Вечером, когда уже начинало смеркаться, Шватцендейл опустил автолет на поле космодрома и отвез труппу Монкрифа, а также капитана Малуфа, Винго и Мирона, на посадочную площадку у северной стены «Треваниона».

Все они зашли в огромный театр. Монкриф и его исполнительницы направились в костюмерную, чтобы приготовиться к первому номеру, а команда «Гликки» нашла закулисную гостиную, упомянутую распорядителем Скеймом, и заняла кресла, позволявшие беспрепятственно наблюдать за происходящим на сцене.

Зал уже наполнялся начинавшими прибывать зрителями, стремившимися найти места получше. Некоторые завсегдатаи задерживались у прилавков, окаймлявших центральный проход в зал, чтобы купить свертки с жареными моллюсками, медовыми колбасками, палочками вяленой требухи и прочими деликатесами, призванными подкреплять их во время представления. Другие запасались продуктами иного свойства — тухлой рыбой, пакетами с дохлятиной и гнилыми фруктами, а также ведерками со слизью и экскрементами — чтобы вознаграждать по заслугам бездарных артистов. В особом погребе под театром хранились более чем достаточные резервы таких материалов.

Шло время. Люстры моргнули и стали блекнуть. Из высоко подвешенных громкоговорителей послышалась музыка: возгласы медных труб, звонкие переливы тарелок, дробь барабанов. Маршеобразная каденция закончилась тремя ударами низко гудящего гонга.

Прозвучал голос, гулко разносившийся по всему залу: «Сегодня в «Треванионе» — необычная программа! Выступают выдающиеся мастера со всех концов Ойкумены! В первом номере силурийцы выполнят достопримечательные упражнения — так называемые «извилистости». Вы не поверите своим глазам!»

Зал ответил жидковатыми аплодисментами.

Голос продолжал: «После того, как силурийцы завяжутся в узлы и развяжутся, Прюфелегрыз расскажет, как он избегает ловушек, расставленных его недостаточно прозорливой матушкой. Нашему любимцу По-По придется изрядно пошевелить мозгами! Как ему не стыдно вести себя так нехорошо?»

Этому объявлению зрители аплодировали с энтузиазмом.

«Затем нас познакомит с тремя номерами из своего обширного репертуара знаменитая межпланетная труппа Чародея Монкрифа, заслужившая признание во многих секторах Ойкумены!»

За машинальным коротким всплеском аплодисментов последовали несколько мяукающих возгласов, хрюканий и свистов.

Перечислив прочие номера, включенные в продолжительную вечернюю программу, конферансье объявил: «В связи с неувязками административного характера «Плюхошлепы» сегодня выступать не смогут — и не только сегодня, но и в ближайшем будущем».

Это известие было встречено возмущенным хором улюлюкающих голосов и громким свистом.

Привычный ко всему, конферансье продолжал: «А теперь — силурийцы и их головокружительные «извилистости»!»

Из левой кулисы на сцену выкатились шесть круглых серых рулонов; они по очереди остановились, каждый у своего шеста. Рулоны развернулись; каждый превратился в длинную фигуру, закутанную с ног до головы в серую ткань. По какому-то сигналу, незаметному для публики, серые фигуры обняли блестящие шесты и скользнули по ним вверх, к перекладинам. Они соединились в орнаментальную композицию, застывшую на несколько секунд, после чего композиция распалась — и начался первый этап «извилистостей».

Серые фигуры перемещались из стороны в сторону, вверх и вниз, вращаясь и кувыркаясь, образуя не поддающиеся запоминанию мимолетные орнаменты из тел, и в конечном счете вернулись к первоначальной застывшей композиции. Некоторое время они оставались в таком положении, но снова разлетелись в стороны, и последовал второй этап. Теперь фигуры двигались неспешно и ритмично, с судьбоносной решительностью, словно стараясь поведать какую-то ужасную тайну, но затем потихоньку восстановили исходную неподвижную конфигурацию.

В течение двадцати секунд фигуры не шевелились, а затем приступили к третьей стадии «извилистостей». Сочетания тел стали более определенными, но, тем не менее, приводили зрителей в замешательство, так как порой казалось, что на перекладинах вертятся четыре фигуры, а не шесть, а иногда их становилось восемь. Композиции постепенно усложнялись, но в конце концов хаотически рассыпались — все это вызывало странные, невыразимые словами эмоции. Фигуры бесшумно соскользнули с шестов, свернулись в рулоны и выкатились со сцены. Занавес опустился.

