Я стояла на мосту. На старом римском каменном мосту. Сумерки как-то необычайно стремительно упали на город. Духота еще висела в воздухе, но ощущение дневного пекла уже померкло. И я вдруг почувствовала неожиданную свежесть, почти влагу. Я посмотрела вниз, и у меня захватило дух. Мост оказался высоким, а под массивными его пролетами бурлила река, словно вскипала и остывала неугомонная стремнина, неся в неведомое далеко свои непокорные воды. Река растеклась широко, вальяжно расположилась между гранитными берегами, однако ей не хватило воды, чтобы затопить это широкое русло, предложенное ей человеком, и между спешащими водными потоками проступали небольшие, густо заросшие кустарником, островки, которые пугающе чернели в ночной тьме. Видимо, я не смела или не могла оторвать взгляда от этого убегающего в ночь, в неизвестность течения, казалось, я стояла здесь уже вечность, точно приросла к этому каменному гиганту. Переводя взгляд с дерущихся, соревнующихся струй на мрачные темные островки, я увидела, как один островок медленно выдвинулся, словно сработал эффект приближения на видеокамере, и я смогла различить сначала его очертания, а затем я рассмотрела и непонятный силуэт некоего строения, который постепенно стал проявляться и светлеть, а вместе с тем островок начал увеличиваться в размерах. Вот уже не видно реки. Вот уже бесформенное строение превращается на глазах в удивительный дворец в мавританском стиле. Он ослепителен в своей красоте и изяществе. Он светел и как-то по-детски чист. Он сказочен и в то же время очень реален. Так вижу его я, так я его понимаю, пока не отрывая глаз, я восхищенно постигаю его великолепие. Но внезапно дворец попадает в какой-то переплет. Я являюсь свидетелем того, как обитатели покидают его, в панике беспорядочно бегая по его внутренним дворикам и садам. Изумительный дворец разваливается на моих глазах, почти мгновенно превращаясь в руины. И тогда островок вновь уплывает в темноту. Я перевожу дух и обращаю взор свой на воду, стараясь унять волнение от пережитого. Однако из глубины прямо посреди потока будто всплывает на поверхность новый остров. И вновь я ощущаю эффект приближения и снова наблюдаю, как светлеет черная громада острова, открывая моему взгляду новый пейзаж. Передо мной как будто древнерусский монастырь или кремль устремил ввысь золоченые луковичные купола своих соборов. Но это величественное зрелище опять длится недолго: церкви начинают словно бы таять и принимают очертания каких-то шатров или юрт. От изумления и внутреннего трепета я теряю чувство реальности, однако, пощупав руками еще не остывшую от дневного зноя каменную твердь, я осознаю, что все еще стою на римском мосту. В холодном поту от страха, борясь с непреодолимой тягой броситься вниз в вязкий мрак бурлящей стремнины, я заставляю себя проснуться.

Этот сон я смотрела уже не в первый раз за последний месяц. Разгадать его потаенный смысл оказалось мне не под силу, и я лишь вновь и вновь удивлялась и переживала, боялась и благо-говела. Проснувшись, я вновь недоумевала, и полдня пребывала под впечатлением от увиденного во сне.

Без сомнения, я узнала этот мост. Без сомнения, я узнала эту реку. Именно поздним вечером мы добрались, наконец, до римского моста, и такими темными, будоражащими воображение, я увидела воды Гвадалкивира. Это было в городе Кордова во время моей прошлогодней поездки в Испанию. Конечно, впечатления от этого путешествия до сих пор не покидали меня и могли подсознательно дать пищу для моего сна. К тому же месяц назад мой брат отправился в Испанию, можно сказать, по моим следам. Так я объясняла себе этот странный сон, который, воз-можно, и не вызвал бы у меня никаких сомнений, если бы он не повторялся с какой-то упорной настойчивостью.

