На следующее утро совестливость заставила Скирль забыть о неприятных предчувствиях, и она вышла с Гарлетом на террасу, чтобы продолжить разъяснение волновавших его вопросов. Они присели в расставленные под навесом садовые кресла. На этот раз Скирль решила рассказать Гарлету о происхождении человека на Древней Земле. Так как она сама интересовалась этой темой, Скирль оживилась и говорила с воодушевлением. Гарлет, казалось, заразился ее энтузиазмом и внимательно наклонился к ней. Обсуждая создателей мегалитов из Северо-западной Европы, Скирль вдруг обнаружила, что Гарлет гладит ее груди и собирается запустить руку в еще более интимное место. На какое-то мгновение она оцепенела, после чего вскочила, глядя на Гарлета сверху вниз. Лицо Гарлета расплылось в идиотской ухмылке.

«Гарлет! — ледяным тоном сказала ему Скирль. — Твое поведение недопустимо, оно нарушает этикет!»

Ухмылка сползла с лица Гарлета: «А в твоем поведении нет логики».

«Логика тут ни при чем! — вспылила девушка. — Ты ничего не понимаешь!»

«Неправда! Джаро прикасается к тебе, как хочет. Я его брат-близнец. Нелогично делать между нами искусственное разграничение. Джаро знает, что он передо мной в долгу, и не может возражать против того, чтобы я пользовался любыми его преимуществами».

Скирль заметила, что по террасе к ним приближались Мэйхак и Джаро. «Вот идет Джаро, — сказала она. — Спроси его, возражает ли он против твоего поведения».

Гарлет раздраженно повел плечами и отвернулся. Скирль обратилась к Джаро: «Гарлет считает, что в качестве твоего брата-близнеца он имеет право разделять с нами все преимущества совместного проживания, свойственные любовникам. Любое другое положение вещей он считает несправедливым».

«Гарлет, ты неправильно понимаешь ситуацию, — сказал Джаро. — Пожалуйста, не пытайся навязывать Скирли интимные отношения. Это очень огорчит нас обоих».

«Не вижу, какая между нами разница, — пробормотал Гарлет. — Ты просто снова хочешь мне помешать, вот и все».

«Это не так! Через пару лет, когда ты привыкнешь к обычаям новой жизни, ты поймешь, что я был прав. Тем временем, сдерживай эротические побуждения и не обижай Скирль. Ты должен по меньшей мере понимать, что так вести себя невежливо».

«Я понимаю тебя лучше, чем ты подозреваешь! О чем тут говорить?»

Джаро кивнул: «Говорить больше не о чем. Мы с отцом решили осмотреть какой-нибудь заброшенный дворец. Если хотите, можете к нам присоединиться».

«С радостью этим займусь, — с облегчением сказала Скирль. — Куда вы решили пойти?»

«Увидишь! Гарлет, ты с нами?»

«Нет. Я хочу сидеть в кафе на площади».

«Как тебе будет угодно. Но не приставай к женщинам — это может плохо кончиться».

Мэйхак, Джаро и Скирль полетели в аэромобиле на север, в Старый Ромарт, где высокие лесные деревья уже переходили в наступление на бывшие сады. Мэйхак приземлился на заднем дворе усадьбы, построенной из белого сиенита. Выйдя из машины, они убедились в том, что их оружие заряжено и находится под рукой — здесь водились призраки.

«Их трудно заметить, — сказал Мэйхак, — но они рядом. Днем мы в относительной безопасности, если не будем бродить в одиночку. Не упускайте друг друга из вида — здесь человек может зайти за угол и бесследно пропасть». Обращаясь к Скирли, он продолжал: «Мы с Джаро решили поживиться ничейным добром, а именно «книгами жизни» из библиотеки. Насколько мы знаем, они больше никому не принадлежат, и о них никто не беспокоится. Подозреваю, что на рынках Ойкумены за эти иллюстрированные антикварные жизнеописания могут заплатить хорошие деньги — особенно в том случае, если мы сохраним в тайне их источник».

«Гм! — подняла брови Скирль. — Не слишком подобающее для благородных кавалеров занятие».

«Рассматривай нас как коллекционеров древних произведений искусства, — улыбнулся Мэйхак. — В таком случае Джаро не будет особенно стыдиться, расхищая беспризорные библиотеки».

«А вы?»

«Я — старый космический бродяга. Мне неизвестно, что такое стыд».

Втроем они зашли во дворец и оказались в зале величественных пропорций — его убранство все еще более или менее сохранилось, хотя и покрылось толстым слоем пыли. Остановившись посреди зала, они прислушались, но уши различали только неосязаемое напряжение молчания.

