Через шесть недель после окончания работы над экранизацией «Долины кукол» компания Эй-Би-Си выпустила часовую передачу под названием «Жаклин Сьюзен и „Долина кукол“». Перед самым выходом в эфир руководство компании настояло на том, чтобы из передачи убрали эпизод, когда Джон Небель читает не вполне пристойные, по их мнению, отрывки из романа. Кроме всего прочего, Эй-Би-Си возражала против употребления слова «крошки», когда речь шла о женской груди. И еще кое-каких слов, начинающихся на известные буквы. Джеки не согласилась с их мнением, мотивируя это тем, что передача пойдет в самое «взрослое» время: в половине одиннадцатого вечера. Естественно, последнее слово осталось за компанией: спорный фрагмент вырезали. Передача состоялась 27 января 1968 года. Среди ее участников были Джеймс Обри, Хелен Герли Браун и Ронна Джефф. Откуда им было знать, что вскоре Джеки выведет их под разными личинами в очередном романе.
Работа над «Машиной любви» близилась к концу, когда Джеки оказалась в состоянии широкомасштабной войны со своим издателем Бернардом Гизом. Первые признаки неблагополучия наметились летом 1967 года. Гиз публично заявил, что разработал особую методику в литературе, и в качестве примера привел отрывки из «Долины кукол». Он намекал, что Джеки якобы писала по предложенной им схеме и будто ему не составляет труда сделать писателем любого – так же, как ее. Чтобы продемонстрировать свое влияние, Гиз стал удерживать половину прибыли от дополнительных тиражей. Джеки обвинила его в том, что он нанимает третьестепенных литераторов, заставляя их копировать ее творческую манеру.
Еще более вопиющим оказалось неумение Гиза правильно распорядиться тиражом. Так было еще с повестью «Каждую ночь, Жозефина!». Джеки не дали возможности пропагандировать свою книгу на телевидении («Кому нужна бывшая актриса, сочинившая какую-то муть о собаке?»), поэтому Мэнсфилды сами начали рекламную кампанию.
На Рождество 1963 года «Каждую ночь, Жозефина!» неожиданно оказалась в списке бестселлеров. Это застало Гиза врасплох, и он не успел своевременно отгрузить в магазины нужное количество экземпляров. Короче, настало время расстаться с Гизом.
Согласно договору, ему принадлежали права на издание «Машины любви» в твердом переплете. Но Джеки придумала, как оставить алчного издателя с носом, если он не согласится разойтись по-хорошему. «Он хочет, чтобы я уплатила неустойку в полмиллиона долларов. Но я могу написать „Машину любви“ в виде киносценария. А потом предложу ее „Бэнтам букс“ для издания в мягкой обложке. Едва ли его прибылей хватит, чтобы покрыть убытки».
Гиз создавал вокруг каждой выпущенной им книги ореол сенсационности, нагнетая шумиху, штампуя откровенную халтуру. Джеки претили поделки вроде «Короля» или «Эксгибициониста», скроенные по одной мерке и рассчитанные на примитивный вкус. Она никак не относила себя к таким ремесленникам, как их авторы, и была права. Что бы о ней ни писали, она вкладывала в свои произведения душу.
Джеки была не единственной, кто восставал против методов Гиза. Среди его бывших партнеров были такие знаменитости, как Граучо Маркс, Арт Линклеттер и телепродюсеры Джон Гедел и Ральф Эдвардс. Постепенно они один за другим порвали деловые контакты с его фирмой. Глава одного из крупнейших американских издательств «Рэндом Хауз» Беннет Керф прочитал «Эксгибициониста» и отослал обратно, заявив, что не хотел бы больше прикасаться к этой макулатуре даже при помощи шеста длиной в сорок футов.
В конце концов Джеки откупилась от Гиза. Это обошлось ей в четыреста тысяч долларов, но она считала, что овчинка стоит выделки. Мэнсфилды образовали две корпорации – «Суджак» и «Джой-джак», которым Джеки собиралась доверить свои финансовые дела. Она также решила впредь иметь дело с издательской фирмой «Саймон энд Шустер», потому что там работал главным редактором ее старинный друг Майкл Горда.
В феврале 1968 года, всего через два месяца после выхода ленты «Долина кукол», «Фокс» заговорил о продолжении – вероятно, из-за огромных прибылей, которые этот фильм принес студии. На сей раз они пообещали Джеки дать ей на утверждение сценарий. Это продолжение, названное «Возвращением в Долину кукол», должно было развить тему Анны Уэллс, «куклы» из Новой Англии. Джеки не собиралась писать полноформатный роман-продолжение, но согласилась набросать схему будущего сценария и в августе 1968 года закончила работу. Говорят, сценарий был одобрен руководителями «Фокса», но через несколько месяцев они изменили свое мнение. Сценарий подвергли существенной переделке, а потом и вовсе положили на полку.
Спустя два года, летом 1970 года, о нем вспомнили. Теперь он назывался «В стороне от Долины кукол». За постановку взялся король гомосексуалистов Русс Мейер. В сценарии не осталось ровным счетом ничего от Джеки, фактически он превратился в пародию на «Долину». Кипя от возмущения, Джеки заявила, что назовет свой следующий роман «Опус № 4», чтобы никто не мог украсть название. Она потребовала от «Фокса» запретить фильм, но, разумеется, ничего не добилась. В открывающих фильм титрах полностью отрицалась какая бы то ни было связь с «Долиной кукол», однако позднее было заявлено, что «новая картина, так же как и „Долина кукол“, показывает нравы, царящие в шоу-бизнесе, только в другое время и на другом материале».