Несколько секунд зрители молча сидели и часто моргали; мало-помалу некоторые стали хлопать в ладоши — неуверенно и осторожно, словно не зная, чему именно они аплодируют.

Светильники разгорелись, чтобы публика стряхнула с себя оцепенение. Объявили короткий перерыв: желающие могли обновить запас закусок и напитков. Затем люстры снова погасли.

Из громкоговорителей разнесся голос конферансье: «Силурийцы смотались, наградив нас временным косоглазием. Это скоро пройдет — где-то неподалеку шныряет Прюфелегрыз По-По! Как всегда, ему не везет, но иногда даже ему удавалось одержать славную победу — например, когда ему поручили принести прюфели в подарок умирающему дедушке! Но, как правило, его авантюры заканчиваются трагически. По-По уже идет — слышите?»

В зале наступила тишина — зрители старались расслышать какие-нибудь признаки приближения Прюфелегрыза. Центральную часть сцены озарил расплывчатый круг мягкого света. Что-то появилось в щели между половинами занавеса — какой-то почти незаметный бугорок. Объект этот продолжал постепенно выдвигаться, и теперь можно было различить тихий хруст, напоминавший звуки, раздающиеся, когда крыса выскребает деревянную обшивку стены. Звуки становились все громче: «Крсст! Крсст! Крсст!»

Публика поняла наконец, что высунувшийся бугорок — не что иное, как нос, и по залу пробежал шорох радостного нетерпения. Занавес всколыхнулся, и в прореху выглянула круглая физиономия с пухлыми розовыми щеками, длинными гладкими волосами оттенка нюхательного табака и вздернутой кнопочкой носа. По-По дожевал и проглотил то, что держал во рту, после чего, лукаво подмигнув зрителям, отступил назад, и половины занавеса сомкнулись.

«По-По! По-По!» — топая ногами, вызывали клоуна зрители. Кто-то прокричал: «У нас карманы набиты прюфелями! Выходи, получай!»

Занавес распахнулся, и на сцену кувырком выскочил По-По — в свободной светло-коричневой рубахе и красновато-коричневых панталонах, расклешенных под коленями. Парень с заметным брюшком, он был на полголовы ниже среднего роста. На голове у него нахально торчала красная шапочка с помпоном, круглые, слегка выпученные глаза были широко расставлены. Исполнив странный короткий танец — что-то вроде карикатурного марша на месте — По-По остановился и принялся монотонно напевать дребезжащей скороговоркой:

«Я — По-По Прюфелегрыз, конкурент голодных крыс! Если прюфель вижу я — ухожу, его жуя! Где бы ты ни спрятал прюфли — под подушкой или в туфли — я разнюхаю мгновенно тайничок твой драгоценный! Взял я прюфельный горшок, сдвинул крышку на вершок — а в горшке, увы и ах, крыса с прюфелем в зубах! Надо было суп варить, мать родную накормить — я все прюфели стащил, суп из крысы ей сварил! И кому какое дело, что мамаша крысу съела?»

По-По вынул из кармана небольшой прюфель, высоко подкинул его в воздух, прытко подбежал и поймал его зубами.

«Вчера соседская черная собачка совершила преступление, — доверительно обратился он к публике. — Стащила мой отборный прюфель! Я взял дубинку и выследил ее — она унесла прюфель в кусты и с наслаждением его грызла! Ох уж и отколотил я ее! Живого места не оставил! А тут, смотрю — откуда ни возьмись, еще одна такая же черная собачка, с моим прюфелем в зубах! Оказывается, я колотил не ту собачку! Неважно — я тут же исправил ошибку, огрел по спине второго пса и отнял у него свой прюфель!» — По-По исполнил несколько па своего причудливого танца:

«Я — По-По Прюфелегрыз, конкурент голодных крыс! За версту я прюфли чую — все найду и все стащу я, отниму их у детей, беспардонный прохиндей! В подземелье под замкóм прячет прюфли скопидом — мне преграды нипочем, голод служит мне ключом! Привлеченный ароматом, подкрадусь я воровато и устрою пир горой в разоренной кладовой! Снизу вверх и сверху вниз, я — По-По Прюфелегрыз!»

