1

В старом складе на окраине Сивише, там, где начиналась плоская солончаковая пустошь, взгромоздившись на табурет, сидел Айла Вудивер. Цепь соединяла его железный ошейник с высоко натянутым тросом. Подтягивая цепь, Вудивер мог передвигаться вдоль стены от стола до каморки, где он спал.

Всякий, кто знал Вудивера, мог бы ожидать, что унизительное заключение (вдобавок ко всему, в его собственном складе!) вызовет у него взрывы ярости и зубовного скрежета. Тем не менее Вудивер благонравно корпел за столом, озарив лицо абсурдной улыбкой блаженного самоотречения и свесив огромные ягодицы, как седельные мешки, с обеих сторон табурета.

У звездолета, занимавшего две трети превращенного в ангар склада, стоял и наблюдал Адам Рейт. Мученическое терпение Вудивера тревожило Рейта больше любых приступов бешенства. Оставалось только надеяться, что замыслы опасного пленника не успеют осуществиться. Корабль почти приготовили к вылету — примерно через неделю Рейт рассчитывал покинуть древний Тшай.

Вудивер проводил время, занимаясь плетением кружев. Он то и дело поднимал их, чтобы полюбоваться узорами на свет — олицетворение кроткого прилежания. В ангар заглянул Траз, руководствовавшийся философией своих предков, кочевников-кокард, и не одобрявший чрезмерной снисходительности. Хмуро рассматривая узника, он посоветовал: «Убей его сейчас же — и положи конец сомнениям!»

Рейт уклончиво ворчал: «В ошейнике, на цепи, что он может сделать?»

«Вудивер всегда придумает подвох, ты это знаешь не хуже меня!»

«Не могу хладнокровно прикончить беззащитного человека».

Траз с отвращением крякнул и вышел на двор, раздраженно хлопнув дверью. Дирдирмен Аначо заявил: «Даже я вынужден согласиться, наконец, с юным выходцем из степей — подлое чудовище следует прикончить!»

Вудивер явно догадывался о предмете разговора, но отозвался только любезной улыбкой. Рейт не мог не заметить, что толстяк потерял в весе — щеки, в свое время упруго дрожавшие от гнева, свисали дряблыми двойными складками, губы, некогда гордо поджатые, выпятились над заостренным маленьким подбородком.

«Смотри-ка, ухмыляется! — шипел Аначо. — Дай ему волю, он всех нас спалит заживо нерводером. Убей его без промедления!»

Рейт снова воззвал к умеренности: «Через неделю мы улетим. Что он может — беспомощный, в цепях?»

«Вудивер есть Вудивер!»

«Пусть так — нельзя же резать человека, как скотину!»

Не находя слов, Аначо воздел руки к небу и вышел на улицу вслед за Тразом. Рейт забрался в звездолет и какое-то время наблюдал за механиками. Те были поглощены решением тончайшей задачи, связанной с балансировкой энергонасосов. Рейт ничем не мог им помочь. Технология дирдиров, да и само мироощущение дирдиров, представлялись ему непостижимыми. И в том, и в другом дирдиры исходили из несистематических интуитивных догадок — по крайней мере, так подозревал Рейт. В любом из аспектов их существования трудно было распознать логические умозаключения.

Косые коричневатые лучи струились из чердачных окон, оставляя продолговатые крадущиеся блики — заходило солнце. Вудивер задумчиво отложил кружева. По-приятельски кивнув Рейту, он удалился в камеру-спальню, отгороженную в углу склада, волоча за собой дребезжащую подвесную цепь.

Из корабля один за другим вылезли механики и с ними бригадир-технолог. Фио Харо. Вся бригада отправилась ужинать. Рейт прикоснулся к неказистому корпусу звездолета, прижимая к холодной стали ладони обеих рук и все еще не вполне доверяя ее реальности. Еще неделя — и он вырвется в космос, сможет вернуться на Землю? Перспектива возвращения упорно сохраняла характер несбыточного сна, Земля уже казалась миром далеким и причудливым.

Рейт заглянул в кладовую, отрезал кусок черной кровяной колбасы и вышел постоять в дверном проеме. Карина 4269, над самым горизонтом, заливала солончаки прощальным сиянием цвета светлого пива — каждая кочка отбрасывала узкую длинную тень.

Двух черных фигур, в последнее время появлявшихся вдали на фоне закатного неба, еще не было.

Пейзаж отличался своеобразной мрачной красотой. К северу зернистым буроватым крошевом рассыпались каменные строения Сивише, глухо позолоченные закатом. К западу, на другом берегу Айзанского залива, игольчатым лесом горели в небе башни Хейха, города дирдиров — среди них гораздо выше шпилей громоздилась Стеклянная клетка.

Рейт присоединился к Тразу и Аначо. Его давние товарищи по странствиям скучали на скамье у ангара, запуская подобранные голыши, чтобы те отскакивали от большой лужи посреди двора: Траз — молчаливый, с угловатым широким лицом, коренастый, мускулистый, Аначо — тощий, как угорь, на полголовы выше Рейта, бледнокожий, с вытянутой курносой физиономией, разговорчивый в той же мере, в какой Траз был немногословен. Траз не одобрял капризное жеманство дирдирмена. Аначо считал кочевника неразборчивым невежей. Время от времени, однако, они сходились во мнениях — например, сегодня оба настаивали на срочном уничтожении Айлы Вудивера. С точки зрения Рейта следовало больше опасаться дирдиров — из своих далеких башен обитатели Хейха могли следить за тайными приготовлениями к полету, направив телескопы на окна бывшего склада. Бездействие инопланетян казалось Рейту не менее подозрительным, чем улыбка на лице Вудивера — от одной мысли о возможности провала у него холодела кровь.

«Почему дирдиры ничего не предпринимают? — жаловался Рейт, отрывая зубами жесткую черную колбасу. — Ведь они знают, что мы здесь».

«Поведение дирдиров непредсказуемо, — ответил Аначо. — Похоже, они потеряли к тебе интерес. Что для них люди? Букашки, мелочь. Они предпочитают выкуривать пнуме из подземных лабиринтов. Никто из дирдиров не желает подрывать свой престиж, организуя «цаугш» с целью твоей поимки — таково мое предположение».

Соображения дирдирмена не показались Рейту вполне убедительными: «Зачем же тогда фунги или пнуме — кто бы они ни были — приходят и следят за нами? Я полагаю, они не совершают вечерние прогулки для укрепления здоровья?» Рейта тревожили два темных силуэта, в последнее время то и дело появлявшиеся на солончаковой пустоши. Каждый раз они стояли на фоне заката, долговязые, в черных плащах и черных широкополых шляпах.

«Фунги бродят поодиночке, это не фунги, — заметил Траз. — А пнуме не выносят дневного света».

«И никогда не приближаются к Хейху, боятся дирдиров, — добавил Аначо. — Таким образом, это пнумекины или, скорее всего, гжиндры».

Когда незваных наблюдателей обнаружили впервые, те неподвижно стояли лицом к бывшему складу, постепенно исчезая в сумерках по мере того, как Карина 4269 заходила за обрывистую скальную гряду. Незнакомцы проявляли явно не случайный интерес к происходившему в ангаре. Откровенное наблюдение нервировало Рейта, но что он мог сделать? На следующее утро окрестности затянуло туманом, моросил мелкий дождь — на солончаковой равнине никого не было. Еще через день снова выглянуло солнце, и на закате вернулись две далекие темные фигуры, неподвижно уставившиеся на ангар и наполнявшие Рейта тоскливым щемящим предчувствием. Слежка предвещала большие неприятности — такова была неоспоримая аксиома существования на Тшае.

Сегодня пустырь оставался безлюдным, Карина 4269 уже прикоснулась краем диска к зазубренному полотну утесов. «Наши застенчивые друзья что-то запаздывают», — нарушил молчание Аначо.

Рейт изучил солончаки, приложив к глазам сканоскоп: «Ничего! Одни кочки да болотный папоротник. Даже ящерицы попрятались».

Траз протянул руку над плечом Рейта: «Вот они!»

«Хм! — сказал Рейт. — А ведь я только что туда смотрел». Он довел увеличение до максимума. Прибор слегка дрожал в руках — с каждым ударом сердца размытые силуэты качались и подпрыгивали. Вечернее зарево не позволяло разглядеть затененные лица. «У них человеческие руки, — сообщил Рейт. — Это пнумекины».

Аначо взял у Рейта сканоскоп, через пару секунд возразил: «Это гжиндры — пнумекины, изгнанные из туннелей. Сделки с пнуме заключаются только через них, пнуме никогда не торгуются сами».

«Зачем они здесь? Нам нет никакого дела до пнуме».

«По всей видимости, у них есть дело к нам».

«Может быть, они дожидаются Вудивера», — предположил Траз.

«Перед заходом солнца — и только в это время?»

Траз вздрогнул, осененный внезапной догадкой. Отойдя от ангара к западу, он миновал бывшую контору Вудивера — причудливое одноэтажное сооружение из битого кирпича и обломков шлака — и обернулся к ангару. Удалившись еще на сотню метров, он встал на одной из ровных белесых проплешин солончака, снова повернулся назад и жестом подозвал Рейта и Аначо, сразу поспешивших к нему. «Полюбуйтесь на старый склад, — сказал Траз, — и вы узнаете, кто заключает сделки с гжиндрами».

В щели между черными бревнами ангара то появлялся, то пропадал мерцающий золотой светлячок.

«Там, за стеной — комната Айлы Вудивера», — с вежливой иронией пояснил Траз.

«Сигнальный код! Жирный желтый жулик ведет переговоры!» — лихорадочно прошептал Аначо.

Рейт тяжко вздохнул, подавляя гнев — глупо было ожидать чего-нибудь еще от Вудивера, плававшего в подлых интригах, как рыба в воде. Сдержанно, ровным голосом, он спросил Аначо: «Ты понимаешь сигналы?»

«Конечно, это обычный буквенный код: ... оп-ла-той ... услуг ... со-гла-сен ... вре-мя ... не ... ждет». Пляшущий огонек погас: «Вот и все».

«Он нас увидел в щель», — проворчал Рейт.

«Или больше не может пользоваться зеркалом, солнце зашло», — отозвался Траз. Действительно, Карина 4269 уже опустилась за далекие утесы. Оглянувшись на солончаки, Рейт заметил, что таинственно появившиеся гжиндры так же таинственно исчезли.

«Придется с Вудивером поговорить», — решил Рейт.

«Говорить-то он горазд, только правды от него не дождешься», — сказал Аначо.

«Он будет врать, само собой, — пожал плечами Рейт. — Но какую-то долю правды можно выяснить даже методом исключения».

Друзья вернулись в ангар. Вудивер, снова поглощенный плетением кружев, приветствовал их учтивой улыбкой: «Перед сном неплохо было бы что-нибудь съесть, как вы считаете?»

«Ты останешься без ужина!» — отрезал Рейт.

«Как же так? — возмутился Вудивер. — Меня будут голодом морить? Послушайте, шутки шутками, но всему должен быть предел!»

«О чем ты перемигивался с гжиндрами?»

Вудивер только поднял лысые брови, не проявив ни особого удивления, ни стыда: «Коммерческие переговоры. Время от времени я оказываю услуги и подземному народцу».

«Какого рода услуги?»

«Разные, как придется — то одно, то другое. Сегодня я принес извинения за то, что не смог выполнить некоторые обязательства. Вы же не станете меня порицать за попытки сохранить репутацию?»

«Какие именно обязательства ты не смог выполнить?»

«Нехорошо расспрашивать о таких вещах, — укоризненно сказал Вудивер. — Каждому дозволено иметь свои маленькие секреты».

«Тебе ничего не дозволено, — ответил Рейт. — Ты опять затеваешь подвох — это ясно, как день!»

«Вот еще! Какая чепуха! Я сижу на цепи — как я могу затевать что бы то ни было? Уверяю вас, меня содержат в условиях, недопустимо унижающих мое достоинство!»

«Будь осторожен, Вудивер! — серьезно пригрозил Рейт. — Если нам кто-нибудь или что-нибудь помешает, тебя подвесят на той же цепи в двух метрах над землей — посмотрим, что тогда останется от твоего достоинства!»

Вудивер отмахнулся шутливо-оскорбленным жестом и обратил благосклонный взор на звездолет: «Работы продвигаются полным ходом, уже почти все сделано».

«Вопреки твоим стараниям».

«А! Вы недооцениваете мою помощь! Кто достал корпус — с огромным трудом и за бесценок? Кто все устроил и организовал, чья деловая хватка сделала возможным невозможное?»

«Вудивер, ты нас ограбил и предал. Из-за тебя нас бросили в Стеклянную клетку!» — Рейт отошел, присел за столом у стены напротив. Траз и Аначо присоединились к нему. Все трое оценивающе разглядывали Вудивера — голодного, унылого и обиженного.

«Убей его, пока не поздно! — без обиняков потребовал Траз. — Он уже копает яму — и все мы в нее упадем!»

«Боюсь, что ты прав, — вздохнул Рейт. — Но почему, почему он связался с пнуме? С его стороны было бы гораздо проще и логичнее донести о наших планах дирдирам. Им уже известно, что я с Земли, но они могут еще не знать о звездолете».

«Даже если они знают о звездолете, им все равно, — сказал Аначо. — Они не боятся людей и не интересуются человеческими проектами. Пнуме — другое дело! Пнуме всюду суют свой нос, все хотят знать и особенно внимательно следят за дирдирами. В свою очередь, дирдиры вскрывают туннели пнуме и травят их газом».

Вудивер позвал: «Вы забыли про мой ужин!»

«Я ничего не забыл», — ответил Рейт.

«Тогда будьте любезны, принесите мне поесть. Сегодня подайте салат из белоклубня, чечевичное рагу с мясом гаргана под соусом из болотных трав, нарезанный ломтиками пряный черный сыр — и, как всегда, мое любимое вино».

Траз разразился язвительным лающим смехом. Рейт полюбопытствовал: «С какой стати мы должны ублажать твои кишки, когда ты устраиваешь против нас заговор? Пускай гжиндры несут тебе твой ужин».

Лицо Вудивера осунулось, он хлопнул ладонями по коленям: «Вот так, теперь бедного Айлу Вудивера пытают и мучают! И за что, спрашивается? Чего я добился добросовестным трудом? Какая жалкая судьба — жить и страдать на этой ужасной планете!»

Рейт с отвращением отвернулся. Дирдирмен-полукровка, Вудивер безоговорочно провозглашал непогрешимость учения о Двуедином творении, то есть верил, что первый дирдир и первый дирдирмен вылупились, как братья-близнецы, из одного Первородного яйца на планете Сибол. В глазах приверженца этой доктрины Рейт должен был выглядеть безответственным иконоборцем. Долг правоверного дирдирмена состоял в том, чтобы любой ценой расстроить еретические планы отщепенца.

С другой стороны, преступления Вудивера нельзя было объяснить исключительно догматическим рвением. Восстановив в памяти бесспорные примеры утонченной жестокости и самовлюбленной распущенности дельца, Рейт почувствовал, как в нем исчезли всякие поползновения к состраданию.

Вудивер стонал и жаловался еще пять минут, потом внезапно замолчал. Некоторое время он наблюдал за Рейтом и его товарищами, после чего заговорил тоном, содержавшим едва уловимую примесь злорадства: «А ведь ваш проект почти завершен — благодаря Айле Вудиверу, его изобретательности, его скудному запасу цехинов, бессердечно конфискованному!»

«Вопреки всем твоим стараниям», — кивнул Рейт.

«Когда же вы намереваетесь покинуть Тшай?»

«Как можно скорее».

«Замечательно!» — вкрадчиво, но с чувством заявил Вудивер. Рейту показалось, что в глазах дельца сверкнул огонек насмешки. «Но вы, конечно, человек во всех отношениях замечательный, — голос Вудивера неожиданно приобрел раскатистую звучность, как будто он больше не мог сдерживать необъяснимую радость. — Хотя бывает и так, что лучше проявить скромность и не выделяться, как вы думаете?»

«Не знаю, о чем ты говоришь».

«Разумеется, — сказал Вудивер, — что верно, то верно».

«Раз уж тебе не терпится порассуждать, расскажи что-нибудь о гжиндрах», — предложил Рейт.

«О чем тут рассказывать? Достойные сожаления создания, осужденные жить и трудиться под открытым небом несмотря на присущие им светобоязнь и агорафобию. Вы, наверное, задавали себе вопрос: зачем пнуме, пнумекины, фунги и гжиндры носят шляпы с широкими полями?»

«По-видимому, у них такая манера одеваться».

«Само собой. Но есть и более веская причина — широкие поля скрывают пугающее небо».

«Что же вынуждает двух твоих сообщников проводить вечера под открытым небом, если оно их так подавляет?»

«У них, как у всех людей, есть свои надежды и стремления», — высокопарно изрек Вудивер.

«И в чем именно заключаются эти стремления?»

«Их окончательные цели и изначальные побуждения мне, в сущности, неизвестны, — отвечал Вудивер. — Каждый человек — загадка, вещь в себе. Например, Адам Рейт! Непостижимый человек! С капризной жестокостью он подвергает меня лишениям! Растратил мои деньги на безумное предприятие! Напрасно я протестую, напрасно взываю к умеренности! Почему? — спрашиваю я себя. Зачем? С какой целью? Происходящее настолько противоречит здравому смыслу, что невольно возникает подозрение: может быть, Адам Рейт — действительно человек с другой планеты?»

«Ты все еще не объяснил, чего от тебя хотят гжиндры», — напомнил Рейт.

С царским достоинством Вудивер поднялся на ноги; цепь, пристегнутая к железному ошейнику, качалась и звенела: «За разъяснениями обращайтесь к гжиндрам — им лучше известно, чего они хотят».

Вудивер снова уселся за стол и занялся кружевами, напоследок бросив на Рейта странный задумчивый взгляд.

 

2

Рейт дрожал и судорожно подергивался в кошмарном сне. Ему снилось, что он лежит на своей кушетке в бывшей конторе Вудивера. Комнату наполняло подернутое рябью, неприятно завораживающее желто-зеленое зарево. Вудивер стоял поодаль и оживленно-беззвучно переговаривался с парой неподвижных людей в черных плащах и черных широкополых шляпах. Рейт пытался приподняться, пошевелить рукой — но вялые, онемевшие мышцы отказывались подчиняться. Желто-зеленый свет то ярчал, то бледнел. Теперь Вудивер покрылся, как изморозью, жутким серебристо-синим сиянием. «Типичный кошмар — безнадежность, оцепенение», — думал Рейт. Он отчаянно напрягся, чтобы проснуться, но только покрылся холодной липкой испариной.

Над ним нагнулись Вудивер и гжиндры. Поразительно! На Вудивере все еще был железный ошейник с коротким обрывком цепи, оплавленным на конце. Вудивер казался самодовольным и беззаботным — таким, каким Рейт когда-то встретил его впервые. Гжиндры не проявляли никаких эмоций, кроме напряженной сосредоточенности. Их почти одинаковые узкие лица отличались тонкими, очень правильными чертами, мертвенно-бледная кожа оттенка слоновой кости отливала перламутровым шелковым блеском. Один держал сложенный кипой кусок холста или парусины, другой стоял, заложив руки за спину.

Вудивер внезапно увеличился в размерах, заслонив все остальное. Он воззвал: «Адам Рейт! Адам Рейт! Откуда ты? Где твой дом родной?»

Рейт тщетно боролся с бессилием, не сомневаясь, что надолго запомнит нелепый, безысходный сон. «Я пришел не из мира сего, — услышал Рейт свой хрип. — Где мой дом? Далеко между звезд... на Земле».

Лицо Вудивера раздувалось и сокращалось: «Ты не один? Есть еще на Тшае другие люди с твоей планеты?»

«Есть».

Гжиндры вздрогнули, пригнулись ближе. Вудивер трубил, как в медный рог: «Где? Где твои соплеменники?»

«Повсюду... везде. Все люди — с Земли».

Вудивер отпрянул, скривив рот в гримасе мрачного отвращения: «Ты родился на другой планете — на Земле».

«Да».

Вудивер триумфально отплыл в сторону, указывая гжиндрам на Рейта величественным жестом руки: «Редкость! Диковина! Уникум!»

«Мы его берем», — гжиндра развернул холст, к ужасу беспомощного Рейта оказавшийся большим мешком. Гжиндра бесцеремонно натянул мешок Рейту на ноги, рывками запихнул его внутрь по плечи — снаружи осталась только голова — и с невероятной легкостью взвалил мешок себе на спину. Другой гжиндра бросил Вудиверу кошель.

Сон начинал растворяться во мраке, желто-зеленое зарево мутнело, покрывалось пятнами. Дверь распахнулась — в черном проеме очутился Траз. Вудивер отскочил, как ошпаренный. Траз поднял арбалет и выстрелил Вудиверу в лицо. Поток крови — зеленой крови — хлынул мощным фонтаном, бесшумно опадающим приплюснутыми каплями — повисшими в воздухе живыми окатышами-изумрудами, играющими желтыми отблесками... Тьма упала, как занавес — Рейт спал.

Рейт проснулся в очень скверном состоянии. Ноги затекли, в голове переливалась тупая боль, тошнотворная мышьяковистая вонь мешала дышать. Почувствовав давление и тряску, он пошарил руками и нащупал жесткий колючий холст. Осознание реальности обрушилось оглушительным ударом: кошмар не был сном, его действительно тащили в мешке! Вудивер — до чего же изворотливый мерзавец! Рейта чуть не вырвало от ненависти. Вудивер снюхался с гжиндрами, все продумал, все подстроил. Рейта охмурили во сне наркотическим газом — наверняка просунули трубку под дверь и отравили воздух в комнате. А теперь гжиндры несли его неизвестно куда, неизвестно зачем.

Некоторое время Рейт бесчувственно валялся в мешке, обмякший, больной. Вудивер, в ошейнике и на цепи — надул-таки, обыграл, победил! Рейт собрал воедино последние отрывки сна, вспомнил рассеченное желтое лицо, пульсирующую струю зеленой крови. По крайней мере, Траз рассчитался с Вудивером.

Мысли ускользали, Рейт никак не мог сосредоточиться. Мешок раскачивался, ритмически подпрыгивая. Очевидно, его привязали под шестом, и теперь гжиндры шагали один за другим с шестом на плечах. По счастливой случайности Рейт все еще был в брюках и в куртке — вчера вечером, сонный и уставший, он кинулся на постель, не раздеваясь. Догадались ли гжиндры забрать у него нож? Поясная сумка исчезла, карманы куртки казались пустыми, но Рейт не осмеливался шарить руками — чем дольше гжиндры думали, что он еще не пришел в себя, тем лучше.

Прижав лицо к мешку, Рейт пытался что-нибудь рассмотреть через просветы в грубой ткани, но безуспешно — еще не взошло солнце. Судя по всему, агенты пнуме спешили по пересеченной местности.

Прошло много времени: сколько именно? Рейт не имел никакого представления, болтаясь в темноте, беспомощный, как младенец в утробе. Сколько странных дел, сколько тайных преступлений совершалось ночами на просторах древнего Тшая! А теперь и он стал участником зловещей драмы веков — наивная, обманутая жертва. Рейта знобило от стыда, унижения и ярости. Только бы вырваться, только бы добраться до обидчиков — он отомстит безжалостно, он воздаст сполна!

Гжиндры остановились и секунду стояли без движения. Потом мешок опустили на землю. Рейт прислушивался, но не различал ни голосов, ни шепота, ни шагов. Похоже, что он остался один. Рейт залез в карман, надеясь найти нож или хотя бы мелкий инструмент с острым краем. Карман был пуст. Он проверил прочность холста ногтями — толстые жесткие волокна не рвались.

Какое-то шестое чувство подсказало Рейту, что гжиндры вернулись. Он лежал, не шевелясь. Гжиндры стояли рядом — Рейту казалось, что они перешептываются.

Мешок подняли, перенесли. Рейт вспотел — вот-вот должно было произойти что-то важное.

Его болтало — мешок подвесили на веревке. Рейт ощутил быстрое движение вниз, почти падение: ниже, ниже, еще ниже — как глубоко, он не мог оценить. Спуск резко прекратился, мешок слегка раскачивался из стороны в сторону. Издали, сверху, прозвучал низкий вибрирующий удар гонга, негромкий, унылый.

Рейт лихорадочно вертелся и брыкался. Его охватила паника, боязнь быть заживо погребенным. Он пыхтел, потел, отдувался, уже ловил ртом воздух, как буйный помешанный в смирительной рубашке — кто знает, где кончается страх и начинается сумасшествие? Истерически всхлипывая и шипя, Рейт все-таки взял себя в руки, обыскал куртку. В ней не было ничего металлического, ничего острого. Сжав зубы, он заставил себя думать. Удар гонга служил сигналом — кого-то звали, о чем-то предупреждали. Рейт ощупал мешок, надеясь отыскать какую-нибудь прореху, но в добротном холсте не было дыр. Без металла, без лезвия — как выбраться? Загибая пальцы, он перечислил про себя все предметы одежды. Ремень! С трудом изворачиваясь в тесноте, Рейт вытащил ремень из петель и принялся царапать волокна острой шпилькой пряжки. Вскоре ему удалось продырявить холст. Напрягаясь и упираясь, он постепенно расширил разрыв и наконец смог просунуть наружу голову и плечи. Никогда еще Рейт не испытывал такого дикого ликования! Даже если бы он умер в ту же минуту, смерть не стерла бы улыбки с его лица — проклятый мешок не устоял, сдался!

Значит, возможны были и другие победы. Рейт огляделся, выгибая шею. Его окружали неровные, кое-где наспех обтесанные стены пещеры, тускло освещенной редкими голубовато-белыми люминесцентными пуговками-наростами. Мешок висел над самым полом. Вспомнив стремительный спуск и внезапную остановку, Рейт встревожился пуще прежнего — в такой точности было что-то подозрительно отработанное, как в привычной рутине палача. Вывалившись из мешка, он встал, дрожа от усталости, не чувствуя онемевших ног, затаил дыхание и прислушался. Ему почудилось, что в мертвой подземной тишине отозвался далекий, едва уловимый звук. Что-то двигалось, приближалось.

Над ним свод пещеры сужался, как печная труба, веревка исчезала в темноте. Где-то наверху было отверстие, выход в подлунный мир — как высоко? При спуске мешок медленно качался из стороны в сторону с частотой примерно раз в десять-двенадцать секунд. Приблизительный расчет показывал, что до поверхности было не меньше тридцати метров — скорее всего, значительно больше.

Рейт всмотрелся в глубину пещеры, снова прислушался. Кто-то отзовется на сигнал гонга, кто-то уже идет. Рейт взглянул вверх, на веревку — там, на другом конце, начиналась свобода. Рейт полез в темноту, хватаясь обеими руками, подтягиваясь и опираясь на шершавый канат сплетенными ногами — десять, двадцать, пятьдесят раз, выше, еще выше. Мешок и пещера пропали далеко внизу, Рейт карабкался по веревке в непроглядном мраке.

Ладони горели, плечи ныли, мышцы дрожали, движения теряли плавность. Отчаянными рывками Рейт добрался наконец до верхнего конца веревки. Перебирая над головой пальцами одной руки, держась за веревку другой и едва не срываясь, он понял, что веревку пропустили через прорезь в металлической пластине, опиравшейся на две мощные перекладины. Пластина, по всей видимости, служила чем-то вроде люка, запиравшего колодец. Повиснув на веревке, Рейт явно не мог приложить достаточного усилия, чтобы приподнять люк... Силы оставляли его. Рейт обернул ноги веревкой, провел рукой из стороны в сторону. Справа он нащупал наклонную металлическую полку шириной сантиметров тридцать — укосину, поддерживающую одну из перекладин под люком. Передохнув несколько секунд — времени уже не оставалось — Рейт раскачался и резко вскинул левую ногу, пытаясь надежно ухватиться правой рукой за укосину. На какое-то мгновение он похолодел, чувствуя, что падает, напрягся изо всех сил, подтянулся правой рукой, высвободил левую, ухватился левой, повис на руках, взобрался на укосину и лег, опираясь на нее спиной, ногами в стену. Сердце бешено стучало, голова шла кругом. Рейт отдышался и замер.

Прошла минута — веревка, наверное, еще качалась. Дрожа и подпрыгивая, на дне шахты появились четыре фонаря. Выпрямив ноги, Рейт подобрался повыше к люку, занял устойчивое положение и рывком отжался вверх, стараясь сдвинуть толстую пластину. С таким же успехом он мог бы давить на скалу. Еще раз! Рейт уперся изо всех сил — ни малейшего эффекта. Внизу, среди фонарей, можно было различить четыре темные фигуры. Рейт осторожно поднялся и прижался спиной к стене между нижним концом укосины и перекладиной.

Четверо внизу медленно шевелились в вязкой тишине подобно рыбам-светлякам в подводной бездне. Приблизившись к веревке, они обнаружили, что мешок пуст. Рейт слышал перешептывание, бормотание. Фонари мигали, поворачиваясь туда-сюда — Рейта искали в пещере. Будто движимые беззвучным приказом, все четверо одновременно направили фонари вверх. Рейт прижался вплотную к камню и поднял голову, чтобы скрыть белизну лица. Лучи фонарей скользнули мимо, задержались на люке. Только теперь Рейт увидел, что пластина закреплена на перекладинах четырьмя поворотными задвижками. Рукоятки, открывавшие задвижки, вставлялись сверху, снаружи. Лучи фонарей разошлись в стороны и осветили боковые стены колодца. Владельцы фонарей постояли в нерешительности, тихо посоветовались. В последний раз осмотрев пещеру и еще раз озарив светом колодец, они отправились туда, откуда пришли, рыская фонарями по сторонам.

В темноте, под самой крышкой глубокого колодца, Рейт сидел на узкой наклонной полосе металла, обняв руками колени, и задавал себе вопрос: насколько реально происходящее? Не продолжается ли кошмар? К сожалению, ситуация отличалась всеми признаками реальности — он попал в ловушку. Люк сверху наглухо закрыли. До тех пор, когда его откроют снова, могли пройти недели. Гнездиться сутками под перекладиной, подобно летучей мыши, и ждать? Немыслимо! «Будь что будет», — Рейт принял решение, посмотрел вниз: в глубоком мраке еще можно было угадать блуждающие, бледные отсветы далеких фонарей. Рейт соскользнул по веревке в пещеру и отправился в погоню длинными скользящими шагами. Он загорелся единственной мыслью — скорее отчаянной надеждой, нежели продуманным планом — неожиданно наброситься на одну из темных фигур, отделить ее от других и каким-то образом заставить вывести его на поверхность. На потолке туннеля тлели редкие голубые пуговки, бросавшие свет тусклее лунного, но позволявшие находить извилистый путь между обнажениями скальной породы, выступавшими то справа, то слева.

Рейт скоро догнал четырех подземных жителей, тщательно, с явным недоумением продолжавших поиски по обеим сторонам прохода. Увидев неуверенно суетящиеся фигуры, Рейт внезапно почувствовал сумасшедшую радость, как если бы он уже был мертв и потому неуязвим. Его подмывало поднять камешек и украдкой бросить его в одну из удаляющихся спин... «Истерика! — слово пришло Рейту в голову и сразу отрезвило. — Чтобы выжить, нужно держать себя в руках».

Четыре фигуры двигались неторопливо, но с беспокойной неловкостью, перешептываясь, бормоча между собой. Перебегая из тени в тень, Рейт подобрался как можно ближе, чтобы приготовиться на тот случай, если один из преследуемых отстанет. До сих пор он видел пнуме только случайно, краем глаза, в темницах Перы. Искавшие его существа, судя по походке и сложению, были, скорее всего, людьми.

В конце прохода открылась пещера с нарочито угловатыми, неровными сводами. Возможно, в ее хаотической примитивности скрывалась недоступная Рейту утонченность. Например, из каменной стены крутым плечом выступала бесформенная глыба кварца, осыпанная блестяще-бронзовыми соцветиями пирита.

Возникало впечатление, что пещера служила важным узлом сообщения — здесь начинались еще три прохода. Центральная площадка была вымощена гладкими каменными плитами. Освещение, поярче, чем в предыдущей пещере, исходило от бесчисленных мерцающих зерен в скальной породе сводов.

В стороне стояла пятая фигура — тоже в черном плаще и черной широкополой шляпе. Плашмя прижавшись к каменному полу и отведя руки назад, Рейт бесшумно выполз на животе из прохода в лоскуток глубокой тени за низким валуном у самого выхода — и замер, как таракан, не решающийся пересечь границу тьмы и света. Пятый подземный житель, так же, как и четверо новоприбывших, несомненно был пнумекином: Рейт увидел его длинную, унылую, болезненно бледную физиономию. Некоторое время пятый будто не замечал четверых соплеменников, а те, в свою очередь, делали вид, что не замечают его — любопытный ритуал взаимного пренебрежения, весьма заинтриговавший Рейта. Мало-помалу, как бы невзначай и не глядя друг на друга, все пятеро собрались вместе.

Послышался приглушенный ропот голосов. Рейт напрягал слух. Пнумекины говорили на общепринятом наречии Тшая — об этом можно было догадаться по характеру звуков и интонаций. Четверо тихо отчитывались об обстоятельствах обнаружения пустого мешка. Пятый, скорее всего начальник или смотритель, чуть отпрянул, выражая смятение и растерянность. По всей видимости, выдержка, экономия движений, ненавязчивость, косвенные указания на эмоции лаконичными намеками и жестами были важнейшими аспектами подземного существования.

Группа пнумекинов постепенно перемещалась под скальным навесом все ближе к Рейту — он перевернулся на бок, прижавшись плечами к стене. Теперь, когда разговор шел не дальше, чем в трех метрах, Рейт мог отчетливо разбирать слова.

Один из голосов внимательно и ровно выговаривал: «...заказ — неизвестно, ничего не найдено».

Другой продолжал: «Туннель пуст. Допустимое объяснение: пропажа произошла перед доставкой».

«Несоответствие, — произнес смотритель. — В таком случае посылку не стали бы спускать».

«Несоответствие имеется в любом случае. В туннеле никого нет».

«Он должен быть там, — бесстрастно настаивал смотритель туннеля, — потому что он больше нигде не может быть».

«Если в туннеле нет потайного хода, известного доставленному».

Смотритель слегка выпрямился, вытянув руки по швам: «О наличии такого хода мне не сообщали. Тем не менее, последнее объяснение допустимо, хотя и маловероятно. Необходимо снова произвести розыски, не упуская ни малейшей детали. Я запрошу о возможности существования секретного хода».

Ответственные за поиск пнумекины прошли мимо, вернулись в туннель, откуда выполз Рейт, и стали медленно удаляться, останавливаясь на каждом шагу и освещая фонарями стены, пол и своды. Смотритель стоял и смотрел им вслед. Рейт внутренне поджался — наступал критический момент. Стоило смотрителю слегка повернуться налево, и он непременно заметил бы беглеца, лежавшего рядом, в пяти шагах. Повернись он направо, Рейт мог надеяться на временную передышку. Появился шанс напасть на одинокого пнумекина. Но четверо других были еще неподалеку — возглас, быстрые шаги, шум борьбы привлекли бы их внимание. Рейт сдержался.

Смотритель повернулся направо. Тихо ступая по камню, он пересек пещерный зал и исчез в боковом проходе. По-воровски, на пятках, Рейт последовал за ним и заглянул в проход. Туннель вырубили в породе, богатой пироксилитом — с обеих сторон из стен торчали кристаллы удивительной величины, иногда до тридцати сантиметров в диаметре, граненые, как бриллианты — рыжевато-коричневые, черно-коричневые, зеленовато-черные. Все самоцветы искусно очистили и отполировали так, чтобы каждый выделялся в самом выгодном свете — на отделку коридора явно ушло невероятное количество времени и сил. За частыми выступами стен, сохраненными для демонстрации кристаллов, было удобно прятаться. Рейт не отставал от пнумекина, пробираясь вперед беззвучными мягкими шагами, надеясь застать его врасплох, принудить к помощи под страхом смерти — примитивный и отчаянный план, но Рейт не мог придумать ничего лучше.

Пнумекин остановился. Рейт одним прыжком притаился за выступом скалы с оливковыми стекловидными кристаллами. Взглянув назад и вперед, пнумекин повернулся к стене, протянул руку и нажал ладонью на небольшой граненый камень, одновременно прикоснувшись к другому. Часть стены отодвинулась в сторону. Пнумекин зашел, вход закрылся. Туннель опустел. Рейт злился на себя: зачем он медлил? Пока смотритель открывал потайную дверь, Рейт мог бы уже наброситься на него.

Рейт осмотрелся — никого вокруг. Двигаясь вперед быстрыми перебежками, метров через сто Рейт неожиданно оказался на краю огромного провала. Далеко внизу мерцали тусклые желтые огоньки, неторопливо копошились массивные загадочные тени.

Рейт вернулся к секретному входу в стене, поглотившему пнумекина, и постоял, успокаиваясь — в голове яростно теснились противоречивые расчеты. Потерянному, затравленному в подземной западне, ему любой способ действий представлялся слишком рискованным, но бездействие могло обернуться катастрофой каждую секунду. Рейт нажал рукой на камни так же, как это сделал пнумекин. Замаскированная дверь сдвинулась в сторону. Рейт отступил на шаг, готовый ко всему. Перед ним открылось округлое помещение диаметром метров десять. Круглый стол посередине, скамьи, полки и шкафы наводили на мысль, что здесь проводили какие-то совещания.

Рейт вошел в комнату и огляделся. За ним закрылась дверь. Полусферический потолок плотно усеивали светящиеся зернистые вкрапления. Ровные изгибы стен отполировали так, что выделялась каждая прожилка напоминающей порфир породы. Направо отходил сводчатый коридор, оштукатуренный белым алебастром. Слева всю стену занимали стеллажи, многоярусные ячейки закрытых футляров или ящичков, высокие шкафы.

Из коридора послышалось глухо цокающее стаккато — настойчиво-размеренный угрожающий звук. С напряженным лицом, в панике, как взломщик, застигнутый не вовремя вернувшимся хозяином дома, Рейт искал, где можно было бы спрятаться. Подбежав к шкафу, он открыл раздвижную створку и втиснулся между висевшими на крючках черными плащами. От плащей и черных шляп, лежавших выше на внутренней полке, исходил затхлый кислый запах, вызвавший у Рейта приступ тошноты. Сгорбившись, он прислонился спиной к задней панели шкафа, прикрыл за собой дверцу и приложил глаз к щели между створками.

Секунды тянулись бесконечно. Рейт чувствовал нервное покалывание в желудке. Вернулся пнумекин-смотритель, подошел к столу и замер, будто пораженный какой-то мыслью. Чудаковатая широкополая шляпа затеняла строгие черты, поразившие Рейта классической правильностью. Рейт вспомнил о других человеческих породах Тшая. Все они в той или иной степени мутировали, симбиотически приспосабливаясь к расе хозяев: дирдирмены — спесивые и жестокие интеллигенты-каннибалы, тупые, раболепные часчмены, ванхмены — изощренно цивилизованные, но вероломные и бездушные. Тем не менее, во всех этих популяциях — за исключением, пожалуй, дирдирменов из касты безупречных — сохранилась неизменной изначальная человеческая сущность. По-видимому, только пнумекины не претерпели заметных физиологических изменений, зато психически преобразились — в отстраненных привидениях, населявших катакомбы Тшая, уже нельзя было угадать ни человеческих стремлений, ни человеческих нравов.

Каменное лицо одинокого существа — Рейт не мог думать о нем, как о человеке — не выдавало никаких эмоций или намерений. Пнумекин стоял поодаль с противоположной стороны стола. Рейт не мог настигнуть его одним броском. Кроме того, открывая шкаф, Рейт насторожил бы его.

Ноги и плечи затекли — Рейт слегка повернулся, шкаф скрипнул. Покрывшись холодным потом, Рейт прижался глазом к щели. Ничто не потревожило глубокое размышление пнумекина. Рейт злился. «Ну подойди же ты! — думал он. — Что тебе стоит обойти стол, пройтись туда-сюда?» Вкралась другая, неприятная мысль: что, если смотритель откажется подчиняться под угрозой смерти? Что, если пнумекины потеряли инстинкт индивидуального самосохранения?

Потайная дверь раздвинулась — вошел еще один пнумекин, из искавших Рейта в туннеле. Двое стояли, повернувшись в разные стороны, каждый подчеркнуто не замечал присутствия другого. Новоприбывший тихо произнес, будто размышляя вслух: «Произведен доскональный обыск туннеля и шахты. Доставленный не найден».

Смотритель не ответил. Наступила зловещая, как в дурном сне, тишина.

Туннельный служащий заговорил снова: «Он не мог пройти мимо. Либо заказ не выполнен, либо доставленный воспользовался тайным ходом, нам неизвестным. Другие возможности исключены».

Смотритель отозвался: «Учтено. Необходимо учредить кордоны на уровне Зиад, в туннеле Зут-дан-Зиад, на шестой развязке уровня Ферстан, на развязке Луль-Лиль и у Портала Вечности».

«Будет сделано».

