Время летело незаметно. Самое знаменательное событие года — великолепный выпускной бал под наименованием «Домбриллион» — должно было состояться за неделю до церемонии выдачи дипломов. Так как выпускной бал официально организовывался руководством Лицея, социальные иерархические различия игнорировались. В прицнипе любые выпускники, от самых презренных профанов до весомых представителей престижных клубов, могли участвовать в Домбриллионе на равных основаниях, рассчитывая на обстановку дружелюбной терпимости. На практике, однако, каждый клуб резервировал для своих членов особые столы и заказывал для них особые костюмы.

Романтический привкус предстоящего бала заразительно горячил воображение Джаро. Он не мог избежать тоскливых уколов зависти при мысли о пиршествах и праздничных развлечениях, для него недоступных. «Ты сам того хотел!» — говорил он себе. Если бы он действительно пожелал развлекаться на выпускном маскараде, он мог бы это устроить без труда. Он мог бы сопровождать, например, любую девушку из клуба «Непримкнувших», причем у него был широкий выбор. Клуб этот объединял разношерстную компанию — среди них встречались профаны, инопланетяне, провинциалы, те, кому восхождение по ступеням социальной лестницы оказалось не по силам или не по душе, а также всевозможная прочая публика, в том числе отщепенцы и полу-социопаты, анархисты и религиозные фанатики. Многие из «непримкнувших» девушек были достаточно привлекательны; иные, однако, могли вести себя непредсказуемо. Некоторые впадали в состояние безразличной подавленности, начинали рыдать или ругаться — или неожиданно пускались в пляс, совершая дикие прыжки. Другие делали неприличные жесты или изготовляли из волос лакированные рога, увенчанные светящимися лампочками. Однажды «непримкнувшая» девица явилась на торжественный бал, прикрытая лишь кольцами двуглавой змеи. Другая, употребив чрезмерное количество спиртного, принялась фальшиво распевать скабрезные матросские частушки, забравшись на эстраду, хотя оркестр в это время исполнял сдержанную пассакалию. Среди них попадались просто буйные помешанные. В конце концов Джаро решил, что, если он действительно соберется участвовать в Домбриллионе, ему следовало найти подругу другого сорта.

Размышления о выпускном бале вызывали в нем противоречивые побуждения, и он мрачновато насмехался над своей непоследовательностью. Ему хотелось хотя бы на несколько минут насладиться радостями высокого престижа, не занимаясь длительным и трудоемким восхождением на пирамиду социальной иерархии, не карабкаясь по головам неудачников и не цепляясь за фалды впереди идущих. Джаро понимал неразумность и даже некоторую унизительность такого желания, но не мог игнорировать его. В практическом отношении ему следовало, конечно, оставаться дома и тем самым отказать себе в романтическом воспоминании о Домбриллионе. Джаро продолжал беспокоиться по этому поводу независимо от того, к какому решению он склонялся в то или иное время.

За неделю до выпускного бала лицейские выпускники устраивали традиционное утреннее собрание, чтобы поболтать, сфотографироваться, подписать выпускные альбомы, поделиться планами на лето и, в целом, предаваться сладостно-печальным воспоминаниям о безвозвратно прошедшей ранней молодости.

Явка была обязательной. Джаро аккуратно оделся, причесал коротко подстриженные густые черные волосы и пришел на собрание. По такому случаю двор перед Лицеем весело разукрасили вымпелами и транспарантами, гирляндами флажков, порывисто мечущимися на ветру продолговатыми воздушными шарами и эмблемами тридцати клубов. Справа и слева расставили длинные столы: всем желающим предлагались пирожные и печенье, игристое вино и фруктовый пунш.

Джаро расписался в журнале регистрации участников, обвел глазами двор и уселся в сторонке на скамью. Там он собирался оставаться некоторое время, после чего рассчитывал удалиться так же ненавязчиво, как прибыл.

Таковы были намерения Джаро, хотя он и не исключал возможность их изменения в зависимости от обстоятельств. Наблюдая за прибытием и разговорами студентов, Джаро начинал ощущать легкое замешательство. Ни один из сверстников не был таким, каким Джаро его помнил. Произошло преображение, вызванное возрастом. Он не встречался ни с кем из них на протяжении года. Несомненно, они заметили бы такие же изменения и в нем, если бы присмотрелись, а не проходили мимо, бросая мимолетные взгляды. Может ли быть, что его все еще окружал, подобно черной ауре, позор унижения? Так или иначе, какая разница? Джаро позволил себе усмешку, ничем не напоминавшую веселую улыбку.

