Jack Vance. The Augmented Agent, 1956.

Семь месяцев Джеймса Кийта подвергали ряду искусных и сложных хирургических операций — его достаточно работоспособное тело было во многих отношениях модифицировано: «форсировано», как выражались в особом отделе ЦРУ.

Глядя в зеркало, он видел лицо, знакомое только по выданным фотографиям: темное, хищное и грубое — в прямом смысле слова варварское. Волосы, которым он позволил отрасти, смазали растительным маслом, украсили нитями золотой фольги и заплели в уложенные короной косы. Зубы заменили протезами из нержавеющей стали. В мочки ушей вставили пару амулетов из слоновой кости, выполнявших гораздо более существенные функции, нежели мистические или декоративные. Нити из фольги в прическе служили многослойными аккумуляторами, заряд которых поддерживался термоэлектрическим эффектом. Зубные протезы шифровали, сжимали, передавали, принимали, расширяли и расшифровывали почти неуловимые датчиками радиочастотные сообщения. Амулеты из поддельной слоновой кости были стереофоническими радарами, не только позволявшими Кийту видеть в темноте, но и предупреждавшими за долю секунды о приближении пули, стрелы или дубинки. Ногти, покрытые сплавом меди и серебра, внутренне соединили с аккумуляторами в прическе. Еще одна электрическая цепь служила заземлением, защищавшим Кийта от удара электрическим током, что позволяло ему применять электрический разряд в качестве одного из самых эффективных средств нападения и защиты. Были предусмотрены и более очевидные усовершенствования; другие, потайные, внедрили в его плоть.

Пока он смотрел в зеркало, два молчаливых техника намотали ему на голову тюрбан из узкой ленты — «даршбу» — и облачили его в длинный белый халат. Кийт больше не мог узнать свое отражение. Он повернулся к стоявшему поодаль и наблюдавшему за процедурой Карлу Себастьяни — низкорослому худощавому человеку, бледному, как пергамент, с суровым скуластым лицом и казавшимся хрупким черепом. Себастьяни занимал должность, официальное наименование каковой, «помощник заместителя директора», мало соответствовала фактическому объему его полномочий — так же, как мнимая хрупкость телосложения мало соответствовала его фактической выносливости.

«Через некоторое время роль Тамбы Нгаси станет вашей второй натурой, — сказал Себастьяни. — Возможно, даже первой натурой. В последнем случае вы станете бесполезны, и вас вернут на базу».

Кийт не высказывал никаких замечаний. Он приподнял руки, ощущая напряжение новых соединений и контактных схем. Сжимая правый кулак, он пронаблюдал за тем, как три металлических шипа выступили из костяшек его пальцев. Повернув вверх левую ладонь, он почувствовал инфракрасное излучение лица Себастьяни.

«Меня зовут Джеймс Кийт. Я буду играть роль Тамбы Нгаси, но никогда не стану Тамбой Нгаси».

Себастьяни холодно усмехнулся: «Лицо — почти непреодолимый символ, накладывающий отпечаток на личность человека. Так или иначе, у вас не будет времени на самоанализ... Поднимитесь со мной в управление».

Помощники сняли с Кийта белый халат; он последовал за Себастьяни в управление помощника директора, состоявшее из трех помещений — спокойных, прохладных и элегантных, как сам Себастьяни. Кийт устроился в глубоком мягком кресле; Себастьяни скользнул в кресло за столом и пробежался пальцами по клавишам. На экране появилась крупномасштабная карта Африки: «По всей видимости, начинается новый этап, и мы хотели бы использовать это обстоятельство». Он прикоснулся к еще одной клавише — засветился зеленым цветом небольшой прямоугольный участок горного массива Мавритании: «Это Лахади. Феджо — яркая точка на побережье залива Табакунди». Себастьяни покосился на Кийта: «Вы помните о плавучих пусковых установках для межконтинентальных баллистических ракет?»

«Смутно припоминаю новости примерно двадцатилетней давности. Помню запуски».

Себастьяни кивнул: «В 1963 году. Пустая затея. Эти ракеты — «Титаны» — к тому времени уже устарели, пусковые установки обходились слишком дорого, техобслуживание — сплошная головная боль. Месяц тому назад их списали и продали японской фирме, занимающейся переработкой утиля — боеголовки, разумеется, никому не продавали. На прошлой неделе Адуи Шгаве, премьер-министр Лахади, купил эти установки — по всей видимости, не консультируясь ни с Россией, ни с Китаем и не заручившись их одобрением этой сделки».

Себастьяни ввел с клавиатуры какие-то коды — экран мигнул и затуманился. «Все еще не вполне освоенный процесс, — критически заметил Себастьяни. — Изображение регистрируется посредством осаждения атомов на светочувствительном кристалле. Камера эффективно, хотя и причудливо, замаскирована в виде комнатной мухи». На экране вспыхивали красные и золотистые блестки: «Примеси — инженеры называют их инородными молекулами». Камера сфокусировалась — на экране появился конференц-зал под высоким куполом, ярко озаренный рассеянным солнечным светом.

«Новая архитектура, — ехидно обронил Себастьяни. — Помесь зимбабвийской хижины, декораций из «Доктора Калигари» и московского Большого театра».

«В ней есть некое дикое очарование», — отозвался Кийт.

«В наши дни Феджо — своего рода выставка африканских достижений, причем, вне всякого сомнения, весьма впечатляющая выставка, — Себастьяни прикоснулся к клавише, чтобы остановить кадр видеозаписи. — Шгаве — во главе стола, в зеленых с золотом одеждах. Вы его, конечно же, узнали».

Кийт кивнул. Крупное тело Шгаве и его мускулистое круглое лицо он помнил почти так же хорошо, как свое собственное.

«Справа от него — Леонид Пашенко, русский посол. Напротив — китайский посол, Цзя Лю-Минь. Остальные — секретари и помощники». Себастьяни возобновил воспроизведение записи: «Мы не смогли записывать звук, но специалисты, читающие по губам, предоставили приблизительный перевод... Шгаве объявляет о приобретении установок. Он ведет себя вежливо и дружелюбно, но при этом наблюдает за Пашенко и Цзя с бдительностью голодного ястреба. Русский и китайский послы удивлены и раздражены сделкой — возможно, впервые за многие годы соглашаясь друг с другом... Пашенко интересуется: зачем государству Лахади понадобилась такая мощная система вооружений? Шгаве отвечает, что установки можно было приобрести за бесценок, и что они будут способствовать как обороне, так и престижу его страны. Пашенко возражает на том основании, что СССР гарантировал независимость Лахади, в связи с чем проявлять беспокойство по поводу обороны Лахади излишне. Цзя сидит и думает. Пашенко, однако, разговорчив. Он указывает на тот факт, что «Титаны» не только устарели и лишены боеголовок, но и требуют применения сложного крупномасштабного комплекса технического обслуживания и поддержки.

Шгаве смеется. «Мне это известно, — говорит он. — Именно поэтому я прошу помощи у СССР. Если мне откажут, я направлю такой же запрос правительству КНР. Если и эта просьба не будет удовлетворена, я обращусь к другому партнеру».

Пашенко и Цзя замыкаются, как улитки в раковинах. Они ненавидят друг друга и не доверяют друг другу. Пашенко решился заявить, что он проконсультируется по этому вопросу с Кремлем, и на этом совещание закончилось».

* * *

Экран опустел. Себастьяни откинулся на спинку кресла: «Через два дня Тамба Нгаси покинет своих избирателей — жителей поселка Котоба на берегу реки Даса — чтобы принять участие в собрании Верховного Парламента в Феджо, — Себастьяни вызвал на экран подробную карту и указал светящимися точками взаимное расположение Котобы и Феджо. — Нгаси спустится по реке на моторном баркасе в Дасаи, откуда отправится поездом в Феджо. Предлагаю вам перехватить его в Дасаи. Тамба Нгаси — один из «людей-леопардов», он принимал участие в истреблении белого населения Родезии. Для того, чтобы занять место в Верховном Парламенте, он убил дядю, брата и четырех двоюродных братьев. Так что не испытывайте никаких сожалений, принимая чрезвычайные меры».

Себастьяни выключил экран брезгливым жестом: «Мы неоднократно обсуждали программу дальнейших действий, — он протянул руку, открыл шкафчик и вынул потертый чемоданчик из стекловолокна. — Вот ваш комплект. Вы знакомы с его содержимым — за исключением, пожалуй, вот этого...» Себастьяни показал Кийту три флакона с белыми, желтыми и коричневыми таблетками, соответственно: «Судя по надписям на ярлыках — витамины, — он пристально взглянул Кийту в глаза. — Мы их называем «пилюлями непопулярности». Не принимайте их, если не хотите приобрести непопулярность».

«Любопытно! — заметил Кийт. — Как они действуют?»

«Они придают телу исключительно неприятный запах. Не все люди одинаково реагируют на один и тот же запах, это во многом зависит от происхождения и привычек, внушенных культурными традициями. Поэтому предусмотрены таблетки трех цветов, — Себастьяни усмехнулся, заметив скептический взгляд Кийта. — Не следует недооценивать эти пилюли. Запахи создают подсознательный фон для впечатлений: оскорбляющий обоняние запах вызывает раздражение, неприязнь, недоверие. Обратите внимание на расцветку таблеток: она соответствует наиболее чувствительным расовым группам. Белые таблетки — для представителей кавказской расы, желтые — для китайцев, коричневые — для негров».

«Я всегда думал, что вонь — это вонь, и ничего больше», — сказал Кийт.

Себастьяни назидательно поджал губы: «Само собой, безошибочное действие труднодостижимо. Уроженцы Северного Китая реагируют не так, как жители Южного Китая. Лапландцы, французы, русские и марокканцы также реагируют на запахи по-разному. В культурном отношении американские негры подобны кавказцам. Думаю, что в дальнейших пояснениях нет необходимости — функция этих таблеток, конечно же, вам понятна. Действие одной пилюли продолжается два-три дня, причем тот, кто принял пилюлю, сам не испытывает никаких неудобств, — Себастьяни положил флаконы в чемоданчик и, словно вспомнив об этом в последний момент, вынул помятый карманный фонарик. — А эта штука, разумеется, строго засекречена. Для меня оказался полной неожиданностью тот факт, что директор разрешил ее вам предоставить. Эта кнопка включает фонарик. Но если вы отодвинете предохранительный ползунок и нажмете ту же кнопку снова, — он уронил фонарик обратно в чемоданчик, — испускается луч смерти. Точнее говоря, высокоинтенсивное лазерное излучение в инфракрасном и красном диапазонах спектра. Если вы попытаетесь вскрыть фонарик, вам оторвет руку. Его можно перезаряжать, вставляя штепсель в обычную розетку сети переменного тока. Эпоха огнестрельного оружия подходит к концу». Себастьяни захлопнул чемоданчик, поднялся на ноги и грубовато попрощался взмахом руки: «Подождите Парриша в приемной, он отведет вас к самолету. Задание вам известно. Это отчаянное, в высшей степени рискованное предприятие. Но вам такие вещи нравятся, надо полагать — иначе вы работали бы на почте».

* * *

На рассвете, в пункте с координатами 6° 34' северной широты и 13° 30' западной долготы, самолет ждала, покачиваясь на волнах, черная подводная лодка. Кийт плавно спустился к ней на аппарате, состоявшем из сиденья, небольшого двигателя и ротора с четырьмя лопастями. Как только Кийт оказался на борту, подводная лодка погрузилась и вынырнула только через двадцать три часа, выгрузив Кийта в байдарке под парусом, после чего снова скрылась в морских глубинах.

Кийт остался в одиночестве посреди Южного Атлантического океана. Горизонт окаймляла утренняя заря, на востоке темнела полоска африканского берега. Кийт поднял и повернул парус — бриз наполнил его, за кормой вспенилась кильватерная струя.

Восходящее солнце осветило пустынный песчаный берег, где можно было различить несколько рыбацких хижин. Севернее, под черновато-зелеными древесными кронами, белели постройки Дасаи. Вытащив байдарку на берег, Кийт прошел по дюнам, увязая в песке, к прибрежному шоссе.

Там уже кипела жизнь: женщины гнали по дороге ослов, молодые люди проезжали на велосипедах, иногда появлялся небольшой автомобиль старинной модели; однажды мимо пролетела с мягким шипением роскошная «Амфитрита» на воздушной подушке.

В девять часов утра Кийт перешел по мосту ленивую коричневую реку Даса и оказался в Дасаи — небольшом, выжженном солнцем портовом городке, еще не затронутом изменениями, преобразившими Феджо, столицу Лахади. Вдоль широкой главной улицы выстроились двух- и трехэтажные белые оштукатуренные здания со сводчатыми галереями вдоль нижних этажей, а посреди бульвара зеленела вереница окруженных газоном пальм, рододендронов и олеандров. Здесь находились две гостиницы, банк, гараж, различные лавки и административные учреждения. Дорожное движение регулировал унылый полицейский в белом шлеме; в данный момент, однако, ему некого было регулировать, кроме двух верблюдов, которых вел под уздцы оборванец-бедуин. На приземистом пьедестале красовались четыре больших фотографических портрета Адуи Шгаве, «возлюбленного народом премьер-министра, великого лидера, указывающего путь всей Африке». Ниже расположились фотографии заметно меньших размеров — Маркса, Ленина и Мао Цзэдуна.

Кийт повернул на боковую улицу и вышел на берег реки. Там он увидел ветхие причалы и полдюжины ресторанов, пивных под открытым небом и кабаре, устроенных над водой на свайных площадках и затененных крышами из сухих пальмовых листьев. Кийт подозвал проходившего мимо мальчишку — тот осторожно приблизился.

«Где причаливает баркас из Котобы?»