В поле зрения Рейта появился пнуме, очевидно проскользнувший в помещение через потайной ход, незаметный из шкафа. Пнумекины игнорировали его присутствие, даже не покосившись на исчадие тшайского ада. Рейт завороженно изучал нескладно сочлененное существо — не считая мимолетной случайной встречи в темном подземелье цитадели гнаштеров в Пере, ему еще не приходилось видеть пнуме вблизи. Чуть выше человеческого роста, пнуме казался сухопарым, даже хрупким под широким черным плащом. Поля черной шляпы нависали над огромными глазницами неподвижного лица, формой и цветом напоминавшего выбеленный солнцем лошадиный череп. В нижней части лица сложный аппарат из множества жующих, шевелящихся, тихо поскребывающих жвал и членистых отростков скрывал ротовое отверстие. Коленные суставы пнуме были обращены назад — он переставлял ноги слегка дергающейся, отжимающейся походкой, как человек, идущий задом наперед. На ороговевших узких ногах, темно-красных в черную крапинку, не было никакой обуви. Каждая длинная ступня заканчивалась тремя высоко выгнутыми когтистыми пальцами, непрерывно постукивавшими по каменному полу, как пальцы нервничающего человека по столу.

Смотритель туннеля вполголоса обращался в воздух: «Аномальная ситуация — вместо заказанного товара получен пустой мешок. Шахту и единственный ведущий из нее туннель тщательно обыскали. Либо заказ не выполнен, либо доставленный самовольно воспользовался потайным ходом седьмой или более высокой категории секретности».

Молчание... потом густое глуховатое шипение из ротовой полости пнуме: «Подтверждение факта доставки невозможно. Допустима вероятность существования строго засекреченного хода одиннадцатой или высшей категории, что выходит за рамки моего допуска. Надлежит подобающим образом запросить информацию у главного надзирателя района».

Смотритель туннеля придал голосу нерешительно-вопросительный оттенок: «Надо полагать, заказ имел большое значение?»

Когти пнуме пробежались по полу с изяществом пальцев пианиста, разучивающего трудный пассаж: «Хранители Вместилища Вечности приняли решение приобрести экземпляр существа с современной планеты людей».

Рейт, неспособный разогнуться в тесном шкафу, подивился: почему пнуме так долго медлили с этим решением? Осторожно, сжимая зубы, чтобы не произвести ни малейшего звука, он немного изменил положение тела. Когда он снова смог приложить глаз к щели, пнуме уже удалился. Смотритель и туннельный служащий молча стояли, отвернувшись в разные стороны.

Прошло время — сколько времени? У Рейта не было возможности измерить. Ноги онемели, в спине и плечах нарастала пульсирующая боль, но Рейт боялся снова пошевелиться. Медленно, глубоко вздохнув, он приготовился терпеливо ждать.

Выдерживая длительные паузы неравной длины, пнумекины обменивались еле слышными бормочущими фразами, обращенными в пространство или к стенам. Рейту удавалось различить обрывки беседы, отличавшейся от монологов тихих помешанных только тем, что пнумекины не говорили одновременно: «...ситуация на планете людей... происходящее неизвестно... дикари, живущие под пропастью, безумцы, подобные гжиндрам... потерян ценный экспонат...»

Пнуме вернулся, за ним появился другой — выше и костлявее первого, ступающий настороженно и вкрадчиво, как лиса в курятнике. Высокий пнуме вынул из-под плаща продолговатый футляр и преувеличенно сосредоточенным аккуратным движением положил его на скамью прямо напротив шкафа, служившего укрытием Рейту, после чего распрямился и оцепенел в мечтательно-отрешенной позе. Шло время. Первым прервал молчание туннельный служащий низшего ранга: «Когда звучит гонг, оповещающий о доставке, никогда не спускают порожний мешок. Получение пустого мешка вызывает недоумение. По всей видимости, заказ не выполнен или доставленный получил доступ к тайному выходу, по секретности превышающему десятую категорию».

Пнуме-надзиратель повернулся спиной к присутствующим, широко расправил черный плащ над скамьей и прикоснулся к замкам-застежкам на концах кожаного футляра. Два пнумекина и первый пнуме напряженно изучали вкрапления кристаллов в узорах порфира на полированных стенах.

Открыв футляр, главный надзиратель извлек узкую длинную папку внушительной толщины в мягком кожаном переплете зеленовато-синего оттенка, с почтительной бережливостью раскрыл ее на скамье и стал переворачивать страницы, изучая переплетения бледных разноцветных линий. Наконец надзиратель закрыл папку, поместил ее обратно в футляр, поразмышлял и заговорил — так тихо и с таким сильным придыханием, что Рейт с трудом понимал слова: «Существует древний переход четырнадцатой категории. Он продолжается девятьсот метров на север, спускается и выходит к провалу Джха-Ну».

Пнумекины молчали. Первый пнуме заметил: «Оказавшись у провала Джха-Ну, экспонат мог пересечь его в обход по верхней галерее, спуститься по пятому туннелю развязки Ома к верхнему большому поперечному каналу, оттуда свернуть к Лазурному пути восхождения или даже выйти к обзорному пункту Жу — и таким образом достигнуть гхауна».

Пнуме-надзиратель отозвался: «Это вероятно только при условии, что экспонат имеет доступ к соответствующим сведениям. Если он использовал проход четырнадцатой категории секретности, можно допустить и все остальное. В таком случае... необходимо определить причины и механизм утечки информации».

«Проблема, вызывающая замешательство», — пробормотал туннельный служащий.

Пнумекин-смотритель произнес: «Если гхиану известны тайные ходы четырнадцатой категории, что мешает ему сообщить о них дирдирам?»

Пальцы ног обоих пнуме выгнулись и выбили чечетку на каменном полу.

«Обстоятельства не выяснены, — закончил разговор пнуме-надзиратель. — Изучение тайного хода позволит сделать точные выводы».

Первым покинул помещение служащий низшего ранга. Смотритель минуту-другую предавался грезам, после чего выскользнул за подчиненным через тайный вход из туннеля. Пнуме замерли подобно двум хищным насекомым невероятной величины. Первый пнуме повернулся и удалился по коридору, мягко переступая обратно-сочлененными куриными ногами. Надзиратель остался один. Появилась возможность наброситься на пнуме, попытаться захватить его заложником. Рейт прикинул в уме шансы на успех и воздержался — если пнуме, будучи родичами фунгов, отличались столь же феноменальной силой и быстротой реакции, схватка могла закончиться весьма печально для Рейта. Еще одно соображение: поддаются ли пнуме индивидуально вообще какому-либо принуждению? Рейт не мог уверенно ответить на этот вопрос, но подозревал, что психологически пнуме были в чем-то сродни термитам.

Надзиратель поднял футляр с папкой со скамьи и медленно обвел взглядом все помещение, без затруднения поворачивая голову с черными провалами-глазницами на полтора оборота в обе стороны. Казалось, он прислушивался. Неожиданно двинувшись с места, пнуме подошел к ничем не примечательному участку полированной стены, выставил ногу вперед и деликатно нажал когтями на три едва заметные выпуклости в каменном полу. Часть стены отодвинулась вглубь и в сторону — открылась темная прямоугольная впадина. Надзиратель положил в нее футляр, плита соскользнула в прежнее положение. Второй пнуме удалился по стопам первого.

 

3

Помещение пустовало. С гримасой боли Рейт выбрался из шкафа и подошел, пошатываясь на онемевших ногах, к дугообразному участку стены с тайником. На гладких случайных узорах порфира не было ни заметного глазом шва, ни малейшего зазора, ощутимого наощупь — камень обработали с микроскопической точностью.

Рейт низко нагнулся и дотронулся пальцами до трех неровностей пола. Снова плита сместилась внутрь и влево. Рейт вынул футляр. Поколебавшись одно мгновение, он открыл застежки и вынул кожаную папку. В шкафчике неподалеку он нашел продолговатую коробку, наполненную небольшими темными флаконами — в совокупности примерно того же веса, что и папка с планами подземных лабиринтов. Эту коробку Рейт закрыл в футляре и оставил в полости стены. Еще раз прикоснувшись к выступам на полу, он отступил от тайника — перед ним опять блестела сплошная каменная поверхность.

Рейт стоял посреди комнаты и держал в руках папку — без сомнения, драгоценное приобретение. Если он сумеет остаться незамеченным и избежать повторного пленения (что представлялось маловероятным), если он сможет расшифровать обозначения пнуме (что поистине было бы чудом), появилась бы отдаленная надежда, возник бы гипотетический шанс найти правильный путь и выбраться на поверхность.

Рейт завернулся в один из плащей, висевших в шкафу. Все шляпы оказались малы, но в конце концов ему удалось натянуть на голову шляпу побольше, растягивая и выворачивая тулью. Рейт надеялся, что скрытность и необщительность пнумекинов, их привычка не замечать друг друга послужат его целям — у него были веские причины быть молчаливее и незаметнее любого из подземных жителей. Теперь нужно было уйти подальше и найти укромное место, где можно было бы без помех заняться изучением заветной папки. Засунув папку за пазуху куртки, Рейт вошел в оштукатуренный белый коридор — так же мягко, крадучись переступая ногами, как это делали пнуме.

Пустынный коридор тянулся полкилометра и вывел Рейта на поперечный балкон вдоль стены глубокого и узкого, напоминавшего соборный неф зала, откуда доносились приглушенный гул и шелестящее эхо осторожной суеты. Справа и слева балкон заканчивался темными сводчатыми отверстиями — входами в другие коридоры.

В семи-восьми метрах под балконом на уровне человеческого роста висели таблицы и развернутые свитки со столбцами пиктограмм. Перед ними рядами стояли дети-пнумекины — Рейт оказался в подземной школе.

Отступив в тень, Рейт мог смотреть вниз, не опасаясь быть обнаруженным. Он насчитал три группы по двадцать детей в каждой, мальчиков и девочек вперемешку. Подобно старшим, они носили черные плащи и широкополые шляпы с плоскими тульями. На маленьких белых лицах, худых и осунувшихся, застыло смехотворное выражение сосредоточенной серьезности. Никто не говорил. Уставившись в пространство, дети тихо и торжественно маршировали, выполняя какое-то упражнение. Ими руководили три женщины неопределенного возраста, одетые в плащи, как и мужчины, но отличавшиеся от представителей другого пола меньшим ростом и чуть смягченными, не столь суровыми чертами.

Муштра продолжалась беспрерывно — дети шагали строем, поворачивались кругом и снова шагали, нарушая тишину только шорохом ступней. «Ничему они тут не учатся, — подумал Рейт, — да и я тут ничему не научусь!» Глянув в обоих направлениях, он решил пойти налево. Короткий сводчатый туннель выходил на другой балкон над залом еще больших размеров, явно служившим трапезной. Посреди зала аккуратными рядами стояли столы и скамьи, но помещение почти пустовало — только два пнумекина сидели поодаль друг от друга, низко наклонившись над мисками с кашей. Рейт вспомнил, что не на шутку проголодался.

Раздался звук. Сзади из туннеля между школой и трапезной приближались двое пнумекинов, один за другим. Сердце Рейта билось так сильно, что пару секунд он не мог заставить себя сдвинуться с места. Наконец, наклонив голову и ссутулившись, он двинулся навстречу по балкону, в меру своих способностей имитируя типичную походку пнумекина. Прохожие миновали его — отведя глаза в сторону и блуждая мыслями в заоблачных сферах.

Немного приободрившись, Рейт вернулся в туннель между двумя балконами и повернул в замеченный раньше боковой проход, сразу же расширившийся и превратившийся в небольшое округлое помещение развязки, где сходились три туннеля. В стене зияла ниша — винтовая лестница, высеченная в серой скальной породе, спускалась на нижний уровень.

Мрачные темные коридоры не привлекали Рейта. Он стоял в нерешительности, остро ощущая усталость и безнадежность. В планах подземных ходов ему одному было не разобраться — требовалась помощь пнумекина, добровольная или вынужденная. Кроме того, он давно ничего не ел. Рейт опасливо подошел к лестнице и, поразмыслив еще секунд десять, начал спускаться, жалея о каждом шаге, уводившем его все дальше от надземного мира. Лестница кончалась промежуточной площадкой с широкими арочными выходами в трапезную слева и в школьный зал справа. Сводчатый проход впереди, по-видимому, соединял переднюю с кухней. Рейт с опаской заглянул туда. Несколько пнумекинов работали за вырубленными в камне прилавками — очевидно, готовили обед для детей, упражнявшихся в ходьбе неподалеку.

Рейт с сожалением попятился и зашел в узкий боковой коридор, начинавшийся в проходе между лестничной площадкой и кухней и круто спускавшийся наискось. Здесь было темно и тихо, редкие светящиеся зерна в потолке едва позволяли различать стены. Метров через тридцать коридор резко свернул в сторону и закончился неожиданным провалом. Снизу доносился шум потока воды — скорее всего, сюда выбрасывали отходы и мусор. Рейт задержался, не понимая, куда теперь идти и что делать, потом вернулся на лестничную площадку. Рядом, в стене под аркой, выходившей в трапезную, он нашел вход в небольшую кладовую с аккуратно сложенными в штабели тюками, мешками и коробками. «Продукты!» — обрадовался Рейт. Он колебался, однако — повара, конечно же, часто посещали кладовую.

Из зала упражнений в трапезную, цепочкой по одному и понуро опустив глаза, уже направлялись школьники. Рейт попятился в кладовую — дети, в отличие от взрослых, безошибочно узнают переодетых чужаков. Он спрятался на корточках в глубине помещения за штабелем коробок — не слишком надежное укрытие, но выбора не было. Оставалось надеяться, что повара не станут рыться по всей кладовой, выбирая припасы, и не заметят незваного гостя.

Устроившись поудобнее, Рейт слегка расслабился, вынул из-под куртки папку и раскрыл обложку из мягкой синей кожи. На роскошном бархатном пергаменте тонких, но прочных страниц черными, красными, коричневыми и голубыми контурами и символами были напечатаны схемы, составленные с невероятным вниманием к деталям. Пиктограммы, кружки и многоугольники, цветовые коды, пересекающиеся и разветвляющиеся сплошные, двойные и пунктирные линии ни о чем не говорили Рейту. На полях обозначения пояснялись мелким текстом, но Рейт не умел прочитать незнакомые письмена. Вздохнув, он закрыл папку и засунул ее за пазуху.

Дети брали миски с кашей из окна, вырубленного над кухонным прилавком, и несли их к столам, рассаживаясь в трапезной.

Рейт наблюдал за трапезной в щель между коробками, начиная по-настоящему страдать от голода и жажды. Исследуя содержимое соседних мешков, он нашел жесткие облатки из прессованных сушеных стручков травы пилигримов — весьма питательные, но не слишком приятные на вкус. В коробках оказались тюбики с жирной черной пастой, острой и пахучей — по всей видимости, паста служила приправой. Рейт снова сосредоточил внимание на трапезной. Последний из школьников уже отнес миску к столу. Рядом с окном для раздачи обедов никого не было, но на прилавке еще стояли полдюжины мисок и фляжки. Рейт действовал безотчетно. Выскользнув из кладовой и вжав голову в плечи, он подошел к прилавку, схватил миску и фляжку и поспешно вернулся в укрытие. В миске содержалась каша из вареных стручков травы пилигримов с добавлением маленьких початков, по вкусу напоминавших изюм, редких бледных прядей какого-то мяса и пары стеблей похожего на сельдерей овоща. Примерно полулитровая фляжка была наполнена слегка шипучим пивом с приятным вяжущим привкусом. К фляжке привязали небольшой пакет с шестью круглыми печеньями — Рейт их попробовал, но счел совершенно несъедобными. Проглотив кашу, он выпил пиво и поздравил себя с вовремя проявленной находчивостью.

К раздаче подошли еще шестеро учеников постарше — стройные молодые пнумекины с отрешенными лицами и уверенно-безразличными манерами. Насколько Рейт мог понять, поглядывая в щель между коробками, все они были женского пола. Пятеро забрали свои миски и фляжки. Последняя, обнаружив пустой прилавок, остановилась в замешательстве. Рейт виновато смотрел на нее, понимая, что украл ее обед. Другие девушки уже сидели за столами; шестая неподвижно ждала своей очереди.

Прошло пять минут. Девушка не говорила ни слова, опустив глаза к полу. Наконец чьи-то руки поставили на прилавок еще одну миску с фляжкой. Молчаливая дочь пнумекинов взяла свой обед и медленно направилась в глубину трапезной.

Рейт не мог сидеть сложа руки. Он решил снова подняться по лестнице, выбрать какой-нибудь туннель, найти одинокого взрослого пнумекина и заставить его под страхом пытки и смерти взять на себя обязанности проводника. Рейт уже поднялся на ноги, но теперь дети стали покидать трапезную — ему пришлось отступить. По одному, бесшумно, школьники выстроились цепочкой и двинулись в зал для упражнений. Рейт снова выглянул и сразу спрятался — из трапезной выходили пять девушек постарше. Все они были на одно лицо, как отштампованные на фабрике манекены с бледной и тонкой кожей, напоминавшей пергамент страниц в синей папке пнуме, с высокими изогнутыми, угольно-черными бровями и правильными, хотя и заостренными чертами. Обязательные черные плащи и черные шляпы придавали тягостную, неземную странность вполне земным очертаниям женских фигур. Рейту пришло в голову, что перед ним пять клонированных близнецов — в сущности, идентичные копии одной и той же женщины. Но он тут же поправил себя, понимая, что каждая из девушек отличала себя от других по множеству незаметных, непонятных для него признаков. Для каждой ее — и только ее — существование находилось в центре мироздания.

У раздаточного окна никого не было. Рейт выглянул из кладовой, быстрыми длинными шагами пересек пространство, отделявшее его от начала лестницы. Он едва не опоздал — из кухни появился повар, спешивший в кладовую. Задержись Рейт еще на один момент, его бы обнаружили. С часто бьющимся сердцем он начал подниматься по лестнице... и тут же остановился, затаив дыхание. Сверху послышался цокающий ритмичный звук. Рейт не знал, куда податься. Шаги приближались. Уже появились крапчатые красно-черные ноги пнуме, край полы черного плаща. Рейт быстро спустился к началу лестницы. Куда бежать? Рейт яростно думал. В кладовой повар зачерпывал ковшом из мешка стручки травы пилигримов. В зале для упражнений маршировали дети. Боковой тупик с шахтой для мусора был безнадежной западней. Оставалось только одно. Опустив голову и слегка сгорбившись, он тихо зашел в трапезную. Посреди зала, за столом, еще сидела задержавшаяся школьница, получившая добавочную порцию вместо экспроприированной Рейтом. Отойдя в угол, где он надеялся не привлекать внимание, Рейт присел на скамью и замер, покрывшись испариной от напряжения — один внимательный взгляд мог разоблачить его любительский маскарад.

Прошло несколько минут, ничто не нарушало тишину. Девушка в черной шляпе не торопилась, доедая печенье из пакета. Судя по всему, печенье ей особенно нравилось. Наконец она встала и направилась к выходу. Рейт опустил голову — слишком быстро, слишком резко — движением, не свойственным пнумекину. Девушка бросила удивленный взгляд в его сторону, хотя даже теперь привычка взяла свое — она смотрела не прямо на Рейта, а как будто вдаль, мимо него. Тем не менее она все видела и все поняла. На мгновение она застыла с широко раскрытыми глазами и отвисшей челюстью, потом тихо вскрикнула от ужаса и побежала к выходу. Рейт уже спешил наперерез, зажал ей рот рукой и заставил прислониться спиной к стене.

«Тихо! — пробормотал Рейт. — Ни слова, ни звука! Ты понимаешь?»

Трепещущая пленница смотрела мутными, полуобморочными глазами. Рейт встряхнул ее: «Никакого шума! Понятно? Кивни, если понимаешь».

Рейт почувствовал ладонью, что девушка попыталась кивнуть прижатой к стене головой, и опустил руку. «Слушай! — прошептал он. — Слушай внимательно! Я человек сверху, гхиан. Меня отравили, засунули в мешок и спустили в ваши пещеры. Я сбежал и хочу вернуться на поверхность. Ты меня слышишь?» Девушка никак не реагировала. «Ты понимаешь, что я говорю? Отвечай!» Рейт снова встряхнул хрупкие плечи.

«Да».

«Ты знаешь, как выбраться на поверхность?»

Пленница опустила глаза. Рейт быстро обернулся к кухонному окну — если оттуда выглянет повар, все потеряно. А пнуме, спустившийся с лестницы — где он? И балкон! Рейт забыл про балкон! Пораженный страхом, как электричеством, он вглядывался в тени под сводом зала. Никто не стоял наверху, никто не смотрел. Но здесь нельзя было оставаться ни минуты. Рейт схватил девушку за руку: «Пошли! Не забудь, ни звука! Или мне придется сделать тебе больно!»

Он потащил ее вдоль стены ко входу. У раздачи никого не было, из кухни раздавались скрежет, перестук металлической посуды. Пнуме не появлялся.

«Наверх, по лестнице», — прошептал Рейт.

Девушка начала было протестовать, но Рейт снова зажал ей рот ладонью и потащил к лестнице: «Наверх! Слушайся, и все будет в порядке».

Пленница произнесла тихим ровным голосом: «Уходи, отпусти меня».

Рейт отозвался страстным полушепотом: «Ничего я так не желаю, как уйти и выбраться отсюда! Но я не знаю, куда идти!»

«Я не могу тебе помочь».

«Тебе придется мне помочь. Вверх, по лестнице! Быстро!»

Пленница внезапно повернулась и птицей взлетела по лестнице с таким проворством, что Рейт на секунду опешил. Он бросился вдогонку, но девушка опережала его, со всех ног убегая по коридору. Отчаяние придавало ей прыти. Столь же отчаянно Рейт преследовал ее, догнал метрах в пятнадцати от развязки и прижал к стене. Девушка тяжело дышала. Рейт посмотрел вперед и назад — к его огромному облегчению короткая погоня никого не встревожила. «Ты что, смерти хочешь?» — прошипел он пленнице на ухо.

«Нет!»

«Тогда слушайся беспрекословно!» — рычал Рейт. Он надеялся, что угроза подействует. Действительно, лицо девушки опустилось, глаза потемнели — зрачки расширились от страха. Она пыталась заговорить, наконец выдавила: «Чего ты хочешь?»

«Прежде всего проведи меня в укромное место, куда никто не заходит».

Опустив плечи, она отвернулась и пошла по коридору. Рейт спросил с подозрением: «Куда мы идем?»

«К темнице для провинившихся. Там обычно никто не бывает».

Скоро она повернула в короткий боковой коридор, закончившийся круглой комнатой. Приблизившись к паре черных неограненных кристаллов и оглянувшись через плечо, как сказочная ведьма в черной шляпе, девушка нажала на матовые черные выступы стены. Открылся вход в непроглядную тьму — девушка шагнула вперед, Рейт сразу за ней. Пленница прикоснулась к чему-то с внутренней стороны входа: зажглась синеватая осветительная панель.

Они стояли на уступе скалы у самого края обрыва. Над глубоким мраком провала торчала подъемная стрела, фантастически сочлененная и полусложенная, как нога кузнечика. С конца стрелы в провал спускалась веревка.

Рейт смотрел на девушку. Та отвечала наполовину испуганным, наполовину упрямо-безразличным взглядом. Держась за основание стрелы, Рейт опасливо выглянул за край обрыва. В лицо дунул ледяной порыв ветра, Рейт отпрянул. Девушка стояла, не шевелясь. Рейт подозревал, что внезапная бурная последовательность событий привела ее в состояние шока. Тесная шляпа мешала сосредоточиться — Рейт сорвал ее с головы. Пленница отступила на шаг и прижалась к стене: «Зачем ты снял шляпу?»

«Давит на голову», — сказал Рейт.

Девушка отвела глаза в сторону и вдаль, в темноту провала, приглушенно спросила: «Теперь чего ты от меня хочешь?»

«Выведи меня на поверхность как можно скорее».

Наступило молчание. Рейт не понимал — слышит ли, понимает ли его пленница? Он попытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась. Рейт снял с нее шляпу. На него смотрело странное, испуганное и пугающее лицо с дрожащими в панике бескровными губами. Она была старше, чем позволяла предположить фигура, хотя Рейт не мог точно определить возраст. На бледном, печально-болезненном лице не было характерных черт, нарушавших классическую правильность пропорций, коротко остриженные черные волосы прилегали к голове, как фетровая тюбетейка. Рейту она казалась анемичным, неврастеническим существом двойственной природы — человеком и не человеком, женщиной и бесполым призраком.

«Зачем ты снял с меня шляпу?» — еле слышно пробормотала она.

«Не знаю, просто так. Наверное, из любопытства».

«Так делают интимные друзья», — пленница закрыла руками впалые щеки. Рейт пожал плечами — его не интересовали причины ее застенчивости: «Я хочу, чтобы ты вывела меня на поверхность, под открытое небо».

«Не могу».

«Почему нет?»

Ответа не было.

«Разве ты меня не боишься?» — вкрадчиво спросил Рейт.

«Меньше, чем темницы».

«Темница рядом, мне ничего не стоит ею воспользоваться».

Девушка искренне удивилась: «Ты хочешь столкнуть меня в пропасть?»

Рейт старался говорить самым угрожающим тоном: «Я — беглец, и намерен любой ценой выбраться на поверхность».

«Мне нельзя тебе помогать, — она говорила тихо и безразлично, будто разъясняя нечто само собой разумеющееся, — зужма-кастшаи за это наказывают». Девушка покосилась на подъемную стрелу: «В темноте страшно, мы боимся темноты. Иногда веревку обрезают, и наказанного больше никто никогда не видит».

Рейт почесал в голове. Усматривая угрозу в его молчании, пленница жалобно сказала: «Даже если бы я хотела тебе помочь, как я могу это сделать? Мне известно только, что по Лазурному пути восхождения гхианам доставляют обменный металл, но меня туда не пустят... Если, конечно, я не объявлю себя гжиндрой, — прибавила она после заметной запинки. — А тебя на Лазурном пути сразу схватят».

Планы Рейта начинали рушиться: «Тогда проведи меня к другому выходу».

«Я не знаю других дорог до гхауна. На моем уровне такой допуск не полагается».

«Подойди ближе к свету, — сказал Рейт. — Взгляни сюда».

Он вынул папку, раскрыл ее перед девушкой: «Покажи, где мы находимся».

Девушка посмотрела на папку, издала такой звук, будто чем-то подавилась, и начала дрожать всем телом: «Что это?»

«Схемы туннелей. Я позаимствовал их у пнуме».

«Это же Атлас, сборник тайных чертежей! Что ты наделал? Мне пришел конец, меня бросят в яму!»

«Давай не будем усложнять вещи без достаточной причины, — посоветовал Рейт. — Взгляни на схемы, найди дорогу к поверхности, проведи меня туда, а потом делай, что хочешь. Никто никогда ни о чем не узнает».

Пленница смотрела на папку шальными глазами. Рейт встряхнул ее за плечо: «Что с тобой?»

Она проговорила упавшим, бесцветным голосом: «Я узнала тайны без допуска».

Рейт не испытывал ни малейшего сочувствия к проблемам столь абстрактным и нереальным: «Ну и прекрасно, ты увидела схемы. Дело сделано — его уже не поправишь. Теперь снова посмотри на планы и найди дорогу на поверхность!»

Странное выражение появилось на лице девушки — Рейт испугался, как бы она и в самом деле не рехнулась. Почему, почему из всех пнумекинов, кишевших в подземных норах, ему суждено было повстречать психически неуравновешенную девицу?

Пленница впервые смотрела на него прямо — ищущим, изучающим взглядом: «Ты — гхиан».

«Ну и что? Да, я живу на поверхности».

«Гхаун — там очень страшно? Очень плохо?»

«На поверхности Тшая? Гм. Скажем так: в жизни под открытым небом есть свои недостатки».

«Теперь мне придется стать гжиндрой».

«Это лучше, чем жить в катакомбах».

Девушка уныло твердила: «Мне суждено уйти в изгнание».

«Чем скорее, тем лучше, — кивнул Рейт. — Посмотри на карту и покажи, где мы находимся».

«Не могу! — стонала пленница. — Не смею!»

«Пустяки! — отрезал Рейт. — Это всего лишь бумага».

«Всего лишь бумага? Атлас кишит тайнами двадцатой категории! Такие вещи не для меня».

Рейт подозревал, что у девушки начинается истерика, хотя голос ее оставался тихим и монотонным. Он пытался ободрить ее: «Чтобы стать гжиндрой, нужно выбраться на поверхность. Чтобы добраться до поверхности, нужно найти выход — чем секретнее, тем лучше. Перед тобой схемы туннелей и тайных ходов. Нам повезло».

Девушка немного успокоилась, даже взглянула на папку уголком глаза: «Где ты это взял?»

«У пнуме, — Рейт протянул ей раскрытую папку. — Ты можешь прочитать письмена?»

«Меня учили читать», — она боязливо наклонилась над страницами, но сразу отпрянула в страхе и отвращении.

Рейт с усилием подавил раздражение: «Ты никогда раньше не видела плана подземных туннелей?»

«Я на четвертом уровне, у меня допуск четвертой категории. Я видела карты четвертой категории секретности. Это планы высшей, двадцатой категории!»

«Но ты можешь в них разобраться».

«Могу, — неприязненно признала девушка, — но не смею. Только гхиан, не понимающий, что творит, осмелился бы изучать документ такой таинственной силы...» Ее голос почти замер, она шептала: «Или украсть его — подумать только...»

«Что сделают пнуме, когда обнаружат пропажу?»

Девушка смотрела в непроглядный мрак провала: «Тьма, тьма, тьма — мне суждено вечно падать, падать во тьме».

Рейт начинал терять терпение. Очевидно, его пленница могла сосредоточиться только на собственных идеях и представлениях. Он снова обратил ее внимание на карту: «Что означают цветовые коды?»

«Уровни и ступени».

«А эти значки?»

«Двери, порталы, лестницы, потайные ходы. Передвижные плиты. Развязки, узлы связи. Пути восхождения, подъемные шахты, обзорные пункты».

«Покажи, где мы находимся».

Глаза девушки неохотно сфокусировались на схеме: «Не на этой странице. Раньше... еще раньше... еще... Вот здесь». Она неловко показала пальцем, не поднося его близко к плану, будто пергамент был раскален или отравлен: «Здесь. Черная метка — темница. Розовая линия — уступ, мы тут стоим».

«Покажи мне ближайший путь к поверхности».

«Нужно посмотреть... сейчас...»

Лицо Рейта подернулось едва уловимой задумчивой улыбкой. Будучи отвлечена от тревог и печалей — с ее точки зрения, разумеется, более чем обоснованных — дочь пнумекинов сразу проявила способность к решению поставленной задачи и даже забыла о непокрытой голове.

«Подъемная шахта Лазурного пути восхождения — вот она. Чтобы туда попасть, нужно проплыть на лодке или на барже по поперечному каналу, а потом подняться по пандусу, обозначенному бледно-оранжевой полоской. Но там очень плотное движение, много контрольных шлюзов и турникетов. Тебя схватят и меня тоже — я намного превысила свой допуск».

Рейту пришло в голову, что он несет ответственность за судьбу девушки, будучи причиной ее несчастья. Он отложил рассмотрение этого вопроса. Его постигла беда — как заразная болезнь, беда распространилась на случайную жертву обстоятельств. Возможно, ей тоже приходили в голову подобные мысли.

Девушка бросила на него быстрый проницательный взгляд: «Как ты, обитатель гхауна, оказался здесь?»

«Гжиндры одурманили меня газом и спустили в шахту. Я вырвался из мешка прежде, чем подоспели пнумекины. Надеюсь, они придут к выводу, что гжиндры доставили пустой мешок».

«После того, как ты похитил Атлас? Ни у кого из живущих в Убежищах не хватило бы духа даже прикоснуться к сборнику древних тайн. Зужма-кастшаи не успокоятся, пока не умертвят нас обоих».

«Тем более привлекательным мне представляется побег», — сказал Рейт.

«Мне тоже, — заметила девушка с обезоруживающей простотой. — Я не хочу вечно падать во тьме».

Несколько секунд Рейт рассматривал пленницу с новым интересом. Судя по всему, она не затаила никакой обиды, как если бы он случился в ее жизни подобно стихийному бедствию. Протесты, мольбы и возмущение она считала не менее бесполезными, чем жалобы или негодование по поводу последствий урагана, удара молнии или наводнения. Ее манера поведения уже слегка изменилась — она нагнулась над картой не так трепетно, как раньше. Девушка указала на бледнокоричневый символ, напоминавший букву «У»: «Здесь туннель выходит к прибрежным базальтовым столбам, где наш товар обменивают на товар гхианов, привезенный на кораблях. Я никогда не была так далеко».

«Мы сможем туда подняться?»

«Не получится. Зужма-кастшаи охраняют туннель от дирдиров. Там всех постоянно проверяют».

Рейт заметил другие такие же светло-коричневые значки: «А это — тоже выходы на поверхность?»

«Да. Но если тебя ищут, проходы перегородят вот тут — и здесь — и еще здесь. На всех этих выходах выставят кордоны, а портал, ведущий к туннелям района Экза, вообще закроют».

«Придется выйти где-то в другом месте, в другом районе».

Лицо девушки нервно подернулось: «Я ничего не знаю о других районах».

«Посмотри на карту».

Она выполнила его просьбу, прослеживая сплетения разноцветных линий пальцем, бегущим над самой бумагой, но все еще не осмеливаясь прикоснуться к плану: «Смотри, тайный проход восемнадцатой категории. Если мы свернем в него из коридора вот здесь, он сократит наполовину путь до двенадцатого продольного канала. Из него можно выйти к погрузочным докам по любому из трех туннелей».

Рейт выпрямился и натянул шляпу на лоб: «Я похож на пнумекина?»

Девушка быстро и неодобрительно изучила его внешность: «У тебя странное лицо. Твоя кожа неприлично потемнела от ветра и солнца. Собери пыль, натри лицо пылью».

Рейт выполнил ее указания, девушка безучастно наблюдала за ним. Рейт хотел бы знать, о чем и как она думает. Она объявила себя изгоем, гжиндрой, без потрясения, без переживаний. Возможно, она искусно притворялась, уже замыслив предательство. Предательством», однако, какие-либо планы его пленницы называть было несправедливо. Она ни в чем его не заверяла, не брала на себя никаких обязательств — напротив, ответственность в значительной мере должен был нести Рейт. Каким же образом он мог контролировать ее действия во время долгого пути по подземным лабиринтам? Рейт размышлял, изучая случайную спутницу. Его мрачный взгляд вызывал в ней все большее беспокойство. Наконец она не выдержала: «Почему ты на меня так смотришь?»

Рейт протянул ей зеленовато-синюю папку: «Спрячь это под плащом, чтобы никто не видел».

Девушка отскочила, как ужаленная: «Нет!»

«Это необходимо».

«Я не смею! Зужма-кастшаи...»

«Спрячь планы туннелей под плащом, — спокойным, размеренным голосом повторил Рейт. — Я отчаянный человек. Я намерен выбраться на поверхность любой ценой, меня ничто не остановит».

Непослушными пальцами девушка взяла папку. Повернувшись спиной к Рейту и тревожно поглядывая через плечо, она засунула сборник документов куда-то под широкий черный плащ. «Пойдем, — хрипло сказала она. — Если нас поймают... что ж, такова жизнь. Никогда, даже в дурном сне не думала, что стану гжиндрой».

Девушка открыла портал и заглянула в круглую комнату: «Никого нет. Помни — ступай тихо, не нагибайся вперед. Мы должны пройти развязку Фер, через нее многие идут по своим делам. Зужма-кастшаи бродят повсюду. Если мы встретим одного, остановись, отойди в тень или повернись лицом к стене — этого требует уважение. Не двигайся слишком быстро, не дергай руками и головой».

Она вышла в круглую комнату и стала удаляться по коридору. Рейт следовал позади, в пяти-шести шагах, стараясь подражать походке пнумекинов. Он заставил девушку нести папку. Тем не менее, его судьба была в ее руках. Она могла с криками подбежать к первому встречному пнумекину, надеясь на снисхождение пнуме... Исход ситуации предсказать было невозможно.

Они прошли чуть меньше километра, поднялись по пандусу, спустились по другому и вышли в гораздо более просторный туннель. Через каждые пятнадцать-двадцать шагов в каменных стенах открывались узкие вертикальные ниши. Рядом с нишей неизбежно стоял невысокий цилиндрический пьедестал с каннелюрами и плоским полированным верхом, напоминающий секцию античной колонны, но из темно-серого камня. Рейт затруднялся определить назначение этих архитектурных деталей. Туннель раздался вширь, и они достигли развязки Фер — большого шестиугольного зала с дюжиной полированных мраморных опор, подпирающих своды. В тускло освещенных маленьких кабинках по периметру зала сидели пнумекины, что-то писавшие в учетных книгах или, в некоторых случаях, вступавшие в тихие, бессвязно-мечтательные диалоги со стоявшими чуть поодаль клиентами, тоже пнумекинами.

Проводница Рейта отошла в сторону, остановилась. Остановился и Рейт. Обернувшись, девушка многозначительно перевела взгляд на пнумекина, стоявшего в центре зала — высокого худощавого мужчину, с необычной для его расы бдительностью озиравшегося вокруг. Рейт отступил в тень за мраморную опору, наблюдая за девушкой. Ее застывшее лицо ничего не выражало, но Рейт понимал, что в этот момент она осмысливает перемены, ворвавшиеся в ее мирное унылое существование. Его жизнь зависела от ее решения. Чего она боялась больше: бездонного провала в ледяную тьму или бездонного неба над головой?

Медленно, очень медленно она повернулась к Рейту и присоединилась к нему в тени колонны. Выбор был сделан — по крайней мере временно.

«Высокий человек посередине — смотритель-слушатель. Видишь, как он все замечает? Мимо него ты не пройдешь».

Рейт постоял и посмотрел на смотрителя-слушателя, с каждой минутой испытывая все меньшее желание попадаться ему на глаза. Он вполголоса спросил девушку: «Ты знаешь другую дорогу к погрузочным докам?»

Она задумалась. Решившись участвовать в побеге, его спутница стала более целеустремленной и подтянутой, будто опасность пробудила ее от нездорового сна наяву.

«Кажется, можно пройти в обход, — с сомнением сказала она, — через цеха и мастерские, но это долгий путь и там, на балконах, тоже стоят смотрители-слушатели».

«Вот как», — Рейт вернулся к наблюдению за смотрителем-слушателем развязки Фер.

«Обрати внимание, — сказал он немного погодя. — Охранник поворачивается сначала в одну сторону, потом в другую. Когда он повернется к нам спиной, я перейду к следующей колонне. Держись за мной».

Через пару секунд смотритель развернулся лицом к противоположной части зала. Быстрыми широкими шагами Рейт вышел из-за прикрытия и встал за ближайшей мраморной опорой. Девушка медленно последовала за ним — как показалось Рейту, все еще весьма нерешительно.

Теперь Рейт уже не мог выглядывать из-за опоры, не рискуя привлечь внимание смотрителя. «Скажи, когда отвернется», — прошептал он девушке.

«Отвернулся!»

Рейт перешел к следующей колонне, потом, пользуясь вереницей медленно идущих пнумекинов как прикрытием, пересек еще один промежуток между опорами. Оставалось пройти последний открытый участок. Смотритель резко повернулся к нему лицом, и высунувшийся было Рейт отпрянул назад, за мраморный столб. «Сколько еще я буду играть в прятки со смертью?» — подумал он. Украдкой переступая птичьими лапами, из бокового коридора в зале появился пнуме.

«Осторожно... молчаливый критик!» — еле слышно сказала девушка — и медленно, опустив голову, двинулась дальше, как погруженная в горестные думы посетительница кладбища. Пнуме остановился метрах в пятнадцати за спиной Рейта, замершего за столбом. До входа в следующий туннель оставалось буквально десять шагов. Плечи Рейта непроизвольно подергивались. Он больше не мог стоять у колонны и ждать неминуемого провала. Чувствуя, что на нем сосредоточилось внимание всего зала, он пересек оставшийся открытый участок, с каждым шагом ожидая тревожного оклика или строгого приказа. Тишина подавляла — с огромным напряжением Рейт заставлял себя не смотреть назад. Достигнув входа в туннель, он не выдержал, бросил осторожный взгляд через плечо — и встретился глазами с черными впадинами глазниц пнуме. Сердце колотилось в груди. Рейт медленно отвернулся, продолжая углубляться в туннель. Девушка шла впереди. Он тихо позвал ее: «Беги! Найди проход восемнадцатой категории».

Она тревожно обернулась: «Молчаливый критик следит. Я не могу бежать — меня задержат, обвинят в нарушении спокойствия».

«Забудь о правилах! — настаивал Рейт. — Найди потайной вход как можно скорее».

Девушка ускорила шаги, Рейт поспевал за ней. Шагов через пятьдесят он рискнул оглянуться. За ними никто не увязался.

Туннель разветвлялся надвое. Девушка стояла у развилки: «Не знаю, куда. По-моему, налево...»

«У тебя есть план», — напомнил Рейт.

Неохотно и раздраженно она повернулась лицом к стене и вытащила папку из-под плаща. Не в силах прикоснуться к пергаменту, она быстро всучила Атлас Рейту, как раскаленный уголь. Рейт переворачивал страницы, пока спутница не остановила его. В то время как она изучала цветные контуры, Рейт внимательно осматривался — далеко позади, там, где начиналась развязка Фер, в туннеле появился темный силуэт. Времени не было! Рейт нервничал, папка дрожала в руках.