Откинувшись на спинку скамьи, Джаро разглядывал суетившихся на дворе молодых людей. Он не замечал ни Коша, ни Алмера, ни Лонаса, ни Ханафера. Появилась Лиссель Биннок. Она почти потерялась в стайке девушек, собравшихся с другой стороны двора. Стайка закружилась и рассыпалась — из нее, пританцовывая от возбуждения и веселья, почти выбежала Лиссель. На ней были очаровательное темно-зеленое платье с короткой плиссированной юбкой и зеленые чулки до колен. Джаро не мог сдержать в себе щемящую волну эмоций. Это не была похоть, это не было даже страстное желание обладать — по меньшей мере, не совсем; скорее это был приступ скорбной тревоги. Лиссель олицетворяла юность, кипение жизни, легкомыслие и все те аспекты бытия, в которых ему, по той или иной причине, было отказано. При всех ее недостатках она была невероятно притягательна.

Джаро следил за ней. Лиссель не видела его — ее мысли были явно чем-то заняты, но заняты ни в коем случае не Джаро Фатом, нелюдимым профаном, предпочитавшим, чтобы его называли «Джаро-астронавтом». Лиссель, в отличие от многих, мало изменилась. Она все еще оставалась беспечной, готовой перед всеми красоваться брызжущей жизненной энергией, вызывавшей и у молодых, и у пожилых желание схватить ее, обнять покрепче и забыться в глубинах ее очарования.

Лиссель вспомнила о чем-то важном: пора было выпить и закусить! Она отделилась от пары подруг и подбежала к буфету, чтобы выбрать что-нибудь из разнообразных деликатесов.

Джаро вскочил и пересек двор размашистыми шагами. Когда Лиссель протянула руку, чтобы взять миниатюрный вертел с кусочками жареного мяса, она натолкнулась локтем на другую руку. Обернувшись, она на мгновение замерла, после чего с изящной решительностью водрузила вертел на тарелку и произнесла, обращаясь куда-то в пустоту: «Насколько я понимаю, нас почтил своим присутствием затворник Джаро Фат».

«Так меня зовут, это правда — но я не затворник», — ответил голос.

Лиссель повернулась к нему: «Джаро, это в самом деле ты! Где ты пропадал? Я тебя не видела целую вечность!»

Джаро рассмеялся: «Это я тебя не видел целую вечность. Ты разве затворница?»

«Ни в коем случае! — Лиссель подцепила маринованного древесного краба с блюда, наполненного дарами моря. — Я карабкалась по ступеням престижа, училась и посещала все сезонные праздники, как полагается. Тем временем, твое существование окутано мраком тайны».

«В моей жизни нет ничего таинственного, — сказал Джаро. — Я только и делал, что сидел дома и сдавал зачеты, а в свободное время работал в мастерской космопорта».

«Неужели? Значит, ты исчез не из-за того, что тебя проучили Ангелы Тьмы?»

«Нет, в каком-то смысле это не так».

«Что ты имеешь в виду?»

«Это трудно объяснить».

Лиссель пожала плечами. Наполнив тарелку, она взяла бокал вина. Джаро сделал то же самое, и они присели неподалеку на скамью.

Лиссель взглянула Джаро в лицо — никогда еще ее голубые глаза не казались более невинными: «Жаль, что люди, как правило, предпочитают думать о других самое плохое. Как ты считаешь?»

«Жаль», — согласился Джаро.

«Говорят, что после того, как тебя отколошматили, тебе было стыдно появляться на людях — и поэтому ты так долго прятался».

«Это неправда, — возразил Джаро. — Тем не менее, пусть говорят, что хотят — мне все равно».

Лиссель поджала губы, чтобы не усмехнуться: «Надо полагать, однако, побои вызвали у тебя какие-то затруднения?»

«Пожалуй, — признал Джаро. — Трудно соблюдать правила цивилизованного поведения, когда другие их безнаказанно нарушают».

