Берка приказали отвезти в государственную лечебницу для сумасшедших преступников, где его заключили в небольшую палату с белыми стенами и бледно-голубым потолком. В зарешеченные стальными прутьями окна было вставлено закаленное бронированное стекло. Койку, закрепленную болтами в полу, снабдили коробчатым барьером, не позволявшим влезть под нее; в палате не было никаких предметов или материалов, позволявших повеситься — ни крюков, ни скоб, ни электрических осветительных приборов. Даже дверные петли были закруглены так, чтобы с них соскальзывали шнур или самодельная веревка.

Небольшая группа психиатров подвергла Берка длительному обследованию. С точки зрения Берка, это были вполне разумные, образованные люди, но они либо притворялись неспособными сосредоточиться, либо прибегали к уклончивому многословию — так, словно нащупывали дорогу в тумане помутнения рассудка, что могло быть вызвано как сложностью рассматриваемого случая, так и ошибочностью их исходных предпосылок. С точки зрения психиатров Берк был способен ясно и вежливо выражать свои мысли, хотя они не могли не испытывать отвращение к печально-презрительному выражению его лица, пока его подвергали различным проверкам с помощью таблиц, игр и рисунков, позволявших, по их мнению, точно измерить степень его помешательства.

В конце концов они не преуспели в своем начинании. Безумие Берка не демонстрировалось никакими объективными испытаниями. Тем не менее, психиатры согласовали заключения и выставили интуитивный диагноз: «экстремальная паранойя». Они назвали Берка «обманчиво рациональным пациентом, хитроумно скрывающим одержимость». В самом деле, его одержимость скрывалась настолько хитроумно, что только высококвалифицированные психопатологи — такие, как они — способны были ее распознать. Психиатры сообщили, что Берк апатичен, замкнут и мало интересуется чем-либо, кроме состояния и местонахождения своей жертвы, доктора Ральфа Тарберта, об организации встречи с которым он неоднократно просил; разумеется, его просьбы не были удовлетворены. Психиатрам требовалось дополнительное время для изучения состояния Берка — только после этого они могли бы представить в суд определенные рекомендации.

Дни проходили за днями, и паранойя Берка, по-видимому, усиливалась. Психиатр отметил симптомы мании преследования. Берк дико озирался в палате так, словно сопровождал взглядом какие-то плавающие в воздухе объекты. Он отказывался есть, исхудал. Он боялся темноты настолько, что ему позволили пользоваться ночником. Дважды санитары замечали, что он бил по воздуху руками.

Берк страдал не только психически, но и физически. Он постоянно чувствовал, как что-то словно растягивало и скручивало ему мозг — это ощущение напоминало первоначальную пытку денопализации, но, к счастью, было не столь интенсивным. Ксаксаны не предупреждали его об этих мучительных симптомах. Если «очищенный» вынужден был ежемесячно подвергаться таким поползновениям нопалов в дополнение к невыносимой агонии денопализации, Берк мог только посочувствовать их непреклонному решению избавить от нопалов всю Вселенную.

Попытки проникнуть в его мозг становились все более настойчивыми. Берк начинал опасаться того, что он действительно сходил с ума. Психиатры торжественно задавали вопросы и наблюдали за его реакциями настороженными совиными глазами, в то время как оседлавшие их нопалы, появлявшиеся в палате вместе с психиатрами, следили за ним с почти таким же ничего не выражающим вниманием. В конце концов лечащий врач прописал успокоительное средство, но Берк отказывался его принимать — он боялся спать. Нопалы кружились прямо у него над головой и заглядывали в глаза, распуская трепещущую вздыбленную щетину подобно курице, купающейся в песке. Врач вызвал санитаров: Берка схватили и сделали ему принудительную инъекцию; вопреки яростному стремлению сохранять бдительность, он погрузился в сонное отупение.

Шестнадцать часов спустя он проснулся и неподвижно лежал, глядя в потолок. Головная боль прошла; он чувствовал себя обмякшим и распухшим — так, словно простудился и заболел. К нему постепенно возвращались воспоминания — обрывочные, неохотно появлявшиеся перед внутренним взором. Берк поднял глаза, чтобы проверить воздух над койкой. К своему огромному облегчению, он не заметил никаких нопалов. Берк вздохнул и опустил голову на подушку.

