личной жизни и взял в руки инструменты, не знал бы, как соединить и настроить разложенные на полу ангара механизмы.

Когда была проделана эта злобная работа? Сказать было невозможно.

Ксантен перешел в следующий ангар: снова никаких Мехов, снова из космического корабля выпотрошены механизмы управления. Ксантен прошествовал к третьему ангару, где было то же самое.

В четвертом ангаре он различил слабые звуки деятельности. Шагнув в кабинет, он посмотрел сквозь стеклянную стену в ангар и обнаружил Мехов, работающих со своей привычной экономией движений, и, что было жутко, почти беззвучно.

Ксантен, и так уже чувствующий себя нервно от того, что крался через лес, пришел в ярость при виде этого хладнокровного разрушения человеческого имущества. Он стремительно шагнул в ангар. Хлопая себя по бедру, чтобы привлечь внимание, он окликнул резким голосом:

— Вернуть компоненты на место! Как вы смеете так себя вести!?

Мехи обернулись с пустыми выражениями на лицах и изучали его через черно-бусенные скопления линз на лице по обеим сторонам их голов.

— Что это? — проревел Ксантен. — Вы колеблетесь?

Он выставил напоказ свой стальной кнут, обычно скорее символическое приложение, чем инструмент наказания, и щелкнул им оземь.

— Повинуйтесь! Этому нелепому бунту конец!

Мехи все еще колебались — и также события заколебались на весах судьбы. Никто не издал ни звука, хотя среди них передавались послания, оценка обстоятельств, установление единогласия.

Ксантен не мог позволить им такого досуга. Он промаршировал вперед с кнутом в руке, ударяя по единственному месту Мехов, которое испытывало боль, — по чувствительному лицу.

— Выполняйте свои обязанности! — прорычал он. — Хороша же из вас ремонтная бригада!Скорее похожа на бригаду разрушителей!

Мехи издавали свои тихие звуки, выдувания, которые могли означать все что угодно.

Они отступили, и теперь Ксантен заметил одного, стоящего на трапе корабля: Мех был намного больше, чем любой виденный им раньше, и отличался от остальных еще одним — он целился из пистолета в голову Ксантена. Неторопливо размахнувшись, Ксантен отогнал кнутом Меха, прыгнувшего на него с ножом, и, дважды выстрелив, уничтожил Меха, который оставался стоять на трапе, даже когда первая пуля пролетела у самой его головы. Тем не менее другие Мехи решили атаковать. Все бросились вперед. Презрительно прислонившись к корпусу, Ксантен расстреливал приближавшихся, убрав в сторону один раз голову, чтобы избежать куска металла, и один раз шагнув вперед, чтобы поймать метательный нож и швырнуть его в лицо тому, кто его бросил.

Мехи отпрянули, и Ксантен догадался, что они решили применить новую тактику: либо отступить за оружием, либо заточить его в ангаре. В любом случае здесь больше делать было нечего. Он поиграл кнутом и расчистил себе дорогу к кабинету. Покуда инструменты, стальные прутья и самодельные ножи колотили позади него по небьющемуся стеклу, он неторопливо прошествовал через кабинет и вышел в ночь. Он не оглядывался.

Взошла луна, огромный желтый диск, испускающий дымчато-шафрановое сияние, словно древняя лампа. Глаза Мехов были плохо приспособлены к ночному видению, и Ксантен спокойно рубил высовывающиеся из дверей ангара головы.

Мехи отпрянули обратно в ангар. Вытирая лезвие, Ксантен зашагал тем же путем, каким и пришел, не глядя по сторонам. И резко остановился. Что-то беспокоило его ум: воспоминание о Мехе, выстрелившем из пистолета. Он был крупнее, чем обычно; возможно, более темно-бронзовый; но что значительнее — это то, что он демонстративно принял неподдающуюся определению осанку, почти как авторитет, хотя, когда это слово употреблялось в связи с Мехами, оно было аномалией. С другой стороны, кто-то же должен был спланировать бунт или по крайней мере предложить хотя бы концепцию бунта.

Вполне возможно, что разведпоиск следовало расширить, пусть даже главные сведения были уже добыты.

Ксантен повернул назад и прошел через место посадки к баракам и гаражам. Снова, хмурясь от неловкости, он почувствовал, что нужна осмотрительность. Что за времена настали, когда Джентльмен должен прятаться и красться, чтобы избежать встречи с какими-то Мехами! Он пробрался в гараж, где находилась дюжина энергофургонов.

Ксантен осмотрел их. Все были одного типа: металлическая рама, с четырьмя колесами и бивнями спереди. Неподалеку должны быть запасы сиропа.

Вскоре Ксантен нашел бункер, содержащий множество контейнеров. Он погрузил дюжину на ближайший фургон и разрезал остальные так, чтобы весь сироп вытек на землю.

Мехи употребляли несколько иной состав, и их сироп должен был складироваться в другом месте, скорее всего в бараках.

Ксантен взобрался на энергофургон, проверил ключ «движение» и вдавил кнопку «пошел», потянул на себя рычаг, дающий колесам задний ход. Энергофургон попятился назад.

Ксантен остановился и развернул его так, чтобы он встал носом к баракам. То же самое он сделал и с тремя другими, затем одного за другим привел в их действие.

Они покатились вперед. Бивни вспороли металлические стены бараков, крыша обвалилась. Энергофургоны продолжали крушить все на своем пути, продвигаясь, проталкиваясь внутрь развалин.

С глубоким удовлетворением Ксантен кивнул и вернулся к энергофургону, который он зарезервировал для себя. Забравшись в седло, он ждал. Никаких Мехов из бараков не вылезло. Явно, они были покинуты, ведь вся бригада была занята в ангарах. Все же он надеялся, что запасы сиропа были уничтожены и многие мехи могли теперь погибнуть от голода.

Из-за угла появился единственный Мех, несомненно привлеченный звуками разрушения. Ксантен притаился и, когда тот прошел мимо, обвил кнутом его массивный шейный узел. Он потянул кнут на себя. Мех завертелся и упал наземь.

Ксантен прыгнул вперед и выхватил у него пистолет. Это был один из более рослых Мехов, и теперь Ксантен увидел, что он был без сиропного мешка. Мех в первозданном виде! Поразительно! Как же выжило это создание?! Понадобится задать много новых вопросов, и будем надеяться, что на некоторые из них найдутся ответы. Наступив на голову создания, Ксантен отсек длинные антенны-колючки, выступавшие с задней стороны черепа Меха. Теперь тот был изолирован, один-одинешенек — при всех собственных ресурсах, ситуация, гарантированно доводившая до полной апатии самого стойкого Меха.

— Лезь! — приказал Ксантен. — На корму энергофургона! — И он подчеркнуто щелкнул кнутом.

Сперва Мех, казалось, был склонен игнорировать его приказ, но после одного-двух ударов кнутом подчинился. Ксантен влез в седло, запустил свой энергофургон и направил его на север.

Птицы будут неспособны перевезти и его самого и Меха, или, во всяком случае, будут столь грубо кричать и жаловаться, что уж лучше будет им поверить с самого начала. Они могут дождаться или не дождаться назначенного часа завтра вечером. Столь же вероятно, что они могли провести ночь на дереве, проснуться и в угрюмом настроении сразу же вернуться в замок Хэйджорн.

Всю ночь напролет фургон катился вперед, с Ксантеном на сидении и его пленником, съежившимся на корме...

 

5

Благородные Лорды, при всей своей уверенности, не любили бродить ночами по сельской местности, по причине, высмеиваемой некоторыми как суеверный страх. Другие ссылались на путешественников, проведших ночь рядом с древними руинами, и их галлюцинации: жуткую музыку, или... или звуки далеких призрачных рогов. Другие видели бледнолиловые или зеленые огоньки призраков, бежавших широким шагом через лес в Ходдское аббатство — ныне старые развалины, славившиеся своей Белой Ведьмой, которая взимала с окрестностей большую дань.

Было известно более ста таких случаев; поэтому, хотя твердолобые и посмеивались, никто без нужды не путешествовал ночью по сельской местности. В самом деле, если призраки и впрямь посещали места трагедий и разбитых сердец, то тогда ландшафт старушки Земли должен быть родным домом для неисчислимого множества приведений и духов, особенно тот регион, где продвигался на энергофургоне Ксантен, где каждая скала, каждый луг, каждая долина и болото — были покрыты плотной коркой человеческих испытаний.

Взошла луна, Фургон катился на север по древней дороге, по отсвечивавшим при луне бетонным плитам. Дважды Ксантен видел мерцавшие и гаснущие сбоку оранжевые огоньки, и однажды, когда он находился в тени кипариса, ему показалось, что он увидел высокую спокойную фигуру, молча следующую за фургоном.

Пленный Мех сидел, замышляя какое-то зло, и Ксантен это прекрасно знал. Без своих колючек он, должно быть, чувствовал себя деперсонифицированным, в замешательстве, но Ксантен сказал себе, что расслабляться не следует.

Дорога вела через городишко, в котором еще кое-где стояли уцелевшие строения. Даже кочевники не укрывались в этих древних городах, стараясь держаться от них подальше, страшась скверны и запаха горя.

Луна достигла зенита. Ландшафт раскинулся по сторонам сотней оттенков: серебряного, черного и серого. Оглядываясь вокруг, Ксантен подумал, что, при всех значительных удовольствиях цивилизованной жизни, можно было бы много сказать и в пользу просторов и простоты Страны Кочевников...

Мех сделал крадущееся движение. Ксантен и головы не повернул. В воздухе щелкнул кнут. Мех затих...

Всю ночь энергофургон катил по древней дороге, при свете сияющей на западе луны. Восточный горизонт пылал зеленым и лимонно-желтым, и вскоре, когда бледная луна исчезла за отдаленной цепью гор, взошло Солнце. В этот момент Ксантен заметил справа струю дыма.

Он остановил фургон. Встав на сиденье и вытянув шею, он наблюдал за станом кочевников с расстояния примерно в четыре мили. Он смог разглядеть три-четыре дюжины шатров разных размеров, дюжину ветхих энергофургонов. На высоком шатре Гетмана, как ему думалось, он разглядел черную идеограмму, которую он, кажется, узнал. Если это так, то это, должно быть, то самое племя, что не так давно нарушило границы владения Хэйджорна и которому дал отпор О. Ц. Гарр.

Ксантен поудобнее устроился на сиденьи, поправил одежду, привел в движение энергофургон и направил его к лагерю.

Сотни людей в черных плащах, высоких и тощих, как хорьки, наблюдали за его приближением. Дюжина из них прыгнула вперед, ставя стрелы на тетиву луков, нацеленных ему в сердце. С высокомерным вопросом во взоре, Ксантен подогнал фургон к шатру Гетмана и крикнул, поднявшись во весь рост:

— Гетман! — окликнул он. — Ты проснулся?

Гетман отодвинул полог, закрывающий вход в шатер, выглянул и после мгновенной задержки вышел. Подобно другим, на нем было одеяние из мягкой черной ткани, одинаково закрывающее голову и тело.

Через квадратное отверстие вырисовывалось его лицо: узкие голубые глаза, гротескно длинный нос, ассиметрично длинный и острый подбородок.

Ксантен кратко кивнул ему:

— Обратите внимание на это! — он ткнул большим пальцем в сторону Меха на корме фургона.

Гетман метнул в сторону Меха взгляд, изучил его за одну десятую секунды и вернулся к пристально рассматривающему его Ксантену.

— Его порода взбунтовалась против Джентльменов, — сообщил Ксантен. — Фактически, они вырезают всех людей Земли, поэтому мы, из замка Хэйджорн, делаем кочевникам следующее предложение: приходите в замок Хейджорн. Мы вас оденем и вооружим. Мы обучим вас дисциплине и искусству формальной войны. Мы обеспечим вас самым опытным руководством, которое имеется в нашем распоряжении. Потом мы уничтожим Мехов, вычеркнем их из земных видов. После кампании мы обучим вас техническим профессиям, и вы сможете сделать выгодную и интересную карьеру на службе замку.

