Когда автолет доставил их в космопорт Коро-Коро, уже сгущались характерные для Флютера мягкие теплые сумерки. Винго и Шватцендейл сидели в камбузе «Гликки», ужиная хлебом с сардинами и луком. Малуф и Мирон присоединились к ним и рассказали о своей поездке в Кренке.

Стюард и механик были надлежащим образом впечатлены. «Странно! — задумчиво произнес Винго. — Можно было бы подумать, что после стольких веков освоения планеты у них могла бы развиться кулинария потоньше той, о которой вы упомянули».

Шватцендейл указал на то, что импровизированные теории Винго носили релятивистский характер, так как Винго не располагал информацией о гастрономических стандартах, преобладавших на Флютере две тысячи лет тому назад: «Кто знает? Может быть, им приходилось жевать траву».

Винго проигнорировал его замечания: «Возможно, в каждом поселке Флютера сформировалась своя неповторимая кухня». Он поразмышлял еще немного: «Хмм. Антрополог мог бы найти здесь материал для любопытной монографии». Стюард принес и поставил на стол чайник и блюдо с фруктовыми пирожными, после чего он и Шватцендейл тоже рассказали о своих дневных похождениях. Они провели вторую половину дня на террасе отеля «О Шар Шан», где Винго удалось запечатлеть ряд ярких «настроений» для своего монументального альбома «Карнавал Ойкумены».

«На террасе встречается первоклассный материал! — говорил Винго. — Я уделял особое внимание дамам. Каждая делает все возможное и невозможное, чтобы превосходно выглядеть. Господа тоже соревнуются, разумеется, но, как правило, не выставляют свою внешность напоказ с такой настойчивостью.

Терраса превратилась в арену почти трансцендентальных тайн. Туристы проникнуты каким-то экстраординарным озарением и начинают представлять себя привилегированной элитой, готовой позволить себе какие угодно причуды по мимолетной прихоти». Винго горько рассмеялся: «Ирония в том, что, когда я столкнулся с поистине поразительным явлением, я не успел его запечатлеть — и теперь всегда буду сожалеть об этом упущении». Стюард снова замолчал и задумался.

Малуф потерял терпение: «Будь так любезен, описывай события в конкретных выражениях и без продолжительных пауз! Мы тут сидим как на иголках, пока ты блуждаешь мыслями в облаках».

«Прошу прощения! — спохватился Винго. — Постараюсь дать более четкое представление о ситуации. Когда мы поднялись на террасу, Шватцендейл куда-то пошел по своим делам, а я нашел свободный столик рядом с декоративным растением и некоторое время фотографировал «настроения», после чего отложил камеру и наслаждался бездельем, потягивая ромовый пунш.

Внезапно я заметил за соседним столиком, наполовину заслоненным растением, нечто заслуживающее пристального интереса, но ускользнувшее от моего внимания — чему, конечно, нет никакого оправдания — а именно пару исключительно привлекательных молодых женщин. Самое примечательное заключалось в том, что они походили одна на другую, как две капли воды, и я тут же решил, что они — сестры-близнецы. Они завивали кудри медового оттенка в одном и том же стиле, у них были одинаковые черты лица, на них были одинаковые белые блузы, расшитые голубыми и красными узорами. Растение скрывало нижние части их одежды, но я уверен, что они тоже были идентичными.

Между ними, тем не менее, существовала разница. Одна была счастлива: ее лицо светилось волнением, юмором и пылкой жаждой жизни, а другая погрузилась в отчаяние и уныние поражения, опустив глаза и уголки губ.

Я сидел и смотрел на них, пытаясь понять: чем было вызвано такое эмоциональное расхождение?»

Шватцендейл наклонился вперед: «Я знаю, чем! Они заметили, что ты на них уставился — одну это позабавило, а другая разозлилась и готова была надавать тебе по шее!»

«Чепуха! — Винго презрительно фыркнул. — На самом деле все было по-другому, ни одна из них даже не взглянула в мою сторону».

«Наконец я спохватился и решил прибавить контрастный двойной портрет к моему «Карнавалу», — продолжал Винго. — Я протянул руку к камере, лежавшей под столиком. Другой столик был совсем рядом, сразу за растением, и я понимал, что мне следовало двигаться как можно неприметнее. Я притворился безразлично скучающим туристом и готов был сфотографировать эту достопримечательную пару. Но когда я снова к ним повернулся, за их столиком уже никого не было — пока я доставал камеру, девушки упорхнули!

Я вскочил на ноги и принялся искать глазами в кишащей толпе туристов, по всем проходам и ярусам террасы — и в конце концов я их обнаружил! Они уходили, я видел только их спины. Одна была обычного роста и шла с непринужденной атлетической грацией, а другая едва достигала в высоту талии своей сестры и поспешно семенила на коротеньких кривых ножках.

Я снова вспомнил о фотоаппарате, но, пока я наводил резкость, сестры уже исчезли в толпе — больше я их не видел».

«Гм! — Малуф прокашлялся. — Из всего этого, по-видимому, следует извлечь какой-то урок или вывод, но я затрудняюсь его сформулировать. А где был Шватцендейл, пока ты строил глазки двум сестрам?»

Винго с сомнением покачал головой: «Сперва, по меньшей мере, он сидел за столиком надо мной, на следующем ярусе, и проводил время в компании женщины самой необычной внешности. Это была высокая, тощая и жилистая особа с длинными белыми руками и длинными бледными пальцами. Белые волосы окружали ее голову наподобие пушистого нимба — как у одуванчика. У нее было продолговатое костлявое лицо с глазами и губами, оттененными черной тушью, как у маскарадной Пьеретты. Она нарядилась в каскад белых лент, свисавших с широких эполет — когда она двигалась, ленты колыхались, обнажая подробности ее анатомии; в руке она держала веер из роскошных белых перьев. Когда она говорила, она широко раскрывала веер, заслоняя им свое лицо и лицо Шватцендейла — по-видимому, чтобы подчеркнуть конфиденциальный характер их беседы. Я спрашивал Шватцендейла: о чем они говорили, прячась за веером белых перьев? Но он отказывается делиться разъяснениями».

«Что неудивительно, — заметил Мирон, — так как Шватцендейл — человек самых честных правил и не станет раскрывать секреты знакомой дамы».

Шватцендейл повертел головой, явно будучи в замешательстве: «Какие тут могут быть секреты? Эта особа призналась мне в том, что больше всего в жизни любит продолжительные прогулки в сельской местности, и предложила мне побродить с ней по Смежливым вересковым лугам. Я объяснил, что у меня нет подходящей одежды для подобных спортивных упражнений, в связи с чем мне пришлось отклонить ее приглашение. Вот и все!»

