1

В центре галактики Полимарк пылает желтая звезда Ауриол. Вокруг нее по орбите движется планета Пао. Ее параметры таковы: масса — 1,73, диаметр — 1,39, гравитационная сила — 1,04 земных.

Ось вращения планеты расположена так по отношению к плоскости ее орбиты, что на Пао нет смены времен года и царит неизменно мягкий климат. На этой планете восемь континентов, вытянутых вдоль экватора на приблизительно равном расстоянии друг от друга. Они названы в соответствии с паонитскими числительными: Айманд, Шрайманд, Видаманд, Минаманд, Нонаманд, Дронаманд, Хиванд и Импланд. Самый крупный из них Айманд, а самый маленький — Нонаманд, он в четыре раза меньше Айманда. На Нонаманде более суровый климат, так как он расположен в высоких южных широтах. По расчетам население Пао составляет около пяти миллиардов человек, но эта цифра не точна, так как всеобщая перепись никогда не проводилась. Все паониты внешне схожи — светлокожие и невысокие. Только цвет волос варьируется от каштанового до черного. Близки они и по психологическому складу.

В период до эпохи Панарха Аэлло Панаспера на планете не происходило почти ничего яркого и значительного.

На Пао было все необходимое для того, чтобы первые поселенцы обосновались там без особых проблем и через короткое время их число значительно возросло. Они создали гармоничное общество и почти не знали войн, эпидемий и других неурядиц. Единственное испытание, которое они стоически переносили, был возникающий время от времени голод. То, что паониты не верят в Бога, объясняется, видимо, удивительно простым и бесхитростным складом их ума. Наверное, из-за этого же они равнодушны к очень и очень многому. Всерьез их волнуют только кастовые вопросы. Массовые зрелища, спортивные состязания им не известны. Единственное народное развлечение на Пао — это пение древних гимнов, для чего паониты собираются вместе по десять-двадцать миллионов.

Большая часть населения имеет свой надел земли, занимается каким-нибудь кустарным промыслом или меновой торговлей. Рядовой обыватель политикой не интересуется. Главное лицо в стране, наделенное неограниченной властью — Панарх. Эта должность переходит по наследству. Управление осуществляется исключительно через разветвленную сеть государственных учреждений. Нет ни одного, даже самого маленького поселения, где бы представители власти отсутствовали. Только работая в государственных учреждениях, можно делать карьеру. В целом аппарат управления построен весьма разумно.

Ныне язык Пао представляет собой своеобразный диалект, сформировавшийся на основе вайдальского языка. Паонитские фразы представляют собой какой-либо образ, определяющий ситуацию, а не описывают частное действие. Их язык не содержит глаголов и степеней сравнения.

Можно сказать, что обычный паонит не ощущает себя личностью или индивидуумом. Он — маленький кусочек вселенной, на который действуют ее неведомые силы. Паонитам чужды какие-либо перемены. Они желают лишь продолжения династии и испытывают благоговейный страх перед правителем.

Как ни парадоксально, но сам Панарх, единственный свободный и полновластный человек, тоже заключей в жесткие рамки. Правда, ему прощаются некие пороки, но в остальном он обязан следовать устоявшейся традиции: ему запрещено веселиться, радоваться, дружить. Он вынужден очень редко появляться в обществе, а главное — обязан всегда казаться уверенным в себе и непоколебимым.

 

2

В Желианском море есть островок, называемый Перголаи, он расположен в проливе между Минамандом и Дронамандом. Этот островок Панарх Аэлло Панаспер сделал местом своего отдохновения. На лугу, окруженном бамбуком и мирровыми деревьями, воздвиг он свой дворец. Его резиденция представляла собой здание из изысканного резного камня, с колоннадами из полированного дерева и светящегося хрусталя. Комплекс был сооружен с изысканной простотой, он включал в себя всего три постройки: восьмиугольный павильон под куполом розового мрамора, помещение, где жили слуги, и высоченную башню резиденции.

Сейчас в павильоне шла дневная трапеза. Облаченный в черные одежды, как того требовал этикет, Панарх Аэлло восседал за столом из резной кости. Его фигуру можно было бы назвать громоздкой, если бы не пропорциональность телосложения. Волосы у него были серебристыми и по-детски блестящими, удивительно гладкая кожа и широко распахнутые глаза тоже напоминали ребенка. Но в целом лицо с резко изогнутыми бровями и опущенными углами рта производило впечатление сардонической маски.

Справа от Аэлло расположился его брат Бустамонте, имевший титул Аюдора. По сравнению с неподвижным лицом Аэлло его быстрые черные глаза и двигающиеся на скулах желваки производили впечатление живости. Благодаря присущей ему с рождения энергии он посетил два или три близрасположенных мира, чем снискал неодобрение народа Пао.

Слева от Панарха сидел прямой наследник Трона — его сын Беран Панаспер. На отца он был похож разве что большущими глазами и чистой нежной кожей. Длинные черные волосы, худенькая фигурка и тонкие черты лица придавали ему смущенный, неуверенный вид.

В трапезе участвовали также правительственные чиновники, торговцы с Меркантиля, просители — всего около двадцати человек. Среди них был один, не похожий ни на кого, он ни с кем не общался, а его лицо напоминало профиль хищной птицы.

Девушки в туниках с черными и золотыми полосами подносили правителю блюда. По обычаю, сохранившемуся еще со времен, когда политические убийства происходили достаточно часто, каждое кушанье сначала отведывал Бустамонте. Также в целях безопасности за спиной правителя стояли три телохранителя-мамарона. Это были угольно-черные существа-нейтралоиды, облаченные в светло-вишневые и зеленые панталоны, тюрбаны тех же цветов. У них были нагрудные знаки из серебра и белого шелка. Для защиты Панарха стражи имели рефраксовые щиты.

В этот день правитель был в мрачном расположении духа и почти ничего не ел. Наконец он решил приступить к делам.

Первым поднялся человек в одеянии цвета охры и пурпура, что говорило о его принадлежности к службе Социального Благополучия. Он кратко изложил свое дело: в саваннах Южного Импланда стояла засуха, и, чтобы облегчить положение фермеров-хлеборобов, он предлагал провести туда воду из водохранилища, расположенного в центральной части континента. Однако ему не удалось прийти к соглашению с Министром Ирригации.

Задав несколько вопросов, Панарх постановил: водопроводная станция на перешейке Корои-Шерифт при необходимости может брать воду из любых источников.

Потом о возникшей в его ведомстве проблеме докладывал Министр Здравоохранения. На центральной равнине Дронаманда стало не хватать жилья вследствие чудовищного увеличения населения. Равнину окружали поля с посевами, и строительство там новых домов непременно привело бы к и без того ожидаемому голоду. Панарх, равнодушно жуя ломтик дыни, постановил еженедельно депортировать по миллиону человек на Нонаманд, где жизнь была крайне тяжелой из-за сурового климата. Кроме того, он издал еще более жесткий указ: семьям, уже имеющим двоих детей, вновь родившихся следовало топить. Впрочем, подобные меры регулирования народонаселения давно устоялись и никого не шокировали.

Сын Панарха с восторгом следил за тем, как отец ведет прием и разрешает проблемы. Он ощущал нечто похожее на благоговейный ужас перед неограниченной, почти фантастической властью отца.

Аэлло, вообще не любивший детей, почти не замечал своего сына. Беран не бывал на государственных церемониях до тех пор, пока им не заинтересовался Бустамонте. С недавних пор он вел с юным наследником долгие беседы и играл с ним в странные, туманные игры, нередко доводящие мальчика до головных болей и провалов в памяти.

Сейчас Беран сидел за столом в павильоне и крутил в руках небольшой предмет. Он не знал, что это, и не помнил, как вещица к нему попала, но его переполняли какие-то неясные ощущения. Взглянув на отца и Бустамонте, он понял, что прогневал их своей рассеянностью. Аюдор всегда говорил, что юноша должен слушать и учиться государственным делам.

Вещь притягивала его мысли, бередя какие-то странные воспоминания. Берану даже показалось, что он догадывается о ее назначении. И тут на него накатила волна ужаса. В смятении он попытался съесть что-то из стоящей перед ним тарелки, но не почувствовал вкуса пищи.

Подумав, что за ним кто-то наблюдает, Беран обернулся и встретился взглядом со странным незнакомцем в серо-коричневом платье. Его бледное с жидкими усиками и заостренным носом лицо привлекало к себе внимание. Жесткие, густые черные волосы напоминали шерсть зверя. А глубоко посаженые глаза и мрачный притягивающий взгляд окончательно перепугали мальчика. Не зная, что делать с предметом, ставшим как будто горячим и потяжелевшим, Беран хотел бросить его на пол, но почему-то не смог.

Тем временем перед Панархом предстал последний проситель — Сигил Панич с Меркантиля, планеты ближнего солнца. Он представлял на Пао интересы ее деловых кругов. Панич был смуглым, обладал быстрым и острым умом. Его волосы были убраны в пучки, скрепленные бирюзовыми шпильками. Это был типичный представитель Меркантиля, моряк и торговец, совершенно не похожий на паонитов, видевших, в своем большинстве, только собственные пашни. Торговые космические суда Меркантиля доставляли разнообразнейшие товары во все уголки галактики. Они везли транспорт, технику, оружие, средства связи, летательные аппараты и возвращались на свою планету, груженные теми товарами, которые было выгоднее купить, нежели производить самим.

Наклонившись к Аэлло, Бустамонте что-то сказал ему, но правитель отрицательно покачал головой. Видимо, Аюдор продолжал настаивать, так как удостоился гневного взгляда и был вынужден вернуться на место.

По знаку Панарха капитан мамаронской стражи объявил, что правитель требует, чтобы все, кто уже разрешил свои проблемы, покинули павильон. За столом остались меркантилец с его помощниками и незнакомец в серо-коричневой одежде.

Панич расположился поудобнее и, коверкая паонитские слова, ответил на весьма сухое приветствие Аэлло. Правитель выдержал паузу, наблюдая за бликами света в бокале бренди с фруктами.

— Нет нужды повторять, что торговые связи Пао с Меркантилем длятся уже много веков, Сигил Панич.

Его собеседник согласно кивнул.

— Нашим принципом всегда являлось неукоснительное выполнение всех соглашений и обязательств. Надеюсь, мне позволительно будет сказать, что торговля с нами значительно обогатила Меркантиль, — с кривой усмешкой добавил Аэлло.

— Смею напомнить, Ваше Величество, что наша планета торгует с восемью цивилизациями, — вкрадчиво произнес Панич.

— У меня к вам два вопроса. Сегодня вы узнали, что в Импланде проблемы с водой. Я хочу, чтобы вы передали вашим специалистам заказ на приборы для опреснения океанической воды.

— Готов служить вам, сэр.

Голос Аэлло был лишен интонаций и звучал, казалось бы, совершенно незаинтересованно:

— Согласно нашему заказу мы получили от вас немалое количество вооружения.

Панич кивнул и в тот же миг почувствовал себя как-то неуютно.

— Все пункты договора мы выполнили неукоснительно, — добавил он на всякий случай.

— У нас другое мнение, — ответил Аэлло.

Панич был как натянутая струна.

— Доставка проходила под моим наблюдением, Ваше Величество. Я лично сверил соответствие техники перечню, приведенному в заказе, также мною были проверены счета.

В речи Панарха теперь звучала угроза:

— Мы получили шестьдесят четыре дисплея локаторов, пятьсот двенадцать пусковых ракетных систем, пятьсот двенадцать патрульных воздушных машин, множество энергетических установок, дубинок и другого ручного оружия.

— Все верно, сэр.

— Вам было известно, для чего нам необходимо это оружие.

Меркантилец опустил в знак согласия свою медноволосую голову.

— Мы в курсе того, что на планете Батмарш сложная ситуация.

— Да, несмотря на то что династия Брумбо свергла династию Долберг, войны там не прекратились.

— Все династии Батмарша вели захватнические войны.

— Они получают от вас вооружение.

Сигил Панич этого не отрицал.

— Мы торгуем всем, на что есть спрос, и продаем товар любому, кто хочет его купить. Мы не видим в этом преступления.

Аэлло нахмурился:

— Вас упрекают не в этом. Мы узнали, что клану Брумбо вы отдаете явное предпочтение, предлагая им более мощное вооружение, чем то, что от вас получаем мы.

Панич пытался не показать своей растерянности.

— Почему вы так решили?

— Разве я обязан указывать свои источники информации?

— Но дело в том, что ваши сведения ошибочны. Всем известно, что в политических делах мы всегда сохраняем полный нейтралитет.

— Но в результате неких махинаций вы можете иметь двойную прибыль.

Панич вскочил на ноги.

— Не кажется ли вам, сэр, что подобные предположения могут быть расценены как оскорбление официального представителя нашей планеты?!

На непроницаемом лице Аэлло мелькнуло недоумение.

— Я и не предполагал, что меркантильца можно чем-то оскорбить.

Сквозь смуглую кожу Панича проступил яркий румянец.

Бустамонте сказал что-то на ухо Аэлло, тот, пожав плечами, повернулся к меркантильцу и холодно произнес:

— Как бы там ни было, мы считаем, что контракт вы нарушили. Сделка считается недействительной, и платить мы не будем.

— Доставленная техника отвечает требованиям вашего заказа. — Панич считал, что больше ничего объяснять не требуется.

— Однако на Меркантиле изначально знали, что для решения наших проблем она непригодна.

Глаза Панича вспыхнули.

— Уверен, что вы представляете себе последствия вашего решения.

— Надеемся, что на Меркантиле тоже осознают всю опасность двойной игры, — позволил себе съязвить Бустамонте.

Однако его реплика вызвала негодующий жест Панарха. Сигил Панич заметил, что помощники за его спиной оживленно перешептываются, и спросил:

— Я хотел бы знать, какой смысл вкладывает Аюдор в слово «опасность».

Аэлло кивнул:

— Обратите внимание на человека, сидящего слева от вас.

Все повернулись к странному незнакомцу.

— Кто это? — настороженно спросил Панич. — Я не могу определить его звание по этим цветам одежды.

Прежде чем ответить, Аэлло взял кубок с зеленой жидкостью из рук служанки. После того как Бустамонте попробовал ложечку напитка, он тоже сделал глоток.

— Это Лорд Палафокс, он прибыл сюда, так как мы нуждаемся в его помощи.

Панарх пригубил еще и оттолкнул кубок. Девушка его мгновенно убрала. Панич холодно изучал незнакомца, помощники встревоженно шептались. Беран замер в своем глубоком кресле.

— Убедившись в ненадежности Меркантиля, мы были вынуждены искать средства обороны в других местах, — сказал Аэлло.

Панич раздраженно обернулся к продолжавшим что-то бормотать помощникам, и те замолчали. Затем он обратился к Панарху:

— И все же я смею напомнить, что продукция Меркантиля не знает себе равных. Хотя Ваше Величество, естественно, поступит по своему усмотрению.

— Я не намерен больше обсуждать этот вопрос, — произнес Аэлло, взглянув на человека в серо-коричневом. — Может, Лорд желает что-то сказать?

Тот покачал головой. Тогда Панич подозвал одного из своих помощников:

— Дозвольте продемонстрировать вам одну из наших последних разработок.

Взяв из рук помощника коробочку, он вынул из нее две маленькие прозрачные полусферы.

— Это совершенно безопасно, — с досадой сказал Панич, видя что стражники-нейтралоиды моментально заслонили Аэлло своими щитами.

Он показал полусферы Панарху, затем приложил к своим глазам.

— Перед вами разработанные нами оптидины. Этот прибор увеличивает предметы, позволяет видеть их на огромном расстоянии. Вот, к примеру, — он посмотрел в окно, — я четко различаю кристаллики кварца в камнях, из которых сложена дамба. За дальним кустом фунеллы затаился серый зверек. — Он посмотрел на ткань на рукаве. — Я вижу не только нити и волокна, из которых они состоят, но различаю и структуру волокон. — Он взглянул на Бустамонте и не удержался от искушения ответить ему колкостью на колкость: — На носу славного Аюдора четко видны глубокие поры, а из ноздри торчат несколько волосинок. — Затем он перевел взгляд на Берана, избегая, однако, смотреть на самого Аэлло. — Я вижу, что юношу что-то тревожит, я даже могу сосчитать его пульс, явно учащенный, — раз, два, три... четыре, шесть, семь, восемь. В руке он сжимает небольшую вещицу. — Панич посмотрел на незнакомца. — Я вижу... — начал он и вдруг резким движением сорвал с глаз оптидины.

— И что же вы увидели? — вкрадчиво поинтересовался Бустамонте.

В остекленевших глазах меркантильца явственно читался ужас.

— Его татуировка. Я узнал в ней знак Брейкнесского Магического Союза!

— Так и есть. Лорд Палафокс является Магистром Института Брейкнесса.

Сигил Панич уже овладел собой и с поклоном осведомился:

— Дозволено ли мне задать один вопрос?

— Спрашивайте, что вас интересует.

— Какова цель прибытия Лорда Палафокса на Пао?

— Он прибыл по моему приглашению, так как мне необходима квалифицированная помощь. Мнение одного из моих доверенных лиц, — Аэлло с нескрываемым презрением посмотрел на Бустамонте, — не может меня устроить. Он предлагает перекупить расположение Меркантиля. Он полагает, впрочем, наверное, справедливо, что если вам больше заплатить, то вы предадите Батмарш так же, как предали нас.

Панич лихорадочно пытался исправить положение.

— Мы готовы на любые сделки. Можем также начать специальные разработки.

На лице Аэлло выразилось брезгливое отвращение.

— Однако я предпочитаю иметь дело с Лордом Палафоксом.

— Но зачем о своих планах вы сообщаете мне?

— Не хочу, чтобы ваши деятели считали себя мудрее и хитрее нас и думали, что их махинации остались незамеченными.

Сигил не сдавался.

— Я приложу все силы, чтобы вы передумали. Мы никоим образом не пытались вас обмануть. Мы доставили в точности то, что было заказано. Долгие века Меркантиль сотрудничал с вами — мы надеемся, что так будет и впредь. Подумайте, к чему может привести союз с Брейкнессом!

— Я не вступал и не собираюсь вступать в союз с Лордом Палафоксом! — быстро сказал Аэлло.

— Да, но ведь в дальнейшем это неизбежно! И позвольте указать вам еще на одну деталь...

— Говорите.

— Может, вы упустили из виду то, что на Брейкнессе не создается никакого оружия. Их исследования направлены на что-то другое. — Он быстро взглянул на Палафокса. — Или я не вполне осведомлен?

— И да и нет, — туманно ответил Палафокс. — Магистр Брейкнесса не бывает безоружен.

— И вы производите и продаете оружие?

— Нет, — усмехнулся Магистр, — наше оружие — в знании и людях.

Сигил Панич продолжал гнуть свое:

— Только с оружием вы сможете устоять перед Брумбо! Так почему вы не хотите хотя бы попробовать кое-что из наших новейших изобретений?

— Это ведь не принесет вреда. А вдруг мы сможем обойтись и без услуг Палафокса? — вторил ему Бустамонте.

Несмотря на явное недовольство Аэлло, Панич уже доставал какой-то прибор шаровидной формы с ручкой.

— Это изобретение по праву считается наиболее оригинальным.

Беран, неотрывно смотрящий на аппарат, вдруг испытал приступ необъяснимой, вызывающей дрожь тревоги. Не в силах объяснить ее причины, он чувствовал только непреодолимое желание выйти из павильона, но ноги ему не подчинялись.

Панич направил прибор в розовый купол.

— Вот поглядите!

Пространство под куполом стало черным, будто отсеченное он нижней залы непроницаемой плоскостью.

— Этот аппарат притягивает и концентрирует энергию видимого света. Он позволяет сбить с толку неприятеля.

Беран в панике пытался поймать взгляд Бустамонте.

— Теперь смотрите дальше! — крикнул Панич. — Я вращаю эту ручку и...

Зала погрузилась во мрак. Сначала было слышно только покашливание Бустамонте. Затем к этому прибавились другие странные звуки — свист, шуршание и чье-то хриплое прерывистое дыхание.

Когда свет вспыхнул снова, у всех вырвался крик ужаса — Панарх лежал навзничь на своем диване, его нога, дергаясь в агонии, сбросила со стола тарелки и фужеры.

— Скорее лекарей! — закричал опомнившийся первым Бустамонте.

Он бросился к Панарху, приподнял его. Руки Аэлло конвульсивно двигались, глаза застлала пелена, и наконец голова его бессильно упала на грудь. Панарх скончался.

 

3

Врачи осторожно осматривали огромное тело Аэлло. После смерти оно казалось громоздким, руки и ноги были раскинуты.

Беран, видимо, еще не осознал случившегося. Он не чувствовал горя от утраты отца и не понимал, что он теперь Панарх, Божественное дыхание Пао, Безраздельный Властелин Восьми Континентов, Владыка Океана, Сюзерен Системы Ауриола и Властелин Вселенной (это лишь некоторые из его титулов). Меркантильцы держались вместе и что-то шепотом обсуждали. Палафокс спокойно наблюдал за происходящим, все это время он оставался абсолютно неподвижен.

Зато Бустамонте, ставший теперь старшим Аюдором, проявлял недюжинную активность, используя власть, которую дала ему более высокая должность. По его знаку охранники быстро перекрыли все выходы из павильона. Затем он потребовал у врачей установить причину смерти Панарха.

— Это был, несомненно, яд, — произнес старший лекарь. — Яд был нанесен на острие дротика, воткнувшегося в шею Панарха. Судя по показаниям анализатора, это вещество — производное от мепотанакса, скорее всего экстин.

— Значит, — Бустамонте обвел взглядом собравшихся, — преступление мог совершить кто-то из здесь присутствующих.

Сигил Панич нерешительно выступил вперед:

— Могу я взглянуть на дротик?

Старший лекарь показал ему лежащий на серебряном блюде короткий черный дротик с белой кнопкой. Панич смертельно побледнел.

— Когда я в оптидинах смотрел на наследника, то заметил в его руках именно этот предмет.

Бустамонте захлестнула ярость, глаза бешено сверкали.

— Ты, меркантильский негодяй! Ты осмелился подозревать мальчика в преступлении!

Беран потерял остатки самообладания, начал всхлипывать, голова его задергалась.

— Возьми себя в руки! — прошипел Бустамонте. — Причина смерти выяснена, виновные, полагаю, тоже известны.

— Опомнитесь! — в ужасе вскричал Панич. Его советники стояли окаменев, не в силах что-либо предпринять.

— Нет сомнений, что этот коварный план вы обдумали еще на Меркантиле, узнав, что ваша измена раскрыта. Так вы рассчитывали уйти от возмездия.

— То, что вы говорите, лишено смысла! — закричал Панич. — Подобная акция заведомо обречена на провал.

— Панарх не знает пощады. Поэтому вы воспользовались темнотой и убили его, Великого Вождя паонитов, — громовым голосом произнес Бустамонте. Он будто не слышал протестов и доводов меркантильцев. — Но вы просчитались. Я оглашаю мой первый приказ: вы приговорены к смерти!

Традиционным жестом — рука ладонью вверх, большой палец прижат остальными — Бустамонте подозвал капитана мамаронов.

— Утопить этих убийц! Да поторопитесь — солнце уже низко!

По паонитским правилам не полагалось предавать кого-либо смерти в темное время. Поэтому охранники без промедления отвели приговоренных на скалу, нависшую над океаном и, привязав к ногам груз, столкнули вниз. Раздался чуть слышный всплеск, и гладь океана снова стала ровной, как стекло.

По приказу Бустамонте тело Панарха тоже было предано океанской пучине. Снова на мгновение вспенилась гладь, и опять океан мерно покатил свои голубые воды.

Наступил вечер. Старший Аюдор Пао ходил из угла в угол по террасе, здесь же сидел Лорд Палафокс. Его держали под прицелом мамароны, стоящие по углам террасы.

Бустамонте неожиданно перестал метаться и резко остановился перед Палафоксом.

— Я не сомневаюсь, что принял правильное решение.

— Какое именно решение вы имеете в виду?

— Относительно меркантильцев.

— Однако не исключено, что это осложнит торговлю с Меркантилем, — осторожно предположил Палафокс.

— Ха! Для меркантильцев богатство и выгода всегда были важнее жизни двух-трех своих сограждан

— Да, жизнь людей у них ценится дешево.

— Эти мерзавцы получили то, что заслужили.

— При этом и преступление, и казнь произошли так скоропалительно, что люди мало что успели понять.

— Я хотел, чтобы восторжествовал? — справедли вость, — жестко произнес Бустамонте.

— К тому же было необходимо раз и навсегда отбить у кого бы то ни было охоту повторять подобное, — кивнул Палафокс.

Бустамонте снова принялся мерить шагами террасу.

— Да, отчасти это было политическое решение.

Палафокс молчал.

— Скажу больше: есть неопровержимые доказательства, что преступление совершили не меркантильцы. Какое решение мне принять в отношении наследника Берана?

Палафокс почесал подбородок:

— В этом деле много неясного.

— А что именно?

— Главный и единственный вопрос: действительно ли Беран — убийца? Это мы должны выяснить.

Бустамонте от удивления так выпучил глаза, что стал похож на жабу.

— Что здесь выяснять? Это несомненно!

— А зачем, по-вашему, ему это понадобилось?

Бустамонте задумался.

— Аэлло никогда не питал к сыну ни любви, ни даже привязанности. К тому же есть основания думать, что он и не отец ему вовсе.

— Действительно? — задумчиво произнес Палафокс. — А есть предположения, кто является настоящим отцом мальчика?

Бустамонте пожал плечами:

— Божественная Петрайя не отличалась особой добродетелью и часто подчинялась минутной прихоти. Но от нее самой мы правды не узнаем, ибо год назад Панарх приказал ее утопить. Беран был убит горем. Может, с тех пор он и затаил ненависть и желание отомстить?

— Вы считаете, что я настолько глуп? — усмехнулся Палафокс.

Бустамонте удивленно на него уставился.

— Не понимаю, о чем вы?

— Поражает редкая четкость воплощения замысла. Навряд ли ребенок на это способен. Похоже, он действовал под гипнозом, его рукой двигал кто-то другой.

— Вы так считаете? — нахмурился Бустамонте. — Ну, и кто же этот другой?

— Да хотя бы вы.

Бустамонте замер, затем сухо рассмеялся:

— У вас не в меру богатая фантазия. Почему бы тогда не предположить, что это были вы?

— Уже потому, что я ничего не приобрел от смерти Аэлло. Он приглашал меня сюда с определенной целью. Теперь ваша политика будет другой, и я полагаю, что мало чем смогу быть вам полезен.

— Не делайте поспешных выводов, — остановил его Аюдор. — Сейчас все изменилось. С Меркантилем, как вы верно заметили, прежние отношения наладить будет трудно. Не согласитесь ли вы оказать мне ту помощь, которую намеревались предложить Аэлло?

Палафокс поднялся и перевел взгляд на закатное оранжевое солнце, которое садилось за океан. Звуки бриза походили то на шелест, то на легкий серебристый звон крохотных колокольчиков, временами переходящий в грустный напев флейты. Цикады монотонно и тоскливо стрекотали за окнами. Солнце наполовину погрузилось в океан, потом над горизонтом осталась лишь четверть.

— Смотрите, сейчас вспыхнет зеленый луч, — сказал Палафокс.

Верхний край солнца погрузился в океан, и вдруг из-за горизонта вырвалась яркая зеленая вспышка. Она погасла, и стало темно.

Бустамонте встал и произнес, будто продолжая начатый разговор:

— Беран — отцеубийца, он должен умереть.

— Вы слишком поспешны, — мягко возразил Палафокс. — Вы признаете только сильнодействующие средства.

— Я поступаю в соответствии с ситуацией, — раздраженно ответил Бустамонте.

— Я могу избавить вас от мальчика, — неожиданно сказал Палафокс. — Он отправится вместе со мной на Брейкнесс.

— И какой же вам прок в мальчишке? — не скрывая издевки, поинтересовался Бустамонте. — Если возвращение с пустыми руками повредит вашему престижу, я готов одарить вас множеством женщин. Но судьбу Берана решать буду я.

Палафокс с улыбкой вглядывался в темноту.

— Я прекрасно понимаю, что существование еще одного претендента на престол будет держать вас в постоянном страхе.

— А я и не пытаюсь это отрицать.

Палафокс задумчиво перевел взгляд на звездное небо.

— Но вам не надо беспокоиться. Беран не сможет быть вам опасен, он ничего не будет помнить.

— Но все-таки зачем он вам? — настаивал Бустамонте.

— Имею я право на маленькую прихоть? — отшутился Палафокс.

Бустамонте больше не скрывал раздражения:

— Вы вынуждаете меня быть резким.

— Те, кто знает меня получше, предпочитают со мной дружить, нежели ссориться, — с мягкой улыбкой ответил Палафокс.

