На безымянной планете не было времен года, климат никогда не менялся — по меньшей мере в одних и тех же широтах. В зоне экваториальных штилей, где морская поросль образовала вереницы и группы плавучих островов, каждый следующий день напоминал предыдущий, а о прошествии года можно было судить только благодаря наблюдениям за звездным небом. Несмотря на то, что островитяне не испытывали особой нужды в измерении течения времени, каждый день нумеровали, а каждый год называли в честь того или иного знаменательного события. Период продолжительностью двадцать два года называли «волной», и каждому такому периоду тоже присваивали порядковый номер. Таким образом, тот или иной день могли называть, например, триста сорок девятым днем «Года рекордного погружения Мальвинона» Десятой волны. Регистрация времени была почти исключительной прерогативой лихоимцев. Для большинства людей повседневная жизнь была такой же безупречно ясной, понятной и безмятежной, как полуденное синее море, поросшее островами.
Нападение Царя-Крагена на Транк пришлось на конец года, который впоследствии называли «Годом наказания Транка». Допускалось, что следующему году присвоят наименование «Года исхода инакомыслящих».
Дни следовали за днями, прошло уже почти полгода, но Баркван Блаздель не позволял притупиться памяти о своем похищении и напоминал себе о нем с неистощимой ненавистью. Каждый вечер сигнальные башни плавучих островов перемигивались, передавая очередное напоминание Блазделя: «Сохраняйте бдительность! Отщепенцами руководят энергичные злодеи! Они оскорбляют величие Царя-Крагена! Они презирают тех, кто соблюдает древние традиции — и в первую очередь заступников. Их необходимо наказать и научить смирению. Если они нападут — что вполне могут замышлять эти маньяки, обуреваемые манией величия — мы должны сбросить их в море! С этой целью формируются элитные дружины Царя-Крагена!»
На конклаве влиятельных лиц Блаздель выступил с настойчивой речью, приписывая мятежникам самые угрожающие намерения. Его горячо поддержали заступники, освобожденные мятежниками и вернувшиеся на Родные плоты.
«Хотим ли мы, чтобы нечестивый образ мыслей распространился повсюду? — гремел Баркван Блаздель. — Тысячу раз — нет! Элитные дружины Царя-Крагена, все как один, остановят вторжение мятежников и уничтожат их — или, если будет утверждена политика профилактических мер, сотрут с лица океана гнездо этой заразы!»
Неистовство Блазделя не вызвало резонанса у Имачо Фероксибуса, старейшины растратчиков с Четырехлистника. «Пусть живут! — ворчал он. — Я долго имел дело со многими из так называемых «мятежников» — вполне добропорядочными представителями высших каст. Совершенно очевидно, что они не планируют напасть на Родные плоты и захватить их. Абсурдное предположение! А если они нас не трогают, почему мы должны их тревожить? Никто не хочет утонуть, подчинившись такому безрассудному призыву».
Готовый взорваться Блаздель сдержался и терпеливо объяснил: «На самом деле проблема гораздо сложнее. Существует группа людей, сбежавшая, чтобы не платить Царю-Крагену причитающуюся дань. Если мы позволим им процветать, извлекая прибыль благодаря предательству, другие могут спросить себя: почему бы нам не сделать то же самое? Если грех убийства крагенов станет популярным развлечением толпы, куда денется должное почтение? Каковы последствия? Что будет с подчинением высшей власти?»
«Все это может быть и так, — заявил Промысл Дрингл, мастер-наперсточник с плота Многолюдный Фонд. — Тем не менее, на мой взгляд, в данном случае лекарство хуже болезни. Рискну сказать — пусть меня назовут еретиком — что выгоды высшей власти уже не соизмеримы с ценой, которую мы за них платим».
Шокированный Блаздель резко повернулся к Дринглу — его примеру последовали другие заступники: «Могу ли я поинтересоваться, что именно ты имеешь в виду?»
