По прибытии к Звездной Обители «Гликка» приземлилась на ночной стороне планеты — там, где бледные лучи убывающей луны озаряли посадочную площадку Палактуса.

В рубке управления капитан Малуф выключил подачу энергии к двигателям и подошел к иллюминатору. Насколько мог видеть глаз, повсюду вокруг простиралась плоская степь под покровом слегка колышущихся, бесцветных в лунном зареве трав. Однообразие пейзажа нарушалось только двумя складами, тихими и темными, словно сгорбившимися от старости, а также, чуть поодаль, еще одним небольшим угловатым строением. В порту никого не было — в частности, никто не появился, чтобы оформить или как-либо подтвердить прибытие космического судна. Команда «Гликки» приготовилась ждать; никто не хотел выходить наружу до рассвета.

Через некоторое время над восточным горизонтом образовалось сероватое просветление, постепенно разгоревшееся желтым огнем. За грядой туч всплыло белое солнце, залившее степь тускловатым пасмурным светом.

Люк входного шлюза «Гликки» сдвинули в сторону, трап опустили на землю. Астронавты и пассажиры спустились друг за другом на поверхность Звездной Обители и молча стояли, впитывая безграничность ландшафта. На взлетном поле и по его периметру степная трава была подстрижена и утрамбована в виде напоминающего циновку покрытия; дальше, со всех сторон, она росла сплошным ковром полутораметровой высоты. Уже через пару минут новоприбывшие заметили вдали, почти на самом горизонте, несколько огромных серых туш, медленно бредущих по степи. Подминая остатки травы шестью толстыми ногами, каждое животное срывало стебли на ходу двумя хоботами, верхним и нижним, регулярно отправляя в пасть собранную охапку.

Мирон поделился с пассажирами сведениями, почерпнутыми из путеводителя: «Местные жители называют их «вумпами», хотя, конечно, это не научное наименование. Издали, в отсутствие сравнимых ориентиров, трудно оценить их размеры, но они впечатляющи: больше шести метров в высоту и от пятнадцати до восемнадцати метров в длину. В справочнике отмечается, что эти гиганты отличаются настолько смирным нравом, что степные кочевники, «рыцари», одомашнивают их, сооружают у них на спинах хижины и живут в свое удовольствие, перемещаясь таким образом вдоль побережья и по внутренним равнинам континента».

Монкриф бросил на вумпов презрительный взгляд и отвернулся — после очередной размолвки с Хунцель и Сиглаф шарлатан пребывал в плохом настроении, а поучительный тон молодого суперкарго послужил дополнительным раздражителем.

Монкриф стал демонстративно оглядываться по сторонам: «Вы уверены, что мы не заблудились в космосе? По-моему, на этой планете нет ни души — не вижу никаких «рыцарей»! Может быть, они прячутся в траве?»

«Справочники не оставляют сомнений, — возразил Мирон. — «Рыцари» — кочевники, отказавшиеся от технологических средств передвижения. В свободное время — а его у них предостаточно — они ткут высококачественные ковры, после чего собираются на празднества — поют, танцуют и соревнуются в прыжках над кострами. У них нет никакой общественной иерархии, но они подчиняются подразумеваемым неписаным правилам, которые, по-видимому, всех устраивают. Некоторые из их обычаев весьма любопытны; например, выразив восхищение ковром, мужчина обязан жениться на девушке, соткавшей ковер. Так или иначе, «рыцари» не прячутся под травой, на этот счет вы можете быть уверены».

«Врет ваш путеводитель! — воскликнула Фрук, протянув куда-то указательные пальцы обеих рук. — Я только что видела лицо, глядевшее на меня из-под травы!»

Снук выразила интерес: «Он был приятной наружности?»

«Не сказала бы. Мне показалось, что он как-то криво ухмылялся».

«Какая чушь! — отмахнулся Монкриф. — Что вы придумываете?»

«Нет-нет! — возразила Плук. — Я тоже его видела!»

Монкриф потерял терпение: «Общеизвестно, что в вашем возрасте девушкам приходит в голову всякая галиматья, зачастую самого непотребного сорта! Сдерживайте инстинкты, слушайте старших и старайтесь вести себя разумно».

«А как еще мы себя ведем? — возмутилась Плук. — Я своими глазами его видела. Что может быть разумнее?»

И снова Мирон смог предоставить информацию, подтвержденную авторитетным источником: «Скорее всего, вы видели меренга. Согласно путеводителю, это коварный гибкий хищник, достигающий в длину четырех метров. Он скользит под травой, извиваясь на шести коротких ногах; считается, что меренги чрезвычайно опасны. Не советую заходить в траву в поисках романтических приключений».

«А, болтовня!» — махнув рукой, Монкриф повернулся спиной ко всем присутствующим.

Тем временем Малуф усмотрел за складами небольшое сооружение из плавленого камня — судя по всему, портовое управление и банк, упомянутые в путеводителе. Отойдя от собравшихся у трапа, он направился по утрамбованной траве к этому одинокому строению. С обращенной к степи стороны он нашел сплошную дверь из темного дерева, висевшую на двух чугунных петлях.

Отступив на шаг, капитан обернулся. Степь простиралась до горизонта, вокруг не было ничего, кроме волнующейся под ветром травы. Снова повернувшись к двери, он постучал, постучал еще раз, постучал третий раз — никто не ответил. Взявшись за ручку двери, капитан потянул ее на себя; к его удивлению, дверь подалась. Несколько секунд Малуф колебался, но в конце концов пригнулся и заглянул в образовавшийся проем.

Он никого не увидел. Три узких окна под потолком пропускали скорее сумрак, нежели свет; в этом сумраке капитан смог разглядеть стол, стулья и конторку, заваленную какими-то разбросанными, потрепанными бумагами; кроме того, на конторке стоял видавший виды радиофон.

В тени, на противоположной входу стене, можно было различить контуры еще одной двери, ведущей во внутреннее помещение. Малуф отвернулся и собрался уходить — ему не хотелось заходить без разрешения. Но его остановила неприятная мысль: чтó, если с начальником космопорта случилась беда? Может быть, он лежал за второй дверью — больной или неспособный выйти по какой-нибудь другой причине? Малуф решил забыть о вежливости и зашел в управление.

Внутри царила полная тишина. Внимание капитана привлек висевший на левой стене коврик — или это была часть большого ковра? Квадратный отрез ткани, со стороной чуть больше метра, был обрамлен темным деревом. Малуф пригляделся: несомненно, ковер был делом рук виртуоза. Искусно переплетенные нити образовывали точно очерченные странные узоры необычной расцветки: броские голубые тона сочетались с лимонно-зелеными, сернисто-красными, черными и гранатовыми на обожженном белесом фоне цвета калиевой извести.

