Глава 1

Гескамп и Шорн стояли на краю предназначенной для телеков арены, которую оба считали нелепой прихотью. Они были одни. Тишина нарушалась лишь звуками их голосов. Печально сияло заходящее солнце. Справа и слева высились поросшие лесом холмы. Далеко на западе на фоне неба вырисовывались очертания Трэна.

Гескамп указал на восток, в сторону Сванскомской долины.

— Я родился вон там, где ряды тополей. В прежние времена я неплохо знал долину. — Он на миг задумался. — Не по душе мне эти перемены. Все знакомое стирается с лица земли.

Он опять указал рукой;

— У того ручья был огород Пима и старый каменный амбар. А там, где дубовая роща, была деревня Кобент — можете себе представить? А у Помг Пойнт реку пересекал старый акведук. Всего шесть месяцев назад! Кажется, прошло сто лет.

Намереваясь задать деликатный вопрос, Шорн соображал, как получше воспользоваться ностальгией Гескампа по невозвратному прошлому. Он не ожидал, что этот крупный, с резкими чертами лица человек так сентиментален.

— Да, теперь, конечно, ничего прежнего не осталось.

— Ничего. Всюду порядок и чистота, как в парке. Но в прежние времена мне тут больше нравилось. А теперь — ухоженная пустыня, и больше ничего. — Гескамп, подняв брови, взглянул на Шорна:

— Знаете, фермеры и сельские жители считают меня чуть ли не главным виновником их бед. Потому что я руководил, я отдавал приказы.

— Кидаются на того, кто ближе.

— Я просто зарабатываю деньги. Я пытался сделать для них что-нибудь, но все бесполезно: нет никого упрямее телеков. Разровнять долину, построить стадион — в самый короткий срок, чтобы поспеть к их бесовскому сборищу. Я говорил им: почему бы не построить комплекс в Мисмарчской долине? Там кругом одни горы. Разве что пастухи будут потревожены. Не надо уничтожать фермы и огороды, не надо сносить деревни.

— И что они ответили?

— Я говорил с Форенсом Ноллинрудом, знаете его?

— Видел. Он из их комитета связи. Молодой, высокий такой.

— Молодые хуже всех. Он спросил: “Разве мы вам дали мало денег? Заплатите им получше и избавьтесь от них. Мы хотим иметь стадион именно в Сванскомской долине”. И вот, — Гескамп взмахнул рукой, — я прихожу сюда со своими машинами и людьми и мы беремся за работу. У тех, кто прожил здесь всю жизнь, выбора не осталось: они взяли деньги и ушли. Иначе в одно прекрасное утро, выглянув за дверь, они увидели бы полярные льды или лунные горы, — такие шутки в духе телеков.

— Странные истории рассказывают, — согласился Шорн.

Гескамп показал на дубовую рощу. В косых лучах заката тень на противоположной стороне стадиона повторила его движение.

— Дубы они сами доставили — снизошли. Я объяснил, что пересадка леса дело непростое, требует больших средств. Ну, им-то все равно! “Тратьте сколько угодно”. Я сказал, что, если они хотят получить стадион через месяц, времени недостаточно. Тогда они зашевелились. Ноллинруд и еще один, Генри Мог, взялись за дело, и на следующий день у нас появился лес. А мусор? Почему бы не избавиться от него с помощью акведука? Сбросить все в море? Нет. “Найдите четыре тысячи человек, пусть уберут булыжники — хоть по одному камешку. А у нас дела в других местах”. И ушли.

— Странные люди.

— Странные? — Гескамп свел свои кустистые брови, что означало презрение. — Психи. Ради прихоти разрушили поселок, выгнали людей из домов. — Он махнул рукой в сторону стадиона:

— Двести миллионов крон истрачено на то, чтобы доставить удовольствие безответственным хлыщам, которые только…

Сверху послышался насмешливый голос:

— Я слышу, речь обо мне.

Оба собеседника резко обернулись. В воздухе на высоте десяти футов стоял человек с подвижным беспечно-веселым лицом. Он был одет в ярко-красный плащ, узкие зеленые брюки и черные вельветовые туфли. На голове — зеленая шапочка, игриво сдвинутая набекрень. Темные волосы свисали до плеч.

— В ваших словах много раздражения и мало здравого смысла. Мы же ваши благодетели. Что бы вы делали без нас?

— Жили бы нормальной жизнью, — огрызнулся Гескамп.

Телек был расположен поболтать:

— Кто может поручиться, что ваша жизнь нормальна? Во всяком случае, наша прихоть — это работа для вас. Мы излагаем наши праздные фантазии — вы и ваши люди обогащаетесь, овеществляя их, — и все наилучшим образом реализуют свои способности.

— Почему-то деньги в конце концов всегда оказываются у телеков. Очень странно.

— Нет ничего странного. Это проявление экономических законов. Мы добываем деньги, и было бы глупо их копить — вот мы их и тратим, а вы получаете работу.

— Мы бы и так нашли занятие.

— Возможно, возможно… Ну-ка взгляните. — Телек указал на тени на противоположной стороне стадиона. — Возможно, у вас такие склонности?

Вдруг их тени сами собой пришли в движение. Тень Шорна наклонилась вперед, тень Гескампа отступила и дала ей пинка, затем повернулась, нагнулась, и тень Шорна нанесла ответный удар.

Телек тени не отбрасывал.

Гескамп фыркнул. Шорн мрачно усмехнулся. Они посмотрели вверх, но телек поднялся высоко в небо и полетел на юг.

— Мерзкая тварь, — сказал Гескамп. — Конфисковать бы у них каким-нибудь законом все до последнего фартинга.

Шорн покачал головой:

— Это не выход. Они все вернут в тот же день. Он помедлил, словно хотел добавить что-то еще. Гескамп, разозленный телеком, уже не мог спокойно выслушивать возражения. Шорн, инженер-конструктор, был его подчиненным.

— Полагаю, вы знаете выход?

— Я знаю несколько выходов. Один из них состоит в том, чтобы их всех уничтожить.

— Это что еще за кровожадность? — удивился Гескамп.

Шорн пожал плечами.

— Со временем этот выход может оказаться наилучшим.

Брови Гескампа опустились, образовав прямую линию желто-серой щетины.

— Ваша идея трудноосуществима. Этих тварей трудно убить.

Шорн усмехнулся:

— Не просто трудноосуществима — опасна. Достаточно вспомнить смерть Вернисау Кнервига.

Вернисау Кнервиг был прошит очередью из автоматической винтовки. Стреляли из окна. Убийца, подросток с безумными глазами, был арестован. Но тюрьма оказалась для него плохим убежищем. Он исчез. А потом на город обрушились бесчисленные бедствия. В водопроводе оказался какой-то яд, за одну ночь вспыхнуло с десяток пожаров, в городской школе провалилась крыша. И однажды вечером крупный метеорит уничтожил центральный сквер.

— Убийство телеков — опасная затея, — сказал Гескамп. — Это нереально. В конце концов, — добавил он поспешно, — они люди, такие же, как мы, и ни в каком беззаконии их не уличили.

Глаза Шорна сверкнули:

— Ни в каком беззаконии, когда они встали на пути человечества?!

Гескамп нахмурился:

— Я бы не стал…

— Это ясно всякому, кто не прячет голову в песок. Разговор перешел допустимые границы. Гескамп недоумевал. Он признавал, что творится безобразие, наносится ущерб людям. Но ведь телеков так мало по сравнению с обычными людьми. Какую опасность они могут представлять? Довольно странные речи для архитектора. Глядя в сторону, Гескамп угрюмо молчал.

Шорн улыбнулся:

— Что вы на это скажете?

— Вы экстремист. Такая цель едва ли достижима.

— Кто знает… Может произойти все что угодно. Мы можем стать телеками. Все мы. Невероятно? Я тоже так думаю. Телеки могут вымереть, исчезнуть — тоже невероятно. Они были с нами на протяжении всей истории, скрывались среди нас. Но каковы перспективы на будущее? По-прежнему несколько телеков среди массы обычных людей? Гескамп кивнул:

— Увы, я думаю так.

— А что вы думаете о будущем?

— Полагаю, все будет идти своим чередом, как прежде.

— И вы не видите никаких грядущих изменений в структуре общества?

— Конечно, телеки — это мерзость, но они мало вмешиваются в нашу жизнь. В некотором смысле они как банкроты, распродающие свое имущество. Тратят деньги как воду и способствуют общему процветанию. — Он опасливо взглянул на небо, где уже сгущался вечерний сумрак. — Их богатство добыто честным путем — неважно, где они берут эти глыбы металла.

— Металл идет с Луны, с астероидов, с других планет.

Гескамп кивнул:

— Да, так считают.

— Металл играет роль эквивалента. Телеки дают его в обмен на то, что хотели бы получить.

— Разумеется, почему бы нет?

— Конечно, они должны это делать. Но обратите внимание на тенденцию. Вначале они были обычными гражданами, жили просто и оставались вполне достойными людьми. После Первого конгресса они составили себе состояние, выполняя опасную и трудную работу. Идеализм, служба обществу. Они отождествляли себя со всем человечеством и были достойны всяческих похвал. А теперь, через шестьдесят лет! Посмотрите на телеков сегодня. Есть ли хоть какой-то намек на служение обществу? Ничего подобного. Они одеваются иначе, говорят иначе, живут иначе. Они больше не разгружают суда и не расчищают джунгли, не строят дороги. Они пошли более простым путем, который отнимает меньше времени. Человечество получает определенную выгоду. Они доставляют нам платину, уран, радий — всевозможные редкие металлы — и продают за полцены, а деньги вновь пускают в оборот. — Он указал на стадион. — Между тем старики умирают, а новые поколения телеков не имеют ни корней в человеческом обществе, ни связей с обычными людьми. Они все больше удаляются, вырабатывают свой образ жизни, совершенно отличный от нашего.

— А как же иначе? — почти сердито возразил Гескамп. — Ведь это естественно, не так ли? Шорн терпеливо продолжал:

— Именно это я и пытаюсь подчеркнуть. Куда ведет такое “естественное поведение”? Прочь от остального человечества, старых традиций, к элитарной системе.

Гескамп потер тяжелый подбородок.

— Я думаю, вы.., делаете из мухи слона.

— Неужели? Подумайте о стадионе, об изгнании прежних хозяев Земли. Вспомните Вернисау Кнервига и их месть.

— Ничего не было доказано, — нервозно возразил Гескамп. “К чему это парень клонит? Ишь как ухмыляется”.

— В глубине души вы согласны, но не хотите смотреть фактам в лицо, потому что тогда придется занять позицию “за” или “против”.

Гескамп окинул долину взглядом. Он едва владел собой, но не знал, как опровергнуть доводы Шорна.

— У нас только два пути. Либо мы должны контролировать телеков, то есть подчинить их людским законам, либо полностью уничтожить их. Грубо говоря», убить. Если мы не сделаем этого, они станут хозяевами, а мы — рабами. Это неизбежно.

Раздражение Гескампа прорвалось наружу:

— Зачем вы мне все это говорите? К чему клоните? Странно слышать такое от архитектора. Напоминает взгляды тех конспираторов, о которых я слыхал.

— У меня есть определенные намерения. Я хочу, чтобы вы прониклись нашими идеями.

— Ах вот как!

— И если это удастся, воспользоваться вашими возможностями и вашей властью.

— Да вас целая группа? Кто вы такие?

— Люди, обеспокоенные той тенденцией, о которой я рассказал.

— Подрывная организация? В голосе Гескампа сквозило презрение. Шорн рассмеялся:

— Пусть вас не сбивают с толку словесные формулировки. Называйте нас комитетом граждан, озабоченных будущим общества.

— Вам не поздоровится, если телеки что-нибудь пронюхают, — деревянным голосом произнес Гескамп.

— Они знают о нас. Но они не волшебники. Они не знают, кто мы.

— Но я уже знаю, кто вы, — заметил Гескамп. — Что, если я передам этот разговор Ноллинруду? Шорн криво усмехнулся:

— Что вы выиграете?

— Много денег.

— Вам всю жизнь придется жить в страхе перед местью.

— Мне все это не нравится, — твердо сказал Гескамп. — Я не желаю участвовать в тайном заговоре.

— Подумайте хорошенько. Спросите свою совесть.

 

Глава 2

Через два дня произошло нападение на Форенса Ноллинруда.

Строительная контора находилась западнее стадиона. Это было длинное здание в форме буквы “Г”. Гескамп стоял во дворе и решительно отказывался платить водителю грузовика за привезенный цемент выше условленных расценок.

— Я могу купить цемент дешевле где угодно! — кричал Гескамп. — Ты и контракт получил только потому, что я поручился за тебя.

Водитель был одним из обездоленных фермеров. Он упрямо тряхнул головой:

— Вы мне не сделали никакого одолжения. Я теряю деньги. Это стоит мне три кроны в час.

Гескамп презрительно указал на небольшой грузовичок с двумя плунжерами:

— Как ты собираешься работать с такой техникой? Твоя задача лишь в том, чтобы ездить к карьеру и обратно. Достань пару погрузчиков Самсона, тогда издержки уменьшатся и ты начнешь лучше зарабатывать.

— Я фермер, а не водитель. Я согласился на этот контракт, потому что у меня есть то, что у меня есть. А если я накуплю тяжелого оборудования, то увязну в долгах по уши и ничего хорошего из этого не выйдет. Работа на три четверти сделана. Мне нужны деньги, Гескамп, а не совет.

— Ну, от меня ты их не получишь. Поговори с торговым агентом — может, его уломаешь. Я сделал тебе контракт. Это все, что я мог для тебя сделать.

— С торговым агентом я уже говорил. Он сказал, что ничем помочь не может.

— Тогда попробуй встретиться с каким-нибудь телеком — у них есть деньги. А я ничем не могу тебе помочь.

Водитель сплюнул:

— Телеки — дьяволы, которые все это затеяли. Год назад у меня была маслобойня — как раз там, где теперь эта лужа. Я получал хороший доход. А теперь у меня ничего нет. И все деньги, которые они мне дали, чтобы я убрался, ушли в этот песок. Куда мне теперь идти?

Гескамп сдвинул кустистые пепельно-серые брови:

— Мне очень жаль, Нонсон, но я ничего не, могу сделать. Вот телек, расскажи ему о своих бедах.

Этим телеком оказался Форенс Ноллинруд, высокий, с величавой осанкой и соломенными волосами. Он был в плаще цвета ржавчины, шафрановых брюках и черных вельветовых туфлях. Водитель некоторое время смотрел на Ноллинруда, причудливо парившего на высоте трех футов на другом конце двора, потом решился и угрюмо двинулся вперед.

Находясь в конторе, Шорн не мог ничего разобрать из их разговора. Водитель стоял расставив ноги и воинственно задрав голову. Форенс Ноллинруд взирал на него сверху вниз, презрительно скривив губы.

Говорил в основном водитель. Телек давал краткие, односложные ответы, а водитель все больше разъярялся.

Гескамп наблюдал за этой сценой, озабоченно нахмурившись. Он начал пересекать двор с явным намерением успокоить водителя. Когда он приблизился, Ноллинруд поднялся еще на фут или два, повернулся к Гескампу и показал на водителя, словно требуя, чтобы Гескамп убрал этого типа.

Внезапно водитель схватил полосу арматурного железа и сильно взмахнул ею.

Гескамп хрипло заорал, Форенс Ноллинруд быстро отпрянул, но железо все же задело его по ногам. Он вскрикнул от боли и, отлетев в сторону, уставился на обидчика. Водитель, словно ракета, взмыл в воздух на высоту сто футов, перевернулся головой вниз и понесся к земле. Удар о землю размозжил ему голову и плечи. Но Ноллинруду этого показалось мало. Железная полоса поднялась и стала наносить безжизненному телу удары чудовищной силы.