Комик продолжал эпическое повествование о своих победах и поражениях, воспевая вкусовые качества несравненного корнеплода и прерывая частушки неуклюжими прыжками и взбрыкивающим танцем. Он попробовал сделать сальто-мортале, но неудачно приземлился и некоторое время стоял на голове, размахивая руками и ногами, пока у него из карманов сыпались прюфели. Наконец, опустившись на четвереньки, выпятив обширный зад и принюхиваясь, как собака, он принялся лихорадочно собирать разбросанные по сцене прюфели. Собрав все до единого и засунув последний в рот, он вприпрыжку скрылся за занавесом, заслужив взрыв аплодисментов.

Публика продолжала шуметь, вызывая популярного клоуна на бис. По-По вернулся на сцену и прошелся по ней колесом — зрители одобрительно свистели, топали ногами и улюлюкали. Комик снова убежал. Загорелись люстры, начался антракт; зрители выходили в фойе и возвращались с закусками.

В зале снова наступила темнота. Зазвучал гулкий голос конферансье: «По-По отвлекся важным делом — матушка подала ему полную миску отборных прюфлей. Уверен, что он скоро вернется, чтобы сообщить нам о своих новых злоключениях. Но теперь маэстро Монкриф и его замечательная труппа выступят с программой из трех экзотических номеров, чтобы познакомить нас с чудесной страной волшебства и красоты! Позвольте представить вам знаменитую труппу Чародея Монкрифа!»

После вульгарных глупостей клоуна По-По, основанных на повседневных реалиях местной жизни, публика не была готова приветствовать каких-то инопланетных гастролеров и не выразила особого энтузиазма.

Монкриф выступил на сцену; его приветливая внешность и любезные манеры не вызвали у зрителей никакой симпатии. Шарлатан надел элегантный костюм из черного бархата и серый плащ с каймой, расшитой узорами из алхимических символов. Когда он с улыбкой поклонился публике, из зала донеслись несколько мяукающих и тявкающих возгласов.

«Уважаемые горожане Какса и жители благородных возвышенностей и плодородных равнин Бленкинсопа! Мне почти нечего сказать — кроме того, что мы благодарны за возможность выступить в «Треванионе», несомненно одном из лучших и роскошнейших театров Ойкумены! Предлагаю вам приобрести опыт неповторимых переживаний, увидев своими глазами магическое представление труппы Чародея Монкрифа! Оно говорит за себя и не нуждается в лишних вступлениях. Не буду больше вас задерживать!» — Монкриф с достоинством поклонился и покинул сцену.

Публика, теперь уже в какой-то степени заинтересованная, отозвалась жидкими хлопками и приготовилась оценить чудеса, на которые намекнул антрепренер.

Занавес раздвинулся, открыв взорам тропические джунгли с голографической проекцией лиловых гор на заднем плане.

Первая сцена была исполнена безукоризненно, вплоть до ее мрачного, леденящего кровь финала. Некоторое время зрители сидели молча, по-видимому не совсем понимая, как им следует относиться к столь необычной фантасмагории, но в конце концов отреагировали осторожными аплодисментами.

Занавес снова раскрылся — теперь сцена изображала идиллический пасторальный ландшафт. Номер начался с танца нимф в коротких белых юбочках и закончился роковым отчаянным падением ожившей статуи в тростники.

Опустилась постепенно мутневшая пелена, скрывшая от глаз трагическую картину на лугу. Аплодисменты были негромкими — зрители опять же не были уверены в том, как надлежало реагировать на непривычное представление. Монкриф снова вышел на сцену, встал перед занавесом и поднял обе руки, словно призывая к тишине и так уже достаточно молчаливый зал:

«Мы предложили вашему вниманию два номера из нашей программы. Рад видеть, что наши творческие усилия не пропали даром. Что такое искусство? Это передача эмоций посредством применения символов, понятных как творцу, так и тем, кто воспринимает его творение. Не сомневаюсь, что бленки остро переживают эмоции, послужившие основой для нашей фантасмагорической сюиты!

