1
Днем солнце окутывало землю тусклой малиновой мглой, ночью царили темнота и тишина, лишь немногочисленные бледные звезды напоминали о созвездиях древности. Время текло неспешно, бесцельно, никуда не торопясь, и люди редко строили долговременные планы.
Великий Моголам минул три эры назад, великие мастера магии остались в прошлом, всех до единого настигла более или менее бесславная кончина: кто пал жертвой вероломства доверенной наперсницы, кому затмил разум любовный дурман, кого погубили интриги тайных кружков, кого поразили внезапные страшные бедствия. Маги нынешней, Двадцать первой эры, большей частью обитали в тихих речных долинах Альмери и Асколеза, однако немногочисленные отшельники забрались и на север, в страну Катц, и в землю Падающей Стены, и даже далеко на восток, в степи Шванг. В силу определенных причин (каковые выходят за рамки настоящего повествования) волшебники той поры являли собой довольно пеструю компанию. Когда они собирались дружески побеседовать, то напоминали слет редкостных и диковинных птиц, каждую из которых более всего заботило собственное роскошное оперение.
Хотя в целом им и недоставало величественной пышности магов Великого Мотолама, они отличались ничуть не меньшей капризностью и своеволием. Правда, многочисленные неприятные происшествия со временем заставили их подчиняться определенному своду правил. Свод этот, известный под названием «Монстритуция», или, менее официально, «Голубые принципы», нанесли на поверхности голубой призмы, хранящейся в укромном месте. В объединение входили самые прославленные маги региона. Ильдефонса единогласно провозгласили Наставником и наделили огромной властью.
Ильдефонс жил в Баумергарте, древнем замке о четырех башнях на берегу реки Ском. Наставником его избрали не только за приверженность «Голубым принципам», но и за уравновешенный нрав, порой граничащий с бесстрастием. Терпимость его вошла в поговорку: сейчас он мог посмеиваться над скабрезными шуточками Дульче-Лоло, а через минуту внимательно выслушивать соображения сурового Чамаста, прослывшего закоренелым женоненавистником.
Обыкновенно Ильдефонс представал перед коллегами в облике жизнерадостного мудреца с блестящими голубыми глазами, плешивой макушкой и клочковатой светлой бородкой — такая наружность располагала к доверию, которое маг нередко обращал к собственной выгоде, так что эпитет «бесхитростный» применительно к Ильдефонсу едва ли был справедлив.
В описываемое время число волшебников, соблюдавших верность «Голубым принципам», составляло двадцать два человека. Несмотря на неоспоримые преимущества благопристойного поведения, кое-какие особо живые умы оказались не в силах противиться искушению нарушить правила и время от времени устраивали хулиганские выходки, а однажды даже пошли на весьма серьезное нарушение «Голубых принципов». Объектом этих шуток стал Риальто, которого иногда именовали Великолепным. Он жил в Фалу, неподалеку от Вильды, в краю невысоких холмов и темных лесов на восточной границе Асколеза.
Неизвестно почему, но в кругу товарищей Риальто считался спесивцем и не пользовался большой любовью. Природа наделила его внешностью благородного и высокопоставленного вельможи: короткие черные волосы, суровые черты лица и непринужденные манеры. Однако Риальто не был лишен тщеславия, что вкупе с надменным поведением нередко выводило товарищей из себя. Кое-кто из них даже демонстративно отворачивался в другую сторону, когда Риальто появлялся на собрании, на что тот реагировал с полнейшим безразличием.
Аш-Монкур относился к числу тех немногих, кто искал общества Риальто. Он избрал для себя внешность ксарионского бога природы и являл миру бронзовые кудри и утонченные черты, которые, по мнению кое-кого из его товарищей, несколько портили чрезмерно румяные губы и, пожалуй, глаза, слишком круглые и ясные. Побуждаемый завистью, иногда он, казалось, в точности копировал жеманные манеры Риальто.
Сам Аш-Монкур обладал ворохом навязчивых привычек. Задумавшись над чем-то, он щурился и теребил мочки ушей, когда что-то озадачивало, он принимался ожесточенно расчесывать подмышки. Подобные манеры, от которых он никак не мог избавиться, совершенно не вязались с небрежным апломбом. Он подозревал, что Риальто посмеивается над его потугами, что лишь разжигало его зависть, которая и толкнула его на хулиганские выходки.
Мун Волхв давал званый обед у себя во дворце, и теперь гости готовились расходиться. Они уже вышли в фойе и принялись разбирать плащи и шляпы. Риальто, с неизменной скрупулезностью исполнявший правила этикета, протянул Гуртианцу сначала его плащ, затем шляпу. Гуртианц, чья голова переходила прямо в массивные плечи, минуя шею, что-то буркнул в знак благодарности. Аш-Монкур, стоявший неподалеку, воспользовался случаем и пустил в ход заклятие, увеличив шляпу Гуртианца на несколько размеров, и когда вспыльчивый маг нахлобучил головной убор на макушку, оный провалился сзади почти до самых плеч, а спереди из-под полей торчал один только нос-картошка. Гуртианц сорвал шляпу с головы и оглядел ее со всех сторон, но Аш-Монкур уже снял заклятие, и с виду все выглядело вполне обычно. Гуртианц снова примерил шляпу, и на этот раз она села как полагалось.
Однако даже сей досадный эпизод мог бы пройти незамеченным, если бы Аш-Монкур не запечатлел эту сцену в картинке, которую впоследствии распространил среди магов и прочих представителей местной знати, чьим расположением Гуртианц желал заручиться. На картинке красовался Гуртианц с торчащей из-под шляпы красной шишкой носа, а на заднем плане маячило насмешливо улыбающееся лицо Риальто. Последний был единственным, кто не получил экземпляр картинки, а рассказать ему о ней никто не подумал, и уж меньше всего к этому был склонен Гуртианц, чья ярость не знала границ и который теперь с трудом сдерживался при одном лишь упоминании имени Риальто.
Аш-Монкур пребывал на седьмом небе от успеха проделки. Любое пятно на репутации Риальто могло лишь пойти на пользу его собственной, к тому же он обнаружил, что замешательство Риальто доставило ему злорадное удовольствие. Эта шутка положила начало целой серии козней, которые превратились для Аш-Монкура в своего рода болезненную страсть, и целью всей его жизни стало полное и окончательное посрамление гордого Риальто.
Узнав, что Риальто задумал подновить комнаты для гостей в своем дворце Фалу, Аш-Монкур выкрал из коллекции Ао Опалового ценный экспонат и устроил так, что камень оказался прикрепленным к концу сливной цепи в новой уборной в Фалу. Когда Ао прознал, какая судьба постигла его великолепный двухдюймовый опал каплевидной формы, он, как и до него Гуртианц, впал в бешенство и с ним едва не сделался припадок.
В другой раз, когда Риальто экспериментировал с пузырями из светящейся плазмы, Аш-Монкур заставил один из них опуститься на бесценное дерево аркесад, которое Зилифанд выписал с Канопуса и трясся над ним как одержимый.
Соприкоснувшись с кроной, плазма взорвалась и осыпала все вокруг осколками хрупкой стеклянной листвы, а жилище Зилифанта пропиталось неистребимым зловонным запахом.
Зилифант немедля пожаловался Риальто хриплым и срывающимся от негодования голосом. Риальто прибегнул к сухой логике и привел Зилифанту ровно шесть неопровержимых причин, по которым ни один из его пузырей никоим образом не мог причинить такие разрушения, после чего выразил пострадавшему свое сочувствие, но платить за нанесенный ущерб наотрез отказался. Возмущение Зилифанта подогрел Аш-Монкур, по секрету сообщивший тому, что Риальто якобы во всеуслышание грозился использовать злополучный аркесад в качестве мишени.
— Более того, — добавил Аш-Монкур, — Риальто заявил буквально следующее, я цитирую: «От Зилифанта постоянно исходит такой чайф, который забьет запах любой плазмы».
На этом Аш-Монкур не остановился. У Гильгеда был ручной обезьябр, к которому тот питал необыкновенную привязанность. Аш-Монкур, нацепив черную маску, черный плащ и черную же шляпу, ничем не отличавшиеся от тех, что носил Риальто, похитил зверька и на цепи приволок его в Фалу. Там он избил животное и привязал на коротком поводке между двумя стеблями крапивы, что еще больше усугубило страдания питомца Гильгеда. Последний, узнав обо всем от селян, примчался в Фалу. Он освободил обезьябра, выслушал его горестные жалобы и набросился на Риальто, предъявив тому все неоспоримые доказательства его вины. Риальто категорически отрицал свою причастность к этому злодеянию, но разбушевавшийся Гильгед стоял на своем.
— Будис недвусмысленно указывает на тебя! — вопил он. — Он утверждает, что ты угрожал ему и заявлял: «Я — Риальто, и если ты воображаешь, что получил хорошую трепку, то погоди, это была только разминка!» Что это такое, если не безжалостная жестокость?
— Ты должен определиться, кому веришь больше, мне или этой уродливой твари, — отрезал Риальто. С этими словами он отвесил пренебрежительный поклон и, вернувшись в дом, захлопнул дверь. Гильгед выкрикнул ему в спину последний упрек и покатил Будиса домой в тачке, обложенной шелковыми подушками. В итоге маленького недоразумения Риальто смог с полной уверенностью причислить к стану своих гонителей еще и Гильгеда.
В другой раз ничего не подозревающий Риальто попал впросак благодаря самому обыкновенному стечению обстоятельств и вновь навлек на себя обвинения. Изначально Аш-Монкур не имел к этому делу никакого отношения, но позже раздул из него скандал и тем самым усугубил последствия.
Началось все с приятного предвкушения. Самым знатным аристократом в округе был герцог Тамбаско, обладатель безупречной репутации и длинной родословной. Каждый год герцог давал в своем дворце Кванорке большой бал в честь доблестных попыток солнца удержаться на небосклоне. В число приглашенных входили лишь избранные, и в описываемом году этой чести среди прочих удостоились также Ильдефонс, Риальто и Визант Некроп.
Ильдефонс с Византом встретились в Баумергарте и за рюмочкой лучшего развяжиязыкуса Ильдефонса обменялись комплиментами по поводу ослепительной внешности друг друга и принялись спорить, кто из них будет иметь больший успех у обольстительных красавиц на балу. По такому случаю Ильдефонс избрал обличье бесстрашного молодого сорвиголовы с золотистыми кудрями до плеч и тонкими светлыми усиками, сердечного и щедрого одновременно. Чтобы довершить жгучий образ, облачился он в зеленый бархатный костюм с расшитым золотом темно-зеленым кушаком и щегольскую широкополую шляпу с белым пером.
Визант, который готовился к балу с не меньшим тщанием, принял вид грациозного юного эстета, тонко чувствующего нюансы и беззащитного даже перед самым мимолетным проявлением красоты. К этому образу он присовокупил изумрудно-зеленые глаза, крупные завитки медно-рыжих волос и мраморную бледность с расчетом сразить наповал первых красавиц бала.
— Я выберу самую сногсшибательную красотку из всех! — заявил он Ильдефонсу. — Я очарую ее своей красотой и покорю тонкостью души, она потеряет голову от любви, а я беззастенчиво этим воспользуюсь!
— Вижу в твоем плане всего лишь один изъян, — со смешком заметил Ильдефонс. — Когда ты отыщешь эту пленительную особу, она уже будет находиться в моих объятиях и ни на кого другого не взглянет.
— Ильдефонс, ты всегда был не прочь прихвастнуть относительно своих побед на любовном поприще! — воскликнул Визант. — В Кванорке каждый из нас на деле докажет, на что способен, вот тогда и посмотрим, кто из нас истинный мастер!
— Так тому и быть!
Осушив по последней рюмке развяжиязыкуса, оба сердцееда направились в Фалу, где, к собственному изумлению, обнаружили, что Риальто начисто позабыл о празднестве. Ильдефонсу с Византом не терпелось оказаться в Кванорке, поэтому они не дали Риальто времени на сборы, и он ограничился тем, что просто нахлобучил на свои черные волосы шапочку с кисточкой и объявил, что готов к выходу.
— Разве можно идти в таком виде? — опешил Визант. — Ты не облачился в роскошные одежды! А также не совершил омовения ног и не надушил волосы!
— Ничего страшного, — отмахнулся Риальто. — Я спрячусь где-нибудь в укромном уголке и стану молча завидовать вашим успехам. Зато хотя бы смогу насладиться музыкой и представлением.
Визант самодовольно хохотнул.
— Да уж, Риальто, тебя давно пора немного укоротить. Сегодня мы с Ильдефонсом выступим в полном блеске и великолепии, а ты можешь смотреть и учиться!
— Визант совершенно прав, — поддакнул Ильдефонс. — Ты уже одержал свою долю побед, так что сегодня придется тебе стоять в сторонке и смотреть, как пара настоящих мастеров обольщает красоток!
— Что ж, придется, значит, придется, — пожал плечами Риальто. — Единственное, что меня тревожит, это несчастные жертвы вашего обаяния. Неужели вам их не жаль?
— Ничуть! — заявил Ильдефонс. — На любовном фронте мы ведем кампании в полную силу, пощады не даем и пленных не берем!
Риальто сокрушенно покачал головой.
— Какое несчастье, что никто не напомнил мне о бале вовремя!
— Ну же, Риальто! — хихикнул Визант. — Ты должен мужественно переносить удары судьбы, нытье ни к чему не приведет.
— До бала осталось всего ничего! — воскликнул Ильдефонс. — Ну, в путь?
Прибыв в Кванорк, все трое первым делом засвидетельствовали свое почтение герцогу Тамбаско и выразили восхищение размахом приготовлений. Герцог ответил на их комплименты сухим кивком головы, и волшебники уступили место следующим в очереди. Некоторое время наша троица бродила по дворцу. На этот раз герцог Тамбаско и в самом деле превзошел самого себя. Залы и галереи были запружены вельможами и их прелестными спутницами, четыре стола ломились от самых изысканных яств и редкостных напитков.
Наконец волшебники направились в фойе просторного бального зала, где встали в сторонке и принялись разглядывать проходящих мимо очаровательных дам, обмениваясь замечаниями относительно их достоинств и прелестей. В итоге все трое сошлись во мнении, что, хотя хорошеньких девиц среди приглашенных не счесть, ни одна из них и в подметки не годится ослепительной леди Шаунике с острова Лейк.
Вскоре Ильдефонс подкрутил щегольские усики и отправился на охоту. Визант тоже покинул Риальто, и тот остался в одиночестве в затененной нише в стороне от общего веселья. Первый случай пустить в ход свои чары представился Ильдефонсу. Приблизившись к леди Шаунике, он отвесил размашистый поклон и предложил составить ей пару в паване.
— В этом танце мне нет равных, — заверил он ее. — При моей непринужденности движений и вашем изяществе из нас получится великолепная пара, к нам будут прикованы все взгляды! А после танца я провожу вас к столу. Мы с вами выпьем по бокалу вина, и вы поймете, что я — человек недюжинных достоинств.
— Это очень любезно с вашей стороны, — отвечала леди Шауника. — Я глубоко тронута. Однако в настоящий момент я не расположена танцевать, а злоупотреблять вином не отваживаюсь из опасения показаться вульгарной, что неминуемо уронило бы меня в ваших глазах.
Ильдефонс склонился в глубочайшем поклоне и приготовился пустить в ход все свое обаяние без остатка, однако, когда он поднял глаза, леди Шауника уже удалилась. Он досадливо крякнул, дернул себя за усы и двинулся на поиски дамы посговорчивее. По чистой случайности леди Шауника почти немедленно наткнулась на Византа. Чтобы привлечь ее внимание и, может быть, даже вызвать восхищение, тот разразился в ее адрес четверостишием на мертвом языке, известном как древненаотский, однако леди Шауника выказала лишь удивление и озадаченность. Визант с улыбкой перевел слова и вкратце пояснил ей определенные двусмысленные тонкости наотской филологии.
— Впрочем, — добавил он, — эти понятия не должны воспрепятствовать родству наших душ. Я вижу, вы чувствуете обволакивающую истому этих строк столь же тонко, как и я.
— Пожалуй, не совсем, — возразила леди Шауника. — Впрочем, подобные методы обольщения на меня не действуют, к тому же я не заметила особого родства душ.
— О, вы непременно почувствуете его — со временем! — заверил ее Визант. — Я наделен редкостным даром видеть души во всем их мерцающем разноцветье! Наши с вами души лучатся одинаковым благородством! Идемте, прогуляемся на террасе! Я хочу поведать вам одну тайну.
Маг попытался сжать ее руку в своей. Леди Шауника, несколько озадаченная таким напором, отстранилась.
— Признаться, мне совсем не хочется выслушивать ваши секреты после столь непродолжительного знакомства.
— Дело не столько в секрете, сколько в том, что я разделю его с вами! Да и разве имеет значение продолжительность знакомства? Я увидел вас не более получаса назад, но уже сочинил два стихотворения и одну оду в вашу честь! Идемте! Прочь из этих стен, на террасу! Прочь в манящую даль! Туда, где струится звездный свет, под сень дерев! Мы скинем с себя одежды и станем резвиться в полях с невинным пылом лесных божеств!
Леди Шауника отступила еще на шаг.
— Благодарю вас, но я от природы застенчива. А вдруг мы так увлечемся, что не сможем отыскать дорогу обратно во дворец, и утром селяне застанут нас, голышом скачущими по полям? И как мы будем объяснять сей казус? Нет, ваше предложение меня не привлекает.
Визант заломил руки над головой и, закатив глаза, принялся рвать свои медные кудри в надежде, что леди Шауника поймет, какую душевную рану нанесла, и сжалится над ним, но бессердечная красавица уже ускользнула. Рассерженный Визант отправился к столу с закусками, где осушил один за другим несколько бокалов хмельного вина. Немного погодя леди Шауника по пути в зал случайно наткнулась на одну приятельницу, леди Дуальтиметту. Остановившись перекинуться с ней словечком, она столь же случайно бросила взгляд на укромную нишу неподалеку, где на обитой малиновой парчой софе в одиночестве сидел Риальто.
— Взгляни-ка вон туда, — шепнула она леди Дуальтиметте. — Кто тот незнакомец?
Леди Дуальтиметта закрутила головой.
— Я слышала, его зовут Риальто, а иногда даже Риальто Великолепный. Он кажется тебе утонченным? Я лично нахожу его мрачным и даже грозным!
— В самом деле? Да нет, никакой не грозный, разве он не мужчина?
— Разумеется! Но почему он сидит в стороне, как будто относится ко всем в Кванорке свысока?
— Ко всем? — задумчиво протянула леди Шауника.
Леди Дуальтиметта собралась уходить.
— Прошу прощения, моя дорогая, мне нужно спешить, у меня важная роль в постановке.
С этими словами она ушла. Леди Шауника поколебалась, потом, улыбнувшись какой-то своей мысли, неторопливо двинулась к нише.
— Сударь, вы позволите мне присоединиться к вам в этом укромном уголке?
Риальто поднялся.
— Леди Шауника, вы отлично знаете, что можете присоединиться ко мне где пожелаете.
— Благодарю вас.
Она уселась на софу, и Риальто опустился на свое прежнее место.
— Вам не интересно, почему я решила составить вам компанию? — вопросила красавица, улыбаясь все той же затаенной полуулыбкой.
— Этот вопрос не приходил мне в голову. — Риальто немного подумал. — Рискну предположить, что вы условились встретиться с кем-то в фойе и решили, что сможете подождать здесь без помех.
— Тонкий ответ, — улыбнулась леди Шауника. — Откровенно говоря, мне стало любопытно, почему такой человек, как вы, сидит в стороне от всех, в темноте. Может, вы потрясены каким-то трагическим известием? Или все дамы в Кванорке с их жалкими попытками щегольнуть привлекательной внешностью не вызывают у вас ничего, кроме презрения?
Риальто улыбнулся лукаво.
— Нет, я не пережил никакого потрясения. Что же до привлекательной внешности леди Шауники, ей сопутствует еще и блестящий ум, обладающий не меньшей притягательностью.
— Значит, вы сами назначили здесь кому-то свидание?
— Вовсе нет.
— И все-таки сидите в одиночестве и ни с кем не разговариваете.
— Мной движут запутанные побуждения. А вы? Вы тоже сидите здесь в темноте.
Леди Шауника рассмеялась.
— Я как перышко, подхваченное изменчивым ветерком, руководствуюсь своими прихотями. Быть может, меня привлекла ваша сдержанность, или отстраненность, или безразличие, неважно. Все прочие кавалеры налетели на меня, как стервятники на мертвечину. — Она искоса стрельнула глазами в его сторону. — Поэтому ваше поведение меня задело. Ну вот, теперь вы знаете правду.
— Нам предстоит многое сказать друг другу — если, конечно, наше знакомство продолжится, — после паузы произнес Риальто.
Леди Шауника легкомысленно пожала плечиками.
— Ничего не имею против.
Риальто оглядел фойе.
— Тогда предлагаю найти какое-нибудь местечко, где никто не помешал бы беседе. Мы сидим здесь, как птички на жердочке.
— Проще простого, — заявила леди Шауника. — Герцог предоставил мне отдельные покои на все время моего визита. Я прикажу подать легкие закуски и бутылку-другую майнесского, и мы с вами продолжим наш разговор с достоинством и в уединении.
— Не вижу в вашем предложении ни одного изъяна, — ответил Риальто.
Он встал и, взяв ее за руки, помог подняться.
— Ну как, вам все еще кажется, что я ошеломлен трагическим известием?
— Нет, но позвольте задать вам один вопрос: за что вас прозвали Риальто Великолепным?
— О, это чья-то давняя шутка, — отмахнулся Риальто. — Мне так и не удалось узнать, кто ее пустил.
Рука об руку они прошли по галерее, миновав безутешных Ильдефонса с Византом, которые уныло подпирали мраморную статую. Риальто удостоил их вежливым кивком и сделал потайной знак, исполненный более туманного смысла, чтобы они возвращались домой без него.
Леди Шауника прижалась к его боку и захихикала.
— Кто бы мог подумать, что такие разные люди могут приятельствовать! Один — повеса с футовыми усищами, другой — поэт с глазами больной ящерицы. Вы с ними знакомы?
— Так, шапочно. И вообще, сейчас меня интересуете исключительно вы с вашим тонким восприятием мира.
Ильдефонс с Византом, кусая губы от досады, вернулись в фойе, где Ильдефонс наконец-то познакомился с дородной матроной в кружевном чепце, от которой одуряюще пахло мускусом. Толстуха немедленно потащила нового кавалера в бальный зал, где они станцевали подряд три галопа, тройную польку и что-то вроде замысловатого кекуока. Ильдефонсу, чтобы танцевать по правилам, приходилось поднимать одну ногу высоко в воздух, дрыгать локтями, откидывать голову, а потом столь же резво проделывать ту же самую последовательность движений с другой ноги. Что же до Византа, герцог Тамбаско представил его высокой поэтессе с жесткими желтыми волосами, которые висели неприбранными прядями. Решив, что наконец-то встретила родственную душу, та увлекла его в сад и за зарослями гортензий принялась декламировать оду собственного сочинения из двадцати девяти строф. В конце концов Ильдефонсу с Византом удалось вырваться на свободу, но ночь была на исходе и бал закончился. В самом скверном расположении духа волшебники отправились по домам, и каждый по какому-то лишенному всякой логики выверту сознания обвинил в своей неудаче Риальто.
2
В конце концов чашу терпения Риальто переполнила всеобщая неприязнь, направленная на него без каких-либо явных причин, и он перестал покидать свой дом в Фалу. Вскоре одиночество начало ему приедаться. Риальто призвал к себе дворецкого.
— Фроло, я намерен на некоторое время отлучиться из Фалу, так что ты остаешься за главного. Вот здесь, — он передал дворецкому лист бумаги, — перечень инструкций. Ты должен неукоснительно их соблюдать. Я хочу, чтобы к моему возвращению все было в строгом и точном порядке. Особо отмечу, что запрещаю тебе водить толпы гостей и родственников в мой дом и ближайшие его окрестности. Кроме того, предупреждаю: если вздумаешь сунуться в рабочие комнаты, пеняй на себя. Я ясно выразился?
— Всесторонне и исчерпывающе, — кивнул Фроло. — А долго ли вы собираетесь отсутствовать и сколько человек входит в понятие «толпа»?
— По поводу первого вопроса: неопределенное время. Что же касается второго, я перефразирую: чтобы в мое отсутствие в Фалу не было никого из посторонних. Надеюсь, по возвращении я найду все в полном порядке. А теперь можешь вернуться к своим обязанностям. В намеченный час я отправлюсь в путь.
Риальто перенесся на побережье Соусанского моря, в глухую провинцию на задворках Южной Альмери. Вокруг царило безветрие, растительность радовала глаз разноцветьем приглушенных красок и изумляла высотой деревьев. Местные жители, миниатюрный бледный народец с темными волосами и длинными застывшими глазами, именовали себя сксызыскзыйками — «культурным народом», и относились к смыслу этого слова со всей серьезностью. Их культура включала в себя ошеломляющий набор заповедей, степень владения которыми служила показателем положения в обществе. Поэтому честолюбцы, не жалея сил, запоминали язык пальцев, тонкости науки украшения ушей, правильные способы завязывания собственных кушаков, шнурков и тюрбанов, надлежащее и характерное расположение пикулей на тарелке с моллюсками, улитками, рагу из каштанов, жареным мясом и прочей снедью; специальные ругательства, которые полагалось произнести, наступив на колючку, при встрече с духом, свалившись с невысокой лесенки, свалившись с дерева и еще в сотне самых разнообразных и строго регламентированных случаев.
Риальто остановился в тихой гостинице и получил в свое распоряжение пару просторных комнат, построенных на сваях над морем. Кресла, кровать, стол и комод были из черного лакированного камфарного дерева. Пол, чтобы в комнату сквозь щели не залетали соленые морские брызги, покрыли бледно-зеленой циновкой. Завтраки, обеды и ужины, состоящие из десяти перемен блюд, Риальто вкушал в увитой зеленью беседке у самой воды, по ночам озаренной светом палочек свечного дерева.
Неспешно протекали дни, завершавшиеся исполненными трагического великолепия закатами. По ночам в морской воде отражались немногочисленные уцелевшие звезды, а с пляжа доносился струнный перебор — здешние жители играли на лютнях с изогнутыми фифами. Все печали Риальто отступили куда-то на второй план, и прежние невзгоды стали казаться ужасно далекими. Облачившись на здешний манер в белую юбку, сандалии и свободный тюрбан с болтающимися кистями, Риальто гулял по берегу, выискивал на деревенских базарах редкостные ракушки, сидел в беседке, потягивая фруктовый пунш и поглядывая на стройных девушек, которые сновали мимо.
Как-то раз Риальто взбрела охота построить на берегу песчаный замок. Чтобы позабавить местных ребятишек, он сначала сделал свое творение неуязвимым для волн и ветра, а потом населил его крохопутами, облаченными в одеяния захариотов из Четырнадцатой эры. Каждый день его микроскопическое войско строем отправлялось на береговые учения, затем затевало потешную баталию, сопровождаемую пронзительными криками и воплями. Фуражирный отряд охотился на краба и собирал в скалах морской виноград и мидии, а ребятишки смотрели на дивное диво во все глаза.
Однажды шайка юных хулиганов привела на берег терьеров и спустила их на гарнизон замка. Риальто, наблюдавший за этим издали, произнес заклинание, и из ворот замка вылетел эскадрон отборных воинов верхом на колибри. Они принялись обстреливать псов огнедротиками, залп за залпом, пока вся свора не обратилась в позорное бегство. Тогда защитники замка перекинулись на малолетних негодников, и те, сверкая пятками, сочли за лучшее последовать примеру собак.
Когда чуть позже изрядно поредевшая группка вернулась на берег в сопровождении взрослых, они нашли там лишь полуразметанную ветром кучу песка и мирно дремлющего в тенистой беседке по соседству Риальто. Это происшествие породило немало толков, и некоторое время на Риальто косились с подозрением, но слухи быстро улеглись, и очень скоро все вернулось в прежнее русло.
Между тем в долине реки Ском Аш-Монкур не терял времени даром. По его предложению Ильдефонс созвал так называемый Конклав Почета в честь достижений Фандааля Великого, неустрашимого гения эпохи Великого Мотолама, который систематизировал управление сандестинами. Когда все собрались, Аш-Монкур умело увел разговор от темы и ловко повернул его к Риальто и его мнимым злодеяниям.
— Лично я считаю Риальто своим близким другом и не стал бы упоминать его имя, разве затем, чтобы оправдать его или напомнить о смягчающих обстоятельствах при назначении неизбежного наказания, — заявил он с горячностью.
— Весьма великодушно с твоей стороны, — кивнул Ильдефонс. — Следует ли понимать, что официальной темой дискуссии стал Риальто и его поведение?
— Почему бы и нет! — буркнул Гильгед. — Его выходки переходят всякие границы.
— Стоп, стоп! — воскликнул Аш-Монкур. — Пожалуйста, без нытья и трусливых намеков: или выскажи свои обвинения открыто, или я, как защитник Риальто, поставлю вопрос о доверии!
Гильгед вскочил на ноги.