Если бы не сильная боль в ногах, Ноллинруд, конечно, проявил бы большую осмотрительность. Почти в тот же миг, когда водитель грянулся оземь, Гескамп схватил заступ чернорабочего. Пока Ноллинруд орудовал железной полосой, Гескамп подкрался сзади и нанес удар. Телек рухнул на землю.

— Теперь придется расхлебывать, — сказал Шорн сам себе.

Он выбежал из конторы. Гескамп стоял, тяжело дыша, и смотрел на тело в причудливом наряде, напоминавшем уже не изысканное человеческое одеяние, а измятые яркие крылья гигантской бабочки. Гескамп заметил, что все еще держит в руках заступ, и отбросил его, словно обжегся. Он стоял и нервно потирал руки. Шорн склонился над телом, с привычной сноровкой обыскал его, нашел и сунул в карман бумажник и маленький кошелек.

— Мы должны действовать быстро. Он оглядел двор. Шесть человек оказались свидетелями происшествия — кладовщик, мастер, двое клерков, двое чернорабочих.

— Соберите всех, кто тут был, а я позабочусь о теле. Эй, парень! — окликнул он побледневшего рабочего. — Давай сюда погрузчик!

Они затащили пеструю кучу в погрузчик, Шорн вскочил в машину и сел рядом с водителем, показывая, куда ехать. Они помчались наискось к северной стене, где у опалубки работала бригада бетонщиков. Шорн спрыгнул на землю и подошел к мастеру.

— Отведи свою бригаду к пилястру Б-142 — поработайте пока там.

Мастер запротестовал. Опалубка была залита бетоном наполовину. Шорн раздраженно повысил голос:

— Оставь все! Я пришлю еще погрузчик. Мастер повернулся, недовольно рявкнул на рабочих. Они задвигались с нарочитой медлительностью. Шорн напряженно ждал, пока они соберут инструмент. Наконец рабочие толпой побрели вниз по склону. Шорн повернулся к водителю погрузчика:

— Давай!

Тело в пестрых одеждах упало в бетон. Шорн залез в самосвал, нажал кнопку. Серая жижа залила лицо с остекленевшими глазами.

Шорн вздохнул:

— Порядок. Теперь вернем сюда бригаду. У пилястра Б-142 он сделал знак мастеру, который держался весьма воинственно. Шорн был конструктором, а значит, по мнению мастера, ничего не смыслил в их работе.

— Можете вернуться наверх.

Прежде чем мастер смог подыскать достойный ответ, Шорн был на погрузчике.

Во дворе он нашел Гескампа, окруженного кучкой встревоженных людей.

— Ноллинруда больше нет. — Шорн взглянул на тело водителя:

— Пусть кто-нибудь отнесет его домой.

Он оглядел людей и пришел к малоутешительным выводам. Все угрюмо отводили глаза. С замиранием сердца Шорн подумал, что от факта убийства не избавиться так просто, как от тела. Он переводил взгляд с одного лица на другое.

— Всем вам необходимо хранить тайну. Если один из нас проговорится даже своему брату, другу или жене — тайны не будет. Вы все помните Вернисау Кнервига?

Испуганный ропот уверил его в том, что они помнили и страстно желали не иметь никакого отношения к убийству.

Лицо Гескампа нервно дернулось. Он был официальным руководителем и потому болезненно ощущал утрату власти.

— Не так ли, мистер Гескамп? Вы хотите что-то добавить?

Гескамп по-собачьи оскалился, но сдержался:

— Все верно.

Шорн повернулся к остальным:

— А теперь возвращайтесь к работе. Телеки не будут вас спрашивать. Конечно, они узнают, что Ноллинруд исчез, но, я надеюсь, не догадаются где и как. Если все же вас спросят, скажете: Ноллинруд появлялся и ушел. Это все, что вы знаете. И еще одно… — Он сделал многозначительную паузу. — Если кто-то из нас разбогатеет, а телекам станет все известно — этот человек пожалеет о своем предательстве. — Как бы между прочим он добавил:

— Есть группа, которая занимается подобными делами.

Он взглянул на Гескампа: тот хранил гробовое молчание.

— Теперь я хочу знать ваши имена: на будущее — может, когда-нибудь…

Через двадцать минут к Трэну мчался автомобиль.

— Ну вот, — с горечью сказал Гескамп. — Я увяз в этом деле по уши. Этого вам хотелось?

— Мне жаль, что так получилось. Вы в трудном положении. Так же как и я. Если повезет, мы выкарабкаемся. Но сегодня вечером нам предстоит сделать то, к чему я подводил наш разговор.

Гескамп сердито прищурился:

— Теперь я должен стать вашей марионеткой. И какова моя задача?

— Вы можете подписать заявку на материалы, послать пару машин к складу взрывчатых веществ…

Кустистые брови Гескампа причудливо изогнулись:

— Взрывчатки? Сколько?

— Тонну митрокса.

— Этого хватит, чтобы поднять стадион миль на десять в воздух, — со скрытым уважением заметил Гескамп.

Шорн усмехнулся:

— Точно. Вам лучше составить заявку прямо сейчас. Потом вы добудете ключи. Завтра прибывает основная группа. А сегодня мы с вами разместим митрокс под опорами.

Гескамп открыл рот:

— Но…

Суровое лицо Шорна стало почти добродушным.

— Я понимаю — массовое убийство. Неблагородно. Коварное нападение, подлый удар в спину — согласен. Но другого пути у нас нет.

— Но.., почему вы так стремитесь к кровопролитию?

Шорн внезапно взорвался:

— Послушайте, откройте глаза! Когда у нас появится другой шанс заполучить всех разом?!

Гескамп с каменным лицом вышел из своего служебного аэробота и зашагал к строительной конторе. Слева высилась двухсотфутовая стена из свежего бетона, освещенная утренним солнцем. Гескамп думал о ящиках, которые они с Шорном таскали вчера ночью, словно кроты. Он все еще действовал неохотно и неуверенно — только благодаря понуканиям Шорна.

Теперь капкан поставлен. Единственный сигнал по радио превратит свежий бетон в пыль.

Гескамп боролся со своей совестью. Стоит ли идти на поводу у кучки террористов? Страшно подумать, какую месть могут придумать телеки! Но если они представляют такую страшную угрозу для людей, как утверждал Шорн, тогда убийство, несомненно, оправданно, — это вроде защиты от опасных животных. Конечно, телеки никогда всерьез не подчинялись человеческих законам. Взять хотя бы убийство Форенса Ноллинруда. При обычных обстоятельствах было бы расследование. Ноллинруд убил водителя. Гескамп в порыве бессознательной ярости убил телека. В худшем случае суд нашел бы его виновным в убийстве при смягчающих обстоятельствах и приговорил бы к условному сроку. Но телеки… У Гескампа кровь застыла в жилах. Похоже, экстремистские методы Шорна имеют смысл. Конечно, телеков невозможно удержать в рамках закона.

Он обогнул здание инструментального склада, заметил внутри незнакомое лицо. Все нормально. На него никто не обращал внимания. Передвижение служащих не интересовало тех, кто имел власть задавать вопросы.

Он заглянул в комнату диспетчера и спросил у чертежника:

— Где конструктор?

— С утра не показывался, мистер Гескамп.

Гескамп вполголоса выругался. Похоже на Шорна: втянул его в неприятности и смылся. Может, лучше выйти из игры? Это только несчастный случай, приступ слепой ярости. Телеки все поймут.

Краем глаза Гескамп заметил какое-то движение. Он присмотрелся. Что-то вроде большого черного жука скрылось за книжной полкой. “Большой таракан, — подумал Гескамп, — обычный таракан”.

Он взялся за работу в отвратительном настроении. Мастера удивленно спрашивали друг друга; “Что за черт вселился в Гескампа?” Трижды за утро он заглядывал в контору в поисках Шорна, но тот не появлялся.

Однажды, когда он поднимался на одну из верхних площадок, вслед за ним устремился большой черный жук. Гескамп быстро оглянулся, но насекомое уже исчезло под перекладинами.

— Странный жук, — сказал он новому мастеру, которому показывал фронт работ.

— Я ничего не заметил, мистер Гескамп. Гескамп вернулся в контору, разыскал домашний адрес Шорна — отель в Мармион-Тауэр — и включил видеофонный вызов. Шорн не отзывался Гескамп повернулся и едва не наткнулся на ноги парившего в воздухе мрачного худощавого телека с серебристыми волосами и масляно-черными глазами. Наряд телека был двух оттенков серого цвета. Плащ скреплялся на груди сапфировой пряжкой. На ногах — обычные для телеков туфли из черного вельвета.

Сердце Гескампа екнуло, руки стали влажными. Ужас охватил его. “Где же Шорн?»

— Вы Гескамп?

— Да, — сказал Гескамп.

Его подбросило в воздух. Далеко внизу остались стадион, долина Сванском, окрестные селения. Трэн напоминал черно-серые соты. Гескамп с невероятной скоростью мчался в сияющем небе. Ветер свистел в ушах, но не давил на кожу и не рвал одежду.

Внизу простиралась голубизна океана, впереди что-то блеснуло. В воздухе без всякой опоры парило причудливое здание из стекла и металла. Что-то ярко вспыхнуло. Гескамп стоял на стеклянном полу, пронизанном зелеными и золотистыми нитями. За столом в желтом кресле сидел худощавый человек в сером. Комнату заливал солнечный свет. Гескамп был слишком потрясен, чтобы заметить другие детали.

— Гескамп, скажите, что вы знаете о Форенсе Ноллинруде? — спросил телек.

Гескампу почудилось, будто телек читает его мысли, и любая ложь будет немедленно разоблачена и отвергнута с мрачной насмешкой. К тому же Гескамп был неумелым лжецом. Он огляделся по сторонам, ища, куда бы примостить свое большое тело. Появилось кресло.

— Ноллинруд? — Он сел. — Я видел его вчера. А что с ним?

— Где он?

Гескамп с трудом выдавил усмешку:

— Откуда мне знать?

Что-то серебристое пронеслось по воздуху и укололо Гескампа сзади в шею. Он испуганно вскочил.

— Сядьте, — приказал телек неестественно ледяным тоном.

Гескамп медленно сел, ощущая странное головокружение. В глазах помутилось, стало казаться, будто он бесстрастно наблюдает за происходящим со стороны.

— Где Ноллинруд?

Гескамп затаил дыхание. Какой-то голос произнес:

«Он мертв. Залит в бетоне”.

— Кто его убил?

Гескамп стал ждать, что скажет голос.

 

Глава 3

Шорн сидел в тихой таверне в той части Трэна, где старый город граничил с новыми районами. На юге виднелись дома с башнями, опрятные площади и скверы; на севере простирался уродливый нарост трех-четырехэтажных жилых зданий, постепенно переходивший в индустриальный квартал.

За столом напротив Шорна сидела девушка с красивыми каштановыми волосами, в коричневом плаще без украшений. Больше всего в ней привлекали глаза — большие, темно-карие, печальные.

Шорн пил крепкий чай. Его худое темное лицо хранило спокойствие.

Девушка, вероятно, почувствовала, что спокойствие это внешнее. Быстрым изящным движением она коснулась руки Шорна. За три месяца их знакомства она впервые прикоснулась к нему.

— Разве ты мог поступить иначе? — В ее голосе звучало мягкое убеждение. — Что ты мог сделать?

— Взять всех шестерых в подполье. Держать Гескампа при себе.

— И что бы это дало? Все равно будет сколько-то смертей, сколько-то разрушений, — тут мы бессильны. Гескамп наш человек?

— Нет, обычный работяга. Недостаточно сообразителен для агента. Не думаю, чтобы он пошел с нами. Ему больше по душе открытая игра. Такие, как он, чтут законы.

— А может прежние соглашения сохранили какую-то силу?

— Исключено. Единственный вопрос: сколько людей убьют телеки и кого именно?

Девушка помрачнела и откинулась на спинку кресла.

— Если так, — произнесла она, глядя прямо перед собой, — этот эпизод означает новый этап в… Не знаю, как назвать это. Борьба? Операция? Война?

— Назови войной.

— Мы существуем почти легально. Можно привлечь на нашу сторону общественное мнение. Шорн уныло покачал головой.

— Телеки купили почти всю полицию и, подозреваю, владеют крупными газетами, через подставных лиц конечно. Нет, мы не можем ожидать общественной поддержки. Нас назовут нигилистами, экстремистами…

— Когда вы хотите вывести оппонента из себя или даже навредить ему, обвиняйте его во всех недостатках и пороках, которые сознаете в себе, — произнесла девушка.

— Именно так. — Шорн горько усмехнулся. — Если все станут антителеками, у телеков будет простая задача — уничтожить всех.

— Тогда им придется работать самим.

— Тоже верно.

Она поежилась и с дрожью в голосе произнесла:

— Это кара за грехи человечества.

— Мистика, — усмехнулся Шорн.

Она, продолжала, словно не слышала его замечания:

— Если бы людям вновь и вновь пришлось развиваться из низших обезьян, они все время проходили бы одни и те же этапы, и каждый раз обязательно был бы этап телеков. Это такая же часть нашей жизни, как голод или страх.

— А после того как телеки сойдут с арены, какой этап наступит? Неужели история лишь череда кровавых боен? Когда это кончится?

Она слегка улыбнулась:

— Может быть, когда мы сами станем телеками. Шорн бросил на нее странный взгляд — задумчивый, любопытный, удивленный — и вернулся к чаю, как к привычной реальности.

— Наверное, Гескамп разыскивал меня все утро. — Он задумался, потом поднялся:

— Позвоню на работу, узнаю, как там.

Вскоре он вернулся:

— Гескампа нигде нет. Мне в отель только что пришла записка, должна быть передана лично в руки.

— Может, Гескамп ушел сам?

— Возможно.

— Или… — Она остановилась. — Во всяком случае, в отеле лучше не показываться.

Шорн сжимал и разжимал кулаки.

— Я очень боюсь.

— Чего? — слегка удивилась она.

— Своей.., мстительности. Ненавидеть кого-то — несправедливо.

— Ты неисправимый идеалист, Уилл. Шорн задумался.

— Наша война — война муравьев против гигантов. У них есть сила, но они слишком заметны — сразу бросаются в глаза. А мы живем в стаде. Пройдем сто футов — и теряемся в толпе. Анонимность — наше преимущество. Мы в безопасности, пока муравей-иуда не укажет на нас, вырвав из стада.,. Тогда мы пропали. Ступня гиганта опускается, и спасения нет. Мы…

Внезапно девушка подняла руку:

— Послушай!

Голос из репродуктора под потолком произнес:

— Поступило сообщение об убийстве телека Форенса Ноллинруда, лейтенанта связи. Убийца, Ян Гескамп, управляющий строительством стадиона в Сванскомской долине, исчез. Предполагается, что он связан с террористической организацией и назовет сообщников, когда будет задержан.

Шорн застыл.

— Что они сделают, если поймают его? Передадут властям?

Шорн кивнул.

— Если они хотят сохранить миф о своей лояльности федеральному закону, то должны передать дело в обычный суд. И когда Гескамп окажется вне их прямого контроля, он умрет какой-нибудь нехорошей смертью. А затем последуют другие “божественные акты”. Какой-нибудь метеорит в родном городе Гескампа или что-нибудь в этом роде.

— Почему ты улыбаешься?

— Мне только сейчас пришло в голову: родиной Гескампа была деревня Кобент в Сванскомской долине — телеки уже стерли ее с лица земли. Но они устроят что-то грандиозное, дабы все усвоили: убийство телека — очень дорогое удовольствие.

— Странно, что они вообще заботятся о легальности.

— Это значит, что они не хотят сразу раскрывать карты. Их больше устраивает постепенный переворот с минимальными беспорядками и, по возможности, без кровопролития. — Он забарабанил пальцами по столу. — Гескамп был хорошим парнем. Меня интересует записка в отеле.

— Если его поймают и обработают наркотиками, твое имя и адрес станут известны. Ты был бы для них ценным пленником.