«Я имею в виду, что Царь-Краген ежедневно потребляет от шести до семи бушелей отборных губок. Верно, он отгоняет других крагенов от архипелага, но почему бы мы стали бояться меньших крагенов? Ты сам засвидетельствовал, что отщепенцы разработали эффективный метод уничтожения крагенов».
Блаздель произнес ледяным, угрожающим тоном: «Не могу не заметить, что твои замечания ничем не отличаются от нечестивого бреда инакомыслящих, каковых надлежит истребить!»
«Не надейся на мою помощь», — обронил Промысл Дрингл.
«И на мою тоже! — вмешался Имачо Фероксибус. — Должен заметить также, что до сих пор этот плот содержал одного заступника, а теперь их двое — не говоря уже о подразделениях головорезов в униформах, которых вы обучаете насилию».
«Мне очень жаль видеть, — тихо и печально сказал Баркван Блаздель, — что некогда успешный и способный поборник традиций внезапно опустился до разглагольствований, свидетельствующих о старческом слабоумии. Но продолжай, Имачо Фероксибус, говори! Будь уверен: мы выслушаем тебя с уважением, приличествующим твоему почтенному возрасту и — увы! — уходящей в прошлое блестящей карьере. Говори, мы слушаем!»
Фероксибус побагровел от ярости: «Велеречивый мерзавец! Если бы не мое отвращение к насилию, я запросто надавал бы тебе крепких тумаков, несмотря на мой почтенный возраст!»
Вскоре после этого конклав пришлось распустить.
Теперь в составе элитных дружин Царя-Крагена было не меньше тысячи человек. Их бараки и плацдарм находились на Транке, где никто так и не поселился после второго разрушения. Дружинники носили аккуратную униформу, напоминавшую церемониальные рясы заступников — черный спереди и белый сзади комбинезон с вышитой на груди эмблемой Царя-Крагена. На головах у них были шлемы из клееной оболочки морской поросли и кожи ковровой рыбы, обильно лакированные, с гребнем из блестящего спинного плавника серорыбицы. Дружинников вооружили пиками из высококачественных распрямленных прутьев с наконечниками из самой твердой стеблевой древесины, а также кинжалами сходного качества. Луков со стрелами у них не было только потому, что ни один из материалов, какие можно было найти на плотах, не отличался достаточной упругостью. Опробовали пращу для метания дротиков, но частота попаданий в мишень была настолько низкой, что от этой идеи отказались.
Несмотря на то, что среди дружинников попадались люди всех каст и гильдий, элитные дружины состояли главным образом из тех, чьи карьеры не продвигались достаточно быстро — или из тех, кто относился к труду с необычным отвращением. У других островитян дружинники вызывали смешанные чувства. Они возлагали дополнительное бремя на нормально функционирующую экономику плотов, так как потребляли большое количество пищи, а сами не производили ничего съестного. Тем временем размеры и аппетит Царя-Крагена, казалось, возрастали с каждым днем. Необходимость такой многочисленной армии — и вообще какой-либо армии — постоянно ставилась под сомнение. Немногие соглашались с утверждением заступников о том, что отщепенцы планировали нападение на Родные плоты.
И все же дружинники представляли собой впечатляющее, если и несколько зловещее зрелище, маршируя бригадами по двадцать человек с наискось торчащими копьями на плечах или — когда Царя-Крагена не было поблизости — соревнуясь в гребле на стремительно мчащихся новых кораклах, по двенадцать человек в каждом. Заступники, сомневавшиеся в намерениях Царя-Крагена, старались скрывать существование дружин от морского чудовища — хотя никто из них не считал, что он запретил бы такую организацию, если бы понимал ее цели.