Бустамонте вдруг остановился, будто наткнувшись на невидимую преграду, и заговорил неожиданно дружелюбно:

— Наверное, мне действительно стоит подумать над вашим предложением. В конце концов, какие беды может принести этот мальчик? Пойдемте к Берану и спросим, что он сам думает о вашей идее.

Бустамонте вразвалку направился к выходу. Палафокс, по-прежнему улыбаясь, последовал за ним. У выхода Бустамонте заговорил о чем-то с капитаном мамаронов, а Палафокс, воспользовавшись тем, что его не слышат, обратился к одному из охранников-нейтралоидов:

— Если я верну тебе то, чем наделила тебя природа, сделаю тебя мужчиной, смогу ли я рассчитывать на твою помощь?

На щеках стража вздулись желваки, глаза сверкнули. Но голос прозвучал неожиданно дружелюбно:

— На мою помощь? Ты можешь рассчитывать, что я переломаю тебе кости и размозжу череп, если ты возвратишь мне мои прежние слабости. На что мне это, если сейчас я сильнее четверых человек?

— О! — усмехнулся Палафокс, — так у тебя совсем нет слабостей?

— Есть одна, если считать это слабостью, — нейтралоид жутко ухмыльнулся. — Я люблю убивать, я испытываю высшее наслаждение от хруста ломающихся костей.

Палафокс молча повернулся и вошел в павильон, двери за ним закрылись. Он заметил, что у всех выходов стояли мамароны.

Бустамонте по-хозяйски расположился в кресле Аэлло и накинул на плечи черную мантию Панарха.

— Я не перестаю удивляться: смелость людей Брейкнесса порой граничит с безрассудством. Это восхитительно!

— Наше безрассудство — лишь видимость. Магистры никогда не расстаются со своим оружием за пределами Брейкнесса.

— И это оружие, конечно, ваша прославленная магия?

Палафокс с улыбкой покачал головой:

— Мы никогда не были колдунами. Но наше оружие не имеет себе равных.

Бустамонте подозрительно оглядел костюм Палафокса и решил, что спрятать что-либо под ним невозможно.

— Не знаю, о каком оружии вы говорите, но по крайней мере сейчас его у вас нет. И вообще, давайте поговорим начистоту.

— Я давно жду этого.

— Сейчас я единственный держатель власти на Пао и считаю себя вправе называться Панархом. У вас есть возражения?

Палафокс качнул головой:

— Возражений здесь быть не может, вы рассуждаете вполне логично. И если я увезу Берана с собой, то никто не помешает вам наслаждаться безграничной властью.

— Ни за что.

— Отчего же?

— Это может помешать моим планам. Должность Панарха передается по наследству, поэтому народ Пао будет требовать возведения на престол Берана. Он должен умереть раньше, чем весть о кончине Аэлло выйдет за пределы дворца.

Палафокс задумчиво теребил усы.

— Если дело в этом, то все равно уже поздно.

Бустамонте вздрогнул.

— О чем вы говорите?

— Разве вы не слышали сообщений из Эйльянре? Сейчас передают одно из них.

— Откуда вы могли узнать это?

— Убедитесь сами, — Палафокс указал на приемник, вмонтированный в ручку кресла Бустамонте.

Тот повернул рычажок, и комнату заполнил голос, дрожащий от показной, профессиональной скорби: «Горе нам, жители Пао! Пао, рыдай и облекись в траур! Любимый, великий Аэлло, наш Панарх, умер! Горе, горе! Осиротевшие и растерянные, смотрим мы в потёмневшее небо. Но надежда не покинула жителей Пао! В этот мрачный час мы уповаем на Берана, нового Панарха. И пусть он станет достойным продолжателем династии Панасперов!»

Прослушав сообщение, Бустамонте потерял контроль над собой и бросился на Палафокса, как бык на красное.

— Как могло известие выйти за пределы дворца?

— Я лично об этом позаботился, — усмехнулся Палафокс.

— Но это немыслимо! Вы ведь постоянно были под наблюдением.

— Я уже упоминал, что Магистры владеют многими секретами.

Тем временем голос из динамика продолжал: «По приказу Берана злоумышленники были немедленно казнены. Аюдор Бустамонте, питающий искреннюю преданность к новому Панарху, будет ему надежной опорой в начале правления».

Бустамонте был вне себя.

— Думаете, что вы так просто расстроите мои планы? Однако ваше желание я удовлетворю: вы будете вместе с Бераном — ночью и завтра на рассвете, когда вас обоих утопят!

По его знаку стража встала за спиной Палафокса.

— Обыщите его еще раз и тщательно!

Стражи повиновались, но, несмотря на все старания, ничего не нашли — не только оружия, но и ни одного подозрительного предмета. Бустамонте, потирая руки, наблюдал за процедурой и был явно озадачен результатом обыска.

— Что это значит? — растерянно вопрошал он. — О каких секретах и приспособлениях вы говорили? Где они?

Палафокс, которого, казалось, совершенно не задела унизительная процедура, по-прежнему любезно отвечал:

— К сожалению, меня не уполномочивали удовлетворять ваше любопытство.

Бустамонте злобно рассмеялся и отдал приказ препроводить Магистра в темницу. Нейтралоиды заломили Палафоксу руки.

— Позвольте сказать вам последнее, так как на Пао мы больше не встретимся, — сказал Палафокс.

— Мы не встретимся не только на Пао, — злорадно ухмыльнулся Бустамонте.

— Как вы знаете, сюда меня призвал Аэлло, нуждаясь в совете.

— А вы воспользовались этим для воплощения своих грязных замыслов.

— В мои замыслы входил лишь обоюдовыгодный обмен: моя мудрость — на ваших людей.

— Мне надоело слушать ваши коварные речи! — закричал Бустамонте и махнул стражником.

Те грубо толкнули Магистра к дверям, но Палафокс сделал какое-то неуловимое движение — и нейтралоиды отпрянули.

— Что там еще такое?! — вскричал Бустамонте.

— На нем пламя, он обжигает, — только и смогли сказать мамароны.

А Палафокс спокойно продолжил:

— Мы больше не встретимся на Пао, но я вам еще понадоблюсь. Тогда вы сами прибудете на Брейкнесс.

Он учтиво поклонился Аюдору и, повернувшись к стражникам, произнес:

— Теперь я готов следовать за вами.

 

4

Беран, положив голову на руки, сидел перед окном и вглядывался в ночь. Во тьме мерцала полоса прибоя, и холодным светом небо освещали звезды.

Комната на вершине башни была мрачна и уныла. Голые шершавые стены, мощная металлическая решетка на окне, наглухо закрытая дверь — все говорило о том, что это темница. Впрочем, Беран всегда это знал.

Снизу послышались насмешливые голоса нейтралоидов. Беран подумал, что его жизнь скоро оборвется и они, должно быть, поэтому и злорадствуют. Однако бурное проявление эмоций несвойственно паонитским детям, и Беран лишь сглотнул подступивший к горлу комок.

Звуки приблизились к двери, замок щелкнул, и в дверном проеме показались Палафокс и два нейтралоида. Беран шагнул было вперед, но что-то его остановило. Когда стражи втолкнули Палафокса и заперли дверь, Беран понял, что Магистр — тоже узник, и совсем пал духом.

Палафокс внимательно осмотрелся, прослушал дверь, стены, затем выглянул в окно, за которым были все те же звезды и темнота.

Маг коснулся языком какой-то точки на внутренней стороне щеки и стал внимать одному ему слышимому голосу диктора, передававшего последние сводки. «Только что Аюдор Перголаи Бустамонте сообщил скорбные новости: во время нападения на Панарха был тяжело ранен Наследник. Лучшие врачи Пао, постоянно находящиеся при нем, считают, что надежды на выздоровление почти нет. Аюдор призывает всех жителей объединить свою веру в благополучный исход».

Тем же способом Палафокс выключил звучащий у него в ухе голос и повернулся к Берану. Сделав ему знак молчать, он наклонился к уху мальчика и тихо проговорил:

— Мы в большой опасности. Если хочешь спастись, следи за мной и действуй по моему сигналу. Ничего не говори вслух, потому что камера прослушивается.

Беран машинально кивнул, а Палафокс принялся еще более тщательно осматривать комнату. Часть двери неожиданно стала прозрачной, и в ней появился наблюдающий глаз. Палафокс резко поднял руку, будто намереваясь что-то сделать, но в последний момент сдержался. Глаз исчез, прозрачная створка стала такой, как и прежде.

Палафокс подскочил к окну, нацелив указательный палец. Тонкая струя пламени ударила в решетку, расплавляя ее. Обломки рухнули вниз.

— Быстрее уходим отсюда, — прошептал Палафокс.

Беран в замешательстве не двигался с места.

— Если хочешь жить, взбирайся мне на плечи, да живее, — повторил Палафокс.

Внизу объявили тревогу, слышался топот бегущих ног, взволнованные голоса. Через мгновение дверь распахнулась, и три мамарона остолбенели при виде пустой камеры и открытого окна.

— Все вниз — на поиски! Пеняйте на себя, если они уйдут! — закричал капитан стражников.

Но под окном и в саду не обнаружилось никаких следов.

Мамароны стояли, слившись с темнотой, и о чем-то тихо совещались. Чуть позже они исчезли в ночи.

 

5

Паониты при своей однородности и похожести отдельных индивидуумов друг на друга являли собой общество, не имевшее аналогов в населенной разумными существами Вселенной.

Черты сходства они воспринимали как нечто само собой разумеющееся и единственно возможное. Лишь имеющиеся мелкие различия неизменно привлекали их внимание. Так, жителей Эйльянре, столицы Минаманда, повелось считать легкомысленными горожанами. Уклад жизни и равнинный ландшафт континента Хиванд располагали его жителей к сельской простоте. На холодном Нонаманде жители были вынуждены проявлять твердость, мужество и неустанное трудолюбие. А на Видаманде население занималось выращиванием фруктов и изготовлением вина, и люди здесь были эмоциональны и жизнерадостны.

За много лет Бустамонте создал обширную сеть агентов на всех материках. Но нынешнее утро он встретил в сильном волнении. По отчётам, полученным от агентов, было ясно, что ситуация осложняется — только Видаманд, Минаманд и Дронаманд признали его Панархом. На остальных пяти континентах росла волна недовольства. Естественно, паониты не устраивали митингов и демонстраций, свою непокорность они выражали, переставая трудиться и нарушая связи с государственными инстанциями. По прошлому опыту было известно, что подобная ситуация способна привести к развалу экономики и падению династии.

Бустамонте здраво оценивал свое положение — сейчас ему нужна быстрота действий. За окном рассвело, значит, можно начинать казнь, и Наследник с Магом должны были быть убиты немедленно.

Бустамонте подозвал одного из стражей и приказал привести капитана Морнуна. Однако мамарон вернулся один.

— В чем дело?! — раздраженно вскричал Бустамонте.

— Капитан Морнун с двумя стражами исчезли ночью.

— Как это исчезли? — ошеломленно переспросил Бустамонте.

— Так мне донесли.

Бустамонте минуту о чем-то думал, потом, бросив стражнику: «Пошли», направился к башне. На скоростном лифте они поднялись наверх, Бустамонте глянул в глазок камеры, затем распахнул дверь.

— Вот оно что, — произнес он. — Магистр все-таки увез мальчишку в Эйльянре. Там будут проблемы.

Он постоял у окна, затем обратился к мамарону:

— Тебя зовут Андрад?

— Хессенден Андрад.

— С сегодняшнего дня назначаю тебя капитаном вместо Морнуна.

— Благодарю вас.

— Сейчас мы вернемся в Эйльянре. Распорядитесь обо всем.

Бустамонте спустился на террасу, налил себе стакан бренди и погрузился в размышления. Паониты любят Наследника и хотят видеть его Панархом. Иные варианты нарушили бы их спокойствие и плавность течения жизни. Палафокс явно играет на этом. И когда этим двоим удастся добраться до столицы, Беран будет встречен с триумфом, препровожден во Дворец и облачен в Черную Мантию Панарха.

Бустамонте отхлебнул большой глоток бренди. Приходилось признать, что он проиграл. Аэлло не воскресить. Доказать, что его убил Наследник, нет никакой возможности, тем более что он сам обвинил в этом трех меркантильских торговцев и приказал их незамедлительно казнить.

Единственно верным шагом казалось вернуться в столицу и предстать там в качестве Старшего Аюдора, Регента при новом Панархе. Если же позволить Палафоксу остаться при Беране, то неизвестно, что может случиться, объясни он мальчику, почему их заточили в темницу.

Бустамонте поднялся. Он принял решение отправиться в Эйльянре и постараться получить максимум выгоды от должности Регента.

Однако дальнейшие события повергли Бустамонте в полную растерянность. Первым сюрпризом стало то, что ни Наследник, ни Магистр не появлялись в столице. Не видели их также и в других местах Пао. Бустамонте, доселе соблюдавший осторожность, почувствовал себя свободнее. Ему пришло в голову, что Палафокс увез Берана с какой-то тайной целью или с ними вообще случилось нечто непредвиденное. Но это были только домыслы. И пока он не удостоверится в том, что Беран мертв, покоя ему не будет.

К тому же волнение и недовольство народа росло. Агенты доложили Регенту, что его прозвали Бустамонте-Берегло. «Берегло» — жаргонное паонитское словечко, означающее неумелого мясника на скотобойне или, в более широком смысле, паонита, бессмысленно мучающего свою жертву. Бустамонте успокаивал себя тем, что внешне он все делает правильно. Он выжидал, надеясь, что Беран найдется или население смирится и признает его Панархом.

Вторая неприятность была связана с Меркантилем. Посол передал ему официальную ноту. Меркантиль прерывал с Пао все дипломатические и торговые связи, так как Бустамонте был обвинен в казни трех торговых представителей. От Пао требовали денежную компенсацию, которая казалась Бустамонте, ежедневно казнящему тысячи человек, неоправданно большой.

Это событие нарушило планы Регента заключить договор на поставку оружия. Ведь он уже предложил поставщикам дополнительную плату за право единоличного пользования наиболее совершенными видами оружия.

Эта неприятность была напрямую связана с еще одной, самой серьезной. Клан Брумбо, захвативший власть на Батмарше, уже усмирил своих противников и теперь надеялся окончательно укрепить свое положение успешным военным походом. Вождь клана, Эбан Бузбек, собрал сотню военных кораблей с до зубов вооруженными солдатами и направил эскадру к Пао.

Если Брумбо решил совершить обычный набег: высадка, грабежи, захват трофеев и отлет на Батмарш, — то это не представляло особой опасности. Но если, встретив слабое сопротивление, он перелетит в Видаманд, где волнения народа наиболее сильны, то это может привести к катастрофе.

Десять тысяч воинов Эбана Бузбека, не получив вообще никакого отпора, высадились в главном городе Шрайманда — Донаспаре. Никто не мешал его армии грабить и надругаться над женщинами. Способность сражаться у паонитов, казалось, полностью отсутствовала.

 

6

Жизнь Берана во Дворце не назовешь насыщенной событиями и яркими ощущениями. Она была строго упорядочена и потому однообразна. Беран никогда не чувствовал голода, но и не получал удовольствия от пищи. Вместо шумных детских игр были занятия. Приставленные к нему слуги решали любые возникавшие у него проблемы. У Берана не было причин чего-либо добиваться, поэтому он не знал ни побед, ни поражений.

Так было до того момента, пока Палафокс, на плечах которого сидел Беран, не выпрыгнул в окно темницы. Происходящее казалось нереальным. Мальчик почувствовал, что теряет вес, желудок сжала судорога, ему не хватало воздуха. Он скорчился и стал ждать удара о землю. Они все падали, падали. Падение, казалось, было бесконечным.

— Успокойся, — твердо сказал Палафокс.

Беран заставил себя вглядеться в темноту и увидел, что освещенное окно, мимо которого они летели, движется вниз. Выходит, они не падали, а поднимались. Мальчик зажмурился и снова открыл глаза — башня и павильон остались внизу, а сами они, невесомые, как пузырьки воздуха, поднимались все выше, в усыпанное сверкающими звездами небо. Беран мог объяснить это только волшебной силой Палафокса, страх уступил место восхищению.

— Куда мы летим?

— Мы должны подняться к кораблю, он ждет нас.

Беран бросил прощальный взгляд на мерцающий внизу павильон, он не ощущал желания вернуться, лишь легкую тоску. Они поднимались все стремительнее, и через несколько минут павильон превратился в крошечное цветное пятнышко внизу.

Палафокс вытянул левую руку — радарная сетка на его ладони принимала импульсы с поверхности земли, преобразуя их в четкие сигналы. Затем он коснулся языком одной из пластйн на щеке и произнес короткое слово.

Время шло, а они все летели в звездном небе. Наконец перед ними возник силуэт корабля. Палафокс ухватился за поручни и вплыл во входной люк, втолкнув мальчика в кессонную камеру. Он задраил люк, и пространство осветилось лампами.

Беран, потрясенный, ослабевший от потока впечатлений, рухнул в кресло. Палафокс тем временем поднялся наверх, повернул какие-то рычажки, и корабль завибрировал — они летели. Магистр спустился и бросил на Берана оценивающий взгляд, от которого мальчику стало неуютно.

— Куда мы летим? — спросил он, чтобы хоть что-то сказать.

— На Брейкнесс.

Беран вздрогнул.

— Зачем мне туда лететь?

— Потому что там ты будешь в безопасности. Ты теперь Панарх, и Бустамонте задумал убить тебя.

Беран и сам это уже понял, возразить было нечего. Он украдкой посмотрел на Палафокса и подивился произошедшей с ним перемене. Куда делся незаметный молчун, сидящий за столом с Аэлло? Теперь это был высокий, могущественный человек, казалось, светившийся изнутри от распиравшей его энергии. Это был истинный Магистр, Брейкнесский Маг.

— Сколько тебе лет? — обратился Палафокс к Берану.

— Девять.

Палафокс потер подбородок.

— Пожалуй, лучше сразу объяснить, что тебя ждет на Брейкнессе. В сущности все очень просто: ты будешь учиться в Институте, в это время я буду твоим опекуном и учителем, а, когда придет время, ты послужишь мне, как один из моих сыновей.

— Они — мои ровесники? — с надеждой спросил Беран.

— Моих сыновей сотни, — мрачно произнес Палафокс и усмехнулся, видя растерянность мальчика. — Ты столкнешься с многими непонятными вещами. Что тебя сейчас так удивило?

— Просто я подумал, — смущенно сказал Беран, — что вы, должно быть, очень стары, если у вас столько детей. А между тем вы не выглядите старым.

Лицо Мага внезапно изменилось. Щеки залил темный румянец, глаза холодно заблестели, в голосе зазвенел металл:

— Я не стар. Никогда не произноси подобного. Никому не дано права так говорить с Магистром Брейкнесса!

— Простите. — Беран затрясся от страха. — Я просто...

— Забудем. Сейчас тебе необходимы отдых и сон.

... Проснувшись, Беран в первый момент не мог сообразить, где находится. Потом, вспомнив предыдущие события и поразмыслив, он решил, что его положение не так уж и плохо. Его ждало много нового, неожиданного. К тому же он будет обладать знаниями Брейкнесских Магов, что, несомненно, пригодится после возвращения на Пао.

Беран встал и отправился завтракать с Палафоксом. Видя, что Маг в хорошем настроении, он решился задать ему несколько вопросов.

— Вы в самом деле настоящий Маг?

— Творить чудеса я не умею, — ответил Маг, — если это не чудеса разума.

— А как же вы летаете по воздуху, выпускаете пламя из пальцев?

— Это может любой на Брейкнессе.

Беран был ошеломлен.

— Так значит, вы все маги?

— Ха! — воскликнул Палафокс. — Магия здесь ни при чем, эти способности приобретаются в результате некоторых изменений тела.

В душу Берана закралось сомнение.

— Но у мамаронов тоже изменены тела...

Палафокс саркастически усмехнулся.

— Это сравнение неуместно. Ты видел, чтобы нейтралоиды летали?

— Этого никто не видел.

— Вот видишь, между нами и нейтралоидами нет ничего общего. Модификации делают нас совершеннее, а не наоборот. В кожу ступни мы ввели антигравитационную ткань. В ладони левой кисти у меня радары, они у меня еще на лбу и на шее — я обладаю «шестым чувством». Мои глаза воспринимают излучение на три порядка ниже инфракрасного и на четыре выше — ультрафиолетового. Я улавливаю радиоволны. Я могу существовать под водой и в безвоздушном пространстве. В моем указательном пальце кость заменена на лазер. В моем теле есть еще множество приспособлений. А энергией меня снабжает энергоблок в грудной клетке.

Беран задумался, а потом робко поинтересовался:

— А меня вы тоже модифицируете на Брейкнессе?

Палафокс окинул его оценивающим взглядом:

— Если ты будешь следовать всем моим указаниям и оправдаешь мои надежды, то, видимо, да.

— А что я должен делать?

— В свое время ты это узнаешь.

Беран встал и посмотрел в иллюминатор, но не смог разобрать ничего, кроме мелькания серых и черных полос.

— Скоро мы будем на Брейкнессе?

— Теперь уже скоро. Не смотри в иллюминатор — потом это может ослабить чистоту восприятия.

На приборной панели вспыхивали и мигали индикаторы, потом корабль резко накренился. Палафокс наблюдал за посадкой через смотровое стекло.

— Вот мы вошли в атмосферу Брейкнесса.

Беран увидел унылое серое пространство, освещенное маленьким белым солнцем. По мере снижения пейзаж приобрел более ясные очертания. Стали видны огромные горы, скальные пики которых напоминали фантастические когти, увенчанные ледниками. Над вершинами шапкой висел туман.

Потом внизу проплыл серо-зеленый океан, на поверхности покачивались водоросли. И снова показались горы. Корабль медленно снижался в долину, окруженную скальными стенами, дно было скрыто серым туманом. Скалистый склон перед ними был покрыт, как показалось Берану, чем-то вроде корки. Корабль снизился, и он понял, что это небольшой город, лепившийся к подножию скалы. Дома, из лавовых пород вроде туфа, были низкие, с плоскими бурыми крышами. Некоторые из них соединялись между собой как звенья цепочки и опускались по склону. В целом все выглядело не слишком радостно и не произвело на Берана особого впечатления.

— Это и есть Брейкнесс? — спросил он.

— Это Брещснесский Институт.

— Я представлял его иначе. — Беран не смог скрыть разочарования.

— Мы не стремимся произвести впечатление, — отозвался Палафокс. — Да и Магистров не так уж много, и видимся мы нечасто.

Беран почувствовал, что опять затронул нежелательную тему. Но все-таки осторожно спросил:

— А ваши сыновья живут здесь?

— Нет, — коротко бросил Палафокс, — но, разумеется, они здесь бывают.

Корабль плавно снижался. Беран смотрел в темное глубокое ущелье и невольно вспоминал зеленые земли и синие океаны Пао.

— Когда я вернусь домой? — он не смог удержаться от вопроса.

— Когда придет время, — Палафокс был занят своими мыслями и не обратил внимания на волнение мальчика.

— Но это будет скоро?

— Ты хочешь быть Панархом? — жестко спросил Палафокс.

— Да. И хочу, чтобы меня модифицировали, — решительно ответил Беран.

— Может быть, так все и будет. Однако помни: получающий должен платить.

— Чем же я должен буду платить?

— Это мы уточним позже.

— Бустамонте не обрадуется моему возвращению, ведь он вознамерился сам стать Панархом, — задумчиво произнес Беран.

Палафокс усмехнулся:

— Тебе повезло, что разбираться в нынешней ситуации на Пао приходится ему, а не тебе.

 

7

У Бустамонте и в самом деле были большие сложности. Его мечты о неограниченной власти так и остались мечтами. В действительности он оказался в полузаброшенной деревушке среди болот Нонаманда, таверна стала его резиденцией. Вся свита состояла из дюжины мамаронов, трех наложниц и нескольких постоянно ворчащих чиновников. А он мечтал восседать во Дворце в Эйльянре и безраздельно править восемью континентами Пао!

Самым унизительным было то, что даже этой забытой Богом деревни его в любой момент могли лишить. Правда, пока что Брумбо продолжал наслаждаться своей победой и не пытался уничтожить Бустамонте.

За прошедший месяц бывший Аюдор впал в мрачные мысли. Наложницы страдали от его побоев, приближенные старались не попадаться ему на глаза. Кочующие пастухи обходили эту деревню стороной. Жители и хозяин таверны смотрели на него со страхом и раздражением. И вот однажды утром деревня оказалась покинутой, жители ушли и увели весь скот.

Бустамонте приказал страже найти какое-нибудь пропитание, отряд ушел, но так и не вернулся. Министры обсуждали возможности возвращения в более цивилизованные места. Бустамонте не соглашался, обещал изменить ситуацию, но терпение паонитов иссякло. Следующим хмурым утром ушли последние нейтралоиды. Наложницы пока не решались покинуть своего господина, но вид трех сбившихся в кучу, хлюпающих носами женщин вызывал у Бустамонте одно лишь раздражение.

Бустамонте приказал Асту Каэлу, Министру Трансконтинентального Транспорта, развести огонь, но тот даже не пошевелился. Это был открытый бунт. И вскоре вся группа министров, последний раз посовещавшись, вышла из таверны и под моросящим дождем направилась в сторону побережья, в порт Спирианте. Наложницы вопросительно смотрели на Бустамонте, но он одарил их таким взглядом, что они враз оставили всякие мысли о побеге и дружно зарыдали.

Яростно ругаясь, Бустамонте разломал мебель и разжег камин. Снаружи послышались отдаленные вопли, охотничий клич. Звуки приближались, скоро они зазвучали на единственной деревенской улочке. Бустамонте окаменел — он узнал боевой клич клана Брумбо.

Бустамонте заставил себя пошевелиться, накинул плащ и вышел наружу. Министрам не удалось уйти далеко — они, странно подпрыгивая, шли со стороны вересковых болот, подгоняемые воинами на летающих конях. Гордые министры походили на отару овец. Завидя Бустамонте, воины ринулись вниз, оглашая воздух дикими воплями. Бустамонте попятился, выхватил дротик, решив сохранить достоинство, даже если придется погибнуть. Воины взяли его в плотное кольцо. К нему приближался сам Эбан Бузбек — небольшой коренастый человечек с заостренными ушками и длинной светлой косой. Летающий конь приземлился и зацокал копытами по булыжникам.

Растолкав министров, Бузбек подошел к Бустамонте, без лишних слов схватил его за шиворот и швырнул на камни. Бывший правитель замахнулся было дротиком, но на него обрушился залп из шоковых пистолетов. Бузбек схватил его за горло и вторично швырнул — теперь уже в уличную грязь.

Бустамонте медленно поднялся, дрожа от бессильной ярости. По приказу Эбана Бузбека его связали, опутали сетью и привязали к седлу. Затем вояки вскочили на коней, и те взвились в воздух. Бустамонте так и болтался в сети, ослепший от режущего ледяного ветра.

В Спирианте их ждал корабль цилиндрической формы. Полумертвого Бустамонте швырнули на палубу, и он провалился в небытие. В Эйльянре корабль приземлился около Великого Дворца. Бустамонте подняли и, протащив через разгромленные дворцовые залы, заперли в спальне.

Утром две служанки принесли воду, чистую одежду, еду и напитки. Через час в дверях появился воин, по его приказу Бустамонте вышел из комнаты. Он был бледен, но уже пришел в себя и решил бороться до последнего. В зале для утренних церемоний с выходящими в цветник окнами его ждали Эбан Бузбек со свитой и меркантильский переводчик. Бузбек как ни в чем не бывало приветливо кивнул Бустамонте и осведомился, хорошо ли тот почивал. Меркантилец перевел.

— Чего ему надо? — прошипел Бустамонте, еще больше бледнея от ярости.

Ответ Бузбека показался маловразумительным.

— Эбан Бузбек возвращается на Батмарш, — говорил переводчик. — Ему не нравится, как паониты себя ведут.

«Еще бы!» — подумал Бустамонте.

— Эбан Бузбек говорит, что паониты — ни рыба ни мясо. Они не оказывают почтения и не сопротивляются. Ему здесь скучно, он даже не ощущает радость победы.

Бустамонте сверкнул глазами, глядя на человечка с косой.

— Эбан Бузбек оставляет вас здесь Панархом. Вы обязаны платить ему дань — ежемесячно в размере миллиона марок. Вам понятны условия?

Бустамонте оглядел окружающих, но все как один прятали глаза.

— Вы принимаете условия? — повторил меркантилец.

— Да, — с трудом произнес Бустамонте.

Эбан Бузбек кивнул и поднялся. Под звуки военного марша он со своими воинами покинул зал, даже не оглянувшись на новоиспеченного Панарха. Часом позже черный корвет Бузбека оторвался от поверхности Пао, а к вечеру его воинство отбыло на Батмарш.

Бустамонте предстояло снова установить жесткую власть и обеспечить беспрекословное повиновение.

Правда, паониты, потрясенные набегом Брумбо, казалось, смирились с новым Панархом и больше не проявляли недовольства.