— Едва ли, пока могу раскусить ампулу в зубе. Но мне любопытно, что в этой записке. Если она от Гескампа, значит, ему нужна помощь, и мы должны ему помочь. Мое имя может и не всплыть на допросе, особенно с применением наркотиков, но рисковать не стоит.

— Может, это ловушка?

— Ну.., попробуем как-нибудь узнать.

— Кажется, я могла бы достать ее, — неуверенно сказала девушка.

Шорн нахмурился.

— Нет, я вовсе не собираюсь идти прямо туда и спрашивать о записке, — пояснила она. — Это было бы глупо. Ты просто напишешь другую записку — доверенность.

Молодая женщина втолковывала мальчику-посыльному:

— Очень важно, чтобы ты сделал все точно по инструкции.

— Да, мисс.

Посыльный встал на движущуюся дорожку и направился к Мармион-Тауэр, на седьмом и восьмом этажах которого находился “Корт-отель”. Поднялся в лифте до седьмого этажа, вышел из кабины, спокойно подошел к клерку:

— Мистер Шорн послал меня за своей почтой. — Он протянул записку.

Клерк на миг заколебался, озабоченно оглянулся, затем молча передал посыльному конверт.

Мальчуган вышел на улицу, немного подождал. Похоже, за ним никто не следил. По движущейся дорожке он направился по серым улицам на север, к Таррогату, свернул за угол и быстро перешел на Восточную скоростную линию. Мимо с грохотом проносились грузовики и редкие легковые машины. Улучив удобный момент, мальчик соскочил на тротуар, стремительно пересек улицу, встал на дорожку, движущуюся в обратном направлении, оглянулся через плечо. Его никто не преследовал. Он проехал с милю, миновал Флэтирон, свернул на Гранд-авеню, сошел у станции, немного подождал за углом.

Никто не спешил следом.

Он перешел улицу, вошел в кафе “Гран-Мэзон”. В центре зала, подобно острову, возвышалась стойка. По обеим сторонам от нее стояли столики. Мальчик обошел стойку, не обращая внимания на стол, за которым сидела девушка в коричневом плаще. Он вышел на улицу через другую дверь, обошел здание и вошел снова.

Девушка поднялась, пошла за ним. У выхода они случайно задели друг друга.

Мальчик отправился по своим делам, а девушка повернулась и зашла в комнату отдыха. Когда она открывала дверь, мимо пролетел большой черный жук.

Девушка внимательно осмотрела потолок, но насекомое уже скрылось. Она подошла к видеофону, набрала код.

— Да?

— Она у меня.

— Кто-нибудь следил?

— Нет. Я видела, как он вышел из Мармион-Тауэр. Я наблюдала за ним в… — Она осеклась.

— В чем дело?

— Уходи скорее. Торопись. Не задавай вопросов. Уходи скорее!

Она отключила видеофон, делая вид, будто не замечает черного жука, который прижался к стеклу и наблюдал за экраном видеофона. Открыв сумочку, она выбрала одно из средств самообороны, зажмурила глаза и нажала на спуск.

Ослепительное белое сияние, ощутимое даже за сомкнутыми веками, наполнило комнату. Девушка распахнула дверь, подняла оцепеневшего жука, завернула его в носовой платок и сунула в сумочку. Он оказался необыкновенно тяжелым, словно из свинца.

Следовало спешить. Она покинула комнату отдыха, стремительно пересекла зал и выбежала на улицу.

Смешавшись с толпой, она увидела, как к кафе подкатили шесть фургонов. Оттуда выскочили люди в черно-золотой униформе и бросились к выходам.

С горьким чувством она ехала по движущейся дорожке в северном направлении. Было ясно: телеки управляли полицией.

Ее интересовал жук в платке. Он не подавал признаков жизни. Похоже, он остается в покое, пока его камеры укрыты от света, пока не начнет поступать зрительная информация.

В течение часа она блуждала по городу и наконец юркнула в узкий переулок в одном из промышленных кварталов, поднялась по деревянным ступенькам и вошла в скромную прихожую.

Она прошла в чулан, нашла небольшую канистру с навинчивающейся пробкой, осторожно просунула платок с жуком внутрь и завинтила крышку.

Потом она сняла плащ, налила из автомата чашку кофе и стала ждать.

Прошло полчаса. Дверь открылась. На пороге появился Шорн. Лицо его было измученным и бледным, как у покойника. Глаза горели нездоровым огнем.

Она вскочила:

— Что случилось?

— Сядь, Лори, со мной все в порядке.

Он тяжело опустился в кресло.

Она налила в чашку кофе, протянула ему.

— Рассказывай.

Его глаза загорелись ярче.

— После нашего разговора я сразу вышел из таверны. Через двадцать секунд — не больше — она взорвалась. Пламя вырывалось из дверей, из окон… Там, внутри, было человек тридцать — сорок. Я и теперь слышу их крики. — Он облизнул пересохшие губы. — Слышу…

— Как муравьев. Шорн мрачно кивнул.

— Великан наступил на сорок муравьев, а виновный муравей, которого хотели раздавить, ушел. Она рассказала ему про черного жука.

— Ай как нехорошо! — притворно вздохнул Шорн. — Всех обманула — и шпиков, и черно-золотых…. Кстати, эти жучки могут слышать?

— Не знаю. Думаю, что да. Сейчас он закрыт в канистре, но звуки, наверное, доходят.

— Лучше убрать его подальше.

Она обернула канистру полотенцем, отнесла в чулан и закрыла дверь. Когда Лори вернулась, Шорн встретил ее удивленным взглядом:

— Ты быстро соображаешь, Лори.

— Приходится.

— Записка у тебя? Она протянула конверт. Шорн прочел:

— “Встреться с Клиборном в Парендалии”. Знаешь такого?

— Нет. Можно как-нибудь осторожно расспросить. Только, мне кажется, из этого ничего хорошего не выйдет.

— Все-таки это кое-что.

— Легко великанам. Один или двое справляются с общей проблемой, а другие даже не подозревают, что существуют какие-то неприятности. Как у нас: есть ловец собак, и мы уже не заботимся о проблеме бродячих животных.

Немного погодя она спросила:

— Как ты думаешь, мы выиграем, Уилл?

— Не знаю. Нам нечего терять. — Он зевнул, потянулся. — Вечером встречусь с Серкумбрайтом. Ты помнишь его?

— Такой маленький круглощекий биофизик? Шорн кивнул.

— Извини, если не возражаешь, я немного вздремну.

 

Глава 4

В одиннадцать часов вечера Шорн вышел на улицу. Небо светилось от вспышек реклам и вывесок на небоскребах в центре Трэна.

По темной улице он вышел на Беллман-бульвар и встал на движущуюся дорожку.

Дул холодный, пронизывающий ветер. На улице было мало народа. Снизу доносилось монотонное гудение механизмов дорожек. Шорн свернул на Стокбридж-стрит. Когда он приблизился к кварталу ночных магазинов, на движущейся линии стало людно, и Шорн почувствовал себя в большей безопасности. Он принял обычные меры предосторожности, быстро проскальзывая через Двери, чтобы жуки-шпионы не смогли прицепиться к одежде.

В полночь со стороны гавани потянулся густой туман, пропитанный запахами нефти и аммиака. Откинув капюшон, Шорн спустился по ступенькам в игровой зал, миновал людей, стоявших у игровых автоматов с бессмысленными лицами, свернул в короткий боковой коридор, открыл дверь с вывеской “Служебное помещение” и оказался в мастерской, заваленной деталями и частями игровых автоматов.

Шорн немного подождал, прислушиваясь, затем прошел в дальний конец комнаты, отпер стальную дверь и вошел в другую мастерскую, оснащенную значительно лучше первой. Его встретил коренастый человек с большой головой и добродушным взглядом:

— Привет, Уилл. Шорн поднял руку:

— Привет, Горман.

Он оглядел стены в поисках черных, с виду невинных, жучков. “Вроде не видно”. Он написал на бумажке: “Мы должны осмотреть комнату. Ищи летающих шпионов, вроде этого”. Шорн нарисовал жука, которого принес с собой в канистре, потом приписал:

«Я закрою люк вентилятора”.

Поиски в течение часа не дали результата.

Шорн облегченно вздохнул.

— Забавно. Окажись здесь одна из этих тварей, она бы заметила, что мы ее ищем, и телек там, у себя, понял бы, что игра окончена. У нас могли быть неприятности. Взрыв, пожар. Они уже прозевали меня сегодня — опоздали секунд на десять.

Он поставил канистру на скамью.

— Я принес одного из этих жуков. Его поймала Лори. У нее редкое самообладание. Она предположила, что если глаза и уши жука не получают информации — другими словами, если его лишили способности ориентироваться в пространстве, — он прекращает передачу и телеки не могут им управлять. Думаю, она права. Во всяком случае, это весьма правдоподобно.

Горман Серкумбрайт взял канистру, взвесил в руке:

— Довольно тяжелый. Зачем ты принес его сюда?

— Нам нужно придумать, как с ними бороться. Судя по всему, жук действует как видеопередатчик. Думаю, их делает “Альвак корпорейшн”. Если мы определим диапазон его передач, мы сможем сконструировать детектор жуков.

Серкумбрайт посмотрел на канистру.

— Если он еще работает, я найду диапазон довольно быстро.

Он поставил канистру рядом с частотным детектором. Шорн отвинтил крышку, осторожно достал завернутого в тряпку жука, посадил его на скамью. Серкумбрайт показал на шкалу, загоревшуюся в нескольких точках. Он начал было говорить, но Шорн жестом призвал к молчанию. Серкумбрайт кивнул и написал:

«Нижние линии, вероятно, от источника питания. Линия вверху — частота передачи. Очень узкая и мощная”.

Шорн убрал жука в канистру. Серкумбрайт отвернулся от детектора.

— Если он нечувствителен к инфракрасному свету, можно попробовать разобрать его — отсоединить источник.

Шорн нахмурился:

— Ты уверен, что это безопасно?

— Предоставь это мне.

Серкумбрайт подсоединил провода от осциллографа к задней панели детектора, отмечавшего несущую частоту жука-шпиона.

Осциллограф показал нормальную синусоиду.

— А теперь выключи свет.

Шорн повернул выключатель. В комнате стало темно, только на экране осциллографа плясал луч и мутнo-красное сияние исходило от инфракрасного прожектора.

Фигура Серкумбрайта заслонила прожектор. Шорн посмотрел на осциллограф. Никаких изменений синусоиды.

— Отлично, — сказал Серкумбрайт. — Пожалуй, если я напрягу зрение.., или лучше сходи в кладовую и принеси мне инфракрасные очки. На верхней полке.

Он поработал еще минут пятнадцать, и синусоида на экране осциллографа исчезла.

— Ну вот, — удовлетворенно вздохнул Серкумбрайт, — получилось. Можешь включить свет.

Они стояли и рассматривали жука — маленькую черную пулю в два дюйма длиной, с двумя кристаллическими глазками по обе стороны головы.

— Отличная работа, — сказал Серкумбрайт. — Это, конечно, продукция “Альвака”. Я сообщу Грейторну — может, он сумеет что-то придумать.

— А как насчет помех? Серкумбрайт поджал губы.

— Вероятно, у каждого жука своя частота, иначе их сигналы сливались бы. Но источники питания наверняка работают на одной частоте. Я могу сделать временное устройство, которым можно пользоваться несколько дней, потом Грейторн постарается достать кое-какие детали в “Альваке”.

Он пересек комнату, нашел бутылку красного вина и поставил ее перед Шорном.

— Расслабься немного.

Прошло полчаса. Шорн молча наблюдал, как Серкумбрайт, мурлыча песенку, орудует паяльником.

— Вот, — объявил наконец Серкумбрайт. — Если в радиусе пяти ярдов появится жук, эта штука начнет зудеть.

— Хорошо. — Шорн осторожно положил прибор в нагрудный карман и с любопытством посмотрел на Серкумбрайта, который, устроившись в кресле, набивал трубку. Всегда предельно уравновешенный и невозмутимый, Серкумбрайт заметно волновался: набивая трубку, он придавливал табак большим пальцем энергичнее, чем требовалось.

— Я слышал, вчера убили еще одного телека?

— Да, я там был.

— Кто этот Гескамп?

— Неплохой мужик. Где он сейчас?

— Он мертв.

— Хм-м-м… — Шорн помолчал. — Как это случилось?

— Телеки передали его федеральной полиции в Нолле. Он был застрелен при попытке к бегству. Шорн почувствовал, как в нем нарастает ярость.

— Не принимай близко к сердцу, — мягко посоветовал Серкумбрайт.

— Я убиваю телеков из чувства долга, — сказал Шорн. — Не ради удовольствия. Но, хотя мне и стыдно, я бы очень хотел пришить начальника федеральной полиции в Нолле.

— Сам начальник полиции, возможно, и ни при чем, — возразил Серкумбрайт. — Там были два его заместителя. Кроме того, Гескамп действительно мог пытаться сбежать. Завтра мы узнаем точно.

— Как?

— Мы совершим небольшую вылазку. Обработаем тех двоих наркотиками и все узнаем. Если они работают на телеков, они умрут, и это будет уроком для остальных. Хотя, по правде говоря, мне не по душе террористические методы.

— Что еще нам остается? Если мы заставим их признаться и передадим прокурору, они получат выговор и выйдут на свободу.

— Это точно. — Серкумбрайт задумчиво выпустил дым.

Шорн беспокойно шевельнулся в кресле:

— Это меня ужасает. Угроза так реальна — и так мало людей о ней знают! Я уверен, еще никогда не существовало опасности, настолько плохо сознаваемой обществом. Если мы не устроим большой фейерверк на стадионе и не разделаемся с ними раз и навсегда, через неделю, может, через месяц или три, на Земле останется больше мертвых, чем живых.

Серкумбрайт пыхнул трубкой.

— Уилл, я иногда подумываю: а может, мы беремся за это дело не с той стороны?

— Что ты имеешь в виду?

— Может, вместо нападения на телеков нам нужно постараться побольше узнать о природе телекинеза? Шорн откинулся на спинку кресла.

— Телеки сами ее не понимают.

— Птица не может толково рассказать об аэродинамике. У телеков есть одно слабое место, которое не столь очевидно, — чудо происходит так легко, что им нет необходимости думать. Чтобы построить дамбу, они бросают взгляд на гору и переносят ее в долину. Если дамба пропускает воду, они перемещают туда другую гору, но никогда не интересуются законами физики. Здесь телеки скорее деградируют, чем прогрессируют.

— Они захвачены потоком жизни, как и мы. Трагедия человечества в том, что не может быть компромисса: или они, или мы.

Серкумбрайт тяжело вздохнул:

— Компромисс… Я долго ломал голову… Почему бы двум видам людей не жить вместе?

— Одно время так оно и было. Первое поколение телеков состояло из обычных людей, только во всех делах им сопутствовала удача. Потом Джоффри и его телекинетический конгресс; усиление, катализ, форсирование — или как там это называется? — и они стали другими.

— Если бы не было дураков, — сказал Серкумбрайт, — и среди нас, и среди них, мы вполне могли бы мирно сосуществовать.

— К чему ты клонишь? Серкумбрайт взмахнул трубкой.

— Всегда будут телеки-дураки, которым противостоят дураки из обычных людей. Потом обычные дураки устроят засаду на телеков, и телеки будут весьма встревожены, потому что на каждого телека приходится сорок дураков, страстно желающих его убить. Тогда они применят силу. Беспощадный террор. Это неизбежно. Но у них все же есть выбор. Они могут покинуть Землю, найти себе дом где-нибудь на других планетах, которые они будто бы посещают, или установить власть силы, или, наконец, вернуться к человечеству, отказаться от телекинеза. Таков их выбор.

— А наш?

— Мы подчиняемся либо вступаем в борьбу. В первом случае мы становимся рабами. Во втором — либо убиваем или прогоняем телеков, либо становимся мертвецами.