«Тайное стало явным! — провозгласил Винго. — И все-таки, почему вы закрывались веером, когда разговаривали?»

«Без каких-либо особых причин, — заявил Шватцендейл. — Просто у нее такая привычка».

Стюарду пришлось удовольствоваться этим объяснением, и на этом вечерняя беседа закончилась.

2

На следующее утро Малуф и Мирон позавтракали в камбузе, после чего проехали на омнибусе по бульвару Помар в местное управление МСБР. Серле, как прежде, сидел за столом и просматривал какие-то отчеты — в чем, по существу, и заключались почти все его обязанности, так как ему советовали не вмешиваться в дела общественных контролеров. Он вежливо приветствовал двух астронавтов и предложил им сесть.

Откинувшись на спинку кресла, Серле с бесстрастным любопытством разглядывал посетителей: «Судя по всему, вам еще не нанесли тяжкие телесные повреждения. Что вам удалось сделать?»

«Принимая во внимание все обстоятельства, кое-что удалось, — ответил Малуф. — На центральной площади поселка мы наблюдали за вечерними развлечениями молодежи, представлявшими собой нечто вроде энергичного ритуала ухаживания. Мы поужинали в трактире гостиницы «Три пера» и позавтракали там же, в особом «утреннем салоне». Проводившая нас в номер девушка по имени Бунтя обвинила Мирона в том, что он заглядывался на ее щиколотки, и донесла об этом поварихе.

Гораздо важнее другое. Нам сообщили, что человека, скрывавшегося под именем «Лой Тремэйн», на самом деле зовут «Орло Кавке», и что он изнасиловал и убил трех девочек. Обыватели поселка Кренке схватили его, но он сбежал и добрался до Коро-Коро, а отсюда улетел в космос. Местных жителей чрезвычайно удивило то, что Кавке решился вернуться на Флютер. Они страстно желают с ним расправиться».

«Потрясающе! — отреагировал Серле. — Меня тоже изумляет его дерзость».

«Постольку, поскольку ему удается скрываться от общественных контролеров, ему практически ничто не угрожает. Пока мы его не найдем, конечно».

Серле кивнул: «По-видимому, вы правы. Тот факт, что его сопровождает леди Малуф, в какой-то степени связывает ему руки. Он не осмелился бы купить или арендовать дом в Коро-Коро: пришлось бы заполнять слишком много бумаг, а его спутница, несомненно, пожелала бы проводить время на террасе «О-Шар-Шана» и в других модных местах. По прошествии месяца контролеров заинтересовала бы просрочка ее въездной визы, после чего она и Орло Кавке оказались бы в исключительно опасном положении. Кавке мог бы устроить «романтическое гнездо», поставив палатку где-нибудь на необжитых просторах, но леди Малуф вряд ли доставляет удовольствие отсутствие горячей воды, туристические консервы, укусы насекомых и необходимость присаживаться по нужде над вонючей ямой».

«Этот вариант можно исключить», — согласился Малуф.

«Существует другой, гораздо более вероятный вариант. Я имею в виду использование плавучего дома. Здесь предлагают в продажу и в аренду плавучие жилища и экскурсионные яхты всех размеров, любой планировки и конструкции, скромные и роскошные; они позволяют посещать места с самыми приятными видами и бросать якорь практически где угодно. Провиант можно закупать в береговых селениях. С точки зрения Кавке плавучий дом послужил бы оптимальным решением его проблем».

«Вполне может быть, — осмелился заметить Мирон. — Но что, в таком случае, можно сделать? Флютер — мир, изобилующий сотнями рек, а по ним, надо полагать, плавают сотни или тысячи яхт. Если Кавке бросил якорь в излучине какой-нибудь далекой реки, мы его никогда не найдем».

«Не обязательно! — возразил Серле. — Можно проверить местонахождение любых яхт и плавучих домов на Флютере, не покидая столицу».

«Вы нас обнадеживаете. Почему вы так уверены?»

«Исходя из логики вещей, — пожал плечами Серле. — Представьте себе, что вы — владелец флота плавучих домов и сдаете их в аренду. Чего вы опасались бы больше всего?»

Поразмышляв, Мирон ответил: «Я опасался бы того, что пьяный турист, получивший яхту напрокат, наскочит на риф и оставит полузатонувшее судно гнить на подводных камнях. А к тому времени, когда я узнáю, чтó произошло, турист уже вернется на родную планету».

«Совершенно верно, — кивнул Серле. — Для того, чтобы предотвратить такое развитие событий, арендатор устанавливает на каждой яхте и в каждом плавучем доме миниатюрный передатчик. Карта в его управлении отображает местонахождение каждого судна. Достаточно узнать, какую яхту арендовал Орло Кавке, получить координаты этой яхты и направиться туда, где она находится. Возьмите яхту на абордаж, задержите убийцу — и ваша задача выполнена».

«Все очень просто, — съязвил Мирон, — особенно если у Кавке не будет возражений».

«Опасность такого предприятия — единственное сомнительное звено в логической цепи, — согласился Серле. — К сожалению должен сказать, что установленный протокол взаимодействия МСБР с местной службой общественного контроля не позволяет мне брать на себя обязанности фляутских властей. В противном случае мы с Джервисом надели бы полевые униформы, взошли бы на борт яхты Орло Кавке и арестовали бы его — что послужило бы превосходным завершением всей этой трагедии».

«Так или иначе, — сказал Малуф, — мы как-нибудь справимся, даже если нам придется поджечь яхту мерзавца и схватить его, когда он спрыгнет в воду».

3

В «Туристическом путеводителе по Флютеру» были указаны два концерна, предлагавших плавучие дома и яхты в кратко-срочную и долгосрочную аренду.

Представительство агентства «Тарквин» находилось на бульваре Помар, рядом с таверной Пингиса. Малуф и Мирон нашли диспетчера, молодого красавца с бесподобными шелковисто-желтыми бакенбардами. Как только Малуф стал задавать вопросы, диспетчер взглянул на него довольно-таки вызывающе: «Общественные контролеры тоже занимаются этим делом?»

«Ни в коем случае! Лоем Тремэйном и высокомерной пожилой дамой, с которой он путешествует, заинтересовалась МСБР. Никто не хочет вовлекать в эту историю общественных контролеров».

