Берк очнулся в незнакомом месте — в темной камере, где пахло влажным камнем. Он ничего не видел. Под ним было нечто вроде упругого коврика; ощупывая коврик пальцами, он нашел в нескольких сантиметрах ниже холодный твердый пол.

Берк приподнялся на локте. Царила абсолютная тишина — ни звука.

Берк ощупал лицо. Щетина отросла на полсантиметра; значит, прошла неделя.

Кто-то приближался. Откуда он это знал? Никаких звуков не было — только давящее ощущение присутствия зла, почти осязаемое, как вонь.

Стены внезапно засветились — камера оказалась длинным узким помещением с изящным выпуклым потолком. Берк сел на коврике; руки его дрожали, ступни и колени онемели.

В дверном проеме появился Пттду-Апиптикс или кто-то похожий на него. Едва дыша от нервного напряжения, Берк поднялся на ноги — от голода у него кружилась голова.

«Где я?» — хриплым, гортанным голосом спросил он.

«Мы на Иксаксе», — произнесла коробка на груди Апиптикса.

Берк не знал, чтó сказать; у него перехватило дыхание.

«Пошли!» — сказал ксаксан.

«Не пойду», — колени Берка ослабли, он снова опустился на коврик.

Пттду-Апиптикс исчез в коридоре. Через некоторое время он вернулся с двумя другими ксаксанами, катившими металлический шкафчик на роликах. Схватив Берка, они засунули трубку ему в пищевод и закачали ему в желудок теплую жидкость. Закончив, они бесцеремонно выдернули трубку и удалились.

Апиптикс молча стоял; прошло несколько минут. Берк лежал на спине, наблюдая за ксаксаном из-под опущенных век. Несмотря на демонический характер убийцы-инопланетянина, в его внешности было некое странное величие. На спине у него висела гладкая черная оболочка, напоминавшая надкрылья жука; на голове он носил шлем из полосчатого металла с шестью угрожающего вида шипами, торчащими из гребня. Берк слегка задрожал и закрыл глаза — его охватили неприятная слабость и ощущение беспомощности в присутствии злобного, безжалостного и могущественного существа.

Прошло еще минут пять; тем временем организм Берка постепенно приобретал жизнеспособность. Он пошевелился, открыл глаза и раздраженно произнес: «Надо полагать, теперь вы можете мне объяснить, зачем меня сюда привезли».

«Когда ты будешь готов, — ответил Пттду-Апиптикс, — мы поднимемся на поверхность. И ты узнаешь, чтó от тебя требуется».

«То, что вам от меня нужно, и то, что вы от меня получите — разные вещи», — прорычал Берк. Притворившись расслабленным, он снова опустился на коврик.

Пттду-Апиптикс повернулся и ушел, а Берк проклинал себя за несдержанность. Чего он мог добиться, лежа здесь в темноте? В камере его не ожидало ничего, кроме скуки и неуверенности в будущем.

Пттду-Апиптикс вернулся через час: «Ты готов?»

Берк молча поднялся на ноги и последовал по коридору к подъемнику за облаченной в черную оболочку фигурой. В кабине подъемника ему пришлось стоять почти вплотную к ксаксану, и Берк подивился реакции своей кожи, покрывшейся пупырышками. Ксаксан был существом типичной человекообразной формы: почему Берк испытывал к нему инстинктивное отвращение? Объяснялось ли это безучастной безжалостностью инопланетянина? «Может быть, — думал Берк. — И все же...»

Ксаксан прервал размышления Берка: «Возможно, ты задаешь себе вопрос: почему мы живем глубоко под поверхностью?»

«Я задаю себе множество вопросов».

«Война загнала нас под землю — война, подобной которой никогда не знала ваша планета».

«И эта война продолжается?»

«На Иксаксе война кончилась — мы очистили этот мир от читумихов. Теперь мы снова можем появляться на поверхности».

Прозвучала ли в словах ксаксана какая-то эмоция? Берк не был в этом уверен. Возможен ли вообще разум без эмоций? Как бы то ни было, эмоции ксаксана, конечно же, не обязательно соответствовали человеческим; тем не менее, разумные существа должны разделять какие-то общие точки зрения, их должны объединять хотя бы некоторые аспекты сознательного существования — такие, как стремление выжить, удовлетворение достижением цели, любопытство, удивление...

Подъемник остановился. Ксаксан вышел наружу и направился дальше по коридору. Берк неохотно следовал за ним, перебирая в уме десятки диких, практически неосуществимых замыслов. Каким-то образом, в какой-то момент он должен был оказать сопротивление. Пттду-Апиптикс не уготовил ему ничего хорошего; любое действие было предпочтительно по сравнению с безвольным подчинением. Нужно было найти оружие, драться, бежать, прятаться — что-нибудь, что угодно!