Мальчишка показал тонким кривым пальцем: «У той пристани, господин, сразу за кафе «Голливуд»».

«И когда приплывет этот баркас?»

«Не знаю, господин».

Кийт бросил мальчишке монету и прошел на пристань. Там он узнал, что речной баркас из Котобы должен был причалить примерно в два часа дня, во всяком случае не позже трех часов и, что уже не подлежало никаким сомнениям, не позже четырех.

Кийт задумался. Если Тамба Нгаси прибудет в два или даже в три часа дня, скорее всего, он тут же отправится в Феджо — до столицы оставалось еще почти 100 километров по прибрежной железной дороге. Но если баркас существенно задержится, Нгаси мог остановиться на ночь в Дасаи — скорее всего, в отеле «Гран плезир», в нескольких шагах от пристани.

Вопрос: где перехватить Тамбу Нгаси? Здесь, в Дасаи? В отеле «Гран плезир»? По пути в Феджо?

Ни одна из этих возможностей не привлекала Кийта. Он вернулся на главную улицу. Торговец табачными изделиями заверил его в том, что в Дасаи ни один владелец автомобиля никогда не остановится, чтобы подобрать «голосующего» пассажира — за исключением водителей трех древних городских такси. Лавочник указал на старый черный «Ситроен», стоявший поодаль в тени раскидистой саподиллы. Таксист — тощий старик в белых шортах, выцветшей голубой рубашке и парусиновых туфлях, бездельничал у киоска, торговавшего газировкой с сиропами и дробленым льдом. Хозяйка киоска, пышнотелая женщина в блестящем черном платье с золотистыми и оранжевыми узорами, ткнула таксиста мухобойкой, обратив его внимание на Кийта. Водитель неохотно пересек тротуар: «Господин желает куда-то ехать?»

Исполняя роль варвара из глубинки, Кийт с сомнением погладил длинный подбородок: «Я попробовал бы с тобой поехать, если ты не попытаешься меня надуть».

«У меня твердые расценки! — без особого энтузиазма заявил таксист. — Три рупии за первый километр, а потом по одной рупии за каждый следующий. Куда вы хотите ехать?»

Кийт сел в машину: «Поедем вдоль берега реки, вверх по течению».

Дребезжащий «Ситроен» выехал из городка по грунтовой дороге, тянувшейся главным образом вдоль берега. Дорогу окружали засушливые пустоши, поросшие терновником; время от времени попадался массивный баобаб. Проехав несколько километров, водитель стал нервничать: «Так куда, все-таки, вы желаете приехать?»

«Останови здесь», — сказал Кийт. Таксист неуверенно притормозил. Кийт вынул деньги из кожаной поясной сумки: «Я хочу проехаться на твоей машине. Один. Можешь подождать под этим деревом».

Таксист стал энергично протестовать. Кийт всучил ему купюру достоинством в сто рупий: «Не спорь! У тебя нет выбора. Я могу отсутствовать несколько часов, но ты получишь свою машину в целости и сохранности — и еще сотню рупий в придачу — если подождешь меня здесь».

Водитель вышел из «Ситроена» и, прихрамывая в пыли, удалился в тень высокого желтого эвкалипта, а Кийт поехал дальше.

Местность становилась более приятной. Вдоль берега росли пальмы; иногда попадались огороды; Кийт миновал три деревни, состоявшие из круглых глинобитных хижин с коническими крышами из сушеных листьев. По сонливой коричневой реке то и дело проплывали челноки, а один раз — баржа, груженая дровами и ведомая на буксире смехотворно маленькой весельной лодкой с подвесным мотором. Кийт проехал еще километров пятнадцать, и ландшафт снова стал негостеприимным. Река, словно позолоченная жарким солнцем, петляла между грязевыми отмелями, где загорали небольшие крокодилы; берега сплошь заросли папирусом и густым хвойным кустарником. Кийт остановил машину и сверился с картой. Первым сколько-нибудь многонаселенным городком на его пути, где мог бы причалить баркас, чтобы выгрузить пассажиров, был Мбакуэссе, в сорока километрах — слишком далеко.

Кийт засунул карту в чемоданчик и вынул оттуда банку бриллиантина — по меньшей мере, на ярлыке значилось, что это был бриллиантин. Поразмышляв немного, Кийт составил план действий.

Теперь он ехал медленно и через некоторое время нашел место, где крутой берег излучины возвышался над судоходным руслом реки. Кийт оставил машину за порослью высокого бамбука с красными сочленениями стеблей и занялся приготовлениями. Он облепил небольшим количеством «бриллиантина» необычно тяжелую ромбовидную лепешечку из коробочки с пастилками от кашля и прикрепил получившийся комок липкой лентой к толстой сухой палке. Вынув из чемоданчика моток тонкой веревки, он привязал к одному концу камень, отмотал веревку метров на шесть и привязал к ней палку. Затем, остерегаясь гадюк, крокодилов и огромных, шелестящих крыльями ос, устроивших норы в обрывистых речных берегах, он пробрался через хвойный кустарник к самому краю воды. Отмотав еще метров тридцать веревки, он размахнулся и забросил палку и камень в реку, как можно дальше. Камень опустился на дно, тем самым заякорив палку, плававшую с другой стороны речного русла — именно там, где, по расчетам Кийта, она должна была находиться.

Прошел час, еще один. Кийт сидел в тени кустов, дыша смолистым воздухом, исходившим от хвои, и болотистыми испарениями реки. Наконец послышался рокот тяжелого дизельного двигателя. Появился типичный для африканских рек баркас — метров двадцать в длину, с каютами первого класса на верхней палубе и каморками второго класса на главной палубе; остальные пассажиры сидели на тюках и на корточках, стояли и ютились в тесноте во всевозможных позах везде, где оставалось место.

Баркас приближался, с пыхтением продвигаясь вдоль речного русла. Кийт потянул на себя веревку, чтобы палка подплыла поближе. На верхней палубе прогуливался высокий худощавый субъект с хищным, проницательным темным лицом под тюрбаном-даршбой: Тамба Нгаси? Кийт не мог безошибочно опознать его на таком расстоянии. Человек этот ходил, наклонив голову вперед и слегка выставив локти в стороны и назад. Кийт изучал фотографии Нгаси, но живой человек — не фотография... Времени на размышления не было. Разрезая носом прозрачно-желтую головную волну, баркас почти поравнялся с тем местом, где притаился Кийт. Натянув веревку, Кийт переместил палку под нос баркаса и поднял передатчик с направленной антенной, вживленный в ладонь его правой руки. Он развел пальцы в стороны, генерируя радиочастотный импульс, и детонатор в маленькой ромбовидной лепешке, облепленной вязкой черной взрывчаткой, тут же сработал. Послышался глухой взрыв — взметнулись пенистые брызги и пелена желтоватой воды, раздались резкие удивленные, испуганные крики. Баркас зарылся носом в реку, бесконтрольно рыская из стороны в сторону.

Кийт тут же вытащил и смотал оставшуюся веревку.

И так уже перегруженный, баркас начинал тонуть. Судно повернуло к берегу и наткнулось на береговую отмель метрах в пятидесяти ниже по течению.

Кийт отъехал задним ходом на «Ситроене», спрятанном за порослью бамбука, развернулся и направился по дороге вверх по течению. Метрах в семистах от места речной аварии он остановился и стал разглядывать дорогу в бинокль.

Через заросли хвойных кустов стали выбираться на дорогу мужчины в белых халатах и женщины. Немного погодя появился явно раздраженный высокий человек в тюрбане-даршбе. Кийт сфокусировал бинокль: черты лица этого человека были идентичны нынешней внешности Кийта. Поза и походка Нгаси казались более угловатыми и нервными, чем его собственные — это следовало учитывать, подражая манерам Нгаси... А теперь за работу! Кийт покрыл голову капюшоном плаща, чтобы скрыть лицо, переключил передачу. Такси подъехало к толпе, сгрудившейся на обочине. Энергично жестикулируя, машину попытался остановить толстый коротышка с оливковой кожей, в белом костюме европейского покроя. Кийт выглянул из окна, притворяясь удивленным, и пожал плечами: «Меня ждет клиент, я должен его подобрать».

* * *

Тамба Нгаси подошел быстрыми размашистыми шагами и распахнул дверь «Ситроена»: «Твой клиент подождет! Я — правительственное должностное лицо. Отвези меня в Дасаи».

Толстый коротышка-индус тоже попытался залезть в такси. Кийт остановил его: «Двое у меня не поместятся». Тамба Нгаси швырнул чемоданчик на сиденье и запрыгнул внутрь. Такси уехало, оставив на обочине безутешно смотревших вслед пассажиров баркаса.

«Невероятная авария! — капризно пожаловался Тамба Нгаси. — Мы плыли себе потихоньку. И тут, понимаешь ли, судно наткнулось на камень, что-то где-то взорвалось, и мы стали тонуть! Представляешь? Судно, на котором ехал я, влиятельное должностное лицо, член парламента! Зачем ты тормозишь?»

«Нужно подобрать другого клиента», — Кийт свернул с дороги по едва заметной колее, ведущей в заросли кустарника.

«Забудь о другом клиенте! Мне нельзя задерживаться! Поезжай в Дасаи!»

«В любом случае мне нужно взять канистру с бензином — иначе мы не доедем до Дасаи».

«Бензин? Здесь, в зарослях?»

«У нас, таксистов, свои тайники». Кийт остановился, вышел из машины, открыл заднюю дверь: «Выходи, Тамба Нгаси!».

Нгаси уставился в свое собственное лицо, выглянувшее из-под капюшона Кийта. Страстно выкрикнув ругательство, Нгаси схватился за рукоять кинжала, заткнутого за пояс. Кийт бросился на него и прикоснулся ко лбу Нгаси ногтями, покрытыми медно-серебряным сплавом. Убийственный электрический разряд поразил мозг Тамбы Нгаси — тот выпал из машины на дорогу.

Кийт оттащил тело в кусты, подальше от колеи. У Нгаси были тяжелые толстые ноги, никак не вязавшиеся с жилистым торсом. Об этой особенности своей жертвы Кийт не был осведомлен. Неважно! Кому придет в голову проверять, как выглядят длинные худощавые мослы Кийта?

Шакалы и стервятники должны были быстро ликвидировать труп.

Кийт переместил содержимое поясной сумки Нгаси в собственную сумку и прощупал одежду Нгаси, но не нашел пояса для хранения денег. Вернувшись к машине, он доехал вдоль берега реки до высокого эвкалипта. Таксист спал в тени — Кийт разбудил его гудком клаксона: «Быстрее! Отвези меня обратно в Дасаи, мне нужно быть в Феджо до наступления ночи!»

* * *

Во всей Африке — древней, средневековой или современной — никогда не было такого города, как Феджо. Он вырос на пустынном мысу к северу от залива Табакунди там, где еще двадцать лет тому назад не согласился бы жить даже нищий рыбак. Феджо — дерзкий город, поражающий своими формами, текстурами и цветами. Африканцы твердо решили выразить неповторимое наследие «черного континента» и, планируя эту столицу, полностью отвергли архитектурные традиции Европы и Америки, как классические, так и современные. Строительство финансировалось огромным займом, полученным от СССР, причем советские инженеры толковали эскизы лахадийских студентов-энтузиастов в терминах, позволявших определить объемы помещений и прочность материалов.

Таким образом Феджо стал эпохальной достопримечательностью. Иные европейские критики отвергали его, называя местную архитектуру «сценическими декорациями»; другие восхищались, третьи испытывали отвращение. Никто не отрицал, однако, того, что Феджо производил потрясающее впечатление. «По сравнению с Феджо Бразилиа выглядит стерильной, эклектичной, искусственно принаряженной», — писал английский критик. «Безумные фантазии, которые могли бы привести в отчаяние самого Гауди», — резко отозвался испанец. «Феджо — дерзкий вызов, брошенный африканским гением, но излишества этого вызова скорее объясняются эмоциональной несдержанностью, нежели продиктованы стилем», — заявил итальянец. «Феджо, — писал француз, — отвратительный, пугающий, уродливый, претенциозный, непродуманный, гнетущий проект, достопримечательный лишь извращенными формами, которые можно создать, затрачивая добротные строительные материалы».

В центре Феджо торчала пятидесятиэтажная остроконечная башня Африканского института. Рядом громоздился Верховный Парламент, вознесенный на медных арках, с овальными окнами и покрытой лазурной эмалью крышей, напоминавшей широкополую шляпу-котелок. Площадь перед парламентом окружали шесть высоких статуй воинов из полированного базальта, символизировавших шесть важнейших лахадийских племен, а за площадью находился «Тропический отель», самый великолепный в Африке и не уступавший ни одной гостинице мира. «Тропический отель», пожалуй, можно было назвать самым традиционным зданием центрального комплекса, но и в этом случае зодчие настояли на соблюдении подлинно африканского стиля. Из висячего сада на крыше вдоль белых и голубых стен свисали гирлянды вьющихся растений, вестибюль меблировали скамьями типа «падаук» из тика и черного дерева, колонны из конструкционного стекла поднимались над серебристо-голубыми и багрово-красными коврами, поддерживая потолок из нержавеющей стали, покрытый черной эмалью.

В дальнем конце площади возвышался правительственный дворец, а за ним — первые три из запланированных двенадцати многоэтажных зданий, предназначенных для высших должностных лиц. Из всех архитектурных новшеств Феджо эти три сооружения произвели самое благоприятное впечатление на критиков — возможно, в связи с относительной простотой их замысла. Каждый этаж представлял собой отдельный диск четырехметровой высоты и поддерживался, независимо от других этажей, смещенных в разные стороны по горизонтали, четырьмя опорами, пронзавшими все диски. Каждый ярус был окаймлен широкой, просторной прогулочной террасой, а верхний служил вертолетной площадкой.