Неохотно отвернувшись от абстрактного гобелена, Малуф приблизился к внутренней двери. Он остановился, глядя на дверную панель, после чего поднял руку и постучал. Капитан прислушался — ничто не шелохнулось. Он постучал снова, настойчивее — но так же безрезультатно. Чтó это, однако? Ему послышалось? Какой-то шорох, какой-то намек на движение внутри?

Обнадеженный признаком жизни за дверью, Малуф постучал еще раз, еще громче. Изнутри послышался трагический стон человека, потревоженного посреди глубокого приятного сна.

И опять Малуф постучал. На этот раз из-за двери раздался заспанный, с трудом произносящий слова голос: «Кто там шумит? Еще не рассвело, имейте сострадание! Мне тоже полагается отдыхать».

«Где начальник космопорта? — громко спросил Малуф. — Почему он не на работе?»

«Всему свое время, — обиженно пробормотал обитатель управления. — Дайте собраться с мыслями».

Малуф приготовился ждать.

Шло время; Малуф снова стал беспокоиться. Он опять встал у двери и приподнял руку, чтобы постучать — но в тот же момент дверь распахнулась: взору капитана явился коренастый субъект в просторном оранжевом ночном халате, закрывавшем тучную фигуру от шеи до щиколоток. Часто моргая, субъект недовольно смотрел в лицо нарушителю тишины: «Я — начальник космопорта Освиг. Что вы тут расшумелись?»

«Я — капитан Малуф, владелец звездолета «Гликка». Мы прибыли ночью, несколько часов тому назад. Так как никто не позаботился нас встретить, после восхода солнца я решил проверить, не случилась ли с вами какая-нибудь беда. Мы доставили в Палактус тридцать два баллона кейзика. Они готовы к выгрузке, но предварительно мы должны получить плату за перевозку».

«Что вы мне голову морочите? — возмущенно заорал Освиг. — Доставка любых грузов в Палактус оплачивается перед отправкой, в Каксе на Бленкинсопе».

«Только не в данном случае. Баллоны ожидали дальнейшей перевозки и были погружены в Коро-Коро. Условия доставки недвусмысленно указаны в транспортной накладной».

Малуф передал Освигу документ; тот стал внимательно его просматривать.

«Обратите особое внимание на примечание, — вежливо порекомендовал Малуф. — Это дополнительное условие, в соответствии с которым оплата доставки груза должна быть произведена в течение трех суток. В случае несоблюдения этого условия команда моего судна может конфисковать груз и вылететь без дальнейших формальностей».

«Безобразие! — бормотал Освиг. — Я еще не проснулся толком, а вы уже торгуетесь. Подождите, мне придется официально заняться решением этого вопроса. Садитесь, устраивайтесь поудобнее». Начальник космопорта отступил во внутреннее помещение и захлопнул дверь.

Вместо того, чтобы принять приглашение Освига и сесть, капитан Малуф вернулся к изучению гобелена, висевшего на стене. Повторное рассмотрение этого шедевра произвело не меньшее впечатление, чем первое: качество вышивки и жгучие сочетания цветов пленяли воображение, а более внимательное рассмотрение узоров позволило выявить еще более сложные, искусно выполненные детали.

Внутренняя дверь сдвинулась в сторону; в проеме стоял Освиг, теперь нарядившийся в приличествующий его должности костюм — серую блузу, свободные белые брюки и белую кепку с небольшим черным козырьком, надвинутую на темные кудри начальственной головы. Вступив в управление, Освиг остановился, чтобы строго проинспектировать внешность капитана. Но как только он заметил интерес Малуфа к ковру, манеры начальника космопорта изменились: «А! Это экспериментальная панель — ее изготовила моя дочь, Треблинка. Ей двенадцать лет, но она уже умеет ткать первосортные ковры».

«Судя по всему, у нее выдающиеся способности», — похвалил Малуф.

«Вполне может быть! Но пора переходить к делу. Нужно торопиться. Прежде всего меня беспокоит транспорт — трех фургонов должно быть достаточно. Позвоню Докерлю на базу в Фароле. Если он не станет сидеть сложа руки, фургоны прибудут через три-четыре дня. Надеюсь, нам удастся застать лалланкаров врасплох — тогда все будет хорошо».

Начальник космопорта подошел к конторке и набрал номер на панели радиофона. Прозвучал сигнал, напоминавший звон колокольчика, после чего Освиг снова нажал на какие-то кнопки, сел и приготовился ждать.

Прошло несколько минут. Освиг постукивал пальцами по конторке и явно начинал терять терпение.

Наконец экран засветился; послышался тихий вежливый голос: «Вас слушает диспетчер караванов Докерль. Кто меня беспокоит с такой завидной настойчивостью?»

Ни продолжительное ожидание, ни язвительное приветствие Докерля не способствовали улучшению настроения Освига. Сгорбившись над микрофоном, толстяк разразился потоком распоряжений — настолько энергичным, что Докерль не успевал вставить ни слова. Только прервавшись, чтобы перевести дух, Освиг заметил, что экран радиофона погас.

Откинувшись на спинку стула и опустив уголки губ, начальник космопорта медленно повернулся лицом к Малуфу: «Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное? Это же не просто пренебрежение обязанностями, это намеренное оскорбление!» Раздраженно вскочив на ноги, Освиг снова вышел на середину комнаты: «Когда шмира не хватает, фургоны копошатся вокруг космопорта, как жуки-могильщики на трупе. А когда горшки полны шмиром и ковроплеты ухмыляются до ушей — куда пропали все фургоны, где они? В Низинах Мискиттера, в Сточном лагере, на Речных Шлюзах — или вообще где-нибудь на окраинах степи! Здесь, в Палактусе, можно только надеяться, что они соберут караван вумпов и прибудут через четыре дня». Освиг гневно качал головой.

«Вам следовало бы каким-то образом заставить их соблюдать правила обслуживания космопорта», — предположил Малуф.

«Мы — рыцари! У нас никто никого не заставляет! В старые добрые времена все шло как по маслу. Фургоны были приписаны к космопорту и увозили товары, как только их разгружали — лалланкары ничего не могли с этим поделать, грузы доставлялись по назначению и в срок. А теперь все полагаются на радиосвязь, понимаешь ли! Черт бы побрал все эти никому не нужные новшества! Если лалланкары подслушали мой вызов, они завалятся сюда на вумпах, умыкнут баллоны у меня из-под носа и вернутся восвояси, распевая издевательские частушки!»

«Это никуда не годится», — согласился Малуф.