Дверь открылось — вошел санитар, кативший перед собой тележку с едой.

Берк приподнялся на койке и взглянул на санитара. На нем не было нопала. Пространство над головой санитара пустовало; ненавистные глаза-полушария не пучились над облаченными в белый халат плечами.

Берку пришла в голову тревожная мысль; он наклонился, опустив голову, медленно поднял руку, ощупал затылок и шею под затылком. Там не было ничего, кроме его собственной кожи и его собственных волос.

Санитар стоял и смотрел на него. Казалось, Берк сегодня вел себя спокойнее, почти нормально. У лечащего врача-психиатра, делавшего регулярный обход, возникло такое же впечатление. После короткого разговора с Берком он не мог избавиться от убеждения в том, что психическое состояние Берка стало нормальным. В связи с чем он выполнил обещание, которое дал несколько дней тому назад, позвонил Маргарет Хэйвен и сообщил ей, что она могла бы навестить Берка в то время, когда к пациентам обычно пускали посетителей.

После полудня, в тот же день, Берка известили о том, что к нему пришла Маргарет Хэйвен. Берк последовал за санитаром в весело украшенный зал ожидания, почти неотличимый от вестибюля какой-нибудь гостиницы.

Маргарет подбежала к нему и взяла его за руки. Она изучала его лицо ищущими глазами; ее собственное лицо, исхудавшее и бледное, озарилось радостью: «Пол! Ты вылечился! Я знаю! Это сразу видно!»

«Да, — сказал Берк. — Я снова стал самим собой». Они присели.

«Где Ральф Тарберт?» — спросил Берк.

Маргарет отвела глаза: «Не знаю. Он пропал с тех пор, как выписался из больницы». Она снова схватила Берка за руки: «Мне запретили говорить с тобой об этих вещах — врач не хочет, чтобы ты лишний раз возбуждался».

«Это очень заботливо с его стороны. Как долго меня собираются здесь держать?»

«Не знаю. До тех пор, пока не примут какое-нибудь окончательное решение, надо полагать».

«Хммф! Они не могут содержать меня в лечебнице бесконечно, если не получат судебный приказ».

Маргарет снова отвела глаза: «Насколько я понимаю, полиция умыла руки и не желает заниматься твоим делом. Доктор Тарберт отказался предъявлять обвинения; он настаивает на том, что вы с ним совместно проводили эксперимент. Полиция считает, что он тоже...» — она прервалась.

Берк усмехнулся: «Тоже свихнулся — так же, как я? Что ж, Тарберт не сошел с ума. На самом деле он говорит правду».

Маргарет наклонилась вперед, полная сомнений и тревоги: «Что происходит, Пол? Ты занимаешься чем-то странным — и при этом не работаешь на правительство, я в этом уверена! Но меня ужасно беспокоят твои эксперименты!»

Берк вздохнул: «Не знаю... Все изменилось. Наверное, я в самом деле был сумасшедшим. Наверное, я провел целый месяц, погруженный в самые причудливые галлюцинации, доступные воображению. Я ни в чем не уверен».

Маргарет отвернулась и тихо сказала: «Я все время думаю о том, следовало ли мне вызывать полицию. Я думала, что ты убивал доктора Тарберта. Но теперь... — она слегка развела руками. — Теперь я тоже ни в чем не уверена».

Берк промолчал.

«Так ты мне ничего не объяснишь?»

Берк бледно улыбнулся и покачал головой: «Ты снова подумаешь, что я спятил».

«Ты на меня не сердишься?»

«Конечно, нет».

Прозвучал звонок, объявлявший об окончании визита; Маргарет поднялась на ноги. Берк поцеловал ее и заметил, что у нее на глаза навернулись слезы. Он похлопал ее по плечу: «В один прекрасный день я все тебе расскажу — возможно, как только меня отсюда выпустят».

«Ты обещаешь?»

«Обещаю».

На следующее утро доктор Корнберг, главный психиатр лечебницы, заглянул в палату Берка во время еженедельного обхода. «Так-так, господин Берк! — ворчливо приветствовал он пациента. — Как поживаете?»

