Пахнет сиренью и черемухой. Город весь зеленый-зеленый и весь пронизан тысячами разных запахов, от которых хочется беспричинно хохотать, бегать, кричать и махать руками. А внизу беспредельной синью разлеглась Волга и. зовет, и манит к себе, и обещает ураганы неизведанных радостей, в которых скрыта еле ощутимая сладкая печаль. Зовы сини, тревожат сердце и куда-то тянут душу…

Вот прошел пароход… Там и сям лодки. А на острове подымается тонкий дымок: рыбаки или охотники варят уху со стерлядью..

Чудно жить на свете!.. Упоение и восторг!..

А Манечка стоит в полутемной зале перед экзаменационной коллегией и отвечает что-то по политграмоте. Буржуазное происхождение, донос дьячка — и пожалуйте к красному столу под портретом Ленина, словно ей 11 лет, И она еще в гимназии.

За столом сидят три мрачных, волосатых инквизитора и что-то записывают на листах.

Манечка знает все, не даром больше месяца учил ее всевозможным премудростям учитель Сошественский, а он дока, — но в голове пахнет сиренью, и стоит такой сумбур, что впору растеряться и заплакать.

У старшего из коллегии в ногтях траур, — и это ужасно отвлекает мысль от нужного предмета. Да еще лезет в голову неотвязная мысль о папаше, мамаше и тете Лизе. Они сидят в передней и ожидают конца.

— Так-с!.. — говорит правый экзаменатор. — А что такое религия?

— Опиум! — бойко отвечает Манечка.

— Правильно! Это ничего. А кто был Христос?

— Правильно! Это ничего. А кто был Христос?

— Христос… Христос был обманщик пролетариата. Его выдумали попы и архиереи… обманывать трудящихся хижин.

— Гм!.. — урчит левый инквизитор. — Правильно, но формулировка не тово… как его…

Он поджимает губы и задумывается, чем ошарашить голубоглазую жертву. Жертва торопливо дополняет:

— На самом деле его не было. Он — вроде баллады, «Евгений Онегин»… Собирательный тип… для обмана.

— Так!.. Что вы нам скажете о Карле Марксе? Кто он был? — натыкается в книжке на вопрос старший.

Манечка смотрит на его ногти и припоминает страницу, в которой говорилось о Карле Марксе. В ней, кажется, еще лежит лист клена.

— Он был… основоположник… своего имени. Он сочинил манифест… Он был родоначальник…

— Туманно, но… это действительно — основоположник коммунизма и манифест… действительно.

— Кто управляет Российской Социалистической Федеративной Республикой?

— Рыков… Товарищ Рыков и товарищ Каменев.

— Ну… знаете ли… это тово… как его… Обывательская точка.

Манечка спохватывается, вспоминает, что по этому пункту было несколько специальных разговоров с репетитором Сошественским и поправляется:

— Ну да, это народные комиссариаты, а главная власть в руках Совета депутатов, поэтому Россия называется Федеративной.

— Именно… — задумчиво говорит левый. — Это другое дело. А то, кого ни спроси, — все Рыков да Каменев. Так… так… Что бы еще?.. Гм!.. А что такое по-вашему из себя представляют священники?

Манечка представляет себе папашу, тощего попика с козлиной бородкой, с бурсы убоявшегося всех властей предержащих, начиная от урядника и кончая обер-прокурором Святейшего Правительствующего Синода, и потому застрявшего при храме на уездном погосте, — и бойко отвечает:

— Они агенты империализма и культа и служат для морфия… то-бишь для опиума.

— Правильно! — устало говорит старший. — По-моему достаточно. Видно, что гражданка Студитова читала и учила… подготовилась… На собрание пора…

Правый собирает свои бумажки и задает последний вопрос на десерт, хитренько щуря глаза:

— Да, это конечно… А что вы скажете, гражданка Студитова… какую религию исповедует пролетариат?

— Пролетариат… пролетариат исповедует материю…

Мир хижинам, война дворцам… Трудящийся ест, а нетрудящийся не ест… Победим разруху и пролетарий на коня, потому что вся сила пролетариата только в воздушном красном флоте…

— Ну, ладно… Хорошо!.. — торопливо говорит старший. — Вы свободны, гражданка. Студитова. Мы вам ставим вполне удовлетворительно, и можете ехать на службу. До свиданья!

— Уф! Ах! Мерси!.. До свиданья!

Что-то пламенное, горячее ударило в грудь, затуманило мозг, яркая непереносимая радость заполнила душу, и краска ударила в лицо.

Манечка пушинкой вылетает из темной комнаты, перелетает несколько других комнат и коридоров и влетает в приемную.

— Выдержала! Ей богу, выдержала!

Папаша, мамаша и тетя истово с серьезными лицами широко крестятся и немедленно за сим расплываются в торжествующих улыбках.

— Слава тебе, господи!

Манечка тоже крестится и с чувством говорит:

— Слава богу! А уж как я боялась!.. Путали, путали, но ни в чем не сбили… Слава богу!..

— Слава тебе, господи! Слава тебе… — лепечет мать.

— Это я сегодня всю ночь молилась, вот и вышло!.. — радуется Манечка…

Все выходят на зеленую улицу. Запах сирени и отцветающей черемухи щекочет душу и так вызывает беспричинную радость, а тут еще…

— Ах, как это хорошо!.. Слава тебе, господи, — ликует тетя Лиза. — Теперь идемте молебен отслужим. Сохрани бог, кабы не выдержала… А теперь опять на службу… и все по-хорошему.

— Да, да, молебен!.. — горячо вторит папаша. — Сейчас молебен отслужим… благодарственный…

— А дома уж наверное пирог-то готов… — сообщает мамаша. — С викторией… сдобный…

Смеется Волга внизу и тянет, и манит, обещает неслыханные радости… А солнце готово кувыркнуться под ноги Манечки и пуститься в трепака.

И из всех палисадников безумно пахнет сиренью и радостью, от которой хочется в блаженном восторге плакать…

— Про тебя, папаша, спрашивали тоже…

— Про меня? Господи помилуй! А что такое? В чем дело? А? Что?.. — вертится попик.

— Что такое священники?

— Ну! ну!.. Что?.. А ты?

— Я говорю: агенты империализма и опиума.

— А! — попик потирает руки.

— А что это, Манечка, за опиум? — спрашивает тетка.

— А когда живот болит, то его пьют… по 10 капель… Проходит… Лекарство такое…

— Касторка лучше… Значит, на экзамене-то и медицина, и ботаника?..

Тетка почтительно поджимает губы…

Пахнет сиренью… Внизу гудит лиловый пароход и, озорничая, пускает в небо клубы дыма…