 

8

По сравнению с бурными событиями на Пао, первые недели пребывания Берана на Брейкнессе были однообразны и унылы. Все вокруг — постройки цвета скал, сами скалы, — казалось, мертво. Исключение составлял только непрерывно дующий ветер, но и в нем было все то же однообразие. Воздух был сильно разрежен, и у Берана постоянно саднило горло. Он целыми днями неприкаянно слонялся по холодным коридорам особняка Палафокса.

Этот дом ничем не отличался от других домов Магистров Брейкнесса. Постройки тянулись от вершины холма к подножию. Для спуска и подъема пользовались эскалатором. Наверху располагались рабочие лаборатории. Берана туда не пускали, но однажды он смог разглядеть странные механизмы. Ниже находились общие залы. Они почему-то пустовали. Именно там проводил время Беран. В самом низу располагалось обособленное помещение сферической формы. Однажды Беран с удивлением обнаружил, что это спальня Палафокса.

В доме не было ни украшений, ни комнат для игр или концертов, к тому же там царил постоянный холод. Переходя из одного холодного зала в другой, Беран думал, что о нем забыли. Он был предоставлен сам себе, еду брал из буфета, спал где хотел. Несколько раз он сталкивался с людьми, которые часто приходили к Палафоксу, и вскоре стал узнавать их в лицо. Сталкивался он и с женщинами, которые куда-то спешили. Говорил он только с Палафоксом, но тот появлялся очень редко.

Беран размышлял о различиях между Пао и Брейкнессом. Например, женщины здесь были не похожи на паонитских. На Пао мужчины и женщины носили почти одинаковую одежду. Здесь же одевались совсем по-другому. Мужчины носили костюмы из темной ткани, на голове кепки с узким козырьком. Женщины были одеты с подчеркнутым кокетством: в яркие пышные юбки, облегающие лифы, оставляющие открытыми руки и шею, обувались в туфельки с бубенчиками. Волосы укладывали в сложные изысканные прически. Все они были молоды и привлекательны.

Скоро Берану стало невыносимо бродить по дому и размышлять. Он потеплее оделся и пошел знакомиться с окрестностями. Сгибаясь под порывами ветра, он достиг восточного края поселка. В миле от него располагалась фабрика — нагромождение больших серых построек. Над ними вздымался огромный скальный пик, словно пытающийся проткнуть маленькое тусклое солнце. Отвернувшись от этого безотрадного зрелища, Беран поплелся назад.

В следующий раз он отправился в западном направлении, теперь ветер дул в спину. Беран долго шел по улочке вдоль длинных зданий, как две капли воды похожих на дом Палафокса. Улица петляла, извивалась, от нее отходили точно такие же, с такими же домами. Беран начал опасаться, что заблудился.

Вскоре он увидел Институт Брейкнесса — группу невзрачных зданий, тянувшуюся вниз по склону. Дома были довольно высокие, и ветер обрушивался на них со всей силой. Там, где изморозь и снегопады оставили свои следы, по стенам тянулись грязно-серые полосы.

На горной тропе, ведущей к космопорту, Беран увидел группу мальчиков, чуть старше его самого. Они поднимались неспешно, с серьезными лицами — почти торжественно. Даже не склонные к проявлению эмоций паонитские дети вели бы себя оживленней. Беран обнаружил, что ни один из них не улыбается и ничего не говорит. Он понял, что найти общий язык со сверстниками здесь очень сложно. Размышляя об этом, он повернул назад.

Его все чаще стали одолевать приступы тоски и мысли о доме. Однажды он сидел в пустом зале и, задумавшись, крутил в руках кусок бечевки. Послышались шаги, и вошел Палафокс. Он направился было к противоположной двери, но, увидев Берана, остановился.

— Ну, юный Панарх, почему вы в меланхолии?

— У меня нет никакого занятия.

Палафокс усмехнулся. Его план удался: зная, что паониты не испытывают тяги к интеллектуальным занятиям, он специально изводил мальчика вынужденным бездельем, ожидая, что потом тот с энтузиазмом приступит к занятиям.

— Неужели тебе скучно? — с деланным удивлением воскликнул Палафокс. — Мы просто обязаны найти лекарство от твоей тоски. Как ты относишься к изучению языка Брейкнесса?

Но у Берана мысли были заняты другим.

— Когда я вернусь домой?

Палафокс серьезно посмотрел на него:

— Во всяком случае не сейчас.

— Но я хочу вернуться!

Палафокс опустился на стул.

— Послушай, что ты знаешь о планете Батмарш?

— Это маленькая планета третьей звезды. Там живут воинственные племена.

— Да, все население Батмарша разделено на двадцать три клана, которые большую часть времени борются между собой за власть. Недавно на Пао вторгся клан Брумбо.

Беран не сразу осознал услышанное.

— Вы хотите сказать...

— Сейчас твоя планета — вотчина Эбана Бузбека, Предводителя Брумбо. Десять тысяч его воинов высадились на Пао, и твоему дяде приходится нелегко.

— Что же теперь делать?

— Тебе пока надо оставаться здесь, на Пао тебя ожидает только гибель.

— Но я не хочу оставаться. Мне не нравится Брейкнесс! — в отчаянии воскликнул мальчик.

— Не нравится? — Палафокс изобразил удивление. — И почему же?

— Здесь пусто, нет ни травы, ни моря, ни деревьев.

— Да, здесь нет деревьев, но есть Институт. Ты начнешь учиться, и все вокруг покажется тебе куда более интересным! В первую очередь надо освоить язык. Не будем откладывать! — воскликнул Палафокс. — Идем со мной!

Беран не испытывал никакого интереса к языку Брейкнесса, но сейчас был рад любому занятию — на что и рассчитывал Палафокс. На эскалаторе они поднялись в верхнюю часть дома, где Беран раньше не бывал, и вошли в просторную мастерскую со стеклянной прозрачной крышей.

Там чем-то занимался один из сыновей Палафокса — молодой, изящно сложенный человек с резкими чертами лица. Осанкой, манерой двигаться он очень походил на Палафокса. Положение и престиж на Брейкнессе определялись именно генетической мощью, которая накладывала отпечаток на потомство человека.

Палафокс и его сын Фанчиэль никак не проявляли друг к другу ни родственных чувств, ни неприязни.

Когда они вошли, молодой человек поднял глаза от какой-то детали, которую паял. Перед ним был экран, где высвечивалось трехмерное изображение устройства. Хоть деталь была очень мала, мастер мог манипулировать предметами, невидимыми простым глазом, с помощью перчаток со встроенными микроинструментами.

Палафокс поговорил с сыном на языке Брейкнесса, потом обратился к Берану:

— Познакомься с моим тридцать третьим сыном. Его зовут Фанчиэль, он будет учить тебя языку и многим другим вещам. Надеюсь, ты будешь заниматься с интересом и с толком проведешь время. Я хочу, чтобы ты отнесся к учебе не так, как это принято на Пао. Тогда ты станешь настоящим студентом Института. Я очень на это надеюсь. — С этими словами он вышел.

Фанчиэль встал и направился в соседнее помещение, знаком показав Берану следовать за ним. В комнате он усадил его за стол из серого металла, покрытого черной резиной, сам сел напротив и какое-то время пристально изучал мальчика. Потом вздохнул и заговорил по-паонитски:

— Сначала выясним наши ближайшие задачи. Первоочередная — это изучение языка Брейкнесса.

И тут долго копившаяся обида всколыхнула все существо Бёрана. В ней слились тоска по дому, проявленное к нему пренебрежение, чувство собственной ненужности. Высокомерное, как показалось мальчику, поведение учителя было последней каплей.

— Я не собираюсь учить ваш язык! Верните меня на Пао!

Фанчиэль оставался совершенно спокойным.

— Когда придет время, ты вернешься домой, и в качестве Панарха. Но сейчас тебя там ожидает смерть.

Беран еле сдерживал слезы.

— Когда я вернусь?

— Мне это неизвестно, — сказал молодой человек. — Твое возвращение — основная часть плана Лорда Палафокса, и ты вернешься, когда он сочтет это своевременным. А пока самое разумное — воспользоваться возможностями, которые предоставляются тебе здесь.

Беран понимал справедливость этих слов, но не мог заставить себя смириться.

— Зачем мне учиться в вашем Институте?

— Лорд Палафокс надеется, что ты овладеешь многими нашими знаниями и впоследствии поддержишь его в некоторых делах.

Беран не вполне понял Фанчиэля, но заинтересовался:

— А чему я научусь?

— Множеству вещей. Я не могу тебе сейчас рассказать обо всех. Например, в отделении Сравнительных Культур — как раз там преподает Палафокс — изучают языки, культуру всех рас Вселенной, а также их различия и сходство и способы воздействия на них. В Математическом отделении ты научишься манипулировать абстрактными понятиями и производить в уме сложнейшие вычисления. На отделении Анатомии ты узнаешь гериатрию и геронтологию — науку о бессмертии и возможности усовершенствования тела. Может быть, и ты пройдешь частичное модифицирование.

Это Беран принял с энтузиазмом.

— И я стану таким, как Палафокс?

Фанчиэль искренне развеселился:

— Забавный ты мальчик! Неужели ты не понял, что Лорд Палафокс один из самых могущественных и совершенных людей? Он обладает девятью чувствами, пользуется четырьмя энергиями, видит в трех проекциях и многое другое. Большинству людей далеко до него. Но когда ты станешь Панархом, у тебя в распоряжении будет множество здоровых женщин и тебе будет подвластна любая модификация. А теперь займемся языком Брейкнесса.

К Берану вернулось прежнее упрямство, тем более что модифицировать его если и станут, то очень не скоро.

— Но я не хочу учить язык! Почему нельзя разговаривать на паонитском?

— Тебе придется познакомиться со многими вещами и понятиями, которым в вашем языке просто нет названия.

— Но сейчас я тебя понимаю!

— Это только пока мы касаемся самых общих вещей. Язык — это инструмент, обладающий определенными свойствами. Он является не только средством общения, но и отражает образ мыслей.

По лицу мальчика Фанчиэль увидел, что тот ничего не понял.

— Язык — это отражение твоего мировосприятия. Жители разных планет не просто говорят на разных языках — они думают и действуют различно. Например, ты что-нибудь слышал о планете Вэйл?

— Да. Они там все ненормальные.

— Действительно, для нашего восприятия их действия кажутся сумасшествием. На самом деле они просто анархисты. И в их языке царит полная анархия. В нем почти нет правил, каждый выбирает наиболее удобный способ выражения, как мы, например, выбираем свою одежду.

Беран нахмурился.

— У нас на Пао не тратят время на выбор платья и никто не наденет одежду цвета, принадлежащего другой социальной прослойке.

Фанчиэль улыбнулся:

— Да, я забыл, что паониты не любят привлекать внимание к своей одежде. Может, это одна из причин почти поголовной психической нормальности и уравновешенности. На Вэйле же все наоборот: и в языке, и в манере одеваться царит полный хаос. А теперь подумай, что первично: образ жизни и мышления или язык?

Беран был в явном замешательстве.

— Сейчас тебе это трудно понять, но когда ты осознаешь взаимозависимость языка и образа жизни людей, то наверняка заинтересуешься языком Брейкнесса.

— Вы думаете, если я изучу ваш язык, эта планета начнет мне нравиться?

Фанчиэль первый раз не сдержал раздражения:

— Почему ты так сопротивляешься этому? Тебе нечего волноваться — ты никогда не станешь таким, как мы, а останешься паонитом. Но, узнав язык Брейкнесса, ты сможешь думать так, как мы, и не будешь испытывать к нам ненависти. По-моему, мы все выяснили, давай приступим к делу.

 

9

Мир и благополучие царили на Пао. Паониты пахали и сеяли, ловили рыбу, извлекали из воздуха цветочную пыльцу при помощи специальных фильтров — для приготовления ароматной медовой эссенции. Каждый восьмой день был базарный, каждый шестьдесят четвертый день — праздничный, когда паониты сходились на певческие поля и оглашали окрестности пением гимнов. Каждый пятьсот двенадцатый день открывались межконтинентальные ярмарки. Вторжение Брумбо было забыто.

Народ перестал сопротивляться Бустамонте, ибо правил он без излишней помпезности, что соответствовало его двусмысленному положению на Черном Троне, да и налоги стали не такими тяжкими, как при власти Аэлло.

Но Бустамонте был далек от полного удовлетворения. Его идея фикс стала личная безопасность. Однажды мамароны сожгли огнеметами десяток просителей, один из которых позволил себе сделать резкое движение. Другие были казнены лишь за то, что Панарх вообразил: улыбки на их лицах не что иное, как издевка. Сильнее же всего отравляла существование Бустамонте необходимость выплачивать дань Эбану Бузбеку. Всякий раз перед выплатой Бустамонте собирался с силами и готовился отказать Предводителю Брумбо, но осторожность побеждала, и, скрипя зубами от злости, Регент платил условленный миллион марок.

Так прошло четыре года. Однажды на заре на посадочную площадку космодрома Эйльянре опустился корабль, окрашенный в красный, желтый и черный цвета. На борту его находился Корморан Бенбарт, один из младших отпрысков династии Бузбеков.

Корморан явился во Дворец с видом хозяина, ненадолго отлучавшегося по делам. Он небрежно поприветствовал Бустамонте. Облаченный в черные одежды, с трудом сохраняя безмятежное выражение лица, как того требовал этикет, Бустамонте спросил:

— Будь благословен ветер, направивший твой корабль к нашему берегу.

Корморан Бенбарт, здоровенный детина с пышными рыжими усами и глазами голубыми, как небеса Пао, внимательно разглядывал Бустамонте.

— Все очень просто. Я унаследовал титул барона в Северном Фейдене. Сейчас мы находимся в состоянии войны с южными провинциями династии Гриффин. Мне нужны средства для строительства укреплений и вербовки солдат. — Бенбарт пригладил усы и продолжил: — Эбан Бузбек считает, что вы легко можете субсидировать меня скромной суммой в миллион марок. Моя признательность вам была бы безграничной.

Бустамонте словно окаменел. Он с минуту молча глядел в бездонные голубые глаза Бенбарта, в то время как мысль его яростно работала. Он ничего не мог сделать с этим нахальным вымогателем, за внешне благопристойными речами которого скрывалась угроза. Взяв себя в руки, он приказал выдать необходимую сумму и молча выслушал благодарность от Корморана Бенбарта. Тот возвратился на Батмарш с чувством, слегка похожим на признательность.

Бустамонте кипел от ярости. Лишь сейчас он понял, что следует смирить гордыню и попросить помощи у тех, кого прежде отверг. Инкогнито — под видом коммивояжера — на почтовом судне Бустамонте отправился на планету Брейкнесс, к Магистрам Института Брейкнесса.

Покинув тесное помещение почтового планетолета, он вошел в здание космопорта. Бустамонте был удивлен отсутствием таможенных формальностей, столь привычных на Пао, и раздосадован тем, что на него никто не обращает внимания. Из окон космопорта открывался вид на город. Виднелась темная громада Института и трубы заводов.

Прикосновение к руке заставило Бустамонте оглянуться. Юноша, почти мальчик, попросил посторониться, чтобы пропустить вереницу из двадцати светловолосых девушек. Девушки сели в автобус, напоминающий жука, и поехали вниз по направлению к городу. Этот автобус оказался последним транспортным средством в космопорту.

Взбешенный Бустамонте оглянулся и понял, что его никто не собирается встречать. Это уже слишком. Нужно было срочно привлечь к себе внимание. Панарх быстро зашагал к центру зала и по-паонитски потребовал у двух прохожих позвать кого-нибудь из персонала порта, сопровождая слова энергичной жестикуляцией. Те на него безразлично поглядели и пошли дальше.

Бустамонте яростно выругался и вновь направился к выходу. Смеркалось, над Рекой Ветров поднимался серый туман, маленькое белое солнце почти скрылось за каменистой грядой. В полумиле виднелись дома поселка.

Панарх Пао, как нищий бродяга, должен был идти пешком и искать пристанище на ночь. Он злобно толкнул дверь и вышел. Сильный ветер едва не повалил его. Бустамонте на подгибающихся ногах засеменил по улице. Боль отдавалась в легких при каждом его вздохе. Замерзший, он подошел к ближайшему дому. Стены дома, сложенные из вулканического туфа, возвышались над ним. Обойдя здание со всех сторон, он не обнаружил ни окон, ни дверей. Злобно чертыхнувшись, он снова поковылял по дороге.

Ветер швырял снежные крупинки в затылок Панарха. Уже совсем стемнело. Бустамонте подошел к другому дому и наконец отыскал дверь, но на стук никто не ответил. С ободранными до крови кулаками, окоченевший, дрожащий, он побрел дальше.

В следующем доме в окнах горел свет, но и там никто не отозвался на стук. Бустамонте в ярости схватил булыжник и швырнул его в ближайшее освещенное окно. Звон разбившегося стекла показался Бустамонте прекраснейшим из звуков. Дверь распахнулась, и Панарх без сил упал на пороге.

Молодой человек подхватил его и усадил в кресло. Бустамонте уселся, широко расставив ноги. Прерывистое дыхание с хрипом вырывалось из его груди. Юноша произнес несколько фраз, но Панарх ничего не понял.

— Я — Панарх Пао, меня зовут Бустамонте. Вы... все дорого заплатите за подобный прием! Очень дорого...

Молодой человек был сыном Магистра, хозяина резиденции. О Пао он никогда не слышал. И раздражение незваного гостя, казалось, начинало ему надоедать. Он взглянул на дверь, думая выставить неучтивого пришельца на улицу.

— Я — Панарх Пао! — вновь заорал Бустамонте. — Вы слышите, Панарх! Немедленно отведите меня к Лорду Палафоксу! Немедленно!

Услышав имя Лорда, юноша сделал успокаивающий жест и скрылся за дверью, ведущей в другую комнату. Спустя четверть часа она отворилась, и Лорд Палафокс, собственной персоной, возник на пороге.

— Рад встрече с вами, Аюдор Бустамонте. К сожалению, я не смог встретить вас в космопорту, но, мне кажется, вы прекрасно обошлись и без моей помощи. Мой дом рядом, и я счастлив буду видеть вас своим гостем. Мы можем отправиться немедленно.

Утро следующего дня смирило гнев Панарха. Он словно бы понял, что злостью и обидами ничего не добьется, лишь усугубит и без того натянутые отношения с хозяином. Оглядев комнату, он презрительно скривился. Что за жалкое жилище? Почему все эти мудрецы живут как нищие, да еще и на такой скверной планете?

Вошел Палафокс и указал на стол, где стояла бутылка с перцовкой. Предложив гостю выпить, он вежливо осведомился о здоровье Панарха, совершенно не показывая интереса к цели визита на Брейкнесс и словно забыв о последней встрече на Пао. Бустамонте нетерпеливо перевел разговор на свои проблемы.

— Вы знаете, что в свое время Аэлло, покойный Панарх Пао, просил вас о помощи. Теперь я понял, насколько мудро он действовал. Я прибыл на Брейкнесс инкогнито, чтобы вновь заключить договор с вами.

Пригубив стакан, Палафокс молча наклонил голову.

— Все дело в том, что ненасытные Брумбо обложили меня ежемесячной данью. Выплаты значительны, но все же не так высоки, как расходы на оборону в случае войны.

— Я думаю, в проигрыше один Меркантиль.

— Да! — воскликнул Бустамонте. — Но в последнее время началось форменное вымогательство. И они не остановятся. Они разорят меня! Я хочу разорвать эти путы и освободить Пао! Помогите мне.

Допив, Палафокс осторожно поставил бокал.

— Что ж, советы — это лучший товар нашего экспорта. Я помогу вам за определенную цену.

— И какова цена?

Палафокс поерзал в кресле, устраиваясь поудобнее.

— Вы знаете, что наш мир — мир мужчин. Так повелось со дня основания Института. Но нам нужны те, кто мог бы продолжать развитие Института.

— В общем, я понял, — оборвал его Бустамонте. — Вам нужны женщины.

Палафокс кивнул:

— Мы нуждаемся в молодых, здоровых женщинах, с высокими умственными способностями и хорошей внешностью. Женщины — это, пожалуй, единственное, чего мы на Брейкнессе не производим, да и не хотим производить.

— Но ведь у вас рождаются дочери? Не могут же у вас появляться только мальчики? — изумился Бустамонте.

Палафокс, проигнорировав этот вопрос, продолжал:

— Брейкнесс — планета мужчин. Мы — Магистры Института.

Бустамонте, не знающий, что рождение дочери для человека Брейкнесса такое же несчастье, как появление двухголового урода, остался в полном недоумении.

Магистры Брейкнесса были истинными аскетами, все их силы и помыслы были сосредоточены на настоящем; прошлое стало историей, из которой извлекли все полезное; будущее представлялось чем-то неопределенным. Бустамонте мог обдумывать планы на сто лет вперед, а Магистры принимали неизбежность смерти как должное и считали, что, увеличивая число сыновей, они протягивают цепочку своей жизни в будущее.

Бустамонте, не понимавший мироощущения жителей Брейкнесса, решил, что Палафокс просто не в себе.

— Мы не сможем найти решение, выгодное для обеих сторон. Если вы объединитесь с нами, чтобы разбить Брумбо, мы должны быть уверены, что...

Палафокс улыбнулся:

— Мы не воюем. Мы продаем достижения нашей науки. Как мы можем участвовать в войне, когда Брейкнесс так уязвим? Одной ракеты хватит, чтобы уничтожить Институт. Вы подпишите договор со мной лично. В то же время Эбан Бузбек сможет купить сотрудничество другого Магистра. В политических делах мы придерживаемся полного нейтралитета, но Магистрам не возбраняется работать по своему усмотрения и увеличивать тем самым число своих женщин.

Бустамонте раздраженно прищелкнул пальцами:

— Если вы не защитите меня от Брумбо, то о какой помощи может идти речь?

Палафокс, казалось, о чем-то раздумывал, наконец он произнес:

— Для достижения вашей цели подходит множество способов. Я, к примеру, могу нанять солдат с Хэлоумеда, с Полензиса или с Земли. Могу заставить все кланы Батмарша объединиться против Брумбо. Можно избавиться от дани, обесценив деньги на Пао.

Бустамонте выказывал все признаки неудовольствия.

— Я сторонник более надежных и окончательных мер, мне нужно хорошее оружие для ведения войны. Имея оружие более сильное, чем у Брумбо, мы ни от кого не будем зависеть.

Палафокс удивился:

— От паонита ли я слышу столь воинственные речи?

— Что вас удивляет? Трусами мой народ никто не назовет! — обиделся Бустамонте.

— Однако десять тысяч Брумбо без труда покорили пять миллиардов паонитов, при том что у ваших людей было оружие. Почему же они покорились безропотно, даже не пытаясь оказать сопротивление?

Бустамонте стоял на своем:

— Мы нормальные люди, единственное — нам не хватает опыта.

— Никакой опыт не заменит боевого духа.

— Тогда нам придется взять его где-то в других местах, — сердито отозвался Бустамонте.

Палафокс выпрямился и удовлетворенно улыбнулся.

— Вот мы и подошли к основному вопросу! — Не обращая внимания на удивление Бустамонте, он продолжал: — Мы должны вселить дух воинов в сговорчивых и мирных паонитов. Сделать это можно, изменив их внутреннюю сущность. Вместо приспособляемости и пассивности они должны обрести гордость и желание бороться с трудностями и унижением. Вы согласны?

Бустамонте задумался.

— То, что вы говорите, весьма убедительно.

— Но на это потребуется время. Изменение психологии целой расы — сложнейший процесс.

Бустамонте почувствовал в голосе Палафокса нечто подозрительное.

— Если вы стремитесь к истинной военной мощи и независимости, то это единственный радикальный путь.

Бустамонте задумчиво смотрел из окна на Реку Ветров.

— Вы считаете, что добиться подобной боевой мощи реально?

— Вне всякого сомнения.

— И сколько времени вы предполагаете на это потратить?

— Около двадцати лет.

— Двадцать лет!

Несколько минут Бустамонте был не в силах что-либо произнести. Потом вскочил и заметался по комнате, размахивая руками.

— Мне необходимо это обдумать!

Палафокс раздраженно заговорил:

— А разве могло быть иначе? Если вы хотите иметь военную мощь, первое, что надо сделать, это внедрить в психологию людей дух борьбы. Эта черта складывается в характере нации веками, ее нельзя добиться за один день.

— Вы правы, я понимаю, — растерянно пробормотал Бустамонте, — но мне необходимо все обдумать.

— Вам необходимо подумать еще об одном, — продолжал Палафокс. — Ваша планета обширная и многонаселенная. Это дает возможность создать самостоятельный мощный промышленный комплекс. Зачем вам быть связанными с Меркантилем, когда все необходимое можно производить на месте?

— Но как это сделать?

Палафокс улыбнулся:

— В этом положитесь на меня, ведь я Магистр Сравнительных Культур Института Брейкнесса!

— И все же я хочу знать четкий план ваших действий. Каким способом вы собираетесь достичь столь кардинальных изменений? Как известно, паониты больше всего боятся перемен.

— Я это учитываю, — кивнул Палафокс. — Необходимо изменить сам менталитет большей части паонитов. Одно из наиболее доступных средств — смена языка.

Бустамонте явно был неуверен.

— Мне это кажется более чем ненадежным. Я надеялся...

Палафокс прервал его:

— Слова представляют собой некие инструменты. Язык — образец того, как можно употребить эти инструменты.

Бустамонте изучающе смотрел на Палафокса.

— То, что вы объяснили — теория. Как применить ее на практике? Вы уже разработали детальный план?

Палафокс рассмеялся, чуть свысока глядя на своего собеседника.

— Детальный план для столь сложного дела? Вы надеетесь на чудо, которое не под силу даже Магистру. Судя по тому, как вы со мной торгуетесь, можно подумать, вам нравится платить дань клану Брумбо.

Бустамонте промолчал.

— Пока я обдумал основные принципы. Они как скелет, который постепенно обрастет плотью деталей. Я хочу подчеркнуть еще один момент. Такое дело должен возглавить правитель, обладающий жестким характером, ясным умом и имеющий неограниченную власть.

— Я обладаю твердой властью и не отвергаю жестокие меры там, где это необходимо.

— Первая часть моего плана такова: один из континентов Пао или какая-либо зона планеты будет отведена под эксперимент. Все население этой местности начнет говорить на новом языке. По моей гипотезе, через какое-то время они начнут производить на свет настоящих воинов.

Бустамонте вновь охватил скепсис.

— Не разумнее ли разработать новую программу обучения армии? Внедрение нового языка — дело многих лет.

— Вы так и не поняли главного, — покачал головой Палафокс. — Паонитский язык уже сам по себе олицетворяет пассивность и непротивление. Он не способен дать понятие борьбы, выразить контрасты. Паонитский язык обрисовывает только двухмерный, плоский мир. Люди, пользующиеся им, по логике должны быть пассивными, лишенными личных качеств. И, судя по паонитам, так оно и получилось.

Новый язык будет весь построен на сравнительных степенях и контрастах при простой грамматике. Попытаюсь привести пример: предложение «Дровосек рубит дерево» по-паонитски будет означать примерно следующее: « Дровосек — прилагает усилие — топор — средство — дерево — в состоянии подверженности воздействию на него!».

На новом же языке это будет звучать совсем иначе: «Дровосек преодолевает инерцию топора, топор побеждает сопротивление дерева», или: «Дровосек сокрушает дерево, избрав орудием инструмент под названием топор».

— А-а-а... — уважительно протянул Бустамонте.

— Звуковой строй будет определяться гортанными звуками и резкими гласными. Определенная часть главных постулатов станет синонимами, например, «радость — преодоление трудностей — приятное расслабление» или «стыд — чужой, соперник». Даже боевой пыл воинов с Батмарша покажется детской игрой по сравнению с воинственностью будущих паонитов.

— Да, — закивал Бустамонте, — я начинаю понимать.

— Следующая область должна быть отведена для другого поселения, там будет внедряться иной язык, преследующий иные дели. В этом случае необходима сложная грамматика, безупречно последовательная и логичная. Вокабулы должны быть самостоятельны, но объединены жесткими правилами соподчинения. Что мы получим в результате? Если людей, в сознание которых при помощи языка заложены подобные представления, снабдить соответствующими средствами труда, технический прогресс пойдет сам по себе.

А если вы решите продавать произведенное вами на другие планеты, вам будут необходимы пилоты и торговые представители. Для них мы создадим свой язык, глубоко проникающий в систему чисел, с изощренными оборотами лести, с большим количеством одинаково звучащих, но разных по значению слов, дабы придать речи обтекаемость и некую двусмысленность. В этих языках семантика будет формировать определенные характеры.

Для воинов «удачливый человек» будет означать «выдержавший неравный бой». Для клана производственников — «талантливый производитель». Для торговцев — «человек, знающий свою выгоду». В каждом языке будут свои тенденции. Их влияние на каждого индивида будет, естественно, разным, но на массу людей они будут влиять весьма успешно.