Лиссель кивнула, напустив на себя мудрый вид: «Интересно, почему же сегодня ты решил сюда явиться?»

«Явка обязательна. Кроме того, я хотел взять выпускной альбом».

«Зачем? Ты не вхож ни в один из клубов, а выпускной альбом существует только для того, чтобы напоминать нам о восхождении по первым ступеням общественной иерархии».

Джаро пожал плечами: «Когда-нибудь, блуждая среди далеких созвездий, я раскрою выпускной альбом и спрошу себя: «Как высоко взобрались эти полные надежд молодые люди по лестнице престижа?»»

Лиссель поморщилась: «Странная мысль! От нее у меня холодок пробежал по коже».

«Прошу прощения».

«Ты самый необычный человек из всех, кого я знаю! — раздраженно воскликнула Лиссель. — Я смотрю тебе в лицо и вижу только маску, скрывающую какую-то тайну».

Джаро поднял брови: «То же самое можно сказать и о тебе, со всеми твоими секретами».

Лиссель ответила, надменно вскинув голову: «Не имею представления, о чем ты говоришь».

«Тогда послушай! Я задам простой вопрос — его невозможно не понять. Ты на него ответишь?»

«Может быть. Какой вопрос?»

«Ты хотела, чтобы я что-то для тебя сделал. Что именно?»

Лиссель рассмеялась: «Это была какая-то мелочь, даже не помню, какая — но я хорошо помню, чего ты хотел от меня взамен».

«Даже так! Тоже какой-нибудь мелочи?»

Лицо Лиссель покривилось одной из ее причудливых гримас: «Ты хотел меня соблазнить, чтобы я стала твоей тайной любовницей. Разве это мелочь?»

Джаро с улыбкой покачал головой: «И ты согласилась?»

«Насколько я помню, мы так и не решили этот вопрос».

«Так что же — чего ты от меня хотела?»

Лиссель пожала плечами: «Это было давно».

«И то, чего ты хотела, больше тебе не нужно?»

Лиссель поджала губы: «Я бы не сказала. Нет, ты все еще мог бы мне помочь».

«На тех же условиях?»

Лиссель явно была в легкомысленном настроении: «Все по-прежнему. Но я не могу ничего объяснить и не могу ничего сделать, пока не буду уверена, что тебе можно доверять, а я в этом не уверена».

Джаро вытянул руку: «Обрати внимание! Пальцы больше не дрожат».

Лиссель отдала ему пустую тарелку: «Будь добр, принеси мне еще бокал вина. А пока ты ходишь, я попытаюсь собраться с мыслями».

Джаро отнес тарелки к буфету и вернулся с двумя полными бокалами вина: «Ты приняла решение?»

«Я все еще думаю, — Лиссель взяла бокал и, словно подчинившись внезапному порыву, наклонилась к Джаро и поцеловала его в щеку. — Спасибо! Ты способен к сочувствию — я решила, что ты мне нравишься».

Джаро старался не показать, что его застали врасплох. Какая новая проказа пришла в голову Лиссель? Почему бы она внезапно стала податливой, теплой, близкой? Каким образом она собиралась водить его за нос?

«Между прочим, меня все еще удивляет, что ты сюда явился», — заметила Лиссель.

«Это не так уж важно», — отозвался Джаро.

«Ты собираешься придти на выпускной бал?»

«Скорее всего нет. А ты? Придешь с Ханафером?»

«Нет, я ему твердо дала это понять. Он в ярости — особенно потому, что я, наверное, приду в сопровождении Перли Валькенфусса. Ханафер считает его опасным соперником, причем Перли уже приняли в клуб «Цыплят-извращенцев»».

Вдохновленный близостью Лиссель, Джаро осмелился предложить: «Может быть, ты выберешь меня своим спутником на балу?»

Лиссель расхохоталась, не веря своим ушам: «Ты хочешь, чтобы у Ханафера случился апоплексический удар? Он все еще тебя ненавидит, не может спокойно слышать твое имя! Если он увидит нас вдвоем на выпускном балу, я не знаю, что он сделает».

«Значит, я не гожусь тебе в спутники?»

Лиссель помолчала, прихлебывая вино и глядя на заполненный толпой студентов двор. Джаро ждал ответа, пытаясь представить себе тысячи маленьких обрывков мыслей, которые Лиссель приходилось связывать воедино, чтобы принять решение.

