Они вернулись на Землю в лишенном каких-либо удобств черном цилиндре, избитом и помятом на протяжении ста пятидесяти лет службы. Пттду-Апиптикс отказался указать принципы устройства двигателей космического корабля ксаксанов, лишь расплывчато намекнув на антигравитацию. Берк вспомнил о диске из антигравитационного металла, который — уже так давно! — заманил его в дом Сэма Гиббонса в Бьюэлтоне, штат Виргиния. Он пытался направить разговор с Апиптиксом в общее русло обсуждения антигравитации, но безуспешно. По сути дела, ксаксан становился настолько немногословен, когда разговор касался этой темы, что у Берка возникло подозрение: может ли быть, что ксаксаны — так же, как люди — не понимали природу антигравитации? Берк затрагивал другие вопросы, пытаясь определить масштабы познаний ксаксанов, но в большинстве случаев Пттду-Апиптикс отказывался удовлетворить его любопытство. «Скрытная, замкнутая раса, лишенная чувства юмора!» — подумал Берк, но тут же напомнил себе о покрытом развалинами Иксаксе, пережившем столетие безжалостной войны; ситуация на планете ксаксанов не располагала к жизнерадостному добродушию. Берк горестно задумался о судьбе Земли.

Дни проходили один за другим, и наконец они приблизились к Солнечной системе. Берк не мог любоваться космическими просторами: во всем корабле ксаксанов единственный иллюминатор находился в рубке управления, недоступной Берку. Однажды, когда Берк сидел, размышляя о возможностях денопализации Земли, Апиптикс приблизился и бесцеремонным жестом дал понять, что наступал момент высадки. Он отвел Берка на корму, к челноку — такому же помятому и ржавому, как большой цилиндрический звездолет. Берк поразился тому, что в трюме челнока, закрепленный зажимами, стоял его автомобиль.

«Мы просматривали ваши телевизионные передачи, — пояснил Апиптикс, — и знаем, что автомобиль, оставленный без присмотра, мог бы привлечь нежелательное внимание к нашим намерениям».

«Как насчет убитого вами Сэма Гиббонса? — язвительно спросил Берк. — По-вашему, убийство не привлечет внимания?»

«Мы удалили тело. Никто не знает, где он — никто не уверен в том, что он умер».

Берк фыркнул: «Он исчез одновременно со мной. Персонал моего управления знает, что он мне звонил по телефону. Придется очень многое объяснять, если кто-нибудь захочет разобраться, что к чему».

«Тебе придется проявить изобретательность. Рекомендую по возможности избегать общения с твоими сотрудниками. Теперь ты — таупту среди читумихов. Они не будут испытывать к тебе никакого сочувствия, никакого сострадания».

Берк сомневался в том, что коробка-переводчик могла передать саркастический оттенок фразы, готовой сорваться с его языка — и промолчал.

Цилиндр опустился на безлюдную грунтовую сельскую дорогу. Берк вышел из челнока и потянулся, разминая руки. Воздух казался чудесным и сладостным — воздух Земли!

Небо еще не совсем потемнело — судя по всему, было около девяти часов вечера. Кузнечики стрекотали в ежевичных кустах, густыми порослями окаймлявших дорогу с обеих сторон; где-то на ближайшей ферме лаяла собака.

Апиптикс дал Берку последние инструкции. Здесь, под открытым небом, его безразличный голос приобрел приглушенный, заговорщический оттенок — в гулких коридорах космического корабля он звучал совсем по-другому: «В твоем автомобиле — сто килограммов золота. Этот металл тебе надлежит преобразовать в законную валюту». Ксаксан постучал пальцем по пергаментному чемоданчику, который Берк держал в руке: «Ты должен как можно скорее изготовить денопализатор. Не забывай, что очень скоро — через неделю или две — нопал снова поселится у тебя в мозгу. Ты должен приготовиться к повторной очистке. Это устройство, — Апиптикс передал Берку небольшой черный футляр, — передает сигналы, позволяющие мне установить твое местонахождение. Если тебе потребуются помощь или больше золота, сломай печать и нажми эту кнопку. Таким образом ты сможешь со мной связаться». Без дальнейших церемоний Апиптикс повернулся и зашел в темный цилиндр. Челнок поднялся в воздух и скрылся в небе.

Берк остался один. Привычная, старая добрая Земля! Никогда раньше он не понимал, как он любил родную планету! Что, если бы он вынужден был провести остаток своих дней на Иксаксе? От одной мысли об этом холодела кровь. Тем не менее — он поморщился — именно он должен был устроить на Земле кровавую баню... Если он не найдет более эффективный способ уничтожения нопалов.

На боковой подъездной дороге, по-видимому ведущей к ближайшему хозяйству, появился подпрыгивающий огонек фонарика. Фермер, встревоженный собакой, решил проверить, что происходит. Берк забрался в автомобиль, но фонарик уже светил ему в лицо.