«Вот как! — поднял брови диспетчер. — С такой точки зрения все выглядит по-другому. Да будет вам известно, что агентство «Тарквин» никогда, на всем протяжении срока моего трудоустройства, не сдавало в аренду какое-либо судно паре, соответствующей вашему описанию. Главным образом мы обслуживаем группы из трех или четырех туристов, нередко с детьми». Диспетчер проверил учетные книги, но записи только подтвердили его заявление.

Малуф и Мирон направились в агентство «Зангвилль», обосновавшееся на боковой улице за отелем «О Шар Шан». В отличие от диспетчера агентства «Тарквин», владелец этого заведения, Урбан Зангвилль, не проявил ни малейшего стремления к сотрудничеству и ответил на первоначальные расспросы Малуфа с нескрываемым презрением: «Я заслужил завидную репутацию человека, умеющего хранить тайны. Почему бы я стал рисковать потерей этого ценного актива по требованию пары инопланетян?»

Как предсказывал Серле, Зангвилль проявил уступчивость, как только Малуф упомянул об заинтересованности МСБР. Недовольно бормоча себе под нос, он просмотрел ведомость и через некоторое время объявил, что «Майджаро» — роскошная яхта с превосходными характеристиками — была предоставлена в долгосрочную аренду отличавшемуся изысканными манерами клиенту по имени Лой Тремэйн, которого сопровождала его дряхлая мать, вспыльчивая и брезгливая особа.

Зангвилль продемонстрировал планы, изображавшие элегантное судно длиной четырнадцать с половиной метров и четыре с половиной метра в ширину. На планах были обозначены носовая рубка управления, большой главный салон, камбуз с кладовой, две каюты — каждая с отдельной ванной — а также носовая и кормовая палубы двухметровой ширины.

«Где заякорена яхта «Майджаро»?» — поинтересовался Малуф.

Зангвилль провел их в свой внутренний кабинет. На длинной подставке была закреплена крупномасштабная рельефная карта Флютера, изготовленная из матового черного стекла; выпуклые континенты были окрашены в бледно-серый цвет, а на извилистых водных путях блестели неравномерно рассеянные белые искры.

Без всякого выражения, словно подчеркивая полное отсутствие каких-либо взаимных обязательств между ним и двумя астронавтами, Зангвилль произнес: «Искры отображают местонахождение плавучих домов и яхт нашего агентства. В настоящее время арендованы пятьдесят четыре судна четырех различных классов».

«И какая из этих искр — «Майджаро»?»

Сохраняя нарочито бесстрастное выражение лица, Зангвилль заглянул в ведомость, после чего прикоснулся к нескольким кнопкам на панели рядом с картой. Одна из белых искр превратилась в ярко-зеленый огонек.

«Это «Майджаро». Яхта бросила якорь на реке Суаметта, в западной части Второго континента».

Малуф внимательно изучил карту и отметил в записной книжке координаты яхты «Майджаро».

Зангвилль продолжал тем же отстраненным тоном: «Эта стоянка считается одной из лучших. Там превосходные виды, это достаточно малопосещаемые места, а провиантом можно запасаться в ближайшем селении, в нескольких километрах выше по течению».

«Вы предоставили нам полезную информацию, — сказал Малуф. — Вам следует знать, что Тремэйн — опасный преступник. Уведомляю вас об этом для того, чтобы у вас не возникло желание предупредить его о наших поисках каким бы то ни было способом. Если вы это сделаете, вас подвергнут тем же наказаниям, какие суждено понести Тремэйну. В исправительных колониях МСБР холодно, сыро и грязно; никого не освобождают оттуда досрочно. Кормят там очень плохо. Собратья-заключенные — дикие звери в человеческом облике. Вы достаточно хорошо меня понимаете?»

Зангвилль поморщился: «Вы не оставили никаких сомнений. Агентство «Зангвилль» строго соблюдает законы».

«Прекрасно! — отозвался Малуф. — Рад, что могу положиться на вашу добросовестность»,

4

Малуф и Мирон вернулись в управление МСБР. Корпевший за столом Серле с удивлением поднял голову: «Вы вернулись раньше, чем я ожидал. Следует ли считать это положительным признаком?»

Малуф подтвердил его предположение: «Насколько я понимаю, наши дела продвигаются». Он поведал коммодору о результатах утренних поисков.

«Зангвилль вынужден сотрудничать, но он производит впечатление человека с не слишком устойчивыми принципами. Поэтому я предупредил его, что любая его попытка установить связь с Орло Кавке — то есть, по его мнению, с Лоем Тремэйном — повлечет за собой тяжкое наказание».

«Правильно!» — сказал Серле. Поразмышляв, он прибавил: «Но этого недостаточно». Наклонившись к телефону, Серле тихо произнес несколько слов.

Зажегся экран; на нем появилось угрюмое чернобровое лицо: «Урбан Зангвилль слушает».

«С вами говорит коммодор Скэйхи Серле из управления МСБР».

Зангвилль изучил изображение коммодора на своем экране: «Не имел чести встречаться с вами раньше. Чем я могу быть полезен?»

Серле улыбнулся: «Я намерен известить вас об обстоятельствах, которые могут вам показаться необычными — не сомневаюсь, однако, что на протяжении вашей профессиональной карьеры вам не раз приходилось приспосабливаться к необычным обстоятельствам».

«Допустим, что это так», — осторожно ответил Зангвилль.

«В таком случае вам будет нетрудно убедить себя в следующем: сегодня утром вы сидели у себя в конторе, и у вас случилось временное помрачение ума, нечто вроде сна наяву. Теперь вы смутно припоминаете, что вам привиделись два агента МСБР, обсуждавшие с вами некую арендованную у вас яхту. Я достаточно ясно выражаюсь?»

Зангвилль нахмурился: «Не сказал бы, что я хорошо вас понимаю».

«В моих словах нет никакой загадки. Погрузившись в сон наяву, вы стали жертвой галлюцинации и вообразили, что ваше учреждение посетили два агента. Для того, чтобы восстановить и сохранять психическое равновесие, вам следует полностью исключить из памяти любые обрывки воспоминаний об этой галлюцинации. Уже теперь, когда мы с вами говорим, я убежден в том, что эти воспоминания исчезли и никогда не вернутся — особенно в том случае, если кто-либо станет задавать вам неуместные вопросы. Теперь вы меня хорошо понимаете?»

Толстые губы Зангвилля раздраженно подернулись: «Короче говоря, если кто-нибудь станет расспрашивать меня о визите ваших агентов, я должен забыть об их существовании».