«Я не могу придти с тобой на выпускной бал. Это вызовет скандал, Ханафер устроит сцену — а я не могу себе это позволить, меня вот-вот согласятся принять «Пригретые змеи»». Ее голос оборвался. Она вскочила на ноги и повернулась лицом к Джаро, тоже поднявшемуся: «Мне кое-что пришло в голову. Может быть, это даже к лучшему. Сегодня вечером моя кузина Дорсен играет в концерте. Я обязана присутствовать. Если хочешь, можешь сопровождать меня на концерте. У тебя будет возможность познакомиться с моими родственниками, в том числе с дядей Форби. Тебе он понравится; он — один из «кахулибов», причем отличается немалой весомостью. А после концерта моя бабка, кажется, собирается устроить званый ужин в честь Дорсен».

«Не могу сказать, что мне нравится эта идея», — сомневался Джаро.

Наклонив голову набок, Лиссель одарила его самой неотразимой улыбкой: «Джаро! Я не могу придти с тобой на выпускной бал, но ты можешь сопровождать меня на концерте, со мной ты не соскучишься». Она прикоснулась к его плечу и наклонилась к нему: «Увидишь! Я обещаю!»

«И к чему все это приведет?»

«Ну что ты, Джаро! — тихо сказала Лиссель. — Разве можно спрашивать такие вещи?»

«Гм. Когда мне следует за тобой придти? Где ты живешь?»

Лиссель колебалась: «Придется соблюдать осторожность, чтобы не обидеть бабушку — она придерживается строгих правил. Я скажу ей, что ты — музыкант, и мы встретимся в консерватории; это за Пингари-парком, около мемориального огня под горой Вакс».

Джаро решил, что настало время измерить правдоподобность и характер намерений Лиссель. Он помолчал, выбирая выражения. Лиссель неправильно поняла его молчание. Она поторопилась прибавить вполголоса: «Должна заметить, что концерт организуется Институтом. Никто не обзовет тебя профаном или пронырой. При этом ты поднимешься на мой социальный уровень и будешь находиться в обществе моей достойной восхищения семьи. Все мои родственники — благовоспитанные люди, заслужившие высокую репутацию. Надеюсь, тебя привлекает такая перспектива?»

Джаро слегка опешил и рассмеялся: «У тебя в голове все вверх ногами! Я хотел бы, чтобы ты избавилась от родственников и оставила весомость дома. Я хотел бы отвезти тебя в гостиницу на горном озере, где мы поужинали бы жареной речной рыбой, напились бы «Синим джинном» и провели бы в постели как можно больше времени».

«Джаро! — воскликнула Лиссель. — Это совершенно невозможно! Я обязалась придти на концерт!»

«Никаких проблем, — отозвался Джаро. — После концерта мы извинимся перед твоей родней и отправимся по своим делам. Ты согласна?»

Лиссель скорчила гримасу: «Дядя Форби может настаивать на том, чтобы ты остался на ужин».

Джаро покачал головой: «Это не поддается пониманию! Я даже не знаком с твоим дядей Форби. А теперь отвечай — я должен знать! Ты согласна или нет?»

Лиссель вздохнула, вскинула голову — ее золотистые локоны легли на плечи — и взглянула на него со скорбным упреком: «Тебе так не терпится залезть со мной в постель, что ты готов рисковать скандалом?»

Джаро помолчал, подумал и ответил: «Готов рискнуть, если тебя это устраивает».

Лиссель отступила на шаг и прикусила губу: «Не знаю, что сказать!»

«Риск сводится к минимуму — его можно практически предотвратить, — настаивал Джаро. — Вечер можно провести гораздо хуже, как ты сама понимаешь».

«Ты выражаешься не слишком любезно, Джаро. Неужели нельзя говорить о вещах в романтичных, поэтических тонах?»

«Невозможно не учитывать некоторые неопровержимые факты».

«Даже так? Какие именно?»

«Я не желаю знакомиться с твоими родственниками, мне дела нет до твоего дяди Форби, я плевать хотел на музыку твоей кузины и с удовольствием обойдусь без ужина твоей бабки. Я хочу тебя, и только тебя».