Командовал дружинами Баркван Блаздель, носивший униформу еще более впечатляющую, чем форма элитных бойцов: наполовину черный, наполовину белый балахон, подвязанный на лодыжках, с пуговицами из полированной ядоскалки и пурпурными эполетами, изогнутыми наподобие жвал крагена, а также пурпурный гребенчатый шлем, имитирующий пасть Царя-Крагена, с торчащими в стороны щупальцами и жвалами самого устрашающего вида.
Дружины ежедневно тренировались: бегали, прыгали, бросали копья в манекены, заскакивали в лодки и выскакивали из них. Ежедневно они выслушивали наставления Блазделя, посвященные бесчестию мятежников и их отвратительным привычкам. Ежедневно бойцы совершали ритуальные обряды, выражавшие преклонение перед Царем-Крагеном, верность ему и неукоснительное послушание тем, кто заступался перед ним за людей. В частных беседах большинство влиятельных лиц выражали неодобрение такими военно-религиозными учениями, а Имачо Фероксибус приступил к подготовке официальных санкций, предназначенных ограничить деятельность дружин. Царь-Краген тут же появился у Четырехлистника — плота, где Фероксибус был старейшиной гильдии мусорщиков, и оставался в лагуне этого плота, пожирая губки с необычайной прожорливостью. Он практически обчистил шпалеры Четырехлистника; в конце концов отчаявшиеся обитатели этого плота уговорили Фероксибуса отказаться от своих намерений. Имачо Фероксибус разразился ужасными проклятиями в адрес Барквана Блазделя, его дружинников и — к ужасу присутствующих — самого Царя-Крагена. Высказавшись таким образом, он повернулся — обиженный судьбой чахлый старик — и медленно зашел в свою хижину.
Царь-Краген покинул лагуну Четырехлистника. Через три дня тело Имачо Фероксибуса нашли плавающим в лагуне — судя по всему, он совершил самоубийство, хотя многие отказывались этому верить и считали, что он спятил от горя и в безумии случайно забрел в воду. Кое-кто намекал на обстоятельства гораздо более мрачные, но никто не осмеливался оглашать такие подозрения во всеуслышание — так как, если они были справедливы, надлежало сделать соответствующие выводы.
Наступил день, когда, по мнению Барквана Блазделя, элитные дружинники достаточно подготовились к выполнению своего долга. По всему Транку разнеслось сообщение: «Через неделю!»
Через неделю, после захода солнца, все находившиеся на Транке напряглись в ожидании знаменательных событий. Блаздель, облаченный в роскошную униформу, обратился к бригадам, выстроившимся на озаренном факелами плацдарме.
«Храбрые бойцы непобедимых элитных дружин! Время настало! Отвратительные паразиты, заразившие другой архипелаг, создают угрозу, которую больше невозможно игнорировать. Даже на наших прекрасных плотах иные украдкой нашептывают крамолу, завидуя восточным нечестивым мятежникам! Мы обязаны наставить их на путь истинный, на путь соблюдения традиций! Наставить убеждением, если это возможно — или силой, если это необходимо! Знамения предвещают успех! Царь-Краген благосклонно разрешает нам пересечь его океан — ныне он отдыхает у Геликона. Посему — все по кораклам! Складывайте пики! Отчаливайте! Мы плывем на восток!»
Дружинники издали оглушительный хриплый клич. Кораклы живо загрузили; натренированные бойцы проворно вскочили в лодки и оттолкнули их от Транка. Весла погрузились в воду; с еще одним всеобщим гортанным кличем кораклы понеслись на восток.
Наступил рассвет; в воде, слегка взволнованной утренним бризом, отражалось серебристо-пепельное небо. Подняли большие сливово-синие квадратные паруса. Паруса надулись ветром; гребцы сложили весла. Элитные дружинники отдыхали. Девяносто лодок плыли по рассветному океану — длинные, низкобортные, выкрашенные в черный и красновато-лиловый цвета, с черно-белым изображением крагена, вышитым на каждом пузатом парусе. В каждом коракле сидели, пригнувшись, двенадцать человек в черно-белых комбинезонах и черных шлемах с шиповатыми гребнями.
