На Пао царили мир и благоденствие. Паониты обрабатывали поля, рыбачили в океанах, а в некоторых районах добывали из воздуха путем фильтрации цветочную пыльцу — для изготовления пирогов с приятным медовым вкусом. Каждый восьмой день был базар, каждый шестьдесят четвертый день люди собирались на певческих полях и распевали гимны, каждый пятьсот двенадцатый день проходили общеконтинентальные ярмарки.

Люди перестали противиться власти Бустамонте. Вторжение Брумбо было забыто. Налоги Бустамонте были не такими изнурительными, как во время правления Аэлло, да и правил он с минимумом помпезности, что, впрочем, приличествовало его двусмысленному праву на Черном Троне.

Но Бустамонте не был полностью удовлетворен. Он не боялся, но идея личной безопасности стала навязчивой. Дюжина обыкновенных просителей, однажды позволившая себе просто слишком резкое движение, была испепелена огнеметами мамаронов. Бустамонте также вдруг вообразил, что является объектом унизительных насмешек, и другие поплатились жизнью за слишком веселое выражение лиц в тот момент, когда Панарх глядел на них. Но самой горькой пилюлей, отравлявшей всю жизнь Бустамонте, стала дань, которую он обязался выплачивать Эбану Бузбеку, Гетману Брумбо. Каждый месяц Бустамонте набирался мужества отказаться от уплаты, но всякий раз побеждала осторожность, и Регент в бессильной ярости выплачивал положенный миллион марок.

Прошло четыре года, и вот однажды утром в космопорту Эйльянре приземлился яркий красно-желто-черный корабль, на борту которого находился Корморан Бенбарт, отпрыск молодой ветви Бузбеков.

Он появился в Великом Дворце с видом отлучавшегося на время лендлорда, наносившего визит на ближайшую ферму. Корморан Бенбарт приветствовал Бустамонте с небрежной благосклонностью.

Бустамонте, облаченный в Черные Одежды, с величайшим трудом сохранял бесстрастное выражение лица. Как того требовала церемония, он поинтересовался:

— Каким счастливым ветром занесло тебя на наш берег?

Корморан Бенбарт, высокий молодой головорез со светлой косой и потрясающими ржаными усами, изучал Бустамонте глазами синими, как васильки, широко распахнутыми и невинными, как небеса Пао.

— Моя миссия проста, — сказал он. — Я получил титул барона в Северном Фейдене, который — может быть, вы знаете — воюет с южными провинциями клана Гриффин. Я нуждаюсь в средствах для строительства фортификационных сооружений и вербовки рекрутов.

— А, — сказал Бустамонте.

Корморан Бенбарт подергал себя за кончики висящих усов и продолжал:

— Эбан Бузбек считает, что вы вполне можете выделить от щедрот миллион марок, за что я был бы вам весьма благодарен.

Бустамонте сидел словно каменное изваяние. Секунд тридцать он глядел в невинные синие глаза, и мысль его бешено работала. Было совершенно ясно, что это не что иное, как вымогательство, подкрепленное скрытой угрозой насилия, которому он ничего противопоставить не мог. С чувством безысходности Бустамонте приказал доставить требуемую сумму и принимал благодарности Бенбарта в мрачном молчании.

Бенбарт вернулся на Батмарш с чувством, напоминающим признательность, а Бустамонте клокотал от гнева. Только сейчас он понял, что должен спрятать в карман свою гордость и обратиться за помощью к тем, кого однажды отверг: к Магистрам Института Брейкнесса.

И вот под видом странствующего инженера Бустамонте направился на планету Джорнел, где был принят на борт почтово-пассажирского корабля. Вскоре он прибыл на Брейкнесс.

Лихтер подлетел к кораблю. Бустамонте благодарно покинул тесное судно и был препровожден вниз, к Институту.

В космопорте он не столкнулся с формальностями, столь обычными на Пао. В сущности, на него вообще никто не обращал внимания. Бустамонте был раздосадован. Он подошел к выходу и поглядел вниз, на город. Слева располагались заводы и фабрики, справа виднелась темная масса Института, а между ними — дома, резиденции и усадьбы, каждая со своим отдельным спальным корпусом.