— Потрясающе! — восторженно воскликнул Бустамонте. — Это же истинная инженерия человеческих ДУШ.

Палафокс задумчиво глядел на Реку Ветров. Он улыбался, его черные глаза смотрели с легкой мечтательностью. В какое-то мгновение Бустамонте увидел, что Палафокс старше его в два, если не в три раза. Но это длилось лишь мгновение; когда Палафокс обернулся, он выглядел обычно.

— Вы понимаете, то, что я сейчас говорю, — лишь гипотеза, общие черты моей идеи. Детально разработанный план в любом случае необходим. Надо, во-первых, создать новые языки, подготовить учителей. Эту работу я могу возложить на своих сыновей. Потом необходимо выделить группу, способную овладеть всеми языками, они станут координаторами и будут осуществлять управление всей планетой через гражданские службы.

Бустамонте насторожился:

— Ну... Мне кажется, наделять эту группу столь широкими полномочиями едва ли целесообразно. Основная цель — создать армию, способную разбить Эбана Бузбека. — Правитель Пао в волнении ходил по комнате. Потом неожиданно остановился и глянул на Палафокса: — Мы не решили еще один вопрос: какое вознаграждение вы ждете за свою помощь?

— Мы хотели бы каждый месяц получать шестьсот женщин с нормальным умственным и физическим развитием. Их возраст должен быть не меньше пятнадцати и не больше двадцати четырех лет, — ответил Палафокс. — Время их пребывания на Брейкнессе не будет превышать пятнадцати лет. Им гарантирована отправка на Пао вместе с детьми женского пола и с сыновьями, которые родятся с дефектами.

Бустамонте усмехнулся:

— Шестьсот ежемесячно — это не слишком много?

Палафокс мрачно сверкнул глазами. Бустамонте сразу прекратил сопротивление.

— Так или иначе, я согласен с этой цифрой. Но вы пойдете мне навстречу и вернете на Пао моего племянника Берана. Там он подготовится к дальнейшей деятельности.

— К какой карьере вы собираетесь его готовить?

— Исходя из сложившейся ситуации, — пробормотал Бустамонте.

— Это верно, — согласился Палафокс. — И ситуация диктует: Беран пока должен остаться на Брейкнессе, чтобы продолжить образование.

Бустамонте пытался протестовать, но жесткая позиция Палафокса вскоре вынудила его согласиться.

Сделку запечатлели на кинопленку, и стороны расстались Почти удовлетворенными.

 

10

Зима на Брейкнессе всегда была суровой, мелкий колючий снег беспрерывно падал с неба, ветер свистел в скалах и гнал серые облака вниз по Реке Ветров. Солнце лишь ненадолго выглядывало из-за огромного скального зуба на юге. Сам Институт почти весь день был погружен в густую мглу.

Проходя курс наук в Институте, Беран пережил пять таких мрачных зим. Первые два года были полностью посвящены изучению языка. Язык Брейкнесса настолько отличался от паонитского, что прежние представления о значении языка Берану ничуть не помогли.

Язык Пао принадлежал к так называемым полисинтетическим, то есть словообразование происходило путем присоединения к корням приставок, суффиксов и окончаний, в результате чего корни меняли свое значение и получалось новое слово. Язык Брейкнесса принадлежал к «аналитическим», но его уникальной особенностью был тот факт, что основу синтаксиса определяла личность говорящего.

Следствием этого были простота и логическая стройность, а также отпадала необходимость использовать само местоимения «я». Другие местоимения также отсутствовали, за исключением некоторых построений в третьем лице, хотя и там их роль играли существительные. Использование антонимов заменяло понятие отрицания — например, слов «уходи» и «оставайся». Любая выражаемая идея была четко обособлена, поэтому пассивный залог отсутствовал: «ударить», «получить удар». Словарный состав языка был чрезвычайно насыщен понятиями, определяющими все многообразие мыслительного цроцесса. Слова же, обозначающие эмоциональные состояния, практически отсутствовали. Чтобы поведать собеседнику о своем внутреннем состоянии (что случалось крайне редко), Магистру Брейкнесса приходилось прибегать к весьма неуклюжему многословию.

Такие понятия, как «любовь», «гнев», «радость», «горе», были естественны для паонитов, но в языке Брейкнесса они не имели аналогов. И наоборот, слова, определяющие всевозможные тонкости логического мышления, были совершенно непонятны паонитам.

Различие языков и форм мышления поначалу настолько поразило Берана, что временами ему казалось, что его личность раздваивается. Однако благодаря терпению Фанчиэля и его умению объяснять Беран понемногу стал вживаться в чуждый ему образ мыслей и Брейкнесс становился ему понятнее и ближе.

Наконец Палафокс решил, что начальные познания Берана в языке достаточны, о чем и объявил мальчику, добавив, что отныне тот становится учеником начальной ступени в Институте Брейкнесса.

Хотя в Резиденции Палафокса Берану и не было слишком весело, но там было безопасно. А сейчас он почувствовал себя брошенным и очень уязвимым. Что ждало его в Институте?

Через полчаса после разговора с Палафоксом пришел Фанчиэль и повел мальчика к одному из больших квадратных зданий. Там Беран зарегистрировался и получил комнату в общежитии. Фанчиэль проследил за тем, как он обустроился, затем попрощался и ушел. С тех пор Беран не встречался ни с ним, ни с Палафоксом.

Для Берана начался новый период жизни и обучения на Брейкнессе. На Пао его образованием руководили домашние учителя. Он никогда не принимал участия в коллективном, традиционном учебном процессе, состоявшем в основном в том, что младшие хором выкрикивали числительные: «Ай! Шрай! Вида! Мина! Нона! Дрона! Хиван! Импле!», а старшие распевали гимны. Если бы Беран прошел через это, он бы еще острее почувствовал разницу в принципах обучения на Пао и в Институте Брейкнесса. В Институте каждый юноша воспринимался как отдельная, самостоятельная личность.

Среди студентов была популярна тема смерти. Вообще-то, особенно в присутствии Наставника, обсуждать подобные вопросы не полагалось, ведь на Брейнессе никто не умирал от болезней или старости. Многие из Магистров погибали в странствиях по Вселенной. Погибали, несмотря на великолепное вооружение и средства защиты. Однако большинство их всю жизнь проводили на Брейкнессе, совершенно не меняясь с годами, становясь лишь более сухощавыми и костлявыми. Неумолимое время приближало Магистров к определенному состоянию, называемому Эмеритус. Эгоизм и болезненная педантичность делали невозможным нормальное общение с впавшими в Эмеритус. Затем следовали приступы гнева и беспричинной раздражительности, переходящие в манию величия, и наконец Магистры исчезали.

По природе застенчивый, немного косноязычный, Беран сначала не вступал в дискуссии. Но, понемногу постигая тонкости языка, он осмелел и после недолгого периода обидных поражений в спорах смог одолеть собеседника. Впервые за время пребывания на Брейкнессе он испытал удовлетворение.

Студенты общались между собой очень ровно, спокойно, без враждебности, но и без всякой фамильярности.

Тема деторождения, обсуждавшаяся весьма подробно со всех точек зрения, немного шокировала Берана, привыкшего на Пао не упоминать от этом. Однако мало-помалу он втянулся. На Брейкнессе общественная значимость и престиж определялись не только интеллектуальными успехами, но также числом жен и сыновей и схожестью потомков и родителя. Имя Лорда Палафокса наряду с именами еще некоторых Магистров упоминалось в этой связи особенно часто.

Когда Берану исполнилось пятнадцать, престиж Лорда Палафокса сравнялся с репутацией Лорда Кароллена Вампельта, Главного Магистра Института. Чувствуя некую причастность к Палафоксу, Беран невольно гордился.

Спустя пару лет после совершеннолетия студенту Института отец дарил первую женщину. Пришел черед и Берана. Стройный, высокий, с густыми темнокаштановыми волосами и большими серыми глазами, в которых читалась легкая грусть, Беран был весьма привлекателен. Из-за своего необычного происхождения и природной скромности он почти не участвовал в редких студенческих вечеринках. Но природа брала свое, и Беран, чувствуя брожение в крови, стал подумывать о том, какую же девушку подарит ему Палафокс.

Как-то в одиночестве он брел по дороге, ведущей к космопорту. Ожидалось прибытие транспорта с Джорнега. Дойдя до вокзала, Беран увидел, что там царит необычная суета. Множество женщин с дочерьми и с сыновьями, не прошедшими тесты, ожидали прибытия корабля. Еще вполне молодые, но уже состоятельные дамы возвратятся на родные планеты.

Корабль совершил посадку. Толпа юных девушек хлынула из распахнувшейся двери лифта. Они удивленно осматривались, сгибаясь под порывами ветра. Они были возбуждены и полны страха перед неведомыми мужчинами этой странной планеты, в жены которым предназначались.

Беран изумленно рассматривал их. Повинуясь команде дежурного по космопорту, девушки направились к стойке регистрации. Внезапно до слуха Берана донеслись звуки знакомой речи. Подойдя поближе к одной из девушек, он удивленно воскликнул:

— Ты паонитка? Что ты делаешь на Брейкнессе?

— То же, что и остальные.

— Но женщин с Пао никогда не отправляли сюда...

— Странно, что ты так мало знаешь о своей родине.

Беран покачал головой:

— Я давно не был на Пао — с того дня, когда погиб Панарх Аэлло.

С опаской оглядываясь по сторонам, девушка проговорила чуть слышно:

— Радуйся, что тебя там не было. На Пао происходит нечто ужасное. Бустамонте, похоже, лишился разума.

— Это он продает женщин на Брейкнесс? — севшим голосом спросил Беран.

— Из числа сирот и переселенцев он каждый месяц отправляет сюда по шестьсот женщин.

У Берана перехватило дыхание; пока он пытался справиться со своим голосом, шеренга тронулась с места. Наконец овладев собой, он бросился за девушкой.

— Постой! Что там произошло? И откуда столько сирот и переселенцев?

— Я не могу задерживаться и говорить с тобой, — тихо ответила девушка. — На меня заключен контракт, я принадлежу новому хозяину.

— Кто твой хозяин? Какой Лорд?

— Я продана Лорду Палафоксу.

— Скажи хоть, как тебя зовут? — не отступал Беран.

Девушка опустила голову. Ничего не ответив, она уходила вместе с толпой.

— Как твое имя?! — в отчаянии крикнул Беран.

— Гитан Нецко, — произнесла она полуобернувшись и исчезла за дверями.

Берану ничего не оставалось, как уйти из космопорта. Спотыкаясь, с трудом преодолевая порывы ветра, он брел к дому Палафокса. Перед дверью он невольно замешкался, представив себе обитателя этой резиденции. Собрав всю свою волю в кулак, он постучал по щиту у входа и, когда дверь отворилась, вошел.

В это время суток Палафокс обычно пребывал в нижних помещениях. Беран спустился по знакомым лестницам, миновал комнаты из полированного камня и ценнейших твердых пород древесины. Все это раньше казалось ему унылым и серым, но сейчас он ощущал своеобразие и утонченную прелесть интерьера. Здание не выпадало из окружающего ландшафта, а было как бы его частью.

Палафокс был в своем кабинете и, как и следовало ожидать, уже уловил появление Берана одним из своих органов чувств. Поэтому приход юноши не явился для него неожиданностью.

Беран приблизился к Палафоксу, стараясь прямо смотреть в холодные, неприветливые глаза. Он давно усвоил, что хитрить с Палафоксом бессмысленно, поэтому сразу заговорил об интересующем его деле.

— Я сейчас был в космопорту и видел там паонитских женщин. Их переправляют сюда насильно, они упоминали о каких-то беспорядках. Что произошло на Пао?

Палафокс молча изучающе смотрел на Берана, потом медленно кивнул.

— Да, ты достаточно повзрослел. Ты уже выбрал себе какую-нибудь женщину?

Беран побледнел, но сумел сдержать свои эмоции.

— Вы не так меня поняли. Меня интересует, что случилось на Пао. Почему мой народ находится в столь униженном положении?

— Разве находиться на службе у Брейкнесса столь унизительно? — с деланным изумлением воскликнул Палафокс.

Беран почувствовал, что, проявив настойчивость, заставит Палафокса все объяснить.

— Но вы не ответили на мой вопрос! — довольно резко произнес он.

— Ты прав. — Палафокс указал ему не стул. — Сядь, и я расскажу тебе, что на самом деле происходит на Пао.

Беран сел, снова ощутив некую робость. Палафокс по-прежнему смотрел на него, слегка прищурив глаза.

— Слухи о беспорядках и бедствиях, которые до тебя доходили, в самом деле имеют место, но они не определяют всей ситуации.

Беран совсем растерялся:

— Что же еще? Засуха? Голод? Эпидемия?

— Нет, совсем другое. То, что происходит, никак нельзя назвать бедствием — это изменение социальной структуры общества. Бустамонте начал принципиально новые преобразования, требующие мужества и твердости. Ты не забыл вторжение на Пао войск Батмарша?

— Я помню, но...

— Бустамонте делает все для того, чтобы подобное никогда не могло повториться. Для этого он формирует оборонный комплекс, а в качестве плацдарма избран Химанн Литторал на Шраймонде. Коренное население было перемещено, и в регионе теперь проживает специально избранная для этого группа паонитов, которая говорит на новом языке и воспитывается в воинском духе. Такие же преобразования произошли на Видаманде: там Бустамонте создает мощный промышленный комплекс, который обеспечит полную независимость от Меркантиля.

Масштабы преобразований подавили Берана, но сомнения его не рассеялись. Палафокс молчал, давая ему возможность собраться с мыслями.

— Ведь паониты никогда не были ни воинами, ни инженерами, как Бустамонте собирается обучить их всему этому? — наконец произнес Беран.

— Ты забываешь, что советником Бустамонте являюсь я, — сухо ответил Палафокс.

Берана охватило неприятное ощущение — он понял, что между Палафоксом и Бустамонте существует какой-то сговор. Беран отогнал от себя эти мысли и спросил:

— А обязательно было перемещать все население с этих территорий?

— Да, это совершенно необходимо. Территория должна быть полностью очищена от всего, что может напомнить о прежнем языке и образе жизни.

Беран помнил, что перемещения таких масштабов для Пао в общем-то обычны. Поэтому объяснения Палафокса его вполне удовлетворили.

— А люди из этих специальных групп останутся паонитами?

— А как же иначе? — удивленно спросил Палафокс. — Ведь они паониты по крови, и по рождению, и по воспитанию.

Беран хотел еще что-нибудь узнать, но в замешательстве не мог найти слов, чтобы выразить свои эмоции и переживания.

Тем временем Палафокс, решив, что сообщил достаточно, заговорил о другом:

— Теперь расскажи мне, что у тебя с учебой в Институте?

— Все идет хорошо. Я завершил четвертую курсовую работу, а мое последнее эссе на вольную тему заинтересовало ректора.

— И какова его тема?

— Исследование семантики паонитского ключевого слова «настоящее» в характерном для Брейкнесса образе мышления.

— Ты считаешь, что способен анализировать образ мысли Брейкнесса? — резко спросил Палафокс.

Беран удивился его неодобрению, но не сдавал позиций.

— Я уже не паонит и еще не человек Брейкнесса — я где-то посередке. Со стороны мне легче анализировать и сравнивать особенности Пао и Брейкнесса.

— Может, тебе это сделать легче, чем, скажем, мне?

— У меня не было причин думать подобным образом, — осторожно ответил Беран.

Палафокс посмотрел на него и неожиданно рассмеялся.

— Я затребую твое эссе и внимательно с ним ознакомлюсь. Ты уже думал, что станет основным направлением твоей научной деятельности?

Беран задумчиво покачал головой.

— Здесь столько возможностей. Сейчас, например, меня увлекла история человечества, возможная общность в модели развития или, наоборот, отсутствие этой общности. Но мне еще очень многое неясно, хочется получить консультацию у специалистов. Может быть, после этого все прояснится.

— Кажется, на тебя произвели впечатление гипотезы Магистра Арбурссона, Теолога.

— Да, я внимательно изучал его работы.

— Разве они тебя не заинтересовали?

— Лорд Арбурссон — Магистр Брейкнесса, а я — паонит, — уклончиво ответил Беран.

Палафокс усмехнулся.

— Опять все сначала!.. Ладно, оставим это, — все еще с раздражением произнес Палафокс. — Надеюсь, твои изыскания будут успешными. — Он подозрительно посмотрел на Берана. — Последнее время ты часто бываешь на космодроме.

Беран почувствовал, что краснеет.

— Бываю.

— Думаю, тебя уже просветили, что настает время продолжить свой род?

— Это волнует всех студентов. Они постоянно говорят об этом. А сегодня в космопорте я...

— Так вот что тебя волнует! Как ее имя?

— Гитан Нецко, — чуть слышно прошептал Беран.

— Подожди меня, — сказал Палафокс и скрылся.

Вернулся он минут через двадцать и позвал Берана. Около дома стоял летательный аппарат, а внутри, сжавшись, сидела девушка.

— По нашим обычаям отец должен дать сыну знания, первую женщину и необходимые житейские советы. Можешь садиться в корабль и лететь домой с этой девушкой. Только не давай воли своей паонитской сентиментальности и склонности к мистике — они грозят разрушить твои устои. — Палафокс характерным для Брейкнесса движением вскинул руку. — Отныне я не несу ответственности за твое будущее. Пусть твоя карьера будет успешной, а сыновья здоровы и многочисленны. Пусть они будут достойны и прославят тебя среди равных. — Он церемонно склонил голову.

— Благодарю вас, — с достоинством ответил Беран и направился к кораблю.

Гитан Нецко едва посмотрела на него, и взгляд ее снова приковала великая Река Ветров. Беран молчал, пытаясь совладать с охватившим его волнением. Наконец он осторожно коснулся мягкой и прохладной руки девушки. Она повернула к нему спокойное, задумчивое лицо.

— Я не дам тебя в обиду, ведь я тоже паонит.

— Лорд Палафокс приказал подчиняться тебе, — бесстрастно ответила она.

Беран почувствовал себя несчастным. Он был растерян и подумал, что в этом, видимо, и проявляются паонитские сентиментальность и склонность к мистике.

Корабль плавно скользил по ветру, и вскоре они опустились у дома Берана. Он провел девушку в свою комнату, и какое-то время они, испытывая неловкость, молча изучали друг друга.

— Завтра я приготовлю для тебя более удобную комнату, — тихо сказал Беран.

Девушка смотрела вокруг широко открытыми глазами и вдруг опустилась на кушетку и горько заплакала — ее переполняли горе, страх и унижение. Беран присел рядом, почему-то чувствуя себя глубоко виноватым. Он говорил ей какие-то ласковые, утешительные слова, гладил ее руку, но она, казалось, ничего не ощущала. Берана потрясла глубина ее горя, раньше он ни с чем подобным не сталкивался.

Девушка стала рассказывать тихим, монотонным голосом:

— Мой отец за всю свою жизнь никому не причинил зла, он был очень хорошим человеком. Мы жили около озера Мерван в старинном доме, которому почти тысяча лет. За озером была голубая гора со сливовым садом на склоне, у ее подножия расстилались луга тысячелистника. Однажды пришли чиновники и заявили, что мы должны уехать. Отец никак не мог взять в толк, как можно уехать, оставить наш старый дом. После разговора с этими людьми он был бледен от ярости, но уезжать никуда не собирался. А потом они пришли снова... — ее голос прервался, и слезы хлынули с новой силой.

— Это пройдет, все изменится... — начал было Беран.

— Ничего не может измениться! Я знаю, что тоже скоро умру.

— Никогда так не говори! — горячо воскликнул Беран. Стараясь успокоить девушку, он целовал ее мокрые от слез щеки, глаза, гладил волосы. Но ее близость волновала, и ласки Берана становились все более пылкими. Девушка не сопротивлялась.

... Когда они проснулись, было раннее утро — небо свинцово-серое, угольно-черный склон горы, в сумраке ревела Река Ветров. Чуть помедлив, Беран заговорил:

— Ты обо мне почти ничего не знаешь — тебе неинтересно?

Гитан Нецко промолчала. Берана задело ее безразличие, и он сам стал рассказывать:

— Мне пятнадцать лет. Я родился на Пао в Эйльянре. На время мне пришлось поселиться на Брейкнессе. — Беран ждал, что девушка что-то спросит, но она глядела в узкое окно на небо. — Сейчас я учусь в Институте, — продолжал Беран. — До вчерашнего дня я не мог выбрать тему дальнейшей научной деятельности, но теперь знаю — я стану Магистром Лингвистики!

Гитан перевела на него взгляд, лишенный каких бы то ни было чувств. Глаза у нее были большие, ярко зеленые, они резко выделялись на бледном лице. Девушка была на год младше Берана, но под ее взглядом он чувствовал себя ребенком.

— О чем ты задумалась? — тихо спросил он.

Гитан пожала плечами:

— Да, в общем, ни о чем.

— Иди ко мне. — Беран склонился над ней, целуя ее губы, шею, руки. Она по-прежнему не сопротивлялась, но оставалась совершенно равнодушной. — Я тебе неприятен? — взволнованно спросил Беран.

— Как это может быть? — удивленно спросила девушка. — В условиях моего контракта сказано, что мои чувства здесь не имеют значения.

Беран резко вскочил.

— Я же объяснил тебе, что я паонит! Я — не человек Брейкнесса!

Девушка молчала.

— Когда-нибудь, может быть, уже очень скоро, я вернусь на Пао и ты вернешься со мной. — Девушка никак не реагировала на его слова. Беран не мог скрыть раздражение. — Ты мне не веришь?

— Будь ты настоящим паонитом, то понял бы, что я тебе верю, — глухо ответила девушка.

— Не знаю, кто я, но так или иначе ты мне не веришь, — помолчав, сказал Беран.

И тут девушка дала волю своему гневу:

— Какое это имеет значение? Почему ты гордишься, что принадлежишь к паонитам, которые, подобно безмозглым дождевым червям, позволяют Бустамонте разорять их дома, убивать их — и даже не пытаются сопротивляться! Они, как трусливые овцы, удирают от опасности. Одни спасаются на других континентах, другие, — она метнула взгляд на Берана, — на других планетах. И я не испытываю ни малейшей гордости от того, что я — паонитка.

Беран мрачно молчал. Он вдруг увидел себя глазами девушки, осознал свою ничтожность, и его даже передернуло от отвращения к себе. Ему нечем было себя оправдать — ссылки на то, что обстоятельства были сильнее его и он не понимал ситуацию, только подтвердили бы ее мнение о паонитах.

Беран вздохнул и начал одеваться.

— Прости меня, — тихо сказала девушка, касаясь его руки. — Я понимаю, ты не хотел ничего плохого.

Беран покачал головой, на него вдруг навалилась такая усталость, будто он постарел лет на сто.

— Я и правда не хотел ничего дурного. Но и то, что ты говорила, — правда. Надо выбрать какую-то одну...

— Я плохо разбираюсь в этом, — ответила девушка. — Для меня правда то, что я чувствую. И еще я знаю, что если бы могла, то с наслаждением убила бы Бустамонте.

Выждав время, предусмотренное этикетом, Беран отправился на аудиенцию к Палафоксу. Его встретил один из сыновей хозяина и после приветствия осведомился, по какому делу он пришел, но Беран не стал углубляться в подробности. Минуты две Беран ждал в небольшой строгой приемной на самом верху здания. Он нервничал перед предстоящим разговором, так как знал, что уступает Палафоксу в мастерстве ведения дискуссии. Между тем необходимо было действовать осмотрительно, незаметно прощупывая почву. Наконец он спустился по эскалатору в комнату для утренних приемов, отделанную деревянными панелями. Палафокс, облаченный в темно-синее платье, ел маринованные фрукты. Увидев Берана, он не удивился и спокойно кивнул. Беран церемонно поприветствовал его и заговорил как можно тверже:

— Я принял важное решение, Лорд Палафокс.

— Что в этом удивительного? Ты в том возрасте, когда человек отвечает сам за свои поступки и уже не принимает легкомысленных решений.

— Я решил вернуться на Пао, — не давая себя сбить, резко сказал Беран.

Палафокс ответил не сразу, но его реакцию легко можно было угадать. Ответ его прозвучал тоже достаточно резко:

— Странно, что ты назвал это важным решением, так как оно полностью лишено мудрости.

Снова последовало напряженное молчание, но Беран был преисполнен решимости:

— Я обдумал нововведения на Пао, и они вызывают у меня беспокойство. Несомненно, в программе есть рациональное зерно, но, с другой стороны, все это выглядит насильственным и неестественным.

Палафокс криво усмехнулся:

— А у тебя есть альтернативные варианты? Что ты противопоставишь программе Бустамонте?

— Но ведь я — истинный Панарх, в то время как он — всего лишь Старший Аюдор. Если я вернусь, он обязан будет мне повиноваться!

— Теоретически ты прав. Но как ты докажешь, что ты тот самый Беран, истинный Панарх? Бустамонте ничего не стоит объявить тебя самозванцем или безумцем.

Беран растерянно молчал — о таком варианте он не думал. А Палафокс жестко продолжал:

— Тебя легко уничтожат, и ты ничего не добьешься.

— Но я могу не обнаруживать себя, а инкогнито прибыть на один из островов, скажем, Ферай или Вайомне.

— Ладно, допустим, ты представишься там Панархом и убедишь в этом какое-то количество жителей. Это дойдет до Бустамонте, он такого не потерпит, и может начаться гражданская война. Твои намерения не менее жестоки, чем действия Бустамонте.

Беран покачал головой:

— Вы плохо знаете паонитов. Воевать они не будут. Бустамонте просто постепенно лишится своего авторитета.

Но Палафокс еще не исчерпал всех аргументов:

— А что будет, если Бустамонте, узнав о твоих намерениях, вышлет тебе навстречу отряд нейтралоидов?

— Как же он может узнать?

Палафокс спокойно отрезал кусочек яблока и неторопливо произнес:

— Допустим, его предупрежу я.

— Значит, вы пойдете против меня?

Палафокс чуть заметно улыбнулся:

— Нет, если ты не будешь мешать моим планам и сам не пойдешь против меня.

— Но что у вас за интересы на Пао? Чего вы добиваетесь?! — в отчаянии закричал Беран.

— У нас не принято задавать подобные вопросы, — мягко остановил его Палафокс.

Беран пытался осмыслить происходящее, потом произнес с горечью:

— Зачем вам понадобилось привозить меня сюда, помогать поступить в Институт?

Палафокс, выяснив, в чем причина конфликта, расслабился и сел поудобнее.

— Чего же здесь непонятного? Умелый стратег заранее готовит себе кадры. Ты — главный козырь против Бустамонте, если возникнет потребность.

— Но потребности не возникло, и я вам больше не нужен?

Палафокс пожал плечами:

— Я не могу заглянуть в будущее. Мои планы относительно Пао...

— Ваши планы?! — ошеломленно вскричал Беран.

— ... внедряются без осложнений. И теперь ты из главного козыря превратился в угрозу успеха моих замыслов. Поэтому давай сразу проясним наши отношения. Я никогда не был твоим врагом, но сейчас наши интересы не совпадают. По-моему, тебе не в чем меня упрекнуть: я спас тебя от смерти, обеспечил кровом, всем необходимым для жизни и дал редкую возможность получить образование в Институте. Я собираюсь все это делать и впредь, если ты не станешь вмешиваться в мои планы и мешать мне. Пожалуй, мы все теперь выяснили.

Беран поднялся и склонился в церемонном поклоне. Собираясь выйти, он обернулся и встретился взглядом с Палафоксом. От его широко распахнутых глаз исходила такая сила, что Беран ощутил почти физический удар. Этот человек не был похож на того Лорда Палафокса, разумного, модифицированного, чей авторитет уступал лишь авторитету Лорда Вампельта. Нынешний Палафокс был непредсказуем.

Когда Беран вернулся домой, Гитан сидела на каменном подоконнике, обхватив колени руками и упершись на них подбородком. Она подняла голову и посмотрела на него. Несмотря на отчаяние, Беран почувствовал неведомое ему ранее чувство собственника и властелина. Гитан Нецко действительно была хороша, как большинство паониток с Вэйланда, — стройная, статная, с чистой кожей и точеными чертами лица. На ее лице не отразилось никаких чувств, но это было в традиции Пао, где интимные отношения никогда не афишировались. Приподнятая бровь могла означать влюбленность, а растерянность и глухой голос — крайнее отвращение.

— Палафокс не позволит мне вернуться на Пао, — резко сказал Беран.

— Не позволит? Что же будет?

Беран мрачно походил по комнате, подошел к окну и всмотрелся в туман, клубящийся на дне бездны.

— Теперь я должен улететь сам, вне зависимости от его воли.

Она недоверчиво смотрела на него.

— И какова будет польза от твоего возвращения?

— Точно не знаю, но считаю, надо восстанавливать прежние порядки.