Они плыли навстречу восходящему солнцу, слепящие лучи которого скрывали ожидавшую их флотилию. Когда наступил штиль и солнце уже поднялось по небосклону, флотилия эта была уже всего лишь в полукилометре на востоке: десять лодок необычной конструкции, в два раза длиннее кораклов, вмещавших по двенадцать человек — в каждой лодке сидели двадцать гребцов. Лодки ожидали противника строем, растянувшимся поперек курса дружинников. Центральная лодка, подгоняемая шестнадцатью веслами, приблизилась к флагманскому кораклу дружины. В ней на носу стоял Скляр Хаст.
Хаст позвал дружинников: «Кто вы такие и куда плывете?»
Баркван Блаздель поднялся на ноги: «Скляр Хаст! Ты посмел привести свой флот так близко к Родным плотам?»
«Мы отправились вам навстречу».
«Это ваше последнее плавание. Мы направляемся к Новым плотам, чтобы свершилось правосудие».
«Вернитесь! — сказал Хаст. — Предупреждаю вас! Если вы продвинетесь дальше, все вы умрете!»
Блаздель подал знак дружинникам в других кораклах: «Вперед! Пики наперевес! Возьмите их на абордаж — убивайте, захватывайте в плен!»
«Опомнитесь! — взревел Скляр Хаст. — Предупреждаю в последний раз, идиоты! Неужели вы думаете, что мы беспомощны? Возвращайтесь на Родные плоты и живите себе спокойно!»
Кораклы элитных дружинников рванулись вперед. Тот, в котором стоял Блаздель, отплыл в сторону — туда, откуда заступник мог наблюдать за битвой и командовать ею. Когда между нападающими и эмигрантами остались каких-нибудь тридцать метров, гребцы в ожидающих лодках неожиданно встали, поднимая луки с тетивами, изготовленными из прослоек головок крагенов. Они прицелились и выпустили стрелы с пылающими шарообразными наконечниками. Стрелы ударились в черные кораклы, по кораклам растеклось горящее масло.
Первый залп воспламенил двадцать черно-пурпурных кораклов. После второго загорелись сорок, после третьего — шестьдесят. Прутья и лакированная оболочка морской поросли горели, как трут; обезумевшие от страха дружинники бросались в море. Тридцать кораклов, еще державшихся на воде, рассыпались в стороны. Лодка Барквана Блазделя уже удирала — догнать ее не представлялось возможным.
Скляр Хаст подавил в себе всякую жалость и подал знак. Очередной залп огненных стрел воспламенил еще десять кораклов. Гордый флот черных кораклов элитной дружины Царя-Крагена был уничтожен с почти невероятной быстротой.
«Вперед! — приказал Хаст. — Еще один залп! Положим конец этому безумию раз и навсегда!»
Неохотно — так как дальнейшая атака уже казалась убийством беззащитных жертв — лучники обрушили на дружинников последний шквал горящих стрел. Теперь, потому что расстояние между лодками увеличилось — или потому что лучники целились уже не так старательно — воспламенились только восемь кораклов.
Вода кишела лихорадочно барахтающимися пловцами. По мере того, как пылающие кораклы распадались, из них вываливались коробы с запасами, и дружинники цеплялись за эти ящики.
Скляр Хаст отдал приказ; флотилия защитников Новых плотов отступила. Оставшиеся на плаву кораклы дружинников осторожно вернулись. Запасы и оружие выбросили за борт, чтобы уменьшить осадку; плавающих в море дружинников затаскивали в кораклы, не рассчитанные на такой вес и опустившиеся в воду почти до предела; другим пловцам бросали веревки.
Передвигаясь едва-едва, буксируя тех, кто не поместился на борту, перегруженные кораклы стали возвращаться к Транку.