Какой-то миг Гетман не подавал никакого ответа. Затем его обветренное лицо расколола свирепая улыбка и он заговорил голосом, который Ксантен нашел хорошо отмодулированным:

— Так значит, ваши звери наконец-то поднялись, чтобы растерзать вас! Жалко, что они так долго терпели! Ну, для вас-то это все равно. И вы и они — чужой народ, и, раньше или позже, ваши кости забелеют вместе.

Ксантен притворился, что не разобрал.

— Если я вас правильно понял, вы утверждаете, что перед лицом нападения Чужаков всем людям надо дать им бой, а потом, после победы, по-прежнему сотрудничать, к обоюдной выгоде. Я прав?

Усмешка Гетмана не дрогнула:

— Вы — не люди. Только мы — от земной почвы и земной воды. Мы — люди. Вы и ваши ненормальные рабы чужды нам. Мы желаем вам успеха во взаимном истреблении.

— Тогда ладно! — провозгласил Ксантен. — Значит, я все расслышал правильно. Взывать к вашей лояльности — неэффективно, это, во всяком случае, ясно. А как тогда насчет личного интереса? Мехи, не сумев истребить благородных людей замков, повернут на кочевников и перебьют вас всех, словно кучку муравьев.

— Если они нападут, мы будем с ними воевать, — ответил Гетман. — А остальные пусть делают все, что хотят.

Ксантен задумчиво посмотрел на небо:

— Мы готовы даже сейчас принять на службу в замок Хэйджорн контингент кочевников, чтобы создать кадры, из которых может быть сформирована большая и более многосторонняя группа.

Сбоку один из кочевников выкрикнул оскорбительно насмешливым голосом:

— Вы пришьете нам на спины мешочки, куда сможете наливать сироп, а?

— Этот сироп — высокопитательная и обеспечивающая телесные нужды жидкость, — ровным голосом ответил Ксантен.

— Почему же тогда вы сами не потребляете его?

Ксантен не счел нужным отвечать.

— Если вы желаете снабдить нас оружием, — сказал Гетман, — то мы возьмем его и используем против каждого, кто нам угрожает. Но не ждите, что мы будем вас защищать. Если вы боитесь за свою жизнь — бросьте замки и станьте кочевниками.

— Боимся за свою жизнь? — воскликнул Ксантен, — Какая чушь! Никогда! Замок Хэйджорн неприступен, так же, как и Джейнил, и большинство других замков — тоже.

Гетман покачал головой:

— В любое время, выбранное ВАМИ, мы могли бы взять Хэйджорн так же, как и Джейнил, и большинство других замков тоже, и перебить вас во сне.

— Что?! — в ярости воскликнул Ксантен. — Это серьезно?!

— Разумеется. Мы послали бы темной ночью человека на большом воздушном шаре и сбросили его на парапет. Он бы спустил веревку, втащил по ней лестницу, и через пятнадцать минут замок был бы взят.

Ксантен потянул себя за подбородок:

— Изобретательно, но непрактично. Птицы заметили бы такого змея. Или ветер подвел бы в критический момент... Но все это не по существу. Мехи никак змеев не запускают. Они планируют бросить все силы против Хэйджорна и Джейнила, и потом, не достигнув цели, они пойдут дальше и станут охотиться за кочевниками.

Гетман отступил шаг:

— Ну и что? Мы пережили схожие попытки со стороны людей из Хэйджорна. Все вы трусы! В рукопашную и с равным оружием, мы бы заставили бы вас есть грязь, как презренных псов, каковыми вы и являетесь!

Ксантен поднял брови в элегантном пренебрежении:

— Боюсь, что вы забываетесь. Вы обращаетесь к вождю клана замка Хэйджорн. Только утомление и скука удерживает меня от наказания вас вот этим кнутом.

— Ха! — произнес Гетман и поманил пальцем одного из кочевников. — Проткни-ка этого наглого лордишку!

Лучник выпустил стрелу, но Ксантен ожидал чего-нибудь подобного. Он выстрелил из энергопистолета, уничтожив стрелу, лук и руку лучника.

— Я вижу, что должен вас научить простому уважению к лучшим людям, а это значит, что в конце концов я вынужден применить кнут. — Схватив Гетмана за волосы, он умело обвил кнутом его узкие плечи раз, другой, третий. — Надеюсь, что этого вам хватит. Я не могу принуждать вас к войне, но я могу, по крайней мере, требовать достойного отношения от трусливых навозных жуков. — Он спрыгнул на землю и, схватив Гетмана за плечи, затолкал его на корму фургона рядом с Мехом.

Затем, развернув энергофургон, он покинул лагерь, даже не глянув через плечо: спинка сиденья надежно защищала его спину от стрел ошеломленных подданых Гетмана.

Гетман, с трудом поднявшись на ноги, вытащил кинжал. Ксантен слегка повернул голову:

— Поосторожнее! Или я привяжу вас к фургону, и вам придется бежать позади, глотая пыль.

Гетман заколебался, издал сквозь зубы звук плевка — опустился на свое место. Он посмотрел на лезвие, подумал и с лязгом засунул кинжал в ножны.

— Куда вы меня везете?

— Дальше — никуда. — Ксантен остановил фургон. — Я всего лишь желал покинуть ваш лагерь с достоинством, не пригибаясь и не уклоняясь от тучи стрел. Вы можете сойти. Как я понимаю, вы по-прежнему отказываетесь привести своих людей на службу в замок Хэйджорн?

Гетман снова издал звук плевка:

— Когда Мехи уничтожат замки, мы уничтожим Мехов. Тогда Земля навсегда будет очищена от звездной нечести...

— Вы — банда неподатливых дикарей. Отлично, слезайте и возвращайтесь в свой стан. И хорошенько поразмыслите, прежде чем снова высказывать неуважение к клановому вождю замка Хейджорн.

— Ха, — буркнул Гетман.

Спрыгнув с фургона, он быстро пошел обратно по колее в лагерь.

Он не оглянулся...

 

6

Около полудня Ксантен подъехал к Дальней долине, на краю Хейджорнских земель. Неподалеку находилось место, где располагалась деревня Искупленцев — недовольных и неврастеников, но тем не менее благородных людей замка — группы курьезной по любым стандартам. Некоторые из них обладали незавидным рангом, другие, однако, были учеными с признанной эрудицией. Но другие были лицами без достоинств и без репутации, увлекающиеся самыми экстравагантными и крайними течениями в философии. Все они занимались трудом, который не отличался от того, который возлагали на Крестьян, и все они, казалось, находили извращенное удовольствие в том, что, по стандартам замка, было грязью, нищетой и деградацией.

Как и можно было ожидать, их племя ни в коем случае не было однородным. Некоторых лучше всего было бы назвать «конформистами», другие же — их было меньшинство — отстаивали динамическую программу.

Между замком и деревней было мало сношений. При случае Искупленцы меняли фрукты или полированное дерево на инструменты, гвозди и медикаменты. Иногда благородные люди могли решить собраться посмотреть на танцы Искупленцев. Ксантен посещал деревню во многих подобных случаях, и его привлекали безыскусное очарование и неформальность этого народа в своих увеселениях. Теперь, проезжая неподалеку от деревни, Ксантен свернул в сторону и проследовал по дороге, петлявшей между высоких колючих изгородей и выходящей на обширные луга, где паслись козы и коровы.

Ксантен остановил фургон в тени, присмотрев за тем, чтобы сиропный мешочек был полон.

Потом он оглянулся на своего пленника:

— Как насчет вас? Если вы нуждаетесь в сиропе, то налейте его сами. Но нет, у вас же нет мешочка. Чем же вы тогда кормитесь? Грязью? Невкусная пища. Боюсь, что здесь она недостаточно вонючая на ваш вкус. Глотайте сироп или жуйте травку, как вам угодно, только не забредайте слишком далеко от фургона, потому что я внимательно буду следить за вами.

Мех, сидящий согнувшись в углу, не подал никакого сигнала, что он понял. И не пошевелился, чтобы воспользоваться предложением Ксантена.

Ксантен подошел к желобу с водой. Подставив ладони под струю, льющуюся из свинцовой трубы, он сполоснул руки, а затем выпил глоток воды с ладоней. Повернувшись, он обнаружил, что подошла дюжина людей. Одного он хорошо знал — человека, который мог стать Родилмингом или даже Ором, не заразись он искупленчеством.

Ксантен вежливо отдал честь:

— О. Г. Филидор. Это я, Ксантен.

— Конечно, Ксантен. Но здесь я больше не О. Г. Филидор, а просто Филидор.

— Примите мои извинения, — поклонился Ксантен. — Я лишь пренебрег всей строгостью вашей неформальности .

— Избавьте меня от вашего остроумия, — ответил Филидор. — Зачем вы привезли обкорнованного Меха? Наверное, на усыновление?

Последнее замечание намекало на практику благородных людей привозить в деревню лишних детей.

— А теперь кто щеголяет своим остроумием? Но вы разве не слышали новостей?

— Новости сюда прибывают не скоро, лишь в последнюю очередь. Кочевники — и те лучше информированы.

— Приготовьтесь удивляться. Мехи подняли бунт против замков. Хальцион и Делора разрушены, и все люди перебиты. К этому времени, наверное, появились и новые жертвы.

Филидор покачал головой:

— Я не удивлен.

— Ну тогда разве ты не озадачен? Не озабочен?

Филидор подумал.

— В какой-то степени. Наши собственные планы, никогда не бывшие особо осуществимыми, стали еще более искусственными, чем когда-либо раньше.

— Мне кажется, — заявил Ксантен, — что вы стоите перед лицом тяжелой и непосредственной опасности. Наверняка Мехи намерены стереть с лица Земли все человечество. Вам этого тоже не избежать.

Филидор пожал плечами:

— Предположительно, такая опасность существуетет... мы соберем совет и решим, что делать.

— Я могу выдвинуть предложение, которое вы, возможно, сочтете привлекательным, — сказал Ксантен. — Наша первая забота — это подавить бунт. У вас есть по крайней мере дюжина Искупленческих общин с населением в две или три тысячи, может, больше, человек. Я предлагаю, чтобы мы рекрутировали и обучили корпус высокодисциплинированных солдат, снабжаемых из арсенала замка Хэйджорн, возглавляемых самыми опытными Хэйджорнскими военными теоретиками.

Филидор удивленно уставился на него:

— Вы хотите, чтобы мы, Искупленцы, стали вашими солдатами?

— А почему бы и нет? — изобразил наивность Ксантен. — Ваша жизнь поставлена на кон, и в не меньшей степени, чем наша.

— Каждый умирает только один раз.

Настала очередь удивиться Ксантену:

— Что? Неужели так может говорить бывший Джентльмен Хэйджорна? Разве такое лицо в минуты опасности обретает гордый и смелый человек?! Разве в этом урок истории? Конечно же, нет! Мне нет нужды рассказывать вам это — вы знаете все не хуже, чем я.

Филидор кивнул:

— Я знаю, что история человека — не его технические достижения, не его устройства, и не его победы. Она — составная: это мозаика из миллионов камешков, отчет о том, как каждый человек уживался со своей совестью. Вот истинная история человеческой расы.

Ксантен сделал грациозный жест, отметая сказанное.

— О. Г. Филидор, вы оскорбительно все упрощаете! Неужели вы считаете меня тупицей? Есть много видов истории. Они взаимодействуют. Вы подчеркиваете моральную сторону. Но конечная основа морали — это выживание; то, что помогает выживанию — хорошо, все, что вызывает смерть, — плохо. Вы сами в свое время говорили это!

— Хорошо сказано, — согласился Филидор. — Но позвольте мне рассказать вам одну притчу. Может ли нация, состоящая из миллионов существ, уничтожить существо, которое заразит всех смертельной болезнью? Вы скажите — да. Десять голодных зверей охотятся на вас, чтобы наесться. Убивать ли их, чтобы спасти свою жизнь? Вы снова скажете — да, хотя тут вы уничтожаете больше, чем спасаете. Еще пример: один человек живет в хижине в пустынной долине. Сто тысяч космических кораблей спускаются с неба и пытаются уничтожить его. Может ли он уничтожить эти корабли в порядке самозащиты, даже хотя он один, а их сто тысяч? Наверное, вы скажете, что — да. Что же тогда, если целый мир, целая раса существ борются против этого единственного человека? Может ли он убивать всех? А что, если нападающие — такие же люди, как и он сам? Что, если он — существо из первого примера, которое иначе заразит всех, весь мир болезнью? Вы видите — нет места, где можно применить простой критерий. Мы искали — и ничего не нашли. Следовательно, с риском погрешить против выживания, мы, по крайней мере я, ибо я могу говорить только за себя — выбрал мораль, которая дарит мне душевное спокойствие. Я никого не убиваю. Я ничего не уничтожаю.