Освиг мрачно кивнул.

Помолчав немного, Малуф осторожно заметил: «Во всем этом есть что-то загадочное. Настоящий парадокс, с моей точки зрения».

Начальника космопорта мало интересовали парадоксы Малуфа: «Вы родились и выросли на другой планете. Конечно, вас приводят в замешательство наши нравы и обычаи».

«Разумеется! Но даже с учетом всех различий в воспитании и мировоззрении остается необъяснимая тайна. Возможно, вы могли бы просветить меня по этому вопросу».

«Я не философ, — грубовато обронил Освиг. — У меня нет времени на праздные размышления».

«Не стану злоупотреблять вашим временем. Но этот вопрос может вас заинтересовать, так как он в какой-то мере вас касается».

«Раз уж вам так приспичило… — проворчал начальник космопорта. — Выкладывайте, в чем дело, и покончим с этим сразу».

«Благодарю вас. Ситуация такова: я познакомился с вами совсем недавно, но уже успел получить общее представление о вашем характере. Насколько я понимаю, вы — человек решительный и практичный, ни в коем случае не пугливый и не податливый, привыкший распоряжаться, а не повиноваться».

Освиг насмешливо хмыкнул: «Не стану вас разубеждать, но — ближе к делу — в чем заключается тайна?»

Малуф поднес ладонь ко лбу: «Как ни странно, мне только что пришла в голову возможная разгадка. Никакой тайны больше нет!»

Освиг с подозрением поглядывал на капитана: «Все это прекрасно и замечательно — возникает впечатление, что мы можем заняться делами без дальнейших проволочек. Но все-таки — в чем заключалась так называемая «тайна»?»

«Она возникла в связи с тем, что, будучи рационально мыслящим человеком, я никак не мог уяснить, по какой причине такой решительный человек, как вы, не мог бы предотвратить похищение баллонов. Но мне пришла в голову новая мысль, и загадка исчезла. Я понял, что лалланкары — свирепые сорвиголовы, натиску которых не может противостоять даже такой храбрец, как начальник космопорта Освиг, вынужденный позволять им безнаказанно грабить склады, пока он прячется в тайном убежище. Правильно ли я понимаю происходящее?»

«Неправильно! — громогласно заявил Освиг. — Вы ошибаетесь во всех отношениях и ничего не понимаете! Лалланкары — вредители и паразиты, а я — рыцарь Звездной Обители! Я действую совершенно независимо, руководствуясь только собственными соображениями, и сам определяю свою судьбу! На Звездной Обители нет никаких законов или указов. Даже пытаться как-либо контролировать лалланкаров означало бы поступиться основными принципами рыцарского достоинства». Широким жестом руки Освиг дал понять, что в дальнейшем обсуждении этой темы нет необходимости: «А теперь перейдем к вопросу о доставленном товаре. Вы упомянули, что привезли тридцать два баллона кейзика, и что они готовы к выгрузке?»

«Именно так! Кстати, что такое «кейзик», и в каких целях он используется? Я спрашиваю просто из любопытства».

«От того, из каких побуждений вы спрашиваете, фактические результаты ваших расспросов не изменятся ни на йоту», — язвительно откликнулся Освиг.

«Гм! — Малуф слегка задумался. — Рад слышать, что на странной планете, полной парадоксов, хотя бы парадоксальность остается неизменной».

«Вот еще! — пробормотал Освиг. — Даже если бы я подробно все объяснил, это не помогло бы вам понять больше, чем вы понимаете теперь».

Повернувшись на каблуках, начальник космопорта промаршировал к выходу, навстречу бледному утреннему свету. Малуф последовал за ним.

Освиг резко остановился, словно внезапно о чем-то вспомнил: «Как это не пришло мне в голову раньше! Ведь складских рабочих нет — все уехали на состязания в Боллингейские Колеи. Но это ничему не помешает — конечно же, ваша команда может сделать нам такое одолжение и выгрузить баллоны».

«Никаких проблем, — согласился капитан. — Мы нередко выполняем такие работы и можем сделать это снова. Стандартный сбор за разгрузку трюма — пятьдесят сольдо».

Потрясенный Освиг вскрикнул: «Как?! Меня не обманывает слух? Вы только что упомянули сумму в размере пятидесяти сольдо? У вас не осталось никакого представления о порядочности? Неужели человек, претендующий на честность и благородство, способен, не краснея, заниматься подобным вымогательством?»

Малуф примирительно поднял руку: «Позвольте мне ответить на ваши вопросы в том порядке, в котором они заданы. Да, уши вас не обманывают. Да, стоимость разгрузки трюма составляет пятьдесят сольдо. Да, я руководствуюсь нравственными принципами добросовестного астронавта-коммерсанта — немногочисленными, но находящими универсальное применение. И я могу объяснить, на каких основаниях за разгрузку взимается такая плата: слишком часто портовые чиновники просят нас сделать им одолжение, а затем кладут себе в карман сэкономленные таким образом деньги. Наш прейскурант способствует предотвращению таких злоупотреблений должностными полномочиями».

«Чушь собачья! — бушевал Освиг. — Какой-нибудь наивный новичок мог бы поверить вашим объяснениям и оправданиям, но только не я!» Начальник космопорта снова зашел в управление и поспешно направился к конторке. Открыв ящик, он схватил пачку розовых и голубых банкнот, не обращая внимания на то, что некоторые из них упали и разлетелись по полу. Потрясая деньгами перед лицом Малуфа, он прокричал: «Как видите, мне ничто не мешает уплатить ваш драгоценный сбор!»

«Меня интересует не столько обеспечение задолженности, сколько ее погашение наличными», — сказал капитан Малуф.

Освиг угрюмо отсчитал триста семьдесят пять сольдо: «Теперь вы довольны? Пусть ваша команда займется разгрузкой».

«Будет сделано».

2

Малуф и Освиг стояли в стороне, наблюдая за работами. Винго, находившийся в трюме, управлял стрелой подвесного подъемника, перемещая баллоны и опуская их на поле, покрытое утрамбованной травой, где их ожидали Мирон и Шватцендейл, приготовившие самоходные тележки. Выполняя указания начальника космопорта, они перевозили баллоны в дальний склад, который Освиг считал лучше защищенным от грабителей. Тем временем Монкриф, прогуливаясь по взлетному полю, присоединился к капитану и Освигу.

Романтический темперамент побуждал шарлатана к более или менее невинным полетам фантазии, развлекавшим его самого и, по его мнению, окружающих. В данном случае он решил представиться начальнику космопорта в преувеличенно цветистых выражениях: «Ваш покорный слуга — маэстро Марсель Монкриф, странствующий эрудит и корреспондент журнала «Галактический часовой» в бессрочной командировке».

