Асрубала отвели в камеру в подвале здания Судейской коллегии, где его охранял целый взвод. Через несколько дней судьи должны были вынести окончательный приговор. Юстициар Морлок заверил Мэйхака в том, что приговор будет безотлагательно приведен в исполнение. «Фарсанг» продолжал парить над Ромартом — на поверхности земли космический корабль мог подвергнуться нападению наемников из клана Урдов или других бандитов. Кроме того, радиолокатор «Фарсанга» постоянно следил за воздушным пространством над Ромартом. Если бы Асрубала освободили из заключения, и он попытался бы бежать на летательном аппарате, такая попытка была бы немедленно пресечена.

Всю неделю Мэйхак, Скирль и Джаро провели с Гарлетом, пытаясь преодолеть барьеры его подозрений.

Поведение Гарлета не поддавалось разумному объяснению. Для того, чтобы упростить свою жизнь, он согласился следовать нескольким указаниям, относившимся к одежде и бытовым привычкам, но в остальном замкнулся в себе и не обращал внимания на разговоры и вопросы, хотя время от времени задавал вопросы сам. С самого начала Гарлет дал ясно понять, что предпочитал находиться в обществе Скирли, а не в компании Мэйхака или Джаро. Разговоры Мэйхака наводили на него скуку, а Джаро он выслушивал с безразличием каменной стены.

Скирль пыталась научить Гарлета условностям и общепринятым привычкам повседневного существования. Гарлет слушал ее, демонстрируя показное терпение, и прилежно участвовал в практических демонстрациях навыков. Иногда казалось, что он тайком усмехается — но усмешка мгновенно исчезала, как только Скирль бросала на него взгляд. Девушка сомневалась в том, что какие-либо ее указания на самом деле проникали в его сознание.

Тем временем Джаро пытался научить брата основам чтения и счета. Он объяснял алфавит — то, как из букв составляются слова, и стандартные грамматические правила, принятые по всей Ойкумене. Гарлет безразлично слушал его. Когда Джаро положил перед ним лист бумаги и карандаш, попросив Гарлета скопировать алфавит, Гарлет нарисовал несколько закорючек, бросил карандаш на стол и откинулся на спинку стула.

«Учиться трудно, — сказал Джаро. — Но если ты хочешь научиться, тебе придется упражняться, пока ты не сможешь писать, не задумываясь».

«Не сомневаюсь, что ты прав, — отозвался Гарлет. — Но сегодня я уже достаточно упражнялся».

«Недостаточно! — возразил Джаро. — У нас еще ничего не получилось. Если ты хочешь учиться, я тебя научу. Если нет, я не стану терять время. Выбирай».

Гарлет задумался: «Не уверен, что это полезный навык». Он указал на большие буквы алфавита, аккуратно нарисованные Джаро: «Ты сам говоришь, что эти символы и текст, называемый «букварем» — наследие далекой древности. Это игра для скучных бездельников, которым больше нечем заняться».

«Отчасти это так, но не совсем так. Умение читать нередко полезно. Когда ты поймешь, что тебе следует научиться грамоте, дай мне знать, и мы возобновим занятия».

Однажды Скирль спросила Гарлета: «Для человека, просидевшего всю жизнь в одиночной камере, ты очень хорошо умеешь выражать свои мысли. Тебя кто-нибудь этому учил?»

Гарлет поджал губы: «Я сам учился. Старый Шим скучал и любил со мной болтать — ругая меня за какой-нибудь проступок, он рассуждал без остановки обо всем на свете, иногда несколько часов. Кроме того, я учился у Олега — тот читал нравоучения призракам. У него была странная манера с ними говорить — так, будто они его лучшие друзья. И я запоминал все, что слышал».

«Но никто не учил тебя читать?»

«Конечно, нет! Зачем? Я должен был вечно сидеть во мраке».

Скирль поежилась: «Ромарт меня пугает — я буду рада отсюда уехать».

Гарлет недовольно хмурился: «Тебе не нравится Ромарт?»

