Машина скорой помощи отвезла Джаро в больницу, где врачи занялись его переломами и ушибами. Он пережил множественное сотрясение мозга. У него были сломаны ребра, обе руки и ключица. Врачи считали, что ему еще повезло, потому что черепных трещин, несмотря на кровоточащие ушибы, обнаружить не удалось. Судя по всему, Ангелы Тьмы применяли исправительные меры в лихорадочном возбуждении, нанося удары как попало. Полиция предпринимала формальные попытки установить личности Ангелов, но наказание проныры не вызвало никакого общественного возмущения. Выскочка такого рода считался не более чем социальным паразитом; так как полиция не могла защитить общественность от социального паразитизма, общественность была вынуждена защищаться самостоятельно. В общем и в целом случившееся рассматривалось как очередная проделка студенческой молодежи — и как полезный пример для тех, кто осмеливался пренебрегать общепринятыми предрассудками.

Джаро провел в больнице две недели. Супруги Фаты ежедневно навещали его, но даже им было трудно изображать жизнерадостность и оптимизм. Полиция вежливо отвечала на вопросы, утверждая, что было проведено тщательное расследование, не позволившее, к сожалению, найти какие-либо улики.

Однажды, словно между прочим, Хильер спросил Джаро, не распознал ли он кого-нибудь из Ангелов Тьмы.

Джаро удивился: «Конечно, я узнал их по голосам! Их было четверо: Ханафер Глакеншоу, Кош Диффенбокер, Алмер Кульп и Лонас Фанчетто».

«Тогда мы можем подать на них в суд!»

Джаро не хотел даже слышать об этом: «Я ничего не смогу доказать. Свидетелей не было. В отсутствие тяжкого преступления судейская коллегия не допустит применения детектора лжи. Даже если их признáют виновными, им всего лишь сделают строгий выговор, причем меня тоже предупредят, чтобы я впредь не провоцировал подобное поведение. В результате они выйдут из суда с достоинством, а я буду выглядеть жалким идиотом».

«Но нельзя же допустить, чтобы такое возмутительное избиение осталось безнаказанным! Это ни в какие ворота не лезет!»

«Полностью с тобой согласен».

Хильер поджал губы: «Ты холоден, как рыба — я не замечаю в тебе никаких эмоций. Разве ты не злишься?»

Джаро улыбнулся: «Я злюсь, не беспокойся. Когда настанет время, моя злость найдет надлежащий выход».

Хильер хмыкнул: «Не совсем тебя понимаю».

«Неважно».

Хильер внимательно посмотрел Джаро в глаза: «Надеюсь, ты не намерен взять правосудие в свои руки?»

Джаро болезненно усмехнулся: «По меньшей мере не сейчас».

Этот ответ не удовлетворил Хильера; профессор вышел из больницы в тревожном и раздраженном настроении.

Джаро навестили также полдюжины студентов из Лицея, с которыми он успел установить более или менее дружеские отношения. Все они выражали сочувствие как по поводу побоев, так и по поводу унижения, вызванного белым гребешком и белым хвостом. Их удивляло необычайное хладнокровие Джаро. «Унижение не существует, если человек не чувствует себя униженным», — пояснял Джаро. Базиль Кром, изучавший социологию, возражал: «Теоретически, может быть, ты прав. Но здесь, в Танете, унижение — практически вещь в себе. За объяснением не приходится далеко ходить. В условиях жесткой социальной конкуренции люди становятся особо уязвимыми к осмеянию. Они вынуждены сохранять лицо любой ценой. Вот почему окружающих приводит в замешательство твое безразличие».

«Во-первых, — пожал плечами Джаро, — у меня нет никакой репутации. Ее невозможно уничтожить».

«А во-вторых?»

«Так как я безразличен к осмеянию, оно не приносит удовлетворения и прекратится само собой».

«И в-третьих?»

«Я еще не придумал ничего в-третьих».

Лиссель не оказалась в числе навестивших Джаро знакомых, а Джаро и не ожидал, что она придет. Гэйнг Нейтцбек, однако, ввалился к Джаро в палату, как только к нему стали пускать посетителей. Увидев морщинистую задубевшую физиономию старого механика, Джаро почувствовал волну облегчения. До сих пор он еще не понимал, в каком напряжении находился.

Не будучи человеком, склонным выражать чувства, Нейтцбек, тем не менее, похлопал Джаро по плечу, после чего уселся и ворчливо сказал: «Давай-ка, не стесняйся, расскажи мне всю историю».

Джаро изложил неприятные события, послужившие причиной его пребывания в больнице: «Мне нечем гордиться. Я слышал странный звук, доносившийся с дерева. Я увидел чучело в плаще, с высоко занесенными крыльями, и окаменел, словно меня пригвоздили к месту. Я молчал и не двигался, как загипнотизированный кролик. Теперь мне кажется, что я слабак и трус, что нужно было защищаться».

Гэйнг помолчал, разглядывая Джаро, как деталь, нуждающуюся в починке: «Надо полагать, ты хочешь измениться».