Наконец, девушка сказала: «Налево до отметки 212, там стена выложена голубой плиткой. Замок двадцать четвертого типа... нужно прочитать описание... Вот оно: четыре нажима. Третий, первый, четвертый, второй».

«Быстро!» — проговорил Рейт сквозь зубы, пряча папку за пазуху.

Девушка пошла вперед, обернулась, испуганно раскрыла глаза: «Зужма-кастшаи!»

Рейт тоже оглядывался, но старался идти походкой пнумекина. Пнуме постепенно углублялся в туннель, но (по крайней мере, так казалось Рейту), не проявлял особого стремления их догнать. Рейт прибавил шагу, поравнялся с девушкой. Та отсчитывала на ходу номерные метки в основании стены: «Семьдесят пять... восемьдесят... восемьдесят пять...» Рейт снова обернулся. За ними следовали два силуэта — откуда-то появился еще один пнуме. «Сто девяносто пять... двести... двести пять...»

Голубой плиткой с красновато-лиловым отливом, выцветшей от древности, был выложен только небольшой участок в основании стены у самого пола. Девушка нашла четыре выпуклости и нажала на них в требуемой последовательности. Появился вдавленный контур потайного хода, дверная плита сдвинулась в сторону.

Девушку трясло мелкой дрожью: «Это секрет восемнадцатой категории. Мне вход запрещен!»

«Молчаливый критик скоро будет здесь», — напомнил Рейт.

Его спутница судорожно глотнула воздух и вступила в проход. В узком темном коридоре чувствовался слабый запах протухшего жира, характерный для мест, часто посещаемых пнуме.

Входная плита задвинулась за спиной Рейта. Пригнувшись к ее внутренней стороне, девушка открыла маленькую круглую створку на петлях и посмотрела в глазок со вставленной линзой: «Молчаливый критик подходит... Он подозревает нарушение спокойствия, хочет определить подобающее наказание... Нет! Их двое. Критик вызвал надзирателя!» Девушка сжимала и разжимала кулаки, не отрывая глаза от линзы. Рейт не находил себе места: «Что они делают?»

«Смотрят вдоль туннеля. Не понимают, где мы».

«Пора идти, — сказал Рейт, — нельзя стоять и ждать».

«Надзиратель знает все тайные ходы... они скоро войдут...»

«Не беспокойся раньше времени, пойдем», — Рейт поспешил по коридору, девушка побежала за ним. «Странное мы представляем зрелище, — пришло в голову Рейту, — торопимся неизвестно куда под землей, в полутьме, в развевающихся черных сомбреро и плащах балаганных злодеев!» Его спутница быстро устала и все чаще задерживалась, оглядываясь через плечо. Через минуту она охнула, остановилась и в бессильном отчаянии прислонилась к стене: «Они вошли!»

Рейт обернулся. Потайная дверь открылась — в проеме появились силуэты двух пнуме. Какое-то мгновение они стояли навытяжку, как жутковатые куклы театра теней, потом сорвались с места. «Зужма-кастшаи нас видят, — всхлипнула девушка, опустив голову. — Все кончено, меня бросят в яму... Пойдем навстречу — нужно смириться, вернуться с повинной...»

«Стой у стены, не двигайся, — сказал Рейт. — Пусть подходят — их только двое».

«Ты ничего не можешь сделать!»

Рейт промолчал. Он подобрал упавший с потолка камень размером с кулак и ждал.

«Сопротивляться бесполезно, — стонала девушка. — Нужно кротко проявить сожаление, беспрекословно подчиниться...»

Пнуме быстро приближались, по-птичьи, высокими взмахами выставляя ноги вперед, белые жвалы их запавших челюстей суетливо шевелились. В трех метрах от беглецов они остановились, направив черные глазницы на двух людей, прижавшихся к стене. Секунд двадцать никто не двигался, никто ничего не говорил. Молчаливый критик медленно протянул вперед длинную костлявую руку и направил на людей два ороговевших когтистых пальца: «Возвращайтесь!»

Рейт не шевелился. Девушка обмякла — ее глаза помутнели, челюсть отвисла.

Пнуме снова произнес ухающим глуховатым голосом, тщательно выговаривая каждый звук: «Возвращайтесь сейчас же!»

Девушка, спотыкаясь и шатаясь, стала ошалело пробираться вдоль стены — но не в направлении пнуме, а подальше от них. Рейт стоял неподвижно.

Пнуме уставились на него в замешательстве и обменялись парой невразумительных фраз резким свистящим шепотом, после чего критик приказал в третий раз: «Назад, идите!»

Пнуме-надзиратель еле слышно прошипел: «Экспонат, потерянный после доставки».

Молчаливый критик, решительно шлепая вперед, приблизился и вытянул руку, чтобы схватить Рейта за шею. Рейт изо всех сил швырнул камень в белый лошадиный череп. Раздался хруст. Накренившись всем телом, как жердь, критик уперся плечом в стену, поднимая и опуская, сгибая и разгибая правую ногу судорожным одинаковым движением сломанного автомата. Надзиратель угрожающе ахнул, хрипло втянув в себя воздух, и прыжками бросился к Рейту. Как заправский тореадор, Рейт отскочил назад, одним отчаянным взмахом сорвал с себя плащ, расправил его и накинул на голову пнуме. Казалось, гигантское насекомое не замечало препятствия, продолжая гнаться за убегающим Рейтом с расставленными в стороны руками, но скоро начало пританцовывать и топтаться на месте. Рейт несколько раз осторожно подкрадывался ближе, сразу отпрыгивал назад и стараясь уловить удобный момент. Потерявшийся в плаще надзиратель вертелся из стороны в сторону, размахивая ищущими руками. Почти беззвучные пируэты пнуме и перебежки Рейта то вперед, то назад повторялись в тесной полутьме подобно нелепому, но хорошо разученному балету. Подпирающий стену молчаливый критик безучастно взирал на танцоров, тихо отбивая такт дергающейся ногой.

Рейт схватил надзирателя за руку. С таким же успехом он мог держаться за железную спицу жернова, толкаемого парой буйволов. Увлекая Рейта за собой в стремительном повороте, пнуме хлестал воздух другой рукой — два роговых когтя оставили на щеке Рейта глубокие царапины. Рейт ничего не чувствовал. Пользуясь всем телом, как противовесом, он сумел ускорить вращательное движение пнуме. Тот ударился спиной в стену коридора, но отскочил, как ни в чем не бывало, и снова бросился в нападение. Рейт попробовал нанести удар ребром ладони в бледное сочленение между впадинами глазниц, но только ушибся о холодную твердую кость. Ударив по-боксерски, кулаком, он повредил бы себе руку. Существо отличалось нечеловеческой прочностью и силой — положение становилось затруднительным. Теперь все внимание Рейта уходило на то, чтобы увертываться от постоянных попыток пнуме дотянуться, схватить, удержать.

Вскидывая огромные куриные ноги, надзиратель заставлял Рейта отступать шаг за шагом. В неожиданном скользящем падении спиной к земле и ногами вперед, опираясь на руки, Рейт врезался ступнями в крапчатые голени под узловатыми, выступающими назад суставами. Собравшийся шагнуть вперед надзиратель потерял равновесие, запнулся об лежащего Рейта и упал. Откатившись в сторону, Рейт вскочил, ожидая нападения со стороны молчаливого критика — но тот лениво пожевывал членистыми челюстными отростками, прислонившись к стене плечом, и наблюдал за схваткой с безразличием скучающего зеваки. Невмешательство критика озадачило Рейта — на какой-то момент он потерял бдительность. Напрасно: лежа на спине, надзиратель обхватил лодыжку Рейта пальцами ноги, как железным хомутом, пытаясь дотянуться до шеи другой ногой, неожиданно вытянувшейся в струну. Отпрянув и размахнувшись свободной ногой, Рейт пнул лежащее существо в пах, твердый и узкий, как развилка между сучьями дуба. В результате Рейт серьезно растянул сухожилие ступни. Когтистые пальцы ноги пнуме шарили по воздуху, сжимаясь и разжимаясь в поисках шеи Рейта. Рейт схватил маячившую перед глазами узкую ступню надзирателя, зажал ее локтевым сгибом, повернул, навалился. Расстояние между широко разведенными ногами пнуме и наличие неподвижного нижнего соединения внизу, там, где пальцы пнуме держали Рейта мертвой хваткой, давало преимущество рычага. Надзирателю пришлось перевернуться лицом к земле. Рейт упал ему на спину, взялся обеими руками за голову и рывком отогнул ее к себе. Шляпа скатилась с черепа надзирателя, упругая шейная кость или мембрана пнуме эластично выгнулась несмотря на то, что затылок существа прижимался к спине. Рейт потянул, надавил еще сильнее — что-то подалось, треснуло. Пнуме отпустил ногу Рейта — Рейт отпустил голову пнуме, вскочил и отбежал в сторону. Существо колотило по земле конечностями, кидаясь от стены к стене, выгибаясь и кувыркаясь в диких судорогах. По случайности — или каким-то чудом — пнуме с болтающейся за спиной перевернутой головой оказался на ногах, сделал несколько прыжков зигзагами вдоль коридора и столкнулся с молчаливым критиком. Надзиратель и критик обрушились на каменный пол — мертвые? Рейт не верил своим глазам: он убил двух пнуме.

Привалившись спиной к стене и упираясь руками в колени, Рейт хрипел и кашлял, пытаясь отдышаться. Везде, где пнуме прикасался к нему, наливались синяки. С лица липким потоком стекала кровь, локоть правой руки не сгибался, ступня левой ноги была растянута... но в коридоре лежали два трупа пнуме. Неподалеку, спрятав лицо в коленях, скорчилась девушка, застывшая в глубоком шоке. Рейт, хромая, подобрался к ней, прикоснулся к плечу: «Я жив. Ты тоже».

«У тебя лицо в крови!»

Рейт вытер лицо полой подобранного плаща, подошел к трупам пнуме и постоял над ними, собираясь с мыслями. Плотно сжав губы, он обыскал тела, но не нашел ничего заслуживающего внимания.

«Думаю, лучше не задерживаться», — сказал Рейт.

Девушка поднялась на ноги, повернулась и пошла по коридору. Рейт прихрамывал за ней. Трупы пнуме остались позади, в полутьме древнего потайного хода.

Рейт заметил, что его спутница постепенно замедляет шаги. «Ты устала?» — спросил он.

Участие Рейта вызвало у девушки недоумение — она тревожно обернулась: «Нет».

«А я устал. Давай чуть-чуть отдохнем», — с кряхтением и проклятиями разминая избитое тело, Рейт опустился на пол. Поколебавшись пару секунд, девушка чопорно устроилась у стены напротив, обняв руками колени. Рейт не понимал ее — казалось, она полностью забыла о схватке с пнуме. Он затруднялся определить выражение затененного шляпой лица, но, судя по спокойствию и собранности движений, от ее недавнего испуга не осталось ни следа. «Потрясающе!» — думал Рейт. Вся ее жизнь пошла кувырком, будущее должно было представляться ей бушующим морем неизвестности. Тем не менее, она сидела с безмятежностью куклы, чудом уцелевшей после пожара.

Девушка тихо спросила: «Почему ты на меня так смотришь?»

«Я подумал, — сказал Рейт, — что, учитывая обстоятельства, ты выглядишь удивительно беззаботно».

Сначала ответа не последовало. В полутемном подземном коридоре наступила тяжелая тишина. Потом девушка заговорила: «Я плыву по течению жизни. Куда, на какой берег меня вынесет? Догадки строить бесполезно. Заявлять о предпочтениях бессмысленно и даже дерзко. В конце концов, существование — привилегия, дарованная очень немногим».

Рейт прислонился затылком к стене: «Немногим? Почему же?»

Девушка переплетала бледные пальцы в явном затруднении: «Не знаю, как это делается у гхианов. Может быть, на поверхности все по-другому. У нас в Убежищах женщина-мать дает потомство двенадцать раз. Выживает не больше половины детей, обычно меньше...» Она продолжала, теперь уже вдумчиво-наставительным тоном: «Говорят, все женщины гхауна — матери. Правда? В такое трудно поверить. Если бы каждая плодилась двенадцать раз, даже если бы шестерых из двенадцати сбрасывали в яму, вся поверхность планеты кишела бы телами в несколько слоев. Это не укладывается в голове». Помолчав еще немного, спутница Рейта сделала неожиданный вывод: «Хорошо, что я никогда не буду женщиной-матерью».

Рейт снова не понял: «Откуда такая уверенность? У тебя все впереди».

Лицо девушки слегка покривилось — вероятно, от смущения: «Как ты не заметил? Неужели я похожа на женщину-мать?»

«Понятия не имею! На что похожи ваши женщины-матери?»

«У них все выпячивается на груди и в бедрах. Разве матери гхианов не такие? Я слышала — зужма-кастшаи решают, кто из девочек станет женщиной-матерью, а кто нет. Отобранных забирают в родильные ясли. Там они лежат в темноте и плодятся».

«В одиночестве?»

«Почему? В компании других матерей».

«А отцы?»

«Отцов не нужно. В Убежищах все безопасно — защита и так обеспечена».

Рейт подумал, что отброшенные им ранее подозрения в отношении пнумекинов были не так уж безосновательны. «На поверхности, — сказал он, — все делается по-другому».

Девушка наклонилась вперед, ее физиономия оживилась больше, чем когда-либо: «Мне всегда хотелось узнать, как живут гхианы. Кто выбирает женщин-матерей? Где они плодятся?»

Рейт уклонился от расспросов: «Это сложная история. Ты, наверное, разберешься в свое время, что к чему, если проживешь достаточно долго. Между прочим, я — Адам Рейт. Тебя как зовут?»

«Зовут?»

«У тебя есть имя?»

«Имя? Я родилась девочкой — ко мне обращаются в женском роде».

«Ясное дело, но свое, личное имя у тебя есть?»

Девушка задумалась: «В продовольственных списках и счетах указывают номер человека, его группу, район и зону. Моя группа — Зит, в районе Атан зоны Пагаз, порядковый номер 210».

«Зит-Атан-Пагаз-210. ЗАП-210. Зап-Сеитикс. Ха! Неважнецкое имя. Впрочем, тебе подойдет».

Попытки Рейта развеселить спутницу встретили серьезное отсутствие всякой реакции. Однако девушка была не лишена любопытства: «Расскажи мне, как живут гжиндры».

«Я их видел издали, они стояли на пустыре. Потом они напустили одуряющий газ в комнату, где я спал. Я очнулся в мешке. Меня спустили в шахту на веревке. Вот и все мое знакомство с гжиндрами».

Зап-Сеитикс — Рейт мысленно уже присвоил ей это имя-сокращение — выразила неодобрение: «Ты говоришь о них так злобно, будто они не люди, а дикие твари!»

Рейт не стал ничего объяснять. Невежество его спутницы было настолько неизмеримо, что любая информация, самого невинного сорта, могла вызвать шок и замешательство: «Ты сама все увидишь — на поверхности живут самые разные люди».

«Все так странно! — тихо, без удивления сказала девушка. — Вдруг все изменилось». Она неподвижно смотрела в темноту: «Другие не поймут: куда я делась? Кому-то придется за меня работать».

«У тебя были обязанности?»

«Я разъясняла детям правила приличного поведения».

«Что ты делала в свободное время?»

«Выращивала кристаллы в новом, четвертом восточном ряду».

«Ты говорила с подругами?»

«Иногда, в дортуаре».

«А среди мужчин у тебя были друзья?»

Тонкие черные брови в тени широкополой шляпы неприязненно взметнулись: «Говорить с мужчинами не подобает. Это нарушение спокойствия».

«Значит, сидя в коридоре, где никого больше нет, и разговаривая со мной, ты нарушаешь спокойствие?»

Она не ответила. Рейт подумал, что ей эта мысль не приходила в голову — теперь она упала в собственных глазах. «На поверхности, — сказал он, — жизнь устроена совсем не так. Спокойствие часто нарушается, и в этом нет ничего зазорного. Увидишь — если мы когда-нибудь отсюда выберемся».

Рейт достал из-под куртки синюю папку, Зап-Сеитикс инстинктивно поджалась. Рейт не обращал внимания. Света не хватало — прищурившись, он пытался разобраться в головоломке разноцветных прямых и кривых. Наконец, с некоторым сомнением, он ткнул пальцем в страницу: «Кажется, теперь мы здесь». Девушка не отозвалась. Рейт — уставший, избитый, измученный опасениями — начал было укорять ее за невнимательность, но прикусил язык. Он напомнил себе, что молодая инструкторша из школы пнумекинов сопровождала его не по своей воле. Оснований для недовольства не было, нельзя было предъявить никаких претензий. Никто, кроме него, не мог нести ответственности за его поступки. Рейт раздраженно крякнул, набрал воздуха и обратился к спутнице самым вежливым тоном: «Если я правильно понимаю, здесь этот коридор выходит в туннель, обозначенный двойной розовой линией, — он показал пальцем. — Так или не так?»

Зап-Сеитикс искоса взглянула на карту: «Да. Это строго засекреченный переход. Смотри, он соединяет Атан и Зальтру. Любой другой путь из Атана в Зальтру ведет через развязку Фей-Эрдж». Девушка боязливо подвинулась чуть ближе, но остановила протянутый палец сантиметрах в пяти от пергамента: «Серой короткой полоской обозначен погрузочный док в конце притока транспортного канала — нам нужно туда попасть. Фей-Эрдж мы не прошли бы. Кроме того, по пути к развязке — дортуары и металлопрядильные цеха. Там слишком много людей и зужма-кастшаи».

Рейт с сожалением рассматривал красные кружки и светло-коричневые значки, отмечавшие выходы на поверхность: «Поблизости столько подъемных шахт, обзорных пунктов!»

«В районе Атан — и, наверное, по всей зоне — теперь охраняется каждый выход».

«Длинная черная прямая — что это?»

«Транспортный канал для грузовых барж — по нему легче всего незаметно выбраться из зоны Пагаз».

«А эта ярко-зеленая метка?»

Зап-Сеитикс присмотрелась и тихо ахнула: «Спуск к Порталу Вечности! Секрет двадцатой категории!» Она отодвинулась и подавленно сгорбилась, опустив подбородок на колени. Рейт вернулся к изучению схемы. Он чувствовал на себе пристальный взгляд девушки и скоро поднял голову, встретившись с ней глазами. Она облизала кончиком языка высохшие бесцветные губы: «Почему тебя считают ценным экспонатом?»

«Почему меня вообще называют «экспонатом»? Я человек, а не экспонат», — уклонился Рейт.

«Тебя хотят доставить во Вместилище Вечности. Ты редкой породы?»

«В каком-то смысле», — сказал Рейт. Превозмогая боль, он заставил себя подняться на ноги: «Ты готова? Пора бы и двигаться потихоньку».

Его спутница молча встала — они пошли дальше по темному коридору. Километра через полтора им преградила путь белая стена с черной железной дверью посередине. Зап-Сеитикс пригнулась, посмотрела в глазок: «Проезжает подвода... идут люди... много людей...» Она обернулась к Рейту, критически заметила: «Наклони голову, поправь шляпу. Ступай тихо, вытягивай носки прямо вперед». Снова прижавшись глазом к линзе, девушка положила руку на засов и что-то нажала. Дверь открылась: «Скорее, пока нас не видят!»

Моргая глазами, привыкшими к полутьме, они крадучись выбрались в широкий туннель с арочными сводами. Из стен, вырубленных в пегматите, торчали огромные призматические кристаллы турмалина, ярко горящие трепещущим голубым и розовым светом — видимо, возбужденные неизвестным Рейту электрохимическим процессом.

Зап-Сеитикс направилась вдоль правой стены туда, где, судя по карте, находился погрузочный док. Рейт следовал за ней на подобающем расстоянии. В пятидесяти метрах перед ними катилась заваленная мешками подвода с низко посаженным кузовом на массивных черных колесах. Откуда-то сзади доносились удары молота по металлу и громкий завывающий скрежет какого-то тяжелого оборудования — Рейт так и не узнал никогда, какого именно.

Они шли по туннелю еще минут десять. Им повстречались поодиночке четверо пнумекинов с затененными, полуотвернувшимися лицами — все четверо предавались размышлениям о материях, недоступных воображению Рейта.

Полированный пегматит внезапно сменился роговой обманкой, отделанной так, чтобы прожилки белого искристого кварца выступали над черным гладким фоном подобно вьющимся, ветвящимся лозам растений — несомненно, плоды многовековой работы. Далеко впереди туннель кончался темной точкой, постепенно превращавшийся в полуовальный портал, с каждой минутой едва заметно выраставший. За порталом зияла черная пустота.

Наконец они оказались под широкой аркой выхода и вышли на широкий ровный уступ, терявшийся в темноте справа и слева. Сразу за краем уступа начиналась черная бездна, непроглядная, как межзвездное пространство. В пятидесяти метрах справа, в бледно освещенном полукруге, казалось, висела в воздухе причаленная баржа. Рейт понял, что перед ним подземное озеро.

Пятеро или шестеро пнумекинов апатично сновали у причала, нагружая тюки на баржу.

Зап-Сеитикс незаметно отошла в тень под стеной. Рейт присоединился к ней и встал — по-видимому, слишком близко, так как девушка чуть отодвинулась, брезгливо подернув плечами. «Что теперь?» — спросил Рейт.

«Пройди за мной на баржу. Не говори никому ни слова».

«Нас не задержат? Не высадят?»

Девушка ответила непонимающим взглядом: «Люди часто ездят на баржах. Только так удается посмотреть на далекие незнакомые туннели».

«А! — не удержался от сарказма Рейт. — Охота к перемене мест среди пнумекинов, паломничество из одной норы в другую».

Зап-Сеитикс замерла в полном замешательстве.

Рейт спросил: «Ты когда-нибудь ездила на барже?»

«Нет».

«Откуда ты знаешь, куда она отправляется?»

«На север, в другие районы, больше некуда, — она вгляделась во мглу над причалом. — Ступай за мной и веди себя прилично».

Девушка медленно двинулась вдоль набережной, опустив глаза, как одинокая мечтательная барышня на прогулке. Рейт немного подождал и пошел за ней.

Дочь пнумекинов задержалась у баржи, обвела пустым взором черную бездну озера, рассеянным шагом, будто невзначай, спустилась на палубу, прошла к противоположному борту и скрылась в тени под нагромождением тюков.

Рейт подражал ее повадкам. Пнумекины у парапета, решительно погруженные в себя, игнорировали его. Сомнамбулическим движением заправского подземного призрака Рейт шагнул на палубу баржи, но не рассчитал расстояние в полутьме, чуть не потерял равновесие, испугался — и ускорил шаги, чтобы скорее оказаться в тени у другого борта.

Зап-Сеитикс, напряженно выгнувшись на корточках, поглядывала из-за тюков на грузчиков. Постепенно она успокоилась: «Их наказали нарядом вне очереди, они безутешны. Иначе тебя бы уже заметили. Гхианы всегда так дергаются, размахивают руками и суетятся?»

«Ничего, все хорошо, что хорошо кончается, — сказал Рейт. — В следующий раз...» Поодаль, на уступе набережной, стояла одинокая черная фигура. С характерной неожиданностью сдвинувшись с места, она начала медленно приближаться к барже и пересекла границу освещенного полукруга. «Пнуме», — прошептал Рейт. Девушка поднялась на ноги и стояла, не шевелясь.

Карикатурно-худощавое существо в черном плаще и широкополой шляпе переступало осторожными шагами курицы, ищущей зерно, не замечая присутствия грузчиков. Грузчики, в свою очередь, даже не взглянули в сторону пнуме. Подземное порождение Тшая тихо остановилось у самой баржи.

«Он нас увидел!» — прошептала девушка.

Сердце Рейта тяжело стучало, синяки болели, ноги и руки одеревенели. Чтобы выжить, нужно было драться. Тревожным шепотом он спросил: «Ты можешь плавать?»

Взглянув в бездонные черные глубины за бортом, Зап- Сеитикс судорожно, истерически вздохнула: «Нет».

Рейт искал оружие — дубину, крюк, веревку — но ничего не нашел.

Силуэт пнуме исчез из поля зрения, заслоненный тюками. Через пару секунд беглецы почувствовали, как задрожала палуба — пнуме перешел на баржу.

«Сними плащ!» — сказал Рейт. Он выскользнул из своего одеяния, завернул в него синюю папку и засунул сверток в промежуток между тюками. Зап-Сеитикс стояла без движения.

«Снимай плащ!»

Девушка принялась хныкать. Шлепком ладони Рейт зажал ей рот: «Тихо!» Пытаясь развязать тесьму ее воротника, он нечаянно прикоснулся к дрожащему подбородку спутницы. Рейт сорвал с нее плащ. Девушка стояла пригнувшись, обняв себя руками, в чем-то вроде ночной рубашки до колен. Несмотря на смертельную опасность, Рейт едва подавил безумное желание расхохотаться при виде тощей, жалкой, детской фигуры в нелепой черной шляпе. «Слушай! — хрипло сказал он. — Повторять нет времени. Я спущусь за борт. Сразу же спускайся за мной. Положи руки мне на плечи, держи голову над водой. Главное — тихо, никакого плеска. Все будет хорошо».

Не дожидаясь ее согласия, Рейт беззвучно погрузился в озеро, держась за кромку планширя. Ледяная жидкость поднялась по коже обжигающим, захватившим дыхание кольцом. Зап-Сеитикс колебалась только мгновение — и полезла за борт. Очевидно, страх перед пнуме был сильнее боязни замерзнуть и утонуть. «Тихо!» — прошипел Рейт. Руки девушки опустились ему на плечи. Она оказалась в воде — и панически обхватила шею Рейта руками. «Полегче, спокойно! — шептал Рейт. — Опусти лицо». Он переместился под привальный брус и схватился снизу за скобу бруса. Даже стоя у самого края палубы и нагнувшись над озерной водой, их можно было не заметить под брусом.

Прошло полминуты, ноги Рейта начинали неметь. Зап- Сеитикс прижалась к его спине, уткнувшись подбородком в ухо: Рейт слышал, как стучат ее зубы. Между тонким телом девушки и кожей Рейта задерживались теплеющие прослойки воды, быстро пульсировавшие холодом и исчезавшие, как только кто-нибудь из двоих шевелился. Когда-то, еще мальчишкой, Рейт вытащил из реки тонущую кошку. Девушка льнула к нему с такой же отчаянной животной цепкостью, безошибочно пробуждавшей мощный инстинкт защиты. Тела обоих испуганных людей, холодные и мокрые, выражали одно примитивное желание выжить любой ценой.

Молчание, тьма, холод. Двое в воде прислушивались... На палубе баржи послышался тихий цокающий перестук ороговевших пальцев. Стук остановился, осторожно возобновился, снова прекратился — прямо над головой. Взглянув наверх, Рейт увидел когти пнуме, сжимающие кромку планширя. Взяв девушку за руку, он молча заставил ее схватиться за скобу, проделал то же самое с ее другой рукой. Освободившись, Рейт повернулся лицом к озеру, затылком к барже.

От него расходилась по воде маслянисто-черная рябь — в ней возникали и исчезали двояковыпуклые отсветы желтовато-яблочного цвета.

Когти над головой Рейта постучали по планширю, сместились в сторону. Оскалив зубы в гримасе отчаянного напряжения и злобы, Рейт вырвался из воды, опираясь левой рукой на планширь, и, схватившись за твердую голень пнуме вытянутой вверх правой рукой, дернул изо всех сил. Пнуме заунывно каркнул от неожиданности, накренился, на какой-то момент повис под невозможным углом, удерживаясь скрюченными когтями почти в горизонтальном положении, и плюхнулся в черное озеро.

Зап-Сеитикс вцепилась в Рейта: «Не трогай его! Он разорвет тебя на куски!»

«Пнуме плавают?»

«Только в специальных костюмах, — девушка заикалась, стуча зубами. — Он тяжелый. Он утонет».

Рейт сказал: «Взбирайся по моей спине, возьмись за кромку и поднимайся на борт».

Держась за плечи Рейта, девушка неловко уперлась ступнями ему в спину, встала ногой на плечо и вылезла на баржу. Рейт с трудом подтянулся, перевалился через кромку планширя и упал на дощатую палубу, омертвевший от холода и усталости.

Отдышавшись и немного согревшись, он вскарабкался на ноги и проверил, что делают грузчики. Пнумекины вяло таскали тюки.

Рейт отошел в тень. Зап-Сеитикс скорчилась, не двигаясь, мокрая рубашка прилипла к ее недоразвитому телу. Тем не менее, Рейт усмотрел в ее формах некую угловатую грациозность.

Девушка заметила его внимание и еще глубже вжалась в проем между тюками.

«Сними рубашку, надень плащ, — предложил Рейт. — Будет теплее».

Зап-Сеитикс смотрела на него несчастными глазами. Рейт стащил с себя промокшую одежду. С ужасом, таким же, как при виде пнуме, девушка мгновенно повернулась к нему спиной. У Рейта хватило сил только кисло ухмыльнуться. Не оборачиваясь, Зап-Сеитикс набросила плащ себе на плечи и, пользуясь им, как занавесом, каким-то непостижимым образом избавилась от рубашки.

Баржа задрожала и дернулась. Выглянув из-за штабеля мешков, Рейт увидел, что причал удаляется, превращаясь в оазис света посреди тяжелого мрака. Временами казалось, что далеко по курсу маячит едва заметное бледно-голубое сияние. Баржа беззвучно скользила по озеру.

Они вырвались из зоны Пагаз, спуск к Порталу Вечности остался позади. Предстояло пересечь Северные районы по каналу. Путь лежал в беспросветную тьму.

 

4

Баржу обслуживала команда из двух человек — они расположились на площадке в носовой части, освещенной бледно-желтым фонарем. Там были устроены небольшая кладовая и камбуз. Вместе с Рейтом и его спутницей ехали еще как минимум два пассажира, вероятно даже трое или четверо. По скрытности и ненавязчивости пассажиры не уступали команде, появляясь иногда только для того, чтобы заглянуть в кладовую и приготовить что-нибудь поесть. Судя по всему, еда предоставлялась безвозмездно всем желающим. Зап-Сеитикс не позволяла Рейту выходить из укрытия. Когда кладовая и камбуз никем не использовались, она приносила еду на двоих — лепешки из муки, смолотой из стручков травы пилигримов, медовые на вкус сладости, формой и цветом напоминавшие засахаренные сливы, но изготовленные, по-видимому, из похожих на пиявок насекомых, палочки вяленого мясного фарша, а также сладко-соленые облатки, тонкие, белые и хрустящие. Зап-Сеитикс считала эти печенья исключительно приятным и полезным лакомством. Рейт не прикасался к ним — у него они вызывали слабость и головокружение, оставляя неприятнейший привкус во рту.

Проходили дни — сколько дней, Рейт не мог сосчитать. Озеро превратилось в подземную реку, река, через некоторое время — в подземный канал шириной метров двадцать. Баржа не производила ни звука, движимая, насколько понимал Рейт, электромагнитными полями в килевой части, вызывавшими циркуляцию воды от носа к корме. По курсу постоянно мерцал тусклый, едва заметный голубой светлячок, служивший ориентиром для датчика, управлявшего движением баржи. Проезжая под одним голубым маяком, укрепленным в сводчатом потолке канала, они всегда видели другой такой же впереди. Время от времени, очень редко, баржа проплывала мимо безлюдных небольших причалов и погрузочных доков со входами в туннели, ведущие к неведомым подземным обителям.

Рейт ел и спал. Сколько раз? Он не пытался запомнить. Вся вселенная состояла из баржи, мрака, невидимой черной воды и присутствия Зап-Сеитикс. Вынужденный проводить время в полном бездействии, Рейт приступил к изучению характера и образа мыслей спутницы. Зап-Сеитикс, со своей стороны, относилась к Рейту с подозрением, не одобряя даже такое проявление близости, как простая беседа. Упрямая осмотрительность и чопорная сдержанность девушки казались тем более странными, что она, насколько было известно Рейту, не имела ни малейшего, даже искаженного представления об основных принципах взаимоотношений полов и нормального воспроизведения потомства. Рейт объяснял себе ее поведение влиянием первобытных врожденных инстинктов. Возникал, однако, вопрос: мог ли он, будучи человеком добросовестным, оставить на произвол судьбы на незнакомой поверхности Тшая похищенное им существо, неповинное в своем невежестве и совершенно беззащитное? С другой стороны, его нисколько не привлекала перспектива длительного разъяснения анатомии и биологии человека уже достаточно шокированной дочери пнумекинов.

Зап-Сеитикс, в отличие от Рейта, не умела скучать — она спала или сидела, уставившись в темноту с таким выражением, как будто перед ней проходили сцены, достойные восхищенного и сосредоточенного созерцания. Удрученный ее необщительной самодостаточностью, Рейт иногда подсаживался к спутнице, каждый раз не обращая внимания на ее привередливую манеру слегка отодвигаться. Беседы с Зап-Сеитикс нельзя было назвать увлекательными или интеллектуально освежающими. Ее предубеждения в отношении поверхности планеты оставались неизменными — она страшилась неба, ветра, открытых пространств, бледно-коричневатого солнечного света. Она ожидала самого печального будущего — смерти под ударами дубины орущего варвара. Рейт пытался повлиять на ее взгляды, но сталкивался с упорным недоверием.

«Неужели ты думаешь, что мы ничего не знаем о гхауне? — спрашивала она со спокойным презрением. — Зужма-кастшаи мудрее всех, они обо всем знают. Накопление знаний — цель и средство их существования. Зужма-кастшаи — мозг Тшая. Чрево Тшая — оплот и обитель их древней расы».

«И какое место в этой величественной картине отводится пнумекинам?»

«Людям? Когда-то, давным-давно, зужма-кастшаи предоставили убежище беженцам-гхианам. Вместе с ними были люди женского пола и несколько женщин-матерей. Люди доказали свою полезность усердным трудом, полируя камни и выращивая кристаллы. Зужма-кастшаи обеспечили им мир и спокойствие. Так повелось испокон веков».

«А откуда люди происходят первоначально — это тебе известно?»

Вопрос о происхождении человека не интересовал девушку: «Гхианы? С поверхности, откуда еще?»

«Пнуме рассказывают вам о солнце, о звездах, о других мирах в космосе?»

«Нас учат тому, в чем мы больше всего нуждаемся: правилам подобающего поведения, — Зап-Сеитикс подавила вздох. — Теперь все это не для меня. Как другие удивились бы, увидев меня здесь!»

Насколько понимал Рейт, переживания девушки ограничивались проблемами, связанными с вынужденным неприличием ее поведения.

Баржа плыла по каналу. Голубое мерцание приближалось, ярчало, превращаясь в бледное сияние над головой, потом далеко впереди появлялся новый голубой светлячок. Рейт, утомленный скукой, не находил себе места. Полная, чернильная темнота нарушалась только маяками и размытыми отсветами фонаря на носовой площадке баржи. Женские интонации в голосе Зап-Сеитикс — сидящей в тени фигуры с неопределенными очертаниями — возбуждали в Рейте нездоровую игру воображения. Привычные движения девушки приобретали в его глазах провокационно-эротический смысл. «Как она может провоцировать меня или заигрывать, — осаждал он себя, — не сознавая сущности отношений между мужчиной и женщиной?» Любые подсознательные сексуальные побуждения в ее случае представлялись причудливым извращением, завуалированным проявлением преувеличенного запретами стремления к «нарушению спокойствия». Рейт вспомнил трепет ее теплого тела, прижавшегося к нему в воде, формы, проявившиеся под мокрой налипшей рубашкой — не следовало ли ему доверять инстинктам больше, чем логическим рассуждениям? Зап-Сеитикс внешне не проявляла никаких эмоций, кроме общей склонности к мрачным предчувствиям, но со временем стала разговорчивой. Теперь она могла рассказывать часами, тихим монотонным голосом, обо всем, что знала. Ее прошедшая жизнь, с точки зрения Рейта, была удивительно серой и однообразной, лишенной всяких волнений, вольностей и легкомыслия. Рейт не понимал: что могло наполнять воображение пнумекинов, вечно погруженных в мечтательную задумчивость? Девушка различала индивидуальные особенности бывших подруг, чутко воспринимая утонченные вариации соблюдения правил приличия и подобающего поведения, для нее игравшие такую же роль, как страстные или неистовые проявления темперамента для обитателей поверхности Тшая. Она знала об анатомических различиях между полами, но не строила никаких теорий, объяснявших положение вещей. Все это казалось Рейту чрезвычайно странным. Судя по всему, Убежища были инкубатором, где нарождались и вызревали хитросплетения многочисленных и разнообразных неврозов. Рейт не осмеливался расспрашивать слишком подробно — как только разговор касался сколько-нибудь интимных подробностей, девушка сразу начинала отмалчиваться. Удалось ли пнуме вывести породу людей с подавленным половым влечением? Или они подмешивали в пищу пнумекинов успокоительные средства, наркотики, гормональные препараты, устранявшие опасное стремление человека к постоянному размножению? Рейт пробовал задавать осторожные вопросы — девушка отвечала невпопад, рассуждая о материях, настолько удаленных от сути дела, что Рейт убедился в ее полном непонимании предмета. Зап-Сеитикс признала, что время от времени некоторым пнумекинам безопасная, размеренная жизнь в Убежищах становилась невмоготу. Таких отсылали на поверхность, под беспощадные лучи солнца, в мир изменчивых ветров, ливней и гроз, под устрашающую бездну усеянного звездами ночного космоса. Изгоям никогда не позволяли возвращаться. «Не понимаю, почему я не боюсь гхиана еще больше, — говорила она. — Может быть, во мне всегда была наклонность, свойственная гжиндрам? Я слышала, что огромные пространства вызывают смятение, многие сходят с ума. Я не хотела бы лишиться рассудка».

«Мы еще не на поверхности», — отзывался Рейт, на что она слегка пожимала плечами, как если бы вопрос о побеге не имел большого значения.

В том, что касалось способов воспроизведения потомства, применяемых пнуме, девушка не могла сказать ничего определенного, подозревая, однако, что соответствующая информация засекречена. На вопрос о количественном соотношении пнуме и пнумекинов она тоже затруднялась ответить: «Скорее всего, зужма-кастшаи более многочисленны, но многие из них никогда не появляются в Убежищах — они проводят всю жизнь в Глубинах, где хранятся ценные экспонаты».

«Какого рода экспонаты?»

Опять же, Зап-Сеитикс не располагала точными сведениями: «История Тшая уходит в немыслимую древность, записи ведутся с начала времен. Зужма-кастшаи тщательно регистрировали все, что когда-либо происходило. Они считают Тшай огромным музеем, где каждое событие, каждое дерево, каждый камень — неповторимый сувенир. Теперь на просторах гхиана поселились три расы пришельцев. Каждая живет по-своему, каждая оставляет следы в Вечности».

«Всего три?»

«Дирдиры, часчи и ванхи».

«А как же люди?»

«Люди? — с сомнением переспросила она. — Не знаю. Наверное, люди тоже когда-то прибыли из космоса. Если так, на Тшае встретились четыре расы. Такое случалось и раньше, самые странные существа посещали древний Тшай. Зужма-кастшаи никого не приветствуют, никого не выгоняют — только наблюдают. Они пополняют коллекции, приобретают новые экспонаты Вместилища Вечности, ведут архивные записи».

Рейт увидел пнуме в новом свете. По всей вероятности, аборигены Тшая рассматривали поверхность планеты как театральную сцену чудовищных размеров, где для них тысячелетиями разыгрывали великолепные трагедии — войны древних часчей и синих часчей, вторжение дирдиров, последовавшее встречное вторжение ванхов, всевозможные кампании, битвы, мятежи и геноциды, строительство городов, их упадок, запустение и превращение в руины, возникновение и вымирание племен и народов. Всем этим объяснялась молчаливая терпимость пнуме, допускавших присутствие на Тшае инопланетных рас — с их точки зрения, пришельцы только украшали орнаментальный ковер истории планеты. Рейт спросил девушку, вызывает ли в ней Тшай такое же эстетическое благоговение. Зап-Сеитикс апатично махнула рукой — нет, для нее история планеты ничего не значила, происходящее на поверхности ее нисколько не занимало. Тут Рейту удалось наконец заглянуть, как в озаренный молнией колодец, в самую глубину ее пустой души. Для дочери пнумекинов жизнь была банальным, пресным, бесцельным времяпровождением, требовавшим только терпения и подчинения. Все необычное, незнакомое вызывало страх и подозрения — страхом и подозрениями ограничивалась гамма сильных ощущений. О возможности радоваться существованию она не догадывалась. Рейт понял, каким он должен был выглядеть в ее глазах — дикарь из мира, где господствуют страх и боль, принимающий неожиданные решения, совершающий внезапные поступки, жестокий и грубый, хитрый и ловкий, в общем и в целом непредсказуемый, заставляющий постоянно опасаться крайнего неприличия, наихудших нарушений спокойствия. «Несчастное существо, — думал Рейт, — безобидное и бесцветное». Все же, вспоминая, как она цеплялась за него в воде, он сомневался и в этой оценке. В тихом омуте черти водятся. В бесконечной темноте воображаемые картины искушали его праздный ум, доводя его до лихорадочного возбуждения. Зап-Сеитикс каким-то образом почувствовала его внутреннее брожение и неловко отошла подальше в тень, предоставив Рейту насмехаться над собой в одиночестве. Что происходило у нее в голове?

