Шумит, качается бескрайняя жемайтийская пуща. По верхушкам деревьев ветерок гуляет. То далеко, то совсем близко пестрая кукушка свои горести считает, соколы кричат, птахи щебечут. Иногда затрещит сухая сосна, скрипнет плакучая береза, и далеко разносится по пуще стук дятла, когда он принимается долбить сухое дерево.

Жутко, страшно в глубине пущи. Не думает человек ни о беседе, ни о песне, хочется ему только оглядываться и слушать, о чем пуща шумит, как птахи щебечут, и тихо все запоминать. Иногда в чащобе раздаются и совсем странные звуки, но туда лучше не смотреть…

Однако не страшатся жемайтийцы лесных духов своих сумеречных пущ. Не угнетает их и мрачность леса. В пуще жемайтийцы чувствуют себя как дома. Не нападут здесь на них жадные крестоносцы, не пролезут в пущу пронырливые поляки, не притащатся меченосцы. Здесь им ничто не угрожает: в лесу помогают и боги, и лесные духи. В пуще жемайтийцы сами чувствуют себя богами…

Шумит, качается бескрайняя жемайтийская пуща. По верхушкам деревьев ветерок гуляет, а в той бескрайней пуще, возле одного тихого озерца, прямо-таки кишмя кишат то ли люди, то ли звери, то ли какие-то таинственные лесные существа: бородатые, в звериных шкурах; босые и в постолах. Здесь же пасутся стреноженные кони, стелется дымок, вкусно пахнет жареным мясом… Повсюду слышен шорох, шелест, приглушенные голоса, и все обеспокоены, и все чего-то ждут. Вокруг одного большого костра сидят несколько уже немолодых бородатых мужчин, жарят на вертелах мясо, разговаривают.

— Даже не думай, Судимантас, чтобы они так скоро вернулись: уж кто дошел до Медининкай, тот еще долго там гулять будет… Смотри, уже сколько лет ни поляк, ни крестоносец медининкские земли не топтал, — говорил боярин Кинсгайла, вгрызаясь в медвежий окорок.

— Твоя правда, боярин, богатый тот край, однажды и я погулял в Медининкай, — принялся расхваливать медининкские земли боярин Кершис. — Помню, в том году, когда мы с маршалком ордена и нашим князем пытались Вильнюс взять. Уж как мы стены били, как на приступ шли, но чтоб хоть одной ногой в замок ступили… Договорились мы, несколько бояр, к нам еще крестоносцы присоединились, иноземные рыцари, и в легких доспехах пустились мы в Медининкай. Вот если б вы знали, ребята, на какую деревню ни налетим, в какую избу ни ворвемся — везде ящики набиты полотном, шкурами, шерстью, нитями; от льна потолок в клетях проваливается… А уж медка хмельного, квашеных грибов, сушеного мяса, рыбы, орехов — хоть на телеге вывози.

— Да, медка, рыбы и грибов — хоть на телеге вывози, а вот аукштайтийских лошадок с нашими не сравнить, — как бы пристыдил боярина Кершиса боярин Мишкинис. — И мы несколько лет назад по медининкским землям погуляли. Окрестности Лиды тоже опустошили. Награбили всякого добра: и полотна, и повойников, и соболей. Лошадей тоже немало взяли. Верно, лошадки вроде и красивые, и жирные, и бегают неплохо, но когда пришлось назад отступать, по болотам топать, тут они и обезножели. Некоторых так и оставили в болотах…

— Хватит крестоносцам добра в медининкских землях и без лошадей, — мечтал еще один боярин.

— А уж девушки и женщины вокруг Медининкай — хоть пальчики облизывай: певуньи… — И молодой боярин потер руки.

— Вокруг Лиды тоже, — откликнулся другой.

— Не знаю, в Лиде я не бывал, а вот вокруг Медининкай…

— Певуньи-то певуньи, но царапаются не хуже кошек. Видите, что певуньи с боярином сделали? — И молодой боярин, показав на бородатого мужчину с прищуренным глазом, объяснил: — Работа медининкских певуний.