— Вы! — презрительно бросил Ксантен. — Если в эту долину вступит взвод Мехов и начнет убивать ваших детей, то разве вы не станете их защищать?

Филидор отвернулся, поджав губы. В разговор вступил другой Искупленец:

— Филидор определил мораль. Но кто же абсолютно морален? Филидор, или я, или вы? Может быть, в таком случае бросить свою мораль?

— Оглянитесь вокруг, — предложил Филидор. — Узнаете ли вы здесь кого-нибудь?

Ксантен посмотрел на группу. Поблизости стояла девушка необыкновенной красоты. На ней была белая накидка и красный цветок в кудрявившихся волосах, темневших по ее плечам.

Ксантен кивнул:

— Я вижу женщину, которую О. Ц. Гарр желал ввести в свой дом в замке.

— Именно, — подтвердил Филидор. — Вы помните обстоятельства?

— И очень даже хорошо, — ответил ему Ксантен. — Были энергичные выражения со стороны Совета Нотаблей, по причине угрозы нашим законам о контроле над численностью населения. О. Ц. Гарр пытался обойти закон таким образом: «Я же держу Фан, — говорил он. — Временами я имею целых шесть или даже восемь Фан, и никто не издает ни слова протеста. Я буду называть эту девушку Фаной и держать ее среди своих остальных Фан». Я и другие протестовали. Дело чуть не дошло до дуэли. О. Ц. Гарр был вынужден оставить девушку в покое. Она была отдана под мою опеку, и я переправил ее в Дальнюю долину.

— Все правильно, — кивнул Филидор. — Ну, мы пытались разубедить Гарра. Он отказался поддаться на уговоры и пригрозил нам своими охотничьими силами Мехов из тридцати особей. Мы насторожились. Моральны ли мы? Сильные мы или слабые?

— Иногда, — сказал Ксантен. — Иногда лучше мораль. Хотя даже О. Ц. Гарр нередко ошибается, а вы всего лишь Искупленцы... Схожее и в случае с Мехами. Они уничтожили замки и всех людей. Если мораль означает покорное принятие своей участи, тогда мораль должна быть забыта!

Филидор издал кислый смешок:

— Какая замечательная ситуация! Здесь имеются Мехи, подобные Крестьянам, Птицам и Фанам, все переделанные, трансформированные и порабощенные для человеческого удовольствия. В самом деле, именно этот факт и создает нашу вину, которую мы должны искупить. А теперь вы хотите, чтобы мы уничтожили этих несчастных существ?

— Ошибочно чересчур много размышлять и горевать о прошлом, — наставительно произнес Ксантен, — И все же, если вы желаете сохранить за собой возможность созерцать и размышлять, я предлагаю вам драться сейчас с Мехами, или, самое малое, укрыться в замке.

— Только не я, — ответил Филидор. — Наверное, другие могут выбрать и поступить так, как вы предлагаете.

— Вы будете ждать, пока вас убьют?

— Нет, я и другие, несомненно, укроемся в отдаленных горах.

Ксантен влез обратно на борт энергофургона:

— Если вы измените свое мнение, приходите в замок Хэйджорн.

И отбыл.

Дорога продолжала идти по долине, извиваясь вверх по склону гор, пересекая хребет. Далеко впереди, четким силуэтом на фоне гор, стоял замок Хэйджорн...

 

7

Ксантен доложил Совету:

— Космические корабли использовать невозможно. Мехи сделали их неуправляемыми. Любой план обратиться за помощью к Родным Планетам лишен смысла.

— Это печальные новости, — поморщился Хэйджорн — Ну, тогда с этим все.

— Возвращаясь на энергофургоне, я встретил племя кочевников. Вызвал Гетмана, объяснил ему преимущества службы замку Хэйджорн. У кочевников, боюсь, отсутствуют грация и покорность. Гетман дал мне столь дерзкий ответ, что я был в негодовании. В Дальней долине я навестил деревню Искупленцев и сделал им схожее предложение, но без особого успеха. Они столь же идеалистичны, сколь грубы кочевники. У тех и у других тенденция к бегству. Искупленцы говорят, что укроются в горах. Кочевники говорят, что отступят, вероятно, в степи.

— Чем поможет им бегство? — презрительно фыркнул Бодри. — Наверное, они выиграют несколько лет, но в конечном итоге Мехи найдут их всех до последнего. Такова их методичность.

— В то же время, — раздраженно заявил О. Ц. Гарр, — мы могли бы организовать их в эффективный боевой корпус, к выгоде всех. Ну что ж, пусть тогда погибают! Мы-то в безопасности!

— В безопасности, да, — мрачно проговорил Хэйджорн, — Но что будет, когда откажут энергосистемы? Когда сломаются лифты? Когда прервется циркуляция воздуха так, что мы станем задыхаться? Что тогда?

О. Ц. Гарр мрачно покачал головой:

— Мы должны стать твердыми, как сталь, перед этими недостойными обстоятельствами, и как можно с большей грацией. Но механизмы замка прочны, и я не думаю, что будет много ухудшений или отказов оборудования в ближайшие пять-десять лет. К тому времени может произойти все что угодно.

Клагхорн, сидевший, лениво откинувшись на спинку кресла, наконец заговорил:

— В сущности, это пассивная программа подобна бегству кочевников или Искупленцев; она очень мало смотрит за пределы текущего момента.

О. Ц. Гарр ответил заботливо вежливым кивком:

— Клагхорн знает, что я никому не уступлю в смелой искренности, так же, как и в оптимизме и прямоте, короче, в качествах, обратных пассивности. Но я отказываюсь придавать достоинство глупому мелкому недовольству, уделяя ему серьезное внимание. Как может он навешивать на эту процедуру ярлык — «пассивность»? Нет ли у заслуженного и достопочтенного главы Клагхорнов другого предложения, которое наиболее эффективно сохранит наш статус, наши стандарты, наше самоуважение?

Клагхорн медленно кивнул, с легкой полуулыбкой, которую О. Ц. Гарр находил отталкивающей и самодовольной:

— Есть простой и эффективный способ, которым можно нанести поражение Мехам.

— Ну и отлично! — воскликнул Хэйджорн. — Зачем колебаться? Позвольте нам услышать о нем!

Клагхорн задумчиво оглядел лица всех за покрытым красным бархатом столом: бесстрастный Ксантен, с его плотными, неподвижными мускулами лица, привычно сжатыми в выражении, неприятно походившем на усмешку. Иссет, красивый, прямой и полный жизни, как самый порывистый Кадет. Хэйджорн, обеспокоенно мрачный, с его чересчур явно видным внутренним замешательством. Элегантный Гарр. Овервиль, крепко задумавшийся о неудобствах будущего. Ор, играющий со своей табличкой из слоновой кости — либо скучающий, либо сдавшийся? Другие выказывали разные аспекты сомнений, мудрых предчувствий, надменности, мрачного негодования, нетерпения, а в случае Флоя — спокойную улыбку, или, как позднее охарактеризовал ее Иссет, «имбецильную ухмылку» — призванную выразить его абсолютную непричастность ко всему этому скучному делу.

Клагхорн воспринял весь фон лиц и покачал головой:

— В данный момент я не стану рассматривать глубже этот план, так как боюсь, что он пока не работоспособен. Но я должен указать, что ни при каких обстоятельствах замок Хэйджорн не сможет оставаться таким, каким он был прежде, даже если мы уцелеем после нападения Мехов.

— Ба! — воскликнул Бодри. — Мы теряем достоинство, становимся смешными, когда всего лишь обсуждаем этих зверей!

Ксантен зашевелился:

— Тема неприятная, но помните: Хальцион уничтожен, Делора — тоже, и кто знает, какие еще замки? Давайте не будем засовывать головы в песок! Мехи не исчезнут только лишь потому, что мы их игнорируем!

— В любом случае, — заметил О. Ц. Гарр. — Джейнил в безопасности. Другие, если они еще не перебиты, вполне могут укрыться у нас во время этих неудобств — если только смогут оправдать свое унижение и бегство. Я лично считаю, что Мехи скоро вернутся к покорности, желая возвратиться на свои посты.

Хэйджорн мрачно покачал головой:

— В это трудно поверить. Ладно, сделаем перерыв...

Из огромного числа электрических и механических устройств замка первой вышла из строя система радиосвязи.

Поломка произошла столь скоро и столь внезапно, что соответствующие теоретики, а именно И. К. Хард и Вегус, предположили диверсию сбежавших Мехов. Другие отмечали, что эта система никогда не была абсолютно надежной, что сами Мехи вынуждены были постоянно возиться со схемами и что выход из строя радиосвязи был просто результатом неудачной конструкции.

Хард и Вегус осмотрели громоздкий аппарат, но причины отказа понять не смогли. После получасового совещания они пришли к выводу, что для любой попытки восстановления схемы необходимы ее пересмотр и полное переустройство, с последующим испытанием конструкции и калибровки приборов, а также изготовление совершенно нового набора деталей.

— ... Это совершенно невозможно, — заявил Вегус в своем докладе Совету. — Простейшая годная к использованию система потребует нескольких технико-лет. А под рукой нет даже одного-единственного техника. Таким образом, мы должны подождать, пока будет обучена и готова к труду новая рабочая сила взамен Мехов.

— В ретроспективе, — заявил Иссет, старейший из вождей кланов, — ясно, что во многих отношениях мы были менее, чем предусмотрительны. Неважно, что люди с Родных Планет вульгарны! Люди более проницательные, чем мы, поддерживали бы межпланетную связь.

— Отсутствие «проницательности» и «предусмотрительности» не были определяющими фактами, — возразил Клагхорн. — Связь не поощрялась потому, что Лорды не хотели, чтобы живущим на Земле указывали с Родных Планет. Вот так. Все просто...

Иссет икнул и начал было возражать, но Хэйджорн поспешил вмешаться:

— К несчастью, как говорит нам Ксантен, космические корабли превратились в бесполезный хлам. Хотя соответствующие Джентльмены из нашего числа обладают в этой области глубокими знаниями теоретического характера, но опять же: кто будет выполнять физическую работу? Даже будь ангары и космические корабли под нашим контролем...

— Дайте мне шесть взводов крестьян и шесть снаряженных энергофургонов с энергопушками, — провозгласил О. Ц. Гарр, — и я отобью ангары! Тут трудностей нет!

— Ну, хоть какой-то сдвиг, по крайней мере! Я помогу вам Крестьянами, и, хотя я ничего не знаю об управлении пушкой, можете на меня положиться — в смысле любого совета, который я смогу дать. — Хейджорн оглядел группу, нахмурился и потянул себя за подбородок. — Но в этой программе тоже есть трудности. Во-первых, у нас под рукой только один энергофургон, на котором вернулся со своей рекогносцировки Ксантен. Потом, насчет наших энергопушек — кто-нибудь проинспектировал их? Хранение их было доверено Мехам, но, возможно, и даже вероятно, что они проявили злой умысел и в этом. О. Ц. Гарр, вы считаетесь опытным военным теоретиком. Что вы можете сообщить нам по этой части?

— На данный момент я не проделал никакой инспекции, — сообщил О. Ц. Гарр. — А сегодня Обозрение Старинных Камзолов займет нас всех до «Часа Вечерней Оценки».

Он посмотрел на свои часы:

— Наверное, сейчас столь же удобное время сделать перерыв, как и любое другое время — пока я не смогу снабдить Совет детальной информацией относительно пушек.

Хэйджорн кивнул:

— Время в самом деле очень позднее. Ваши Фаны появятся сегодня?

