Несмотря на драку — или, может быть, потому, что происшедшее уже казалось им невероятным, почти вытесненным из памяти эпизодом — большинство обитателей Транка решило вернуться на родной плот. Некоторые, донельзя огорченные обстоятельствами, временно устроились на других плавучих островах, в хижинах собратьев по касте или по гильдии; тем не менее, остальные осмелились вернуться на Транк, говоря себе: «Будь что будет!» Туда они поплыли, молча работая веслами кораклов, растирая синяки, промывая кровоподтеки, перевязывая раны и не глядя по сторонам — никто не хотел встречаться глазами с другом или соседом, которого они только что чуть не задушили.

Так они отправились в печальное плавание, когда уже сгущались серо-фиолетовые сумерки — мимо вереницы плотов, каждый из которых отличался неповторимой атмосферой или другими свойственными только ему особенностями: например, на плоту Омерж вошли в употребление характерные для его обитателей выражения, а искусную резьбу по стеблю можно было безошибочно распознать как работу мошенника с плота Лоймар. А теперь Транк был разрушен — единственный из всех плотов, только Транк. Этого было достаточно, чтобы слезы скорби и отчаяния наворачивались на глаза уроженцев Транка. Для них все изменилось, былая жизнь безвозвратно ушла в прошлое. Оскорбления могли забыться со временем, обида могла притупиться, но дружба уже никогда не стала бы такой непринужденной, как прежде, взаимное доверие никогда не стало бы безусловным и полным. Тем не менее Транк оставался их домом. Им больше некуда было податься.

На Транке они не нашли почти никакого утешения. От трети хижин остались одни щепки. Житница была уничтожена, вся драгоценная мука погибла. Некогда гордая сигнальная башня рухнула и развалилась на части. По всему плоту прослеживалась широкая просека разрушения — след, оставленный Царем-Крагеном.

На следующее утро после возвращения с Собора островитяне собирались группами и беспорядочно пытались работать, бросая искоса угрюмые молчаливые взгляды на тех, кого знали всю жизнь. К некоторому удивлению Хаста заступник Войдервег тоже вернулся на Транк, хотя его собственный коттедж был раздавлен Царем-Крагеном и теперь представлял собой груду разломанных прутьев и рваной оболочки. Семм Войдервег безутешно разглядывал этот мусор, подбирая или перемещая то одно, то другое, вытаскивая всякую утварь — горшок, ведро, предметы одежды — а также том Аналектов, насквозь промокший, когда его захлестнула волна из разлома в плоту. Почувствовав на себе взгляд Хаста, заступник раздраженно повел плечами и прошествовал к неповрежденному коттеджу арбитра Мирекса, в гостях у которого он поселился.

Тем временем Хаст приблизился к коттеджу покойного мастера-наперсточника, тоже разрушенному, хотя, пожалуй, в меньшей степени, чем жилище заступника. Мерил Рохан уже трудилась вовсю, разбирая обломки, откладывая в сторону еще пригодные к использованию прутья и куски лакированной оболочки. Скляр Хаст стал молча помогать ей — она не противилась.

Наконец Мерил нашла то, что искала — сохранившиеся под опрокинутым буфетом тома Мемуаров — шестьдесят одну книгу в гибких переплетах из кожи серорыбицы. Хаст сложил книги на скамье и прикрыл их большим куском оболочки на случай внезапного ливня. Мерил снова направилась было к развалинам хижины, но Скляр Хаст взял ее за руку и подвел к скамье. Она уселась без возражений; Хаст сел рядом с ней: «Мне не терпелось с тобой поговорить».

«Это меня не удивляет».

Ее сдержанность приводила Хаста в замешательство: чем было вызвано такое спокойствие? Любовью? Ненавистью? Безразличием? Фригидностью?