Освиг смерил шарлатана недружелюбным взглядом, тогда как капитан Малуф насмешливо поднял брови.

Монкриф украсил выдумку дополнительными деталями: «Никаких определенных планов в отношении вашей планеты у меня нет, но я хотел бы, как обычно, собрать материал, достаточный для опубликования краткого обзора этого мира и его культуры. В справочниках, которыми я пользуюсь, упоминаются несколько удаленных селений, где еще сохранились древние обычаи. Если у меня останется свободное время, я хотел бы посетить пару таких селений, чтобы оценить поделки местных ремесленников и, возможно, сделать звукозапись одного или двух церемониальных гимнов».

Освиг презрительно фыркнул: «Справочники ввели вас в заблуждение. Рыцари Звездной Обители — кочевники. Никаких селений у нас нет, а самая впечатляющая музыка на нашей планете — многоэтажные ругательства ковроплетов, заметивших, что у них кончается шмир».

«Что такое «шмир»?»

«Связующий состав, служащий основной для ковров, — неохотно пояснил Освиг. — Он незаменим».

«Любопытно! Значит, в этих баллонах содержится шмир?»

«Конечно, нет! В баллонах кейзик — катализатор, необходимый для приготовления шмира».

Монкриф с улыбкой покачал головой: «Не подлежит сомнению, что вы умеете искусно жонглировать словами, но нарисованная вами картина слишком расплывчата. Привлекая внимание красочностью, она в то же время разочаровывает отсутствием деталей».

Освиг нахмурился: «Должен признаться, я в замешательстве. Не могли бы вы пояснить свои замечания?»

Немного помолчав, Монкриф ответил: «По сути дела, я хотел бы знать, как используется кейзик».

Начальник космопорта раздраженно повел плечами, но в конце концов решил удовлетворить любопытство репортера-самозванца хотя бы для того, чтобы продемонстрировать всю глубину невежества собеседника: «Как я уже упомянул, кейзик — один из ингредиентов шмира. Его перевозят в баллонах, потому что это вязкая темно-коричневая жидкость с неприятным запахом. На каждые полтораста литров шмира расходуется четверть литра кейзика».

«И кто приготовляет шмир? Особая каста посвященных, надо полагать?»

«Ничего подобного! Рыцари — однородная раса. У нас нет никаких каст — кроме, пожалуй, разбойников-лалланкаров».

«Так кто же приготовляет шмир?»

«Кто угодно! Моя дочь, Треблинка, прекрасно умеет готовить шмир».

«И как он приготовляется?»

«По стандартному рецепту. В чан вместимостью полтораста литров заливают семьдесят пять литров камеди, выжатой из зеленой травы, после чего в камедь добавляют тридцать восемь литров измельченной массы морских желудей, четыре с половиной килограмма воска, добытого из мочевых пузырей меренгов — он придает составу требуемую маслянистость — одиннадцать с половиной литров сгущенного отвара красных морских водорослей, кувшин эмалькового экстракта, почти четыре литра печного масла — в качестве добавочного растворителя — и четверть литра кейзика. Содержимое чана кипятят два часа на медленном огне, процеживают через сетчатый фильтр и отстаивают. Через неделю шмир готов».

«Чрезвычайно любопытно! — Монкриф взглянул на «Гликку», из трюма которой все еще выгружали баллоны. — Такое количество кейзика позволит вам практически утонуть в шмире! Как вы умудряетесь тратить столько катализатора?»

«Ничего удивительного в этом нет! — резко обронил Освиг. — Тридцати двух баллонов едва хватит. Любой ковроплет больше всего тревожится о том, как бы не опустел его горшок со шмиром».

«Но кому нужны ковры в таких количествах? — развел руками Монкриф. — По-моему, ваши ковроплеты просто одержимы своим ремеслом. Очевидный избыток их энергии можно было бы использовать гораздо эффективнее».

«Неужели? Что бы вы могли им предложить?»

Монкриф задумался, постукивая указательным пальцем по подбородку: «Ну, прежде всего, они могли бы построить пару настоящих городов, центров цивилизации с гостиницами для туристов, кафе и аркадами, где можно было бы демонстрировать и выгодно рекламировать лучшие ковры. Такова была бы прогрессивная социально-экономическая программа».

Освиг довольно долго молчал, неподвижно глядя в лицо шарлатану: «Совершенно очевидно, что вы пропитаны глубокими познаниями до мозга костей и в прошлом занимали почетную должность председателя комиссии профессоров кислых щей. Кроме того, за всю свою жизнь вы успели прочесть несколько книг. Тем не менее, каждый раз, когда вы рассуждаете о Звездной Обители, вы попадаете пальцем в небо, а ваши гипотезы и предложения годятся только меренгу под хвост».

Монкриф моргнул, но сохранил сценическое хладнокровие: «Внимательно учту ваши замечания. Вполне возможно, что они позволят мне лучше разобраться в нелепых обычаях местных жителей».

«Изучая местные обычаи, — отозвался Освиг, — не забывайте, что мы, рыцари Звездной Обители — кочевники. Мы блуждаем по степи куда глаза глядят, днем и ночью, под жгучими лучами солнца и в бледном зареве луны. На каждом шагу вумпа нашим взорам открываются новые горизонты; травы волнуются на ветру — по степи, как по глади морской, пробегает блестящая рябь. Порой на крыши тримбелей обрушивается ливень — но вумпам все равно, они бредут себе, переставляя шесть ног одну за другой. Внутри, в уютных бамбуковых светлицах, висят натянутые на рамы незаконченные ковры. Мирная, спокойная жизнь идет своим чередом — постольку, поскольку своевременно производится поставка кейзика. Но если лалланкары перехватывают очередную партию кейзика, горшки со шмиром пустеют, и ковроплеты начинают нервничать».

«Кто такие эти «лалланкары», и почему их терпят?»

Освиг сплюнул на траву: «О них не любят упоминать. Тем не менее, их невозможно игнорировать. Иногда отпрыск чрезмерно любвеобильных родителей становится юнцом, убежденным в том, что свет сошелся клином на его несравненной персоне. Он бредит наяву и вечно отлынивает, он ищет любой возможности побаловаться с девочками, не прилагая ни малейших усилий для того, чтобы следовать по рыцарскому пути. Никто не вмешивается, однако. Мы — рыцари, каждый из нас — хозяин своей судьбы! У такого самовлюбленного юнца нет настоящих друзей, но он проводит время в компании таких же отщепенцев, как он. Они мнят себя галантными сорвиголовами, унаследовавшими право срывать сладчайшие плоды древа жизни! Их излюбленное развлечение — перехватить партию кейзика; согласно предписаниям «рыцарского пути», добыча становится их имуществом. Каждый лалланкар объявляет себя владельцем баллона с кейзиком — а больше ему и не понадобится до скончания века.