— Только две, — ответил О. Ц. Гарр, — Лазури и Одиннадцатая Тайна. Я не смог найти ничего подходящего ни для маленькой Голубой Феи, ни для Прозрачного Восторга, а Глорианс все еще требуется обучение. Сегодня наибольшее внимание должна привлечь Разноцвет В. З.

— Да, — согласился Хэйджорн. — Я слышал мнения других, и они сводятся к тому же. Ладно, тогда до завтра. — Э-э, Клагхорн, вы хотите что-то сказать?

— Да, в самом деле, — скромно признался Клагхорн. — У всех нас оставалось в распоряжении мало времени. Я серьезно сомневаюсь в эффективности Крестьянских войск. Они все равно, что кролики против волков. А нам нужны скорее пантеры, а не кролики.

— А, да... — туманно протянул Хэйджорн. — Да, в самом деле...

— Где же тогда найти пантер? — Клагхорн вопросительно оглядел сидящих вокруг стола. — Неужели никто не может предложить, где их взять?.. Жалко. Хорошо, если пантеры не появятся, то, я полагаю, сойдут и кролики. Давайте займемся делом, превращая кроликов в пантер немедля. Я предлагаю, чтобы мы отсрочили все праздники и спектакли до тех пор, пока не появится большая уверенность в нашем будущем.

Хэйджорн поднял брови, открыл рот, собираясь что-то сказать, — и снова закрыл. Он внимательно посмотрел на Клагхорна, чтобы удостовериться, шутит он или нет. Затем он с сомнением оглядел сидящих за столом.

Бодри исторг весьма наглый смех;

— Кажется, эрудит Клагхорн поднимает панический крик!

— Это очевидно, — согласился О. Ц. Гарр. — Со всем достоинством, мы не можем себе позволить, чтобы дерзость наших слуг вызвала у нас такую безумную тревогу. Мне стыдно даже затрагивать эту тему!

— А мне не стыдно, — ответил Клагхорн с тем открытым самодовольством, которое столь раздражало О. Ц. Гарра. — И я не вижу, никаких причин, по которым нам следовало бы смущаться. Нашим жизням угрожают — и в этих условиях такой пустяк, как наше смущение или что-нибудь подобное, становится второстепенным.

О. Ц. Гарр поднялся и издевательски отдал честь в сторону Клагхорна, отдал так, что это сильно смахивало на намеренное оскорбление. Клагхорн, тоже поднявшись, отдал честь схожим образом — и столь степенно и услужливо, что облачил оскорбление О. Ц. Гарра в пародийные одежды. Ксантен, презиравший О. Ц. Гарра, рассмеялся открыто.

О. Ц. Гарр поколебался, однако, почувствовав, что при данных обстоятельствах ссора будет расценена как дурной тон, широким шагом вышел из комнаты...

Обозрения Старинных Камзолов — ежегодные выступления Фан, облаченных в пышные одежды, — имели место в Большой Ротонде, на северной стороне Центральной площади..

Примерно половина Джентльменов и меньше четверти Леди держали Фан. Это были туземные создания из пещер Альбирло-7 — покорная раса, игривая и способная привязываться, — которые после нескольких тысяч лет селекции превратились в эльфов пикантной красоты. Окутанные тонким газом, который выходил у них из пор за ушами и струился по рукам, по спине, они были самыми безобидными существами, заботящимися только о том, чтобы доставить людям удовольствия, невинно-суетные. Большинство Джентльменов относились к ним приветливо, но иногда ходили слухи о Леди, наказывающих особо ненавистных им Фан раствором аммиака, от которого тускнели их шкурки, а газ пропадал навсегда.

Джентльмен, очарованный Фаной, считался смешной фигурой. Заботливо выведенные, Фаны казались хрупкими девушками, но, если их использовали в сексуальных целях, они становились помятыми и изможденными, с обвисшим и обесцветившимся газом, — и всем было ясно, что такой-то Джентльмен неправильно использовал свою Фану. В этом отношении, по крайней мере, женщины замка могли показать свое превосходство. И они делали это, ведя себя с такой экстравагантностью и провокационностью, что Фаны по контрасту с ними казались самыми бесхитростными и хрупкими природными духами. Протяженность жизни Фан равнялась, наверное, годам тридцати, и в последние годы — лет десять, — потеряв свою красоту, они укутывались в мантии из серого газа и выполняли лакейские обязанности в будуарах, кухнях, чуланах и детских.

Обозрение Старинных Камзолов было больше обозрением Фан, чем Камзолов, хотя и последние, искусно сотканные из фан-газа, были сами по себе великолепны.

Владельцы Фан сидели в нижнем ярусе, в напряжении от надежд и гордости, в экзальтации, когда какая-нибудь Фана производила особенно роскошную демонстрацию, — и погружаясь в черные бездны, когда ритуальные позы намекали на что-то еще, помимо грации и элегантности. Во время каждой демонстрации Джентльмены — и не только владельцы Фан — восторгались высокоформальной музыкой. Сам владелец никогда не играл на лютне при выступлении его Фаны. Демонстрация никогда не была открытым состязанием, и не позволялось никакого формального одобрения вслух, но все смотревшие принимали про себя решение, которая из Фан была более восхитительной и грациозной, и, таким образом, повышалась репутация владельца.

Очередyое «Обозрение» задерживалось на полчаса, по причине бегства Мехов понадобились соответствующие спешные импровизации. Но благородные люди замка Хэйджорн не любили разводить критику и не обращали внимания на случайные ошибки, когда дюжина молодых Крестьян с трудом выполняла незнакомые им действия. Фаны были столь же восхитительны, как и всегда, они изгибались, извивались и раскачивались под звучные аккорды лютни, трепеща своими пальчиками, словно нащупывая капли дождя, неожиданно съеживались, затем пружинисто распрямлялись — и, наконец, кланяясь, соскальзывали со сцены.

Посреди программы в Ротонду неуклюже бочком вступил один Крестьянин и что-то с настойчивым видом прошептал Кадету, подошедшему спросить, что у него за дело. Кадет сразу же пробрался к отполированной черной ложе Хэйджорна. Хэйджорн выслушал, кивнул, произнес несколько слов, очень кратких и спокойных, и снова, как ни в чем не бывало, устроился в своем кресле, словно послание было несущественным. Благородные люди из зрителей тут же успокоились.

Представление продолжалось. Восхитительная пара О. Ц. Гарра выступила прекрасно, но в общем чувствовалось, что наиболее пленительным было выступление Дирлии, юной Фаны, принадлежавшей Иссету Флоя Газунетту; она выступала впервые.

Фаны появились в первый раз, танцуя все вместе под импровизированный менуэт. Затем они отдали последний полувеселый, полусожалеющий поклон и покинули Ротонду. Еще несколько минут Леди и Джентльмены оставались в своих ложах, смакуя эссенции, обсуждая представление, устраивая дела и поручения. Хэйджорн сидел, нахмурясь и нервно теребя рукав своего одеяния.

Вдруг он поднялся. Ротонда мгновенно умолкла, наступила тишина.

— Я не хотел бы вносить неприятную ноту в столь веселую и приятную минуту, — произнес он. — Но мне только что передали новость, и ее следует знать всем. Замок Джейнил подвергся нападению. Мехи собрали там крупные силы с сотнями энергофургонов, Они окружили замок валом, который предотвращает любое эффективное использование джейнильской энергопушки.

Для Джейнила нет никакой непосредственной опасности, и трудно понять, на что надеются Мехи, — ведь стены Джейнила высотой в двести футов.

Тем не менее, новость эта мрачная и означает, что в конечном итоге мы должны ждать похожей осады, хотя трудно понять, каким образом Мехи надеются причинить нам неудобства. Наша вода извлекается из четырех артезианских колодцев, уходящих глубоко в землю. У нас есть большие запасы пищи. Энергию мы получаем от Солнца. При необходимости мы можем консервировать воду и синтезировать пищу из воздуха, по крайней мере, так меня заверил на этот счет великий теоретик биохимии К. И. Лидсхэйм. И все же такова новость. Делайте из нее какие угодно выводы. Завтра собирается Совет Нотаблей.

 

8

— На сей раз давайте обойдемся без формальностей, — заявил Хэйджорн Совету.

О. Ц. Гарр, одетый в великолепный серо-зеленый мундир ововельских драгун, заботливо поставил на стол свой митак, так, чтобы плюмаж держался прямо.

— Из двенадцати пушек четыре, похоже, функционируют нормально. Четыре были намеренно испорчены удалением энергопроводки, четыре были заблокированы каким-то средством, так и не обнаруженные при внимательном исследовании. Я отобрал с полдюжины Крестьян, продемонстрировавших хоть какие-то способности к механике, и детально проконсультировал их. В настоящее время они заняты сращиванием наводок. Такова моя текущая информация относительно пушек.

— Умеренно хорошие новости, — заключил Хэйджорн. — Что насчет предложенного корпуса вооруженных Крестьян?

— Проект пущен в ход. Сейчас О. Ф. Мали и И. А. Берцелаиус инспектируют Крестьян с целью набора и обучения. Я не могу сделать никакого оптимистического предсказания касательно военной эффективности такого корпуса, даже обученного или руководимого такими достойными Джентльменами, как О. Ф. Малк, И. А. Берцелиус и я. Крестьяне — скромная, но эффективная раса, восхитительно пригодная для выпалывания сорняков, но не имеющая какого-либо пороха для драки.

Хэйджорн оглядел членов Совета.

— Есть какие-нибудь другие предложения?

Борди заговорил резким сердитым голосом:

— Если бы только эти злодеи оставили нам энергофургоны, то мы могли бы погрузить пушки на борт. Для этого, по крайней мере, Крестьяне годятся. Тогда мы могли бы подъехать к Джейнилу и ударить по этим псам с тыла.

— Эти Мехи кажутся совершенными дьяволами, — провозгласил Ор. — Что у них на уме? Почему после всех этих веков они вдруг сошли с ума?

— Мы все задаем себе те же самые вопросы, — ответил Хэйджорн. — Ксантен, вы вернулись с рекогносцировки с пленником. Вы пробовали допросить его?

— Нет, — ответил Ксантен, — По правде говоря, с тех пор я и не думал о нем.

— Почему бы тогда нам не попробовать его допросить? Наверное, он сможет дать ключ к разгадке.

Ксантен кивнул в знак согласия:

— Могу попытаться. Но, честно говоря, я не ожидаю что-нибудь узнать от него.

— Клагхорн, вы эксперт по Мехам, — обратился Борди. — Могли бы вы подумать, что эти создания способны на такой сложный заговор? Что они надеются приобрести? Наши знания?

— Конечно, они способны к точному и быстрому планированию, — ответил Клагхорн. — Их безжалостность меня удивляет больше, чем следовало бы. Я никогда не знал, что они жаждали нашей материальной собственности, и они не показывали ни малейшей склонности к тому, что мы считаем спутниками цивилизации: утонченные признаки чувств и тому подобное. Я часто размышлял — хотя я лично не предлагаю это как теорию — что структурно-логический мозг имеет куда большее значение, чем мы считали. Наш мозг примечателен предельным отсутствием рациональной структуры. Учитывая случайную манеру, с которой формируются, регистрируются, индексируются и запоминаются наши мысли, любой рациональный акт становится чудом. Наверное, мы не способны к рациональности. Наверное, все наше мышление — это набор импульсов, генерируемых одними эмоциями, направляемых другими, ратифицируемых третьими. По контрасту мозг Меха — чудо того, что кажется точной инженерией. По форме он представляет из себя грубый куб и состоит из микроскопических клеток, взаимно связанных органическими волоконцами, каждое из которых представляет из себя одноволновую молекулу с пренебрежимо малым электрическим сопротивлением. Внутри каждой клетки — пленки из кремнезема, жидкость варьируемой проводимости и электрических потенциалов, корка из сложной смеси окислов металлов. Этот мозг способен упорядоченно складировать огромное количество информации. Ни один факт не теряется, если его намеренно не забывают. Такова способность, которой Мехи обладают. Мозг этот также функционировал как радиопередатчик, возможно, и как радар — хотя это опять предположение. Где мозг Меха оказывается неполноценным, так это в его эмоциональной расцветке. Один Мех в точности подобен другому, без каких бы то ни было поддающихся нашему восприятию отличий. Эта особенность является функцией их системы общения.