Девушка не преминула объяснить свое поведение: «Ты всегда вызывал у меня противоречивые чувства. Меня восхищает твоя энергия. Твоя решительность — даже, можно сказать, безжалостность — вызывает тревогу. Твои побуждения очевидны и делают тебе честь. Но твое безрассудство, твоя непредусмотрительность — не делают».

Скляр Хаст не мог не возразить: «При чем тут безрассудство? Как правило, я вполне предусмотрителен. Но в чрезвычайной ситуации приходится действовать, а не размышлять. Нерешительность приводит к провалу».

Мерил указала кивком на развалины коттеджа: «А как ты это называешь?»

«Это не провал. Это ущерб, несчастье, трагедия — но как этого можно было избежать? Допуская, конечно, что мы намерены освободиться от Царя-Крагена».

Мерил Рохан пожала плечами: «Не могу ответить на твой вопрос. Но решения, которые ты принимал один, должны были быть приняты всеми вместе».

«Нет! — упорствовал Хаст. — Чего мы добьемся и как быстро сможем реагировать, если нам придется совещаться каждый раз, когда нужно действовать? Подумай о возмущенных воплях Мирекса и Войдервега, о препятствиях, которые чинили они и, если уж на то пошло, твой отец! Ничего нельзя будет сделать, мы завязнем в спорах!»

Мерил Рохан беспокойно потирала и разминала руки. Наконец она сказала: «Хорошо. Это понятно. Кроме того, это согласуется с мемуаром Лестера Макмануса. Не помню цитату дословно, но он заметил, что все мы — люди, а так как большинство людей предпочитает стремиться к добру, мы постоянно ищем идеалы. Мы не хотим, чтобы наши поступки оставляли грязный след, и внутренне противимся действиям, в чем-то безнравственным».

«К сожалению, — произнес Хаст, — очень немногие поступки можно назвать идеально нравственными. Если речь не идет о пассивной бездеятельности — у меня нет определенного мнения по этому поводу. Но чем решительнее, чем энергичнее мы действуем, тем больше вероятность того, что эти действия нельзя будет назвать идеально нравственными».

Мерил усмехнулась: «Твои рассуждения напоминают мне о «принципе неопределенности», упомянутом в мемуаре ученого, Джеймса Брюне. Для меня, однако, этот принцип непостижим... Вполне может быть, что ты прав — с твоей точки зрения. Но ни в коем случае не с точки зрения Войдервега».

«Или Царя-Крагена».

Мерил кивнула, бледно улыбнувшись — и, глядя на нее, Хаст удивился тому, что ему вообще пришло в голову испытывать других девушек, потому что на всем плоту его на самом деле привлекала только одна. Он ненавязчиво изучал ее внешность, пытаясь понять, в чем именно заключалась такая привлекательность. Ее никак нельзя было назвать пышнотелой, хотя ее фигура, несомненно, отличалась женственностью. У Мерил было не такое красивое лицо, как у некоторых других девушек, но едва заметные неправильности и неожиданные тонкости, а также мимолетные выражения, то появлявшиеся, то исчезавшие на ее подвижном лице, завораживали сами по себе.

Теперь лицо Мерил стало задумчивым; она сидела, глядя на восточный морской горизонт, куда удалялись один за другим плавучие острова — вереницей, изгибавшейся к северу настолько, что можно было видеть все плоты: Тразнек, Бикл, Самбер, Эдельвайн, Зеленый Фонарь, Флёрной, Омерж, Квинкункс и Фей — последние сливались с дымкой горизонта, а дальнейшие выглядели уже не более чем сиренево-серыми пятнышками на поверхности темно-синего океана. Над вереницей плотов вздымалась огромная наковальня белого кучевого облака.

Скляр Хаст угадал кое-какие мысли девушки и глубоко вздохнул: «Да... это прекрасный мир. Если бы только в нем не было Царя-Крагена».

Она порывисто придвинулась к нему, взяла за руку: «На востоке и на западе есть другие плоты. Почему бы нам не отправиться туда и не оставить Царя-Крагена позади?»

