Никто никогда не сумел измерить глубину океана. В шестидесяти-семидесяти метрах под водой — а глубже не могли нырять водолазы, нарезавшие стебли и собиравшие стручки — путаница стеблей морской поросли еще не кончалась. Некто Бен Мермен, вымогатель шестого поколения, человек одержимый и отчаянный, спустился на девяносто метров и видел в иссиня-черном сумраке стебли, пропадавшие в смутной бездне и словно сливавшиеся в перспективе в один необъятный ствол. Попытки промерить дно с помощью каната, утяжеленного мешком рубленых костей, оказались безуспешными. Каким образом, спрашивается, удерживались на дне такие длинные стебли? Иные предполагали, что поросль была древним растением, возникшим еще тогда, когда уровень воды был гораздо ниже. Другие считали, что дно океана постепенно опускалось; третьи довольствовались тем фактом, что такая способность была наследственной характеристикой морской поросли.
Из всех плотов Смотрина была крупнейшим и одним из первых населенных плавучих островов. Площадь центрального скопления поросли там составляла больше трех с половиной гектаров, а вокруг лагуны расположились больше тридцати островов поменьше. На Смотрине традиционно проводился — как правило, ежегодно — Всеобщий Собор. В нем участвовали активные и ответственные взрослые обитатели архипелага, в другое время редко отлучавшиеся от родных плотов — широко распространенное поверье гласило, что Царь-Краген не одобрял дальние плавания. Царь-Краген игнорировал кораклы махинаторов и плоты, груженые стеблями или прутьями, иногда пересекавшие проливы между плавучими островами, но время от времени топил лодки и кораклы, которым, по его мнению, нечего было делать вдали от дома. Кораклы, перевозившие участников Собора, он никогда не трогал, однако. Царь-Краген, судя по всему, знал о проведении Собора и нередко наблюдал за совещаниями с расстояния примерно четырехсот метров. То, каким образом Царь-Краген узнавал о происходящем, оставалось великой тайной. Кое-кто утверждал, что на каждом плоту жил человек, который только притворялся человеком, а внутренне был олицетворением Царя-Крагена. Согласно этому суеверию, благодаря такому «информатору» Царь-Краген знал о любых событиях на любом плоту.
На протяжении трех дней, предшествовавших Собору, сигнальные башни непрерывно перемигивались. О разрушении Транка сообщали во всех подробностях, так же как об обвинении Скляра Хаста арбитром Иксоном Мирексом и об опровержении этого обвинения Хастом. На каждом из плотов теперь велись напряженные дискуссии, в той или иной мере сопровождавшиеся ожесточенными конфликтами. Так как в большинстве случаев арбитр и заступник плота выступали против Хаста, невозможно было говорить о каком-либо организованном движении в его защиту.
Рано утром в день Собора, еще до того, как небо стало голубым, полные людей кораклы стали сновать между плотами. В числе первых пустившихся в путь были выжившие после катастрофы уроженцы Транка, в большинстве своем нашедшие убежище на Тразнеке и Бикле, а также обитатели Альмака и Сционы, крайних западных плотов.
Все утро кораклы плавали от одного плота к другому; вскоре после полудня первые группы участников Собора стали прибывать на Смотрину. Каждая группа демонстрировала отличительные эмблемы родного острова, а придававшие большое значение кастовой принадлежности носили также традиционные прически, таблички на лбу и продольные ленты на груди и на спине. Во всем остальном обитатели плотов одевались примерно одинаково: на них были рубахи и панталоны из грубого сукна, пряденого из волокон морской поросли, сандалии из кожи ковровой рыбы, церемониальные рукавицы и эполеты из блесток, вырезанных из сердцевины моллюсков полуживотного, полурастительного происхождения.
По мере прибытия народ собирался в знаменитой старой таверне «Смотрина», где посетители рассаживались за общим столом, подкрепляясь пивом, пыльцовым печеньем, перечной рыбой и маринованными палечниками, после чего расходились по участкам плота в соответствии с традиционными кастовыми различиями.