При этих уникальных условиях было бы немыслимо развиться личности, единственной в своем роде. Они служили нам эффективно, и мы думали, что они ничего не чувствовали относительно своего положения: ни гордости при достижении результата, ни негодования, ни стыда. Ничего в этом роде. Но они не любили, даже ненавидели нас — да и сейчас ненавидят. Для нас трудно представить себе этот эмоциональный вакуум — когда каждый из нас что-то чувствует по отношению ко всему, что нас окружает. Мы живем в сумбуре эмоций; наш мозг — это огонь, их же — напоминает ледяной кубик. Их кормили, одевали, берегли в манере, которую они находили удовлетворительной. Почему они взбунтовались? Я долго размышлял на эту тему, но единственная причина, которую я смог сформулировать, кажется столь гротескной и неразумной, что я отказываюсь принимать ее всерьез. Если же это, в конце концов, является правильным объяснением... — голос его замер.

— Ну? — повелительно потребовал ответа О. Ц. Гарр. — И что тогда?

— Тогда? Все одно! Они твердо решили уничтожить человеческую расу. Мое предположение ничего не изменит.

Хэйджорн обратился к Ксантену:

— Все это должно помочь вам в ваших распросах.

— Я как раз собирался предложить, чтобы Клагхорн помог мне, если он согласен, — ответил Ксантен.

— Как вам угодно, — согласился Клагхорн. — Хотя, по моему мнению, информация, которая не относится к делу, не имеет значения. Нашей единственной заботой должно быть средство отразить их натиск и спасти свою жизнь.

— И, за исключением сил «пантер», которых упомянули на нашей предыдущей сессии, вы не можете представить себе никакого тонкого оружия? — грустно спросил Хэйджорн. — Какого-нибудь устройства, создающего электрический резонанс в их мозгу, или чего-нибудь подобного?

— Неосуществимо, — отрезал Клагхорн. — Соответствующие органы в мозгу этих созданий функционируют, как реле перегрузки. Хотя, с другой стороны, в течение всего времени работы этих «реле» они не способны к связи друг с другом.

После минутного размышления, он задумчиво добавил:

— Кто знает? О. Г. Берналь и Вегус — теоретики с глубокими знаниями таких проекций. Наверное, они могут сконструировать подобное устройство или даже несколько — для возможной надобности.

Хэйджорн с сомнением кивнул и посмотрел на Вегуса.

— Это возможно?

Вегус свел брови:

— Сконструировать? Конечно, я могу спроектировать такой прибор, но компоненты рассеяны в полном беспорядке по складам, одни функционируют, другие — нет. Чтобы достичь чего-нибудь серьезного, я должен стать не больше, чем подмастерьем Мехов. — Он рассердился, и голос его отвердел. — Я нахожу трудным поверить, что мне указывают на такой факт?! Неужели вы столь мало цените меня и мои таланты?

— Конечно же нет! — поспешил заверить его Хэйджорн, — Я лично никогда не помыслил бы оспаривать ваши достоинства.

— Никогда! — согласился Клагхорн. — Я также согласен с Хэйджорном, и тем не менее во время нынешних чрезвычайных обстоятельств мы обнаружили, что унижения будут навязаны нам — если мы сейчас же не навяжем их себе сами.

— Отлично! — губы Вегуса дрогнули в лишенной юмора улыбке. — Вы пойдете со мной на склад. Я укажу, какие компоненты надо собрать и принести, а черновую работу сделаете вы. Что скажете на это?

— Я скажу, что с радостью сделаю это, если от этого будет настоящая польза. Однако я едва ли смогу выполнять работу и для дюжины других теоретиков. Будет ли нести службу еще кто-нибудь, кроме меня?

Никто не ответил. Молчание было абсолютным, словно все присутствующие Джентльмены затаили дыхание.

Хэйджорн начал было говорить, но Клагхорн перебил его:

— Простите, Хэйджорн, нр здесь мы столкнулись с основным принципом, и решение должно быть принято сейчас, и немедленно.

Хэйджорн отчаянно оглядел Совет:

— У кого есть относящиеся к делу замечания?

— Клагхорн должен поступить так, как велит ему врожденная натура, — провозгласил самым медовым голосом О. Ц. Гарр- — Я не могу диктовать ему. Что же касается лично меня, то я никогда не унижу своего статуса Джентльмена Хэйджорна. Это кредо столь же естественно для меня, как дыхание. Если оно когда-нибудь будет скомпрометировано, то я стану пародией на Джентльмена, гротескной маской самого себя. Это — замок Хэйджорн, и мы представляем кульминацию человеческой цивилизации. Любой компромисс таким образом становится деградацией, любое снижение наших стандартов становится бесчестием! Я слышал, как употребили выражение «чрезвычайные обстоятельства». Какое прискорбное выражение и настроение! Удостаивать таких крысоподобных любителей пощелкать и поскрежетать зубами — это, по моему мнению, недостойно Джентльменов Хэйджорна!

Вокруг стола Совета раздался ропот одобрения. Клагхорн откинулся на спинку кресла, опустив подбородок на грудь, словно расслабился. Взгляд его ясных глаз переходил от лица к лицу и наконец вернулся к О. Ц. Гарру, которого он долго изучал с бесстрастным интересом.

— Ясно, что вы обращали свои слова ко мне, — вновь заговорил он. — Я ценю их злость. Но сейчас это неважно. — Он отвел взгляд от О. Ц. Гарра и уставился на массивный алмазно-изумрудный канделябр. — Важнее тот факт, что Совет в целом, несмотря на мои серьезные увещевания, кажется, поддерживает вашу точку зрения. Я не могу больше побуждать, убеждать, осторожно внушать — и покидаю замок Хэйджорн. Я нахожу данную атмосферу удушающей. Надеюсь, что вы переживете нападение Мехов, хотя и сомневаюсь, что это вам удастся. Они — умная, изобретательная раса, не обеспокоенная приступами сомнений и предвзятости, а мы долго недооценивали их качеств.

Клагхорн поднялся со своего места и вставил табличку из слоновой кости в свое гнездо:

— Я прощаюсь со всеми вами.

Хэйджорн поспешно вскочил на ноги, умоляюще протянув руки вперед:

— Не уходите в гневе, Клагхорн! Одумайтесь. Нам нужны ваша мудрость, ваш опыт.

— Разумеется, нужны, — согласился Клагхорн, — И даже больше: вам нужно действовать по данному мной совету. До этого у нас не будет точек соприкосновения и любое дальнейшее общение будет бесплодным и утомительным.

Он отдал краткую, включающую всех, честь, и покинул палату.

Хэйджорн медленно вернулся на свое место. Другие делали беспокойные движения, откашливаясь, смотрели на канделябр, изучали свои таблички. О. Ц. Гарр что-то тихо сказал сидящему рядом с ним Н. Ф. Вайясу, и тот согласно кивнул.

Хэйджорн произнес притихшим голосом:

— Нам будет недоставать присутствия Клагхорна, его проницательных, если не парадоксальных, идей и озарений... Мы мало чего достигли. Вегус, вы, наверное, подумаете над обсуждавшимся проектом. Ксантен, вам надо допросить Меха. О. Ц. Гарр, вы, несомненно, присмотрите за ремонтом энергопушки. Помимо этих мелких дел, мы, похоже, не развили никакого общего плана действий, чтобы помочь нам самим или Джейнилу.

— Что насчет других замков? — спросил Марун. — Они еще существуют? У нас нет новостей. Я предлагаю отправить Птиц к каждому замку и разузнать об их положении.

Хэйджорн согласно кивнул:

— Да, это мудрый шаг. Наверное, вы позаботитесь об этом, Марун?

— Я сделаю это сам.

— Хорошо. А теперь на время прервем заседание и сделаем перерыв...

Птицы были посланы Маруном из клана Ор и вернулись одна за другой. Их рапорты были схожи:

— Си Айленд — заброшен. Мраморные колонны свалены вдоль берега. Жемчужный купол обвалился. Трупы плавают в Водном саду.

— Маравиль пахнет смертью. Джентльмены, Крестьяне, Фаны — все погибли! Даже Птицы улетели!

— Делора: а рос, рос, рос! Мрачная сцена! Не найти ни одного признака жизни!

— Ангом безлюден! Огромная деревянная дверь разбита! Вечнозеленое пламя погасло!

— В Хальционе ничего нет. Крестьяне были загнаны в шахту.

— Туант — молчание.

— Морнинглайт — смерть!

 

9

Три дня спустя Ксантен принудил шесть Птиц поднять в воздух кресло. Он направил их сперва по широкой дуге вокруг замка, затем — на юг, к Дальней долине.

Птицы прогорланили свои обычные жалобы, затем побежали по палубе большими неуклюжими скачками, угрожая немедленно сбросить Ксантена на мостовую. Наконец они, поднявшись в воздух, полетели вверх по спирали. Далеко внизу замок Хэйджорн выглядел сложной миниатюрой. Каждый дом был отмечен своим уникальным скоплением башен, башенок и вышек, своими собственными очертаниями крыши, своим длинным, развевающимся на ветру вымпелом.

Птицы совершили предписанный круг, скользя над скалами и соснами Северного Гребня. Затем, развернув крылья наискось к восходящему потоку, понеслись к Дальней долине.

Птицы и Ксантен летели над приятными на вид Хэйджорнскими владениями, над старыми садами, полями, виноградниками, деревнями Крестьян. Они пролетели над озером Мод, с его павильонами и доками, над лугами, где паслись коровы и овцы, и вскоре прибыли в Дальнюю долину, к пределам Хэйджорнских земель.

Ксантен указал, где он желает приземлиться. Птицы, которые предпочли бы расположиться поближе к деревне, где они могли бы наблюдать за происходящим, сердито зароптали, заголосили и посадили Ксантена столь жестко, что не будь он настороже, то приземлился бы вверх тормашками.

Ксантен приземлился без элегантности, но по крайней мере удержался на ногах.

— Ждите меня здесь! — приказал он. — Не шастайте по сторонам и не пробуйте никаких фокусов с пристяжными ремнями. Когда я вернусь, то желаю увидеть шесть спокойных Птиц в четком построении, с не перепутанными и не перекрученными ремнями. Предупреждаю, никаких склок! Никаких шумных кошачьих концертов, навлекающих неблагоприятные комментарии! Пусть все будет как я приказал!

Птицы надулись, затопали, склонили набок головы, шепча оскорбительные замечания, неслышные Ксантену.

Ксантен повернулся, бросил на Птиц последний суровый взгляд и пошел по дороге в деревню.

Лозы отяжелели от свежей и спелой ежевики, и множество деревенских девушек наполняли ею корзины. Среди них была и девушка, которую О. Ц. Гарр хотел умыкнуть для своего личного употребления. Проходя мимо, Ксантен вежливо отдал честь.

— Если мне не изменяет память, мы раньше встречались.

Девушка улыбнулась полупечальной, полукапризной улыбкой.

— Ваша память служит вам хорошо. Мы встречались в Хэйджорне, куда меня взяли пленницей. И позже, когда вы переправляли меня сюда в темноте, хотя тогда я и не могла разглядеть вашего лица. — Она протянула ему корзину. — Вы не голодны?

Ксантен вежливо взял несколько ягод. В ходе разговора он узнал, что девушку зовут Глисс Медоусвит, что ее родители были ей неизвестны, но являлись, надо полагать, благородными людьми замка Хэйджорн, превысившими свою квоту рождения. Ксантен изучил ее еще внимательнее, чем раньше, но не смог найти сходства ни с одним из семейств Хэйджорна.

— Возможно, что вы происходите из замка Делора. В вас есть некоторое сходство с Козансами оттуда. Это семейство, знаменитое красотой своих Леди.

— Вы не женаты? — безыскусно спросила она.

— Нет, — ответил Ксантен. И в самом деле, только днем раньше он прекратил свои отношения с Арминой. — А вы не замужем?

Она покачала головой:

— Будь я замужем, я бы никогда не собирала ежевику — работа зарезервирована для дев. Почему вы приехали в Дальнюю долину?