Из девяноста гордо устремившихся в атаку черно-пурпурных кораклов на плаву остались не более двадцати.
Выжили пятьсот из тысячи элитных дружинников.
Прислушиваясь к подводному горну, Скляр Хаст не замечал признаков приближения Царя-Крагена. Он отдал приказ гребцам; флотилия Новых плотов последовала за остатками флота дружинников к Транку, и там поражение, понесенное униженным Баркваном Блазделем, стало окончательным: когда уцелевшие черные кораклы оказались в ста метрах от Транка, лодки мятежников подплыли ближе, и лучники выпустили еще два залпа огненных стрел, уничтожив оставшиеся кораклы дружины. Всем, в том числе Блазделю, пришлось проплыть самим последние сто метров до края плавучего острова.
На следующий день состоялся Всеобщий Собор на Смотрине. На этот раз никто не выступал с обычными многословными предварительными речами. На трибуну поднялся грузный блондин: Морзе Суин, бывший помощник Файрала Бервика, а теперь — арбитр Смотрины. Он говорил медленно, с расстановкой: «Вчера имела место ужасная трагедия — бесполезная, бессмысленна. Для того, чтобы разобраться в происшедшем, потребуется вся наша мудрость. Одно несомненно: упреки тщетны. Очевидно, что попытка напасть на Новые плоты оказалась дорогостоящей блажью, и что так называемой «элитной дружине» пора расстаться со своими претензиями, тщеславием или идеалами — как бы они их ни называли. Мне приходилось слышать и другие, не такие лестные отзывы об их побуждениях. Так или иначе, этим бездельникам пора снять униформы и вернуться к работе».
Баркван Блаздель вскочил и вопросил ледяным тоном: «Я не ослышался?»
Морзе Суин удивленно поднял брови: «Заступник! Будьте добры! Я говорю с трибуны. Когда я закончу, вы тоже сможете выступить».
«Не позволю тебе заниматься еретической болтовней! Я ожидал, что ты призовешь всех, кому дороги Родные плоты, целиком и полностью посвятить себя единственной цели, отныне заслуживающей внимания — абсолютному уничтожению мятежников!»
«Заступник, прошу вас сдерживаться. Я хотел бы продолжить выступление. Я придерживаюсь гораздо более умеренной точки зрения. Нам предстоит решать свои проблемы — пусть обитатели Новых плотов решают свои».
Блаздель не унимался: «Что, если они нападут на нас?»
«Они не проявили ни малейшего желания атаковать нас. Они защищались и нанесли тебе поражение. Если бы они хотели напасть, они никогда не позволили бы тебе вернуться на Транк с выжившими бойцами. Ты должен благодарить судьбу за то, что тебя оставили в живых, и приспособиться к действительности — такой, какова она есть. Лично я больше не желаю ничего слышать о подобных вылазках. Дружины следует распустить — пусть эти паразиты сами зарабатывают на жизнь. Таково мое мнение, и теперь я прошу собравшихся поддержать меня. Кто согласен?»
Согласие выразило преобладающее большинство слушателей.
«Кто против?»
На этот вопрос откликнулось гораздо меньшее число голосующих, но их реакция оказалась гораздо более эмоциональной. Негодующие крики испускали заступники и сами элитные дружинники, выстроившиеся, как на параде, в униформах и шлемах.
Морзе Суин кивнул большой тяжелой головой: «Собор вынес окончательное решение: тем не менее, желающие выступить теперь могут это сделать».
На трибуну поднялся Баркван Блаздель. Положив ладони на оградку, он обвел собравшихся мрачным, угрожающим взглядом: «Согласившиеся с позицией Морзе Суина сделали это, недостаточно разобравшись в ситуации. Вскоре я попрошу вас проголосовать снова.
Хотел бы подчеркнуть три обстоятельства.