По другую сторону «Тропического отеля» простиралась еще одна площадь, удовлетворявшая потребность африканцев в базаре. Здесь, помимо акробатов и фокусников, расположились всевозможные лавочники, лоточники и шарлатаны, предлагавшие автохронные наручные часы с питанием и синхронизацией от гринвичского импульса частотой 60 Герц, а также амулеты, талисманы, эликсиры и снадобья.

По площади разгуливала веселая и переменчивая толпа: чернокожие женщины в великолепных платьях из набивных узорчатых тканей, хлопчатобумажных, шелковых и сетчатых; магометане в белых джеллабах; туареги — «синий народ» мавританских пустынь; китайцы в старомодных черных костюмах; неизбежные торговцы-индусы, а время от времени и мрачноватые русские, державшиеся поодаль от остальных. За площадью начинался район ослепительно-белых кубических трехэтажных многоквартирных домов. Люди, выглядывавшие из окон, казались нерешительными, неуверенными в себе — как если бы одной человеческой жизни было недостаточно, чтобы свыкнуться с переселением из глинобитных хижин, крытых связками сушеных листьев, в жилища из стекла и керамической плитки с кондиционированным воздухом.

В пять часов пополудни Джеймс Кийт прибыл в Феджо поездом из Дасаи, в купе первого класса. От вокзала он промаршировал через базарную площадь в «Тропический отель», решительно приблизился к конторке в вестибюле, нагло протиснувшись в начало очереди ожидавших регистрации постояльцев, и постучал кулаком по конторке, чтобы привлечь внимание служащего — бледного уроженца Евразии, раздраженно поднявшего голову в поисках источника шума.

«Пошевеливайся! — рявкнул Кийт. — Члену парламента не подобает ждать в присутствии таких, как ты! Прикажи провести меня в номера».

Манеры регистратора заметно изменились: «Как вас зовут, сударь?»

«Тамба Нгаси!»

«Для вас никто не резервировал номера, товарищ Нгаси. Разве вы...»

Кийт уставился на служащего яростным, возмущенным взором: «Члену Верховного Парламента не нужно ничего резервировать».

«Но все номера заняты!»

«Значит, выгони кого-нибудь, и поскорее».

«Да, товарищ Нгаси. Сию минуту».

Кийта провели в роскошные апартаменты с мебелью из резного дерева, вазами зеленого стекла, толстыми коврами. Он с утра ничего не ел и, прикоснувшись к кнопке, вызвал на телеэкран ресторанное меню. «Почему бы племенному вождю не нравилась европейская кухня?» — подумал Кийт и заказал соответствующие блюда. Ожидая обеда, он осматривал стены, пол, портьеры, потолок и мебель. В кишащем интригами Феджо подслушивающие и подсматривающие устройства вполне могли рассматриваться как стандартное гостиничное оборудование. Не было никаких признаков их наличия, однако — причем Кийт и не ожидал их обнаружить. Лучшее современное оборудование практически никогда нельзя заметить невооруженным глазом.

Он вышел на веранду, прижал язык к зубам и несколько минут передавал шепотом речевое сообщение, а затем выключил передатчик. Кодированное сообщение — импульс протяженностью несколько сотых долей секунды — было неотличимо от помех. На высоте полутора тысяч километров этот импульс зарегистрировал геостационарный спутник, усиливший его и передавший его в Вашингтон.

Кийт ждал. Прошло несколько минут — для того, чтобы прослушать отчет и закодировать ответ, требовалось некоторое время. Затем послышался почти неуловимый щелчок, свидетельствовавший о получении импульса. Слуховой нерв, вживленный в челюстную кость Кийта, позволил ему прослушать расшифрованное сообщение, беззвучное для окружающих, но записанное самим Себастьяни — интонации его голоса распознавались безошибочно.

«Пока что все в порядке, — говорил Себастьяни. — Но поступили неприятные известия. Не пытайтесь установить контакт с Корти. По всей видимости, его задержали китайцы — ему промыли мозги. Так что полагайтесь только на себя».

Кийт мрачно хмыкнул и вернулся в гостиную. Ему уже подали обед; подкрепившись, он открыл чемоданчик, экспроприированный у Тамбы Нгаси. Чемоданчик этот походил на его собственный. Сходным, на первый взгляд, было и его содержимое: чистое белье, гигиенические принадлежности, личные вещи, папка с документами. Документы, распечатанные витиеватым «новоафриканским» шрифтом, не слишком заинтересовали Кийта: перечень кандидатов с указанием результатов выборов, различные официальные уведомления. Кийт нашел инструкцию: «Когда вы прибудете в Феджо, остановитесь в квартире № 453 по улице Арсабатт — там вы сможете удобно устроиться. Пожалуйста, как можно скорее дайте знать о своем прибытии начальнику секретариата парламента».

Кийт усмехнулся. Ему достаточно было заявить, что он предпочитает «Тропический отель». Кто стал бы противоречить знаменитому свой раздражительностью провинциальному вождю?

Возвращая вещи Нгаси в чемоданчик парламентария, Кийт почувствовал что-то необычное. Вещи эти были какими-то... странными. Коробочка-фетиш, например, была чуть тяжелее, чем должна была быть, судя по ее размерам. В голове Кийта быстро сменяли одна другую всевозможные гипотезы. Вот эта старая, исцарапанная шариковая ручка... Кийт внимательно рассмотрел ее, направил пишущим концом от себя и нажал на выдвигающий стержень колпачок. За щелчком послышалось шипение — ручка испустила туманную струйку газа. Кийт отшатнулся и быстро отошел подальше. Ручка оказалась миниатюрным газовым инжектором, предназначенным вводить наркотик через кожные поры. Подозрения Кийта подтвердились — и к каким неожиданным выводам они могли привести!

Кийт вернул ручку на прежнее место и закрыл чемоданчик. Некоторое время он размышлял, расхаживая по комнате, после чего закрыл на замок свой собственный чемоданчик и вышел в коридор.

Спустившись в вестибюль на эскалаторе, блестевшем розовым и зеленым хрусталем, он остановился на несколько секунд, рассматривая открывшуюся перед ним сцену. Он не ожидал, что отель окажется настолько роскошным. Интересно, как Тамба Нгаси отнесся бы к этому пышному помещению и к изощренно одетым постояльцам с нарочито элегантными манерами? Надо полагать, он не одобрил бы такую утонченность. Кийт направился выходу, изобразив на лице презрительную гримасу отвращения. Даже в его собственных глазах «Тропический отель» выглядел вычурным, даже в какой-то степени нелепым.

Он перешел на другую сторону площади и направился вдоль проспекта Шести Черных Воинов к причудливому, но, тем не менее, по-своему внушительному зданию Верховного Парламента Лахади. Пара охранников с глянцевыми черными лицами в плиссированных юбочках из белой кожи, металлических сандалиях и наголенниках скрестили копья, преграждая ему путь.

Кийт высокомерно смерил их глазами: «Я — Тамба Нгаси, представитель провинции Котоба в Верховном Парламенте!»

Охранники не моргнули глазом — застыли, как статуи, вырезанные из черного дерева. Из бокового помещения вышел низенький, пузатый, бледнолицый субъект в рубашке и свободных коричневых брюках. «Тамба Нгаси!» — сказал он и рявкнул: «Охрана, впустить!»

Охранники одновременно отскочили в стороны и поставили копья вертикально. Толстый коротышка вежливо поклонился, но глаза его почему-то неотрывно следили за лицом Кийта: «Вы явились, чтобы зарегистрироваться, уважаемый член парламента?»

«Совершенно верно. У начальника секретариата».

Толстяк снова вежливо наклонил голову: «Я — Василь Дутовский, начальник секретариата. Будьте добры, пройдите ко мне в кабинет».

* * *

В кабинете Дутовского было жарко и душно; пахло слащавым благовонием, подражавшим аромату роз. Дутовский предложил Кийту чашку чая. Кийт отказался характерным для Нгаси жестом — резко отвернувшись. Дутовский, казалось, слегка удивился и спросил по-русски: «Почему вы не явились в квартиру на улице Арсабатт? Я вас ждал и вернулся сюда только десять минут назад».

Кийт лихорадочно соображал. «На то есть причины, — ворчливо ответил он, тоже по-русски, но с сильным акцентом. — Когда я спускался по реке, случилась авария — возможно, взрыв. Пришлось остановить такси, чтобы доехать до Дасаи».

«Ага! — тихо отозвался Дутовский. — Вы подозреваете вмешательство?»

«Если кто-то пытался меня остановить, — сказал Кийт, — вы сами знаете, кого следует подозревать».

«Ага! — еще тише повторил Дутовский. — Вы имеете в виду...»

«Китайцев, конечно».

Дутовский задумчиво разглядывал Кийта: «Вас хорошо загримировали. Оттенки кожи и морщины переданы убедительно. Но выговор у вас довольно странный».

«У вас тоже был бы странный выговор, если бы вам только что набили голову кучей всевозможных сведений».

Дутовский поджал губы, словно внутренне улыбаясь какой-то одному ему известной шутке: «Так вы переедете на улицу Арсабатт?»

Кийт колебался, пытаясь определить предполагаемый характер его взаимоотношений с Дутовским: следовало ли считать секретаря подчиненным или руководителем? Скорее всего подчиненным, уполномоченным выполнять роль связного, передающего агенту указания Кремля, оценивающего ситуацию и представляющего в Москву отчеты. Неприятная мысль: Дутовский и еще не появившийся порученный ему агент, загримированный под Тамбу Нгаси, могли быть русскими перебежчиками, работавшими на китайцев — в холодной войне, самой фантастической из войн, все было возможно. В таком случае жизни Кийта угрожала новая опасность, о которой он не подозревал еще полчаса тому назад... Но «китайский вариант» представлялся маловероятным. Кийт спросил авторитетным тоном: «В мое распоряжение предоставили автомобиль?»

Дутовский моргнул: «Насколько мне известно, нет».

«Мне потребуется автомобиль, — сказал Кийт. — Где ваша машина?»

«Но это же не будет соответствовать характеру изображаемого вами человека?»

«Предоставьте мне судить о таких вещах».

Дутовский глубоко вздохнул: «Я вызову один из парламентских лимузинов».

«Не сомневаюсь, что за передвижением парламентских машин внимательно следят».

«Разумеется».

«Я предпочел бы автомобиль, позволяющий делать все необходимое без свидетелей».

Дутовский решительно кивнул: «Хорошо!» Он бросил на стол ключ от машины: «Это мой собственный «Аэроплот»». Пользуйтесь им осмотрительно».

«За ним не следят?»

«Ни в коем случае».

«Тем не менее, придется произвести тщательную проверку, — с оттенком угрозы произнес Кийт. — Надеюсь, что все именно так, как вы говорите».

Дутовский снова моргнул — и послушно объяснил, где найти машину. «Парламент собирается завтра в полдень. Надеюсь, вы об этом не забыли», — прибавил он.

«Почему бы я забыл? Есть какие-нибудь дополнительные инструкции?»

Дутовский неприязненно покосился на Кийта: «Мне показалось странным, что вы до сих пор не спрашивали о них — ведь мы встречаемся именно для того, чтобы я передавал вам новые указания. А не для того, чтобы вы распоряжались и требовали автомобили для собственного развлечения».

«Не зазнавайтесь, Василь Дутовский! Я должен работать без помех. У меня уже возникали сомнения по поводу ваших способностей — постарайтесь не подтверждать обоснованность этих сомнений».

«Ага!» — тихо сказал Дутовский. Он открыл ящик и бросил на стол маленький железный гвоздь: «Вот ваши инструкции. У вас есть ключ от моей машины, и вы отказались пользоваться предназначенным для вас жильем. Потребуется ли вам что-нибудь еще?»

«Да! — кивнул Кийт, по-волчьи оскалившись. — Деньги».

Дутовский выложил на стол пачку рупий: «Этого должно хватить до нашей следующей встречи».

Кийт медленно поднялся на ноги. Не встречаясь с Дутовским в условленное время в условленном месте, он мог столкнуться с трудностями: «В связи с некоторыми обстоятельствами может потребоваться изменение расписания».

«Неужели? А именно?»

«Мне стало известно — из источника, раскрывать который я не уполномочен — что китайцы задержали западного агента и промыли ему мозги. Его засветили благодаря периодичности его действий. Лучше не придерживаться жесткого расписания».

Дутовский серьезно кивнул: «В том, что вы говорите, что-то есть».

* * *

В лунном свете прибрежная дорога из Феджо в Дасаи была неописуемо красива. Слева простирался бесконечный океан, с полосой прибоя и бледным пустынным песчаным пляжем; справа росли терновники, баобабы и кактусы, похожие на торчащие из земли куски колючей проволоки — угловатые силуэты всевозможных серебристых, серых и черных оттенков.

Кийт был уверен — более или менее — в том, что за ним не наблюдали. Он тщательно облучил машину «фонариком», чтобы вывести из строя деликатные схемы потайных передатчиков индуцированными токами. На полпути к Дасаи он остановил машину, выключил фары и обыскал небо, пользуясь вставленными в мочки ушей «амулетами». Он не смог зарегистрировать никаких сигналов — в воздухе было чисто и пусто; датчики не сообщали о каких-либо машинах, следовавших позади. Кийт воспользовался случаем передать сообщение, усиленное спутниковым ретранслятором.