«Хочу, — пробормотал Джаро. — Мне нужно найти какой-то способ избавиться от слабости, от этого испуга и оцепенения, чем бы они ни объяснялись».

«Такой взбучкой трудно гордиться, — согласился Нейтцбек. — Но не мучайся по этому поводу. Гордость — это интеллектуальная самооценка. Это смесь надежд и фантазий, выбрось ее из головы. Самоуверенность, вызванная компетенцией — гораздо более полезный эталон».

«Все это мудро и замечательно, — уныло отозвался Джаро, — но в отсутствие какой-либо компетенции мне приходится собирать по кусочкам и терпеливо восстанавливать мою разбитую гордость».

Нейтцбек понимающе ухмыльнулся: «Кое-какая компетенция у тебя есть, но имеющиеся навыки не помогут тебе избежать побоев».

«Верно. В этом отношении я хочу измениться. Надеюсь, вы сможете что-нибудь посоветовать».

Гэйнг Нейтцбек кивнул: «Смогу. Навыки самообороны — такие же, как любые другие. Им нужно учиться, в их применении нужно практиковаться, пока они не станут второй натурой. Между прочим, тебе повезло. Для того, чтобы научиться этим навыкам, нужен квалифицированный инструктор, а он не всегда под рукой. Я преподавал приемы рукопашной схватки в МСБР и в этом качестве заслужил определенную репутацию, хотя непредвиденные события помешали моему продвижению по службе. По правде говоря — если хочешь знать — меня просто-напросто выгнали, объясняя это самыми несущественными, с моей точки зрения, причинами. Начальство заявило, что я слишком много о себе думаю и выполняю приказы только тогда, когда это меня устраивает».

«Какая нелепость!» — пробормотал Джаро.

«Кроме того, в свое время мне пришлось иметь дело с народом, порочностью и жестокостью превосходящим все расы Ойкумены и даже, возможно, Запределья. Мне пришлось учиться и мне удалось выжить. Теперь я не тот, что был двадцать лет тому назад — отяжелел и заржавел — но голова у меня еще работает, и ты можешь научиться всему, что я знаю, если таково твое намерение».

У Джаро перехватило дыхание, голос его задрожал: «Таково мое намерение! Я так хочу научиться драться, что меня тошнит, когда я об этом думаю!»

Нейтцбек улыбнулся: «Ты настойчив, это мне известно. Начнем, как только ты сможешь ходить. Тем временем, читай!» Старый механик положил стопку книг на тумбочку у койки Джаро: «Начни с краткого руководства».

Джаро не торопился посвящать Фатов в свои планы, но через несколько дней убедился в том, что никакого удобного способа молчать не было. В конце концов он сказал: «Я решил брать уроки самообороны. Надеюсь, вы не возражаете».

Альтея скорбно подняла брови: «Ты хорошо продумал свое решение?»

«Конечно».

«Насилие не приводит к примирению! С таким же успехом ты мог бы приобрести арсенал оружия — и в конечном счете кто-нибудь обязательно пострадал бы. Неужели имеет смысл ставить себя в такое положение?»

«Ха-ха! — откликнулся Джаро. — Смотрите, в какое положение я себя поставил, не защищаясь!»

Задумчиво прищурившись, Хильер заметил: «Не уверен, что хорошо понимаю, что именно ты имеешь в виду под самообороной».

«Все очень просто. Если на меня снова нападут, я хочу быть способен защищаться».

«На первый взгляд это разумное стремление. Но не является ли самозащита формой насилия, и не приведет ли она к нанесению серьезного ущерба твоему противнику?»

«В той мере, в какой это необходимо — надеюсь, что не более того».

«Тщетная надежда! — воскликнула Альтея. — Представь себе искалеченного человека, лежащего перед тобой на земле! Неужели тебе его не жалко?»

«И у кого ты научишься самообороне?» — спросил Хильер.

«Кажется, вы встречались с господином Нейтцбеком, работающим со мной в мастерской космопорта?»

«Как же, хорошо его помню!» — презрительно обронил Хильер.

«Мне он не показался воспитанным человеком», — заметила Альтея.

Джаро рассмеялся: «Пусть его внешность вас не обманывает. Он умный и сведущий специалист. Более того, у него есть надлежащая квалификация. В свое время он служил в МСБР и может научить меня тому, что мне потребуется».

Хильер немного помолчал, после чего выпалил: «Может быть, сегодня мне не следует вести с тобой дебаты по этическим вопросам. На тебя подло напали вчетвером, тебя избили! Будь уверен, меня это выводит из себя не меньше, чем тебя! Но я хотел бы наказать виновных, пользуясь предусмотренными для этого социальными структурами и функциями. Существуют допустимые законные способы это сделать — короче говоря, цивилизованные способы. Я не хочу, чтобы ты прибегал к насилию, как какой-нибудь космический бродяга или пират из Запределья!»

Джаро ответил холодно и твердо: «На меня напали. Я не мог защищаться. Я лежал, беспомощный, на земле. Это не должно повториться. Я сделаю все, чтобы это не повторилось».

Хильер признал поражение унылым взмахом руки и отвернулся.