Девушка только грустно усмехнулась:

— В самонадеянности тебе не откажешь. Хотела бы я на это посмотреть.

— Надеюсь, ты на это посмотришь.

— Но я все-таки не могу понять, что ты собираешься делать?

— Пока не знаю. Для начала я могу просто отдавать приказы.

Увидев недоумение у нее на лице, Беран воскликнул:

— Пойми наконец: я — истинный Панарх Пао, а Бустамонте — убийца! Он убил моего отца!

 

11

Решение Берана возвратиться на Пао было очень трудно осуществить. Он не имел денег, чтобы купить транспорт, и достаточного авторитета, чтобы получить его бесплатно. Беран пробовал умолять, чтобы его и девушку доставили на Пао, но мало того что ему отказали — его просто подняли на смех. Вконец расстроенный и рассерженный, он сидел у себя в комнатах, забросив занятия и редко перебрасываясь парой слов с Гитан Нецко, которая почти все время безучастно глядела в туман за окнами.

Прошло три месяца. И однажды утром Гитан Нецко сказала, что она, по-видимому, беременна. Беран отвез ее в клинику, чтобы до самых родов Гитан была под медицинским наблюдением. Его появление в приемном покое вызвало удивление и веселье персонала: «Ты зачал ребенка без посторонней помощи? Ну же, скажи нам, кто настоящий отец?»

— Она по контракту — моя! — уверял возмущенный и рассерженный Беран. — Отец — я!

— Прости наш скепсис, но ты, похоже, еще не в том возрасте...

— Но факт налицо! — возражал Беран.

— Увидим, увидим! — врачи подошли к Гитан Нецко. — Пожалуйста, пройдите вместе с нами в лабораторию.

В последний момент девушка испугалась:

— Ой, пожалуйста, лучше не надо!

— Это всего лишь часть обычной процедуры, — убеждал ее врач, — сюда, пожалуйста.

— Нет, нет! — бормотала она, отшатываясь. — Я не хочу туда идти!

Беран был озадачен. Он спросил врача:

— Ей действительно необходимо идти?

— Непременно, — врача это начинало раздражать. — Мы должны провести стандартные тесты на генетическую совместимость, выявить отклонения от нормы — вдруг таковые имеют место. Если это обнаружить сейчас, можно предотвратить трудности в дальнейшем.

— А нельзя ли подождать, пока она успокоится?

— Мы дадим ей успокоительного.

Врачи положили руки на плечи девушки. Когда ее уводили, она бросила на Берана взгляд, полный такой муки, что он сказал ему о многом. И о том, о чем они никогда не говорили.

Беран ждал — прошел час, два. Он подошел к двери, постучал. Молодой врач вышел к нему, и по выражению его лица было ясно, что тот недоволен.

— Отчего такая задержка? Я уверен, что уже сейчас...

Медик жестом прервал его:

— Боюсь, есть некоторые сложности. Получается, что отец — не вы.

— Какие сложности? — Беран ощутил холодок внутри.

Врач, уже уходя, бросил через плечо:

— Лучше вам вернуться домой. Ждать дольше нет надобности.

Гитан Нецко провели в лабораторию, где подвергли множеству обычных в таких случаях обследований. Ее уложили на спину — на твердое ложе, под которое подкатили тяжелую машину. Электрическое поле успокоило мозговое возбуждение и обезболило ее ненадолго. Машина ввела невероятно тонкую иглу в брюшную полость, нащупала зародыш и взяла несколько клеток для анализа. Затем поле отключили.

К Гитан Нецко вернулось сознание. Ее проводили в комнату ожидания на время, необходимое для определения генетической структуры клеток эмбриона. Эту структуру исследовали и кодифицировали при помощи компьютера. Был получен результат: «Ребенок мужского пола, нормальный во всех отношениях, предположительно класс АА». На табло появился ее собственный генетический тип, а также и генетический тип отца ребенка. Оператор изучил отцовский индекс без особого интереса, затем взглянул на него снова. Он позвал ассистента, они посмеялись, и один из них что-то проговорил в коммуникационное устройство. В ответ послышался голос Лорда Палафокса:

— Паонитская девушка? Покажите-ка лицо... Да, я помню — я оплодотворил ее, а потом отдал воспитаннику. Это действительно мой ребенок?

— Да, Лорд Палафокс. Немногие генетические индексы известны нам столь хорошо.

— Прекрасно, я перевезу ее в свой дом.

Палафокс появился минут через десять. Он отвесил церемонный поклон Гитан Нецко, глядевшей на него в страхе. Магистр говорил вежливо:

— Выяснилось, что ты носишь моего ребенка, предположительно класса АА — великолепного класса. Я возьму тебя на мое личное попечение, о тебе будут хорошо заботиться.

— Я ношу вашего ребенка? — Она мрачно поглядела на него.

— Это показывают анализаторы. Если ты будешь хорошо справляться с этой задачей, то получишь вознаграждение. И уверяю, тебе не придется упрекать меня в скупости.

Гитан Нецко вскочила на ноги, глаза ее пылали.

— Это ужас! Я не буду носить такое чудовище!

Она стремительно побежала по комнате, выскочила в дверь. Врач и Палафокс бросились вслед. Гитан промчалась мимо дверей, ведущих в комнату, где некоторое время ее ожидал Беран, и увидела огромный эскалатор. Около входа на него она замешкалась и оглянулась. На лице ее был ужас. Худая фигура Палафокса оказалась всего в нескольких ярдах позади нее.

— Стой! — яростно крикнул он. — Ты носишь моего ребенка!

Она не ответила, лишь глянула на эекалатор. Потом закрыла глаза, вздохнула — и прыгнула. Эскалатор был очень крутым. Гитан катилась — вниз, вниз, ударяясь с глухим стуком о ступени, а Палафокс ошарашенно глядел ей вслед. Наконец она замерла — далеко внизу. Маленький окровавленный комочек... Врачи тут же положили ее на носилки, но было ясно, что ребенок погиб. Палафокс отбыл в крайнем раздражении.

У Гитан Нецко было множество травм, и, так как она решила умереть, вся медицина Брейкнесса была бессильна вдохнуть в нее жизнь.

Когда на следующий день Беран вернулся в клинику, ему сообщили, что дитя принадлежало Лорду Палафоксу и, узнав об этом, девушка вернулась к нему в дом, чтобы получить вознаграждение за вынашивание и рождение ребенка. Правду тщательно скрывали: в Институте Брейкнесса ничто так не могло уронить престиж человека в глазах равных ему, как история подобного рода. Подумать только: женщина предпочла убить себя, лишь бы не носить его ребенка!

Неделю Беран сидел у себя в комнате или гулял по холодным улицам до тех пор, пока тело его выдерживало напор ветра. Тогда ноги сами несли его домой. Никогда прежде собственная жизнь не казалась Берану столь гнетущей.

Наконец он вышел из столбняка и тоски и со всей страстью погрузился в учебу, набивая мозг знаниями, чтобы вытеснить из души горе.

Прошло два года. Беран стал выше ростом, время обострило черты его лица. А Гитан Нецко осталась в его памяти как горькое, но приятное сновидение..

За эти годы приключилось два непонятных события, которым он, как ни старался, не мог найти объяснения. Однажды он встретил в коридоре Института Палафокса — тот бросил на него такой ледяной взгляд, что Беран застыл от изумления. Уж кому следовало печалиться, так это ему, Берану. Откуда такая враждебность Палафокса?

В другой раз он случайно поднял глаза от книги в библиотеке и обнаружил, что группа высокопоставленных Магистров, стоя поодаль, наблюдает за ним. Магистры выглядели довольными и глядели на него с таким видом, будто только что смеялись над неприличным анекдотом. А причиной всему была бедная Гитан Нецко. Факт ее исчезновения скрывался слишком тщательно. И вот теперь эти мудрейшие пришли посмотреть на Берана — того самого юношу, который, как они выражались, настолько «превзошел» Лорда Палафокса, что девушка убила себя, только чтобы не возвращаться в спальню Лорда.

Шутка в конце концов утратила свежесть и поистерлась от времени.

После исчезновения Гитан Нецко Беран снова зачастил в космопорт — в надежде узнать последние новости с Пао и посмотреть на вновь прибывающих женщин. И вот во время своего четвертого визита он с удивлением увидел, что из лихтера высаживается большая группа юношей — сорок или пятьдесят — определенно паонитского происхождения. Когда он подошел достаточно близко и смог расслышать их речь, его предположение подтвердилось: да, это действительно были паониты!

Он приблизился к одному из юношей, когда те стояли в ожидании регистрации, — это был высокий молодой человек, едва ли старше самого Берана, со спокойным лицом. Беран старался говорить небрежно:

— Как дела на Пао?

Паонит внимательно посмотрел на него, словно решая, насколько откровенным можно быть. Потом осторожно ответил:

— Все идет как и положено.

Беран сам не ждал другого ответа.

— А зачем вы прибыли сюда?

— Мы студенты-лингвисты и присланы на стажировку.

— Откуда на Пао студенты-лингвисты?! Что там происходит?

Юноша недоверчиво посмотрел на Берана.

— Ты говоришь на паонитском как на родном языке. Почему же ты не знаешь о событиях на Пао?

— Я — паонит, но живу здесь уже восемь лет, и ты второй соотечественник с которым я разговариваю.

— А... тогда все ясно. Очень многое изменилось. Сейчас, не зная пяти языков, на Пао не допросишься даже глотка воды.

К площадке подкатили трап, и Беран пошел рядом с юношей. Вдруг его обожгла совершенно безумная идея. Еле справившись с голосом, он спросил:

— А на сколько вы прибыли?

— На один год.

Беран остановился, пытаясь оценить ситуацию. В принципе его замысел вполне мог удаться. В любом случае он ничего не терял. Зайдя за угол, он переоделся, поменяв кофту и блузу местами, и не стал заправлять их в брюки — так он более или менее походил на прочих паонитов. Потом встал в конец шеренги и стал двигаться вместе со всеми.

Идущий впереди юноша оглянулся, но ничего не сказал. У стола регистрации стоял молодой преподаватель. Его, видимо, утомили незнакомые лица и имена, поэтому, когда очередь дошла до Берана, он лишь мельком взглянул на него и спросил на ломаном паонитском:

— Ваше имя?

— Эрколе Парайо.

Молодой учитель внимательно изучил список.

— Повторите, пожалуйста, по буквам.

Беран по слогам произнес только что придуманное имя.

— Не понимаю. Я не вижу вас в списке, — пробормотал учитель. — Какой-то недоумок… — пробормотал он еще тише. — Повторите еще раз.

Беран повторил, и его имя было вписано в книгу.

— Пожалуйста — ваш паспорт. Носите его с собой все время. Когда будете покидать Брейкнесс, паспорт сдадите.

Беран с группой других паонитов прошел к ожидающему их кораблю и отправился в общежитие. Теперь он был студентом-стажером Эрколе Парайо. Его план был почти фантастическим... Но вдруг получится?

Студенты-паониты не обращали внимания на новенького — их слишком захватили новые впечатления. Искать же нелюбимого ученика Палафокса никому на Брейкнессе не пришло бы в голову — каждый отвечал только сам за себя.

Так что Беран обладал достаточной свободой, чтобы попытаться вернуться на Пао в качестве Эрколе Парайо.

Берану указали комнату в общежитии и место за обеденным столом. Потом стажеров пригласили в пустой каменный зал со стеклянным потолком. Зал был освещен тусклым светом.

Еще один молодой преподаватель, один из сыновей Палафокса, по имени Финистайл, стал объяснять им, в чем будет заключаться обучение.

Беран часто видел этого человека: высокий, худощавый, лицом он походил на отца, но карие глаза и темный цвет кожи унаследовал от безымянной матери.

Он спокойно и вежливо говорил, одновременно вглядываясь в лица новых учеников и Беран испугался, что Финистайл его узнает.

Но Финистайл продолжал вводить студентов в курс дела:

— Вы являетесь экспериментальной группой. Ваша задача — изучить три новых языка, а вернувшись на Пао, передать эти знания своим соотечественникам. Таким образом, вы станете элитой и будете инструктировать население. Также в ваши обязанности будет входить координация и управление. Если кому-то из вас не ясно, зачем вообще изучать новые языки, ответ вам даст наука под названием динамолингвистика. Я сформулирую ряд ее положений, которые первое время вы должны воспринять как данность, не обсуждая и даже не задумываясь.

Итак, — продолжал Финистайл, — язык определяет форму мышления, последовательность реакций на события. Нейтральных языков не бывает. Все языки формируют сознание масс — одни быстрее, другие дольше. Вы должны усвоить: нет нейтрального, а также «лучшего» языка. Но, несмотря на это, язык «А» может быть более подходящим для определенной ситуации, чем язык «Б». В общем, любой язык внедряет в сознание определенный взгляд на мир. Существует ли «истинная картина мира» и есть ли язык, способный эту картину выразить? Во-первых, нет оснований полагать, что если бы подобная «картина мира» существовала, то она принесла кому-нибудь пользу. Во-вторых, критерии для определения абсолютной истины отсутствуют, так как «истина» — это всегда плод субъективного восприятия индивидуума.

Беран с некоторым удивлением слушал учителя, который говорил с легким акцентом, обычным для Брейкнесса. Излагаемые им идеи были значительно упрощены по сравнению с программой Института.

Пока преподаватель говорил, Берану чудилось, что его взгляд все-таки останавливается на нем. Но, окончив лекцию, Финистайл и не подумал заговорить с Бераном. Тому показалось, что он намеренно его игнорирует.

Беран для вида продолжал так же активно посещать библиотеку, лектории, студии, чтобы не вызывать ни у кого подозрений.

Через три дня, входя в проекторный зал при библиотеке, он нос к носу столкнулся с Финистайлом. Мгновение они смотрели друг на друга, затем Финистайл первым отступил в сторону, вежливо извинился и вышел из зала. Беран, ощущая нервную дрожь, вошел в демонстрационный отсек, но нужного фильма так и не заказал, понимая, что не в силах заниматься.

Как нарочно, на следующий день его отправили в класс декламации, который вел именно Финистайл, и стол Берана оказался как раз напротив кафедры преподавателя. Финистайл никак не выделял Берана среди других студентов, но юноше казалось, что тот обращается к нему преувеличенно вежливо и внимательно.

Не в силах больше выдерживать напряжение, Беран остался после занятий и подошел к Финистайлу. Преподаватель уже собирался уходить и удивленно спросил:

— Вам что-нибудь непонятно, студент Парайо?

— Я хотел спросить, что вы собираетесь предпринять в отношении меня. Вы уже сообщили обо мне Палафоксу?

Финистайл не собирался делать вид, что не понимает, о чем идет речь.

— Вы имеете в виду то, что посещаете стажерские курсы под вымышленным именем? Но почему я должен что-то предпринимать или кому-то об этом докладывать?

— Я не знаю ваших планов и хочу знать, что вы собираетесь делать.

— Мне не ясно, с какой стороны ваши действия могут касаться меня.

— Но вы же знаете, что я — воспитанник Лорда Палафокса и ученик Института!

— Несомненно. Однако я не имею ни малейшего желания работать на него и блюсти его интересы.

Беран был совершенно сбит с толку. А Финистайл продолжал:

— Вам, как паониту, многое непонятно в людях Брейкнесса. Например, то, что у нас каждый человек живет абсолютно обособленно, имея свою личную цель. Паонитское слово «коллективизм» даже не имеет аналога в нашем языке. Чего я смогу добиться, сообщив о вас Палафоксу? Ровным счетом ничего. Поэтому подобное действие лишено какого-либо смысла. Во всяком случае сейчас...

— То есть я могу надеяться, что вы ничего ему не скажете? — растерянно переспросил Беран.

— Во всяком случае, пока мне это не станет выгодно. А наступит ли такой момент, я не могу предвидеть.

Последующий год для Берана был насыщен волнениями, надеждами и, главное, интенсивными занятиями. В этот год он был одновременно и прилежным учеником Института, и лингвистом-стажером, делающим поразительные успехи в изучении трех новых языков — валианте, текниканте и когианте. Его задачу отчасти облегчило то, что когиант оказался слегка измененным для паонитов языком Брейкнесса.

Беран старался не показывать своего незнания того, что происходит на Пао, и ничего не спрашивал. Однако, слушая разговоры студентов, сопоставляя факты, он узнал немало.

На территориях, где внедрялась программа Бустамонте, царили насилие и беззаконие. На континенте Шрайманд это была обширная местность Химанн Литторал, а на Видаманде — побережье бухты Желамбре. В лагерях, куда отправляли бывших жителей этих мест, люди страдали от голода и нищеты. Бустамонте не раскрывал своих дальнейших планов, что делало его практически неуязвимым.

Территории с новоязычным населением расширялись, в остальных местах коренное население было лишено всех прав. Жители новых поселений были очень молоды — в основном дети от восьми до шестнадцати лет. Ими руководила группа инструкторов-лингвистов, которые под страхом смерти принуждали детей говорить только на новом языке.

Полушепотом студенты вспоминали, каким мучениям подвергались жители Пао. На притеснения население отвечало упрямым молчанием — только такой реакции и можно было ожидать от пассивных по природе паонитов.

Во всем остальном Бустамонте проявлял себя как достойный правитель: экономика процветала, цены были стабильны, гражданские службы работали слаженно. Его собственный имидж полностью соответствовал чаяниям жителей Пао. При дворе он не позволял расточительности и кричащей роскоши:

Таким образом, бедствия коснулись лишь Видаманда и Шрайманда, и только там проявлялось недовольство, доходящее до ненависти.

О детских колониях, в которых паонитов готовили к будущему заселению всех освобожденных территорий, было известно немного, и Беран не составил себе четкой картины.

Любой коренной паонит от природы был равнодушен к человеческим страданиям. Он больше сочувствовал птице с подбитым крылом, чем, например, тысячам человек, погибшим от смерча. Но в Бернане паонитское начало было изменено жизнью на Брейкнессе, где каждый человек был отдельной, ценной личностью. Наверное, поэтому он совсем не по-паонитски воспринял известия о бесчинствах на Шрайманде и Видаманде. В нем закипела ненависть — чувство, ранее вовсе ему незнакомое. Палафокс и Бустамонте совершали тяжкое преступление против его соотечественников и должны за это поплатиться.

Год подходил к концу, усилия и природный ум Берана были оценены по достоинству — он получил хороший аттестат лингвиста-стажера, а также оставался преуспевающим студентом Института. Его жизнь как бы раздвоилась, но это не доставляло ему особых неприятностей, потому что в Институте лично им никто не интересовался.

Среди студентов-паонитов ему было сложнее. Его соученики держались вместе, и он прослыл человеком со странностями, так как не имел ни времени, ни желания проводить с ними часы досуга.

Для общения в своем кругу студенты изобрели особый язык — нечто среднее между паонитским, когиантом, валиантом, текникантом, меркантильским и языком Батмарша. Этот язык с пестрым словарем и смешанным синтаксисом они назвали Пастич.

Студенты упражнялись в быстроте речи с помощью этого языка, да и просто общались на нем. Преподаватели это не одобряли, считая, что их усилия не стоят результата. Студенты настаивали на том, что, как переводчики, они должны иметь свой особый язык. Наставники в принципе соглашались с ними, но считали, что изобретенный язык не строен и лишен стиля.

Беран, как и все, владел Пастичем, но в обсуждениях о путях его усовершенствования участия не принимал. На это у него не хватало ни сил, ни энергии.

Год проходил, близилось время возвращения на Пао. Вот остался месяц, неделя... Теперь студенты не думали ни о чем, кроме возвращения. Беран оставался, как всегда, в стороне, нервы его были напряжены до предела. Однажды в коридоре он столкнулся с Финистайлом и замер от страха — вдруг тот все-таки сообщит Палафоксу? Тогда все нечеловеческие усилия этого года окажутся напрасными. Но Финистайл, погруженный в себя, прошел мимо.

За два дня до отправки на Пао произошло событие куда более серьезное, чем случайная встреча с Финистайлом. Оцепеневший от ужаса Беран, как сквозь туман, слышал голос преподавателя:

— Сейчас к вам обратится Великий Магистр, автор программы — Лорд Палафокс. Он расскажет о принципах вашей дальнейшей деятельности.

Беран вжался в стул, он хотел стать совсем крошечным, исчезнуть, только бы не встречаться взглядом с Палафоксом.

— Я постоянно был в курсе ваших успехов, — говорил Магистр, — Должен признаться, они значительны. Аналогичную программу проходила группа на Пао, мы сравнили результаты — ваши достижения намного существеннее. Вы даже проявили самостоятельность и создали свой, смешанный язык. Как видите, я знаю и это. — Палафокс лукаво улыбнулся. — Это похвальная инициатива, хотя его следует доработать. Надеюсь вы понимаете, какая ответственность на вас возложена, — вы станете связующим звеном всех новых социальных структур на Пао.

Палафокс замолчал и — к ужасу Берана — оглядел аудиторию. Потом заговорил снова, голос его потерял прежнюю веселость.

— До меня доходили разные толкования сути реформ, проводимых Бустамонте. По большей части они ошибочны. Схема преобразований по сути своей исключительно проста, несмотря на грандиозность замысла и размах.

Если в прошлом общество Пао было настолько монолитным, что любая болезнь захватывала его целиком, как живой организм, то теперь создаваемое социальное многообразие даст возможность развиваться всесторонне и сразу ликвидировать возможные очаги болезни. От вас требуется, изучив особенности каждого из новых паонитских сообществ, с помощью ваших лингвистических знаний примирить различные представления об одном и том же явлении в разных группах паонитов. Насколько вы преуспеете в этом, покажет будущее развитие Пао.

Палафокс церемонно поклонился и направился к двери. Он прошел всего в метре от Берана, но, к счастью, не обратил на него внимания.

На следующий день паониты торжественно покинули общежитие и на аэробусе отправились в космопорт.

Войдя в здание, все направились к столу регистрации, чтобы сдать паспорта. Беран, ни жив ни мертв, двигался с шеренгой к столу. Наконец подошла его очередь.

— Эрколе Парайо, — с трудом проговорил он, кладя паспорт.

Регистратор сверился с записями, подал удостоверение личности и Беран на негнущихся ногах двинулся к лихтеру. Больше всего он боялся увидеть Палафокса. Вскоре ворота здания вокзала закрылись, и лихтер поплыл к кораблю, ожидавшему на орбите. Только оказавшись на корабле и почувствовав вибрацию, Беран понял, что его план удался — они летели на Пао.

 

12

Белое солнце Брейкнесса осталось далеко позади, превратившись в точку. Корабль приближался к ярко светящемуся Ауриолу. И вот под ними уже возник сине-зеленый Пао. Беран не мог оторваться от иллюминатора — его родная планета приближалась, увеличиваясь на глазах. Он уже различал восемь континентов, моря, острова.

Несмотря на волнение и радость от возвращения, его неотступно преследовала одна мысль: вдруг Палафокс обнаружил его отсутствие и успел сообщить Бутамонте? Если так, то Беран недолго будет любоваться родным пейзажем — его пристанищем станет океанское дно. Этот вариант был весьма возможен.

Лихтер стал снижаться. Беран вышел на палубу, присоединившись к остальным лингвистам, беззаботно болтавшим на паонитском и тут же переводившим свои слова на Пастич.

Лихтер приземлился, люки открылись, и студенты радостно выбежали наружу. На поле не было никого, кроме обычных служащих космопорта. Беран огляделся — голубое небо, ласковое теплое солнце, кругом зеленая трава. Никогда он не ощущал такого счастья. Он подумал, что лучше умрет здесь, чем будет жить на Брейкнессе.

Все направились к зданию старого аэровокзала, их никто не встречал.

Берана вдруг осенила неожиданная мысль: «Палафокс сломил меня: мне хорошо на Пао, но я не ощущаю себя паонитом и вряд ли смогу избавиться от мрачной тени Брейкнесса. Я не имею родины, я остался между мирами, и моим языком стал Пастич». Беран пошел было в сторону дороги, ведущей на Эйльянре. Он мог направиться по ней, но у него теперь не было дома. Быстро обдумав свои возможности, Беран вернулся к толпе студентов.

Скоро за ними прибыла группа сановников. Один из них произнес торжественную речь. Лингвисты, со своей стороны, выразили глубокую благодарность. После этого их на машине отвезли в одну из гостиниц в Эйльянре. Глядя по сторонам, Беран видел все признаки процветания. Лица у прохожих были безмятежны. Ничего не говорило о тирании и страданиях. Конечно, это были не Шрайманд и Видаманд, но Беран был озадачен.

Машина въехала в знаменитый парк Кантатрино с искусственными горами и озером, созданными по приказу древнего Панарха в память об умершей дочери. За поросшей мхом аркой обнаружился выложенный из цветов портрет Бустамонте. Кто-то высыпал на него кучу черной земли — весьма красноречивая картина — учитывая пассивность паонитов.

Студент Эрколе Парайо получил назначение в Техническую Школу в Клеоптере, на побережье Желамбре, на севере Видаманда. По замыслу, эта территория отдавалась под промышленный центр Пао. Школа помещалась в древнем скальном монастыре, залы были огромные и холодные, несмотря на заливающее их солнце.

Школьники изучали использование энергоустановок, математику, инженерное дело и другие технические науки. Говорили здесь только на текниканте. Мастерские и лаборатории были великолепно оборудованы, однако жили школьники в двух наспех сколоченных бараках: мальчики — в одном, девочки — в другом. Одеты и те, и другие были в темно-бордовые комбинезоны и клеенчатые шапочки.

Школьников снабжали только самым необходимым, поэтому все свободное от занятий время большинство из них проводили в мастерских. Они делали на продажу игрушки, несложные электрические приборы, посуду, а вырученные деньги тратили по своему усмотрению — на обустройство личных комнат, покупку спортивных снарядов и так далее. В школе также выходили периодические издания — конечно же, на текниканте.

Ученики последнего — восьмого курса работали на заводе, выделяя из океанской воды минералы. Этот трудоемкий процесс требовал специального оборудования. На его приобретение и совершенствование пока что уходили все средства.

Наставники в своем большинстве были с Брейкнесса, их отличала некая схожесть. Какая именно, Беран догадался не сразу. Только спустя несколько дней он понял, что все они — сыновья Палафокса. Сделав это открытие, Беран был удивлен одним обстоятельством — по традиции они должны были учиться в Институте и завоевывать право на модификацию. Почему Палафокс послал их на Пао, было непонятно.

Должность самого Берана была весьма престижна: он состоял переводчиком и консультантом при директоре школы. Жил он в отдельном домике из камня и тесаных бревен — бывшем жилище какого-то фермера. Его труд хорошо оплачивался, он имел право носить особую форму серо-зеленого цвета с черно-белой отделкой.

Сначала Беран не проявлял интереса к работе, но прошел год, и он с удивлением обнаружил, что ощущает причастность к делам школы и планам студентов. Он интуитивно противился этому, воскрешал в памяти картинки прошлой, безмятежной жизни на Пао, рассказывал об этом студентам, но тех куда больше интересовали чудеса техники, которые он видел в лабораториях Брейкнесса.

Однажды, движимый грустными воспоминаниями, он посетил дом Гитан Нецко. Пройдя несколько миль вглубь от побережья и потратив немало времени на поиски, он все-таки обнаружил старую ферму на озере Мерван. Кругом царило запустение: полуразвалившийся дом, заросший бурьяном участок. Посидев немного на рассохшейся скамье, Беран поднялся на Голубую Гору и огляделся. Внизу, на некогда плодородной равнине, все будто вымерло — никакого движения, кроме парящих птиц. Миллионное население этой территории было согнано с насиженных мест, некоторые, не желающие подчиниться, здесь и погибли. Большинство красивых, развитых девушек было продано на Брейкнессе в счет уплаты долга Бустамонте.

Вернулся Беран в состоянии крайне подавленном — он, обладающий властью, данной ему от рождения, был бессилен что-либо предпринять, восстановить порядок и справедливость. Гонимый чувством неудовлетворенности, он направился в Эйльянре, прямо в пасть ко льву. Снимая номер в гостинице «Морави», прямо напротив стен Великого Дворца, он с трудом подавил в себе желание записаться как Беран Панаспер.

В столице царили роскошь и веселье, но Беран все время ощущал притаившееся где-то зло. Хотя, кроме него, этого, видимо, никто больше не чувствовал, ведь паониты жили сегодняшним днем.

Движимый каким-то нездоровым любопытством, Беран пошел в Библиотеку и просмотрел Правительственные Архивы. Запись, сделанная девять лет назад, гласила: «Нынешней ночью юный Наследник был предательски отравлен неизвестными. Ветвь династии Панасперов трагически прервалась. Ее сменит боковая ветвь, которую представляет Панарх Бутамонте, его вступление на престол происходит при самых благоприятных предзнаменованиях».

На берег Желамбре Беран вернулся еще более растерянным и опустошенным.