«Вы что тут делаете?» — спросил ворчливый голос. Берк плохо различал фермера в темноте, но чувствовал, что у того был с собой дробовик. «Что вам тут понадобилось?» — повторил недружелюбный голос. Бледно светящийся нопал, оседлавший голову и плечи фермера, возмущенно вздыбился и взъерошился.

Берк объяснил, что остановился, чтобы справить нужду. В сложившихся обстоятельствах никакой другой ответ не казался подходящим.

Фермер не сделал никаких замечаний по этому поводу, посветил фонариком на дорогу и снова направил его в лицо Берку: «Советую вам убраться подобру-поздорову. Что-то подсказывает мне, что вы задумали недоброе, и чем дольше я на вас смотрю, тем больше мне не терпится разрядить двустволку двенадцатого калибра».

Берк не видел причин для возражений. Он завел двигатель и уехал прежде, чем нопал заставил фермера осуществить угрозу. Зловещий свет фонарика постепенно удалялся и пропал в зеркале заднего вида. «Вот так приветствуют мое возвращение земные читумихи...» — мрачно подумал Берк. Хорошо, что дело обошлось одной угрозой.

Грунтовая дорога соединилась с асфальтированной. В баке оставалось мало бензина, и в первом же поселке, километрах в пяти дальше по дороге, Берк подъехал к заправочной станции. Из-под навеса для замены моторного масла вышел коренастый молодой человек с загорелым лицом и выжженными солнцем светлыми волосами. Щетина его нопала искрилась, как дифракционная решетка придорожных отражателей под лучами автомобильных фар; выпученные совиные глаза паразита уставились на Берка. Берк заметил, как вздыбилась грива нопала; работник бензоколонки сразу остановился, профессиональная улыбка сразу сползла с его лица. «Слушаю вас!» — неприязненно обронил он.

«Будьте добры, заправьте бензобак», — сказал Берк.

Ворча себе под нос, молодой человек направился к насосу. Как только бак наполнился, он взял у Берка деньги, отводя глаза, и даже не подумал проверить уровень моторного масла или помыть ветровое стекло. Он принес сдачу, просунул ее в открытое окно и пробормотал: «Всего хорошего».

Берк спросил, как можно было быстрее всего доехать до Вашингтона. «По шоссе!» — заправщик ткнул в сторону большим пальцем и раздраженно удалился.

Поворачивая на шоссе, Берк печально усмехнулся. «На Нопалгарте таупту чувствует себя, как сосулька в адском пламени», — подумал он.

Мимо с грохотом пронесся большой дизельный грузовик с прицепом. Берка внезапно охватила тревога: водитель грузовика и его нопал оба вглядывались вперед, на залитую светом фар дорогу. Насколько сильное влияние оказывал нопал? Достаточно было немного повернуть руль неожиданным движением рук... Берк ехал, пригнувшись и обливаясь холодным пóтом при виде каждой пары встречных фар.

Ему удалось доехать до окраины Арлингтона, где он жил в скромной квартире, без дальнейших происшествий. Бурчание в желудке напомнило ему о том, что он ничего не ел уже больше восьми часов, а перед этим подкрепился только миской ксаксанской каши. Берк затормозил и остановился перед ярко освещенными окнами придорожного ресторана, торговавшего сэндвичами и газировкой. Он неуверенно заглянул внутрь, не выходя из машины. Группа подростков расселась на скамьях между перегородками из сучковатых сосновых досок; два молодых работника в калифорнийских джинсах сгорбились за стойкой, уплетая гамбургеры. На первый взгляд, каждый из посетителей спокойно занимался своими делами, но все нопалы в заведении нервно заискрились и поглядывали в окна на Берка. Берк колебался. Наконец, охваченный приступом упрямства, он запарковал машину, зашел в кафе и присел на табурет у конца стойки.

Хозяин заведения приблизился, вытирая руки о передник — высокий человек с грязновато-желтоватым лицом, напоминавшим оттенком старый теннисный мяч. Над его белым поварским колпаком возвышался великолепный плюмаж полутораметровой щетины, блестящей и густой. По обеим сторонам головы владельца кафе таращились глаза, каждый размером с грейпфрут; Берк еще не видел такого большого, пышного нопала.

Берк заказал пару гамбургеров как можно более спокойным, умиротворяющим тоном. Хозяин кафе уже собрался было направиться на кухню, но остановился и обернулся, искоса глядя на Берка: «С тобой что-то не так, приятель? Ты пьян? Ты как-то странно себя ведешь».

«Нет-нет, — вежливо отозвался Берк. — Я не прикасался к выпивке уже несколько недель».

«Значит, накурился чем-нибудь?»