— Что? Это я трус? Я, Гильгед, наложивший десять заклятий на морского демона Кейно?
— Это всего лишь вопрос определений, — отрезал Аш-Монкур. — Если я брошу тебе в лицо непростительные оскорбления или раскрою публично твои маленькие постыдные тайны, считай, что все это сделано от лица Риальто, а не от лица твоего товарища Аш-Монкура, который лишь питает надежды сгладить острые углы. Ну что ж, если у Гильгеда кишка тонка подать официальную жалобу, у кого хватит духу сделать это?
— Ха! — воскликнул разъяренный Гильгед. — Даже в роли представителя Риальто ты с каким-то смаком оскорбляешь и чернишь меня! Так вот, во избежание дальнейших недоразумений я официально обвиняю Риальто в непорядочном поведении и избиении моего обезьябра и предлагаю призвать его к ответственности!
— Давайте в целях краткости и ясности отнесем избиение к непорядочному поведению, — вмешался Ильдефонс. — Ты согласен?
Гильгед ворчливо согласился с изменением формулировки.
— Кто еще поддержит предложение Гильгеда?
Аш-Монкур обвел лица собравшихся взглядом.
— Что за сборище малодушных слизняков! Если это так необходимо, я как заместитель Риальто сам поддержу предложение, исключительно ради того, чтобы окончательно и бесповоротно покончить с этой детской мстительностью!
— Тишина! — взревел Зильфант. — Я голосую «за»!
— Прекрасно, — сказал Ильдефонс. — Объявляю прения открытыми.
— Предлагаю отклонить предложение Гильгеда как не заслуживающий никакого внимания вздор, — заявил Аш-Монкур. — Хотя Риальто во всеуслышание похваляется своим успехом на большом балу и со смехом рассказывает всем, какие потешные коленца Ильдефонс выкидывал в паре с тучной матроной и как уморительно выглядели попытки Византа обольстить костлявую поэтессу в белокуром парике.
— Предложение отклоняется, — процедил Ильдефонс сквозь зубы. — Давайте выслушаем обвинения во всех подробностях!
— Я вижу, от моего заступничества нет никакого толку, — вздохнул Аш-Монкур. — Поэтому слагаю с себя полномочия и выскажу собственные жалобы, дабы, когда с Риальто будут взысканы все штрафы и проведена конфискация, я мог получить причитающуюся мне по закону долю добычи.
Эта мысль прежде не приходила никому в голову, и несколько минут собравшиеся были поглощены ее обдумыванием. Кое-кто зашел даже так далеко, что принялся составлять список принадлежащих Риальто вещей, которые куда больше пригодились бы им самим.
— К несчастью, проступкам Риальто несть числа! — выспренно провозгласил Ао Опаловый. — К ним можно также причислить деяния и взгляды, которые хоть на первый взгляд и представляются безобидными, на самом крамольны. К этой категории я отношу такие качества, как алчность, заносчивость и нарочитую вульгарность.
— Правда, подобные обвинения могут показаться эфемерными, — с нажимом проговорил Ильдефонс. — Но в целях правосудия ни в коем случае нельзя сбрасывать их со счетов.
Зилифант театрально поднял палец.
— Риальто с бесчеловечной жестокостью уничтожил мой бесценный аркесад с Канопуса, последний экземпляр на нашей обреченной земле! Когда я высказал все это Риальто, он сначала принялся с лицемерным жаром отрицать все обвинения, а потом заявил: «Взгляни-ка вон туда, на лес Были, его темнеющие дубы! Когда солнце угаснет, от них останется не больше и не меньше, чем от твоего редкостного экземпляра».
Аш-Монкур удрученно покачал головой.
— У меня нет слов. Я принес бы тебе от имени Риальто извинения, если бы не был совершенно уверен, что Риальто самым непочтительным образом высмеял бы мои попытки. И все же неужели ты не способен найти в своей душе хоть каплю сочувствия к заблудшему бедняге?
— Еще как могу, — ответил Зильфант. — Ровно столько же, сколько он проявил к моему бедному аркесаду.
И снова Аш-Монкур покачал головой.
— Я не могу в это поверить.
— Эй, полегче! — вскинулся Зилифант. — Несмотря на то, что ты так самоотверженно защищаешь этого негодяя, я не позволю подвергнуть собственную правдивость сомнению.
— Ты не так меня понял! — воскликнул Аш-Монкур. — Я сейчас говорил от своего собственного имени, поражаясь бессердечным поступкам Риальто.
— А, вот как! Ну, тогда не о чем спорить.
Все остальные принялись наперебой перечислять нанесенные им Риальто обиды, а Ильдефонс методично заносил их в протокол. Наконец все высказались, и Ильдефонс, пробежав список глазами, озадаченно нахмурился.
— Поразительно, каким образом такой человек, как Риальто, мог столько лет находиться среди нас и не подвергнуться разоблачению! Аш-Монкур, ты хочешь что-то добавить?
— Я хочу подать просьбу о помиловании. Просто для проформы.
— Мы выслушали твою просьбу, — сказал Ильдефонс. — Теперь приступим к голосованию. Те, кто одобряет поведение Риальто и считает, что он невиновен, поднимите руки.
Не поднялась ни одна рука.
— Кто считает, что Риальто виновен?
Вырос лес рук.
Ильдефонс откашлялся.
— На мне, как на старшем, лежит обязанность определить наказание. Должен признаться, что отсутствие Риальто несколько облегчает нашу тягостную задачу. Какие последуют предложения?
— Предлагаю присвоить каждому из нас номер, в том порядке, в каком мы сидим сейчас за столом. Затем конклав отправится в Фалу, и каждый из нас согласно очередности будет брать себе что-нибудь из вещей Риальто, пока не останутся только те, на которые никто не станет претендовать.
— Идея в целом кажется здравой, — поддержал коллегу Ао Опаловый. — Только номера нужно присваивать по жребию и установить контроль за тем, чтобы никто не пустил в ход какое-нибудь заклинание хроностазиса.
В итоге поступили так, как предложил Ао, и все дружно направились в Фалу. Дворецкий Фроло вышел к гостям и властно осведомился, какое дело привело сюда столь большую компанию.
— Риальто нет дома! Приходите, когда он вернется и сможет оказать вам подобающий прием.
Ильдефонс принялся было зачитывать решение конклава, но Гильгед, выведенный из терпения этим многословием, просто наложил на Фроло заклятие бессилия, и маги, войдя в Фалу, приступили к взысканию штрафа, которым порешили наказать Риальто на конклаве.
Вспыльчивому Гуртианцу страстно хотелось найти принадлежащие Риальто камни-иоун, он обыскал весь дом, но все напрасно. На стене в рамке из голубого золота висела какая-то грамота, написанная голубыми чернилами на голубой бумаге. В полной уверенности, что он отыскал тайник Риальто, Гуртианц нетерпеливо сорвал документ с гвоздя и отшвырнул прочь. Однако за ним обнаружилась лишь пустая стена, а камни нашел Ильдефонс — они болтались на люстре среди хрустальных подвесок.
Наконец наложенный штраф был взыскан в полной степени, хотя неудовлетворенными остались те, кому достались последние номера, и те, кто оказался недостаточно проворен. Ильдефонс употребил все свое влияние, чтобы утихомирить вал жалоб и взаимных обвинений и попутно отстоять собственные камни-иоун, доставшиеся ему за верную службу и неподкупную честность. В конце концов волшебники разошлись по домам, довольные тем, что правосудие все-таки свершилось.
3
По прошествии некоторого времени Риальто вернулся в Фалу. Едва только он увидел Фроло, замершего, словно истукан, на пороге с застывшим на лице неодобрительным выражением, как заподозрил неладное. Войдя во дворец, он в бешенстве осознал, что его жилище разграблено. Риальто вернулся к входу и снял с Фроло заклятие, из-за которого дворецкий днем и ночью в жару и в непогоду столбом простоял на пороге. Фроло подкрепился чашкой чаю с ломтиком смородинового кекса, после чего нашел в себе силы доложить хозяину о событиях, которые произошли у него на глазах. Риальто хмуро привел свое жилище в порядок, затем оценил нанесенный ему урон. Урон оказался колоссальный.
Какое-то время Риальто расхаживал туда-сюда по берегу Вильды. В конце концов за неимением лучшего плана он натянул пару летучих сапог, которые никому не приглянулись, и направился в Баумергарт. У двери его встретил Приффид, управляющий Ильдефонса.
— Чего изволите, сударь?
— Доложи Ильдефонсу, что Риальто прибыл посоветоваться с ним.
— Сударь, лорд Ильдефонс занят важными делами и не сможет никого принять ни сегодня, ни в ближайшем будущем.
Риальто вытащил маленький красный диск и, зажав его между ладонями, затянул что-то нараспев.
— Что это вы делаете? — забеспокоился Приффид.
— Приффид, твой взор застилает пелена, ты не узнаешь во мне Риальто. Скоро ты сможешь смотреть во все стороны сразу. Я хочу, чтобы глаза твои оказались на концах стебельков длиной в фут каждый.
— А! Благородный лорд Риальто! — изменившимся тоном воскликнул Приффид. — Теперь я прекрасно вас вижу! Сюда, пожалуйста! Лорд Ильдефонс предается размышлениям в саду трав!
Риальто проследовал в сторону сада, где Ильдефонс задремал, пригревшись в косых лучах красного послеполуденного солнца. Гость хлопнул в ладоши.
— Ильдефонс, очнись от оцепенения! Гнусные деяния свершились в Фалу, и мне не терпится услышать твои объяснения!
Ильдефонс укоризненно взглянул на Приффида, но тот лишь поклонился.
— Еще какие-нибудь распоряжения, сударь?
Ильдефонс вздохнул.
— Можешь подать нам закуски, что-нибудь легкое. Дело Риальто не отнимет много времени, и задерживаться он не планирует.
— Напротив! — возразил Риальто. — Я здесь на неопределенный срок. Приффид, подай нам все самое лучшее, что найдется в кладовых.
Ильдефонс грузно выбрался из кресла.
— Риальто, ты самовольно распоряжаешься моим управляющим и, если уж на то пошло, моими закусками!
— Ничего страшного. Объясни, по какому праву ты завладел моими вещами. Мой мажордом Фроло утверждает — ты возглавлял отряд воров.
Ильдефонс грохнул по столу кулаком.
— Поверхностный и глубоко ошибочный взгляд! Фроло неверно истолковал факты!
— И как же ты объяснишь сии поразительные события, о которых я, разумеется, намерен поставить в известность Судию?
Ильдефонс заморгал и раздул щеки.
— Ты, разумеется, волен поступать так, как считаешь нужным. И все же должен знать, что действия производились с полным соблюдением законности. Тебе были предъявлены определенные обвинения, мы тщательнейшим образом изучили все доказательства и признали твою вину только после всестороннего обсуждения. Благодаря усилиям Аш-Монкура и моим тебя приговорили к незначительному наказанию в виде чисто символического взыскания штрафа из твоего имущества.
— Чисто символического?! — воскликнул Риальто. — Да вы обобрали меня до нитки!
Ильдефонс поджал губы.
— Признаю, что время от времени я замечал определенную невоздержанность, которую лично осуждал.
Риальто откинулся на спинку кресла и издал глубокий вздох ошеломленного изумления, потом взглянул на Ильдефонса в упор.
— И кто же выдвинул эти обвинения? — мягко вопросил он.
Ильдефонс глубокомысленно свел брови.
— Многие. Гильгед заявил, что ты избил его ручного обезьябра.
— Вот как. Продолжай.
— Зилифант пожаловался, что твое безответственное обращение с плазменными пузырями уничтожило его любимый аркесад.
— Дальше? — Жалобщиков оказалось слишком много, всех не упомнишь. Почти все — за исключением меня и верного Аш-Монкура — выдвинули обвинения. После этого конклав твоих коллег практически единодушно признал тебя виновным по всем пунктам обвинения.
— А кто похитил мои камни-иоун?
— Вообще-то, я сам взял их на хранение, чтобы с ними ничего не случилось.
— И суд провели со строгим соблюдением законного порядка?
Ильдефонс воспользовался случаем и одним глотком осушил бокал вина, которое подал Приффид.
— Ах да, ты задал вопрос! Насколько я помню, он касался законности. Так вот, суд, хотя и проходил в несколько неофициальной обстановке, был проведен надлежащим образом.
— В полном соответствии с положениями Монстритуции?
— Разумеется. По-твоему, это не законный порядок? Ну а теперь…
— Почему меня не уведомили о процессе и не дали возможности опровергнуть обвинения?
— Полагаю, этот вопрос стоит вынести на обсуждение, — согласно кивнул Ильдефонс. — Насколько мне помнится, никому не хотелось портить тебе отдых, в особенности учитывая, что вину признали практически единогласно.
Риальто поднялся на ноги.
— Почему бы нам сейчас не наведаться в Дуновение Фейдера?
Ильдефонс вскинул руки в добродушном жесте.
— Сядь, Риальто! Смотри, Приффид несет еще закуски, давай выпьем вина и обсудим этот вопрос беспристрастно.
— Это после того, как меня оболгали, ошельмовали и обобрали те, кто ранее с пеной у рта клялся мне в вечной дружбе? Я никогда не…
Ильдефонс прервал возмущенную тираду Риальто.
— Да-да, возможно, были допущены некоторые процессуальные ошибки, но не забывай, если бы не наши с Аш-Монкуром усилия, приговор мог быть куда серьезней.
— В самом деле? — холодно осведомился Риальто. — Ты знаешь, о чем говорится в «Голубых принципах»?
— Я знаком в общих чертах с самыми важными положениями, — добродушно сказал Ильдефонс. — Что же до малоизвестных разделов, я, возможно, разбираюсь в них чуточку похуже, но они практически не применяются.
— В самом деле? — Риальто извлек на свет ветхий голубой документ. — Я зачитаю тебе параграф «С» «Предварительного манифеста». «Монстритуция как незыблемая доктрина зиждется на комплексных блоках мудрости, взаимосвязанных друг с другом и равных друг другу по значимости. Тот, кто в своекорыстных целях преувеличивает важность одних ее положений и принижает другие, объявляя их мелкими и незначительными, виновен в подрывании устоев и субмульгации и должен понести наказание, предусмотренное таблицей „В“ третьего раздела».
Ильдефонс захлопал глазами.
— По правде говоря, мои недавние высказывания — всего лишь шутка.
— В таком случае почему ты не засвидетельствовал, что в то время, когда был избит зверь Гильгеда, мы с тобой прогуливались по берегу Скома?
— Хороший вопрос. На самом деле я действовал на основании процессуального законодательства.
— Как это?
— Очень просто! Вопроса «Прогуливался ли ты вместе с Риальто по берегу Скома в то самое время, когда был избит обезьябр Гильгеда?» никто не задавал. По правилам судопроизводства я не мог в надлежащем порядке дать соответствующие показания. И потом, тебя уже все равно признали виновным по множеству других пунктов, и мои замечания лишь внесли бы путаницу.
— Но разве не стоит докапываться до истины? Неужели ты не задался вопросом, кто на самом деле избил зверька и почему преступник назвался Риальто?
Ильдефонс прокашлялся.
— В сложившихся обстоятельствах, как я уже объяснил, подобные вопросы неактуальны.
Риальто сверился с изорванным экземпляром «Голубых принципов».
— Параграф «К» второго раздела классифицирует твой поступок как изощренное бездействие. За это полагается суровое — пожалуй, даже чересчур суровое — наказание, но Судия исполнит закон согласно его букве и назначит кару по всей строгости, чтобы благотворное воздействие было всеобъемлющим.
Ильдефонс всплеснул руками.
— Неужели ты отправишься с таким пустяком в Дуновение Фейдера? Возможные последствия непредсказуемы!
— Я привлеку вас к ответу за преступление третьего рода. Во время разграбления Фалу мой экземпляр «Голубых принципов» сорвали со стены, повредили и швырнули на пол. Все соучастники преступления, которое в точности предусмотрено параграфом «А» раздела «Изменнические действия», считаются одинаково виновными и должны нести равное наказание. Сие не пустяк, как ты выразился! Я полагал, ты разделишь мое негодование и приложишь все усилия, чтобы восстановить справедливость и наказать виновных, но…
— Ты совершенно справедливо надеялся! — вскричал Ильдефонс. — Я как раз собирался созвать новый конклав, чтобы пересмотреть выводы прошлого заседания, в принятии которых наши коллеги, по-видимому, руководствовались эмоциями. Имей терпение! Не нужно отвлекать Судию от его бездействия!
— Так собери конклав прямо сейчас! И начни заседание с объявления, что я не виновен ни в одном из преступлений, в которых меня обвинили, что со мной обошлись непростительно несправедливо и я требую не просто возместить нанесенный мне ущерб в полном объеме, но и…
— Это абсурдное наказание! — возмутился Ильдефонс.
Риальто был непоколебим.
— Ты Наставник, тебе и решать. В противном случае наказание назначит Судия.
— Я созову конклав, — вздохнул Ильдефонс.
— Объяви, что на повестке дня стоит всего два вопроса: во-первых, возмещение ущерба и взыскание штрафов в размере от трехкратного до пятикратного, причем я не стану слушать ни угроз, ни путаных оправданий, и, во-вторых, установление личности настоящего злоумышленника.
Ильдефонс пробурчал что-то себе под нос, но Риальто не обратил на него никакого внимания.
— Собирай конклав! Никаких отговорок не принимай! Присутствовать должны все до единого, мне не до шуток!
Ильдефонс напустил на себя притворно веселый вид.
— Все еще может устроиться. Сначала я свяжусь с твоим единственным верным союзником, за исключением меня самого.
— Это ты о ком?
— Об Аш-Монкуре, естественно! Сейчас мы с ним посоветуемся.
Ильдефонс подошел к столику и изобразил подобие лица Аш-Монкура на столешнице, в которой были проделаны отверстия в форме человеческого рта и уха.
— Аш-Монкур, тебе в ухо говорит Ильдефонс! У меня важное известие! Говори!
— Ильдефонс, я говорю! Что у тебя за известие?
— Риальто Великолепный явился в Баумергарт! Его терзают сомнения и печаль. Он считает, что конклав допустил несколько ошибок в судебном процессе, которые лишают его приговор законной силы. Более того, он требует возмещения ущерба в троекратном размере от всех вовлеченных сторон. В противном случае грозится передать дело на рассмотрение Судии.
— Большая ошибка, — проговорил тот. — Опрометчивый акт отчаяния.
— Я сказал ему то же самое, но Риальто человек упрямый.
— Неужели ты не можешь отговорить его? Он что, стоит на своем?
— Он не желает отступать от своего решения ни на волосок и знай себе твердит о Монстритуции да о взыскании штрафов. Похоже, он вбил себе в голову, что злоумышленник…
— Будь так добр, поменьше слов. Мое время дорого! — крикнул Риальто. — Просто собери конклав, совершенно излишне описывать мой мятущийся дух в столь сардоническом тоне.
Ильдефонс сердито изобразил на поверхности столика одно за другим семнадцать лиц. Рты он им зажал прищепками, чтобы пресечь поток возмущенных восклицаний и вопросов, затем, говоря в девятнадцать ушей разом, приказал всем без промедления явиться на конклав в Баумергарт.
4
Маги один за другим занимали места в Большом зале. Аш-Монкур явился последним. Прежде чем усесться, он вполголоса перекинулся несколькими словами с Герарком Предвестником, с которым находился в приятельских отношениях. Риальто стоял в сторонке, прислонившись к обитой деревом стене, и мрачно наблюдал за прибытием прежних коллег. Кроме Аш-Монкура, который учтиво ему поклонился, никто даже не взглянул в его сторону.
Ильдефонс в своей обычной манере открыл заседание, затем искоса взглянул на Риальто, не проронившего за все это время ни слова. Ильдефонс кашлянул и прочистил горло.
— Перейду прямо к делу. Риальто заявляет, что его имущество конфисковано незаконно. Он требует возмещения убытков и компенсации за моральный ущерб, если же его требования не будут удовлетворены, он обещает передать вопрос на рассмотрение Судии. Такова, если вкратце, суть сегодняшнего дела.
Гильгед вскочил на ноги, лицо его побагровело от гнева.
— Притязания Риальто абсурдны! И у него еще хватает наглости отрицать вину! Он избил моего бедного Будиса и привязал в зарослях крапивы: поступок в высшей степени гнусный и бессердечный! Я уже заявлял это прежде и заявляю теперь: я не откажусь от своего обвинения!
— Не мучил я твоего питомца, — сказал Риальто.
— Ха-ха! Я тоже могу сказать что угодно! А доказательства у тебя есть?
— Естественно. Во время сего происшествия я прогуливался по берегу Скома в обществе Ильдефонса.
Гильгед стремительно обернулся к Ильдефонсу.
— Это правда?
Тот скроил кислую мину.
— Правда, до последнего слова.
— Так что же ты раньше молчал?
— Не хотел вносить путаницу в это и без того непростое дело.
— Очень странно. — Гильгед с хмурым видом уселся, но тут вскочил Зилифант.
— Тем не менее никто не станет отрицать, что Риальто своими плазменными пузырями уничтожил мой бесценный аркесад и провонял весь дом, более того, по слухам, он еще и хвалился своей меткостью и приписывал источник запаха мне, Зилифанту!
— Ничего подобного, — возразил Риальто.
— Ха! Все улики налицо, и они ясно и недвусмысленно указывают на виновника!
— В самом деле? Мун Волхв и Пергустин присутствовали в Фалу во время эксперимента и видели, как я создал четыре люминуса из плазмы. Один пролетел прямо сквозь нежные побеги моей сильваниссы, не причинив никакого вреда. Мун прошел сквозь второй и почему-то не жаловался на запах. На наших глазах все четыре люминуса превратились в крохотные искорки, а потом погасли. Ни один из них никуда не улетал, ни один не покидал окрестности Фалу.
Зилифант неуверенно перевел взгляд с Муна Волхва на Пергустина.
— Он говорит правду?
— Если вкратце, то да, — мрачно ответил Мун Волхв.
— Так что же вы не сказали мне об этом?
— Поскольку Риальто признали виновным в других преступлениях, мы решили, что это несущественно.
— Для меня — еще как существенно, — заметил Риальто.
— Возможно.
— Кто рассказал вам о моих похвальбах и оскорблениях?
Зилифант неуверенно посмотрел в сторону Аш-Монкура.
— Я не помню точно.
Риальто обернулся к Ильдефонсу.
— И в каких же еще злодеяниях я повинен?
Гуртианц не смог промолчать.
— Ты заколдовал мою шляпу! А потом разослал всем глумливые картинки!
— Я ничего подобного не делал.
— Ну, тогда докажи, что это был не ты.
— На какую мысль наводят все эти происшествия? Совершенно очевидно, все козни вершил тот же человек, который избил зверька Гильгеда и лишил Зильфанта его бесценного дерева. И этот человек — не я.
Гуртианц мрачно хмыкнул.
— Похоже на правду. Я беру свои обвинения обратно.
Риальто сделал шаг вперед.
— Ну так как, какие еще преступления я совершил?
Все молчали.
— В таком случае вынужден предъявить встречное обвинение. Я обвиняю членов данного объединения, всех вместе и каждого в отдельности, за исключением меня самого, в следующих тяжких преступлениях.
С этими словами Риальто передал Ильдефонсу дощечку.
— Вот, здесь я изложил все мои обвинения по пунктам. Наставник, будь так добр, зачитай их вслух.
Неприязненно скривившись, Ильдефонс взял дощечку.
— Риальто, ты и в самом деле готов зайти так далеко? Да, были допущены определенные ошибки, мы признаем это! Давайте все вместе, включая и тебя, подадим друг другу пример смирения и будем жить дальше, уверенно глядя в будущее! Все товарищи твои как один поддержат тебя в трудную минуту! Риальто, разве так не будет лучше для всех?
Риальто восторженно захлопал в ладоши.
— Ильдефонс, твоя мудрость, как всегда, не знает границ. И впрямь, к чему нам перипетии полноценного судебного процесса? Всем членам группы достаточно лишь принести мне свои извинения, вернуть мои вещи вместе с трехкратной компенсацией морального ущерба, и мир будет восстановлен. Аш-Монкур, почему бы тебе не подать другим пример?
— Я бы с радостью, — заявил Аш-Монкур. — Однако тем самым я скомпрометирую остальных членов группы. Каково бы ни было мое личное мнение, следует дождаться голосования.
— А ты, Гуртианц? — спросил Риальто. — Не хочешь подойти ко мне и извиниться?
Гуртианц выкрикнул что-то нечленораздельное.
— А ты сам? — обратился Риальто к Ильдефонсу.
Тот прокашлялся.
— Я зачитаю вслух перечень обвинений, выдвинутых Риальто против нашего объединения. Подробный список претензий занимает восемнадцать страниц. Я сначала зачитаю заголовки.
Пункт первый: незаконное проникновение.
Пункт второй: кража в особо крупных размерах.
Пункт третий: мелкая кража.
Пункт четвертый: вандализм.
Пункт пятый: нападение налицо, находящееся при исполнении служебных обязанностей (Фроло).
Пункт шестой: клевета.
Пункт седьмой: неуважение к Монстритуции, включая умышленное повреждение и швыряние на пол засвидетельствованной копии оной.
Пункт восьмой: заговор с целью совершения вышеуказанных преступлений.
Пункт девятый: умышленное сокрытие украденного.
Пункт десятый: отказ повиноваться «Голубым принципам», закрепленным в Монстритуции.
Ильдефонс отложил табличку на стол.
— Я зачитаю полный текст обвинений чуть позже, а пока ответь мне вот на какой вопрос: эти пункты — не слишком ли их много?
Риальто пожал плечами.
— Они описывают большую часть совершенных преступлений, хотя и не все.
— Быть того не может! Перечень кажется всеобъемлющим.
— А самая главная загадка? Кто рассылал картинки, высмеивающие Гуртианца? Кто подвесил опал на сливную цепь и тем самым оскорбил Ао? Кто избил питомца Гильгеда? Кто уничтожил дерево Зилифанта? Разве эти вопросы не требуют ответа?
— Да, эти загадочные события так и остались нераскрытыми, — согласился Ильдефонс. — Разумеется, здесь могло быть и чистой воды совпадение… нет? Ты не согласен с этой гипотезой? Ну, может, и так. Впрочем, эти вопросы не включены в перечень обвинений и потому в данный момент несущественны.
— Как скажешь, — ответил Риальто. — Предлагаю назначить комиссию в составе Гуртианца, Ао, Гильгеда и Зилифанта и поручить ей расследовать сие досадное недоразумение.
— Всему свое время. А пока я зачитаю подробный список обвинений.
— Излишне, — возразил Риальто. — Собравшимся прекрасно известны все обвинения. Я сам тоже готов проявить определенную гибкость: имеется по меньшей мере три выхода. Во-первых, объединение может проголосовать за то, чтобы выплатить мне компенсацию, которую я требую; во-вторых, Наставник может взыскать указанные штрафы своей властью, и, в-третьих, мы можем обратиться к Судии, чтобы он вынес свой вердикт согласно установленной Монстритуцией процедуре. Ильдефонс, будь так добр, сообщи, какой выход представляется собранию наиболее подходящим?
Ильдефонс утробно хрюкнул.
— Чему быть, того не миновать. Я предлагаю принять требования Риальто, хотя это и сопряжено с некоторыми незначительными сложностями. Кто «за»?
— Постойте! — Барбаникос вскочил на ноги и решительно тряхнул роскошной белой гривой. — Я должен напомнить, что наказания, наложенные на Риальто, были отчасти произведены в осуждение его недопустимых личных качеств, поэтому о полном возмещении убытков не может быть и речи, не говоря уж о компенсации!
— Вот именно! — закричали Мгла-над-Устлой-Водой и все остальные.
Ободренный столь горячей поддержкой, Барбаникос продолжал:
— Всякий тактичный человек смиренно воспринял бы это дружеское порицание, думая лишь о том, как бы реабилитировать себя в глазах товарищей. И что же мы видим вместо этого? Недовольную мину, повелительные замашки, клеветнические обвинения и угрозы? И так себя ведет человек, которого только что решительно осудили товарищи?
Барбаникос прервался, чтобы промочить горло глотком тоника, после чего продолжил обличительную речь:
— Риальто так ничему и не научился! Он проявляет ту же заносчивость, что и прежде! Поэтому я настоятельно рекомендую не обращать на капризы Риальто внимания. Если же он продолжит в том же духе, предлагаю приказать лакеям выставить его за дверь. Риальто, в последний раз тебя предупреждаю: берегись! Прислушайся к голосу разума! Ради собственного же благополучия! Это первое, что я хотел сказать. Второе…
— Да, это все весьма интересно, — перебил его Ильдефонс. — Благодарю тебя за столь тонкое замечание.
Барбаникос неохотно уселся на место.
— Еще раз спрашиваю: кто поддерживает мое предложение? — обратился к залу Наставник.
— Я, — заявил Риальто. — Ну, посмотрим, кто проголосует «за», а кто «против» «Голубых принципов».
— Нельзя упускать из виду еще один пункт, — выступил вперед Аш-Монкур. — В нашей дискуссии мы не единожды ссылались на Монстритуцию. Не может ли кто-нибудь из присутствующих предоставить собранию ее полный, подлинный и не имеющий повреждений текст? Ильдефонс, у тебя, несомненно, должен найтись экземпляр этого документа?