«Прекрасно! — отозвался Берк. — Я хотел бы знать, когда меня выпишут».

Физиономия психиатра привычно изобразила вопросительное, ни к чему не обязывающее выражение, которым он встречал вопросы такого рода: «Вас выпишут тогда, когда у нас не останется никаких сомнений в вашей нормальности. Честно говоря, господин Берк, ваш случай приводит меня в замешательство».

«Вы не убеждены в том, что я нормален?»

«Ха-ха! Мы не можем делать скоропалительные выводы на основе одних впечатлений! Некоторые из наших пациентов, подверженных приступам очевидного безумия, бóльшую часть времени выглядят обезоруживающе нормальными. Я не имею в виду вас, конечно — хотя у вас все еще наблюдаются некоторые довольно-таки странные симптомы».

«А именно?»

Психиатр рассмеялся: «Я не могу раскрывать профессиональные тайны. Возможно, я не слишком удачно выразился. Может быть, это не следует называть «симптомами»». Врач помолчал, выбирая слова, после чего сказал: «Позволю себе выразиться откровенно. Почему вы часто и подолгу изучаете свое отражение в зеркале?»

Берк болезненно усмехнулся: «Надо полагать, мне нравится любоваться собой».

Психиатр покачал головой: «Сомневаюсь. Почему вы внезапно хватаете воздух у себя над головой? Что вы ожидаете найти в воздухе?»

Берк задумчиво погладил подбородок: «Судя по всему, санитары замечают, что я занимаюсь йогой».

«Вот как! — психиатр поднялся на ноги. — Что ж, посмотрим, посмотрим».

«Одну минуту, доктор, — остановил его Берк. — Вы мне не верите, вы считаете, что я притворяюсь или хитроумно уклоняюсь от вопросов — так или иначе, вы все еще считаете меня параноиком. Позвольте задать вам вопрос. Вы считаете себя материалистом?»

«Я не придаю значения метафизическим вероисповеданиям, в том числе... По существу, никаким вообще. Я сумел ответить на ваш вопрос?»

«Не совсем. Меня интересует вот что: допускаете ли вы возможность существования событий или переживаний, выходящих, скажем так, за рамки повседневного жизненного опыта?»

«Допускаю, — настороженно отозвался доктор Корнберг. — В определенных пределах».

«И человека, пережившего такие события или такой опыт, можно было бы, на первый взгляд, считать сумасшедшим?»

«Да, разумеется, — ответил Корнберг. — Тем не менее, если бы вы сообщили мне, что недавно видели голубого жирафа или самокат, играющий на губной гармошке, я бы вам не поверил».

«Нет, потому что это было бы абсурдным искажением действительности, — Берк неуверенно замолчал и решил больше не обсуждать эту тему. — Давайте больше не будем об этом говорить, хотя бы потому, что я хотел бы, чтобы меня как можно скорее выписали из лечебницы. Но мои поступки, подмеченные санитарами — разглядывание зеркала, ощупывание воздуха — объясняются обстоятельствами, которые я рассматриваю как... весьма достопримечательные».

Корнберг рассмеялся: «Вы очень осторожно выражаетесь».

«Само собой. Я нахожусь в сумасшедшем доме и говорю с психиатром, который и так уже считает меня больным».

Корнберг неожиданно поднялся на ноги: «Мне пора заканчивать обход».

После этого разговора Берк старательно удерживался от изучения своего отражения в зеркале и перестал ощупывать воздух над плечами. Через неделю его выпустили из лечебницы. Никто не предъявлял ему больше никаких обвинений, он снова стал свободным человеком.

Прощаясь, доктор Корнберг пожал ему руку: «Мне было бы интересно узнать, о каких «достопримечательных обстоятельствах» вы упомянули».

«Мне тоже было бы интересно это узнать, — отозвался Берк, — и теперь я намерен провести расследование этих обстоятельств. Возможно, меня скоро привезут обратно к вам в лечебницу».

Корнберг укоризненно покачал головой. Маргарет взяла Берка за руку и отвела его к своей машине. Там она с энтузиазмом обняла и поцеловала его: «Тебя выпустили! Ты свободен, ты нормален, ты...»