«Нет, — Берк нервно усмехнулся. — Я просто проголодался».

Владелец кафе медленно отвернулся: «Мне не нужны тут всякие проходимцы. У меня достаточно забот, мне еще глупых шуток не хватало!»

Берк придержал язык. Хозяин заведения раздраженно шлепнул парой котлет по раскаленной решетке и стоял, глядя на Берка через плечо. Его нопал тоже повернулся, чтобы продолжать напряженное наблюдение за незараженным посетителем.

Берк отвернулся — и встретился взглядом со множеством выпученных глаз нопалов, наблюдавших за ним из кабинок, разделенных сосновыми перегородками. Берк взглянул наверх: три или четыре нопала парили в воздухе у него над головой, невесомые, как одуванчиковый пух. Всюду были нопалы — большие и небольшие, розовые и бледно-зеленые — нопалы сновали, как стайки рыб, один за другим — вереницы нопалов, удалявшиеся в бесконечную перспективу за стенами помещения... Входная дверь распахнулась; в кафе завалились и расселись на табуретах рядом с Берком четыре коренастых парня. Из их разговора Берк понял, что они кружили по городу на машине в надежде подобрать каких-нибудь девиц, но до сих пор не преуспели в этом занятии. Берк сидел молча и неподвижно — нопалы летали тошнотворно близко, перед самым лицом. Один чуть не прикоснулся к нему — Берк слегка отшатнулся. Тут же, как по сигналу, сидевший рядом парень повернулся к нему и холодно взглянул ему в глаза: «Тебе что-то не нравится, приятель?»

«Все в порядке», — вежливо отозвался Берк.

«Забавляешься, любишь поиздеваться?»

Хозяин заведения навис над стойкой: «Что тут у вас?»

«Этот тип над нами насмехается», — пояснил парень, перебивая пытавшегося что-то сказать Берка.

Сантиметрах в тридцати от головы Берка покачивались в воздухе выпученные глаза нопала. Остальные нопалы, находившиеся в помещении, напряженно следили за происходящим. Берк чувствовал себя одиноким, всеми покинутым. «Прошу прощения, — сдержанно сказал он. — Я никого не хотел обидеть».

«Давай-ка выйдем, разберемся. Буду рад тебе помочь, приятель».

«Нет, спасибо».

«Боишься, что не поздоровится?»

«Боюсь».

Парень презрительно фыркнул и отвернулся.

Берк съел гамбургеры, бесцеремонно продвинутые по стойке хозяином заведения, заплатил и направился к выходу. Четыре парня последовали за ним. Тот, что приставал к нему раньше, похлопал его по плечу: «Послушай, приятель! Не в обиду будь сказано, но мне не нравится твоя рожа».

«Мне она тоже не нравится, — ответил Берк, — но другой нет, что поделаешь».

«Ты за словом в карман не лезешь, умник, тебе надо бы выступать по телевидению. Там любят таких нахалов».

Берк промолчал и попытался уйти. Оскорбленный парень выскочил вперед и преградил ему путь: «Так вот, насчет твоей хамской рожи — так как она не нравится ни мне, ни тебе, почему бы ее не поправить самую малость?» Он замахнулся кулаком; Берк пригнулся. Другой парень толкнул его сзади; Берк пошатнулся, и тут же получил кулаком по голове. Берк упал на гравийное покрытие стоянки; четыре парня принялись его пинать. «Вот мы тебе покажем, сукин сын! — цедили они сквозь зубы. — Проучим как следует!»

Выбежал хозяин ресторана: «Ну-ка прекратите! Слышите? Хватит! Делайте, что хотите, но только не у меня на пороге!» Он обратился к Берку: «Вставай и убирайся, чтоб я тебя больше не видел! Заруби это себе на носу — тебе же лучше будет!»

Прихрамывая, Берк добрался до машины и залез в нее. Пять людей, собравшихся перед входом в ресторан, смотрели ему вслед. Он завел двигатель и медленно поехал домой; у него все болело от синяков и ушибов. «Хорошо меня поздравили с прибытием!» — горестно думал он, насмехаясь над своей жалостью к себе.

Оставив машину у обочины, он поднялся, спотыкаясь, по лестнице, отрыл дверь и устало зашел внутрь, прихрамывая от боли.

Задержавшись посреди комнаты, он посмотрел вокруг — на удобную старую мебель, на книги и сувениры, на привычные, часто ненужные вещи. Каким дорогим и знакомым всё это было — и каким далеким и чужим стало теперь. Возникало впечатление, будто он вернулся в детскую комнату после того, как прошли долгие годы... В коридоре послышались шаги. Шаги остановились напротив его двери; кто-то робко постучал. Берк раздраженно поморщился. Скорее всего, это была домохозяйка, госпожа Макриди, всегда исключительно вежливая, но иногда слишком разговорчивая. Усталый, избитый, подавленный и грязный, Берк не был расположен заниматься пустыми разговорами.