Апиптикс развернулся на месте и резко поторопил Берка искусственным голосом из коробки: «Пошли!» Берк медленно приблизился к нему. Действовать? Берк язвительно усмехнулся и расслабился. Действовать — как? Пока что ксаксаны не били и не пытали его, но это еще ничего не значило... Странный отрывистый звук заставил Берка встрепенуться и остановиться: ужасное стрекочущее стаккато. Для того, чтобы понять этот звук, не нужно было понимать язык ксаксанов — язык боли универсален.

У Берка задрожали колени. Он прислонился к стене ладонью. Стрекот прервался, превратился в вибрирующее жужжание, постепенно затих.

Ксаксан бесстрастно наблюдал за ним. «Пошли!» — повторила коробка автомата-переводчика.

«Что это было?» — прошептал Берк.

«Увидишь».

«Я не пойду дальше».

«Пошли! Или тебя понесут».

Берк колебался. Ксаксан подступил к нему. Берк гневно двинулся вперед.

Откатилась в сторону металлическая дверь — из проема дул холодный ветер с гниловато-кислым привкусом. Перед ними открылся самый унылый, самый мрачный ландшафт из всех, какие Берку привелось видеть. Горы, похожие на крокодиловы зубы, окаймляли горизонт; небо затянули черные и серые тучи, влачащие похоронные вуали дождя. Простирающаяся внизу равнина покрылась крошевом развалин. Заржавевшие, искореженные металлические перекладины торчали в небо, как ноги засохших насекомых; стены обвалились грудами черных кирпичей и грязной желтовато-коричневой плитки; отдельные участки стен, еще сохранявшие вертикальное положение, поросли плесенью угрюмых оттенков. Во всем этом горестном пейзаже не было ничего свежего, ничего живого, никакого ощущения возможности изменений или улучшений — только запустение, только безнадежность. Берк не мог не почувствовать укол сострадания к обитателям Иксакса, каковы бы ни были их прегрешения и жестокости... Он обернулся к единственному невредимому зданию, откуда он вышел с Апиптиксом. Рядом, в загоне, он заметил какое-то движение. Берк пригляделся, бросил на Апиптикса изумленный оценивающий взгляд и снова уставился на темные фигуры в загоне. Люди? Или ксаксаны?

Коробка на груди Пттду-Апиптикса ответила на невысказанный вопрос: «Это все, что осталось от племени читумихов. Других больше нет. Выжили только таупту».

Пригнувшись, чтобы спрятать лицо от порывов пронзительного ветра, Берк медленно приблизился к жалкой кучке пленников. Оказавшись почти вплотную к сетке ограды, он рассмотрел узников. Читумихи разглядывали его столь же внимательно — точнее, словно ощупывали его глазами, а не смотрели. Их группа производила жалкое впечатление голодных оборванцев: кости проступали сквозь обтянувшую их шершавую кожу. Расовыми характеристиками они практически не отличались от таупту, но на этом сходство кончалось. Даже в позорном плену, в грязном загоне, читумихи очевидно не сдались, не упали духом. «История, древняя, как мир! — подумал Берк. — Варварство торжествует над цивилизацией». Он бросил гневный взгляд на Апиптикса — в нем он видел теперь жестокого тирана, лишенного всякого чувства порядочности и справедливости. Берка охватила внезапная ярость, удивившая его самого. У него закружилась голова — сжимая кулаки, он сделал пару шагов к предводителю таупту. Читумихи жужжали и трещали, подзуживая его — но тщетно. Тут же подошли двое дежуривших поблизости таупту. Берка схватили, оттащили от загона, прижали к стене здания и держали, пока он, задыхающийся и тщетно пытающийся вырваться, не перестал сопротивляться.

Коробка на груди Апиптикса проговорила — так, будто он не заметил тщетную попытку Берка напасть на него: «Это читумихи. Их немного, и скоро последние будут ликвидированы».

Сквозь стены из плавленого камня снова донесся ужасный вибрирующий стрекот.

«Пытка? — гортанно воскликнул Берк. — Вы пытаете читумихов — так, чтобы другие слышали?»

«Ничто не делается без причины. Пошли, ты увидишь».