«Как вы можете забыть то, чего никогда не было?»

Зангвилль нервно облизал губы: «Теперь я понимаю, что это было бы невозможно».

«И вы совершенно правы». Серле внимательно смотрел в лицо владельцу плавучих домов: «В общем и в целом, у вас хорошая память?»

Зангвилль задумался и ответил не сразу: «Насколько я понимаю, неплохая».

«Превосходно. Следовательно, если вы не помните, что сегодня утром вас кто-либо посещал, значит, этого не было — не так ли?»

«Мне пришлось бы сделать такой вывод — да, действительно!»

«И вы не помните ничего подобного?»

Зангвилль снова поморщился: «Нет, боюсь, что не помню».

«Если кто-нибудь проявит интерес к упомянутому гипотетическому событию, немедленно свяжитесь со мной, и я прослежу за тем, чтобы вам больше никто не надоедал с расспросами. Могу заметить также, что ваше сотрудничество существенно укрепило вашу репутацию с точки зрения МСБР».

Зангвилль издевательски усмехнулся: «Рад слышать».

Экран погас. Коммодору пришла в голову какая-то неприятная мысль; нахмурившись, он спросил Малуфа: «Надо полагать, вы установили точное местонахождение яхты «Майджаро»?»

Малуф спокойно ответил: «Я зарегистрировал координаты, указанные на карте Зангвилля». Открыв записную книжку, он зачитал несколько цифр.

Серле вынул из ящика карту Второго континента и разложил ее на столе. Малуф повторил координаты; Серле проследил их на карте и отметил искомый пункт: ««Майджаро» — здесь, где река течет вдоль хребта Сумберлин».

Коммодор продолжал изучать карту: «В двенадцати километрах выше по течению — небольшое селение. Оно называется «Пенгелли». Насколько я понимаю, это малоизвестный и незначительный населенный пункт». Серле открыл еще один ящик, вынул из него справочник, нашел требуемый раздел и прочел вслух: «Пенгелли: деревня почтенной древности на берегу реки Суаметты. Население: примерно четыреста человек. Основные занятия жителей: рыболовство и сельское хозяйство. Пенгелли играет некоторую роль в исторических легендах, так как в свое время в окрестностях этой деревни находилось логово разбойника Рассельбейна. Единственным значительным сооружением в Пенгелли является гостиница «Чугунный ворон»». Серле отложил справочник: «Вот таким образом. Яхта «Майджаро» бросила якорь у берегов Суаметты. Кавке и ваша мать проводят на ее борту бесконечные сонные часы. Кавке не сдастся без сопротивления. Если вы не станете поджигать яхту, как вы намерены действовать?»

«Возможностей много, — отозвался Малуф. — Мы можем переодеться рыбаками и попытаться продать Кавке какую-нибудь рыбу. Или мы можем представиться служащими речной полиции, разыскивающими похищенный плавучий дом. Ночью мы могли бы привязать якорную цепь к стволу дерева на берегу — течение прибило бы яхту к отмели, после чего мы могли бы задержать Кавке, когда он выберется на берег, чтобы отвязать цепь. Так или иначе, мы привезем мою мать в Коро-Коро, и она вернется на Морлок». Малуф поднялся на ноги: «Мы будем поддерживать с вами связь».

Серле тоже встал: «Вылетев сейчас же, вы достигнете берегов Суаметты поздно вечером. Рекомендую приземлиться где-нибудь, где можно переночевать, и произвести разведку утром».

«Конечно, так мы и сделаем».

5

Вернувшись на борт «Гликки», Малуф и Мирон никого там не нашли. Оставив записку на столе в камбузе, они снова поднялись на автолете над радующим глаз ландшафтом Флютера и взяли курс на северо-запад.

Ближе к полудню они пролетели над бесконечной чередой прибрежных утесов и вырвались в солнечное пространство над синим океаном. Когда солнце было еще почти в зените, впереди показалась белая песчаная полоса, окаймлявшая восточный берег Второго континента. Они полетели дальше — над лесами, пологими холмами и горами, над возделанными полями и заповедными безлюдными просторами.

Вечером впереди блеснула река Суаметта. На дальнем берегу в слабеющих лучах заходящего солнца виднелась деревня, наполовину спрятавшаяся под высокими деревьями.

В нескольких километрах ниже по течению стояла на якоре почти неприметная экскурсионная яхта.

Гостиница «Чугунный ворон» сразу бросалась в глаза: массивное двухэтажное строение из потемневших от времени бревен и камня, под причудливой черепичной крышей с горгульями, охранявшими коньки. Единственная деревенская улица угадывалась под кронами деревьев, осенявшими покрытые мхом и потеками каменные дома. Из печных труб поднимались сонные струйки дыма. Деревня Пенгелли впала в летаргическое оцепенение старости.

Изучив селение сверху, Малуф и Мирон приземлились на площадке небольшого пустыря за гостиницей. Выйдя из машины, они стояли, приглядываясь и прислушиваясь, но вокруг не было слышно никаких голосов, никаких поспешных шагов — судя по всему, их прибытие осталось незамеченным.

Они направились по тропе, ведущей к фасаду гостиницы. На вывеске над входом красовался взъерошенный черный ворон почти полутораметровой высоты, в позе, знаменовавшей неустрашимый вызов. Рама вывески висела на чугунных цепях под торчавшими из стены выступами потолочных балок. Под вывеской внутрь вела пара тяжелых створчатых дверей.

Толкнув двери, Малуф и Мирон зашли в просторный трактир с высоким потолком. Слева окна, выходившие на берег Суаметты, пропускали потоки тусклого света. Вдоль ближней половины правой стены тянулась начищенная до блеска деревянная стойка. В глубине помещения были расставлены столы. Зал пустовал — только двое детей сидели за дальним столом и старательно выполняли какие-то упражнения в школьных тетрадях. Мальчику было лет одиннадцать, девочке — на пару лет меньше.

Малуф и Мирон направились к бару, но тут же остановились, с изумлением глядя на стену за стойкой. Когда-то — судя по всему, очень давно — художник изобразил достопримечательное панно высотой чуть больше метра, от одного конца прилавка до другого. С исключительной точностью, в мельчайших деталях, древний живописец имитировал длинное зеркало, отражавшее посетителей, сидящих за столами и разглядывающих свои отражения в замершем зеркале прошлого. В тот незапамятный день в трактире собрались типичные представители местного люда: пожилые и молодые, мужчины и женщины, все в старомодных нарядах — одни смеялись, другие серьезно задумались, озабоченные обстоятельствами своего давно минувшего существования. За исключением призраков, отраженных в зеркале времени, за стойкой никого не было.