Лалланкары собираются где-нибудь в общеизвестном месте — например, в Сточном лагере — и обменивают кейзик на товары и услуги. То, что остается после обмена, распределяется практически по жребию, причем даже такая случайная раздача кому попало лучше, чем никакая. Обеспечив себя таким образом, лалланкар занимается исключительно своими делами. Он украшает тримбель алыми атласными подушками и обмывает вумпа цветочной водой. Он набивает кладовую деликатесами, флягами ежевичного вина и редкостными сластями, приготовленными пищевым синтезатором. Он опоясывается голубым кушаком и отправляется на поиски отборных хорошеньких девушек, каковых он приглашает к себе в тримбель. Он усаживает девушку на подушку и наливает душистое зеленое вино в изящный стаканчик из резного бамбука. Через некоторое время он устраивает ей пиршество из диковинных яств, и так проходит вечер. Перед заходом солнца он демонстрирует ей кувшин с кейзиком и спрашивает, не может ли он принести ей в дар этот кувшин в знак своего пылкого расположения. Девушка принимает дар, радостно и благодарно. Тем временем вумп бредет по степи под меркнущим небом.

Вот таким образом. А в других местах ковроплеты выскребают из горшков последние остатки шмира. По всей степи, у каждого пресноводного пруда, на каждой прибрежной отмели, на каждом холме, где вумпы пасутся вокруг кочевого лагеря, ковроплеты поют одну и ту же песню — песню, полную скорби».

Немного помолчав, Монкриф спросил: «Разве нельзя как-нибудь изменить существующую систему, чтобы регулярно снабжать кейзиком несчастных, чьи горшки опустели?»

Освиг не проявил сочувствия: «Тридцать два баллона кейзика позволяют приготовить требуемое количество шмира, не больше и не меньше. Такова основа упорядоченного распределения кейзика».

«Ага! — воскликнул шарлатан; глаза его загорелись энтузиазмом. — Я нашел решение упомянутой вами проблемы!»

Освиг терпеливо вздохнул: «Очень хорошо! Будьте добры, разъясните сущность своей блестящей идеи».

«С удовольствием! Достаточно поставлять в Какс в два раза больше ковров, чем сейчас, а из Какса будут поставлять в два раза больше кейзика. Кейзик нужно разгружать в месте, надежно защищенном от лалланкаров — таково важнейшее условие. После этого кейзик будет распределяться с благородной щедростью, и песни ковроплетов повеселеют».

Монкриф отступил на шаг, с улыбкой ожидая аплодисментов.

«Поразительное предложение! — признал начальник космопорта. — Особенно с учетом его подразумеваемых предпосылок».

«Даже так? — улыбка сползла с лица Монкрифа, он приподнял бровь. — Почему вы так думаете?»

«Ваш план подразумевает, что рыцари степей — одичавшие болваны, — ответил Освиг. — И только совет инопланетного благодетеля может спасти их цивилизацию от неминуемой гибели».

«Хм! — Монкриф прокашлялся. — Должен признаться, от меня ускользает смысл ваших замечаний».

Освиг невозмутимо продолжал: «Ваши рекомендации неприменимы по нескольким причинам. Прежде всего, избыток посредственных ковров приведет к насыщению рынка и падению цен. Во-вторых, в связи с удвоением поставок кейзика потребуется удвоить объем других ингредиентов шмира, сбор которых связан с большими затратами труда и времени. В третьих, даже теперь многие призывают ограничить импорт кейзика десятью баллонами. В четвертых… но я уже, наверное, привел достаточные доводы. Короче говоря, ваша идея неосуществима».

Монкриф отвесил чопорный поклон: «В дальнейших разъяснениях нет необходимости. А теперь прошу меня извинить: неотложные дела требуют моего внимания». Развернувшись, шарлатан решительно направился к трапу «Гликки»; к тому времени разгрузка трюма уже закончилась.

Начальник космопорта повернулся к Малуфу: «Не могу ли я поинтересоваться, каков ваш следующий пункт назначения?»

«Мы везем товары в Какс».

«В таком случае — если вас это интересует — я мог бы предложить дополнительную партию груза для «Мономарха» в Каксе».

«Разумеется, это меня интересует».

«Мы хотели бы отправить четырнадцать ковров. Они закатаны в рулоны примерно двухметровой длины. В данный момент они находятся на складе в Торквальских Низинах. Я мог бы организовать их доставку в космопорт фургоном, но это заняло бы примерно две недели. Существует гораздо лучший способ.

Докерль прибудет сюда через три-четыре дня. Его сопровождает мой помощник, Зитцельман. Как только Докерль увезет баллоны с кейзиком, вы могли бы перелететь на «Гликке» в Торквальские Низины, где можно будет быстро перегрузить ковры в трюм. Стоимость перевозки будет оплачена предварительно по стандартным расценкам — в размере ста семидесяти пяти сольдо».

Малуф задумался: «Любопытно было бы знать, сколько вам платят за каждый ковер?»

Освиг с подозрением покосился на капитана, но ответил без колебаний: «Изготовляются ковры нескольких различных категорий. За ковер экспортного качества дают порядка трехсот сольдо. Время от времени мы нуждаемся в дополнительном специализированном оборудовании — например, в новом пищевом синтезаторе. В таких случаях мы поставляем дополнительный ковер, покрывающий стоимость такого заказа».

«И вы продаете ковры только «Мономарху»?»

«Таков порядок вещей, установившийся с незапамятных времен».

3

Вернувшись в салон «Гликки», капитан Малуф сообщил команде об изменении расписания: «Мы задержимся в Палактусе на несколько дней, пока начальник космопорта Освиг не передаст баллоны местному перевозчику. После этого мы перелетим в Торквальские Низины, чтобы загрузить ковры, отправляемые в Какс. Считайте, что у вас трехдневный отпуск!»

Монкриф шлепнул ладонью по столу и поднялся на ноги: «Очень своевременная задержка! Но у труппы Проныры Монкрифа никакого отпуска не будет! Я подготовил несколько новых номеров и надеюсь предложить их вниманию публики в Каксе. Они отличаются от нашей обычной программы, и нам следует тщательно подготовиться, так как в Каксе, насколько мне известно, преобладают своеобразные вкусы».