Рядом с парадным залом находилась библиотека — помещение умеренных размеров, с тяжелым столом из полированного твердого дерева посередине. Полки, тянувшиеся вдоль стен, ломились от тяжелых томов в кожаных переплетах.

Джаро случайно выбрал и положил на столе пару книг. На черных переплетах, все еще мягких, были выдавлены изощренные цветочные орнаменты; от обложек исходил приятный аромат воска с консервирующими добавками.

Джаро смахнул пыль с одной книги и осторожно открыл ее. Страницы, покрытые каллиграфическим текстом, перемежались детальными зарисовками в витиеватых рамках, выполненными тонким пером и разноцветными чернилами. На иллюстрациях изображались пейзажи, интерьеры, портреты, а также различные занятия и развлечения роумов в старинных нарядах — по мнению Джаро, автор отличался несомненным талантом и в совершенстве владел техникой рисования. Текст, однако, выведенный архаическими символами, не поддавался его пониманию.

Мэйхак стоял рядом, глядя на страницы по мере того, как их перелистывал Джаро. «Никто больше не создает такие книги, — заметил он. — Этот обычай прекратился в «смутные времена», когда закончился расцвет цивилизации роумов».

Мэйхак рассматривал тщательную зарисовку сцены в саду: молодой человек в белом кафтане и синих панталонах улыбался, глядя сверху вниз на темноволосую девочку восьми или девяти лет от роду. Мэйхак прочел про себя сопровождавший иллюстрацию текст и указал на фигуру юноши: «Это автор книги. Его звали Тобри дин-Метьюн. В наши дни этот клан больше не существует. А эта девочка — его кузина Тиссия. Тобри называл ее «Тисси» — все родственники называли ее этим уменьшительным именем. Тобри всю жизнь занимался составлением этой книги. Надо полагать, Тиссия тоже оставила после себя книгу жизни».

«Было бы любопытно сравнить их книги», — размышлял вслух Джаро. Он с любопытством изучал лицо Тобри дин-Метьюна: «Довольно приятная физиономия. Проницательная, но, пожалуй, слишком нежная и чувствительная».

«Таким он себя представлял. Портрет может соответствовать действительности — или несколько идеализированному внутреннему представлению. Как бы то ни было, это не имеет значения. Эта книга — изложение представлений Тобри, сокровищница его любимых тайн, наблюдений и гипотез. Он хотел запечатлеть тот факт, что появился на свет и прожил целую жизнь, что ему были известны благородные чувства и мгновения возвышенной радости. Мы заглядываем в душу Тобри — возможно, впервые с тех пор, как он закрыл последнюю страницу, приложив к ней свою печать».

Джаро перелистывал страницы: молодой человек Тобри постепенно взрослел.

«Этой книге две с половиной тысячи лет! — сказал Мэйхак. — Может быть, даже больше. Антиквары-роумы могли бы определить дату с точностью до года, глядя на костюмы изображенных персонажей — особенно на обувь и, конечно же, на модные женские платья».

Джаро задержался, рассматривая еще одну иллюстрацию, выполненную даже тщательнее предыдущей. Тобри стоял на опушке леса, поставив ногу на бревно. Он играл на щипковом струнном инструменте, похожем на ребек или лютню, аккомпанируя трем девушкам в коротких платьях из полупрозрачного белого муслина, взявшихся за руки и танцевавших хороводом. Тобри превратился в бледного кавалера с тонкими чертами лица, обрамленного кудрявыми каштановыми локонами. Он сосредоточенно прислушивался, явно наслаждаясь звуками, исходящими из-под его пальцев. Лицо его свидетельствовало о прихотливом, но в то же время суровом характере, скорее замкнутом, нежели откровенном. На соседней странице Тобри запечатлел нечто вроде формулировки своих принципов или системы ценностей. Прищурившись и водя пальцем по строкам, Мэйхак прочел:

«Эти слова начертаны мной, Тобри дин-Метьюном — тем единственным, тем неповторимым, чем я был и что я есть. Мои качества превосходны; к их числу относятся добродетель, благородство, богатое воображение, чувство юмора и предрасположенность к блаженной неге. Само собой, во всей Вселенной никогда раньше не было такого, как я, и подобный мне никогда не появится в будущем, так как я взошел на вершину сознательного разумного существования. В чем же я превзошел всех остальных, людей всех эпох, всех планет, всех народов? Оставил ли я после себя выдающиеся произведения ума и таланта? Нашел ли я решение древних загадок? В чем мое преимущество? Это моя сокровенная тайна — но почему бы не доверить истину книге жизни? Я не хочу, чтобы меня можно было назвать человеком, неблагодарным судьбе. Так в чем же моя благородная тайна? Она завораживает простотой: она состоит в том, что я умею радоваться существованию.