В центре плота возвышалась трибуна, окруженная скамьями — на них занимали места влиятельные лица: мастера гильдий, старейшины каст, арбитры и заступники. Любой желающий выступить мог в любое время занять трибуну, если его рекомендовал кто-нибудь из старейшин или мастеров. По традиции, прежде всего на Соборе слово предоставляли старейшинам, наставлявшим молодежь на путь профессионального мастерства и нравственной доблести. Так было и на этот раз. Через час после полудня на трибуну поднялся первый оратор — дородный пожилой поджигатель с плота Манделинда, уже открывавший таким же образом пять предыдущих Соборов. Он обращался за рекомендациями и автоматически получал их — к тому времени его пространные речи уже рассматривали как неизбежное зло. Взобравшись на трибуну, поджигатель начал говорить. У него был звучный, вибрирующий, далеко разносившийся голос, он выражался многословно, избитыми фразами, не содержавшими никаких достопримечательных наблюдений или выводов:
«Вот мы и встретились снова! Рад видеть вокруг столько лиц, которые за многие годы стали знакомыми и даже любимыми — хотя, увы, некоторых мы больше не увидим: тех, кто отлетел от нас в Иные Пределы, нередко безвременно, в том числе тех, кто понес наказание лишь несколько дней тому назад, когда навлек на себя гнев Царя-Крагена, вызывающего трепет у каждого из нас. Ужасные проступки спровоцировали могущество сей Фундаментальной Реальности — это не должно было случиться и никогда не случилось бы, если бы все мы подчинялись древним наставлениям. Почему бы мы стали презирать мудрость предков? Мудрость благородных героев, посмевших восстать против тирании безумных рабов! Они захватили Космический Корабль, перевозивший их туда, где они были обречены на жестокое заключение, и нашли убежище на нашей благословенной планете! Нашим предкам известны были преимущества порядка и дисциплины, они сформировали касты и назначили им профессии, соответствовавшие навыкам, усвоенным Первоплавателями, судя по всему, еще в Исходных Мирах. Именно поэтому махинаторам поручили выуживать рыбу из моря, наперсточникам — открывать и закрывать мишени сигнальных решеток, поджигателям, к числу каковых я с гордостью отношу себя — вить веревки, а из среды растратчиков вышли многие заступники, обеспечившие нам благоволение и защиту Царя-Крагена.
Подобное порождает подобное; характеристики передаются по наследству и оттачиваются. Почему же тогда наши касты распадаются и уступают место безалаберному смешению? Я взываю к сегодняшней молодежи: читайте Аналекты, изучайте экспонаты Музея, возобновляйте в себе приверженность системе, установленной предками! У нас нет более драгоценного наследия, нежели отождествление с кастовой принадлежностью!»
Старый поджигатель говорил в том же роде еще несколько минут. Его сменил еще один долгожитель — бывший наперсточник, пользовавшийся высокой репутацией и работавший, пока из-за помутнения в глазах он уже не мог отличить один символ от другого. Так же, как пожилой поджигатель, он призывал к благочестивой приверженности традиционной системе ценностей: «Я порицаю праздность нынешней молодежи! Мы превращаемся в расу лентяев! Нам повезло — Царь-Краген предохраняет нас от прожорливости меньших крагенов. Что, если тираны из космоса обнаружат нашу планету и снова захотят поработить нас? Как мы защитимся? Ныряя под плоты в надежде, что противники последуют за нами и утонут? Предлагаю сформировать на каждом плоту хорошо подготовленное ополчение, вооруженное дротиками и копьями, изготовленными из самых твердых, самых прочных стеблей!»
За дряхлым наперсточником последовал заступник плота Самбер, благочестиво предположивший, что в случае нападения тиранов из космоса Царь-Краген нанесет им незабываемый ущерб, и что перед лицом такого непреодолимого отпора тираны поспешно покинут планету в ужасе и никогда не вернутся. «Царь-Краген велик, Царь-Краген мудр и проявляет благосклонность, если никто не оскорбляет его достоинство так, как было сделано в ходе достойного сожаления инцидента на Транке, где самоуверенность нетерпимого вольнодумца и отщепенца привела к трагедии для большинства! — тут заступник смиренно опустил голову. — У меня нет такой привилегии, мне не подобает предлагать достойное наказание за упомянутое гнусное преступление. Но я хотел бы выйти за рамки этого конкретного правонарушения, чтобы указать на послужившее его причиной явление, а именно на показную дерзость некоторых, возомнивших себя вправе критиковать общепринятый уклад жизни, служивший нам верой и правдой на протяжении многих поколений...»