Шорн отхлебнул вина.

— Мы могли бы сами стать телеками.

— Или найти средство контролировать телекинез. — Серкумбрайт налил себе вина всего на один па-лед. — Интуиция подсказывает мне, что нужно попробовать последнюю возможность.

— Тут нам не на что опереться.

— Это не совсем так. Были эксперименты. Телекинез и телепортация известны тысячи лет. Чтобы развить эту силу, потребовались лишь объединенные усилия телекинетиков на конгрессе Джоффри. Мы знаем, что дети телеков тоже способны к телекинезу. Передается ли он при контакте, как инфекция, или генетически — точно не известно.

— Наверное, и то и другое. Врожденная предрасположенность и родительская тренировка. Серкумбрайт кивнул:

— Вероятно, так. Хотя, как ты знаешь, в редких случаях в качестве награды они превращали в телеков и обычных людей.

— Похоже, способность к телекинезу заложена в каждом.

— Есть гора литературы о ранних экспериментах и наблюдениях. Так называемое спиритуальное исследование полтергейстов и домовых.

Шорн хранил молчание.

— Я попытался систематизировать эту проблему, — продолжал Серкумбрайт, — подойти к ней логически. Первый вопрос, который у меня возник: применим ли здесь закон сохранения энергии? Когда телек взглядом переносит по небу тонну железа, чем он пользуется — своей энергией или энергией неведомого источника? Это нельзя установить без эксперимента.

Шорн потянулся, зевнул и удобнее устроился в кресле.

— Я слышал одно объяснение на этот счет. Говорят, телек пользуется только верой. Вселенная, которую он воспринимает, имеет реальность лишь до границ его ума. Он видит стул — образ стула возникает в его мозгу — он приказывает стулу переместиться. Вера его столь велика, что он убежден, будто видит, как перемещается стул, и на этом основывает все свои действия. Иными словами, стул сдвинулся с места, потому что телек верит, что сдвинул его.

Серкумбрайт спокойно посасывал трубку.

Шорн усмехнулся:

— Продолжай. Извини, я перебил тебя.

— Откуда поступает энергия? Есть три возможности. Разум является или источником, или клапаном, или управляющим механизмом. Следовательно, разум направляет силу. Но исходит ли сила из разума? Или она как-то собирается, проводится им? Или разум действует как модулятор?

Шорн покачал головой:

— Пока мы не установили даже характер этой энергии. Если бы мы узнали его, стала бы понятна и функция сознания.

— И vice versa

. Посмотри, как действует эта сила. Предмет всегда перемещается как единое целое. Никогда не наблюдалось разрыва или сжатия. Почему? Сказать, что мозг создает силовое поле, — значит попасть пальцем в небо, дать определение столь же расплывчатое.

— Может, ум способен управлять полтергейстом, как древние иранские маги?

Серкумбрайт выбил из трубки пепел.

— Я рассматривал эту возможность. Что такое полтергейст? Духи? Души умерших? Почему телеки управляют ими, а обычные люди нет?

Шорн усмехнулся:

— Полагаю, это риторические вопросы, потому что ответов у нас нет.

— Может, тут действует некий вид гравитации. Представь себе чашеобразный гравитационный экран вокруг предмета, открытый в том направлении, куда телек хочет переместить предмет. Я точно не рассчитывал гравитационное ускорение, порождаемое всей материей Вселенной, — но думаю, оно будет незначительно. Около миллиметра в день. Нет, гравитационный экран исключается. И примерно то же с экраном для потока нейтронов.

— Полтергейст, гравитация, нейтроны — все исключается. Что же у нас остается? Серкумбрайт кашлянул.

— Я не исключал полтергейст. Но я склоняюсь к органической теории. То есть концепции о том, что все разумы и вся материя Вселенной связаны, подобно клеткам мозга или мышечной ткани. Если некоторые из этих клеток устанавливают между собой достаточно тесную связь, они способны контролировать определенные деформации тела Вселенной. Каким образом? Не знаю. В конце концов, это лишь идея, жалкая антропоморфная идея.

Шорн задумчиво глядел в потолок… Серкумбрайт был настоящим ученым. Он не только выдвигал теории, не только придумывал эксперименты для их оценки, но был еще и превосходным практиком, знатоком лабораторной техники.

— Предполагает ли твоя теория практическое приложение?

Серкумбрайт почесал за ухом.

— Пока нет. Я должен скрестить ее с кое-какими идеями, как оккультисты, которых ты вспоминал. Будь у меня телек, который согласился бы подвергнуться экспериментам, мы могли бы кое-что получить… Кажется, я слышу доктора Кургилла.

Серкумбрайт встал и пошел открывать дверь. Шорн заметил, как он весь подобрался. Низкий голос произнес:

— Привет, Серкумбрайт! Это мой сын. Клуч, поприветствуй Гормана Серкумбрайта, одного из наших выдающихся тактиков.

Кургиллы вошли в лабораторию. Отец был невысокого роста, худощавый, с длинными руками. У него было забавное морщинистое лицо — с высоким лбом, длинной верхней губой и плоским обезьяньим носом. Сын совсем не походил на отца: стройный молодой человек с благородными чертами лица, гривой густых рыжеватых волос, в модном костюме, напоминавшем стиль телеков. Старший был энергичен, разговорчив, радушен; младший — более осторожен в движениях и скуп на слова.

Серкумбрайт повернулся к Шорну.

— Уилл… — начал он и резко смолк. — Прошу прощения, мы вернемся через минуту, — сказал он Кургиллам.

Они поспешили в соседнюю комнату.

— Что случилось?

Шорн взял Серкумбрайта за руку и приложил ее к датчику в своем кармане. Серкумбрайт вздрогнул:

— Вибрирует!

Шорн осторожно заглянул в другую комнату.

— Ты хорошо знаешь Кургиллов?

— Доктор — друг моего детства, я ручаюсь за него головой.

— А его сын?

— Не знаю.

Они переглянулись и одновременно посмотрели в дверную щель. Клуч Кургилл сидел в кресле, которое прежде занимал Шорн, отец стоял перед ним, заложив руки за спину и слегка покачиваясь на носках.

— Готов поклясться, ни один жук не проскользнул мимо, пока мы стояли в дверях, — пробормотал Серкумбрайт.

— Да, пожалуй. — Шорн покачал головой. — Значит, он на одном из них.

— Это могло произойти случайно. Но как тогда телеки узнали, куда Кургиллы собираются прийти?

— Жуки сидят там, где могут видеть все, оставаясь незамеченными.

Они стали рассматривать шляпу Клуча Кургилла, которую тот носил лихо сдвинутой набекрень. Мягкая тулья из серо-зеленой кожи с подвеской из лунных опалов удерживалась лентой, скрывавшейся в шевелюре.

Серкумбрайт отрывисто произнес:

— Нападение возможно в любой момент. Взрыв… Шорн неторопливо возразил:

— Сомневаюсь, что они устроят взрыв. Пока они чувствуют себя вне подозрений, они предпочтут выждать.

— Ладно, что ты предлагаешь?

Шорн поколебался, прежде чем ответить.

— Мы в чертовски щекотливом положении. У тебя есть шприц и наркотик? Серкумбрайт кивнул:

— Может, тогда…

Через две минуты Серкумбрайт присоединился к Кургиллам. Старый доктор был в прекрасном настроении.

— Горман, — сказал он Серкумбрайту, — я очень горжусь Клучем. Он всю жизнь был шалопаем, но теперь, наконец, захотел стать человеком.

— , Прекрасно, — сказал Серкумбрайт с наигранной сердечностью. — Если он придерживается наших взглядов, я мог бы привлечь его к работе. Но мне бы не хотелось, чтобы он делал это против своих…

— О, вовсе нет, — заверил Клуч. — Чем я могу быть полезен?

— Шорн только что ушел на очень важную встречу региональных руководителей и забыл свою книгу кодов. Я не могу доверить это дело обычному связному, и если бы ты передал книгу, то оказал бы нам большую услугу.

— Буду рад помочь вам, — сказал Клуч. Отец взирал на него с гордостью.

— Клуч просто изумил меня. Разыскал меня позавчера и с тех пор, что бы я ни делал, все время ходит следом. Нужно ли говорить, как я доволен. Приятно видеть, что он покончил со старым; больше ничто не омрачает наши отношения.

— Значит, я могу рассчитывать на тебя? Ты должен точно следовать инструкции, — сказал Серкумбрайт.

— Все будет в порядке, сэр. Не беспокойтесь.

— Хорошо. Тогда первым делом тебе придется сменить костюм. Так ты слишком заметен.

— Прямо сейчас? — удивился Клуч. — Может, какой-нибудь плащ…

— Нет, — отрезал Серкумбрайт. — Ты должен одеться как докер и сменить все, начиная с нижнего белья. Никакой плащ не скроет эту шляпу. В соседней комнате ты найдешь одежду. Пойдем, я зажгу свет.

Серкумбрайт открыл дверь. Клуч неохотно последовал за ним.

Дверь закрылась. Шорн быстрым и точным движением схватил Клуча за горло, нажав на двигательные нервы. Клуч дернулся и обмяк.

Серкумбрайт сделал ему укол наркотика, затем обыскал. Нащупал в шляпе маленький предмет, по форме напоминающий головастика.

— Вот так, — спокойно сказал Серкумбрайт и спрятал жука в свою сумку. — Я уберу его в шкаф. — Он подмигнул Шорну и сунул сумку в тяжелый металлический ящик.

Они взглянули на распростертое тело.

— У нас мало времени, — сказал Серкумбрайт. — Я отошлю Кургилла домой, и надо будет выбираться отсюда. — Он с сожалением оглядел комнату:

— Столько прекрасного оборудования… Но, я надеюсь, мы достанем еще.

Шорн цокнул языком.

— Что ты скажешь Кургиллу?

— Хм-м… Правда убьет его.

— Клуч был убит телеками. Он погиб, защищая книгу с кодами. Телекам стало известно имя доктора, и ему надо уходить в подполье.

— Он должен скрыться немедленно. Я предупрежу Кургилла, чтобы он затаился у Капистрана, пока мы не позовем, а потом сообщим ему тяжелую весть. Когда он уйдет, перенесем Клуча через черный ход к Лори.

Клуч Кургилл сидел в кресле, глядя в пространство перед собой. Серкумбрайт, откинувшись в кресле, курил трубку. Лори в белой пижаме устроилась на кушетке в углу и наблюдала за происходящим. Шорн сидел возле нее.

— Как долго ты работал на телеков, Клуч?

— Три дня.

— Расскажи нам об этом.

— Я нашел несколько писем отца, которые навели меня на мысль о том, что он член тайной организации. Мне нужны были деньги. Я сообщил кое-что полицейскому сержанту, который, как я знал, интересовался подобными делами. Он хотел, чтобы я передал ему все детали. Я отказался и потребовал разговора с телеком. Я пригрозил полицейскому…

— Как его имя?

— Сержант Генри Льюис, участок Моксенвол.

— Продолжай.

— Он устроил встречу с Адлари Доминионом. Я встретился с Доминионом в Пекинаде, это там, вне Земли, в Вайябурге. Он дал мне тысячу крон и передатчик, который я должен был все время носить с собой.

Когда происходило что-то интересное, я должен был нажимать кнопку.

— В чем заключалось твое задание?

— Я должен был стать одним из вас, сопровождать отца где только возможно. Телек намекал, что, если мои усилия увенчаются арестом важных фигур, меня самого могут сделать телеком.

— Сообщал ли он, как совершается эта метаморфоза?

— Нет.

— Когда у тебя связь с Доминионом?

— Я должен связаться с ним по видеофону в два часа пополудни завтра в павильоне “Кларьетта”.

— У вас есть пароль или код для связи?

— Нет!

На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Шорн пошевелился, встал.

— Горман, что, если бы я совершил превращение, что, если бы я стал телеком?

Серкумбрайт спокойно посасывал трубку.

— Это было бы прекрасно. Хотя я не совсем понимаю, как тебе это удастся. Если только, — добавил он сухо, — ты не намерен сдать нас всех Адлари Доминиону.

— Нет. Но посмотри на Клуча и посмотри на меня. Серкумбрайт стал сравнивать их лица, прищурился, выпрямился в кресле.

Шорн вопросительно взглянул на него:

— Может получиться?

— Думаю, может. Сделать покрупнее нос, подлиннее подбородок, потолще щеки, немного рыжих волос…

— И одежду Клуча.

— Вполне сойдешь.

— Особенно если я явлюсь с информацией.

— Это-то меня и заботит. Какого рода информацию ты можешь дать Доминиону, чтобы она понравилась ему и не навредила нам?

Шорн сказал. Серкумбрайт попыхивал трубкой.

— Это серьезный шаг. Но обмен был бы неплохой. Если только он не узнал это из других источников.

— Таких, как Гескамп? В таком случае мы ничего не теряем.

— Верно.

Серкумбрайт подошел к видеофону:

— Тино? Переключи свой аппарат на… — Он взглянул на Лори:

— Какой адрес?

— Два-девять-два-четыре-четырнадцать, Мартинвелт.

 

Глава 5

Рыжеволосый человек двигался очень энергично и собранно, что никак не соответствовало манере Клуча Кургилла. Лори критически осмотрела его.

— Помедленнее, Уилл. Не размахивай руками. Клуч — очень вялый тип.

— Так? — Шорн прошел по комнате.

— Лучше.

— Отлично. Я пошел. Пожелай мне удачи. Моя первая остановка — старая мастерская. Там лежит передатчик Клуча. Едва ли он оставил бы его там.

— А это не рискованно — возвращаться в мастерскую?

— Не думаю. Надеюсь, что нет. Если бы телеки собирались ее уничтожить, они сделали бы это прошлой ночью.

Он помахал рукой и вышел.

Шорн ехал по движущейся дорожке, стараясь копировать вялое высокомерие Клуча. Утро было хмурое и ветреное, с холодным дождем. Однако к полудню облака рассеялись, показалось солнце. Большие серые здания Трэна высились, словно гордые вельможи. Шорн запрокинул голову. Всего-навсего каменные громады, но впечатление производят сильное. Сам он предпочитал конструкции меньших размеров, но с большей индивидуальностью. Он подумал об античных храмах Средиземноморья, окрашенных в розовые, зеленые и голубые тона. Правда, теперь мраморные стены утратили прежнюю окраску. Такой стиль был возможен и даже навязывался в древних монархиях. Сегодня каждый человек — теоретически сам себе хозяин — ничем не выделяется среди своих многочисленных собратьев в гигантском механическом рое. Основным цветом культуры стала смесь всех цветов — серость. Из соображений экономии здания строят все выше и шире: объем возрастает в кубе, а поверхность лишь в квадрате. Лейтмотивом стал утилитаризм. Каждый житель отказывался от острых углов и шероховатостей своей личности, пока не осталась одна общая сердцевина: плоская крыша, горячая и холодная вода, яркое освещение, кондиционированный воздух и надежный лифт.

«Нынешние люди подобны гальке на морском берегу: каждый обтачивает и шлифует своего соседа, пока все не становятся совершенно одинаковыми, — думал Шорн. — Цвета и ароматы можно найти только в дикой природе и у телеков. А каков будет мир, населенный одними телеками? Предположим, четыре тысячи выросли до четырехсот миллионов, четырех миллиардов. Прежде всего исчезнут города. Не будет скопления людей, гигантских серых зданий, грандиозных людских потоков. Человечество взорвется, как Новая Звезда. Города опустеют — огромные печальные остовы, последние памятники средневековья. Земля окажется слишком маленькой. Люди устремятся в космос, к иным планетам, где телеки могут разгуливать как хотят. Они наводнят голубыми океанами Марс, очистят атмосферу Венеры, Нептуна, Урана, Плутона — выведут их на новые, более удобные орбиты. Или взять Сатурн: он такой огромный, а притяжение на поверхности не намного сильнее, чем на Земле. А что, если эти грандиозные работы истощат энергию телекинеза, откуда бы она ни исходила? Что, если однажды утром телеки проснутся и обнаружат, что сила ушла? Тогда обрушатся хрустальные воздушные замки! Пища, убежище, тепло… И нет надежных серых городов, нет домов-муравейников, металла, стекла, электричества! Какое это будет бедствие! Какие вопли и проклятия! — Шорн глубоко вздохнул. — Фантазия. Энергия телекинеза, похоже, неисчерпаема… А вдруг как раз в этот момент она находится на грани истощения?.. Фантазия, совершенно неуместная теперь. — Он нахмурился. — Может, это имеет какое-то значение? Может, в уме телека действует некий подсознательный контур, создавая предпосылки для новых идей?»