Ильдефонс со стоном запрокинул голову.
— Даже не знаю, где его и искать. Впрочем, Риальто принес сюда в качестве вещественного доказательства собственный экземпляр.
— К несчастью, экземпляр Риальто, с какой бы целью он его сюда ни принес, порван и не имеет более никакой ценности. Мы должны быть уверены в полной достоверности текста. В данном случае нам требуется сам Персиплекс. Мы изучим тот экземпляр Монстритуции, который хранится в Дуновении Фейдера, и лишь тогда сможем проголосовать с твердой уверенностью.
— Таково твое предложение? — спросил Ильдефонс.
— Да.
— Я — «за»! — выкрикнул Герарк Предвестник.
Предложение приняли практически единогласно. Воздержались только Риальто с Ильдефонсом.
Герарк поднялся на ноги.
— Уже поздно, времени у нас в обрез! Каждый из нас должен набраться смелости и при первой же возможности отправиться в Дуновение Фейдера, чтобы изучить Персиплекс. Затем, когда Ильдефонс удостоверится, что все исполнили свой долг, мы снова соберем конклав и рассмотрим это дело в более дружественной обстановке. Во всяком случае, я на это надеюсь.
Риальто мрачно усмехнулся и, поднявшись на помост, встал рядом с Ильдефонсом.
— Все желающие могут на досуге отправиться в Дуновение Фейдера и проверить назидательные теории Аш-Монкура на достоверность. Я же намерен обратиться к Судии. И не советую никому опробовать на мне свою магию! В Фалу оставались далеко не все мои заклинания, так что я надежно защищен.
— До чего же ты вздорный тип, Риальто! Неужели необходимо тревожить Судию по каждому пустяку? Будь выше этого! — возмутился Визант Некроп.
— Прекрасный совет! — заявил Риальто. — Я попрошу Судию проявить к тебе снисхождение. Ильдефонс, будь так любезен, передай мне исковое заявление. Кроме того, Судии потребуется перечень имен.
— Раз уж Риальто настроен так решительно, — вкрадчиво заявил Аш-Монкур, — я должен предупредить его об опасностях, которым он подвергнется в Дуновении Фейдера. А они поистине серьезны!
— О каких еще опасностях ты говоришь? — удивился Ильдефонс. — Где и каким образом Риальто может подвергнуться опасности?
— Неужели это не очевидно? Монстритуция гласит, что любое лицо, которое предъявляет измененный или поврежденный экземпляр «Голубых принципов» с целью доказать в суде свою версию дела, виновен в преступлении разряда «Аш» и подлежит изничтожению. Я вынужден с прискорбием заявить, что сегодня Риальто совершил именно такое преступление, которое лишает его иск всякой законной силы. Он предстанет перед Судией на свой страх и риск.
Риальто с озадаченным видом уткнулся в свой экземпляр Монстритуции.
— Я что-то не вижу здесь подобного запрета. Будь так добр, укажи параграф, который ты цитируешь.
Аш-Монкур быстро отступил назад.
— Если бы я это сделал, то тем самым совершил бы в точности такое же преступление, как то, которое мы сейчас обсуждаем. Возможно, этот параграф был утрачен вследствие повреждений.
— Очень странно, — протянул Риальто.
В разговор вмешался Герарк.
— Риальто, совершив новое преступление, ты тем самым лишил законной силы все свои обвинения и потому должен теперь отказаться от всех притязаний. Ильдефонс, предлагаю на этом закрыть собрание.
— Не спеши, — возразил Ильдефонс. — Дело неожиданно оказалось крайне запутанным. В свете замечания Аш-Монкура предлагаю отправить в Дуновение Фейдера комиссию в составе, скажем, меня самого, Эшмиэля, Барбаникоса и, пожалуй, Аш-Монкура, с тем чтобы тщательно изучить Монстритуцию в спокойной обстановке, безотносительно нашего маленького недоразумения.
— Значит, там и увидимся, — заявил Риальто. — Даже если Аш-Монкур и не ошибся, в чем я лично сомневаюсь, я не цитировал поврежденный текст Монстритуции и, следовательно, ни в чем не повинен.
— Неправда! — возмутился Аш-Монкур. — Ты только что заглянул в свой подложный документ и пытался на его основании оспорить мое утверждение. Это более тяжкое преступление, чем те, в которых ты нас обвиняешь, поэтому будешь изничтожен прежде, чем произнесешь вслух самое первое свое обвинение, которое вследствие этого становится чисто умозрительным. Немедленно возвращайся в Фалу! Мы спишем твое поведение на душевное расстройство.
— Этому совету, пусть даже и данному из самых благих побуждений, недостает убедительности, — устало проговорил Ильдефонс. — Поэтому я как Наставник постановляю, что все здесь присутствующие должны отправиться в Дуновение Фейдера и там изучить Монстритуцию. Мы отправляемся туда исключительно в ознакомительных целях и не будем тревожить Судию. Итак, в путь! Все в Дуновение Фейдера! Поедем в моем вместительном вихрелете.
5
Роскошный вихрелет Ильдефонса летел на юг, в край невысоких пологих холмов на южной границе Асколеза. Кое-кто из волшебников прохаживался по верхней прогулочной площадке, любуясь открывающимся взгляду простором и грядами облаков, другие сбились на нижней палубе и разглядывали проплывающую внизу землю, третьи нежились в удобных кожаных креслах салона.
Дело близилось к вечеру, почти горизонтальные солнечные лучи раскрашивали пейзаж странным узором из красных и черных теней. Впереди темнело Дуновение Фейдера — холм, чуть выше и массивнее, чем его соседи. Вихрелет опустился на его вершину, открытую порывам западного ветра, который все назвали (рейдером, и оттого голую и каменистую. Сойдя с воздушного судна на землю, волшебники двинулись по круглой террасе к шестиугольному строению, крыша которого покрывала черепица из голубого золота.
Риальто уже довелось однажды из чистого любопытства побывать в Дуновении Фейдера. Тогда порывы западного ветра, фейдера, трепали его плащ всю дорогу к храму, а вступив в вестибюль, он, подождав, пока глаза привыкли к сумраку, двинулся в центральный зал. Там на пьедестале возлежало Яйцо — сфероид трех дюймов в поперечнике. Через окошечко в одном его конце виднелся Персиплекс, голубая призма четырех дюймов высотой с высеченным внутри нее текстом Монстритуции. Сквозь это окошечко Персиплекс отображал четкие письмена Монстритуции на вертикальной доломитовой стене; он был наделен такой магической силой, что, если бы по причине землетрясения или какого-либо иного воздействия извне опрокинулся, то мгновенно вернулся бы в прежнее положение, чтобы взгляду зрителей ни на секунду не представало искаженное изображение, которое могло бы быть неверно истолковано.
Так было в прошлый раз, так было и теперь.
Ильдефонс пересек террасу; с одной стороны от него шагал Аш-Монкур, прямой и сдержанный в движениях, с другой — оживленно жестикулирующий Гуртианц. Все остальные гурьбой семенили позади, а Риальто с пренебрежительным видом в одиночестве замыкал шествие.
Компания ввалилась в вестибюль и прошла в центральный зал. До Риальто, слегка отставшего от процессии, донесся испуганный возглас Аш-Монкура, утонувший в гомоне изумленных голосов всех остальных.
Протиснувшись вперед, Риальто увидел все в точности в том же состоянии, каким оно запомнилось ему с прошлого раза: Яйцо Правосудия, возлежащее на пьедестале, Персиплекс, излучающий голубое свечение, и отображение Монстритуции на доломитовой плите. С одним, впрочем, поразительным исключением: текст Монстритуции красовался на доломитовой плите в зеркальном отражении.
В мозгу Риальто забрезжила какая-то мысль, и почти в тот же миг до его слуха донесся возмущенный рев Ильдефонса:
— Низость, предательство! Мой прибор показывает хиатус!
— Это возмутительно! — заявил Аш-Монкур. — Пусть виновник выйдет вперед и объяснит свое неподобающее поведение!
— Монстритуция! Она ведь была задом наперед! А теперь снова правильно! — воскликнул Мун Волхв, прерывая молчание.
— Странно! — заметил Ильдефонс. — Очень странно.
Аш-Монкур обвел собравшихся гневным взглядом.
— Подобные гнусные выходки недопустимы! Они бросают тень на каждого из нас. В самом ближайшем будущем я лично займусь этим делом, а пока что главная задача — установить, как это ни трагично, виновность Риальто. Давайте приступим к изучению Монстритуции.
— Ты, случайно, не упускаешь из виду одно весьма примечательное обстоятельство? — с ледяной вежливостью осведомился Риальто. — Текст Монстритуции был перевернут задом наперед.
Аш-Монкур с выражением крайнего замешательства на лице несколько раз перевел взгляд с Монстритуции на Риальто и обратно.
— Но сейчас он в самом что ни на есть полном порядке! Боюсь, тебя подвело зрение, когда входишь с дневного света в темноту, такое случается. Ну так что? С глубоким прискорбием призываю обратить внимание на вот этот отрывок в разделе третьем, параграф «Д», который гласит…
— Минутку, — вставил Ильдефонс. — Я тоже видел текст в зеркальном отражении. Меня тоже подвело зрение.
— Такие забавные ошибки, — рассмеялся Аш-Монкур, — не говорят ни о деградации, ни о порочности, ты, наверное, переел за обедом сливопикулей или перебрал кружечку-другую превосходного хмельного эля. Ничего не попишешь! Несварение желудка — удел множества крепких мужчин. Так что, вернемся к нашему делу?
— Ни в коем случае! — отрезал Ильдефонс. — Мы отправляемся обратно в Баумергарт для более тщательного расследования ситуации, которая с каждым шагом становится все более и более запутанной.
Вполголоса переговариваясь, волшебники покинули храм. Риальто, который задержался, чтобы осмотреть Яйцо, отвел Ильдефонса в сторонку и дождался, пока они не остались в одиночестве.
— Возможно, тебе небезынтересно будет узнать, что перед нами не настоящий Персиплекс. Это фальшивка.
— Что?! — воскликнул Ильдефонс. — Ты ошибаешься!
— Сам посуди. Призма слишком маленькая по сравнению с гнездом. Да и сделана топорно. Но, что самое существенное, подлинный Персиплекс никогда не отразил бы текст Монстритуции в перевернутом виде. Вот смотри! Я встряхну Яйцо и опрокину призму. Подлинный Персиплекс должен вернуться в первоначальное положение.
Риальто ткнул Яйцо с такой силой, что Персиплекс упал на бок и остался лежать.
— Судия! Говори! Ильдефонс Наставник приказывает тебе! — обратился Идельфонс к Яйцу.
Ответа не последовало.
— Судия! — повторил Ильдефонс. — Сарсем! Повелеваю тебе: говори!
И снова молчание. Ильдефонс двинулся к выходу.
— Возвращаемся в Баумергарт. Чем дальше, тем загадочней. Дело перестало быть пустяковым.
— Оно никогда пустяковым и не было, — возразил Риальто.
— Не важно, — отрывисто произнес Ильдефонс. — Теперь, насколько я понимаю, оно приобрело новый, и весьма серьезный, оборот. В Баумергарт!
6
Вернувшись в большой зал, волшебники снова принялись совещаться. Ильдефонс некоторое время молча слушал беспорядочную перепалку, переводя взгляд светло-голубых глаз с одного лица на другое и время от времени дергая себя за лохматую бороду. Вскоре страсти начали накаляться. Чем дальше, тем больше распалялся Мгла-над-Устлой-Водой, маленький человечек с горящими глазами, покрытый зеленым мехом и с пучком желтых листьев ивы вместо волос. Перемещаясь с места на место дергаными движениями, он со все возрастающей горячностью отстаивал свое мнение.
— Волей-неволей, задом наперед, шиворот-навыворот, «Голубые принципы» есть «Голубые принципы»! По утверждению Аш-Монкура, текст решительно осуждает поведение Риальто, а больше нас ничего не интересует. Я с радостью встану на голову, чтобы прочесть такую новость, или взгляну в зеркало, или стану смотреть сквозь мой носовой платок!
Мгла говорил и говорил, все более и более лихорадочно, пока коллеги не начали опасаться, как бы он не довел себя до припадка или, того хуже, не проклял бы всех скопом под горячую руку. В конце концов Ильдефонс наложил на него заклятие нежного молчания. Мгла продолжал возмущенно вещать, но никто его не слышал, даже он сам, и вскоре вернулся на свое место. Дородный, с крупными чертами Дульче-Лоло вслух размышлял над загадочной метаморфозой отображения на стене.
— Подозреваю, Сарсем Судия утратил бдительность и позволил Персиплексу изобразить текст Монстритуции в перевернутом виде, а потом, заметив наш ужас, навел на нас хиатус и вернул Персиплекс в надлежащее положение.
Ильдефонс неуклюже поднялся на помост.
— Я должен сделать важное объявление. Призма, которую вы видели сегодня, не настоящая. Это подделка, муляж. Вопрос о зеркальном отображении несуществен.
Дарвилк Миапыльник, обыкновенно молчаливый, задохнулся от гнева.
— Так что же ты своей неограниченной и напыщенной властью попусту гонял нас в Дуновение Фейдера, если знал, что Персиплекс — фальшивка? — вопил он.
— Миапыльник попал в самую точку! — подхватил Шрю. — Ильдефонс, твое поведение заслуживает порицания.
Наставник поднял руки.
— Собрание занимают совершенно не те вопросы! Повторю еще раз: Монстритуция, фундамент, на котором зиждется наше объединение, пропала из Яйца Правосудия! Мы остались без закона, мы беззащитны, как и само Яйцо, перед той безликой тенью, которая разгуливает среди нас! Мы и дня не протянем, если не предпримем мер защиты.
— Ильдефонс, друг мой, — с кроткой улыбкой проговорил Аш-Монкур. — Неужели стоит так убиваться? Наше объединение зиждется на мудрости его членов!
— Вот увидите, у этой загадки окажется самое прозаическое объяснение, — заявил Вермулиан Сноходец. — Сарсем мог забрать Персиплекс, чтобы почистить, и на время заменить его муляжом.
— Пожалуй, именно так все и было, — кивнул Аш-Монкур. — А пока при необходимости можно воспользоваться копией.
— Точно! — крикнул Гуртианц. — И не забывайте, используя эту версию Монстритуции, пусть даже она и представляет собой муляж, мы укрощаем звериную жестокость Риальто и умеряем его безосновательные требования.
Ильдефонс грохнул молотком по кафедре.
— Гуртианц, твои замечания нарушают порядок. Если припомнишь, Риальто привел неопровержимые доказательства собственной невиновности, а в тех случаях, когда это было невозможно, просто отрицал свою вину.
— Я лишь хотел, чтобы мы пришли к согласию, — буркнул Гуртианц.
— На этот раз твои замечания неуместны. Риальто, ты не проронил ни слова. Что ты обо всем этом думаешь?
— Я пока не готов высказываться.
— А ты, Шрю?
— Единственное, что я хочу сказать: в отсутствие подлинной Монстритуции решение всех вопросов правосудия необходимо отложить на неопределенный срок. Фактически необходимо признать status quo окончательным и бесповоротным.
— А ты, Науредзин, как полагаешь?
Науредзин, известный в Старом Ромарте под прозвищем Полосатый Седван, уже размышлял, как может сложиться будущее.
— Если Персиплекс и впрямь исчез, значит, мы должны на основе муляжа создать новую Монстритуцию и назвать ее «Оранжевые принципы».
— Или «Желто-зеленые», — подал голос Дульче-Лоло. — Или даже «Пурпурно-розовые», чтобы название наводило на мысль о богатстве и роскоши.
— Твое предложение лишено практической пользы, — отрезал Ильдефонс. — Зачем создавать новый документ, когда «Голубые принципы» служили нам верой и правдой? За неимением лучшего пока вполне сойдет и документ Риальто, хоть и порванный.
Тут снова выскочил Гуртианц и потребовал дать ему слою.
— Если мы признаем документ Риальто, его обвинения будут иметь преимущественную силу! Если же на основе муляжа будет создан новый Персиплекс, все предшествующие ему обвинения, включая и требование Риальто о компенсации убытков в трехкратном размере, будут аннулированы, и Риальто волей-неволей придется понести наказание за свои проделки.
— Это важное соображение! — воскликнул Чамаст. — Гуртианц проложил четкую тропу через джунгли словоизлияний, своими восхитительными зубами он вгрызся в самую суть дела.
В ответ на комплимент изящно ограненным рубинам, которые заменяли Гуртианцу данный природой комплект зубов, маг польщенно поклонился.
Вермулиан Сноходец, высокий и худой как щепка, с высоким гребнем блестящих черных волос, очень напоминающим спинной плавник рыбы-парусника, никогда не отличался многословием. Рассеянный взгляд его выпуклых глаз обыкновенно был устремлен куда-то вдаль поверх выдающегося носа, а нередко их и вовсе затягивала мигательная перепонка, которая, очевидно, исполняла какую-то полезную функцию во время хождения по снам. В штрафной рейд в имение Риальто он обзавелся роскошным толковым словарятором, который позволял перевести даже самую заумную тарабарщину на понятный человеческий язык и стал своему хозяину незаменимым подспорьем на этом поприще. Так или иначе, Вермулиан зачем-то выпрямился в полный рост.
— Я вношу тезис Гуртианца в качестве предложения! — отчеканил он.
— Это экстренное заседание! — провозгласил Ильдефонс. — Наша насущная задача — определить местонахождение Голубого Персиплекса! Не нужно распыляться!
Вперед выступил Аш-Монкур.
— Я поддерживаю взгляды Ильдефонса и беру на себя обязательство провести полное, тщательное и всестороннее расследование этого прискорбного дела, и будь что будет! А пока предлагаю вернуться к повседневным делам, поэтому ввиду моего обязательства предлагаю Наставнику рассмотреть предложение Вермулиана в обычном порядке.
Риальто со значением посмотрел на Ильдефонса и прикрыл рот рукой, как будто подавляя зевок, а сам тем временем подал условный знак. Ильдефонс недовольно поморщился, однако все же пустил в ход заклинание хроностазиса.
7
Риальто с Ильдефонсом обвели взглядом зал, где в застывших позах сидели и стояли их товарищи.
— Это глупо, — буркнул Ильдефонс. — У каждого есть датчик, который предупреждает хозяина о том, что наведено заклинание. Теперь придется обыскать всех до единого и подправить показания, иначе ничего не получится.
— Это не важно. Я разработал новый метод, который с легкостью сбивает датчики с толку. Мне понадобится пара квампиков и красноглазый бифольгулятный сандестин.
Ильдефонс вытащил некий предмет странной формы, сделанный из фульгурита. Сквозь отверстие виднелось крошечное личико с глазками-смородинками.
— Это Ошерл, — пояснил Ильдефонс. — Он совершенно не бифольгулятный, зато смышленый и проворный, хотя временами на него и находят приступы дурного настроения.
— По договору ему осталось заработать еще пять очков.
— Это завышенная цифра, — заявил Ошерл. — Где-то вкралась ошибка.
— По моим подсчетам, все обстоит именно так, — ответил Ильдефонс. — Впрочем, как-нибудь на досуге я проверю записи.
— Ты хочешь скостить свои обязательства? — спросил Риальто Ошерла.
— Естественно.
— Вполне хватило бы простого «да» или «нет».
— Как тебе больше нравится. Мне все равно.
— Мы с Ильдефонсом сегодня добрые, — продолжал Риальто. — За несколько пустячных услуг зачтем тебе целое очко…
— Что?! — вспылил Ильдефонс. — Риальто, ты раздаешь моим сандестинам очки с неслыханной щедростью!
— Да, но с благой целью, — заметил Риальто. — Не забывай, я намерен потребовать компенсации морального ущерба в трехкратном размере и полной конфискации по меньшей мере одного предмета. Однако оговорюсь, что считаю захват тобой моих камней-иоун исключительно мерой предосторожности с твоей стороны, которая не карается наложением штрафных санкций, каковые применялись бы в противном случае.
— Само собой разумеется, — уже более спокойно проговорил Ильдефонс. — Уговаривайся с Ошерлом по своему разумению.
— На одном очке далеко не уедешь, — вкрадчиво начал сандестин.
Риальто обернулся к Ильдефонсу.
— Ошерл выглядит усталым и ослабевшим. Давай-ка поручим эту задачу более бодрому сандестину.
— Пожалуй, я погорячился, — встрепенулся Ошерл. — Так что вам нужно?
— Во-первых, обойди каждого из здесь присутствующих, пребывающих под воздействием хроностазиса, и при помощи вот этих квампиков подрегулируй их датчики так, чтобы они не зарегистрировали стазис.
— Ну, это раз плюнуть. — Серая тень стремительно заметалась по залу. — Ну вот, готово. Я заработал целое очко.
— Не спеши, — остановил его Риальто. — Ты получишь свое очко лишь после того, как справишься со всеми заданиями.
Ошерл недовольно крякнул.
— Так я и знал.
— Впрочем, начал ты весьма недурно, — похвалил сандестина Ильдефонс. — Вот видишь, как замечательно все получается, когда проявляешь к окружающим хотя бы капельку дружелюбия?
— Еще замечательнее, когда ты не скупишься на очки, — буркнул Ошерл. — Что дальше?
— Теперь обойди всех волшебников по очереди, — велел Риальто, — и аккуратно собери пыль, травинки и кусочки перегноя, приставшие к подошвам каждого из здесь присутствующих, не исключая и нас с Ильдефонсом. Образцы, собранные с каждой пары башмаков, помести в отдельный флакончик, подписанный именем соответствующего волшебника.
— Я не знаю ваших имен, — буркнул Ошерл. — Для меня вы все на одно лицо.
— Помести собранные образцы в подписанные флакончики. А имена я тебе перечислю. Сначала Герарк Предвестник… Ао Опаловый… Пергустин… Дульче-Лоло… Шрю…
Риальто называл очередное имя, и в тот же миг на столе перед ним появлялся флакончик с заключенным в нем большим или меньшим количеством пыли и прочего мусора.
— Это тоже пара пустяков, — сказал Ошерл. — Что дальше?
— Следующая твоя задача может увести тебя в далекие края, а может и не увести, — сказал Риальто. — В любом случае по дороге нигде не задерживайся и не медли. От того, что нам удастся выяснить, зависит очень многое.
— Для навозного жука куча бронтотаубьего помета тоже дело первостепенной важности, — огрызнулся Ошерл.
Риальто свел брови на переносице.
— Мы с Ильдефонсом теряемся в догадках, к чему это было сказано. Не хочешь пояснить?
— Абстрактная концепция, — заявил Ошерл. — Вернемся к задаче?
— Судия из Дуновения Фейдера, которого мы знаем под именем Сарсем, отсутствует на своем посту. Перенеси его сюда, нам нужно с ним посоветоваться.
— Всего за одно очко? Это уже слишком жирно.
— Почему? Я прошу тебя отыскать всего одного сандестина.
— Слишком утомительный процесс. Сначала мне придется отправиться в Ла, там, можно так сказать, накрутить хвосты десятку тысяч сандестинов, а в довершение всего выслушивать типичные восклицания Сарсема.
— Не важно, — отрезал Ильдефонс. — Ради целого очка можно и расстараться. Зато это будет очко, заработанное честным трудом.
— Я тебе больше скажу, — добавил Риальто. — Если наши дела пойдут хорошо, мы тебя не обидим. Только заруби себе на носу: я ничего не обещаю!
— Ну хорошо. Только вам придется снять хроностазис, я перемещаюсь в потоке времени как моряк, который плывет под парусом по воле ветра!
— Да, и последнее напутствие! Время имеет огромное значение! Для тебя секунда немногим отличается от столетия, мы же в этом отношении более чувствительны. Давай, одна нога здесь, другая там!
— Погоди! — воскликнул Риальто. — Сначала нужно припрятать флакончики с пылью. От Гуртианца ничто не укроется, и он удивится, если увидит флакон, на котором написано его имя. Давай-ка все вон под ту полку! Отлично. Ильдефонс, не забудь! Нам нужно закончить заседание как можно скорее.
— Вот именно! Ну как, готов?
— Не совсем! Осталось еще одно, самое последнее дело.
Риальто отобрал у неподвижного Вермулиана словарятор, которым тот завладел в Фалу, после чего двое волшебников, хихикая как мальчишки, совместными усилиями смастерили муляж и вместо нормальных человеческих слов начинили его разнообразной нелепицей, отборными ругательствами и полнейшей бессмыслицей. Затем муляж словарятора был возвращен Вермулиану.
— Вот теперь я готов! — провозгласил Риальто.
Ильдефонс снял заклятие, и заседание продолжилось, как будто никогда и не прерывалось.
— …моего обязательства рассмотреть предложение Вермулиана в обычном порядке, — прозвенели в воздухе слова Аш-Монкура.
— Предлагаю объявить перерыв до тех пор, пока Аш-Монкур не завершит расследование! — вскочил со своего места Риальто. — Тогда в нашем распоряжении окажется полная информация, на которую будут опираться наши выводы.
Вермулиан протестующе хрюкнул, и Ильдефонс поспешно провозгласил:
— Вермулиан поддерживает это предложение. Кто еще за? Все? Похоже, никто не возражает; предложение принято, в заседании объявляется перерыв до тех пор, пока Аш-Монкур не сообщит нам о своих выводах. Я гашу свет и отправляюсь в постель. Всем доброй ночи.
Недобро поглядывая на Риальто, волшебники покинули Баумергарт и разъехались по домам.
8
Риальто с Ильдефонсом направились в маленький кабинет. Ильдефонс выставил двух шпионохранников, и какое-то время двое сидели перед камином, в молчании потягивая вино.
— Гнусное дельце, — наконец нарушил тишину Ильдефонс. — От него попахивает, как от архивейльта! Будем надеяться, нам удастся получить какие-нибудь зацепки благодаря пыли в твоих флакончиках или показаниям Сарсема. В противном случае у нас нет никаких оснований действовать.
Риальто сжал подлокотники своего кресла.
— Ну что, изучим содержимое флакончиков? Или ты хочешь отдохнуть?
Ильдефонс тяжело поднялся на ноги.
— Я не знаю устали! В мастерскую! Мы изучим каждую пылинку под пантавистом сверху донизу и со всех сторон, пока она в конце концов не раскроет нам свою историю! А потом довершим дело показаниями Сарсема!
Маги отправились в мастерскую.
— Ну-ка, ну-ка! — воскликнул Ильдефонс. — Сейчас мы поглядим на твои замечательные флакончики! — Он осмотрел содержимое нескольких из них. — По-моему, этот ничем не примечательный мусор никак нам не поможет.
— Это мы еще посмотрим, — заметил Риальто. — Нам понадобится твой самый лучший макротический увеличительный пантавист и последнее издание справочника «Типичные вещества: пыли и микробы новейших эпох».
— Я предугадал твои желания, — сказал Ильдефонс. — Все готово. Кроме того, я намерен разработать классификацию, чтобы сделать нашу работу менее утомительной.
— Замечательно.
Расследование продвигалось как по маслу. Флакончики по одному открывали, содержимое высыпали, исследовали, опознавали, сортировали и классифицировали. К середине утра с работой было покончено, и волшебники вышли на террасу отдохнуть и перекусить.
По мнению Ильдефонса, их усилия не принесли никакого значительного результата, и настроение у него было самое что ни на есть мрачное. Наконец он сказал:
— В общем, мы столкнулись с неопределенностью. Мы ничего не доказали и не опровергли. «Необычного» оказалось слишком много. В эту категорию попала пыль с башмаков Вермулиана, Гуртианца, Аш-Монкура, Дульче-Лоло и Византа. К тому же «Необычное» может оказаться особым случаем «Обычного», а «Обычное» может иметь отношение к загадочным деяниям, о которых нам ничего не известно.
Риальто кивнул.
— Все, что ты сказал, совершенно справедливо! И все же я не разделяю твоего пессимизма. За каждым «Необычным» стоит своя история, за исключением одного случая.
— А! Ты имеешь в виду Вермулиана. Пыль с его подошв уникальна по своей форме, цвету и составу и отличается от всех остальных видов пыли, занесенных в каталог.
Риальто с улыбкой покачал головой.
— Нет, я не о Вермулиане. В его случае мы, по всей видимости, имеем дело с пылью из сновидений, которую он принес из одной из своих прогулок по стране снов. Ничего удивительного, что каталоги молчат. Что же до Гуртианца, он пользуется лечебной пудрой, чтобы унять зуд, который причиняет ему грибковая инфекция пальцев ног, так что мы можем с полной уверенностью отнести его к разряду «Обычного». Пыль, которую мы сняли с подошв Византа, большей частью представляет собой порошок из фосфатных шпор и, по всей вероятности, появилась там благодаря его увлечению, которое каталоги опять же предпочитают обходить молчанием. Что же касается изумительных разноцветных частиц с башмаков Дульче-Лоло, я припоминаю, что для роли в последней игре в шарады ему потребовалось раскрасить обе ноги.
Ильдефонс недоуменно уставился на Риальто.
— Зачем это могло ему понадобиться?