Хаст угрюмо покачал головой: «Царь-Краген нас не пустит».

«Мы могли бы подождать, пока он не окажется далеко на западе, у Альмака или Сционы, и уплыть на восток. Он никогда об этом не узнает».

«Мы могли бы так сделать — и Царь-Краген остался бы владыкой наших плотов. Думаешь, Первоплаватели уступили бы ему таким образом?»

Мерил задумалась: «Не знаю... В конце концов, они бежали от тиранов — и не вернулись, чтобы отомстить им».

«У них не было выбора! Космический Корабль затонул».

Мерил покачала головой: «Они не хотели никому мстить. Сбежали и считали, что им повезло... Честно говоря, в Мемуарах столько мест, приводящих в замешательство! Там множество непонятных намеков и ссылок — особенно по поводу тиранов».

Скляр Хаст подобрал со скамьи составленный Мерил алфавитный указатель содержания Мемуаров, открыл его, пролистал несколько страниц. Рукописный текст с трудом поддавался прочтению — его глаза привыкли распознавать символы на решетках сигнальных башен — но он отыскал раздел под заголовком «Краген».

Заметив найденное им слово, Мерил сказала: «Ссылки на крагенов тоже трудно назвать недвусмысленными». Девушка быстро провела пальцем по указателю и открыла три тома Мемуаров: «Вот что пишет Элеанор Морзе. «Здесь все так мирно и безмятежно! Исключение составляет только одно довольно-таки кошмарное морское животное — рыба? Насекомое? Иглокожее? Классификация бессмысленна, разумеется. Мы решили называть его «крагеном»». Пол ван Блее пишет: «Можно сказать, что у нас осталась только одна азартная игра: мы следим за крагеном и делаем ставки, пытаясь угадать, кого из нас он сожрет первым. Мы замечали особей чудовищной величины, до шести-семи метров в длину. Неудивительно, что водные виды спорта здесь непопулярны!» Джеймс Брюне, ученый, сообщает: «Вчера Джо Камю загарпунил острой палкой мягкого молодого крагена, не больше полутора метров в длину. Из крагена сочилась синяя кровь — если это можно назвать кровью: она похожа на жидкость, текущую в сосудах земных лангустов и крабов. Интересно, свидетельствует ли это о сходстве внутреннего химического состава? Гемоглобин содержит железо, хлорофилл, магний и гемоцианин, а в синей крови лангуста много меди. Мощное животное, этот краген — и, могу поклясться, разумное». Вот примерно и все, что говорится о крагенах в Мемуарах».

Хаст кивнул: «Мне не дает покоя одна загадка: если заступники умеют связываться с крагеном — даже если они могут только вызывать его — как они это делают? С помощью мастера-наперсточника? Неужели рыба распознает какой-то особенный символ? Никогда не слышал, чтобы наперсточники вызывали крагенов».

«Я тоже», — довольно-таки недружелюбно отозвалась Мерил.

«Откуда тебе знать? — пожал плечами Хаст. — Ты не наперсточница».

«Я знаю, что отец никогда не вызывал Царя-Крагена к Транку».

«А Войдервег признался в том, что он это сделал. Но как?» Хаст поднялся на ноги, посмотрел вокруг: «Что ж, мне пора работать вместе со всеми». Он подождал несколько секунд, но Мерил не выразила никакой поддержки. «Может быть, тебе что-нибудь нужно? — спросил он наконец. — Не забывай, что я теперь — мастер-наперсточник, а ты находишься под моей защитой. Так что если тебе что-нибудь потребуется, обращайся ко мне».

Мерил Рохан неприязненно кивнула.

«Так ты выйдешь за меня замуж без испытания?» — почти робко спросил Хаст.

«Нет». Настроение девушки снова изменилось, она выглядела отчужденной. Хаст не понимал, почему. «Мне ничего не нужно, — прибавила Мерил. — Спасибо».