Наконец заступник спустился с трибуны. Его место занял угрюмый человек крепкого телосложения в обычной, ничем не примечательной одежде. «Меня зовут Скляр Хаст, — сказал он. — Я — тот самый «нетерпимый вольнодумец и отщепенец», о котором только что упомянул заступник. Я мог бы многое сказать, но красноречием не отличаюсь. Скажу прямо, начистоту. Царь-Краген — вовсе не мудрый и благосклонный защитник, каким его пытаются изобразить заступники. Царь-Краген — прожорливое чудовище, и с каждым годом становится все более чудовищным и прожорливым. Я пытался убить меньшего крагена, разрушавшего шпалеры. Каким-то образом Царь-Краген узнал о моих попытках и отреагировал на них с безумной злобой».
«Молчи! — кричали снизу заступники. — Стыд и позор!»
«Почему Царь-Краген обозлился на меня? В конце концов, он убивает меньших крагенов, когда замечает их поблизости. Все это просто, все это очевидно. Царь-Краген не хочет, чтобы люди убивали крагенов, потому что боится, что они попытаются убить его самого. Именно это я предлагаю сделать. Отбросим унизительное пресмыкательство перед морской тварью — сделаем все возможное, чтобы уничтожить Царя-Крагена!»
«Безответственный маньяк! Глупец! Неблагодарный нечестивец!» — восклицали заступники.
Скляр Хаст ждал, но протесты заступников не смолкали. Наконец Файрал Бервик, арбитр плота Смотрина, взошел на трибуну и поднял обе руки: «Тихо! Дайте Хасту говорить! Он на трибуне, он имеет право сказать все, что хочет».
«Почему мы должны выслушивать омерзительную ересь? — выкрикнул Семм Войдервег. — Этот человек разрушил Транк, а теперь внушает свое фанатическое безумие остальным!»
«Пусть внушает! — заявил Файрал Бервик. — Ты не обязан ему подчиняться».
Скляр Хаст сказал: «Конечно же, заступники сопротивляются тому, что я предлагаю. Их благополучие зависит от Царя-Крагена, причем они утверждают, что умеют каким-то образом сообщаться с ним. Может быть, умеют. Почему еще Царь-Краген приплыл бы к Транку в самый удачный для заступника момент? Это важное обстоятельство, я хотел бы его подчеркнуть. Если мы решим освободиться от тирании Царя-Крагена, заступники не должны знать о наших планах — иначе мы понесем лишний ущерб. В глубине души каждый из вас понимает, что я говорю правду. Царь-Краген — хитрая, ненасытная бестия, а мы — его рабы. Вы это знаете, но боитесь в этом признаться. Выступавшие раньше ссылались на наших предков, на людей, захвативших корабль тиранов, везущий их на каторжную планету. Что сделали ли бы предки на нашем месте? Подчинились бы прожорливому чудищу? Конечно, нет.
Как убить Царя-Крагена? С решением этого вопроса придется подождать, пока не будет заключено соглашение, пока мы не проявим желание действовать сообща — в любом случае, о наших методах и планах нельзя сообщать заступникам. Если кто-то из вас со мной согласен, дайте мне знать — время настало».
Хаст спустился с трибуны. На плоту наступило молчание. Лица застыли. Хаст смотрел по сторонам — никто не хотел встречаться с ним глазами.
На трибуну взобрался дородный Семм Войдервег: «Вы слышали, что сказал убийца. У него нет ни стыда ни совести. На Транке его осудили на смерть за злонамеренные преступления. Воспользовавшись обычаем, он потребовал, чтобы ему предоставили право говорить на Соборе. Ему предоставили такое право. Сознался ли он в своем ужасном преступлении? Скорбит ли он об огромной беде, постигшей Транк? Нет! Он разглагольствует о намерении совершать дальнейшие преступления! Он выходит за рамки всякой порядочности, поминая предков в попытке обосновать свои нечестивые предложения! Пусть Собор утвердит приговор, вынесенный на Транке — пусть каждый, кто чтит Царя-Крагена и пользуется преимуществами его недреманной бдительности, поднимут сжатые кулаки, требуя смерти преступнику!»
«Смерть!» — завопили заступники, поднимая сжатые кулаки. Но в большинстве своем слушатели не спешили следовать их примеру, они колебались. Глаза их бегали — многие с опаской поглядывали на море.