Стук повторился — на этот раз настойчивее. Берк не мог его игнорировать — хозяйка знала, что он дома. Проковыляв к двери, он распахнул ее.

В коридоре стояла госпожа Макриди. Она жила в одной из квартир на первом этаже — хрупкая, беспокойная и энергичная особа лет шестидесяти, с аккуратно причесанными седыми волосами и деликатными чертами свежего, цветущего лица — последним обстоятельством, по ее словам, она была обязана исключительно мылу «Кастилия»; других моющих средств и кремов она не признавала. Госпожа Макриди держалась прямо, говорила отчетливо и выражалась недвусмысленно; Берк всегда считал ее очаровательным пережитком эдвардианской эпохи. Нопал, сидевший у нее на плечах, казался непропорционально огромным. Надменный и дерзкий гребень его щетины не уступал высотой самой госпоже Макриди. Грудь нопала была покрыта густым угольно-черным пухом, его ласты-присоски почти полностью окружали голову жертвы. Берк одновременно испугался и поразился: как могла такая маленькая женщина носить на себе такое чудовище?

Госпожу Макриди, в свою очередь, поразила потрепанная внешность Берка: «Господин Берк! Что с вами случилось? Кто-нибудь... — голос домохозяйки прервался, теперь она с трудом выдавливала одно слово за другим. — Какая-нибудь... неприятность?»

Берк попытался успокоить ее улыбкой: «Ничего страшного. Просто на меня напали хулиганы».

Госпожа Макриди уставилась Берку в лицо; огромные выпученные глаза нопала опустились ниже ее ушей и тоже уставились на Берка. На лице госпожи Макриди появилось раздраженно-презрительное выражение: «Вы, случайно, не выпили лишнего, господин Берк?»

Берк смущенно рассмеялся: «Нет, что вы, госпожа Макриди! Я не пьян и веду себя смирно».

Госпожа Макриди фыркнула: «Вам следовало бы оставить какое-нибудь сообщение или записку, господин Берк. Из вашего управления звонили уже несколько раз, и сюда приходили какие-то люди, спрашивали про вас: надо полагать, из полиции».

Берк объяснил, что обстоятельства, от него не зависящие, не позволили ему вернуться вовремя, но госпожа Макриди пропустила его слова мимо ушей. Теперь ее чрезвычайно беспокоили беспечность и безответственность жильца; она никогда не подумала бы, что господин Берк мог вести себя, как... как мужлан, в самом деле! «Мисс Хэйвен тоже звонила — почти каждый день. Ее ужасно беспокоило ваше отсутствие. Я обещала дать ей знать, как только вы вернетесь».

Сжимая зубы, Берк тихо застонал. Маргарет нельзя было вовлекать во всю эту историю — немыслимо! Он схватился за голову, пригладил растрепанные волосы; госпожа Макриди наблюдала за ним с подозрением и неодобрением.

«Вам нехорошо, господин Берк?» — спросила она, движимая на сочувствием, а многолетней автоматической привычкой проявлять сострадание, благодаря которой госпожа Макриди становилась неутомимой и безжалостной преследовательницей каждого, кто позволял себе жестоко обращаться с животным.

«Нет, госпожа Макриди, я в полном порядке. Пожалуйста, не звоните мисс Хэйвен».

Госпожа Макриди отказалась брать на себя такое обязательство: «Спокойной ночи, господин Берк!» Она чопорно промаршировала вниз по ступеням, взволнованная и возмущенная поведением господина Берка. Она всегда считала его таким приятным и порядочным человеком! Спустившись к себе, она тут же подошла к телефону и, выполняя обещание, позвонила Маргарет Хэйвен.

Берк приготовил себе коктейль и выпил его без всякого удовольствия, после чего принял горячий душ, осторожно побрился и, чувствуя себя слишком уставшим и жалким, чтобы беспокоиться о своих проблемах, забрался в постель и заснул.

Вскоре после рассвета он проснулся и лежал, прислушиваясь к утренним звукам — к жужжанию шин редких еще в это время дня автомобилей, к далекому звону будильника, тут же прихлопнутого чьей-то рукой, к чириканью воробьев. Всё вокруг было настолько нормально, что предстоящая война с нопалами казалась абсурдной, фантастической. Тем не менее, нопалы существовали. Он мог видеть в окно, как они проплывали мимо вместе с прохладным утренним ветерком, подобные гигантским комарам с выпученными глазищами. Какими бы фантастическими ни были нопалы, они стали частью действительности. По словам Пттду-Апиптикса, Берк мог рассчитывать не больше чем на две недели свободного существования. По истечении этого срока тот или иной нопал преодолел бы любое остаточное сопротивление, и Берк снова превратился бы в читумиха... Берк содрогнулся, приподнялся и сел на краю кровати. Ему надлежало стать таким же бесчувственным и жестоким, как ксаксаны; он готов был сделать что угодно, лишь бы не заразиться опять; он не пожалеет никого, даже... Прозвучал дверной звонок. Прихрамывая, Берк подбежал к двери и слегка приоткрыл ее — его страшила неизбежность того, что он ожидал увидеть.