Обозреватель «Нью-Йорк таймс» Винсент Кэнби отозвался об этой ленте как об откровенной пародии, причем более удачной, чем оригинал. «В фильме так много постельных сцен – впрочем, не слишком натуралистичных, – что Мейеру с трудом удавалось вклиниться между ними, идущими в режиме „нон-стоп“. Ему пришлось прибегнуть к своему излюбленному монтажу: голые груди, бунгало, голые груди, шоффе, голые груди… Временами это создает комический эффект.
Вообще в фильме много забавных мест, например в конце, когда голос за кадром с пафосом перечисляет недостатки действующих лиц, живущих в абсурдном мире – таком же, как тот, что рожден вялым воображением мисс Сьюзен».
Эту ленту, в которой Мейер издевается над киноманами, и по сей день время от времени крутят в каком-нибудь третьеразрядном кинотеатре Нью-Йорка.
«Я выдержала десять минут, – рассказывала Джеки. – Меня чуть не стошнило».
Она предъявила «Фоксу» иск на десять миллионов. Дело осложнялось ее искренней симпатией к одному из «отцов» компании Даррилу Зануку. Несмотря на это, дипломатические отношения с крупнейшей голливудской киностудией были на время прерваны.
Еще болезненнее отозвался в сердце Джеки тот факт, что вице-президент «Фокса» и глава сценарного отдела был мужем одной из ее лучших подруг, Хелен Герли Браун. Джеки была неизменно предана своим друзьям и провела немало неприятных часов, обдумывая сложившуюся ситуацию.
Но она не могла допустить, чтобы ее имя связывали с этой пошлятиной. Понимая сложность положения, в котором очутилась Хелен Герли Браун, Джеки решила пока не звонить подруге. «Насколько я знаю Хелен, она должна будет стать на сторону Дэвида. Я сделала бы то же самое. Ничего, мы еще восстановим былую дружбу».
Джеки пришлось на себе испытать то, что она утверждала в своих романах: слава – не пикник на лужайке. Писательница стала мишенью для первого попавшегося любителя пострелять: от литературных критиков до теле– и кинопродюсеров и даже собственного издателя. Но она с поразительным мужеством держала оборону. Если им и случалось попадать в цель, она никак не показывала этого. У нее был прочный тыл в лице Ирвинга – преданного друга и надежного делового партнера. Можно с уверенностью сказать, что без его неоценимой поддержки Джеки ни за что не выстояла бы. В течение долгих месяцев судебного разбирательства она продолжала неутомимо трудиться, выходя из дому только затем, чтобы вывести Джозефа и перекусить где-нибудь неподалеку.
Одним из ее любимых мест для прогулок стал зоологический уголок Центрального парка. Стоило возникнуть трудностям в работе или если ей просто хотелось подышать свежим воздухом, Джеки мчалась туда. «Я обожаю зверюшек. Они просто прелесть. Мне нравится разговаривать с ними. Однажды черная пантера зарычала на меня, и я сказала ей: „Знаешь, подруга, я прекрасно понимаю твои чувства“.
А еще на нее благотворно влияли поездки на Тихоокеанское побережье. В Калифорнии излюбленным местом Джеки был пляж Малибу. Мэнсфилды по нескольку раз в год курсировали между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом, где в отеле „Беверли-Хиллз“ для них круглый год был забронирован номер. С течением времени его стоимость возросла с шестидесяти пяти до ста шести долларов в сутки. Однажды Джеки предложила мужу ходить обедать по очереди. „Почему?“– удивился Ирвинг. „Потому что, – последовал ответ, – если мы выйдем вместе, до нашего возвращения они могут еще сильнее взвинтить плату за проживание“.
Джеки печатала на обратной стороне пресс-релизов и экономила на сливочном масле, но была неизменно щедра, если у нее просили в долг. „Я никогда не спрашиваю, зачем человеку понадобились деньги“. Она понимала, людям бывает неприятно, даже больно вдаваться в объяснения. Джеки раскошеливалась – и только.
В то же время ей было не свойственно пускать пыль в глаза, швыряясь деньгами. Хотя она ни в чем не знала отказа. „Время от времени у меня возникает желание снять яхту. Я достаточно трезво смотрю на вещи, чтобы не мечтать о ней как о собственности. Это вряд ли может себе позволить тот, кто собственным трудом зарабатывает на жизнь, пусть даже и весьма прилично. Кстати, известно ли вам, что в морской воде водятся такие крохотные червячки, которые объедают краску с днища?“
В один прекрасный день Мэнсфилдам позвонили из Голливуда и сообщили, что их нью-йоркская квартира подверглась ограблению. Воры унесли с собой меха и драгоценности на сумму сто тысяч долларов. Джеки сказала в полиции: „Я, должно быть, меченая. Пару недель назад у меня прямо на телестудии украли леопардовое манто“.
Среди украденных вещей оказалась одна, особенно дорогая ее сердцу: золотые часы, подарок Эдди Кантора, с надписью: „Моей шестой дочери Джеки“. Она так и не смогла утешиться и отказалась покупать дорогие вещи взамен похищенных. Джеки любила повторять: „Все, чем я по-настоящему дорожу, это мой муж, мои друзья и моя работа – именно в такой последовательности“. Как раз в это время она готовилась снова высунуть нос из укрытия: весной 1969 года должна была выйти в свет „Машина любви“.