Молодой человек с суровым лицом — очень юный, почти мальчик — легонько похлопал Бустамонте по руке, и знаком попросил его посторониться. Бустамонте отступил — вереница молодых женщин, около двадцати, с волосами цвета сливок, прошла мимо него. Они вошли в машину, похожую на жука, которая поехала вниз по склону.

Больше никакого транспорта не было видно — космопорт был совершенно пуст. Бустамонте, белый от ярости, с пляшущими на скулах желваками, в конце концов удостоверился, что либо его здесь никто не ждал, либо никто и не собирался его встречать. Это было невыносимо! Он должен привлечь внимание к своей персоне!

Правитель Пао зашагал к самому центру космопорта и начал энергично жестикулировать. Двое проходивших мимо замешкались, но когда он по-паонитски велел им позвать кого-нибудь из служащих, поглядели на него безучастно и пошли своей дорогой.

Бустамонте понял тщетность своих усилий — вокзал был пуст. Он выругался по-паонитски и снова подошел к выходу. Показался поселок, ближайший дом находился примерно в полумиле. Бустамонте в тревоге поглядел в небо. Маленькое белое солнце уже скрывалось за скалами, мрачный туман клубился над Рекой Ветров, селение окутывала темнота.

Бустамонте глубоко вздохнул. Делать было нечего: Панарх Пао должен на своих двоих шагать в поисках крова, как какой-нибудь бродяга. Он с мрачной решимостью распахнул двери и вышел. Ветер подхватил его, толкая в спину, заползая под его тонкие паонитские одежды. На своих толстых коротких ногах Бустамонте побежал вниз по улице. Продрогший до костей, с болью в легких, он подошел к ближайшему дому. Туфовые стены возвышались над ним, но не было видно ни одного окна. Он обошел весь фасад, но не нашел входа. Вскрикивая от ярости и боли, снова побрел по дороге.

Небо было темным, крошечные крупинки мокрого снега начинали колоть затылок. Панарх подбежал к другому дому и на сей раз отыскал дверь, но на его стук никто не ответил. Он сдался, корчась и дрожа, с окоченевшими ногами и разбитыми в кровь пальцами. Тьма сгустилась настолько, что он почти не разбирал дороги.

В третьем доме окна были освещены, но и там никто не ответил на отчаянный стук в дверь. В ярости Бустамонте схватил камень и запустил им в ближайшее окно. Стекло зазвенело — о, какой приятный звук! Двери отворились — Бустамонте, вконец окоченевший, упал на пороге, как срубленное дерево.

Молодой человек подхватил его, дотащил до кресла. Бустамонте сидел неподвижно, расставив ноги, выпучив глаза, дыхание хрипло вырывалось из его груди, словно рыдания.

Молодой человек заговорил, но Бустамонте не понимал его.

— Я Бустамонте, Панарх Пао, — слова его трудно было разобрать, губы не слушались. — Это плохой прием — кто-то дорого за это заплатит!

Молодой человек, сын Магистра, хозяина резиденции, о Пао ничего не знал. Он покачал головой — казалось, все это ему надоело. Он покосился на дверь, словно собираясь выставить непрошенного гостя.

— Я Панарх Пао! — закричал Бустамонте. — Отведите меня к Лорду Палафоксу, Палафоксу! Вы слышите — к Палафоксу!

В ответ на это имя последовала немедленная реакция. Молодой человек жестом приказал Бустамонте оставаться на месте и скрылся в другой комнате.

Через десять минут двери открылись и появился Палафокс. Он коротко кивнул:

— Аюдор Бустамонте, рад видеть вас. Я не смог встретить вас в космопорту, но вижу, что вы обошлись без моей помощи. До моего дома отсюда рукой подать и мне будет приятно оказать вам гостеприимство. Вы готовы?