Впереди показалась вывеска подвального зала игровых автоматов. Шорн осознал, что давно идет своей походкой, совершенно не характерной для Клуча Кургилла. Лучше не забывать такие детали — ошибиться он сможет лишь один раз.

Он спустился по лестнице, прошел через зал мимо щелкающих, светящихся, жужжащих автоматов, мимо людей, которые, восстав против предопределенности своей жизни, пытались купить синтетическое счастье.

Шорн беспрепятственно прошел в дверь с табличкой “Служебное помещение”, у следующей двери он помедлил, соображая, не забыл ли принести ключ и не спрятался ли за дверью шпион.

«А может ли Клуч Кургилл иметь свой ключ? Это вполне правдоподобно, — решил Шорн. — Во всяком случае, не вызовет подозрения”.

Он порылся в сумке. Ключ оказался на месте. Шорн открыл дверь и вошел в мастерскую.

Внутри все осталось по-прежнему. Шорн быстро подошел к ящику для инструментов, нашел сумку Серкумбрайта, достал жука и осторожно прикрепил его к своей шляпе.

Теперь — уходить как можно быстрее. Он взглянул на часы. Двенадцать. В два часа встреча Клуча с Ад-лари Доминионом, шефом комитета связи телеков.

Шорн закусывал в одном из закоулков торгового центра в Фузариуме и чувствовал себя весьма неуютно. Площадь более акра через равные промежутки была заставлена столами, напоминая пол, покрытый кафельной плиткой, и обслуживалась медленно двигавшимся трехъярусным автоматом-разносчиком.

Голова Шорна ужасно чесалась под рыжим париком, но он не осмеливался почесаться, опасаясь разрушить сложное творение Тино. Кроме того, он понял, что Фузариум — полуденное прибежище вечно спешивших рабочих — никак не соответствует характеру Клуча Кургилла. Среди серых, темно-зеленых и бурых костюмов Шорн в своем пестром одеянии, имитировавшем стиль телеков, был словно фламинго в курятнике. Он ощущал на себе тупо-враждебные взоры. Телекам завидовали, но их уважали; в то же время обычный человек, подражавший телекам, вызывал презрение и злобу.

Шорн быстро покончил с ленчем и направился по Зайк-аллее к парку Мультифлор, где побродил между пыльных сикоморов.

В два часа он зашел в будку, набрал номер павильона “Кларьетта”. Щелкнуло реле, на экране видеофона появился причудливый черно-белый вид павильона, и сухой мужской голос произнес: “Павильон «Кларьетта"”.

— Говорит Клуч Кургилл. Я хочу побеседовать с Адлари Доминионом.

Появилось худое лицо, любопытное и довольно нахальное, с большим носом и бледно-голубыми птичьими глазами:

— Что вам угодно?

Шорн нахмурился. Он забыл об одной важной вещи. Забыл расспросить Клуча, как выглядит Адлари Доминион.

— Мне назначена встреча сегодня в два. — Он стал наблюдать за реакцией человека на экране.

— Можете сообщить мне.

— Нет, — отрезал Шорн, обретая уверенность. Человек был слишком наглым, слишком надменным.

— Я хочу говорить с Адлари Доминионом. То, что я должен сообщить, не для ваших ушей.

Худощавый бросил на Шорна свирепый взгляд:

— Это мне решать. Доминиона нельзя беспокоить по пустякам.

— Если Доминион узнает, что вы стоите на моем пути, он будет недоволен.

Худощавое лицо залилось краской. Экран померк. Шорн ждал.

Экран снова загорелся, показав ярко освещенную комнату с высокими белыми стенами. В окнах были видны облака, освещенные солнцем. На Шорна смотрел другой человек, такой же худой, как и первый, но смуглый, с седыми волосами и маслянисто-черными глазами. Под сверлящим взглядом проницательных глаз Шорну стало не по себе. “Сработает ли маскировка?»

— Ну, Кургилл, что вы хотите мне рассказать?

— Дело строго конфиденциальное.

— Вы не доверяете видеофону? — изумился Доминион. — Уверяю вас, он не прослушивается.

— Нет, я доверяю видеофону, но я наткнулся на кое-что важное и хочу быть уверен, что получу обещанную награду.

— Ах вот как! — Доминион не стал разыгрывать непонимание. — Как долго вы работаете?

— Три дня.

— И уже ожидаете самой большой награды?

— Моя информация стоит ее. Если я стану телеком, то в моих интересах помочь вам. А нет так нет. Все очень просто.

Доминион нахмурился:

— Едва ли вы способны оценить важность ваших сведений.

— Предположим, я узнал о болезни мозга, которая поражает только телеков. Допустим, я узнал, что в течение года половина или три четверти телеков будут мертвы?

Ни один мускул на лице Доминиона не дрогнул.

— Разумеется, я хочу знать об этом. Шорн молчал.

— Если ваша информация такова, — медленно произнес Доминион, — и мы удостоверимся в ее подлинности, вы будете награждены соответствующим образом.

Шорн покачал головой:

— Я не могу рисковать. Это мой шанс. Я должен убедиться, что получу желаемое, — другого случая у меня не будет.

Губы Доминиона скривились, но он сказал достаточно спокойно:

— Хорошо.

— Я хочу прийти в павильон. Но должен вас предостеречь — ведь нет ничего плохого, когда между друзьями устанавливается полная ясность?

— Да, это так.

— Не пытайтесь применить ко мне наркотики. У меня во рту капсула с цианидом. Я убью себя прежде, чем вы что-нибудь узнаете.

Доминион мрачно усмехнулся:

— Очень хорошо, Кургилл, только не проглотите ее ненароком.

Шорн ответил с такой же улыбкой:

— Только в знак протеста. Как мне попасть в “Кларьетту”?

— Возьмите такси.

— Открыто?

— Почему бы нет?

— Вы не боитесь контршпионажа? Зрачки Доминиона сузились, голова чуть склонилась набок.

— Я полагал, мы обсудили это на предыдущей встрече.

Шорн благоразумно решил не спорить.

— Хорошо, я сейчас буду.

Павильон “Кларьетта” парил высоко над океаном, как сказочный воздушный замок, — сияющие белые террасы, ряды башен с красными и голубыми коническими крышами, сады с зеленой листвой, висящие в воздухе.

Такси опустилось на посадочную площадку. Шорн вышел. Водитель неодобрительно покосился на него:

— Мне подождать?

— Нет, можете улетать.

У Шорна мелькнула смутная мысль: или он покинет это место с помощью обретенной телекинетической силы, или не покинет вовсе.

Дверь распахнулась. Шорн вступил в зал, где вдоль стен располагались красно-коричневые, оранжевые, пурпурные и зеленые призмы, горящие в солнечном свете, падавшем сверху. В нише на возвышении сидела девушка — прелестное создание с густыми золотистыми волосами и нежной кожей.

— Слушаю вас, сэр, — произнесла она с безразличной вежливостью.

— Я Клуч Кургилл. Хочу видеть Адлари Доминиона.

Она нажала кнопку.

— Вам направо.

Шорн поднялся по стеклянной лестнице внутри зеленого стеклянного цилиндра, вышел в коридор со стенами из красного с золотым отливом камня, который не добывался на Земле. Одна стена была увита темно-зеленым плющом. Напротив белые колонны образовали превосходную изящную раму, полную зеленого света и пышных растений с белыми и ярко-красными цветами.

Шорн помедлил, оглянулся. Зажегся золотой свет — и стена раздвинулась. За ней стоял Адлари Доминион.

— Входите, Кургилл.

Шорн вступил в луч света и, ослепленный на миг, потерял из виду Доминиона. Когда зрение восстановилось, он увидел, что Доминион сидит в парусиновом кресле на блестящем карнизе, идущем вдоль стены. Другим видимым предметом обстановки была оттоманка из красной кожи. Три прозрачные стены открывали великолепный вид: облака, освещенные солнцем, голубое небо, синее море.

Доминион указал на оттоманку: , — Присаживайтесь.

Оттоманка не превышала фута в высоту; сидя на ней, Шорн был бы вынужден запрокидывать голову, чтобы видеть лицо Доминиона.

— Нет, благодарю. Я предпочитаю стоять. Он поставил ногу на оттоманку, хладнокровно глядя на телека.

Доминион ровным голосом произнес:

— Что вы хотите мне сообщить?

Шорн начал говорить, но понял, что, глядя в эти горящие черные глаза, невозможно одновременно говорить и думать. Он перевел взгляд на облако за окном.

— Я тщательно изучил ситуацию. Если вы сделали то же — а я полагаю, что вы это сделали, — тогда одному из нас нет смысла пытаться перехитрить другого. Я располагаю информацией, которая важна, жизненно важна для телеков, и хочу продать эту информацию за статус телека.

Он посмотрел на Доминиона, взгляд которого не изменился, и снова отвел глаза.

— Я бы хотел, чтобы между нами установилось полное взаимопонимание. Во-первых, должен напомнить вам, что у меня во рту яд. Я убью себя прежде, чем расстанусь со своей информацией, и, уверяю вас, вы никогда не узнаете то, что я могу сообщить. — Шорн покосился на Доминиона. — Никакое гипнотическое средство не сможет подействовать достаточно быстро, чтобы помешать мне прокусить цианид… Ладно, довольно об этом.

Второе: я не могу доверять словесному или письменному контракту. Если бы я согласился на такой контракт, я бы не имел возможности взыскать по нему. Вы более сильная сторона. Если вы выполните вашу часть соглашения, а я нет, вы сможете устроить так, чтобы я был наказан. Поэтому, чтобы продемонстрировать добрую волю, вы должны выполнить условие первым. Иными словами, сделайте меня телеком, тогда я выложу то, что знаю.

Секунд тридцать Доминион глядел на Шорна, затем мягко произнес:

— Три дня назад Клуч Кургилл не был столь скрупулезен.

— Три дня назад Клуч Кургилл не знал того, что знает теперь.

— Я не спорю, — резко ответил Доминион. — На вашем месте я бы поставил такие же условия. Однако, — он окинул Шорна с ног до головы пронизывающим взглядом, — три дня назад я бы решил, что вы посредственный помощник.

Шорн напустил на себя надменный вид.

— Судя по телекам, которых я знавал, трудно было предположить, что вы столь разборчивы.

— Вы плохо нас знаете, — возразил Доминион. — Вы полагаете, что такие, как Ноллинруд, который был недавно убит, — это типичные телеки. Вы думаете, что все мы равнодушны к своей судьбе? — Его губы презрительно скривились. — Есть силы, о которых вы не имеете представления. У нас грандиозные планы… Но довольно. Это все высокие идеи.

Он отделился от своего кресла и опустился на пол.

— Я принимаю ваши условия. Пойдемте. Видите, мы совсем не упрямы и можем действовать быстро и решительно, если захотим.

Он повел Шорна обратно к зеленому стеклянному цилиндру, взлетел на верхнюю площадку и нетерпеливо наблюдал, как Шорн поднимается по ступеням.

— Идемте.

Он вступил на широкую белую террасу, освещенную вечерним солнцем, и подошел к низкому столу, на котором покоилась кубическая глыба мрамора.

Доминион протянул руку к шкафчику под столом, выдвинул маленькое переговорное устройство и сказал в микрофон:

— Двести — к павильону “Кларьетта”. — Он повернулся к Шорну:

— Естественно, есть некоторые вещи, которыми вы должны будете ознакомиться.

— Чтобы стать телеком?

— Нет, нет, — резко перебил Доминион, — это дело техники. Но ваша судьба должна быть устроена — вы будете жить новой жизнью.

— Я не подозревал, что это так сложно.

— Вы многого не подозреваете. — Телек сделал резкий жест:

— Теперь к делу. Смотрите на этот мраморный куб на столе. Думайте о нем, как о части вашего тела, контролируемой вашими нервными импульсами. Нет, не оглядывайтесь — фиксируйте взгляд на мраморном кубе. Я буду стоять здесь.

Он занял место возле стола.

— Когда я покажу направо, сдвиньте его вправо. Теперь сосредоточьтесь. Этот куб — часть вашего организма, часть вашей плоти, как руки и ноги.

За спиной Шорна слышались какие-то шорохи. Повинуясь Доминиону, он задержал взгляд на кубе.

— Теперь сюда. — Доминион указал налево. Шорн велел кубу двигаться влево.

— Этот куб — часть вас, — повторил Доминион. — Ваше собственное тело.

Шорна пробила холодная дрожь. Куб сдвинулся влево.

Доминион указал направо. Шорн велел кубу двигаться вправо. Дрожь усилилась. Шорн словно погружался в холодную газированную воду.

Влево. Вправо. Влево. Вправо. Хотя Шорн оставался на месте, куб, казалось, приблизился на расстояние вытянутой руки. Сознание Шорна как будто протиснулось через тугой клапан в новую среду, холодную и просторную; он внезапно понял, что мир стал частью его самого.

Доминион отошел от стола, и Шорн осознал, что тот больше не делает направляющих жестов. Шорн сдвинул куб вправо, влево, поднял в воздух на шесть футов, на двадцать, послал его кружиться высоко в небе. Следуя глазами за кубом, он обнаружил у себя за спиной телеков, молча и без всякого выражения наблюдавших за этой сценой.

Шорн вернул куб на стол. Теперь он знал, как это делается. Он поднялся в воздух, пролетел над террасой, опустился. Когда он оглянулся, телеки исчезли. На лице Доминиона застыла холодная улыбка.

— У вас неплохо получилось.

— Это так естественно… А какова функция телеков, которые стояли сзади? Доминион пожал плечами.

— Мы мало знаем о механизме телекинеза. Вначале, конечно, я помогал вам двигать куб, как и другие. Постепенно мы ослабляли наше воздействие, и вы стали делать все сами.

Шорн потянулся.

— Я чувствую себя центром, осью всего мироздания!

Доминион равнодушно кивнул.

— Теперь пойдемте со мной.

Шорн последовал за ним в восторге от своей силы и свободы. Доминион задержался у края террасы и повернул голову; лицо его выглядело совсем иначе: бледное, усталое, полуприкрытые глаза, сдвинутые брови, слегка опущенные углы губ. Энтузиазм Шорна тоже уступил место внезапной усталости. Доминион удивительно быстро совершил посвящение в телекинез. Конечно, для него это простейший путь получить желанную информацию. Но достаточно ли свободен Доминион от мстительности, чтобы смириться с поражением? Шорн подумал о выражении, которое он на миг поймал на лице Доминиона. Было бы ошибкой полагать, что телек или любой другой человек спокойно примет условия, диктуемые платным агентом. Доминион будет сдерживаться до тех пор, пока не получит информацию. Но потом, что будет потом? Неужели он упустит возможность нанести смертельный удар? Шорн усмехнулся. Наверняка Доминион изберет самый красивый вариант — постарается убить Шорна его же собственным ядом. Внезапный удар в челюсть раздавит капсулу в зубе. Телек сумеет это устроить.

Они вошли в большой зал. Звуки их шагов отдавались гулким эхом. Через окна в высоком куполе струился желто-зеленый свет. Пол был из мрамора с серебристым отливом. Растения с крупными темно-зелеными листьями росли в ящиках, расположенных в строго симметричном порядке. Воздух был свеж и насыщен ароматом цветов.