Бородатый мужчина нахмурился, поднялся и, поправив в костре головешку, сказал:

— Да вот ночью налетели, наверно, за крестоносца приняла…

— Если б приняла за крестоносца, то и второй глаз вырвала бы, но узнала жемайтийца, потому и пожалела.

Все рассмеялись.

— Они нам — и то не поддаются, а уж от крестоносцев защищаются как кошки.

— Отважные бабы в Медининкай, ничего не скажешь, была бы ихняя воля, не пустили бы к себе поляков, а теперь-то Ягайла повсюду своих людей понасажал. В Медининкай мы тоже нашли польский отряд.

— Сильно отбивались?

— Некогда им было отбиваться: одни по избам попрятались, другие в костел залезли, но мы их выкурили, будто хорьков…

Вокруг остальных костров тоже стайками сидели мужчины: разговаривали, варили, жарили; другие приглядывали за лошадьми, пасущимися на лужайке, или бегали в лес по дрова, в озерцо за водой. Были и такие, которые, казалось, ничем не интересовались, а, улегшись под деревьями и положив под голову седло или мешок с сеном, дремали или просто отдыхали.

Из глубины пущи донесся вой волка. Все притихли и прислушались. Волк подал голос во второй раз, в третий, и тут же ему откликнулись другие волки, подальше и поближе.

Вскочили мужчины, сидевшие вокруг костров, встали дремавшие под деревьями и прислушались.

Это был условный сигнал дозорных, предупреждающий об опасности.

Не прошло и часа, как в лесу затрещали сухие ветки, между деревьями мелькнула одна фигурка, другая, и на опушку выехало несколько мужчин.

— Где Судимантас? — таинственно спросил один всадник.

Его отвели к Судимантасу.

— Боярин, они уже возвращаются, — всего-то и сказал мужчина, и его со всех сторон окружили любопытные.

— Неужели? Так быстро? — то ли удивился, то ли обрадовался Судимантас и спросил: — Где они теперь?

— До нас им примерно полдня пути. Если сейчас выедем, на рассвете встретимся.

— А в каком состоянии они возвращаются?

— До Риттерсвердера отступали в боевых порядках — хоругвями, а теперь кто как: впереди на телегах везут награбленное и гонят пленных.

— Телег с награбленным много?

— Около четырехсот. Некоторые везут добычу и на лошадях.

— А пленных?

— Много и пленных — друг с другом за руки связаны.

— И дозоры сильные?

— Никаких дозоров не видно, только впереди везут одну пушку и едет сотня всадников.

— Кто сопровождает пленных и обоз?

— Братики и наемное войско.

— А рыцари?

— Рыцари едут сзади; некоторые задержались в Риттерсвердере и догонят своих через день.

— Где хоругвь Маркварда фон Зальцбаха?

— После Риттерсвердера все хоругви сложили в повозки.

— А может, Марквард в замке остался?

— Нет, Шарка говорит, что не остался. Говорит, он вместе с комтуром Рагайне ехал. Завтра-послезавтра в замке ждут князя.

— А где теперь Шарка?

— С Кулгайлисом — сопровождает крестоносцев по лесу.

— Ребята, немедленно по коням! — крикнул Судимантас, заметив, что собралось очень много слушателей. — А вы, гонцы, возвращайтесь назад и скажите Кулгайлису, чтоб без меня не только не трогали крестоносцев, но даже не показывались им. Поняли? — приказал Судимантас гонцам и отправил их к Кулгайлису.

Когда мужчины бросились седлать коней, старшие военачальники, бояре еще некоторое время совещались и спорили. Судимантас был строгий и суровый вождь, но он не предпринимал никаких серьезных шагов, сам хорошенько всего не обдумав и не посоветовавшись с другими воинами.

— Судимантас, поначалу надо отбить обоз и освободить пленных, а уж когда они навалятся на нас, тогда в лесу и с рыцарями схватимся, — высказал свое мнение боярин Кинсгайла.

— А ты, Кершис, как думаешь?

— Если мы рассеем братков и кнехтов, тогда и обозы не уйдут, а рыцарей нам все равно в чистом поле не одолеть.

— А в лесу? — спросил Судимантас.

— В лес их не заманишь.