Минул еще один год. Школа на Желамбре расширилась. Ученики взрослели, набирались знаний, их становилось больше. При школе выстроили четыре небольших, но самостоятельных завода. Там выпускали химикаты, пластик, производственный инвентарь, измерительные приборы и другое. В будущем предполагалось построить еще двенадцать заводов. Казалось, мечта Бустамонте о промышленной самостоятельности Пао осуществляется.

А потом Берана откомандировали в Пон. Это место было невероятно похоже на Институт Брейкнесса. Холодные камни, строения, прилепившиеся к скалам, — все это Беран возненавидел с первой минуты. Здесь пользовались языком «интеллектуалов» — когиантом, который, по сути, был упрощенным вариантом брейкнесского. Да и вся атмосфера, уклад жизни почти не отличались от Брейкнесса. Учителями были Магистры высокого ранга, студенты полностью им подчинялись.

Неоднократно Беран хотел писать прошение о переводе в другое место, но каждый раз останавливал себя — подобное действие привлекло бы ненужное внимание к его личности.

В его обязанности теперь входило переводить и быть связующим звеном между присутствующими здесь паонитскими чиновниками и группой молодых преподавателей с Брейкнесса. Среди последних оказался Финистайл. Это лишило Берана покоя. Несколько раз ему удавалось избежать встречи, но однажды он столкнулся со своим бывшим учителем лицом к лицу. Финистайл, как и на Брейкнессе, привел Берана в полное замешательство тем, что, как ни в чем не бывало, поздоровался и пошел своей дорогой.

Через несколько недель Беран не выдержал и заговорил первым. Финистайл ответил на все его вопросы, ничего не скрывая и не приукрашивая. Да, он мечтал продолжать образование в Институте, но все сложилось иначе. Сюда его привели три причины: первая — воля отца, вторая — желание иметь больше сыновей, которое на Пао осуществлять гораздо легче, и, наконец, третья — Пао, как планета, претерпевающая кардинальные изменения, давала предприимчивому человеку массу возможностей завоевать власть и престиж. Поговорив еще на философские темы, они разошлись.

Через несколько месяцев Беран, выходя из здания, столкнулся с Палафоксом. От неожиданности и испуга он окаменел, потом, собрав всю свою волю, сделал приветственный жест, принятый на Пао. Палафокс глядел на него с издевательской усмешкой.

— Не ожидал тебя здесь встретить. Мне казалось, ты продолжаешь пополнять свои знания в Институте.

— Я достаточно проучился там и не испытываю желания продолжать.

Палафокс нахмурился.

— Знания приобретаются в результате концентрации ментальных процессов. Твой эмоции не имеют никакого значения.

— Но я — не система ментальных процессов, а живой человек и не могу не испытывать эмоций.

Палафокс пристально посмотрел на него, потом перевел взгляд на скалы Сгалафа.

— Не существует абсолютной истины. Цель человека — установить порядок в потоке событий. Невозможно бесконечно двигаться вперед, — вполне дружелюбно проговорил он.

— Вы перестали интересоваться мной и моим будущим. Я подумал, что свободен в своих решениях, и вернулся на Пао, — ответил Беран.

Палафокс кивнул.

— Некоторые события вышли у меня из-под контроля. Но это и к лучшему: иногда судьба распоряжается нами мудрее нас самих.

— Прошу вас предоставить меня моей судьбе и не брать меня в расчет, строя ваши планы, — бесстрастно ответил Беран.

Палафокс довольно рассмеялся:

— Ты стал очень четко выражать свои мысли! А скажи мне, что ты думаешь об изменениях на Пао?

— Я не могу прийти к однозначному выводу.

— Это и не удивительно, ведь, чтобы сделать вывод, надо проанализировать миллион фактов на многих уровнях. Если эти факты не делить на благоприятные и неблагоприятные, как это сделали мы с Бустамонте, то ошибка неминуема. — Палафокс помолчал, затем спросил: — Ты серьезно занялся лингвистикой?

Беран равнодушно кивнул.

— Даже за одно это, — сказал Палафокс, — ты должен быть благодарен мне и Институту Брейкнесса.

— Благодарность — примитив, только вводящий в заблуждение.

— Возможно, это и так, — согласился Палафокс. — А сейчас извини меня — я тороплюсь на встречу с директором.

— Одну минуту, — остановил его Беран. — Я сбит с толку. Вас, похоже, совершенно не волнует то, что я нахожусь на Пао. Вы собираетесь информировать об этом Бустамонте?

Магистр Брейкнесса кратко ответил на этот прямой вопрос, чего ранее было не дождаться:

— Я не планирую вмешиваться в твои дела. — Он помедлил секунду, затем заговорил в совершенно новой, доверительной манере: — Может быть, ты знаешь, что обстоятельства переменились. Панарх Бустамонте с течением времени становится все большим интеллектуалом, и твое присутствие может оказаться весьма полезным.

Беран хотел было сдерзить, но прикусил язык.

— Я должен идти по делам, — сказал Палафокс. — События развиваются все стремительнее. В последующие год или два последняя неопределенность исчезнет.

Через три недели после этой встречи Беран был переведен в Деиромбону на Шрайманде, где множество детей — отпрыски пяти тысяч мирных паонитов — обучались искусству воинских состязаний. Многим из них до совершенолетия оставалось уже совсем немного.

Деиромбона — старейшее поселение на планете, обширный город из коралловых плит, расположенный в лесу. Оно и сейчас не совсем опустело, хотя из него было выселено около двух миллионов жителей. Гавань Деиромбоны продолжала функционировать, и несколько административных зданий было отведено для координации развития валиантских поселений.

Старые дома стояли, будто окоченевшие скелеты, смутно белея под высокими древесными кронами. Несколько бродяг скрывались в покинутых жилищах, делая редкие ночные вылазки, чтобы подобрать отбросы и что-нибудь стащить. Они рисковали жизнью, но поскольку власти вряд ли стали бы прочесывать лабиринты улиц и аллей, подвалы, магазины, пакгаузы, квартиры и общественные здания, бродяги чувствовали себя в относительной безопасности.

Военные поселения валиантов тянулись вдоль побережья. В каждом из них была штаб-квартира легиона мирмидонов, как воины-валианты себя именовали.

Берана определили в легион Деиромбоны, который располагался в заброшенном городе, и Беран без труда нашел себе просторный коттедж в старом Лидо.

Из новых паониттских сообществ валианты были, пожалуй, самыми необычным и ярким. Подобно текникантам с побережья Желамбре и когиантам из Пона, они были очень молодой расой — старшие еще не достигли возраста Берана.

Их учения представляли собой колоритное зрелище: множество молодых людей в ярких одеждах с эмблемами, оружие, сверкающее на паонитском солнце, глаза, горящие фанатизмом и экзальтацией.

Юноши и девушки днем занимались врозь, осваивая новые приемы боя и оружие. Однако ели и спали ночами все вместе, различаясь только по рангам. Вообще, единственно, чему здесь придавали значение, была борьба за успехи, звания и славу.

В первый же вечер Беран стал свидетелем военной церемонии на центральной площади поселения. На платформе, расположенной в середине плаца, полыхал огромный костер. Языки пламени отражались на черной полированной поверхности стелы Деиромбоны. Стела представляла собой призму, усеянную эмблемами. По обе стороны от нее расположились взводы молодых солдат, облаченных в одинаковую форму мышиного цвета. Каждый держал в руках копье со вспыхивающим наконечником.

Девушка в белых одеждах под звуки фанфар вышла вперед, неся на вытянутых руках эмблему из меди, латуни и серебра. Мирмидоны опустились на колени и склонили головы. Девушка обошла костер, затем прикрепила эмблему на поверхность стелы среди прочих. Солдаты поднялись с колен и вскинули свои копья. Затем, чеканя шаг, в боевом порядке покинули плац.

На следующий день непосредственный начальник Берана — Субстратег Жиан Фирану объяснил, что обозначало это вечернее действо:

— Вчера вы присутствовали на церемонии похорон отличившегося в бою солдата. Недавно мы провели учебный бой между гарнизонами Деиромбоны и ближайшего лагеря Тараи. Их подводная лодка прошла наши заслоны и уже приближалась к базе, когда наиболее отважный боец — его звали Лемоден — поднырнул под лодку и срезал балласт. Лодка всплыла, и мы ее уничтожили. Но и Лемоден не вернулся с задания. Видимо, ему не повезло. Скорее всего, произошел несчастный случай.

— Вы говорите не очень уверенно. Чем это может быть, если не несчастным случаем?

— Можно предположить, что он это сделал преднамеренно. Наши бойцы готовы на все, чтобы их эмблема красовалась на Стене героев.

Беран задумчиво смотрел в окно. Внизу расхаживали подтянутые молодцеватые мирмидоны. Это так мало походило на Пао, что на мгновение Берану показалось: он очутился в каком-то далеком фантастическом мире. Он даже не сразу осознал, о чем продолжает говорить Фирану.

— Ходят слухи, что Бустамонте узурпировал место Панарха, в то время как он — всего лишь Старший Аюдор. А Беран Панаспер, настоящий наследный Панарх, на самом деле не погиб, и Бустамонте с ужасом ждет наступления его совершеннолетия и неизбежной расплаты.

Беран безразлично пожал плечами.

— Почему бы этому не быть правдой? Хотя я сам ничего подобного не слышал.

— Бустамонте не нравится эта история.

— Еще бы, — усмехнулся Беран. — Ему хорошо известно, что в любом слухе сокрыта доля истины. Интересно, кто распространяет эти истории?

— Как и все сплетни, никто конкретный их не распространяет. Они рождаются из досужей болтовни.

— Значит, можно ждать неприятностей.

Эту самую историю, но с подробностями, Беран услышал в конце того же дня. Говорили, что спасшийся наследник скрывается на необитаемом острове, где в его распоряжении отряд железных воинов, которым не страшно никакое оружие. Наследник готовится отомстить за смерть отца, и Бустамонте не знает ни дня покоя.

Три месяца спустя поползли слухи, будто агенты тайной полиции прочесывают планету в поисках наследника. Тысячи молодых людей были схвачены и отправлены в Эйльянре для опознания, и больше о них никто не слышал.

Беран начал терять уверенность в собственной безопасности. Скоро его нервозность и растерянность стали сказываться на работе, и наконец Фирану прямо спросил о причинах его нервозности. Берану не пришло в голову ничего лучше, как сослаться на некую женщину в Эйльянре, которая ждет от него ребенка, и он волнуется. Фирану счел эту причину ничтожной, но все же предложил Берану взять отпуск и привести в порядок нервы, чтобы он снова смог сосредоточиться на работе. Беран ухватился за эту возможность.

Он вернулся в свой коттедж и несколько часов просидел на веранде, тщетно пытаясь разработать разумный план действий. Лингвистов станут проверять если не первыми, то и не последними. Беран думал о том, что, отказавшись от своих планов и навсегда оставшись Эрколе Парайо, он может быть относительно спокоен — навряд ли его разоблачат. Можно было также попытаться проникнуть на один из кораблей и покинуть планету, но куда ему направиться?

Решение не приходило. Воздух вокруг Берана как будто сгущался. Вокруг были только пустынные улицы и безмолвная морская гладь. Не в силах вынести это напряжение, Беран пошел в таверну Деиромбоны, заказал вина и, сидя на террасе, пил его стакан за стаканом. По улице шла группа людей в пурпурно-коричневом. Беран весь напрягся, а когда они прошли мимо, в изнеможении упал на стул.

Он продолжал машинально потягивать вино, когда перед ним неожиданно возникла фигура Палафокса. Магистр кивнул и сел рядом.

— Выясняется, что развитие Пао еще не подошло к своему завершению.

Беран пробормотал что-то нечленораздельное. Палафокс смотрел на него так серьезно, будто тот изрек нечто стоящее. Затем он перевел взгляд на четырех людей в пурпурно-коричневом, которые беседовали с метрдотелем.

— Исключительно удобно, что на Пао по цвету одежды можно сразу узнать род занятий человека.

Вот, к примеру, коричневый и пурпурный — это цвета тайной полиции?

— Да, — кивнул Беран и почувствовал, что напряжение его отпустило. Осознание того, что самое худшее уже случилось, странным образом успокоило его. Почти равнодушно он добавил: — Вероятно, они ищут меня.

— Тогда самое целесообразное — исчезнуть, — сказал Палафокс.

— Куда же?

— Я скажу тебе куда.

— Я не стану больше служить вашим целям, — покачал головой Беран.

Палафокс изобразил удивление:

— Но, пытаясь спасти свою жизнь, ты ничего не теряешь!

— Вы заботитесь не обо мне, а, как всегда, преследуете свои интересы.

— Естественно, — Палафокс ухмыльнулся. — Я и не пытаюсь этого скрыть. Это будет выгодно и тебе и мне. Если ты проявишь благоразумие, мы немедленно покинем таверну.

— Нет.

Терпение Палафокса начало иссякать:

— Чего же ты, в конце концов, добиваешься?!

— Я должен быть Панархом!

— Несомненно! — воскликнул Палафокс. — И именно поэтому я здесь. Пойдем отсюда, пока вместо того, чтобы сделать Панархом, тебя не превратили в бездыханный труп!

Беран подчинился, и они вышли из таверны.

 

13

Они летели на юг. Внизу простирались паонитские земли — селения со старинными усадьбами, моря и рыбацкие парусники. Они мчались вперед, не произнося ни слова.

Первым заговорил Беран:

— Каков ваш план действий?

— Я начал его осуществлять месяц назад, — уклончиво ответил Палафокс.

— Вы имеете в виду слухи, — догадался Беран.

— Это было необходимо. Люди должны вспомнить, что ты жив.

— Почему я устраиваю вас больше, чем Бустамонте?

Палафокс усмехнулся:

— Скажем так: некоторые действия Бустамонте меня не устраивают.

— То есть вы надеетесь, что, став Панархом, я буду подчиняться вам?

— Во всяком случае, ты будешь более несговорчивым, чем Бустамонте.

— А его несговорчивость, по-видимому, выражалась в том, что он не всегда подчинялся вашим приказам?

Палафокс засмеялся:

— А ты — дерзкий юнец! Пожалуй, ты не преминешь лишить меня привилегий.

Беран прекрасно сознавал, что именно это он в первую очередь и сделает, но на сей раз предпочел промолчать.

Палафокс снова стал серьезным:

— Сейчас это не должно быть яблоком раздора между нами — на данный момент мы союзники. Спешу тебя обрадовать — я все подготовил для твоей первой модификации. Она будет проведена, как только мы вернемся в Пон.

— Модификация? Какого рода? — ошеломленно спросил Беран.

— А какую бы ты хотел?

— Использование всех ресурсов мозга.

— Ты выбрал самую сложную, — покачал головой Палафокс. — Даже на Брейкнессе она заняла бы годы, а в условиях Пона это и вовсе невозможно.

— Тогда, может быть, способность посылать энергетический луч из руки? Ведь мне придется столкнуться с множеством опасностей.

— Верно, — кивнул Палафокс. — Но я считаю: большее смятение в рядах врагов вызовет способность подниматься в воздух и летать. Поэтому я бы для первой модификации посоветовал приобрести способность к левитации.

Внизу появились выщербленные морем скалы Нонаманда. Беран и Палафокс пролетели мимо убогой рыбацкой деревушки, миновали отроги Сюлафа, обогнули обледенелые склоны мрачной горы Дрогхэд и наконец приземлились у стен низкого длинного здания на плато Пон.

Магистр завел корабль в отворившиеся двери и опустил на площадку, покрытую белой плиткой. Выйдя из корабля, Беран ощутил тревогу при виде четверых идущих ему навстречу людей. Несмотря на различный рост, цвет волос и глаз, их объединяло неуловимое сходство.

— Мои сыновья, — сказал Палафокс. — На Пао множество моих сыновей. Но не будем терять время, давайте приступать.

Беран последовал за сыновьями Магистра. Заснувшего от наркоза юношу уложили на кровать, ввели средства, поддерживающие жизнедеятельность, затем включили генератор. Раздался воющий звук, фиолетовая вспышка осветила комнату, пространство исказилось, как в кривом зеркале. Когда вой затих, тело Берана было окоченевшим, суставы утратили подвижность, ток крови остановился. Сыновья Палафокса подошли к мертвому на вид телу и с невероятной ловкостью приступили к работе.

Операция производилась ножами с лезвием толщиной в шесть молекул, они резали при одном легком прикосновении, рассекая ткани на слои настолько тонкие, что сквозь них можно было смотреть, как сквозь стекло. Скоро тело было распластано на спине, икрах и ягодицах. Затем другим инструментом срезали подошвы ног. За всю операцию не выступило ни капли крови — плоть походила на резину.

В одно из легких внедрили энергоблок. От него отходили проводники, поставляющие энергию в элементы в ягодицах и процессоры в икрах. В подошвы ног вживили антигравитационную систему и с помощью гибких трубок, идущих вдоль ног, соединили с процессорами в икрах. Теперь цепь была замкнута. С помощью тестов проверили ее работу. Пусковой элемент поместили под кожу левого бедра. Теперь оставалось соединить расчлененные ткани.

Вынутые из физиологического раствора подошвы ног приложили к срезу с точностью, позволяющей соединить половинки молекул. С той же тщательностью были восстановлены остальные ткани.

Операция заняла восемнадцать часов. Сыновья Палафокса отправились отдыхать. На следующий день, вернувшись к неподвижному Берану, они снова включили генератор, и поле, которое все это время поддерживало температуру его тела на отметке почти абсолютного нуля, ослабло. Молекулы возобновили свое движение, и юноша начал возвращаться к жизни.

После недели, проведенной в состоянии глубокой комы, Беран постепенно приходил в себя. Первого, кого он увидел, придя в сознание, был Палафокс.

— Встань! — резко приказал Магистр.

Беран неуверенно поднялся.

— Иди!

Беран осторожно прошелся по комнате. Энергоблок давал о себе знать давящим чувством в груди. В икрах что-то слегка тянуло. Палафокс изучающе смотрел на его ноги.

— Ни хромоты, ни нарушения координации я не замечаю. Великолепно! — воскликнул он через некоторое время. Затем он привел Берана в комнату с высоким потолком, закрепил у него на плечах какие-то ремни и продел шнур через кольцо на спине. — Положи руку на левое бедро, нащупай затвердение и нажми на него.

Беран повиновался, нащупал нужное место и нажал. Его ноги резко оторвались от пола, голова, казалось, заполнилась воздухом, желудок сжался.

— Этой мощности еще не достаточно, чтобы преодолеть гравитацию. — Палафокс привязал конец шнура к перекладине. — Теперь нажми еще раз.

Беран нажал — и комната перевернулась вверх дном. Ему казалось, что Палафокс стоит на потолке, а его самого от падения вниз головой удерживает только шнур. Ничего не соображая от испуга и удивления, он смотрел на улыбающегося Магистра.

— Нажимая нижнюю часть пластины, ты усиливаешь поле, верхнюю — ослабляешь. Чтобы поле исчезло, надо нажать два раза, — объяснил Палафокс.

Когда Берану наконец удалось встать на пол, все вокруг плыло, как после обморока.

— Чтобы ты освоился, должно пройти немало времени. Так как время у нас ограничено, советую заниматься упорно.

— Почему время ограничено? — ошеломленно спросил Беран уходящего Магистра.

— Потому что четвертый день третьей недели восьмого месяца — День Икс. В этот день ты должен стать Панархом.

— Но почему именно тогда?

— Усвой, что я не обязан раскрывать тебе все свои планы.

— Но мне необходимо это знать, чтобы выработать план действий. Сделав меня Панархом, вы собираетесь остаться моим союзником? — Глаза Палафокса вспыхнули. — Если же, — продолжал Беран, — вы собираетесь действовать в своих интересах, а меня использовать, как орудие, мне надо знать, каковы ваши интересы.

Магистр презрительно изучал его.

— Движения твоих мыслей напоминают копошение червей в падали. Естественно, я хочу, чтобы ты послужил моим целям, так же как ты ждешь, что я послужу твоим. Любое действие ты привык оценивать по результату. Я делаю все, чтобы ты вернул себе права, принадлежащие тебе от рождения, и стал Панархом Пао. Твое постоянное желание докопаться до моих тайных мотивов говорит о том, что твой образ мыслей далек от совершенства. А еще это говорит о твоей бестактности.

Беран хотел возразить, но Палафокс продолжал:

— Борясь за свою цель, ты принимаешь мою помощь — это естественно и разумно. Но и ты, в свою очередь, должен решить: быть со мной или против меня. Есть две возможности: действовать по моему плану или пытаться мне мешать. И полная нелепость — ждать, что я буду работать на тебя бескорыстно.

— Вы считаете нелепостью горе народа целой планеты?! — воскликнул Беран. — Я намереваюсь...

Палафокс жестом заставил его замолчать.

— Разговор окончен. О моих планах догадывайся сам и выбирай — со мной ты или нет. Меня это не волнует, так как что-либо изменить ты все равно не сможешь.

Берану ничего не оставалось, как последовать совету Палафокса и начать тренироваться. День ото дня он все больше привыкал к непривычным ощущениям, учился направлять свое тело в нужную сторону и приземляться почти без толчка.

Десять дней его никто не беспокоил, на одиннадцатый пришел мальчик лет восьми в сером костюме, явно сын Палафокса, и сообщил, что Магистр ждет его у себя. По дороге в апартаменты Палафокса Беран изо всех сил старался взять себя в руки и собраться с мыслями перед беседой.

Палафокс сидел за рабочим столом, перед ним лежали кусочки горного хрусталя, которые он задумчиво перекладывал с места на место. Предложив Берану сесть, он заговорил:

— Завтра я намереваюсь приступить ко второй части нашего плана. Народ полон ожиданий, атмосфера накаляется. Завтра мы должны нанести последний удар и восстановить тебя в твоих правах. Бустамонте может смириться с неизбежным, но может и сопротивляться. Во всяком случае, мы должны быть готовы к любым неожиданностям.

Беран не собирался просто подчиняться, дружелюбный тон Палафокса его не обманул.

— Ваши планы станут для меня более понятными, если мы их обсудим.

— Боюсь, это невозможно, ваша светлость. Здесь, в нашем, можно сказать, Генеральном штабе, разработано множество сценариев для различных ситуаций. Для завтрашней ситуации тоже предусмотрен вполне конкретный план.

— А что произойдет завтра?

— Завтра на Певческое поле придут три миллиона паонитов — это прекрасный случай объявить о твоем существовании. Твое лицо и голос появятся на телевизионных экранах всей планеты!

— И как конкретно это произойдет?

— Все очень просто. Песнопения начинаются на рассвете, а в полдень наступает перерыв. Мы позаботимся о том, чтобы толпа ждала твоего появления. Ты предстанешь в черных одеждах и произнесешь несколько фраз. — Палафокс вручил Берану листок бумаги. — Этого будет вполне достаточно.

Беран недоверчиво прочитал текст.

— Надеюсь, ваш план сработает и все обойдется без насилия и крови.

Палафокс равнодушно повел плечами.

— Невозможно все предусмотреть. В случае удачи никто, кроме Бустамонте, не пострадает.

— А если ситуация выйдет из-под контроля?

Палафокс усмехнулся:

— Обычно неудачники встречаются на дне океана.

 

14

Почти все удивительные события в истории древнего Пао происходили, как следует из преданий, в области Матиоле. Область эта расположена напротив Эйльянре, через пролив Гилион. А к югу от нее раскинулась великолепная зеленая равнина Памалистен с цветущими садами. Здесь напротив друг друга, образуя семиугольник, стояли семь городов, а в центре находилось Певческое поле, где проходили массовые песнопения. Из подобного рода мероприятий песнопения в этом месте считались на Пао самыми престижными.

В восьмой день восьмой недели восьмого месяца народ стал собираться на поле еще задолго до рассвета. Над каждой тысячей горел неяркий светильник. К рассвету народа заметно прибыло. Паониты в основном пришли с семьями, все были оживленны, веселы. Маленьких детей одели во все белое, школьники были в форме с различными эмблемами, а одежда взрослых по цветам соответствовала их общественному положению.

Встало солнце, и все заиграло красками — белой, голубой, желтой. Поле было заполнено миллионами людей, стоящими вплотную друг к другу. Лишь немногие шепотом переговаривались, большинство стояло молча, как бы слившись в едином восторженном порыве.

Над толпой пронеслись первые звуки, напоминающие шелест, — это было начало песни. Постепенно звуки набирали мощь, паузы становились короче, и вот песня зазвучала в полную силу. Собственно, это была не песня, ибо в ней отсутствовала общая мелодия и тональность. Скорее это было слияние трех миллионов голосов, объединенное единой эмоцией. Эмоции сменялись в строгой последовательности, хотя хором никто не руководил. Скорбные стоны сменялись звуками ликования, и казалось, что равнина то погружалась в туман, то искрилась радужными брызгами.

Время шло, песнопение набирало силу. Солнце проделало две трети пути до зенита, когда со стороны Эйльянре появился черный летательный аппарат. Он приземлился на краю поля. Тех, кто оказался рядом, просто отбросило в стороны — чудом обошлось без жертв.

Сошедший на землю отряд нейтралоидов в красном и голубом грубо отталкивали любопытных, пытающихся заглянуть в иллюминаторы. Четверо слуг расстелили черно-коричневый ковер и водрузили посередине черное кресло.

Песнопение изменилось, что было заметно лишь паонитам. В нем теперь слышались враждебность и насмешка. Вышедший из корабля Бустамонте заметил это сразу, ему все было ясно.

В полдень голоса смолкли, толпа зашевелилась, некоторые опустились на землю. Бустамонте решил, что наступил подходящий момент для речи, встал и включил микрофон у себя на плече. И тут над толпой пронесся общий вздох изумления и восторга, глаза всех были устремлены на небо. Прямо над креслом Бустамонте возник огромный стяг из черного бархата с гербом династии Панасперов. Под ним в воздухе стояла одинокая фигура в черном плаще, наброшенном на одно плечо. Человек заговорил, его голос зазвучал по всему полю:

— Паониты, я — Беран, сын Аэлло, наследник династии Панасперов, ваш истинный Панарх. Я скрывался много лет, ожидая совершеннолетия. Бустамонте, занимающий должность Аюдора, просчитался. Я пришел, чтобы восстановить свои права. Я предлагаю Бустамонте проявить благоразумие и передать мне власть мирным путем. Я хочу услышать твой ответ, Бустамонте!

Бустамонте что-то кричал, дюжина нейтралоидов схватили огнеметы. Они прицелились в висящую в воздухе фигуру, из стволов вырвались белые вспышки. Воздух вокруг фигуры, казалось, взорвался. Толпу сковал ужас. Огнеметы выстрелили по черному стягу, но он был неуязвим. Бустамонте сделал шаг вперед:

— Вы видите, что ожидает любого, кто выступит против законной власти. От этого самозванца...

С высоты зазвучал голос Берана:

— То, что ты уничтожил, было лишь моим изображением. Еще раз призываю тебя признать меня — законного Панарха.

— Берана давно не существует! — яростно закричал Бустамонте. — Он умер в тот же день, что и Аэлло!

— Ты знаешь, что я жив! Предлагаю принять по «таблетке истины» и окончательно доказать всем, кто из нас говорит правду. Что ты на это скажешь?

Бустамонте заколебался, толпа перед ним бесновалась. Бустамонте отдал приказание страже, но так как он забыл выключить микрофон, слова его разнеслись по всему полю:

— Он должен быть уничтожен любым способом! Вызовите подкрепление и оцепите территорию.

Толпа притихла, но когда осознала смысл приказа, зашумела еще сильнее. Бустамонте вспомнил о микрофоне, выключил его и отдал какое-то отрывистое приказание одному из министров. Тот растерялся и попытался возразить. Бустамонте в сопровождении свиты направился к кораблю.

Толпа, будто следуя чьему-то приказу, хлынула с поля. В центре образовалась свалка, люди беспорядочно метались, пытаясь найти родственников и детей. Черный стяг исчез, под чистым небом обезумевшие люди затаптывали друг друга, всех охватила паника.

Появились солдаты, они сновали по толпе, только усиливая происходящее безумие. Над полем стоял непрерывный многоголосный визг. По краям поля люди еще могли избежать давки и уцелеть.

Солдаты порыскали какое-то время, затем удалились.

Беран сидел, скорчившись, с серым от ужаса лицом.

— Это надо было предвидеть. Мы ничем не лучше Бустамонте!

— Ты опять поддаешься эмоциям, — равнодушно произнес Палафокс.

Они уже миновали Южный Минаманд, Змеиный пролив, остров Фреварт и летели над великим Южным морем. Скоро показались скалы Сголафа. Обогнув гору Дрогхэд, Беран и Палафокс приземлились на плато.

Оказавшись наконец в комнате Магистра, они налили себе травяной настойки. Палафокс, задумавшись, сидел на стуле, Беран пристроился на подоконнике.

— Ты должен понять, что подобные события неизбежны, пока мы не достигнем нашей цели, — произнес Палафокс.

— Цель теряет смысл, если ради ее достижения погибнет половина народа Пао.