— Я так понимаю, что это помогло ему создать более колоритный образ в представлении. Он лежал на спине и дрыгал ногами в воздухе, а сам в это время вел диалог на два голоса, фальцетом и басом. По всей видимости, частички красителя пристали к его башмакам, так что я вынужден отнести его, по крайней мере с точки зрения рассматриваемого нами дела, к разделу «Обычного».
— А Аш-Монкур?
— Пыль с его башмаков, хотя и относится к «Необычному», может оказаться нам полезной, а может и не оказаться. Для этого нам недостает информации по одному крайне важному вопросу: любит ли Аш-Монкур пещеры и подземные галереи?
Ильдефонс дернул себя за бородку.
— Нет, насколько мне известно, хотя известно мне далеко не все. К примеру, до прошлой недели я понятия не имел о том, что Заулик-Хантце является Старейшиной Ступицы и Контролером своей личной бесконечности.
— Странно, но любопытно! Однако вернемся к Аш-Монкуру. Его башмаки оказались в уникальной пыли, которую можно обнаружить лишь в нескольких подземельях во всем мире.
— Гм. Этот факт может означать как очень многое, так и ровным счетом ничего.
— Тем не менее я склонен подозревать Аш-Монкура.
Ильдефонс неопределенно хмыкнул.
— Чтобы получить доказательства, придется дождаться Сарсема и выслушать его рассказ.
— Это само собой разумеется. Ошерл явится сразу же, как только выполнит задание?
— Очень на это надеюсь. — Ильдефонс задумчиво покосился в сторону мастерской. — Я на минутку.
Он вышел, и из мастерской немедленно послышалась перебранка. Вскоре Ильдефонс вернулся на террасу в сопровождении Ошерла и второго сандестина в обличье долговязого птицеподобного существа в синих перьях, футов шести ростом.
— Нет, ты взгляни только на эту парочку! — язвительным тоном заговорил Ильдефонс. — Для них прогуляться по хронофлексу все равно что для нас с тобой обойти вокруг этого стола, однако ни у одного из них не хватило ума объявить о своем появлении. Ошерл преспокойно спал в своем фульгурите, а Сарсем устроился на стропилах.
— Ты принижаешь наш интеллект, — обиделся Ошерл. — Ты и твои сородичи непредсказуемы; с вами без точности никак. Я теперь ученый и никогда не действую без четких указаний. Если бы я сделал все наоборот, ты бы меня совсем своими жалобами заел. Ты отправлял меня на задание из мастерской, вот в мастерскую я и вернулся, когда задание выполнил. А если ты хотел, чтобы я помешал вашему пошлому приему пищи, то так и надо было говорить.
Ильдефонс раздул щеки.
— В твоих речах мне чудится какая-то подозрительная непочтительность!
— Это не важно, — вмешался Риальто. — Он доставил к нам Сарсема, как мы и просили. В общем и целом, Ошерл, ты молодец.
— А мое очко?
— Тут многое будет зависеть от показаний Сарсема. Сарсем, не хочешь ли присесть?
— В этом обличье я предпочитаю стоять.
— Тогда почему бы тебе не принять человеческий вид и не расположиться вместе с нами за столом?
— А это мысль. — Сарсем превратился в обнаженное юное существо неопределенного пола, покрытое бледно-лиловой чешуей и обросшее похожими на помпоны кисточками пурпурных волос вдоль всей спины. Он уселся за стол, но от угощения отказался. — Человеческий облик, хотя и типичный, для меня всего лишь маска. Если бы мне пришлось поместить все эти вещества внутрь себя, мне было бы очень неловко.
— Как хочешь. А теперь к делу. Где Голубой Персиплекс, который ты должен был охранять?
— Ты о голубой призме, установленной на пьедестале? — осторожно уточнил Сарсем. — Этот предмет находится на своем обычном месте, столь же мудрый, как и всегда.
— А почему ты покинул свой пост?
— Проще некуда! Один твой сородич доставил новый официальный Персиплекс, чтобы заменить устаревшую версию, которая утратила силу.
Риальто глухо расхохотался.
— И откуда же ты узнал, что это правда?
— Меня уверил в этом твой представитель. — Сарсем развалился в кресле. — Теперь, когда я задумался об этом деле, новый Персиплекс кажется мне бессмысленной затеей, ведь солнце, того и гляди, угаснет.
— Так что было дальше?
— Я посетовал, что мне нелегко будет охранять целых две святыни сразу вместо одной. Тогда мне было сказано, что новая займет место старой, а старую твой представитель обещал поместить туда, где она будет находиться в безопасности и где ей будут оказывать подобающие почести. А в моих услугах больше не нуждаются.
Риальто склонился вперед.
— Без сомнения, не обошлось без обсуждения очков, которые ты должен отработать по договору?
— Я смутно припоминаю что-то подобное.
— И на каком же количестве вы сошлись?
— На весьма значительном. В общем, я больше ничего не должен.
— И как же так получилось, когда твой чаг живет у меня в мастерской?
Сарсем нахмурился.
— Как получилось, так и получилось.
Ильдефонс, которого внезапно осенила какая-то мысль, тяжело поднялся на ноги и вышел с террасы. Через миг он вернулся и упал в кресло.
— Чаг Сарсема исчез, — удрученно сказал он Риальто. — Нет, ты когда-нибудь слышал о чем-то подобном?
Риальто поразмыслил.
— Когда это могло произойти?
— Очевидно, во время хроностазиса, когда же еще? Нас обоих обвели вокруг пальца! — обратился он к Сарсему. — Освобождение тебя от контракта не было санкционировано! С тобой сыграли злую шутку! Ваша договоренность не имеет законной силы, и Персиплекс теперь для нас потерян! Сарсем, я не одобряю твоего поведения.
— Ха-ха! — вскричал Сарсем и погрозил бледно-лиловым пальцем, на котором поблескивал серебряный ноготь. — Это еще не все! Я вовсе не тот болван, за которого ты меня держишь!
— Что значит — «еще не все»? В каком это смысле?
— Я — редкая личность, которая способна с одного взгляда всесторонне оценить ситуацию. Не углубляясь в соображения, которыми я руководствовался, скажу, что я решил не упускать старый Персиплекс из виду.
— Ба! Браво, Сарсем!
— Затем твой представитель…
— Следи за словами, Сарсем. Этот человек вовсе не мой представитель.
— Пока этот человек на время отвлекся, я надежно припрятал старую призму. Этого человека, чью честность ты подверг сомнению, тем не менее нельзя обвинить в безответственности.
— С чего ты взял?
— С того, что он, как и я, пекся о безопасности старого Персиплекса и не успокоился, пока не узнал, где я его спрятал.
Риальто простонал.
— Где-нибудь в пещере?
— Да. А как ты узнал?
— У нас есть свои источники. На самом деле ты передал Персиплекс преступнику!
— А вот и нет. Я поместил призму в хорошо известное мне место, проникнуть в которое можно лишь сквозь узкую расщелину. А для надежности еще и отправил твой Персиплекс в Шестнадцатую эру.
— А откуда ты знаешь, что преступник тоже не переместился в Шестнадцатую эру и не забрал его?
— Думаешь, он смог бы пробраться сквозь расщелину, в которую и рука-то проходит с трудом? К тому же я держу вход под неусыпным наблюдением, вот как ты видишь, что происходит на поверхности этого стола. Ничто не появлялось и не пропадало. Следовательно, по логике вещей, Персиплекс находится в своем подземном тайнике в целости и сохранности.
Риальто поднялся.
— Идемте. Вернемся в Дуновение Фейдера! Ты проберешься сквозь расселину в Шестнадцатую эру и вернешь Персиплекс обратно. Ильдефонс, ты готов? Вызови небольшой вихрелет.
9
Риальто с Ильдефонсом и Сарсемом удрученно стояли на вершине Дуновения Фейдера.
— Просто мистика какая-то! Я обыскал расселину, но все без толку. Ручаюсь, этим путем Персиплекс не выносили. Должен признаться, я в полной растерянности.
— Возможно, существует другой вход в пещеру, — предположил Риальто. — Что ты об этом скажешь?
— Не исключено, — признал Сарсем. — Я проверю все эры.
Чуть погодя спустя он вернулся с докладом.
— В Шестнадцатой эре пещера непродолжительное время выходила в долину. Теперь этот выход не виден. Это хорошая новость, поскольку, если даже я сам в легком замешательстве, наш противник, должно быть, всю голову себе сломал над этой загадкой.
— Вовсе не обязательно, — протянул Риальто.
Сарсем завертел головой.
— Насколько я помню, в Шестнадцатую эру вон там возвышались три черных утеса, а на востоке долины текла река… Дуновение Фейдера в ту пору было высоким пиком, который бросал вызов всем бурям… Да, точно. Нужно спуститься вон в ту долину.
Сарсем двинулся по каменистому склону в узкое и глубокое ущелье, заваленное скатившимися с гор валунами.
— Да, здесь многое изменилось, — сказал он. — Вон там возвышался утес в форме рога скатлера, и еще один вот здесь, где теперь пологие холмы. Может быть, где-то здесь, между этими скалами… Да, это здесь, хотя вход и завален обломками камней. Отойдите в сторонку, я смещу латиферы, чтобы расчистить проход.
По склону холма пробежала дрожь, расколовшая землю, и в ней открылась щель, ведущая в глубь горы.
Все трое подошли поближе. Ильдефонс послал в подземный ход сноп света и двинулся вперед, но Риальто остановил его.
— Минутку!
Он указал на двойную цепочку следов на мелком песке, который покрывал пол пещеры.
— Сарсем, это твои следы?
— Нет! Когда я выходил из пещеры, песок был совершенно гладкий.
— Тогда я вынужден заключить, что после твоего ухода в пещере кто-то побывал. Это вполне мог быть и Аш-Монкур, если судить по песку на его подошвах.
Сарсем вплыл в пещеру, не оставляя следов на песке, и практически сразу же вернулся.
— Там, где я оставил Персиплекс, его нет.
Риальто с Ильдефонсом стояли точно громом пораженные.
— Прискорбное известие, — сказал наконец Ильдефонс. — Ты не справился с возложенными на тебя обязанностями.
— Сейчас, — вмешался Риальто, — куда важнее выяснить, где теперь Персиплекс. В прошлом, в настоящем или вообще уничтожен?
— У кого хватило бы безрассудства уничтожить «Голубые принципы»? — пробормотал Ильдефонс. — На такое не пошел бы даже архивейльт. Я полагаю, Персиплекс в целости и сохранности, просто где-то спрятан.
— Я склонен согласиться, — сказал Риальто. — Сарсем, эти следы… судя по их направлению, они были оставлены до того, как вход в пещеру завалило, то есть в Шестнадцатой эре.
— Верно. Могу еще добавить следующее: если их оставил тот, кто надеялся найти Персиплекс, у него ничего не вышло. Следы ведут в пещеру, идут мимо ниши, в которой я спрятал призму, уходят в центральную часть пещеры, там становятся беспорядочными, после чего возвращаются обратно, причем ширина шагов выдает злость и досаду. Персиплекс забрали из пещеры до появления того, кто оставил эти следы.
— Если помнишь, Аш-Монкур явился в Баумергарт в башмаках, к подошвам которых пристала подземная пыль, — сказал Риальто, обращаясь к Ильдефонсу. — Если только он не отыскал Персиплекс сразу же после того, как вышел из пещеры, его замысел провалился.
— Убедительно! — согласился Ильдефонс. — Но кто же тогда забрал Персиплекс?
— Сарсем! — строго сказал Риальто. — В этой истории ты повел себя отнюдь не благоразумно. Стоит ли напоминать тебе об этом?
— Не надо ничего говорить! Можешь от омерзения разорвать со мной договор! Это унижение послужит мне примерным наказанием!
— Мы не настолько жестоки, — отрезал Ильдефонс. — Мы предпочитаем, чтобы ты загладил свою вину, вернув нам Персиплекс.
Бледно-лиловое лицо Сарсема вытянулось.
— Я снова подведу вас. Я не могу вернуться в Шестнадцатую эру, потому что на самом деле я и так там.
— Что? — Ильдефонс вскинул свои щетинистые желтые брови. — Ничего не понимаю.
— Это не важно, — сказал Сарсем. — Я связан по рукам и ногам.
— Гм, — крякнул Ильдефонс. — Мы столкнулись с затруднением.
— Я вижу всего одно возможное решение, — заявил Риальто. — Наставнику придется вернуться обратно в Шестнадцатую эру и забрать Персиплекс. Ильдефонс, приготовься! А потом…
— Постой! — воскликнул Ильдефонс. — Тебе что, изменил здравый смысл, которым всегда отличались твои суждения? Как я могу куда-то отправиться, когда наше объединение лихорадит? Ты с твоим острым взглядом и редкостным умом — именно тот, кто нужен, чтобы отыскать потерю! Сарсем, ты со мной не согласен?
— В настоящий момент у меня нет никаких ценных мыслей, — сказал Сарсем. — Впрочем, само собой понятно: тот, кому больше всего нужно, чтобы старый Персиплекс вернулся на свое место, и должен отправиться за ним в прошлое.
— Бедняга Сарсем практически по всем меркам слаб умом, и все же в данном случае он проницательно зрит в самый корень. Что ж, надо значит надо.
Они вернулись в Баумергарт. Риальто тщательно собрался, уложил в сумку словарятор, запас монет, каталог простейших заклинаний и Ошерла, заключенного в ореховую скорлупу.
Ильдефонс не преминул ободрить товарища.
— Это ведь всего-навсего необременительное и приятное приключение, — напутствовал он Риальто. — Ты окажешься в стране Шир-Шан, которая в то время считалась центром вселенной. В Большом атласе указаны всего шесть практикующих волшебников; самый ближний из них живет далеко на севере, на территории нынешней страны Кати. В небесах летают крылатые существа, называемые диволтами; они напоминают пельгранов с длинным носовым рогом и говорят на том же языке. Запомни три правила поведения: кушак завязывают на левом боку, только циркачи, актеры и изготовители сосисок носят желтое, виноград едят ножом и вилкой.
Риальто отошел от него в раздражении.
— Я не намерен есть в Шир-Шане что бы то ни было. Может, лучше было бы, если бы ты отправился туда сам?
— Это невозможно! Ты — тот, кто нужен для этой работы! Тебе придется всего-то сгонять в прошлое, завладеть Персиплексом и вернуться обратно в настоящее. Ну что, Риальто? Ты готов?
— Не совсем! Каким образом я вернусь в настоящее?
— Хороший вопрос! — Ильдефонс обернулся к Сарсему. — Как именно производится эта процедура?
— Это вне моей компетенции, — ответил сандестин. — Я могу перенести Риальто на сколько угодно эр в прошлое, а дальше ему придется справляться самостоятельно.
— Риальто, не делай поспешных выводов! — сказал Ильдефонс. — Сарсем, отвечай! Как Риальто вернуться обратно в наше время?
— Полагаю, ему придется положиться на Ошерла.
— Неплохо! — кивнул Ильдефонс. — В этом отношении Ошерлу можно доверять, или я очень сильно ошибаюсь.
Сборы продолжились. Риальто произвел последние приготовления, не позабыв предусмотрительно сменить свой завязанный на правом боку желтый кушак на черный хорошего качества, завязанный на левом боку. Ошерл выбрался из ореховой скорлупы, и оба перенеслись в прошлое.
10
Риальто купался в теплых солнечных лучах сложного цвета: оранжевого с персиковым отливом с подмешанным к нему розовым и бело-розовым оттенками. Он стоял в центре долины, окруженной остроконечными горными пиками. Тот, что впоследствии стал называться Дуновением Фейдера, превосходил высотой все остальные, а вершина его была скрыта за белым облачком.
Пейзаж дышал величием и покоем. Долина казалась необитаемой, хотя в дальнем ее конце Риальто заметил бахчу, а на горном склоне был разбит виноградник, и гибкие голубоватые лозы были усыпаны тяжелыми темно-лиловыми гроздьями.
К радости Риальто, он легко нашел ориентиры, которые дал ему Сарсем: черный каменистый уступ и три молодых кипариса сбоку от него, хотя применительно к корявым кряжистым исполинам описание «молодые» показалось не вполне подходящим. Риальто уверенно зашагал к пещере.
По тщательным подсчетам Сарсема, Риальто с Ошерлом должны были переместиться в момент, непосредственно следующий за его собственным визитом в Шестнадцатую эру. Риальто попытался прикинуть, сколько с тех пор прошло времени. Секунда? Минута? Час? Маг в ту минуту неудачно отвлекся на пререкания с Ошерлом по поводу причитающихся за работу очков и из ответа Сарсема уловил лишь пару обрывков: «с высочайшей точностью!» и «случайная петля или провал в пласте эпох…»
Ильдефонс задал следующий вопрос, но Ошерл снова отвлек Риальто, и он разобрал только, как Сарсем обсуждал с Ильдефонсом что-то вроде математической теории: «…нередко составляет менее одной тысячной доли процента, плюс-минус в ту или иную сторону, что следует считать превосходным результатом». Риальто уже собрался было присоединиться к разговору, но жадный Ошерл выступил с очередным требованием, и бедняга успел ухватить только конец восклицания Ильдефонса: «…пять эр! Весьма протяженный период!» В ответ сандестин лишь пожал плечами.
До входа в пещеру было рукой подать. Сарсем допустил неточность в указаниях: вместо едва заметной расселины позади самого первого габбрового утеса Риальто обнаружил огромное квадратное отверстие пяти футов шириной, украшенное аккуратным узором из розовых ракушек. К нему вела тропинка, засыпанная щебенкой из белого глинистого известняка.
Риальто досадливо прищелкнул языком. Что-то определенно было не так. По тропинке он подошел к отверстию и заглянул в пещеру. По крайней мере, в этом Сарсем не погрешил против истины: справа, в самом отверстии и чуть повыше головы Риальто, виднелся небольшой карман, куда сандестин положил Персиплекс. Карман оказался совершенно пуст, что совершенно не удивило Риальто. В воздухе висел не поддающийся описанию запах, наводящий на мысль об органических процессах — по-видимому, в пещере кто-то жил.
Риальто вышел из пещеры, присел на каменистый уступ. На том краю долины спускался с горы старик, хилый и тщедушный, с копной седых волос и узким белым лицом, большую часть которого занимал нос. Старик носил одеяние в черную и белую полоску, сандалии, черный кушак, завязанный на левом боку, — обычай, по мнению Риальто, нелепый и несуразный, но который, по всей видимости, был в большом почете у законодателей мод того времени. Риальто соскочил со своего камня и приблизился к старику, одного прикосновения пальца было достаточно, чтобы включить словарятор. Старик заметил незнакомца, но не обратил на него ни малейшего внимания и продолжил вприпрыжку шагать своей дорогой, двигаясь с юношеским проворством.
— Сударь, остановитесь и дайте себе небольшой отдых! — крикнул Риальто. — Вы шагаете слишком быстро! В вашем возрасте следует блюсти осторожность!
Старик приостановился.
— Ничего страшного! Если бы все были так же добры ко мне, я вел бы жизнь магната!
— Да, это уж как водится. И все-таки нужно стараться! Что привело вас сюда, в эти безлюдные скалы?
— Если не вдаваться в подробности, я предпочитаю находиться здесь, чем на равнине, где царит неразбериха. А ты? Ты родом откуда-то издалека, как я вижу по довольно неуклюжему узлу, которым ты вяжешь свой кушак.
— О модах не спорят, — пожал плечами Риальто. — Вообще-то, я ученый, ищу здесь один важный исторический предмет.
Старик с подозрением покосился на Риальто.
— Не шутишь? Да здесь на сто миль окрест не найдется ничего, что подошло бы под твое описание, за исключением разве что скелета моего двухголового козла.
— Я говорю о голубой призме, которую оставили на хранение вон в той пещере, правда, она куда-то исчезла.
Старик отрицательно помотал головой.
— Я не слишком хорошо разбираюсь в призмах. Вообще-то, я помню эту пещеру с тех времен, когда в ней еще не поселились твастики. Тогда она была не более чем расселиной в скале.
— И как давно это было?
Старик потеребил нос.
— Дай-ка вспомнить… Это было, когда Недд еще возил мой ячмень… до того, как Гарлер взял третью жену. Но новый амбар уже построил… Думаю, примерно тридцать один год назад. Риальто скрипнул зубами.
— А эти твастики? Кто они?
— Большинство из них вернулись на Канопус, тамошний климат им больше подходит. Впрочем, те двое, что живут в пещере, ведут себя прилично и вовремя расплачиваются с долгами, чего не скажешь о моем собственном зяте, хотя я ни за что не отдал бы собственную дочь за твастика… О, я их слышу. Они возвращаются с вечеринки.
До Риальто донесся мелодичный перезвон, как будто заливалось множество крохотных бубенчиков разом. На дороге, ведущей в долину, показалась пара двадцатиногих существ восьми футов длиной и четырех высотой, с большими круглыми головами, утыканными стебельками, шишками и кисточками, назначение которых с первого взгляда было непонятно. Их хвостовые членики торчали вверх и вперед и завивались изящной спиралью, а с нижней губы свисало по гонгу. На сгибе каждой ноги гроздьями висели бубенчики и вибриляторы поменьше. На первом был балахон из темно-зеленого бархата, на втором — точно такой же, но из вишнево-розового плюша.
— Вот идут твастики, — сказал старик. — Что же до содержимого пещеры, они ответят на твои вопросы лучше, чем я.
Риальто покосился на дребезжащую парочку.
— Все это прекрасно, но как мне к ним обращаться?
— О, в этом отношении они держатся совсем попросту. Обыкновенного обращения — «господин мой» или «ваша честь» — будет достаточно.
Риальто двинулся обратно к пещере и успел перехватить твастиков на входе.
— Господа мои! Можно задать вам один вопрос? Я здесь с важной исторической миссией!
Тот твастик, что был в темно-зеленом балахоне, ответил ему слегка шипящим голосом — звуки он издавал посредством быстрого пощелкивания жвалами.
— В это время мы обыкновенно не занимаемся делами. Если ты пришел заказать наших служебных гангжеонов, прими к сведению, минимальная партия — двенадцать дюжин.
— Меня привело сюда другое дело. Насколько я понимаю, вы обитаете в этой пещере порядка тридцати лет.
— Ты сплетничал с Тиффетом, который куда более болтлив, чем следовало бы. Впрочем, твои данные верны.
— По прибытии сюда вы, случайно, не находили голубой кристалл, спрятанный в нише над входом? Я был бы признателен вам за откровенный ответ.
— Не вижу никаких причин отказать тебе в ответе. Я лично обнаружил упомянутый голубой кристалл и немедленно выкинул его. У нас на Канопусе голубой считается несчастливым цветом.
Риальто хлопнул ладонью по лбу.
— А что с ним стало потом?
— Спроси у Тиффета. Он нашел эту вещицу в куче мусора.
Твастики вошли в пещеру и скрылись в темноте. Риальто поспешил обратно на другой конец долины и успел догнать Тиффета.
— Погодите, сударь! — окликнул он старика. — Мне нужно задать вам еще парочку исторических вопросов.
Тиффет остановился.
— Ну, что на этот раз?
— Как вам известно, я прибыл сюда издалека в поисках очень важной голубой призмы. Твастики выбросили ее из пещеры, а вы, судя по всему, извлекли ее из кучи мусора. Где она сейчас? Передайте ее мне, и я сделаю вас богачом.
Тиффет захлопал глазами и затеребил нос.
— Голубая призма? Ах да. Совсем позабыл. Точно! Я вытащил ее из мусорной кучи и положил на полку над камином. Не прошло и недели, как появились сборщики податей и именем короля королей забрали голубой камень в уплату налогов. Они даже не стали, как обычно, бить меня палками, за что я был им очень благодарен.
— А голубая призма?
— Она отправилась в королевскую сокровищницу в Васкес-Тохоре, во всяком случае, так я думаю. А теперь, сударь, мне пора. Сегодня у нас на ужин тыквенный суп с сыром, так что нужно поторапливаться, если я хочу получить свою долю.
Риальто снова уселся на камень и проводил взглядом Тиффета, который проворно поковылял куда-то за гору. Когда старик скрылся, он порылся в сумке и вытащил ореховую скорлупу, из которой выступил Ошерл — на этот раз, подчиняясь какой-то загадочной прихоти, нацепив маску лиса.
— Ну что, Риальто? — спросили розовые губы. — Ты готов вернуться с Персиплексом обратно?
В этом вопросе Риальто почудилась легкая насмешка.
— Могу я поинтересоваться, что тебя так забавляет? — поинтересовался он холодно.
— Ничего, Риальто. У меня от природы веселый нрав.
— Я вот совсем не нахожу в сложившейся ситуации ничего смешного. И вообще, хочу потолковать с Сарсемом.
— Как пожелаешь.
На дороге появился Сарсем все в том же обличье бесполого юного существа в бледно-лиловой чешуе.
— Риальто, ты желаешь посоветоваться со мной?
— Я тобой недоволен, — без обиняков заявил Риальто. — Ты промахнулся мимо нужной даты на тридцать с лишком лет.
— Всего-то тридцать лет за пять эпох? Подобная точность намного выше нормы.
— Только не для моих целей. Персиплекса в пещере нет. Его выкинули одни торговцы с Канопуса. Тебе было поручено охранять Персиплекс, а теперь он исчез.
Сарсем немного подумал.
— Я не справился со своими обязанностями. Все слова тут излишни, — смиренно изрек он.
— Тем не менее ты нас подвел и теперь обязан помочь мне отыскать Персиплекс.
— Риальто, не греши против логики, — уперся Сарсем. — Да, я не справился со своими обязанностями, что верно, то верно. Однако между сим утверждением и абсолютно не имеющей к ней отношения мыслью, будто я должен попытаться найти пропавший предмет, не существует ровным счетом никакой связи. Надеюсь, ты осознаешь свою ошибку, которая носит фундаментальный характер.
— Связь не прямая, однако существует. Не справившись со своими обязанностями, ты заслужил суровое наказание. Но часть вины ты можешь искупить, если вернешь призму.
— Ты меня не убедил. Я чую здесь подвох. К примеру, кто приведет мое наказание в исполнение? Тебя уже пять эр как не существует, — подумав, хмыкнул Сарсем.
— Ильдефонс — мой надежный союзник. Он защитит мои интересы.
Сарсем залился тем странным кудахтаньем, которое у его сородичей служило для выражения веселья.
— Риальто, твое простодушие меня забавляет. Неужели ты до сих пор не понял, что Ильдефонс возглавляет заговор против тебя?
— Неправда! — возразил Риальто. — Тебя ввел в заблуждение случай, когда он в шутку завладел моими камнями-иоун.
Сарсем взглянул на Ошерла.
— И как же все обстоит на самом деле?
Тот немного поразмыслил.
— В настоящее время Ильдефонс взъелся на Аш-Монкура.
Сарсем почесал серебристым ногтем свой лиловый нос.
— Ну ладно, на тот маловероятный случай, если Риальто прав, не стану давать ему возможность обвинить меня в клевете. Вот, Риальто, возьми этот плермалион, он покажет голубое пятно в небе прямо над тем местом, где находится Персиплекс. Только запомни, если кто-нибудь спросит — Аш-Монкур, например, — его дал Ошерл, а не я. Понятно?
— Разумеется. Аш-Монкур задурил тебе голову всякими глупостями. Если ты решил разделить его судьбу в надежде заработать побольше очков, придется иметь дело с Вийхом.
Сарсем испуганно пискнул, потом воскликнул с напускной бравадой:
— Ты переговорил самого себя! Не докучай, мне надоел ваш Персиплекс. Новая версия вполне сойдет на ближайшее время, а там и солнце погаснет. Что же до тебя, Ильдефонс даже не заметит, если ты не вернешься. И вообще, его власть скоро перейдет к Аш-Монкуру.
— И что же будет с вашим Аш-Монкуром, когда я в самом деле вернусь с Персиплексом?
Сарсем прыснул.
— Риальто, разве я не ясно выразился? Ищи свой Персиплекс сколько влезет, желаю тебе успехов в твоем начинании. А когда найдешь, можешь жить припеваючи в Шестнадцатой эре, хотя отомстить врагам тебе уже никогда не удастся.
— А Ошерл? — лениво спросил Риальто. — Он что, не перенесет меня обратно в Баумергарт?
— Можешь спросить его сам.
— Так как, Ошерл? Ты тоже взбунтовался?
— Риальто, я думаю, тебе понравится жить в этой безмятежной эре. А чтобы ты мог со спокойной душой начать новую жизнь, не забивая голову всякими пустяками и незначительными мелочами, можешь закрыть мой контракт.
Риальто улыбнулся своей надменной, почти зловещей улыбкой, которая так часто выводила из себя недругов. Из его сумки выскочило что-то похожее на полосатую черно-красную змею.
— Чаг! — закричал Сарсем в ужасе.
Чаг обвился вокруг Ошерла, крохотная головка юркнула в одно лисье ухо, выбралась из другого, и полосатая змея узлом завязалась вокруг головы сандестина. После этого Ошерла подтащили к ближайшему дереву и вздернули на пропущенной через уши веревке на суку, и он повис в трех футах над землей.
Риальто обернулся к Сарсему.
— В конце концов твой дружок получит от меня по заслугам. А пока что будет помогать мне изо всех сил. Я прав, Ошерл? Или мы предпримем дальнейшие меры?