«На этот вопрос трудно ответить. Здесь великолепные дворцы — нигде ничего подобного не видела. Может быть, на Древней Земле есть сравнимая роскошь. А роумы... — Скирль прервалась, пытаясь как можно точнее определить свое отношение. — Не могу сказать, что они мне нравятся; в общем и в целом они тщеславны и лишены чувства юмора. Здесь я чувствую себя тревожно и неудобно. По ночам я плохо сплю — боюсь домовых. Короче говоря, чем скорее мы покинем Ромарт, тем лучше».

Гарлет раздраженно разрубил воздух ладонью: «Неправильно говоришь! Тебе нужно думать по-другому».

«Неужели? — Скирль одновременно хотелось смеяться и злиться; Гарлет часто вызывал у собеседников противоречивые побуждения. — Почему же?»

«Причины очевидны. Я не хочу уезжать из Ромарта, и тебе тоже придется здесь остаться, потому что я хочу, чтобы ты меня многому научила. Меня особенно интересует разница между женщинами и мужчинами. Ты можешь показать мне свое тело».

Скирль покачала головой: «Так делать не принято. Забудь о таких вещах. В любом случае, мы не останемся в Ромарте. Это решено. Тебе понравится путешествовать по другим мирам».

Уголки рта Гарлета опустились: «В других местах все по-другому. Об этом месте я уже кое-что узнал, оно начинает становиться настоящим».

«Рада слышать! Значит, ты приспосабливаешься».

«Может быть. Происходит кое-что еще, что гораздо важнее».

«В самом деле? Что именно?»

Гарлет ответил не сразу: «Вот что я могу сказать: силы, которыми я повелеваю в большом окружении, начинают возвращаться».

Скирль с недоумением смотрела на Гарлета. В самых загадочных его заявлениях иногда скрывалась своего рода внутренняя логика, но для ее постижения требовались некоторые усилия. Она сказала: «Твои слова не поддаются пониманию. О каких силах ты говоришь? О каком окружении?»

Гарлет с трудом подыскивал слова: «В подземелье я изучил и запомнил каждую пядь своей камеры, каждую поверхность, каждую выпуклость камня, каждую щербинку. То было темное окружение; следуя советам ях, я был его повелителем. Когда я поднялся сюда, темное окружение осталось под землей, и я больше ничем не повелевал. Теперь я в новом окружении, оно гораздо больше. Чтобы повелевать большим окружением, нужны новые силы. Они начинают возвращаться, потому что я принял такое решение».

«Любопытная идея!» — согласилась Скирль. Много раз она говорила себе не спорить с Гарлетом и снова нарушила это правило: «К сожалению, Гарлет, ты заблуждаешься. Ни теперь, ни в будущем ты не можешь ничем повелевать, кроме самого себя. Умения владеть собой, впрочем, вполне достаточно. В частности, ты не можешь повелевать мной, Джаро или Тоуном Мэйхаком. Будет гораздо лучше, если ты это поймешь как можно раньше. Не теряй время и силы на самообман!»

Гарлет вскочил на ноги: «Это ты заблуждаешься! Ты ничего не чувствуешь и знаешь только то, что я тебе сказал!» В его голосе внезапно появилась повелительная интонация: «На сегодня довольно болтовни! Теперь я хочу прогуляться, посмотреть на бульвары и проспекты — увидеть все, что можно увидеть».

Скирль не совсем понимала, как себя вести перед лицом внезапного приступа мании величия. «Можно было бы и прогуляться, конечно», — осторожно сказала она.

«Не «было бы» и не «можно», а здесь и сейчас! — топнул ногой Гарлет. — Пойдем!»

Скирль неохотно встала: «Что ж, пойдем — только нам нужно будет вернуться к обеду».

Они спустились с террасы дворца, прошлись по бульвару до моста и оказались на площади Гамбойе. Вместо того, чтобы идти дальше, Гарлет решил сесть за столик одного из кафе и наблюдать за прохожими. Скирль не возражала; они уселись в тени плакучего златолиста. Им подали чай и блюдце с хрустящим печеньем. Люди, проходившие по площади, однако, интересовали Гарлета гораздо больше печенья. Через некоторое время он указал на хорошенькую молодую женщину в сопровождении кавалера-щеголя: «Не понимаю. Почему они одеты по-другому?»

«Здесь давние традиции, — ответила Скирль. — Роумы одеваются по-разному, в зависимости от времени суток и ситуации. По сути дела, люди везде так делают, на какой бы планете ты не оказался».