Шарлатан указал на пачку бумаг, лежавшую на столе: «Вот мои заметки. Предлагаю просмотреть их сейчас же. Возможно, мы еще успеем провести сегодня первую репетицию. Соберемся где-нибудь в сторонке — например, вокруг дивана в углу салона».

Монкриф направился к дивану. Пританцовывая на ходу, Фрук, Плук и Снук последовали за ним. Амазонки-клуты продолжали молчаливо сидеть, сардонически наблюдая за происходящим. Обменявшись несколькими ворчливыми фразами, однако, они тоже встали и присоединились к танцовщицам. Три девушки, как всегда неотразимые и скромные, опустились на софу; клуты презрительно прислонились к стене.

Монкриф разложил бумаги на столике перед диваном: «Вас может порадовать то обстоятельство, что в Каксе мы будем выступать в «Треванионе» — исключительно просторном и вместительном театре.

«Треванион» популярен не только среди обывателей-бленков, но и в кругах местной элиты. Люди приходят туда расслабиться и развлечься, публика часто шумит. Если представление ей нравится, исполнителей вознаграждают; если зрители скучают или раздражены, исполнителям немедленно дают об этом знать — и даже в этом случае актеры должны вести себя любезно! В «Треванионе» всем нам предстоит приобрести любопытный опыт. Так что возьмемся за работу.

Новые номера мало напоминают наш обычный репертуар, они задуманы с учетом предпочтений бленков. Первый номер — тропическая феерия. Девушки выступают в костюмах из зеленых перьев и в птичьих масках. Они сидят на ветках, сначала едва заметные на фоне буйной растительности, и напевают переливчатые мелодии, напоминающие птичью перекличку в лесу. Внезапно они изображают жестами ужас и замолкают. Из-за кулис доносится низкий рокочущий рев — скорее сотрясение воздуха, нежели звук. Девушки-птицы пытаются спрятаться поглубже в кронах деревьев. Рокот становится все громче и тяжелее: на сцене появляются раболовы: тяжеловесные существа в чугунных доспехах воинов-бугасков. Они обнаруживают девушек-птиц и расставляют свои ловушки. Но девушек так просто не обманешь — применяя всевозможные акробатические трюки, они ускользают из рук жадных охотников за рабами. В конечном счете раболовы сами попадаются в ловушки и повисают вниз головой под ветвями. Девушки-птицы в зеленых перьях исполняют злорадный кувыркающийся танец. Тем временем на сцене сгущаются сиреневые сумерки — и так заканчивается первый номер».

«Все это слишком сложно, — пробормотала Хунцель. — Кроме того, мне не нравится висеть вниз головой».

«Зрителям это понравится! — весело заверил ее Монкриф. — Во втором акте я намерен использовать традиционную постановку Загазига — по возможности, слегка модифицированную. Может быть, нам удастся вовлечь в нее нескольких смельчаков из зала. Гм. Вряд ли. Бленки известны осмотрительностью.

Так или иначе, в третьем акте я собираюсь попробовать поистине новаторский сценарий — простой, но призванный позабавить бленков, всегда готовых порезвиться». Шарлатан усмехнулся: «Они долго не забудут труппу Проныры Монкрифа!» Он поднял со столика пачку заметок: «Но теперь, сию минуту — птицы и охота на рабов в джунглях!»

Шарлатан стал раздавать аннотации к первому акту. Фрук, Плук и Снук взяли их, но клуты отмахнулись от бумаг и сложили руки на груди. «Можешь подтереться своими заметками!» — буркнула Хунцель.

Сиглаф обошлась без грубостей, но ее реакция была не менее однозначной: «Номера и представления не имеют значения. Мы здесь для того, чтобы получить наши деньги, больше ни для чего».

«Никаких уловок! Усмешки и подмигивания не помогут! — прибавила Хунцель. — Платите сполна, и дело с концом!»

Монкриф вздохнул: «В данный момент финансовое положение нашей труппы нельзя назвать устойчивым. Тем не менее, причины для предъявления ваших требований более или менее очевидны. Вы можете предъявить мне постатейный счет?»

«Счет не потребуется, — заявила Хунцель. — Рассчитать итоговую сумму можно следующим образом: мне и Сиглаф причитаются по шесть сольдо в день. За каждую из девушек — по четыре сольдо в день. В общей сложности оклад труппы составляет двадцать четыре сольдо в день или сто двадцать сольдо за пятидневную рабочую неделю. Мы прослужили вам три года. Таким образом, в итоге вы должны нам примерно восемнадцать тысяч сольдо».

Монкриф поднял брови — он был просто потрясен — и начал было что-то говорить, но Хунцель продолжала: «Если вычесть из этой суммы те деньги, которые вы нам уже выдали, и не учитывать время, проведенное в полетах, а также прочие мелкие расходы на содержание труппы, в итоге вы задолжали нам пятнадцать тысяч сольдо. Мы имеем право получить эти деньги и требуем немедленного расчета».

Монкриф вздохнул еще глубже: «Потрясающе! Вы просто высосали из пальца некую фантастическую цифру и голословно утверждаете, что она имеет какое-то отношение к действительности. Вынужден заявить, что это не так — я не согласен с вашими расчетами целиком и полностью! Если вы хотите, чтобы я серьезно рассмотрел ваш запрос, вам придется выставить мне точный подробный счет. Дальнейшие переговоры мы сможем вести только на основе такого счета».

«Никаких дальнейших переговоров не будет! — взорвалась Сиглаф. — Где наши деньги? Вы собираетесь платить или нет?»

«Вы предъявляете непомерные требования! Подготовьте аккуратный счет, и я, как минимум, внимательно его рассмотрю. Как я уже упомянул, в настоящее время труппа располагает очень скудными финансовыми средствами».

«Мы не хотим ничего слышать о ваших затруднениях! Мы хотим слышать шелест хрустящих банкнот и звон полновесных монет!»

Монкриф попытался сделать хорошую мину при плохой игре: «Давайте взглянем на дело с разумной точки зрения. Нельзя допустить, чтобы незначительное расхождение во мнениях нарушило все наши планы. Я рассчитываю на большой успех в Каксе, а для того, чтобы разделить этот успех, вам нужно приготовиться».

Сиглаф издала последовательность каркающих звуков, которую при желании можно было бы принять за смех: «Не будет никакого «успеха», и никакой труппы у вас нет! Если нам не заплатят, все мы покинем это судно, как только приземлимся в Каксе».

«Ну зачем же так говорить! — с укором обратился к ней Монкриф. — Если вы покинете звездолет, не получив деньги, вам придется просить милостыню на улице».

«О нас можете не беспокоиться! — сверкнув зубами, огрызнулась Хунцель. — Мы с девушками живо устроим прибыльное предприятие. Деньги потекут рекой».