Лицом к лицу к нему стояла Маргарет Хэйвен. Берк не мог оторвать глаз от нопала, прилипшего к ее голове. «Пол! — хрипловато спросила она. — Что с тобой? Где ты был?»

Берк взял ее за руку и потянул за собой в квартиру. Он почувствовал, как ее пальцы напряглись, стали жесткими — у него словно чугунная гиря опустилась на сердце. «Завари кофе, — в отчаянии сказал он. — Я пойду оденусь».

Из спальни он услышал, как она громко заметила: «Ты выглядишь так, словно очнулся после запоя».

«Ничего подобного! — отозвался он. — Но мне пришлось пережить... скажем так, достопримечательные приключения».

Он присоединился к ней через несколько минут. Маргарет, высокая и длинноногая, отличалась очаровательной юношеской порывистостью движений. В толпе Маргарет не выделялась, но, глядя на нее теперь, Берк подумал, что никогда не видел никого привлекательнее. У нее были темные непослушные волосы, широкий рот с кельтскими приподнятыми уголками рта, нос ее чуть кривился после дорожной аварии, в которую она попала в детстве — но в целом и в общем у нее было поразительно живое и выразительное лицо: на нем любая эмоция отражалась, как солнечный свет в чистом зеркале. Ей было двадцать четыре года, она работала в каком-то малоизвестном отделе министерства внутренних дел. Берк знал, что она лишена всякого притворства и задних мыслей, как невинный котенок.

Маргарет наблюдала за ним, недоуменно нахмурившись. Берк понял, что она ожидает какого-то объяснения его длительного отсутствия, но никак не мог придумать правдоподобную ложь. При всей ее непосредственности Маргарет мгновенно угадывала притворство в других. Поэтому Берк стоял посреди гостиной, прихлебывая кофе и стараясь не встречаться с Маргарет глазами.

Наконец, набравшись храбрости, он сказал: «Меня не было почти целый месяц, но я не могу тебе сказать, чтó со мной случилось».

«Не можешь или не хочешь?»

«И то, и другое. Есть вещи, которые я вынужден хранить в тайне».

«Правительственные дела?»

«Нет».

«Если нет — у тебя какие-нибудь неприятности?»

«О да, неприятности! Но не те, о которых ты думаешь».

«Я не думала ни о каких конкретных неприятностях».

Берк раздраженно бросился в кресло: «Я не изменял тебе с другой женщиной и не занимался контрабандой наркотиков».

Маргарет пожала плечами и села на диван напротив, изучая его ясным, трезвым взглядом: «Ты изменился. Я не совсем понимаю, как и в чем — или почему — но ты изменился».

«Да. Я изменился».

Они сидели и молча пили кофе. Через некоторое время Маргарет спросила: «Что ты намерен делать?»

«Я не вернусь на работу, — ответил Берк. — Сегодня же подам заявление об увольнении — если меня еще не уволили... В связи с чем мне приходит в голову...» Он внезапно замолчал. Он хотел было уже сказать, что в багажнике его автомобиля лежат сто килограммов золота, стоимостью примерно сто тысяч долларов — Берк надеялся, что золото еще никто не похитил.

«Хотела бы я знать, что с тобой стряслось», — заметила Маргарет. Она говорила спокойно, но ее пальцы дрожали — Берк знал, что она вот-вот расплачется. Ее нопал безмятежно наблюдал за происходящим, не выказывая никаких признаков возбуждения; только его щетина медленно пульсировала. «Почему-то всё сразу изменилось, — продолжала Маргарет, — и я не знаю, почему. Я в замешательстве».

Берк глубоко вздохнул. Схватившись за ручки кресла, он встал и подошел к ней. Их глаза встретились: «Ты хочешь знать, почему я не могу тебе рассказать, где я был?»

«Хочу».

«Потому что ты мне не поверишь, — медленно произнес он. — Ты подумаешь, что я спятил, и вызовешь санитаров из сумасшедшего дома. А я не хочу кончить свои дни в психушке».

Маргарет отреагировала не сразу. Она посмотрела в сторону, и Берк угадал по выражению ее лица, что ее действительно испугала мысль о возможном сумасшествии Берка. Каким-то парадоксальным образом эта мысль обнадежила ее: Пол Берк перестал быть загадочным, скрытным, угрюмым, противным. Она снова взглянула на него с надеждой.

