Для Джаро три первых года в Лицее промчались так незаметно, что впоследствии, когда он вспоминал об этом времени, оно сливалось в одну неразборчивую картину. Проходили его последние безмятежные дни — никогда больше в его жизни не будет такого душевного покоя.

Тем не менее, даже эти годы не были лишены событий, не говоря уже о сотнях постепенных изменений. Джаро вырос еще на пару вершков и превратился в стройного широкоплечего юношу — скорее жилистого, нежели мускулистого, немногословного и замкнутого в себе. Когда девушки собирались, чтобы поболтать о своих делах, их мнения сходились в том, что Джаро привлекателен, хотя и в несколько аскетическом роде, подобно героям романтических легенд. Какая жалость, что он остался, смешно сказать, профаном!

Во время каникул, наступивших после третьего года обучения в Лицее, Джаро позволили работать в мастерской космического терминала столько, сколько он хотел. Однажды он взялся за выполнение особенно сложного задания. У него все получилось, причем он закончил работу достаточно быстро. Он проверил механизм измерительными приборами и калибрами: по-видимому, все было в порядке. Джаро подписал отчетную ведомость. Обернувшись, он обнаружил, что рядом стоял Гэйнг Нейтцбек. Морщинистое лицо механика, как всегда, сохраняло непроницаемое выражение. Джаро мог только надеяться, что, выполняя инструкции, не допустил никакой ошибки. Нейтцбек взглянул на ведомость и произнес — мягким глуховатым тоном, какого Джаро никогда раньше от него не слышал: «Ты неплохо справился с этой штуковиной: теперь она работает лучше прежнего. Причем у тебя ушло на это не слишком много времени».

«Благодарю вас», — отозвался Джаро.

Гэйнг продолжал: «Впредь можешь считать себя квалифицированным помощником механика — твой оклад соответственно повысится». Нейтцбек достал с полки бугорчатый кувшин из лиловато-серого плавленого камня. Откупорив его, механик щедро наполнил янтарной жидкостью два приземистых керамических стаканчика: «По этому случаю не мешает клюкнуть «Особого старательского» — будь уверен, его не подают в здешних заведениях». Гэйнг пододвинул один стаканчик поближе к Джаро: «Твое здоровье!»

Гэйнг поднес стаканчик ко рту, кивнул и опрокинул содержимое в глотку. Приготовившись к самому худшему, Джаро проглотил добрую половину предложенной ему порции. «Терпение и спокойствие!» — приказал он себе. Теперь ни в коем случае нельзя было давиться и кашлять — от него требовалось вежливое выражение благодарности.

Наконец огненная жидкость достигла желудка и улеглась. Джаро медленно выдохнул. Он понимал, что от него ожидалось какое-нибудь замечание. Но в первую очередь следовало не забывать о самом важном, как мог бы выразиться Хильер Фат. Джаро снова поднес к губам приземистый стаканчик и залпом допил оставшийся в нем «Особый старательский». Моргнув, он осторожно поставил стаканчик на верстак и попытался придать голосу надлежащую решительность: «Я не слишком разбираюсь в крепких напитках, но, по-моему, это исключительно бодрящее пойло. В любом случае, так подсказывает инстинкт».

«Инстинкт тебя не обманывает! — столь же решительно подтвердил Нейтцбек. — Ты открыл для себя важную истину, и твоя откровенность внушает доверие. О человеке многое можно сказать, наблюдая за тем, как он опрокидывает стаканчик. Хорошенько насосавшись, каждый говорит первое, что приходит в голову — чего только мне не приходилось слышать! Мне рассказывали истории, полные скорби и ужаса, через несколько минут сменявшиеся разгульными песнями. Одни похваляются происхождением и претендуют на врожденное превосходство, другие делятся тайнами. Одни вспоминают красивых женщин, другие со слезами поминают доброту матерей». Гэйнг снова поднял кувшин и вопросительно взглянул на Джаро: «Еще полстаканчика? Нет? Может быть, ты прав — сегодня нам еще нужно работать. Завтра, между прочим, мы пойдем делать окончательный обход черному «Скарабею»». Нейтцбек ткнул пальцем в сторону элегантной космической яхты, поменьше «Фарсанга», но, тем не менее, вполне внушительной.

Джаро не мог найти слов: «Вы и я? Больше никого?»

«Так точно! Работу поручили нам. Тебе пора разбираться в предполетной наладке».

Джаро вернулся в Приют Сильфид в радостном возбуждении. Повышение в должности имело для него большое значение: отныне он мог с полным основанием говорить о себе как о космическом механике, причем вскоре ему предстояло научиться бортовой наладке и управлению космическим кораблем.