Монкриф внезапно понял, на что намекали амазонки — у него отвисла челюсть. Шарлатан приглушенно выдавил: «Вы шутите! Это немыслимо, неприемлемо!»

«Приемлемо и мыслимо! — возразила Сиглаф. — Если нам не заплатят, нам придется пользоваться теми активами, какие останутся в нашем распоряжении. А вам придется смириться с неизбежностью».

Монкриф снова повысил голос: «Не позволю! Девушки останутся на борту «Гликки»!»

Сиглаф снова рассмеялась каркающим смехом: «Старый дурак! Если ты не заплатишь, в Каксе ты запоешь по-другому!»

«В Каксе девушки сойдут по трапу вместе с нами, — прибавила Хунцель. — Им ничего больше не остается — они обязаны слушаться, пока кто-нибудь их не выкупит. Таков кабальный договор, и закон на нашей стороне».

Монкриф изобразил самую обаятельную улыбку: «Разговоры такого рода никак не способствуют достижению соглашения». Оглянувшись, он сказал: «Вот идет капитан Малуф. Может быть, он поможет решению нашей проблемы».

«Капитан тут ни при чем! — прорычала Сиглаф. — Это не его дело».

«Все, что происходит на борту «Гликки» — его дело», — возразил Монкриф и жестом подозвал капитана. Тот подошел ближе.

Переводя взгляд с одного лица на другое, Малуф заметил: «Все вы чем-то расстроены. Возникли какие-то трудности?»

«Да, — признал Монкриф. — Мы в тупике. Ваш беспристрастный совет может оказаться полезным».

«Мой совет может не понравиться никому из вас. Тем не менее, если хотите, я готов рискнуть и выразить свое мнение».

Монкриф вкратце разъяснил сущность конфликта, стараясь сохранять по меньшей мере видимость объективности. Сиглаф и Хунцель вставили несколько более или менее язвительных замечаний, после чего три девушки тоже высказали свое отношение к происходящему.

Капитан присел на край софы и взглянул на столик: «Что это за бумаги?»

«Это мои заметки — сценарий нашей следующей программы», — объяснил Монкриф.

Малуф посмотрел вокруг: «Может ли кто-нибудь из вас предъявить документы, обосновывающие ваши претензии?»

«Нам не нужны никакие документы, — прорычала Хунцель. — Наши требования основаны на простом арифметическом расчете».

Малуф взглянул на Монкрифа: «А вы? Что вы можете предъявить?»

«Только некоторые расписки и квитанции — может быть, пару учетных ведомостей с указанием прибылей и расходов, связанных с представлениями, перечень инвентаря и несколько сценариев будущих программ. Впрочем, эти документы могут пролить свет на достойное сожаления финансовое положение труппы».

«Никто вас не просил проливать свет! — рявкнула Сиглаф. — Не наводите тень на плетень и заплатите все, что нам причитается!»

Капитан поднялся на ноги: «Могу дать только один совет: каждая сторона должна собрать всю имеющуюся у нее документацию — памятные записки, договоры, заметки о путевых расходах и все остальное, что может иметь отношение к делу — и тщательно подготовить как можно более подробный перечень предъявляемых требований. После этого мы сможем вернуться к переговорам — в любое удобное для вас время».

Сиглаф и Хунцель разочарованно поморщились и удалились к себе в каюту.

«Я — профессиональный антрепренер, известный изобретательностью и сценическими успехами. Я устраивал бесчисленные балаганные представления на фестивалях и ярмарках, не говоря уже о многом другом, но никогда не считал гроши и не вел бухгалтерские книги», — уныло развел руками Монкриф.

«Вам следует внимательно просмотреть все свои записи, — порекомендовал Малуф. — Одна цифра стóит десятка допущений и предположений».

Дальнейшим переговорам при посредничестве капитана воспрепятствовало неожиданное происшествие. Ночью неизвестные лица тихо и незаметно, как призраки, вынырнули из степных просторов. Собравшись у дальнего склада, они со знанием дела, быстро и бесшумно взломали дверь, вынесли тридцать два баллона с кейзиком и скрылись в высокой траве.

4

Проснувшись рано утром, Винго пошел прогуляться, захватив с собой камеру в надежде застать врасплох меренга, привлеченного любопытными запахами. Проходя мимо дальнего склада, стюард заметил признаки взлома, а также множество следов в смятой траве и удалявшуюся на северо-восток колею, оставленную колесами фургона.

Винго отчитался о своих наблюдениях перед Малуфом, и капитан поручил Мирону известить о происшедшем начальника космопорта.

Когда Мирон явился в управление Освига, тот поглощал завтрак — горячую кашу — запивая ее сладким чаем. Ситуация не требовала проявлять особый такт, и Мирон обошелся без вступлений: «Плохие новости! Кейзик стащили».

Освиг безразлично уставился на Мирона и неспешно поглотил остатки каши, после чего повернулся к радиофону.

Находясь рядом, Мирон слышал, как Докерль весело отозвался на вызов: «Слушаю!»

Голос Освига почти срывался от раздражения: «Вопреки моим указаниям, вы не поторопились и все еще не выехали в Палактус».

Докерль стал поспешно оправдываться: «Мы готовились в отъезду, но нам пришлось иметь дело с чрезвычайными обстоятельствами! Теперь все препятствия преодолены, и мы можем выехать с минуты на минуту!»

«Не трудитесь! — сухо сказал Освиг. — Лалланкары вас опередили. Кейзик пропал. Если вы не возражаете, позвольте мне критически отозваться о вашей безответственной склонности к бесконечным проволочкам — надеюсь, вы сами понимаете, что ваше поведение никоим образом не согласуется с заветами рыцарского пути!»

Когда Докерль дождался, наконец, возможности вставить замечание, он воскликнул: «Вместо того, чтобы обвинять меня в чем-то — то есть ни в чем, потому что я ничего не сделал — вы могли бы похвалить меня за предусмотрительность, так как я предотвратил бесполезную сумасшедшую гонку по степи! Тем самым я не только сэкономил время и деньги, но и позволил вам не оказаться в исключительно неудобном положении — но никакой благодарности от вас ожидать не приходится!»

Когда Мирон вернулся в салон «Гликки», капитан Малуф совещался с Винго и Шватцендейлом. Присоединившись к ним, Мирон с интересом прислушался к обсуждению.

«Никакого особенного риска нет, — говорил капитан, — а преимущества очевидны. Как вы думаете?»

«Нет возражений! — отозвался Шватцендейл. — Вполне осуществимый план».

«Я тоже так думаю», — поддержал его Винго.