Через пять минут щелкнуло реле приемника — в голове Кийта отчетливо прозвучал голос Себастьяни: «Если подумать, такое совпадение вовсе не удивительно. Русские выбрали Тамбу Нгаси по той же причине, что и мы: он заслужил репутацию агрессивного, независимо действующего политика, судя по имеющимся сведениям, достаточно популярного среди военных — тогда как к премьер-министру Шгаве лахадийские военные относятся с подозрением. В том, что касается квартиры на улице Арсабатт, я считаю, что вы приняли правильное решение. В отеле вы не будете под колпаком у русских — по меньшей мере, не в такой степени. У нас нет определенных сведений о Дутовском. Утверждается, что он — польский эмигрант, получивший лахадийское гражданство. Возможно, вы позволили себе лишнее, стараясь подавить его авторитетом. Если он снова вас найдет, притворитесь, что вам приказали охотнее сотрудничать с ним».

Кийт снова обыскал небо, но обнаружил только сигнал, отраженный низко летящим филином. Решительно продолжив путь по фантастической дороге, через некоторое время он прибыл в Дасаи.

В городке было тихо — улицы тускло озарялись редкими фонарями, а из кабаре все еще доносились отдаленные звуки музыки и взрывы смеха. Кийт повернул на дорогу, ведущую от моря вдоль берега реки.

Местность стала дикой и заброшенной. В тридцати километрах от Дасаи Кийт поехал медленнее и вскоре заметил желтый эвкалипт — здесь он вчера высадил таксиста. Увидев место, где потерпел крушение речной баркас, Кийт развернул машину и нашел поворот на боковую колею — здесь он отвез в кусты человека, притворявшегося Тамбой Нгаси. Кийт проехал по колее, остановил машину и вышел из нее. Обладатели дюжины желтых глаз, отражавших фары в кустах, поспешно отступили в ночь.

Шакалы не оставили без внимания тело русского шпиона. Рядом валялись три дохлых шакала — их пасти были забиты каким-то протухшим материалом. Кийт не сразу понял, чтó произошло с этими животными. Посветив фонариком, он рассмотрел плоть, разорванную шакалами. Нагнувшись ближе, он недоуменно нахмурился. С наружной стороны бедра шпиона покрывал подкожный слой биоэлектронной ткани, толщиной сантиметра два. Слой этот состоял из упорядоченных полосок и содержал множество кровеносных сосудов, соединенных с крупными артериями; местами проглядывал блестящий металл. Кийт внезапно угадал назначение этой ткани и понял, почему сдохли шакалы. Он выпрямился, посмотрел вокруг, вглядываясь в озаренные лунным светом заросли кактусов и терновника, и содрогнулся. Близость мертвеца сама по себе внушала невольный страх — тем более, что мертвец этот был «модифицированным и форсированным» шпионом, выполнявшим задание в чужой, незнакомой стране. Скорее всего, подкожный слой серой плоти был электроорганической тканью, подобной тканям электрического угря, каким-то образом вживленной русскими биологами. Кийта это обстоятельство огорчило. «Насколько они нас опередили! — думал он. — Я пользуюсь химическим, неорганическим источником энергии, а русский шпион контролировал функциями организма, и даже в его трупе оставался потенциал, достаточный, чтобы убить ударом тока трех шакалов, решивших полакомиться синтетической плотью».

Сжимая зубы, Кийт наклонился над телом и приступил к тщательному расследованию.

Через полчаса он закончил и выпрямился, сжимая в руке две металлопластовые пленки, изъятые с внутренней стороны щек трупа: коммуникационные микросхемы, несомненно устроенные по меньшей мере так же сложно, как его собственные приемопередатчики.

Очистив руки песком, он вернулся к машине и поехал назад, навстречу заходящей луне. По прибытии в спящий Дасаи, он повернул на юг по прибрежной дороге и через час вернулся в Феджо.

Вестибюль «Тропического отеля» теперь освещался только огромными бледными шарами, зелеными и синими. Его все еще наполняли неразборчивые приглушенные разговоры нескольких постояльцев, сидевших и потягивавших коктейли. Кийт поднялся на эскалаторе к себе в номер.

Он осторожно зашел в гостиную. По-видимому, здесь все было в порядке. Никто не пытался вскрыть ни один из двух чемоданчиков; в спальне постель аккуратно прибрали, разложив на ней лиловую шелковую пижаму.

Перед тем, как отойти ко сну, Кийт прикоснулся языком к еще одному переключателю, встроенному в зубной протез — теперь его охранял радиолокационный датчик, и любое движение в комнате разбудило бы его. На какое-то время он был в безопасности. Кийт заснул.

* * *

За час до начала первого заседания Верховного парламента Кийт нашел Василя Дутовского в его кабинете — тот сложил губы плотной розовой трубочкой: «Что вы делаете? Мы не должны показывать, что близко знакомы».

Кийт усмехнулся — с характерным для его персонажа волчьим оскалом: «Не беспокойтесь по этому поводу». Он продемонстрировал Дутовскому устройства, извлеченные из тела русского шпиона, изображавшего Тамбу Нгаси. Дутовский с любопытством рассмотрел их.

«Это коммуникационные микросхемы, — Кийт бросил их на стол. — Они отказали, я больше не могу представлять отчеты. Вам придется это делать за меня — и сообщать мне новые инструкции».

Дутовский покачал головой: «Мне не поручали такую функцию. Не могу себя компрометировать: китайцы уже подозревают, что я связываюсь с Москвой».

«Ха! — подумал Кийт. — Дутовский — двойной агент». Судя по всему, русские доверяли ему — что, с точки зрения Кийта, было довольно-таки наивно с их стороны. Немного поразмышляв, Кийт вынул из поясной сумки плоскую оловянную фляжку, открыл ее и вытряхнул из нее маленький твердый предмет, напоминавший дольку чеснока: «Проглотите это».

Дутовский медленно поднял глаза, жалобно и возмущенно наморщив лоб: «Вы ведете себя очень странно. Конечно же, я не стану это глотать. Что это такое?»

«Это устройство позволит поставить вашу жизнь в зависимость от моей, — объяснил Кийт. — Если меня убьют, один из органов моего тела передаст сигнал, детонирующий взрывчатку в вашем желудке».

«Вы сошли с ума! — пробормотал Дутовский. — Мне придется сообщить об этом».

Кийт подошел поближе к Дутовскому, положил руку ему на плечо и прикоснулся к шее: «Известно ли вам, что я могу остановить ваше сердце?» Покрытые медно-серебряным сплавом ногти Кийта испустили слабый электрический разряд.

Дутовский казался скорее растерянным, нежели испуганным. Кийт испустил разряд посильнее — достаточный, чтобы двойной агент поморщился. Дутовский схватил Кийта за кисть — так, как сделал бы любой другой человек, чтобы отвести руку, державшую его за плечо. Холодные пальцы Дутовского сжались, как стальные щипцы. При этом руку Кийта поразил болезненный электрический разряд.

«Идиот! — с отвращением сказал Дутовский. — Я располагаю оружием, о котором вы не имеете представления. Немедленно оставьте меня в покое — или вы пожалеете о своей дерзости».

Кийт вышел из кабинета с тошнотворным ощущением провала. Дутовского «форсировали». В его пухлом теле несомненно скрывались толстые электроорганические ткани. «Я ошибся, свалял дурака!» — обвинял себя Кийт.

Прозвучал гонг — мимо спешили другие члены парламента. Кийт глубоко вздохнул, придал походке чванливую самоуверенность и направился в гулкий конференц-зал со стенами, выложенными красными, золотистыми и черными панелями. Привратник спросил: «Как вас зовут, сударь?»

«Тамба Нгаси, я представляю провинцию Котоба».

«Вам отвели место № 27, ваше превосходительство».

Кийт уселся и без малейшего интереса прослушал вступительное обращение председателя. Его интересовало другое: что делать с Дутовским?

Размышления прервало появление на подиуме тяжеловесного круглолицего человека в простой белой мантии. Кийт сразу узнал его по почти иссиня-черной коже, лениво полуприкрытым выпуклым глазам и широкому мясистому рту. Перед ним был Адуи Шгаве, премьер-министр Лахади, «Благодетель Африки».

Шгаве звучно провозглашал лозунги и общие места, часто упоминая о «социалистической солидарности». «Будущее Лахади — будущее Черной Африки! — говорил он. — Взгляните на этот великолепный зал, на благородную цветовую гамму его убранства — неужели вас не впечатляет злободневность нашей символики? Красный — цвет крови, одинаковый для всех людей, а также — цвет международного социалистического движения. Черный — цвет нашей кожи, и наш высокий долг заключается в том, чтобы внушать всему миру уважение к созидательной энергии и гению нашей расы. Золото — символ успеха, славы и прогресса; Лахади ожидает золотое будущее!»

Слушатели разразились бурными аплодисментами.

Шгаве перешел к обсуждению более актуальных вопросов: «Мы духовно богаты, но в некоторых отношениях обнищали. Товарищ Намбей Фаранах, — премьер-министр кивком указал на приземистого скуластого субъекта в черном костюме, — предложил интересную концепцию. По его мнению, тщательно подготовленная программа иммиграции могла бы предоставить в наше распоряжение новое ценное национальное достояние. С другой стороны...»

Товарищ Намбей Фаранах вскочил на ноги и повернулся лицом к ассамблее. Шгаве поднял руку, чтобы удержать его, но Фаранах игнорировал премьера: «Я совещался с Цзя Лю-Минем, послом братской Китайской Народной Республики. Он выступил с самыми обнадеживающими заверениями и обещал нам помочь, используя все свое влияние. Он согласен с тем, что прибытие некоторого количества опытных сельскохозяйственных специалистов принесет неизмеримую пользу нашему народу и может ускорить процесс политической ориентации не проявляющего достаточной сознательности населения отсталых провинций. Вперед, к прогрессу! — ревел товарищ Фаранах. — Да здравствует всепобеждающее наступление африканцев и китайцев, марширующих в ногу под красным знаменем международного социалистического движения!» Фаранах обвел взглядом аудиторию, ожидая аплодисментов, каковые оказались довольно-таки жидкими. Фаранах резко опустился в кресло. Кийт изучал его с мрачным подозрением: Фаранах — форсированный китайский агент?

Адуи Шгаве безмятежно продолжил выступление: «Некоторые сомневаются в практической целесообразности этого предложения. Друзья и товарищи! Заверяю вас, что, несмотря на искреннее, товарищеское стремление братских государств оказывать нам помощь, они не могут повысить наш престиж! Чем больше мы полагаемся на их руководство, тем меньше нас уважают другие страны Африки».

Намбей Фаранах поднял дрожащий указательный палец: «Не совсем так, товарищ Шгаве!»

Шгаве игнорировал его: «Именно поэтому я приобрел восемнадцать американских пусковых установок. Нельзя не признать, что они устарели и нуждаются в дорогостоящем обслуживании. Тем не менее, это все еще эффективные средства устрашения, внушающие уважение. Восемнадцать межконтинентальных баллистических ракет, способных защитить нас от любого нападения, укрепят нашу позицию лидеров Черной Африки».

Снова раздались аплодисменты. Адуи Шгаве наклонился вперед, обозревая слушателей ничего не выражающими выпуклыми глазами: «Разрешите мне закончить на этом мое выступление. Я готов ответить на вопросы... Да, товарищ Буасседе?»

Буасседе, тщедушный старик с роскошной пушистой седой бородой, поднялся на ноги: «Все это прекрасно и замечательно — устрашающее оружие и все такое — но против кого мы собираемся его использовать? Какая нам от него польза? Мы же ничего не понимаем в таких вещах».

Шгаве кивнул — великодушно и снисходительно: «Немаловажный вопрос, товарищ Буасседе. Могу ответить на него только следующим образом: никогда не знаешь, откуда и когда нападут безумные милитаристы».

Фаранах снова вскочил: «Могу ли я ответить на этот вопрос, товарищ Шгаве?»

«Собрание с уважением выслушает ваше мнение», — вежливо согласился премьер-министр.

Фаранах повернулся к старику Буасседе: «Мы загнали империалистов в угол, они прячутся и дрожат от страха в своих гнилых закоулках, но все еще могут собраться с силами и нанести последний истерический удар, если подумают, что это позволит им извлечь прибыль».

«Товарищ Фаранах выразился со свойственной ему непоколебимой приверженностью нашим идеалам», — заметил Шгаве.

«Разве у нас есть хоть какая-нибудь возможность обслуживать эти установки своими силами?» — поинтересовался Буасседе.

Шгаве кивнул: «Мы живем в быстро изменяющемся мире. В данный момент у нас нет таких возможностей. Но до тех пор, пока мы не сможем действовать самостоятельно, наши союзники из России будут предоставлять предложенные ими полезнейшие услуги. Они привезут мощные землесосные снаряды и установят пусковые шахты в песках у нашего побережья. Они обязались также предоставить нам судно особой конструкции, подающее жидкий кислород и горючее».

«Все это чепуха! — прорычал Буасседе. — Нам придется платить за это судно — это не подарок. Деньги лучше было бы расходовать на постройку дорог и закупку скота».

«Товарищ Буасседе не учитывает нематериальные выгоды такой сделки, — спокойно отозвался Шгаве. — А, товарищ Магуэми! Ваш вопрос?»

Товарищ Магуэми — облаченный в черный костюм серьезный молодой человек в очках, спросил: «Сколько китайских иммигрантов, в точности, планируется пустить в нашу страну?»

Шгаве покосился на Фаранаха: «Пока что это предложение носит чисто теоретический характер и, возможно...»

Фаранах тут же вскочил на ноги: «Программа диктуется настоятельной необходимостью! Сколько бы ни потребовалось китайских специалистов, мы их примем с распростертыми объятиями».

«Вы не ответили на мой вопрос, — холодно настаивал Магуэми. — Действительно, сотня специалистов нам пригодилась бы. Но сто тысяч крестьян — колония чужеземцев в нашей среде — может только повредить».

Шгаве торжественно кивнул: «Товарищ Магуэми подчеркнул существование важной проблемы».