Я обращаюсь ко всем, кто посетит сей мир после меня! Пусть прекрасные девы вздыхают, сожалея об упущенном блаженстве! Пусть галантные кавалеры пожимают плечами, молча говоря себе: «Увы!» Никто из вас не ощутит волнующий ритм моей несравненной, великолепной жизни — к вящему сожалению грядущих поколений!»

Джаро медленно отложил книгу Тобри: «Это можно продать».

«Разумеется», — отозвался Мэйхак.

«Надеюсь, вы от души развлекаетесь, растаскивая библиотеку, как пара старьевщиков!» — презрительно заметила Скирль.

«Развлекаемся во всю! — откликнулся Джаро. — Что может быть веселее?»

Мэйхак попытался разубедить подругу своего сына: «Нельзя же оставлять здесь эти сокровища! Они покрываются плесенью и скоро рассыплются в прах. Подумай, какая это будет трагедия!»

Скирль не стала спорить. Так как ей больше нечем было заняться, она тоже взяла с полки большую книгу и принялась перелистывать страницы.

Джаро открыл вторую книгу. Ее создательницей была Сусу-Ладу из династии Санбари. На протяжении многих лет она отличалась пленительной красотой и пользовалась этим обстоятельством с простодушной невоздержанностью. И почему бы она вела себя иначе? Она умела скрывать от других свои похождения. Ее зарисовки, по мнению Джаро, служили исключительно любопытным источником постоянного замешательства. Живость эротических деталей уравновешивалась в них прямолинейностью невинности, что делало привлекательность персонажей почти осязаемой. Джаро провел несколько минут, изучая одну из иллюстраций. Бесстыдно обнаженная девушка — несомненно, Сусу-Ладу собственной персоной — сидела в арочном окне над рекой. Она прислонилась спиной к мраморной полуколонне, обняв руками колени и глядя на спокойную речную гладь. Деревья — а также их отражения в воде — были изображены с восхитительной подробностью. Возникало впечатление, что девушка дремлет наяву: лицо ее выражало эмоцию, не поддававшуюся словесному определению. Наклонившись, чтобы рассмотреть рисунок получше, Джаро заметил в помещении за девушкой смутный силуэт. Приглядевшись еще внимательнее, Джаро понял, что это была фигура домового, неподвижно стоявшего в тени. Рисунок вызывал любопытство не в последнюю очередь противоречивостью изображенной сцены. Почему за девушкой стоял белый призрак? Почему девушка явно ни о чем не беспокоилась? Сознавала ли она близость домового? Ни на один из этих вопросов не было ответа. Джаро закрыл книгу и отложил ее в стопку, предназначенную к продаже.

Скирль передвинула к нему другое жизнеописание: «Раз уж ты вознамерился красть книги, укради эту тоже — мне она показалась любопытной».

Втроем они сортировали книги целый час и забраковали лишь немногие. Мэйхак вышел и переместил аэромобиль как можно ближе к библиотеке, после чего они погрузили книги в обширный багажник машины. Забравшись в аэромобиль, они поднялись к «Фарсангу», где Гэйнг Нейтцбек помог им перегрузить похищенное в трюм корабля. Покончив с этим занятием, они снова приземлились в саду дворца Карлеон.

Гарлет уже вернулся с площади Гамбойе и скрылся у себя в комнате.

Выкупавшись и переодевшись, Скирль, Джаро и Мэйхак встретились с Ардрианом в малой гостиной. Через несколько минут к ним присоединился юстициар Морлок. «По городу ходят слухи, — сообщил он. — Дыма без огня не бывает, как вам известно. Казнь Асрубала должна состояться в полдень через четыре дня. Я слышал, что завтра или послезавтра дюжина кавалеров-урдов собирается надеть маски наемных убийц. На площади устроят переполох, чтобы отвлечь внимание. Тем временем кавалеры в масках намерены освободить Асрубала из темницы и укрыть его в тайном убежище до тех пор, пока Совет старейшин не соберется в Коллокварии. Если инопланетяне вмешаются, может возникнуть опасный прецедент; кроме того, их могут убить заранее, чтобы предотвратить вооруженный конфликт».

«И что же?» — поинтересовался Мэйхак.

«Я рассматриваю несколько возможностей».

Мэйхак поднялся на ноги: «Существует простое решение проблемы. Казним Асрубала сейчас же».