Отмахнувшись от своих мыслей, как от наваждения, я быстро собралась и направилась в библиотеку. Мне было необходимо подыскать литературу по несколько неожиданной теме. Этот незапланированный поход в библиотеку в какой-то мере оказывался совсем несвоевременным. На следующий день мне предстояла очень важная лекция по Древнему Риму. Но я вынуждена была отложить подготовку к лекции на ночные часы и заняться совершенно не интересовавшей меня темой, о которой я не имела к тому же никакого представления. На предыдущем занятии ко мне подошел студент и с наивной непосредственностью сказал:

— Елена Андреевна, мне нужно посоветоваться с вами по поводу темы моего реферата. Видите ли, я изучаю сейчас родословную моей семьи. И мне хотелось бы, чтобы мой реферат стал частью моего исследования.

Студенты Театрального института, где я преподавала всемирную историю, обычно подходили к рефератам очень формально: никто не воспринимал этот вид работы как самостоятельное исследование. Списали из книжки, и ладно, — это в лучшем случае. Или взяли у кого-нибудь уже написанный текст. Или перепечатали из Интернета. В общем, никакой фантазии и самостоятельности. Я с любопытством окинула взглядом подошедшего ко мне студента, ожидая увидеть этакого хилого отличника с явными признаками того, что он не от мира сего, и балансирует на грани бытовой гениальности и начальной стадии шизофрении. Однако передо мной стоял вполне нормальный мальчик. Совсем еще юный — да. Но далеко не хилый: высокий, хорошо сложенный, по-юношески красивый. Не увидела я в его открытом взгляде ни иронии, ни насмешки, того, что иногда применяют студенты к преподавателям, что называется, берут на понт. Нет, лицо его выражало некоторое нетерпение и неподдельный интерес, а во всем поведении сквозила вежливость и серьезность. Я расслабилась и попросила его продолжать, подумав, что, по всей вероятности, его семья давно составила свою родословную, а мальчик должен лишь уточнить некоторые детали или описать историческую обстановку жизни той или иной семейной пары.

— Я в этой связи выбрал для своего реферата тему о взаимоотношениях Руси и арабской Испании в одиннадцатом веке, — продолжал мальчик. — Но в нашей библиотеке я не нашел никакой литературы. Не могли бы вы помочь мне подобрать литературу по этой теме? Если я, конечно, могу взять такую тему?

Я напряглась, силясь не выдать ни своего изумления, ни своего абсолютного невежества в этом вопросе. Пытаясь придать своему лицу выражение деловитой снисходительности, как старший младшему, с видом знатока и мастера, обращающегося к еще не оперившемуся ученику, я промолвила:

— Вы можете взять любую интересующую вас тему, молодой человек. Я постараюсь быть для вас полезной. Хотя… ваш выбор кажется мне несколько необычным.

— Пожалуйста, Елена Андреевна, для меня это очень важно, — почти взмолился юноша.

— Хорошо, — вновь снизошла я до студента и даже одарила его сдержанной улыбкой, — только напомните мне ваше имя.

— Спасибо, — просиял мальчик и уже на бегу крикнул: — Я Алексей Рахманов.

Разговор, накануне показавшийся настолько серьезным, что заставил меня изменить планы и отправиться на поиски книг по сомнительной теме, теперь вызывал раздражение и негодование. Алексей же из искренне одержимого студента превратился в моих мыслях в мошенника, покусившегося на мое время. Так, с остервенением я рылась во всевозможных каталогах в поисках хоть какой-то книжульки на искомую тему.

Я нашла несколько общих статей о взаимоотношениях арабов с Русью вообще, о торговых контактах болгар и славян на берегах Волги в восьмом-девятом веках, о древнейших славянах, как их описывали арабские путешественники. Но ни слова об испанских маврах, ни слова об одиннадцатом веке. Я даже зачиталась некоторыми статьями, потому что Русь изначальная всегда вызывала мой живейший интерес. Наконец, не солоно хлебавши, я побрела домой, признав полное свое поражение.

Дома меня ожидали римские легионы, и я попыталась переключиться на возникновение и крушение Римской империи. Но я периодически ловила себя на том, что я сижу, уставившись в одну точку, и силюсь что-то вспомнить, словно поймать обрывок какой-то пролетевшей мимо мысли. Я брала себя в руки и упорно навязывала своим мозгам противоречия между республиканским и имперским Римом. Но что-то не клеилось: я все чаще отвлекалась и впадала в задумчивость. Тогда я решительно вышла из-за письменного стола и не менее решительно подошла к холодильнику. Чашечка чая и живительный бутерброд — вот, что помогает нам в любой сложной жизненной ситуации!