— По двум причинам. Первая — увидеть вас. — Ксантен с удивлением услышал от себя эти слова. Но это была правда, понял он с еще одним шоком удивления. — Мне так и не удалось как следует с вами поговорить, и я всегда хотел узнать, все время ли вы так очаровательны, и веселы, и прекрасны...

Девушка пожала плечами, и Ксантен не мог быть уверенным, была ли она довольна или нет. Комплименты от Джентльмена иногда являлись прелюдией к огорчительным последствиям.

— Ну, неважно... Я приехал также поговорить с Клагхорном.

— Он живет вон там, — произнесла девушка бесстрастным голосом и вернулась собирать ягоды. — Он занимает крайнюю хижину.

Поклонившись, Ксантен проследовал к указанной хижине.

Клагхорн, одетый в свободные серые домотканые бриджи до колен, рубил топором дрова для печки. Завидев Ксантена, он прекратил работу, вытер лоб и оперся на топор.

— А, Ксантен. Рад вас видеть. Как там народ в замке Хэйджорн?

— Как и раньше. Мало что можно сообщить, хотя я и доставил вам новости.

— В самом деле? Действительно? — опершись руками о рукоять топора, Клагхорн внимательно изучал Ксантена серо-голубыми глазами.

— На нашем последнем заседании, — продолжал Ксантен, — я согласился допросить пленного Меха. А после сожалел, что вас не было под рукой, чтобы помочь, так как вы могли разрешить соответствующие двусмысленности в его ответах.

— Говорите, — предложил Клагхорн. — Наверное, я сумею сделать это теперь.

— После заседания Совета я немедленно спустился на склад, где пребывал в заключении Мех. У него отсутствовало питание. Я дал ему сиропа и ведро воды, из которого он немного полакал; затем он высказал желание отведать фаршированных моллюсков. Я вызвал кухонного работника и отправил его за данными продуктами — и Мех проглотил несколько пинт этой еды. Как я указал, это был необычный Мех, ростом с меня и без сиропного мешочка. Я препроводил его в другое помещение, в склад для коричневой плюшевой мебели, и приказал ему сесть. Я смотрел на Меха, а он на меня. Удаленные мною колючки снова отросли, вероятно, он мог по меньшей мере принимать сигналы от прочих Мехов. Он казался зверем, превосходившим других, не проявлявшим ни похоронного настроения, ни унижения, — и без колебаний ответил на мои вопросы.

Сперва я заметил:

«Благородные люди замков поражены бунтом Мехов. Мы предполагали, что ваша жизнь была удовлетворительной. Мы были неправы?»

«Определенно».

Я уверен, что он просигналил именно это, хотя и никогда не подозревал наличия у Мехов любого рода остроумия.

«Тогда отлично, — сказал я, — В каком смысле?»

«Наверняка это наивно. Мы больше не намерены трудиться по вашему желанию. Мы хотим жить по своим традиционным стандартам».

Этот ответ удивил меня. Я и не знал, что Мехи обладали какими-то стандартами, не говоря уже о традициях.

Клагхорн кивнул:

— Я был схожим образом удивлен масштабами и умственной деятельностью Мехов.

«Зачем убивать? — попрекал я Меха. — Зачем уничтожать наши жизни ради улучшения своих?»

Как только я поставил этот вопрос, я понял, что он был неудачно сформулирован. Мех, я думаю, тоже это понял. Однако в ответ он очень быстро просигналил нечто, что я счел следующим:

«Мы знали, что должны действовать решительно. Необходимым это сделал наш собственный протокол. Мы могли бы вернуться на Этамин-10, но мы предпочитаем эту планету — Землю. И мы сделаем ее своей, со своими собственными дорогами-катками, лоханями и склонами для загорания».

Это казалось достаточно ясным, но я испытывал смутное чувство, что за этим таится что-то еще.

«Понятно, — сказал я. — Но зачем убивать? Зачем уничтожать? Вы могли бы перебраться в другой регион. Возможно, мы не стали бы вас преследовать».

«Неосуществимо, по вашему собственному мнению. Мир слишком тесен для двух соперничающих рас. Вы собирались отправить нас обратно на Этамин-10».

«Нелепость! — бросил я. — Фантазии, абсурд! Вы что, принимаете меня за идиота»?

«Нет! — настаивало создание. — Двое из Нотаблей замка Хэйджорн добивались высшего поста. Один из них заверил нас, что, если его изберут, то это станет целью его жизни».

«Гротескно, неправильно поняли, — сообщил ему я- — Один сумасшедший человек не может говорить за всех людей».

«Да? Один Мех говорит за всех Мехов. Мы думаем одним умом. Разве у людей не так»?

«У нас каждый думает сам за себя. Сумасшедший, заверивший вас в этой чепухе, — злой человек. Но, во всяком случае, дело разъяснилось. Мы не предполагали отправлять вас на Этамин-10. Вы отступите от Джейнила, возьмете себе достаточно удаленные земли и оставите нас в покое.»

«Нет. Дело зашло слишком далеко. Теперь мы уничтожим всех людей.»

Истина этого заявления ясна: «ОДНА ПЛАНЕТА СЛИШКОМ ТЕСНА ДЛЯ ДВУХ РАС».

«Тогда, к несчастью, я должен убить вас, — сообщил ему я. — Такие действия мне не по нраву, но дай вам шанс — и вы убьете столько Джентльменов, сколько сможете».

Тут создание бросилось на меня, и я убил его с более легкой душой, чем если бы оно спокойно сидело на своем месте. Теперь вы знаете все. Мне кажется, что либо вы, либо О. Ц. Гарр стимулировал этот катаклизм, О. Ц. Гарр? Маловероятно. Невозможно! Следовательно, это вы, Клагхорн. ВЫ!!! Носите теперь этот груз в душе!

Клагхорн, нахмурясь, смотрел на свой топор:

— Груз — да. Вина — нет. Бесхитростность — да. Злой умысел — нет.

Ксантен отпрянул:

— Клагхорн, ваше хладнокровие меня поражает! Раньше, когда ваши враги, вроде О. Ц. Гарра, представляли вас сумасшедшим...

— Ксантен! — раздраженно воскликнул Клагхорн. — Это экстравагантное биение себя в грудь я считаю бестактным. Что я сделал невероятного? Моя вина в том, что я пытался сделать слишком много. Неудача трагична, но чахоточное лицо, висящее над чашей будущего, — еще хуже. Я намеревался, став Хэйджорном, отправить рабов по домам. Мой план провалился, рабы взбунтовались. Так что не говорите больше ни слова! Мне наскучила эта тема. Вы себе не представляете, как меня угнетают ваши выпученные глаза и изогнутый хребет.

— Может, вам и наскучило! — закричал Ксантен. — Вы осуждаете мои глаза, мой хребет, но что вы скажете насчет тысяч убитых?

— Сколь долго они прожили бы в любом случае? Жизнь дешева, как рыба в море. Я предлагаю вам оставить свои упреки и посвятить свою энергию спасению самого себя. Вы понимаете, что существуют средства к этому? Вы тупо глядите на меня. Заверяю вас, что то, что я говорю, — правда, но вы никогда не узнаете этих средств от меня.

— Клагхорн, я прилетел сюда, намереваясь снести с плеч вашу голову...

Но Клагхорн больше не слушал его и вернулся к рубке дров.

— Клагхорн!

— Ксантен, будьте любезны, кричите где-нибудь в другом месте. Увещевайте своих Птиц, что ли.

Ксантен, круто повернувшись, стремительно двинулся обратно по дороге. Девушки, собирающие ягоды, вопросительно смотрели на него и поспешно уступали ему дорогу. Ксантен остановился, посмотрел назад и вперед, вдоль дороги. Глисс Медоусвит нигде не было видно. С новой яростью он продолжил путь. И резко остановился. На упавшем дереве, в ста футах от Птиц, сидела Глисс Медоусвит, изучая стебелек травы так, словно он был поразительной реликвией прошлых веков. Птицы каким-то чудом и впрямь подчинились ему и дожидались с приличным подобием порядка.

Ксантен возвел очи горе, поковырял носком сапога дерн. Потом сделал глубокий вдох и приблизился к Глисс. Он заметил, что она воткнула цветок в свои распущенные волосы. После секунды-другой паузы она подняла глаза и посмотрела ему в лицо:

— Почему ты так рассердился?

Ксантен хлопнул себя по бедру и сел рядом с ней:

— Рассердился? Нет. Я с ума схожу от расстройства, Клагхорн же несговорчив, как камень! Он знает, как можно спасти замок Хэйджорн, но не разглашает тайны!

Глисс Медоусвит рассмеялась веселым смехом, не похожим ни на какой-либо, слышанный Ксантеном раньше в замке Хэйджорн.

— Тайну? Когда даже я знаю ее?

— Это должно быть тайной, — стоял на своем Ксантен. — Он мне не скажет.

— Слушайте. Если вы не хотите, чтобы это слышали Птицы, я скажу вам шепотом.

И она прошептала ему на ухо несколько слов.

Наверное, ее сладкое дыхание одурманило Ксантена, но недвусмысленная до неприличия суть откровения дошла до его сознания. Ксантен издал веселый смешок:

— Тут действительно нет никакой тайны. Только то, что доисторические скифы называли словом «батос». Бесчестье для. Джентльменов! Нам — отплясывать с Крестьянами? Нам — обслуживать Птиц и обсуждать с ними блеск наших Фан?

— Ах, значит, бесчестье? — она вскочила на ноги. — Тогда для вас такое же бесчестье разговаривать со мной, делая мне предложение!

— Я не делал никаких предложений! — запротестовал Ксантен. — Я сижу здесь со всем приличием.

— Слишком много времени для приличия, слишком много чести! — с поразительной демонстративностью, потрясшей Ксантена, Глисс вырвала из волос цветок и швырнула его на землю. — Вот! Так вам!

— Нет, — с неожиданной горячностью возразил Ксантен. Он нагнулся, поднял цветок и, поцеловав его, снова вдел ей его в волосы. — Я не настолько закоснел. Я попытаюсь сделать все что в моих силах.

Он положил ей руку на плечо. Она не воспротивилась.

— Скажите мне, — спросила она очень серьезно, — у вас есть какие-нибудь из этих особых женщин-насекомых?

— У меня — Фаны? Нет у меня никаких Фан!

Услышав это, Глисс рассмеялась и позволила Ксантену обнять ее, покуда Птицы кудахтали, гоготали и издавали вульгарные звуки, нахально почесываясь крыльями...

 

10

Лето уходило. 30 июня Джейнил и Хэйджорн отметили праздник Цветов, хотя к тому времени вал высоко поднялся над стенами Джейнила.

Вскоре после этого Ксантен слетал ночью на шести лучших Птицах в замок Джейнил и предложил Совету эвакуировать население по воздушному мосту — сколько возможно, сколько пожелают улететь. С каменными лицами Совет выслушал это — и глава Совета без комментариев предложил закрыть заседание.

Ксантен вернулся в замок Хэйджорн. Используя самые осторожные методы, говоря только с доверенными лицами, Ксантен склонил на свою сторону тридцать-сорок Кадетов и Джентльменов, хотя не смог сохранить в тайне доктринный тезис своей программы.

Первой реакцией традиционалистов были насмешки и обвинения в трусости. По настоянию Ксантена, его сподвижники с наиболее горячей кровью не бросили и не приняли вызова.

Вечером, 9 сентября, замок Джейнил пал. Эту новость принесли в замок Хэйджорн Птицы, которые все более и более истеричными голосами снова и снова рассказывали мрачную новость.

Хэйджорн, ныне тощий и слабый, автоматически созвал заседание Совета, оно и обратило внимание на мрачные обстоятельства:

— Выходит, мы — последний замок!

— Немыслимо, чтобы Мехи могли причинить нам вред!

— Они могут еще двадцать лет строить валы вокруг нашего замка — и всего лишь довести себя до сумасшествия. Мы в безопасности, и вовсе не странно, и даже знаменательно сознавать наконец-то, что здесь, в Хэйджорне, живут последние Джентльмены нашей расы!

Ксантен заговорил напряженным.

— Двадцать, пятьдесят лет — какая разница для Мехов? Коль скоро они нас окружат, то мы окажемся в западне. Понимаете ли вы, что сейчас нам предоставляется последняя возможность сбежать из огромной клетки, которой стал замок Хэйджорн?!