«Сейчас же? — переспросил Морлок. — Еще даже не стемнело. Я намеревался по меньшей мере подождать до полуночи».

«Лучше сделать это как можно скорее. Никто не ожидает от нас такой решительности. Положим этому конец раз и навсегда».

«Хорошо! — сказал юстициар. — Хотя, конечно, в Ромарте так дела не делаются. Мы предпочитаем размышлять, оценивая и взвешивая все возможные последствия».

«На этот раз поступим так, как принято в пределах Ойкумены, — ответил Мэйхак. — Я готов».

Джаро встал: «Я тоже готов».

«Я предпочел бы, чтобы ты и Скирль оставались в аэромобиле на тот случай, если мне потребуется поддержка с воздуха — в случае возникновения «непредвиденных осложнений», как выражаются в Ромарте».

Джаро не стал возражать. Он вышел в сад и вызвал летательный аппарат. Связавшись по радио с Нейтцбеком, остававшимся на борту «Фарсанга», Мэйхак предупредил его о своих планах; они обсудили возможные «осложнения» и договорились о мерах, которые следовало принять в той или иной ситуации. Мэйхак вынул из багажника аэромобиля два мощных дальнобойных лучемета и передал один из них Морлоку, после чего они отправились вдвоем к зданию Судейской коллегии. Джаро и Скирль следовали за ними по воздуху в аэромобиле.

Сгущались сумерки; роумы готовились к вечеринкам и развлечениям — бульвары почти опустели.

Остановившись у входа в Судейскую коллегию, Мэйхак вызвал по радио Джаро, сидевшего в летательном аппарате над зданием: «Пока что все тихо. Охранники на местах. Мы заходим».

Мэйхак и Морлок зашли в помещения Судейской коллегии. Через несколько минут Мэйхак опять вызвал сына: «Все в порядке. Мы спустились по лестнице в служебный вестибюль. Конвоиры выводят Асрубала из камеры».

Через пять минут Мэйхак снова сказал по радио: «Асрубала привели. Охранники усадили его в кресло. Он нас еще не заметил. А теперь — пора!»

Рация замолчала. В вестибюле юстициар Морлок подошел к стенному шкафу, открыл ключом черную дверцу с белой эмблемой и вынул флакон с янтарным сиропом. Один из охранников принес бокал, наполненный водой, и поставил его на стол рядом с Асрубалом.

Морлок налил в бокал несколько капель янтарной жидкости и перемешал их в воде стеклянной палочкой. Асрубал наблюдал за происходящим с безразличным, каменно-бледным лицом. Юстициар указал на бокал: «Ваше время настало. Пейте. Через минуту вы умрете, и нам не придется душить вас проволочной петлей».

Асрубал смотрел на бокал, его пальцы судорожно подергивались. Морлок отступил на пару шагов, чтобы Асрубал не мог внезапно выплеснуть яд ему в лицо.

Асрубал взглянул на Мэйхака, стоявшего поодаль, и снова сосредоточился на бокале.

«Вы поторопились», — сказал он.

«Верно. Необходимо предотвратить резню».

Асрубал едва заметно улыбнулся: «Это не решает ни одну из моих проблем».

«Мы не занимаемся решением ваших проблем».

Асрубал кивнул. Медленно, но уверенно, он взял бокал и опрокинул его содержимое в рот. Поставив бокал на стол, он холодно и неподвижно смотрел в лицо юстициару. В помещении воцарилась напряженная тишина.

Асрубал размеренно и отчетливо произнес: «Вы можете составить обо мне какое угодно мнение, но никогда не сможете сказать, что я не смел смотреть в лицо смерти, как подобает благородному кавалеру».

«Вы правы, — отозвался Морлок. — Ваше достоинство неоспоримо. Лучше умереть так, чем бросать вызов неизбежности».

Губы Асрубала подернулись, челюсть слегка отвисла, глаза забегали и разъехались в разные стороны. Он обмяк, наклонившись вперед — голова его с легким стуком опустилась лицом на стол.

Юстициар повернулся к Мэйхаку: «Он умер».

Мэйхак кивнул: «Похоже на то». Обогнув стол, он вынул легкий карманный лучемет и трижды выстрелил Асрубалу в затылок. После каждого выстрела тело Асрубала содрогалось.

Мэйхак отступил от стола и сказал Морлоку: «Не подумайте, что я вам не доверяю, но человек может выпить яд и выжить. Человек с тремя дырами в голове не восстанет из гроба».

«Вам невозможно отказать в практическом здравом смысле, — сухо ответил юстициар и повернулся к охранникам. — Отнесите тело в Фондамент и сбросьте его в бункер».