На протяжении двадцати лет Джеки играла на сцене, и особенно в телепостановках и коммерческих роликах. В течение последних четырех лет – с 1953-го по 1957-й – о ней говорили, что она одевается лучше всех на телевидении. Она почти стала телезвездой, как вдруг весной 1957 года скончался Роберт Сьюзен. Смерть отца стала для Джеки еще одним страшным ударом, невосполнимой утратой. Она до конца своих дней ощущала на себе его влияние. Его уход послужил еще одним поводом для самопроверки: оправдала ли она его ожидания?
Мэнсфилды принадлежали к верхушке шоу-бизнеса, его элите. Джеки узнавали на улицах, но она сознавала, что по большому счету мало чего добилась. Она была счастлива, но отнюдь не довольна собой. «Мне осточертело изображать девиц, которых то и дело душат или закалывают, – признавалась Джеки. – Я знала себе цену как актриса – не слишком высокую. В начале каждого года мой импресарио заверял меня в том, что это будет мой год. Однако, выходя от „Сарди“, я слышала, как мальчишки кричали: „Эй, смотри, вон идет „девушка Шиффли“! Стоило пятнадцать лет лезть из кожи вон, чтобы стать „девушкой Шиффли“! Передо мной встал выбор: оставить все как есть или круто изменить свою жизнь. И я решила писать“».
Ее решимость окончательно окрепла после того, как Джордж Эббот отказал ей в новой роли. Джеки пришла в негодование. Эдди Кантор утешал ее: «Знаешь, детка, если бы ты направила свою энергию на что-то такое, что принесло бы тебе настоящий успех, Джордж Эббот стал бы кусать себе локти!» И Джеки всерьез задумалась о литературной карьере.
Собственно говоря, она давно уже просиживала ночи напролет за письменным столом, сочиняя короткие, обычно научно-фантастические рассказы и даже один роман под названием «Звездный крик». Но, памятуя о провале пьесы «Дорогая я», свои новые литературные опыты никому не показывала.
Ирвинг советовал писать о том, что она хорошо знает. А среди тех, кого Джеки отлично знала, была Жозефина – маленький перекормленный пуделек, возомнивший себя человеком. После Ирвинга Жозефина была вторым средоточием ее жизни. Знакомые отмечали, что Джеки питала к собачке почти материнские чувства. Пожалуй, это так и было, если принять во внимание трагедию с Гаем. Впрочем, в их окружении мало кто знал эту историю. Как раз в это время царила мода на домашних любимцев, и отношение Джеки к пуделю не воспринималось как что-то из ряда вон выходящее.
«Говорят, мы как мама и дочка, – говорила Джеки. – Давай-ка, Жози, расслабься, мама почешет тебе животик». Тот, кто читал «Каждую ночь, Жозефина!», помнит, что больше всего на свете – даже больше, чем свой утренний кофе, – Жози любила, когда ей чесали брюшко. Если гость гладил ее по спине или почесывал за ушами, она легонько ударяла его лапкой и вертелась до тех пор, пока ласкающая рука не оказывалась там, где нужно – у нее на пузике.
Из всех ее книг «Каждую ночь, Жозефина!» дает наиболее полное представление о личности Жаклин Сьюзен. Книга отменна по стилю и очень смешна; она согрета теплым человеческим чувством и дышит очарованием. Ее с полным правом можно назвать лучшим произведением Жаклин Сьюзен. Помимо Жози, в повести фигурируют многие родные и знакомые Мэнсфилдов, а также знаменитости шоу-бизнеса, такие как Ричард Бар-тон, Маргарет Лейтон и Лоуренс Харви.
На создание этой повести ушло в общей сложности девять лет. Первые отклики оказались восторженными. Книга немедленно разошлась тиражом 35 тысяч в твердом переплете и 1,7 миллиона в мягком. За сравнительно короткий срок бестселлер выдержал шестнадцать изданий. На «Жозефину», вместе с еще двумя книгами, поступила заявка из Китая. «Наверное, – шутила Джеки по этому поводу, – они посчитали, что речь идет о жене Наполеона, а не о честной девушке из рода пуделей».