Скляр Хаст отвернулся и пошел помогать тем, кто разбирал остатки старой сигнальной башни. Он говорил себе: «Я действую слишком поспешно, слишком неуклюже». Зандер Рохан умер всего лишь несколько дней тому назад — Мерил еще не оправилась от горя и вряд ли интересовалась предложениями замужества.

Он заставил себя не думать о ней и присоединился к наперсточникам и разбойникам, собиравшим те остатки старой башни, какие еще могли пригодиться. Ломаные прутья и обрывки оболочки относили на мусорный плот, плававший в лагуне, и сжигали — таким образом следы разрушений вскоре исчезли.

Тем временем хулиганы подняли разорванную сеть и чинили ее. Задержавшись, чтобы понаблюдать за их работой, Хаст завязал разговор с лихоимцем Роджером Кельсо, прибывшим на Транк, руководствуясь собственными соображениями: «Что, если подвесить над лагуной сеть из толстых канатов? Представь себе: Царь-Краген заплывает в лагуну, ему не терпится нажраться. Сеть падает, Царь-Краген запутывается в ней...» — Хаст не закончил.

«И что дальше?» — с язвительной усмешкой поинтересовался Роджер Кельсо.

«Дальше? Можно крепко связать его, оттащить в открытое море и попрощаться с ним».

Кельсо кивнул: «Можно — в оптимальных условиях. Два препятствия, однако. Во-первых, жвала. Краген может легко раскусить сеть спереди, собрать другие части сети щупальцами поближе к пасти и освободиться. Во-вторых, заступники. Они увидят подвешенную сеть, догадаются о ее назначении и либо предупредят Царя, либо пригласят его приплыть и наказать преступников, замысливших с ним покончить».

Хаст безусловно согласился: «Какой бы способ мы ни придумали в конце концов, заступники ничего не должны об этом знать».

Мастер-разбойник, Ролло Барнак, слышал этот разговор и вмешался: «Я тоже думал о том, как можно было бы прикончить Царя. И мне пришло в голову одно приспособление, невинное на первый взгляд. Если все получится — имейте в виду, никаких гарантий не может быть — но если все пойдет по плану, Царя-Крагена можно убить. Прежде всего, однако, нельзя вызывать никаких подозрений у Войдервега».

«Очень любопытно! — заинтересовался Хаст. — Расскажи-ка, что за приспособление пришло тебе в голову?»

Ролло Барнак начал было говорить, но, заметив приближение арбитра Мирекса, заступника Войдервега и нескольких их единомышленников, придержал язык.

Арбитр Мирекс выступил от имени всей группы — четко выговаривая слова, уверенным и спокойным тоном; его обращение явно обсуждалось заранее и даже репетировалось: «Скляр Хаст, мы хотели бы поговорить с тобой — не обязательно как союзники, но по меньшей мере в духе компромисса».

Хаст недоверчиво кивнул: «Говорите».

«Ты не можешь не согласиться с тем, что хаос, разброд, разрушения и раздоры должны прекратиться полностью, раз и навсегда, что необходимо восстановить прежнее состояние и прежнюю репутацию плота Транк». Мирекс смотрел на Хаста, ожидая ответа.

«Продолжай», — сказал Хаст.

«Ты не ответил», — пожаловался Иксон Мирекс.

«А ты не задавал вопросов, — отозвался Скляр Хаст. — Ты всего лишь выступил с неким утверждением».

Мирекс раздраженно махнул рукой: «Ты согласен с тем, что я сказал?»

«Конечно, — сказал Хаст. — А ты ожидал, что я буду возражать?»

Мирекс пропустил вопрос мимо ушей: «Значит, мы не можем не сотрудничать. Нормальные условия существования нельзя восстановить, если каждый не приложит соответствующие усилия и... как бы это выразиться... не пойдет на определенные уступки». Он снова прервался, но Хаст опять не высказал никаких замечаний.