«Как ты себя чувствуешь?» — робко спросила она.

Берк взял ее за руку: «Я прекрасно себя чувствую и в своем уме. Мне поручили новую работу. Это невероятно важное задание — и мы больше не сможем встречаться».

Она вырвала руку у него из пальцев. В ее глазах сверкнуло неприкрытое отвращение, подобное ненависти, горевшей в глазах-полушариях ее нопала. «Хорошо! — глухо сказала она. — Очень рада, что ты так считаешь — потому что я тоже так считаю».

Она встала, повернулась и выбежала из квартиры.

Берк задумчиво допил кофе, подошел к телефону и позвонил Тарберту. Ему сообщили, что доктор Ральф Тарберт уже уехал в вашингтонское управление.

Берк налил себе еще чашку кофе и через полчаса позвонил в рабочий кабинет Тарберта.

Через десять секунд после того, как он назвал себя секретарше, в трубке прозвучал голос Тарберта: «Где тебя черти носили?»

«Это долгая и неприятная история. Ты занят?»

«Не слишком. Почему ты спрашиваешь?»

Изменился ли тон голоса Тарберта? Мог ли его нопал почуять таупту на расстоянии двадцати километров? Берк ни в чем не был уверен, он становился слишком пугливым и уже не доверял собственному суждению. «Мне нужно с тобой поговорить. Гарантирую, что ты заинтересуешься».

«Хорошо, — сказал Тарберт. — Ты приедешь в управление?»

«Я предпочел бы поговорить у себя в квартире — по нескольким весьма основательным причинам». Про себя Берк прибавил: «Главным образом потому, что я не смею выйти из квартиры».

«Хмм! — беззаботно откликнулся Тарберт. — Всё это звучит таинственно, даже зловеще».

«Я должен сообщить тебе зловещую тайну».

На другом конце провода наступило молчание. Наконец Тарберт осторожно заметил: «Следует ли допустить, что ты был болен? Или травмирован?»

«Почему ты делаешь такое допущение?»

«Твой голос звучит как-то странно».

«Даже по телефону? Вот как. Что ж, я действительно стал странным человеком. Единственным в своем роде, по сути дела. Я все объясню, когда мы увидимся».

«Приеду немедленно».

Берк откинулся на спинку кресла, ощущая облегчение и в то же время беспокойство. Подобно любому другому на Нопалгарте, Тарберт мог возненавидеть его с такой силой, что отказался бы ему помогать. Возникала деликатная ситуация, требовавшая исключительной предусмотрительности. В какой степени он мог довериться Тарберту? В какой степени Тарберт сможет поверить тому, что услышит? Берк уже несколько часов размышлял над этим, но все еще не принял никакого определенного решения.

Он молча сидел и смотрел в окно. По тротуарам шагали мужчины и женщины: читумихи, не замечавшие своих довольных и спокойных паразитов. Берку казалось, что нопал каждого прохожего оборачивался к нему, вглядываясь в окно его квартиры — хотя, может быть, это была игра воображения. Берк все еще не знал наверняка, выполняли ли полушария нопалов, каждое величиной с дверную ручку, функции органов зрения. Он обозревал небо: невесомые твари были повсюду, кружились тоскливыми стаями над толпами людей, завидуя своим более удачливым сородичам. Психически сосредоточившись, Берк замечал и многих других — невероятное множество нопалов, причем некоторые кружили непосредственно вокруг него, хищно выпучив голодные глаза. Сколько их было в гостиной? Берк посмотрел по сторонам: два, три... нет, четыре! Берк поднялся на ноги, подошел к лежавшему на столе чемоданчику, открыл его, вынул невесомый прозрачный мешок из псионного материала мертвого нопала. Раскрыв мешок, он подождал удобного момента и набросился на проплывавшего мимо нопала. Нопал ускользнул. Берк попробовал еще раз — и снова нопал успел отскочить в сторону. Они двигались слишком быстро, уклончивые и скользкие, как шарики ртути. И даже если бы ему удалось поймать и раздавить нопала, что тогда? Одним нопалом стало бы меньше среди миллиардов паразитов, заразивших планету. Охотиться за ними таким образом было таким же пустым занятием, как давить одного за другим отдельных муравьев.

Прозвучал дверной звонок; Берк подошел к двери и осторожно открыл ее. В коридоре стоял Ральф Тарберт в элегантном блестящем сером костюме и в белой рубашке с черным в крапинку галстуке. Случайный наблюдатель никогда бы не распознал в нем физика и математика. Его можно было принять за бульварного щеголя, за театрального критика, за архитектора-авангардиста, за успешного гинеколога; но о том, что Тарберт был одним из самых выдающихся ученых своего времени, догадаться было практически невозможно. Нопала на голове Тарберта нельзя было назвать выдающимся — он ни в коей мере не был так великолепен, как паразит госпожи Макриди. По-видимому, внешность и процветание нопала не зависели от умственных способностей его жертвы. Но глаза-полушария этого паразита смотрели на Берка так же злобно, как глаза любого другого нопала.