«Ни в коем случае! — воскликнул Фаранах. — Товарищ Магуэми исходит из ошибочных предпосылок. Сто человек, сто тысяч, миллион, десять миллионов — какая разница? Мы все — коммунисты, мы все стремимся к общей цели!»

«Не могу с вами согласился, — повысил голос Магуэми. — Мы должны избегать доктринерского решения проблем. Нас поглотит волна азиатов, и никто больше не услышит наш голос».

Еще один молодой человек, тощий, как голодная цапля, с узкой физиономией и выступающим, как лезвие, носом, тоже вскочил на ноги: «У товарища Магуэми нет чувства исторической перспективы. Он игнорирует учения Маркса, Ленина и Мао! Настоящий коммунист не обращает внимания на расовое или географическое происхождение».

«Я не настоящий коммунист, — ледяным тоном отозвался Магуэми. — Никогда не делал столь унизительных заявлений. И рассматриваю учения Маркса, Ленина и Мао как гораздо более устаревшие, чем американское оружие, бремя которого товарищ Шгаве непредусмотрительно возложил на наш народ».

Адуи Шгаве расплылся в широкой ухмылке: «Мы можем оставить в стороне вопрос о китайской иммиграции, так как, скорее всего, она никогда не возникнет. Как отметил товарищ Магуэми, мы могли бы приветствовать, конечно же, сотню-другую специалистов. Но более широкомасштабная программа несомненно привела бы к возникновению проблем».

Намбей Фаранах гневно уставился в пол.

Шгаве продолжал говорить успокоительным тоном, и через некоторое время распустил парламент на два дня.

Кийт вернулся к себе в номер «Тропического отеля», устроился на диване и рассмотрел ситуацию. До сих пор его не удовлетворяло достигнутое. Он допустил серьезную ошибку в том, что касалось Дутовского — возможно, он уже вызвал у него подозрения. Оснований для оптимизма не было.

* * *

Через два дня Адуи Шгаве снова выступил в зале Верховного парламента — на этот раз с речью, посвященной злободневному вопросу о принадлежавшем государству консервном заводе. Намбей Фаранах не удержался от язвительного замечания: «Наконец появилась какая-то возможность полезного использования списанных американских пусковых шахт — в них можно устроить рыбозаводы, а отходы запускать в космос».

Шгаве поднял руки, призывая к порядку рассмеявшихся было делегатов: «Довольно глупостей! Я уже объяснил, почему эти вооружения имеют большое значение. Тем, кто не разбирается в таких вещах, посоветовал бы их не критиковать».

Фаранаха не так просто было обуздать: «Конечно! Куда нам разбираться в таких вещах! Мы ничего не знаем об этой американской рухляди, плавающей где-то посреди океана. Существуют ли вообще эти так называемые пусковые установки?»

Шгаве покачал головой, выражая снисходительное отвращение: «Вы готовы на любые крайности? Пусковые шахты поблизости, их может осмотреть каждый желающий. Завтра я прикажу снарядить эсминец «Лумумба» — и попрошу весь парламент, в полном составе, проинспектировать установки. У вас больше не будет оснований для скептицизма — даже если сегодня вы считаете, что они существуют».

Фаранах молчал. Он капризно пожал плечами и поглубже устроился в кресле.

Почти две трети членов парламента приняли приглашение Шгаве, и утром следующего дня взошли на борт единственного корабля военно-морского флота Лахади, старинного французского эсминца. Прозвенели колокола, прозвучали свистки и гудки, вода вспенилась за кормой, и «Лумумба» отчалил, направившись поперек залива Табакунди, а затем на юг, навстречу длинным синим волнам океана.

Эсминец проплыл километров тридцать параллельно обветренному пустынному берегу, после чего на горизонте появились семнадцать бледных узких куполов — плавучие пусковые шахты. Но «Лумумба» повернул к берегу — туда, где на огромных поплавках покоилась восемнадцатая установка, причаленная к берегу и врытая в прибрежное песчаное дно. Рядом пришвартовался русский землесосный снаряд, закачивавший струи воды под шахту, удаляя песок и тем самым опуская установку все глубже.

Парламентарии стояли на носовой палубе «Лумумбы», разглядывая цилиндр впечатляющих размеров. Всем пришлось признать, что пусковые установки существовали. Премьер-министр поднялся на капитанский мостик в сопровождении главнокомандующего лахадийской армии, маршала Ахилла Хашембе — свирепого человека лет шестидесяти, с коротко подстриженными седыми волосами. Пока Шгаве обращался к членам парламента, Хашембе сверлил глазами собравшихся — сначала одного, затем другого.

«Вертолет, который мог бы сесть на площадку этой установки, в настоящее время ремонтируется, — говорил Шгаве, — в связи с чем осмотр ракеты как таковой придется отложить. Неважно, однако! Вы вполне можете вообразить размеры такой ракеты. Представьте себе восемнадцать таких ракет, установленных через равные промежутки вдоль берега — какое впечатление это произведет на наших соседей и на наших врагов!»

Кийт, стоявший рядом с Фаранахом, слышал, как тот что-то бормотал на ухо соседу с другой стороны. Кийт с величайшим вниманием наблюдал за происходящим. Прошло два часа с тех пор, как стюарды подали делегатам небольшие чашки черного кофе. В этот момент между Кийтом и Фаранахом стояли три других парламентария; забирая свою чашку у стюарда, Кийт сумел уронить «пилюлю непопулярности» в четвертую по счету чашку на подносе. Стюард прошел дальше, каждый следующий делегат взял по чашке, и Фаранаху досталась чашка с пилюлей. Теперь окружающие поглядывали на Фаранаха с брезгливым отвращением и отодвигались от него подальше. Кийт и сам чувствовал исходивший от Фаранаха запашок. «Американские биохимики неплохо поработали», — подумал он; от Фаранаха действительно исходила отвратительная вонь. Фаранах заметил всеобщее отношение к нему и недоуменно озирался.

Эсминец «Лумумба» медленно обогнул пусковую шахту, уже прочно укрепившуюся в постоянной песчаной основе. Русские механики на борту земснаряда отсоединяли насосы, подготавливаясь к выполнению таких же работ в отношении второй установки.

К Кийту приблизился стюард: «Адуи Шгаве хотел бы поговорить с вами».

Кийт последовал за стюардом в столовую командного состава, едва не столкнувшись с выходившим оттуда делегатом.

Адуи Шгаве поднялся на ноги и торжественно поклонился: «Тамба Нгаси! Будьте добры, присаживайтесь. Не желаете ли немного коньяку?»

Кийт отказался, резко покачав головой — таков был характерный для Нгаси жест.

«Вы уже встречались с маршалом Хашембе?» — вежливо спросил Шгаве.

Кийта подробно инструктировали, но на этот счет он не получил никаких указаний. Пришлось ответить уклончиво: «Я высоко ценю опыт и способности маршала Хашембе».

Хашембе сухо кивнул, но ничего не сказал.

«Хотел бы воспользоваться этой возможностью, — продолжал Шгаве, — чтобы узнать, сочувствуете ли вы моей программе теперь, когда вы смогли лично познакомиться с пусковыми установками».

Кийт задумался. Слова Шгаве означали, что раньше между ними существовало расхождение по этому вопросу. Погрузившись в роль Тамбы Нгаси, Кийт ответил так, как ожидалось бы, по-видимому, от настоящего Нгаси: «Слишком много бесполезных затрат, слишком много иностранного влияния. Нам нужна вода для орошения полей, ножны лекарства для больного скота. Их нет — тем временем мы расходуем сокровища на дурацкие архитектурные выкрутасы в Феджо». Краем глаза Кийт заметил, что Хашембе слегка прищурился. Значило ли это, что маршал одобрял его позицию?

Шгаве отозвался с чопорной любезностью: «Хорошо понимаю ваши возражения, но следует учитывать также тот факт, что русские предоставили нам заем, тем самым позволив сделать столицу символом прогресса. Они не разрешили использовать эти деньги в других, не столь поучительных целях. Мы согласились на их условия — и я считаю, что это пошло нам на пользу. В наши дни престиж имеет огромное значение».

«Для кого? — проворчал Кийт. — И зачем? Почему мы должны красоваться в лучах славы, за которую не смогли заплатить сами?»

«Вы признаёте поражение прежде, чем началась битва! — напористо возразил Шгаве. — К сожалению, бедность — наше общее африканское наследие, и нам надлежит преодолеть это препятствие».

Кийт, в роли Нгаси, сказал: «Моя родина — Котоба, в верховьях Дасы, мой народ живет в глинобитных хижинах. Подобные представления о славе и престиже смехотворны в глазах бедняков Котобы. Дайте нам воду! Дайте нам скот и лекарства для скота!»

Голос Шгаве понизился: «Я тоже хотел бы предоставить жителям Котобы воду, скот и лекарства. Но я хочу большего — хотя говорить о «лучах славы» нам, пожалуй, не подобает».

Хашембе поднялся на ноги, коротко кивнул премьер-министру и Кийту и вышел из столовой. Шгаве покачал большой круглой головой: «Хашембе не понимает мою мечту. Он хочет изгнать иностранцев: русских, французов, индусов и китайцев — в особенности китайцев».

Кийт тоже поднялся на ноги: «Не считайте меня убежденным противником ваших взглядов. Возможно, вы подготовили документ, который я мог бы прочесть?» Как бы невзначай, он сделал шаг вперед и приблизился к премьер-министру. Шгаве пожал плечами и стал перелистывать лежавшие на столе бумаги. Кийт притворился, что споткнулся — костяшки его пальцев прикоснулись к толстой шее премьер-министра. «Прошу прощения, ваше превосходительство! — пробормотал Кийт. — Я чуть не упал».

«Пустяки! — откликнулся Шгаве. — Вот документы, в которых разъясняются мои планы развития Лахади и Новой Африки». Премьер-министр моргнул. Кийт взял бумаги и начал их просматривать. Тем временем Шгаве зажмурился — наркотик, впрыснутый Кийтом через кожу, распространялся по телу. Уже через минуту Шгаве опустился в кресло и заснул.

Кийт действовал со всей возможной быстротой. Прическа Шгаве представляла собой множество коротких, смазанных маслом пучков волос. К основанию одного из этих пучков Кийт прилепил черную гранулу — не больше зернышка риса — после чего отступил и продолжил просмотр документов.

Хашембе вернулся в столовую. Маршал остановился, переводя взгляд с Шгаве на Кийта и обратно. «Премьер-министр, кажется, задремал», — заметил Кийт, продолжая перелистывать страницы.

«Адуи Шгаве! — позвал Хашембе. — Вы заснули?»

Веки премьер-министра задрожали; он глубоко вздохнул, поднял глаза: «Хашембе... Я, наверное, устал от этой поездки. А, Тамба Нгаси! Можете взять эти бумаги. Надеюсь, вы положительно отнесетесь к моим предложениям в парламенте. Вы — влиятельный человек, мне нужна ваша поддержка».

«Принимаю ваши слова близко к сердцу, ваше превосходительство». Покинув столовую, Кийт быстро поднялся на капитанский мостик. Эсминец направлялся вдоль берега обратно в Феджо. Кийт прикоснулся к одному из внутренних переключателей и услышал звучавший у него в голове голос Шгаве: «... изменился и в целом стал более разумным человеком. Не могу привести никаких доказательств, но я это в нем почувствовал».

Голос Хашембе звучал тише: «Он ведет себя так, будто меня не помнит — но много лет тому назад, когда он состоял в организации «леопардов», мне удалось задержать его и дюжину его сообщников в Энгассе. Он убил двух моих людей и сбежал — хотя теперь, конечно, не имеет смысла об этом вспоминать».

«Тамбе Нгаси следует уделять пристальное внимание, — сказал Шгаве. — Он хитрее, чем кажется на первый взгляд — не думаю, что следует доверять тому впечатлению вождя из глубинки, какое он старается производить».

«Может быть», — отозвался Хашембе.

Кийт отключил слуховой канал и зашифровал сообщение: «Я на борту эсминца «Лумумба», мы только что осматривали пусковые шахты. Передатчик № 1 закреплен на голове Адуи Шгаве; теперь вы можете слышать разговоры премьер-министра. Я опасаюсь их прослушивать — меня могут обнаружить, регистрируя отраженный сигнал. Если произойдет что-нибудь существенное, известите меня».

Он прикоснулся к переключателю; импульс, содержавший информацию и усиленный спутником, приняли в Вашингтоне.

* * *

Эсминец «Лумумба» зашел в залив Табакунди и причалил. Кийт вернулся в «Тропический отель», поднялся на сверкающем эскалаторе на второй этаж и прошел по украшенному шелком и мрамором коридору к двери своего номера. Два обстоятельства спасли ему жизнь: привитая подготовкой привычка никогда не заходить в помещение, не принимая меры предосторожности, а также наличие радиолокационных датчиков в его ушных амулетах. Привычка призвала его к бдительности; предупреждающий сигнал заставил его отпрыгнуть в сторону и назад. Там, где только что находилось его лицо, пролетел целый шквал маленьких стеклянных игл. Они с тихим звоном ударились о противоположную стену коридора и рассыпались мелкими осколками.

Приземлившийся на четвереньки Кийт вскочил и заглянул в гостиную. Там никого не было. Он зашел внутрь и закрыл за собой дверь. Иглы вылетели из катапульты — сравнительно простого механизма. Если кто-то из служащих отеля собирался пронаблюдать за тем, что случилось, и удалить катапульту, это должно было быть сделано в ближайшее время.

Кийт подбежал к двери, приоткрыл ее, выглянул в коридор. Коридор был пуст — но приближались звуки шагов. Оставив дверь открытой, Кийт прижался к стене.