На какое-то время Жозефина затмила известностью самое Джеки. «Когда мы приходим к ветеринару, ей оказывают такие же почести, как Каролине Кеннеди».
Жозефина выступила на телевидении – с желтыми бантиками в волосах и коготками, покрытыми желтым лаком. Герцог и герцогиня Виндзорские устроили в ее честь прием в «Уолдорфе». Воодушевленная этим успехом, Джеки забыла обет, данный ею Богу, когда Жозефина в свои восемь лет тяжело заболела: «Господи, сделай так, чтобы она дожила хотя бы до десяти лет, большего я не попрошу!» В десятилетнем возрасте Жозефина все еще излучала энергию, но Джеки жила в страхе: каждый день рождения Жозефины мог оказаться последним.
Жози ненавидела мороз, и каждую зиму Джеки уговаривала ее: «Потерпи, дорогая. Скоро настанет весна, а за ней – лето. Будет тепло и приятно». Когда Жозефине стукнуло пятнадцать, она начала глохнуть и слепнуть, много спала, но оставалась такой же сообразительной и любвеобильной, как раньше. Она сохранила восприимчивость к новому и способность учиться. Однажды Беатрис Коул была поражена, когда, заглянув к Мэнсфилдам, застала Джеки за приятной беседой с Жози – та радостно повизгивала.
– Я сказала ей, что на ужин будут цыплята барбекю, – объяснила Джеки.
Беа удивилась еще сильнее.
– Она же не слышит!
– Жози научилась читать по губам, – с гордостью сообщила Джеки.
И все-таки годы брали свое. Под конец Жозефину выносили в парк на руках. Джеки старательно приучала себя к мысли о том, что рано или поздно им придется жить без Жози. Но когда в январе 1970 года, всего за четыре дня до ее шестнадцатилетия, у собачки случился сердечный приступ, Джеки была невменяема.
«Мы бросились к ветеринару. Он выставил меня из кабинета – и поделом. Меня била истерика. Они пытались спасти ее, а я путалась у всех под ногами и орала, что если ей суждено умереть, пусть умрет у меня на руках. Через несколько часов ее не стало». Мэнсфилды и их домработница Луиза рыдали в объятиях друг друга.
Джеки решительно заявила, что не хочет никакой другой собаки. «В тот момент горе было слишком острым. Я проплакала всю ночь. А утром выглянула в окно и увидела знакомых собак в парке. Слезы навернулись мне на глаза. В каждой собаке я видела Жози».
Она отменила все договоренности и отказалась выходить из дома. На следующий день пришел Мэл Дэвис, ухаживавший за Жозефиной, и принес коробку. Они с приятелем обыскали все питомники, прежде чем нашли черного пуделя, не уступавшего красотой Жозефине. «Только это мальчик, – оправдывался Мэл. – Его зовут Джозеф, ему девять недель от роду».
Для Джеки было сущей мукой смотреть на крохотный черный комочек, но, боясь обидеть Мэла, она взяла щенка, рассчитывая в скором времени отделаться от него. Джозеф был так мал и беспомощен, что заботы о нем немного отвлекли Джеки от черных мыслей. «Мне было некогда оплакивать Жози, и это меня спасло». Все-таки ей было очень плохо. «На четвертый день я почувствовала, что начинаю привязываться к Джозефу, и обвинила себя в измене. Он как раз спал; я с ненавистью уставилась на него и прошептала: „Ты мне не нужен!“ Как вдруг он заскулил во сне – я никогда не слышала, чтобы кто-нибудь так тоненько и жалобно скулил. Это решило дело. Я схватила Джо в охапку и поняла, что люблю его».