«Привет, Ральф! — сдержанно, но дружелюбно поздоровался Берк. — Заходи».

Тарберт осторожно вошел в гостиную. Щетина нопала у него на плечах резко вздыбилась и возмущенно заискрилась.

«Кофе?» — предложил Берк.

«Нет, спасибо, — Тарберт с любопытством посмотрел по сторонам. — Хотя, пожалуй, я не прочь выпить кофе. Черного — ты, наверное, помнишь».

Берк налил Тарберту чашку кофе и снова наполнил свою: «Садись. Это долгий разговор». Тарберт уселся в кресло, а Берк занял место на диване.

«Прежде всего, — сказал Берк, — я знаю, что ты уже сделал вывод. Ты заключил, что я пережил какие-то крупные неприятности, травмировавшие и полностью изменившие мою личность».

«Я заметил изменения», — признал Тарберт.

«Изменения к худшему, надо полагать?»

«Если ты настаиваешь... да, к худшему, — вежливо отозвался Тарберт. — Хотя я не могу точно определить характер изменений».

«Тем не менее, теперь я тебе решительно неприятен. Ты спрашиваешь себя: почему? Ведь мы давно были друзьями».

Тарберт задумчиво улыбнулся: «Как ты можешь быть так в этом уверен?»

«Это аспект сложившейся ситуации — один из важнейших аспектов. Я упоминаю о нем, чтобы ты мог с самого начала не обращать особого внимания на это инстинктивное изменение отношения ко мне и, может быть, полностью игнорировать его».

«Понятно, — сказал Тарберт. — Продолжай».

«Через некоторое время я всё объясню к твоему полному удовлетворению. Но прежде всего я вынужден воззвать ко всей твоей профессиональной объективности, чтобы ты забыл о странной новой неприязни, которую ты ко мне испытываешь. Она несомненно существует — этот факт невозможно отрицать — но уверяю тебя: эта неприязнь носит искусственный характер, она внушена посторонним влиянием».

«Очень хорошо, — отозвался Тарберт. — Постараюсь сдерживать свои эмоции. Продолжай. Я слушаю — внимательно слушаю».

Берк поколебался, тщательно выбирая слова: «В самом широком смысле моя история заключается в следующем. Я случайно обнаружил совершенно неизведанную область знаний — и для того, чтобы ее изучить, мне нужна твоя помощь. Мне мешает аура, вызывающая невольную ненависть у всех, кто меня окружает. Вчера вечером на меня напали на улице незнакомцы; я не смею показываться на людях».

«Область знаний, о которой ты упомянул... — осторожно произнес Тарберт. — Она отличается психическими свойствами?»

«В какой-то мере. Хотя я предпочел бы не применять этот термин, он влечет за собой слишком много метафизических ассоциаций. Я не имею ни малейшего представления о том, какого рода терминологию следует применять в данном случае. Но лучше говорить о «псионных» явлениях». Заметив тщательную собранность и сдержанность Тарберта, Берк сказал: «Я не позвал тебя сюда, чтобы обсуждать абстрактные теории. То, о чем я говорю, носит не более «психический» характер, чем электричество. Мы не видим псионную материю, но можем наблюдать за ее воздействием, за последствиями ее существования. Неприязнь, которую ты ко мне испытываешь — одно из таких последствий».

«Я больше не испытываю такую неприязнь, — размышлял вслух Тарберт, — с тех пор, как попытался подавить ее в себе... Я замечаю физическое недомогание, нечто вроде легкой головной боли, с примесью тошноты».

«Не игнорируй эти ощущения полностью, потому что внешнее воздействие не исчезло, — сказал Берк. — Тебе нужно сохранять бдительность».

«Хорошо, — согласился Тарберт. — Я начеку».

«Источник явлений, о которых пойдет речь... — Берк искал подходящее слово, — сила, воздействия которой мне удалось временно избежать. В данный момент источник этой силы рассматривает меня как угрозу. Эта сила оказывает влияние на твой ум, надеясь убедить тебя отказать мне в помощи. Я не знаю, какое давление она оказывает и каким образом, потому что не знаю, в какой степени эта сила разумна. Но она достаточно сознательна, чтобы понимать исходящую от меня угрозу ее существованию».

Тарберт кивнул: «Да. Я чувствую это давление. Я ощущаю побуждение — странное дело! — побуждение тебя убить». Физик улыбнулся: «На эмоциональном, но не рациональном уровне, к счастью. Да, я заинтригован, должен признаться... Никогда не подозревал, что такие вещи возможны».