На другое утро Бустамонте обуздал свой гнев. Негодованием и яростью ничего не добьешься — это может только испортить отношения с хозяином, сделав их натянутыми. Он высокомерно оглядел комнату — о, жалкое гостеприимство! Отчего все постройки этих мудрецов столь аскетичны и лишены какой бы то ни было роскоши? И кстати, почему они обитают на такой ужасной планете?

Появился Палафокс, и они сели за стол, на котором стоял графин перечной настойки. Палафокс ограничивался вежливыми банальностями — казалось, он напрочь забыл об их последней встрече на Пао и не выказывал ровным счетом никакого интереса к причине появления Бустамонте на Брейкнессе. В конце концов Бустамонте заставил себя первым заговорить о деле:

— Покойный Панарх Аэлло в свое время искал вашей помощи. Он действовал, как я понимаю теперь, дальновидно и мудро. Поэтому я прибыл на Брейкнесс инкогнито, чтобы заключить с вами новый контракт.

Палафокс кивнул, молчаливо отхлебнул настойки.

— Вот какая сложилась ситуация, — стал объяснять Бустамонте. — Проклятые Брумбо взимают с меня ежемесячную дань. Приходится платить, но тем не менее я вовсе не жалуюсь на судьбу, так как это обходится мне дешевле, чем строительство разнообразных оборонительных сооружений.

— Похоже, в проигрыше один Меркантиль, — заключил Палафокс.

— Вот именно! — сказал Бустамонте. — Тем не менее недавно началось беззастенчивое вымогательство — и, как я думаю, оно не будет последним. — Бустамонте описал визит молодого Корморана Бенбарта. — Моя казна подвергнется бесконечным налетам — я стану просто денежным мешком для всех головорезов Батмарша. Я отказываюсь от такой подлой миссии! Я освобожу Пао

— вот моя задача! Поэтому я прибыл к вам — за советом и помощью.

Палафокс аккуратно поставил бокал на стол.

— Советы — предмет нашего экспорта. Они ваши — естественно, за определенную цену.

— И какова же цена? — спросил Бустамонте, хотя хорошо знал это.

Палафокс поудобнее устроился в кресле:

— Как вы знаете, наш мир — это мир мужчин, и так всегда было — со дня основания Института. Но ввиду необходимости мы продолжаем род, мы производим отпрысков, мы воспитываем наших сыновей — тех, от кого мы предполагаем в дальнейшем получить пользу. Счастлив тот ребенок, которому разрешается посещать Институт Брейкнесса. Но такой лишь один из двадцати. Остальные покидают планету вместе со своими матерями, когда истекает срок контракта.

— Короче, — сказал Бустамонте резко, — вы хотите женщин.

Палафокс кивнул:

— Мы хотим женщин — здоровых молодых женщин, умных и красивых. Это единственное, что мы, Брейкнесские Маги, не можем производить самостоятельно, да и не хотим.

— А как же ваши собственные дочери? — удивился Бустамонте. — Неужели у вас не рождаются дочери — так же, как сыновья?

Эти слова не произвели на Палафокса никакого впечатления — казалось, он пропустил их мимо ушей.

— Брейкнесс — мир мужчин, — сказал он. — Мы — Магистры Института.

Бустамонте погрузился в безрадостные раздумья, не зная, что для человека Брейкнесса дочь едва ли более желанна, чем двухголовый монголоид. Магистры Брейкнесса, истинные аскеты, жили лишь сегодняшним днем — прошлое уже стало историей, будущее — еще было чем-то аморфным, пока не оформившимся. Он, Бустамонте, мог строить планы на сотни лет вперед, тогда как Маги Брейкнесса, на словах признавая неизбежность смерти, не испытывали по этому поводу никаких отрицательных эмоций. Они были убеждены, что, умножая число своих сыновей, они сливаются с будущим.