— Все люди смертны. Почему ты считаешь, что смерть тысяч людей страшнее смерти одного человека? Количество смертей влиет только на эмоции — результат же остается прежним. Конечная цель — наша победа.

Магистр замолчал, вслушиваясь в сообщение, которое ему пришло. Он ответил на неизвестном Берану языке. Сказав что-то резкое, он испытующе взглянул на Берана.

— Пон контролируется Бустамонте. Он разослал своих мамаронов во все уголки планеты.

— Откуда он мог узнать, что я здесь? — ошеломленно спросил Беран.

— У Бустамонте хорошо натаскана тайная полиция, однако сам он часто ошибается, так как его поступками руководит только его собственное упрямство. Поэтому он обречен на поражение. Он не понимает выгоды компромисса.

— Какой компромисс вы имеете в виду?

— Он мог бы отдать тебе титул на выгодных условиях, которые позволили бы ему продлить свое господство на Пао.

Беран был явно не готов к такому повороту событий.

— Вы хотите сказать, что готовы на подобную сделку?

Палафокс был поражен не меньше Берана.

— Естественно. А что тебя так удивляет?

— Но как же наши обязательства по отношению друг к другу? Разве они потеряли свою цену?

— Обязательства имеют смысл, когда они выгодны.

— Однако человек, однажды нарушивший обязательства, теряет доверие своих партнеров.

— По-моему, доверие — это очередная слабость бессильных существ.

— Внушить человеку доверие, воспользоваться им, а потом предать — это не только слабость, но и подлость! — гневно ответил Беран.

Палафокс криво усмехнулся.

— «Преданность», «предательство», «подлость» — эти понятия имеют цену только у вас на Пао. Магистры Института-Брейкнесса лишены эмоциональных порывов, сантиментов и взаимозависимости — они самодостаточны. Пора бы тебе это усвоить — раз и навсегда.

Но Беран, казалось, не слышал его. Он был полон какими-то новыми ощущениями. Несколько мгновений показались ему вечностью, а очнувшись, он неожиданно почувствовал себя как бы полностью переродившимся.

Новый Беран медленно повернулся и окинул Палафокса холодным оценивающим взглядом. Его внутреннему взору предстал безнадежно старый человек со всеми слабостями, присущими возрасту.

— Я все понял, — спокойно сказал Беран, — отныне наши взаимоотношения будут строиться на ваших же принципах.

— Несомненно, — раздраженно кивнул Палафокс и неожиданно замер, вслушиваясь в скрытное от Берана сообщение. Затем он резко встал. — Поторопись. Нас атакует Бустамонте.

Они поднялись на площадку под прозрачным куполом.

— Вот они, — Магистр показал на небо, — посланцы злобного бессилия Бустамонте.

Черный прямоугольник из дюжины летательных аппаратов мамаронов парил в сером небе. Недалеко от дома приземлился транспортный корабль, из него высадился отряд в ярко-алых одеждах.

— Сейчас мы преподадим Бустамонте незабываемый урок, после которого, надеюсь, он не повторит подобную глупость. — Палафокс склонил голову, прислушиваясь к новому сообщению. — А сейчас наблюдай за происходящим.

Беран скорее ощутил, чем услышал невероятно высокий, дрожащий звук. С летательными аппаратами в небе стало происходить нечто странное. Они беспорядочно кружили, падали, сталкивались друг с другом, потом развернулись и стали стремительно удаляться. Одновременно нейтралоиды начали странно подпрыгивать, размахивая руками и пританцовывая. Когда звук умолк, они упали на землю и остались неподвижно лежать.

Магистр удовлетворенно наблюдал за этим.

— Больше нас не станут беспокоить.

— Бустамонте может применить бомбы.

— Надеюсь, у него хватит ума этого не делать, — небрежно отозвался Палафокс.

— Но ведь что-то он должен предпринять?

— Это будут обычные действия зверя, загнанного в ловушку.

Магистр оказался прав — дальнейшие шаги Бустамонте поражали своей недальновидностью. Несмотря на усилия Бустамонте опровергнуть слухи о возвращении Берана, новость облетела все континенты. Население, давно недовольное политикой Панарха, впало в обычную в этих случаях депрессию.

Бустамонте попытался применить традиционный метод: обещал амнистию, повышение уровня жизни. На сей раз он не подействовал. Полное равнодушие говорило о недоверии к Панарху больше, чем демонстрации. Начиналась разруха — остановился транспорт, не работала связь.

Как-то дворцовый слуга случайно обжег руки Бустамонте горячим полотенцем — эта мелочь вызвала взрыв доселе подавляемых ярости и гнева:

— Я их долго уговаривал! Теперь они у меня попляшут!

Панарх послал мамаронов в три наугад выбранные деревни и приказал никого не щадить. Паониты, как обычно, не пытались сопротивляться зверствам.

Беран, узнав о муках, которым подвергли ни в чем не повинных жителей, бросился к Палафоксу с требованием вмешаться. Магистр, как обычно, ответил, что все люди смертны и их страдания — результат их несовершенства и отсутствия самодисциплины. В качестве примера он сунул руку в пламя и даже не поморщился, хотя кожа обугливалась на глазах.

— Но эти несчастные не похожи на вас! Они мучаются и чувствуют боль! — в ярости закричал Беран.

— Я понимаю это и не желаю никому страданий. Но пока правит Бустамонте, такие эпизоды неизбежны.

— Но у вас ведь есть средства остановить его! — взорвался Беран.

— Эти средства есть и у тебя, — спокойно отозвался Палафокс.

— Я начинаю понимать ваши планы, — усмехнулся Беран. — Вы хотите убить его моими руками. Я сделаю это с великой радостью, даже если придеться погибнуть. Дайте мне оружие, назовите его местонахождение, и я освобожу паонитов от этого чудовища!

— В таком случае, — отозвался Палафокс, — пришло время для новой модификации.

Бустамонте почернел и как будто высох. Он мерил шагами фойе. Пальцы его стиснутых рук постоянно вздрагивали. Двери были наглухо заперты, снаружи стояли четыре черных мамарона. Бустамонте нервно поежился и посмотрел в окно. В ночной тьме багрово светились три точки — деревни, подвергшиеся нашествию мамаронов. Продолжая метаться, Бустамонте застонал.

Он не уловил едва приметный свист за окном. Затем вместе с глухим ударом в помещение ворвался порыв ветра. Бустамонте обернулся и замер — в оконном проеме стояла фигура, облаченная в черный плащ.

— Беран! — прохрипел Бустамонте.

Беран спрыгнул на ковер и шагнул к нему. Бустамонте хотел пошевелиться, но не мог. Всем своим существом он чувствовал: пришел его конец. Беран поднял руку, и тонкий голубой луч ударил в Бустамонте. Все было кончено. Беран переступил через тело и рывком распахнул двери. Мамароны отпрянули в стороны.

— Я — Беран Панаспер, истинный Панарх Пао!

 

15

Восшествие Берана на престол ознаменовалось ликованием, которое раньше было несвойственно паонитам. Везде, кроме побережья Желамбре, Пона и валиантских лагерей, шел нескончаемый праздник.

Беран обосновался в Великом Дворце, хотя не чувствовал себя там уютно. Первым его желанием было заменить весь чиновничий аппарат Бустамонте и аннулировать существующее законодательство. Но Палафокс остудил его пыл:

— Твое решение поспешно и эмоционально. Разумнее отобрать и оставить то, что было хорошее, а избавиться лишь от плохого.

— Ну и что вы считаете хорошим? — угрюмо ответил Беран. — Если вы найдете таковое, я, может, и последую вашему совету.

Магистр задумался.

— Например, что ты имеешь против Государственных Министров?

— Все до одного продажны, всегда и во всем подпевали Бустамонте.

Палафокс кивнул.

— Так было раньше. Но ведь сейчас что-то изменилось?

— Еще бы! — усмехнулся Беран. — Они трудятся не покладая рук, пытаясь вызвать мое расположение.

— Это хорошо. Значит, они могут успешно справляться со своими обязанностями. Неразумно избавляться от кабинета в полном его составе. Я бы посоветовал тебе постепенно изгнать лишь явных подхалимов и людей некомпетентных. На их место надо брать людей проверенных, а не первых встречных.

Беран вынужден был согласиться.

Они сидели в саду на крыше дворца. На столе было молодое вино и блюдо с инжиром. Беран откинулся на спинку стула.

— Пожалуй, пока что я ограничусь самыми необходимыми заменами. Основная же моя цель — восстановить на Пао прежний, привычный уклад жизни. Я думаю рассредоточить валиантские поселения по всей планете, ввести там паонитский язык, чтобы эти люди соединились с населением Пао.

— А что ты думаешь сделать с когиантами?

— Я не против создания институтов, но преподавать там будут паониты и на родном языке.

— Собственно, на другое я и не рассчитывал, — вздохнул Палафокс. — Скоро я вернусь на Брейкнесс, а ты, видимо, вернешь земли Нонаманда пастухам и земледельцам.

Покорность Магистра сразу насторожила Берана.

— Уверен: вы что-то задумали. Ведь вы помогли мне вернуть престол, надеясь, что я буду более сговорчивым, чем Бустамонте?

Палафокс задумчиво вертел в руках инжир.

— Я не планирую ничего нового. Я лишь наблюдаю за ситуацией и стараюсь помочь советом. Все происходящее — результат исполнения плана, разработанного очень давно.

— А если этот план придется изменить?

— Если посчитаешь это необходимым — попытайся.

В течение нескольких дней Беран оценивал ситуацию и наблюдал за Палафоксом. Он пришел к выводу, что Магистр считает его действия заранее предсказуемыми и собирается этим воспользоваться. Беран решил быть предельно внимательным, чтобы и вправду не стать марионеткой в руках Палафокса. Поэтому он временно отказался от каких-либо кардинальных изменений, в том числе и в отношении трех новых паонитских сообществ.

Как Панарх Беран был обязан иметь свой гарем. Гарем Бустамонте он распустил и теперь собирал свой собственный. К счастью, это не вызвало никаких трудностей, так как молодой Панарх был красив и к тому же снискал у населения любовь и славу героя.

Куда серьезнее дела обстояли в экономике и устройстве государства. Колония на Вределтоне была переполнена до отказа, причем Бустамонте содержал вместе и политических, и уголовных преступников. Беран объявил амнистию, оставив за решеткой только неисправимых уголовников. Также он снизил налоги, взвинченные Бустамонте до невыносимых размеров.

Однажды без всякого предупреждения на крышу дворца опустился красно-сине-коричневый корабль. Подобное действие само по себе расценивалось как оскорбление. Из корабля сошел со своей свитой Эбан Бузбек — глава клана Брумбо с Батмарша. Не обращая внимания на дворцовую охрану, пришельцы двинулись к тронному залу, громко окликая Бустамонте.

Когда облаченный в черное Беран вошел в зал, Эбану Бузбеку уже стало известно, что на Пао новый Панарх.

— Я хочу знать, признает ли молодой Панарх себя моим вассалом? — надменно спросил он через переводчика.

Беран молчал.

— Я не слышу ответа Панарха! — прорычал Эбан Бузбек.

— Я еще не продумал ответ, — спокойно ответил Беран. — Я не хочу конфликтов. Тем более, по моим сведениям, долг Батмаршу уже выплачен.

— Ты явно еще не уяснил себе диспозицию. На вершине пирамиды может находиться лишь один человек. И это я. Каждый должен знать свое место — место, соответствующее его реальной силе. Я прибыл сюда с единственной целью — увеличить размер дани с паонитов и получить деньги. Или вы соглашаетесь, или мои воины посетят вас с «дружественным визитом».

— Видимо, мне придется согласиться на ваши условия, но мы могли бы иметь обоюдную выгоду, став союзниками.

Для людей Батмарша слово «союзник» означает «вояка», поэтому Эбан Бузбек издевательски рассмеялся:

— Паониты, которые вообще не знают, что такое сопротивление и ведут себя как скот, которого тянут на бойню, — военные союзники? Даже держащиеся за женские юбки дингалы с Огненной планеты больше подходят на эту роль.

Переведенные на паонитский язык, эти слова звучали как оскорбительная брань. Берану с трудом удалось скрыть ярость, он произнес с видимым спокойствием:

— Деньги вам передадут.

Затем повернулся и направился к выходу. Воины клана сочли такое поведение неуважительным, и один из них попытался преградить ему дорогу. Рука Берана взметнулась, палец уже был направлен на противника, но в самый последний момент, последним усилием воли он обуздал свой порыв и покинул тронный зал.

Ощущая дрожь во всем теле, кипя от ярости и унижения, он пришел к Палафоксу. Тот весьма равнодушно отнесся к произошедшему:

— Ты действовал разумно, — произнес он спокойно. — Бессмысленно вступать в конфликт со столь свирепыми и опытными вояками.

Беран удрученно кивнул.

— Пао необходима защита от подобных бандитов. В то же время платить дань хоть и унизительно, но дешевле, чем обучать и содержать армию.

— Да, это, несомненно, выгоднее, — согласился Магистр.

Беран внимательно посмотрел на него, но не уловил в выражении его лица ни тени сарказма.

После отбытия Бузбека с его отрядом Беран тщательно изучил карту Шрайманда и расположение валиантских лагерей. Поселения тянулись миль на десять вдоль побережья и примерно столько же вглубь. Дальше лежало еще много нетронутой земли, ожидавшей разрастания поселений. Беран мысленно вернулся ко времени своего пребывания в Деиромбоне, вспомнил молодых мужчин и женщин, всеми своими помыслами стремящихся к знаниям и славе. Такие силы не должны оставаться невостребованными!

Он встретился с Палафоксом и принялся горячо объяснять ему свою позицию:

— Несомненно, большинство проблем будет решено с возникновением на Пао самостоятельной и высокоразвитой промышленности, а также обученной, профессиональной армии. Но я не согласен с методами, которыми Бустамонте пытался этого достигнуть!

Палафокс задумчиво покачал головой.

— Предположим, удастся внушить части паонитов принципы ведения войны, а также, что самое сложное, пробудить боевой дух. Но где взять вооружение для армии? Откуда возьмутся оснащение, средства связи, военный транспорт?

— Можно заказать это на Меркантиле или поискать поставщиков из других галактик.

— Меркантиль ничего не будет предпринимать за спиной Батмарша, а тем более не пойдет против него, — возразил Палафокс. — Для того чтобы торговать с другими галактиками, надо иметь что-то для обоюдовыгодного обмена, а у вас нет даже транспортных кораблей.

— Да, без кораблей нам не обойтись.

— Само собой разумеется, — с энтузиазмом подтвердил Магистр. — Если позволишь, я покажу тебе одну вещь. Может, это тебя порадует.

Они вышли, сели в черный летательный аппарат Палафокса и вскоре оказались на берегу Желамбре. Всю дорогу Магистр с загадочным видом молчал. Потом они с Бераном направились к какому-то грязному длинному строению в запретной зоне на перешейке полуострова Местгелан. Зайдя внутрь, они остановились перед длинным металлическим цилиндром с шершавой поверхностью и грубо обработанными деталями.

— Здесь работают лучшие студенты, — сказал Палафокс. — Надеюсь, ты понял, что это миниатюрный космический корабль — первый, созданный на Пао.

Беран еще раз осмотрел цилиндр.

— Он может подняться в воздух? — хмуро спросил он, чувствуя раздражение. От него скрывали подобные разработки!

— Как только с Брейкнесса прибудут особо сложные детали и сборка будет завершена, он, естественно, взлетит. Это произойдет через пять-шесть месяцев. Имея подобную эскадру, ты будешь независим от Меркантиля и сможешь самостоятельно вести торговлю. Ты, кажется, чем-то недоволен?

— Я, конечно, очень благодарен вам, но почему эти работы ведутся за моей спиной? — проворчал Беран.

— Никто умышленно ничего от тебя не скрывал. Просто наши студенты очень активны, каждый день они изобретают что-то новое. Этот проект — один из тысячи, — примирительно сказал Палафокс.

— Я настаиваю, чтобы все эти привилегированные группы как можно скорее растворились в общей массе населения, — упрямо и почти зло ответил Беран.

— Конечно, переселенцы из этих мест потерпели ущерб, но ведь в целом результаты окупают это?

Беран подавленно молчал. Палафокс подал знак, и группа текникантов подошла к ним, чтобы быть представленными Берану. Они были немало удивлены тем, что Панарх ответил им на их языке. Затем все осмотрели корабль изнутри. Беран снова был вынужден признать, что проект, даже незавершенный, был великолепен.

Возвратившись в Великий Дворец, он никак не мог отделаться от мысли: может, Бустамонте был не так уж и не прав, а ошибается он, Беран?

 

16

Через год опытный образец первого на Пао космического корабля прошел испытания и был введен в эксплуатацию. Совет текникантов предложил программу крупномасштабного строительства космического флота.

Валианты занимали в жизни страны все более значительное место. Недовольный Беран несколько раз порывался сократить количество лагерей, но сразу вспоминал визит Эбан Бузбека год назад и отказался от принятого было решения.

В этот год Пао достигла небывалого прежде процветания. В народе вместе с ростом благосостояния исчезли страх и подозрительность. К новоязычным поселенцам относились без симпатии, но не проявляли и враждебности. Беран, хотя и не посещал Институт Когиантов в Поне, знал, что там кипит активная работа, возводятся новые корпуса, лаборатории, мастерские. Количество его обитателей постоянно растет — за счет Врейкнесских юношей, всех без исключения похожих на Палафокса.

Так прошел еще год, и однажды на крышу Дворца вновь опустился ярко раскрашенный корвет Эбана Бузбека. Как и в прошлый раз, наплевав на приличия, он прошел прямо в тронный зал и потребовал Берана.

Беран не спешил к нему выйти. В течение длительного времени свита Эбана Бузбека недоумленно переглядывалась, переминаясь с ноги на ногу. Наконец дверь отворилась, и Беран вошел в зал.

— Что вам понадобилось на Пао? — без тени любезности поинтересовался он.

Когда его слова перевели, Эбан Бузбек опустился в кресло, указав Берану место рядом. Беран молча сел.

— Мы узнали, что вы запустили в космос грузовой флот, ведете самостоятельную торговлю и в результате доставляете на Пао большое количество разнообразного оборудования, — произнес глава клана.

— Мне не ясно, почему этот факт волнует вас, — невинным голосом сказал Беран. — Мы — самостоятельное государство и можем заключать торговые сделки с кем пожелаем.

— Вы — мои вассалы и обязаны были получить мое согласие!

— Но на Пао большое население... — Беран не успел докончить, потому что Эбан Бузбек привстал и ударил его по лицу.

Это был первый удар, который Беран получил за всю свою жизнь. Он откинулся на спинку кресла, ошеломленный, не в силах что-либо произнести. Но это длилось лишь мгновение. Он еще слышал голос Эбана Бузбека, продолжавшего что-то говорить, но это был уже не тот Беран. Он медленно выпрямился в кресле:

— Пора нам поговорить начистоту, Эбан Бузбек! Пришло время сказать, что Пао никогда не будет платить вам дань. Мы будем вести торговлю так, как нам выгодно и с кем нам выгодно. Надеюсь, ты осознал это и сейчас вернешься домой с миром!

Эбан Бузбек подскочил как ужаленный.

— Я отрежу твои уши и вывешу как трофей в Оружейном Зале! — Он выхватил меч. — Ничтожный мерзавец!

Беран поднял руку — двери распахнулись, и к зал вступили мамароны с алебардами, лезвия которых пламенели темным огнем.

— Что прикажете с ними сделать? — прорычал командир.

— В океан их! — холодно сказал Беран.

Поняв смысл сказанного, Эбан Бузбек закричал:

— Мои воины не оставят на Пао камня на камне, ни единой живой души! Ты пожалеешь об этом!

— У вас есть две возможности: убраться на Батмарш и не появляться здесь больше или быть сброшенными в океан. Выбор за вами!

Воины Батмарша, сгрудившись, глядели на окруживших их черных мамаронов. Бузбек все понял и вложил меч в ножны.

— Мы уходим, — просипел он.

— Вы выбрали мир?

Лицо вождя посинело от ярости:

— Считай, что так!

— Тогда бросьте оружие на землю и уходите!

Эбан Бузбек опустил меч на пол, свита последовала его примеру. Лицо вождя напоминало застывшую маску. Нейтралоиды проводили пришельцев к их кораблю. Вскоре те покинули Пао. Через некоторое время на телемониторе перед Бераном появилось искаженное гневом лицо Бузбека.

— Я был вынужден покинуть твой дворец, но мир продлится ровно столько, сколько понадобится клану, чтобы собрать силы и нанести удар. Помни об этом, молодой наглец.

— Желаю удачи, — спокойно ответил Беран.

Через три месяца Бузбек выполнил свою угрозу.

Двадцать восемь военных кораблей, включая шесть бомбардировщиков, атаковали Пао. Преодолев минные поля и уклонившись от залпа баллистических ракет, они приземлились в непосредственной близости от Эйльянре. Покинув корабли, воины оседлали летающих коней и взмыли в воздух. Их снова обстреляли ракетами, но они опять не достигли цели. Однако это поумерило пыл всадников и они решили особо не отделяться от своих кораблей.

Стемнело, наступила ночь. Воины Эбана Бузбека с помощью какого-то золотистого газа начертили в черном небе воинственные лозунги и скрылись в своих кораблях, видимо решив отложить активные дейвствия до утра.

Они не знали, что как только их эскадра устремилась к Пао, к Батмаршу двинулся мощный цилиндрический корабль. Он приземлился в горах на юге провинции Брумбо. Из него вышла сотня молодых воинов, одетых в облегающие костюмы, снабженные реактивными двигателями. На огромной скорости они помчались над равнинами к озеру Чачас, на берегу которого располагалась крепость из камней и бревен. В ней находился Зал Славы. Это был город Спаго — цитадель клана Брумбо.

Летучие воины спикировали на землю. Первым делом они раскидали священный очаг, положив один тлеющий уголь в металлический контейнер. Затем отшвырнули стоявших на страже жриц и ворвались в зал. Все собранные там трофеи — знамя, сотканное из волос всех членов клана, старинное оружие, изодранные знамена, свитки, чьи-то кости — были уложены в сумки. Когда в Спаго поняли, что происходит, паонитский корабль уже держал курс домой. Жители Спаго в ужасе, плача бежали в священный парк — паониты похитили душу клана.

Не зная о произошедших в своем государстве событиях, воины Бузбека готовились к атаке. Были приведены в готовность противоракетные установки, реактивные дротики, звуковые ружья. Летучие всадники в боевом порядке взмыли вверх. Но стоило броневым платформам подняться в воздух, как их разнес мощный взрыв. Роботы-кроты прорыли тоннель и подложили взрывчатку в основание каждой из них. В рядах летучих воинов началась паника — теперь ничто не защищало их от ракет, которые воины Брумбо считали оружием слабых.

Беран хотел избежать потерь, но мирмидоны-валианты тоже не считали ракеты достойным оружием. Поэтому они поднялись в небо и напали на кавалерию Брумбо. В воздухе началась кровавая битва.

Первое время потери были равны, и предугадать исход боя было сложно. Неожиданно вояки Брумбо опустились на землю. Мирмидоны оказались под ракетным огнем, однако мгновенно сориентировались и тоже устремились вниз. Погибло человек двадцать.

Всадники скрылись в своих кораблях, озадаченные столь свирепым натиском мирмидонов, уступавшим им в количестве.

Вечер и весь следующий день воины Брумбо обезвреживали мины под своими платформами. Наутро корабли поднялись в воздух и взяли курс на Великий Дворец. Они приземлились на берегу Гилиантского моря и теперь были хорошо видны из окон дворца. Затем шесть тысяч человек с огнеметами и противоракетными установками слаженным строем двинулись вперед. Как ни странно, им никто не препятствовал. Они подошли к самым стенам дворца, и тут сверху спустили лоскут из черной, желтой и коричневой материи. Воины остановились. Прозвучал громовой голос:

— Эбан Бузбек! Если тебе интересно, какую добычу мы привезли из твоего Зала Славы, то выйди вперед и посмотри!

— Какую ловушку вы подстроили? Это обман!

— Разве ты не узнаешь это знамя? Все остальные реликвии, в том числе последний уголек вашего Вечного огня, у нас. Какую цену ты за них даешь?

Казалось, Эбан Бузбек едва держится на ногах. Он медленно развернулся и пошатываясь побрел к кораблю. Через час он с группой знати снова подошел к дворцовым стенам.

— Мы хотим посмотреть на наши реликвии!

— Поднимайся. Тебя и твоих людей никто не тронет. Смотрите сколько угодно.

В полном молчании Эбан Бузбек стоял перед захваченными святынями клана, затем выбрался наружу и направился к кораблям. Но охваченные яростью воины его клана с кличем «Смерть паонитским трусам!» ринулись ко дворцу. На полпути они столкнулись с отрядом мирмидонов и уже через несколько минут поняли, что на этот раз проиграли. Они впервые встретили противника, который был явно сильнее, и впервые почувствовали страх.

Из дворца снова зазвучал голос:

— У тебя нет шансов, Эбан Бузбек. Ты можешь только сдаться. Тогда мы сохраним и ваши реликвии, и ваши жизни!

Эбан Бузбек и сам это понимал. Он низко поклонился Берану и капитану мирмидонов и признал безоговорочный суверинитет Пао. Затем перед знаменем Брумбо поклялся никогда не вторгаться на Пао и отказаться от любых враждебных действий. После этих церемоний ему было позволено забрать свои реликвии и возвратиться на Батмарш.

Прошло еще пять лет. Жизнь на Пао продолжала улучшаться. Голод больше не угрожал населению, корабли текникантов посещали самые отдаленные миры Галактики, в результате чего появилось много новых, неизвестных раньше товаров. На фоне конкуренции с Меркантилем развивалось и улучшалось производство, появлялись новые рынки сбыта.

Каста валиантов расширялась, но теперь ее членом мог стать только тот, кто имел и отца и мать — валиантов. В Поне тоже произошли изменения: были открыты три новых института, а на отдаленном утесе Палафокс воздвиг дворец, имевший довольно мрачный вид. Кроме того, группа переводчиков отделилась от когиантов, их число и квалификация повысились; Несмотря на то что большинство жителей владело Пастичем, переводчики были незаменимы — особенно когда велся какой-либо узкоспециализированный разговор.

Одним словом, планы Магистра претворились в жизнь, хоть их и не особо одобрял Беран, и приносили вполне ощутимые результаты. Четырнадцатый год правления Берана принес небывалое ранее процветание Пао. Однако не обошлось и без проблем.

Беран никогда не одобрял то, что в институтах когиантов имелось множество гаремов. Раньше испытывающие нужду девушки были согласны на выгодные брачные контракты, поэтому все обитатели Институтов, не говоря уже о самом Палафоксе, содержали огромные гаремы. Теперь же, при наступившем экономическом процветании, желающих стало намного меньше, и до Берана доходили странные слухи: будто, чтобы добиться у женщины согласия, применяли какие-то препараты, гипноз.

Берану ничего не оставалось, как начать расследование и выяснить, что происходит на самом деле. Он понимал: это будет расценено как вторжение в личные дела Палафокса, и не ошибся.

Как-то утром Магистр неожиданно появился на террасе, с которой Беран наблюдал за морем. Посмотрев на него, Беран поймал себя на неожиданной мысли, что за все эти годы Палафокс ничуть не изменился, даже одежда осталась той же самой. Сколько ему может быть лет?

Магистр был настроен решительно и, пренебрегая церемониями, сразу перешел к делу:

— Я прибыл поговорить с вами, Панарх, о весьма неприятной вещи.

— О чем пойдет речь? — медленно склонив голову, спросил Беран.

— Последнее время за мной и моими женщинами постоянно шпионят. Я хочу знать, кто отдал подобное распоряжение, и требую для него достойного наказания.

— Этот приказ исходил лично от меня.

— Я бесконечно удивлен, Панарх Беран! И с какой целью вы это сделали?

— Я предпринял это в качестве предупреждения вам. Я надеялся, что вы, не желая идти на конфронтацию, сами измените свое поведение.

— Являясь Магистром Брейкнесса, я привык задавать прямые вопросы и получать четкие ответы. — В этой фразе, казалось, не было ничего угрожающего, хотя в голосе Палафокса звучал металл.

Беран решил извлечь выгоду из этой полемики.

— Вы сделали много ценного для Пао, Лорд Палафокс. Я дал вам возможность полностью контролировать все происходящее на Нонаманде. Но, по моим данным, заключение контрактов с женщинами выходит за рамки законности, так как некоторые контракты заключаются без их добровольного согласия.

— Откуда у вас подобная информация?

— Ходят такие слухи.

Магистр усмехнулся:

— Допустим, вы сумеете это доказать. Что вы предпримете?

— Это уже не имеет значения.

— Я не понял, что вы этим хотите сказать.

Беран не без внутреннего усилия посмотрел в черные глаза Палафокса.