«Я видел достаточно!» Берк дико озирался по сторонам. Он не замечал никакого убежища, бежать было некуда — его окружали только мокрые развалины, черные горы, дождь, ржавый металл, осыпи обломков... Апиптикс подал знак; двое таупту повели Берка обратно в здание. Берк сопротивлялся. Он лягался, повисал на руках тюремщиков, извивался всем телом — но безуспешно. Не прилагая особых усилий, таупту пронесли его по широкому короткому коридору в камеру, заполненную слепящим зеленовато-белым сиянием. Берк стоял, отдуваясь; таупту все еще держали его. Берк снова попытался вырваться, но пальцы таупту были подобны металлическим струбцинам.

«Если ты сумеешь контролировать агрессивные импульсы, — бесстрастно произнесла коробка Апиптикса, — тебя отпустят».

Берк сдержал готовый было вырваться поток жалоб и угроз. Скандалить с тюремщиками бесполезно и недостойно. Берк выпрямился, сухо кивнул. Таупту отпустили его.

Берк огляделся по сторонам. За штабелем аппаратуры, соединенной, судя по всему, электрическими проводами, почти скрывалась плоская решетка из блестящих металлических прутьев. Вплотную к стене стояли четверо ксаксанов в лохмотьях. Благодаря каким-то особенностям, которых он не мог определить, Берк распознал в них читумихов. Некое внутреннее чувство подсказывало ему, что читумихи были порядочными, добрыми, отважными существами — его естественными союзниками в борьбе против таупту... Апиптикс приблизился к нему; у него в руках было нечто вроде оправы очков без стекол.

«Пока что ты еще многого не понимаешь, — сказал Апиптикс. — Условия отличаются от тех, к которым ты привык на Земле».

Берк подумал: «Хорошо, что на Земле не такие условия!»

Апиптикс продолжал: «Здесь, на Иксаксе, живут два племени, таупту и читумихи. Они отличаются: таупту сознают присутствие нопалов, читумихи — нет».

«Нопалов? Кто такие нопалы?»

«Сейчас узнáешь. Но прежде всего я хотел бы провести эксперимент, чтобы проверить то, что можно назвать твоей «псионной чувствительностью», — Апиптикс продемонстрировал очки без стекол. — Этот прибор изготовлен из чужеродного, неизвестного тебе материала. Предлагаю тебе взглянуть на мир через эти очки».

Испытывая отвращение ко всему, что исходило от таупту, Берк отшатнулся: «Нет!»

Апиптикс протягивал ему очки. Казалось, его серую физиономию исказила усмешка — хотя ни одна мышца на ней не шевелилась: «Я вынужден настаивать».

С трудом сдерживая ярость, Берк выхватил очки из жилистой руки и надел их на глаза.

Он не заметил никаких видимых изменений, никакого оптического эффекта.

«Взгляни на читумихов, — сказал Апиптикс. — Линзы этих очков — скажем так — дополняют твое восприятие новым измерением».

Берк посмотрел на читумихов — и замер, наклонив голову вперед. На какое-то мгновение он увидел — что? Что это могло быть? Он не мог вспомнить. Берк продолжал смотреть, но линзы затуманивали зрение. Фигуры читумихов колебались, словно по ним пробегали волны. Поперек плеч и на голове каждого из них пролегло расплывчатое темное пятно, нечто вроде огромной гусеницы. Странно! Берк взглянул на Пттду-Апиптикса — и удивленно моргнул. Перед ним снова было расплывчатое пятно — или это было что-то другое? Чтó это было? Нечто невообразимое! Оно висело над головой Апиптикса — нечто сложно устроенное, не поддающееся определению, нечто пугающее, угрожающее. Берк слышал странные звуки, гортанное скрежещущее рычание: «Гхырр! Гхырр!» Откуда доносился этот звук? Берк сорвал с себя очки, дико озираясь по сторонам. Звуки исчезли.

Апиптикс разразился щелчками и жужжанием; коробка-переводчик произнесла: «Чтó ты видел?»

Берк пытался как можно точнее вспомнить то, что он увидел. «Ничего, что я мог бы выразить словами», — сказал он наконец — и при этом перестал думать о чем-либо вообще. Странно... Некоторое время он стоял, полностью ошеломленный, не понимая, чтó с ним происходило. Наконец он вспомнил, что находился не на Земле...

Берк спросил: «Чтó я должен был увидеть?»

Ответ ксаксана заглушил отрывистый, трепещущий стрекот, полный невыносимой боли. Берк схватился за голову — он шатался, как пьяный, едва держась на ногах и чувствуя сильнейшее головокружение. Читумихи тоже поддались влиянию ужасного вопля — они пригнулись, двое опустились на колени.