Дети — опрятные, сообразительные, уверенные в себе — заметили новоприбывших. Мальчик вскочил, подбежал к двери в противоположной входу стене, что-то прокричал, просунув голову внутрь, и вприпрыжку вернулся на свое место за столом. В проеме двери появился седой старикашка — низенький, костлявый и угрюмый, в белом переднике. Раздраженно ворча, он протиснулся бочком за стойку, чтобы встать лицом к посетителям. Подвергнув их краткому осмотру, он спросил: «Каковы ваши пожелания, господа?»

«Они носят самый будничный характер, — ответил Малуф. — Мы хотели бы здесь переночевать, поужинать перед сном и позавтракать с утра».

Бармен довольно долго молчал, анализируя предъявленные требования и подтверждая кивками свои молчаливые умозаключения, пока Малуф не потерял терпение: «Насколько мне известно, это гостиница «Чугунный ворон»? И я говорю с уполномоченным представителем владельца? Если это не так, будьте добры, позовите такого представителя».

Бармен смерил капитана неодобрительным взглядом и осторожно ответил, тщательно выговаривая каждое слово так, словно ни в коем случае не хотел, чтобы Малуф понял его неправильно: «Не беспокойтесь. Вы несомненно находитесь в знаменитой исторической гостинице «Чугунный ворон». Меня зовут Уго Тейбальд, я — владелец гостиницы. Должен уведомить вас о том, что мы принимаем только избранных постояльцев самой высокой репутации и не можем потакать прихотям инопланетян, не взимая за это дополнительную плату».

Малуф мрачно улыбнулся: «Ваши предубеждения ошибочны. Мы — умудренные жизнью странники, хорошо знакомые с традициями фляутских постоялых дворов и гостиниц. Нас ничто не удивляет, и нас вполне удовлетворят стандартные услуги и удобства. Откажитесь от любых помыслов о дополнительной плате, так как мы обязались сообщать обо всех неоправданно завышенных расценках в региональное управление общественного контроля».

«Вот еще! — пробормотал Тейбальд. — Наши тарифы неизменны, как каменные скрижали. Даже если бы сама богиня Гиркания покинула свою пещеру и потребовала ночлега, она обнаружила бы, что наши цены не изменились с тех пор, как она предпочла проводить время под землей».

«Замечательно! В таком случае нас вполне устроят ваш лучший номер и ваши лучшие блюда — по установленным неизменным расценкам».

Тейбальд снова поразмыслил, после чего неохотно уступил: «Как вы могли заметить, постояльцев у нас нынче немного, в связи с чем мы могли бы отвести вам первоклассный номер, прекрасно меблированный, с великолепным видом на реку». Старик упрямо прибавил: «Соседний туалет с умывальней предоставляется, однако, за дополнительную плату».

«Даже так! Насколько велика эта дополнительная плата? И какова будет, в общей сложности, извечная и непреложная стоимость постоя в вашей исторической гостинице?»

В конечном счете Тейбальд и Малуф согласовали окончательную цену, включавшую стоимость ночлега, использования туалета, ужина, завтрака и необходимых услуг — цену, которую капитан нашел приемлемой.

Тейбальд посматривал по сторонам: «А где же ваш багаж?»

«Все еще на борту автолета».

Хлопнув ладонью по стойке бара, Тейбальд приказал: «Берард! Сонсси! Обслужите богатых чужеземцев — и не мешкайте! Пошевеливайтесь, если надеетесь заработать щедрые чаевые!»

Не ожидая окончания его понуканий, дети выскочили из гостиницы и побежали вокруг здания к автолету. Мирон поспешил за ними и успел открыть багажник, вынув из него пожитки прежде, чем Берард и Сонсси забрались в машину, чтобы подергать за ручки и понажимать на кнопки. Мирон передал им багаж — дети схватили походные сумки, торжествующе притащили их в гостиницу, поднялись с ними по лестнице и поставили в номере, отведенном астронавтам.

Малуф и Мирон последовали за ними в более умеренном темпе; дети провели их в номер, где пахло старым навощенным деревом. Какие-либо украшения в комнате отсутствовали, но она была обставлена тяжеловесной, явно старинной мебелью. Выглянув из окна, Малуф убедился в том, что из него открывался обещанный вид на реку. От гостиницы тропа вела к причалу, где покачивались несколько пришвартованных лодок.

Малуф подозвал Сонсси — та подскочила, дрожа от готовности выполнить поручение. «Я заметил лодки у причала, — сказал ей капитан. — Ими пользуются постояльцы?»

«Да, конечно, сударь — постояльцы могут развлекаться греблей или просто отдыхать на воде, кому как нравится. Если хотите, вы можете приятно провести вечер в лодке».

«Не сегодня, — отказался Малуф. — Может быть, завтра утром».

«Но вам все равно нужно заказать лодку сегодня. На рассвете придут рыбаки и разберут все лучшие лодки, останется только маленькая баржа».

Берард выступил вперед: «А какая лодка вам потребуется?»

Малуф задумался: «Не слишком большая, но достаточно быстроходная и не производящая никакого шума».

«Может быть, вы спуститесь к причалу, пока еще светло, и сами выберете подходящую лодку?»

«Удачная мысль! — одобрил капитан. — Мы спустимся через пять минут».

«Мы готовы вас сопровождать».

Берард и Сонсси промаршировали к двери, развернулись и встали, скромно сложив руки за спиной. Не обращая на них особого внимания, Малуф и Мирон принялись раскладывать свои пожитки.

«Господа! — произнес Берард. — Мы сделали все возможное, чтобы вам помочь. Если мы в чем-то провинились — тогда, конечно, мы не заслуживаем никаких чаевых».

«Ага! — отозвался Малуф. — Теперь все понятно». Он вручил детям по пять грошей — те приняли монеты вежливо, но без особого энтузиазма, и удалились.

Минут через десять Малуф и Мирон прошли к пристани — Берард и Сонсси побежали вперед. У причала были привязаны четыре лодки. В конце концов астронавты выбрали «Лулио» — рыбацкое суденышко без претензий, метров шесть с половиной в длину, с небольшим камбузом.

Сонсси одобрила их выбор: «У нас хорошие лодки, они не тонут, и двигатели толкают их туда, куда вы хотите плыть! На «Лулио» есть кабинка — в ней можно спрятаться, если пойдет дождь».