«Джаро, ты полностью подчинился первобытным инстинктам, подобно нашим пещерным предкам. Что, если я откажусь?»

«Тогда я откажусь присутствовать на концерте — мне совершенно незачем встречаться с твоей родней».

Лиссель вздохнула: «Хорошо, дай мне подумать. Наверное, нам удастся как-нибудь избежать ужина, под тем или иным предлогом».

Теперь Джаро уже хорошо понимал, что Лиссель серьезно и настойчиво желала, чтобы он встретился с Форби Мильдуном — непонятно только, по какой причине. Это было любопытное наблюдение, и он задумался о его последствиях. Позволит ли ему Лиссель переспать с ней только для того, чтобы состоялся его разговор с Мильдуном? Целомудрие Лиссель всегда оставалось под вопросом, но она в любом случае была вертихвосткой, каких мало, и Джаро не испытывал по этому поводу никаких угрызений совести. Лиссель всегда делала то, что ее больше всего развлекало. Учитывая все обстоятельства, забавная игра стоила свеч.

«Так как же? Да или нет?»

Лиссель кивнула, но Джаро уже подозревал, что она замышляла препятствия и оговорки, чтобы прибегнуть к ним при первой возможности.

Через разукрашенные ворота на двор Лицея ввалился Ханафер в компании друзей. Лиссель увидела его и печально улыбнулась: «Сегодня вечеринка «Распутных сумасбродов». Ханафер хотел, чтобы я туда пришла. Я отказалась из-за концерта. Если он узнает, что ты был со мной на концерте, и что мы куда-то отправились вместе после концерта, он взбеленится. Но не беспокойся — он ничего не узнает. По меньшей мере, не от меня».

Джаро смотрел на кишащий студентами двор: «Вот он идет. Можешь рассказывать ему все, что угодно».

Лиссель изумленно раскрыла глаза: «Ты же не хочешь, чтобы я его предупредила?»

«Почему нет? Пожалуй, я сам ему об этом скажу».

Ханафер подошел к столику с регистрационным журналом, после чего вернулся к приятелям. Прогулявшись туда-сюда, он направился к буфету. Заметив Лиссель и Джаро, Ханафер тут же остановился. Лиссель стояла слишком близко к профану — гораздо ближе, чем, с точки зрения Ханафера, подобало престижной девушке, соблюдающей правила хорошего тона. Золотистые брови Ханафера взвились; выставив выдающийся подбородок, он закричал: «Эй, проныра! Ты, кажется, так ничему и не научился? Разве ты не видел объявление у входа? Там написано: «Прокаженным, холуям, туфтякам и пронырам вход воспрещен!» Убирайся, пока тебя не проводили пинками, и не мешкай, щенок, а то еще лужу напустишь у всех на виду! Пошевеливайся! Пошел вон!»

Обращаясь к Лиссель, Джаро заметил: «Ханафер становится невыносимым».

Лиссель отозвалась нервным смешком: «Ханафер тебя не выносит, это уж точно. Тебе лучше уйти. Позвони мне позже».

Джаро покачал головой: «Альтея Фат объяснила мне, как следует вести себя в таких ситуациях. Я должен заверить Ханафера в том, что никому не желаю причинять никаких неудобств, и разъяснить ему, что гнев и раздражение неконструктивны. Ханафер осознáет свою ошибку и принесет извинения».

«Попробуй, — пожала плечами Лиссель. — Он уже сюда идет».

Ханафер решительно пересек двор, остановился, бросив на Джаро презрительный взгляд, и взял Лиссель за руку: «Пойдем, Лиссель! Здесь невыносимо воняет пронырой. Кажется, я понятно выражаюсь?»

Лиссель высвободила руку: «Будь так любезен, Ханафер! Мне надоело, что меня все время дергают то туда, то сюда!»

«Прошу прощения! Но давай опрокинем по бокалу вина и обсудим наши планы на выпускной вечер».

«Не теряй времени зря, — вмешался Джаро. — На выпускном балу Лиссель буду сопровождать я».

Лицо Ханафера недоуменно вытянулось. Джаро продолжал: «Кроме того, сегодняшний вечер мы тоже проведем вместе».

«И что вы собираетесь делать сегодня вечером?» — Ханафер говорил медленно и гнусаво, самым угрожающим тоном.