«По существу, абсурдно и парадоксально было бы предоставить тебе, с твоими фанатичными нетрадиционными взглядами, должность, пользующуюся большим влиянием и престижем. В интересах всего населения плота было бы, если бы ты добровольно отказался от этой должности».

«Неужели? А на какие уступки готовы пойти вы?»

«Мы договорились, что в том случае, если ты проявишь ответственность, сложишь с себя полномочия главы гильдии и при этом искренне и серьезно заявишь о своей приверженности традициям, мы забудем о твоих проступках и больше не будем вменять их тебе в вину».

«Подумать только, какое великодушие! — Скляр Хаст презрительно фыркнул. — Вы принимаете меня за блеющего морского барана?»

Иксон Мирекс коротко кивнул: «Мы опасались того, что ты ответишь подобным образом. Для нас насилие столь же отвратительно, как для любых других островитян, и поэтому мы не будем тебе угрожать. Но мы требуем, чтобы ты обязался никогда больше не совершать поступки, противоречащие традициям, никогда не брать на себя полномочия Царя-Крагена».

«Что, если я не возьму на себя такие обязательства?»

«Тогда мы попросим тебя покинуть Транк».

«И куда, по-вашему, я поплыву?»

Семм Войдервег больше не мог сдерживаться. Он указал дрожащим бледным пальцем на море: «Мы предлагаем тебе и твоим единомышленникам удалиться! Есть другие плоты — о них упоминается в Аналектах. Первоплаватели видели их, когда Космический Корабль спускался на планету. Живи на каком-нибудь другом плоту и дай нам жить так, как мы жили прежде. Оставь нас в покое!»

Губы Хаста покривились: «Как насчет Царя-Крагена? Похоже на то, что ты пренебрегаешь его полномочиями, предлагая мне плыть в открытое море. Вам так не кажется?»

«Если Царю-Крагену не понравится, что ты уплыл в открытое море, тебе придется самому с ним разбираться. Это не мое дело».

«Что, если Царь-Краген последует за нами к новому плоту и никогда не вернется к старым? Чем тогда будут заниматься заступники?»

Войдервег моргнул. Такая перспектива очевидно оказалась для него неожиданной: «Будь уверен, мы как-нибудь справимся, если эта проблема возникнет».

Скляр Хаст приготовился вернуться к работе: «Я не откажусь от своего права занять должность мастера-наперсточника. Я не беру на себя никаких обязательств, относящихся к поклонению Царю-Крагену. И не уплыву в открытое море».

Войдервег начал было говорить, но Иксон Мирекс поднял руку. «В чем тогда заключается твой план?» — спокойно спросил он.

Хаст долго смотрел на арбитра — в нем боролись противоречивые побуждения. Предусмотрительность и благоразумие требовали, чтобы он притворялся, соблюдал обычаи для вида или по меньшей мере проявлял внешнее безразличие, пока не придумает верный способ уничтожить Царя-Крагена. Но что, если попытка убить чудовище закончится неудачей? В таком случае Транк снова будет опустошен, и пострадают — может быть даже погибнут — люди, не желавшие иметь ничего общего с его проектом. Только справедливо было бы заранее объявить о своих намерениях и тем самым заранее предоставить возможность спастись тем, кто не одобрял его намерения.

Но такое предупреждение заставило бы Иксона Мирекса и Семма Войдервега постоянно держаться настороже, гарантировало бы их враждебность и, скорее всего, привело бы к их нежелательному вмешательству. Здравый смысл и логика вещей, необходимые любому разумному руководителю, подсказывали Хасту, что ему следовало притвориться и тем самым успокоить подозрения Мирекса и Войдервега. Что, если погибнут несколько невинных людей? Без этого не обходится ни одна битва. Скляр Хаст пытался придумать уклончивые фразы, способные умиротворить противников, но не сумел это сделать — от природы он неспособен был надеть подходящую маску и поэтому злился на себя.

«На вашем месте, — грубовато произнес он, — я покинул бы этот плот и держался подальше от него. Потому что здесь вполне возможны дальнейшие нарушения традиций, как вы их называете».