Рейт придумал новую игру. Он старался развлечь девушку, придумывая забавные случаи, нелепые ситуации — но Зап-Сеитикс, подобно заколдованной сказочной принцессе, не умела смеяться. Из наблюдений Рейта следовало, что единственной радостью в ее жизни были сладко-соленые печенья-облатки, оживлявшие достаточно безвкусное меню. К сожалению, запас этих лакомств в кладовой баржи подошел к концу вскоре после отправления. Дефицит облаток вызвал у девушки возмущение: «Нам всегда давали дикко — всегда, каждый день! Это глупо, нехорошо! Кто-то совершил ошибку!»

До сих пор Рейт не замечал в ней столь агрессивных эмоций. Лишенная любимого кушанья, поначалу его спутница замкнулась в себе, потом стала вялой и равнодушной, отказывалась есть. Впоследствии, вынужденная чем-то питаться, она оставалась, однако, необычно нервной и раздражительной. Явная физиологическая реакция девушки на отсутствие «дикко» навела Рейта на мысль, что облатки содержали сильнодействующий наркотик, вызывавший потребность в ежесуточном отравлении.

Зап-Сеитикс замкнулась в себе, практически ничего не говорила три или четыре дня и держалась как можно дальше от Рейта, как будто он был виноват в ее лишениях — что по сути дела соответствовало истине. Если бы он не ворвался, как шторм, в ее прохладно-серое существование, она вела бы размеренный образ жизни, отщипывая кусочек «дикко» каждый раз, когда ей это приходило в голову. Со временем скверное расположение духа постепенно растворилось, девушка стала почти разговорчивой. Казалось, она искала одобрения, внимания — пожалуй, даже привязанности. Таким, по крайней мере, положение вещей представлялось Рейту, находившему ситуацию исключительно абсурдной.

Баржа бесшумно двигалась во мраке — от одного голубого светляка к другому, к третьему... Они проплыли цепь подземных озер, миновали безмолвные пещеры, увешанные сталактатами, потом долго — наверное, три дня — перемещались по совершенно прямому узкому туннелю с тусклыми маяками, установленными в потолке через равные промежутки, каждый длиной километров шестнадцать. За туннелем последовали другие пещеры, где они снова заметили затерянные в глубине погрузочные доки — полукруглые островки бледно-желтого света. Снова начался прямой узкий канал. Путешествие завершалось, это чувствовалось в воздухе. Команда передвигалась по палубе чуть поспешнее, чем раньше. Пассажиры-пнумекины, раньше устроившиеся вдоль правого борта, перешли на носовую площадку. Зап-Сеитикс, в очередной раз вернувшись с припасами из кладовой, скорбно пробормотала: «Мы у Бажан-Гахая».

«Где это, Бажан-Гахай?»

«На дальней границе Северных районов. Мы уплыли далеко». Она тихо добавила: «Плыть было хорошо, спокойно».

Рейту показалось, что она говорит с сожалением: «Бажан- Гахай — рядом с выходом на поверхность?»

«Это торговый пост для обмена товарами с жителями островов Станг и Хедаджи».

Рейт удивился: «Мы так далеко на севере?»

«Да. Зужма-кастшаи могут ждать нас у выхода».

Рейт тревожно посмотрел вперед, но увидел только тусклое голубое мерцание маяка: «Нас ищут по всей планете?»

«Не знаю. Все может быть».

Голубые огни раздражающе медленно приближались и оставались за кормой — напряжение росло. В конце концов Рейт устал ждать и задремал. Когда он проснулся, Зап-Сеитикс показала рукой: «Бажан-Гахай».

Рейт поднялся на ноги. Мрак впереди просветлел — на воде появилось далекое дрожащее отражение. Туннель величественно, драматически расширялся. Баржа двигалась вперед с невозмутимым постоянством судьбы. На фоне огромного золотистого пространства резко выделялись завернутые в плащи неподвижные силуэты на носу. Рейт воспрянул духом, ощущая неизъяснимое торжество. Наступал конец пути, начавшегося во тьме, в холоде, в страхе. Уже можно было различить желобчатые арочные контрфорсы высеченных в неровной породе стен туннеля, тихо озаренные с одной стороны, погруженные в черную тень с другой. Очертания выхода размылись золотым сиянием — за ним, над спокойной водой, грузно толпились высокие белые скалы. Зап-Сеитикс медленно пошла вперед, не сводя изумленных глаз со струящегося теплого света. Впервые за много дней Рейт мог рассмотреть ее. Хрупкие очертания подбородка и лба, прямой нос и почти бескровные губы не изменились. Но теперь на тонком, бледном лице было новое, не поддающееся точному определению выражение — покорной тоски, печального подозрения? Девушка почувствовала взгляд и обернулась к нему. Рейт и представить себе не мог, кого или что она в нем увидела.

Туннель раскрывался, ширился. Впереди лежало озеро — длинное, узкое, извилистое. Баржа беззвучно скользила по пейзажу сверхъестественной красоты. Блестящая черная поверхность вод прерывалась небольшими островками. Толстые, кривые, испещренные каменными наростами и впадинами колонны-обелиски, белые и серые, поднимались из глубины к недостижимо высокому своду. Примерно в километре по курсу появился причал под низким скальным навесом. Гигантскую пещеру наискось перерезал сноп голубовато-золотого света, падающий из невидимого отверстия.

Рейт не мог говорить от волнения. «Солнце!» — прохрипел он наконец.

Баржа потихоньку приближалась к разгрузочному доку. Рейт возбужденно шарил глазами по стенам пещеры, пытаясь понять, как выбраться к пролому. Зап-Сеитикс тихо заметила: «На тебя обратят внимание».

Рейт отодвинулся в проход между грудами тюков, снова внимательно изучил пещеру и показал рукой вперед, наверх и направо: «К пролому ведет тропа!»

«Конечно».

По всей видимости, тропа начиналась у причала, уже не дальше, чем в трехстах метрах. На набережной, в тени под навесом, стояли фигуры в черных плащах — пнуме или пнумекины? Рейт не мог сказать с уверенностью. Позы встречающих казались зловещими, он ожидал самого худшего.

Перейдя на корму баржи, Рейт взглянул направо, налево, вернулся к девушке: «Через минуту мы проплывем рядом с островком. Лучше всего покинуть баржу здесь. Сходить на берег в доке слишком опасно».

Зап-Сеитикс фаталистически пожала плечами. Они встали на корме. Островок — бесформенная, шишковатая глыба известняка — показался на траверзе. Рейт сказал: «Опустись в воду. Не дрыгай ногами, не размахивай руками. Я тебя поддержу».

Таинственно покосившись на Рейта, девушка в черной шляпе выполнила его указания. Выставив высоко над головой руку с синей кожаной папкой, Рейт соскользнул в воду рядом со своей спутницей. Баржа удалялась к тем, кто ждал ее на причале — кто бы они ни были. «Положи руки мне на плечи, — сказал Рейт. — Подними лицо над самой водой, не выше».

Скоро, почувствовав под ногами камень, они выбрались на островок. Баржа уже причаливала. Из-под навеса к ней вышли черные фигуры — по походке Рейт узнал пнуме.

От островка им удалось вброд добраться до берега, пригибаясь к воде там, где дно повышалось, и по возможности прячась в тенях. Рейт надеялся, что их не заметят с причала. Тропа к пролому вилась в тридцати метрах над ними. Рейт осторожно разведал обстановку, нашел самый удобный путь. Они полезли наверх, сначала прижимаясь к осыпи, потом хватаясь за расщелины и выросты агата, переползая в сторону, чтобы миновать горбы и козырьки. Скорбное уханье пронеслось над водой многоголосым эхом. Зап-Сеитикс оцепенела.

«Что это?» — глухо спросил Рейт.

«По-моему, кого-то зовут... не знаю. В зоне Пагаз я никогда такого не слышала».

Они продолжили опасное восхождение. Намокшие плащи липли к телу, цеплялись за камни. Наконец Рейт и его спутница вскарабкались на выбитую в крутой скале тропу. Рейт посмотрел вперед, назад — поблизости никого не было. Пролом, выход в надземный мир, светился и дышал всего в двадцати метрах. Снова с горестной настойчивостью прозвучало уханье над озером в пещере.

Задыхаясь и спотыкаясь, они бежали вверх по тропе. Пролом открылся перед ними, они уже видели золотисто-серое небо Тшая — в нем догоняли друг друга редкие клочья темных облаков. Рейт в последний раз обернулся. Небесный свет до слез слепил глаза — он не мог различить ничего, кроме теней, неясных очертаний скал. Позади осталась подземная страна, снова далекая и чужая. Рейт взял стоящую в тени девушку за руку и вытащил ее под открытое небо. Зап-Сеитикс сделала несколько медленных шагов, осмотрелась. Они стояли на склоне каменистого холма на полпути между основанием и гребнем, над широкой долиной. Вдали распростерлась спокойная серая гладь — море.

Рейт с подозрением покосился на темный пролом и начал спускаться по склону. Зап-Сеитикс с таким же подозрением покосилась на солнце и последовала за ним. Рейт сорвал с себя ненавистную черную шляпу и запустил ее, как летающее блюдце, далеко в сторону. Шагнув к девушке, он быстро проделал то же самое и с ее шляпой — невзирая на испуганные протесты.

 

5

Прогулка вниз по широкой долине в золотисто-бурых лучах вечернего солнца производила на Рейта эйфорическое действие. У него кружилась голова, сонливость и апатия улетучились. Он ощущал себя сильным, ловким, полным надежд. В нем даже поселилась новая, снисходительная привязанность к спутнице. «Странное, искалеченное создание, — думал он, исподтишка наблюдая за девушкой, — бледное, как призрак». Зап-Сеитикс явно чувствовала себя плохо, внезапно оказавшись в безумной перевернутой пропасти незамкнутого пространства. Ее взор блуждал по небу, вдоль длинной гряды холмов, к стальному горизонту, где, насколько понимал Рейт, начиналось Первое море.

Они спустились в ложбину посреди долины. Неторопливый мутный поток блуждал между извилистыми пологими берегами, поросшими темно-красным тростником. Поблизости росла трава пилигримов — ее похожие на ягоды стручки служили незаменимым источником пропитания для всех обитателей Тшая, оказавшихся в диких местах. Зап-Сеитикс скептически поглядывала на серо-зеленые стручки, не узнавая в них высохшие, сморщенные желтоватые таблетки, импортировавшиеся и употреблявшиеся в пищу подземными жителями. Она жевала их, однако — с безразличием жертвы, осужденной на казнь.

Рейт не мог не заметить, что девушка то и дело оборачивалась туда, откуда они пришли — как ему казалось, с сожалением. «Ты хотела бы вернуться в Убежища?» — спросил он.

Зап-Сеитикс подумала, ответила: «Мне страшно. Нас видно со всех сторон. Зужма-кастшаи могут следить — например, оттуда, из расщелины. Потом за нами вышлют ночегончей».

Рейт посмотрел наверх, на расщелину — всего лишь тень, едва различимую оттуда, где они сидели. Он не находил никаких признаков наблюдения. Кроме них в широкой, открытой долине никого не было. Тем не менее, на Тшае он привык не доверять поспешным выводам. Действительно, из расщелины могли следить — черные плащи делали беглецов легко заметными. Он взглянул на девушку. Почти наверняка она наотрез отказалась бы снять мрачное одеяние. Рейт поднялся на ноги: «Скоро ночь. Может быть, на берегу найдется какое-нибудь селение».

В трех километрах ниже по течению река растекалась, впадая в прибрежное болото. На противоположном берегу стройными рядами темнели мощные высокие дайаны — крайние стволы слегка кренились наружу. Рейт уже видел такой лес раньше. Он подозревал, что перед ним священная роща хоров — вызывающе, враждебно настроенного к незваным гостям племени, населявшего южный берег Первого моря.

Священная роща по соседству наводила Рейта на невеселые размышления. Встреча с хорами немедленно подтвердила бы наихудшие опасения девушки в отношении гхауна и отвратительных повадок его обитателей.

Пока что хоры не попадались на глаза. Обойдя болото по краю, Рейт и его спутница оказались на небольшой покатой возвышенности — с нее открывался вид на обширный илистый берег, обнаженный отливом. Дальше лениво плескались волны. В отдалении, справа и слева, одинаковыми мысами выдавались в море серые, терявшиеся в вечерней мгле тени расщепленных, обваливающихся утесов. Где-то на юго-востоке, не за горами, начинался Карабас, где люди охотились за цехинами, а дирдиры охотились на людей.

Рейт озирался на берегу, пытаясь инстинктивно, одним чутьем определить местоположение. Зап-Сеитикс, скованная усталостью и опасениями, мрачно повернулась к морю. В полутора километрах к юго-востоку, у самого берега, Рейт заметил торчащие в сумасшедшем беспорядке сваи рыбацкого пирса, протянувшегося в море над зоной отлива. К концу причала были привязаны пять или шесть лодок. Селение, очевидно, находившееся там, где начинался пирс, скрывалось за возвышением берега по другую сторону болота.

Хоры проявляли враждебность не всегда и не ко всем. Тем не менее, жизнь их подчинялась сложному этикету, и любое отступление от обычаев каралось немедленно и беспощадно. Невежество чужестранца не служило оправданием. Либо правила хоров выполнялись, либо нет — нарушитель мгновенно становился мишенью для стальных дротиков. Перспектива посещения деревни хоров не вдохновляла Рейта.

«Не хочу рисковать, обращаясь к хорам, — сказал Рейт, обернулся назад, к пустынным холмам. — Сивише далеко на юге. Придется идти до мыса Брейз. Там, на западном берегу, можно сесть на корабль, следующий в Сивише. Хотя я не знаю, где мы возьмем деньги на проезд».

Зап-Сеитикс поразилась настолько, что секунду стояла с открытым ртом: «Ты хочешь, чтобы я отправилась с тобой?»

«Нашлось объяснение меланхолическому созерцанию морского пейзажа», — подумал Рейт. «У тебя другие планы?», — спросил он вслух.

Девушка упрямо поджала губы: «Мне казалось, что ты намерен идти своей дорогой».

«И оставить тебя здесь? Кто тебе поможет? Как ты выживешь?»

Зап-Сеитикс ответила сардоническим взглядом, порицающим прозрачную лживость сочувствия, порожденного неприличными варварскими поползновениями.

«Здесь, на поверхности, вопиющие «нарушения спокойствия» встречаются на каждом шагу, — сказал Рейт. — Не думаю, что тебе они понравятся».

«О!»

«Необходимо соблюдать осторожность. Эти плащи... от них лучше избавиться».

Потрясенная девушка не понимала: «И ходить без одежды?»

«Нет, в одежде, но без плащей. Плащи привлекут внимание, на нас могут напасть. Подумают, что мы — гжиндры».

«Я гжиндра, такова моя судьба».

«В Сивише ты можешь принять другое решение. Если, конечно, мы туда доберемся. Одетые гжиндрами, мы далеко не уйдем». Рейт снял плащ. Гневно отвернувшись, девушка последовала его примеру, и теперь стояла в серой нижней рубашке.

Рейт свернул оба плаща: «Ночью может похолодать. Я их возьму».

С сомнением повертев в руках синюю папку, ставшую лишним багажом, Рейт в конце концов спрятал ее за подкладку куртки.

Они отправились вдоль берега на северо-запад. Оставшаяся позади роща хоров постепенно превратилась в мутное пятно, над берегом вырастал массивный расщепленный силуэт скалистого мыса. Карина 4269 опустилась к горизонту, озаряя местность насыщенными предзакатными тонами. С севера, однако, надвигалась полоса лиловато-черных туч, обещавших разразиться одной из внезапных тшайских гроз. Тучи неумолимо ползли на юг, перемигиваясь мягкими вспышками зарниц. Море под ними, черное, как графит, отливало болезненным желтоватым блеском. Впереди, у самого подножия берегового утеса, уже можно было различить еще одно скопление дайанов. Опять священная роща? Рейт внимательно изучил окрестности, но не заметил никаких признаков селения хоров.

Скоро они подошли к деревьям — крайние дайаны слегка кренились наружу, расправив, как зонты, огромные, дугообразно свисающие перистые листья. Возможно, на мысу, за утесом, скрывалась деревня, но сейчас под медленно чернеющим золотисто-коричневым небом, кроме них, не было ни одного живого существа.

Рейт не стал делиться опасениями со спутницей — ей было достаточно своих тревог. Девушка слегка обгорела и порозовела под солнечным светом. В тонкой, прилегающей к телу серой рубашке, с отросшими черными кудрями, начинавшими закрывать уши и спадать на лоб, она все меньше напоминала жалкое бледное существо, на свою беду заметившее Рейта в подземной трапезной зоны Пагаз. Казалось, ее фигура слегка пополнела и округлилась. Игра воображения? Зап-Сеитикс заметила внимание Рейта и ответила стыдливо-вызывающим взглядом: «Что ты на меня так уставился?»

«Просто так. Впрочем, нельзя не признать, что теперь ты выглядишь лучше, чем раньше, когда мы встретились».

«Не знаю, о чем ты говоришь, — отрезала она. — Глупости!»

«Возможно... В один прекрасный день — не сейчас — я тебе объясню, как живут на поверхности. Обычаи и привычки здесь сложнее — отношения между людьми значительно ближе, можно сказать, «беспокойнее», чем под землей».

«Хмф! — фыркнула Зап-Сеитикс. — Почему ты направился к лесу? Разве это не одно из запретных или секретных мест?»

«Не знаю, — Рейт указал на тучи. — Видишь темные полосы под облаками? Это дождь. Мы можем укрыться под деревьями, чтобы не промокнуть. Кроме того, скоро ночь, а ночью появляются ночегончи. У нас нет с собой оружия. Однако, если мы залезем на дерево, ночегончи нас не достанут».

Зап-Сеитикс воздержалась от дальнейших замечаний. Они приблизились к роще.

Высоко над головой шумели кроны дайанов. Поравнявшись с первой шеренгой стволов, они остановились, прислушались — тишину нарушало только порывистое дыхание надвигающейся грозы.

Шаг за шагом они углублялись в рощу. Последние лучи еще не настигнутого тучами солнца искромсали воздух чересполосицей темно-золотых прорывов и черных проемов, широких и узких. Рейт и его спутница вступали в тени, выныривали из теней. Ближайшие ветви росли выше, чем в тридцати метрах — на дайан нельзя было залезть. Укрыться от ночегончей в роще было не проще, чем на открытом берегу. Зап- Сеитикс неожиданно остановилась — казалось, она прислушивалась. Рейт ничего не слышал: «Что такое?»

«Ничего». Тем не менее, девушка вслушивалась, вглядывалась во всех направлениях. Рейт начинал не на шутку беспокоиться, подозревая, что она чувствует нечто недоступное его глазам и ушам.

Осторожно, как кошки, задерживаясь в тенях, они двинулись дальше. Перед ними открылась небольшая круглая прогалина, прикрытая непрерывным пологом высоко шелестящей листвы. Примерно в вершинах воображаемого квадрата, вписанного в окружность поляны, размещались четыре хижины. Посередине между ними чуть выступала над землей многоугольная деревянная платформа или сцена. На уровне человеческого роста в каждом из окаймляющих прогалину мощных стволов были попарно вырезаны изображения мужчин и женщин. Мужчины были представлены с выпяченными, как у щелкунчиков, подбородками, узкими лбами, раздутыми щеками и выпученными глазами. Женщин изобразили с длинными носами и широко раскрытыми, ухмыляющимися ртами. Ни те, ни другие ничем не напоминали типичных хоров. Насколько помнил Рейт, хоры обоих полов почти не отличались друг от друга телосложением, чертами лица и одеждой. Все рельефные пары, одинаково стилизованные, застыли в позах совокупления. Рейт покосился на Зап-Сеитикс, находившуюся в явном замешательстве. Он надеялся, что девушка истолкует не слишком откровенные сочетания тел как проявления шумной игривости, не переходящей границы простого «нарушения спокойствия».

Тучи поглотили заходившее солнце, роща погрузилась в сумрачную мглу. Чувствуя на лице первые капли дождя, Рейт внимательно рассмотрел хижины, построенные в обычном для хоров стиле из грязно-коричневого кирпича, с коническими черными железными крышами. Четыре хижины, обращенные входами к четырем квадрантам центральной платформы, по всей видимости, пустовали. Рейт решил проверить свое впечатление. «Подожди здесь», — шепнул он девушке и, пригибаясь, перебежками добрался до ближайшей постройки. Рейт прислушался: ни звука. Он нажал на дверь, та беспрепятственно подалась. Изнутри дохнуло тяжелым запахом, почти вонью — копченой сыромятной кожи, смолы, мускуса. Вдоль стен на передвижных стойках с крючками висели десятки резных деревянных масок, в точности повторявших рельефные мужские лица на стволах дайанов. Посреди помещения стояли две врытые в землю скамьи. Здесь не было ни оружия, ни одежды, ни каких-либо ценностей. Рейт вернулся к спутнице и нашел ее изучающей фигуры на стволах с пренебрежительно-брезгливым выражением светской дамы, вынужденной прочесть неприличную надпись на заборе.

Небо озарилось лиловой вспышкой, немедленно последовал оглушительный выстрел грома. На рощу обрушился ливень. Рейт и девушка добежали до хижины, вошли. Дождь барабанил по железной крыше. «Хоры — непредсказуемый народ, — сказал Рейт, — но вряд ли они посещают священную рощу в такую погоду».

«Зачем они вообще сюда приходят? — раздраженно осведомилась Зап-Сеитикс. — Здесь ничего нет, кроме дурацких плясунов. Хоры на них похожи?»

Рейт догадался, что она говорит о рельефах на стволах дайанов: «Нет, совсем не похожи. Хоры — желтокожие люди, очень аккуратные и опрятные. Их женщины и мужчины мало отличаются внешностью и характером». Рейт пытался вспомнить все, что ему рассказывал о хорах Аначо: «Это странный, таинственный народ, скрывающий свои обычаи. Говорят, они разные днем и ночью. В каждом хоре уживаются две души — одна просыпается с рассветом, другая завладевает телом после наступления темноты». Память шутила шутки с Рейтом, ему почудилось, что в сырой темной хижине звучал гнусавопронзительный голос его друга-дирдирмена: «Хоры — чуткие твари, везде вынюхивают оскорбления, как амбарные змеи — пряности! Не обращай на них внимания, говори с ними только по мере необходимости, да и в этом случае употребляй как можно меньше слов. Хоры считают болтливость противоестественным преступлением. Никак не реагируй на присутствие женщин, не смотри на их детей — хоры станут подозревать, что ты наводишь порчу. Превыше всего избегай священных рощ! Хоры метают железные дротики без предупреждения и с убийственной точностью. Опасное племя!»

Рейт передал девушке сущность предупреждений Аначо. Зап-Сеитикс села на одну из скамей.

«Ложись, — посоветовал Рейт, — попробуй заснуть».

«Как можно спать, когда снаружи шумит и гремит, когда со всех сторон воняет? Все дома гхауна такие?»

«Не все», — пробормотал Рейт. Подойдя к двери, он выглянул наружу. В перемежающейся пляске зарева молний и сумеречного полусвета казалось, что резные силуэты на деревьях дергаются в эротической лихорадке. Неровен час, Зап- Сеитикс начнет приставать с неудобными расспросами... На крышу обвалилась внезапная лавина града, и гроза тут же кончилась. В полной тишине вздыхали кроны дайанов.

Рейт вернулся к скамье и произнес голосом, звучавшим фальшиво даже в его собственных ушах: «Теперь ты можешь отдохнуть. По крайней мере, стало тихо».

Зап-Сеитикс издала тихий, не поддающийся истолкованию звук и тоже подошла к двери. Обернувшись к Рейту, она заметила: «Кто-то идет».

Рейт поспешил присоединиться к ней. С другой стороны сцены стояла фигура в одежде хоров — Рейт не мог определить, мужчина или женщина. Фигура скрылась в хижине напротив. Рейт сказал: «Нам лучше уйти, пока есть возможность».

Девушка удержала его: «Постой! Снова кто-то идет».

На опушке показалась вторая фигура, подняла голову к небу. Первый человек вышел из хижины с пылающим факелом на шесте, а второй поспешил к хижине, где прятались Рейт и Зап-Сеитикс. Первый незнакомец игнорировал второго. Второй подбежал к хижине, открыл дверь и пригнулся, чтобы войти. Рейт обрушил ему на голову безжалостный удар, забыв о всякой галантности — в сложившейся ситуации было неважно, мужчина это или женщина. Хор упал и лежал неподвижно: это был мужчина. Рейт подскочил к нему, сорвал накидку, связал руки и ноги кожаной тесьмой сандалий, заткнул рот импровизированным кляпом — рукавом черного халата. С помощью девушки он перетащил оглушенного хора за стойку с масками и, быстро обыскав обмякшее тело, нашел пару железных дротиков, кинжал и мягкий кожаный кошель с цехинами. Стараясь подавить в себе неуместное чувство вины, Рейт экспроприировал оружие и деньги.

Зап-Сеитикс стояла у приоткрытой двери, с изумлением наблюдая за происходящим снаружи. Первая фигура, вышедшая из хижины напротив, оказалась женщиной. В женской резной маске и легкой белой рясе до колен, она стояла у факельного шеста, воткнутого в гнездо у центральной платформы. Судя по всему, невозвращение мужчины, забежавшего в другую хижину, ее нисколько не интересовало.

Рейт тоже выглянул наружу: «Пора! Пока здесь только одна женщина...»

«Нет! Опять идут!»

Еще три фигуры выскользнули врозь на прогалину и направились к трем другим хижинам. Одна сразу вышла в женской маске и белой рясе, с факелом в руках. Установив шест в гнезде у платформы, она тихо стояла под пламенеющим факелом подобно первой. Вскоре из хижин показались другие двое, в мужских масках и белых рясах, таких же, как на женщинах. Они подошли к центральной платформе и встали рядом с женщинами — те не шевелились.

Рейт начинал понимать, в чем состояло предназначение священной рощи. Зап-Сеитикс молчала, завороженная любопытством.

Рейту чрезвычайно не нравилось развитие событий — если его подозрения были обоснованы, дальнейшее могло шокировать и надолго запугать девушку.

На опушке появились еще три хора. Один подошел к хижине, где ждали Рейт и Зап-Сеитикс. Намереваясь обойтись с новым гостем так же, как и с прежним, Рейт слегка промахнулся и нанес только скользящий удар. Вошедший упал, но удивленно крякнул и собрался было живо вскочить на ноги. Рейт тут же бросился на него и стал душить, не позволяя промолвить ни звука, пока тот не потерял сознание. Как и в первом случае, Рейт связал хрипящего, обмякшего хора, пользуясь ремешками от сандалий, заткнул ему рот накидкой и отобрал кошель. «Сожалею, что приходится промышлять грабежом, — обратился Рейт к неслышащей жертве, — но мне сейчас деньги гораздо нужнее, чем тебе».

Зап-Сеитикс, оставшаяся у двери, пораженно ахнула. Рейт подошел посмотреть, что делается. Женщины — теперь их было три — скинули рясы и стояли голые, напевая песню без слов, призывную, тихую, настойчивую. Трое в мужских масках начали медленно двигаться вокруг платформы.

Зап-Сеитикс бормотала себе под нос: «Что они делают? Зачем они обнажились? Никогда ничего подобного не видела!»

«Это всего лишь религиозный обряд, — нервно отозвался Рейт. — Нечего туг смотреть. Иди ложись — ты, наверное, очень устала».

Девушка сверкнула глазами с удивлением и недоверием: «Ты не ответил на вопрос. Мне очень стыдно. Я никогда не видела голых людей. Неужели все гхианы ведут себя так... так неприлично? Невероятно, возмутительно! И это пение — они нарочно нарушают спокойствие? Что они затеяли?»

Рейт пытался встать перед ней, заслонить дверь: «Не лучше ли отдохнуть? Обряды, ритуалы — все это неинтересно».

«Но мне интересно! Меня потрясает их дерзость. Смотри! Мужчины тоже...»

Рейт глубоко вздохнул и принял отчаянное решение: «Подойди-ка сюда». Он протянул девушке женскую маску: «Надень».

Она отскочила с отвращением: «Зачем это?»

Рейт взял мужскую маску, надел ее: «Мы уходим».

«Но...» — Зап-Сеитикс, завороженная, не могла оторвать глаз от платформы.

Рейт оттащил ее в глубину хижины, напялил ей на голову цилиндрическую шляпу хора и украсил свою макушку другим таким же цилиндром.

«Нас увидят, догонят, убьют!» — девушка боялась покинуть хижину.

«Возможно, — сказал Рейт. — Тем не менее, лучше уйти». Он обыскал глазами прогалину: «Ты первая. Зайди за хижину, я за тобой».

Зап-Сеитикс вышла. Женщины на платформе пели, покачиваясь с гипнотической страстью. Напротив каждой стоял обнаженный мужчина.

Рейт присоединился к своей спутнице за хижиной. Заметили их или нет? Песнопение продолжалось то громче, то тише.

«Иди в рощу. Не оборачивайся».

«Смехотворно! — ворчала Зап-Сеитикс. — Почему я не должна оборачиваться?» Недовольными шагами она направилась в лес. Рейт следовал за ней в семи-восьми метрах. Из хижины раздался дикий яростный вопль. Эротический гимн оборвался, наступила угрожающая тишина.

«Беги!» — сказал Рейт. Выбросив цилиндры и маски, они помчались через рощу, не разбирая дороги. За ними неслись неистовые злобные крики, но хоры, видимо, не желали пускаться в погоню голышом.

Рейт и Зап-Сеитикс выбежали из рощи и задержались, переводя дыхание. Восходящая голубая луна плыла в разрывах облаков, в другой половине неба уже развиднелось.

Зап-Сеитикс смотрела вверх: «Там какие-то огоньки!»

«Это звезды, — отвечал Рейт, — далекие солнца. Вокруг большинства солнц кружатся планеты. Люди прибыли с одной из таких планет, с Земли — твои предки, мои предки, даже предки хоров. Земля — родной мир людей».

«Откуда ты знаешь?» — требовала разъяснений девушка.

«Когда-нибудь я все объясню. Сейчас нужно идти».

Под звездным небом они спешили по прибрежным низинам. Какое-то совпадение обстоятельств навеяло на Рейта странную перемену настроения. Ему казалось, что он снова молод и с волнением спешит по серебрящемуся звездным светом лугу на свидание с гибким, грациозным воплощением мечты. Сон наяву, обещавший ничем не омраченное счастье... самообман переутомленного мозга внезапно приобрел такую силу, что Рейт стал бессознательно искать рукой, нашел и схватил руку девушки, устало шагавшей рядом. Та обратила к нему помутневшие изнуренные глаза, но не стала бороться с еще одним непостижимым проявлением судорожного безумия гхианов.

Так они долго шли, рука в руке. Рейт постепенно очнулся. Он брел по каменистым пологим дюнам у Первого моря на севере Кислована, на далекой сумрачной планете, именуемой «Тшай». Его спутница... — эту мысль он решил не продолжать по самым различным причинам. Зап-Сеитикс, будто почувствовав перемену его настроения, рывком освободила руку. Возможно, какое-то время она тоже предавалась грезам наяву.

Они продолжали путь в молчании. Наконец, когда голубая луна уже стояла в зените, в подножии песчаникового утеса на очередном мысу беглецы нашли защищенную от непогоды нишу. Закутавшись в плащи, они легли, обняв себя руками, на жесткой прослойке наметенного ветром песка. Рейт не мог спать. Глядя в небо, он прислушивался к дыханию спутницы. Она тоже не спала. Зачем, несмотря на опасность погони и смерти, какой-то мощный инстинкт заставил его бежать из священной рощи хоров? Чтобы защитить невинность девушки? Глупо, нелепо, смехотворно! Он отыскал глазами ее лицо — обращенное к нему в лунном свете мутное бледное пятно.

«Не могу заснуть, — тихо пожаловалась Зап-Сеитикс, — я слишком устала. Мне страшно на поверхности».

«Иногда мне тоже страшно, — отозвался Рейт. — Тебе хотелось бы вернуться в Убежища?»

Как всегда, на этот вопрос она не ответила прямо: «Не понимаю то, что вижу... не понимаю даже себя. Никогда не слышала такого пения».

«Там пели песни, звучавшие с начала времен, — сказал Рейт, — песни, древние, как сама Земля».

«Они показывались другим без одежды! Так делают все люди на поверхности?»

«Не все и не всегда».

«Почему они так делают?»

Рейт подумал: «Рано или поздно ей придется узнать об особенностях человеческой анатомии и биологии — но не сегодня. Не сегодня!» Он проворчал: «В обнажении тела нет ничего страшного, не следует придавать этому большого значения. В конце концов, все люди устроены примерно одинаково».

«Но зачем же тогда себя показывать? В Убежищах все всегда носят одежду и стараются не нарушать спокойствие».

«Что именно считалось нарушением спокойствия?»

«Вульгарная близость. Некоторым людам нравилось прикасаться к другим, прижиматься, что-то шептать. Все это ужасно глупо».

Рейт выбирал слова с осторожностью: «Скорее всего, нарушение спокойствия было нормальным человеческим поведением не глупее поисков пищи, вызванных чувством голода, что-то в этом роде. Ты никогда не нарушала спокойствие?»

«Конечно нет!»

«Никогда даже не думала об этом?»

«Невозможно не думать о разных вещах».

«Разве тебе не встречался молодой человек, с которым тебе хотелось поговорить, остаться наедине?»

«Никогда!» — с искренним возмущением выпалила Зап- Сеитикс.

«Что ж, на поверхности со временем твой взгляд на вещи может измениться... Теперь лучше выспаться. Завтра, того и гляди, за нами погонится полчище хоров со всей округи».

Наконец Рейт задремал. Посреди ночи он проснулся и заметил, что голубая луна уже зашла. В черном небе мерцали созвездия. Далеко среди прибрежных дюн уныло подвывал ветру одинокий ночегонч. Снова завернувшись в плащ, Рейт услышал, как Зап-Сеитикс тревожно бормочет во сне: «Звезды... страшно...»

Рейт придвинулся поближе и бессознательно — или почти бессознательно — протянул руку, погладив ее по голове. Волосы девушки уже становились мягкими и пышными. Она вздохнула и расслабилась, чем возбудила в Рейте острое желание защитить ее и утешить, смутившее его явной инстинктивностью.

Ночь прошла. На востоке прорезалось тусклое красновато-коричневое зарево, постепенно разгоравшееся сиреневомедовым рассветом. Замотанная в плащ Зап-Сеитикс сидела, обняв колени руками, и не спешила вставать. Тем временем Рейт изучал содержимое сумок-кошелей, отобранных накануне у хоров. Найденная сумма, девяносто пять цехинов, его более чем удовлетворила, он ожидал меньшего. Рейт выбросил стальные дротики — острые, как иглы, двадцатисантиметровые снаряды с кожаным хвостовым оперением. Кинжал он засунул себе за пояс.

Рейт и его спутница стали подниматься вдоль выщербленного склона утеса и скоро оказались на самом верху. Карина 4269, всходившая за спиной, озарила открывшийся перед ними еще один залив с плоским, влажно сверкающим берегом, обнаженным недавно отступившим морем. Далеко впереди обрывался над волнами следующий мыс, подобный возвышавшемуся под ними. Слева, в полутора километрах, на пологом склоне холма расположился поселок хоров. Внизу под обрывом извилистой ломаной линией пересекал широкую приливную полосу и выдавался в море рыбацкий причал — ненадежное сооружение из планок, прихваченных веревками к сваям. Причал дрожал и скрипел среди многочисленных мелких водоворотов в такт пульсирующему течению, огибавшему мыс. На привязи у тощих покосившихся свай покачивались шесть промысловых лодок, похожих на оснащенные мачтами дори — с высоким заостренным носом, такой же кормой и глубокой седловиной посередине. Рейт оглянулся к поселку. Над черными железными крышами стелились редкие струйки дыма. Иных признаков пробуждения пока не наблюдалось. Рейт вернулся к изучению лодок.

«Плыть под парусом легче, чем идти, — заметил он. — К тому же вдоль берега дует свежий ветер».

Зап-Сеитикс оторопела: «Плыть? Куда — в бесконечную пустоту?»

«Чем больше пустоты, тем лучше, — подтвердил Рейт. — Море само по себе меня мало беспокоит. Другое дело — по нему плавает всякий сброд... Что ж, на берегу всякого сброда тоже достаточно». Он начал спускаться, девушка испуганно пробиралась за ним. Достигнув причала, они свернули к морю по шаткому настилу. Неподалеку раздалось гневное восклицание — где-то стороживший пострел лет шести со всех ног припустил в деревню.

Рейт тоже побежал: «Скорее, за мной! Теперь мы можем не успеть!»

Оказавшись на конце причала, он обернулся. Зап-Сеитикс не отставала, но задыхалась от усталости и волнения: «Мы не уплывем далеко! Они сядут в лодки, погонятся!»

«Не думаю», — коротко отозвался Рейт. Быстро сравнивая лодки, он выбрал казавшуюся самой добротной. На окраине поселка суетились темные силуэты хоров. Человек десять уже торопились к морю, за ними поспевало еще не меньше дюжины.

«Прыгай в лодку! — закричал Рейт. — Поднимай парус!»

«Поздно! — всхлипнула девушка. — Мы не успеем!»

«Успеем. Поднимай парус!»

«Я не знаю как!»

«Тяни за веревку, подвешенную к мачте!»

Зап-Сеитикс неловко спустилась в лодку и попыталась выполнить указания Рейта. Тем временем, перебегая от одной сваи к другой, Рейт обрезал швартовы. Лодки, подхваченные течением и утренним бризом, стало сносить в море.

Рейт вернулся к оставшейся лодке, где Зап-Сеитикс отчаянно боролась с фалом. Повиснув на веревке и дергая изо всех сил, ей удалось приподнять рей так, что он застрял наискось под передней оттяжкой мачты. Бросив последний взгляд на визгливо вопящую толпу местных жителей, Рейт спрыгнул в лодку и сбросил в воду швартовы.

Разбирать снасти и высвобождать рей не было времени. Подобрав длинные весла, Рейт вставил их в уключины и поспешил отплыть подальше. Содрогающийся причал заполнила шумная орава взбешенных рыбаков. Остановившись, хоры дружно метнули дротики — высоко вспорхнула стая железных стрел, зловещим градом пронзивших волны в каких-нибудь трех-четырех метрах от лодки. Рейт с удвоенной энергией налег на весла, потом занялся парусом — повернул и освободил скрипучий рей, рывками заставил его подняться, затянул конец фала. Тяжелый серый парус наполнился ветром — лодка накренилась, за кормой вскипела вода. Хоры молча стояли на причале, провожая глазами свой злополучный флот.

Рейт направил лодку в открытое море. Зап-Сеитикс сидела, сгорбившись, на средней поперечной скамье. В конце концов она решилась выразить робкое недоумение: «Неужели нужно отплывать так далеко от земли?»

«Необходимо. Иначе хоры проследят за нами и убьют нас, как только мы сойдем на берег».

«Я никогда не видела столько пустоты. Никакого укрытия, никакой защиты — ужасно!»

«С другой стороны сегодня мы в лучшем положении, чем вчера. Ты хочешь есть?»

«Да».

«Посмотри, что у них в сундучке. Вдруг повезет».

Девушка перебралась к закрытому ящику в носовой части, где, среди обрывков старых снастей, крючков и поплавков, обнаружила фонарь, кувшин с пресной водой и мешок сухих галет из стручков травы пилигримов.

Когда берег, наконец, превратился в размытую тень на горизонте, Рейт поставил парус прямо по ветру и взял курс на северо-запад.

Весь день не ослабевал свежий ветер. Рейт держался километрах в пятнадцати от берега, чтобы хоры не могли определить местонахождение лодки. Почти одинаковые утесы, выступающие в море, один за другим вырастали из светлой туманной дали, угрожающе темнели, постепенно растворялись и исчезали за кормой.

К вечеру ветер стал крепчать, на волнах темного моря появились белые, бегущие наперегонки барашки. Скрипели снасти, парус туго надулся, расходилась носовая волна, за кормой клокотала пена — Рейт радовался каждой минуте, приближавшей его к цели.

Карина 4269 опустилась за прибрежные холмы слева по курсу. Ветер сразу затих, лодка еле шевелилась. Сгустились сумерки. Зап-Сеитикс боязливо ежилась на средней скамье, подавленная небесным простором. Рейт устал от ее неотвязных страхов. Он спустил рей до половины мачты, надежно закрепил руль, молча улегся, нашел положение поудобнее и заснул.

Его разбудил холодный предрассветный бриз. Натыкаясь в темноте на скамьи и весла, Рейт поднял парус онемевшими руками, присел на корме у румпеля и правил лодкой в полусне, пока не взошло солнце.

Около полудня Рейт заметил длинный полуостров, далеко выдававшийся в море, причалил лодку к унылому серому песчаному берегу и отправился разыскивать провиант. Ему удалось найти вялый ручеек с солоноватой водой, темно-красные драконовы ягоды в зарослях кустарника и множество вездесущих стручков травы пилигримов. В ручье водились мелкие существа ракообразной наружности, но Рейт не решился их ловить.