Доминион пересек зал не останавливаясь. Шорн остановился посредине. Доминион обернулся:

— Идемте.

— Куда?

Лицо Доминиона приняло угрожающее выражение.

— Туда, где мы можем поговорить.

— Мы можем говорить здесь. Я могу рассказать все за десять секунд. Или, если желаете, я приведу вас прямо к источнику опасности.

— Хорошо, — сказал Доминион. — Допустим, вы откроете природу опасности для телеков. Болезнь мозга, вы сказали?

— Нет. Я использовал эту идею в качестве примера. Опасность, о которой я говорю, скорее имеет характер катаклизма, чем болезни. Пойдемте на открытый воздух. Здесь я чувствую себя как-то скованно. — Глядя на Доминиона в упор, он нахмурился.

Телек сделал глубокий вдох. “Похоже, он в ярости, — подумал Шорн. — Подчиняться указаниям недавнего предателя и шпиона!..»

— Я выполню свою часть соглашения, не сомневайтесь. Но я бы хотел уйти с выигрышем — надеюсь, вы меня понимаете.

— Я понимаю, — сказал Доминион. — Я понимаю вас очень хорошо.

Он полностью овладел собой и казался почти добродушным.

— Однако вы, вероятно, не правильно поняли мои мотивы. Теперь вы тоже телек. А телеки ведут себя в соответствии с правилами, которые вам необходимо узнать.

Шорн напустил на себя столь же любезный вид.

— В таком случае я предлагаю провести урок на земле.

Доминион поджал губы.

— Вы должны адаптироваться к окружению телека — думать, действовать.

— Это придет со временем, — улыбнулся Шорн. — А теперь я немного рассеян: чувство силы опьяняет.

— Похоже, оно не повредило вашей осторожности, — сухо заметил Доминион.

— Полагаю, мы наконец выйдем на открытый воздух и поговорим свободно. Доминион вздохнул:

— Хорошо.

 

Глава 6

Лори то и дело подходила к автомату, наливая чай для себя и кофе для Серкумбрайта.

— Я просто места себе не нахожу.

«Если бы Лори снизошла до кокетства, — думал Серкумбрайт, — она была бы просто очаровательна”. Он спокойно смотрел, как она подходила к окну и вглядывалась в небо.

Но не было видно ничего, кроме сияния огней, и ничего не было слышно, кроме уличного гула.

Она вернулась к кушетке.

— Ты рассказал доктору Кургиллу о.., о Клуче? Серкумбрайт помешал кофе.

— Конечно, я не мог сказать правду.

— Да, ты прав. , Лори смотрела в пространство. Внезапно она вздрогнула:

— Никогда не была такой нервной. Что, если… — Она запнулась, не находя слов.

— Ты любишь Шорна, не так ли? Быстрый взгляд, взмах ресниц. Красноречивый ответ. Они посидели молча.

— Тс-с, — сказала Лори, — по-моему, это он.

Серкумбрайт промолчал.

Лори медленно поднялась. Они оба смотрели на дверную ручку. Она повернулась. Дверь распахнулась. Прихожая была пуста. Лори в ужасе застыла.

Послышался стук в окно. Они обернулись. За окном был Шорн. На миг они оба замерли, словно парализованные. Шорн стучал по стеклу костяшками пальцев, было видно, что его рот произносит слова: “Впустите меня”.

Наконец Лори подошла к окну и распахнула его. Шорн влетел в комнату.

— Зачем ты нас так напугал? — возмутилась Лори.

— Хотел продемонстрировать свои новые способности. — Он налил себе чашку кофе. — Наверное, вам не терпится услышать о моих приключениях?

— Конечно!

Он сел за стол и стал рассказывать о своем визите в павильон “Кларьетта”. Серкумбрайт спокойно и внимательно слушал.

— А что теперь?

— А теперь, если Доминион не изобретет способ убить меня на расстоянии, у тебя есть телек для экспериментов. Сегодня у него будет беспокойная ночь, могу себе представить.

Серкумбрайт усмехнулся.

— Во-первых, — сказал Шорн, — они посадили на меня жука. Я ожидал этого. А они знали, что я ожидал. Я отделался от него в Музее изящных искусств. Потом я стал рассуждать: раз они ожидают, что я ускользну от жука и после этого почувствую себя в безопасности, значит, у них есть способ отыскать меня снова. Какая-нибудь метка, вещество на одежде, излучающее невидимые волны. Я выбросил одежду Клуча — она мне с самого начала не нравилась, — вымылся в трех водах, избавился от парика. Клуч Кургилл исчез. Кстати, где тело Клуча?

— В надежном месте.

— Надо устроить так, чтобы его нашли завтра утром. С табличкой “Я — шпион телеков”. Доминион, конечно, узнает об этом. Он решит, что я мертв, и одной проблемой меньше.

— Неплохая идея.

— А как же бедный доктор Кургилл? — возразила Лори. — Он ни за что не поверит такому известию.

— Да… Наверняка не поверит. Она окинула Шорна взглядом:

— Ты чувствуешь себя другим?

— У меня такое ощущение, будто все сущее — это часть меня. Можно сказать, слияние с космосом.

— Но как это получилось? Шорн задумался.

— По правде говоря, не знаю. Я могу двигать стулом так же, как двигаю рукой, и с тем же усилием.

— Похоже, Гескамп им ничего не сказал о митроксе под стадионом, — заметил Серкумбрайт.

— Они и не спрашивали. Им и в голову не могло прийти, что мы замышляем такое злодеяние. — Шорн рассмеялся. — Доминион был просто потрясен. Какое-то время мне казалось, что он благодарен мне.

— А потом?

— А потом, наверное, вспомнил обиду и стал думать, как меня убить. Но я не сказал ему ничего, пока мы не оказались на открытом месте. Я мог защититься от любого его оружия. Пулю я бы остановил мыслью, даже отбросил бы обратно, лазерный луч отклонил бы.

— А если бы твоя и его воля столкнулись? — спросил Серкумбрайт. — Что бы произошло?

— Не знаю — может, ничего. Ведь так бывает, когда человек колеблется между двумя противоположными побуждениями. А может, столкновение и отсутствие результата подорвало бы нашу веру в себя и мы бы рухнули в океан. Потому что мы стояли в воздухе на высоте тысячи футов над океаном.

— Тебе было страшно, Уилл? — спросила Лори.

— Вначале — да. Но человек быстро привыкает к новым ощущениям. С такими вещами все мы сталкивались во сне. Возможно, когда мы перестали верить снам, мы уклонились с пути телекинеза.

Серкумбрайт усмехнулся и принялся набивать трубку.

— Надеюсь, мы это скоро узнаем, узнаем и еще многое другое.

— Возможно. Я начинаю по-иному смотреть на жизнь.

Лори взглянула на него с беспокойством:

— Но ведь мир остался тем же?

— В общем, да. Но это чувство силы, свободы… — Шорн рассмеялся. — Не смотрите на меня так. Я не опасен. Просто благодаря любезности известного лица я стал телеком. Кстати, где бы мы могли достать три скафандра?

— Сейчас, ночью? Не знаю.

— Неважно. Я — телек. Мы их получим. В том случае, конечно, если вы желаете посетить Луну. Бесплатная экскурсия благодаря любезности Адлари Доминиона. Лори, тебе не хочется полетать со скоростью света, со скоростью мысли? Постоять в пепельном свете Луны, воспетом Эратосфеном, заглянуть в mare inbrum

.

Она нервно засмеялась:

— С удовольствием, только.., я боюсь.

— А как ты, Горман?

— Нет. Давайте вдвоем. У меня еще будет возможность.

Лори вскочила. Глаза ее возбужденно горели, щеки порозовели. Шорн взглянул на нее с изумлением.

— Отлично, Горман. Завтра ты можешь начать свои эксперименты. А сегодня…

Лори почувствовала, как невидимая сила подняла ее в воздух и вынесла в окно.

— А сегодня, — продолжал Шорн, оказавшись рядом с ней, — сделаем вид, будто мы души, счастливые души, которые странствуют во Вселенной.

Серкумбрайт жил в полузаброшенном предместье к северу от Трэна. Его старинный просторный дом, подобно норовистому коню, вздымался над водами Мэйна. Гигантские промышленные постройки заслоняли небо. Дым литейных труб, сера, хлор, аммиак загрязняли воздух.

Внутри дом был уютным, но запущенным. Жена Серкумбрайта, высокая, странного вида женщина, по десять часов в день работала в своей студии — лепила собак и лошадей. Шорн видел ее всего один раз. Насколько ему было известно, она совсем не интересовалась подпольной деятельностью Серкумбрайта и даже не догадывалась о ней.

Серкумбрайт загорал на солнце и созерцал катившиеся мимо бурые волны. Он сидел на балкончике, который сам построил для этой цели.

Шорн бросил ему на колени холщовый мешочек:

— Сувениры.

Серкумбрайт взял мешочек и торопливо высыпал из него горсть камней. К каждому была прикреплена этикетка. Он взглянул на первый камень.

— Агат. — Он прочитал табличку:

— “Марс”. Ну и ну.

Следующим был черный булыжник.

— Габбро? Похоже. “Ганимед”. Честное слово, далековато вы забрались.

Он бросил многозначительный взгляд на Шорна:

— Похоже, телекинез пошел тебе на пользу: ты расстался со своим измученным видом. Может, и мне стать телеком?

— Ты тоже не выглядишь измученным. Скорее, наоборот.

Серкумбрайт вернулся к камням:

— Пемза. С Луны, я полагаю. — Он прочел этикетку. — Нет — Венера. Как впечатления от прогулки?

Шорн посмотрел на небо.

— Это довольно трудно передать. Конечно, возникало чувство одиночества. Тьма. Что-то похожее на сон. Там, на Ганимеде, мы стояли на горном хребте. Под ногами — острый как бритва обсидиан. Юпитер заслонял почти полнеба. Знаменитое красное пятно смотрело на нас. Странная, черная скала, огромная планета, тусклый розовый и голубой свет. Все это было каким-то потусторонним. Я подумал: что, если сила изменит мне и мы не сможем вернуться? У меня кровь застыла в жилах.

— Похоже, ты справился с этим.

— Да, мы справились. Шорн сел, вытянув ноги.

— Я не измучен и не утомлен. Но я смущен. Два дня назад я считал себя человеком с вполне сложившимися убеждениями.

— А теперь?

— Теперь.., сомневаюсь.

— В чем?

— В наших замыслах. В их конечной цели.

— Хм-м-м, — Серкумбрайт потер подбородок, — ты все еще хочешь подвергнуться экспериментам?

— Конечно. Я хочу знать, почему и как действует телекинез.

— Когда ты будешь готов?

— Когда хочешь.

— Сейчас?

— Почему бы нет? Давай начнем.

— Ну, если ты готов, попробуем для начала энцефалографию.

Серкумбрайт устало потер лоб. Его лицо, обычно розовое, как у херувима, заметно осунулось. Когда он набивал трубку, его пальцы подрагивали.

Шорн откинулся на спинку кожаного кресла и смотрел на Серкумбрайта со спокойным любопытством.

— Почему ты так расстроен?

Серкумбрайт щелчком сбросил со стола скомканную бумажку.

— Оборудование ни к черту не годится. Все равно что рисовать миниатюры помелом или разбирать часы разводным ключом. Вот, — показал он, — энцефалограммы. Оба полушария твоего мозга. Рентгенограммы. Характер метаболизма. Мы замерили энергию настолько точно, что если бы ты бросил мне скрепку, я вычислил бы ее полет…

— И что?

— Ничего определенного. Волнистые линии на энцефалограмме. Повышенное потребление кислорода, увеличение шишковидной железы. Плюс побочные эффекты измерений.

Шорн зевнул и потянулся.

— Примерно это мы и ожидали. Серкумбрайт мрачно кивнул.

 

Глава 7

Шорн и Серкумбрайт пили кофе в квартире Лори в Мартинвелте.

Серкумбрайт был непривычно нервозен и то и дело смотрел на часы.

Шорн с интересом наблюдал за ним.

— Кого ты ждешь?

Серкумбрайт окинул комнату быстрым взглядом:

— Надеюсь, здесь нет жуков-шпионов?

— Судя по детектору, нет.

— Я жду связного. Человека по имени Луби. С Восточного Берега.

— Что-то не припоминаю такого.

— Ты бы не забыл его, если бы хоть раз увидел. Лори сказала:

— Кажется, я слышу шаги.

Луби вошел в комнату тихо, как кошка. Ему было около сорока, хотя выглядел он не больше чем на семнадцать. Золотистая кожа, правильные черты лица, густые вьющиеся волосы бронзового цвета вызывали в памяти образы итальянцев эпохи Возрождения — Цезаря Борджиа, Лоренцо Медичи.

Серкумбрайт представил гостя. Луби коротко кивнул, сверкнув глазами, отвел Серкумбрайта в сторону и что-то быстро зашептал ему.

Серкумбрайт поднял брови, задал вопрос — Луби мотнул головой, быстро ответил. Серкумбрайт кивнул — и Луби покинул комнату так же тихо, как вошел.

— Речь идет о встрече на высшем уровне. Нас ждут в “Портинари Гэйт”. — Серкумбрайт постоял в нерешительности. — Думаю, нам лучше пойти.

Шорн подошел к двери, выглянул в коридор.

— Наверное, не часто лучшие умы собираются на общее собрание?

— Случай беспрецедентный. Похоже, что-то важное.

Шорн немного подумал.

— Может, пока не стоит говорить о моих.., достижениях?

— Хорошо.

Они летели сквозь ночную тьму на север. Внизу большой темной кляксой простиралось озеро Пайенца, окруженное огнями Портинари.

«Портинари Гэйт”, гостиница на шестьсот мест, раскинулась высоко на склоне холма, окна ее выходили на озеро и на город. Шорн и его спутники приземлились на мягкий дерн в тени высоких сосен и прошли к черному ходу.

Серкумбрайт постучал, и они почувствовали на себе холодный изучающий взгляд. Дверь отворилась. Перед ними стояла женщина с каменным лицом и нимбом стального цвета волос.

— Что вам угодно?

Серкумбрайт пробормотал пароль, женщина молча отступила, и они вошли.

Смуглолицый человек с черными глазами и золотыми серьгами в ушах поднял руку:

— Привет, Серкумбрайт.

— Привет, Тереби. Это Уилл Шорн. Лорита Челмефорд.

Шорн с интересом взглянул на загорелого человека. «Великий Тереби, прославленный координатор всемирного антителекового подполья”.

В комнате были и другие люди, которые молча наблюдали за происходящим. Серкумбрайт кивнул нескольким из них, затем отвел Шорна и Лори в сторону.

— Удивительно, — сказал он, — здесь все лидеры движения. — Он покачал головой:

— Довольно опасно.

Шорн ощупал детектор. Никаких передатчиков-шпионов.

Участники продолжали прибывать, пока в комнате не собралось человек пятьдесят. Одним из последних появился сорокалетний юнец Луби.

Коренастый темнокожий человек поднялся и заговорил:

— Это собрание — отход от наших традиционных методов, и, я надеюсь, в ближайшее время подобное не повторится.

Серкумбрайт шепнул Шорну:

— Это Касселбарг. Европейская почта. Касселбарг обвел аудиторию взглядом.

— Наше движение вступает в новый этап. Первый был организационным: мы создали всемирную подпольную организацию, систему связи, иерархию управления. Теперь черед второго этапа: подготовки к решающей акции, которая составит третий этап.

Все мы знаем сложность условий, в которых приходится работать; поскольку мы не можем представить явные доказательства опасности, правительство не симпатизирует нам и во многих случаях активно противодействует, особенно в лице коррумпированных полицейских чиновников. Поэтому наша первая операция должна стать решающей. Второго шанса не будет. Телеки должны быть… — он сделал паузу, — должны быть уничтожены. Это путь, к которому все мы чувствуем инстинктивное отвращение, но любой другой путь делает нас беззащитными перед страшной силой телеков. Итак, какие будут вопросы, дополнения?