Берк горестно рассмеялся: «Подожди, ты еще не то услышишь! Заинтригован — не то слово. Ты будешь изумлен».

«Источник этого давления — человеческого происхождения?»

«Нет».

Тарберт встал с кресла и устроился поудобнее на диване, рядом с Берком. Его нопал трепыхался, корчился, пучил глаза. Тарберт покосился на Берка и поднял тонкие белые брови: «Ты отодвинулся от меня. Ты ощущаешь такую же неприязнь ко мне, как я — к тебе?»

«Нет, это совсем не так. Взгляни на стол: видишь на нем сложенный пополам кусок пленки?»

«Где?»

«Прямо перед тобой, на столе».

Тарберт прищурился: «Кажется, я что-то вижу. Не уверен. Что-то расплывчатое, едва заметное. У меня почему-то возникает нервная дрожь — так, словно кто-то скрипит ногтями по стеклу».

«Это должно придавать тебе уверенность, — сказал Берк. — Если кусок прозрачной ткани вызывает у тебя эмоцию, сходную с той, которую у тебя вызываю я, ты должен понимать, что эта эмоция не имеет рационального основания».

«Я это понимаю, — отозвался Тарберт. — Теперь, когда я это понимаю, я могу контролировать инстинктивное ощущение». Какая-то часть напускной светской учтивости Тарберта улетучилась — под ней обнажилась серьезная, аналитически мыслящая личность, которую он предпочитал скрывать. «А теперь у меня в ушах какой-то странный звук: «гхрр, гхрр, гхрр». Словно заело сцепление зубчатых колес — или кто-то прокашливается... Странно. Нет, это больше похоже на «гхырр, гхырр». Гортанное «гхырр». Это телепатическое восприятие? И что такое «гхырр»?»

Берк покачал головой: «Не имею представления. Я слышал такие же звуки».

Тарберт уставился в пространство, потом закрыл глаза: «Я замечаю причудливые трепещущие формы — необычные, довольно-таки отвратительные. Не могу их четко различить...» Он открыл глаза, растер лоб ладонью: «Странно... Ты так же воспринимаешь этих... призраков?»

«Нет, — ответил Берк. — Я просто вижу их такими, какие они есть».

«Неужели? — Тарберт удивленно взглянул Берку в глаза. — Потрясающе! Рассказывай дальше».

«Я хочу изготовить довольно-таки большой аппарат. Мне потребуется изолированное помещение, защищенное от незваных посетителей. Месяц тому назад я мог бы выбрать любую из десятка лабораторий; но теперь никто со мной не станет сотрудничать. Прежде всего, я уволен из УПИП. Во-вторых, каждый человек на Земле теперь ненавидит меня от всей души».

«Каждый человек на Земле, — задумчиво повторил Тарберт. — Означает ли это, что кто-то не на Земле не испытывает к тебе такую ненависть?»

«В какой-то мере это так и есть. Примерно через неделю ты будешь знать об этом столько же, сколько знаю я, и тогда у тебя будет выбор — так же, как у меня — продолжать работу в этом направлении или отказаться».

«Хорошо! — согласился Тарберт. — Я могу подыскать тебе мастерскую. По сути дела, сразу приходит в голову компания «Электродайн энджиниринг». Они закрылись, пустует целое предприятие. Ты, наверное, знаком с Клайдом Джеффри?»

«Конечно, знаком».

«Я с ним поговорю. Уверен, что он позволит тебе пользоваться их помещениями, сколько угодно».

«Прекрасно. Ты можешь ему позвонить сегодня же?»

«Могу позвонить ему сию минуту».

«Вот телефон».

Тарберт позвонил и сразу же заручился неофициальным разрешением на использование Берком помещений и оборудования компании «Электродайн энджиниринг» на протяжении неопределенного срока.

Берк выписал Тарберту чек. «Это еще зачем?» — спросил физик.

«Это все, что осталось на моем банковском счету. Мне нужны будут материалы и другие запасы. За них придется платить».

«На двести двадцать долларов много не купишь».

«Деньги беспокоят меня меньше всего, — возразил Берк. — В багажнике моей машины — сто килограммов золота».

«Ну и ну! — воскликнул Тарберт. — Я впечатлен! Что ты хочешь изготовить в мастерской «Электродайна»? Машину, производящую еще больше золота?»

«Нет. Я намерен построить денопализатор». Произнося эти слова, Берк внимательно наблюдал за нопалом Тарберта. Понимали ли нопалы человеческую речь? Об этом трудно было судить. Щетинистая грива нопала искрилась и колыхалась, но это могло ничего не означать.

«Что такое денопализатор?»

«Скоро узнаешь?»

«Ладно, — сказал Тарберт. — Если это необходимо, я подожду».