— Сбежать, Ксантен? Что за слово? Позор! — заухал О. Ц. Гарр. — Берите свою некудышнюю шайку и бегите! В степь, или в болото, или в тундру. Убирайтесь куда угодно со своими трусами, но будьте так добры — прекратите это беспрестанное паникерство!

— Гарр, я обрел убеждение с тех пор, как стал «трусом». Выживание — хорошая мораль. Я слышал это из уст выдающегося ученого мужа.

— Да? Какого такого ученого?

— О. Г. Филидор, если вас необходимо уведомлять обо всех деталях.

— Вы говорите о Филидоре-Искупленце? — хлопнул себя по лбу О. Ц. Гарр. — Он самого крайнего толка! Искупленец, переискупивший всех остальных! Будьте же разумны, Ксантен, окажите такую любезность!

— У всех нас впереди еще много лет, — деревянным голосом произнес Ксантен, — если мы освободимся от замка.

— Но замок — это наша жизнь! — провозгласил Хэйджорн. — Чем в сущности, Ксантен, мы будем без замка? Какими зверями? Кочевниками?

— Мы будем живы!

Издав негодующий возглас, О. Ц. Гарр отвернулся, изучая гобелен на стене. Хэйджорн в сомнении и замешательстве покачал головой.

Бодри воздел руки:

— Ксантен, вы лишаете всех присутствующих стойкости духа! Вы приходите сюда, вызываете это странное чувство настоятельной потребности что-то предпринять, но зачем? В замке Хэйджорна мы в такой же безопасности, как в материнских объятиях. Что мы приобретаем, отбросив все — честь, достоинство, комфорт, приятность цивилизованной жизни — и лишь для того, чтобы красться по дикой местности?!

— Джейнил тоже был в безопасности, — напомнил Ксантен. — Где сегодня Джейнил? Смерть, сгнившая ткань, прокисшее вино. Что мы приобретаем, «крадясь», — так это гарантию жизни. Я и планирую немного больше, чем «просто красться».

— Я могу назвать сотни случаев, когда смерть лучше жизни! — отрезал Иссет. — Разве я должен умирать в бесчестьи и позоре? Почему я не могу провести свои последние дни с достоинством?

В комнату вошел Б. Ф. Роберт:

— Советники, Мехи подошли к замку Хэйджорн!

Хэйджорн диким взглядом окинул помещение:

— Есть единогласие? Что мы должны сделать?

Ксантен вскинул руки к потолку:

— Каждый должен поступить так, как считает нужным! Я больше не буду спорить, я кончил! Хэйджорн, не распустите ли вы Совет на перерыв, чтобы мы могли заняться своими делами? Я — своим «прокрадыванием»...

— Совещание прерывается, — объявил Хэйджорн.

Все отправились на стены.

Вверх, по дороге в замок, шли толпой Крестьяне с окрестных полей, с тюками за плечами. На другой стороне долины, на опушке леса Бартоломью, виднелся сгусток из энергофургонов и аморфной коричнево-золотистой массы. Это были Мехи.

Он показал на запад:

— Смотрите, они идут по Длинному болоту, — Он повернулся и посмотрел, прищурившись на восток. — Глядите, вот там, в Дембридже, — тоже Мехи!

Словно по общему согласию, все повернулись к Северному Гребню. О. Ц. Гарр указал на ровный строй коричнево-золотистых фигур:

— Вон они идут, паразиты! Они нас обложили. Ну тогда пусть себе ждут!

Он отвернулся, спустился на площадь и стремительно вошел в дом Цумбельд, где после полудня работал со своей Глорианс, от которой ожидал больших достижений...

На следующий день Мехи активизировали свою деятельность — вокруг замка появилось большое кольцо: сараи, склады, бараки. Внутри этой периферии, за пределами дальнобойности энергопушек, энергофургоны наваливали горы грязи.

За ночь эти горы придвинулись к самому замку Хэйджорн. Схожим образом это повторилось и ночь спустя. Наконец стала ясна цель этих насыпей: это была защита ведущих к скале, на которой стоял замок, проходов или туннелей.

На следующий день некоторые из насыпей достигли подножья скалы. Вскоре из противоположного конца начали выезжать непрерывной вереницей энергофургоны, груженные щебнем. Они выползали, сваливали свой груз и тотчас же снова уходили в туннели.

Было установлено наличие восьми туннелей. Из каждого катился непрерывный поток земли и щебня, выгрызенного из скалы, на которой стоял замок Хэйджорн. Для столпившихся на парапетах Джентльменов и Леди стал наконец понятен смысл этой работы.

— Они не делают никаких попыток закопать нас, — произнес Хэйджорн. — Они всего лишь вырубают из-под нас скалу!

На шестой день осады большой сегмент горного склона содрогнулся и рухнул. Он почти достиг подножья замка.

— Если так будет продолжаться дальше, — пробормотал Бодри, — у нас может оказаться меньше времени, чем у Джейнила.

— Тогда идемте , — с неожиданной энергией призвал О. Ц. Гарр. — Давайте испробуем нашу энергопушку! Мы прожжем эти их несчастные туннели, и что они тогда будут делать, эти наглецы?!

Он подошел к ближайшей оружейной платформе и приказал Крестьянам снять чехлы.

Ксантен, который стоял поблизости, предложил:

— Позвольте мне помочь вам, — и сам сорвал чехол. — Стреляйте теперь, если желаете!

О. Ц. Гарр с недоумением уставился на него, затем прыгнул вперед и быстро развернул огромный силовой прожектор, нацелив его на насыпь. Потом он потянул рычаг, воздух затрещал перед открытым дулом, зарябил, замерцал пурпурными искрами. Район мишени задымился, стал черным, потом темно-красным, затем обвалился и раскаленным кратером рассыпался по местности. Но лежащая ниже земля, в двадцать футов толщиной, давала слишком хорошую изоляцию: расплавленная лужа раскалилась, побелела от жара, но не смогла расшириться или углубиться.

Энергопушка издала неожиданное стрекотание, словно произошло короткое замыкание из-за испортившейся проводки, и замерла.

О. Ц. Гарр в гневе и разочаровании проверил механизм. Затем, с жестом отчаяния и отвращения, отвернулся. Пушка была явно ограниченной эффективности.

Два часа спустя на восточной стороне скал обвалился еще один большой пласт камней, а как раз перед закатом схожая масса сорвалась с западного склона, где стена замка поднималась одной сплошной линией с утеса внизу.

В полночь Ксантен и те, кто разделял его убеждения, со своими детьми и супругами, покинули замок Хэйджорн. Шесть упряжек Птиц взлетели с летной палубы и взяли курс по направлению к лугу, рядом с Дальней долиной. Задолго до рассвета вся группа была уже на месте.

Никто с ними не прощался...

 

11

Неделю спустя отвалилась еще одна секция восточного утеса, увлекая за собой приличный кусок опоры из плавленого стекла и камня. Кучи извлеченного из туннелей щебня стали подозрительно большими. Меньше всего был потревожен террасированный склон на юге; самые впечатляющие повреждения произошли на восточном и западном склонах.

Вдруг, спустя месяц после начала осады, большая секция террасы устремилась вниз, оставляя за собой неровную поверхность расселины, которая прикрывала дорогу в замок, и швырнула вниз статуи прежних Нотаблей, помещенные с интервалами вдоль балюстрады дороги.

Хэйджорн снова созвал заседание Совета.

— Обстоятельства, — заметил он с бледной попыткой на юмор, — не улучшились. Самые пессимистические наши ожидания были превзойдены. Гнетущая ситуация! Признаюсь, мне не нравится перспектива полететь к своей смерти среди всех моих разбитых принадлежностей.

Б. Ф. Роберт сделал жест отчаяния:

— Схожая мысль преследует и меня! Умереть — что ж из этого?! Все должны умереть! Но когда я думаю о своих драгоценных принадлежностях, мне становится дурно. Мои книги растоптаны! Мои хрупкие вазы разбиты! Мои камзолы разодраны! Мои ковры закопаны! Мои Фаны задушены! Мои наследственные канделябры выкинуты! Вот мои кошмары!

— Наше имущество не менее драгоценно, чем у всех прочих, — кратко заметил Бодри. — И все же оно само по себе лишено жизни. Когда мы исчезнем, кому какое дело, что с ними станет?!

Морук вздрогнул:

— Год назад я отложил восемнадцать дюжин бутылей наилучшей эссенции: двенадцать дюжин «Зеленого дождя», по три — «Бальтазара» и «Фейдора». Подумайте о них, если вам нужна трагедия!

— Если б мы только знали! — простонал Ор. — Я бы... я бы... — его голос дрогнул и прервался.

О. Ц. Гарр в нетерпении топнул ногой:

— Давайте любой ценой избегать жалобного плача! У нас был выбор, помните? Ксантен упрашивал нас бежать, и теперь он и ему подобные крадутся и фуражируют в Северных горах вместе с Искупленцами. Мы решили остаться — к лучшему или худшему, — но произошло, к нашему несчастью, худшее! Мы должны принять это как факт, Джентльмены!

На это Совет дал меланхолическое согласие, Хэйджорн достал фляжку драгоценного «Радиманта» и налил с немыслимой расточительностью:

— Поскольку у нас нет будущего — за наше славное прошлое!

Этой ночью то тут, то там вокруг кольца мехской осады были замечены беспокойства: пожары в четырех местах, отзвуки хриплых криков с разных сторон. На следующий день осажденным показалось, что темп деятельности Мехов чуть снизился.

Но в полдень отвалился огромный кусок восточного утеса. Спустя миг после величественного обдумывания высокая стена раскололась и опрокинулась, оставляя задние части шести великих домов подставленными открытому небу. Спустя час после заката на летной палубе приземлился Ксантен на упряжке Птиц. Он спрыгнул с сиденья, сбежал по винтовой лестнице на стены и спустился на площадь к дворцу Хэйджорна.

Хэйджорн, вызванный родственниками, вышел и удивленно уставился на Ксантена.

— Что вы здесь делаете? Мы ожидали, что вы в безопасности на севере, с Искупленцами!

— Искупленцы не в безопасности на севере, — ответил Ксантен. — Они присоединились к нам. Мы сражаемся.

У Хэйджорна от удивления отвисла челюсть:

— Сражаетесь? Джентльмены сражаются с Мехами?!

— И весьма энергично.

Хэйджорн в недоумении покачал головой:

— И Искупленцы тоже? Я так понял, что они планировали бежать на север?

— Некоторые так и сделали, включая О. Г. Филидора. Среди Искупленцев, так же как и здесь, есть разные фракции. Большинство из них не дальше, чем в двадцати милях. То же самое и с Кочевниками. Некоторые забрали свой энергофургоны и бежали. Остальные убивают Мехов с пылом фанатиков. Прошлой ночью вы видели их работу. Мы сожгли четыре склада, уничтожили хранилище сиропа, убили более ста Мехов, а вывели из строя дюжину энергофургонов. Мы понесли потери, которые тяжелы для нас, потому что нас мало, Мехов много. Вот почему я здесь. Нам нужны люди, идемте с нами сражаться!

Хэйджорн повернулся и направился к большой Центральной площади.

— Я созову народ из домов. Говорите со всеми...

Птицы, горько жалуясь на беспрецедентный труд, работали всю ночь, перевозя Джентльменов, которые, отрезвленные неминуемым разрушением Хэйджорна, наконец отбросили всякие сомнения и решили сражаться за свою жизнь. Стойкие традиционалисты по-прежнему отказывались скомпрометировать свою честь, но Ксантен дал им веселое заверение:

— Тогда оставайтесь здесь, бродя по улицам, словно рыщущие крысы! Утешайтесь сколько угодно тем фактом, что вас защищают. Будущее содержит для вас мало хорошего.

И многие, услышав это, ушли в негодовании.

Ксантен же повернулся к Хэйджорну:

— А вы улетаете или остаетесь?

Хэйджорн испустил глубокий вздох, почти стон:

— Замку Хэйджорн скоро наступит конец. Неважно, каким образом. Я лечу с вами...