Войдервег разочарованно крутил головой: «Хорошо понимаю ваше нежелание применять насилие по отношению к ближнему, но в данном случае следует отбросить всякую щепетильность, — он протянул длинный белый палец, указывая на Хаста. — Неужели вы не видите, что этот человек — средоточие преступной, ничем не оправданной порочности? Позвольте пояснить. Как раз перед тем, как он совершил преступление, за которое его осудили, он совершил другое правонарушение против своего благодетеля и руководителя, мастера-наперсточника Зандера Рохана. Но его трусливая подлость, его попытка обманом победить в состязании с мастером-наперсточником и таким образом занять его должность была замечена арбитром Транка, Иксоном Мирексом — а также мной — и его план провалился».
Скляр Хаст взревел: «Как ты смеешь? Разве здесь, на Соборе, дозволяется откровенная клевета? Почему я должен терпеть подобные порочащие выдумки?»
«Ты можешь возразить, — сказал ему Файрал Бервик. — Это очень просто. Пусть заступник выскажется — после чего, если ты сможешь доказать, что он тебя оклеветал, клеветнику придется понести надлежащее наказание».
Войдервег отреагировал со всей серьезностью: «Хотел бы напомнить, что правда и клевета — разные вещи. Доказательством клеветы может служить только злонамеренное побуждение. А у меня нет и не может быть таких побуждений. Таким образом, я продолжаю...»
Но Хаст воззвал к арбитру Смотрины: «Прежде чем он продолжит, я хотел бы, чтобы вопрос о клевете был решен окончательно. Я желаю доказать, что этот человек обвиняет меня, руководствуясь личной ненавистью».
«Ты можешь это доказать?»
«Да, могу».
«Хорошо! — Файрал Бервик повернулся к Войдервегу. — Тебе придется подождать с дальнейшими замечаниями, пока не будет доказано или опровергнуто обвинение в клевете».
«Достаточно всего лишь заручиться свидетельством арбитра Мирекса, — возразил Войдервег. — Он подтвердит, что я ни в чем не исказил факты».
Файрал Бервик кивком разрешил Хасту выступить: «Если можешь, докажи, что тебя оклеветали».
Скляр Хаст указал на второго помощника-наперсточника, Вика Кейверби: «Будь так добр, подойди».
Кейверби, низкорослый субъект с волосами песочного оттенка и кривой физиономией — его сломанный нос был свернут на сторону — неохотно выступил вперед. Хаст сказал: «Войдервег утверждает, что я победил в состязании с мастером-наперсточником Роханом потому, что выучил заранее тексты упражнений, которые мы набирали во время состязания. Правда ли это?»
«Нет, неправда. Этого просто не может быть. Ученики тренировались, пользуясь текстами упражнений от первого до пятидесятого. Когда арбитр Мирекс выбирал упражнения для состязания, я принес хранившиеся в шкафу сложные тексты, не применявшиеся при обучении. Арбитр и заступник Войдервег сами выбрали эти тексты».
Скляр Хаст указал на арбитра Мирекса: «Правда это или нет?»
Иксон Мирекс глубоко вздохнул: «Правда, если рассматривать вопрос буквально. Но у тебя все равно была возможность заранее упражняться в наборе этих текстов».
«Такая же возможность была у мастера Рохана, — мрачно усмехнувшись, парировал Хаст. — Не говоря уже о том, что я ничего подобного не делал».
«Все понятно, — сухо заключил Файрал Бервик. — Но в том, что касается злонамеренного побуждения, послужившего причиной клеветы...»
Скляр Хаст указал кивком на Кейверби: «Он может объяснить и это».
Кейверби произнес — еще неохотнее, чем прежде: «Заступник Войдервег хотел жениться на дочери мастера-наперсточника. Сначала он обсудил это желание с мастером-наперсточником, и только потом — с самой Мерил Рохан. Я не мог не слышать, о чем они говорили. Мерил ему отказала наотрез. Заступник спросил, почему она так решила, и Мерил Рохан сказала, что намерена выйти замуж за первого помощника мастера-наперсточника, Скляра Хаста — если тот когда-нибудь начнет рассматривать ее как нечто большее, чем педаль машины для набора символов. Услышав эти слова, заступник Войдервег страшно разозлился».
«Вот еще! — воскликнул заметно покрасневший Войдервег. — Кто теперь распространяет клевету?»