«Остался без работы, — сказал Берк. — А теперь я хотел бы увидеться с Тарбертом. Немедленно».

Лицо Маргарет, безошибочно отражавшее ее эмоции, неодобрительно омрачилось. Она произнесла с очевидно притворным легкомыслием: «А, не беспокойся о Тарберте. Он занят своими делами».

«Мне нужно видеть Ральфа Тарберта».

Маргарет ответила неуверенно, с запинками: «Ты не думаешь, что... Наверное, нам лучше поехать куда-нибудь в другое место».

Берк язвительно усмехнулся. Очевидно, кто-то посоветовал Маргарет — а может быть, она и сама так решила — делать все возможное для того, чтобы Берк держался подальше от Тарберта.

«Маргарет, — тихо сказал Берк. — ты играешь с огнем, не понимая, почему он горит. Мне нужно встретиться с Тарбертом».

Маргарет в отчаянии воскликнула: «Я не хочу, чтобы вы снова занимались экспериментами! Что, если ты... опять перевозбудишься?»

«Если я не смогу встретиться с Тарбертом, это вызовет у меня еще большее возбуждение. Пожалуйста, Маргарет. Сегодня я все объясню».

«Но дело не только в тебе! — Маргарет готова была расплакаться. — Дело в Тарберте. Он изменился! Раньше он был таким... ну, скажем, цивилизованным человеком, а теперь он — какой-то ожесточенный варвар. Правда, Пол, я его боюсь. Мне кажется, у него самые недобрые намерения!»

«Уверен, что это не так. Мне нужно с ним встретиться».

«Ты обещал объяснить мне, каким образом ты запутался во всей этой ужасной истории».

«Обещал, — Берк глубоко вздохнул. — Я хотел бы, однако, чтобы ты как можно дольше оставалась в полном неведении. Но я обещал и... Поедем к Тарберту. Где он?»

«В той же мастерской «Электродайн». Он там поселился, когда тебя увезли. Он ведет себя очень странно».

«Это не удивительно, — заметил Берк. — Если все это не игра воображения — если я не сошел с ума на самом деле...»

«Ты в этом не уверен?»

«Нет, — признался Берк. — Но Тарберт должен знать. Надеюсь, я не сошел с ума. Чрезвычайно обрадовался бы, если бы узнал, что я спятил — это было бы просто замечательно».

На лице Маргарет отразились шок и замешательство; тем не менее, она больше не спорила.

Они медленно выехали на дорогу, ведущую в Легхорн. Нежелание Маргарет посещать мастерскую становилось все более очевидным. Берк и сам начинал подумывать о причинах, по которым встреча с Тарбертом могла бы оказаться нежелательной. Перед его внутренним взором мелькали трескучие голубые разряды, в ушах звучали какие-то пронзительные присвисты, какой-то глухой стук. Глухой удар, за ним рычание: «Гхырр — гхырр — гхырр»... Он уже все это слышал — на Иксаксе. Или Иксакс тоже был галлюцинацией, и он потерял рассудок? Берк тревожно тряс головой. Вся эта история была сплошным безумием! Побуждаемый какой-то дикой фантазией, он подверг беднягу Тарберта пытке в самодельном аппарате — и, несомненно, почти прикончил физика. Теперь общение с Тарбертом могло стать затруднительным, даже весьма неприятным... У Берка пропало всякое желание говорить с Тарбертом. Чем ближе они подъезжали к корпусам компании «Электродайн», тем сильнее он сопротивлялся намерению навестить Тарберта, тем громче раздавалось рычание у него в ушах: «Гхырр — гхырр — гхырр!» Прерывистое мерцание становилось все ярче, перед глазами проплывали видения: расцветающие темные пятна различных оттенков, что-то отвратительно напоминающее утопленницу, плывущую в зеленовато-черных глубинах океана с распущенными в воде длинными, бледными волосами... Он видел воскообразные водоросли, покрытые разноцветными звездами, как алтей — полуоткрытыми бутонами. Он видел чан, заполненный шевелящейся вермишелью волокон, вытягивающихся из булькающего сине-зеленого стекла... Берк резко вздохнул и протер глаза тыльной стороной ладони.