Ситуация резко изменилась. Мехи установили плотное кольцо осады вокруг замка Хэйджорн, не рассчитывая на атаки со стороны сельской местности и ожидая мало сопротивления со стороны замка. Они установили свои казармы и склады сиропа, думая только об удобствах, а не о защите, и летучие отряды оказались в состоянии подобраться к ним, учинить немалые разрушения и отступить, прежде чем сами пострадали бы от серьезных потерь.

Те Мехи, что стояли вдоль Северного Гребня, подвергались почти непрерывным атакам и налетам, и в конце концов были согнаны вниз с большими потерями. Кольцо вокруг замка Хэйджорн стало полукругом; затем, два дня спустя, после уничтожения еще пяти складов с сиропом, Мехи отступили еще дальше. Навалив землю перед двумя туннелями, ведущими к южной стороне скалы, они создали более или менее прочную оборонительную позицию, но, теперь вместо осаждающих, они стали осажденными, хотя все еще сражались.

В защищенном таким образом районе Мехи сосредоточили свои запасы сиропа, инструменты, боеприпасы. Район перед валами освещался после наступления темноты и охранялся Мехами, вооруженными энергопистолетами, что делало любую попытку фронтальной атаки непрактичной.

Целый день люди укреплялись в окружающих садах, оценивая создавшуюся ситуацию. Затем была испробована новая тактика. Были изготовлены шесть легких повозок, которые загрузили бурдюками с легковоспламеняющимися маслами, с привязанными к ним зажигательными гранатами. В каждую из этих повозок запрягли по десять Птиц и в полночь отправили в полет, с человеком в каждой повозке. Взлетев повыше, Птицы затем спикировали вниз, сквозь темноту, на позиции Мехов, и сбросили огненные бомбы.

Сразу же весь район охватило пламя. Сгорел склад сиропа; энергофургоны, разбуженные пожаром, наталкивались друг на друга, двигаясь туда-сюда, давя склады и Мехов, добавляя много новых ужасов к тем, что уже были порождены внезапным налетом и пожаром. Уцелевшие Мехи скрылись в туннелях. Погасло несколько прожекторов, и, воспользовавшись суматохой, люди атаковали валы.

После короткой, но жестокой схватки, люди перебили всех часовых и заняли позиции, господствующие над входами в туннели, где скрывались теперь все оставшиеся в живых Мехи. Похоже было на то, что восстание Мехов наконец подавлено...

 

12

Пожары догорели. Люди-воины — триста человек из замка, двести Искупленцев, около трехсот Кочевников — собрались вокруг входа в туннель и во время ночного перемирия обсуждали способы, как разделаться с замурованными Мехами.

Вскоре к ним приблизилась группа Джентльменов из замка. Среди них были: Бодри, О. Ц. Гарр, Иссет и Ор.

Они поздоровались со всеми, некогда равными: Хэйджорном, Ксантеном, Клагхорном, но с соответствующей отстраненностью и холодностью, учитывая ту потерю престижа, которую понесла группа сражавшихся с Мехами так, словно те были им ровня.

— Что же будет теперь? — спросил Бодри у Хэйджорна.

— Мехи в ловушке, но мы не можем выманить их. Вполне возможно, что они хранят там сироп для энергофургонов. Они могут прожить там не один месяц.

О. Ц. Гарр, анализируя ситуацию с точки зрения военного теоретика, предложил свой план действий:

— Приволоките сюда пушки или велите сделать это своим подчиненным, установите их на энергофургоны, и когда эти паразиты достаточно ослабнут, вкатите пушки в туннель и сотрите их с лица Земли. Всех до единого, кроме, может, рабочей силы для замка. У нас прежде работало четыреста Мехов — и этого будет вполне достаточно.

— Ха! — воскликнул Ксантен. — Мне доставит огромное удовольствие уведомить вас, что этому не бывать никогда! Если какие-нибудь Мехи уцелеют, то они будут ремонтировать космические корабли и обучат нас управлению ими, а затем мы перевезем их и Крестьян на их родные планеты.

— Как же тогда мы будем поддерживать свою жизнь? — холодно осведомился О. Ц. Гарр.

— У вас есть генераторы сиропа. Приделайте себе мешочки — и пейте сироп.

Гарр задрал голову и так же холодно уставился на Ксантена:

— Это ваш голос, только ваш, — и это только ваше наглое мнение. Я хочу выслушать других. Хэйджорн, это ваша философия, что цивилизация должна увянуть?

— Ей незачем увядать, — отозвался Хэйджорн. — При условии, что все мы, и вы в том числе, будем трудиться ради нее. Рабов больше не должно быть. Я убедился в этом...

О. Ц. Гарр круто повернулся и стремительно направился обратно в замок, и следом за ним — большинство его традиционно мыслящих товарищей. Некоторые отошли в сторону и говорили между собой на пониженных тонах, бросая мрачные взгляды на Ксантена и Хэйджорна.

Вдруг со стен раздался крик:

— Мехи! Они берут замок! Они лезут из нижних коридоров! Они атакуют, спасите нас!

Стоявшие внизу с оцепенением уставились на замок. Пока они смотрели, ворота замка захлопнулись.

— Как это могло случиться? — оторопело спросил Хэйджорн. — Я готов поклясться, что все они ушли в туннели!

— Это чересчур ясно, — зло бросил Ксантен. — Подкапываясь, они проделали туннель до нижних уровней!

Хэйджорн бросился вперед, словно собирался в одиночку атаковать скалу, затем остановился.

— Мы должны изгнать их! Немыслимо, чтобы они разграбили замок!

— К несчастью, — проворчал Ксантен, — стены преградили нам путь столь же эффективно, как раньше — Мехам.

— Мы можем послать войска на птичьих упряжках! Если мы закрепимся, мы сможем истребить их!

Клагхорн покачал головой:

— Они могут поджидать нас на стенах и взлетной палубе и перестреляют и нас, и Птиц, когда те приблизятся. Даже если мы обеспечим себе плацдарм, то будет большое кровопролитие и погибнет один из нас на каждого из них. А они превосходят нас в численности, как четыре к одному.

Хэйджорн застонал:

— Мысль о том, что они пируют среди моего имущества, расхаживают в моей одежде, хлещут мои эссенции, — мне становится дурно от этого!

— Слушайте! — вдруг приказал Клагхорн.

Они услышали вверху громкие крики людей, треск энергопушек.

— Некоторые из них, по крайней мере, еще держатся на стенах!

Ксантен подошел к ближайшей группе Птиц, весьма напуганных и подавленных поворотом событий.

— Поднимайте меня над замком! Держитесь вне досягаемости пуль, но так, чтобы я мог видеть, что делают Мехи!

— Осторожнее! — прохрипела одна из Птиц. — В замке творятся худые дела!

— Неважно! Несите меня над замковыми стенами!

Птицы подняли его над замком, сделав большой круг около скалы-фундамента. Они парили достаточно высоко, чтобы быть в безопасности от пуль из шариковых пистолетов Мехов.

Рядом с теми пушками, что еще действовали, стояло около тридцати мужчин и женщин. Между великими домами, Ротондой и Дворцом, кишели Мехи. Площадь была завалена трупами: Джентльмены, Леди, их дети — все те, кто решил остаться в замке Хэйджорн.

У одной из пушек стоял О. Ц. Гарр. Заметив Ксантена, он издал крик истерической ярости и выстрелил. Птицы, повозка, Ксантен — все рухнули одновременно. Удар убил двух Птиц, но каким-то чудом не задел остальных, и четверка Птиц, оставшихся в живых, выправила равновесие; в сотне футов от земли они замедлили падение, остановились, попарили в воздухе еще с минуту и спустились на землю.

Ксантен, пошатываясь, выпутался из ремней. Подбежали люди.

— Вы целы? — крикнул Клагхорн.

— Вроде да... И напутан вдобавок! — Ксантен сделал глубокий вдох, подошел к выступающему из земли камню и сел.

— Что там происходит? — спросил Клагхорн.

— Все погибли, — ответил Ксантен. — Все, кроме немногих. Гарр сошел с ума. Он выстрелил в меня.

— Смотрите! Мехи на стенах! — закричал О. Л. Морган.

— Люди! — крикнул еще кто-то. — Они прыгают!.. Нет, их швыряют вниз!..

С ужасающей медлительностью последние защитники летели к своей смерти. Замок Хэйджорн был в руках Мехов.

Ксантен задумчиво смотрел на замок — такой знакомый и такой чужой сейчас.

— Они не сумеют удержаться. Нам нужно только уничтожить солнечные батареи, и они не смогут синтезировать сироп.

— Давайте сделаем это немедленно, — предложил Клагхорн. — Прежде чем они вздумают защищаться и встанут у пушек! Птиц!

Он отправился отдать приказ — и сорок Птиц, стискивая в лапах по два камня величиной с человеческую голову, поднялись в небо, покружились над замком и вскоре вернулись, доложив, что солнечные батареи уничтожены.

— Все, что остается сейчас сделать, — заключил Ксантен, — это замуровать туннели на случай неожиданной атаки, которая может застать нас врасплох, и потом набраться терпения.

— Что насчет Крестьян в стойлах и Фан? — упавшим голосом спросил Хэйджорн.

Ксантен медленно покачал головой.

— Тот, кто не был раньше Искупленцем, должен стать им теперь.

— В лучшем случае они протянут два месяца, — словно про себя произнес Клагхорн, — не больше!

Прошло два месяца, затем три месяца, и еще четыре месяца. Но однажды утром огромные ворота открылись. Из них вышел изможденный Мех.

Он просигналил:

— Люди, мы умираем с голоду! Мы сохранили ваши сокровища. Дайте нам жизнь — или мы уничтожим все, прежде чем умрем.

— Вот наши условия, — отвечал Ксантен. — Мы даем вам жизнь. Вы должны очистить замок: унести и похоронить трупы. Вы должны отремонтировать космические корабли и обучить нас всему, что вы о них знаете. И тогда мы отвезем вас на Этамин-10.

— Предложенные вами условия приняты...

 

13

Пять лет спустя Ксантен и Глисс Медоусвит, со своими двумя детьми, путешествовали на север от своего дома, неподалеку от реки Санд. Они воспользовались случаем нанести визит в замок Хэйджорн, где теперь жило две-три дюжины человек, и среди них — сам Хэйджорн.

Он состарился, как показалось Ксантену, волосы его поседели, лицо, некогда холеное и овальное, стало тонким и почти восковым. Ксантен не мог определить его настроения.

Они стояли в тени орехового дерева, за которым вырисовывался замок и скала.

— Теперь это великий музей, — говорил Хэйджорн. — Я — его куратор, и это будет функцией всех Хэйджорнов, которые придут после меня, потому что тут есть неисчислимые сокровища, которые надо охранять и сохранить. К замку уже пришло ощущение древности. В домах живут призраки. Я часто вижу их, особенно по ночам празднеств... Ах, какие это были времена, не так ли, Ксантен?

— Да, в самом деле, — согласился Ксантен. Он коснулся голов двух своих детей. — И все же у меня нет желания возвращаться к ним. Мы теперь хозяева на своей собственной планете — как не было уже много веков.

Хэйджорн с каким-то сожалением согласился. Он поднял взгляд на огромное строение, словно парящее в небе, и как будто впервые посмотрел на него.

— Люди будущего, что они будут думать о замке Хэйджорн? О его сокровищах, его книгах, его камзолах?

— Они придут и будут дивиться, — сказал Ксантен. — Почти так же, как я сегодня.

— Тут есть многое, чему можно удивляться. Вы не забудете, Ксантен? Еще есть отложенные фляжки с благородной эссенцией.

— Спасибо, нет, — отказался Ксантен. — Слишком многое здесь ворошит старые воспоминания. Мы пойдем своей дорогой, и я думаю, что мы сделаем это немедленно.

Хэйджорн печально покачал головой:

— Я тебя очень хорошо понимаю. Я сам слишком часто предаюсь воспоминаниям о минувших днях. Ну, тогда прощайте и счастливо вам добраться до дома.

— Так мы и сделаем, Хэйджорн. Спасибо вам — и прощайте! — ответил Ксантен и повернул прочь от замка Хэйджорн, к миру людей...