Бустамонте, невежественный в вопросах психологии людей Брейкнесса, пришел к выводу, что Палафокс слегка помешан. Он сказал неохотно:

— Мы можем прийти к обоюдовыгодному соглашению. Вы объединяетесь с нами, чтобы сокрушить Брумбо, и мы должны быть уверены, что никогда впредь…

Палафокс с улыбкой покачал головой:

— Мы не воины. Мы продаем плоды нашего разума — не более. Как можем мы решиться на что-то другое? Ведь Брейкнесс уязвим. Одна-единственная ракета может разрушить Институт. Вы заключаете контракт со мною одним. Если завтра сюда прибудет Эбан Бузбек, он сможет купить сотрудничество другого Магистра, и, в сущности, это превратится в состязание между нами двумя.

— Хм-м-м… — протянул Бустамонте. — А какие у нас есть гарантии, что он тут не объявится?

— Никаких. Мы всегда придерживаемся полного и абсолютного нейтралитета, тем не менее, отдельные Магистры могут работать, где пожелают, и таким образом увеличить число женщин в своих спальнях.

Бустамонте раздраженно забарабанил пальцами по столу:

— А если вы не защитите меня от Брумбо, чем же еще можете вы помочь мне?

Палафокс сидел в задумчивости, полуприкрыв глаза, затем сказал:

— Есть множество средств, чтобы достичь поставленной вами цели. Я могу нанять солдат с Хэлоумеда, или Полензиса, или с Земли. Я могу, допустим, сделать так, что все кланы Батмарша объединяться против Брумбо. Мы можем так девальвировать деньги на Пао, что дань просто потеряет цену.

Бустамонте нахмурился:

— Я предпочитаю меры более радикальные. Я хочу, чтобы вы снабдили нас оружием для ведения войны. Тогда мы сможем защищаться и не будем ни в чьей власти.

Палафокс поднял свои изогнутые черные брови:

— Странно слышать столь воинственные речи от паонита.

— Почему бы нет? — обиделся Бустамонте. — Мы не трусы!

В голосе Палафокса прозвучал оттенок нетерпения:

— Десять тысяч Брумбо победили пятнадцать миллиардов паонитов. У ваших людей есть оружие. Но никто и не подумал оказать сопротивление. Они покорились безропотно, словно птенчики.

Бустамонте упрямо помотал головой:

— Мы люди как люди. Все, чего нам не достает — это тренировки.

— Никакая тренировка не даст вам необходимого боевого духа.

Бустамонте сердито глянул на него:

— Тогда боевой дух должен прийти извне!

Палафокс обнажил в улыбке зубы. Он выпрямился в своем кресле:

— Наконец-то мы перешли к сути дела!

Бустамонте был озадачен внезапной переменой в собеседнике. Палафокс продолжал:

— Мы должны каким-то образом сделать сговорчивых паонитов настоящими воинами. Как мы можем этого добиться? Очевидно, изменив их природу. Они должны утратить пассивность и легкость приспособляемости к трудностям и невзгодам. Они должны обрести свирепость, гордость и дух противоборства. Вы согласны?

Бустамонте помешкал:

— Возможно, вы правы.

— Но это потребует не одного дня, вы сами понимаете. Изменения в психологии расы — сложнейший процесс.

Бустамонте почувствовал укол подозрительности. В голосе Палафокса слышалась натянутость — усилие казаться небрежным.

— Если вы хотите истинной военной мощи, — сказал Палафокс, — более легкой дороги нет. Это единственное средство.

Бустамонте выглянул из окна, оглядел Реку Ветров.

— И вы думаете, что эту боевую мощь можно создать?

— Несомненно.

— И сколько времени может на это потребоваться?

— Двадцать лет, чуть больше или чуть меньше.

— Двадцать лет!

Бустамонте молчал несколько минут.

— Я должен это обдумать. — Он вскочил на ноги и заходил взад-вперед по комнате, встряхивая руками, будто бы они были мокрыми.

Палафокс сказал резко:

— А как может быть иначе? Если вы хотите военной мощи, вы должны создать вначале боевой дух! Это — историко-культурная черта характера нации, и она не может появиться за одну ночь!