«Тогда приготовьтесь — и за дело!»

Шватцендейл, Винго и Мирон спустили судовой автолет на утрамбованную траву. Забравшись в машину, они взлетели. Повсюду, до самого горизонта и за горизонт, простиралась бесконечная степь, ровная и одинаковая — если не считать неспешных волн, пробегавших по траве под порывами ветра.

Колея фургона лалланкаров вела на северо-восток. Автолет следовал над этой колеей на высоте примерно трехсот метров, и уже через полчаса впереди показался медленно бредущий караван из пяти вумпов — у каждого на широкой спине ютился небольшой коттедж с двумя верандами, спереди и сзади. Искусно изготовленные из бамбука крутые выпуклые крыши тримбелей были украшены прихотливо загнутыми вверх карнизами. На верандах никого не было — судя по всему, лалланкары отдыхали внутри, утомившись от ночных трудов праведных и последовавшей за ними пьянки.

Последний вумп каравана тянул за собой, на длинном веревочном канате, фургон, нагруженный баллонами с кейзиком.

Посоветовавшись на борту автолета, Шватцендейл, Винго и Мирон согласовали простую и прямолинейную стратегию.

Шватцендейл опустил машину так, чтобы она летела над самой травой, и приблизился к каравану сзади, почти уткнувшись носом в корму фургона. Мирон спрыгнул на смятую фургоном и вумпами траву, быстро обогнал фургон и перерезал канат острым ножом. Фургон остановился; конец каната упал на траву — громадное животное продолжало равнодушно тащить его за собой.

Мирон поспешил вернуться к автолету, пока какой-нибудь прыткий меренг не выскочил из травы и не схватил его за ногу.

Караван вумпов продолжал брести на северо-восток: лалланкары не заметили потерю своей добычи.

Шватцендейл связался с «Гликкой» и сообщил капитану о положении дел: «Судя по всему, лалланкары спят без задних ног! Их вумпы уже уходят за горизонт, вокруг все тихо и спокойно. Надо полагать, они не на шутку разозлятся, когда протрут глаза».

Уже через пятнадцать минут «Гликка» спустилась из неба и приземлилась у фургона.

Грузовой люк распахнулся, и баллоны переместили в трюм. «Гликка» воспарила над степью, вернулась в направлении Палактуса и опустилась на траву в полутора километрах от космического порта.

«Я не стал возвращаться в порт, — сообщил команде капитан Малуф, — потому что Освиг — человек с трудным характером и, кроме того, прирожденный рыцарь степей. Учитывая эти обстоятельства, я предпочел бы встретиться с ним здесь, а не у него в управлении».

Шватцендейл сомневался: «Ваши побуждения понятны — но придет ли Освиг к звездолету, если звездолет не идет к нему?»

«Посмотрим. В любом случае, теперь ты можешь заглянуть в портовое управление и пригласить Освига навестить нас на борту «Гликки»».

Как и ожидалось, Освиг упирался, но в конечном счете Шватцендейл уговорил его забраться в автолет и прилететь туда, где приземлилась «Гликка».

Малуф встретил Освига у трапа и провел его в салон. Они присели за небольшим круглым столиком в углу. Винго подал им чай и пирожные, но начальник космопорта игнорировал угощение.

«Зачем вы меня сюда привезли? Здесь ничего нет, кроме высокой травы! — возмущался Освиг. — Я привык заниматься делами у себя в управлении».

«Вот именно, — согласился Малуф. — Поэтому я и подумал, что будет лучше, если мы поговорим здесь».

«Как бы то ни было! Все это несущественно. Будьте добры объяснить назначение этого совещания».

«Прежде всего примите мои соболезнования по поводу пропажи баллонов».

Освиг пожал плечами: «Не беспокойтесь по этому поводу. Мы, рыцари Звездной Обители, невозмутимо выдерживаем удары судьбы. Что бы ни случилось, я продолжаю следовать по рыцарскому пути».

«Вас нисколько не огорчает кража баллонов?»

Освиг нахмурился: «Вы употребляете какие-то странные выражения. Само собой, я предпочел бы, чтобы кейзик распределялся уполномоченным должностным лицом — то есть мной. Тем не менее, как обычно, лалланкары умыкнули не принадлежащее им имущество. Теперь их вумпы бредут по степи к Девственному Роднику или в какое-нибудь другое популярное место отдыха. Там они обменяют кейзик и устроят оргию сибаритских безумств».

«К счастью, — отозвался Малуф, — я могу известить вас о том, что лалланкаров ожидают позор, гнев и разочарование, так как моя команда последовала за их караваном и отрезала канат, тянувший фургон с баллонами. Все баллоны — в трюме моего звездолета».

Некоторое время Освиг сидел молча, размышляя о сложившейся непредвиденной ситуации. Затем он проговорил, с трудом заставляя себя не нарушать правила вежливости: «И что вы теперь предлагаете? Надеюсь, кейзик будет передан тем, кому он принадлежит по праву?»

«Вполне возможно, — сказал Малуф. — В данный момент мы сами являемся законными хранителями этого груза, так как мы конфисковали его у безответственных грабителей. Тем не менее, на определенных условиях кейзик может быть снова передан вам».

«На каких условиях?» — ледяным тоном спросил начальник космопорта.

«Не буду играть с вами в прятки, — Малуф посмотрел Освигу в глаза. — Вы упомянули о том, что на складах Торквальских Низин пылятся сотни или даже тысячи готовых ковров».

«Кажется, я что-то такое говорил», — неохотно промямлил Освиг.

«Когда-нибудь эти ковры заплесневеют и сгниют. Какая это была бы потеря! Неужели вы хотите, чтобы сверкающие всеми цветами радуги шедевры исчезли навсегда, не послужив никакой полезной цели?»

«Хорошо вас понимаю — это была бы невосполнимая, трагическая утрата».

Малуф кивнул: «Пятьдесят или шестьдесят таких ковров могли бы послужить полезной цели, и никто никогда не заметил бы недостачи».

«Теоретически такая возможность существует, — осторожно сказал начальник космопорта, — если будут соблюдены некоторые… как бы это выразиться… приличия».

«Разумеется, само собой! — воскликнул капитан Малуф. — Мы прилетим в Торквальские Низины в любом случае, чтобы загрузить ковры, предназначенные для «Мономарха». Ковры можно будет переместить в трюм быстро и не привлекая особого внимания — особенно если мы будем производить загрузку сами, без лишних свидетелей».

«А кейзик?»

«Баллоны будут переданы вам на хранение в любом указанном вами месте».

«Ваши условия удовлетворительны», — уступил Освиг.

~