Так Джозеф стал полноправным членом семьи Мэнсфилдов. В свое время Джеки не отдала Жозефину замуж, так как боялась, что если в доме появятся щенки, ей будет доставаться меньше внимания. «И потом, я не хотела причинять ей страдания, неизбежные при разлуке со щенками. Другое дело Джо: уж он-то не забеременеет! Теперь я смотрю на маленьких сучек и усмехаюсь про себя: „Эй, девочки! У меня растет женишок для вас!“»
О смерти Жозефины сообщили по радио. «Нью-Йорк дейли ньюс» поместила некролог. В «Вэрайети» появился ее портрет в траурной рамке. В отель «Наварро» мешками доставляли письма с соболезнованиями. Джеки настояла на кремации Жозефины, не желая хоронить ее в мерзлой земле, под снегом, который та ненавидела. Пепел Жози в маленькой бронзовой урне с ее именем и датами рождения и смерти водворили на ее любимой кухне. Когда Джо капризничал, Джеки восклицала: «Жози, ты только посмотри, что творится! Этот привереда отказывается от пищи!»
Немного привыкнув жить без Жози, Джеки захотела поделиться своими переживаниями с читателями. В прелестном рассказе «Явление Джо» она описала постигшее их горе и то, как новая собачка Джозеф вернула ее к жизни и заново научила любить.
В 1972 году в интервью, которое она дала Саю и Барбаре Рыбаковым из журнала «Здоровье», Джеки так ответила на вопрос, легко ли полюбить новую собаку: «Во многих отношениях это гораздо легче. У вас уже есть опыт общения с животными, и вы знаете, через какие стадии развития собаке предстоит пройти: например, период отвращения к еде. А с Жозефиной все случалось в первый раз. Я никогда не знала, что меня ждет завтра, и училась на собственных ошибках.
В этом смысле Джо идет по следам Жози. Люди на улицах останавливаются, чтобы погладить его, и он уверен, что его ценят за его собственные достоинства, тогда как на самом деле его балуют в память о Жози. Он находится в положении принца крови, а Жози приходилось рассчитывать на свои собственные силы и обаяние. Джо – не Жози, не ее продолжение, он сам по себе, но в определенном смысле наша с Ирвингом любовь к Джо – продолжение любви к Жозефине. Любовь не умирает – она живет и нуждается в предмете любви. Если вы потеряли дорогого человека, исцелить вас может только новое чувство. Поначалу вы просто переносите свои чувства с одного объекта на другой, но потом, немного успокоившись, вновь обретаете способность видеть, слышать и замечать различия между вашей первой и второй любовью. Вы снова не одиноки.
Бедняжке Жози не сразу удалось привлечь Ирвинга на свою сторону. А Джо явился на готовое: Ирвинг созрел для любви к собаке. Он гораздо снисходительнее к Джо, чем был к Жози. И если в полдевятого утра Джо будит его поцелуем, Ирвинг не ворчит, а встает и выводит его на улицу».
Джеки адресуется к родителям, чьи дети лишились своих любимцев: «Вы должны быть благодарны судьбе за то, что она предоставила вам возможность близкого знакомства с собакой. Иногда проходит много времени, прежде чем вы свыкнетесь с мыслью, что нужно будет полюбить ее заместительницу. Но вы обязательно справитесь. А если вы оказались неспособными ответить взаимностью, значит, с вами что-то не в порядке».
«Каждую ночь, Жозефина!» – во многих отношениях лучшая книга Жаклин Сьюзен. И дело не столько в выигрышной теме, сколько в манере письма. Жаклин Сьюзен продемонстрировала всему миру, что способна сочинять не только научную фантастику. Это доказывают также ее последние журнальные статьи. Они мастерски написаны, умны и человечны, сентиментальны без слезливости. Поневоле задаешься вопросом: какие шедевры она могла бы еще создать, если бы ей было отпущено больше времени?
Феноменальный успех «Жозефины» совпал по времени еще с одним переломным моментом в жизни писательницы. Судьба нанесла Джеки новый страшный удар. В промежутке между окончанием повести и ее выходом в свет Джеки отправилась вместе с матерью в кругосветное путешествие. Однажды в Гонконге, принимая ванну, она обнаружила у себя уплотнение в правой груди. Мать заставила Джеки вызвать из Гонолулу Ирвинга. Тот в свою очередь настоял на немедленном возвращении в Нью-Йорк, чтобы Джеки прошла обследование у первоклассных специалистов.