Маргарет с надеждой наблюдала за каждым из его тревожных движений — но Берк упрямо сжал зубы. Увидевшись с Тарбертом, он узнает правду. Тарберт должен был знать правду.

Маргарет повернула на площадку перед входом. Там уже стоял автомобиль Тарберта. С трудом передвигая ноги, будто налившиеся свинцом, Берк подошел к двери приемной. Призрачная угроза в его уме разрослась до почти осязаемой интенсивности. В этом здании таилось зло — Берк чувствовал себя, как человек из доисторического прошлого, остановившийся у входа в темную пещеру, откуда доносился запах крови и падали...

Он попробовал открыть входную дверь; она была заперта. Берк постучался.

Внутри кто-то производил какие-то звуки. «Беги, пока не поздно! — подстегивал Берка внутренний голос. — Еще не поздно! Еще есть время! Не жди! Не жди! Слишком поздно! Не жди! Еще не поздно!»

Тарберт открыл дверь — огромный, чудовищный Тарберт, отвратительный злобный Тарберт. «Привет, Пол! — угрожающе усмехнулся он. — Тебя наконец выпустили?»

«Да, — ответил Берк, не в силах сдержать дрожь в голосе. — Ральф, я сошел с ума? Или нет? Ты видишь... это?»

Тарберт смотрел на него с хищной хитростью голодной акулы. Он задумал заманить Берка в западню, готовил ему несчастье, трагедию!

«Да, он на тебе».

Из горла Берка вырвался сдавленный хрип. У него за спиной послышался испуганный голос Маргарет: «О чем вы говорите? Скажи мне, Пол! Кто на тебе?»

«Нопал, — прохрипел Берк. — Он сидит у меня на голове и высасывает энергию из моего мозга».

«Нет! — воскликнула Маргарет, схватив его за руку. — Посмотри на меня, Пол! Не верь Тарберту! Он лжет! У тебя на голове ничего нет! Я тебя вижу, на тебе ничего нет!»

«Я не сошел с ума, — сказал Берк. — Ты не можешь его видеть, потому что на тебе тоже сидит нопал. Нопал не позволяет тебе видеть. Он пытается убедить нас в том, что Ральф — жестокий злодей, такой же, каким я казался тебе раньше».

Лицо побледневшей Маргарет ошеломленно вытянулось. «Я не хотел, чтобы ты ввязывалась, — продолжал Берк, — но, раз уж ты здесь, придется и тебе понять, чтó происходит».

«Что такое «нопал»?» — прошептала Маргарет.

«Да! — отозвался Тарберт. — Что такое нопал? Я тоже не знаю».

Берк взял Маргарет за руку и провел ее в приемную: «Садись!» Маргарет опасливо присела. Тарберт наклонился, опираясь локтями на конторку.

«Кем или чем бы они ни были, — начал Берк, — нопалы омерзительны. Злые духи, домовые, психические паразиты — как бы их ни называли; им невозможно дать словесное определение. Но они способны оказывать на нас влияние. Сейчас, в данный момент, Маргарет, они внушают тебе ненависть к Тарберту. Я никогда не понимал, насколько ужасным и мощным может быть их влияние, пока мы не повернули на дорогу к Лонгхорну».

Маргарет схватилась руками за голову: «Он на мне сидит — сейчас?»

Тарберт кивнул: «Я его вижу. Очень неприятное зрелище».

Маргарет обмякла на стуле, положив руки на колени — ее пальцы подергивались. Бледная, как мел, она повернулась к Берку, неуверенно усмехнулась: «Вы шутите, правда? Просто хотите меня напугать».

Берк похлопал ее по руке: «Хотел бы я, чтобы это было так. Но мы не шутим».

Маргарет все еще не верила: «Но почему их не видят другие люди? Почему ученые не знают об их существовании?»

«Я все тебе расскажу».

«Да, — сухо заметил Тарберт. — Я тоже хотел бы услышать всю эту историю, с начала до конца. Потому что я ничего не знаю — кроме того, что каждый человек носит на голове чудовище».

«Очень сожалею, Ральф, — ухмыльнувшись, отозвался Берк. — Надо полагать, прозрение стало для тебя потрясением?»

Тарберт мрачно кивнул: «Ты представить себе не можешь».

«Что ж, слушайте...»