Для того, чтобы отдать должное вашему вниманию и отпраздновать вашу восприимчивость, мы заменили третью сцену, которая могла бы вызвать у вас разочарование, своеобразным праздничным финалом, позволяющим наилучшим образом выразить наше искреннее восхищение бленками и вашей потрясающей цивилизацией! Мы посетили множество планет и познакомились со множеством самых разнообразных культур, но ни одна из них не произвела на нас такое глубокое впечатление, как культура Бленкинсопа!

Короче говоря, мы считаем, что обязаны выразить благодарность за ваше гостеприимство и за ваше благосклонное отношение к необычной программе. Надеемся приятно вас удивить — уверен, что вам надолго запомнится окончание нашего выступления!»

Монкриф повернулся к кулисе и подал знак. Появилась вся его труппа, теперь уже в обычных балаганных костюмах. «Ага! — воскликнул Монкриф. — Вот они, все тут как тут!» Обратившись к девушкам и клутам, он сказал: «Можете занять свои места. Всюду поспевайте, ничего не забывайте!»

Все исполнители, включая Монкрифа, спрыгнули на широкий плоский выступ авансцены. На этом уступе были расставлены через равные промежутки шесть пар массивных объектов, закрытых чехлами.

«А теперь — приготовились!» — скомандовал Монкриф. Каждая из трех девушек и двух амазонок встали у одной из зачехленных сдвоенных форм, а сам антрепренер подошел к шестой паре: «Внимание! Считаю до трех! Не зевайте, все должно быть сделано одновременно! Готовы? Раз!»

Все шестеро наклонились, сорвали чехлы и сбросили их на пол. В зал уставились дула двенадцати тяжелых гаубиц, закрытые фольгой и бантиками из розовых лент.

«Два!» — скомандовал Монкриф. Девушки и клуты, стоявшие между гаубицами, развели руки в стороны и прикоснулись к большим красным кнопкам на орудиях, справа и слева.

«Три!»

Двенадцать кнопок одновременно загорелись; орудия оглушительно выстрелили, и над партером вознесся фейерверк небольших снарядов. Но вместо сладостей, сувениров, фруктовых леденцов и надушенных конфетти, заряженных в гаубицы Монкрифом, на головы зрителей посыпались дохлая рыба, экскременты, обрывки кишок, гнилые фрукты и десятки других, не менее вонючих, липких и во всех отношениях оскорбительных мерзостей. Брызги некоторых зловонных жидкостей долетели до балконов нижнего яруса, что вызвало изумленные восклицания хуммеров. Только шимератам удалось избежать осквернения — впоследствии многие из них поздравляли друг друга с тем, что им посчастливилось присутствовать на таком единственном в своем роде спектакле.

В зале воцарилась странная глубокая тишина. Затем, мало-помалу, стали раздаваться выкрики, полные бешеной злобы, слившиеся в дикий, оглушительный рев. Зрители вставали, направляясь ко сцене.

Монкриф отреагировал мгновенно. «Наверх! — приказал он труппе. — Наверх и наружу!»

Девушкам и клутам не потребовались повторные указания. Они вскочили на сцену и убежали в гостиную за кулисами; Монкриф почти не отставал. На авансцену уже взбиралась первая волна обезумевших от ненависти бленков. Обернувшись, Монкриф успел заметить за кулисами с противоположной стороны сцены нескольких бородатых акробатов в кожаных штанах, потрясавших кулаками и торжествующе скаливших зубы. «Поистине, месть шлюхоплетов беспощадна!» — подумал шарлатан.

Труппа, Монкриф и команда «Гликки» выбежали на посадочную площадку и поспешно забрались в автолет. Шватцендейл поднял его в воздух, когда замызганные нечистотами бленки уже высыпали на стоянку — глядя вверх, вслед удаляющейся машине, они выкрикивали страшные угрозы и проклятия.

Вернувшись в космопорт, Шватцендейл и Мирон без проволочек подняли автолет в предназначенный для него отсек; все поднялись по трапу звездолета, и «Гликка» тут же взлетела.

Огни Какса померкли в ночной облачной дымке. «Гликка» вынырнула из этой пелены навстречу звездному небу и оставила Бленкинсоп далеко за кормой.

~