Берард продемонстрировал приборы управления и подтвердил, что лодка могла двигаться как минимум с достаточной скоростью. Сонсси самоуверенно заявила: «Вам, конечно, понадобится опытный навигатор, а рулить я умею гораздо лучше Берарда — его иногда заносит, он любит поднимать волну. Кроме того, он может зазеваться и наскочить на мель. Если вы доверитесь Берарду, то непременно вернетесь испачканные и промокшие до нитки. А я знаю все самые рыбные места на реке и в притоках!»

«Не слушайте Сонсси! — презрительно шмыгнул носом Берард. — Она только и делает, что хвастается. Я — гораздо лучший рулевой! Не сомневаюсь, что вы наймете меня, а не кого-нибудь другого».

Малуф объяснил детям, что услуги штурмана ему не потребуются — они заметно приуныли. Все четверо вернулись по тропе к гостинице; дети снова побежали вперед и выстроились по бокам входной створчатой двери.

«А теперь чего вы ждете?» — спросил Малуф, переводя взгляд с одного лица на другое.

«Ничего особенного, сударь, — ответил Берард. — Мы просто стараемся быть начеку — на тот случай, если вам понадобится что-нибудь еще».

«Кроме того, если вы собирались дать нам чаевые, — подхватила Сонсси, — мы хотели оказаться под рукой, чтобы не причинять вам лишнее неудобство».

Малуф язвительно рассмеялся, но вручил Берарду и Сонсси еще по пять грошей, после чего он и Мирон зашли в трактир.

За стойкой уже сидели четверо местных жителей, потягивавших пиво из высоких кружек. Украдкой покосившись на чужеземцев, они вернулись к пиву, переговариваясь вполголоса.

Навстречу астронавтам вышел Тейбальд, теперь уже в белом халате и в белом поварском колпаке: «Чего пожелаете, господа?»

«Мы не прочь выпить горького эля, если он у вас есть», — сказал Малуф.

Тейбальд молча выставил на стойку две кружки пенистого эля.

«Кроме того, — продолжал Малуф, — мы хотели бы завтра проехаться по реке. Это займет несколько часов. Нам приглянулось суденышко под наименованием «Лулио». Надо полагать, лодки предоставляются постояльцам без взыскания дополнительной платы?»

«Ошибаетесь! «Лулио» сдается в аренду за семь сольдо в день»

Малуф потрясенно поднял брови: «Это большие деньги! Мы могли бы поплавать в реке бесплатно, чтобы не расходовать такую сумму».

«Верно, но уже через минуту стеклянная рыба откусит вам самые интимные части тела. Купание в Суаметте обходится недешево».

Поторговавшись, Малуф договорился об аренде «Лулио» за пять сольдо, с оплатой вперед, и выложил деньги на стойку.

Через некоторое время астронавтов позвали ужинать; ужин состоял из салата с острыми травами, жареной рыбы с оладьями из кислого теста, гуляша с перловкой под пикантным соусом, компота из свежих фруктов и свежезаваренного чая. Их расторопно обслуживали Берард и Сонсси в белых передниках; и на этот раз дети снова получили чаевые.

После ужина Малуф и Мирон воздержались от вторичного посещения бара, поднялись по лестнице и устроились на постелях у себя в номере. Вечером здесь было тихо — из деревни не доносились никакие выкрики, не играла музыка. Через полчаса почти бессвязной беседы астронавты уснули.

6

Малуф и Мирон проснулись рано; когда они спустились в трактир, им подали сытный завтрак — кашу, блины с мармеладом и жареные колбаски.

В предрассветной тишине они прошли к причалу. День обещал быть ясным и прохладным, ветра не было — поверхность реки даже не морщилась. Астронавты перебрались на борт «Лулио», отшвартовались и направились вниз по течению, когда первые лучи восходящего солнца уже золотили речную гладь. В других обстоятельствах Малуф и Мирон наслаждались бы идиллическими пейзажами по берегам и чистым, сонным речным воздухом.

Лодка тихо скользила по воде — согласно показаниям тахометра на панели управления, со скоростью примерно пятнадцать километров в час. Капитан держался поближе к правому берегу, где лодка была бы менее заметна для наблюдателя на борту «Майджаро», хотя Кавке и леди Малуф вряд ли проявили бы бдительность в такую рань.

Через полчаса оба астронавта стали внимательно обозревать реку в поисках «Майджаро», но не замечали никаких признаков яхты. Еще через десять минут напряжение возросло — они переглянулись. Наконец впереди показалась яхта — она стояла на якоре у небольшого прибрежного островка, носом вниз по течению.

Малуф выключил двигатель. «Лулио» бесшумно дрейфовала у самого берега, в тени наклонившихся над водой деревьев, все ближе и ближе к «Майджаро», и наконец подплыла почти вплотную к яхте. Астронавты присматривались и прислушивались, но на борту «Майджаро» не раздавалось ни звука.

Мирон с исключительной осторожностью взобрался на носовую палубу и привязал носовой фалинь к металлической стойке. Малуф присоединился к нему; их лодка проплыла ниже по течению и остановилась там, где она уже не могла стукнуться об яхту.

Какое-то время оба они стояли, напрягая слух — не заметил ли кто-нибудь легкое покачивание яхты, вызванное их перемещением на палубу? Но тишина ничем не нарушалась.

Малуф повернул ручку входа передней кабины; она подалась, и капитан осторожно распахнул дверь. Другая дверь, полуоткрытая напротив, вела в главный салон. Оттуда, где стояли Малуф и Мирон, они могли видеть только часть противоположной стены, но в салоне кто-то был — оттуда слышались позвякивание фарфора и другие приглушенные звуки, сопровождающие чаепитие. Капитан осторожно продвинулся вперед, и его взору открылся почти весь салон.

В плетеном кресле с высокой спинкой сидела леди Малуф. У нее под рукой, на восьмиугольном табурете из расщепленного бамбука, стоял поднос с чайником, маленькими пирожными на блюдечке и чем-то вроде миниатюрной соусницы, скорее всего наполненной медом. Леди Малуф держала в костлявой руке желтую чашку с чаем.