Отрезая тоненький кусочек сыра, я внезапно остолбенела, выронила нож и резко выпрямилась. Сон!!! Мне снился мусульманский дворец и древнерусский монастырь! Не связано ли это с дурацкой темой студента Рахманова? Русь и мусульманская Испания! Но беседа со студентом состоялась через месяц после того, как я впервые увидела этот сон. Не означает ли это, что сон был вещим, и что я не смогу ничем помочь Алексею, потому что во сне я видела разрушенный дворец и растаявший монастырь? Боюсь, из меня получался неважный толкователь снов. «Не обратиться ли мне за помощью к профессионалам?» — подумала я и ринулась к телефону. Римские легионы были преданы забвению, там же оказались и римские императоры.

— Ольга, — возбужденно крикнула я в трубку, — ты умеешь сны разгадывать. Помоги мне!

— Подожди минуточку, сейчас вооружусь необходимой литературой, — ответила моя подруга, которая еще со школьных лет коллекционировала сонники всех времен и народов и считала себя ассом в толковании снов. Через минуту послышался ее радостный голос: она, по-видимому, предвкушала удовольствие предсказать мне какую-нибудь неприятность:

— Алена, ну что там у тебя за сон?

Мне не хотелось рассказывать весь сон, и я стала выбирать из него основные элементы, так называемые ключевые слова:

— Посмотри, пожалуйста, такие слова, например: скажем, мост…, гм, река, остров, так… Что еще? Ага, дворец, монастырь… И, пожалуй, все.

Ольга зашуршала страницами, слышалось ее возбужденное дыхание и неясное бормотание каких-то отрывочных слов. Наконец, в трубке заскрипело, и раздался ее победоносный голос:

— Так, мать, слушай. Дела у тебя — полный швах! По Миллеру, мост —…

— А по Шлецеру? — грустно пошутила я.

— По какому еще Шлецеру? — удивилась Ольга./*Г.Миллер и А.Шлецер — немецкие ученые, работавшие в Российской Академии наук, которые считаются авторами Норманнской теории о происхождении Руси.

Г.Х.Миллер — американский толкователь снов, автор знаменитого Сонника./

— Это я так, не обращай внимания. Ш-щутка… Валяй, ври дальше.

— Так вот, по Миллеру, мост, — и тут моя подруга язвительно захихикала, — «молодым влюбленным этот сон сулит разочарование в самых заветных надеждах сердца». Признавайся, какие такие надежды сердца ты от меня скрыла?

Я запыхтела от нетерпения, но промолчала. Она поняла мое угрожающее молчание и уже более серьезно продолжила: — По другому соннику, мост сулит тяжелое путешествие, преграды и затруднения.

— Тьфу, ерунда! — воскликнула я. — Я никуда не собираюсь, у меня — учебный год!

— Погоди, давай посмотрим дальше. По алфавиту ближе узнать про монастырь, — вновь зашуршали страницы в трубке.

Я услышала тяжкий вздох на том конце провода, и Ольгин печальный голос процитировал:

— «Сон о разрушенном монастыре как бы обрекает на неудачу ваши будущие планы», — вновь шелест листаемых страниц в трубке, и снова с глубоким вздохом Оля прочитала:

— «Если вам снится остров, наяву вас ожидают тоска и одиночество».

— Ну, с меня довольно этой чуши, — отрезала я.

— Смотри, в другом соннике сказано, что видеть остров означает обрести покой и свободу после многих усилий и тревог! Может все еще не так плохо, давай, почитаем дальше, Что там… река? Какая река, Лен? Быстрая, тихая, узкая, широкая?

— Широкая и быстрая, — устало проговорила я.

— «Широкая и быстрая в течении означает опасность и погибель», — прочитала Оля, и голос ее по мере чтения терял возбужденность и энтузиазм.

Осадок от попытки расчленить мое сновидение на запчасти и сформулировать его основное содержание остался неприятный, но я мужественно вернулась к письменному столу, кое-как выстроила завтрашнюю лекцию и отправилась спать уже в третьем часу ночи.