После полудня Рейт отчалил от берега, пользуясь веслом, как шестом — они обогнули мыс и снова вышли в море. За мысом прибрежный пейзаж заметно изменился: серый песок и обширные отмели сменились узкой полосой гальки, за ней высились голые красноватые скалы. Ветер начинал сносить лодку к берегу — Рейт предусмотрительно отплыл подальше в море.

Примерно за час до захода солнца далеко на северо-востоке показалось длинное низкобортное судно, шедшее параллельным курсом. Рейт надеялся, что солнце, слепившее глаза с запада, позволит их лодке остаться незамеченной. Зловещий силуэт на горизонте живо напомнил ему галеры пиратов Драшада. Он повернул к югу, стараясь понемногу увеличить расстояние между лодкой и опасными соседями. Судно, однако, изменило курс в ту же сторону — случайно или намеренно. Рейт направил лодку прямо к берегу, маячившему километрах в пятнадцати, оглянулся — и сердце его упало: пират явно подражал его маневрам. Зап-Сеитикс наблюдала за происходящим, безнадежно опустив плечи. Рейт пытался представить себе, как она поведет себя, если пираты их догонят. Девушка не могла знать, что ее ожидало, и теперь было не время пускаться в объяснения. Сперва Рейт решил убить ее, если их захватят, потом передумал — они вместе прыгнут за борт, вместе утонут... Ни тот, ни другой вариант его не устраивал. Пока человек жив, остается надежда.

Солнце садилось. Как и вечером предыдущего дня, ветер стал быстро ослабевать. В сумерках наступил полный штиль — и лодка, и подозрительное судно беспомощно качались на волнах.

Рейт достал весла и стал грести к берегу. На море спустился мрак, неподвижное судно преследователей потерялось во мгле. Рейт работал веслами в ночной тишине. Взошла розовая луна, за ней голубая — море лоснилось бледно-лучистыми дорожками.

Впереди одна из лунных дорожек прерывалась, упираясь в непроглядный мрак берега. Рейт перестал грести. Далеко на западе мерцал какой-то огонек, в море было тихо и темно. Рейт бросил якорь, спустил парус. Беглецы поужинали ягодами и стручками пилигримов и легли спать, подложив на дно лодки парусину.

С утра снова подул восточный бриз. Лодка стояла на якоре в ста метрах от берега, на мелководье глубиной не больше метра. Судно пиратов (если это были пираты) исчезло. Рейт вытащил якорь и поднял парус — лодка резво понеслась по волнам.

Настороженный вчерашними событиями, Рейт не отходил от берега дальше, чем на триста-четыреста метров. Через три часа после полудня парус обмяк — ветра не было. На севере собирались грозовые тучи. Рейт взялся за весла и направил лодку в лагуну, образованную устьем небольшой, вяло текущей реки. В лагуне, за излучиной берега, на плоту из сушеного тростника сидели и рыбачили два подростка. Появление лодки их встревожило, но они следили за приближением чужаков только краем глаза, всем видом выражая полное безразличие.

Рейт сушил весла, оценивая ситуацию. В показной беззаботности детей было что-то неестественное. На Тшае все странное и необычное неизменно предвещало опасность. Медленно приблизившись к плоту на расстояние, позволявшее переговариваться, Рейт снова поднял весла. В тридцати метрах за плотом на низком берегу сидели трое мужчин, тоже рыбаки — приземистые коренастые люди с крупными чертами лица, редкими черновато-каштановыми волосами и пепельной кожей. «По крайней мере, не хоры, — подумал Рейт, — а значит, не обязательно враждебны».

Не останавливая лодку, мало-помалу дрейфовавшую все ближе к плоту, Рейт позвал: «Есть поблизости какой-нибудь город, поселок?»

Один из подростков указал на видневшиеся над зарослями тростника красновато-лиловые кроны уингов: «Там!»

«Как называется?»

«Цзафатра».

«У них есть постоялый двор или таверна, где можно остановиться?»

«Спросите старших».

Рейт направил лодку к рыбакам на берегу. Те раздраженно окликнули его: «Не мути воду! Спугнешь всех гоббульчей из лагуны!»

«Прошу прощения, — сказал Рейт. — Мы хотели бы переночевать у вас в поселке. Это возможно?»

Рыбак разглядывал Рейта и его лодку с недоброжелательным любопытством: «Что вы тут делаете, куда плывете?»

«Мы ездили к Первому морю с юга Кислована, теперь возвращаемся».

«Немалый путь для такой утлой посудины», — заметил другой рыбак слегка скептическим тоном.

«Она удивительно напоминает лодки хоров», — не преминул добавить третий.

«Верно, — согласился Рейт, — налицо несомненное сходство. Пустяки в сторону, однако — как насчет ночевки?»

«Для тех, у кого есть цехины, открыты все двери».

«Мы можем внести умеренную плату».

Старший из рыбаков не спеша поднялся на ноги: «Чего-чего, а умеренности нам не занимать». Знаком пригласив Рейта приблизиться, он ловко спрыгнул в лодку, как только та воткнулась носом в тростники: «Значит, по-вашему получается, что вы — хоры?»

«Напротив, мы утверждаем, что мы не хоры!»

«Как же быть с лодкой?»

Рейт уклончиво махнул рукой: «Лодка как лодка — бывают лучше, бывают хуже. Сюда она нас довезла, а дальше посмотрим».

Рыбак холодно усмехнулся: «Гребите вдоль протоки в тростниках. Держитесь правой стороны».

Полчаса Рейт налегал на весла, поворачивая то направо, то налево по речному лабиринту между островками черного тростника. Лиловая роща уингов то появлялась в просветах, то исчезала, но не приближалась. В конце концов Рейт понял, что цзафатриец либо издевается, либо решил его надуть. Сложив весла, Рейт заявил: «Я устал. Остаток пути придется грести вам».

«Нет, зачем же! — возмутился старик. — Мы уже почти приплыли! Сверните налево, и прямо по каналу к уингам».

«Странно! — сказал Рейт. — Мы здесь проплывали раз десять то в одну, то в другую сторону».

«Ай, одну протоку не отличишь от другой! Мы уже дома».

Лодка выскользнула из тростников и оказалась посреди большой безмятежной запруды, окруженной хижинами на сваях с тростниковыми крышами в тени лиловой листвы. На дальнем конце запруды возвышалось более солидное сооружение усложненной конструкции с частыми бревенчатыми столбами из обтесанных багрово-фиолетовых стволов уингов и кровлей, узорчато сплетенной из черных, бежевых и серых волокон.

«Наш общинный гостеприимный дом, — объяснил цзафатриец. — Мы живем не в такой глуши, как может показаться. К нам приезжают танги с цирковыми труппами на повозках, коробейники-бихасу, даже знаменитости, путешествующие инкогнито — вроде вас. Все отдыхают и развлекаются в гостеприимном доме».

«Танги? Значит, мыс Брейз уже недалеко?»

«Почти пятьсот километров — по-вашему, недалеко? Танги всюду суют нос, как песчаные блохи, только на них и натыкаешься — по правде сказать, просто проходу нет! Город тангов гораздо ближе — «великий город», они его зовут, Урманк... Не могу уразуметь, какого вы племени — да и подруга ваша тоже... На ум приходит одно предположение, настолько нелепое, что даже высказывать его как-то неприлично, а может, и опасно. Лучше промолчу».

«Мы приехали издалека, — объяснил Рейт. — Вы о наших краях даже не слышали».

Старик показал жестом, что ему все равно: «Кто бы вы ни были, соблюдайте наши обычаи и платите за обслуживание — больше ничего не требуется».

Рейт сразу поинтересовался: «Два вопроса: в чем заключаются «обычаи» и сколько с нас возьмут за ночлег?»

«Обычаи наши просты, — успокоил его цзафатриец, — можно сказать, не более чем обмен любезностями. За ночлег возьмут что-то вроде четырех или пяти цехинов. Будьте добры, взойдите на пристань. Лодку вашу придется спрятать, чтобы не было лишних разговоров — неровен час, заглянет какой-нибудь танг или бихасу».

Рейт решил не возражать и подвел лодку вплотную к пристани на толстых сваях из стволов уингов, с плотным настилом из прутьев, лозы и тростника. Цзафатриец выскочил из лодки и галантно помог Зап-Сеитикс подняться, при этом внимательно изучая ее внешность.

Рейт вспрыгнул на пристань, прихватив конец швартова, и передал его старику. Тот, в свою очередь, перепоручил лодку вышедшему навстречу пареньку, пробормотав неразборчивые инструкции, после чего провел Рейта и Зап-Сеитикс через ажурную белую беседку в большой гостеприимный дом: «Добро пожаловать — отдыхайте, устраивайтесь поудобнее! Одна из спален — вот эта — к вашим услугам. Скоро подадут еду и вино».

«Мы хотели бы вымыться, — сказал Рейт, — и нам не помешало бы во что-нибудь переодеться».

«Купальня в пристройке. Новую одежду цзафатрийского покроя можно купить».

«Сколько это будет стоить?»

«Обычная смена одежды из волокна серого утесника, подходящая для пахоты, сбора лозы и другой повседневной работы, обойдется в десять цехинов. Ваше платье превратилось в грязные лохмотья — рекомендую не поскупиться».

«Смена одежды включает белье?»

«Белье предоставляется дополнительно за два цехина. Если вы пожелаете приобрести новые сандалии, они продаются по пять цехинов пара».

«Что же, — вздохнул Рейт, — пусть все это принесут. Позволим себе такую роскошь, пока не кончились цехины».

 

6

В простой цзафатрийской одежде — серой блузе и брюках — Зап-Сеитикс выглядела не столь эксцентрично и даже не привлекала особого внимания. Ее черные локоны начинали виться, кожа загорела под ветром и солнцем. Теперь ее отличали только идеально правильные черты лица и отрешенное выражение, вызванное постоянными тайными опасениями, невысказанными умозаключениями. Рейт сомневался, сможет ли посторонний человек увидеть в ней что-нибудь необычнее застенчивости.

Тем не менее Кауч, старик-цзафатриец, увидел. Отведя Рейта в сторону, он осведомился заговорщическим полушепотом: «Ваша подруга, наверное, нездорова? Если понадобятся травы, потогонные ванны или гомеопатическое лечение, только скажите — все это недорого».

«В Цзафатре на все сходная цена, — сказал Рейт. — Если я не начну экономить, уезжая, мы будем должны больше, чем сможем заплатить. Что вы тогда скажете?»

«Отвечу печальной покорностью судьбе, не более того. Мы — проклятая раса, вся наша жизнь — сплошная череда разочарований. Надеюсь, однако, у вас хватит денег расплатиться?»

«Не хватит, если мы станем злоупотреблять вашим гостеприимством дольше, чем я рассчитывал».

«Не сомневаюсь, что вы ведете тщательный учет расходов! Но опять же, не следует ли позаботиться о состоянии вашей спутницы?» Старик смерил Зап-Сеитикс критическим взглядом: «У меня есть некоторый опыт в таких вещах. Налицо болезненная вялость, апатия, истощение. И что-то еще... признаюсь, я в замешательстве».

«Непостижимая личность», — с готовностью согласился Рейт.

«Осмелюсь заметить, что это определение в равной мере относится к вам обоим, — произнес Кауч, уставившись на Рейта притворно-глуповатыми глазами. — Ну ладно, ваша подруга — вам и судить, что у нее не в порядке... В беседке подают легкий ужин. Приглашаю вас воспользоваться этим обстоятельством».

«За небольшую плату, надо полагать?»

«Как может быть иначе? В этом суровом мире ничего не стоит только воздух, которым мы дышим, да и то как сказать... Вы же не скряга, готовый голодать, чтобы не расстаться с парой грошей? Конечно нет! Пойдемте!» — подгоняя Рейта и Зап-Сеитикс к беседке, Кауч усадил их в плетеных креслах за плетеным столом, после чего отправился давать указания служанкам, подносившим блюда из стоявшего неподалеку буфета.

К закуске — пряным печеньям и хрустящим стеблям красных речных водорослей — подали прохладный чай. После невзгод и злоключений, продолжавшихся несколько недель, приятный ужин и удобное кресло казались игрой воображения. Рейт то и дело нервно озирался по сторонам, и только усилием воли заставил себя приступить к еде. Все в ажурной беседке навевало идиллический покой. От спускавшихся плакучих ветвей уингов с перистой лиловой листвой исходил ненавязчивый аромат. Темно-золотые искры заходящего солнца танцевали по едва подернутой рябью запруде. Откуда-то из-за гостеприимного дома слышался тихий плывущий перезвон водяных колоколов. Зап-Сеитикс неподвижно глядела вдаль, отщипывая микроскопические кусочки печенья так, будто они были лишены всякого вкуса. Внезапно заметив внимание Рейта, она чопорно выпрямилась в кресле.

«Еще немного чаю?» — спросил Рейт.

«Пожалуйста».

Рейт наклонил стеклянный кувшин с разнокалиберными пузырьками воздуха в толстых стенках: «Ты, по-моему, не слишком голодна».

«Наверное, нет. Может быть, у них есть дикко?»

«Совершенно уверен, что дикко здесь не едят».

Зап-Сеитикс капризно подернула пальцами.

Рейт спросил: «Тебе здесь нравится?»

«Здесь лучше, чем в беспредельном море».

Некоторое время Рейт прихлебывал чай в молчании. Стол освободили, принесли новые блюда — фрикадельки в кисло-сладком желе, поджаристые палочки из белой сердцевины какого-то растения, маленькие шишковатые котлетки из серого фарша явно морского происхождения. Зап-Сеитикс, как и прежде, не проявляла особого интереса к еде. Рейт вежливо обратился к девушке: «Ты провела на поверхности уже несколько дней. Насколько подлунный мир соответствует твоим ожиданиям?»

Поколебавшись, его спутница ответила вполголоса, будто говорила сама с собой: «Никогда не думала, что мне приведется увидеть столько женщин-матерей».

«Женщин-матерей? Ты имеешь в виду женщин с детьми?»

Зап-Сеитикс покраснела: «Вообще женщин-матерей, с выпяченными грудями и вспухшими бедрами — их так много! Некоторые совсем молодые, еще девочки».

«Это в порядке вещей, — ответил Рейт. — По мере того, как девушки взрослеют, у них развиваются груди и бедра».

«Но я не ребенок! — выпалила Зап-Сеитикс необычно высокомерным тоном. — И мне...» — тут она запнулась и промолчала.

Рейт налил себе еще кружку чаю и откинулся на спинку кресла. «Настало время, — сказал он, — объяснить тебе некоторые вещи. Полагаю, мне следовало это сделать раньше. Все женщины — женщины-матери».

Зап-Сеитикс бросила на него опасливо-недоверчивый взгляд: «Совсем не так!»

«Именно так! — настаивал Рейт. — Пнуме скармливали тебе наркотики, чтобы сдерживать естественное развитие — по-видимому, дикко, а может быть и что-то еще. Теперь ты не отравлена их препаратами, и твои формы становятся нормальными — более или менее. Разве ты не заметила, что изменяешься?»

Зап-Сеитикс вжалась поглубже в кресло, неприятно пораженная очевидностью ее неприличной тайны для окружающих: «О таких вещах не говорят».

«Тебе известно происходящее — этого достаточно».

Минуту-другую девушка смотрела на запруду невидящими глазами, потом застенчиво спросила: «Так ты заметил, что я изменяюсь?»

«Конечно. И к лучшему. Ты больше не выглядишь, как призрак или больной женоподобный мальчишка».

Зап-Сеитикс шептала: «Не хочу быть жирным животным, не хочу вечно переваливаться с боку на бок в темноте! Почему, почему я должна быть матерью?»

«Все матери — женщины, — терпеливо объяснял Рейт, — но не все женщины — матери. Кроме того, не все матери становятся жирными животными».

«Странно, очень странно! Почему одни женщины становятся матерями, а другие — нет? Это судьба, какое-то проклятие?»

«В процессе деторождения участвуют мужчины, — спокойно говорил Рейт. — Взгляни: там, на причальной площадке перед хижиной, целая семья — двое детей, женщина и мужчина. Женщина — мать детей. Она молода и выглядит вполне здоровой. Мужчина — отец детей. Без отцов детей не бывает».

Рейт намеревался продолжать лекцию, но к столу подсел старый Кауч: «Вас устраивает обслуживание?»

«В высшей степени, — отозвался Рейт. — Мы покинем ваше селение с огромным сожалением».

Кауч самодовольно кивнул: «Мы хотя и бедные люди, но в каком-то смысле у нас счастливый характер. Мы не требуем, как хоры на востоке, чтобы другие во всем подлаживались к нам, и не приспосабливаемся во всем к другим, как танги на западе. А вы? Признаюсь, мне хотелось бы узнать, откуда вы происходите и куда направляетесь — очень уж необычная у вас внешность».

Поразмыслив, Рейт ответил: «Я не прочь удовлетворить ваше любопытство за определенную, не слишком высокую плату. На самом деле, я могу предложить разъяснения различной степени подробности по различным расценкам. За сто цехинов гарантирую сведения столь потрясающие, что ваши внуки будут с благоговением пересказывать их своим внукам».

Кауч отшатнулся, протестующе воздев руки: «Только не говорите ничего, за что мне пришлось бы расплачиваться! Но если вы согласны безвозмездно поделиться несущественными новостями, во мне вы найдете самого внимательного слушателя».

Рейт рассмеялся: «Я не настолько богат, чтобы заниматься благотворительностью. Завтра мы уедем из Цзафатры. Оставшихся цехинов должно хватить на дорогу до Сивише — как мы туда доберемся, я еще не знаю».

«Тут я не могу вам ничего посоветовать, — вздохнул Кауч, — даже за деньги. Мне известно только, как проехать до Урманка. В Урманке рекомендую соблюдать осторожность. Танги обирают приезжих без зазрения совести. На них бесполезно гневаться, бесполезно взывать к справедливости! Таков уж нрав у тангов. Они сторонятся работы, предпочитая наживаться на пороках и глупости других. Посещая Урманк, мы, цзафатрийцы, ожидаем подвоха на каждом шагу, а потому всегда начеку — вы сами увидите, если составите нам компанию. Мы как раз собирались в Урманк на базар».

«Гм, — Рейт потер ладонью подбородок. — Как же быть с лодкой, в таком случае?»

Кауч пожал плечами — как показалось Рейту, с наигранным безразличием: «Что такое лодка? Плавучий пустотелый кусок дерева».

«Мы планировали продать нашу добротную лодку за хорошие деньги в Урманке, — сказал Рейт. — Тем не менее, чтобы не пускаться в плавание по неизвестной реке, я готов уступить ее вам со скидкой».

Беззвучно смеясь, Кауч качал головой: «Зачем мне неуклюжая тяжеловесная посудина? Такелаж износился, парус тоже не лучшего качества, а в носовом сундуке какая-то рухлядь вместо снасти».

Обмен предложениями и заверениями в полной незаинтересованности сторон смехотворно невыгодной сделкой продолжался полтора часа. В конце концов Рейт согласился отдать старику лодку в обмен на сорок два цехина, стоимость ночлега, одежды и ужина в Цзафатре и стоимость завтрашнего проезда до Урманка. Торгуясь, они распили три или четыре кувшина пряного, душистого, слегка пьянящего чая. Рейт расслабился, у него стало легко на душе. Положение вещей представлялось вполне удовлетворительным. Будущее? «Поживем, увидим», — решил Рейт. Чуть теплый вечерний свет пронизывал дымчатые кроны огромных уингов, наполняя воздух пыльно-фиолетовыми бликами, в зеркале запруды отражалось небо.

Кауч ушел заниматься своими делами. Рейт полулежал, раскинувшись в кресле, и поглядывал на Зап-Сеитикс, тоже выпившую не меньше пяти кружек душистого чая. Поддавшись мимолетному настроению, он видел в ней не продукт многовековой селекции пнуме, а привлекательную молодую женщину, тихо сидящую в сумерках. Внимание девушки было сосредоточено на чем-то в другом конце беседки. Происходившее явно поразило ее. Она непонимающе повернулась к Рейту, широко раскрыв большие темные глаза, и спросила потрясенным шепотом: «Ты видел... это?!»

«Что именно?»

«Молодой мужчина и молодая женщина — они встали рядом и прижались друг к другу лицами!»

«Неужели?»

«Правда!»

«Трудно поверить! Как они это сделали?»

«Ну... я не знаю... не могу описать».

«Вот так?» — Рейт положил руки ей на плечи, глубоко заглянул в испуганные глаза.

«Нет... не совсем. Они были... ближе».

«Так?»

Рейт обнял девушку. Он вспомнил черную холодную воду подземного озера Пагаз, отчаянную, животную теплоту прижавшегося к нему тела: «Вот так?»

Она отталкивала его, упираясь ладонями в плечи: «Да... Пусти меня — что про нас подумают? Это нарушение спокойствия».

«А потом они сделали так?» — Рейт поцеловал ее. Сеитикс взглянула на него с изумлением и тревогой, прижала ладонь к его губам: «Нет... Зачем это?»

«Тебе не понравилось?»

«Нет. Да. Не понимаю. Не знаю. Пожалуйста, больше так не делай. У меня кружится голова, мне... странно».

«Это потому, что ты отвыкаешь от дикко», — заявил Рейт и откинулся в кресло. У него тоже голова шла кругом. Девушка сконфуженно смотрела на него: «Не пойму, зачем ты это сделал?»

Рейт глубоко вздохнул: «Мужчины и женщины испытывают друг к другу естественное влечение, вызванное инстинктивным стремлением к воспроизведению потомства. Время от времени такое влечение приводит к появлению на свет детей».

Сеитикс всполошилась: «И теперь я стану женщиной-матерью?»

«О, нет, — успокоил ее Рейт. — Для этого требуются значительно более близкие отношения».

«Ты уверен?»

Рейту почудилось, что она слегка наклонилась к нему: «Совершенно уверен!» Он снова поцеловал девушку. На этот раз, после первого нервного движения, она не сопротивлялась... и ахнула с ужасом: «Не двигайся! Пока мы так сидим, нас не узнают, им стыдно смотреть».

Рейт замер, касаясь щекой носа Сеитикс, пробормотал: «Кто нас не узнает?»

«Теперь — смотри!»

Рейт оглянулся через плечо. У входа в беседку стояли две черные фигуры в черных плащах и широкополых шляпах.

«Гжиндры» — прошептала Сеитикс.

К беседке подошел Кауч. Он заговорил с гжиндрами и сразу же вывел их на дорогу за гостеприимным домом.

Небо померкло, наступила ночь. Служанки установили на столах в беседке неяркие лампы с желтыми и зелеными абажурами, вынесли к буфету новые поддоны, кувшины и супницы. Рейт и Сеитикс, притихшие и мрачные, сидели в тени.

Вернувшись в беседку, к ним присоединился Кауч: «Завтра на рассвете мы отправляемся в Урманк. Прибудем не позже полудня. Вам известна репутация тангов?»

«В какой-то мере».

«Они ее заслужили. С их точки зрения успешный обман — доказательство превосходства, а краденые деньги дороже честно заработанных. Так что не зевайте».

Рейт спросил, словно между прочим: «Двое в черном — вы с ними говорили полчаса тому назад — кто они?»

Кауч кивнул — он явно ожидал вопроса: «Гжиндры — у нас их называют «земляками». Они иногда выполняют поручения пнуме. Сегодня, однако, «земляки» явились по другому делу. Хоры заключили с ними контракт на поимку мужчины и женщины, осквернивших священную рощу и похитивших лодку у рыбаков из поселка Фауж. Судя по описанию, беглецы удивительным образом напоминают вас, но определенные несоответствия позволили мне сообщить гжиндрам, не покривив душой, что тех, кого они ищут, в Цзафатре не видели. Тем не менее, «земляки» могут обсудить этот вопрос с другими местными жителями, не успевшими, в отличие от меня, познакомиться с вами достаточно близко. С тем, чтобы избежать любых возможных недоразумений, я рекомендую вам изменить внешность настолько, насколько возможно».

«Это легче сказать, чем сделать», — заметил Рейт.

«Не вижу особых затруднений», — вложив два пальца в рот, Кауч испустил оглушительный короткий свист. Нисколько не удивившись, к нему не спеша подошла одна из служанок, скорее приятной нежели неприятной наружности, широкая в бедрах и плечах, широкоскулая, с большим улыбчивым ртом и рыжевато-коричневыми волосами, кокетливо завитыми торчащими колечками, производившими впечатление умышленной растрепанности: «Ну, чего ты расшумелся?»

«Принеси пару тюрбанов, — сказал Кауч, — оранжево-белые, с черными шнурками».

Служанка скоро вернулась. Подойдя к Сеитикс, она обмотала черную шапку волос девушки оранжевой и белой тканью, завязала концы так, чтобы их бахрома свисала за левым ухом, и прикрепила три черных шнурка с подвесками, диагонально спускавшимися к лицу перед правым ухом. Рейт только диву давался. Сеитикс преобразилась в дерзкую озорную девчонку, напялившую маскарадный пиратский костюм.

Рейта тоже наградили тюрбаном. В новой ипостаси он показался Сеитикс настолько нелепым, что та развеселилась: запрокинула голову и засмеялась — впервые с тех пор, как ее встретил Рейт.

Кауч одобрил достигнутый эффект: «Совсем другое дело! Теперь вы — пара хедаджийцев. Завтра я принесу вам шали. Завернутых в шали и в тюрбанах вас мать родная не узнает».

«Сколько с меня причитается за эту услугу? — не забыл спросить Рейт. — Надеюсь, не слишком много?»

«Всего восемь цехинов — включая стоимость нарядов, их подгонки и обучения манерам хедаджийцев. Главным образом, не забывайте ходить вперевалку, помахивая руками... вот так... — Кауч продемонстрировал жеманную, шаткую походку изнеженного шейха, брезгливо отгоняющего назойливых мух. — Время от времени поправляйте шаль быстрым нервным движением... Давайте, барышня, попробуйте. Нет-нет, колени должны быть чуть согнуты. Шевелите плечами — из стороны в сторону и немного назад...»

Сеитикс выполняла инструкции с сосредоточенной серьезностью, то и дело оглядываясь — не смеется ли Рейт?

Так они практиковались ночью в беседке, пока розовая луна плыла над уингами, отражаясь в запруде, а голубая всходила на востоке. Наконец Кауч объявил, что урок выучен: «Вы проведете любого — кроме урожденного хедаджийца, само собой. Идите спать. Завтра мы едем в Урманк».

В спальне было темно. Через узкие промежутки в плетеном тростнике стен и потолка просачивались теплые отсветы желтых и зеленых ламп, еще горевших в беседке, смешиваясь с холодными отсветами розовой и голубой лун и пестря тусклой радужной сеткой на полу.

Сеитикс подошла к стене, обращенной в сторону извилистой дороги, удалявшейся через рощу уингов, приложила глаз к щели и неподвижно замерла. Рейт подошел: «Что-нибудь видно?»

«Ничего. Их не так просто увидеть, если они не хотят быть замеченными», — девушка отвернулась и, бросив загадочный взгляд на Рейта, села на плетеную кушетку. Помолчав, она сказала: «Ты очень странный человек».

Рейт не нашелся, что ответить.

«Ты все понимаешь, но почти ничего не объясняешь. А я... Иногда мне кажется, что я вообще ничего не знаю и не понимаю».

«Что ты хочешь знать?»

«Как люди живут на поверхности, как они себя ведут, что они чувствуют... зачем делают то, что делают...»

Рейт подошел ближе, встал, глядя на нее сверху: «И ты хочешь все это узнать сегодня ночью?»

Она сидела, положив руки на колени, опустив голову: «Нет. Я боюсь... Не сегодня».

Рейт протянул руку, притронулся к ее голове. Внезапно его охватило сильнейшее желание сесть рядом, рассказать ей всю историю своего невероятного прошлого... Он хотел чувствовать на себе ее взгляд, видеть бледное лицо — внимательное, удивленное... Рейт не мог не признать, что случайно встреченная незнакомка из подземного мира, вечно занятая тайным осмыслением бытия, начинала приобретать власть над его действиями и побуждениями.

Рейт отвернулся. Переходя к кушетке у стены напротив, он знал, что Сеитикс подняла голову и пристально смотрит ему в спину.

 

7

Каморка озарилась утренним светом, просеянным сквозь тростниковое сито стен. Выйдя к беседке, Рейт и Сеитикс нашли Кауча, готовившего завтрак — оладьи из молотых стручков травы пилигримов и горячий бульон, ароматом напоминавший о близости морского берега. Прищурившись, Кауч проинспектировал внешность гостей, уделяя особое внимание тюрбанам и походке: «Неплохо. Но старые привычки дают о себе знать. Походка должна быть развязнее, барышня, покручивайте плечами, не стесняйтесь! Выходя из беседки, помните: вы хедаджийцы. Уже могли возникнуть подозрения — вас могут ждать, за вами могут наблюдать».

После завтрака трое вышли на дорогу, ведущую на север под раскидистыми уингами. В хедаджийских тюрбанах и шалях, жеманно пошатываясь, будто балансируя на высоких острых каблуках, Рейт и Сеитикс приблизились к паре телег, запряженных еще не встречавшимися Рейту поджарыми животными с темно-серой шкурой, грациозно и надменно перебиравшими восемью длинными лапами.

Кауч взобрался на первую телегу, Рейт и Сеитикс присоединились к нему. Одна за другой телеги выехали из Цзафатры.

Дорога вилась по заболоченной местности, поросшей тростником, водорослями и редкими черными кочками со стелющимися по воде нежно-зелеными прядями. Кауч часто поднимал голову и всматривался в небо. Так же вели себя цзафатрийцы, ехавшие на второй телеге. В конце концов Рейт спросил: «В чем дело? Что вы все время вертите головами?»

«Время от времени, — поморщившись, отвечал Кауч, — на проезжих нападают хищные птицы, они гнездятся в холмах неподалеку. Лазутчики уже появились — смотрите, вот одна!» Он указал на черное трепещущее пятнышко в южной части неба, поспешно удалявшееся в сторону холмов. «Учитывая расстояние, — подумал Рейт, почесав затылок, — размах крыльев у нее побольше, чем у кондора». Кауч сказал с досадой: «Теперь они поднимутся всей стаей и опять примутся за свое».

«Вас это, по-видимому, не слишком тревожит», — отозвался Рейт.

«Мы научились с ними справляться». Кауч обернулся и подал знак возничему на второй телеге, после чего, понукая тягловых животных, заставил их бежать быстрее. Расстояние между телегами увеличилось до ста метров. С юга уже надвигалось черное облако — не меньше полусотни тяжело машущих крыльями, скандально кричащих тварей. По мере их приближения Рейт заметил, что каждая держала в когтях по два камня величиной с полголовы. Он беспокойно повернулся к старику-цзафатрийцу: «Зачем у них камни?»

«Они их сбрасывают, и с поразительной точностью. Предположим, человек стоит на дороге, а над ним — как обычно, на высоте ста, ста пятидесяти метров — пролетают тридцать птиц-бомбардиров. Ему на голову обрушиваются тридцать камней одновременно. Бомбардиры слетаются и растаскивают по кускам все, что осталось от незадачливого путника».

«Очевидно, вы знаете, как их отпугнуть».

«Ничего подобного».

«Вы заставляете их сбрасывать камни преждевременно?»

«Нет, зачем же? Мы, по существу, люди мирные, редко прибегаем к насилию. Изучив тактику и привычки врагов, всегда можно расстроить их планы так, чтобы они сами себя наказали. Вы не задумывались над тем, почему хоры на нас не нападают?»

«Мне хотелось задать этот вопрос».

«Когда хоры нас грабили — а они этого не делают уже шестьсот лет — мы разбегались, тем или иным способом проникая в священные рощи и оскверняя их самым простым, естественным способом. После этого хоры не могли больше пользоваться рощами с известной целью и вынуждены были мигрировать или вымирать. Не спорю, наши методы обороны бестактны, порой даже вульгарны, но позволяют добиваться победы, не проливая крови».

Рейт с сомнением наблюдал за пугающе близкой стаей бомбардиров: «Не могу себе представить, как такие методы помогают защищаться от птиц».

«Сейчас уже не помогут, — согласился Кауч, — хотя мы не проверяли, как они реагируют на осквернение гнезд. В данном случае наилучшая стратегия — вообще ничего не делать».

Как только птицы оказались над головой, Кауч прикрикнул на темно-серых животных — те припустили по дороге длинными мягкими прыжками. Одна за другой, птицы залпом сбросили камни, с глухим стуком осыпавшиеся на дорогу за телегой.

«Сами понимаете, — продолжал Кауч, как ни в чем не бывало, — каждая птица точно рассчитывает траекторию камня, поражающего неподвижную цель. Отсутствие упреждения, необходимого при бомбардировке движущейся цели, приводит к неизбежному промаху».

Истратив снаряды впустую и раздраженно каркая, птицы улетели назад в холмы. «Скорее всего, они вернутся с новым запасом камней, — сказал Кауч. — Вы заметили, что дорожная насыпь возвышается над болотом метра на полтора? Всю эту работу проделали птицы, за много веков. Бомбардиры опасны только для тех, кто останавливается на них полюбоваться».

Телеги миновали чащу деревьев с вощеными бурыми стволами и листвой, кишащей маленькими обезьяноподобными пауками, шарообразными в облачках пушистой белой шерсти — существа эти перепрыгивали с ветки на ветку вслед за повозками, оглашая лес сиплым писком и закидывая проезжих дождем веточек и кусочков коры. На протяжении следующих тридцати километров дорога пересекала равнину, усеянную туфовыми валунами медового цвета. В стороне осталась пара высоких лавовых пробок, увенчанных руинами древних крепостей, где когда-то собирались на торжества соперничающие секты алхимиков, а теперь, по словам Кауча, водились упыри: «Днем их не видно, а по ночам они спускаются и шныряют по окраинам Урманка. Бывает, упыри попадаются в западни тангов, и тогда их показывают за деньги на ярмарках».

Дорога поднялась на пологий перевал между утесами — на виду оказался Урманк, беспорядочная россыпь высоких узких строений из черных бревен и камня, с шоколадной черепицей. Вдоль набережной заснула на причале дюжина судов. За пристанью на ветру празднично полоскались оранжевые и зеленые флаги — рынок, базар, ярмарка. Широким кольцом рынок окружала полуразрушенная кирпичная стена. Еще дальше, в низине, ютилось скопление глиняных мазанок, крытых чем попало — по-видимому трущобы местной касты отверженных.

«Вот и Урманк! — объявил Кауч. — Город тангов. Им все равно, кто приезжает, откуда и зачем — с тем условием, чтобы увозили меньше цехинов, чем привезли».

«В моем случае их ждет разочарование, — сказал Рейт. — Я надеюсь приобрести цехины тем или иным способом».

Кауч с недоумением покосился на него: «Намерены обобрать тангов? Если вы умеете творить чудеса, будьте любезны, поделитесь со мной бесценным опытом. Танги обкрадывают нас с таким постоянством, что уже рассматривают этот процесс как прирожденное право. Помяните мое слово — в Урманке держите ухо востро!»

«Если вас надувают, зачем вы с ними торгуете?»

«На первый взгляд это абсурдно, — признал Кауч. — В конце концов, можно было бы снарядить корабль и отправиться с товарами в Хедаджу, в Зеленый Эргес или в Коад. Но мы-то извращенный народ — нас тянет в Урманк, где танги всегда придумают какую-нибудь забаву. Смотрите — видите арену, окруженную коричневым полотнищем в оранжевую полоску? Там дерутся на ходулях. Дальше устраивают азартные игры, там посетитель низменно теряет больше, чем выигрывает. Мы в Цзафатре воспринимаем Урманк как вызов, брошенный в лицо, и вечно надеемся перехитрить тангов».

«Объединив усилия, мы могли бы выгадать, — предложил Рейт. — Новичок часто замечает то, что ускользает от внимания завсегдатая».

Кауч безнадежно пожал плечами: «Цзафатрийцы мечтают одурачить тангов с незапамятных времен. Но мы вечно попадаемся в одну и ту же ловушку. Сначала нас привлекает явная возможность быстро нажиться. Потом, когда мы уже делаем ставки и втягиваемся в игру, судьба нам не улыбается... Что ж, прежде всего нужно передохнуть. Я всегда останавливаюсь в «Удачливом моряке», это приличная гостиница. В качестве наших гостей и спутников вы можете не бояться разбоя, захвата в заложники или продажи в рабство. Но деньги свои берегите сами: — сдержанность тангов имеет границы».

Стиль обстановки в приемной гостиницы «Удачливый моряк» не напоминал ничего, что Рейту приходилось видеть на Тшае. Вдоль беленых кирпичных стен расставили угловатые кресла из поленьев и толстых деревянных прутьев. В нишах красовались стеклянные горшки-аквариумы с радужными сплетениями лихорадочно извивающихся, сверкающих морских червей. Главный распорядитель, танг с любезными манерами и льстивой физиономией, одетый в каштановый кафтан, застегнутый спереди на пуговицы, черную тюбетейку, черные шлепанцы и черные напалечники, предложил вниманию Рейта пару соединенных дверью небольших комнат. В каждой стояли кушетка и тумбочка с лампой. За обе комнаты, две смены свежего белья и мазь для ног распорядитель попросил три цехина. Рейту эта сумма показалась на удивление разумной — он поделился своим наблюдением со старым цзафатрийцем.

«Да, — сказал Кауч, — три цехина — умеренная плата, но я посоветовал бы не пользоваться притиранием для ног. Это новое, подозрительное добавление к списку услуг. Кто знает? Мазь может оставлять пятна на мебели, за удаление коих с вас возьмут дополнительно — или же в ней содержится ингредиент, периодически вызывающий нарывы, требующие лечения редким бальзамом по пять цехинов за драхму».

Кауч говорил во всеуслышание, но распорядитель не обиделся, а только тихо рассмеялся: «Цзафатрийцы во всем подозревают подвох! Недавно нам пришлось принять в качестве оплаты большой запас лечебных настоек и мазей от лекаря, промотавшего все цехины, и мы решили предоставить препараты в распоряжение постояльцев. Не желаете ли мочегонное или глистогонное средство? Баснословно дешево!»

«Я здоров и в лекарствах не нуждаюсь!» — отказался Ка-

уч.

«А ваши хедаджийские друзья? Каждому полезно время от времени прочищать организм. Всего десять грошей за слабительное. Нет? Ну что же, тогда позвольте порекомендовать ужин в ресторане «Отборные дары земли и моря», в двух шагах направо по набережной».

«Я там уже как-то обедал, — проворчал Кауч. — От того, что они подают, стошнит упыря из замка алхимиков. Мы купим хлеба и фруктов на рынке».

«В таком случае не забудьте заглянуть в лавку моего племянника напротив цирюльни!»

«Ладно, посмотрим, — Кауч первым вышел на набережную. — В «Удачливом моряке» относительно добросовестное обслуживание, но бдительность не помешает. Когда я ночевал здесь в прошлый раз, в приемной играла труппа музыкантов. Я остановился на минуту послушать, и что вы думаете? К моему счету прибавили четыре цехина «за концерт»! Управляющий подсовывает слабительное почти бесплатно, — тут Кауч прокашлялся. — Понятное дело! Мой дед когда-то принял такое же предложение в Урманке, а потом обнаружил висячий замок на двери в туалет и вынужден был многократно платить за пользование. Просадил в нужнике больше, чем на ярмарке. Нет уж, имеешь дело с тангом — думай о последствиях!»

Проходя по набережной, Рейт с любопытством разглядывал суда — похожие одна на другую небольшие пузатые фелуки с приподнятыми ютом и баком и, по всем признакам, оснащенные электрическими струйными двигателями, но поднимавшие паруса, когда начинался свежий ветер. Перед каждой фелукой на пристани установили доску, объявлявшую наименование судна, порт назначения и дату отправления.

Кауч притронулся к рукаву Рейта: «Не проявляйте лишнего интереса к кораблям — это неосмотрительно».

«Почему?»

«В Урманке благоразумнее скрывать свои намерения».

Рейт обернулся, оглядел набережную: «На нас никто не обращает внимания. А в случае тайной слежки наблюдатели в любом случае убеждены, что я пытаюсь сбить их с толку, и сделают вывод, что мы собираемся уехать сухопутной дорогой».

Кауч вздохнул: «Жизнь неосторожного человека чревата неожиданностями — особенно здесь».

Рейт остановился у очередной доски и прочел вслух: «Судно «Ньиахар». Маршрут: Чинг, Пасмурные острова, южное побережье Шанизада, Казаин. Один момент», — Рейт взошел по трапу и направился к тощему хмурому человеку в кожаном переднике.

«Скажите пожалуйста, где можно найти капитана?»

«Я капитан».

«Я хотел бы узнать, сколько будет стоить проезд двух пассажиров до Казаина?»

«За проживание в кабине первого класса и питание я беру четыре цехина в день с человека. Плавание в Казаин обычно занимает тридцать два дня. Следовательно, проезд двух человек до Казаина будет стоить порядка двухсот шестидесяти цехинов».

Рейт выразил удивление величиной названной суммы, но не встретил никакого сочувствия.

Рейт вернулся на пристань: «Мне потребуется что-то вроде двухсот пятидесяти цехинов».