— Да-да, — пробормотал Бустамонте, — я вижу, что вы правы, но я должен обдумать…

— Подумайте и вот еще о чем, — продолжал Палафокс. — Пао обширна и весьма плотно заселена. Это дает возможности для создания не только высокоэффективной армии, но и для гигантского промышленного комплекса. Зачем покупать товары на Меркантиле, если вы сможете производить их сами?

— Но как всего этого можно добиться?

Палафокс засмеялся:

— В этой области можете рассчитывать на меня — на мои специальные знания. Я Магистр Сравнительных Культур Института Брейкнесса.

— И тем не менее, — упрямился Бустамонте, — я должен знать, как вы планируете настолько все изменить — не забывайте, что паониты страшатся перемен больше, чем смерти.

— Естественно, — отвечал Палафокс. — Мы должны изменить менталитет паонитов — во всяком случае, значительного их числа, что наиболее легко достигается сменой языка.

Бустамонте покачал головой:

— Все это представляется мне настолько сомнительным и ненадежным… Я надеялся…

Палафокс резко прервал его:

— Слова — это инструменты. Язык — это некий образец, определяющий способ употребления слов-инструментов.

Бустамонте краем глаза изучал Палафокса.

— Но как эта теория применима на практике? У вас есть детальный план?

Палафокс оглядел Бустамонте с веселой пренебрежительностью:

— Для дела такой важности? Да вы ожидаете чуда, которое не в состоянии совершить даже Брейкнесский Маг! Но, может быть, вы предпочтете продолжать платить дань Эбану Бузбеку?

Бустамонте молчал.

— Я разрабатываю основные принципы, — сказал Палафокс чуть погодя. — Я прилагаю эти абстракции к практической ситуации. Это скелет операции, потом обрастающий деталями как плотью.

Бустамонте все молчал.

— Одно замечание я должен все-таки сделать, — сказал Палафокс. — Такая операция может быть проведена лишь правителем, обладающим величайшей властью, которого не могут поколебать всяческие сантименты.

— Я обладаю такой властью, — заверил Бустамонте, — и я настолько жесток, насколько того требуют обстоятельства.

— Так вот что нужно сделать. Один из континентов Пао или любая зона по вашему выбору должны быть отведена для наших с вами целей. Людям, населяющим эту зону, должно быть предписано говорить на новом языке. Вот общий абрис задачи. Вскоре эти люди начнут плодить воинов в изобилии.

Бустамонте скептически пожал плечами:

— Почему бы не разработать программу обучения и тренировок в регулярных войсках? Изменение языка — слишком долгое дело.

— Вы не уловили сути, — сказал Палафокс. — Паонитский язык пассивен и бесстрастен. Он может обрисовать лишь двухмерный, плоский мир, без контрастов и напряженностей. Люди, говорящие по-паонитски, теоретически должны быть покорными, пассивными, без значительных личностных различий — и действительно, они на самом деле таковы. Новый язык будет весь построен на контрастах и сравнении сил, с грамматикой простой и энергичной. Вот вам иллюстрация. Представьте себе предложение: «Фермер рубит дерево». Если дословно перевести его с паонитского, оно будет звучать так: «Фермер — в состоянии напряжения — топор — средство — дерево — в состоянии подверженности атаке». На новом же языке предложение приобретет следующий вид: «Фермер преодолевает инерцию топора, топор сокрушает сопротивление дерева». Или вот еще как может быть: «Фермер побеждает дерево, избрав оружием инструмент под названием топор».

— А-а… — одобрительно сказал Бустамонте.

— Слоговая азбука будет богата гортанными звуками и резкими гласными. Некоторое количество ключевых идей будут синонимичны, такие как: «удовольствие — преодоление сопротивления — приятное расслабление» и «стыд

— чужестранец и соперник». Даже воинственность вояк Батмарша покажется шуткой по сравнению с боевым духом будущих паонитов.