Шаги остановились. Кийт слышал чье-то дыхание. В дверном проеме появился нос: нос поворачивался то в одну, то в другую сторону — соглядатай оценивал обстановку. За носом последовало лицо, повернувшееся и посмотревшее Кийту почти в глаза. Рот на этом лице приоткрылся от неожиданности; Кийт протянул руку и схватил незнакомца за шею — лицо исказилось гримасой боли. Рот открылся шире, но не издал ни звука.

Кийт втащил этого человека в гостиную и захлопнул дверь. Перед ним был мулат лет сорока. У него были пухлые, словно раздутые щеки и бугорчатый нос с горбинкой. Кийт узнал Корти — первоначально предполагалось, что он будет его связным в Феджо. Кийт наклонился ближе и заглянул в глаза Корти — они отливали розовым блеском, зрачки сузились в точки, взгляд сохранял отсутствующее выражение.

Кийт пропустил через обмякшее тело Корти электрический разряд. Корти напрягся от боли и снова раскрыл рот, но не закричал. Кийт начал было говорить, но Корти отчаянно приложил палец к кубам. Выхватив карандаш из нагрудного кармана Кийта, он поспешно написал на стене по-английски: «Китайцы вживили мне в голову схему, я схожу с ума».

Кийт неподвижно смотрел на него. Корти внезапно выпучил глаза. Беззвучно крича, он бросился на Кийта, пытаясь схватить его за шею и разорвать ее ногтями. Кийт убил его электрическим разрядом и отошел на шаг, глядя на безжизненное тело.

«Нет спасения американскому агенту, попавшему в руки китайцев!» — подумал Кийт. Они вводили проводники непосредственно в мозг, в болевые центры, а затем передавали инструкции и следили за происходящим с помощью передатчиков; при этом, по своему усмотрению, они могли напоминать о себе, наказывая человека-марионетку болевыми стимулами и приводя его в лихорадочное бешенство. Лучше умереть, чем жить в таком состоянии.

Итак, китайцы опознали Кийта. Проследил ли кто-нибудь за тем, как он закрепил подслушивающее устройство на голове Шгаве? За тем, как он подложил пилюлю Фаранаху? Или Дутовский слишком прозрачно намекнул на то, что русского агента подменил американский? Или же — такую возможность не следовало сбрасывать со счетов — китайцы просто-напросто хотели избавиться от Нгаси, африканского изоляциониста?

Кийт выглянул в коридор — ни души. Он выволок тело Корти в коридор, а затем, движимый мрачным капризом, подтащил его к эскалатору и протолкнул на ступени — покойник стал спускаться в вестибюль.

Раздраженный и подавленный, Кийт вернулся в номер. Север против Востока против Юга против Запада: четырехсторонняя война. Все эти битвы, кампании, трагедии: неизмеримая скорбь! И зачем? Ради окончательного умиротворения всей Земли? «Исключительно маловероятно, — думал Кийт, — учитывая предстоящие миллионы лет». Зачем же он, Джеймс Кийт, американский гражданин, замаскированный под Тамбу Нгаси, рисковал жизнью и вживлением проводников в болевые центры мозга? Кийт размышлял. По-видимому, ответ заключался в следующем: вся история человечества сосредоточена в жизни каждого индивидуального человека. Каждый человек может наслаждаться триумфами всего человечества или страдать от поражений всего человечества. Карл Великий умер великим героем, хотя сразу после этого его империя развалилась. Каждый человек обязан одержать свою личную победу, достигнуть своей неповторимой и себялюбивой цели.

В противном случае нет никакой надежды.

Небо над фантастическим силуэтом Феджо становилось дымчато-лиловым. На площади мерцали разноцветные огни. Кийт подошел к окну, взглянул на сонное рассветное небо. Он больше не хотел быть шпионом; если бы ему удалось теперь как-нибудь вернуться домой, он мог бы остаться в живых. Иначе... — он подумал о судьбе Корти. В его голове щелкнуло реле. Беззвучно, но резко и настойчиво прозвучал голос Себастьяни: «Адуи Шгаве мертв — его убили две минуты тому назад. Новости получены с помощью передатчика № 1. Отправляйтесь во дворец, действуйте решительно. Наступил переломный момент».

Кийт вооружился, проверил заряд аккумуляторов. Отодвинув дверь, он выглянул в коридор. Рядом с эскалатором стояли двое в белых блузах столичной милиции. Кийт вышел из номера и направился к ним. Милиционеры молча наблюдали за его приближением. Кийт сурово, но вежливо кивнул им и собрался было спуститься в вестибюль, но его остановили: «Сударь, у вас был какой-нибудь посетитель вечером или ночью? Мулат лет тридцати с небольшим?»

«Нет. А в чем дело?»

«Мы пытаемся установить личность этого человека. Он умер в необычных обстоятельствах».

«Ничего об этом не знаю. Позвольте мне пройти. Я — член парламента, Тамба Нгаси».

Милиционеры вежливо поклонились; Кийт спустился на эскалаторе в вестибюль.

Пробежав по площади мимо шести базальтовых статуй воинов, он приблизился к фасаду дворца, решительно поднялся по пологим ступеням портика и зашел в фойе. К нему шагнул привратник в красной униформе с серебристыми погонами, в украшенном плюмажем головном уборе и с серебряной полоской на носу: «Добрый вечер, сударь!»

«Я — Тамба Нгаси, член парламента. Мне нужно срочно увидеться с его превосходительством».

«Очень сожалею, сударь. Премьер-министр Шгаве приказал, чтобы сегодня его не беспокоили».

Кийт указал на фойе: «Кто, в таком случае, этот человек?»

Привратник оглянулся; Кийт прикоснулся к его горлу костяшками пальцев и надавил на нервные узлы под ушами — когда привратник перестал сопротивляться, Кийт оттащил его в подсобную боковую комнату. Выглянув в фойе, Кийт заметил привлекательную молодую женщину в полинезийском платье «лава-лава», сидевшую за столом регистратуры в помещении напротив. У нее была золотисто-коричневая кожа, она перевязала копну мягких черных волос так, чтобы она напоминала пирамиду.

Кийт подошел к ее столу — девушка вежливо улыбнулась.

«Премьер-министр Шгаве ожидает меня, — сказал Кийт. — Где он в настоящее время?»

«Прошу прощения, сударь, но он только что приказал, чтобы его не беспокоили».

«Только что?»

«Да, сударь».

Кийт многозначительно кивнул. Указав на телефон, он сказал: «Будьте добры, позвоните маршалу Ахиллу Хашембе. Скажите, что его вызывают по срочному делу».

«Как вас зовут, сударь?»

«Я — член парламента, Тамба Нгаси. Поспешите!»

Девушка наклонилась над телефоном.

«Попросите его немедленно встретиться со мной и с премьер-министром!» — резко приказал Кийт.

«Но, сударь...»

«Премьер-министр меня ждет, — повторил Кийт. — Сейчас же вызовите маршала Хашембе!»

«Да, сударь, — она нажала кнопку. — Маршала Хашембе вызывают из правительственного дворца».

«Где находится премьер-министр?» — переспросил Кийт, отходя от стола.

«Он в гостиной на втором этаже, со своими друзьями. Служитель вас проводит».

Кийт подождал: лучше потерпеть несколько секунд, чем вызывать истерику у регистраторши.

Появился служитель — паренек лет шестнадцати в длинном сюртуке из черного бархата. Кийт последовал за ним вверх по лестнице; они подошли к двухстворчатой резной деревянной двери. Служитель хотел было распахнуть ее, но Кийт остановил его: «Возвращайся, подожди маршала Хашембе и приведи его сюда, как только он появится».

Служитель неуверенно направился к лестнице, оглядываясь через плечо. Кийт больше не обращал на него внимания. Взявшись за ручку, он осторожно попробовал открыть деверь. Дверь была заперта. Кийт прилепил комок пластичной взрывчатки к дверному косяку, вставил в него детонатор, отступил и прижался к стене.

Раздался громкий треск. Кийт распахнул пинком расколотую дверь и зашел внутрь. На него испуганно взглянули три человека. Один из них был Адуи Шгаве, другие двое — китайский посол Цзя Лю-Минь и Василь Дутовский, начальник секретариата парламента Лахади.

Дутовский сжал кулак правой руки и стал медленно приближаться. На его среднем пальце поблескивал драгоценный камень, вставленный в толстое кольцо.

Из коридора послышались торопливые шаги: подошли привратник и воин в черной кожаной униформе элитной охраны — так называемых «воронов».

Привратник яростно закричал: «Этот человек на меня напал! Он задумал что-то недоброе!»

«Неправда! — в замешательстве воскликнул Кийт. — Я боялся, что его превосходительство в опасности! Теперь я вижу, что меня ввели в заблуждение».

«Вас обманули, — сказал Шгаве и небрежно махнул рукой. — Уходите».

Дутовский наклонился к премьер-министру и что-то прошептал ему на ухо. Кийт взглянул на руку Шгаве — он тоже носил массивное кольцо. «Тамба Нгаси! — позвал его Шгаве. — Будьте добры, останьтесь, я хотел бы с вами поговорить». Привратника и охранника премьер-министр отпустил: «Этому человеку можно доверять. Можете идти».

Те поклонились и ушли. Замешательство рассеялось — Кийт понял, чтó происходило. Шгаве начал подниматься на ноги, Дутовский потихоньку продвигался навстречу Кийту. Кийт бросился плашмя на ковер; лазерный луч его «фонарика» проскользнул по лицу Дутовского и разрéзал лоб Шгаве. Дутовский крякнул и схватился за выжженные глаза; при этом луч из его собственного кольца выжег борозду у него на лице. Шгаве упал на спину. Его жирное тело колыхалось, дергалось, дрожало. Кийт еще раз прошелся по ним лазерным лучом, и оба умерли. Цзя Лю-Минь неподвижно стоял, прижавшись спиной к стене; его глаза выпучились от ужаса. Кийт вскочил на ноги, подбежал к нему, впрыснул наркотик ему в шею — китайский посол не сопротивлялся.

Тяжело дыша, Кийт отступил на пару шагов — и снова встроенный радиолокатор спас ему жизнь. Импульс, еще даже не воспринятый сознательно мозгом, заставил его мышцы сократиться и позволил ему вовремя броситься в сторону. Пуля пронзила его халат и скользнула по коже. Еще одна пуля прожужжала у самого уха. Кийт увидел Хашембе, стоявшего в дверном проеме; у маршала за спиной прятался широко открывший глаза подросток-служитель.

Не торопясь, Хашембе снова прицелился.

«Подождите! — закричал Кийт. — Это не моих рук дело!»

Хашембе бледно усмехнулся, его палец готов был нажать на курок. Кийт опять бросился на пол и обжег маршалу кисть лазерным лучом. Пистолет упал. Хашембе, шокированный болью, напряженно выпрямился, его суровое лицо помрачнело. Кийт вскочил, набросился на маршала, швырнул его на пол, схватил паренька-служителя, впрыснул ему в шею наркотический газ, втащил его в комнату и захлопнул дверь.

Хашембе пытался подползти к пистолету и схватить его левой рукой.

«Постойте! — хрипло воскликнул Кийт. — Я же сказал: всё это не моих рук дело!»

«Ты убил Шгаве!»

«Это не Шгаве! — Кийт подобрал пистолет. — Это китайский агент, его лицо изменили, загримировали — чтобы он выглядел, как Шгаве».

Поднявшись на ноги, Хашембе сомневался: «В это трудно поверить». Взглянув на тело поддельного премьер-министра, он заметил, однако: «Адуи Шгаве не был такой жирной свиньей». Наклонившись, маршал приподнял толстые пальцы убитого, выпрямился: «Это не Шгаве!» Хашембе посмотрел на Дутовского: «Начальник секретариата — поляк-перебежчик!»

«Я думал, что Дутовский работает на русских, — отозвался Кийт. — Ошибка, за которую я едва не поплатился жизнью».

«Где же Шгаве?»

Кийт оглядывался по сторонам: «Должен быть где-то поблизости».

Они нашли труп премьер-министра в ванной. Ванну выстлали толстой пленкой фторсиликонового пластика, после чего заполнили плавиковой кислотой из двух больших бутылей. Тело Шгаве лежало в ванне на спине — уже частично растворившееся, почти нераспознаваемое.

Задыхаясь и кашляя от выделявшихся испарений, Хашембе и Кийт поспешили выйти из ванной и плотно закрыли дверь.

Хладнокровие покинуло маршала. Едва добравшись до кресла, он бросился в него, потирая обожженную руку, и пробормотал: «Ничего не понимаю — к чему эти преступления?»

Кийт смотрел на распростертое тело китайского посла: «С их точки зрения, Шгаве оказался слишком упрям. Или, может быть, он каким-то образом узнал об их сговоре».

Хашембе недоуменно мотал головой.

«Китайцы хотят заполонить Африку, — объяснил Кийт. — Это проще пареной репы. Африку можно заселить миллиардом китайцев. А через пятьдесят лет они расплодятся, их будет два миллиарда».

«Если вы говорите правду, — сказал Хашембе, — это чудовищный план! И Шгаве ничего подобного не допустил бы. Поэтому он мертв».

«Таким образом, — продолжал Кийт, — необходимо заменить Шгаве лидером, цели которого совпадают с целями покойного премьер-министра».

«Где мы найдем такого лидера?»

«Здесь. Я — подходящий лидер. Вы контролируете армию — никто не станет нам противиться».

Хашембе сидел минуты две, молча глядя в пространство. Наконец, поднявшись на ноги, он согласился: «Очень хорошо. Вы — новый премьер-министр. Если потребуется, мы можем распустить парламент. В любом случае весь этот парламент — курятник, набитый клохчущими птенцами».

* * *

Убийство Шгаве шокировало всю страну — и всю Африку. Маршал Ахилл Хашембе выступил перед парламентом и объявил, что делегатам надлежало выбрать Тамбу Нгаси премьер-министром Лахади — в противном случае, предупредил маршал, парламент будет распущен, и в стране будет введено военное положение. Никто не осмелился голосовать против.