Лисья маска Ошерла нервно облизнула усы.
— Риальто, я всего лишь добродушно подтрунивал, а ты подвесил меня на суку и пугаешь пустыми угрозами.
— Я никогда не бросаю слов на ветер, — заявил Риальто. — Откровенно говоря, я поражен неосмотрительностью Сарсема. Он совершенно недооценивает гнев Ильдефонса и мой собственный. И жестоко поплатится за свое вероломство. Это не пустая угроза, это уверенное заявление.
Сарсем, улыбаясь застывшей неискренней улыбкой, исчез из виду. Ошерл принялся с такой силой сучить и дрыгать ногами, что стал раскачиваться на ветке.
— Бедняга Сарсем не вынес твоих высказываний! — закричал он. — Нет чтобы проявить милосердие и…
— А ну тихо! — Риальто вытащил плермалион. — Меня интересует только Персиплекс.
Он принялся оглядывать небо сквозь трубу, но горные склоны заслоняли большую часть панорамы.
Тогда Риальто наложил на свои башмаки заклинание легконогости, которое позволяло передвигаться по воздуху, как высоко, так и низко. Ошерл с растущим беспокойством наблюдал за ним.
— А как же я? — закричал он в конце концов. — Долго мне придется болтаться здесь на потеху окрестным птицам?
Риальто изобразил удивление.
— О, а я уже и забыл… Вот что я скажу: неприятно, когда тебя предают твои же товарищи.
— Ну разумеется! — с жаром вскричал сандестин. — Как ты мог так неверно истолковать мою маленькую шутку?
— Ладно, Ошерл, я принимаю твое объяснение. Возможно, тебе удастся оказать мне кое-какие мелкие услуги. К примеру, организовать наше возвращение в Баумергарт!
— Разумеется! Само собой!
— Что ж, кто старое помянет, тому глаз вон.
Чаг сбросил Ошерла на землю и вернулся в сумку к Риальто. Сандестин поморщился, но без единого слова забрался обратно в ореховую скорлупу. Риальто подпрыгнул, набрал высоту и широкими величественными скачками двинулся по воздуху в двадцати футах над землей. Вскоре Дуновение Фейдера осталось позади.
11
С воздуха открывался вид на безбрежные дали, не примечательные ничем, кроме клубов пыли и дыма, застилавших горизонт на севере. Чуть ближе, там, где равнина становилась холмистой, Риальто различил несколько небольших ферм с белой силосной башней, белым же круглым амбаром и садиком из шарообразных голубоватых деревьев. Примерно в миле к западу в тени сотни высоких зонтичных пальм уютно расположилась деревушка из розовых круглых домиков. Все прочее утопало в размытой пастельной дымке до самого горизонта, где висела высокая и зловещая завеса пыли и дыма.
Риальто опустился на край скалы и, вытащив плермалион, принялся обозревать небо. К его радости, на сапфировом небосводе синело пятно — на севере, в той стороне, где клубились пыль и дым. Риальто спрятал трубу в сумку и только теперь увидел в сотне ярдов ниже по склону трех юных девушек, которые собирали в зарослях кустарника ягоды. Одежда их состояла из полосатых блузок с черными жилетками, черных шаровар, перехваченных на коленях черными лентами, черных чулок и черных туфель с белыми завязками. Сами они были круглолицые и черноволосые, с густыми прямыми челками. Риальто нашел их внешность совсем недурной, хоть они и походили на экзотических куколок.
Приосанившись, Риальто остановился на расстоянии десяти ярдов. Он всегда старался произвести впечатление на представительниц прекрасного пола, которые заслуживали внимания, вот и на этот раз облокотился на высокий пень и перекинул плащ через плечо, чтобы тот казался небрежно наброшенным и в то же время выглядел эффектно.
Девушки, занятые болтовней, не замечали его присутствия. Тогда Риальто обратился к ним самым нежным тоном:
— Юные прелестницы, дозвольте привлечь к себе ваше внимание, хотя бы на минутку. Я удивлен, что вы растрачиваете свою пленительную красоту на столь скучную работу, к тому же в таких колючих кустах.
Девушки вскинули на него круглые от ужаса глаза, испуганно пискнули и застыли, парализованные страхом. Риальто нахмурился.
— Отчего вы дрожите? Разве я похож на злое чудовище?
— Сэр вурдалак, — заикаясь, пролепетала одна из девушек, — ваше безобразие поражает воображение! Умоляю, оставьте нам жизнь, чтобы мы могли рассказать эту поразительную историю всем остальным!
— Я не вурдалак и не демон, — холодно проговорил Риальто, — и ваш ужас отнюдь мне не льстит.
Это заявление немного прибавило девушке смелости.
— В таком случае, что вы за странное существо? — нерешительно подала голос одна из них.
— Он пунер или даже богул, — замирающим голосом произнесла вторая девушка. — Нам всем конец!
Риальто подавил раздражение.
— Что за глупости? Я всего лишь странник из далекого края, а никакой не пунер и не богул и не собираюсь делать вам ничего плохого. Вы что, никогда прежде не видели чужеземцев?
— Видели, но такого грозного, да еще и в такой смешной шляпе — ни разу.
Риальто решительно кивнул.
— Я не собираюсь менять свое лицо, но с радостью последую вашему совету и обзаведусь более модной шляпой.
— В этом году все носят хитрые меховые «супницы» — так их называют, а единственный приемлемый цвет — цвет фуксии. Скромному человеку достаточно одного голубого наушника, а знак касты из глазированного фаянса считается пижонством.
Риальто сжал в руке ореховую скорлупу.
— Ошерл, раздобудь мне шляпу, которая подходит под это описание. Кроме того, можешь выставить столик, накрытый соблазнительными, по меркам нынешних времен, яствами.
Из ниоткуда появилась шляпа. Риальто зашвырнул свой старый головной убор за куст и водрузил на голову причудливое меховое сооружение, добытое сандестином. Девушки одобрительно захлопали в ладошки. Ошерл тем временем организовал поблизости столик, уставленный самыми разнообразными лакомствами. Риальто жестом пригласил девушек к столу.
— Даже самые ершистые оттаивают при виде подобных яств и с благосклонностью принимают маленькие знаки внимания, о каких при иных обстоятельствах и помыслить не могли бы — в особенности в присутствии этих изысканных пирожных со сливками и сладким желе. Милые дамы, я приглашаю вас отведать этих великолепных кушаний.
— А что ты за это от нас потребуешь? — спросила самая осторожная из троих.
— Тиш-Таш! — укорила ее вторая. — Этот достойный человек пригласил нас разделить с ним трапезу без всякой задней мысли, точно так же без всякой задней мысли мы должны ее принять.
Третья весело рассмеялась.
— В конце концов, ничто не мешает ему заставить нас ублажать его, не утруждая себя формальностями вроде необходимости предварительно угостить нас, так что тревожиться об этом все равно без толку.
— Пожалуй, ты права, — согласилась первая. — По правде говоря, в новой шляпе он уже не так безобразен, как раньше, к тому же вон тот паштет из пересмешника — моя слабость. Будь что будет.
— Можете наслаждаться трапезой без опаски, — с достоинством проговорил Риальто.
Девушки обступили столик и, не обнаружив со стороны чужеземца никаких поползновений, с аппетитом набросились на еду.
Риальто махнул в сторону горизонта.
— Что это за странные облака?
Девушки обернулись посмотреть, как будто прежде ничего не замечали.
— Это в той стороне, где Васкес-Тохор. Пыль, без сомнения, из-за войны, которая сейчас идет.
Риальто нахмурился.
— Из-за какой войны?
Невежество чужестранца рассмешило девушек.
— Ее развязали богулические герцоги Восточного Аттука; они привели сюда в несметных количествах свои боевые орды и без всякой жалости бросили их против Васкес-Тохора, но им никогда не одолеть короля королей и его тысячу рыцарей.
— Скорее всего, это так, — сказал Риальто. — Впрочем, я, пожалуй, из чистого любопытства отправлюсь на север и посмотрю на все собственными глазами. А теперь прощайте.
Девушки медленно вернулись в заросли, но рвения у них заметно поубавилось. Ягоды они собирали с прохладцей и то и дело оглядывались на высокую фигуру Риальто, который неторопливой походкой удалялся на север. Примерно полмили Риальто прошагал пешком, затем набрал высоту и по воздуху двинулся в Васкес-Тохор. К тому времени, когда он добрался до поля боя, исход битвы был уже решен. Боевые орды богулов с их мемрилами и грохочущими военными повозками совершили невероятное: двадцать крепостей Последнего королевства на Финнеанской равнине к востоку от Васкес-Тохора были сокрушены и город не мог более сдерживать осаду богулических герцогов.
Скорбный персиково-розовый свет догорающего дня озарял мешанину из дыма, пыли, опрокинутых машин и изуродованных тел. Овеянные боевой славой элитные легионы были наголову разбиты, их знамена и мундиры яркими пятнами расцвечивали поле битвы. Тысяча рыцарей верхом на наполовину живых, наполовину железных летунах с Канопуса попытались разбить строй военных повозок богулов, но большинство полегло от огнелучей, не успев нанести противнику никакого урона. Военные повозки теперь властвовали над равниной — мрачные и грозные махины шестидесяти футов высотой, оснащенные Красной Руиной и шипометами. На первом ярусе и вообще повсюду, где только можно было удержаться, ехали штурмовые отряды из Восточного Аттука. Воины являли собой не самое приятное взгляду зрелище: их нельзя было назвать ни красивыми, ни стройными, ни даже бравыми. Пред взором представали, скорее, закаленные в боях ветераны разного пошиба, роднили которых лишь дорожная пыль, пот и крепкая брань. С виду они казались самым обычным сбродом, начисто лишенным каких-либо понятий о дисциплине и боевом духе. Одни были старые, бледные и заросшие бородами, другие толстые и лысые, третьи — кривоногие или тощие, как хорьки. Вид все они имели исключительно неопрятный, но скорее нахальный, нежели свирепый. Не меньше поражали и их разномастные наряды: кто носил ермолку, кто кожаную шапочку с наушниками, кто вообще шипоуловитель с кисточкой, к которой подвешивали скальпы, содранные с молодых белокурых голов рыцарей. Вот что представляло собой воинство, одолевшее двадцать легионов. Они нападали из засады, затаивались, наносили удар, притворялись мертвыми, снова наносили удар, вопили от боли, но никогда — от страха: железные герцоги давным-давно отучили их бояться.
Сбоку от военных повозок двигались колонны мемрилов, изящных существ, состоявших, казалось, из одних рук и ног, покрытых коричневым хитином, с маленькими треугольными головками, покачивающимися на высоте в двадцать футов над землей; поговаривали, что мемрилов вывел из еще более поразительной разновидности жуков-убийц волшебник Пикаркас, который сам, по слухам, наполовину был насекомым.
Тэм Тол, король Последнего королевства, весь день простоял на стенах Васкес-Тохора, озирая Финнеанскую равнину. На его глазах падали наземь его лучшие рыцари на свои летунах, сраженные огнелучами, он видел, как они исчезают в чреве Красной Руины. Его двадцать легионов, предводительствуемые Неукротимыми, вступили в бой под своими стягами. Сверху их прикрывали эскадрильи черных воздушных львов, каждый из которых был двадцати футов в длину и вооружен огнем, газовым рожком и источником пугающих звуков.
Тэм Тол стоял, недвижим, пока боевые орды богулов, бранясь и потея, одного за другим убивали его отважных вельмож, и не двигался с места еще долго после того, как была потеряна всякая надежда, не слыша ни окликов, ни уговоров. Его придворные кто раньше, кто позже покинули его, и в конце концов Тэм Тол остался в одиночестве, слишком ошеломленный или слишком гордый, чтобы спасаться бегством.
Внизу чернь сновала по улицам, собирая все ценное, что можно было унести с собой, после чего хлынула прочь через Закатные ворота и направилась к священному городу Люид-Шагу, что лежал в пятидесяти милях к западу, на другом конце Джохеймской долины.
Риальто, который бежал по воздуху, остановился и через плермалион оглядел небо. Синее пятно висело над западной частью города. Риальто неторопливо двинулся в том направлении, ломая голову, каким образом быстро и незаметно отыскать Персиплекс в такой сумятице. На глаза ему попался Тэм Тол, одиноко стоявший на стене, и в этот самый миг шип, выпущенный из башенки военной повозки, поразил правителя прямо в лоб, и Тэм Тол медленно и беззвучно ничком рухнул со стены на землю.
Шум, оглашавший Финнеанскую равнину, притих и превратился в негромкий шелест. Все летуны скрылись, и Риальто мягкими, но решительными шагами еще на милю приблизился к поверженному городу. Остановившись, он снова глянул в плермалион и, к немалому своему облегчению, обнаружил, что синее пятно теперь висит не над городом, а над Джохеймской долиной: очевидно, Персиплекс прибрал к рукам кто-то из беженцев, колонна которых тянулась по долине. По воздуху Риальто добрался до места, расположенного прямо под синим пятном, но испытал лишь новое разочарование: завладевшего Персиплексом типа никак нельзя было выделить из толпы мерно покачивающихся тел и бледных лиц. Солнце опустилось в цветное марево на горизонте, и на ночном небе различить синее пятно стало невозможно. Раздосадованный, Риальто свернул в сторону. В сумерках он пробежал на юг, за Джохеймскую долину, на другой берег широкой извилистой реки. На окраине небольшого городка под названием Вильс о Десяти Башенках он опустился на землю и устроился на ночлег на небольшом постоялом дворе за садом розовых деревьев.
В зале все разговоры крутились вокруг войны и мощи боевых орд богулов. Слухи и домыслы цвели махровым цветом, и все, мрачно качая головами, поражались падению Последнего королевства. Риальто устроился в уголке, слушая, но не вступая ни в какие разговоры, а вскоре и вовсе скрылся в своей комнате.
12
После завтрака, состоявшего из дыни и жареных пельменей с моллюсками в розовом сиропе, Риальто расплатился и, покинув город, вернулся на север. Людской поток через Джохеймскую долину до сих пор не иссяк. Многие уже добрались до священного города, но во входе им было отказано, и они разбили лагеря, точно короста покрывшие землю вокруг городских стен. В небе висело синее пятно.
Святым местом Люид-Шаг стал на заре эпохи благодаря легендарному Гаулкауду Богонравному. Когда Гаулкауд поднялся на небольшой потухший вулкан, с ним приключилось двадцать пароксизмов просветления, во время которых ему пришло видение формы и расположения двадцати храмов, каковые впоследствии в строгой симметрии выросли вокруг центрального вулканического жерла. На дне кратера разместились подсобные постройки, купальни, фонтаны и гостиницы для паломников, по краю его тянулся узкий бульвар. По внешнему периметру в двадцати нишах, высеченных в склонах вулкана, возвышались двадцать исполинских богов-истуканов, каждый соответствовал одному из двадцати храмов в черте города.
Риальто опустился на землю. У кого-то из этой оравы, сгрудившейся перед городом, находился Персиплекс, но пятно в небе перемешалось с места на место, несмотря на все попытки Риальто удерживаться прямо под ним, чему изрядно препятствовали толпы людей. В центре города, поверх старого вулканического жерла, стояла пирамида из розового кварца и серебра. На самой высокой площадке показался верховный жрец и, воздев руки к небу, обратился к беженцам громоподобным голосом, многократно усиленным шестью гигантскими спиральными раковинами:
— Страждущие и обездоленные да получат двадцать искренних утешений! Но если вы питаете надежды войти в наш священный город, вам придется с ними распрощаться. У нас нет ни еды для голодных, ни питья для жаждущих!
Более того, мне не под силу сотворить чудо! Золотые времена нашего мира миновали; они не вернутся до тех пор, пока не истечет сотня безотрадных столетий! Тогда надежда и богатство вдохнут в нашу страну новую жизнь и все хорошее возродится вновь! Эта эра продлится до тех пор, пока Земля окончательно не закатится за Гвеннарт, Нежную Завесу.
Чтобы подготовиться к этой благословенной эпохе, мы сейчас отберем наилучших и достойнейших из вас, числом пять тысяч шестьсот сорок два человека — это Святое Загадочное число, таящее в себе множество секретов.
Половину этой группы составят доблестные «лучшие из лучших», герои из древних родов! Вторую половину изберут из Нефриновой Пены, дев, наделенных целомудрием и красотой, что не уступают отвагой и доблестью своим товарищам мужского пола. Вместе они составят касту совершенных: гордость королевства и цвет нации!
Мы свяжем их заклятием сотни столетий, и они проспят Темную эпоху, в которую нам предстоит вступить. Потом, когда заклятие рассеется и наступит эра Благоденствия, совершенные пробудятся от сна и построят Царство Света! Всем же остальным я скажу вот что: ступайте на все четыре стороны. Идите на юг, в страну Кабанолу или Эйо, или — если и там не найдете приюта — дальше, в страну Фарван, или, если такова будет ваша воля, за Лутиковый океан, к Скандаковым островам.
Время не ждет! Мы должны избрать совершенных. Пусть выступят вперед сподвижники короля и их родные, а также уцелевшие рыцари, девицы из института Глейен и Цветочных Песен и Нефриновая Пена, ну и все остальные, кто по праву и достоинству может считаться совершенным! Чтобы ускорить дело, все принадлежащие к низшим кастам: болтуны, клоуны и фигляры, глупцы и дурно воспитанные, преступники и ночные бродяги, обладатели коротких ушей и длинных ногтей на ногах — могут продолжать свой путь. То же самое относится и к несколько более достойным кастам, которые, несмотря на свою добродетель, не будут включены в число совершенных. Итак, все, кто стремится в золотой век, выйдите вперед! Мы сделаем наш выбор со всей возможной снисходительностью.
Риальто снова попытался встать точно под пятном в небесах, надеясь каким-нибудь образом отличить обладателя Персиплекса, но успеха так и не добился.
Не то из тщеславия, не то от отчаяния к словам верховного жреца мало кто прислушался, и среди тех, кто выступил вперед, считая себя одним из совершенных, оказались не только доблестные и хорошо сложенные, но беззубые и тучные; гидроцефалы, страдающие хронической икотой; отъявленные преступники; исполнители популярных песен, а также несколько человек, которые уже одной ногой стояли в могиле.
Неразбериха замедлила процесс отбора, который растянулся на целый день. Под вечер некоторые наиболее трезвомыслящие люди оставили надежду найти прибежище в Люид-Шаге и потянулись прочь. Риальто внимательно следил за синим пятном, но оно спокойно висело в небесах, пока не слилось с вечерним сумраком. Риальто угрюмо вернулся на постоялый двор в Вильсе о Десяти Башенках, где и провел еще одну беспокойную ночь.
Утром он снова направился в Люид-Шаг и обнаружил, что отборщики трудились всю ночь напролет, так что отбор «совершенных» окончен и их отвели в город. Ворота были наглухо заперты. Две богулические армии, неспешно катившиеся по Джохеймской долине, встретились у Люид-Шага, и беженцы, которые еще оставались в лагере у стен города, поспешили скрыться.
Синее пятно теперь висело в небе над Люид-Шагом. Риальто спустился на землю и подошел к маленькой дверце сбоку от западных ворот. Но в город его не впустили.
— Ступай своей дорогой, чужеземец, Люид-Шаг вновь откроет свои ворота лишь через сотню столетий. Мы связаны заклинанием растянутого времени, поэтому ступай и не возвращайся назад, ибо увидишь лишь спящих богов, — буркнул стражник.
Богулические армии показались уже совсем близко. Риальто поднялся в воздух и устроился на гряде низких кучевых облаков. Странная тишина объяла долину. В городе не было видно никакого движения. С неторопливостью, таившей в себе больше угрозы, чем любая спешка, военные повозки подкатились к восточным воротам Люид-Шага. Богулические ветераны, ворча и переваливаясь с ноги на ногу, как будто у них болели ступни, подоспели следом.
Из спиральных раковин высоко над городом раздались многократно усиленные слова:
— Прочь, воины! Не тревожьте нас. Люид-Шаг теперь вне вашей власти.
Не обращая на эти слова ни малейшего внимания, командиры приготовились высадить ворота. Пять каменных истуканов зашевелились в нишах и вскинули руки. Воздух заколыхался, от военных повозок остались лишь небольшие кучки угля. Ворчливые ветераны стали похожи на сморщенных мертвых насекомых. В Джохеймской долине снова наступила тишина.
Риальто свернул в сторону и принялся задумчиво шагать с облака на облако по направлению к югу. Когда внизу показались холмы, милях в двадцати-тридцати к западу от Дуновения Фейдера, он опустился на пригорок, поросший сухой травой, и уселся в тени одинокого дерева, прислонившись к стволу.
Близился полдень. Теплый ветерок разносил приятный запах сена. Далеко на северо-востоке над руинами Васкес-Тохора поднимался дымок.
Жуя соломинку, Риальто размышлял над положением, в котором оказался. Обстоятельства складывались не лучшим образом, хотя ему и удалось более или менее точно определить местонахождение Персиплекса. На Ошерла, угрюмого и равнодушного, надежды мало. Ильдефонс? Его интересы больше совпадают с интересами Риальто, нежели с интересами вероломного Аш-Монкура. Кроме того, Ильдефонс славится своей склонностью к гибкости и целесообразности. Как Наставник, Ильдефонс, даже лишенный чага, вполне может заставить Сарсема вести себя так, как ему надобно; однако, в общем и целом, Сарсем заслуживает доверия еще меньше, чем Ошерл.
Риальто приложил к глазу плермалион и, как и прежде, увидел синее пятно в небе над Люид-Шагом. Он отложил плермалион и вызвал Ошерла из ореховой скорлупки. На сей раз сандестин явился в облике вефкина четырех футов ростом, голубокожего и зеленоволосого.
— Приветствую тебя, Риальто! — подчеркнуто учтивым тоном заговорил он. — Я вижу, стоит погожий денек Шестнадцатой эры! Воздух покалывает кожу. Ты жуешь травинку, как нерадивый крестьянский мальчишка, я рад, что ты так счастлив в этом времени и месте.
Риальто предпочел обойтись без любезностей.
— Я не вернул Персиплекс, и вина в этом лежит на вас с Сарсемом.
Вефкин беззвучно рассмеялся и причесал зеленые волосы голубой пятерней.
— Мой дорогой! Такая манера изъясняться совершенно тебе не к лицу!
— Не важно, — отрезал Риальто. — Отправляйся вон в тот город и принеси мне Персиплекс.
Вефкин залился веселым смешком.
— Дорогой Риальто, твои шутки просто бесподобны! Мысль о том, что беднягу Ошерла схватят, измолотят, уничтожат, разрежут на куски и подвергнут дурному обращению двадцать злобных богов, — просто шедевр извращенного воображения!
— Я не шучу, — заявил Риальто. — Персиплекс находится там, и я должен его получить.
Ошерл тоже сорвал травинку и помахал ею в воздухе, чтобы придать весу своим словам.
— Возможно, тебе стоило бы пересмотреть свои цели. Шестнадцатая эра во многих отношениях более гуманна, чем двадцать первая. Ты жуешь травинку, как будто занимался этим с рождения! Это время — самое то для тебя, Риальто! Так повелели голоса более громкие, нежели наш с тобой.
— У меня достаточно громкий голос, — заявил Риальто. — Кроме того, я дружу с чагом и щедрой рукой раздаю очки.
— Ты меня убиваешь, — прорычал Ошерл.
— Так ты отказываешься отправиться в Люид-Шаг за Персиплексом?
— Это невозможно, пока город стерегут боги.
— Тогда тебе придется перенести нас ровно на сто столетий вперед, когда Люид-Шаг пробудится с наступлением золотого века. Тут-то мы и потребуем вернуть нам наше имущество.
Ошерл пустился было в рассуждения о своем кабальном контракте, но Риальто не стал его слушать.
— Всему свое время. Когда мы окажемся в Баумергарте с Персиплексом в руках, тогда и поговорим!
— Так тебе нужен Персиплекс? И только-то? — с притворным добродушием вскричал Ошерл. — Что же ты сразу не сказал? Ты готов?
— Еще как. Действуй осторожно.
13
Пригорок с одиноким деревом исчез. Риальто стоял на каменистой равнине, плавно понижающейся к реке, которая, неспешно петляя, текла внизу.
Судя по всему, было утро, хотя небо застилали низкие облака. Было сыро и мозгло, на востоке тучи кропили темный лес дождем. Риальто оглядел окрестности, но не обнаружил никаких следов присутствия человека: ни изгороди, ни крестьянского домика, ни дороги, ни тропки, ни стежки. Вокруг не было ни души. Куда подевался Ошерл? Риальто досадливо завертел головой, потом позвал:
— Ошерл! Покажись!
Перед ним появился сандестин все в том же облике голубокожего вефкина.
— Я тут.
Риальто обвел рукой унылый пейзаж.
— Что-то не очень это похоже на золотой век. Мы перенеслись ровно на сто столетий вперед? Где Люид-Шаг?
Ошерл махнул куда-то к северу.
— Люид-Шаг вон там, на краю леса.
Риальто вытащил плермалион, но из-за туч синее пятно было не разглядеть.
— Давай-ка подойдем поближе.
Они двинулись на север, к тому месту, где лежал священный город, но обнаружили лишь развалины.
— Вот так раз! — озадаченно протянул Риальто. — Куда подевались боги?
— Я смотаюсь в Серый Дол и наведу справки, — сказал Ошерл. — Никуда не уходи, я все разузнаю и вернусь.
— Стой! Не надо никуда мотаться! — поспешил окликнуть его Риальто. — Я просто так спросил. Сначала найди Персиплекс, а потом можешь гоняться за богами сколько душе угодно.
— Сам-то сотню столетий пробездельничал, и ничего, — пробурчал себе под нос сандестин, — а мне стоит только заикнуться о том, чтобы на секундочку отлучиться в Серый Дол, сразу начинаются попреки и угрозы. Кто в таких условиях станет проявлять инициативу?
— Довольно! — оборвал его Риальто. — Меня интересует исключительно Персиплекс.
Они приблизились к развалинам. Ветер и непогода изрядно потрудились над склонами древнего кратера, так что от них остались одни воспоминания. Храмы превратились в груды камней; о двадцати богах, изваянных из мрамора, напоминали лишь немногочисленные перевернутые обломки, а их мощь растворилась в трясине.
Риальто с Ошерлом медленно обошли вокруг древний город, время от времени пуская в ход плермалион — без особого, впрочем, успеха. На севере лес подступал почти к самой городской стене, и откуда-то веяло дымком. Оглядевшись, парочка заметила на опушке небольшую деревушку из двадцати хижин.
— Сейчас все разузнаем, — обрадовался Риальто. — Предлагаю тебе изменить облик, а не то народ переполошится.
— Тебе тоже не мешало бы кое-что подправить. Твоя шляпа, к примеру, имеет форму перевернутой супницы, к тому же она пошлого лилового цвета. Сомневаюсь, что ее нынче оценят.
— Пожалуй, в твоих словах есть зерно истины, — признал волшебник.
Приняв обличье грозных лаврентинов в блистающих латах с шипами и пиками и шлемах, увенчанных языками голубого огня, Риальто с Ошерлом приблизились к деревушке, довольно неказистой и дурно пахнущей.
Вооружившись словарятором, Риальто решил установить контакт с местными жителями.
— Эй, люди, вас удостоили посещением два лаврентинских вельможи, выходите из домов и приветствуйте их как подобает.
Из хижин один за другим, зевая и почесываясь, показались жители: приземистые и длиннорукие, с темно-коричневыми лицами и длинными прямыми волосами. Одежда их была сделана из птичьей кожи, а сами они, судя по выражению лиц, слыхом не слыхивали ни о каких достижениях цивилизации. Правда, вид у них был сытый и холеный. При виде Риальто с Ошерлом некоторые из них с радостным криком похватали сети на длинных ручках и двинулись на чужаков с явно недобрыми намерениями.
— Не приближайтесь! — крикнул Риальто. — С нами магия! Одна угрожающая ухмылка, и вы навлечете на себя заклятие чудовищной силы!
Жители не вняли предупреждению. Тогда Риальто подал сандестину условный знак. Сети сложились назад и, накрыв своих хозяев, замотали непокорных в тугие коконы. Ошерл щелчком пальцев отправил эти коконы прочь, в северное небо. Они скрылись за тучами и исчезли из виду.
Риальто обвел оставшихся взглядом и обратился к женщине с плоским лицом.
— Кто главарь этой омерзительной шайки?
— Вон там стоит Дулка, он мясник и возчик. Нам не нужны главари. Они дармоеды.
Седоусый старик с объемистым брюхом опасливо подобрался вперед.
— Нельзя ли быть чуточку поласковее? — гнусавым подобострастным голосом осведомился он. — Да, мы людоеды. Да, мы пускаем чужестранцев на корм. Но неужели это повод относиться к нам с неприязнью? Мир устроен так, как устроен, и каждый должен стремиться приносить пользу товарищам, пусть даже и в виде супа.
— Наши таланты лежат в другой области, — отрезал Риальто. — Если я увижу хотя бы еще одну сеть, ты первым отправишься в небеса.