«На эту женщину приятно смотреть, — заявил Гарлет. — Не могу отвести глаза от ее изящных движений. Я хотел бы к ней прикоснуться. Будь добра, позови ее, чтобы она к нам подошла».

Скирль рассмеялась: «Гарлет, опять ты говоришь глупости! То, что ты хочешь сделать, невежливо — барышня будет удивлена и рассержена. Разве ты забыл то, что я тебе говорила об этикете? Если ты хочешь, чтобы тебя уважали, чтобы с тобой вежливо обращались, тебе придется сдерживать такие побуждения».

Гарлет смерил собеседницу оценивающим взглядом: «На тебя тоже приятно смотреть. У тебя и у этой женщины есть что-то общее. Что именно, не могу определить».

«Это нормальное ощущение, — спокойно сказала Скирль. — Оно происходит от инстинкта продолжения рода и, как правило, приводит к появлению на свет детей».

«Каким образом?»

Скирль пришлось приступить к объяснению, в общих чертах, процесса воспроизведения потомства. «Об этом можно говорить очень долго, — начала она. — Существует множество различных обычаев и представлений, но все они требуют строгого соблюдения ритуалов».

«Ничего не знаю ни о каких ритуалах, — ворчал Гарлет. — Шим никогда о них не упоминал».

«Трудно было бы ожидать, чтобы гричкин рассуждал о таких вещах. Процесс, как правило, начинается с того, что мужчина и женщина испытывают взаимное влечение. Такое влечение называют «привязанностью», а иногда «любовью». Движимые этими эмоциями, мужчина и женщина могут заключить общественный контракт, именуемый «браком», хотя во многих случаях их совместное проживание не нуждается в формальной договоренности. В частности, Джаро не подписывал со мной никакого договора, но мы живем вместе. В таких условиях общепринятыми условностями разрешается использование мужчиной и женщиной, наедине, их половых органов в процессе так называемого «совокупления». Совокупление на людях считается неприличным и не допускается; такие вещи всегда делаются без присутствия посторонних».

Гарлет наклонился вперед, глаза его горели: «Расскажи подробнее о совокуплении! Как это делается?»

Напряженно выпрямившись на стуле, Скирль смотрела вдаль. Тщательно выбирая слова, она вкратце разъяснила процесс совокупления в самых общих и безличных терминах. Гарлет не скрывал живой интерес к этому вопросу, неотрывно глядя Скирли прямо в лицо. «Такова, — заключила Скирль, — обычная система воспроизведения потомства, характерная не только для людей, но и для многих других существ».

«Возникает впечатление, что это приятное времяпровождение, — заметил Гарлет. — Давай попробуем здесь и сейчас! Чем это место хуже любого другого?»

«Ты ошибаешься! — возбужденно возразила Скирль. — Такие вещи делаются только наедине!»

«Тогда давай вернемся во дворец и уединимся у меня в комнате. Если понадобится, мы можем позвать Фанчо, он нам поможет».

Скирль покачала головой: «Этим нельзя заниматься, нарушая правила. Джаро будет огорчен, если узнает, что я совокупляюсь с другими мужчинами, даже если это делается с помощью Фанчо».

Гарлет уставился на нее с осуждением: «Какое мне дело до Джаро и его огорчений? Он ничего не значит! Забудь о нем, и мы сразу займемся совокуплением, это интересно!»

Разрываемая несовместимыми стимулами веселья, раздражения и жалости, Скирль пыталась говорить самым сдержанным тоном: «Все не так просто. Меня объединяет с Джаро связь, подобная заключению брака, накладывающая взаимные обязательства. Такие обязательства необходимо выполнять».

Уже привставший было Гарлет опустился на стул. «Вот, так всегда! — процедил он сквозь зубы. — Всему мешает Джаро».

«Пора возвращаться в Карлеон, скоро обед», — напомнила Скирль и поднялась на ноги.

«Я не хочу обедать. Я останусь здесь».

«Как тебе угодно. Ты знаешь дорогу назад».

Скирль стала переходить площадь. Сначала Гарлет возмущенно смотрел ей в спину, после чего передумал и догнал ее. Они вернулись в Карлеон вместе — в полном молчании.