Кийт — в черной с золотом униформе элитного батальона «львов» — обратился к палате представителей: «В целом моя политика будет продолжать политику Адуи Шгаве. Он надеялся сплотить единую, процветающую Африку; я стремлюсь к тому же результату. Шгаве пытался избежать зависимости от иностранного влияния, но в то же время пользовался той помощью, которая предлагалась искренне. Я намерен придерживаться тех же принципов. Адуи Шгаве любил родную землю и хотел, чтобы Лахади стала маяком, внушающим надежду всей Африке. Я тоже этого хочу. Пусковые установки для ракет будут размещены так, как планировал Адуи Шгаве, и лахадийские техники научатся обслуживать эти огромные и сложные системы».

Прошли недели. Кийт назначил новый персонал правительственного дворца и выжег лазером видеодатчики слежения и прослушивающие устройства на каждой пяди полов, стен, потолков, мебели и осветительных приборов. Себастьяни прислал трех новых агентов, выполнявших функции посредников и предоставлявших технические рекомендации. Кийт больше не связывался с Себастьяни напрямую; в отсутствие непосредственного руководства Вашингтона разница между Джеймсом Кийтом и Тамбой Нгаси иногда казалась несущественной.

Кийт сознавал опасность такого «погружения в роль» и заставлял себя не поддаваться замешательству: «Я позаимствовал имя, внешность и характер человека. Я обязан мыслить так, как мыслил бы он, действовать так, как действовал бы он. Но я не могу быть этим человеком!» Иногда, однако, когда Кийт чувствовал сильную усталость, неопределенность тревожила его. Кто он, в самом деле? Тамба Нгаси? Или Джеймс Кийт?

* * *

Два месяца миновали без потрясений, наступил третий спокойный месяц. По мнению Кийта, затишье предвещало бурю. Время от времени протокол требовал, чтобы он встречался и совещался с китайским послом Цзя Лю-Минем. На таких совещаниях неукоснительно соблюдался формальный этикет — так, как если бы убийство Адуи Шгаве было не более чем воспоминанием о неприятном сне. «Сон! — Кийт часто повторял себе это слово. — Я живу во сне». Охваченный внезапным приступом страха, он вызвал Себастьяни: «Я начинаю слишком привыкать к этой роли, терять самого себя».

Себастьяни отвечал рассудительно, с прохладцей: «Судя по всему, вы прекрасно справляетесь с обязанностями».

«В один прекрасный день, — мрачно предсказал Кийт, вы начнете говорить со мной по-английски, а я отвечу на суахили. И тогда...»

«Что тогда?» — поинтересовался Себастьяни.

«Ничего — это несущественно», — ответил Кийт, но про себя подумал: «Тогда вы узнаете, что Джеймс Кийт и Тамба Нгаси встретились в кустах неподалеку от реки Даса, но из этой переделки вышел живым Тамба Нгаси, а тело Джеймса Кийта сожрали шакалы».

Себастьяни выдвинул не слишком приличное предложение: «Найдите себе одну из привлекательных девушек — в Феджо их предостаточно — и разряжайте таким образом избыток нервной энергии».

Кийт мрачно отверг эту идею: «Она услышит, как у меня в голове щелкают реле и датчики — и подумает, что ее домогается робот».

* * *

Наступил день, когда ракетные пусковые установки наконец разместили согласно первоначальному плану. Восемнадцать гигантских бетонных цилиндров, омываемых атлантическим прибоем, протянулись вереницей вдоль лахадийского берега. Кийт приказал устроить по всей стране выходной день, чтобы отпраздновать завершение этого проекта, и председательствовал на банкете под открытым небом — на площади перед зданием парламента. Речи продолжались часами, ораторы восхваляли неслыханное величие Лахади: «Народ, некогда стонавший под ярмом империи, стал светочем цивилизации, равного которому нет к западу от Китая!» Так заявил Цзя Лю-Минь, презрительно покосившись на Леонида Пашенко, русского посла.

Пашенко выступил с не менее язвительной речью: «Заручившись помощью Советского Союза, Лахади надежно обеспечила свою безопасность, невзирая на агрессивные маневры Запада. Теперь все наши технические специалисты — за исключением тех, которые участвуют в программах обучения местного персонала — могут вернуться на родину. Будущее Африки — в руках африканцев!»

Джеймс Кийт сидел, почти не прислушиваясь к речам; ему пришла в голову, практически бессознательно, настолько блестящая идея, что он сам подивился своей изобретательности. Возникал вопрос о регламенте: следовало ли действовать, не советуясь с Себастьяни? Но Джеймс Кийт был Тамбой Нгаси не меньше, чем Джеймсом Кийтом. Когда он поднялся на трибуну, чтобы обратиться к собранию, говорил Тамба Нгаси:

«Я с большим интересом выслушал выступления товарищей Пашенко и Цзя. Особенно своевременными мне показались соображения, высказанные товарищем Пашенко. Граждане Лахади должны самостоятельно добиваться выдающихся результатов во всех областях, не ожидая дальнейшего руководства из-за рубежа. Исключение составляет одна важнейшая сфера деятельности. Мы все еще не можем изготовить боеголовки для нашей новой системы обороны. В связи с чем я воспользуюсь этим удачным моментом, чтобы представить официальный запрос о поставке необходимых ядерных взрывчатых веществ из Советского Союза».

Последовали громкие аплодисменты; Цзя Лю-Минь старательно хлопал в ладоши, тогда как Леонид Пашенко не проявил особого энтузиазма. После банкета он подошел к Кийту и заявил без обиняков:

«Очень сожалею, но неизменная политика Советского Союза заключается в том, что мы обязаны сохранять контроль над любыми ядерными устройствами. Мы не можем удовлетворить ваш запрос».

«Жаль!» — отозвался Кийт.

Судя по всему, этот ответ привел Пашенко в замешательство; он ожидал протестов и возражений.

«Жаль — потому что теперь мне придется просить о том же китайцев».

Леонид Пашенко упомянул об опасностях, связанных с таким решением: «Китайцы потребуют от вас невозможных уступок!»

Вежливо поклонившись, Кийт попрощался с русским послом. Сразу же после этого он отправил сообщение в посольство Китая, и через полчаса прибыл Цзя Лю-Минь.

«Предложения, сделанные сегодня вечером товарищем Пашенко, показались мне очень полезными, — сказал Кийт. — Вы не согласны?»

«Согласен, целиком и полностью! — заявил Цзя Лю-Минь. — Конечно же, программа сельскохозяйственных реформ, которую мы давно обсуждаем, не подлежала бы подобным ограничениям».

«Без всякого сомнения, жесткие ограничения потребуются, — возразил Кийт. — Тем не менее, мы могли бы рассмотреть возможность опытного проекта гораздо меньшего масштаба, с тем условием, что Китайская Народная Республика предоставит нам, предварительно и безотлагательно, боеголовки для восемнадцати ракет».

«Мне придется обсудить этот вопрос с нашим правительством», — заметил Цзя Лю-Минь.

«Поспешите с таким обсуждением, — посоветовал ему Кийт. — Буду с нетерпением ждать вашего ответа».

* * *

Цзя Лю-Минь вернулся на следующий день: «Наше правительство согласно вооружить ваши ракеты боеголовками, если опытный проект, о котором вы упомянули, будет предусматривать приглашение как минимум двухсот тысяч сельскохозяйственных специалистов».

«Это невозможно! Лахади неспособна выдержать подобное вторжение!»

В конечном счете они согласились на том, что из Китая прибудут сто тысяч человек, а ядерными боеголовками снабдят только шесть из восемнадцати баллистических ракет.

«Это соглашение эпохального значения!» — объявил Цзя Лю-Минь.

«Начинается революционный процесс», — согласился Кийт.

Они продолжали торговаться по поводу расписаний поэтапной доставки боеголовок и соответствующего поэтапного прибытия «специалистов», и переговоры едва не закончились провалом. По всей видимости, китайского посла огорчала настойчивость Кийта, требовавшего фактической и немедленной доставки боеголовок, а не символических заверений в намерении их доставить. Кийта, в свою очередь, удивляли возражения китайского посла на ограничение пребывания «специалистов» в Лахади шестимесячным сроком, с предоставлением им лишь временных виз, решение о продлении которых зависело бы исключительно от лахадийского правительства. «Каким образом, в таком случае, эти специалисты смогут принимать близко к сердцу проблемы, возникшие в Лахади? — вопрошал Цзя Лю-Минь. — Как они смогут полюбить ту землю, которую им предстоит обрабатывать?»

Трудности были в конце концов преодолены, и Цзя Лю-Минь удалился. Почти тотчас же после этого с Кийтом связался Себастьяни, только что узнавший о предлагаемом китайско-лахадийском договоре. Себастьяни высказывался с осторожностью, нащупывая и уточняя намерения Кийта: «Не совсем понимаю, какова на самом деле логика этого проекта».

Когда Кийт уставал, в нем начинала преобладать личность Тамбы Нгаси. Его ответ помощнику директора ЦРУ показался нетерпеливым, резким и грубоватым самому Кийту: «В своей политике я руководствуюсь не логикой, а интуицией».

Тон голоса Себастьяни стал еще осторожнее: «Не вижу преимуществ в подобной сделке».

Кийт — или Тамба Нгаси — в зависимости от того, чья личность оказывала большее влияние, рассмеялся: «Русские покидают Лахади».

«Но китайцы будут контролировать ситуацию. А по сравнению с китайцами русские — благородные консерваторы».

«Вы заблуждаетесь. Ситуацию контролирую я!»

«Очень хорошо, Кийт, — задумчиво произнес Себастьяни. — Похоже на то, что нам придется доверять вашим суждениям».

Кийт — или Тамба Нгаси — отрывисто попрощался и отправился спать. В постели его напряжение разрядилось: Джеймс Кийт лежал с открытыми глазами, глядя в темноту.

* * *

Прошел месяц; китайцы доставили самолетами две боеголовки с обогатительных заводов в Улан-Баторе. Грузовые вертолеты установили их на ракетах, и Кийт обратился к населению Лахади, Африки и всей планеты с торжествующей речью: «Отныне Лахади, «африканский шлем», займет достойное место среди тех, кто решает судьбы этого мира! Мы хотели власти — но не ради власти как таковой, а для того, чтобы обеспечить настоящее, весомое представительство африканцев в организациях и на переговорах, где до сих пор они были представлены лишь номинально. Юг больше не должен подчиняться Западу, Северу или Востоку!»

Первый контингент так называемых «китайских специалистов» прибыл уже через три дня: тысяча юношей и девушек в одинаковых голубых комбинезонах и белых холщовых тапочках. Они промаршировали дисциплинированными отрядами к автобусам и были доставлены в палаточные городки на тех земельных участках, где им предстояло поселиться.

В тот же день Леонид Пашенко прибыл во дворец правительства, чтобы вручить конфиденциальный меморандум президента СССР. Он ждал, пока Кийт просматривал это сообщение.

«Необходимо указать на тот факт, — говорилось в меморандуме, — что правительство СССР рассматривает укрепление китайского влияния в Лахади как нежелательное явление и оставляет за собой право принимать любые меры, необходимые для защиты интересов СССР».

Кийт медленно кивнул и поднял глаза, взглянув на Пашенко, наблюдавшего за ним с подрагивающей на поджатых губах улыбочкой. Кийт нажал кнопку и проговорил в микрофон: «Пришлите телевизионную бригаду, я намерен выступить с важным заявлением».

Телеоператоры поспешно привезли на тележках камеры и прочее оборудование. Улыбочка Пашенко застыла, кожа советского посла приобрела сероватый оттенок.

Режиссер подал знак: «Вы в эфире, господин премьер-министр!»

Кийт повернулся к объективу: «Граждане Лахади, африканцы всех стран! Рядом со мной — Леонид Пашенко, советский посол. Он только что вручил мне официальное уведомление, свидетельствующее о попытке его правительства вмешаться во внутренние дела Лахади. Пользуюсь этим случаем, чтобы во всеуслышание упрекнуть Советский Союз и заявить о недопустимости таких попыток. На правительство Лахади можно влиять только мерами, приносящими пользу лахадийским гражданам. Любое дальнейшее вмешательство со стороны СССР может привести к разрыву дипломатических отношений».

Кийт вежливо поклонился Пашенко, сидевшему на виду у всех телезрителей с застывшей нервной гримасой на лице: «Пожалуйста, рассматривайте это заявление как официальный ответ на меморандум, который вы вручили мне сегодня утром».

Не говоря ни слова, Пашенко поднялся и вышел из кабинета.

Через несколько минут Кийт получил сообщение от Себастьяни. Беззвучный голос начальника шпионов был резче, чем когда-либо: «Какого дьявола вы взбеленились? Вам нужна известность? Вы унизили русских — возможно, им вообще придется убраться из Африки — но понимаете ли вы, с каким риском это связано? Причем риск угрожает не вам и не Лахади, даже не Африке — но всему миру!»

«Нет, я не рассматривал такую угрозу. Она не имеет отношения к Лахади».

Голос Себастьяни срывался от ярости: «Лахади не стала пупом Вселенной только потому, что вам дали задание захватить власть в этой стране! Начиная с сегодняшнего дня — причем это приказ, имейте в виду! — ничего не делайте, не посоветовавшись со мной предварительно!»

«Не хочу больше ничего слышать, — ответил Тамба Нгаси. — Начиная с сегодняшнего дня, больше не обращайтесь ко мне и не пытайтесь вмешиваться в мои дела». Кийт отключил приемник, вздохнул и расслабился в кресле. Только после этого он моргнул и выпрямился — содержание разговора проникло в его сознание.