— Теперь, когда мы осведомлены о ваших предпочтениях, можете ничего не бояться, — заверил чужеземцев Дудка. — Что вам нужно? Вы голодны?
— Нас интересует судьба Люид-Шага, в котором сейчас должен был наступить золотой век. Однако на его месте мы нашли лишь гору мусора, грязь и вашу вонючую деревушку. Что послужило причиной столь бесславного конца?
Дулка вновь обрел уверенность в себе и с самодовольным видом прищурился. Лениво, как будто в силу привычки, он принялся гнуть и переплетать пальцы; ловкость, с которой он это проделывал, показалась Риальто любопытной, даже завораживающей.
— Ореол таинственности, который окружает эти руины, скорее мнимый, нежели подлинный, — забубнил он гнусаво, ни на минуту не переставая изгибать и переплетать пальцы. — Столетия проходили одно за другим, но боги стояли неколебимо, днем и ночью. В конце концов ветер и дождь сровняли их с землей. Они обратились в прах, и от их могущества не осталось и воспоминаний.
Пальцы Дулки продолжали сплетаться и расплетаться.
— Земля оставалась безлюдной, и развалины никто не тревожил. Совершенные спали зачарованным сном в алебастровых яйцах. Юноши и девушки, лучшие из лучших, созревали на шелковых ложах в безвестности!
Пальцы Дулки образовывали странные фигуры. Риальто начала одолевать приятная истома, которую он приписал всем событиям дня.
— Дорогой мой, я вижу, вы утомлены! — воскликнул Дулка. — Позор мне!
На поляну вынесли три церемониальных кресла, сплетенных из ивняка, спинки их были выточены в виде искаженных человеческих лиц.
— Сядьте, — успокоительным голосом проговорил Дулка. — Отдохните.
Он грузно опустил свой внушительный зад на жалобно заскрипевшее плетеное сиденье. Риальто тоже уселся, чтобы дать отдых усталым членам.
— Что этот коварный старый дьявол мудрит? Почему на меня напало оцепенение? — спросил он у Ошерла на языке Двадцать первой эры.
— Ему служат четыре сандестина низшего класса, из тех, кого мы называем «бесенятами». Они нагнали на тебя ощущение усталости, ты уже начал немного косить. Дулка отдал приказ готовиться к пиру.
— Почему ты не пресек это безобразие?! — возмутился Риальто. — Где твоя преданность?
Сандестин лишь смущенно закашлялся.
— Прикажи бесенятам оттянуть Дуле нос на два фута в длину и украсить его кончик язвой. А еще пусть у него на каждой ягодице вылезет по здоровому чирью.
— Как пожелаешь.
Когда с этим делом, к полному удовлетворению Риальто, было покончено, он высказал Шерлу новую просьбу:
— А теперь прикажи бесенятам раз и навсегда, чтобы не смели больше докучать мне своими глупостями.
— Верно. Мы же не хотим, чтобы Дулка ответил нам тем же.
— После дашь бесенятам свободу и отправишь на все четыре стороны — при условии, чтобы никогда больше не служили Дуле.
— Поистине великодушный поступок! — восхитился сандестин. — Сие распоряжение, случаем, не распространяется и на меня тоже?
— Ошерл, не сбивай меня. Мне нужно расспросить Дудку, несмотря на то что у него сейчас другие заботы. — Риальто вновь обернулся к взбудораженному возчику и заговорил с ним на языке деревни: — Теперь ты понял, что бывает с теми, кто нарушает слово. Скажи спасибо, что я человек, в общем и целом, гуманный. Итак, продолжим разговор?
— До чего же ты вспыльчивый! — мрачно буркнул Дулка. — Я ведь не хотел ничего дурного! Что еще тебе рассказать?
— Вы тщательно обыскивали развалины?
— Развалины нас не интересуют, разве что как источник алебастровых яиц, которые необыкновенно вкусны.
— Понятно. И сколько же яиц вы уже сожрали?
— За все время их число составило пять тысяч шестьсот сорок одно. Осталось немного.
— Немного? — переспросил Риальто. — Если только ты не обсчитался, в золотой век войдет всего один совершенный. Всех остальных вы слопали.
Дулка на миг позабыл про свои многострадальные ягодицы и нос.
— Всего один? Это печальная новость. Нашим пирам конец!
— А что случилось с казной? — поинтересовался Риальто. — Вы забрали из сокровищниц города драгоценные камни и кристаллы?
— Да, забрали. Мы любим изящные вещицы, особенно красные, розовые и желтые камешки. Синие и зеленые приносят неудачу, поэтому мы используем их для развлечения.
— Как это?
— Привязываем их к хвостам богадилов, урсиальных скакунов или даже манков, что вызывает у тех беспокойство и стыд и заставляет сломя голову нестись через лес.
— Гм. А не припоминаешь ли ты блестящий голубой кристалл в форме призмы, вот такой? Не попадалось ли что-либо подобное тебе на глаза?
Дулка сокрушенно ощупал свой выдающийся нос.
— Пожалуй, я припоминаю что-то в этом роде. Было, и совсем недавно.
— Что, нос в самом деле доставляет тебе такие страдания? — участливо спросил Риальто.
— О, невыносимые, невыносимые страдания!
— А ягодицы?
— Они причиняют нестерпимую боль!
— Когда ты принесешь мне голубой кристалл, я избавлю тебя от мучений.
— Это не так-то просто, — буркнул Дулка.
Риальто не удостоил его ответом и в компании Ошерла устроился на отдых чуть на отшибе от деревушки, где сандестин разбил удобный шатер из синего шелка. На роскошном ковре с затейливым красно-синим узором сандестин поставил массивный стол из темного резного дерева и четыре низких кресла с подушками из малинового бархата. Второй такой же ковер со столиком он раскинул на свежем воздухе, на случай хорошей погоды. Поверх воздвиг навес, в каждом углу которого поставил высокое железное основание с лампой с множеством граней.
День был в самом разгаре, солнце преодолело уже полпути между зенитом и горизонтом. Все небо, насколько хватало глаз, без единого просвета застилали облака. Риальто взглянул в плермалион и, к своему удовольствию, обнаружил темное пятно в небе к северо-востоку от того места, где он стоял. Он отправился в ту сторону и завис прямо под пятном, потом сквозь тучи опустился в лесные заросли. Очутившись на земле, бегло обыскал окрестности, но так ничего и не нашел.
Вернувшись обратно к шатру, Риальто обнаружил Ошерла на том же месте.
— Моим поискам определенно недоставало тщания. Завтра ты поднимешься в воздух с плермалионом так высоко, как только сможешь, и зависнешь точно под пятном. Оттуда спустишь веревку с привязанным к ней грузом, пока она не окажется над тем местом в лесу, где можно надеяться найти Персиплекс… Что значат эти дикие вопли и гиканье?
Сандестин выглянул из-за шелкового полога шатра.
— Деревенские жители возбуждены, они громко кричат, выражая восторг.
— Любопытно, — протянул Риальто. — Может быть, Дулка, вместо того чтобы помочь нам, решил оттяпать себе нос… В противном случае у них едва ли имеются причины для столь бурной радости. Постой-ка, мне в голову пришла еще одна мысль: почему синее пятно висит так высоко в воздухе?
— Ничего удивительного. Это для того, чтобы его было дальше видно.
— Все это прекрасно, но можно было бы придумать сигнал и понадежней, к примеру луч голубого света, ничуть не менее заметный издали, но куда более точный.
— Откровенно говоря, действия Сарсема мне непонятны. Разве что он воспринял указания Аш-Монкура со всей серьезностью.
— Вот как? И что же это были за указания?
— Я думаю, он просто пошутил. Аш-Монкур приказал сделать так, чтобы пятно в небе указывало на местоположение Персиплекса лишь приблизительно и ты никогда не нашел кристалл, а всю жизнь прогонялся бы за призраками, как последний дурак.
— Понятно. И почему же ты не рассказал мне все это раньше? Ладно, не важно, в один прекрасный день ты поймешь, кто здесь раздает очки, я или Аш-Монкур… Да прекратят они когда-нибудь вопить или нет? Должно быть, Дулка укорачивает себе нос дюйм за дюймом! Прикажи им умолкнуть, Ошерл.
— Это совершенно безобидное веселье. Они просто готовятся к пиру.
— К пиру? — встрепенулся Риальто. — К какому еще пиру?
— Они собираются угоститься последней из совершенных, девой, которая только что вылупилась из алебастрового яйца. Как только они примутся за угощение, шум, без сомнения, утихнет.
Риальто вскочил на ноги.
— Ошерл, у меня нет слов. А ну идем, живо.
Явившись в деревню, Риальто обнаружил, что Дулка восседает перед хижиной на двух огромных пуховых подушках с приложенной к носу припаркой. Приготовления к пиру шли полным ходом: деревенские женщины нарезали и шинковали коренья, овощи и приправы, как того требовал их рецепт. В загоне чуть поодаль стояла последняя из совершенных, девушка, которую мясник мог бы классифицировать как «чуть меньше среднего размера», «превосходного качества», «нежную, хотя и лишенную избытка жира». Наряд ее за время долгого сна истлел, и на ней не было ничего, кроме ожерелья из меди и бирюзы. Измученная страхом, она не сводила глаз с пары дюжих подручных Дулки, которые установили мясницкую колоду и принялись точить ножи.
При виде Риальто с Ошерлом Дулка нахмурился.
— Ну, что на этот раз? Мы готовимся в последний раз хорошенько угоститься. Вам придется подождать, если только вы пришли не затем, чтобы избавить меня от боли.
— Угощение отменяется, если, конечно, ты сам не изъявишь желание отправиться в котел, — объявил Риальто. — Ошерл, выведи даму из загона и снабди ее подобающей случаю одеждой.
Сандестин мигом разнес загон в щепки и закутал тело девушки в светло-голубое одеяние. Дулка разразился горестными причитаниями, и жители деревни схватились за оружие. Чтобы отвлечь их внимание, Ошерл вызвал четверку голубых гоблинов восьмифутового роста. Скрежеща зубами, страшилища ринулись вперед, и людоеды врассыпную бросились в лес.
Риальто в обществе Ошерла и ошеломленной девушки вернулся в шатер, где налил спасенной пленнице бодрящего напитка и ласково разъяснил положение дел. Она выслушала его рассказ с недоуменным видом и, похоже, даже что-то поняла, поскольку залилась горькими слезами. Риальто подмешал в напиток успокоительное снадобье, и вскоре горе девушки сменилось состоянием дремотного безразличия, в котором все постигшие ее несчастья утратили остроту. Она безмолвно сидела рядом с Риальто, черпая утешение в его близости.
Ошерл цинично наблюдал за ними.
— Странное ты создание, Риальто, упрямое и загадочное, как и твои сородичи.
— Почему это?
— Бедный Дулка безутешен, его соплеменники затаились в лесу и не решаются вернуться по домам из страха перед гоблинами, а ты тут нянчишься с этой безмозглой бабой.
— Я поступаю так из галантности, каковое чувство недоступно твоему пониманию, — со спокойным достоинством отвечал Риальто.
— Ба! — воскликнул Ошерл. — Да ты тщеславен, как павлин, и не упустишь возможности покрасоваться перед этой аппетитной маленькой курочкой, за которой в самом ближайшем времени начнешь увиваться. А бедный Дулка, между прочим, остался без еды, да и на моем счету очков не прибавилось.
Риальто немного поразмыслил.
— Ошерл, ты умен, но не слишком. Мне не так-то просто заговорить зубы, как тебе кажется. Так что давай-ка вернемся к нашему разговору. Что еще ты утаил от меня относительно Сарсема и Аш-Монкура?
— Я не слишком вникал в их планы. Надо было с самого начала сказать мне, что именно тебя интересует. По правде говоря, мне известно немногим больше твоего. Аш-Монкур надеется с помощью Сарсема добиться своих целей, но тут нет ничего удивительного.
— Твой Сарсем играет в опасные игры. В конце концов он поплатится за двуличность! И всем остальным впредь будет наука!
— Ну, кто знает, как еще все повернется, — беспечно отмахнулся Ошерл.
— Эй, что ты хочешь этим сказать?
Ошерл не проронил больше ни слова, и Риальто с подчеркнуто оскорбленным видом отправил его на улицу охранять шатер. Сандестин облегчил себе задачу, вызвав четыре здоровенные гоблинские головы, горящие мертвенно-голубым светом, так что даже сам Риальто перепугался не на шутку, когда выглянул, желая убедиться, что все в порядке.
Вернувшись в шатер, Риальто приготовил для гостьи ложе, на котором она немедленно и уснула, обессиленная переживаниями. В самом скором времени Риальто тоже отошел ко сну.
Наутро девушка проснулась спокойная, но вялая. Риальто налил ей ароматную ванну, а Ошерл, приняв облик прислужницы, принес чистый наряд, состоявший из белых шаровар, алой куртки с золотыми пуговицами и узорчатыми черными петлями и невысоких сапожек на алом пуху. Она выкупалась, оделась, причесала свои короткие, до мочек ушей, черные волосы и нерешительно вышла к столу, где Риальто присоединился к ней за завтраком.
При помощи словарятора он обратился к спасенной пленнице на ее родном языке:
— Ты пережила ужасную трагедию, и я сочувствую тебе всей душой. Меня зовут Риальто, как и ты, я чужой в этой варварской эпохе. Могу я узнать твое имя?
Сначала девушка, казалось, не хотела отвечать, потом отбросила все сомнения.
— Мои секреты не имеют больше значения. В мыслях я называла себя Фуруд Рассветная, или Изящная Заряница. В школе же я получила диплом на имя Шалуке, или Первоклассной Пловчихи. Так меня называли друзья.
— Это имя кажется мне достойным, и я буду называть тебя так, если ты не предпочитаешь какое-либо другое.
Девушка ответила ему невеселой улыбкой.
— Я не в том положении, чтобы претендовать на роскошь высказывать свои предпочтения.
Эта мысль показалась Риальто сложной, но доступной для понимания.
— Чувство собственного достоинства должно зиждиться на врожденных качествах и осознании собственных свершений. Ты войдешь в историю под именем Шалуке Уцелевшая. Разве это не повод для гордости?
— Не особенный, поскольку лишь твое вмешательство спасло мне жизнь.
— Тем не менее ты инстинктивно избираешь верную тактику, — встрял Ошерл, расслышавший это замечание. — Чтобы ладить с Риальто Великолепным — а это и есть твой хозяин и владелец моего контракта, — нужно постоянно подогревать его непомерно раздутое тщеславие. Восхищайся его мужественной внешностью, притворно благоговей перед его мудростью и сможешь из него веревки вить.
— Ошерл нередко говорит колкости, — сдержанно заметил Риальто, — однако, несмотря на его сарказм, я был бы счастлив заслужить твое уважение.
Шалуке Пловчиха не могла скрыть своего изумления.
— Оно уже ваше, сэр Риальто! И Ошерлу я тоже очень благодарна за помощь.
— Ха! — фыркнул Риальто. — Да его куда больше печалило то, что бедный Дулка остался без обеда!
— Неправда! — возмутился сандестин. — Я просто пошутил!
— Как бы там ни было, надеюсь, вы простите меня, если я возьму на себя смелость спросить, что со мной будет?
— Когда мы завершим свои дела, то вернемся в Альмери и там обсудим этот вопрос. А пока можешь считать себя моей подчиненной. Я поручаю тебе надзирать за Ошерлом. Следи, чтобы он опрятно выглядел, не терял бдительности и вел себя учтиво!
Шалуке с той же полуулыбкой окинула сандестина оценивающим взглядом.
— Как я могу надзирать за существом столь глубокого ума?
— Проще простого! Если он вздумает сачковать, достаточно произнести всего одно слово: «очки».
Ошерл издал глухой смешок.
— Ну вот, Риальто Великолепный уже пустил в ход свои штучки.
Риальто и бровью не повел. Он склонился к девушке, взял ее за руки и заставил подняться.
— А теперь за работу! Ты уже немного оправилась от пережитого?
— Да, почти полностью! Спасибо тебе за твою доброту, Риальто.
— Шалуке Пловчиха, или Заряница, над тобой до сих пор висит тень печали, но от твоей улыбки на душе теплеет.
— Ну вот, ты вошел с ней в физический контакт, и теперь программа вступает во вторую фазу, — на языке Двадцать первой эры проговорил Ошерл. — Бедная маленькая овечка, разве сможет она устоять перед Риальто?
— Много ты понимаешь, — фыркнул Риальто. — Скажи лучше, разве сможет Риальто устоять перед бедной маленькой овечкой?
Девушка переводила взгляд с одного на другого, силясь догадаться, о чем разговор.
— Ладно, за дело! — воскликнул Риальто. — Ошерл, возьми плермалион, — он протянул прибор сандестину, — потом поднимись над облаками и отыщи синее пятно. Подберись под него и спусти тяжелый красный фонарь на длинной веревке, пока он не повиснет над самым Персиплексом. Погода сегодня безветренная, так что погрешность должна быть невелика.
Ошерл, подчиняясь какому-то своему капризу, принял облик вальвунского лавочника средних лет, облаченного в мешковатые черные штаны, горчичного цвета жилетку и широкополую черную шляпу. Он сжал плермалион в пухлой ладони и в три стремительных шага очутился в небе.
— Если удача будет на нашей стороне, — сказал Риальто Шалуке, — я в самом скором времени покончу со своим скучным делом, и мы сможем вернуться в относительное спокойствие Двадцать первой эры… Что это? Ошерл уже вернулся? Так быстро?
Сандестин соскочил с неба на коврик перед шатром. Он отрицательно покачал головой, а Риальто возмущенно уставился на него.
— Почему ты не отыскал Персиплекс?
Ошерл изобразил на лице скорбную мину.
— Пятно слилось с туманом, и я не смог его разглядеть. Так что от плермалиона нет никакого толку.
Риальто выхватил прибор, взмыл в воздух и, пробравшись сквозь облака, завис в багряном сиянии. Он поднес плермалион к глазам, но, как и сказал Ошерл, синего пятна нигде не было.
Риальто довольно долго стоял на белом облачном поле, отбрасывая длинную синеватую тень. Хмурясь, он осмотрел плермалион, потом снова оглядел небосклон, но все оказалось напрасным.
Что-то было не так. Задумчиво глядя на белую пелену облаков под ногами, Риальто принялся перебирать в уме возможные причины. Может, Персиплекс перенесли в другое место? Или плермалион утратил свою силу?.. Риальто вернулся в шатер.
Сандестин стоял в сторонке, рассеянно разглядывая древние развалины.
— Ошерл! — окликнул его Риальто. — Минуточку внимания, пожалуйста.
Сандестин неторопливо приблизился и остановился, засунув руки в карманы полосатых штанов. Риальто ждал, перекидывая плермалион из одной руки в другую и задумчиво глядя на Ошерла.
— Ну чего тебе еще, Риальто? — с напускной непринужденностью спросил тот.
— Ошерл, кто сказал тебе, что проекция Персиплекса может слиться с облачностью?
Сандестин сделал учтивый жест.
— Любому, кто наделен проницательным умом, сие совершенно очевидно.
— Но ты-то проницательным умом не наделен. Так кто вбил тебе в голову эту блестящую мысль?
— Я черпаю знания из множества источников, — пробормотал Ошерл. — Не могу же я помнить, откуда взялась каждая мелочь, которую я держу в голове.
— Позволь, я пофантазирую, как развивались события, — проговорил Риальто. — Ты внимательно меня слушаешь, Ошерл?
— А что, у меня есть выбор? — пробормотал безутешный сандестин, у которого отвисла челюсть и увлажнился взор.
— Тогда скажи мне, что ты думаешь о вот такой воображаемой последовательности событий. Ты поднимаешься над облаками, где тебя приветствует Сарсем. Далее следует диалог, примерно в таком духе:
Сарсем: «Ну, что на этот раз, Ошерл? Что тебе поручили?»
Ошерл: «Этот жестокосердный Риальто хочет, чтобы я обыскал все небо и при помощи плермалиона нашел ему Персиплекс».
Сарсем: «Неужели? Дай-ка взглянуть на игрушку… Черт, я ничего не вижу».
Ошерл: «Ничего? Странно! Что же я скажу Риальто?»
Сарсем: «Ну, его обвести вокруг пальца — раз плюнуть. Скажи, что пятно закрыто облаками. А от плермалиона теперь нет никакого толку, и отнеси ему обратно новый».
Ошерл: «Но это совсем другой плермалион, не тот, что я тебе давал! Это обыкновенная стекляшка!»
Сарсем: «Ну и что? Теперь оба они бесполезны. Забери его и отнеси этому болвану Риальто, он все равно не заметит подмены».
Ошерл: «Гм. Риальто, конечно, болван, но хитрый болван».
Сарсем: «Он доставляет массу неудобств нашему другу Аш-Монкуру, который пообещал столько послаблений… Вот что я тебе посоветую: попытайся хитростью заставить его разорвать контракт с тобой, а потом оставь прохлаждаться здесь, в этой промозглой и безрадостной эпохе».
Ошерл: «Гм. А эта мысль мне нравится».
Потом вы посмеялись, после чего ты распрощался со своим дружком и спустился сюда с фальшивым плермалионом и известием, что на небе не видно пятна, ибо все затянуто облаками.
— Разве это звучит правдоподобно? — дрожащим голосом воскликнул Ошерл. — У тебя нет никаких причин считать, будто новый плермалион фальшивый и что взгляды Сарсема неверны!
— Прежде всего, почему ты не доложил о разговоре с Сарсемом?
Ошерл пожал плечами.
— Ты ведь не спрашивал.
— Будь так добр, объясни, почему вчера вечером, когда небо было точно так же затянуто облаками, пятно выглядело четким?
— Я теряюсь в догадках.
— Тебе не кажется, что либо Персиплекс переместился, либо настоящий плермалион подменили поддельным?
— Думаю, события вполне могли развиваться в таком духе.
— Вот именно. Ошерл, твоя карта бита! Я снимаю с тебя три очка за недостойное и вероломное поведение.
Ошерл издал исступленный крик. Риальто поднял руку, призывая его к тишине.
— Это еще не все. Сейчас я задам тебе один очень серьезный вопрос, на который ты должен дать мне правдивый и подробный ответ — со всеми подробностями, которые необходимы, чтобы у меня сложилась верная и точная картина ситуации. Сарсем забрал у тебя плермалион. Не сопровождалось ли это действие изъятием, сокрытием, перемещением, видоизменением, разрушением, временным или каким-либо иным переносом, а также повреждением или изменением состояния Персиплекса? Все вышеизложенное относится к подлинному Персиплексу, который ему было поручено охранять в Дуновении Фейдера. Я терпеть не могу многословие, но с тобой иначе нельзя.
— Нет.
— «Нет»? Что — «нет»? Я уже и сам запутался.
— Сарсем, несмотря на уговоры Аш-Монкура, не осмеливается прикасаться к Персиплексу.
— Приведи сюда Сарсема.
Последовала еще одна желчная перепалка, затем перед шатром появился Сарсем — по своему обыкновению, в облике покрытого лавандовой чешуей юноши.
— Сарсем, верни мне плермалион, — ровным голосом велел Риальто.
— Это невозможно! Я уничтожил его по приказу нового Наставника.
— Что еще за новый Наставник?
— Аш-Монкур, разумеется.
— И откуда же тебе стало об этом известно?
— Он сам сообщил мне, ну или, во всяком случае, намекнул, что станет Наставником в самом ближайшем будущем.
— Он ввел тебя в заблуждение. Надо было переспросить у Ильдефонса. Я снимаю с тебя три очка!
Как и Ошерл, Сарсем горестно возопил:
— Ты не имеешь права!
— На что имеет право Аш-Монкур, тебя почему-то не интересовало.
— Это совсем другое дело!
— Приказываю вам с Ошерлом сейчас же обыскать лес и найти Персиплекс, после чего немедленно принести его сюда, мне.
— Я не могу. Мне нужно исполнять другие приказы. Пусть Ошерл ищет. Это ему поручили быть у тебя на посылках.
— Сарсем, слушай меня внимательно! Ошерл, ты мой свидетель! Я не решаюсь произносить великое имя по столь незначительному поводу, но твои штучки выводят меня из терпения. Если ты хотя бы еще раз помешаешь мне искать Персиплекс, я призову…
Ошерл с Сарсемом испуганно вскрикнули.
— Даже не упоминай имя, он может услышать! — тряслись они.
— Сарсем, ты меня понял?
— Более чем, — пробормотал лиловый юноша.
— И как ты впредь намерен себя вести?
— Гм… Мне придется прибегнуть к разнообразным уверткам и ухищрениям, чтобы угодить и Аш-Монкуру, и тебе одновременно.
— Предупреждаю, теперь я начеку. Своих трех очков ты лишился по заслугам, я и так слишком долго терпел твои выходки.
Сарсем нечленораздельно буркнул и исчез.
14
— Вчера мне показалось, что я заметил Персиплекс неподалеку вон от того высокого плоского пригорка. Так что нечего рассиживаться, когда есть работа!
— Для меня, разумеется, — буркнул Ошерл.
— Если бы не твое вероломство, мы бы уже давным-давно покончили с делом и сейчас находились бы в Баумергарте и Аш-Монкур получил бы по заслугам, а ты заработал бы два очка вместо того, чтобы лишиться трех. Разница в целых пять очков!
— Это трагедия, над которой я, увы, не властен!
Риальто пропустил дерзкое замечание мимо ушей.
— Так что давай за дело! Необходимо тщательно обыскать окрестности!
— В одиночку? Да там же куча работы!
— Вот именно. Прочеши лес и собери здесь всех богадилов, урсиальных скакунов, манков и флантиков, а также прочих разумных существ. Только позаботься о порядке и дисциплине!
Ошерл облизнул пухлые губы на лице лавочника.
— Людоедов ты тоже относишь к разумным?
— А почему нет? Будем руководствоваться принципом терпимости! Но сначала подними шатер на шестифутовый постамент, чтобы нам не пришлось страдать от толкотни. Да, и вели им, чтобы вели себя культурно.
Некоторое время спустя Ошерл согнал указанных существ к шатру. Риальто выступил вперед и обратился к толпе, словарятор, напряженно работая, преобразовывал его слова в понятные всем выражения.
— Существа, люди, полулюди и твари! Примите мои наилучшие пожелания, а также глубочайшие соболезнования по случаю того, что вам приходится жить бок о бок в такой скученности.
Поскольку никто из вас, в общем и целом, не отличается большим умом, я буду краток. Где-то в лесу, неподалеку вон от того высокого плоского пригорка, находится голубой кристалл, вот такой. Приказываю всем вам отправиться на поиски этого кристалла. Тот, кто отыщет его и принесет, будет щедро вознагражден. А чтобы подогреть ваше усердие и ускорить поиски, я наведу на каждого из вас зуд и жжение, и мучения ваши продлятся до тех пор, пока голубой кристалл не окажется у меня в руках. Ищите повсюду: в мусоре, в палой листве, на деревьях. Людоед связал этот кристалл с личностью кого-то из присутствующих, так что давайте отталкиваться от этого. Каждый из вас должен покопаться в своей памяти и вспомнить момент, когда он мог видеть этот кристалл. А теперь отправляйтесь на пригорок, который станет центром ваших поисков. Ищите хорошенько. Ошерл, обеспечь им первый приступ, будь так добр.
Существа завопили от боли и со всех ног помчались на пригорок. Не прошло и нескольких минут, как один из урсиальных скакунов вернулся с осколком голубого фарфора и потребовал награду. Риальто пожаловал ему ошейник из красных перьев и снова отправил на поиски.
За утро перед глазами Риальто прошло множество самых разнообразных голубых предметов, однако маг не удовольствовался ни одним из них и увеличил как частоту, так и силу стимулирующих трудолюбие приступов чесотки.
Незадолго до полудня Риальто заметил, что Ошерл как-то странно себя ведет, и не замедлил поинтересоваться:
— Ну, Ошерл, что у тебя?
— Вообще-то, это не мое дело, — сухо проговорил сандестин, — но если я промолчу, ты до конца жизни не оставишь меня в покое. Еще, чего доброго, опять заведешь разговор о штрафных очках…
— Что ты хочешь мне сказать? — закричал Риальто.
— Это имеет отношение к Персиплексу, а раз уж тебе так приспичило заполучить этот кристалл…
— Ошерл, я приказываю тебе! Хватит ходить вокруг да около! Что там с Персиплексом?
— Короче говоря, я склоняюсь к мысли, что его обнаружил один флантик, который сначала хотел отнести его тебе, а потом получил встречное предложение от некоего человека, который пожелал остаться неизвестным, так что флантик теперь кружит над землей в нерешительности… Вот он! Видишь? Летит в ту сторону. Персиплекс зажат у него в правой лапе… Нет! Он заколебался… Он передумал, без сомнения, ему предложили более соблазнительные условия.
— А ну живо! За ним! Бей по нему первульсией! Заставь его вернуться или отбери Персиплекс! Ошерл, ты собираешься шевелиться или нет?
Сандестин не шелохнулся.
— Это спорный вопрос, который касается тебя и Аш-Монкура, мне не дозволено вмешиваться в подобное противоборство, и Ильдефонс тут будет на моей стороне.
Риальто разразился громкой бранью.
— Тогда проваливай, я сам изловлю это существо! Он у меня попляшет! Поставь в мои летучие сапоги полный заряд скорости!