— Да-да, — вздохнул Бустамонте, — начинаю понимать…

— Еще одна область должна быть отведена для другого поселения, где говорить будут уже на ином языке, — сказал мимоходом Палафокс. — С этой целью необходима грамматика чрезвычайно сложная, но вместе с тем последовательная и логичная. Вокабулы должны быть обособлены, но объединены жесткими правилами соподчинения. И что в результате? Когда сообщество людей, в сознании которых при помощи языка заложены подобные представления, снабжается соответствующими приспособлениями, технический прогресс становится просто неизбежным. А в случае, если вы вознамеритесь искать внепланетные рынки сбыта, то возникает надобность в отряде пилотов и торговцев. Необходим третий язык, с упором на систему числительных, с изощренными выражениями почтения, дабы обучиться льстить, со словарем, богатым омофонами , которые сделают возможными языковые двусмысленности, и с чередованием звуков в морфемах, подчеркивающим похожее чередование событий в человеческом обществе. Во всех этих языках семантика будет формировать человеческие характеры. Для касты военных словосочетание «удачливый человек» будет синонимично другому: «победитель в жестоком бою». Для представителей клана производственников оно же будет означать «успешный производитель». Для торговцев эквивалентом этого словосочетания будет «человек, трудно поддающийся уговорам». И такие влияния будут пронизывать любой язык. Естественно, они не смогут с одинаковой силой воздействовать на сознание любого индивидуума, но на массу в целом — бесспорно.

— Великолепно! — воскликнул Бустамонте, совершенно захваченный идеей Палафокса. — Вот истинная инженерия человеческих душ!

Палафокс подошел к окну и стал глядеть на Реку Ветров. Он слегка улыбался, его черные глаза, всегда такие жесткие и суровые, затуманились. На одно мгновение Бустамонте увидел его настоящий возраст — вдвое или даже втрое больше, чем возраст самого Бустамонте, — но лишь на мгновение. Когда Палафокс снова повернулся, лицо его было как обычно бесстрастно.

— Вы понимаете, что я говорю сейчас просто наобум — так сказать, формулирую общие черты идеи. Необходим детально разработанный план. Должны быть синтезированы новые языки. Должен быть подготовлен штат инструкторов для обучения этим языкам. В этом я могу положиться на своих сыновей. Нужно создать еще одну группу, или выделить из основной группы, — группу элитарных координаторов, в совершенстве владеющих всеми языками. Эта группа станет управлять корпорацией в помощь вашим гражданским службам.

Бустамонте вздул щеки:

— Ну… возможно. Настолько далеко заходящие полномочия этой группы кажутся мне нецелесообразными. Достаточно, если мы создадим военную силу, которая будет в состоянии смять Эбана Бузбека и его бандитов!

Правитель Пао вскочил на ноги и в волнении зашагал взад-вперед по комнате. Вдруг он резко остановился и лукаво поглядел на Палафокса:

— Мы должны обсудить еще один вопрос: какова плата за ваши услуги?

— Шесть сотен женщин ежемесячно, — мягко ответил Палафокс, — физически и умственно развитых, в возрасте от четырнадцати до двадцати четырех лет. Время контракта не будет превышать пятнадцати лет, отправка их назад на Пао вместе с нестандартными сыновьями и отпрысками женского пола гарантируется.

Бустамонте с понимающей усмешкой покачал головой:

— Шестьсот в месяц — не слишком ли это много?

Палафокс ответил пылающим взглядом. Бустамонте, осознав свою оплошность, поспешно добавил:

— Тем не менее, я согласен с этой цифрой. Но вы взамен возвратите моего любимого племянника Берана, чтобы на Пао он мог подготовиться к дальнейшей карьере.

— В качестве посетителя дна морского?

— Мы должны исходить из реального положения дел, — пробормотал Бустамонте.

— Согласен с вами, — бесцветным голосом сказал Палафокс, — и оно диктует, что Беран Панаспер, Панарх Пао, должен продолжить образование на Брейкнессе.

Бустамонте отчаянно запротестовал, Палафокс отвечал резко. Он держался презрительно-спокойно, и в конце концов Бустамонте был вынужден согласиться на его условия.

Сделку отсняли на кинопленку и стороны расстались если не дружелюбно, то, по крайней мере, довольные друг другом.