«Такие деньги можно скопить, — сказал Кауч. — Прилежный работник получает четыре, даже пять цехинов в день. В порту всегда достаточный спрос на услуги грузчиков».

«Не проще ли попытать счастья?»

«Игорные балаганы дальше, у базара. Не хочу повторяться, но вы вряд ли превзойдете тангов на их любимом поприще».

Кауч, Рейт и Сеитикс вышли на площадь, мощеную квадратными плитами желтовато-розового камня. «Тысячу лет тому назад тиран Прзелиус построил здесь Великий Круглый Мавзолей. Остался только каменный пол... Там — прилавки торговцев снедью. Здесь можно купить одежду и сандалии. Дальше: притирания, эссенции...» — Кауч показывал на лавки, столы и палатки вокруг площади, где предлагались всевозможные товары — съестное, ткани, кожаные изделия, напоминавшая землистый песок смесь молотых пряностей, оловянная и медная посуда, чугунные литые заготовки и прутья прямоугольного и круглого сечения, стеклянные бокалы, кувшины и лампы, бумажные амулеты и статуэтки для умилостивления богов. За мощеным полом мавзолея и более или менее упорядоченными рядами прилавков начинался район развлечений: оранжевые шатры с коврами перед входом, где девушки танцевали под звуки носовых флейт и щелчки деревянных кастаньет. Одни кружились в развевающихся полупрозрачных накидках, другие извивались, обнаженные до пояса. На некоторых, совсем еще юных девочках, не было ничего, кроме сандалий. Сеитикс посмотрела на танцовщиц с непритворным изумлением, пожала плечами и отвернулась с печальным, онемевшим лицом.

Внимание Рейта привлек многоголосый приглушенный ропот. Высокая холщовая ограда окружала небольшой стадион, откуда теперь раздался взрыв негодующих возгласов и стонов. «Бои на ходулях, — объяснил Кауч. — Похоже, одного из главных претендентов на приз сбросили на землю, и множество ставок прогорело».

Проходя мимо входа на стадион, Рейт успел заметить четверых мужчин на трехметровых ходулях, опасливо круживших и постепенно приближавшихся друг к другу. Один вскинул ходулю резким движением ноги, пытаясь подсечь другого, но не преуспел. Тем временем второй ударил третьего по спине дубиной, обвязанной подушками. Тот, не ожидавший нападения с этой стороны, начал было падать лицом вниз, но, быстро переступая ходулями, каким-то чудом еще сохранял равновесие, пока трое других гнались за ним тяжелыми прыжками, как гигантские стервятники.

«В бойцы на ходулях идут, как правило, рабочие из слюдяных рудников в Черных горах», — сказал Кауч. «Зрители, ставящие на бойцов, с таким же успехом могли бы бросать цехины в бездонный колодец, — старик горько покачал головой. — А мы все надеемся. Крестный отец моего брата как-то выиграл сорок два цехина на подводных бегах. С тех пор прошло уже много лет. Следует учитывать, однако, что за два дня до выигрыша он возжигал благовония и молил о божественном заступничестве».

«Взглянем на подводные бега, — предложил Рейт. — Если божественное заступничество приносит прибыль в размере сорока двух цехинов, человеческая сообразительность позволит выручить столько же, а то и больше».

«Это рядом, за пацан-сараем».

Рейт не успел осведомиться, что такое «пацан-сарай». Из соседнего строения выскочил ухмыляющийся мальчишка, сопливый и грязный, больно пнул Рейта острым ботинком в голень, отскочил на безопасное расстояние, скорчил отвратительную рожу, растопырив уши пальцами и болтая высунутым языком, и забежал туда, откуда появился. Растирая ногу, Рейт смотрел вслед ребенку в гневном замешательстве: «Это еще что?»

«Пойдемте, — предложил Кауч, — я покажу».

Старик провел их внутрь пацан-сарая. На подмостках в десяти метрах от входа стоял провинившийся недоросль, при виде Рейта испустивший мерзкий протяжный вопль. Из-за прилавка посетителям любезно улыбнулся танг лет тридцати с шелковистыми светло-коричневыми усами: «Озорник, паршивец! Всецело разделяю ваше негодование. Давайте, закатите ему хорошую взбучку. Комья грязи по десять грошей штука. За один цехин — шесть пакетов с дерьмом или пять плодов ершипейника».

«Да, куда там, держи карман шире! — кривлялся вундеркинд на сцене. — Мне-то что? Этот не попадет жирблюду в задницу, держа его за хвост!»

«Отведите душу, влепите ему как следует! — советовал хозяин. — Что пожелаете? Забросать грязью? Пакеты с дерьмом рвутся, производя невыносимую вонь — пацан их видеть не может. А ершипейник? Смотрите: крепкие, острые, длинные колючки! Пусть он проклянет тот день, когда решился вас обидеть!»

«Залезайте-ка вы на сцену, — посоветовал Рейт. — Потренируемся на мишени покрупнее».

«За двойную плату — всегда готовы», — поклонился хозяин.

В ушах Рейта, отходившего от пацан-сарая, еще долго звенели издевательские выкрики мальчишки и громкие увещевания хозяина, предлагавшего скидку.

«Похвальная сдержанность, — заметил Кауч. — В таком месте цехинами не поживиться».

«Не хлебом единым жив человек... ну да ладно. Покажите мне подводные бега».

«Сюда — в двух шагах».

Они прошли к покосившейся старой стене, отделявшей базар от старого города. На самом краю открытой площадки, в тени кирпичной ограды, стоял длинный П-образный прилавок. Вокруг него суетились мужчины и женщины — всего человек сорок, многие в заморских нарядах. В двух метрах за открытым торцом прилавка находился круглый деревянный резервуар на бетонном основании, три метра в диаметре и полметра в высоту, с крышкой, поднимавшейся на петлях. Вода стекала из резервуара в крытый желоб между параллельными сторонами П-образного прилавка и достигала стеклянного бассейна на дальнем закрытом конце. Внимание игроков было приковано к стеклянному бассейну. Когда Рейт туда подошел, из желоба в бассейн выскользнул зеленый речной угорь; вслед за ним, стремительно извиваясь, появились другие разноцветные угри.

«Зеленый снова победил! — с деланным отчаянием воскликнул крупье. — Счастливый цвет, зеленый цвет! Нет-нет, будьте добры, не тяните руки поверх загородки, пока я не заплачу выигравшим... Прямо беда! Проигрался в пух и прах! Двадцать цехинов купцу из Джадарака, рискнувшему всего двумя. Десять цехинов барышне в зеленой шляпке с Азоутского взморья, поставившей цехин на поле цвета шляпки... Как? Это все? Больше никто не ставил на зеленый? Получается, я не так разорился, как мне показалось, — крупье быстро собрал с прилавка цехины, оставшиеся на полях других цветов. — Сейчас начнутся новые бега: делайте ставки, дамы и господа! Пожалуйста, размещайте цехины точно на поле выбранного цвета, чтобы потом не возникало недоразумений. Размер ставок почти не ограничен. Ставьте, сколько пожелаете, но только, прошу вас, не больше тысячи цехинов, потому что я просто не в состоянии выплатить больше десяти тысяч. Пять раз уже я терпел банкротство, терял все, что у меня было — но каждый раз выбирался из долговой ямы, чтобы снова служить интересам дорогих гостей Урманка с самоотречением подлинного философа-бессребреника!» Продолжая болтать, крупье собрал угрей в ведро и отнес их к верхнему концу желоба. Потянув за веревку, перекинутую через перекладину на стойках, он поднял крышку резервуара. Рейт пододвинулся ближе и заглянул в воду внутри резервуара. Крупье не возражал: «Смотрите, сколько вашей душе угодно, господин хороший! У меня нет секретов. Тайна скрывается в угрях, и только в них. Если бы я ее знал, богаче меня не было бы человека в Урманке!» В резервуаре Рейт увидел фигурную перегородку, образовывавшую спиральный канал, начинавшийся у центрального колодца и заканчивавшийся сливом в желоб. Перед выпуском в желоб была установлена подъемная заслонка — крупье только что быстро ее опустил. Выпустив угрей в центральный колодец, угревод захлопнул крышку резервуара. «Внимание! — провозгласил он. — У всех присутствующих была возможность убедиться: угри перемещаются свободно и случайно, извиваясь, бросаясь из стороны в сторону, как в прозрачной глубине родных ручьев. В темноте угри беспорядочно мечутся, но всегда плывут на свет — когда я открываю заслонку, все они бросаются вперед. Какой окажется первым в бассейне? А, кто знает? В прошлый раз выиграл зеленый — победит ли зеленый снова? Делайте ставки, дамы и господа, делайте ставки! Ага! Заморский аристократ щедрой рукой ставит на серое поле, на пунцовое поле — по десять цехинов на каждое! Что я вижу? Малиновый кристалл на темно-красном поле! Смотрите все! Благородная кочевница из центральных степей Башая ставит сотню на темно-красное поле! Выиграет ли она тысячу? Это известно только угрям».

«Мне тоже известно, — пробормотал Кауч на ухо Рейту. — Она не выиграет. Темно-красный угорь где-нибудь застрянет по пути. Первым приплывет белый или голубой».

«Почему вы так думаете?»

«Никто не ставил на голубого. А на белом поле только три цехина».

«Так-то оно так, но угри же этого не знают?»

«А вот тут, как изрек угревод, скрывается великая тайна!»

Рейт обернулся к Сеитикс: «Ты понимаешь, как крупье управляет угрями, чтобы обеспечить себе прибыль?»

«Я вообще ничего не понимаю».

«Придется крепко подумать, — сказал Рейт. — Давайте понаблюдаем за следующим заплывом. Во имя выяснения истины я пожертвую одним цехином, поставлю на голубое поле».

«Все ставки сделаны? — крупье обвел глазами прилавок. — Пожалуйста, будьте аккуратны! Цехины, лежащие на границе двух цветов, считаются поставленными на проигравшее поле! Других ставок не будет? Хорошо, тогда держите руки за загородкой. Ставки больше не принимаются! Начинается заплыв!»

Подойдя к резервуару, крупье потянул на себя рычаг, предположительно открывавший заслонку в резервуаре: «Старт! Угри стремятся к свету! Они радостно плещутся, кружатся! Они уже в желобе! Кто победит?»

Игроки напряженно ждали, вытянув шеи. В бассейн выскользнул белый угорь. «А! — застонал крупье. — Что можно заработать на своевольных тварях? Двадцать цехинов везучему серокожему господину — а ведь он и без того богат! Конечно же, вы моряк? Я так и знал! Еще десять цехинов достопочтенному охотнику за рабами с берегов мыса Брейз. Я плачу, я только и делаю что плачу — где моя прибыль?» Проходя мимо, он смахнул цехин Рейта на поднос: «Итак, дамы и господа, готовьтесь к очередному заплыву!»

Рейт повернулся к старику-цзафатрийцу, недоуменно покачивая головой: «Затрудняюсь что-либо сказать. Загадочный случай! Пойдемте отсюда».

Они бродили по базару весь вечер, любуясь на колесо фортуны и наблюдая за незнакомой Рейту игрой — участник покупал мешок разноцветных пластинок неправильной формы и пытался сложить нечто вроде шахматной доски из квадратов, выстроенных по вертикали, горизонтали и диагонали согласно определенной гамме цветов. Другие игры Рейт уже видел раньше. Солнце зашло. Трое приезжих зашли в маленький ресторан неподалеку от гостиницы «Удачливый моряк», где им подали рыбу в красном соусе, хлеб из молотых стручков травы пилигримов, салат из морской зелени и огромную черную бутыль вина. «Тангам можно доверять в одном отношении, — сказал Кауч. — Они неизменно придерживаются своих кулинарных традиций. Почему именно в кухне и только в кухне танг становится легко предсказуемым педантом? Хотел бы я знать!»

«Это доказывает, — ответил Рейт, — что о человеке нельзя судить по его столу».

Кауч прищурился: «А по какому признаку можно судить о человеке? У вас есть какая-то система или шкала измерений?»

«Я уверен только в одном, — уклонился Рейт. — Первое впечатление всегда ошибочно».

Откинувшись в кресле, Кауч изучал Рейта, слегка приподняв брови: «Возможно, очень может быть. Например, вы не такой хладнокровный головорез, каким выглядели при нашей первой встрече».

«Мне приходилось выслушивать гораздо более суровые суждения, — сказал Рейт. — В частности, один из моих друзей заявляет, что я веду себя, как человек из другого мира».

«Любопытно, что вы об этом упомянули, — осторожно заметил Кауч. — У нас в Цзафатре с недавних пор ходят странные слухи. Поговаривают, что страждущие искупленцы из страны яо оказались правы, и люди — выходцы с далекой планеты, а вовсе не исчадия священной птицы ксиксиля и морского демона Радамта. Более того, рассказывают, что пришельцы с далекой планеты людей ныне странствуют по древнему Тшаю, совершая самые невероятные подвиги — охотятся на дирдиров, одержали победу в битве с часчами и даже убедили ванхов выгнать ванхменов в шею! Новые времена наступают на Тшае, дует ветер перемен. Что вы думаете по этому поводу?»

«Скажем так: дыма без огня не бывает».

Сеитикс тихо проговорила: «Планета людей, какая дикая мысль! Как будто Тшай недостаточно страшен...»

«Рискованное предположение, что и говорить, — отозвался Кауч дидактическим тоном заправского аналитика. — И, без сомнения, не имеющее никакого отношения к присутствующим. Чужая душа — потемки. Взять, например, нас с вами. Один добропорядочный простодушный цзафатриец и двое скрытных, нелюдимых бродяг, гонимых ветром судьбы подобно опавшим листьям. Что заставило их пуститься в отчаянные скитания? Чего они ищут, на что надеются? За всю свою жизнь я не был нигде дальше мыса Брейз и ничего не потерял — если и не приобрел сомнительного опыта опасных приключений. Гляжу на вас и диву даюсь. Робкая девушка — и ее суровый покровитель, руководствующийся непонятными соображениями, влекущий ее к неведомой, пугающей цели. И все же, она не вернулась бы туда, откуда ушла, даже если бы у нее была такая возможность — не так ли?» — Кауч заглянул в лицо Сеитикс. Та отвернулась.

Рейт выдавил принужденную улыбку: «Без денег мы далеко не уйдем».

«Вот еще! — дружелюбно махнул рукой Кауч. — Если проблема только в деньгах, я знаю, как ее решить. Каждую неделю в айвенсдень организуют состязания бойцов. Кстати, чемпион, Отвайл, сидит у входа». Кауч показал кивком на совершенно лысого громилу выше двух метров ростом, с мощными плечами и икрами, но узкого в бедрах. Боец сидел в одиночестве, похлебывая вино, и мрачно обозревал проходящих по набережной. «Отвайл — здоровый бык, — продолжал Кауч. — Однажды он вызвался бороться с зеленым часчем и постоял за себя. По крайней мере, остался в живых».

«На каких условиях дерутся?» — поинтересовался Рейт.

«Боец, остающийся в круге пять минут, получает сто цехинов. Кроме того, ему платят по двадцать цехинов за каждый перелом. Случается, противник Отвайла зарабатывает таким образом сотню за минуту».

«Что, если противник выбросит Отвайла из круга?»

Кауч поджал губы: «Это считается невозможным и соответствующий приз даже не предусмотрен. Почему вы спрашиваете? Хотите попробовать?»

«Только не я, — сказал Рейт. — Мне нужны триста цехинов. Допустим, я сумею остаться в круге пять минут... Чтобы заработать еще двести цехинов, мне потребуются десять переломов!»

По-видимому, Кауч был разочарован: «Вы можете предложить что-нибудь другое?»

«Мне не дают покоя подводные бега. Как крупье ухитряется управлять одиннадцатью угрями на расстоянии трех метров, пока они плывут по крытому желобу? Уму непостижимо!»

«Головоломка, не спорю, — заявил Кауч. — Многие годы цзафатрийцы рискуют цехинами, будучи убеждены в невозможности такого контроля».

«Допустим, угри меняют цвет в зависимости от каких-то условий или сигналов... Нет, это было бы общеизвестно, и никто бы не попался на удочку. Способен ли человек поддерживать телепатическую связь с угрями? Маловероятно».

«Не могу придумать ничего лучше», — развел руками Ка-

уч.

Рейт восстановил в памяти очередность действий крупье: «Крупье поднимает крышку резервуара. Внутренность открыта на всеобщее обозрение, глубина воды в резервуаре — не больше полуметра. Угрей помещают в центральный колодец, после чего резервуар закрывается. Между тем, игроки продолжают делать ставки. И, тем не менее, крупье каким-то образом подтасовывает результаты!»

Кауч сардонически усмехнулся: «Вы еще надеетесь нажиться на подводных бегах?»

«Я хотел бы еще раз осмотреть его бутафорию», — Рейт раздраженно поднялся из-за стола.

«В это время? Бега давно закончились».

«Все равно, давайте взглянем еще раз, это всего в пяти минутах ходьбы».

«Как вам будет угодно».

Вокруг прилавка для подводных бегов уже никого не было. Площадку тускло озаряли далекие фонари, горевшие на базаре. Без оживленно суетящихся игроков прилавок, резервуар и желоб казались умершими, незнакомыми.

Рейт показал на кирпичную стену за резервуаром: «Что с другой стороны?»

«Старый город — за ним мавзолеи, где танги хоронят покойников. Не советую наведываться туда затемно».

Рейт внимательно изучил желоб, резервуар и крышку с висячим замком, запиравшим ее на ночь, повернулся к старику: «Когда начинаются бега?»

«Точно в полдень».

«Завтра утром я хотел бы снова разведать обстановку».

«Надо же, — пробормотал Кауч. — Вы о чем-то догадались?»

«Всего лишь подозрение. Если...» — Рейт обернулся к Сеитикс, схватившей его за руку. Девушка повернула его в сторону: «Смотри!»

По рынку шли двое в черных плащах и широких черных шляпах.

«Гжиндры», — сказала Сеитикс.

Кауч забеспокоился: «Вернемся в гостиницу. Поздно вечером в Урманке небезопасно».

Оказавшись в «Удачливом моряке», Кауч сразу же удалился в свой номер. Рейт проводил Сеитикс до ее комнаты. Она не хотела заходить. «В чем дело?» — спросил Рейт.

«Боюсь».

«Чего?»

«За нами следят. Гжиндры».

«Не обязательно. Гжиндры могли просто прийти на рынок».

«Может быть — а может быть и нет».

«В любом случае они не заберутся к тебе в комнату».

Девушка все еще колебалась.

«Я буду рядом, за дверью, — сказал Рейт. — Если кто-нибудь тебя потревожит, поднимай крик».

«А что, если тебя сначала убьют?»

«Всего не предусмотришь. Если утром меня не будет в живых, не плати по счету».

Сеитикс никак не могла собраться с духом. Рейт чуть погладил ее мягкие черные локоны: «Спокойной ночи».

Выйдя за дверь, Рейт подождал, пока не услышал стук закрывающегося засова. Несмотря на заверения Кауча, он тщательно осмотрел пол, стены и потолок своей комнаты. Наконец, убедившись в их надежности, Рейт притушил светильник и улегся на кушетку.

 

8

Ночь прошла мирно, без происшествий. Безоблачным утром Рейт и Сеитикс завтракали в одиночестве в кафе на набережной. Дымчатый солнечный свет оставлял резкие черные тени за высокими домами, поблескивал на мелкой ряби в гавани. Сеитикс казалась не такой унылой, как прежде, и с интересом наблюдала за носильщиками, уличными торговцами, моряками и приезжими из дальних стран. «Ну, и как тебе нравится гхиан?» — спросил ее Рейт.

Сеитикс сразу помрачнела: «Я ожидала другого. Люди не бегают взад и вперед, как угорелые — ослепительный свет их не смущает. Конечно, — тут она прервалась, подыскивая слова, — повсюду нарушается спокойствие, но, по-моему, никто не возражает. Меня поражают наряды девиц — кричащие, бесстыдные, будто они хотят привлечь внимание. Но опять же, никто их не порицает».

«Совсем наоборот», — отозвался Рейт.

«Я никогда не смогла бы так себя вести, — чопорно заявила Сеитикс. — Вот идет еще одна: смотри, как вертит бедрами! Зачем это?»

«Такое у нее телосложение. Кроме того, она хочет, чтобы ее замечали мужчины. В тебе эти инстинкты были подавлены наркотиком».

Сеитикс возразила с необычным жаром: «Теперь я не ем дикко — но у меня нет таких инстинктов!»

Рейт молчал, насмешливо посматривая на набережную. Молодая горожанка, возбудившая негодование Сеитикс, замедлила шаги и подтянула оранжевый кушак на талии. Она улыбнулась Рейту, с любопытством задержала взгляд на Сеитикс и поспешила дальше размашистой походкой.

Сеитикс, искоса следившая за Рейтом, начала было говорить, но прикусила язык. Потом неожиданно выпалила: «Ничего не понимаю в вашем гхиане! Не понимаю тебя! Ты только что улыбнулся этой гнусной размалеванной девице. Ты никогда...» Тут она снова остановилась и продолжала уже притихшим голосом: «Надо полагать, ты объясняешь свое поведение инстинктом».

Рейт потерял терпение: «Постарайся понять непреложные факты действительности! Инстинкты — часть нашего биологического наследия, их невозможно полностью избежать. Мужчины и женщины устроены по-разному». Он вкратце изложил анатомические и физиологические принципы воспроизведения потомства. Сеитикс сидела, неподвижно выпрямившись и глядя в куда-то в море. «Таким образом, — заключил Рейт, — вполне естественно, что люди время от времени позволяют себе уступить невольным инстинктивным побуждениям».

Дочь пнумекинов ничего не сказала. Рейт заметил, что она судорожно сжимала руки: костяшки ее пальцев побелели.

Минут через пять девушка нарушила молчание тихим, испуганным вопросом: «Хоры в священной роще — они этим занимались?»

«По всей видимости».

«И ты меня увел, чтобы я не смотрела».

«Верно. Я решил, что для первого дня на поверхности тебе было достаточно новых впечатлений».

Сеитикс помолчала, подумала: «Нас могли убить».

Рейт пожал плечами: «Вполне вероятно».

«А голые плясуньи на базаре — они тоже хотят этим заниматься?»

«За деньги: это их профессия».

«И все остальные — все гхауны?»

«Большинство. Бывают, конечно, исключения».

«Ты тоже?»

«Без всякого сомнения. Но не сейчас. Как-нибудь в другой раз».

«Тогда почему... — она запнулась. — Тогда почему...» Сдерживая рыдания, Сеитикс не могла закончить вопрос. Рейт протянул руку, чтобы похлопать ее по плечу. Девушка отпрянула: «Не трогай меня!»

«Извини... Не надо сердиться».

«Ты вытащил меня в свой кошмарный мир, ты оторвал меня от всего, к чему я привыкла, ты притворялся добрым. И все это время, все время... ты замышлял — это?!»

«Неправда! — оправдывался Рейт. — Ничего подобного! Абсолютная чепуха!»

Сеитикс холодно подняла брови: «Значит, я тебе отвратительна?»

Рейт в отчаянии вскинул руки: «Из огня да в полымя! Конечно нет! На самом деле...»

«На самом деле что?»

Подходивший в это время Кауч предоставил Рейту долгожданный повод прервать разговор: «Как провели ночь?»

«Вполне удовлетворительно», — сказал Рейт.

Сеитикс поднялась из-за стола и быстро ушла. Лицо цзафатрийца вытянулось: «Я ее чем-то оскорбил?»

«Она на меня злится, — объяснил Рейт. — Почему — понятия не имею».

«Обычное дело. Чему тут удивляться? Скоро, по столь же загадочным причинам, она вернется, веселая и ласковая. Тем временем, я хотел бы услышать, что вы думаете по поводу подводных бегов».

Рейт нерешительно двинулся вдогонку Сеитикс, заходившей в гостиницу: «Не следовало бы оставлять ее одну...»

«Не беспокойтесь! — задержал его Кауч. — В «Удачливом моряке» знают, что она и вы — под моим покровительством».

«Что ж, займемся подводными бегами».

«Вы уже поняли, как угревод скрывает мошенничество? Бега не начнутся до полудня».

«Тем лучше».

Сеитикс никогда в жизни не была так рассержена. Поспешно, почти бегом, она вернулась в гостиницу, пересекла сумрачную приемную и закрылась в комнате, где провела ночь, яростно задвинув тяжелый засов. Опустившись на кушетку, минут десять она сидела, лихорадочно дрожа от бешенства. Потом беззвучные слезы сожаления и разочарования потекли по ее щекам. Она вспомнила Убежища — тихие коридоры, спокойно проходящие мимо, облаченные в черное фигуры... В Убежищах ничто не вызывало гнева, волнения, других непривычных эмоций, теперь то и дело возмущавших ее ум. И там давали дикко... Сеитикс нахмурилась, пытаясь вспомнить вкус хрустящих маленьких облаток. Подчинившись внезапной прихоти, она встала и посмотрела на себя в зеркало, висевшее сбоку на стене. Раньше, вечером предыдущего дня, она заглянула в зеркало без особого интереса. Отражение показалось ей просто лицом — с глазами, носом, ртом и подбородком. Теперь она изучала свою внешность с пристрастием — притронулась к черному локону, спадавшему на лоб, подправила его пальцами, оценила результат. На нее смотрело чужое лицо. Сеитикс подумала о гибкой накрашенной девице на набережной, нахально оглядевшей Рейта. На той были синие рейтузы до колен и безрукавка в обтяжку — наряд, мало напоминавший бесформенный серый комбинезон цзафатрийского покроя. Сеитикс сняла блузу и брюки, встала перед зеркалом в белой ночной рубашке, покрутилась, рассмотрела себя со всех сторон. Чужое лицо, незнакомая фигура. Что, если бы Рейт ее сейчас увидел? Что бы он сказал? Вспомнив о Рейте, Сеитикс опять взбесилась. Он считал ее ребенком! Или чем-то еще позорнее ребенка — она не могла подыскать слово. Сеитикс ощупала себя руками, приблизилась к зеркалу и подивилась тому, как изменилось ее тело... Первоначальный план — вернуться в Убежища — потерял привлекательность. Зужма-кастшаи бросят ее в бездонную тьму. Даже если ей, по той или иной причине, сохранят жизнь, ей снова начнут скармливать дикко. Губы Сеитикс покривились — она больше не хотела есть дикко.

Как же быть с Адамом Рейтом, считавшим ее настолько омерзительной, что... ее мысли отказались возвращаться к этому вопросу. Что будет с ней? Сеитикс почувствовала щемящую жалость к темноволосой девушке со впалыми щеками, печально глядевшей из зеркала. Как она выживет без помощи Адама Рейта? Сеитикс надела серый костюм, но решила не обматывать голову оранжевой тканью. Вместо этого она затянула ее на талии, как многослойный кушак — ведь именно так делали девушки в Урманке? Снова разглядев себя в зеркале, она одобрила результат. Что бы подумал Адам Рейт?

Приоткрыв дверь, Сеитикс осмотрела пустынный коридор и отважилась выскользнуть из комнаты. В приемной тоже было пусто — только старая толстая женщина, чистившая щеткой каменный пол, подняла голову и недобро ухмыльнулась. Сеитикс ускорила шаги, вышла на улицу. Здесь она остановилась в нерешительности. Никогда еще она не была одна на поверхности, новое ощущение волновало и пугало. Наблюдая за грузчиками, передававшими друг другу тяжелые мешки цепочкой, спускавшейся по сходням на берег, она стала переходить набережную. Слова «эксцентричный» и «экстравагантный» не входили в лексикон пнумекинов — у Сеитикс не было даже соответствующих представлений. Тем не менее, ее очаровали обтекаемые формы фелуки с грубоватой обшивкой из потемневшего дерева, лениво клевавшей носом у причала в такт еле плещущим волнам. Сеитикс дышала глубоко и часто. Пусть она уродливый выкормыш чудовищ — пусть! В ней играли пьянящие, радостные силы — непочатые, первозданные. Гхаун был жестоким, диким миром, в этом зужма-кастшаи ее не обманули. Но кто, озаренный золотисто-янтарным светом полудня, согласился бы вернуться в Убежища?

Сеитикс прошла по набережной в кафе, смущенно поискала глазами Рейта. Она еще не решила, что сказать — может быть, лучше всего было просто грациозно опуститься в кресло с высокомерным взглядом, выражающим неприкрытое презрение к его мнениям... Рейта, однако, нигде не было. Сеитикс окатила внезапная волна ужаса. Неужели он воспользовался первой возможностью сбежать, избавиться от нее? Обуреваемая желанием идти во все стороны сразу, она не могла сдвинуться с места. Ей хотелось кричать на всю набережную: «Адам Рейт! Где ты, Адам Рейт!» Невероятно! Внушающей уверенность фигуры, подтянутой, но двигающейся с экономной расслабленностью хищника, не было рядом, не было нигде! Сеитикс повернулась, чтобы уйти — и с размаху натолкнулась на могучую жесткую грудь тяжеловесного, очень высокого мужчины в бежевых кожаных панталонах и свободной белой рубахе под жилетом из блестящей каштановой парчи. На большой лысой голове красовалась маленькая ермолка набекрень. Столкнувшись с девушкой, он мягко хмыкнул, взял ее за плечи и слегка отстранил: «Куда спешишь?»

«Никуда, — заикаясь, бормотала Сеитикс. — Я не могу найти... одного человека».

«Ты нашла меня, а я заменю троих! Пойдем, я еще не опрокинул утренний бокал. А потом обсудим наши планы на сегодня».

Сеитикс, онемевшая от полного непонимания, старалась потихоньку как-нибудь высвободиться, но хватка незнакомца стала только крепче. Девушка поморщилась. «Пошли!» — понукал гулкий голос сверху. Практически перебирая ногами в воздухе, Сеитикс оказалась на скамье в ближайшей полузакрытой кабинке.

Гигант подал знак — перед ним поставили кувшин белого вина и блюдо еще шипящих поджаристых рыбных котлет. «Ешь! — приказал здоровяк. — Пей! Я не скуплюсь, хо-хо! У меня все получают сполна, и цехинов, и тумаков!» Он щедро налил ей вина в пузатый глубокий бокал: «Теперь, пока то да се: почем берешь? Ваша братия вечно норовит надуть, а то и обокрасть — Отвайл добряк, Отвайл богач! Этот номер не пройдет. Так, значит, сколько?»

«Сколько чего?» — пролепетала Сеитикс.

«Ну и дела! — Отвайл широко раскрыл веселые голубые глаза. — Ты какого роду-племени? Танги смуглее, а серые потолще».

Сеитикс опустила голову, попробовала вино, стала озираться в отчаянной надежде на появление Рейта.

«Скромница, надо же! — одобрительно гудел Отвайл, опорожнив бокал. — Манеры-то, манеры — деликатные!»

Чемпион принялся за котлеты. Сеитикс попыталась выскользнуть из-за стола. «Сядь!» — рявкнул Отвайл, предупреждающе подняв палец. Сеитикс поспешно опустилась на скамью. «Пей!» Девушка стала послушно прихлебывать вино, оказавшееся крепче всего, что ей приходилось пробовать раньше.

«Так-то лучше, — заметил Отвайл. — Теперь мы друг друга понимаем».

«Нет, — тихо сказала Сеитикс, — я не понимаю. Я не хочу здесь сидеть. Что тебе от меня нужно?»

Отвайл опять посмотрел на нее с веселым изумлением: «Разве ты не знаешь?»

«Откуда мне знать? Если только... если только ты не имеешь в виду... это самое...»

Отвайл расплылся в радостной ухмылке: «Конечно, имею! И обязательно в виду! Именно это самое, и еще много чего впридачу!»

«Но... но я не хочу ничего об этом знать! Не надо меня учить».

Отвайл отложил половину котлеты в некотором замешательстве: «Девственница — в кушаке? Это что же такое получается? Ты смеешься надо мной, или как?»

«Не надо, пожалуйста, меня ничему учить. Мне нужно идти, я должна найти Адама Рейта».

«Как я уже сказал, ты нашла меня, а это лучше всякого Адама. Выпей вина, успокойся, расслабься. Сегодня особенный день — клянусь, ты его запомнишь надолго! — Отвайл наполнил бокалы. — Выпьем хорошенько, не помешает. Сказать по правде, я тоже что-то нервничаю. Давно такого не было».

Рейт и Кауч шли по базару. Торговки рыбой и овощами подзывали покупателей причудливым ломаным завыванием со всевозможными вариациями — улюлюканьем, переливчатыми присвистами и хохотливым верещанием.

«Они так поют?» — спросил Рейт.

«Да нет, просто привлекают внимание, — ответил Кауч. — Танги не особенно интересуются музыкой, ее исполняют только для приезжих. Но вопли торговок изобретательны, и вопят они с чувством — что верно, то верно. Только послушайте: каждая из кожи вон лезет, чтобы перещеголять остальных!»

Рейт признал, что каденции отличались исключительной сложностью структуры: «В свое время обществоведы-этнологи запишут эти вдохновленные рыночной конкуренцией вокальные экспромты и издадут пухлые труды, посвященные их классификации и анализу. Сегодня, однако, меня больше интересуют подводные бега».

«Само собой, — поторопился сказать Кауч, явно озадаченный предыдущим замечанием Рейта. — Хотя, как вы могли заметить, игра еще не началась».

Они подошли к резервуару, желобу и пустующему прилавку с полями для ставок. За кирпичной стеной Рейт заметил шелестящие листвой толстые ветви старой кряжистой псильи: «Неплохо было бы взглянуть, что делается по ту сторону стены».

«Разумеется, — отвечал Кауч. — Всецело разделяю ваше любопытство. Тем не менее, у меня возникло впечатление, что в настоящий момент мы занимаемся разгадкой секретного способа управления разноцветными угрями».

«Впечатление вас не обмануло, — возразил Рейт. — В стене, напротив палатки продавца амулетов, я вижу ворота. Пойду прогуляюсь. Желаете ко мне присоединиться?»

«Почему бы и нет? — догадался Кауч. — Всегда готов узнать что-нибудь новое и полезное».

Они прошли вдоль старой стены, когда-то выложенной красно-коричневой и белой плиткой, теперь по большинству осыпавшейся и обнажившей обширные пятна ноздреватого темно-бурого кирпича. За воротами начинался старый город — район мазанок, сооруженных из скрепленных глиной обломков кафеля и кирпича, камней, разносортных деревянных столбов и перекладин. Одни, покинутые жителями, совсем обвалились, другие находились в состоянии бесконечного ремонта, компенсировавшего постоянное разрушение — каждый осколок плитки, каждая палка, каждый булыжник сотни раз повторно употреблялись в дело на веку сотен поколений. Из сточных канав веяло извечной вонью. На прохожих подозрительно поглядывали сидевшие на корточках в дверных проемах танги низших сословий и приземистые, головастые серокожие, существенно отличавшиеся от цзафатрийцев.

За хижинами начинался обширный пустырь, пестривший грудами щебня и мусора, маслянистыми мутными лужами и редкими островками щетинистых кустов пламенного оранжево-красного оттенка. Рейт нашел псилью, замеченную с другой стороны — она росла у стены базара, скрывая в тени аккуратно сложенную из кирпича пристройку с окованной железом и закрытой на висячий замок сплошной деревянной дверью.

Рейт еще раз посмотрел вокруг — на пустыре никого не было, кроме стайки голых ребятишек, гонявшихся друг за другом по мелкому ручейку, мутно-желтому от грязи. Рейт подошел к пристройке. На висячем замке, засове и дверных петлях, добротных и массивных, не было следов ржавчины — их чистили и смазывали. Пристройка вплотную примыкала к стене базара. Глухая кирпичная кладка нигде не прерывалась отверстиями или щелями. Отойдя в сторону, Рейт сказал: «Мы видели все, что нужно было видеть».

«Неужели? — Кауч с сомнением разглядывал пристройку, псилью и пустырь. — Не нахожу ничего примечательного. Какое отношение все это имеет к подводным бегам?»

«Самое непосредственное».

Они стали возвращаться к унылому скоплению мазанок. По пути Рейт сказал: «Скорее всего, мы могли бы сделать все необходимое сами, но помощь двух надежных людей упростит решение задачи».

Кауч покосился на него с почтительным недоверием: «Вы решительно намерены выиграть на подводных бегах?»

«Безусловно, если выигрыш выплачивается сразу и полностью».

«С этим не должно быть проблем, — сказал Кауч. — Если деньги поставлены на поле выигравшего цвета, крупье платит десятикратную сумму перед началом следующего заплыва, таковы правила. Ну хорошо, допустим, вы знаете, как его перехитрить. Как мы поделим прибыль?»

«Половина мне, половина вам и вашим двум помощникам».

Кауч поджал губы: «По-моему, что такое распределение доходов в какой-то степени несправедливо. Если проект осуществляется совместно, один участник не должен получать в три раза больше каждого другого».

«Должен, — уверенно возразил Рейт, — если без его участия остальные не получат и ломаного гроша».

«Убедительное соображение, — вздохнул Кауч. — Мы будем действовать в соответствии с вашими рекомендациями».

Они вернулись в кафе. Рейт поискал Сеитикс — поблизости ее не было. «Я должен найти мою спутницу, — сказал он цзафатрийцу. — По всей видимости, она ждет меня в гостинице».

Кауч выразил согласие учтивым жестом. Рейт направился в гостиницу, но и там обнаружил только открытый пустой номер. Расспрашивая распорядителя, он узнал, что Сеитикс приходила и снова ушла, не оставив никаких указаний, свидетельствовавших о ее местопребывании. Рейт вышел на набережную и огляделся. Справа разгружали фелуку портовые рабочие в выцветших красных камзолах с кожаными наплечниками. Слева начиналась базарная толкотня.

«Нельзя было оставлять ее одну, — укорял себя Рейт, — особенно после утренней размолвки!» Он воспринимал, как должное, более или менее разумное и последовательное поведение девушки, и никогда не затруднялся попытками угадать ее фактическое душевное состояние. Рейт проклинал себя за бессердечность и эгоцентризм. Сеитикс переживала напряженные, трагические эмоциональные срывы, в ней одновременно просыпались все фундаментальные жизненные процессы. Рейт быстро вернулся в кафе. Кауч взглянул на него со спокойной благожелательностью: «Вы чем-то озабочены».

«Девушка — моя спутница — не могу ее найти».

«Пустое, — махнул рукой Кауч. — Все женщины одинаковы. Она пошла на базар купить какую-нибудь безделицу».

«Нет. У нее нет денег. Она совершенно неопытна, и никуда без меня не ушла бы — хотя...» — Рейт обернулся в сторону далеких холмов — туда, где дорога поднималась к перевалу и неприступным логовам упырей. Не решилась ли она вернуться в Убежища? Другая мысль обожгла его, как льдом: гжиндры! Рейт подозвал подростка-служку: «Сегодня утром я здесь завтракал с молодой женщиной. Ты ее помнишь?»

«Прекрасно помню. Утром на ней был оранжевый тюрбан на манер хедаджийского. Потом она приходила без него», — отвечал наблюдательный отпрыск тангов.

«Она здесь была еще раз?»

«Да. Сидела вот здесь в поясе соблазнения и любезничала с бойцом-чемпионом, Отвайлом. Какое-то время они пили вино, потом вместе ушли».

«Она ушла с ним по собственной воле?» — Рейт не мог поверить своим ушам.

Служка лениво пожал плечами, с плохо скрытым пренебрежением: «На ней был пояс соблазнения, она не протестовала и опиралась на руку Отвайлу — возможно, чтобы удержаться на ногах, потому что, если хотите знать, явно выпила лишнего».

«Куда они пошли?»

Плечи отрока снова равнодушно подернулись: «Отвайл живет недалеко. Полагаю, они направились в его апартаменты».

«Проводи меня туда».

«О, нет! — служка мотал головой. — Я на работе. Кроме того, пусть кто-нибудь другой лезет в дела Отвайла, только не я!»

Рейт злобно подскочил к служке, топнув ногой — тот отпрянул от неожиданности, налетев на стол.

«Сейчас же!» — выдохнул Рейт.

«Да-да, пойдемте — зачем же так? — только быстрее, мне строго запрещено покидать кафе».

Они бежали сырыми задворками Урманка в путанице теней и пивного света Карины 4269, там и сям пробивавшегося между кривыми остроконечными крышами. Служка остановился и указал на дорожку между плотными зарослями зеленых и пурпурных кустов, доходивших Рейту до плеч: «В конце сада — комнаты Отвайла». С этими словами он пустился вприпрыжку обратно на набережную. Цепляясь за кусты, Рейт пробежал по тропинке к коттеджу из резного дерева и волокнистых полупрозрачных панелей. Приближаясь, он услышал раздавшийся внутри внезапный яростный рев и возглас: «Нечистая!». За возгласом последовали звук удара плетью, жалобное всхлипывание. У Рейта задрожали колени. Пошатнувшись, он бросился вперед и распахнул дверь. На полу скорчилась обнаженная Сеитикс с подернутыми пеленой глазами. Над ней стоял Отвайл. Сеитикс приподнялась и села, неподвижно глядя на Рейта — у нее на щеке горела красная полоса.

Отвайл медленно произнес голосом, глухим от гнева: «Кто смеет вторгаться в мой дом?»