— Бояре, Кершис верно говорит — рыцарей мы не одолеем и все обозы не отобьем, для нас главное — основательно поколотить их, рассеять и как можно больше взять в плен, чтобы потом у князя было на кого своих заложников обменять; давайте налетим на них из засады, — предложил Минтаутас.

Судимантас никого не похвалил и не поругал, он только сказал:

— Поехали, ребята, а там поглядим. На месте виднее будет.

Наверно, спустя час, все мужчины покинули лагерь. Ехали по той же пуще, которой, казалось, не будет ни конца ни краю. На рассвете встретились с разведчиками Кулгайлиса.

— Где Кулгайлис? — спросил Судимантас.

— Он с Шаркой и остальными ребятами отправился в лагерь крестоносцев.

— А где их лагерь?

— Совсем рядом: слышно, как у них собаки лают. Как только кто-нибудь из нас завоет волком, сразу же в их лагере собаки откликаются. Кулгайлис приказал после рассвета голосом ворона перекликаться.

Вскоре из ночного похода вернулся и Кулгайлис со своими воинами.

— Ну, Кулгайлис, как там? — спросил Судимантас.

— Боярин, если б не твой приказ, мы бы нескольких псов руками задушили — возле самого леса спали!

— А стража?

— Как только пропели петухи, так и стража заснула. Сейчас, боярин, самое бы время напасть, но одна причина не позволяет!

— Какая?

— Боги неизвестно за что гневаются на нас: в лесу медведь двух жемайтийцев задрал; вот, наткнулись на медведицу с маленькими… Набросилась и задушила…

— И вы не сумели защитить их?

— Да они нас не позвали: я приказал держаться тихо, вот они и молчали… Жалко — такие были ребята.

— Жалко… Надо было хоть торжественные поминки устроить.

— Тела мы отправили с кривисом в деревню, чтоб предали огню с плачами и богам жертву принесли…

Ну как, боярин, сейчас нападем или подождем, пока они растянутся в длинную вереницу?

— А вдруг они теперь повалят обратно в Риттерсвердер?

— Боярин, я уже отправил им в тыл две сотни мужчин.

— Хорошо. А если кинутся к Неману?

— Возле Немана боярин Скерсгаудас со вчерашнего дня в ивняке сидит и ждет только твоего сигнала.

Но Судимантас не собирался атаковать немедленно. Он только похлопал Кулгайлиса по плечу, тем самым похвалив его за находчивость. Боярин знал, что ему со своими несколькими сотнями мужчин армию крестоносцев и чужеземных рыцарей не разбить. Для него было главным лишь основательно потрепать их, отбить пленных, военную добычу и так рассеять вражеские полки, чтоб они бежали в Пруссию, а не закрылись в немецких замках на Немане, иначе потом тяжело будет взять эти замки. Поэтому Судимантас решил атаковать крестоносцев с трех сторон, оставив для них лишь один свободный путь — в Пруссию. Решил атаковать не сейчас, не спящих и отдыхающих, а тогда, когда они по дороге растянутся в длинный караван. Судимантас знал, что после нападения крестоносцы и чужеземцы не так будут защищаться сами, как кинутся спасать свою военную добычу и пленных. Поэтому все свои силы он стянул в одно место, поближе к обозу и пленным, и так расположил их, чтобы враг оказался словно в мешке. Позаботился Судимантас и о резерве.

— Судимантас, если мы их не обманем, нам, чего доброго, худо придется, их все-таки много, и они хорошо вооружены, — вернувшись из разведки, предупредил его боярин Мишкинис.

— А как их обмануть?

— Боярин, в лесу надо оставить только жиденький заслон, а атаковать всеми силами и сразу же отойти обратно в пущу, как будто мы убегаем. Они подумают, что мы нарочно хотим заманить их в лес, а там, где нас будет много, они за нами не погонятся.

— Боярин, — похлопал Мишкиниса по плечу Судимантас, — я для того и резерв недалеко в лесу укрыл, чтобы крестоносцы еще в самом начале битвы увидели его и подумали, что главное для нас — заманить их в лес. Мы защищены, боярин, со всех сторон, и теперь надо только слаженно действовать и подождать, пока они растянутся в длинную вереницу.

Тотчас в лесу закаркали вороны. Это означало, что крестоносцы уже двинулись.