Риальто взвился в воздух и огромными скачками понесся за черным флантиком, но тот, повернув свою серую голову, увидел преследователя и лишь прибавил ходу. Погоня увела их к юго-западу; они миновали горный кряж и лес охристых и серых пальматиков, затем болото — вереницу илистых лужиц, ручейков и кочек, поросших черными камышами. Вдалеке свинцово поблескивало Сантунское море, в котором отражались сизые облака.
Флантик начал выбиваться из сил, взмахи его крыльев с каждым разом все больше и больше слабели, Риальто, огромными скачками несущийся по воздуху, стал нагонять беглеца.
Внизу темнело море, никакого укрытия поблизости видно не было, когда флантик, внезапно развернувшись, налетел на Риальто и принялся молотить его крыльями и когтями. Риальто, едва не застигнутый врасплох, уклонился от яростной атаки, но край крыла все же задел его плечо. Он пошатнулся, флантик набросился на него, но волшебник отчаянным рывком увернулся. Ошерл, все это время стоявший в сторонке, ухмыльнулся.
— А ты проворней, чем я думал. Ловко вывернулся, — пробормотал он одобрительно.
Риальто в третий раз рванулся в сторону, и удар когтей флантика разодрал ему плащ, а затем отшвырнул прочь. Ему удалось выкрикнуть заклинание эффективности и кинуть в стремительно летящую на него тушу пригоршню голубого хаоса. Ослепительные осколки впились в туловище и изрешетили крылья. Флантик запрокинул голову и издал крик, полный страха и боли:
— Человек, ты погубил меня, ты отнял у меня единственную бесценную жизнь, а ведь другой у меня не будет! Будь ты проклят! Я уношу твой голубой кристалл с собой туда, откуда тебе никогда не вернуть его, — в Царство Смерти!
Флантик обмяк и безвольным клубком лап, крыльев, туловища и неуклюжей длинной шеи рухнул в море, где быстро исчез из виду.
— Ошерл! — досадливо воскликнул Риальто. — А ну вниз, в море! Достань Персиплекс!
Сандестин спустился со своей высоты и с опаской взглянул на воду.
— Куда упало это существо?
— Ровно туда, где ты стоишь. Ныряй, Ошерл. Это по твоей милости мы здесь торчим.
Ошерл прошипел что-то сквозь стиснутые зубы и опустил в воду специальный отросток.
— Ничего нет, — произнес он некоторое время спустя. — Там глубоко и темно. Я нахожу один только ил.
— Не желаю слышать никаких отговорок! — завопил Риальто. — Ныряй под воду и ищи, и чтобы без Персиплекса не смел показываться!
Ошерл глухо охнул и скрылся под водой. Наконец он показался снова.
— Ну как, нашел? — закричал Риальто. — Давай его сюда, живо!
— Все не так просто, — заявил сандестин. — Камень погрузился в ил. Он не блестит и не отзывается. Короче говоря, можешь попрощаться с Персиплексом.
— Я настроен более оптимистично, — возразил Риальто. — Зацепись за дно и ни под каким видом не позволяй Аш-Монкуру и Сарсему совать сюда свой нос. Я скоро вернусь.
— Поторопись! — напутствовал его Ошерл. — Здесь глубоко, темно и холодно, к тому же какие-то неведомые подводные твари хватают меня за отросток.
— Терпение! Самое важное: не сходи с этого места ни на дюйм, ты, как буек, указываешь положение Персиплекса.
Риальто вернулся к шатру перед развалинами Люид-Шага. Он объявил, что поиски окончены, и прекратил стимуляцию зудом, к немалому облегчению всей компании.
После этого устало упал в кресло и стал смотреть на Шалуке, последнюю из совершенных Васкес-Тохора, которая печально сидела на диване. Самообладание почти вернулось к ней, и она поглядывала на своего спасителя темными задумчивыми глазами.
«Она успела обдумать свое положение, — понял Риальто, — и не видит в будущем ничего светлого».
— Главная наша забота — поскорее убраться из этого гнусного места, — произнес он вслух. — А затем…
— Что затем?
— Посмотрим, какие перспективы для тебя открыты. Они не так уж безрадостны, вот увидишь.
Шалуке озадаченно покачала головой.
— Почему ты так обо мне печешься? У меня ничего больше нет, даже положения в обществе. Я почти ничего не умею и не слишком усердна. Я могу забираться на деревья гиллас за стручками и давить сок из иссопа, могу декламировать Непристойные Грезы Дрянных Девчонок — эти умения имеют специфическую ценность. И все-таки, — она с улыбкой пожала плечами, — мы друг другу чужие и ты даже не должен оказывать мне кастовые почести.
Радуясь, что рядом нет Ошерла с его циничными ухмылками, Риальто подошел к девушке и присел рядом. Потом взял ее за руку.
— Неужели ты не спасла бы беспомощного цивилизованного человека от гибели на разделочной колоде у людоедов, если бы тебе представилась такая возможность?
— Конечно, спасла бы.
— Вот и я поступил точно так же. А уже потом ты открылась мне как личность, вернее, как множество личностей: сначала как дитя, несчастное и одинокое, потом как Шалуке Пловчиха, девушка поразительного очарования и редкой красоты. На такого заносчивого и тщеславного человека, как я, подобное сочетание действует неотразимо притягательно. И все же как человек, наделенный обостренным чувством собственного достоинства, я и помыслить не мог бы о том, чтобы докучать тебе непрошеными притязаниями, так что, если ты испытываешь какие-либо опасения в этом отношении, можешь отбросить их. Я — человек чести.
Уголки губ Шалуке дернулись.
— А также большой специалист по громким словам, пожалуй, некоторые из них не стоит принимать всерьез.
Риальто поднялся на ноги.
— Милая барышня, тут вам придется полагаться на свое чутье. И все же вы можете рассчитывать на мою помощь и защиту, равно как и на все прочее, что может вам понадобиться.
— Во всяком случае, Риальто, с тобой уж точно не соскучишься, — расхохоталась Шалуке.
Риальто со вздохом отвернулся.
— А теперь нам необходимо разобраться с Ошерлом. Полагаю, он действует заодно с моими недругами, пусть и пассивно. Это, разумеется, недопустимо. Сейчас мы перенесем этот шатер на юг, за горы Маг, на Сантунское море, там находится Ошерл. Тогда и решим, что делать дальше.
Он произнес заклинание материального переноса, и шатер повис над морем, в том месте, где скрылся под водой подбитый флантик. Ошерл успел для удобства принять форму буйка, в соответствии с морскими законами покрашенного в красный и черный цвета. Верхушку его венчала человеческая голова, сделанная из железа, поверх которой сиял навигационный огонь.
— Кого я вижу! — металлическим голосом воскликнул Ошерл. — Не очень-то ты спешил, Риальто! Мне не слишком нравится болтаться в воде.
— И мне тоже! Как только отыщем Персиплекс, с делами будет покончено.
Ошерл издал пронзительный печальный крик, похожий на клич морской птицы.
— Разве я не объяснил тебе, что Персиплекс канул в морскую бездну? Ты должен отказаться от этой безумной идеи и смириться с неизбежным!
— Нет, это ты должен смириться с неизбежным, — сказал Риальто. — Ты останешься здесь и будешь указывать место до тех пор, пока Персиплекс не окажется у меня в руках.
Ошерл от избытка чувств затрезвонил в свой сигнальный колокол.
— Почему бы тебе не пустить в ход магию и не заставить море расступиться? Тогда было бы куда удобнее искать!
— Такая магия мне больше неподвластна, мои лучшие заклинания растащили Аш-Монкур со товарищи. Впрочем, ты натолкнул меня на одну мысль… Как, ты говоришь, называется это море?
— Это несущественная мелочь!
— Отнюдь! Я не бываю несущественным, а тем более мелочным!
Ошерл протяжно выругался.
— В настоящую эпоху оно представляет собой внутренний залив Аццического океана и носит название Сантунское море. В Семнадцатую эру в проливе Гарч поднимется перемычка суши, море медленно обмелеет и высохнет. В последнюю эпоху Семнадцатой эры бывшее морское дно станет известно под названием степи Чаксматар. Во вторую эпоху Восемнадцатой эры в пяти милях от нашего теперешнего местонахождения будет воздвигнут Балтанке о Высоких Башнях, который простоит до тех пор, пока его не захватит архивейльт Исиль Скилт. В конце Восемнадцатой эры сюда вернется море. Надеюсь, этим ответом твой внезапный интерес к географии Древней Земли удовлетворится?
— Вполне, — ответил Риальто. — Сейчас я отдам тебе приказ, который следует исполнить со всей точностью. Не меняя своего положения, ты перенесешь меня вместе с Шалуке в подходящее время в конце Семнадцатого века, когда Сантунское море высохнет и его дно можно будет обыскать.
Тебе самому в это время категорически воспрещается изменять свое настоящее местоположение даже на дюйм, равно как и поручать какому-либо другому сандестину, в особенности Сарсему, нести вахту вместо тебя в период отлучки.
Ошерл издал глухой стон, который Риальто проигнорировал.
— В настоящее время Персиплекс находится под твоей ступней. Если его не окажется там в тот момент, когда мы вернемся в Семнадцатую эру, можешь пенять исключительно на себя. Посему охраняй его хорошенько, со всем тщанием. Не позволяй ни Сарсему, ни Аш-Монкуру, ни кому-либо еще обвести себя вокруг пальца и обманом заставить тебя покинуть свой пост!
Мы готовы к перемещению. Смотри, не промахнись! Возвращение подлинного Персиплекса теперь на твоей совести! Множество, множество очков зависят от результата твоей работы! Итак, в Семнадцатую эру!
15
Шатер заливал ослепительный розово-красный свет. На небе ни облачка, в теплом сухом воздухе витал терпкий, отдающий дымком запах, исходивший от низкорослого черного куста. На западе еще поблескивало пересыхающее Сантунское море, в полумиле от него меж невысоких деревьев виднелись белые домики какой-то деревушки. Со всех остальных сторон до самого горизонта простиралась степь.
В сотне футов белела небольшая хижина, с каждой стороны которой возвышались черные кряжистые стволы шаиров. На крылечке сидел Ошерл в облике не то низкородного бродяги, не то белобрысого недоумка с бегающими глазами и скошенным подбородком, над которым нависали выдающиеся верхние зубы. На нем был перемазанный балахон из белой дерюги и приплюснутая шляпа с мягкими полями.
Заметив Риальто, сандестин взмахнул безвольной рукой.
— А, Риальто! После столь длительного бдения я рад даже твоему лицу!
Тот ответил на это приветствие довольно прохладно.
— А ты, я вижу, создал себе неплохие условия, — заметил он, окинув хижину взглядом. — Надеюсь, ты не настолько расслабился, чтобы пренебречь безопасностью Персиплекса?
— Эти «условия», как ты выразился, — невозмутимо ответил Ошерл, — совершенно первобытные и предназначены главным образом для того, чтобы защищать меня от ночных тварей. У меня нет ни шелковых диванов, ни внимательных подчиненных.
— Где Персиплекс? Сандестин ткнул большим пальцем в сторону ржавого железного столба, торчавшего из земли в пятидесяти ярдах.
— Прямо под тем столбом, на неизвестной глубине, и лежит твой Персиплекс.
Риальто оглядел окрестности и не преминул заметить шеренгу пустых бутылей, выстроившуюся вдоль одной из стен хижины.
— Послушай, я не намерен ни порицать, ни бранить тебя, но ты что, пристрастился к выпивке?
— Даже если и так, что такого? — огрызнулся Ошерл. — Я проторчал тут целую вечность. Чтобы скрасить скуку, смешивал разнообразные тоники и продавал их жителям деревни.
— Почему ты не начал рыть разведочный туннель к Персиплексу?
— А что, это так трудно понять? Я боялся, что если вырою его и ничего не найду, то придется сносить твои попреки, вот и решил ничего не предпринимать без твоего ведома.
— А-а… э-э… конкурирующие сущности не объявлялись?
— Меня никто не беспокоил.
Чуткое ухо Риальто немедленно отметило почти неуловимую изворотливость формулировки.
— Показывались ли здесь Сарсем либо Аш-Монкур? — спросил он резко.
— Разве что в самой незначительной степени, если вообще показывались. Они понимают важность нашего дела и не стали бы нам мешать.
— Вот именно. Могли они выкопать шахту на расстоянии, скажем, десяти миль отсюда и прорубить туннель к Персиплексу без твоего ведома?
— Это невозможно. Я не такой простак. Установлены специальные устройства, призванные сообщать обо всех незаконных вторжениях, временных, торсионных, сквальмационных и пространственных. Персиплекс в целости и сохранности.
— Превосходно. Можешь немедленно приступать к раскопкам.
Ошерл еще вольготней развалился в кресле.
— Сначала необходимо уладить кое-какие формальности. Этот участок земли принадлежит некоему Ум-Фоаду, жителю деревушки Аз-Хаф, каковую ты можешь видеть вон там. Прежде чем перевернуть хотя бы единый комок земли, необходимо получить его разрешение. Предлагаю тебе наведаться к нему домой и обо всем договориться. Но сначала облачись в наряд наподобие моего, а не то станешь посмешищем.
Переодевшись в соответствии с рекомендациями сандестина, Риальто с Шалуке отправились в Аз-Хаф. Их взглядам предстала чистенькая деревушка, состоящая из крепких белых домиков, утопавших в море огромных красных подсолнухов. Риальто навел справки, и ему указали на дом с окнами из голубого стекла и крытой голубой черепицей крышей. Остановившись перед цветником, Риальто принялся звать хозяина, пока Ум-Фоад наконец не вышел на крыльцо: маленький беловолосый человечек с острым пронырливым взглядом и холеными усиками с закрученными кверху концами.
— Кто тут зовет Ум-Фоада и с какой целью? — пронзительным голосом осведомился он. — Возможно, он дома, а возможно, и нет.
— Меня зовут Риальто, я любитель древности. А это моя помощница, Шалуке Пловчиха. Не соблаговолишь ли подойти к нам, или нам самим подойти к тебе, чтобы не нужно было кричать?
— Можешь кричать так громко, как тебе вздумается. Я здесь лишь для того, чтобы слушать.
— Я пришел потолковать о деньгах, — негромко произнес Риальто.
Ум-Фоад так и подскочил вперед, даже усы ощетинились.
— Говорите громче, сударь! Вы сказали, «о деньгах»?
— Ты, наверное, ослышался. Мы хотим выкопать яму на твоей земле.
— С какой целью? И сколько вы намерены мне заплатить?
— Скажи лучше, сколько ты намерен нам заплатить? — осведомился Риальто. — Эта яма повысит ценность твоей земли!
Ум-Фоад саркастически рассмеялся.
— Чем же это? Тем, что, выйдя погулять ночью, я угожу в нее и расшибу себе лоб? Вам нужна эта яма, вот вы за нее и платите. А потом еще за то, чтобы ее засыпать! Это первое условие.
— А какое второе?
Ум-Фоад глубокомысленно хихикнул и постучал себя кончиком пальца по голове.
— Вы что, меня за дурачка держите? Мне прекрасно известно, что на моей земле зарыты ценные предметы. Все найденные ценности будут принадлежать мне. Если вы копаете, то приобретаете права только на яму.
— Это неслыханно! Может, есть еще и третье условие?
— А как же! Подряд на раскопки должен быть передан моему брату, Ум-Зуику. А надзирать за проведением работ буду лично я. Кроме того, все платежи должны быть произведены в золотых зикко недавней чеканки.
Риальто попытался было торговаться, но Ум-Фоад оказался крепким орешком и не уступил ни в одном важном вопросе.
Когда Риальто с Шалуке возвращались в шатер, девушка заговорила.
— Ты вел себя очень великодушно, ну или так мне показалось. Этот Ум-Фоад — невозможно жадный тип, — сказала она своему спасителю.
— Как только речь заходит о деньгах, Ум-Фоад начинает вести себя как оголодавшая акула, — согласился Риальто. — Впрочем, почему бы не сделать человеку приятное? Мне ничуть не сложно пообещать ему не сто золотых зикко, а двести.
— Риальто, какой ты добрый! — воскликнула Шалуке.
Ум-Фоад и его брат Ум-Зуик пригнали к хижине Ошерла артель работников и принялись копать яму пятидесяти футов в поперечнике в том месте, на которое указал сандестин. Извлеченную из ямы землю просеивали через сито под бдительным надзором Ошерла, Риальто и Ум-Фоада. Дюйм за дюймом, фут за футом яма в древнем морском дне росла, но такие темпы не устраивали Риальто.
— Ну и работничков ты набрал! — пожаловался он Ум-Фоаду. — Они на редкость нерасторопны, зубоскалят и сплетничают у бочонка с водой, а большую часть времени и вовсе ловят ворон. Вон тот дряхлый старик вообще еле шевелится, я дважды думал, что он вот-вот протянет ноги.
— Ну же, Риальто! — не замешкался с ответом Ум-Фоад. — Ты только и знаешь, что ворчать да брюзжать! Эти ребята получают кругленькую сумму за каждый час работы, вот и не торопятся. Что же до старца, так это мой почтенный дядюшка Йаа-Йимпе, который страдает жестоким прострелом и к тому же глух, как пень. Что же теперь, ущемлять его на этом основании? Пускай пользуется всеми привилегиями наравне с остальными.
Риальто пожал плечами.
— Как хочешь. В нашем договоре предусмотрена подобная ситуация.
— Да? Как так?
— Я имею в виду следующий раздел: «Риальто имеет право по своему усмотрению произвести оплату исходя из объема фунта, извлеченного из ямы. Сумма означенного платежа в таком случае будет определяться на основании скорости, с которой Риальто, стоя рядом с кучей рыхлой земли и вооруженный крепкой лопатой, сможет переместить десять кубических футов означенной земли в другую кучу, непосредственно примыкающую к предыдущей».
Ум-Фоад вскрикнул от ужаса и уткнулся в договор.
— Я что-то не припомню такого условия!
— По размышлении я решил его добавить, — пожал плечами Риальто. — Наверное, ты просто не обратил внимания.
Ум-Фоад бросился подгонять рабочих. Те, ворча, взялись за лопаты, и даже старый Йаа-Йимпе время от времени изменял положение. По мере того как яма углублялась, в земле стали попадаться предметы, упавшие на морское дно с проходивших кораблей.
— Ты только взгляни, Риальто! Эта глиняная кружка — подлинное сокровище, даром что ручка отбита! Она являет собой венец свободного и раскрепощенного искусства, какого в наше приземленное время больше не встретишь.
— Великолепная вещица! — согласился Риальто. — Она украсит каминную полку в твоей гостиной и подарит тебе нескончаемые часы наслаждения.
Ум-Фоад досадливо прищелкнул языком.
— Разве ты не ее ищешь?
— Определенно не ее. Впрочем, положи ее к прочим твоим находкам; не исключено, что в один прекрасный день я выкуплю их у тебя оптом.
— Тогда будь так добр, скажи мне, что именно ты ищешь? — осведомился Ум-Фоад. — Если мы будем знать, то сможем внимательней следить за тем, что просеиваем.
— Ага, а потом заломить несусветную цену, когда этот предмет наконец обнаружится.
Ум-Фоад алчно осклабился.
— Мне не остается ничего иного, как установить высокие цены на все мои находки.
Риальто ненадолго задумался.
— В таком случае мне тоже придется изменить тактику.
В полдень, когда настало время сделать передышку, Риальто обратился к работникам:
— Я рад видеть, что яма так споро углубляется. Предмет, который я ищу, должен быть где-то близко. Я сейчас опишу его, чтобы все вы работали внимательно, поскольку тот, кто найдет этот предмет, получит премию в десять золотых зикко сверх оговоренной платы.
— Излишне упоминать, — поспешно вставил Ум-Фоад, — что эти золотые зикко будут уплачены из кармана Риальто.
— Именно так, — подтвердил последний. — А теперь слушайте. Все слушают внимательно? — Он обвел работников таким взглядом, даже старый глухой Йаа-Йимпе, казалось, проникся важностью события. — Мы ищем Священный фонарь, который некогда украшал собой нос принадлежащей Королю-Облаку Барки Утех. Однажды, когда Барка попала в страшную бурю, удар голубой льдомолнии сбил фонарь и он погрузился в море. Итак, тот, кто найдет фонарь, получит десять золотых зикко! Каждому, кто найдет фрагмент, осколок или хотя бы крохотную призму голубой льдомолнии, я выплачу премию в один золотой зикко, подлинной монетой. Такой фрагмент, или осколок, или призму, можно узнать по его искристому голубому цвету и необходимо без промедления доставить мне для осмотра. А теперь за работу, да смотрите не пропустите осколки голубой льдомолнии: они приведут нас к цели!
Ум-Фоад подал сигнал возвращаться к работе.
— Беритесь за лопаты, да смотрите, не ленитесь! Помните, что сказал Риальто!
Некоторое время спустя Ум-Фоад отвел Риальто в сторонку.
— Раз уж зашел такой разговор, можешь прямо сейчас уплатить мне задаток в десять золотых зикко в счет моих расходов и еще пять зикко за разрешение на раскопки. Пусть будет двадцать золотых зикко для ровного счета.
— Хватит с тебя и пяти.
В конце концов Ум-Фоад согласился на эту сумму и принял монеты.
— Меня озадачила одна твоя фраза. Ты обещал работникам по одному золотому зикко подлинной монетой. Что именно ты имел в виду под «подлинной»?
Риальто небрежно отмахнулся.
— Это была просто фигура речи — легкая гипербола, если так будет угодно, — чтобы выразить мое преклонение перед этой золотой монетой.
— Интересное словоупотребление, — пробормотал Ум-Фоад. — Впрочем, совершенно ясное и похвальное… Эй! А это что еще за странный тип, который слоняется по моей земле, как Пулулиас, Друг дубовых деревьев?
Риальто поднял глаза и увидел высокого красавца с каштановыми кудрями и жеманными манерами, который стоял на краю ямы и со скучающим видом озирал раскопки.
— Я немного знаю этого господина, — отрывисто проговорил Риальто. — Очевидно, он прибыл сюда засвидетельствовать нам свое почтение. Аш-Монкур? Не далековато ли от своих обычных маршрутов ты забрался?
— Да, в какой-то степени. — Аш-Монкур отвернулся от ямы и подошел ближе. — Превосходный Сарсем упомянул, что ты удовлетворяешь свое любопытство где-то в этих краях, а поскольку у меня тут поблизости кое-какие делишки, я решил по пути завернуть засвидетельствовать свое почтение. Я смотрю, ты вырыл неплохую яму, вот только ума не приложу, каково может быть ее назначение здесь, в этой убогой местности.
— Риальто — известный ученый и любитель древности, — резко парировал Ум-Фоад, — а эта местность, гостеприимством которой ты пользуешься, часть принадлежащего мне земельного владения.
— О, покорнейше прошу извинить мое вторжение. Ваши изумительные владения вызывают у меня зависть! Известность Риальто и впрямь широка… Мне пора. Приятно было поболтать с вами обоими.
Аш-Монкур скрылся за хижиной Ошерла и исчез из виду.
— Весьма странный тип! — заявил Ум-Фоад. — Надеюсь, он не относится к числу твоих закадычных друзей?
— Он просто знакомый.
Из-за шаировых деревьев, окружавших домик Ошерла, выплыл почти невидимый пузырь. Риальто, хмурясь, наблюдал за тем, как пузырь подплыл к яме и завис над ней.
— И все же, — сказал он, — Аш-Монкур — человек тонкой проницательности и множества выдающихся талантов.
— Да, он проявил недюжинное проворство, едва стоило мне намекнуть на штраф за его вторжение в мои владения. Так, что у нас тут? — Он вскинул глаза на одного из работников, который приближался к ним с глиняной плошкой в руках. — Риальто, вот твой фонарь! Давай сюда свою награду.
Риальто осмотрел находку.
— Это не фонарь, а детская плошка для каши, которую маленький проказник из озорства выбросил за борт. Обрати внимание на забавные картинки, которыми украшено дно. Вот тут флантик летит к себе в логово с младенцем в когтях. Тут лангомир пожирает ребенка постарше, а здесь, на кораблике, морское чудище с попугайской головой утаскивает за борт маленькую девочку. Вещица занятная, но это не льдомолния и не фонарь.
С этими словами Риальто передал плошку Ум-Фоаду, после чего с нарочито небрежным видом взглянул на пузырь, который повис прямо у него над головой. Через час после заката, когда на краю неба еще пламенела яркая полоска цвета хурмы, Риальто отвел Ошерла в сторонку.
— Кто подсматривает за нами из этого пузыря? Сарсем?
— Всего лишь бесенок, чей глаз связан со зрением Аш-Монкура, так что он может наблюдать за всем происходящим.
— Поймай его и запри в сундук, пусть Аш-Монкур выспится хорошенечко.
— Как пожелаешь… готово.
— Кто еще подсматривает и подслушивает?
— Никто. Мы одни.
— Ошерл, я не понимаю, отчего ты так упорствуешь в своей лжи.
— Ну что опять? — испуганным тоном спросил Ошерл.
— Сегодня в яме нашли детскую плошку. Она попала в Сантунское море в эпоху, предшествовавшую той, когда мы потеряли Персиплекс, насколько я могу судить по виду корабля и характеру его оснастки, а также по животным, изображения которых ее украшают. Следовательно, слой грунта, содержащий Персиплекс, уже был извлечен. Однако Персиплекса я так и не увидел! Как ты это объяснишь?
— Согласен, ситуация любопытная, — самым искренним тоном ответил сандестин. — Давай осмотрим яму.
— Принеси фонарь.
Риальто с Ошерлом подошли к котловану и вытянули шеи, разглядывая освещенное дно.
— Видишь? — сказал Ошерл. Лучом света он указал на небольшой участок сбоку, у самого края, который был на пару футов глубже, чем в центре. — Это здесь нашли твою плошку, в самой глубокой части ямы. Теперь ты доволен?
— Не совсем. Если этот слой предшествовал эпохе Персиплекса, а во всех остальных слоях ничего не нашли, значит, Персиплекс должен находиться в этом небольшом бугре по центру ямы.
— Похоже на то.
— Так чего же ты ждешь, Ошерл? Полезай в яму, бери лопату и копай, а я посвечу.
От темноты проворно отделилась чья-то фигура.
— Ошерл? Риальто? Почему вы светите в мою яму? Разве это не противоречит условиям нашего договора? И почему вы решили этим заняться именно сегодня ночью?
— Сегодняшняя ночь ничем не отличается от всех прочих, — возразил Риальто. — Мы всего лишь вышли прогуляться перед сном, подышать свежим воздухом. Тебе что, жалко?
— Что ты, что ты! Только зачем вам тогда такие яркие фонари?
— Очевидно, затем, чтобы не упасть в какую-нибудь яму! Наши фонари уже сослужили нам хорошую службу, если ты не заметил. Осторожно, Ошерл! Смотри, куда пятишься! Ты чуть было не угодил в терновый куст.
— Лишняя предосторожность никогда не помешает, — поддакнул сандестин. — Риальто, ты уже успел надышаться свежим воздухом?
— Вполне. Доброй ночи, Ум-Фоад.
— Минуточку! Я хочу получить еще один платеж в счет вашего долга.
— Ум-Фоад, ты всегда так крохоборствуешь? Вот тебе еще пять золотых зикко. На ближайшее время придется этим удовольствоваться.
Утром Риальто явился к яме ни свет ни заря и не спускал глаз с сита, сквозь которое просеивали землю. Ум-Фоад не преминул заметить, что внимание Риальто стало еще более пристальным, чем прежде, и то и дело оттирал его в сторону, чтобы первым увидеть улов. Работники, почувствовав слабину, немедленно разленились до такой степени, что новые порции земли стали поступать в сито все реже и реже. В конце концов Ум-Фоад заметил, что его артель работает спустя рукава, и поспешил навести порядок. Работники, однако, уже растеряли весь трудовой пыл. Йаа-Йимпе, сославшись на ломоту в костях и прострел в пояснице, наотрез отказался работать на грабительских, по его мнению, условиях Риальто. Выбравшись из ямы, он поковылял обратно в деревню.
Некоторое время спустя из деревни со всех ног примчался молоденький парнишка и подскочил к Риальто.
— Йаа-Йимпе туговат на ухо, он не сообразил сразу, что ты предлагал золото в обмен на осколок голубой льдомолнии. Он попросил меня передать тебе, что нашел сегодня как раз такой осколок. Можешь передать премию мне, его внуку, Йаа-Йимпе слишком утомлен, чтобы прийти за деньгами лично. Кроме того, он собирается задать пир.
Смышленый и расторопный внучек, блеснув зубами в ухмылке, с готовностью протянул руку.
— Мне необходимо осмотреть находку, чтобы убедиться в ее качестве, — отрезал Риальто. — Идем, отведешь меня к Йаа-Йимпе.
Парнишка насупился.
— Он терпеть не может, когда его беспокоят по таким мелочам, давай монеты, я сам отнесу. И мне за труды заплатить не забудь.
— Ни слова больше! — рявкнул Риальто. — Сию же минуту! Идем в деревню!