Опухоль оказалась злокачественной. Джеки будто бы заявила врачу, что боится делать мастэктомию, потому что Ирвинг ее бросит. Что-то не верится. Видимо, страх был вызван другой причиной – перспективой остаться калекой.
Операция прошла успешно. Метастазы не успели проникнуть в лимфатическую систему и грудные мышцы.
Джеки начала быстро поправляться. Она вообще терпеть не могла болеть и не жаловала инвалидов – себя в том числе. На другой день после операции ее посетила дама из Центра реабилитации и пообещала, что Джеки будут постоянно навещать и помогать ей делать специальные упражнения для развития мышц рук и груди. Однако Джеки меньше всего нуждалась в няньках. Когда эта женщина явилась на следующий день, Джеки задорно помахала ей рукой: «Кажется, вы этого от меня хотели?»
Она не стала тратить время на психотерапевта. «Какого черта? Он что, вернет мне грудь?» Нет уж, пусть ей не морочат голову. Операция уже позади, и Джеки может вернуться к нормальной жизни. Собственно говоря, она уже начала работу над новой книгой.
Через шесть дней Джеки выписали из больницы. Еще через пару месяцев она достаточно окрепла, чтобы время от времени отрываться от машинки ради игры в гольф.
Ирвинг уверял, что если на то пошло, после операции она стала нравиться ему еще больше. «Теперь она тщательнее следила за собой и не раздевалась при мне. Единственной моей заботой стало не переборщить с нежностями, потому что она всегда видела меня насквозь».
Отношение Джеки к раку было сродни ее отношению к душевной болезни. И то, и другое казалось ей чем-то если и не постыдным, то во всяком случае глубоко личным. Она постоянно касалась этих двух тем в своих романах, но не желала обнародовать некоторые факты своей собственной жизни. Ее гордость восставала против того, что ее станут жалеть, говорить: «Жаклин Сьюзен, писательница, у которой был рак груди». Много лет спустя она призналась Ирвингу, что жалеет о том, что держала свою изнурительную борьбу со смертью в глубокой тайне. «Целых десять лет я относилась к раку как к социальной болезни – и напрасно».
Но Джеки была из тех людей, которые сами сдают карты. Трудно судить, насколько смертельная болезнь повлияла на ее творчество. Эти десять лет она жила полноценной, абсолютно нормальной жизнью, не принимая никакого лечения, потому что врачи в один голос утверждали: болезнь не задела внутренние органы. Бесспорно, соприкосновение со смертью подняло Джеки на новую, более высокую ступень, дало ей новую точку отсчета. Что, если врачи ошибаются и у нее в запасе не так уж много времени?
Горячий прием, оказанный «Жозефине», убедил Джеки в том, что она наконец-то сделала нечто такое, чем по праву может гордиться. Ее отец был известным художником, Творцом, но не сумел добиться мировой известности. Может быть, ей это удастся?
Через несколько лет, говоря о своем романе «Одного раза недостаточно», Джеки изложила свой взгляд на женщин, чьи отцы были сильными личностями: «Перед такими дочерьми стоит троякий выбор: выйти „за него“ замуж, выйти замуж за его противоположность или самой стать „им“. Возьмите хотя бы Уну О'Нил: ей просто на роду было написано выйти замуж за Чаплина. Грейс Келли понадобился принц. Диана Бэрримор спилась и умерла от белой горячки после нескольких безуспешных попыток стать такой, как ее отец. Дочь Эррола Флинна заделалась каскадером. Зная характер отца, можно „вычислить“ судьбу дочери».
Джеки рассказывала, что издатель Бернард Гиз уговаривал ее сразу же после успеха «Жозефины», по горячим следам, засесть за продолжение повести о чудо-пуделе. «Что-нибудь вроде „Каждый день, Жозефина“! „Каждую неделю, Жозефина!“ и тому подобное. Я отказалась, потому что чувствовала: мне есть что сказать о бурных шестидесятых и о том, как они не похожи на сороковые». «Жозефина» еще не успела появиться на прилавках, а у Джеки уже был наполовину готов черновой вариант «Долины кукол».