Под влиянием внезапного, почти неосознанного импульса Шорн встал и начал говорить:

— Я не хочу превращать наше движение в дискуссионный клуб, но есть другой путь, не требующий убийств. Он устраняет необходимость решающего удара и дает нам больше шансов на успех.

— Вот как? — любезно осведомился Касселбарг. — Изложите суть вашего плана.

— Никакая операция, как бы тщательно она ни планировалась, не гарантирует смерти всех телеков, и те, кто избежит смерти, могут обезуметь от злобы и страха. Я могу себе представить сто миллионов, пятьсот миллионов, миллиард смертей в первые секунды после операции — и полный ее крах.

Касселбарг кивнул.

— Необходимость стопроцентного уничтожения не вызывает сомнений. Такой план и составит второй этап, о котором я только что упоминал. Мы можем действовать только при девяносто девяти процентах вероятности успеха.

Заговорила женщина с суровым лицом:

— Телеков всего около четырех тысяч. На Земле каждый день умирают десять тысяч человек. Убийство телеков — небольшая цена за то, чтобы избавиться от опасности их тирании. Или надо действовать сейчас, когда у нас есть ограниченная свобода, или обречь род человеческий на бесконечное рабство.

Шорн обвел присутствующих взглядом. Лицо Лори выражало сочувствие, Серкумбрайт смущенно смотрел в сторону. Тереби задумчиво хмурился, Касселбарг ждал с вежливым вниманием.

— Все, что вы сказали, правильно, — начал Шорн, — я был бы самым безжалостным из всех нас, если бы эти четыре тысячи смертей не лишали человечество драгоценного дара, которым оно обладает. До сих пор телекинез использовался неверно, в эгоистических интересах телеков. Но в ответ на ошибки телеков мы не должны сами делать ошибки.

— Каково ваше предложение? — спокойным, ровным голосом спросил Тереби.

— Я считаю, мы не должны посвящать себя убийству телеков, а должны обучить телекинезу всех здоровых людей.

Маленький рыжеволосый человек презрительно усмехнулся:

— Старое заблуждение: вновь привилегия для избранных — в данном случае для здоровых. Шорн улыбнулся:

— Это лучше, чем привилегия для нездоровых. Но позвольте вернуться к моему предложению: изучить телекинез и распространить его лучше, чем убивать телеков. Один путь ведет вперед, другой — назад; созидание против разрушения. В первом «случае мы поднимем человека на более высокую ступень, в другом, если план удастся, получим четыре тысячи мертвых телеков. Притом остается возможность страшной катастрофы.

— Вы умеете убеждать, мистер Шорн, — заметил Тереби. — Но не исходите ли вы из недоказанной предпосылки о возможности всеобщего обучения телекинезу? По-видимому, проще убить телеков, чем убедить их поделиться своей силой.

Шорн покачал головой.

— Есть, по крайней мере, два способа, чтобы овладеть телекинезом. Первый — длительная планомерная работа, то есть воспроизведение условий, в которых появились первые телеки. Второй гораздо проще, быстрее и, я полагаю, надежнее… У меня есть некоторые основания…

Он резко умолк.

Слабое жужжание. Вибрация в нагрудном кармане.

Детектор.

Он повернулся к Луби, стоявшему у двери:

— Выключите свет! Где-то здесь передатчик телеков! Выключите свет — или мы все пропали!

Луби заколебался. Шорн выругался про себя. Тереби резко встал:

— Что происходит? Раздался стук в дверь.

— Откройте! Именем закона!

Шорн взглянул на окно. Оно было открыто.

— Быстрее в окно!

— Среди нас предатель, — мрачно произнес Серкумбрайт.

У окна появился человек в черно-золотой униформе с тепловым пистолетом.

— Все к двери! — рявкнул он. — Вам не уйти — здание оцеплено. Выходите через дверь по одному! Не пытайтесь улизнуть — у нас есть приказ стрелять.

Серкумбрайт придвинулся к Шорну:

— Ты можешь что-нибудь сделать?

— Не здесь. Подожди, пока окажемся снаружи. К чему нам стрельба?

Двое дюжих солдат появились в дверях, делая знаки пистолетами.

— Выходите все! Поднимите руки!

Озадаченный Тереби вышел первым. За ним последовал Шорн, затем все остальные. Они вышли на стоянку перед гостиницей, освещенную полицейскими прожекторами.

— Стойте здесь! — рявкнул голос. Шорн, прищурившись, взглянул в сторону прожекторов. Там стояли человек двенадцать.

— Это ловушка, а не ошибка, — пробормотал Тереби.

— Спокойно! Не разговаривать!

— Лучше обыщите их, — раздался чей-то голос. Шорн уловил знакомый равнодушно презрительный тон — Адлари Доминион.

Двое в черно-золотой униформе обошли группу, делая быстрый обыск.

Из-за прожекторов послышался насмешливый голос:

— Неужели полковник Тереби? Народный герой. Как он очутился в этой кучке гнусных заговорщиков?

Тереби неподвижно смотрел прямо перед собой. Рыжеволосый человек, который возражал Шорну, выкрикнул, обращаясь к невидимому голосу:

— Холуй телеков! Чтоб у тебя отсохла рука, которой ты брал у них взятку!

— Спокойно, Уолтер, — остановил его Серкумбрайт.

Повернувшись к огням, Тереби произнес ровным голосом:

— Мы арестованы?

Ответа не последовало.

Тереби повторил более резким тоном:

— Мы арестованы? Я хочу видеть ордер. Я хочу знать, в чем нас обвиняют.

— Вас доставят в штаб для допроса, — послышался ответ. — Ведите себя как следует. Если вы не совершили преступления, не будет и обвинения.

— Мы не доберемся до штаба, — шепнул Серкумбрайт Шорну.

Шорн мрачно кивнул. Он пытался разглядеть за прожекторами Доминиона — узнает ли тот Клуча Кургилла, которого сделал телеком?

Голос впереди крикнул:

— Сопротивление бесполезно! Идите вперед! В группе заговорщиков возникло волнение, словно от ветра в вершинах сосен. Голос сказал:

— Так-то лучше. Теперь марш вперед, по одному! Тереби первый.

Тереби медленно развернулся, словно бык на арене, и двинулся за солдатом, который освещал дорогу фонариком.

Серкумбрайт вновь шепнул Шорну:

— Попробуй что-нибудь сделать.

— Не могу, пока Доминион здесь.

Один за другим пленники шли вслед за Тереби. Впереди смутно вырисовывался силуэт самолета. Задний люк зиял, как вход в подземелье.

— Поднимайтесь по трапу!

Грузовой отсек с металлическими стенами служил камерой. Дверь с лязгом захлопнулась. Наступило тягостное молчание.

Возле борта раздался голос Тереби:

— Лихо сработано! Всех взяли?

— Похоже, да, — глухо отозвался Серкумбрайт.

— Это отбросит движение лет на десять назад, — произнес кто-то, стараясь сохранить твердость в голосе.

— Скорее, уничтожит полностью.

— Но в чем нас можно обвинить? Они ничего не докажут.

Тереби мрачно усмехнулся:

— Мы не доберемся до Трэна. Думаю, это будет газ. Тревожный ропот прошел по камере: “Газ”.

— Ядовитый газ пустят через вентилятор. А потом нас просто выбросят в море, и никто ничего не узнает. Даже не сообщат: “Убиты при попытке к бегству”.

Самолет задрожал и поднялся в воздух.

— Серкумбрайт, — тихо окликнул Шорн.

— Я здесь.

— Зажги свет.

Стены камеры озарились желтым светом карманного фонарика: бледные, потные лица напоминали лягушачьи животы, глаза блестели, отражая огонь фонарика.

Все двери были надежно заперты. Шорн соображал, сможет ли он открыть такую дверь. С подобной проблемой он еще не сталкивался. Похоже, эта задача была на порядок сложнее, чем перемещение предметов. Закрытая дверь представляла для Шорна и чисто психологическую проблему: что, если он попытается и ничего не выйдет? Сохранится ли его способность к телекинезу?

Тереби приложил ухо к вентилятору и через некоторое время отпрянул:

— Я слышу шипение…

Фонарик стал гаснуть. В темноте Шорн был беспомощен так же, как остальные. В отчаянии он устремил все силы своего ума на дверь грузового люка. Она распахнулась в ночное небо. Шорн поймал ее, прежде чем она успела улететь во мрак, и перенес через дверной проем внутрь.

Фонарик погас. Шорн едва различал черную массу двери. Стараясь перекричать рев ветра, он приказал:

— Отойдите к стене! Отойдите к стене! Он больше не мог ждать, он чувствовал, как реальность ускользает во мглу. Дверь смутно темнела в хвосте. Шорн сосредоточился и, с силой ударив ею о фюзеляж, пробил большую дыру. Свежий воздух устремился в отсек, унося ядовитый газ.

Шорн выбрался из самолета и заглянул в иллюминатор. Человек двенадцать в черно-золотой униформе сидели в салоне, беспокойно оглядываясь на грузовой отсек, откуда шел пронзительный вой. Адлари Доминиона среди них не было. Луби, связной с бронзовыми волосами и лицом как на медальоне, забился в угол. “Луби сохранили жизнь, — подумал Шорн, — значит, он предатель”.

У Шорна не было ни времени, ни желания к полумерам. Он оторвал всю верхнюю часть самолета. Солдаты и Луби застыли, в ужасе глядя вверх. Если бы они увидели Шорна, он показался бы им белолицым демоном, мчащимся верхом на ветре. Они высыпались из салона, словно горох из стручка, и улетели в ночную тьму. Рев ветра заглушил их крики.

Шорн забрался в кабину, заглушил мотор, отбросил баллон с газом от вентиляционной системы и повернул машину на восток, к горам Монагхилл.

Луна выплыла из-за туч. Внизу Шорн увидел поле. Подходящее место для посадки.

Самолет сел. Пятьдесят мужчин и женщин выбрались из грузового отсека, обессиленные, дрожащие, изумленные.

Шорн нашел Тереби. Прислонившись спиной к фюзеляжу, Тереби смотрел на Шорна, как ребенок на единорога. Шорн усмехнулся:

— Удивлены? Я все объясню, как только мы устроимся.

Тереби прищурился:

— Едва ли имеет смысл возвращаться домой, будто ничего не случилось. Черно-золотые сделали снимки, и, потом, некоторые из нас.., им известны.

Серкумбрайт вынырнул из тьмы, как бурая сова:

— В штабе черно-золотых будет большой переполох, когда они недосчитаются летающей тюрьмы.

— Забеспокоятся и в павильоне “Кларьетта”. Шорн стал считать на пальцах.

— Сегодня двадцать третье. До первого июля девять дней.

— А что будет первого июня?

— Первая ежегодная телекинетическая олимпиада на новом стадионе в Сванскомской долине. Кстати, за горой Матиас есть старая шахта. Там можно разместить человек двести — триста.

— Но нас только пятьдесят…

— Нужно больше. Еще человек двести. И чтобы избежать недоразумений, — он оглянулся в поисках рыжеволосого, утверждавшего, что здоровье — понятие субъективное, — будем считать здоровьем; волю к жизни, сохранению своей семьи, человеческой культуры и традиций.

— Это достаточно широко, — заметил Тереби. — Подойдет почти каждому. Но каков будет практический критерий отбора?

— Практически мы выберем тех, кто нам понравится, — сказал Шорн.

 

Глава 8

Воскресное утро первого июня было пасмурным и хмурым. С деревьев капала холодная роса. Густой туман окутывал берега реки Сванском, которая текла в новом русле по зеленеющей долине.

В восемь часов с неба прилетел человек в роскошных одеждах пурпурного, черного и белого цветов. Он приземлился на краю стадиона и посмотрел на небо. Облачная пелена прорвалась, и обрывки облаков понеслись во все стороны. Вскоре небо очистилось, солнце согрело Сванскомскую долину.

Черные глаза оглядели стадион беспокойным острым взглядом. На противоположной стороне стоял человек в черно-золотой полицейской форме. Телек перенес его по воздуху и поставил перед собой.

— Доброе утро, сержант. Заметили что-нибудь подозрительное?

— Ничего, мистер Доминион.

— А как внизу?

— Не могу сказать, сэр. Я отвечаю только за внешнюю часть, но у меня всю ночь горели прожекторы. Ни одна муха не пролетала.

— Хорошо. — Доминион еще раз оглядел большую чашу стадиона. — Если до сих пор посторонних не было, их и не будет. По земле здесь не пройти.

Появились еще двое в униформе.

— Доброе утро, — сказал Доминион, — заметили что-нибудь подозрительное?

— Нет, сэр. Ничего.

— Любопытно. — Доминион потер бледный остроконечный подбородок, — И под стадионом ничего?!

— Ничего, сэр. Мы дюйм за дюймом осмотрели каждый угол и каждую трещину до самой коренной породы.

— А детекторы что-нибудь показали?

— Нет, сэр. Если бы суслик прорыл ход под туннелем, мы бы узнали. Доминион кивнул.

— Может, и не будет никаких беспорядков, кто знает… — Он погладил подбородок. — Интуиция иногда подводит. Ну, ничего. Возьмите всех ваших людей, расставьте их вокруг долины. Не пропускайте никого. Никого, ни под каким предлогом. Вы поняли меня?

— Да, сэр.

— Хорошо.

Доминион вернулся к краю стадиона. Вся чаша была засеяна зеленой, хорошо подстриженной травой. Кресла с обивками пастельных тонов образовывали разноцветные кольца вокруг арены.

Он перенесся по воздуху к кабине ведущего, висевшей над полем на длинной прозрачной штанге. Вошел внутрь, сел за стол.

Тем временем начали прибывать другие телеки. Они опускались на землю, словно чудесные птицы, прилетевшие погреться на солнышке. Мимо них поплыли подносы с винами и закусками.

Доминион покинул кабину, медленно пролетел над стадионом. Огромное сооружение, рассчитанное на тридцать тысяч мест, было заполнено едва ли на одну пятую. Тридцать тысяч телеков — верхний предел, который способна выдержать экономика Земли. А что потом? Доминион не стал ломать голову: проблема едва ли актуальна. Вероятно, решение окажется простым. Уже шли разговоры о перемещении Венеры на более благоприятную орбиту, о заселении Нептуна, даже о создании двух обитаемых миров путем перенесения ледяной мантии Нептуна на пыльную Венеру. Это проблема завтрашнего дня. А сейчас первоочередные задачи — создание земного государства телеков и внушение обычным людям религиозного трепета, единственное — как было решено — средство защиты телеков от безмозглых убийц.

Доминион присоединился к группе друзей, сел. На сегодня его работа выполнена. Теперь, обеспечив безопасность, он мог расслабиться, развлечься.

Появлялись все новые телеки. Прибыла большая группа, человек пятьдесят. Они расположились вместе на тенистой стороне, чуть поодаль от остальных. Через несколько минут к ним присоединилась другая группа, потом еще несколько.

В девять часов из громкоговорителя раздался голос Лемана де Троллера, ведущего программы.

— Шестьдесят лет назад на Первом конгрессе телекинеза зародилась наша раса. Сегодня первый съезд титанов Земли, и, я надеюсь, эта традиция сохранится на миллионы, миллионы миллионов лет.

Серкумбрайт и Шорн с напряженным вниманием слушали программу, которую зачитывал де Троллер. Он закончил прощальной речью Грэйхема Грея, который в этом году был председателем.

— В программе нет коллективного телекинеза, — разочарованно заметил Серкумбрайт.

Шорн не ответил. Он откинулся на спинку кресла и смотрел вверх, на кабину ведущего.

— Такая превосходная возможность для массового телекинеза, — возмущался Серкумбрайт, — и они ее не используют.