Рейт не слышал. Подобрав с пола разорванную в клочья ночную рубашку Сеитикс, он повернулся к Отвайлу. В двери показался Кауч: «Адам Рейт! Забирайте девушку и уходите. Не связывайтесь!»

Рейт не слышал. Он медленно двинулся к Отвайлу — тот ждал, подбоченившись и холодно усмехаясь. Рейт подходил ближе. Высокомерная улыбка призового бойца, на полторы головы выше Рейта, становилась все шире.

Сеитикс встала и хрипло выдавила: «Он не виноват. Я надела оранжевый пояс... Я не знала».

Рейт медленно отвернулся, подобрал серую блузу девушки и кое-как натянул ее на тонкое дрожащее тело. Он заметил то, что вызвало ярость Отвайла, и с трудом подавил громкий возглас печали, жалости — и ужаснувшего его самого мрачного веселья. Обняв Сеитикс за плечи, он повел ее прочь.

Чемпион был недоволен. Он ждал прикосновения, движения, слова — чего-нибудь, что послужило бы сигналом к сокращению мышц. Непобедимому бойцу отказывали в удовольствии избить человека, вломившегося к нему в дом! Нараставшее бешенство прорвалось. Отвайл рванулся вперед, встал боком к Рейту и высоко занес согнутую ногу, чтобы нанести сокрушительный удар.

Рейт обрадовался вызову. Развернувшись на месте, он зажал мускулистую лодыжку, вытащил скачущего на одной ноге Отвайла в сад и швырнул его с разгона в заросли алого бамбука. Отвайл выпрыгнул из образовавшейся просеки с живостью леопарда. Остановившись, он вытянул руки вперед, скорчив ужасную гримасу, быстро сжимая и разжимая кулаки. Рейт нанес быстрый боксерский удар в гримасу. Отвайл даже не покачнулся и шагнул вперед, чтобы схватить обидчика. Рейт отступил, молотя ребрами ладоней по толстым кистям бойца. Отвайл надвигался, прижимая Рейта к стене коттеджа. Рейт сделал ложный выпад правой, огрел бойца по голове кулаком левой руки. Одновременно отталкиваясь обеими широко расставленными ногами, Отвайл подскакивал чуть ближе, еще ближе — и вдруг, напряженно взбугрившись и разразившись оглушительным воплем, размахнулся огромной открытой ладонью. Уворачиваясь, Рейт бросился на землю и изо всех сил пнул бойца в нижнюю часть живота. Отвайл инстинктивно поджал руками колено. Сидя на корточках, Рейт схватил задранную ступню и рывком распрямился, опрокинув противника плашмя на спину. Отвайл упал тяжело, как поваленное дерево, ударился головой. Несколько секунд он лежал оглушенный, потом с трудом приподнялся и сел по-турецки. Удостоив чемпиона одним взглядом через плечо, Рейт повел Сеитикс к выходу из сада. Кауч вежливо поклонился Отвайлу и последовал за Рейтом.

Сеитикс, вернувшись с Рейтом в гостиницу, сидела у себя на кушетке в серой рубашке, обхвавтив себя руками, обмякшая и жалкая. Рейт сел рядом с ней: «Что произошло?»

Слезы лились по щекам девушки, капали с подбородка — она закрыла лицо руками. Рейт гладил ее по голове. Наконец она вытерла глаза: «Не знаю, что я сделала неправильно — наверное, надела пояс из тюрбана. Он заставлял меня пить вино, пока у меня не закружилась голова, потом повел меня по улице... Мне было странно, нехорошо. Я едва переставляла ноги. У него в доме я не хотела раздеваться, он стал сердиться. А когда он меня увидел, то разозлился еще больше. Он сказал, что я грязная... Я не знаю, что делать. Я больна, я умираю».

Рейт сказал: «Ты не больна и не умираешь. Просто твой организм начинает приходить в естественное состояние. Не волнуйся, все пройдет».

«Значит, я не грязная?»

«Конечно, нет, — Рейт поднялся на ноги. — Я пошлю за служанкой. Она поможет тебе привести себя в порядок. Потом лежи тихо и выспись, пока я не вернусь — надеюсь, у меня будут деньги снять каюту на корабле».

Сеитикс слабо кивнула. Рейт вышел из комнаты.

В кафе Рейт нашел Кауча с двумя молодыми цзафатрийцами, приехавшими в Урманк на второй телеге. «Познакомьтесь, Шазар и Видциш, — представил их Кауч. — «Оба достаточно сообразительны. Не сомневаюсь, что они смогут выполнить любые разумные указания».

«В таком случае, — сказал Рейт, — займемся делом. У нас уже не так много времени».

Все четверо быстро шли по набережной, пока Рейт разъяснял свою теорию. «Теперь мы проверим мои предположения, — закончил он. — Учтите, я могу ошибаться, в каковом случае проект обречен на провал».

«Не думаю, — ответил Кауч. — Вы привели неопровержимые аргументы. Все стало ясно, как день. Да здравствуют деньги, да здравствует разум!»

«Жизнь часто опровергает самую безукоризненную логику, — возразил Рейт. — Посмотрим!»

Они прошли мимо площадки для подводных бегов. Трое заядлых игроков уже заняли места на скамьях вокруг прилавка, хотя крупье еще не появился. Рейт ускорил шаги — к воротам, по безрадостным трущобам старого города, к пристройке под старой псильей. Не доходя метров двадцать до пристройки, заговорщики спрятались в полуразрушенной мазанке на краю пустыря.

Прошло десять минут. Рейт начинал нервничать: «Проклятие! Мы опоздали!»

Один из помощников, Шазар, показал рукой далеко за пустырь, туда, где постепенно закруглявшейся кольцевой стены уже не было видно: «Подходят двое».

Действительно, по тропинке под стеной беззаботными уверенными шагами приближались двое, один в длинной белой тоге и квадратной белой феске волхва с острова Эрзе. «Угревод!» — пробормотал Кауч. На втором, молодом человеке лет двадцати, были светло-розовый плащ и розовая тюбетейка потемнее. У пристройки они расстались — крупье пошел дальше, к воротам. Виддиш заметил: «Легче было бы напасть на старого жулика и отобрать у него кошелек. В конце концов, результат один и тот же».

«К сожалению, он не носит деньги с собой, — отозвался Кауч, — и нарочно всем об этом рассказывает. Каждый день сундук с цехинами доставляют на площадку для бегов четыре вооруженных раба под присмотром его старшей жены».

Юноша в розовом подошел к двери пристройки, вставил ключ в замок, трижды повернул, навалился плечом, открыл тяжелую дверь и вошел внутрь. Обернувшись на шорох и обнаружив Рейта и Шазара, прокравшихся за ним, он порядком удивился и растерялся, но попробовал напустить на себя суровый вид: «В чем дело? Вы кто такие?»

«Слушай внимательно, повторять не буду, — сказал Рейт, предупреждающе направив на него указательный палец. — Ты выполнишь наши указания неукоснительно. Твоя жизнь висит на волоске. При первой попытке неподчинения тебя повесят за ноги на псилье. Все ясно?»

«Ясно», — дрожащим голосом отвечал юноша в розовом.

«Расскажи, как вы надуваете публику».

Ассистент угревода колебался. Рейт кивнул Шазару — тот вынул из-за пазухи моток жесткой веревки. Молодой человек сглотнул и стал быстро говорить: «Все очень просто. Я раздеваюсь, залезаю в бак, — он показал на цилиндрический сосуд чуть больше метра в диаметре, темневший у стены в глубине пристройки. — Труба сообщается с резервуаром по ту сторону стены. Уровень воды здесь и там всегда один и тот же. Я ныряю, плыву по трубе в потайную нишу резервуара. Как только я слышу, что крышка захлопнулась, я отодвигаю дверцу, ловлю нужного угря и кладу его в канал у слива в желоб. Другие угри остаются в центральном колодце и отстают».

«Каким образом крупье дает знать, какого угря следует выловить?»

«Он стучит пальцем по крышке, пока говорит».

Рейт повернулся к Каучу, стоявшему у двери: «Мы с Шазаром здесь управимся. Идите, занимайте места у прилавка». Вернувшись к юноше в розовом, Рейт спросил: «В нише у резервуара хватит места на двоих?»

«Может быть, — молодой человек поморщился. — Наверное, хватит. Но как мне быть? Если я вас послушаюсь, представляете, что со мной сделает хозяин? Что я ему скажу?»

«Правду, — посоветовал Рейт. — Объясни, что тебе шкура дороже его цехинов».

«С его точки зрения моя шкура намного дешевле».

«Нпчего не поделаешь, — пожал плечами Рейт. — Ты знал, чем рисковал, когда нанимался на такую работу. Когда мы должны быть в колодце?»

«Через минуту».

Рейт разделся до трусов: «Если по какому-то недоразумению крупье что-нибудь заподозрит... Последствия тебе известны, пеняй на себя».

Ученик угревода угрюмо почесал в затылке, сбросил плащ и другую одежду: «Ну что, пошли?» Он залез в бак, обернулся: «В трубе темно, но она прямая».

Рейт тоже втиснулся в бак. Юноша набрал воздуха, погрузился под воду. Рейт сразу последовал его примеру. Нащупав на уровне колена верхний край круглого отверстия в стене, он нырнул вперед головой в подземную трубу чуть шире плеч, стараясь не отставать от помощника угревода.

Они вынырнули в тесном пространстве пустотелой стенки круглого бетонного резервуара, шириной сантиметров тридцать — голова едва помещалась над водой. Свет проникал в полость через намеренно оставленные, хитроумно расположенные щели. Занимая то или иное положение, можно было видеть левую и правую стороны П-образного прилавка. Рейт убедился в том, что Кауч и Виддиш заняли места.

Над самым ухом раздался громкий голос крупье: «Добро пожаловать! Новый день, новая удача! Снова начинаются знаменитые подводные бега! Кто сегодня разбогатеет? Кто проиграет? Никто не знает — может быть я, может быть вы. Но главное — игра, главное — азарт! Я вижу новые лица. Значит, нужно объяснить наши простые правила. Перед вами прилавок, размеченный полями одиннадцати цветов. Ставьте любую сумму на любой цвет. Тому, кто угадал цвет угря-победителя, я плачу в десять раз больше поставленной суммы. Смотрите, вот беговые угри тех же цветов: белый, серый, рыжий, голубой, шоколадный, темно-красный, пунцовый, синий, зеленый, фиолетовый, черный. Есть вопросы?»

«Есть! — закричал Кауч. — Вы сказали, что можно ставить любую сумму. Буквально любую?»

«Вот тут, в сундуке, десять тысяч цехинов. Это все мои деньги, больше я не в состоянии платить. Пожалуйста, делайте ставки!»

Наметанным глазом крупье оценил столбики и пригоршни цехинов на разноцветных полях. Подняв крышку, он поместил угрей в центральный колодец резервуара: «Ставки сделаны! Будьте добры, уберите руки за загородку». Говоря, крупье слегка постучал пальцем по металлической крышке: «тук-тук, тук-тук».

«Два-два, — прошептал его помощник. — Зеленый». Он бесшумно отодвинул панель в стенке, протянул руку в колодец, ловко ухватил зеленого угря, поместил его у самого слива в желоб, быстро убрал руку и закрыл раздвижную дверцу.

«Выиграл зеленый! — объявил крупье. — Значит, мне платить! Двадцать цехинов закаленному ветром и солнцем моряку... Делайте ставки, дамы и господа!»

Крышка тихо прозвенела: «тук, тук-тук-тук». «Пунцовый», — шепнул помощник, поймал и выпустил вперед пунцового угря.

Рейт прижался глазом к щели. Два раза Кауч и Виддиш рискнули парой цехинов каждый. Перед третьим раундом они поставили по тридцать цехинов на белые поля.

«Ставки сделаны! — говорил крупье. — Ничего не меняйте: начинается заплыв». Крышка резервуара опустилась. «Тук, тук», — простучал угревод.

«Шоколадный», — помощник стал открывать дверцу.

«Белый, — сказал Рейт. — Выиграет белый».

Юноша тихо застонал, не открывая рта, но поместил белого угря у заслонки, открывавшей отверстие желоба.

«Еще одно соревнование загадочных речных змей! — беспечно трепал языком крупье. — На этот раз победил шоколадный... Шоколадный? Белый! Да, белый. Ха! Я уже путаю цвета, старость не радость... Какое огорчение, какая беда! Сегодня у нас два счастливчика: триста цехинов вам, господин хороший, и триста цехинов вам... Забирайте деньги. Как? Вы оба ставите весь выигрыш?»

«Была не была! Повезло раз — повезет другой!»

«Оба — на темно-красного?»

«Ага! Видите, летят два кровекрыла, сели на ветку? Что это, как не знамение?»

Угревод улыбнулся в небо: «Кто может угадать судьбу? От всей души надеюсь, что вы прогадаете. Ну что же, все ставки сделаны? Тогда соберем угрей, прикроем крышку. Пусть самый быстрый из угрей решит, кому сопутствует удача!» Рука крупье чуть задержалась на крышке, ноготь ударил по металлу один раз: «Они извиваются, они мечутся, они ищут дорогу к свету! Скоро мы узнаем, кто победитель... Вот он! Синий?» Хозяин бегов не сдержал отчаянного стона и сказал упавшим голосом: «Темно-красный». Бегая глазами, он переводил взгляд с каменной физиономии Кауча на открыто ухмыляющегося Видциша: «Ваше предчувствие оправдалось. Поразительно».

«Что я говорил? — сказал Кауч. — А вы мне не верили. Платите выигрыш».

«Неслыханное дело, — угревод медленно и мрачно отсчитал каждому по три тысячи цехинов, задумчиво покосился на резервуар. — Вам были еще какие-нибудь знамения?»

«Не вижу ничего особенного. Но, так и быть, поставлю сотню на черное».

«Я тоже!» — объявил Видциш.

Крупье пребывал в нерешительности — потирал гладко выбритый подбородок, посматривал на напряженно ждавших игроков. «Невероятно! — он спустил угрей в колодец резервуара. — Все ставки сделаны?» Положив руку на крышку, крупье нервно и резко ударил по ней два раза ногтем, обратив отсутствующее лицо к прилавку: «Прекрасно, я открываю заслонку». Потянув рычаг вверх, он быстро подошел к стеклянному бассейну в конце желоба: «Так-так. И что же мы видим? Черный!»

«Ах, хорошо! — Кауч ударил кулаком по прилавку. — Многие годы мы выбрасывали честно заработанные гроши, надеясь на скользких извращенных тварей! Есть в мире справедливость? Извольте заплатить сполна!»

«Получите: две тысячи, — угревод хрипел, будто его душили. — Сегодня я больше не могу работать. Разболелись суставы — меня, наверное, продуло. Бега закончены, до завтра».

Рейт, а за ним и помощник хозяина бегов немедленно вернулись в пристройку. Юноша накинул розовый плащ, схватил тюбетейку и пустился наутек.

Рейт и Шазар направились к воротам через старый город. По дороге им встретился крупье, быстро шагавший в хлопающей на ветру белой тоге. Лицо угревода, обычно благожелательное и предупредительное, покрылось красноватыми пятнами — он сжимал в руках здоровенный кол, потряхивая его движениями, не предвещавшими ничего доброго.

Кауч и Видциш ждали на набережной. Кауч передал Рейту туго набитый кошель, приятно оттягивавший руку: «Ваша доля — четыре тысячи цехинов. Мы провели весьма поучительный день».

«Что и говорить, затея удалась! — сказал Рейт. — Наше сотрудничество оказалось взаимовыгодным — редчайшее событие на Тшае».

«Мы сразу же возвращаемся в Цзафатру, — сообщил Кауч. — А вы?»

«Меня ждут неотложные дела. Мы тоже отправляемся без промедления».

«В таком случае прощайте!» — трое цзафатрийцев пошли своей дорогой. Рейт отправился на базар и сделал несколько покупок. Вернувшись в гостиницу, он подошел к комнате Сеитикс, постучал в дверь. Его сердце стучало от радостного волнения.

«Кто там?» — позвал тихий голос.

«Это я, Адам Рейт».

«Сейчас», — дверь открылась. Выглянула Сеитикс с покрасневшим заспанным лицом. Она только что натянула бесформенную серую блузу.

Рейт отнес узлы и свертки на кушетку: «Это. и вот это, и это тоже, и это — все тебе».

«Мне? Что это?»

«Открой, посмотри».

С опаской поглядывая на Рейта, девушка развернула узлы и пару минут стояла, молча разглядывая их содержимое.

Рейт почесал в затылке: «Тебе не нравится?»

Она обернулась с обиженным лицом: «Ты хочешь, чтобы я была такая же, как другие?»

Вопрос застал Рейта врасплох — он ожидал одобрения, возмущения, равнодушия — но не этого. Осторожно подбирая слова, он сказал: «Предстоит далекий путь. Лучше не выделяться, не привлекать внимания. За нами охотятся гжиндры. Нужно одеваться так, чтобы как можно меньше отличаться от попутчиков».

«Я забыла».

«Что тебе нравится больше всего?»

Сеитикс подняла длинное темно-зеленое платье, осторожно положила обратно, взяла оранжево-красную блузу с желтовато-белыми панталонами, потрогала шикарный светло-каштановый костюм с черным жилетом и короткой черной накидкой: «Не знаю, я в этом не разбираюсь».

«Надень что-нибудь».

«Сейчас?»

«Конечно!»

Сеитикс опять стала перебирать одежду, неуверенно посмотрела на Рейта. Тот усмехнулся: «Ничего, ничего. Я уйду».

Закрывшись у себя, Рейт тоже переоделся — он купил себе серые бриджи и темно-синюю куртку. Цзафатрийский комбинезон из волокна утесника он решил выбросить. Завязывая его в освободившийся узел, Рейт нащупал в складках забытую кожаную папку. Поколебавшись, он переместил ее за подкладку новой куртки: вдруг пригодится? В любом случае это был редкий, уникальный сувенир. Рейт вышел в приемную гостиницы. Скоро появилась Сеитикс в длинном зеленом платье. «Зачем ты на меня так смотришь?» — спросила она.

Рейт не мог сказать правду — он вспоминал их первую встречу, когда Зап-210 была бледной немочью, неврастенической тенью в черном облаке плаща. В ней еще осталось что-то былое, главным образом задумчиво-отстраненный взгляд, но теперь ее лицо покрылось здоровым светлым загаром цвета слоновой кости, черные волосы спадали вьющимися локонами на лоб и уже закрывали уши.

«Это платье тебе очень идет», — нашелся Рейт, не придумав ничего лучшего.

Губы девушки слегка подернулись, на мгновение изобразив нечто отдаленно напоминающее улыбку.

Они вышли из гостиницы, направились к фелуке «Ньиахар» и нашли неразговорчивого шкипера, корпевшего над какими-то счетами: «В Казаин? Одну минуту... Могу предложить только каюту-люкс за семьсот цехинов или две койки в кубрике за двести».

 

9

Второе море сковало мертвым штилем. «Ньиахар» выскользнул из узкой гавани на электроструйной тяге, Урманк понемногу растворился в дымчатой дали.

«Ньиахар» плыл в тишине, нарушаемой лишь клокотанием носовой волны. На палубе ненадолго появилась пара попутчиц — пожилые женщины с восковыми желтушными лицами в тонких серых головных платках. Но они поспешили скрыться в маленькой темной каюте.

Каюта-люкс вполне удовлетворяла Рейта. По ширине она занимала всю палубу судна, три больших окна выходили на море с кормы. В альковах с левого и правого борта стояли кровати, утопавшие в мягких матрацах и перинах, чуть затхлых, но самых удобных из всех, какие Рейту привелось испробовать на Тшае. Посередине красовался тяжелый стол из резного черного дерева с двумя столь же массивными креслами по обеим сторонам. На Сеитикс, пребывавшую в сумрачном настроении, торжественный интерьер не произвел впечатления. Сегодня на ней были пыльно-белые панталоны и огненно-красная блуза. Она казалась взвинченной, натянутой, нервно переходила с места на место, останавливаясь без видимой причины, сплетая и расплетая пальцы.

Рейт исподтишка наблюдал за ней, стараясь угадать, что именно нарушало ее спокойствие. Девушка избегала его, стараясь не встречаться с ним глазами. Наконец Рейт спросил: «Тебе нравится на корабле?»

Сеитикс раздраженно пожала плечами: «Я никогда ничего подобного не видела». Направившись к выходу из каюты, она кисло — или, может быть, даже презрительно — скривила губы и вышла на палубу.

Рейт поднял глаза к потолочным балкам, тоже пожал плечами и последовал за ней.

Сеитикс поднялась по переходному трапу на квартердек и теперь стояла, облокотившись на гакаборт и уставившись в горизонт за кормой. Рейт присел на скамью неподалеку и полузакрыл глаза, притворяясь, что греется в водянисто-буроватых солнечных лучах, но тем временем размышлял о загадочном отчуждении спутницы. Как все женщины, она часто вела себя вопреки здравому смыслу, подчиняясь чисто физиологическим побуждениям, но сегодняшний приступ упрямой холодности трудно было объяснить очевидными соображениями. Во многом ее отношение к миру определялось воспитанием, полученным в Убежищах, но следы прошлого уже стирались — она быстро освобождалась от старой оболочки, как бабочка, вылупляющаяся из куколки. «Таким образом, — подумал Рейт, — прежняя личность исчезает, а новая еще не возникла». Эта мысль успокоила его. Девушка излучала очарование, притягательную силу, частично объяснявшуюся глубокой наивностью, прозрачностью побуждений... прозрачностью? Рейт скептически хмыкнул. О прозрачности не было и речи. Он встал рядом с ней: «О чем ты так задумалась?»

Сеитикс холодно смерила его глазами: «Я думаю о себе и о необъятном гхауне. Я помню существование под землей. Теперь я знаю — там, внизу, я еще не родилась. Долгие годы, пока я тихо бродила по туннелям, люди на поверхности жили яркой солнечной жизнью, полной событий, превращений, свежего ветра».

«И поэтому ты ведешь себя так странно?»

«Нет! — воскликнула она с неожиданной страстью. — Не поэтому! Из-за тебя и твоей вечной скрытности! Я не знаю, куда мы едем и что ты собираешься со мной делать».

Рейт нахмурился, глядя в темную кипящую воду за кормой: «Я сам точно не знаю».

«Но у тебя же есть какие-то планы!»

«Есть... Когда мы прибудем в Сивише, я хотел бы вернуться домой — далеко, страшно далеко».

«А я? Что будет со мной?»

Рейт спохватился: действительно, что будет с Сеитикс? Подвергаясь повседневным опасностям, он старался не задавать себе этот вопрос.

«Если хочешь, можешь поехать со мной», — предложил он неуверенно.

В глазах девушки заблестели слезы: «Куда еще мне податься? Продаться в рабство? Уйти к гжиндрам? Надеть оранжевый кушак и предлагать себя прохожим в Урманке? Или просто умереть?» Она отвернулась и быстрыми шагами направилась на носовую палубу мимо группы женщин с грубыми землистыми лицами, искоса провожавших ее бледно-серыми глазами.

Рейт вернулся на скамью... Приближался вечер, черные тучи на севере дышали холодом. Матросы развязали паруса, фелука поплыла быстрее. Сеитикс наконец вернулась на корму со странным выражением лица. Бросив на Рейта взгляд, полный печальной укоризны, она сошла в каюту.

Спустившись туда же, Рейт нашел ее, побледневшую, на кровати.

«Тебе нехорошо?»

«Да».

«Выйди на свежий воздух. Здесь будет только хуже».

Пошатываясь, Сеитикс выбралась на палубу.

«Смотри на неподвижный горизонт, — говорил Рейт. — Во время качки нужно держать голову прямо. Ты скоро научишься правильно двигаться и почувствуешь себя лучше».

Сеитикс стояла у поручня. Тучи настигли фелуку, ветер затих. Судно с обмякшими парусами переваливалось с боку на бок. Небо взорвалось ослепительными фиолетовыми вспышками, трижды ударившими в море за какую-то долю секунды. Сеитикс тихо вскрикнула и в ужасе отшатнулась. Рейт поймал ее, прижал к себе. Палуба содрогалась от грома. Девушка неловко повернулась — Рейт поцеловал ее в лоб, в щеку, в губы.

Солнце садилось в пышных золотых, черных и коричневых лохмотьях. В сумерках начался дождь. Рейт и Сеитикс скрылись в каюте, куда стюард подал ужин — мясной холодец, маринованных моллюсков, галеты. Они поели, глядя в большие окна на море, на дождь и на молнии. Потом, в темной каюте, озаряемой сполохами молний, они стали любовниками.

К полуночи тучи рассеялись, ярко горели звезды. «Смотри! — показал на небо Рейт. — Среди звезд — другие миры, населенные людьми. Один из них называется «Земля»». Сеитикс лежала и слушала, но по неведомой причине Рейт больше ничего не сказал, и скоро она заснула.

«Ньиахар», подгоняемый свежим ветром, с шумом разбивал волны Второго моря, взметая огромные крылья брызг и пены. Прямо по курсу темной глыбой вырос мыс Брейз. Фелука зашла в порт древнего каменного города Стейне, чтобы взять на борт запас пресной воды, после чего продолжила путь по Шанизаду вдоль западного побережья Кислована.

В тридцати километрах к югу в море выдавался длинный полуостров. Под тенистыми купами темно-синих деревьев, усеявшими приморские холмы, гнездились приплюснутые белые купола, широкие бетонные зонты над площадями, наклонные, волнистые колоннады, разделенные сотнями маленьких прудов, извилистыми улочками и ручейками. В прихотливой архитектуре и планировке было что-то давно знакомое Рейту. Он спросил капитана: «Это город часчей?»

«Сонгх, самое южное поселение синих часчей. Я доставлял грузы в Сонгх — рискованное дело. Нужно разбираться в трюках часчей — больная, вымирающая раса, проводят время в садистских развлечениях. В степях Котана сотни разрушенных городов. Когда-то там жили миллионы часчей, и древних, и синих. А теперь что? Одни фунги».

Судно огибало полуостров, следуя на юг. Город растворялся вдали, исчез за мысом. Скоро всеобщее внимание привлек крик матроса. Высоко в небе происходила битва двух воздушных кораблей. Пассажиры высыпали на палубу. На окруженной изящной балюстрадой палубе одного летательного аппарата — сверкающего как елочная игрушка сооружения из элегантно изогнутых серебристых и синеватых металлических поверхностей — лежала дюжина грузных существ в блестящих касках. Другой аппарат, меньших размеров — суровый, уродливо-серый истребитель, вызывающе ощетинившийся стволами — был спроектирован с фанатически безрадостной экономией средств. В выступающей сверху наподобие половины капли прозрачной кабине истребителя сгорбилась команда дирдиров, занятая методическим уничтожением летающей виллы часчей. Противники кружили, ныряя вниз и взмывая вверх, неожиданно сближаясь и расходясь, как пара ядовитых насекомых. Время от времени, выждав подходящий момент, корабли обменивались залпами пескометов, но без заметного эффекта. Фелука постепенно отплывала от места сражения. Далеко в серовато-буром небе танцевали блестки-светлячки, метаясь от рваных облаков до бурунов океанских волн в головокружительной спиральной гонке друг за другом.

Полюбоваться на редкое зрелище вышли все, кто был на борту «Ньиахара», и команда, и пассажиры — даже две старухи, раньше вообще не показывавшиеся. Пока старухи смотрели в небо, вытянув шеи, с головы одной откинулся капюшон, обнажив бледное лицо с тонкими заостренными чертами. Сеитикс, стоявшая рядом с Рейтом, взглянула, тихо ахнула и быстро отвернулась.

Корабль синих часчей падал кормой вниз — его носовые орудия оказались прямо под брюхом бросившегося вдогонку истребителя дирдиров. Часчи дали залп. Аппарат дирдиров подбросило, перевернуло и швырнуло наискось, как брошенную тарелку, в море, где он исчез без следа и всплеска. Воздушный дворец синих часчей выправил траекторию, описал большой круг и не спеша двинулся в направлении Сонгха.

Старухи скрылись в кубрике под палубой. Сеитикс спросила дрожащим шепотом: «Ты заметил?»

«Да».

«Гжиндры».

«Ты уверена?»

«Совершенно уверена».

«Надо полагать, гжиндры иногда путешествуют так же, как и все остальные, — без особого убеждения произнес Рейт. — Пока что они ничего не сделали, чтобы нам помешать».

«Но они здесь, на борту! Гжиндры не решились бы сесть на корабль без особой причины!»

Рейт скептически погладил подбородок: «Пусть так — что ты предлагаешь предпринять?»

«Удавить их!»

Несмотря на все запреты подземного мира, Сеитикс была и оставалась дочерью Тшая. Рейт сказал: «Пока что преимущество на нашей стороне. Мы знаем, что они за нами увязались. Они еще не знают, что мы их обнаружили. Остается только быть начеку».

Сеитикс сомневалась в эффективности пассивной обороны, но Рейт наотрез отказался душить старых женщин в темном углу.

Плавание продолжалось. Фелука двигалась на юго-запад к Зашанским островам. Дни чередовались без знаменательных событий, изменялась только погода. Каждое утро Карина 4269 вспыхивала над горизонтом, распространяя зарю цвета увядшей розы, переходившей по краям в приглушенно-бронзовое сияние. К полудню небо затягивалось высокой дымкой, слегка растворявшей солнечный свет — море лоснилось, как старый шелк. Вечера были долгими. Каждый закат превращался в величественное аллегорическое представление: побоище рыцарей света и князей тьмы, неизбежно завершавшееся печальным торжеством ночи. Всходили луны — порой розовый Аз, порой голубой Браз. Иногда верхушки мачт «Ньиахара» пропадали в безлунной звездной бездне.

Затянувшийся приятный отдых был для Рейта желанной передышкой, но его грызла тревога: что происходило в Сивише? Найдет ли он звездолет целым и невредимым, или все его планы пойдут прахом? Жив ли коварный Айла Вудивер? Что замышляют дирдиры в своем кошмарном городе по другую сторону пролива? И какое задание выполняют две старухи, подосланные гжиндрами? Эти появлялись на палубе только глубокой ночью, совершали короткую прогулку в носовой части фелуки и возвращались к себе. Как-то раз Рейт притаился в тени на корме и наблюдал за ними, чувствуя, как волк в засаде, что у него шерсть поднимается на загривке. Он так и не понял, почему Сеитикс с уверенностью причисляла их к гжиндрам, но в отсутствие достаточной информации вынужден был предполагать худшее — мысли о будущем пробуждали самые мрачные опасения.

Однажды, в бледно-рыжеватой утренней мгле, из моря показались Зашанские острова, три вулканических столба среди круто спускающихся уступами берегов, усыпанных валунами и заросших псильями, кьянтусами, свечным орехом и перелетиполем. На каждом острове к центральному утесу карабкался город — кривосторонний треугольник похожих на ульи хижин, насевших одна на другую, как соты в осином гнезде. Хижины воззрились в море сотнями пустых черных глаз-бойниц, в воздух поднимались сотни струек дыма.

«Ньиахар» зашел в гавань крайнего южного острова и, маневрируя, чтобы не столкнуться с отходившим паромом, приблизился к пристани, где ждали колченогие зашанские портовые рабочие в черных набедренных повязках-дхоти и черных полусапожках с загнутыми вверх носками. Они подхватили швартовы, «Ньиахар» причалил. Как только спустили трап, на палубе началась толчея. Грузчики открыли люки, стали носить на берег кипы выделанной кожи, мешки с мукой из стручков травы пилигримов, ящики с хозяйственной утварью.

Рейт и Сеитикс тоже сошли на берег. Шкипер угрюмо прикрикнул им в спину: «Отправление точно в полдень, опоздавших не ждем!»

Вдоль берега была устроена прогулочная эспланада. Над ней громоздились крутые террасы, тяжеловесно инкрустированные гроздьями ульеподобных жилищ. Сеитикс обернулась через плечо: «Идут».

«Гжиндры?»

«Да».

Рейт с отвращением крякнул: «Ты права. Им приказано не спускать с нас глаз».

«Нам уготована участь хуже смерти, — бесцветно промолвила Сеитикс. — В Казаине они доложат пнуме, и ничто нам не поможет — мы кончим свои дни в непроглядной тьме».

Рейт не ответил — сказать было нечего. По соседству с основной гаванью двумя пирсами огородили док-бассейн для паромов. Рейт и Сеитикс задержались, наблюдая за прибытием парома с других островов — широкой баржи с одинаковыми рубками управления на носу и на корме. Едва уместившись между пирсами, баржа приткнулась к эспланаде. На берег высыпала целая толпа, не меньше двухсот зашанцев всех возрастов и размеров. Такая же толпа хлынула с берега на паром — длинная вереница пассажиров, плативших толстяку, сидевшему перед будкой у прохода, образованного распахнутыми панелями носового борта. Как только все взошли на палубу, паром отошел от берега. Нос превратился в корму, панели закрыли уже на ходу. Минуту-другую Рейт смотрел вслед удалявшейся барже, потом отвел Сеитикс в открытое кафе для ожидающих напротив дока, усадил на скамью за столом, поймал официанта, заказал сладкого вина с бисквитами и пересек эспланаду, чтобы побеседовать с толстым контролером, пересчитывавшим цехины в будке. Сеитикс нервно озиралась по сторонам. Поодаль, под уступом в тени каменной лестницы, спускавшейся к морю, притаились две неподвижные фигуры в сером. «Гадают, куда это мы собрались», — подумала Сеитикс.

Рейт вернулся: «Следующий паром отходит примерно через час — за пятнадцать минут до полудня. Я уже заплатил за проезд».

Сеитикс не понимала: «Но в полдень мы должны быть на борту фелуки?»

«Так точно. Гжиндры поблизости?»

«Только что сели за стол — в глубине, под навесом».

Рейт мрачно усмехнулся: «Они у меня поломают голову».

«О чем? Им ничего не стоит пройти за нами на паром».

«В том-то и дело».

«Значит, мы поедем на другой остров? Зачем? Бесполезно!»

«Не совсем. С другого острова может отплывать другой корабль — а куда, гжиндры не знают».

«Ты уже расспросил про корабль?»

«Нет».

«В любом случае, тогда гджиндры поедут с нами, а «Ньиахар» отправится без нас!»

«Надо полагать. Не думаю, что капитана будут терзать угрызения совести».

Проходили минуты. Сеитикс волновалась: «Скоро полдень». Она то и дело посматривала на Рейта с бесхитростным недоумением. Ни один человек на Тшае — по крайней мере из тех, кого она видела — не походил на него ни поведением, ни внешностью.

«А вот и паром, — Рейт встал из-за стола. — Пойдем-ка поближе к доку, нам нужно быть первыми в очереди».

Сеитикс тоже поднялась. Рейт выводил ее из себя: что он задумал? Они подошли к самой кромке воды. Вокруг собрались другие пассажиры — толкаясь, потея, сплетничая, ругаясь. Рейт спросил: «Где гжиндры?»

Сеитикс оглянулась: «Стоят в конце очереди».

Паром причалил — бортовые панели открылись, прибывшие повалили на берег.

В суматохе Рейт бормотал подруге на ухо: «Держись поближе к будке сборщика цехинов. Проходя мимо, быстро спрячься внутри. Он не возражает».

«Ага!»

Стали впускать отъезжающих. Рейт и Сеитикс поспешно протиснулись вперед. Оказавшись у будки контролера, Рейт нагнулся и одним шагом проскользнул внутрь. Через секунду Сеитикс была там же. Напирая друг на друга, островитяне передавали сборщику кристаллы, поднимаясь на палубу. В числе последних, вглядываясь в мельтешащую на пароме толпу, шли старухи-гжиндры. Понукаемые опаздывающими, они взошли на палубу. Толстяк-контролер сразу захлопнул бортовые панели. Паром дрогнул, медленно отчалил и набрал скорость, выходя из гавани. Рейт и Сеитикс выбрались из будки. «Почти полдень, — сказал Рейт. — Пора возвращаться на фелуку».

 

10

Порывистые ветры гнали «Ньиахар» на юго-восток, к берегу Кислована. Волны чернильно-черного моря вздымали и сбрасывали фелуку, шипя белой пеной.

Утром еще одного непогожего беспокойного дня Сеитикс присоединилась к Рейту, стоявшему на носу. Несколько минут они молча смотрели на жидкие соленые горбы, в упрямом волнении разбивавшие золотой свет Карины 4269 на тысячи осколков и призм.

Сеитикс спросила: «Что с нами будет?»

Рейт покачал головой: «Не знаю. Что будет, то будет».

«Но ты все время не в себе. Ты чего-то боишься?»

«Я боюсь человека по имени Айла Вудивер. Не знаю, жив он или нет».

«Кто такой Айла Вудивер? Чем он тебя пугает?»

«Вудивер — умный, опасный человек. Я его встретил в Сивише. Скорее всего, он мертв. Я надеюсь, что он мертв. Меня похитили во сне. Мне снилось, что ему раскроили голову».

«Тогда о чем ты беспокоишься?»

Рейт подумал, что рано или поздно ему все равно придется объясниться начистоту. Может быть, настало удобное время: «Ты помнишь, я говорил тебе о других мирах среди звезд?»

«Помню».

«Один из этих миров называется «Земля». В Сивише я построил звездолет, с помощью Айлы Вудивера. Я хочу улететь на Землю».

Сеитикс смотрела на бушующие воды: «Зачем тебе лететь на Землю?»

«Я там родился. Я хочу домой».

«О!» — с неизъяснимым выражением произнесла его подруга, задумалась, испуганно покосилась на него.

Рейт с горечью сказал: «Ты подозреваешь, что я не в своем уме».

«Давно подозреваю. Далеко не первый раз».

Рейт, приготовившийся к положительному ответу, был, тем не менее, неприятно поражен: «Неужели?»

Сеитикс выдавила печальную улыбку: «Подумай о своих действиях. Вспомни, что ты делал в Убежищах, в роще хоров, вспомни, как ты подменял цветных угрей в Урманке».

«Я действовал лихорадочно, в отчаянии — так же, как на моем месте действовал бы любой человек с Земли, попавший в западню».

Сеитикс задумчиво изучала бушующий океан: «Если ты с Земли, что ты делаешь на Тшае?»

«Мой космический корабль потерпел крушение в степях Котана. В Сивише я построил новый!»

«Гм... Земля — такое райское место, что Тшай тебе невыносим?»

«Люди на Земле ничего не знают о Тшае. Важно, необходимо, чтобы они узнали».

«Почему?»

«По многим причинам. Прежде всего, дирдиры когда-то уже бывали на Земле и ограбили ее. Они могут вернуться».

Она опять покосилась на него: «У тебя есть друзья на Земле?»

«Конечно».

«На Земле... ты жил в своем доме?»

«В каком-то смысле».

«У тебя там жена? Дети?»

«Нет, ни жены, ни детей. Я всю жизнь работал в космосе».

«А когда ты вернешься — что тогда?»

«Сейчас мои планы не заходят так далеко. Все зависит от происходящего в Сивише».

«Ты меня возьмешь с собой на Землю?»

Рейт обнял ее за талию: «Конечно, я возьму тебя с собой».

Сеитикс вздохнула с явным облегчением, потом показала рукой вперед: «Смотри, там, где блещет солнце — остров».

Остров — огромный, обнаженный базальтовый утес — оказался первым из тысяч таких же бесплодных скал, изъязвивших поверхность моря подобно россыпи черных грибов. Здесь водились бесчисленные стаи летучих морских хищников, еще не встречавшихся Рейту. Каждая тварь представляла собой бороду свисающих, как у медузы, розовых щупалец, поддерживаемую в воздухе четырьмя быстро вибрирующими крыльями, производившими шмелиное гудение. Щупальца окружали центральный хобот с большим выпуклым глазом на конце. Существа эти шныряли вверх и вниз, внезапно замирая неподвижно, падали на воду, погружая щупальца и хобот, и ту же взлетали, унося мелких корчащихся морских животных. Порой они случайно зависали над палубой фелуки — тогда матросы в ужасе убегали и прятались в баковой надстройке.

Шкипер, тоже вышедший на носовую палубу, презрительно усмехнулся: «Они верят, что это кишки и глаза утонувших моряков. Мы плывем по проливу Смерти. Острова называют Зубами Смерти».

«Как вы находите безопасный путь ночью?»

«Никогда не лавирую здесь ночью, — возразил капитан. — В проливе Смерти и днем легко налететь на скалу. Вокруг утесов — сотни затонувших кораблей, подводные поля белеющих костей. Замечаете тень далеко впереди? Кислован! Завтра будем в Казаине».

Ближе к вечеру длинные полосы перистых облаков растянулись по небу, ветер принялся стонать в парусах. Капитан осторожно подвел «Ньиахар» к ноздреватой черной стене утеса покрупнее — ближе, медленнее, еще ближе, пока бушприт почти не коснулся влажного камня — и здесь, в полузащищенной от ветра тени, бросил якорь. Ураганные порывы перекликались в скалах многоголосыми визгами, холмы воды таранили острые камни, шапки пены вскипали, растекаясь медленными ручейками. Море ревело и бушевало, «Ньиахар» раскачивался во все стороны, толчками дергая за якорную цепь, как зверь, попавшийся в капкан.