«В какой мере?» — сухо поинтересовался Мирекс.

«У меня еще нет никаких планов. И в любом случае я не стал бы вас о них извещать. Но теперь — вопреки разумной предусмотрительности — я предупредил вас».

Семм Войдервег опять хотел что-то сказать, но Мирекс снова призвал его к молчанию: «Вижу, что всякие попытки примирения между нами напрасны. Ты предупредил меня — я предупреждаю тебя в свою очередь. Любая попытка нападения на Царя-Крагена, любое оскорбление его достоинства будут рассматриваться как преступление, заслуживающее смертной казни. Таково мое распоряжение арбитра плота Транк! Ты восстановил себя против власти и величия традиций. Остерегись же! Твоя дерзость не сулит тебе ничего, кроме горя!»

Заговорил другой — Джиан Рекарго, старейшина растратчиков — исключительно учтивый, добропорядочный и всеми уважаемый человек: «Скляр Хаст! Неужели ты не сознаешь свою безответственность? Ты подвергаешь риску имущество и жизнь других людей, не желающих принимать участие в твоих безрассудных махинациях. У тебя нет ни стыда ни совести?»

«Я долго думал о сложившейся ситуации, — ответил Хаст. — И пришел к выводу, что в этом мире существует великое зло, и что привычка и страх настолько обременяют вполне достойных в других отношениях людей, таких, как ты, что вы подчиняетесь злу. Кто-то должен взять на себя огромный риск, даже если он угрожает другим. Это не безответственность — это тяжкое бремя, которое я предпочел бы на взваливать на себя. К такому решению пришел не я один — я не маньяк-одиночка. Многие трезвые и вполне ответственные люди считают, что Царю-Крагену необходимо нанести поражение. Почему бы вам не присоединиться к нам? Когда морское чудище будет уничтожено, все мы освободимся. Разве ради этого не стоит рискнуть? Мы сможем пользоваться океаном по своему усмотрению! Нам не нужно кормить прожорливую пасть! Да, заступники лишатся синекуры, им придется работать так же, как всем остальным — это приводит их в отчаяние. Поэтому они мне противятся. Но таково будущее, оно неизбежно!»

Джиан Рекарго молчал. Иксон Мирекс раздраженно подергивал бороду. На какое-то время наступила напряженная тишина. Семм Войдервег нетерпеливо уставился на своих единомышленников: «Почему вы не опровергнете эти нелепые фантазии?»

Джиан Рекарго отвернулся, глядя на лагуну. «Об этом нужно крепко подумать, — пробормотал он. — Не хотелось бы, чтобы кто-то подвергал сомнению мое мужество».

«Чепуха! — нервно отозвался арбитр Мирекс. — Прежде все было хорошо. Кому охота плавать по океану? И не так уж много губок съедает Царь-Краген — мы вполне можем позволить себе такую дань».

Войдервег взмахнул кулаком: «Все это не имеет отношения к делу! Мы говорим об отвратительной дерзости Скляра Хаста, о его нечестивом неуважении к великому Царю-Крагену!»

Джиан Рекарго развернулся на каблуках и медленно удалился. Войдервег продолжал гневно жестикулировать. Иксон Мирекс постоял некоторое время, задумчиво посматривая то на остатки сигнальной башни, то на лагуну, то на Хаста и тех, кто внимательно прислушивался к спору. Наконец арбитр неопределенно хмыкнул и прошествовал прочь.

Наперсточники и разбойники вернулись к работе. Скляр Хаст, вместе с Роджером Кельсо, стали совещаться в сторонке с Ролло Барнаком — они хотели знать, в чем заключался предлагаемый Барнаком способ уничтожения Царя-Крагена. Оба согласились с тем, что в подходящих условиях, если все будет сделано вовремя и если можно будет подыскать достаточно крепкие материалы, Царя-Крагена вполне можно было убить.