«Пойдем на концерт в консерваторию — концепция, выходящая за пределы твоих умственных способностей, Ханафер. А после концерта, скорее всего, уедем куда-нибудь в горы, чтобы поужинать наедине, до полуночи».

Лиссель сдавленно рассмеялась: «Замечательно! Но перестань дразнить беднягу Ханафера, он уже красный, как помидор — вот-вот лопнет!»

«Значит, ты отправишься с этим подкидышем на концерт?»

«Честное слово, Ханафер, это не твое дело. Научись себя вести, пока не поздно».

Пальцы Ханафера сжались в кулаки, разжались, снова сжались — он развернулся и ушел. Лиссель смотрела ему вслед. «Ты поступил безрассудно», — тихо и задумчиво сказала она.

«Неужели? Почему же?»

«Ты положил начало тому, что теперь уже не остановишь».

Ханафер присоединился к трем приятелям; они стояли, переговариваясь вполголоса, и время от времени посматривали в сторону Джаро.

Лиссель поежилась: «Они ведут себя, как звери! Тебе это не сулит ничего хорошего. Разве ты не боишься?»

«Нет, не боюсь. Так что же, где мы встретимся сегодня вечером? И как мне следует одеться?»

Лиссель сомневалась, ее указания звучали неубедительно: «Теперь мне кажется, что все это не такая уж удачная затея. Моя матушка — исключительно благовоспитанная особа, она может усмотреть в твоем присутствии нарушение приличий. А моя бабка отличается настолько властным и надменным характером, что однажды я слышала, как она сделала выговор осанистому пожилому господину — одному из «Лемуров», ни больше ни меньше! — только за то, что тот взял с подноса пирожное с кремом вместо хлебца с анчоусами. Как тебе одеться? Оденься в черное; лучше всего подойдут брюки в стиле «бельминстер». Проследи, чтобы на тебе не было ничего зеленого или в оранжевую крапинку. Веди себя вежливо, ничего не роняй и помни, что ты — музыкант».

Джаро поджал губы: «Возникает впечатление, что мне придется танцевать на канате!»

Лиссель приблизилась к нему: «Нет, Джаро! Сегодня вечером! Мы будем вместе! Но все должно пройти без сучка без задоринки, и тебе обязательно нужно поладить с дядей Форби».

«Ладно, — проворчал Джаро. — Сегодня я продемонстрирую строгое соблюдение самого привередливого этикета. Буду жевать хлебцы с анчоусами и оставлю дома мой новый зеленый галстук. А для того, чтобы поддерживать разговор, я буду обсуждать достоинства суанолы и, может быть, невероятные особенности квакгорна».

«Не обижай дядюшку Форби! — поспешно прибавила Лиссель. — Знакомство с ним может оказаться очень полезным».

«Сделаю все, что смогу. А теперь — до встречи! Ханафер на нас смотрит?»

«Он только и делает, что на нас смотрит».

Джаро обнял Лиссель и поцеловал ее. Она сначала застыла, но сразу размякла.

«Давно хотел это сделать!» — с удовлетворением заметил Джаро.

Лиссель ухмыльнулась в ответ: «Мне было бы приятнее, если бы ты это сделал не только для того, чтобы разозлить Ханафера».

«А, он ничего даже не заметил!» Джаро наклонился, чтобы снова поцеловать ее, но Лиссель отстранилась: «Ханафер прекрасно все видит. Всем остальным тоже все видно». Отступив на шаг, Лиссель высвободилась из рук Джаро: «Один поцелуй можно объяснить, как дружеское прощание. Слишком дружеское, вероятно, но не служащее поводом для грязных слухов. Два поцелуя означали бы, что нам нравится целоваться. Три поцелуя вызовут настоящий скандал».

«И Ханафер считал наши поцелуи?»

«Можешь в этом не сомневаться! Но теперь он куда-то спешит. Хм. Странно! Как правило, Ханафер не удерживается от громогласных замечаний». Лиссель покосилась на Джаро: «Боюсь, ты уязвил его болезненное самолюбие».

«Ханаферу придется научиться стоически переносить удары судьбы», — сказал Джаро.

Лиссель отвернулась и тихо сказала: «Иногда ты меня просто пугаешь».