— Чтобы пресечь слухи и избежать подозрений, я принял решение. Теперь женщины, желающие заключить контракт, будут являться в специальное учреждение, здесь, в Эйльянре, где и оформят все документы. Остальные контракты будут считаться незаконным принуждением.

Магистр помолчал, задумавшись, затем поинтересовался:

— Как вы будете контролировать соблюдение этого закона?

— Контролировать? — Беран был удивлен. — Но в этом нет необходимости — на Пао всегда выполняются законы.

Палафокс кивнул.

— Считаю, что недоразумение устранено и в дальнейшем ни у кого не будет поводов для недовольства. — С этими словами он вышел.

Оставшись один, Беран начал анализировать эту беседу. Он понимал, что радоваться еще рано. Магистр воспринял свое поражение как досадную неприятность. Что-то в поведении Палафокса было не так, он был явно чем-то подавлен и, казалось, заранее готов временно смириться с поражением. Временно... Магистр очень дорого ценил свое время.

А еще Беран обратил внимание на последнюю фразу. Палафокс ставил их на одну ступень, приравнивал их права и власть — раньше он так не говорил. Раньше он держал себя как советник, необходимый, но все же находящийся на Пао временно.

Теперь же он выступал с позиции постоянного жителя.

Беран задумался над тем, что привело к подобному положению. Пять тысяч лет на Пао состав населения был однороден, выработанные веками традиции свято чтились. До последних лет паониты не могли достойно постоять за себя и становились легкой добычей для захватчиков. Теперь благодаря плану Палафокса и отчасти безжалостности Бустамонте все изменилось. Пао процветала. Имелся свой торговый флот, обученные воины, сумевшие разгромить армию Батмарша. Паонитские ученые не уступали Магам Брейкнесса.

Но ведь эти люди были бесконечно далеки от традиций Пао и от повседневной жизни остальных паонитов. Паонитами они были лишь по крови. Эта мысль как раскаленный луч пронзила мозг Берана. Эти люди — не паониты, по сути они такие же чужаки, как, например, меркантильцы! Как он мог не заметить этого раньше! Пусть они служат на благо Пао, но неизвестно, чью сторону они примут, случись какой-нибудь конфликт. Ведь Беран с самого начала хотел, чтобы эти группы ассимилировались! Теперь это сделать просто необходимо. Может, еще не окончательно поздно?

Теперь ему следовало тщательно продумать ход этой акции. Действовать нужно было крайне осмотрительно. Беран решил, что создание брачного агентства станет первым шагом.

 

17

На огромной поляне восточнее Эйльянре, которая в последнее время использовалась для общественных празднеств и запускания воздушных змеев, по приказу Берана был возведен павильон. В нем разместились службы, уполномоченные фиксировать брачные контракты с когиантами. Повсеместно было объявлено, что женщины, желающие заключить контракт, обязаны явиться именно туда, а все частные связи считаются незаконными.

В день открытия, о котором также было объявлено заранее, Беран прибыл осмотреть павильон. На скамьях расположилось не более тридцати женщин самого невзрачного вида. Казалось, они многие годы были в роли рабочей скотины, что сделало их такими изможденными, равнодушными ко всему.

— Больше никого нет?! — Беран был изумлен.

— Это все, Панарх, — ответили ему.

Не зная, что и думать, Беран огляделся и увидел Палафокса. Беран обреченно подумал, что разговора не избежать.

— Перед вами, Лорд Палафокс, тридцать паонитских женщин. Приглянулась ли вам какая-нибудь?

— Я вижу им лишь одно применение — убить их и удобрить их телами почву, — ответствовал тот.

В этой фразе был явный вызов. Беран почувствовал, что надо срочно перехватить инициативу.

— Что вы теперь скажете о якобы неизменном желании паониток вступать с вами в брак? Я и раньше догадывался об истинном положении вещей, а вид этих несчастных окончательно рассеял мои сомнения!

Магистр молчал, но подсознательно Беран ощутил смертельную опасность. Внезапно он увидел окаменевшее как маска лицо, направленный на него палец и в последний момент успел броситься на пол. Голубой луч едва не задел его. Тогда Беран в свою очередь выбросил вперед руку, и его луч достиг цели. Вонзившись в руку Палафокса, он пробил ее насквозь и вышел из плеча.

Глаза Магистра закатились, в лице не осталось ничего человеческого. Рука была искалечена, по ней, шипя, струилась темная кровь. Беран снова направил на противника палец — он понимал, что с ним пора покончить навсегда. Однако ожидание смерти, которое он прочел в глазах Палафокса, заставило его заколебаться. Этого было достаточно — Магистр вскинул левую руку, и когда Беран нацелил на него свое орудие, эта атака ни к чему не привела.

Палафокс попятился к двери, Беран был не в силах преследовать Магистра. Его слуги стояли, как под гипнозом, женщины лежали на полу, закрыв руками головы, и всхлипывали.

Панарх вернулся во дворец. Уже вечерело, когда Беран заставил себя встать, облачился в черный плащ. Затем он взял лучемет и нож, проглотил капсулу со стимулятором, бесшумно поднялся на крышу, сел в летательный аппарат и направил его к Пону. Он не был уверен, что вернется живым.

Вот внизу заскользили постройки Института, знакомые Берану со времени, когда он практиковался здесь как переводчик. Он посадил корабль на утесе, включил антигравитационное поле, вживленное в подошвы ног, и взмыл в воздух, ориентируясь на светящееся окно спальни Палафокса. Достигнув цели он тихо опустился на крышу.

Порывы ветра заглушали все звуки. Беран проник в здание, расплавив замок лучом из указательного пальца. Он обошел верхнюю часть здания — там были мастерские, опустевшие к этому часу. Поплутав по зданию, Беран неожиданно уловил шорох и шаги за одной из дверей. Сверкнувший луч выбил замок, дверь распахнулась. В глубине комнаты был виден чей-то силуэт.

Человек поднял голову, Беран сразу узнал его — это был не Палафокс, а его сын Финистайл.

— Как ты здесь очутился? — на Пастиче спросил Финистайл, не отрывая взгляда от направленного на него пальца.

— Отвечай, где твой отец! — на том же языке потребовал Беран.

— Значит, я чуть не получил то, что предназначалось отцу, — усмехнулся Финистайл, отведя наконец глаза от пальца Берана.

Беран решительно шагнул вперед.

— Где Палафокс?!

— Ты пришел слишком поздно: сейчас он уже на Брейкнессе.

— Он улетел на Брейкнесс?! — На Берана вдруг навалилась неодолимая усталость.

— А ты как думал? Ты превратил его руку в изуродованный обрубок, такие раны здесь не лечат. — Финистайл оглядел Берана. — Кто бы мог подумать, что сентиментальный мальчик способен на такое?

— Кто-то ведь должен был это сделать. — Беран тяжело опустился на стул. — Ты сказал мне правду: его здесь нет?

— Какой мне смысл тебе лгать?

— Он ведь твой отец.

— Ты мог бы уже усвоить, что для нас это не имеет значения. У каждого человека есть границы его возможностей, сколь бы широки они ни были. Палафокс исчерпал свои возможности и теперь болен обычной болезнью Магистров. Он считает, что его мозг может вместить в себя весь мир и владеть им, как собственностью.

Беран молча слушал его.

— Ты уже понял цель его пребывания на Пао? — наклонился к нему Финистайл.

— Могу только догадываться.

— Так знай, что некоторое время назад он собрал всех нас и поведал о своих планах. Он считает Пао своей собственностью. Его цель — свести на нет коренное население, и тогда Пао будет принадлежать ему и его многочисленным отпрыскам.

Беран встал и прошелся по комнате.

— Я, как и все паониты, был пассивен, — произнес он, — но вы сделали меня другим. Теперь я буду действовать решительно.

Панарх повернулся к Финистайлу:

— Я сделаю так, что Палафоксу некуда было возвращаться на Пао. Вы должны покинуть Пон, потому что завтра же Институт будет разрушен до основания.

Финистайл вскочил на ноги:

— Это безумие! Дайте нам время спасти наши исследования, библиотеку, оборудование!

— Вы можете взять все, что успеете, но завтра Институт когиантов исчезнет! — уже от дверей крикнул Беран.

У Верховного Маршала валиантов Эстебана Карбоне давно вошло в привычку купаться на рассвете в океане.

В это утро он, вдоволь наплававшись в прибое, возвратился в свои покои обнаженный, мокрый и был немало удивлен, обнаружив у себя человека в черной одежде.

— Панарх, я не ожидал вашего визита. Прошу меня извинить — я только оденусь, — смущенно произнес Маршал.

Через несколько минут он вышел к Берану облаченный в обычную форму из черной и желтой ткани.

— Теперь я готов слушать вас. — Он поклонился Панарху.

— У меня для вас единственный и предельно четкий приказ, — ответил Беран, — собрать необходимые силы и к полудню уничтожить Институт когиантов.

Маршал решил, что ослышался:

— Наверное, я не совсем понял вас?

— Вы все отлично поняли — я приказал сровнять с землей Институт на Поне. Сделать это надо к полудню. Эвакуация жителей уже идет полным ходом.

Эстебан Карбоне некоторое время стоял перед Бераном, затем, почтительно склонив голову, заговорил:

— Обсуждать решение Панарха я, разумеется, не имею права и раньше никогда этого не делал. Но в этом случае позвольте спросить, не хотите ли вы обдумать все еще раз?

— Я понимаю ваше беспокойство, Маршал, но, уверяю вас, я все обдумал давно и тщательно. Так что будьте добры немедленно приступить к операции.

Эстебан Карбоне поклонился, коснулся ладонями лба, как того требовал обычай и ответил:

— Приступаю к выполнению, Панарх!

Затем он стал отдавать приказы в переговорное устройство.

В полдень в направлении Пона была запущена ракета. Далеко за горой Дрогхэд вспыхнуло пламя и вскоре угасло. Таков был конец Института когиантов.

Вскоре о случившемся узнал Палафокс. Ярости его не было предела.

— Мой ответный шаг станет концом для Пао и этого молодого наглеца! — шипел он, бегая по комнате.

Вынужденные покинуть Институт когианты расселились к югу от канала Ревенон в квартале под названием Бьюклейр. Через несколько месяцев в их сообществе появились изменения: после давящей, напряженной обстановке Института они почувствовали свободу — как физическую, так моральную. Даже язык когиант постепенно вытеснился Пастичем.

 

18

В резиденции в Перголале, в круглом зале с прозрачным куполом вместо потолка стояло большое черное кресло, принадлежащее династии Панасперов.

Сейчас в нем восседал Беран Панаспер, Панарх Пао. Вокруг стола из резной кости места пока что пустовали. У двери на страже стояли два черных нейтралоида. В целом резиденция выглядела так же, как при покойном Панархе Аэлло.

За дверью послышались шаги и окрик нейтралоидов, напоминающий звук рвущейся материи. Беран узнал голос Финистайла и приказал его пропустить. Тот с мрачным видом прошел в зал и остановился напротив Берана.

— Я смотрю на самого несчастного человека во вселенной, — были его первые слова, произнесенные на Пастиче.

Беран вымученно улыбнулся.

— Я смогу заснуть, только когда этот день закончится.

— Да уж, вам всем не позавидуешь, а тебе — особенно, — произнес Финистайл.

— Мне никто не позавидует, — хмуро ответил Беран. — Я чувствую себя так, как, по всеобщему мнению, должен себя чувствовать Панарх — человек с неограниченной властью, которая для него своего рода проклятие. Человек, с легкостью распоряжающийся судьбами других. Но я уверен: никто в данной ситуации не поступит правильнее и справедливее меня.

— Может быть, твоя уверенность и есть истина, — задумчиво произнес Финистайл.

Пробили часы.

— Настает решающий момент для Пао, — твердо сказал Беран, выпрямляясь в кресле.

Финистайл занял один из стульев, стоявших вокруг стола. Часы пробили еще раз, и по-военному подтянутый вошел Маршал Эстебан Карбоне в сопровождении четырех офицеров. Войдя, они сняли шлемы из такого же, как и их одежда, светлого металла, и, выстроившись шеренгой, поклонились Берану. Панарх, ощущая легкое волнение перед решающим разговором, тоже встал и торжественно приветствовал валиантов. После чего все сели.

— Каждый из нас понимает, что условия на Пао изменились, — начал Беран на валианте. — То, что было необходимым и полезным раньше, теперь приносит вред. Перед паонитским обществом стоит угроза раскола. Такова ситуация в целом. Теперь конкретно о лагерях валиантов. Они создавались с конкретной целью — дать вооруженный отпор противнику и вернуть Пао независимость. Эта цель достигнута, наступил мир. Поэтому теперь валианты, оставаясь военными, должны влиться в массу населения Пао. Я решил разместить военные поселения на всех восьми континентах. В каждом поселении будут жить по пятьдесят мужчин и женщин-валиантов. Лагеря будут играть роль военной базы и использоваться для учений. Если того потребуют обстоятельства, их будут использовать как профессиональную армию. Территории, где сейчас обитают валианты, будут возвращены местному населению.

Беран замолчал, переводя дух и ожидая реакции. Финистайл смотрел на него с удивлением, почти восхищенно.

— Хочет ли кто-нибудь высказаться? — подождав, спросил Беран.

Встал Верховный Маршал.

— Я выслушал вашу программу, Ваше Величество, но не могу с ней согласиться. Любому государству необходима для безопасности армия. Мы являемся этой обученной, профессиональной армией. Своим приказом вы лишаете нас единства и этим уничтожаете!

— Я понимаю это. Мне искренне жаль, — ответил Беран. — Но другого выхода нет: армия Пао должна состоять из паонитов, а вы будете ее ядром.

— Но вы, паониты, никогда не вели войн! — более резко возразил Маршал. Беран прервал его:

— Почему «мы»? Вы — такие же паониты. Наше общество должно быть единым!

— Я неверно выразился, Панарх. — Маршал склонил голову. — Но ваши реформы надолго снизят боеспособность армии. Ведь мы сильны единством. Как мы будем проводить общие учения, парады?

— Эти проблемы чисто организацинного порядка, а значит, разрешимы. Передо мной же стоит задача воссоединить население Пао!

Маршал оглянулся на свою свиту — лица у всех были растерянные.

— Все-таки подумайте! Ваш приказ деморализует воинов... — снова начал Карбоне.

Беран опять перебил его:

— Эти проблемы касаются непосредственно вас как Верховного Маршала. Если вы не в силах с ними справиться — подавайте в отставку. Я найду вам замену. Суть моего распоряжения вы поняли, а детали обсудите с Министром Территориального ведомства.

Беран встал, давая понять, что время аудиенции истекло. Валианты поднялись, поклонились и покинули зал.

Вместо них в зал вошли люди в серо-белых одеждах текникантов. Беран изложил им те же тезисы и выслушал те же возражения. Текниканты покинули дворец столь же неудовлетворенными и расстроенными.

Закончив встречи, Беран вместе с Финистайлом медленно шли вдоль берега. Волны, шелестя, набегали на песок. Они приносили нити ярких водорослей, раковины, обломки кораллов. Беран чувствовал себя совершенно обессиленным и лишь спустя много времени поинтересовался у молчаливого Финистайла, как тот оценивает происходящее.

Финистайл был, как всегда, прям и искренен:

— Не стоило вызывать их сюда, чтобы огласить этот приказ. Сейчас они вернутся на свои земли, в привычную обстановку, и твои слова покажутся им еще более нелепыми и дикими, чем здесь.

— Ты допускаешь протест?

— Такая реакция вполне естественна.

Беран согласно кивнул.

— Я тоже допускаю нечто подобное. Но сейчас мы обязаны продемонстрировать сильную власть и заставить повиноваться. Пришло время уничтожить последствия безумия Бустамонте.

— И последствия жажды власти моего отца, — добавил Финистайл.

Возвратившись во дворец, Беран немедленно приказал Министру Внутренней службы привести в полную боеготовность войска мамаронов в Эйльянре.

Прошло несколько дней, и в Деиромбоне приземлился корабль. Еще шесть грузовых кораблей с армией мамаронов зависли в воздухе. Из первого корабля вышли Беран, Финистайл и небольшая свита. Они пересекли площадь и вступили в штаб-квартиру Эстебана Карбоне. Игнорируя вопросы охраны, Беран вошел в штаб. Сидящие за столом Маршал и четверо офицеров вздрогнули от неожиданности, на их лицах читался испуг.

Едва сдерживая гнев, Беран шагнул к столу, и взгляд его сразу же упал на искомый документ — «Полевые испытания 262: маневры кораблей типа «Ц» и торпедных установок».

Глаза Берана почернели от ярости.

— И так вы исполняете мои приказы?!

— Я был уверен, что, поразмыслив, вы отмените приказ. Потому и вышла задержка, Панарх.

— Я не отдаю необдуманных приказов и поэтому не отменяю их! Немедленно приступайте к выполнению.

Они стояли друг напротив друга, исполненные решимости не отступать. Наконец Маршал заговорил:

— Вы не считаетесь с нашими интересами. В Деиромбоне думают, что такое отношение к людям, имеющим оружие, а значит, и реальную силу, не говорит о вашей мудрости.

— Выполняйте приказ, если вам дорога жизнь! — в ярости закричал Беран.

В следующий момент произошло сразу несколько событий. Вспыхнул голубой луч, раздался вскрик и скрежет металла. Беран обернулся, увидел Финистайла с дымящимся лучеметом и лежащее у его ног тело валианта. И тут же удар Карбоне откинул его на стоящий сзади стол. Финистайла схватили, не давая снова воспользоваться лучеметом.

— Смерть паонитской тирании! — прогремел в зале боевой клич.

Все устремились к дверям. Беран поднялся и заговорил в передатчик на своем плече. Через несколько минут шесть кораблей опустились на площадь. Из них вышли отряды мамаронов.

Карбоне тоже успел распорядиться — из казарм выходили валиантские воины. Они остановились напротив нейтралоидов, какое-то время было тихо, противники оценивали силы друг друга. Потом раздался приказ Маршала:

— В наступление! Уничтожьте их! Никого не оставлять в живых!

Паониты на протяжении всей своей истории не знали более страшной битвы. Обе стороны были полны решимости драться не на жизнь, а на смерть. Мамаронов было меньше, чем мирмидонов, но каждый из них был сильнее обычного человека, поэтому силы казались равны.

Расстояние между войсками сокращалось. Беран обратился к Карбоне с просьбой предотвратить бойню, но тот не удостоил его ответом. Нейтралоиды смеялись — им был неведом страх смерти. Мирмидоны горели желанием выиграть бой и прославиться.

Внезапно лучеметы мамаронов дали залп, и первые ряды противника были уничтожены. Незамедлительно прозвучал ответный залп, но нейтралоиды были прикрыты щитами, и никто не пострадал.

Зазвучала боевая песня, и мирмидоны с обнаженными мечами бросились на черных гигантов. Их встретил новый залп, унесший около двухсот воинов. Но в этот раз пострадали и мамароны.

Уже близился вечер, а на площади продолжался бой. Скрежетала сталь, вспыхивали голубые взрывы, отражаясь в лужах крови на мостовой.

Стоя у окна, Беран с ужасом сознавал, что кучка восставших может помешать ему наладить жизнь пяти миллиардов паонитов, и у него не было сил остановить их.

А бой подходил к концу. Профессиональная армия валиантов сломала строй нейтралоидов, и те падали один за другим. На их лицах были написаны ярость и безграничная ненависть к жизни. Через некоторое время с ними было покончено.

У стены Героев валиантские женщины затянули победную песнь, ее подхватили оставшиеся в живых мирмидоны. Беран в это время уже покинул Деиромбону. Он проиграл бой и осознавал, что за этим последует крушение всех его планов.

В памяти всплыло худое лицо Палафокса с горящими черными глазами. Внезапно Беран почувствовал симпатию к этому человеку, с которым он был связан с момента убийства отца. Может, обратиться за помощью к нему?

Поздним вечером Беран вошел во дворец и обнаружил ожидавшего его Палафокса с группой когиантов. Лица у всех были подавленные, большинство опустило глаза. Магистр был в своей обычной коричневой одежде. Несмотря на грустную улыбку, глаза его странно блестели. Беран приблизился и вдруг понял, что Палафокс окончательно превратился в Эмиритуса.

 

19

Магистр с должным уважением приветствовал Панарха, однако Берана не обманула внешняя любезность. Он почувствовал неодолимую потребность уничтожить сидящее перед ним чудовище. Но Палафокс произнес всего несколько слов, и Беран оказался лежащим на полу лицом вниз. Он чувствовал, как расстегнули его одежду, к спине приставили какой-то металлический прибор. Тело потеряло чувствительность, потом спину пронзила сильнейшая боль. Еще несколько манипуляций, и его отпустили. Ошеломленный, ничего не понимающий, он поднялся. Магистр сидел на прежнем месте.

— Мы вынуждены были обезопасить себя: ты слишком часто применяешь оружие, полученное от нас. Теперь можно спокойно обо всем поговорить, — произнес Палафокс.

Беран не мог произнести ни слова, все казалось кошмарным сном.

— Пао снова требуется помощь, и я, как обычно, готов ее предоставить, — продолжал Магистр.

— Я не нуждаюсь в вашей помощи, — наконец нашел в себе силы заговорить Беран.

Палафокс, казалось, не слышал.

— Я сделал Пао могущественной и свободной. Ты воспользовался плодами наших усилий и решил от нас избавиться. Теперь твоя жизнь висит на волоске, но я снова готов помочь.

— И цена у тебя та же — безграничное использование наших женщин в своих целях?

— Да, мои условия прежние. Я считаю их вполне приемлемыми, — усмехнулся Магистр.

Один из капитанов приблизился к Палафоксу и что-то сказал. Тот повернулся к Берану.

— Скоро здесь будут отряды мирмидонов. Они намерены сжечь дворец и уничтожить тебя. А вообще, их окончательная цель — завоевание Вселенной.

— И как вы собираетесь их остановить? — не скрывая издевки, спросил Беран.

— Очень просто — я им прикажу. Я сильнее их, сильнее всех, кто существовал до меня, и любой мой приказ будет исполнен. Карбоне знает, что, если он мне не подчинится, я его уничтожу. А что касается их завоеваний — по мне пусть разрушают хоть все города и планеты. Я останусь здесь, оплодотворю весь этот мир, и лет через пятьдесят в лице любого жителя ты узнаешь мои черты. Мир будет иметь мое лицо!

Глаза Магистра светились диким светом. Казалось, безумие заполнило комнату. Предметы меняли форму, сам Палафокс потерял человеческий облик.

Беран с трудом избавился от наваждения:

— Ты — воплощение зла! — Беран бросился на Палафокса, швырнул его на пол. Магистр схватился за раненую руку.

— Теперь тебе не спастись, — поднявшись, прошипел Палафокс и направил на Берана указательный палец. Однако ничего не произошло — огня не было.

Палафокс опешил, ощупал руку и, видимо, что-то сообразив, более спокойным тоном приказал сыновьям:

— Я приказываю немедленно убить этого человека!

Все оцепенели. Вдруг в повисшей тишине прозвучал голос Берана:

— Настал момент, когда вы должны выбрать: остаться на том Пао, который знаете, или жить под властью выжившего из ума Эмиритуса.

Последние слова явно пришлись Магистру не по душе. Он вздрогнул и на языке интеллектуальной элиты Брейкнесса приказал снова:

— Убейте его немедленно!

— Убейте этого старого безумца! — на языке переводчиков Пастич восклинул Беран.

Палафокс бросился к людям с Брейкнесса, которые нейтрализовали оружие Берана. Голос его снова стал уверенным и властным:

— Убейте его! Это приказываю я, Палафокс, Великий Отец!

Четверо двинулись на Берана. И вдруг неподвижно стоявшие когианты сделали шаг вперед, пространство прорезали струи огня. Двадцать лучей попали в Палафокса, его волосы встали дыбом, глаза вышли из орбит — Лорд Палафокс был мертв.

Беран без сил упал в кресло. Потом глубоко вдохнув, обратился к людям:

— Я постараюсь создать такой мир, где будут счастливо существовать и когианты, и паониты. Пока это все, что я могу вам сказать.

И тогда в тишине раздался удрученный голос Финистайла:

— Боюсь, ты не властен осуществить свой замысел.

Беран перевел взгляд туда, куда смотрел Финистайл. Через высокие окна были видны разноцветные вспышки в небе.

— Мирмидоны идут мстить тебе. Здесь даже нет стражи. Мы погибнем, ничего не добившись, — сказал Финистайл, тронув Берана за плечо.

— Я не буду спасаться бегством, — тихо ответил Беран.

— В таком случае ты будешь убит!

— Все когда-то умирают, — пожал плечами Беран.

— Но не всем надо сделать так много, как тебе! Если тебя не будет, мирмидоны скоро вернутся к своим прежним развлечениям.

— Все равно, — сказал Беран. — Я не хочу следовать примеру Бустамонте и жить униженным воинами Брумбо. Я — Панарх и останусь на своем месте. Если мне суждено погибнуть, значит, так тому и быть.

Время как будто остановилось. Прошло около часа. Наконец флагман эскадры валиантов плавно опустился на дворцовую крышу.

В Черном Кресле в Великом Зале безмолвно сидел Беран, он выглядел утомленными и сосредоточенным. Вокруг, поглядывая на Панарха, стояли когианты.

Вдали послышалось горловое пение — Священная песнь победы. Звуки сливались с ритмом бьющихся сердец, они приближались. Наконец двери распахнулись, и в Великий зал вошел Эстебан Карбоне, сопровождаемый группой молодых фельдмаршалов и офицеров. Он решительно прошел вперед и остановился перед Бераном.

— Своими действиями, Беран, — произнес он, — ты нанес нам оскорбление и доказал, что недостоин быть Панархом Пао. Мы имеем все основания, чтобы уничтожить тебя! — Беран задумчиво кивнул. Карбоне продолжал: — Тот, кто бессилен, не должен властвовать. Вы доказали свою несостоятельность, поэтому мы, обладающие силой, забираем эту власть. Отныне я, Верховный Маршал мирмидонов, буду исполнять функции Панарха Пао.

Беран молчал — слова были излишни.

— Если, Беран, в тебе осталась хоть капля достоинства, встань с Черного Кресла и шагни навстречу смерти!

Молчавшие до этого когианты вдруг вступили в разговор.

— То, что вы говорите, выходит за рамки разумного. Да и выводы ваши слишком поспешны! — резко произнес Финистайл.

— О чем вы говорите? — ошарашенно переспросил Карбоне.

— Теоретически вы правы — власть должна подкрепляться силой. Но почему вы решили, что этой силой на Пао обладаете только вы?

— Это подтверждается тем, что еще никто не мог нас остановить.

— Дело в том, что народ Пао не признает вашей власти. А без этого вам не стать Панархом.

— Мы не собираемся вмешиваться во внутренние дела паонитов, пока они не идут вразрез с нашими интересами, пока удовлетворяются наши нужды.

— То есть текниканты должны будут и дальше поставлять вам технику и оружие?

— Естественно. Не все ли им равно, кто приобретает их товар?

— А кто будет делать заказы, объяснять, что именно вам требуется?

— Мы сами.

— Каким образом? Вы не говорите на их языке, они не знают вашего, а мы — переводчики отказываемся подчиняться вам.

— Это означает, что только вы, когианты способны управлять Пао? — рассмеялся Маршал.

— Я этого не говорил, а только пытался вам доказать, что вы не можете встать у власти, не имея возможности общаться со своими подданными.

— Это не имеет большого значения. Мы немного знаем Пастич — этого достаточно. Скоро мы освоим его лучше и научим наших детей.

Тогда заговорил Беран:

— Я предлагаю другое. Пускай они уничтожат столько паонитов, сколько пожелают. Это будут те, кто окажет им сопротивление. Таким образом, они лишатся переводчиков и не смогут общаться с народом.

— Время сотрет и эту проблему.

— Согласен, но пока на Пао не будет единого языка, вы править не сможете.

— Тогда весь Пао должен заговорить на Пастиче! — закричал Маршал. — Я приказываю, чтобы каждый выучил его!

— А что теперь — пока его выучили далеко не все? — поинтересовался Финистайл.

— Пускай события идут своим чередом. Но потом вы признаете мою власть?

Беран усмехнулся:

— Несомненно. А сейчас я прикажу, чтобы каждый ребенок на Пао начал изучать Пастич.

Карбоне пристально посмотрел на него.

— Что ж, пока ты послушен, можешь оставаться Панархом и восседать в Черном Кресле. — Он склонил голову и вышел из павильона.

Беран тяжело вздохнул:

— Я пошел на компромисс, но сделал это ради претворения в жизнь моих планов. — Он встал, и они с Финистайлом подошли к высокому окну. Беран продолжал: — Пастич — это смесь многих языков. Это универсальный язык. Через двадцать лет на нем заговорят все, и он изменит прежний образ мышления. Что будет с Пао?

Беран с Финистайлом смотрели в ночь и размышляли.