Шорн перевел взгляд на арену.

— Очевидный просчет, может быть даже слишком очевидный для столь искушенных людей.

Серкумбрайт насчитал двести шестьдесят пять человек, доставленных на стадион Шорном. Все в ярких одеждах телеков.

— У тебя есть идеи? — спросил Серкумбрайт, повернувшись к одетому в коричнево-желтый костюм Тереби.

— Мы не можем заставить их посвятить нас в телеки, — задумчиво сказал Тереби.

Лори, сидевшая рядом с Шорном, нервно засмеялась:

— Давайте пошлем Серкумбрайта, пусть он их попросит!

Шорн беспокойно зашевелился. Двести шестьдесят пять драгоценных жизней зависят от его умения, сноровки и бдительности. Должна же появиться какая-то возможность!

Между тем началась игра в бампбол. Пять человек на восьмифутовых зеленых торпедах боролись против пятерых на голубых торпедах. Каждая команда пыталась затолкать паривший в воздухе трехфутовый мяч в чужие ворота. Игра проходила стремительно и внешне казалась довольно опасной. Десять маленьких лодочек двигались так быстро, что напоминали мерцающие огоньки. Мяч сновал взад-вперед, как шарик при игре в пинг-понг.

Шорн начал замечать любопытные взгляды, бросаемые на его группу. Почему-то она привлекала внимание. Правда, во взглядах телеков не было подозрения — только интерес. Шорн оглянулся и увидел, что его люди сидят выпрямившись, с застывшими лицами, словно члены приходского совета на похоронах. Он встал и вполголоса произнес:

— Больше жизни! Не забывайте, что вы здесь развлекаетесь.

Поблизости оказалась тележка с угощением. Шорн направил ее к своей группе. Люди стали робко брать ромовый пунш, пирожные, фрукты. Шорн вернул тележку на прежнее место.

Игра в бампбол окончилась. Следующим номером программы была водная скульптура. Столбы воды вздымались в воздух, образуя сверкающие на солнце подвижные фигуры.

Было еще много других зрелищ. В воздухе над стадионом появлялись красочные рисунки, фильмы. Так прошло утро. В полдень с неба на траву стадиона опустились буфетные столы.

Шорн понял, что перед ним стоит опасная дилемма. Не подходить к столам, отказавшись от обеда, — значило вызвать подозрение, и в то же время присоединение к телекам грозило быстрым разоблачением.

Наконец Тереби решил эту проблему:

— Не лучше ли нам спуститься к ленчу? Хотя бы по очереди, небольшими группами. А то мы торчим тут как пугала!

Шорн молча согласился. По одному — по два он перенес свою компанию вниз на газон. Лори подтолкнула его локтем:

— Смотри: Доминион. Разговаривает со старым Пулом.

Серкумбрайт был необычайно встревожен:

— Надеюсь, Пул не сболтнет ничего лишнего. Доминион отвернулся. В следующий миг Шорн вернул Пула на место.

— Чего хотел Доминион?

Пул, близорукий человек средних лет, внешне напоминал добродушного ученого.

— Джентльмен, который беседовал со мной? Он был весьма любезен. Спросил, понравился ли мне спектакль, и сказал, что не припоминает меня.

— И что вы ответили?

— Я сказал, что редко появляюсь на людях и многих здесь не знаю.

— А потом?

— Он просто ушел. Шорн вздохнул:

— Доминион очень проницателен. Тереби озабоченно нахмурился:

— Наши дела идут неблестяще.

— Да, но еще не вечер.

 

Глава 9

Три часа.

— Скоро все кончится, — сказал Серкумбрайт. Шорн сидел сгорбившись.

— Скоро.

Серкумбрайт стиснул подлокотники кресла:

— Мы должны что-то сделать. Нужно устроить массовый телекинез во что бы то ни стало! Шорн взглянул на кабину ведущего:

— Это должно исходить оттуда, и я должен это устроить.

Он пожал руку Лори, кивнул Тереби, не спеша поднялся в воздух и, немного пролетев вдоль края стадиона, направился вверх, к висевшей на прозрачной перекладине кабине. Внутри он заметил двух людей.

Шорн открыл дверь, бесшумно вошел и застыл у входа. В эластичном кресле со зловещей улыбкой на лице сидел Адлари Доминион.

— Входите, я жду вас.

Шорн быстро взглянул на Лемана де Троллера, ведущего программы, крупного блондина, имевшего чрезвычайно самодовольный вид.

— Ждете?

— Мне известны ваши намерения, и, надо признать, это весьма остроумно. К несчастью для вас, я осмотрел тело убитого Клуча Кургилла, и мне стало ясно — это не тот человек, которого я принимал в “Кларьетте”. До сих пор виню себя, что не разглядел вас в “Портинари Гэйт”. Но сегодня вас ждет разочарование. Я исключил из программы все, что могло бы вам помочь.

— Вы проявили изрядное терпение, позволив нам насладиться вашей программой, — заметил Шорн. Доминион сделал ленивый жест.

— Только для того, чтобы не привлекать к нашим проблемам внимания зрителей. Если бы они увидели вблизи двести шестьдесят пять анархистов и провокаторов, это могло бы омрачить праздник.

— Если бы я не пришел сюда, у вас были бы большие затруднения.

Доминион покачал головой.

— Я спросил себя: что бы стал делать в подобном положении я? Ответ очевиден — пробрался бы в кабину ведущего и попытался направить события в нужное русло. Поэтому я опередил вас. — Он улыбнулся. — А теперь жалкий мятеж окончен. Все ядро вашей банды находится в пределах досягаемости и совершенно беспомощно. Как вы помните, здесь нет выхода, и они не смогут спуститься по стенам.

Шорн почувствовал, как комок поднимается к горлу. Он заговорил каким-то чужим голосом:

— Вам нет необходимости мстить этим людям. Они хотели только разрешить проблему… — Шорн говорил, а между тем его ум лихорадочно искал выход… “Хоть и кажется, что Доминион ленив и похож на кота, на самом деле он очень внимателен. Его не застать врасплох. В любой схватке Леман де Троллер одержит верх”. Шорн мог бы парировать оружие одного телека, но двое — это, пожалуй, многовато.

Решение и действие пришли одновременно. Шорн резко качнул кабину. Де Троллер, потеряв равновесие, схватился за стол. Шорн направил ему в голову кофейную чашку. В тот миг, когда чашка летела по воздуху, Шорн бросился на пол. В руках у Доминиона оказался пистолет. Шорн еще раз тряхнул кабину, увидел, как рухнул оглушенный де Троллер, и вырвал оружие из руки Доминиона. Пистолет упал на пол, Шорн смотрел в горящие глаза Доминиона. Телек хрипло произнес:

— Вы очень проворны и эффектно уменьшили шансы против вас.

Шорн улыбнулся.

— Сколько шансов вы дадите мне теперь?

— Примерно один против тысячи.

— А мне кажется, шансы равны. Вы против меня.

— Нет, я могу продержать вас здесь, пока не очнется ведущий.

Шорн медленно поднялся на ноги. Не отводя глаз от Доминиона, поднял кофейную чашку и бросил ее в голову противника. Доминион остановил ее и направил к Шорну. Шорн отбросил ее назад. Чашка остановилась в дюйме от лица Доминиона, затем внезапно с ужасающей скоростью метнулась к Шорну. В последний момент Шорн изменил ее траекторию, чашка просвистела мимо и разбилась о стену за его спиной.

— Вы проворны, — заметил Доминион. — Действительно весьма проворны. Теоретически вашей реакции должно было не хватить.

— У меня свои теории, — возразил Шорн.

— Интересно было бы послушать.

— Что происходит, когда два разума стараются телепортировать предмет в противоположных направлениях?

— Истощение, если они дойдут до предела, — ответил Доминион. — Разум с большей уверенностью в себе побеждает, а другой.., иногда.., теряет силу.

Шорн смотрел на Доминиона в упор.

— Я считаю, что мой разум сильнее вашего.

— Неужели? Что я выиграю, доказав обратное.

— Тебе придется это сделать, если хочешь спасти свою жизнь.

Продолжая смотреть на Доминиона, он вынул из кармана нож, раскрыл лезвие.

Нож вырвался из руки Шорна, полетел к его глазам. Шорн яростно отшвырнул его, но в этот момент пистолет опять оказался в руке Доминиона. Шорн отклонил ствол на миллиметр, и пуля просвистела возле его уха.

Осколки кофейной чашки ударили в затылок, на миг резкая боль ослепила его. Улыбаясь, Доминион спокойно поднял пистолет.

«Все кончено”, — подумал Шорн. Его разум бессильно поник, но лишь на мгновение. Прежде чем Доминион успел нажать на курок, Шорн бросил ему в горло нож. Защищаясь от ножа. Доминион утратил контроль над пистолетом. Шорн протянул руку и, вырвав пистолет, забросил его под стол, за пределы видимости.

Телеки смотрели друг другу в глаза, оба думали о ноже, который лежал на столе. Под действием обоих разумов нож медленно задрожал, поднялся в воздух рукояткой вверх, рукояткой вниз, закачался, словно подвешенный на короткой нити. Постепенно он расположился посредине, на уровне их глаз. Началось единоборство. Обливаясь потом и тяжело дыша, они смотрели на нож, и он вибрировал, звенел от их усилий. Телеки боролись глаза в глаза. Красные искаженные лица, раскрытые рты. Возможности для отвлекающего удара больше не было — стоит на миг расслабиться, и нож вонзится в горло. Исход поединка могла решить лишь сила.

— Ты не можешь победить, — процедил Доминион, — ты владеешь телекинезом всего несколько дней, твоя уверенность ничтожна по сравнению с моей. Я всю жизнь прожил с этой уверенностью. Это часть моей воли к жизни, и теперь твое сознание слабеет, нож движется к твоему горлу.

Этот образ возник в воображении Шорна, и действительно нож, словно перст судьбы, стал медленно поворачиваться к нему. Пот залил глаза Шорна. Он представил себе торжествующую гримасу Доминиона.

«Нет. Не позволяй словам отвлекать тебя, не допускай внушения. Сам сломи волю Доминиона”.

Голос Шорна скрипел, как несмазанные ворота:

— Моя уверенность сильнее твоей. — Когда он произнес эти слова, нож остановил свое опасное движение. — Потому что время не влияет на силу телекинеза! Потому что за мной воля всего человечества, а за тобой — только твоя!

Нож задрожал и, словно живое существо, изогнулся в муках нерешительности.

— Я сильнее тебя, потому что я.., должен! — Шорн погрузил эти слова в сознание Доминиона. Доминион поспешно произнес:

— У тебя ранена шея, помутнен рассудок, ты плохо видишь.

Шея Шорна действительно была ранена, голова болела, пот заливал глаза, и нож опять опасно наклонился. “Так долго продолжаться не может”, — подумал Шорн.

— Мне нет нужды в трюках. Доминион; они нужны тебе, потому что твоя уверенность уходит и ты в отчаянии.

Он глубоко вздохнул, схватил нож рукой и вонзил его в грудь телека.

Некоторое время Шорн стоял, глядя на тело. “Как ни странно, я выиграл благодаря трюку. Он собрал все свои силы, чтобы поразить меня с помощью разума, и забыл, что у ножа есть ручка”.

Тяжело дыша, Шорн выглянул из кабины. Программа на стадионе уже завершилась и наступила напряженная пауза. Зрители беспокойно ожидали слов ведущего.

Шорн взял микрофон:

— Люди будущего!..

Во время своей речи он наблюдал за небольшой группой из двухсот шестидесяти пяти человек. Он видел, как Лори вздрогнула, взглянула наверх, как Серкумбрайт обернулся, хлопнул Тереби по плечу. Шорн буквально ощутил исходившую от них волну чувств: благодарность, нетерпение, почти безумный восторг. В тот момент он, наверное, любого из них мог бы послать на смерть.

Радостное волнение охватило Шорна. Он старался, чтобы голос не дрожал.

— Этот номер — небольшая импровизация в благодарность Леману де Тролеру, ведущему вашей программы, за превосходную работу. Сейчас мы соединим наши силы и будем действовать как единый разум. Я поведу этот белый мяч, — он поднял в воздух мячик, использовавшийся в соревнованиях с препятствиями, — выписывая следующие слова: “Спасибо, Леман де Троллер”. А вы общими усилиями будете повторять эти движения большим мячом для бампбола. — Он выкатил мяч на середину стадиона. — Будь у нас побольше времени, мы придумали бы что-нибудь посложнее. Но я знаю, Леману будет приятно, когда он увидит, что все мы с чувством благодарности сосредоточились на большом мяче. Итак, следуйте за маленьким белым мячом.

Маленький мячик стал медленно описывать в воздухе воображаемые буквы, большой мяч четко следовал за ним. Надпись была окончена.

Шорн озабоченно взглянул на Серкумбрайта. Сигнала не было.

Еще раз.

— Есть еще один человек, которому мы обязаны словами благодарности. Адлари Доминион, превосходный офицер связи. На этот раз мы напишем: “Спасибо и желаем удачи, Адлари Доминион”.

Белый мяч пришел в движение. Большой последовал за ним. Четыре тысячи умов действовали как один, двести шестьдесят пять старались присоединиться: новые Прометеи пытались похитить секрет более ценный, чем огонь, у существ более могущественных, чем титаны.

Шорн закончил последнее “н”, взглянул на Серкумбрайта. Все еще никакого сигнала. Беспокойство овладело им. Правильной ли была такая техника? Что, если она эффективна лишь в специальных условиях; что, если он все время исходил из неверных посылок?

«Хорошо, — упрямо сказал себе Шорн. — Еще раз. Но зрители могут забеспокоиться. Кому сказать спасибо на этот раз?»

Однако мяч уже двигался сам по себе. Шорн завороженно следил за ним.

Мяч выписывал буквы. У-и-л-л. Затем пропуск. Ш-о-р-н. Еще пропуск. С-п-а-с-и-б-о.

Шорн откинулся на спинку кресла. Его глаза наполнились слезами облегчения и благодарности.

— Кто-то благодарит Уилла Шорна, — сказал он в микрофон, — Им пора в путь.

Он сделал паузу, и двести шестьдесят пять новых телеков поднялись со стадиона, направились в сторону Трэна и исчезли в вечернем небе.

Шорн вернулся к микрофону:

— Я хочу сказать еще несколько слов. Пожалуйста, потерпите минуту-другую. Только что вы были свидетелями — правда, не сознавая того — события не менее важного, чем Первый конгресс Джоффри. История будет рассматривать прошедший шестидесятилетний период как переход к окончательному отделению человечества от животного мира.

Мы полностью подчинили материальный мир, познали основные законы природы. Ныне человечество вступает в новый этап развития. Перед нами лежат удивительные перспективы. — Он заметил, как по рядам телеков прошло волнение. — Новый мир заключен в нас, и мы не в силах избежать его. Шестьдесят лет телеки наслаждались особыми привилегиями. Но теперь человечество сбрасывает последние оковы — идею о том, что один человек может господствовать над другим — Шорн остановился: беспокойство на стадионе нарастало. — Грядут сложные времена — период коренной перестройки сознания. Сейчас вы не вполне доверяете моим словам. Тем не менее дело обстоит именно так. Благодарю за внимание. Надеюсь, программа доставила вам удовольствие. До свидания.

Он встал, перешагнул через тело Доминиона, открыл дверь и вышел из кабины.

Телеки покидали стадион, поднимаясь над ним, словно рой поденок. Некоторые с любопытством смотрели на Шорна, а он, улыбаясь, наблюдал за тем, как они проносятся мимо, к своим сверкающим павильонам, заоблачным замкам, дворцам из морской пены. Последний телек скрылся из виду. Шорн помахал ему рукой на прощание.

Потом он сам поднялся в воздух и направился на запад к небоскребам Трэна, где двести шестьдесят пять мужчин и женщин уже начали распространять искусство телекинеза среди населения Земли.