Во-первых, постигшая нас вчера неудача не имеет существенного значения. Мы победим! В этом не может быть сомнений. Разве Царь-Краген не на нашей стороне? Мы понесли потери и отступили, это верно. Но понимаете ли вы, почему это случилось? Потому что на наших плотах — скорее всего даже среди присутствующих на Соборе сию минуту — завелись шпионы. Они тайком прокрались сюда, они среди нас! Какая невообразимая, извращенная безнравственность! Мы не ожидали серьезного сопротивления, когда отплывали — но шпионы предупредили противника! Мятежники уготовили подлую, жестокую засаду. Злодеи обрушили ливень огня на беззащитные кораклы! Наши утонувшие товарищи не останутся неотомщенными, уверяю вас! Правда ли это, собратья дружинники?»
Отряды бойцов в униформах страстно выкрикнули: «Правда!»
Баркван Блаздель снова обвел толпу медленным взором: «Морзе Суин упомянул о действительности. Но именно он не желает смотреть в лицо действительности. Царь-Краген относится к нам благосклонно, но теперь он разгневан. Он велик, он могуч! Мы не можем ему противостоять! Это он повелел дружинникам идти в атаку, дал им острые пики, сделанные из самых твердых стеблей, поддержал их благочестивое рвение! Элитные дружинники — истинные ортодоксы! Так же, как Царь-Краген, они терпеливы и благосклонны; так же, как Царю-Крагену, им невозможно сопротивляться! Им известна стезя добродетели, направляемая волей Царя-Крагена — они преодолеют любые препятствия! Когда элитный дружинник говорит, его устами глаголет воля Царя-Крагена! Не противьтесь, не возражайте, спешите подчиниться этой воле! Побойтесь острых пик и кинжалов дружинников, побойтесь самого великого и ужасного Царя-Крагена! Я, заступник и командующий элитной дружиной, заверяю вас в нелицеприятной «действительности» возникшей ситуации. Кому лучше знать?
Наступило время чрезвычайных мер! Все, как один, мы должны сосредоточить взоры на востоке, на плотах мятежников. Все обязаны ожесточиться, отказаться от ленивой, беззаботной жизни — до тех пор, пока мятежники не будут уничтожены, до тех пор, пока не закончится борьба за наше выживание!
В сложившейся чрезвычайной ситуации требуется сильная рука, один координирующий события ум — для того, чтобы все делалось достаточно эффективно. Я пытался отказаться от столь ответственного поста, но все настаивают на том, чтобы я возложил на себя это непосильное бремя. В связи с чем могу только смиренно заявить о своей готовности принести себя в жертву. Отныне я провозглашаю чрезвычайное положение и беру в свои руки бразды абсолютной власти. Мне было бы приятно знать, что мое решение пользуется единодушной поддержкой».
Дружинники и заступники разразились криками одобрения. Остальные либо застыли с каменными лицами, либо возмущенно бормотали.
«Благодарю вас! — сказал Блаздель. — Ваша единогласная поддержка надлежащим образом зарегистрирована. Собрание распущено. Сообразно с обстоятельствами, когда чрезвычайное положение закончится, я объявлю об этом и созову следующий Собор. А пока что все могут вернуться на родные плоты. Вскоре вы получите инструкции, которые позволят вам наилучшим образом исполнить волю Царя-Крагена».
Вне себя от гнева, Морзе Суин вскочил со скамьи: «Одну минуту! Ты сошел с ума? Это не допускается традициями! Ты не подсчитал голоса тех, кто тебя не поддерживает!»
Блаздель подал едва заметный знак стоявшей поблизости бригаде дружинников. Десять бойцов быстро подошли к Морзе Суину, подхватили его под локти и увели. Арбитр вырывался и пинался; один из дружинников ударил его по затылку рукоятью кинжала.
Баркван Блаздель безмятежно кивнул: «Пользуясь единодушной поддержкой, разумеется, я не нуждался в дальнейшем голосовании. Собор распущен».