Парнишка с недовольным видом проводил Риальто к дому, где празднества по случаю причитающейся Йаа-Йимпе награды уже шли полным ходом. На вертелах жарилось мясо, вино лилось рекой. На помосте шестерка музыкантов наяривала разудалые плясовые для развлечения гостей. Когда Риальто приблизился, из дома показался Йаа-Йимпе собственной персоной, облаченный в одни лишь короткие мешковатые штаны. Гости приветственно завопили, а музыканты заиграли задорный мотивчик. Йаа-Йимпе пустился в пляс, высоко подкидывая колени и делая стремительные выпады вперед и назад, отчего его объемистый живот мелко трясся.
В пылу задора Йаа-Йимпе вскочил на стол и принялся отплясывать чечетку. На шее у него на кожаном ремешке висел Персиплекс.
Внезапно старик заметил Риальто и спрыгнул на землю.
— Рад видеть, что тебе полегчало, — учтиво заметил тот.
— И вправду! Видишь льдомолнию? Можешь отсчитать мне двадцать золотых зикко.
Риальто протянул руку.
— Непременно, только позволь мне сначала осмотреть призму!
Откуда-то сбоку выскочил Аш-Монкур.
— Минуточку! Будет лучше, если я возьму этот предмет на хранение! Вот, сударь! Ваши двадцать золотых зикко!
Аш-Монкур метнул монеты в подставленную Йаа-Йимпе ладонь, схватил Персиплекс и торопливо отошел в сторону.
Риальто судорожно бросился вперед.
— Не подходи, Риальто! Я должен определить подлинность этого предмета! — Аш-Монкур поднял призму и взглянул на нее на свет. — Так я и думал: бесстыдная ложь! Риальто, нас ввели в заблуждение!
Аш-Монкур швырнул призму на землю и направил на нее палец; кристалл разлетелся на тысячу сгустков голубого огня и исчез.
Риальто ошеломленно уставился на подпалину на земле.
— Поищи где-нибудь в другом месте, Риальто, если тебе так хочется, — добродушным тоном посоветовал Аш-Монкур, — ты делаешь поистине полезное дело! Если найдешь еще одну грубую подделку или просто заподозришь, что дело нечисто, зови меня на подмогу. Всего наилучшего.
С этими словами Аш-Монкур исчез столь же неожиданно, как и появился, оставив Йаа-Йимпе и его гостей стоять с разинутыми ртами. Риальто медленно вернулся к котловану. Ошерл стоял перед своей хижиной и задумчиво смотрел на небо. Шалуке Пловчиха сидела, поджав ноги, перед шатром и ела виноград. У ямы появился запыхавшийся Ум-Фоад.
— Риальто, что значат эти слухи?
— У меня нет времени на слухи, — отрезал Риальто. — Но ты можешь остановить раскопки.
— Так скоро? А как же фонарь Короля-Облака?
— Я склоняюсь к мысли, что это миф. Мне нужно вернуться и еще раз свериться с моими справочниками.
— В таком случае я требую полной уплаты всего, что мне причитается.
— Разумеется. Ты принес счет?
— Я не стал выписывать официальный документ. Однако причитающаяся мне сумма составляет пятьдесят два золотых зикко.
— Это натуральный грабеж! — возмутился Риальто. — Ты нигде не ошибся?
— Я включил в сумму использование моей землей и любование ею, как днем, так и ночью, стоимость рабочей силы, стоимость восстановления первоначального вида территории и зеленых насаждений; оплату моих собственных услуг в качестве надзирающего лица и консультанта, небольшой гонорар деревенским чиновникам, налоги и…
Риальто поднял руку.
— Ты уже наговорил мне больше, чем я хочу слышать. Я же, со своей стороны, хотел бы получить в качестве сувенира детскую плошку.
Усы Ум-Фоада снова встопорщились.
— Ты шутишь? Это старинная вещь, которую я оцениваю по меньшей мере в десять зикко!
— Как скажешь.
Ум-Фоад отыскал плошку и вручил ее Риальто.
— А теперь давай сюда мои денежки, да смотри, не обсчитайся.
Риальто передел ему кошель. Ум-Фоад пересчитал содержимое и остался доволен. Он поднялся на ноги.
— Я рассчитываю, что ты освободишь территорию.
— В самом ближайшем времени.
— С полуночи я вновь начну брать с тебя плату.
Ум-Фоад решительно распрощался с чужеземцами, затем подошел к яме, позвал работников, и вся компания отправилась в деревню.
Розово-красное солнце клонилось к западу. С прекращением раскопок вокруг воцарилось зловещее безмолвие. Риальто в задумчивости стоял на краю ямы. Шалуке Пловчиха нежилась на ковре перед шатром. Ошерл стоял на пороге хижины, с рассеянным видом глядя куда-то вдаль.
Риальто глубоко вздохнул и обратился к Ошерлу:
— Ну что, я жду, что ты скажешь.
Взгляд сандестина стал расплывчатым.
— Ах да… Рад слышать, что Йаа-Йимпе снова в добром здравии.
— И только? Что-то ты слишком спокоен. А про Персиплекс ты ничего не хочешь мне сказать?
Ошерл почесал щеку.
— Ты что, не сумел договориться с Йаа-Йимпе?
— А зачем мне было с ним договариваться, если он нашел фальшивый Персиплекс?
— В самом деле? Разве Риальто под силу определить это с одного взгляда?
Риальто сокрушенно покачал головой.
— Ты, мой дорогой, сам расписался в том, что это подделка, когда позволил найти его в том же слое, в котором была детская плошка.
— Неправда! Ты сам видел, плошку нашли в более глубоком слое.
— Вот именно. Это один и тот же уровень, а их должны бы разделять футов шесть, если не больше.
— Гм, — пробормотал сандестин. — В твои рассуждения где-то вкралась ошибка. Нельзя делать выводы о таких важных вещах по детским плошкам.
— На самом деле вы с Сарсемом проявили неосмотрительность, хотя, я уверен, вы пребывали в восторге от своей выдумки. Так и вижу, как вы с ним хихикали и подталкивали друг друга локтями, предвкушая горе бедного Риальто.
— И снова ты заблуждаешься! — воскликнул уязвленный Ошерл. — Все приготовления были сделаны честь по чести! И потом, твоим теориям недостает доказательств. Эта твоя плошка могла быть имитацией старинного стиля или просто храниться где-то на протяжении одной эры, а уж потом угодить на морское дно!
— Ошерл, твои слова граничат с нелепостью. Мои, как ты выразился, теории зиждутся на двух основаниях: первое — логические умозаключения, а второе — простая наблюдательность. Предмет, который ты позволил найти Иаа-Йимпе, предположительно обладал сходством с Персиплексом — настолько, что ввел в заблуждение даже Аш-Монкура. Но не меня.
Ошерл озадаченно захлопал глазами.
— Неужели у Аш-Монкура настолько плохое зрение, а у тебя — настолько хорошее?
— Я не просто мудр и справедлив, я еще и рассудителен. Аш-Монкур же может похвастаться только примитивной животной хитростью, которая лишь немногим превосходит твою.
— Ты так ничего толком и не рассказал.
— У тебя что, нет глаз? Фальшивый Персиплекс болтался на ремешке на шее у Йаа-Йимпе — горизонтально. Между тем подлинный Персиплекс постоянно находится в вертикальном положении, чтобы священные письмена не могли быть неверно прочитаны. Аш-Монкур не обратил на это внимания, и я рад, что он был так вульгарно тороплив. Ну, что теперь скажешь?
— Я должен тщательно все обдумать.
— Остаются еще два вопроса. Во-первых, где Персиплекс, у тебя или у Сарсема? Во-вторых, как одновременно наградить вас с Сарсемом за службу и наказать за вероломство?
— Первое намного перевешивает последнее, по крайней мере в моем случае, — поспешил заметить Ошерл. — Что же касается Сарсема, которого так легко обвел вокруг пальца Аш-Монкур, я, пожалуй, промолчу.
— А Персиплекс?
— О! Это крайне тонкий вопрос, который я не могу обсуждать при непосвященных ушах.
— Что?! — возмутился Риальто. — Это ты обо мне, в чье безраздельное распоряжение Ильдефонс тебя отдал?
— Я говорю то, что диктует мне здравый смысл.
— Прекрасно! Мы изложим все факты перед Ильдефонсом в Баумергарте, и надеюсь, что я смогу остаться беспристрастным в своем изложении. Однако не могу не упомянуть о твоем внезапном упрямстве, которое лишь продлит твой контракт на многие эпохи.
Ошерл захлопал глазами и сморщился.
— Неужели это настолько важно? Ну ладно, намекну. Аш-Монкур с Сарсемом придумали этот план в шутку. Я немедленно указал им на всю серьезность этого вопроса и подсунул Йаа-Йимпе фальшивый кристалл. — Сандестин залился нервозным смешком. — Подлинный Персиплекс, разумеется, все это время находился у Сарсема, так что его вина намного тяжелее моей.
Нежившаяся на ковре Шалуке вскочила на ноги.
— В деревне какой-то шум… Похоже на разъяренные крики, и они становятся все громче и громче…
Риальто прислушался.
— Наверное, золотые зикко Аш-Монкура превратились в жаб или желуди, или, может быть, те зикко, что я заплатил Ум-Фоаду, раньше времени изменили вид… В любом случае пора двигать отсюда. Ошерл, возвращаемся в Баумергарт, ровно через минуту после того времени, когда мы отбыли.
16
В ответ на экстренный вызов Ильдефонса волшебники собрались в Большом зале в Баумергарте. Отсутствовал на собрании один Риальто, но его имени никто не упоминал. Ильдефонс молча сидел в массивном кресле за кафедрой, склонив голову так, что желтая борода рассыпалась по сложенным рукам. Остальные волшебники вполголоса переговаривались и время от времени поглядывали на Ильдефонса, недоумевая, что заставило его собрать их здесь.
Время шло, а Ильдефонс по-прежнему не произносил ни слова. Мало-помалу все остальные тоже притихли и сидели, глядя на Наставника и гадая, в чем причина задержки. Наконец Ильдефонс, возможно получив какой-то условный знак, пошевелился и заговорил исполненным серьезности голосом:
— Благородные волшебники, мы собрались сегодня по весьма важному поводу! Нам понадобится вся наша мудрость и здравый смысл, чтобы решить несколько серьезных вопросов.
Дело нам предстоит необычное, даже беспрецедентное. Я окружил Баумергарт завесой непроницаемости. С этим связано одно неудобство: в то время как никто не сможет помешать нам, никто не сможет и покинуть это место, ни проникнуть внутрь, ни выбраться наружу.
— К чему такие беспримерные предосторожности? — по обыкновению грубо выкрикнул Гуртианц. — Я не из тех, кто станет терпеть оковы и ограничения, и требую во всеуслышание огласить причину, по которой вынужден сидеть взаперти!
— Я уже объяснил причину своих действий, — отвечал Ильдефонс. — Если говорить коротко, я хочу, чтобы во время нашего обсуждения никто не входил и не выходил.
— Продолжай, — отрывисто сказал Гуртианц. — Я обуздаю свое нетерпение.
— Чтобы подготовить почву для моих высказываний, мне придется прибегнуть к авторитету Фандааля, верховного мастера нашего искусства. Его заветы строги и недвусмысленны и лежат в основе свода правил, который регулирует наше поведение. Я, разумеется, говорю о «Голубых принципах».
— По правде говоря, Ильдефонс, твои паузы хотя и эффектны, но слишком затянуты, — подал голос Аш-Монкур. — Предлагаю перейти к делу. Насколько я понимаю, ты упоминал что-то о том, что в связи со вновь вскрывшимися обстоятельствами необходимо произвести раздел имущества Риальто. Мы поделили не все? Могу я узнать, какие новые предметы обнаружились и каково их качество?
— Ты забегаешь вперед! — пророкотал Ильдефонс. — Тем не менее, коль скоро речь зашла о теме нашего разговора, полагаю, каждый из вас захватил с собой все вещи, пожалованные ему после суда над Риальто? У всех они с собой? Нет? По правде говоря, ничего иного я и не ожидал… Так… о чем бишь я говорил? Если не ошибаюсь, я только что почтил память Фандааля.
— Верно, — кивнул Аш-Монкур. — А теперь будь так добр, опиши новые находки. Например, где они были спрятаны?
— Терпение, Аш-Монкур! — вскинул руку Ильдефонс. — Ты помнишь последовательность событий, к которым привело необдуманное поведение Гуртианца в Фалу? Он порвал принадлежащий Риальто экземпляр «Голубых принципов», тем самым побудив Риальто обратиться в суд.
— Я прекрасно помню эту ситуацию. По мне, все это буря в стакане воды.
Из тени выступила высокая фигура в черных брюках, свободной черной блузе и низко надвинутой на глаза черной шапочке.
— А мне так не кажется, — сказал черный человек и снова отступил в тень.
Ильдефонс и ухом не повел.
— Это дело затрагивает и наши интересы, хотя бы с чисто теоретической точки зрения. Риальто выступал в качестве истца, все собравшиеся являются ответчиками. Дело в изложении Риальто выглядело крайне просто. «Голубые принципы», по его утверждению, провозглашали, что любое умышленное изменение или порча Монстритуции или полной и общеизвестной ее копии является преступлением и карается как минимум штрафом в троекратном размере нанесенного ущерба, а как максимум — конфискацией всего имущества. Таково было мнение Риальто, и он предъявил изорванную копию «Голубых принципов» в качестве улики.
Ответчики, возглавляемые Аш-Монкуром, Гуртианцем, Гильгедом и остальными, отклонили это обвинение, объявив его не просто надуманным, но еще и самостоятельным противоправным действием. Иск Риальто, заявили они, явился основанием для встречного иска. В поддержку этого утверждения Аш-Монкур и его товарищи отвезли нас в Дуновение Фейдера, где мы изучили проекцию хранящейся там Монстритуции, и Аш-Монкур заявил, что (я сейчас перефразирую его слова) любая попытка представить на рассмотрение поврежденную, искаженную или подвергнутую умышленному изменению копию Монстритуции сама по себе является тяжким преступлением.
Таким образом, Аш-Монкур и его сторонники утверждают, что, предъявив поврежденный экземпляр «Голубых принципов» в качестве улики, Риальто совершил преступление, обвинение в котором в силу его тяжести надлежит рассматривать еще до рассмотрения его собственных обвинений. Они утверждают не только что Риальто, безусловно, виновен и его обвинения смехотворны, но и что единственным насущным вопросом является определение ему меры наказания.
Ильдефонс сделал паузу и обвел взглядом всех присутствующих.
— Я ясно изложил дело?
— Более чем, — ответил Гильгед. — По-моему, ты ни в чем ни на йоту не погрешил против истины. Этот Риальто давным-давно у нас всех как бельмо на глазу.
— Я не стану требовать для Риальто ужасного и безнадежного заточения, — подал голос Вермулиан. — По мне, пусть доживает свои дни в облике саламандры или ящерицы с берегов Пустопородной реки.
Ильдефонс прокашлялся.
— Прежде чем вынести приговор — или, если уж на то пошло, прийти к какому-либо заключению, — следует рассмотреть кое-какие любопытные обстоятельства. Во-первых, позвольте мне задать вот какой вопрос: кто из вас в связи с этим делом заглядывал в свою копию «Голубых принципов»?.. Как? Никто?
— Это едва ли необходимо, — беспечно рассмеялся Дульче-Лоло. — В конце концов, именно для этой цели мы, несмотря на трудности пути и пронизывающий холод, и нанесли визит в Дуновение Фейдера.
— Вот именно, — сказал Ильдефонс. — И как ни странно, мои воспоминания об упомянутом абзаце совпадают с текстом разорванного экземпляра Риальто, а не с тем, что мы обнаружили в Дуновении Фейдера.
— Сознание иной раз играет с нами самые неожиданные шутки, — пожал плечами Аш-Монкур. — Ладно, Ильдефонс, чтобы ускорить утомительное…
— Минутку, — оборвал его Ильдефонс. — Во-первых, позвольте мне добавить, что я заглянул в свой собственный экземпляр и обнаружил, что текст один в один совпадает с тем, который приведен в документе Риальто.
В зале воцарилось изумленное молчание. Потом Гуртианц горячо взмахнул руками.
— Подумаешь! К чему вдаваться в столь незначительные подробности? Риальто, бесспорно, совершил преступление, что и подтвердил Персиплекс. О чем тут еще говорить?
— А вот о чем! Как только что заметил наш досточтимый коллега Аш-Монкур, сознание иной раз играет странные шутки. Возможно ли, что в ту ночь мы все стали жертвой массовой галлюцинации? Если помните, мы обнаружили, что проекция необъяснимым образом перевернулась кверху ногами, что весьма затруднило восприятие — по крайней мере мое.
И снова из тени выступила черная фигура.
— В особенности если учесть, что Персиплекс не должен отклоняться от вертикального положения именно для того, чтобы не допустить подобного эффекта.
Темная тень снова скрылась во мраке, и, как и в прошлый раз, на его появление и его слова никто не обратил внимания, как будто их и не было.
— Неужели все присутствующие здесь, каждый из которых обладает острой наблюдательностью, могли видеть одну и ту же галлюцинацию? — веско сказал Аш-Монкур. — Подобная мысль кажется мне сомнительной.
— И мне! — поддакнул Гуртианц. — У меня никогда в жизни не было галлюцинаций.
— Тем не менее, — произнес Ильдефонс, — как Наставник я постановляю, что мы все сейчас сядем в мой вихрелет, который также окружен завесой непроницаемости, чтобы оградить нас от нежелательных помех, и отправимся в Дуновение Фейдера, чтобы разрешить этот вопрос раз и навсегда.
— Как скажешь, — брюзгливым тоном ответил Дульче-Лоло. — Но к чему эта сложная система завес и сетей? Если никто не может войти сюда, значит, никто не сможет и отправиться по своим делам.
— Совершенно верно, — кивнул Ильдефонс. — Именно так. Сюда, пожалуйста.
Лишь человек в черном, сидевший в тени, не последовал за всеми.
17
Вихрелет летел по красному послеполуденному небу к южной границе Асколеза, туда, где вздымались пологие холмы, и наконец приземлился на вершине Дуновения Фейдера.
От вихрелета к шестиугольному храму протянулась защитная завеса. «Чтобы архивейльты не воспользовались удобным случаем изничтожить всех нас разом!» — как пояснил эту предосторожность Ильдефонс.
Волшебники гуськом потянулись за ограду, замыкал группу Ильдефонс. Персиплекс, как обычно, покоился на подушке из черного атласа. Чуть в стороне в кресле сидело человекообразное существо, белокожее и белоглазое, с нежно-розовым пушистым оперением вместо волос.
— А, Сарсем! — сердечно приветствовал его Ильдефонс. — Ну, как дежурство?
— Все нормально, — угрюмо отвечал сандестин.
— Никаких неприятностей? Никаких налетов и набегов с тех пор, как мы с тобой в последний раз виделись? Все в порядке?
— В процессе дежурства никаких происшествий не отмечено.
— Отлично! — заявил Ильдефонс. — А теперь давайте посмотрим отображение. Не исключено, что в прошлый раз оно ввело нас в заблуждение, поэтому на этот раз мы будем смотреть внимательно и не допустим такой ошибки. Сарсем, отображение!
На стене вспыхнул текст «Голубых принципов». Ильдефонс довольно фыркнул.
— Я оказался прав! Мы все были сбиты с толку — даже почтенный Гуртианц, который читает Монстритуцию в третий и решающий раз. Гуртианц! Будь так добр, прочти интересующий нас абзац вслух!
Гуртианц монотонно забубнил:
— «Лицо, сознательно и умышленно изменяющее, искажающее смысл, уничтожающее или скрывающее „Голубые принципы“ или любую их копию, виновно в преступлении в той же мере, что и его сообщники, и должно понести наказание, предусмотренное Приложением „Д“. Если указанные деяния совершены в ходе противоправного действия или с противоправными целями, мера наказания избирается в соответствии с Приложением „Г“».
Ильдефонс обернулся к Аш-Монкуру, который стоял, вытаращив глаза и разинув рот.
— Аш-Монкур! Все-таки я оказался прав, и ты должен это признать.
— Да-да, похоже на то, — рассеянно пробормотал тот и укоризненно поглядел на Сарсема, который поспешил спрятать глаза.
— Ну вот, с этим вопросом покончено! — объявил Ильдефонс. — Давайте вернемся в Баумергарт и продолжим расследование.
— Мне что-то нездоровится, — мрачно проговорил Аш-Монкур. — Подними свою завесу, чтобы я мог вернуться в свое поместье.
— Это невозможно! — отрезал Ильдефонс. — На рассмотрении должны присутствовать все. Если помнишь, мы разбираем иск против Риальто.
— Так ведь нет больше никакого иска против Риальто! — пролепетал Визант Некроп. — Дальнейшее его рассмотрение лишено какого бы то ни было интереса. Пора возвращаться по домам, приглядывать за своим имуществом!
— А ну все живо в Баумергарт! — гаркнул Ильдефонс. — Я не потерплю дальнейших пререканий!
Волшебники понуро поплелись к вихрелету и всю обратную дорогу просидели молча. Аш-Монкур трижды вскидывал палец, как будто хотел обратиться к Ильдефонсу, но каждый раз спохватывался и прикусывал язык. Вернувшись в Баумергарт, волшебники хмуро проследовали в Большой зал и расселись по своим местам. Человек в черном все так же стоял в тени, как будто за все это время ни разу не сдвинулся с места.
— Итак, возобновим рассмотрение иска, поданного Риальто, и встречного иска против него самого, — нарушил молчание Ильдефонс. — Кто хочет высказаться?
В зале царила мертвая тишина. Ильдефонс обернулся к человеку в черном.
— Риальто, что ты можешь сказать?
— Я изложил мои претензии к Гуртианцу и его соучастникам и теперь жду решения по делу.
— Присутствующие здесь лица делятся на две категории: Риальто, истец, и ответчики, которыми являемся все мы. В таком случае нам остается лишь обратиться за указаниями к «Голубым принципам», и сомнений в результате быть не может. Риальто, как Наставник я постановляю, что ты бесспорно доказал свою правоту и имеешь право получить обратно арестованное имущество и оговоренный штраф.
Риальто вышел вперед и облокотился на кафедру.
— Я одержал безрадостную и бесполезную победу над теми, кого считал друзьями.
Он обвел собравшихся взглядом. Не многие отважились посмотреть ему в глаза.
— Эта победа далась мне отнюдь не просто, — ровным голосом продолжал Риальто. — На своем пути я встретился с трудностями, страхами, разочарованием. И все же я не намерен пользоваться преимуществом. От каждого из вас, за одним исключением, я требую лишь одного: вернуть все мое имущество обратно в Фалу. Кроме того, каждый из вас должен будет отдать мне по одному камню-иоун в качестве штрафа.
— Риальто, ты проявил мудрость и великодушие, — сказал Ао Опаловый. — Разумеется, своей победой ты не снискал себе большой популярности, напротив, я вижу, как Гуртианц с Зилифантом скрипят зубами. Я признаю свою ошибку, соглашаюсь с наказанием и смиренно отдам тебе камень-иоун. И всех своих товарищей я призываю поступить точно так же.
— Хорошо сказано, Ао! — воскликнул Эшмиэль. — Я разделяю твои чувства. Риальто, кто этот человек, для которого ты решил сделать исключение в наказании, и что побудило тебя принять такое решение?
— Этот человек — Аш-Монкур, которому нет прощения. Своей попыткой попрать закон он попрал всех нас. Вы все — ничуть не меньше его жертвы, чем я сам, хотя ваши страдания еще впереди.
— Аш-Монкур должен лишиться магии и всех способностей к магии. Это наказание привел в действие Ильдефонс, пока я говорил с вами. Аш-Монкур, которого все вы видите сейчас, уже не тот человек, каким он был всего час назад, и в эту самую секунду Ильдефонс вызывает своих слуг. Они доставят его на местную кожевню, где ему подыщут подходящее занятие.
— Что же касается меня, я завтра же вернусь в Фалу, где продолжу жить прежней жизнью. По крайней мере, я на это надеюсь.
18
Шалуке Пловчиха сидела у реки Тс под голубыми осинами, которые росли по берегам и частично скрывали Фалу из виду. Риальто закончил приводить хозяйство в порядок и вышел из дома. Девушка повернула голову, увидела, что он приближается, и вновь устремила взгляд на воду.
Риальто присел рядышком и, откинувшись назад, принялся рассеянно наблюдать за игрой темных солнечных бликов на бегущей воде. Потом повернул голову, вгляделся в ее нежный девичий профиль, в грациозную позу. На этот раз Шалуке облачилась в песочного цвета шаровары, плотно облегающие щиколотки и свободно струящиеся вдоль бедер, черные туфельки и белую блузку с черным кушаком. Ее темные волосы были стянуты алой лентой. В своем времени, подумалось Риальто, она была совершенной, лучшей из лучших. А теперь кто?
Девушка почувствовала на себе его взгляд и вопросительно посмотрела на него.
— Шалуке Пловчиха, Фуруд Заряница, и что мне с тобой делать?
Совершенная вновь устремила взгляд на воду.
— Вот и я тоже не знаю, что мне с собой делать.
Риальто вскинул брови.
— Нельзя не признать, эта эра, последняя из отпущенных Земле, во многом смутна и тревожна. И все же ты ни в чем не нуждаешься, тебе не докучают недруги, ты вольна приходить и уходить, когда пожелаешь. Что же тебя печалит?
Шалуке Пловчиха пожала плечами.
— Я показалась бы капризной, если бы начала жаловаться. Ты ведешь себя учтиво и обращаешься со мной достойно и великодушно. Но мне очень одиноко. Я наблюдала за тобой на собрании, и оно напомнило мне стаю крокодилов, нежащихся на илистых отмелях реки Кайик.
Риальто поморщился.
— И я тоже?
Шалуке, поглощенная своими раздумьями, не ответила на этот вопрос.
— При дворе Восходящей на Востоке Луны я была совершенной, лучшей из лучших! Знатные вельможи наперебой старались коснуться моей руки, когда я проходила мимо, мне вслед неслись приглушенные восхищенные восклицания. Здесь же меня чураются, как будто я худшая из худших, никого не волнует, источаю ли я аромат духов или вонь свинарника. Я стала мрачной и угрюмой, меня терзают сомнения. Неужели я такая некрасивая, глупая и скучная, что от одного моего вида всех охватывает апатия?
Риальто отклонился назад и запрокинул голову к небу.
— Вздор! Иллюзия! Наваждение!
Шалуке улыбнулась робкой, пленительно-печальной улыбкой.
— Если бы ты обошелся со мной недостойно и силой заставил покориться твоим желаниям, у меня осталась бы хотя бы моя гордость. Твоя учтивая отстраненность лишает меня даже этого.
Риальто в конце концов обрел дар речи.
— Свет не видывал такой непостижимой девушки, как ты! Сколько раз руки у меня так и чесались схватить тебя, но всякий раз я обуздывал свои порывы, чтобы не испугать и не обидеть! А теперь ты обвиняешь меня в холодности и называешь крокодилом? Мою почтительную и возвышенную сдержанность ты приняла за старческое бессилие! Это я должен чувствовать себя уязвленным!
Риальто вскочил на ноги и, опустившись на траву рядом с ней, взял ее за руки.
— Правду говорят, что красавицы всегда жестокосердны! Даже сейчас ты терзаешь меня тонкой и изощренной пыткой!
— Да? Расскажи мне, что ты называешь пыткой, чтобы я могла повторить ее снова!
— Ты страдаешь оттого, что я якобы не замечаю твоего присутствия. Но если следовать твоей логике, твоя гордость была бы уязвлена ничуть не меньше, будь на моем месте Дульче-Лоло с его выразительными ступнями, или Зилифант, или даже Визант Некроп. То, что это я, Риальто, обошелся с тобой так низко, похоже, дело десятое! Теперь во мне говорит мое собственное тщеславие: я что, настолько непривлекателен? Неужели ты не испытываешь ко мне ни малейшего расположения?
Шалуке Пловчиха наконец-то улыбнулась.
— Вот что я скажу тебе, Риальто: будь на твоем месте Дульче-Лоло, Зилифант или Визант — или кто угодно еще, кроме Риальто, — я не сидела бы здесь и не держала тебя за руки.
Риальто с облегчением вздохнул и привлек ее к себе, их губы соприкоснулись.
— Ну что, все недоразумения и противоречия благополучно разрешились, быть может, Двадцать первая эра теперь покажется тебе чуть менее мрачной?
Шалуке покосилась на солнце, которое висело над самой рекой Тс.
— В некоторой степени. И все-таки, а вдруг солнце погаснет прямо сейчас, пока мы сидим на берегу? Что тогда?
Риальто поднялся на ноги и потянул ее за собой, потом поцеловал.
— Кто знает? Наше солнце вполне может протянуть еще сотню лет!
Девушка со вздохом кивнула на дряхлое светило.
— Смотри, как оно помаргивает! У него усталый и зловещий вид! Впрочем, может быть, спокойная ночь пойдет ему на пользу.
Риальто прошептал ей на ушко что-то насчет того, что ей-то уж на спокойную ночь рассчитывать точно не приходится. Шалуке потянула его за руку, и они, обнявшись, медленно зашагали в Фалу.