С наступлением темноты ветер исчез. Долго еще море вздымалось и опускалось, волнуемое тяжелыми воспоминаниями, но на рассвете Зубы Смерти безмолвно торчали из зеркальных вод, как древние монументы по пояс в коричневом стекле. За ними высились смутные очертания континента.

Преодолев пролив Смерти на электроструйной тяге, в полдень «Ньиахар» зашел в устье длинного узкого залива и через несколько часов встал у причала в Казаине.

На пристани, разглядывая фелуку, задержались два дирдирмена высокой касты — пожалуй, даже безупречные. Молодые и тщеславные, они носили веера фальшивых блестящих антенн приподнятыми выше обычного. У Рейта замерло сердце — он решил, что их прислали его арестовать. Не приготовившись к такому повороту событий, он ждал, взмокнув от страха. Но долговязые лысые мутанты оказались всего лишь зеваками — оба удалились размашистыми шагами в направлении поселения дирдиров, рощи игольчатых шпилей в глубине залива.

Приезжих не подвергали никаким формальностям. Рейт и Сеитикс вынесли пожитки на набережную и беспрепятственно прошли на станцию автофургонов. Большая восьмиколесная машина отправлялась по дороге, пересекавшей наискось полуостров Хаулк. Рейт заказал самую удобную из свободных кают — небольшое отделение с двумя гамаками на третьем ярусе, куда нужно было подниматься по лестнице с задней площадки.

Через час автофургон выехал из Казаина, переваливаясь в каменных колеях. Первое время дорога карабкалась на прибрежное нагорье — открылся широкий вид на пролив Смерти и его Зубы. В восьми километрах к северу машина перевалила через гряду скалистых холмов. Весь оставшийся день автофургон громыхал вдоль полей бобовой лозы, через рощи призрачно-белых страшноцветов, мимо редких поселков.

За два часа до захода солнца машина остановилась у одинокого постоялого двора, где сорок три пассажира отужинали. Примерно половина попутчиков относилась, по-видимому, к расе серокожих, племенную принадлежность других Рейт не мог определить с уверенностью. Двое могли быть степными кочевниками из Котана, еще пятеро ехали, вероятно, с Зашанских островов. Пара желтокожих женщин в хламидах из черной чешуи, скорее всего, относилась к болотному племени с северных берегов Второго моря. Группы людей разного происхождения старались как можно меньше замечать друг друга. Пассажиры ели быстро и сразу возвращались на свои места в автофургоне. Рейт понимал, однако, что взаимное отчуждение тшайских иммигрантов было напускным. Все они прекрасно знали, с кем имеют дело и чего следует ожидать друг от друга, маневрируя в лабиринте расовых сочетаний с инстинктивным автоматизмом, Рейту недоступным.

Рано утром, еще до рассвета, фургон отправился дальше. Карина 4269 взошла, когда они выехали на центральное плато — огромную саванну, поросшую кустами латунницы и редкими висельными деревьями, расцвеченную буграми грибных колоний и пятнами гарпун-травы.

Так прошло пять дней. Рейт почти не замечал пути, снедаемый растущей тревогой. В Убежищах, на барже, плывшей по бесконечному подземному каналу, на берегу Первого моря, в Урманке и даже на борту «Ньиахара» в нем преобладало спокойствие отчаяния. Теперь шансы на успех снова повысились — тем ужаснее была мысль о поражении. Он надеялся, он холодел от недобрых предчувствий, он мысленно умолял фургон ехать быстрее, он боялся представить себе, что его ждет в старом складе на солончаковой пустоши у окраины Сивише. Сеитикс, чувствуя его напряжение или, может быть, отягощенная собственными опасениями, замкнулась в себе и практически не обращала внимания на открывающиеся пейзажи.

По центральному плато, вниз среди оползней гранитного крошева, мимо полей, возделываемых семьями необщительных серокожих фермеров, вперед и вперед катился тяжелый автофургон. Появились признаки присутствия дирдиров — серая столовая гора, утыканная, как подушка для булавок, лиловыми и алыми башнями над долиной в глубоком разломе, окаймленной неприступными каменными стенами и служившей дирдирам охотничьим заказником. На шестой день показалась горная гряда — тыльные склоны длинной вереницы отвесных скал, обращенных к Хейху и Сивише. Всю ночь автофургон трясся по пыльной дороге под стражей голубой и розовой лун.

Луны зашли, восточный горизонт окрасился в тона засохшей крови. Небо охватил темно-пунцовый, оранжево-коричневый, оливково-бежевый пожар. Впереди появились Айзанский залив и неразборчивая груда бетонных строений: Сивише. Еще через два часа заскрипели тормоза — фургон остановился на конечной станции у насыпи, соединявшей город дирдиров с островом Сивише.

 

11

Рейт и Сеитикс пересекли пролив по насыпи среди обычной толпы поденщиков-серокожих, устало возвращавшихся с ночной смены, отработанной на заводах Хейха.

В Сивише все казалось до боли знакомым — Рейт пережил здесь столько волнений и горя, что сердце его не могло успокоиться. Если невероятная удача будет сопутствовать ему и впредь, если он так-таки вернется на Землю, сможет ли он забыть Сивише? «Пойдем, — пробормотал он. — Сюда, на пассажирскую подводу».

Со скрипами и стонами подвода тащилась по грязным улочкам сомнительных кварталов. Наконец они достигли крайней южной остановки, откуда подвода поворачивала на восток к берегу Айзанского пролива. Впереди простиралась солончаковая пустошь с извилистой дорогой к строительному складу Айлы Вудивера.

На первый взгляд все было, как прежде — кучи гравия, песка, шлака, штабели нового кирпича, лужи, груды битого кирпича. В стороне за складом виднелась причудливая маленькая контора Вудивера. Ничего не происходило, никто не появлялся. Грузовые подъемные двери в передней стене склада были закрыты, ветхое строение покосилось заметнее прежнего. Рейт ускорил шаги, приближаясь по дороге. Сеитикс то шла, то бежала, чтобы поспеть за ним.

Оказавшись посреди складской площадки, Рейт осмотрелся по сторонам. Царило полное запустение — ни звука, ни движения. Тишина ничего не объясняла. Старый склад, по всей видимости, собирался завалиться, как если бы его повредило взрывом. Рейт подошел к боковой входной двери, заглянул внутрь. Помещение пустовало, звездолет исчез. В разорванной клочьями крыше зияло небо. Станки повалились и заржавели, полки вдоль стен большей частью обрушились.

Рейт отвернулся и стоял, глядя на солончаки. Что теперь?

В его голове было пусто. Мысли отказывались складываться. Рейт медленно отошел от склада и повернулся к нему лицом. Над главным входом кто-то нацарапал большими буквами: «ОНМАЛЕ». Онмале? Так называлась кокарда вождя кругов — Траз носил ее, когда Рейт впервые встретился с ним в степях Котана. Давно забытое имя расшевелило его оглушенное сознание: где были Траз и Аначо?

Рейт направился к конторе, вошел. Здесь, пока он спал, его отравили газом, здесь гжиндры засунули его в мешок и унесли прочь. Во внутренней комнате за полуоткрытой дверью кто-то тихо храпел на кушетке — какой-то старик. Рейт постучал по стене. Старик проснулся, открыв сначала один слезящийся глаз, потом другой, приподнялся на постели, уселся, накинув на плечи серый плащ, позвал слабым голосом: «Кому что нужно?»

Рейт отбросил обычную осторожность: «Здесь работали техники — куда они делись?»

Дверь распахнулась. Дряхлый сторож вышел и смерил Рейта взглядом с головы до ног: «Кто куда — разбрелись, разбежались. Один... попал туда», — он ткнул корявым большим пальцем в сторону Стеклянной клетки.

«Кто именно?»

Старик снова внимательно рассмотрел Рейта исподлобья: «А вы кто такой будете, что не знаете местных новостей?»

«Я только что приехал, — сказал Рейт, стараясь подавить волнение в голосе. — Что тут случилось?»

«Ваша внешность вроде бы совпадает с описанием человека по имени Адам Рейт, — сказал сторож. — Если вы — Адам Рейт, то сможете назвать известные только вам два имени, лохара и танга».

«Лохара зовут Зарфо Детвайлер. В Маусте мне повстречался некий Иссам Танг».

Сторож боязливо выглянул наружу. Его взгляд с подозрением остановился на Сеитикс: «А это кто такая?»

«Моя подруга. Она меня знает, ей можно доверять».

«Мне строго-настрого приказали иметь дело только с Адамом Рейтом, и ни с кем другим».

«Я — Адам Рейт. Скажите мне то, что вам поручили сказать».

«Не выходите. Я должен задать еще один, последний вопрос». Старик отвел Рейта в угол и хрипло прошептал ему на ухо: «В Коаде Адам Рейт дрался на дуэли с благородным кавалером-яо».

«Кавалер именовал себя «Дордолио». Теперь передайте сообщение».

«Нет никакого сообщения».

Рейт ударил себя кулаком по бедру — запас терпения начинал истощаться: «Тогда почему вы задаете все эти вопросы?»

«Потому что у Адама Рейта есть друг, и этот друг его ждет. Мне поручено отвести Адама Рейта к его другу — после того, как Адам Рейт правильно ответит на все три вопроса».

«Кто этот друг?»

Сторож погрозил указательным пальцем: «Не выйдет! Я на вопросы не отвечаю. Я выполняю указания, ни больше, ни меньше, и тем самым зарабатываю обещанное вознаграждение».

«Ну хорошо, допустим. Каковы полученные вами указания?»

«Я должен проводить Адама Рейта в определенное место, вот и все».

«Прекрасно — пойдемте».

«В любое удобное для вас время».

«Сейчас же!»

«Ладно, ладно», — сторож вышел из конторы и побрел по дороге в город. Рейт и Сеитикс двинулись за ним. Старик остановился: «Без нее. Только с вами».

«Она пойдет с нами. Это необходимо».

«Нет — тогда идти некуда, и я ничего не знаю».

Рейт спорил, злился, упрашивал, прибегал к подкупу, но тщетно. Наконец он спросил: «Далеко ли нужно идти?»

«Недалеко».

«Километр? Два?»

«Недалеко. Мы можем скоро вернуться. Что вы привередничаете? Женщина не убежит. А убежит — найдете другую. Нашли о чем беспокоиться! Я в ваши годы и пальцем не пошевелил бы — пусть себе проваливает на все четыре стороны!»

Рейт изучил пейзаж — дорогу, далекие редкие лачуги на краю солончаковой пустоши, солончаки. По крайней мере, вокруг не было никаких признаков жизни — слабое утешение. Рейт посмотрел на Сеитикс, та ответила неуверенной улыбкой. Некая самостоятельная, бесстрастно и независимо мыслящая часть мозга Рейта подметила, что в этот момент Сеитикс впервые по-настоящему улыбнулась — дрожащей, непонимающей, но тем не менее настоящей улыбкой. Рейт подавленно произнес: «Запрись в конторе на засов. Никому не открывай. Я вернусь как можно скорее».

Сеитикс зашла в контору. Дверь закрылась, послышался глухой стук засова. Рейт обратился к старику: «Поспеши. Отведи меня к моему другу».

«Идите за мной».

Молча прихрамывая, старик повел его по дороге и скоро свернул на тропинку, удалявшуюся по солончакам к группе жалких хижин на окраине города. Рейт нервничал и подозревал неладное. Он позвал: «Куда мы идем?»

Проводник неопределенно махнул рукой вперед.

Рейт требовал ответа: «Кто меня встретит?»

«Друг Адама Рейта».

«Кто он? Айла Вудивер?»

«Мне запретили называть имена. Не могу ничего сказать».

«Не останавливайтесь. Показывайте дорогу».

Старик проковылял к лачуге, стоявшей чуть поодаль от остальных — осевшему, покривившемуся сооружению из заплесневелого серого кирпича, постучал кулаком в дверь, отошел в сторону.

Внутри послышался шорох. В единственном грязном оконце мелькнуло чье-то лицо. Дверь открылась. В проеме стоял Анхе-ат-афрам-Аначо. Рейт резко выдохнул, опустив плечи. Проводник резко спросил: «Все правильно?»

Аначо сказал: «Да. Это Адам Рейт».

«Тогда платите. Мне не терпится убраться подобру-поздорову».

Аначо зашел в хижину и вернулся с кошельком, звенящим цехинами: «Вот твои деньги. Через месяц приходи снова. Если удержишь язык за зубами, получишь еще столько же».

Старик взял кошелек и удалился.

Рейт спросил: «Где Траз? Что стало с кораблем?»

Аначо покачал продолговатой бледной головой: «Не знаю».

«Как?!»

«Я объясню. Тебя украли гжиндры. Айла Вудивер был ранен в голову, но не сдох. Через три дня дирдирмены пришли за Вудивером и утащили его в Стеклянную клетку. Он рыдал, он ползал на коленях, он визжал, но его увели. Немного погодя я слышал, что он на славу развлек публику, лихорадочно топоча, как вспугнутый самец мармонта, и оглашая Клетку диким ревом... Забирая Вудивера, дирдирмены видели звездолет. Мы боялись, что они вернутся. Корабль был готов к вылету — мы решили переместить его подальше от Сивише. Я вызвался остаться, чтобы ждать тебя. Посреди ночи Траз и техники вылетели на звездолете — Траз сказал, что ты знаешь, куда».

«Куда?» — спросил Рейт.

«Мне это неизвестно. Я не хотел знать — на тот случай, если меня арестуют и я не выдержу пытки. Траз написал «Онмале» на ангаре, и сказал, что ты поймешь, где спрятан звездолет».

«Пойдем в контору. Я там оставил подругу».

Аначо спросил: «Ты понял, что имел в виду Траз?»

«Думаю, что да. Не могу сказать с уверенностью».

Они вернулись по тропинке. Рейт осведомился: «Аэромобиль все еще в нашем распоряжении?»

«Жетон у меня. Не вижу, почему бы мы не могли им воспользоваться».

«Все не так плохо, как могло быть! Я интересно провел время, будет о чем рассказать... — Рейт вкратце описал суть своих злоключений. — Мне удалось сбежать из Убежищ. Но на берегу Второго моря за нами увязались гжиндры. Возможно, их наняли хоры, но я почему-то уверен, что их послали пнуме. Мы их видели в Урманке. По всей видимости, те же гжиндры, переодетые старухами, сопровождали нас на борту «Ньиахара». Насколько мне известно, они все еще загорают на Зашанских островах. После этого за нами, кажется, не следили — и я хотел бы покинуть Сивише сразу, пока гжиндры не сообразили, что к чему».

«Я здесь ничего не потерял, — согласился Аначо. — В Сивише беда притаилась за каждым углом».

Они свернули по дороге к старому складу Вудивера. Рейт остановился, как вкопанный. Его опасения, змеиным клубком шевелившиеся в мутной глубине подсознания, оправдались. Дверь в контору была открыта настежь. Рейт бегом бросился вперед, Аначо поспешил за ним.

Сеитикс не было ни в конторе, ни в разрушенном ангаре — нигде.

На влажной земле перед входом в контору остались отпечатки узких голых ступней. «Гжиндры, — сказал Аначо. — Или пнумекины. Больше никто не ходит босиком».

С горячечным изумлением марафонского бегуна, застреленного в спину перед победным финишем, Рейт смотрел на солончаковую пустошь, безмятежно озаренную янтарным вечерним светом. Бесполезно искать, бесполезно бежать по белым пятнам соли, по заросшим тростником болотам, звать и прислушиваться... Что он мог? Ничего не делать — невозможно, немыслимо! Траз, звездолет, возвращение на Землю — все отравлено, все безвозвратно потеряло смысл! Медленно, трудно, как промокшее старое бревно, наконец опускающееся в холодные воды бездонного озера — все прошлое, все стремления, все связи вещей потонули в его уме, оставив только усталое воспоминание об утрате. Рейт опустился на старый ящик. Минуту-другую Аначо разглядывал его сверху, с печальным любопытством наклонив длинное белое лицо клоуна из кошмарного сна, потом сказал: «Здесь нельзя оставаться. Пора идти».

Рейт растирал пальцами виски: «Не могу. Я не могу уйти. Мне нужно подумать».

«О чем тут думать? Ее забрали гжиндры, ей конец».

«Я понимаю».

«Ничего не поделаешь, такова судьба».

Рейт оглянулся в сторону далекой скальной гряды: «Ее унесут, связанную, обратно под землю. Ее повесят за ноги в непроглядной тьме над дышащей холодом бездной, потом обрежут веревку».

Аначо пожал сгорбленными плечами: «Достойный сожаления факт — но ты не можешь его изменить. Возможное достаточно невероятно. Траз сторожит звездолет, он давно нас ждет».

«Но я могу что-то сделать, — сказал Рейт. — Я могу ее найти».

«В подземном царстве пнуме? Безумие! Ты никогда не вернешься!»

«Я уже вернулся однажды».

«Пнуме не повторят своей ошибки».

Рейт поднялся на ноги.

Аначо настаивал уже с отчаянием: «Ты никогда не вернешься. Подумай о Тразе. Он будет ждать вечно. И я даже не смогу ему сказать, что ты все принес в жертву одной женщине — потому что я не знаю, где он».

«Я не собираюсь ничего приносить в жертву, — упорствовал Рейт. — Я намерен вернуться».

«Он намерен вернуться! Скажи пожалуйста! — передразнил его Аначо тоном бесконечного презрения. — Пнуме ждут тебя с распростертыми объятьями. Ты повиснешь над пропастью рядом со своей подругой».

«Нет, — сказал Рейт, — не повисну. Меня ждет Вечность».

Аначо развел руками, тряся головой в замешательстве и раздражении: «Вечность? Я тебя никогда не пойму, ты самый упрямый из людей! Ступай под землю, в ад кромешный! К чему тебе советы верных друзей? Ты все делаешь по-своему! Пеняй на себя. Когда ты собираешься сдаваться пнуме? Сейчас?»

«Завтра».

«Завтра? Зачем откладывать? Зачем целый день отказывать истомившимся по тебе чудовищам в мимолетном удовольствии доказать свое превосходство?»

«Потому что сегодня мне нужно сделать кое-какие приготовления в городе. Пойдем».

 

12

На рассвете Рейт уже стоял на краю солончаковой пустоши. Именно здесь он и его друзья когда-то вывели на чистую воду Айлу Вудивера, перемигивавшегося с гжиндрами световыми сигналами. У Рейта в руке было зеркало — повторяя одну и ту же последовательность движений, он посылал отраженные лучи восходящей Карины 4269 в глаза далеким невидимым наблюдателям.

Прошел час. Рейт терпеливо помахивал зеркалом, будто выполняя заученный ритуал. Никто не отвечал. Потом внезапно, ближе, чем в километре от складской площадки — по всей видимости из-под земли — появились две темные фигуры, обращенные лицом к Рейту. Рейт продолжал пускать солнечные зайчики. Фигуры, как завороженные, приближались шаг за шагом, Рейт двинулся им навстречу. В конце концов они остановились в пятнадцати метрах друг от друга.

Прошла минута. Рейт и вызванные им посланцы подземного мира молчали, оценивая ситуацию. На гжиндрах были черные шляпы с широкими свисающими полями, скрывавшими в тени лица — бледные, чем-то напоминавшие лисьи морды, с длинными тонкими носами и ярко-черными глазками. Наконец один подошел ближе и тихо произнес: «Ты — Адам Рейт».

«Я — Адам Рейт».

«Зачем ты нас позвал?»

«Вчера вы забрали мою спутницу».

Гжиндра невозмутимо молчал.

«Так это или не так?» — потребовал ответа Рейт.

«Это правда».

«Почему вы это сделали?»

«Мы выполняли поручение».

«Что вы с ней сделали?»

«Мы доставили ее согласно полученным инструкциям».

«Куда вы ее доставили?»

«В условленное место».

«Меня вам тоже поручили доставить?»

«Да».

«Ну что же, — сказал Рейт, — показывайте дорогу. Я пойду за вами».

Гжиндры посоветовались шепотом. Один обратился к Рейту: «Это неудобно. Мы не хотим, чтобы ты шел у нас за спиной».

«Вам придется перенести такое неудобство. В конце концов, так или иначе, вы сможете выполнить поручение».

«Выполним, если не будет никаких препятствий. Но кто поручится, что ты не испепелишь нас огненным лучом?»

«Если бы я хотел, я бы уже это сделал, — вежливо пояснил Рейт. — В настоящий момент я хочу только одного: найти мою спутницу и вывести ее обратно на поверхность».

Гжиндры разглядывали его с безразличным любопытством: «Почему ты не хочешь идти первым?»

«Я не знаю, куда идти».

«Мы тебе скажем».

Голос Рейта дрогнул от ненависти: «Ступайте вперед! Это легче, чем тащить меня в мешке».

Гжиндры снова пошептались, едва шевеля уголками ртов и не спуская глаз с Рейта, но повернулись и стали медленно пересекать солончак.

Рейт пошел за ними, сохраняя расстояние примерно в пятнадцать метров. Гжиндры двигались по едва заметной тропе, иногда полностью исчезавшей. Так они шагали в молчании два, три километра. Склад и контора превратились в маленькие прямоугольные выступы на фоне северного горизонта, рыхлая груда строений Сивише слилась в серое пятно.

Гжиндры остановились и повернулись к Рейту — ему показалось, что он заметил в их глазах искорку ликования. «Подойди ближе, — сказал один. — Мы должны стоять вместе».

Рейт осторожно приблизился и вынул только что купленный лучевой пистолет, продемонстрировав его гжиндрам: «Всего лишь предосторожность. Не хочу, чтобы меня убили или охмурили наркотиком. Я намерен спуститься в Убежища живым».

«Опасаться нечего! Никаких сомнений на этот счет! — одновременно заверили гжиндры. — Спрячь лучемет, он не имеет значения».

Подходя к гжиндрам, Рейт продолжал держать пистолет наготове.

«Ближе, ближе! — понукали гжиндры. — Встань на пятне черной земли».

Как только Рейт наступил на указанное пятно, земля под ним начала медленно проваливаться. Гжиндры тихо стояли рядом — так близко, что Рейт мог различить мелкие морщинки на лицах. Агенты пнуме не проявляли никакой боязни, несмотря на открыто угрожавшее им оружие.

Замаскированный лифт спустился на пять метров к выходу в узкий туннель с бетонными стенами. Гжиндры углубились в туннель, оглядываясь через плечо и подзывая жестами: «Пошли, быстрее». Проводники припустили легкой мелкой трусцой, покачивая плащами из стороны в сторону. Рейт не отставал. Туннель спускался ниже и ниже, бежать было легко. Наконец, проход выровнялся и сразу закончился широкой ступенью на пороге подземного канала. Гжиндры знаками пригласили Рейта сесть в лодку, куда уже забрались сами. Лодка бесшумно заскользила по воде, автоматически направляемая вдоль середины канала.

Они плыли полчаса, Рейт — угрюмо вглядываясь вперед, гжиндры — неподвижные и молчаливые, как резные черные продолжения скамьи.

Канал соединился со спокойной подземной рекой пошире, лодка подплыла к причалу. Рейт вышел на пристань, за ним поднялись гжиндры. Рейт старался игнорировать их злорадство, теперь уже нескрываемое, со всем возможным достоинством. Проводники показали жестами, что нужно подождать. Вскоре из теней появился пнумекин. Гжиндры пробормотали несколько слов, обращаясь в воздух — пнумекин явно ничего не замечал. Гжиндры снова спустились в лодку, сразу тихо отчалившую. Бледные очертания их лиц скрылись под сводами канала. Теперь пнумекин нарушил молчание: «Пойдем, Адам Рейт. Мы тебя ждали».

Рейт отозвался: «Где молодая женщина, привезенная вчера?»

«Пойдем».

«Куда?»

«Тебя хотят видеть зужма-кастшаи».

По спине Рейта пробежало нечто напоминающее дуновение морозного сквозняка. Он пытался подавить набегавшие волнами тошнотворные предчувствия. Он принял все возможные меры предосторожности — теперь предстояло испытать их эффективность.

Пнумекин подзывал легким движением кисти: «Пойдем».

Рейт подчинился, сгорая от стыда и отвращения. Они стали круто спускаться по зигзагообразному коридору, выложенному полированными плитами черного кремня, сопровождаемые бегущими отражениями и тенями. У Рейта начинала кружиться голова. Коридор расширился и превратился в черный, безукоризненно-зеркальный зал. Рейт двигался неуверенно, в состоянии какого-то пьяного отупения. Они приблизились к широкой центральной колонне, пнумекин провел рукой по камню. В сторону сдвинулась высокая панель, открылся прямоугольный портал: «Дальше — Вместилище Вечности. Туда ты войдешь один».

Рейт заглянул внутрь — портал открывался в небольшую камеру, выстланную со всех сторон чем-то вроде серебристого каракуля: «Что это?»

«Ты должен войти».

«Где молодая женщина, привезенная сюда вчера?»

«Входи, входи».

Подозревая самое худшее, Рейт гневно потребовал: «Я хочу поговорить с пнуме. Это чрезвычайно важно!»

«Заходи в шлюз. Когда откроется другая дверь, ступай по размеченной тропе, ступай во Вместилище Вечности».

Вне себя от бессильной ярости, Рейт заглянул пнумекину в глаза. Бледное лицо взирало на него с отрешенностью рыбы, плывущей по своим делам. Требования, угрозы, теснившиеся в голове Рейта, замирали на кончике языка. Любая задержка, любая потеря времени могла привести к ужасным последствиям — у Рейта мучительно сжалось сердце. Он деревянным шагом вступил в камеру.

Портал закрылся. Камера скользнула вниз, падая быстро, но с постоянной скоростью. Прошло не меньше минуты. Портал снова открылся. Рейт шагнул наружу — в стеклянно-черный непроглядный мрак. Прямо у ног начиналась цепочка желтых светящихся пятнышек, слегка волнистой линией уходившая в бесконечную даль. Рейт осмотрелся, прислушался. Ничего — ни звука, ни дуновения, ни малейшего движения. С тяжелым сердцем пророка, осуждающего неизбежность судьбы, Рейт двинулся вперед по мерцающей дорожке.

Тропа плавно изгибалась из стороны в сторону. Не будучи в состоянии разглядеть что-либо справа или слева, Рейт, подобно канатоходцу, осторожно ступал точно по фосфоресцирующим меткам. В одном месте ему показалось, что он слышит далекий приглушенный рев воздуха, мощным потоком вырывающегося из глубокой шахты.

Мрак постепенно, незаметно светлел и заполнился неотчетливым слабым сиянием, происходившим из неизвестного источника. Без всякого предупреждения тропа прервалась. Под Рейтом разверзлось необъятное темное пространство, усеянное уменьшающимися в перспективе пятнами и формами, смутно переливающимися золотистым и серебристым сиянием. Здесь начинались ведущие вниз широкие ступени. Рейт медленно спускался, шаг за шагом.

Сойдя с последней ступени, он замер в инстинктивном испуге — перед ним стоял пнуме.

Рейт собрал воедино всю свою волю, подтянулся и произнес так решительно, как только мог: «Я — Адам Рейт. Я пришел за молодой женщиной, моей подругой. Ее вам доставили вчера. Приведите ее ко мне немедленно».

Высокая тень на огромных куриных лапах спросила характерным шепотом, напоминавшим самые низкие шипящие тона флейты: «Ты — Адам Рейт?»

«Да. Где моя подруга?»

«Ты прибыл сюда с Земли?»

«Где женщина? Говори!»

«Зачем ты прибыл? Что ты делаешь на древнем Тшае?»

Отчаявшись, Рейт угрожающе зарычал: «Отвечай на мой вопрос!»

Темная фигура бесшумно скользнула прочь. Рейт стоял, не зная, что предпринять.

Золотистые и серебристые формы, казалось, становились ярче. По-видимому, мозг Рейта начинал распознавать и сортировать объекты, на первый взгляд ничем не связанные. Он увидел контуры и переходы, сооружения, похожие на многогранные пагоды, ряды колонн. За ними вырисовывались мерцающие разноцветным металлическим блеском силуэты, еще не находившие эквивалентов в его сознании.

Пнуме медленно удалялся осторожной птичьей походкой. Подавленная ярость нахлынула на Рейта с такой силой, что он чуть не потерял сознание. В гневе, уже не контролируя свои действия, он быстрыми прыжками догнал пнуме, схватил его за жесткий плечевой сустав и рванул к себе. К его бесконечному изумлению, пнуме резко перегнулся, будто падая назад, и оперся на руки, превратившиеся в передние лапы. Хотя существо стояло брюшным щитком вверх, голова его странным образом перевернулась на сто восемьдесят градусов, и теперь перед Рейтом стоял гигантский ночегонч. Пока сбитый с толку и почему-то смущенный Рейт пытался собраться с мыслями, пнуме мгновенно распрямился, приблизив к Рейту огромные черные глазницы с пристальным вниманием, не сулившим ничего хорошего.

Рейт заставил себя говорить: «Я должен увидеться с верховными надзирателями, и немедленно. Есть важные новости, очень важные — как для меня, так и для вас».

«Ты во Вместилище Вечности, — отвечал шипящий голос. — Твои слова не имеют значения».

«Вы измените свое мнение, когда меня выслушаете!»

«Займи свое место в Вечности. Тебя давно ждали», — пнуме повернулся и снова стал медленно удаляться. Слезы наполнили глаза Рейта, от ощущения невероятной несправедливости ломило голову, сдавило дыхание. Если волос единый упадет с головы Сеитикс, они дорого заплатят — о, как они заплатят! К чертовой матери все последствия!

Следуя за пнуме, Рейт скоро прошел через обрамленные колоннадой ворота в новое подземное пространство, отдаленно напомнившее ему элегантное роскошное кладбище или скульптурный мемориальный парк.

Вдоль простирающегося в неопределенную даль широкого пути, окаймленного полосами золотистого и серебристого света, стояли застывшие в напряженной задумчивости фигуры. У Рейта не было ни времени, ни возможности строить предположения. Некоторые фигуры сдвинулись с места, стали приближаться. Узнав очертания пнуме, Рейт пошел им навстречу. Их было не меньше двадцати. Всех отличала математически точная, надменная, сомнамбулическая плавность движений, превосходившая обычную отрешенную медлительность их сородичей. Рейт понял, что перед ним пнуме высшего ранга. Оказавшись лицом к лицу с двадцатью кошмарными тенями, выросшими на фоне мерцающих призраков в последнем круге Вместилища Вечности, он невольно усомнился в реальности восприятия. Не бредит ли он? В такой обстановке повседневные умственные процессы представлялись неприменимыми. Все было подстроено, чтобы внушить страх, вызвать замешательство, ослабить волю — но он должен был, обязан был вопреки всему запугать пнуме, вывести их из равновесия, подчинить своей воле!

Рейт с ледяным презрением обвел глазами выстроившийся полукругом верховный совет: «Я — Адам Рейт. Что вам от меня нужно?»

«Займи свое место во Вместилище Вечности».

«Я уже здесь, — сказал Рейт, — но не собираюсь оставаться. Я сюда явился по своей воле — вам это известно?»

«Ты сознавал, что уклонение бесполезно».

«Неправда! Я никогда не пришел бы сюда, если бы вы не украли мою подругу, молодую женщину. Я пришел, чтобы увести ее отсюда обратно на поверхность».

Пнуме, будто движимые телепатическим сигналом, одновременно сделали медленный шаг вперед — зловещее па кордебалета из дурного сна: «Оставь всякую надежду. Ты во Вместилище Вечности».

На секунду задумавшись, Рейт произнес: «Вы — пнуме — давно живете на Тшае».

«Давно, очень давно. Мы — душа древнего Тшая. Тшай — это мы».

«На Тшае, однако, живут другие расы, сильнее и богаче вас».

«Другие приходят и уходят, быстротечные, как тающие кристаллы льда, развлекая нас неповторимыми узорами».

«Вы не боитесь дирдиров?»

«Убежища им недоступны. У них нет доступа к тайным чертежам».

«Что, если они их получат?»

Полукруг теней сомкнулся еще одним синхронным шагом.

Рейт возвысил охрипший голос: «Что, если дирдиры узнают все ваши секреты, взорвут и завалят все ваши туннели, проходы и шахты, затопят ядовитым газом все подземные жилища?»

«Нелепое предположение — это невозможно ни при каких условиях».

«Возможно! И будет сделано, если я захочу! — Рейт вынул из-за пазухи папку в синем кожаном переплете. — Смотрите, что я принес!»

Стоявший напротив пнуме благоговейно, с величайшей осторожностью изъял папку из рук Рейта: «Потерянный Атлас!»

«Копия Атласа! — уточнил Рейт. — Не считайте меня за идиота».

Пнуме разразились тихой перекличкой подвывающих звуков. Рейт снова подумал о ночегончах — в степях Котана по ночам ему нередко приходилось слышать удивительно похожие коллективные вокальные упражнения.

Скорбный скулящий переполох постепенно стих. Полукруг пнуме замер в ледяном молчании. Волосы Рейта зашевелились, как в сильном электрическом поле. Он физически ощущал их ненависть — сумасшедшую, самоубийственную ненависть загнанного в угол гигантского пещерного насекомого, ненависть фунга.

«Сохраняйте спокойствие! — объявил Рейт. — Опасность можно предотвратить. Чертежи — залог моей безопасности. Они будут переданы дирдирам — и синим часчам — только в том случае, если я не вернусь на поверхность».

«Абсолютно недопустимо! Немыслимая ситуация! Все экземпляры Атласа должны быть возвращены или уничтожены. Альтернативы нет».

«Рад, что вы это понимаете, — Рейт обвел взглядом полукруг омерзительных существ, считавших себя душой планеты. — Значит, вам придется согласиться на мои условия».

«Какие условия?»

«Женщина, доставленная сюда вчера, должна быть возвращена мне. Если она умерла, вы заплатите ужасную, чудовищную цену! Пнуме навсегда запомнят Адама Рейта, и до скончания веков будут проклинать его имя!»

Пнуме молчали.

«Где она?» — хрипло закричал Рейт.

«Во Вместилище Вечности. Ей предстоит кристаллизация».

«Она жива? Убита?»

«Она еще не умерла».

«Где она?»

«На участке подготовки к переработке, за полем вечных памятников».

«Вы сказали — она еще не умерла. Значит ли это, что она жива и здорова?»

«Она живет».

«Тем лучше для вас! Пока она живет — живете вы».

Пнуме уставились на него непонимающими впадинами черепов. Некоторые даже чуть приподняли и опустили верхнюю часть туловища, будто передразнивая человеческое пожатие плеч.

Рейт сказал: «Приведите ее сюда или отведите меня к ней, как можно быстрее».

«Следуй за нами».

Рейт, окруженный эскортом пнуме, переходил поле вечных памятников — статуй, моделей или чучел, имитировавших сотни существ всевозможных форм и размеров. Рейт невольно задержался, с изумлением глядя на экспонаты: «Кто это? Что это такое?»

«Эпизоды жизни Тшая — нашей жизни. Здесь — шивваны, явившиеся на Тшай семь миллионов орбит тому назад. Это древний кристалл, один из древнейших, сувенир давно прошедшей эры. За ними — гджийи, основавшие восемь империй и истребленные феззами. Те, в свою очередь, покинули Тшай, спасаясь от взрыва красной звезды Хеи. Дальше — многие другие, ненадолго навестившие нас на пути к забвению».

Рейт и его невероятные экскурсоводы двигались по улицам, образованным вереницами монументов. Памятники — черные, обрамленные гигантскими кристаллами-многогранниками из светящихся золотых и серебряных нитей — изображали тварей на двух, трех и четырех ногах с головами, церебральными мешками и ажурными нервными сетями, с глазами, светочувствительными полосами, гибкими антеннами и жесткими призмами неизвестных органов чувств. Вот высилась массивная туша под тяжелым нависшим черепом, взмахнувшая трехметровым мечом — Рейт узнал зеленого часча-самца. Рядом синий часч избивал плетью группу скорчившихся древних часчей, окруженную тремя охранниками-часчменами. За ними застыли дирдиры и дирдирмены в погоне за добычей — двумя мужчинами и двумя женщинами незнакомой Рейту расы. В стороне одинокий, суровый ванх вечно наблюдал за окаменевшей строительной бригадой людей. Еще дальше был приготовлен пустой пьедестал — после него дорога спускалась по черному склону к ленивой черной реке. Поверхность реки только угадывалась по бледно-серебристым контурам перетекавших из одного в другой медленных водоворотов. У реки стояла клетка из серебряных прутьев — в ней, опустив голову на обхваченные руками колени, сидела Сеитикс. Сначала она бесстрастно наблюдала за приближением группы пнуме, но скоро заметила Рейта, и ее лицо исказилось сильными противоречивыми чувствами горя и радости, облегчения и сожаления. С нее сняли одежду, купленную на поверхности, оставили только белую ночную рубашку.

Понимая бесполезность обвинений и упреков, Рейт пытался сохранять сдержанность. Он спросил срывающимся голосом: «Что вы с ней сделали?»

«Ее обработали первой жидкостью, бодрящей, тонизирующей, открывающей и расширяющей поры, что необходимо перед обработкой второй, кристаллизующей жидкостью».

«Выпустите ее».

Сеитикс вышла из клетки. Рейт взял ее за руку, погладил по голове: «Все в порядке, с тобой ничего не сделают. Мы возвращаемся на поверхность». Ему пришлось ждать, пока она рыдала у него на плече — от облегчения и нервного истощения.

Пнуме окружили их. Один сказал: «Требуется возвращение всех экземпляров Атласа».

Рейт напряженно рассмеялся: «О, нет! Я предъявлю вам другие условия — но не сейчас и не здесь. Уйдем отсюда. Не выношу Вечность!»

В зале из полированного серого мрамора Рейт обращался к старейшинам пнуме: «Я — человек. Меня возмущает то, что представители моей расы вынуждены вести неестественное существование под землей. Вы не будете больше выращивать человеческих детей, а детей, теперь находящихся под землей, поселите на поверхности и будете содержать до тех пор, пока они не смогут жить без вашей помощи».

«Тогда больше не будет пнумекинов».

«Не будет, и прекрасно! Вашей расе не меньше семи миллионов лет. Пнумекины служили вам только последние двадцать-тридцать тысяч лет. Значит, вы можете обходиться без них — и обойдетесь».

«Если мы согласимся, ты вернешь все чертежи?»

«Я уничтожу все сборники, кроме нескольких экземпляров. Ваши враги не получат ни одного».

«Недостаточно! Нам будет угрожать истребление!»

«Это меня не волнует. Атлас останется в моих руках в качестве гарантии выполнения требований. Со временем — по своему усмотрению — я могу вернуть остающиеся экземпляры».

На этот раз тихая скулящая перепалка пнуме завершилась скорее обычного. Один из старейшин просипел, как умирающий флейтист: «Требования будут выполнены».

«В таком случае доставьте нас обратно на солончаковую пустошь у окраины Сивише».

Вечером Рейт и Сеитикс возвращались к старому складу. На солончаках было тихо. Далекие башни дирдиров блестели в лучах Карины 4269, заходившей за скальную гряду в дымчатой пелене. Рядом с конторой появилась долговязая фигура Аначо. Он вышел навстречу: «Воздушный катер здесь. Мы можем не задерживаться».

«Тогда поспешим. Не могу поверить, что мы свободны».

Когда аэромобиль поднялся в воздух из-за склада, описал широкую дугу и уже направился на север, Аначо спросил: «Куда?»

«В котанские степи, к югу от развалин, где мы с тобой впервые встретились».

Всю ночь они летели над бесплодными центральными равнинами Кислована, над Вторым морем, над прибрежными болотами Котана. На рассвете уже начались степи. Рейт внимательно изучал местность. Воздушный катер приблизился к лесу, внизу проносились верхушки деревьев. Рейт указал на опушку: «Здесь я потерпел крушение. Стойбище воинов-кокард было к востоку отсюда — поверни направо. Ага! Вот роща перистолистое: там мы закопали Онмале. Приехали!»

Аэромобиль приземлился. Рейт выпрыгнул из машины и медленно направился к роще, где заметил отблеск металла. Из-за деревьев появился Траз, остановился, подождал подходившего Рейта: «Я знал, что ты вернешься».

Траз изменился. Он стал мужчиной — даже больше, чем мужчиной. У него на плече был медальон сложной конструкции из металла, камня и дерева. Рейт сказал: «Ты выкопал кокарду».

«Да. Она меня звала. Всякий раз, выходя в степь, я слышал голоса, голоса всех вождей, носивших Онмале — они гневались, они требовали освобождения из тьмы. Я выкопал кокарду — и голоса замолчали».

«Как звездолет?»

«Цел и невредим. Четыре техника со мной. Один остался в Сивише, еще двое потеряли терпение и отправились по степи в Хедаджу».

«Чем скорее мы вылетим, тем лучше. Только в космосе я поверю, что Тшай отпустил меня».

«Мы готовы».

Аначо, Траз и Сеитикс уже разместились в звездолете. Рейт в последний раз поднял лицо к стальному небу. Нагнулся, прикоснулся к земле Тшая, собрал горсть сухих пыльных комков, раскрошил их в пальцах. Потом взобрался по трапу в неказистый корпус. Люк закрыли и задраили. Включились, загудели генераторы. Корабль чуть задрожал и поднялся в небо. Поверхность Тшая провалилась, приобрела заметную кривизну, превратилась в серовато-бурый шар. Шар быстро уменьшался и скоро исчез.