Хаст обвел взглядом толпу. Его глаза встретились с глазами сидевшей среди слушателей Мерил Рохан. Та не стала ждать приглашения и поднялась на ноги: «Меня зовут Мерил Рохан. Второй помощник мастера-наперсточника дал, в целом и в общем, достоверные показания. В то время я намеревалась выйти замуж за Скляра Хаста».
Хаст повернулся к арбитру Смотрины: «Вот и доказательство».
«Ты достаточно убедительно обосновал обвинение. Я объявляю заступника Семма Войдервега виновным в клевете. Какого наказания требует Скляр Хаст?»
«Никакого. Это мелочь, не заслуживающая последствий. Я всего лишь хотел бы, чтобы на Соборе вопросы решались в зависимости от убедительности доводов, а не на основе не имеющих отношения к делу заявлений заступника Войдервега».
Файрал Бервик повернулся к Войдервегу: «Ты можешь продолжить выступление, но тебе придется воздержаться от дальнейшей клеветы».
«Я больше ничего не скажу, — глухо, напряженно отозвался Войдервег. — В конечном счете справедливость восторжествует». Он спустился с трибуны, прошествовал к скамье и уселся радом с арбитром Мирексом. Тот довольно-таки демонстративно отвернулся от него.
Высокий темноволосый человек в роскошной мантии, расшитой белыми, алыми и черными узорами, попросил допустить его на трибуну — Баркван Блаздель, заступник Смотрины. Он отличался трезвостью, непринужденностью и достоинством, придававшими его словам гораздо больше веса, чем излишнее возбуждение — возгласам Войдервега.
«Как признаёт сам обвиняемый, вопрос о клевете имеет лишь отдаленное отношение к делу, и я предлагаю полностью забыть о нем. Помимо некоторой неопределенности, вызванной этим вопросом, все совершенно ясно. Ситуация нелицеприятна — можно даже сказать, поразительно очевидна. Ковенант требует, чтобы полномочия по пресечению беспорядка на море предоставлялись Царю-Крагену. Скляр Хаст безрассудно, намеренно и сознательно нарушил Ковенант, что привело к гибели сорока трех мужчин и женщин. С этим невозможно спорить, — Баркван Блаздель презрительно пожал плечами. — Не хочется говорить о смертной казни, но придется. Поднимайте кулаки! Смерть Скляру Хасту!»
«Смерть!» — снова закричали заступники, высоко вытянув руки со сжатыми кулаками, поворачиваясь направо, налево и назад, призывая остальных присоединиться к ним.
Умеренный призыв Барквана Блазделя оказался более убедительным, нежели страстные обвинения Войдервега; тем не менее, присутствующие еще колебались — как если бы чувствовали, что не выслушали все, что можно было сказать по этому поводу.
Баркван Блаздель вопросительно наклонился над трибуной: «Как это понимать? Вы не желаете вынести приговор? Я не мог обосновать свою позицию яснее».
Файрал Бервик, арбитр Смотрины, поднялся на ноги: «Хотел бы напомнить Барквану Блазделю, что он уже дважды призывал вынести смертный приговор Скляру Хасту. Если он сделает это еще раз и снова не заручится поддержкой большинства, Скляр Хаст будет оправдан».
Блаздель озарил толпу улыбкой, повернулся, бросив быстрый, почти боязливый взгляд в сторону Хаста, и без дальнейших слов спустился с трибуны.
Теперь трибуна пустовала. Никто не желал выступить. Наконец сам Файрал Бервик поднялся по ступеням: плечистый седой человек со скуластой физиономией, ледяными голубыми глазами и коротко подстриженной седой бородой: «Скляр Хаст призывает убить Царя-Крагена. Семм Войдервег и Баркван Блаздель призывают убить Хаста. Скажу вам, что я думаю по этому поводу. Намерение убить Царя-Крагена вызывает у меня серьезные опасения. Намерение убить Хаста вызывает у меня сильнейшее отвращение. Не знаю, что делать. В связи с призывом Хаста, однако, прав он или нет, мы обязаны принять решение. Нужно внимательно, не торопясь рассмотреть все стороны возникшей проблемы».
Баркван Блаздель вскочил: «При всем моем уважении вынужден настаивать на том, чтобы рассматривалась исключительно степень вины Скляра Хаста в связи с трагедией, постигшей Транк».
Бервик коротко кивнул: «Мы соберемся снова через час».