«Что вы делаете? — хрипло закричал Берк. — Зачем меня сюда привели?» Он не мог заставить себя взглянуть на аппаратуру в другом конце помещения.

«Это совершенно необходимо — причина очевидна. Пойдем, ты увидишь».

«Нет!» — Берк бросился к двери. Его поймали и удерживали. «Я больше не хочу ничего видеть!» — кричал Берк.

«Ты должен увидеть».

Ксаксаны развернули Берка и повели его, сопротивляющегося изо всех сил, в другой конец помещения. Ему пришлось, волей-неволей, взглянуть на механизм. На металлической решетке, лицом вниз, с растянутыми в стороны конечностями, лежал ксаксан. Его голову стягивали два обруча сложной конструкции; тугие металлические хомуты удерживали его руки, ноги и торс. Над его головой и плечами висела — практически парила в воздухе — прозрачная пленка, тонкая, как дуновение тумана. К величайшему изумлению Берка, жертва не была читумихом. На прикованном к решетке существе была одежда таупту; рядом, на столе, лежал шлем, похожий на шлем Апиптикса, с четырьмя шипами на гребне. Фантастический парадокс! Берк ошеломленно наблюдал за процессом наказания, пытки, демонстрации — что бы это ни было.

Двое таупту подошли к решетке. У них на руках были белые перчатки. Они принялись разминать и растягивать ткань, окружавшую голову жертвы. Конечности истязуемого судорожно подергивались. От обручей на его голове внезапно стал исходить беззвучно вибрирующий голубой свет — разряд какой-то энергии. Жертва стрекотала; у Берка снова закружилась голова, он напрягся, пытаясь вырваться из хватки охранников-ксаксанов. Опять промелькнул голубой разряд, опять конечности прикованного стали инстинктивно дергаться, как ноги лягушки, стимулируемой электричеством. Читумихи, стоявшие вдоль стены, жалобно пощелкивали; таупту стояли неподвижно — суровые, безжалостные.

Палачи разминали, терли, растягивали прозрачную ткань. Еще одна вспышка голубого света — еще один приступ отчаянного верещания; таупту неподвижно расслабился на решетке. Палач удалил прозрачный мешок и осторожно унес его. Двое других таупту отстегнули хомуты и бесцеремонно уложили потерявшего сознание узника на пол. После этого они схватили одного из читумихов и бросили его на решетку. Его руки и ноги зажали в хомуты — растянувшись плашмя, читумих пускал пену изо рта и в ужасе пытался вырваться из пут. Принесли невесомо плывущую в воздухе прозрачную ткань и облачили в нее голову и плечи читумиха.

Пытка возобновилась... Через десять минут читумиха, с бессильно повисшей головой, отнесли в сторону и уложили у стены.

Апиптикс протянул дрожащему Берку очки: «Взгляни на очищенного читумиха. Что ты видишь?»

Берк взглянул: «Ничего. На нем ничего нет».

«А теперь посмотри сюда. Скорее!»

Берк повернул голову, чтобы взглянуть в зеркало. Что-то плотное и пышное вздымалось у него над головой. Огромные глаза выпучились рядом с шеей. В очках что-то мелькнуло, и видéние исчезло. Зеркало затуманилось. Берк сорвал очки. В чистом гладком зеркале отражалось только его посеревшее лицо. «Что это было? — прошептал Берк. — Я что-то видел...»

«Это был нопал, — сказал Апиптикс. — Ты застал его врасплох». Апиптикс взял очки. Двое таупту схватили Берка и понесли его, вырывающегося и брыкающегося, к металлической решетке. Обнажив его руки и ноги, таупту пристегнули его к прутьям. Краем глаза Берк успел заметить злобную, бесконечно ненавистную физиономию Пттду-Апиптикса, после чего волна невыносимой боли пронеслась по его позвоночнику.

Закусив губы, Берк пытался повернуть голову. Еще один взрыв голубого света, еще один спазм боли — Берку казалось, что палачи стучали молотками по его обнаженным нервам. Шейные мышцы растянулись, он уже не мог ничего слышать — не слышал даже свои собственные вопли.

Вспышки прекратились; остались только руки в белых перчатках, разминавшие пленку, и сосущее жгучее ощущение — такое, словно затвердевший струп срывали с заживающей раны. Берк пытался биться головой о прутья решетки и стонал, мучимый агонией истязания на чужой, дьявольской, черной планете... Вспыхнул невыносимый голубой разряд; с Берка что-то стягивали, срывали, будто вытаскивая позвоночник из тела. Охваченный глубокой, безумной яростью, Берк потерял сознание.