Несколько секунд он подумывал о том, чтобы снова связаться с ЦРУ и объяснить свои побуждения, но эту идею пришлось отвергнуть. Себастьяни решил бы, что его агент на самом деле спятил — тогда как Кийт просто-напросто устал, перенапрягся. Так заверял себя Джеймс Кийт.

На следующий день он получил отчет швейцарского технологического консорциума, заставивший его яростно фыркнуть — результаты не превзошли его ожидания.

К несчастью, китайский посол выбрал именно этот момент для того, чтобы нанести визит — его провели в кабинет премьер-министра. Круглолицый и жеманный, Цзя Лю-Минь излучал дружелюбие.

«Он принимает меня за провинциального вождя дикарей, — подумал человек, теперь уже полностью превратившийся в Тамбу Нгаси: в существо неотступное, как крокодил, лукавое, как шакал, непроницаемое, как темные джунгли.

Цзя Лю-Минь рассыпался любезными комплиментами: «Теперь вы очевидно наметили правильный путь в будущее! У африканцев и азиатов — общая судьба, и это не пустые слова!»

«Неужели?»

«Это действительно так! Причем китайское правительство уполномочило меня организовать перевозку в Лахади следующей группы высококвалифицированных, опытных специалистов!»

«Как насчет боеголовок для остальных ракет?»

«Не сомневаюсь в том, что они будут доставлены и установлены по расписанию».

«Я принял другое решение, — заявил Тамба Нгаси. — Больше не будет никаких китайских иммигрантов. Я говорю от имени всей Африки. Китайцам, уже прибывшим в нашу страну, придется уехать — то же самое придется сделать персоналу китайских дипломатических миссий в Мали, Гане, Судане, Анголе и Конголезской Федерации — по существу, во всех африканских странах. Китайцам надлежит покинуть Африку, полностью и безоговорочно. Рассматривайте мои слова как ультиматум. Даю вам неделю на выполнение. В противном случае Лахади объявит войну Китайской Народной Республике».

Цзя Лю-Минь с изумлением выслушал это заявление — посол был шокирован, губы его свернулись трубочкой. «Вы шутите?» — дрожащим голосом выдавил он.

«Вы думаете, я шучу? Так слушайте же!» Тамба Нгаси снова вызвал телевизионную бригаду и выступил с официальным заявлением:

«Вчера я очистил нашу страну от русских; сегодня я выгоняю китайцев. Они помогли нам в хаотичные постколониальные годы — но зачем? Только для того, чтобы приобрести преимущества. Но они напрасно принимают нас за дураков, — Тамба Нгаси указал большим пальцем на стоявшего рядом китайского посла. — Выступая от лица своего правительства, товарищ Цзя Лю-Минь согласился с моими условиями. Китайцы покидают Африку — причем незамедлительно. Цзя Лю-Минь любезно подтвердил, что никаких задержек не предвидится. Теперь Лахади располагает надежными средствами обороны и больше не нуждается в защите из-за рубежа. Если кто-нибудь попробует противиться избавлению нашей страны от иностранного влияния, наше ядерное оружие сразу найдет применение — самое безжалостное применение. Надеюсь, что я выражаюсь достаточно ясно, — он повернулся к опустившему плечи китайскому послу. — Товарищ Цзя, от имени всей Африки благодарю вас за гарантии всестороннего сотрудничества и прослежу за тем, чтобы ваши обещания были выполнены!»

Спотыкаясь, Цзя Лю-Минь выбежал из кабинета, вернулся в китайское посольство и пустил себе пулю в лоб.

Через восемь часов в Феджо приземлился китайский самолет, набитый министрами, генералами и их помощниками. Тамба Нгаси немедленно их принял. Тинь Сью-Ма, главный теоретик китайской коммунистической партии, гневно выпалил: «Вы поставили нас в невыносимое положение. Вам придется взять свои слова обратно!»

Тамба Нгаси расхохотался: «Вам остается только одно. Вам придется подчиниться. Неужели в Китае думают, что война с Лахади принесет вам какие-то выгоды? Против вас восстанет вся Африка, вас ожидает катастрофа! И не забывайте о нашем новом оружии. Уже сию минуту наши баллистические ракеты нацелены на самые многонаселенные города Китая».

Тинь Сью-Ма издевательски усмехнулся: «Нас нисколько не беспокоят ваши ракеты. Неужели вы думаете, что мы доверили бы вам действующие боеголовки? Ваши смехотворные ракеты безвредны, как шутихи».

Тамба Нгаси продемонстрировал швейцарский отчет: «Мне это хорошо известно. Ваши так называемые взрывные заряды состоят из свинца на девяносто шесть процентов, остальное — радиоактивные отходы. Вместо гидрида лития вы использовали обычный водород. Вы меня обманули, и за это я изгоняю вас из Африки. А в том, что касается боеголовок, мне пришлось заключить сделку с несколькими европейскими партнерами — уже сейчас они устанавливают действующие ядерные заряды на тех ракетах, которые вы так презираете. У вас нет выбора. Убирайтесь из Африки за неделю — или готовьтесь к ядерной катастрофе!»

«Так или иначе, миру угрожает катастрофа, — сказал Тинь Сью-Ма. — Но задумайтесь: вы — один человек, а мы представляем весь Восток. Неужели вы надеетесь победить?»

Тамба Нгаси по-волчьи оскалил зубы из нержавеющей стали: «Надеюсь».

* * *

Кийт откинулся на спинку кресла. Делегация уехала; он остался один в конференц-зале. Он чувствовал себя истощенным, одновременно расслабленным и не находящим себе места. Тамба Нгаси — по меньшей мере на какое-то время — уступил прежнему владельцу тела.

Размышляя о последних нескольких днях, Кийт почувствовал укол ужаса — настолько безрассудным было его поведение. Точнее говоря, поведение Тамбы Нгаси, унизившего две мировые державы и вызвавшего замешательство в Москве и в Пекине. Ему этого не простят. Адуи Шгаве, относительно умеренного противника иностранной инфильтрации, растворили в плавиковой кислоте. Тамба Нгаси, проводивший совершенно неприемлемую политику, вряд ли мог рассчитывать на лучшее.

Поглаживая длинный шершавый подбородок, Кийт пытался сформулировать план, позволявший ему выжить. Может быть, еще примерно неделю он мог находиться в безопасности, пока его враги раздумывали над тем, как лучше организовать убийство...

Кийт вскочил на ноги. Почему бы они решили отложить нападение? И для русских, и для китайцев каждая минута теперь была драгоценна — скорее всего, они уже предусмотрели все возможные варианты и случайности.

Прозвенел сигнал вызова: на телеэкране появилось хмурое лицо маршала Ахилла Хашембе. Он сухо произнес: «Не понимаю, в чем смысл ваших распоряжений. Зачем все эти задержки и поблажки? Пора избавиться от паразитов, немедленно выслать их восвояси...»

«О каких распоряжениях вы говорите?» — поинтересовался Кийт.

«О тех, с которыми вы только что выступили перед дворцом, по поводу китайских иммигрантов».

«Понятно, — сказал Кийт. — Вы совершенно правы. Возникло недоразумение. Игнорируйте эти распоряжения и продолжайте действовать по-прежнему».

Хашембе кивнул, на его грубом лице отразилось нечто вроде удовлетворения; экран потемнел. «На отсрочку нет надежды», — подумал Кийт. Китайцы уже нанесли первый удар. Кийт нажал кнопку под экраном — на него взглянула регистраторша, сидевшая в фойе. Она явно удивилась.

«Кто-нибудь заходил во дворец за последние пять минут?»

«Только вы, премьер-министр... Как вы поднялись по лестнице так быстро?»

Кийт выключил экран, подошел к двери, прислушался — донеслось гудение поднимающегося лифта. Кийт забежал в свои частные апартаменты, быстро открыл ящик стола. Его оружие исчезло. Кто-то из служителей предал его.

Кийт подошел к двери, ведущей наружу, на террасу висячего сада. Если потребуется, из сада он мог бы как-нибудь спуститься на площадь и сбежать. До его ушей донесся мягкий, ритмично шелестящий звук. Кийт отступил назад, в тень, и обвел глазами небо. Наступила пасмурная ночь — он не видел ничего, кроме смутного мрака. Но радиолокационный датчик предупредил его о том, что спускался некий объект, а инфракрасный датчик в его ладони зарегистрировал исходящее от этого объекта тепло.

За спиной, у него в спальне, раздался еще один тихий звук. Кийт повернулся и увидел самого себя, устало входящего в комнату и оглядывающегося по сторонам. «Неплохо сделано, — подумал Кийт, — принимая во внимание поспешность подготовки двойника!» Этот вариант Тамбы Нгаси был, пожалуй, сантиметра на полтора ниже, его кожа была не так хорошо тонирована пигментом. Он двигался не столь размашисто, как это подобало африканцу, его ноги были толще и короче, чем у Кийта. Кийту почему-то пришла в голову неуместная в сложившихся обстоятельствах мысль: для того, чтобы имитировать негра, лучше всего было бы использовать негра в первую очередь... В этом отношении у Соединенных Штатов было явное преимущество.

Новый Тамба покинул спальню. Кийт проскользнул к двери, намереваясь проследить за двойником и напасть на него, пользуясь голыми руками — но теперь с неба спустился тот объект, о котором предупреждал радиолокатор: миниатюрный планер-автожир — не более чем сиденье, подвешенное под четырьмя вращающимися аэродинамическими лопастями. Кийт прижался спиной к стене и пригнулся за пузатой керамической вазой.

Человек, спустившийся с неба, подошел к двери, соединявшей террасу со спальней, тихонько сдвинул ее в сторону и шагнул в спальню. Кийт не сводил с него глаз: еще один Тамба Нгаси! На этот раз, в отличие от первого двойника, худощавый и угловатый. «Небесный Тамба» быстро посмотрел по сторонам, приоткрыл дверь, ведущую в коридор, выглянул наружу и решительно вышел из спальни.

Кийт осторожно последовал за ним. «Небесный Тамба» поспешно пробежался по коридору и вступил под арку входа в рабочий кабинет с двумя внутренними балконами. Кийт не смог сдержать усмешку при мысли о предстоящей «комедии ошибок».

«Небесный Тамба» запрыгнул в кабинет — бесшумно, как кошка. Послышались возбужденное восклицание, шипение лазерной перестрелки. Наступило молчание.

Кийт подбежал к двери и, стараясь держаться в тени, заглянул в кабинет. «Небесный Тамба» стоял с каким-то пистолетом или проектором в одной руке и с полированным диском в другой. Он передвигался бочком вдоль стены. «Коротконогий Тамба» спрятался за стеллажом с книгами — Кийт слышал, как он что-то бормотал себе под нос. «Небесный Тамба» внезапно прыгнул вперед; из-за стеллажа протянулся искрящийся луч ионизированного света. «Небесный Тамба» отразил луч полированным щитом и швырнул гранату — она ударилась о стеллаж и отскочила назад. «Небесный Тамба» тоже отскочил, чтобы оказаться дальше от гранаты, но споткнулся и неуклюже растянулся на полу. «Коротконогий Тамба» тут же бросился на него, орудуя тесаком, искрившимся и дымившимся там, где он соприкасался с телом.

«Небесный Тамба» провалил задание — он больше не шевелился. «Коротконогий Тамба» торжествующе поднялся на ноги — и заметил Кийта. Из груди двойника вырвался гортанный возглас удивления. Он подскочил, как резиновый мяч, и приземлился на балконе кабинета, очевидно намереваясь напасть сверху. Кийт подбежал к телу «небесного Тамбы» и попытался схватить его оружие, но тяжелый труп упал на пистолет — Кийт не смог достать его сразу. Перед глазами мелькнул луч ионизированного света — Кийт бросился на пол ничком. «Коротконогий Тамба» уже семенил вниз по ступеням лестницы — Кийт яростно дернул к себе рукоять пистолета, но времени не было: ему пришел конец.

«Коротконогий Тамба» остановился, как вкопанный. В проеме противоположной двери стоял худощавый человек с суровой темной физиономией, в длинном белом халате — еще один Тамба! Этот походил на Кийта оттенком кожи, внешностью и позой — отличаясь разве что не поддающимся определению выражением лица. Три Тамбы замерли, ошарашено глядя друг на друга. Первым отреагировал «коротконогий Тамба» — он приготовился бросить в противника электрический тесак. «Новый Тамба», однако, скользнул в сторону, как тень, одновременно рассекая воздух лазерным лучом. «Коротконогий Тамба» упал, мгновенно перевернулся и пополз вперед, чуть приподнявшись на четвереньках. «Новый Тамба» бросился ему навстречу — они схватились. Искры сыпались у них из-под ног — каждый пытался поразить другого ударом электрического тока, но каждый был оснащен заземлениями, и разряды рассеивались, не нанося никакого ущерба. «Коротконогий Тамба» отпрыгнул от противника и размахнулся тесаком. «Новый Тамба» бросился в сторону и прицелился из лазерного пистолета. «Коротконогий Тамба» швырнул тесак и выбил пистолет из руки противника. Двое снова схватились врукопашную. Кийт подобрал упавшие электрический тесак и лазерный пистолет и приготовился расправиться с тем из двух двойников, который выживет. «Странное дело! — размышлял между тем Кийт. — Умирают все, кроме жертвы заговора».

«Коротконогий Тамба» и «новый Тамба» извивались в обнимку на полу. Послышался громкий щелчок, за ним последовал резкий вздох. Один из противников встал и повернулся лицом к Кийту: «новый Тамба».

Кийт прицелился из лазерного пистолета. «Новый Тамба» поднял руки, отступил на пару шагов и воскликнул: «Не стреляйте, Джеймс Кийт! Меня прислали вам на замену».