На ней был свободный пеньюар из бледно-голубого шелка, расшитого фантастическим узором, изображавшим красочных птиц, сидящих на ветках. Свисающие хвосты птиц распускались экстравагантными веерами, создавая контрастные узорчатые сочетания ярких цветов: мандаринового красного, фосфоресцирующего зеленого, едкого синего. Пеньюар совершенно не соответствовал обстановке; по всей видимости, он свидетельствовал о смелой, но тщетной попытке леди Малуф бросить вызов безжалостному течению времени. С той же целью старуха явно прибегала к косметическим операциям, но они ей мало помогли: кожа под ее глазами собралась морщинистыми складками, направляя глаза чуть вверх, что придавало ее лицу вопросительное выражение. Обвисшие складки кожи под ее подбородком были хирургически удалены, но длинный острый подбородок продолжал уродливо торчать. Мирон заметил, что капитан поморщился и покачал головой.

Астронавты обвели глазами весь салон — кроме леди Малуф, погруженной в невеселые размышления, здесь никого не было.

С лучевым пистолетом наготове, капитан медленно, шаг за шагом, зашел в салон. Леди Малуф, кивавшая носом в полудреме, встрепенулась, потревоженная каким-то скрипом, и обернулась через плечо. Увидев двух вооруженных людей, она широко раскрыла глаза, у нее отвисла челюсть — старуха собиралась завизжать.

Капитан набросился на нее и зажал ей рот — она успела испустить только сдавленный писк. Выпучив глаза, леди Малуф уставилась на обидчика, все еще не узнавая его. Малуф тоже едва узнавал в этой дряхлой старухе свою мать; Орло Кавке не слишком заботился об источнике своего дохода.

Наконец плечи леди Малуф опустились — она осознала, кто зажал ей рот; капитан отпустил ее. «Адэйр, это ты? — прохрипела старуха. — Адэйр!»

«Да, это я. Ты вернешься со мной в Трейвен».

Глаза леди Малуф увлажнились, слезы потекли по ее морщинистым щекам.

Малуф спросил: «Твой приятель, Кавке… то есть Лой Тремэйн — где он?»

Леди Малуф смотрела в сторону коридора, ведущего к кормовым каютам. Проследив направление ее взгляда, капитан увидел Кавке, стоявшего в дверном проеме, обнаженного до пояса и босого.

«Я здесь! — заявил Кавке, переводя глаза с Малуфа на Мирона и обратно. — Что вам от меня понадобилось?»

«Я приехал, чтобы забрать домой мою мать. Она вернется со мной в Трейвен».

Кавке не преминул заметить направленное на него дуло лучемета. «Не слишком удачная идея!» — притворно расслабившись, Орло Кавке прислонился плечом к дверной раме.

Двумя быстрыми длинными шагами Кавке внезапно оказался за спиной леди Малуф и схватил пальцами левой руки ее тощую шею. Другой рукой он достал нож, лежавший на прилавке мини-кухни, и приставил острие лезвия к серой жилистой шее своей заложницы:

«Вы — хороший сын и совершили благородный поступок, но почему я должен испытывать неудобства по этому поводу? Она никуда не поедет — ни с вами, ни с кем-нибудь другим!»

Малуф изучал горбоносую физиономию преступника. Он помнил внешность Орло Кавке по фотографиям, полученным в Кренке, и не мог не заметить, что лицо Кавке приобрело новое, плохо поддающееся определению выражение вульгарной запущенности. Губы его слегка опухли, под глазами висели мешки, дряблая полнота в области живота свидетельствовала о начале образования брюшка. Черные штаны Кавке с почти неприличной тугостью облегали бедра, но расширялись клешем под коленями. Безволосая обнаженная грудь убийцы блестела, словно смазанная маслом. В мочку его левого уха было продето золотое кольцо; под челюстью красовалась татуировка: многолучевая звезда.

Кавке неожиданно спросил: «Как вы сумели меня найти?»

«Это было нетрудно. Вы сами предоставили необходимые сведения».

«Неужели? Каким образом?»

«В доме моей тетки, в Трейвене, вы сказали, что намерены вернуться на самую прекрасную планету Ойкумены. Я поверил вам на слово. В Коро-Коро агент МСБР предположил, что вы арендовали яхту. В агентстве Зангвилля мне сообщили, где находится яхта «Майджаро» — и вот, я здесь».

Кавке по-волчьи осклабился: «Понятно».

«Рекомендую вам покинуть яхту и вернуться в Коро-Коро. Не пытайтесь мне препятствовать».

«Неплохой совет, даже в чем-то забавный, — согласился Кавке. — Но у меня есть другое предложение, оно мне больше по душе. Через месяц-другой я брошу эту старуху на террасе «О-Шар-Шана» — после этого можете делать с ней все, что хотите».

«Нет! — пискнула леди Малуф. — Он хочет получить наличными основной капитал моей пенсии! А я отказываюсь отдать ему деньги! Это животное не получит от меня ни гроша!»

Малуф взглянул на Кавке и поднял бровь: «Достаточно определенный ответ?»

Леди Малуф продолжала: «Невозможно выразить словами, как он надо мной издевается! Невероятный, беспардонный грубиян и мерзавец!»

Кавке игриво встряхнул ей загривок: «Заткнись, старая потаскуха! У тебя не осталось никакого уважения к себе? Никому не интересны твои причитания».

Но леди Малуф только повысила голос: «Он жестоко меня оскорбляет! Он обозвал меня костлявой старой цаплей, линяющей на ходу! Сказал, что от меня воняет, как от маринованной сельди, и что мне следует почаще мыться — при этом он посоветовал мне купаться в реке, утверждая, что после первого взгляда на меня стеклянная рыба бросится прочь в поисках чего-нибудь съедобного!»

«Нехорошо!» — покачал головой Малуф.

«Что, уже и пошутить нельзя?» — ухмыльнулся Кавке.

«Он злословит меня с изобретательностью прирожденного садиста! — выла леди Малуф. — Я хочу домой!»

«Не спеши! — предупредил ее Орло Кавке. — Прежде всего мне нужно одеться как следует». Кавке стал бочком продвигаться к коридору, толкая леди Малуф перед собой.

Мирон, уже перемещавшийся в том же направлении, тут же перегородил проход в коридор и усмехнулся, направив на Кавке лучемет: «У тебя в каюте оружие. Оно тебе больше не понадобится».

Кавке понимал, что, продолжая двигаться к коридору, он оказался бы между Мироном и Малуфом, что поставило бы его в опасное положение, так как ему пришлось бы одновременно следить за двумя противниками. Нахмурившись, он попятился в угол, заставляя спотыкающуюся и подпрыгивающую старуху следовать за ним. Прислонившись спиной к стене, Кавке произнес звенящим голосом: «Нужно найти какой-то выход из этого тупика. Если вы не будете делать глупости, через три недели — может быть, через месяц — вы сможете забрать эту женщину и отправиться восвояси. Я вам не помешаю — но только при том условии, что никто не вздумает мне мстить. Это бессмысленно. В таком случае старуха умрет».

Откуда-то донесся глухой стук. Мирон автоматически взглянул на Малуфа, и эта неосторожность едва не стоила ему жизни. Кавке метнул нож Мирону в шею. Малуф вскрикнул; краем глаза Мирон заметил блеск стали и отпрянул назад, почти опрокинувшись навзничь. Кавке тут же развернулся, одним непрерывным движением поймал отскочивший от косяка нож и швырнул его изо всех сил, целясь Мирону в голову. Вращаясь в воздухе, нож ударился рукояткой Мирону в плечо. Предплечье Мирона на мгновение онемело, его лучемет упал на пол. Кавке не упустил это преимущество, подхватил оружие и потащил старуху в коридор. Оказавшись за пределами салона, он торжествующе обернулся: «А теперь я застрелю вас обоих. Даже если один из вас успеет вернуться в лодку, я застрелю его с палубы! Вы рискнули жизнью и проиграли в самой выгодной позиции. Пусть вас рассудит на том свете…»

За спиной у Кавке появилась тяжеловесная фигура. Одна рука схватила насильника за плечо, другая заломила ему руку за спину и безжалостно дернула ее вверх. Кавке закричал — похищенный у Мирона лучемет свалился на пол. Леди Малуф вырвалась и упала ничком: испуганно рыдающее смятение огненных птиц и дрожащих конечностей.

Орло Кавке снова закричал — его рука вывернулась из плечевого сустава и повисла под неестественным углом. Его вытолкали в салон.

По коридору за спиной Кавке следовали три человека, вышедшие из кормовой каюты: Дерль Моун, Эверн Глистер и Мадриг Каргус. Моун и Глистер, крепко державшие Кавке, соединили его запястья за спиной наручниками и надели ему на шею петлю с поводком. Кавке обмяк, его лицо осунулось — он был оглушен внезапно постигшей его катастрофой.

Отступив в стороны, фермеры из Кренке разглядывали пленника с холодным удовлетворением.

«Орло! — позвал Моун. — Ты меня помнишь? Мою дочь звали Мёрси Моун. Припоминаешь?»

«А меня ты помнишь, Орло? — спросил Эверн Глистер. — Мою дочь звали Лалли Глистер. Она была курносая, с каштановыми волосами».

«А меня ты узнаёшь, Орло? — Каргус заглянул в лицо пленнику. — Я — Мадриг Каргус. Мою дочь звали Сэли. Не может быть, чтобы ты забыл Сэли!»

Кавке растянул губы в отвратительной усмешке: «Всех вас я прекрасно помню, и трех девочек тоже. Мозг — чудесный инструмент, ничего не забывает». Но лицо убийцы тут же помрачнело, он спросил хриплым, напряженным голосом: «Как вы меня нашли, так далеко от Кренке?»

Моун холодно улыбнулся: «Скажи спасибо двум господам с другой планеты. Они прилетели в Кренке и стали о тебе расспрашивать. Мы установили на их летательной машине миниатюрный передатчик и последовали за ними. Как и следовало ожидать, они привели нас к тебе».

«Будь уверен, сбежать тебе больше не удастся, — сказал Глистер. — Мы будем следить за каждым твоим вздохом — так, будто ты наш возлюбленный больной ребенок».

«Твое возвращение в Кренке вызовет сенсацию, — пообещал Каргус. — Мы устроим праздник, который запомнится на века! Весь поселок будет плясать от радости!»

«Именно так, — серьезно подтвердил Моун. — Объявим семидневное гулянье, и ты будешь у нас самым веселым танцором. Но не будем томить ожиданием твоих старых знакомых! Настала пора для триумфального возвращения блудного сына на родину!»

«Тебе следует приодеться, как подобает по такому знаменательному случаю, — заметил Каргус. — Я принесу тебе рубашку, куртку и ботинки».

Малуф спросил Моуна: «Вы уверены, что сможете взлететь вчетвером?»

«Не беспокойтесь. Мы прилетели на грузовой платформе. Она легко поднимает целую толпу и долетит до Кренке без малейших проблем».

7

Фляуты улетели со своим драгоценным пленником. Леди Малуф переоделась и упаковала кое-какие пожитки в дорожную сумку, после чего все трое спустились в лодку «Лулио» и вернулись вверх по течению в Пенгелли.

Леди Малуф забралась в автолет; астронавты одарили Берарда и Сонсси последними чаевыми, после чего летательный аппарат поднялся над деревней и устремился к столице.

Капитан обратился к матери: «Критический момент наступит, когда тебе придется выйти из автолета и подняться по трапу в «Гликку». Это следует сделать как можно незаметнее, не привлекая внимание общественных контролеров».

Леди Малуф недоуменно хмыкнула: «Они должны понимать, что я находилась в положении заложницы, и не чинить мне никаких препятствий».

Капитан печально усмехнулся: «Это маловероятно. Так или иначе, лучше не рисковать».

«Я ничего не понимаю в таких делах, — призналась леди Малуф. — Мне не терпится принять ванну, переодеться во что-нибудь свежее и хорошенько подкрепиться».

Капитан предложил ей хлеб с сыром и кусок холодного пирога с мясной начинкой — старуха соблаговолила попробовать эти деликатесы, хотя и не преминула при этом презрительно фыркнуть. Покончив с пирогом, леди Малуф устроилась поудобнее на заднем сиденье и заснула.

Автолет прибыл в Коро-Коро во второй половине дня, ближе к вечеру. Убедившись в том, что вокруг не было общественных контролеров, капитан как можно быстрее провел стучащую каблуками и подпрыгивающую старуху вверх по трапу, в салон звездолета.

Леди Малуф немедленно принялась жаловаться: «В самом деле, Адэйр, ты начисто забыл об элементарных правилах хорошего тона! Тащишь меня за собой, как сбежавшее и пойманное животное! Я этого больше не допущу — и слышать не хочу никаких возражений!»

«Ты шла слишком медленно, — оправдывался капитан. — Я хотел, чтобы нас не заметили».

«А я чувствовала себя, как мешок с сеном, который валяют туда-сюда без всякого смысла! Как бы то ни было, я устала и проголодалась».

Капитан подал ей миску горячего супа, омлет, булочки с маслом и кремовое пирожное, после чего заботливо уложил ее спать в своей каюте, где она быстро уснула.

~